Это короткий фрагмент для ознакомления с книгой.
Дэвид Марусек Свадебный альбом
Как было велено, Энн и Бенджамен застыли неподвижно, рядом, но не касаясь друг друга, пока симограф настраивала аппарат, устанавливала таймер и бежала к выходу, объясняя на ходу, что это займет не более секунды. И кроме того, им следовало думать исключительно о чем-то хорошем. Например, о счастье. И действительно, Энн впервые в жизни была головокружительно счастлива, и все окружающее только усиливало ее эйфорию: подвенечное платье, принадлежавшее бабушке; обручальное кольцо (каким холодным оно показалось, когда Бенджамен надел его ей на палец); букет из незабудок и лютиков; сам Бенджамен, стоявший совсем близко, во фраке цвета маренго и с розовой гвоздикой в петлице. Он, презиравший ритуалы, сейчас держался молодцом. Щеки его тоже порозовели, в тон гвоздике, а глаза жадно сверкали. — Иди сюда, — шепнул он. Энн громко шикнула: нельзя говорить или прикасаться друг к другу во время съемок — это могло испортить симы. — Не могу дождаться, — продолжал он, — это тянется слишком долго. Это и впрямь длилось дольше обычного, но нужно учесть, что они имеют дело с профессиональным симулакром, не какой-то жалкой моментальной фотографией. Они позировали на дальнем конце гостиной городского дома Бенджамена, рядом со столом, заваленным свадебными подарками в ярких обертках. Энн только успела поселиться здесь, и почти все ее сокровища еще покоились в ящиках в подвале, если не считать нескольких вещей, которые она успела распаковать: узкий дубовый обеденный стол и стулья, французский комод шестнадцатого века, комбинированный шкаф вишневого дерева для белья и одежды, чайный столик с инкрустированной столешницей, посеребренное надкаминное зеркало. Разумеется, ее антикварная мебель совершенно не гармонировала с современной обстановкой и довольно вульгарной отделкой дома Бенджамена, но супруг обещал все переделать по ее вкусу. Весь дом! — Как насчет поцелуя? — прошептал Бенджамен. Энн улыбнулась, но покачала головой. У них впереди вся жизнь. Для подобных вещей еще уйма времени. Неожиданно из стены высунулась голова в рэперских очках, сплошной полосой охвативших глаза и затылок, и быстро оглядела гостиную. — Эй, вы! — крикнула голова — Это наш симограф? — осведомилась Энн. Оказалось, что голова говорит в портативный микрофон. — Это ваш смотритель, — сообщила голова и исчезла так же внезапно, как появилась. — А что, симограф вот так может выскочить из стены? — удивился Бенджамен. — Наверное, — неуверенно проговорила Энн, сама не понимая, что говорит. — Пойду взгляну, что творится, — решил Бенджамен, отступая и протягивая руку. Но почему-то не смог взяться за дверную ручку. Внизу заиграла музыка, и Энн подошла к окну. Но вид загораживал взятый напрокат тент в белую и голубую полоску, зато до нее доносились стук вилок по фарфору, смех и звуки вальса. — Они начали без нас! — с веселым удивлением воскликнула она — Просто разогреваются, — возразил Бенджамен. — А вот и нет. Это первый вальс. Я сама выбирала мелодию. — Значит, давай танцевать! — предложил Бенджамен и потянулся к ней. Но руки с высоким неестественным жужжанием прошли сквозь нее. Он нахмурился и стал недоуменно рассматривать свои ладони. Но Энн почти не заметила этого. Ничто не могло омрачить ее счастья. Ее тянуло к столу со свадебными подарками, особенно влекла длинная плоская коробка в серебряной обертке — подарок двоюродного дедушки Карла. Когда речь шла о подарках, угодить Энн было одновременно и легко, и почти невозможно. Хотя все знали о ее страсти к антиквариату, далеко не у каждого хватало средств или знаний купить подлинно ценную вещь. Она попыталась схватить пакет, но пальцы прошли сквозь него «Этого не может быть!» — подумала она с радостным ужасом. То, что все происходит на самом деле, подтвердилось минутой позже, когда куча народу, нацепившего рэперские очки, — двоюродный дедушка Карл, Нэнси, тетя Дженнифер, Трейси, Кэти, Том, подружки невесты и другие, включая саму Энн и Бенджамена в свадебных костюмах, — материализовались сквозь стену. — Прекрасная работа, — заметил двоюродный дедушка Карл, обозревая комнату. — Первый класс. — О-о-о, — протянула тетя Дженнифер, сравнивая обе пары новобрачных, совершенно одинаковых, если не считать очков. Энн почему-то стало неприятно, что вторая Энн, в отличие от нее, носит очки. А другой Бенджамен, похоже, немного выпил, и лацкан фрака был вымазан белой глазурью. «Мы разрезали торт!» — радостно подумала она, хотя не могла припомнить, когда это произошло. Джери — девочка в пастельном платье, державшая букет во время венчания — и Энгус — малыш в миниатюрном фраке, подававший кольца вместе с компанией разодетых детей пролетали туда и обратно сквозь диван, создавая пиротехнические взрывы электронных шумов. Позволь им взрослые, наверняка промчались бы сквозь Энн и Бенджамена! Из стены возник отец Энн с бутылкой шампанского и помедлил при виде дочери, но повернулся к другой Энн и наполнил ее бокал. — Погодите! — закричал Бенджамен, размахивая руками. — Я понял! Мы — симы! Гости рассмеялись, и он тоже. — Наверное, симы всегда так говорят, верно? Другой Бенджамен кивнул и пригубил шампанского. — Просто никогда не ожидал, что стану симом, — продолжал Бенджамен, чем вызвал новый взрыв смеха. — Думаю, симы говорят и это, — с глуповатым видом пробормотал он. — Ну вот, настала пора рокового прозрения, — с поклоном объявил другой Бенджамен. Гости зааплодировали. К Энн приблизилась Кэти под руку с Томом. — Смотри, я его поймала! — воскликнула Кэти, показывая Энн букет из незабудок и лютиков. — Кажется, мы знаем, что это означает! Том, сосредоточенно поправлявший галстук, казалось, не слышал. Но Энн догадывалась, что это означает: она бросила букет подружкам. Все эти глупые, милые ритуалы, которых она так ждала… — Повезло, — заметила она, протягивая для сравнения свой букет, который все еще сжимала в пальцах. Настоящий уже начал увядать, края обертки немного обтрепались, лепестки кое-где были оборваны, в то время как ее по-прежнему был свеж и аккуратен — и останется таким навечно. — Вот, — сказала она Кэти, — возьми мой, на двойную удачу! Но когда Энн попыталась вручить Кэти букет, оказалось, что она не может этого сделать. Букет стал частью ее самой! «Забавно, — подумала она, — но я не боюсь». Едва ли не с раннего детства Энн опасалась: а вдруг когда-нибудь внезапно окажется, что она больше не она?! Эта ужасная мысль преследовала ее месяцами: до чего мерзко знать, что ты больше не ты! Однако ее сим, похоже, не возражал. В «семейном альбоме» было дюжины три Энн, от двенадцатилетней до нынешней. Ее симы были из разряда довольно угрюмых и необщительных, но все соглашались, что жизнь сима не так уж плоха, если удается преодолеть начальный шок. Ей говорили, что хуже всего в первые моменты дезориентации. Поэтому и заставили пообещать никогда не перезапускать симы. Не возвращаться к первым минутам. Не вспоминать — иначе все начинается сначала и повторяется непрерывно. Поэтому Энн ни разу не перезапускала их с того момента, как отправляла в архив. К ним присоединилась другая Энн, поникшая. — Ну? — сказала она Энн. — В самом деле, — поддержала та. — Повернись, — попросила другая Энн, взмахнув рукой. — Я хочу посмотреть. Энн с радостью подчинилась. — Твоя очередь, — сказала она потом, и другая Энн немедленно продемонстрировала платье. Энн восхитилась тем, как сидит на ней подвенечный наряд. Правда, очки немного портили общий эффект. «Может, все еще обойдется, — подумала она. — Мне так весело!» — Интересно, как мы смотримся рядом? — спросила она, подводя вторую Энн к зеркалу на стене, большому, повешенному высоко, с наклоном вперед, так что можно увидеть себя словно бы сверху. Но смоделированные зеркала не дают отражения, и Энн была радостно разочарована. — О, — ахнула Кэти, — взгляните! — На что взглянуть? — поинтересовалась Энн. — На бабушкину вазу, — пояснила другая Энн. На каминной полке под зеркалом стояла самая большая драгоценность Энн: изящная ваза из прозрачного синего хрусталя. Прапрапра-бабка Энн заказала ее у бельгийского мастера, Боллинже, величайшего резчика по стеклу в Европе шестнадцатого века. И сейчас, пятьсот лет спустя, ваза была так же совершенна, как в тот день, когда ее создали. — Действительно! — прошептала Энн, ибо ваза, казалось, излучала некий внутренний свет. Благодаря какому-то фокусу или блеску си-мограммы, но ваза сверкала, как озеро под луной, и глядя на нее, Энн чувствовала, что сияет сама. — Ну? — чуть погодя повторила другая Энн, и в этом коротком слове заключалось множество вопросов, сводившихся к одному: сохранить тебя или стереть? Иногда сим создавали, когда Энн была в плохом настроении, и си-мулакр страдал от сознания непонятной вины или безутешной тоски, и тогда проще было проявить милосердие и уничтожить его, причем немедленно, по крайней мере, так считали все Энн. — Все в порядке, — ответила она, — и если так всегда бывает, то я в полном восторге. Энн внимательно изучала ее сквозь непроницаемые очки. — Уверена? — Абсолютно. — Сестричка, — сказала Энн в очках (всегда обращалась так к своим симам и вот теперь так обратились и к ней). — Сестричка, — повторила другая Энн. — Это должно сработать. Ты мне нужна. — Знаю, — кивнула Энн. — Я день твоей свадьбы. — Да. День моей свадьбы. Гости на другом конце комнаты смеялись и аплодировали. Бенджамен… то есть оба Бенджамена были в своем репертуаре. Тот, что в очках, махнул им рукой. Другая Энн сказала: — Нам пора идти. Я еще вернусь. Двоюродный дедушка Карл, Нэнси, Кэти с Томом, тетя Дженнифер и остальные просочились сквозь стену. В окна врывались звуки польки. Перед уходом другой Бенджамен заключил другую Энн в объятия и, перегнув через руку, застыл в театральном поцелуе. Их очки столкнулись с глухим стуком. «Какой счастливой я выгляжу, — твердила себе Энн. — Это счастливейший день моей жизни». Но тут свет померк, и ее мысли разлетелись стеклянными брызгами. Как было велено, Энн и Бенджамен застыли неподвижно: рядом, но не касаясь друг друга. — Это тянется слишком долго, — прошептал Бенджамен, и Энн громко шикнула. Нельзя говорить, это может испортить симы. Но это и впрямь тянулось дольше обычного. Бенджамен уставился на нее голодными глазами и уже вытянул было губы для поцелуя, но Энн с улыбкой отвернулась. На дурачества у них впереди уйма времени. Из-за стены слышались музыка, звяканье бокалов и невнятный разговор. — Может, стоит проверить, как идут дела? — пробормотал Бенджамен, переменив позу. — Нет, подожди, — возразила Энн, хватая его за руку. Но ее пальцы прошли сквозь него, оставляя шлейф красочного шума. Она с веселым удивлением воззрилась на свою ладонь. Из стены появился отец Энн, остановился при виде дочери и сказал: — О, как мило! Энн заметила, что на нем нет фрака. — Вы только сейчас прошли сквозь стену, — заметил Бенджамен. — Прошел, — согласился отец Энн. — Бен просил меня заглянуть сюда и… сориентировать вас обоих. — Что-то случилось? — лениво осведомилась Энн сквозь пелену восторга. — Ничего страшного, — отмахнулся отец. — Что-то стряслось? — вмешался Бенджамен. — Нет-нет, — ответил отец Энн. — Наоборот. Нам предстоит.. — Он огляделся. — Да, именно здесь. Я уже и забыл, как выглядит эта комната. — Свадебный прием? — обрадовалась Энн — Нет, ваша годовщина. Бенджамен вдруг воздел руки к небу и воскликнул: ...Все права на текст принадлежат автору: Дэвид Марусек.
Это короткий фрагмент для ознакомления с книгой.