«Повесть о смуте годов Хэйдзи»

Предисловие

ИСТОРИЧЕСКИЕ ПРЕДПОСЫЛКИ НАПИСАНИЯ «ПОВЕСТИ О СМУТЕ ГОДОВ ХЭЙДЗИ»

В истории каждой страны есть свои перепутья — времена больших перемен, когда страна стоит перед выбором дальнейшего пути. Для Японии одним из таких ключевых исторических моментов оказались 1156–1185 года, когда главные роли в драме японской истории впервые стали играть те, к кому в хэйанской аристократической среде принято было относиться с пренебрежением — самураи, и когда впервые за много лет страна оказалась перед дилеммой — идти по пути расширения внешнеторговых контактов или по-новому распределить собственность внутри страны. Несколько событий, произошедших в эти годы, определили дальнейший ход японской истории. Попробуем перечислить эти события.

Во-первых, это мятежи 1156 и 1159 годов, которые привели к концентрации власти в руках рода Тайра. Во-вторых, сохранение жизни нескольким прямым наследникам рода Минамото после мятежа годов Хэйдзи (1159). И, в-третьих, война между Минамото и Тайра 1180–1185 годов, которая закончилась победой Минамото и созданием сёгуната в Камакура.

В эпоху Хэйан на высшие государственные должности могли претендовать лишь представители некоторых влиятельнейших древних аристократических родов, наиболее значительным из которых была Северная ветвь рода Фудзивара. Выходцы же из сравнительно новых родов — Тайра и Минамото — находились в несколько двусмысленном положении. С одной стороны, их нельзя было упрекнуть в низком происхождении, поскольку они происходили от сыновей и внуков императоров. В эпоху Хэйан, если в императорской фамилии появлялся избыток потомков мужского пола — сыновей и внуков, которые могли бы претендовать на престол, — то «лишних» детей часто отдавали в монахи, чтобы они впоследствии становились буддийскими иерархами, и тем самым решали сразу две проблемы — избыток возможных претендентов на титул императора и неоднозначность отношений между властью и монашескими общинами влиятельных храмов. Существовал и другой способ упростить проблему наследования: начиная с императора Сага (786–842), сыновьям принцев, не ставших императорами, часто присваивали фамильное имя Минамото либо Тайра, и тем самым выводили их за пределы императорской семьи, низводя до уровня вассала. Так появились несколько родов Минамото и Тайра — Сага-Гэндзи, то есть Минамото, происходившие от императора Сага, Сэйва-Гэндзи — потомки императора Сэйва, Камму-Хэйси — Тайра, возводившие своё происхождение к императору Камму, и несколько других. Но, несмотря на столь высокое происхождение, возможности занимать должности при дворе у них были весьма и весьма небольшие, поскольку все действительно важные должности при дворе были уже заняты теми, чьи предки из поколения в поколение служили при дворе на этих должностях — то есть, в первую очередь, представителями рода Фудзивара. Поэтому не находившие себе места в бюрократической структуре государства Минамото и Тайра иногда шли в услужение к чиновникам и придворным, и часто занимали военные должности — глав охранных ведомств, начальников кэбииси — средневекового аналога современной полиции, возглавляли войска, посланные на усмирение смутьянов. Некоторые подавались в провинции, где ловили и наказывали разбойников и мятежников, либо сами грабили и поднимали мятежи. Иногда они исполняли должности правителей и наместников отдалённых провинций, в особенности — провинций неблагополучных. Так, из-за нежелания эмиси в земле Муцу на северо-востоке страны подчиняться распоряжениям центральной власти, для их усмирения в 1151 г. правителем этой земли был назначен Минамото-но Ёриёси, которому удалось разгромить войска эмиси и пленить нескольких их предводителей из рода Абэ. А несколько раньше, в 939–940 гг., Тайра-но Масакадо, наоборот, поднял мятеж в Восточных землях и объявил себя новым императором. Мятеж удалось подавить, но уже этот факт мятежа на востоке страны показал, что в стране появилась новая сила, которая со временем может выйти из-под контроля.

Всё же до середины XII века военные-буси и их предводители — Тайра и Минамото — ещё находились в подчинённом по отношению к старым аристократическим родам положении. Например, в «Повести о доме Тайра» монах Сайко, сам в прошлом военный, обличая Тайра-но Киёмори, говорит ему: «Это тебя, сына начальника сыска, до четырнадцати лет ко двору и близко не подпускали; это ты прислуживал покойному вельможе Касэю — не тебя ли дразнили уличные мальчишки Верзилой Тайра, когда в гэта на высоких подставках^[1] ты пешком приходил и уходил с княжеского подворья?» (Св. 2 «3. Казнь Сайко», пер. И. Львовой). Но пришёл и их час, и начало процессу возвышения воинских родов положили сами аристократы и императоры.

Взошедший на трон в 1072 г. император Сиракава в 1086 г. уступил императорский титул императору Хорикава.

Однако же, сложив с себя ритуальные обязанности императора, Сиракава не отстранился от власти, а наоборот, лишь обрёл больше возможностей влиять на важнейшие политические дела страны, и определял государственную политику до самой своей смерти в 1129 г. Так появилась система «инсэй» — правление бывших императоров, при которой в столице было два центра власти — двор правящего императора, при котором по традиции главные должности распределялись между представителями Северной ветви рода Фудзивара, и двор старшего экс-императора, где назначения происходили по его желанию. Эти две власти не всегда были единодушны, и противоречия между ними привели к конфликтам 1156 и 1159 гг. — так называемым смутам годов Хогэн (Хогэн-но ран) и Хэйдзи (Хэйдзи-но ран). Что же случилось?

После смерти Сиракава в 1129 г. экс-император Тоба занял его место «правящего» экс-императора, и в этом качестве определял преемственность престолонаследования до 1156 г. Сместив своего первого сына Сутоку, носившего титул императора с 1123 г., в 1141 г. он передал титул своему девятому сыну от любимой наложницы Фудзивара-но Токуси (1117–1160, тж. императрица Бифукумонъин) — трёхлетнему императору Коноэ. Вот как описывает эти события «Повесть о смуте годов Хогэн»:

Когда в седьмой день седьмой луны четвёртого года Дайдзи (1129) упокоился государь-инок Сиракава, дела управления Поднебесной перешли к государю-иноку Тоба. Верных слуг он награждал, как делали праведные государи прежних времён. Когда же усмирял он преступников, делал он это с великим милосердием и состраданием, следуя заветам Будды. Наверное, поэтому, озарённая светом его милостей и облагодетельствованная его добродетелями страна изобиловала, и народ пребывал в спокойствии.

После этого, в восемнадцатый день пятой луны пятого года Хоэн (1139), у государыни Бифукумонъин, которая тогда ещё была государевой наложницей, родился будущий государь Коноэ, и прежний государь Тоба несказанно радовался этому. В семнадцатый день восьмой луны того же года младенец был наречён наследным принцем, а в седьмой день двенадцатой луны первого года Эйдзи (1141), в возрасте трёх лет он вступил на престол. С той поры прежнего государя, Сутоку, называли Новым государем- иноком, а государя Тоба — Первым государем-иноком. Никакой недуг^[2] не одолевал прежнего государя, а потому такое насильное смещение с престола было ему неприятно. С его тогдашней обиды и начались неурядицы между двумя государями, отцом и сыном. Будучи так против своей воли отстранён от престола, задумал он то ли занять его вновь, то ли сделать государем своего первого сына, принца Сигэхито — трудно узнать, что именно он желал в сердце. («Повесть о смуте годов Хогэн», св. 1 «1. Воцарение государя Го-Сиракава»)^[3].

В 1155 г. император Коноэ, которому исполнилось всего семнадцать лет, умер. Невольно задумаешься, случайна ли была смерть Коноэ в таком раннем возрасте. «Повесть о смуте годов Хогэн» говорит лишь: «Во втором году Кюдзю (1155) государь Коноэ внезапно скончался». Как бы там ни было, после смерти Коноэ, у которого не было собственных детей, экс-император Сутоку рассчитывал, что престол достанется ему или его сыну, принцу Сигэхито. Но Тоба решил по-другому, и следующим императором становится младший брат Сутоку, Четвёртый принц, известный нам как император Го-Сиракава — это стало неожиданностью для всех, и особенно огорчён был Сутоку. На следующий год, в 1156 г., умирает и экс-император Тоба — то ли от безутешной скорби по безвременно ушедшему любимому сыну, то ли от неправильной диеты. Экс-император Сутоку использует траур по отцу как отвлекающий фактор, сговаривается с главой рода Фудзивара, Фудзивара-но Ёринага, и собирает войска.

Предыдущая фраза звучит очень обыденно и привычно — бывший император недоволен положением вещей и собирает войска. Но что это значит — «собирает войска»? Что надо делать и к кому идти? На деле в этот момент никто не имеет в личном распоряжении значительных военных отрядов. Никто из старой аристократии, увлечённой карьерным продвижением в привилегированном бюрократическом классе — но Тайра и Минамото, на протяжении многих поколений служившие именно в воинской среде, имеют влияние среди воинов, у них есть потомственные вассалы (в случае неудачи склонные, впрочем, к измене) — и именно Тайра и Минамото оказываются единственными поставщиками того, что так было нужно и той, и другой стороне — военной силы. Различные представители обоих родов со своими отрядами собираются при экс- императоре и правящем императоре, и на разных сражающихся сторонах оказываются старшие и младшие братья, дядья и племянники, отцы и сыновья. Подробнее мы расскажем об этом после завершения работы над переводом «Повести о смуте годов Хогэн», а сейчас отметим лишь, что мятеж был подавлен, Го-Сиракава смог дожить до пятидесятитрёхлетнего возраста и увидеть, чем же обернулось это противостояние.

После мятежа годов Хогэн 1156 года в выигрыше остались Тайра. Как из рога изобилия на них сыпались награды — придворные ранги и должности, а Минамото же, многие из которых погибли во время мятежа, и в особенности — Минамото-но Ёситомо, глава рода Минамото, после мятежа Хогэн даже вынужденный отдать приказ о казни своего отца, но никак за это не награждённый — оказались не у дел. И потому затишье оказалось временным. Отсюда и начинается основная часть «Повести о смуте годов Хэйдзи» — Хэйдзи-моногатари.

Один из представителей рода Фудзивара, Фудзивара-но Нобуёри, извлёкший из мятежа 1156 г. урок, что в Японии может быть первым тот, на чьей стороне большая военная сила, склонил на свою сторону Ёситомо. Воспользовавшись отсутствием в столице Тайра-но Киёмори, уехавшего на богомолье в Кумано, вместе с Ёситомо они сожгли дворец на Третьем проспекте, захватили двух императоров — правящего и бывшего (Нидзё и Го-Сиракава; Го-Сиракава сложил с себя обязанности в 1158 г.), и заперлись в недавно отстроенном главном дворце. Там Нобуёри и Ёситомо провели церемонию назначения на должности своих сторонников, наградили их и собирались и далее через императоров- заложников диктовать свою волю. Тут-то Киёмори, через гонца узнавший о мятеже, вернулся в столицу.

У Тайра вблизи столицы имелось обширное поместье — Рокухара, названное так по усадьбе Рокухарадэн — усадьба Шести парамит^[4] (Рокухарамицу). Туда Киёмори и вернулся. В то же время Фудзивара-но Мицуёри убедил своего брата, поначалу примкнувшего к мятежникам бэтто Корэката, помочь императорам бежать, и правящий император бежит в Рокухара. Судьба мятежа уже была предрешена — Тайра-но Киёмори предлагает императору Нидзё издать указ, в котором объявляет Нобуёри и Ёситомо врагами престола, всё больше отрядов стекаются к Киёмори, назначенному главнокомандующим императорских войск, и у мятежников не остаётся ничего, чем бы они могли шантажировать прочих — кроме дворца.

Недавно отстроенный дворец был сделан как хорошая крепость для спокойных времён — его было нелегко взять, если его не сжигать. На его постройку потребовалось немало времени и средств, а потому лучшим решением оказалось завязать сражение, отступить, выманить войска Нобуёри и Ёситомо из дворца, таким образом захватить дворец, а уже потом расправиться с войсками мятежников. Так и было сделано, план удался, мятежники вышли из дворца, были рассеяны и бежали. Часть из них схватили и приговорили к смертной казни либо к ссылке. Нобуёри был казнён, Ёситомо и его подчинённый Камада бежали к родичам — но те их убили, рассчитывая на награду, что вызвало неоднозначную реакцию среди победивших. Кое-кто говорил: «Да таких подлецов полагалось бы распнуть^[5] у реки на Шестом проспекте, на потеху всему столичному народу. Умертвить своего потомственного господина, а с ним ещё и собственного зятя, и требовать награды — что за низость! Дайте-ка я их зарублю!» (см. св. 2 «10. О награждении Тадамунэ, а также о том, как его презирали»). Тайра-но Киёмори отвечал на это: «Тогда и вовсе переведутся охотники карать врагов государя!» — оставил их в живых, и даже дал небольшие награды. Основными результатами мятежа Хэйдзи оказалось дальнейшее возвышение рода Тайра и почти полное истребление рода Сэйва-Гэндзи — Минамото, что происходили от императора Сэйва. «Почти полное» потому, что нескольких детей главы рода Ёситомо Киёмори оставил в живых — за старшего, Ёритомо, заступилась мачеха Киёмори, и ещё троих младших детей Киёмори пощадил — неясно, из жалости, или же от большой любви к их матери, которая слыла первой красавицей Японии. Впоследствии этот старший станет основателем сёгуната Камакура, а самый младший поведёт войска против сыновей и внуков Киёмори и уничтожит большую часть из них в морской битве в заливе Данноура (1185).

Но пока что мятеж усмирён, немногие наследники Минамото либо сосланы, либо слишком малы, чтобы что-то решать. На первые должности в государстве теперь назначают Тайра — наступило время, когда некоторые из них говорили: «Тот не человек, кто не из нашего рода!» («Повесть о доме Тайра», св. 1 «4. Кабуро», пер. И. Львовой). Киёмори выдаёт свою дочь за императора Такакура, у неё рождается сын, которого объявляют наследником престола, а потом и императором. Пришёл час военных, и важнейшие политические дела вершит глава рода Тайра — Киёмори. Он, будучи главой рода, основным занятием которого было военное дело, был вместе с тем человеком, близким к придворной среде, но при этом имел свой взгляд на политические дела — так, например, он считал, что будущее — за страной, которая активно торгует с другими странами, и даже в 1180 г. настоял на переносе столицы поближе к морю, в Фукухара, которая находилась на территории нынешнего портового города Кобэ. Однако в том же году вспыхнул мятеж принца Мотихито, и с этих пор начался закат могущества Тайра. Столица была возвращена в Киото, а на восток страны, где набирал силу новый мятеж, были посланы войска, которым так и не удалось добиться существенных успехов. В следующем, 1181 году, умирает сам Киёмори, и благополучию Тайра приходит конец. Сначала они бегут из столицы, которую занял ещё один Минамото — Ёсинака из Кисо, и под натиском войск Минамото, которыми руководил самый младший сын Ёситомо, Ёсицунэ, уходят всё дальше на запад страны, пока не оказываются у залива Данноура, где и состоялось завершающее сражение Тайра и Минамото. Часть Тайра были убиты или утонули, другая часть взята в плен и впоследствии казнена, малолетнего императора Антоку взяла с собой на дно внутреннего моря — Сэтонайкай — престарелая вдова Киёмори.

Ёритомо, глава рода Минамото, после своей победы не повторил ошибки Киёмори, и казнил всех, кто мог бы рассчитывать на главенство в роде Тайра, детей и взрослых. Прямая линия наследования в роде Тайра пресеклась, а Ёритомо и тогда не стал переезжать в столицу, а основал новый центр власти — бакуфу, или «полевую ставку» в Камакура, на востоке страны, возле нынешнего Токио.

Так замыслы Киёмори, видевшего будущее Японии в активной внешней торговле, обратились в прах. Новое правительство во главе с Ёритомо создало свою систему управления и сбора налогов, старые государственные институты были сохранены, но не играли сколько-нибудь значительной роли в политической жизни страны. Япония надолго замкнулась в себе, занятая перераспределением ресурсов среди представителей новой власти. Брат Ёритомо, Ёсицунэ, в своё время руководивший разгромом Тайра, из-за чрезмерной популярности в войсках был объявлен вне закона. Скрываясь от войск Ёритомо, он бежал в самые восточные провинции, сохранявшие независимость от центральной власти, но тоже вскорости погиб, а эти провинции были присоединены к остальной части страны. Начался период Камакура.

Пожалуй, каждого историка, наблюдающего подобный ключевой период в жизни любой страны — время, когда множество факторов, соединяясь, сплетаются в ткань истории, и каждый из этих факторов подталкивает стрелки дальнейшего развития событий на тот или иной путь — занимал в своё время вопрос: «А что было бы, если…?» Например, в данной повести говорится, что вопрос о казни Ёритомо и его братьев долгое время оставался нерешённым, что если бы не заступничество мачехи Киёмори, неизвестно почему умолявшей сохранить жизнь Ёритомо, то, скорее всего, вместе с Ёритомо были бы казнены и его малолетние братья — Ёсицунэ и прочие. Что было бы, если бы Киёмори настоял на казни Ёритомо и других возможных наследников рода Сэйва-Гэндзи? Нашлись бы лидеры настолько авторитетные, чтобы стать знаменем оппозиции и возглавить мятеж против Тайра, или Киёмори удалось бы осуществить свои планы реорганизации экономики страны, невзирая на недовольство многих, но разрозненных воинских кланов? А если бы страна пошла по пути активизации внешней торговли, то и нынешняя Япония была бы, думается, совсем другой страной с другим населением и культурой. Какими могли бы быть исторические пути Японии в этом случае — мы никогда не узнаем. Однажды свершившись, история застывает, оставляя свой отпечаток в книгах, живописных свитках, пьесах, религиозных учениях, и нам, к сожалению, не дано познать все вероятности, которые могли бы в своё время осуществиться, но вместо того остались лишь блеклыми тенями на страницах старинных книг.

О ТОМ, КАК СОЗДАВАЛИСЬ ВОЕННЫЕ ПОВЕСТИ И «ПОВЕСТЬ О СМУТЕ ГОДОВ ХЭЙДЗИ»

Мы знаем авторов многих произведений эпохи Хэйан — Ки-но Цураюки, написавшего «Дневник путешествия из Тоса», Сэй Сёнагон, создавшую «Записки у изголовья», Мурасаки Сикибу, чья «Повесть о Гэндзи» признана величайшим шедевром японской литературы всех времён. Кто же писал военные повести?

В «Записях о Масакадо» (Сёмонки), созданной во второй половине X века, некто написал лишь: «Записал это и преподносит безвестный деревенский житель».

«Сказание о земле Муцу» (Муцу ваки) завершают слова: «Нынче, сделав выписки из докладов о положении дел в провинции и собрав то, что говорят в народе, сложил я этот свиток. Писано это в тысяче ри от тех мест, и потому я, пожалуй, допустил немало ошибок. Пусть исправят те, кому ведома истина»^[6].

Авторы этих ранних военных повестей неизвестны, и так же обстоит дело с повестями, описывающими смуты годов Хогэн и Хэйдзи. Ясно, что значительная часть текста этих повестей записана со слов очевидцев тех событий, но авторство текстов, которые нам известны как «Повесть о смуте годов Хогэн» и «Повесть о смуте годов Хэйдзи», остаётся загадкой. Наиболее вероятным является предположение, что сбором информации о мятежах и оформлением её в сказания занимались слепые сказители — бива-хоси, рассказывавшие о делах необычных, и в особенности — о мятежах, затрагивающих судьбы государства. Социальное положение бива-хоси было крайне низким (едва ли не ниже, чем у хинин, «не-людей», низшего слоя населения, который даже не был сословием, то есть выходил за нижнюю границу сословного деления), но во времена, когда не существовало театра (в современном понимании), кино и телевидения — именно бива-хоси в средневековой Японии были подобны тем, о ком Гамлет сказал: «они — обзор и краткие летописи века; лучше вам после смерти получить плохую эпитафию, чем дурной отзыв от них». Известно, что они рассказывали о годах Хогэн и Хэйдзи ещё до появления самого популярного произведения жанра военной литературы, затмившего остальные — «Повести о доме Тайра», но невозможно указать дату, место написания или автора той или иной военной повести.

Помимо того, однажды появившись, военные повести многократно переписывались и редактировались, в результате чего появлялось несколько отличных друг от друга произведений, одинаково озаглавленных. Гак, известны десятки вариантов «Повести о доме Тайра». Переписчики и редакторы не обошли и повести о годах Хогэн и Хэйдзи, в результате чего появилось как минимум по четыре основных варианта обеих повестей. Если сравнивать эти варианты, то можно сказать, что наиболее заметные изменения, вносившиеся редакторами в текст — это, пожалуй, вписанные в более ранний текст пространные размышления о значении событий. Например, как мы уже говорили, о смерти императора Коноэ в «Повести о смуте годов Хогэн» говорится лишь «Во втором году Кюдзю государь Коноэ внезапно скончался» — но это в старейшем варианте текста, представленном в списке Накараибон. В одном из позднейших же, Котохирабон, размышления о наступлении эпохи упадка и бренности сущего, связанные со смертью Коноэ, занимают не одну страницу. Такие добавления тоже, само собой, являются памятниками мысли эпохи — но эпохи более поздней, XIV или XV века, что ставит исследователя перед проблемой — вполне возможно, что авторы конца XII или первой половины XIII века могли бы внести подобные изменения в текст, если у них были те же мировоззренческие установки — но оснований для уверенности в этом у нас нет. Поэтому при исследовании текстов средневековых повестей мы считаем необходимым использовать старейшие их варианты.

В случае с «Повестью о смуте годов Хэйдзи» дело обстоит ещё сложнее — старейший вариант текста дошёл до нас в двух списках — от одного (Ёмэйбон) сохранились первые два свитка из трёх; от другого же (Гакусюбон) остались последние два. Неизвестно, относятся ли они к одному и тому же времени, и решение этой проблемы мы оставляем японским исследователям. Нашу же задачу мы видим в том, чтобы представить читателю наиболее близкую к событиям XII века версию «Повести о смуте годов Хэйдзи».

О ДАННОМ ПЕРЕВОДЕ

Как мы указывали выше, для данного перевода мы использовали списки, представляющие старейший вариант повести, и данный перевод является первым полным переводом старейших списков данной повести на европейский язык.

Существует несколько переводов других, позднейших списков этой повести на западные языки. На английский эта повесть переведена М. Чалитпатанангуне в рамках диссертационного исследования в университете Беркли в США (см. Chalitpatanangune, 1987). Этот перевод был сделан по списку Накараибон, который сейчас не считается старейшим из дошедших до нас. Прочие же переводы неполные, и сделаны со списка Котохира, одного из наиболее новых. Э. Рэйшауэр и Дж. Ямагива (подробнее см. Reiscliauer& Yamagiwa, 1951) перевели на английский язык лишь два первых свитка этого списка. Также часть этой повести была переведена на итальянский язык (Stramigioli, 1975,1977).

О времени появления данного варианта (два первых свитка Ёмэйбон и два последних свитка Гакусюбон), который японские исследователи считают старейшим, мы можем судить лишь по косвенным данным. Так, «Повесть о смуте годов Хэйдзи» описывает события от 1159 г. до смерти Минамото-но Ёритомо в 1199 г. и содержит краткий пересказ войны Минамото и Тайра 1180–1185 гг., подробно описанную в «Повести о доме Тайра». Поскольку исторические и военные повести, как правило, не излагают события, которые уже были описаны в других повестях, то можно предположить, что данный вариант «Повести о смуте годов Хэйдзи» был написан или отредактирован между смертью Ёритомо и созданием «Повести о доме Тайра», то есть в 1200–1230 гг.

Из соображений связности и прозрачности смысла текста мы при переводе не всегда сохраняли грамматическую структуру исходных предложений, и иногда разбивали или объединяли предложения. Кроме того мы понимаем, что большое количество имён, упоминающихся в повести, может затруднить восприятие текста, а потому мы привели краткие данные о некоторых персонажах в Указателе имён. Поскольку в исходном тексте при назывании одного и того же персонажа часто использованы два-три способа — по фамильному и личному именам, по занимаемой должности, по месту жительства, что также не делает текст понятнее, то мы сочли возможным в ряде случаев унифицировать называние персонажей повести — например, Минамото-но Ёритомо, после начала мятежа назначенный младшим военачальником Правой дворцовой стражи (ухёэ-но сукэ), а после мятежа сосланный в Идзу, назван в тексте то как Ёритомо, то как младший военачальник дворцовой стражи Ёритомо, то как изгнанник в Идзу, и часто — просто по должности без указания имени. Чтобы не запутывать читателя и разгрузить текст, мы в ряде случаев использовали личное имя — Ёритомо, и так же поступили в некоторых других случаях.

Данный перевод сделан по изданиям «Сёмонки, Муцу ваки, Хогэн-моногатари, Хэйдзи-моногатари» серии «Вновь собранное полное собрание японской классической литературы» (Симпэн Нихон котэн бунгаку дзэнсю), т. 41, издательства «Сёгаккан» (1-е изд., 2-й тираж, 2003), и «Хогэн-моногатари, Хэйдзи-моногатари, Дзёкюки», входящему в «Новую большую серию японской классической литературы» (Син нихон котэн бунгаку тайкэй), т. 4–3, издательства «Иванами сётэн» (6-е изд., 2004).

В основу комментариев положен научный комментарий Ц. Кусака, профессора университета Васэда.

Переводчик считает своим долгом выразить глубокую благодарность профессору Университета иностранных языков г. Кобэ Людмиле Михайловне Ермаковой и профессору РГГУ Александру Николаевичу Мещерякову за поддержку в осуществлении данного издания, а также профессорам университета Тохоку Ёсиаки Сакура и Сэкико Сато за научное руководство и неоценимую помощь при работе над переводом.

ПОВЕСТЬ О СМУТЕ ГОДОВ ХЭЙДЗИ ХЭЙДЗИ-МОНОГАТАРИ

СВИТОК ПЕРВЫЙ

1 | О ТОМ, КАК УЧИНИЛАСЬ РАСПРЯ МЕЖДУ НОБУЁРИ И СИНДЗЭЕМ

С давних времён и до нынешних дней и в Японии и в Китае правители подбирали вассалов согласно их умениям на Пути кисти и Пути меча. Одни при помощи кисти вершили десять тысяч государственных дел, а другие посредством меча усмиряли варваров четырёх сторон света. Так они охраняли Поднебесную и хранили мир в государстве, кисть — справа, меч — слева, подобно двум рукам у человека — нельзя обойтись ни без одной^[7].

Во времена недавние, когда приблизился век конца Закона^[8], люди возгордились и стали потрясать основы государства, народ озлобился и ожесточился сердцем. Отличившихся слуг нужно награждать, хорошо это обдумав. Так, танский Тай-цзун сбрил бороду, чтобы её сжечь и приготовить лекарство для вассалов, собственным ртом высасывал кровь из ран, опекая своих воинов, а потому их сердца преисполнялись благодарности, они не щадили жизней своих во имя долга, и не боялись быть убитыми. Наоборот, из преданности сами искали они смерти. И даже если сам Тай-цзун не был на поле боя, все выполняли свой долг, памятуя о милостях господина.

Был в недавнее время человек, звали которого Фудзивара-но асон^[9] Нобуёри. Происходил он из рода Амацу Коянэ, был потомком канцлера Мититака в восьмом колене, внуком Мототака, правителя земли Харима и сыном Иё-но самми Тадатака. Не был он сведущ ни в искусстве кисти, ни в искусстве меча, не было у него ни способностей, ни дарований. Вот только был обласкан он монаршими милостями несмотря ни на что. Дед его управлял разными землями, и лишь через долгие годы, к старости, дослужился он до младшей степени третьего ранга. Нобуёри же назначали начальником охраны государя, начальником курандо, управляющим покоями государыни, государственным советником-санги, начальником дворцовой стражи, главой Сыскного ведомства, и так за каких-то два-три года в возрасте двадцати семи лет стал он тюнагоном и начальником привратной охраны.

Такое продвижение в чинах возможно для отпрыска канцлера или регента, но чтобы простолюдин удостоился такого — совершенно неслыханное дело! Помимо чинов, осыпан был он и наградами. Добивался он должности министра, которую в его роду уже давно никто не исполнял, и вообще вёл себя не подобающим его происхождению образом. Видевшие это не верили своим глазам, слышавшие — не верили ушам. В непочтительности превзошёл он самого Ми Цзыся, Ань Лушань — и тот вряд ли был хуже^[10]. Не боялся он наказания за разломленный персик и помышлял лишь о своём процветании.

В те времена жил человек, звали его сёнагон-инок Синдзэй. Был он потомком князя самми Нагаёри из усадьбы в Яманои в восьмом колене, внуком Суэцуна, правителя земли Этиго, и сыном курандо Санэканэ. Родившись в семье учёных-конфуцианцев, хоть и не занимался он толкованиями конфуцианского канона, но ревностно всему учился и во всём был сведущ. Превзошёл он науку Девяти школ, и постиг сто учений^[11]. Не было другого такого, и известен он был многими талантами и учёностью. Поскольку был он мужем Ки-но Нии, кормилицы государя-инока Го-Сиракава, с первого года Хогэн^[12] вершил он всеми делами в Поднебесной, и большими и малыми. Следуя примерам прошлого, возродил он праведное правление, и с учреждением Управления учёта в годы Энкю^[13] разбирал жалобы и находил правых и виноватых. В решениях своих не искал он своей выгоды, а потому никто не был на него в обиде. Вернул он мир к простоте и наставлял государей, чтобы правили они подобно Яо и Шуню^[14]. Служил он государям так, как служили в годы Энги и Тэнряку^[15], на три года дольше, чем Гикай и Исэй^[16]. Дворцовые постройки долго не чинили, палаты покосились, павильоны обветшали. И вот — дворец, до того больше похожий на хлев для коров и лошадей или обиталище фазанов и зайцев, всего за год-два Синдзэй отстроил вновь и устроил переезд государя. Обнесённый рядами стен Павильон Великого Предела — Дайгокудэн, Палата Изобилия и Радости — Буракуин, присутственные места, Восемь ведомств, здание Высшей школы, трапезная сановников — все с изукрашенными резными цветами балками, с колоннами, украшенными поверху резными облаками… Постройка павильонов, искусная отделка — всё это было закончено за какой-то год с небольшим. И, хоть и строили так поспешно, но не отягощали народ повинностями, не заставляли страдать страну. Наконец-то устроили Дворцовый пир^[17] и состязания по сумо ^[18], давно не проводившиеся, снова могли развлекаться стихами и музыкой. Девять церемоний не уступали тем, что проводились в старину, и десять тысяч государственных дел вершились, как в прежние времена.

В нынешнем третьем году Хогэн^[19], в одиннадцатый день восьмой луны, день тигра и старшего брата земли, государь Го-Сиракава сложил с себя обязанности и уступил престол августейшему наследнику. Вступив на престол, принял государь имя Нидзё. Однако и после того приумножалась сила и власть Синдзэя, по слову его птицы падали с неба, склонялись пред ним деревья и травы. Расположение государей к нему всё росло, и никто в целом свете не мог с ним равняться. Кто знает, какие бесы вселились в сердца Синдзэя и Нобуёри, но возненавидели они друг друга. Синдзэй, видя Нобуёри, думал: «Как ни посмотреть, а этот человек ввергает Поднебесную в опасность, непременно учинит смуту в мире. Как бы от него избавиться?» Однако же был Нобуёри в то время любимейшим слугой государя, и не было у Синдзэя, кому бы открыть сокровенные думы — ведь не угадать, что у другого на сердце. Так кручинился он, выжидая удобного случая. Нобуёри тоже, желая, чтобы всё вершилось по его воле, всё прикидывал: «Как бы избавиться от этого Синдзэя?»

Государь-инок Го-Сиракава изволил сказать Синдзэю:

— Нобуёри добивается должности дайсё, старшего военачальника государевой охраны. Что ты об этом думаешь? Происходит он не из такого уж высокого рода, но и в их роду, вроде бы, иногда эту должность исполняли.

Подумал Синдзэй: «Всё, приходит конец этому миру!», и сказал:

— Если станет Нобуёри дайсё, тогда кто угодно решит, будто может добиваться этой должности. Государю надобно заботиться о правильном назначении чиновников. Если ошибиться в присвоении рангов и назначениях, верхние не будут вас слушать, а нижние возропщут, и поднимется смута. Таких примеров было немало и в Китае, и у нас. Поэтому, когда государь-инок Сиракава задумал даровать должность дайсё дайнагону Акомару Мунэмити, светлый государь годов Кандзи^[20] этого не позволил. И когда прежний государь Тоба^[21] говорил, что назначит дайнагоном покойного Фудзивара-но Накамикадо Иэнари, что занимал тогда пост тюнагона, то вся знать увещевала его, говоря: «В его роду эту должность не исполняют уже давным-давно! Даже то, что он дослужился до тюнагона — и то нарушение!», — и ему пришлось оставить всё как было. Государь, желая утешить Иэнари, адресовал новогоднее поздравление «Господину вновь назначенному дайнагону Накамикадо», а тот, говорят, прочитав это, проливал старческие слёзы со словами: «Такое поздравление дороже, чем если бы меня и вправду назначили министром или дайсё! Как милостив ко мне государь!» В прежние времена знать увещевала государя, дабы не вносил он путаницу в назначения, даже когда речь шла о должности дайнагона. Что уж и говорить о должности дайсё — военачальника личной охраны государя! Даже среди высшей знати бывало, что дослуживались до министра, но не удостаивались должности дайсё. Потомки регентов и канцлеров, люди выдающихся талантов считают эту должность венцом карьеры! Если такой человек, как Нобуёри, осквернит собой должность дайсё, то безмерно возгордится, затеет смуту, и Небо его уничтожит — неужели вы не будете сожалеть, если так повернётся дело?

Так уговаривал государя Синдзэй, однако тот ничем не показал, что изменил решение. В конце концов Синдзэй нарисовал картину, на которой изобразил занёсшегося танского Ань Лушаня, и поверг к стопам государя, однако и после этого не было заметно, что тот с ним согласен.

Нобуёри прослышал, что Синдзэй так уговаривает государя-инока, перестал появляться на службе и отпра- вился за советом к жившему в Фусими тюнагону Минамото-но Моронака, остался у него и принялся учиться стрельбе из лука на скаку, упражнять тело и обучаться воинскому искусству. А делал он это всё для того, чтобы уничтожить Синдзэя.

2 | О ТОМ, КАК НОБУЁРИ ЗАДУМАЛ УНИЧТОЖИТЬ СИНДЗЭЯ

Нобуёри женил своего сына Нобутику на дочери Тайра-но Киёмори, дабы сблизиться с Киёмори и силами дома Тайра осуществить свои замыслы. Однако думалось ему: «Киёмори стал помощником правителя Дадзайфу^[22], больших провинций у него в управлении много, вся семья осыпана государевыми милостями, и никакой обиды они не таят. Вряд ли они меня поддержат. Зато Левый конюший Минамото-но Ёситомо ещё с годов Хогэн в гораздо меньшем почёте, чем Тайра, и наверняка есть у него причины для недовольства!» — подумав так, сблизился он с Ёситомо и всячески улещал. Призывал он его, бывало, и говорил: «Я, Нобуёри, у государя в милости. Так что проси чего хочешь — земли в управление, или поместья, или продвижения по службе — государь ни в чём мне не откажет!», — и отвечал Ёситомо: «Раз вы так милостивы ко мне, сослужу я любую службу, что ни прикажете!» Сговорился Нобуёри и с новым дайнагоном Цунэмунэ. Стакнулся и с третьим сыном тюнагона Накамикадо Иэнари, тюдзё Этиго-но Наритикой, любимцем Го-Сиракавы, и с бывшим охранником малолетнего государя, главой Сыскного ведомства Корэкатой. Этот Корэката был дядей Нобуёри с материнской стороны, а кроме того, Нобуёри ещё и женил своего младшего брата на дочери Корэкаты. Выжидал Нобуёри удобного случая, и вот, в четвёртый день двенадцатой луны первого года Хэйдзи помощник правителя Дадзайфу Тайра-но Киёмори отправился по обету в паломничество в Кумано^[23], взяв с собой своего старшего сына, младшего военачальника Левой стражи Сигэмори.

Пользуясь таким случаем, Нобуёри пригласил Ёситомо и сказал ему:

— Этот Синдзэй, только потому, что он муж государевой кормилицы Ки-но Нии, вершит большие и малые дела Поднебесной, как ему вздумается. Детей своих он устраивает на любые должности, и при этом, втираясь в доверие к государю, наговаривает на меня. Если позволить ему продолжать так и дальше, он развалит страну, поднимет смуту в мире и станет источником великих бедствий. Даже если государь в этом с нами согласится, без удобного случая никто ничего поделать не сможет. Так что нужно нам с вами, господин, всё хорошенько обдумать.

Так уговаривал он Ёситомо, и тот отвечал:

— Я, Ёситомо, потомок сына Шестого принца^[24] в седьмом поколении. С помощью искусства лука и стрел усмиряли мы смутьянов, передавали воинские умения от отца к сыну и сокрушали войска государевых врагов. Однако же в смуту прошедших годов Хогэн весь род наш был объявлен врагами государя и истреблён. Я, Ёситомо, сберёг свою жизнь только для того, чтобы исполнить мой тайный умысел касательно Киёмори. Вам, наверное, это было и ранее известно, и ничего удивительного в том нет. Давнее моё желание — сделать как вы приказываете и возродить дом Минамото, если не случится непредвиденного и будет сопутствовать нам случай!

Так он сказал, и Нобуёри несказанно обрадовался, тут же извлёк грозного вида меч и преподнёс его Ёситомо со словами: «Примите это в знак успеха нашего дела!» Ёситомо принял меч и собирался отбыть, да заметил стоящих рядом белого и вороного коней под сёдлами с зеркальной отделкой. Было темно, но разглядев их в свете факелов, Ёситомо сказал: ...