Джек Макдевит Эхо

* * *

Рону Пейферу, человеку, который всегда в центре внимания

Благодарности

Я крайне признателен за консультации и техническую помощь Дэвиду Де Граффу из Университета Альфреда, Уолтеру Керлу из Школы служащих палаты представителей США и Майклу Фосселу, автору книги «Клетки, старение и человеческие болезни». Я также благодарен Ральфу Вичинанце за многолетнюю поддержку, Саре и Бобу Швагер за советы, моему редактору Джинджер Бьюкенен и моей жене Морин, которой пришлось прочесть первую версию романа.

* * *

Ветер унес последнее эхо того, кем мы были.

Джошуа Килбрайд. Вниз по течению

Пролог

Поздняя зима 1403 года по календарю Окраины

Искин Сомерсета Таттла сообщил, что пришла Рэчел.

– Впустить ее?

– Конечно, Джереми. Скажи ей – сейчас буду.

Рэчел позвонила ему в расстроенных чувствах, что было на нее весьма не похоже. «Сансет, – сказала она, чуть не плача. Таттл любил, когда его называли Сансет – „Закат“. В свое время его так прозвали соперники, намекая на близкий конец его карьеры, но он не обижался и даже считал свое прозвище слегка необычным и оригинальным. – Сансет, нам нужно увидеться. Нет. Сегодня вечером. Пожалуйста. Даже если ты занят. Нет, по сети говорить не хочу. Ты один? Нет? Постарайся от них избавиться. Не пожалеешь».

Когда он предложил Рэчел встретиться за ужином, она окончательно упала духом. «Прямо сейчас, Сансет. Пожалуйста».

Рэчел ему нравилась. Она говорила то, что думала, обладала хорошим чувством юмора, была умна и к тому же красива: мягкие каштановые волосы, проницательные голубые глаза и улыбка, от которой словно становилось светлее. Таттл любил ходить с ней на светские мероприятия, где она неминуемо оказывалась самым прекрасным созданием. Ничтожества, считавшие Таттла сумасшедшим из-за того, что он посвятил всю свою жизнь поискам иных разумных существ – решению самой важной проблемы эпохи, – могли лишь с завистью наблюдать, как он идет сквозь толпу под руку с Рэчел.

Она работала в туристической компании «Край света» и возила людей на межзвездные экскурсии. «Справа от вас – черная дыра Андерсона. А прямо впереди – Крабовидная туманность». Таттл улыбнулся с целью заверить Рэчел: что бы ни стало причиной ее беспокойства, все будет хорошо.

Он таил величайшую надежду, что однажды сможет познакомить ее с кем-нибудь, не принадлежащим к человеческому роду, не считая, естественно, идиотов-«немых», известных людям с таких давних пор, что никому не приходило в голову считать их чужими. Он надеялся, что им удастся пообедать в компании настоящего Иного – наполнить бокалы и побеседовать о целях, замыслах и о Боге. Только это было по-настоящему важно для него.

Таттл занимался поисками уже больше столетия – иногда вместе с коллегами, но чаще один. Он исследовал в буквальном смысле сотни землеподобных планет, где текли реки, сияло яркое солнце и дул мягкий ветер. На большинстве из них не было даже травинки или трилобита. Кое-где имелись населенные животными леса и кишевшие жизнью моря. Правда, такие планеты попадались редко.

Но нигде ему не удалось встретить существ, способных понять, кто он такой и откуда. Тех, кто мог иногда поднимать взгляд на звезды.

Таттл не ожидал, что Рэчел может оказаться на грани истерики, и не представлял, что могло так потрясти женщину, которую он до сегодняшнего дня считал воплощенным спокойствием. Речь явно шла о чем-то глубоко личном, и это ему не нравилось. Может, какие-то трения с приятелем? Но вряд ли она пришла бы с этим к нему. Что тогда? Неприятности на работе? Скорее всего. Возможно, пикантная ситуация с одним из пассажиров – это строго запрещалось, хотя Таттл не понимал почему.

Чтобы добраться до дома Таттла, Рэчел требовалось пятнадцать минут – они показались ему вечностью. Наконец женщина встала на пороге, глядя на него покрасневшими глазами. Сансет поправил рубашку и распахнул объятия:

– Заходи, дорогая. Что случилось?

За стеклянной дверью в лучах солнца сверкал снег. Точеные черты Рэчел словно застыли от холода, от прежней живости, добавлявшей ей очарования, не осталось и следа.

– Сансет… – Больше ей не удалось произнести ни слова.

На ней была легкая, не по погоде, куртка. Взяв Рэчел за плечи, Таттл попытался ее обнять, но женщина отстранилась.

– Рэчел, рад снова тебя видеть. Проходи, садись. Принести чего-нибудь?

Она покачала головой, едва сдерживая слезы. Таттл провел ее в гостиную.

– Принести чего-нибудь выпить?

– Да, пожалуйста. – Она упала в кресло.

Достав из шкафа «Карусель Марго», любимый напиток Рэчел, он налил два бокала, вернулся и протянул один ей. Рэчел сняла куртку, и Таттл с удивлением увидел, что она в форме – темно-синей, с капитанскими серебряными звездами на плечах. При этом воротник был расстегнут.

– Так что случилось?

– Сансет, – еле слышно прошептала она, – мне нужна помощь.

Рэчел улетела три недели назад, и он ждал ее лишь через несколько дней.

– Конечно, дорогая. Какая именно?

Рэчел посмотрела на настенную роспись в виде Млечного Пути, занимавшую большую часть западной стены, вздохнула, покачала головой и утерла слезу, после чего взяла бокал и сделала глоток. Взгляд ее снова упал на роспись.

– Ты ведь всю жизнь ищешь? – спросила она.

– Да, наверное. Подсел на это, когда отец взял меня в экспедицию.

– И он тоже ничего не нашел.

– Да, Рэчел, никто ничего не находил, кроме Мелони Браун. – Несколько веков назад, измеряя температурные диапазоны солнца, Мелони неожиданно наткнулась на ашиуров, «немых». В честь нее назвали реку. – Что-то случилось во время рейса?

– Да.

Господи. Наверняка Рэчел застигли на месте преступления с кем-то из пассажиров, и ее карьере пришел конец.

– Так что же произошло? – спросил Таттл, стараясь ничем не выдавать тревоги.

Рэчел посмотрела на него, и внезапно он понял: дело совсем в другом.

На слуху все время были разнообразные истории. Один человек видел огни у Рингвальда 557. Другой перехватил странные радиосигналы в Даме-под-Вуалью. Парочка отпускников обнаружила руины на Сакате III; по возвращении они заявили, что совершили эпохальное открытие. Вот только огни больше не появлялись, радиосигналы так и не отследили, а руины оказались остатками забытого поселения пятитысячелетней давности, где жили самые обычные люди – с Флекснора или Юкоды, в точности не известно. Люди жили по всему Рукаву Ориона не одну тысячу лет, и многое успело забыться.

В пределах досягаемости существовали миллионы систем, где еще никто не бывал, но исследовательский энтузиазм давно сошел на нет. Человечество занималось поисками много столетий, но так и не нашло существ, которые превосходили по своему развитию обезьян или дельфинов. По неясным до сих пор причинам умственные способности эволюционировали лишь до определенного предела – возможно, из-за того, что умение рисовать на стенах или писать стихи напрямую не способствовало выживанию. Судя по всему, люди представляли собой почти уникальное явление.

– Сансет, – сказала Рэчел, – я видела то, что может тебя заинтересовать.

К таким заявлениям Таттл уже привык. Инопланетяне служили предметом обсуждения во многих научных ток-шоу, куда часто приглашали Таттла: все знали, кто он такой. Коллеги считали, что он впустую тратит жизнь, гоняясь за мечтой. Но для обладателей более сильного воображения он был человеком, к которому можно прийти и рассказать о странной встрече – пусть даже она существовала лишь в фантазиях или снах визитера. Всякий раз оказывалось, что у пришедшего не все в порядке с головой. Но от Рэчел Таттл ждал большего.

– Так что же ты видела, дорогая?

Рэчел начала было отвечать, но голос ее сорвался, и она снова утерла щеку.

– Ничего хорошего, – сказала она.

– Расскажи, что случилось?

В конце концов она разрыдалась.

Часть I Плита

Глава 1

Древности – остатки истории, случайно спасшиеся в кораблекрушении времени.

Фрэнсис Бэкон. О пользе и успехе знания

1431 год, двадцать восемь лет спустя

– Чейз, кажется, я нашел кое-что интересное.

В раздавшемся по интеркому голосе Алекса слышалось сомнение – может, нашел, а может, и нет. Я как раз собиралась взяться за утреннюю работу, она состояла главным образом в подсчете долгов клиентов и в оформлении ежемесячных счетов. Год выдался удачный, и при сохранении прежних тенденций корпорация «Рэйнбоу» могла получить рекордный доход.

Интерес к древностям носит циклический характер. Сейчас мы находились на гребне волны. Люди желали приобрести не только обычные вещи ― вроде ламп и мебели, выпущенных в последние несколько столетий, ― но и выстраивались в очередь за редкими, порой даже уникальными предметами. Мы только что продали за четверть миллиона кресло, принадлежавшее Э. Уайатту Куперу. Купер сошел со сцены сто с лишним лет назад, после, казалось бы, ничем не примечательной писательской карьеры. Но после смерти репутация Купера заметно укрепилась, и его саркастические эссе стали одной из основ современной литературы. Считалось, что он поднял искусство осмеяния других на недосягаемый уровень.

Джейкоб, начавший свою жизнь как домашний искин дяди Алекса, Гейба, заметил кресло, когда его выставила на продажу молодая женщина, не имевшая понятия о ценности предмета. Успев связаться с владелицей первыми, мы сообщили ей о стоимости кресла и затем организовали аукцион. Если вам интересно, скажу: мы могли бы купить его сами за явно грабительскую цену, но Алекс никогда не пользовался своим преимуществом ни перед кем, кроме хвастунов и мошенников, которые вполне того заслуживали. Но это уже совсем другая история. Достаточно сказать, что корпорация «Рэйнбоу» вовсе не желала портить себе репутацию. Мы получали основной доход, сводя друг с другом наших клиентов, а те, как правило, проявляли щедрость, получив в двадцать или пятьдесят раз больше ожидаемого за ручное зеркальце или браслет. Для нашего бизнеса было крайне важно, чтобы клиенты нам доверяли.

Джейкоб имел немалый опыт поисков ценного антиквариата среди всевозможного мусора, который ежедневно выставляли на продажу на «Рис-Маркете», «Отбросах», «Фергюсоне» и других сайтах.

– Взгляни, Чейз, – сказал Алекс. – Может, тебе захочется разузнать о ней побольше.

– Ладно.

– Скажи потом, что ты решила.

Я попросила Джейкоба показать, что там у него. Он вывел два изображения белой каменной плиты, сделанные с разных углов. Плита была скруглена сверху, как у некоторых надгробий на кладбище по соседству с домом Алекса. На ее передней стороне были высечены три ряда символов.

– В натуральную величину, – добавил Джейкоб.

Плита была чуть меньше половины моего роста в высоту, шириной в вытянутую руку и толщиной в несколько миллиметров.

– Что это за язык? – спросила я.

– Понятия не имею, Чейз. Немного похоже на позднекорбанский период, но, вообще-то, символы не совпадают.

– Поверни ее слегка.

Нижняя часть плиты оказалась неровной: кто-то воспользовался лазером, чтобы срезать ее с основания.

– Похоже, кто-то неуклюже пытался уменьшить ее в размерах, чтобы она куда-то поместилась, – сказал Джейкоб.

– Или чтобы забрать ее оттуда, где она находилась изначально. Кто владелец?

– Мэделин Гринграсс. Экскурсовод в парке Силезия.

– Что она говорит про плиту?

– Немногое. Говорит, что плита украшала лужайку у ее дома с тех пор, как она там живет. Гринграсс хочет от нее избавиться: мол, приезжайте, и плита ваша.

– Попробуй соединить меня с ней.

Я вернулась к счетам, но едва успела начать, как посреди комнаты появилась невысокая женщина с коротко подстриженными светлыми волосами. Вид у нее был усталый. Она разглаживала складки на форменной куртке смотрителя парка и одновременно пила из дымящейся чашки. До меня донесся запах кофе.

– Чем могу помочь, госпожа Колпат? – спросила она, ставя чашку на стол.

– Меня интересует плита.

– Я в Риндервуде, – сказала она. – Знаете, где это?

– Найду.

– Хорошо. Голд-рейндж, номер двенадцать. Плита на крыльце.

– Договорились. Сегодня же будем у вас.

– Плита в вашем распоряжении. Но вам потребуется пара мужчин, чтобы ее забрать.

– Госпожа Гринграсс, откуда она взялась?

– Она уже была там, когда я купила дом. – Женщина отвела взгляд; мне показалось, что она смотрит на часы. – Простите, я опаздываю. Если хотите, забирайте плиту, ладно? Мне нужно идти.

Алекс сидел в зале, разглядывая символы на увеличенных фотографиях. Позади него, за окном, в небе висели темные тучи. Был первый день осени. Несмотря на ненастье, по реке Мелони плыли парусные лодки.

– Жаль, что мы не можем их прочитать, – сказала я.

– Если бы могли, Чейз, все было бы куда менее интересно. Джейкоб, дай мне Пира Уилсона. – Уилсон был специалистом по всему, что относилось к Корбанской эпохе. – Как думаешь, сколько лет этой плите?

Джейкоб воспроизвел запись – только звук.

– Говорит доктор Пир Уилсон. В данный момент я недоступен. Оставьте сообщение.

– Пир, это Алекс Бенедикт. Перезвоните, когда сможете, пожалуйста.

– А как по-твоему, она чего-нибудь стоит? – спросила я.

– Трудно сказать, Чейз.

Я знала, на что он надеется: плита происходит с какой-нибудь забытой колонии, ей семь-восемь тысяч лет – артефакт времен начала Великой эмиграции.

– Где она ее хранила?

– Сейчас плита у нее на крыльце.

– Я имею в виду, где плита была в последние несколько лет? Судя по ее виду – на открытом воздухе.

– Видимо, в саду. Украшала лужайку, по словам владелицы.

Алекс опустился в кресло.

– Даже если плита и вправду относится к позднекорбанскому периоду, ценность ее минимальна. Разве что она окажется чем-нибудь вроде надгробного камня Кристофера Карвера.

Карвер, герой Корбанской эпохи, триста лет назад бесследно исчез, прогуливаясь в парке.

– Она и в самом деле похожа на надгробие, – заметила я.

– Я пошутил.

– Знаю. Но ведь действительно похожа.

– Ладно, давай ее заберем.

– Джейкоб, дай мне Тима, – обратилась я к искину.

Поднять и перенести плиту предстояло двоим парням из компании «Рамблер инкорпорейтед», оказывавшей «Рэйнбоу» разнообразные услуги. Менеджер, Тим Уистерт, спокойный и сдержанный, больше напоминал бюрократа, чем работника транспортной конторы.

– Вам двоих? – переспросил он.

– Груз, похоже, тяжелый.

– Хорошо. Но мы сможем прибыть на место только во второй половине дня.

– Когда именно?

– Около четырех устроит?

– Вполне. Я встречу их там.

Пир Уилсон был одним из самых высоких людей в Андикваре. Он прожил на свете уже немало лет – вероятно, больше века, – и волосы его начинали терять цвет, но он до сих пор держался прямо как штык, отчего казался еще крупнее. На лице его были аккуратно подстриженные усы. Уилсон даже не пытался скрывать, что не одобряет выбранный Алексом способ зарабатывать на жизнь и считает его – вместе со многими другими учеными – прославленным грабителем могил.

Алекс позвал меня после того, как появилось изображение Уилсона. Когда я вошла в кабинет босса в задней части дома, разговор уже начался.

– …не позднекорбанской, – говорил Уилсон. Он сидел у себя в офисе, за столом, на котором стояла табличка с его именем. На стене у него за спиной бросались в глаза многочисленные награды – «Человек года Северной лингвистической ассоциации», «Премия Гилберта за вклад в исторические исследования», «Награда Брисбейна за достижения всей жизни».

– Пир, – сказал Алекс, – вы ведь помните мою помощницу Чейз Колпат? Чейз, это профессор Уилсон.

– Да, конечно, – вежливо улыбнулся он. – Кажется, мы где-то встречались? – Он не стал дожидаться ответа: «Да, несколько раз» – и продолжил: – Сходство с одной из разновидностей корбанской письменности имеется, но лишь внешнее.

– Профессор, у вас есть идеи насчет того, что это за язык?

– Могу я поинтересоваться, где сейчас находится данный предмет?

– В доме клиента.

– Понятно. Он знает, что это такое?

– Владелица – молодая женщина. Похоже, она не имеет никакого понятия о предмете.

– Что ж, на вашем месте я не очень радовался бы, Алекс. Насколько я понимаю, вы хотите, чтобы я провел для вас кое-какие исследования?

– Если несложно.

– Обычно я требую плату за консультацию. Но в вашем случае… – Губы его раздвинулись в презрительной улыбке.

– Вот ведь болван, – сказал Алекс, поднимая взгляд. – Чейз, я выяснил, кому раньше принадлежал дом номер двенадцать по Голд-рейндж.

– И что?

– Одно время им владел Сомерсет Таттл.

– Таттл по прозвищу Сансет-Закат? Тот, который все время искал инопланетян?

– Он самый.

– Он ведь давно умер?

– Лет двадцать пять назад.

– Думаешь, плита принадлежала ему?

– Возможно.

– Если она принадлежала ему, – сказала я, – язык вряд ли имеет значение.

– Почему?

– Если бы Таттл нашел плиту где-нибудь на раскопках и та представляла хоть какую-то ценность, он наверняка знал бы об этом. Сомневаюсь, что она закончила бы свои дни в качестве садового украшения.

– Звучит вполне логично. И все же держать такую вещь на участке довольно странно. Давай-ка изучим ее как следует.

– Ладно, Алекс. Раз уж ты так говоришь…

Он улыбнулся, заметив мой скепсис.

– Порой случаются и куда более странные события, юная леди.

– Как он умер, Алекс?

Мы по-прежнему сидели в его кабинете в задней части дома. Играла легкая симфоническая музыка. Алекс развалился на роскошном диване, доставшемся ему от дяди.

– Сансет Таттл обожал ходить под парусом по реке Мелони. Однажды он попал в шторм. От порыва ветра парус развернуло, и Таттла ударило гиком по голове. С ним никого не было, но все это увидели из другой лодки. До него добрались так быстро, как только могли, но… – Алекс пожал плечами. – Другие считали, что он чересчур поглощен собственными мыслями и порой не отдает себе отчета в своих действиях. Таттл умер в сто тридцать девять лет. А вдруг…

– Что «вдруг», Алекс?

– Вдруг плита осталась от иной цивилизации?

– Да брось, – рассмеялась я. – Нет никаких иных цивилизаций.

– А «немые»?

– «Немые» не в счет.

– Вот как? Это почему?

Я сдалась. Алексу нравится считать себя обладателем непредвзятого мышления, но, на мой взгляд, его непредвзятость порой заходит слишком далеко.

– Так что ты имеешь в виду? – спросила я.

– Сам толком не знаю. Непонятно. Таттл всю жизнь занимался поисками инопланетян. Если он нашел либо их самих, либо какие-то доказательства их существования, это наверняка просочилось бы в прессу.

У Алекса на окне стоят горшки с тавифой. Встав, он внимательно осмотрел их и подлил воды.

– Коллеги смеялись над ним, говорили, что он тратит жизнь впустую. Если бы Таттл обнаружил хоть малейшее доказательство, поверь, он не стал бы держать его при себе. – Алекс закончил возиться с растениями и снова сел. – Пожалуй, настало время поговорить с этим великим человеком.

– Джейкоб, у Таттла есть аватар? – спросила я

– Нет, Чейз, – несколько мгновений спустя ответил искин. – Судя по всему, он вел крайне уединенный образ жизни.

– Видимо, из-за постоянных насмешек, – заметила я.

– А его жена? У нее есть аватар?

– Которая?

– Сколько их было?

– Три. Индия, Касса и Мэри.

– С кем-нибудь из них можно связаться?

– Все умерли. Последняя, Индия, – в прошлом году.

– А у кого из них был аватар?

– У Индии.

– Ладно. Когда они жили вместе? Он и Индия?

– С тысяча триста восьмидесятого по тысяча триста девяносто шестой год.

– У них были дети?

– Один сын, Бэзил. Предупреждаю твой вопрос: похоже, он все еще жив.

– Хорошо. Можешь соединить меня с ним?

– Увы, Алекс, я не знаю ни его кода, ни адреса. Последнее известное место жительства – Фокспойнт.

– На той стороне континента?

– Нет, это другой Фокспойнт, в пустыне на юго-востоке. Но он уехал оттуда несколько лет назад.

– Ладно. Попробуем его отыскать. – Алекс улыбнулся мне. – Кто-то же должен знать что-нибудь? – Он снова обратился к Джейкобу: – Дай-ка нам Индию.

Мгновение спустя перед нами появился аватар Индии Бешоар – женщины с пышными каштановыми волосами, приятной улыбкой, превосходной фигурой и бездонными зелеными глазами. Само собой, каждый выглядит прекрасно в виде аватара – стоит только взглянуть на мой собственный.

– Привет, – сказала она. – Чем могу помочь?

Алекс представил нас, затем спросил:

– Индия, вы были замужем за Сансетом Таттлом?

– Да. – Выражение лица женщины не изменилось. Похоже, счастливых воспоминаний от брака у нее не осталось.

– Вы жили вместе в Риндервуде?

– Да, жили. А почему вы спрашиваете?

– Каким он был?

– Сансет? В общем, вполне приличный мужчина.

– Но?..

– Недостаточно общительный.

– В каком смысле?

– Мне трудно объяснить, господин Бенедикт.

– Не сомневаюсь. Индия, мы с Чейз занимаемся историческими исследованиями, и порой нам приходится задавать такие вопросы личного характера, которых мы предпочли бы избежать. Но ведь это уже не имеет значения, поскольку вас обоих нет в живых?

– Полагаю, нет. – Она сочувственно взглянула на меня. – Он не слишком серьезно относился к своей супружеской клятве.

Я кивнула: все мы знаем, что мужчинам нельзя доверять.

– Лучше всего о нашем браке говорит то, что я постоянно чувствовала себя одинокой.

– Печально.

– А мне печально говорить об этом. Но виновата только я сама. Я знала, каков он, еще до замужества, но думала, что сумею его изменить. – Она покачала головой. – В конце концов, я была уже достаточно взрослой и понимала, что к чему.

– Что его интересовало? – спросила я. – Для него имело значение что-нибудь, кроме поисков инопланетян?

– Кроме инопланетян, для него не существовало ничего.

Алекс показал ей изображение плиты:

– Индия, вы ничего не знаете о ней?

– Нет, – ответила она.

– Она могла быть в доме или в саду, когда вы там жили?

– Какого она размера?

Алекс раздвинул картинку до натуральной величины.

– Нет. Я бы наверняка знала. А что, это ценная вещь?

– Именно это мы и пытаемся выяснить, – сказал Алекс.

Индия пожала плечами:

– Увы, ничем не могу помочь.

Глава 2

Среди всех стоящих перед нами вопросов важнейший – это определение нашего места во Вселенной. Нам теперь известно, что разумная жизнь – явление крайне редкое. Мы не просто один из равноправных разумных видов, как считалось когда-то, а скорее вершина, к которой стремилась Вселенная в своем развитии на протяжении двенадцати миллиардов лет. Мы – часть космоса, которая наблюдает, ощущает и осознает величие невообразимых просторов, тех, что мы зовем родиной. Если бы не существовало ашиуров и нас, это было бы огромной потерей.

Сомерсет Таттл. Завтрак с инопланетянами

Мы поискали информацию о Таттле.

– К сожалению, – сообщил Джейкоб, – подробные сведения о его полетах отсутствуют.

– Как насчет бортжурнала? – спросил Алекс. – Или блокнота?

– Нет, сэр. Ничего.

– Дневник? Хоть что-нибудь?

– Нигде нет ни слова о том, куда именно он летал.

Начало не слишком многообещающее. Никто не пытался составить серьезную биографию Таттла. Имелись отчеты других исследователей, содержавшие некоторые подробности его экспедиций, а также несколько интервью, из которых становилось ясно, куда он летал. В основном же нам встречались лишь выпады со стороны его коллег: для них Таттл служил наглядным примером того, к чему приводит принятие желаемого за действительное и отказ признавать суровую правду жизни. Появился даже глагол «таттлить», что означало «участвовать в каком-либо безнадежном предприятии».

Кое-кто, однако, отдавал ему дань уважения – энтузиасты и истинные приверженцы, продолжившие усилия всей его жизни по поиску инопланетного разума. Хвалили и его благотворительную деятельность: Таттл родился в богатой семье и сделал немало щедрых пожертвований на различные цели. В последние годы жизни он был членом правления Белмонтского фонда в защиту бедных. Еще мы нашли сколько-то интервью, презентаций и эссе.

Тридцать с лишним лет Таттл путешествовал на «Каллисто» по Рукаву Ориона, занимаясь бесплодными поисками, – по большей части в одиночестве. Он утверждал, что обнаружил более шестисот пригодных для жизни планет, но лишь на немногих действительно имелись живые существа. В подавляющем большинстве планеты были стерильными. Ни на одной не нашлось никого, кто – по выражению самого Таттла – мог бы помахать ему в ответ.

На момент смерти он являлся членом Гиббоновского общества. Для тех, кто не знает: участники общества считают, будто наши лучшие дни уже позади. С их точки зрения, человечество приходит в упадок и, если оно не одумается, конец будет скорым.

«Это одна из причин, по которым нужно найти других разумных существ, – сказал Таттл в беседе с ведущим ток-шоу Чарльзом Кеффлером. – Нам нужен вызов, который вернет нас к жизни». Кеффлер спросил, не имеет ли он в виду потенциальную военную угрозу. «Нет, конечно же нет. Но кто-то должен напоминать нам, чего мы могли бы достичь, если бы всерьез решились удалиться от крыльца своего дома».

– А кем он считает «немых»? – спросила я.

– Они известны с давних пор, – ответил Алекс. – Скорее всего, Таттл воспринимает их как часть своего естественного окружения.

Джейкоб с энтузиазмом взялся за поиски.

– В тысяча четырехсотом году Университет Корчного пригласил Таттла выступить перед выпускниками, – сказал он. – За это университетское начальство сильно критиковали, поскольку ученые не относились к Таттлу серьезно. Университет стал мишенью для шуток. Говорили, например, что он присваивает степени по инопланетной психологии, что там обсуждают этичность вырубки говорящих деревьев. Прошу прощения, но я не вижу в этом ничего смешного.

– Я тоже, Джейкоб, – сказала я.

– У меня есть его выступление в Университете Корчного. Хотите посмотреть?

– Конечно, – ответил Алекс.

Когда смотришь на голограмму, рост человека определить сложно, но Таттл показался мне невыразительным коротышкой с серыми глазами и вялым подбородком. Он постоянно улыбался и не производил впечатления одержимого какой-либо идеей – по крайней мере, пока разговор шел о ценности образования как такового и о том, что оно должно идти на пользу конкретному студенту, а не будущему работодателю. А потом он набрал в грудь воздуха, вышел из-за кафедры и начал рассказывать слушателям – двум сотням студентов и горстке преподавателей – о том, что такое быть профессионалом в наше время, независимо от области знаний.

«Вам будут давать советы, – сказал он, – насчет того, как подсчитывать прибыли и убытки, как благоразумно распорядиться карьерой, как заработать больше, чем ваш сосед. Но вы получаете образование для себя, а не для кого-то другого. Если вы решите стать антропологом, как я, вам порекомендуют тратить время на поиски пропавших кораблей и забытых поселений, городов, строители которых исчезли из учебников истории. – Он взмахнул кулаком. – Так зарабатывается репутация, но настоящая награда ждет вас в другом месте. Это может каждый. Кого, собственно, волнует, какую водопроводную систему использовали на Мачинове IV две тысячи лет назад?»

Алекс настроил картинку, приблизив изображение Таттла. В серых глазах выступавшего вспыхнул огонь.

«Есть лишь одна причина, по которой человечество покинуло родную планету, и она не имеет ничего общего с колонизацией Рукава Ориона: последняя – лишь побочный продукт. Мы покинули Солнечную систему, поскольку хотели оглядеться вокруг. Мы хотели найти кого-то другого – подобного нам, а может быть, совершенно непохожего, но в любом случае того, с кем можно поговорить. Это было приключением, миссией, а не вкладом в недвижимость.

Возьмите книги, написанные в первые годы Технологической эры, особенно художественные, там мало что говорится об основании форпостов в секторе Альдебарана. – Он поймал чей-то взгляд и улыбнулся. – Как тебя зовут, сынок?»

Алекс повернул камеру. Мы увидели атлетически сложенного блондина, к которому обращался Таттл. Вид у него был смущенный.

«Кольт Эверсон, сэр», – ответил он.

«Кольт, похоже, ты сомневаешься?»

«Трудно не сомневаться, профессор Таттл. Не могу поверить, что люди когда-либо всерьез надеялись найти инопланетян. Да, об этом все время говорят, но откуда нам знать на самом деле?» Кольт явно чувствовал себя не в своей тарелке.

«Почитай книги».

«Ну да, в художественной литературе про них писали – в смысле про инопланетян. Но если почитать научные статьи того периода, вряд ли в них многое найдешь».

Таттл обвел взглядом аудиторию.

«Кто-нибудь хочет ответить?»

Руку подняла девушка.

«Дело в том, что ученые руководствуются доказательствами, а в начале четвертого тысячелетия никаких доказательств не было».

«Третьего тысячелетия, Карла», – поправил ее кто-то.

«Не важно. Речь шла об их репутации, как оно всегда бывает».

Девушка явно робела, как и Кольт. Она хотела сказать что-то еще, но лишь застенчиво улыбнулась и снова села.

«Вам интересно, Карла, что по этому поводу думаю я? Пострадала ли моя репутация из-за того, что я делаю? Позвольте заметить, что меня пригласили выступить перед выпускниками Университета Корчного».

В задних рядах захлопали, и аплодисменты распространились по всему залу. Таттл дождался, пока они утихнут.

«Могу со всей определенностью сказать, что профессор Кэмпбелл и профессор Бэриман благосклонно относятся к моей деятельности; надеюсь, мои слова не повредят их репутации».

Снова раздались аплодисменты. Среди собравшихся легко было различить двух вышеупомянутых персон. Оба согласно кивнули.

«Я ищу иные цивилизации уже больше ста лет. Большинство моих коллег убеждены, что я впустую трачу время. Но даже если у меня ничего не выйдет, я проложил дорогу всем, кто пойдет за мной. По крайней мере, они будут знать, что на тех планетах ничего нет, поиски там бесполезны. Я бы предпочел действовать по-другому, но, возможно, иного способа просто нет».

В одном из задних рядов поднялся молодой человек.

«Профессор, могу я задать личный вопрос?»

«Слушаю».

«Если бы у вас была возможность начать сначала, вы пошли бы другим путем?»

«Да, конечно. Без всяких сомнений».

«Что вы сделали бы иначе?»

«Вы спросили, пошел бы я другим путем? Конечно. На том пути, по которому я шел раньше, мне ничего не удалось найти. Но если вы спрашиваете, стал бы я тратить жизнь на раскопки кухонной утвари пятого тысячелетия в мертвом городе на планете, о существовании которой забыли две тысячи лет назад, – я скажу: нет. Однозначно нет. Я предпочту потерпеть неудачу, пытаясь совершить открытие мирового масштаба, чем добиться мелкого успеха».

– Странно, – сказал Алекс.

– Что?

– Он говорит так, будто оставил после себя всю необходимую информацию.

– Знаешь, – сказал Алекс, – наверняка плита – это просто шутка. Чей-нибудь подарок на день рождения. Но, думаю, нам ничего не стоит взглянуть на нее.

– Как долго Таттл жил в риндервудском доме? – спросила я.

– Он родился и умер там.

Я посмотрела на часы. Через несколько минут мне предстояло отправиться туда.

– Странно, – заметила я. – Человек всю жизнь исследовал звезды, но ни разу по-настоящему не покидал родного дома.

Алекс был одет в старомодный свитер с надписью «Университет Андиквара». Заметив, что свитер сидит криво, он расстегнул его и поправил.

– Возьми с собой договор, – сказал он. – Если Гринграсс не окажется дома, дождись ее и получи от нее подпись. И выдай небольшую сумму.

– Насколько небольшую?

– Двадцать пять. Нет, тридцать пять. Главное, убедись, что все подписано. – Он встал и направился к двери. – Чейз, думаю, незачем тебе говорить…

– Знаю.

Подготовив договор, я вышла из дома и поспешила по дорожке к посадочной площадке. Начался слабый дождь. Алекс все время говорит, что надо соорудить над дорожкой крышу, – в Андикваре часто идут дожди, – но у него никак не доходят руки. Я села в скиммер. Он зажег огни и поприветствовал меня.

До дома Гринграсс было шестнадцать минут лету.

Риндервуд считался богатым районом. Некоторые дома напоминали греческие храмы, у других были аурелианские купола и санджийские башни. Ложной скромностью никто не страдал, и я не ожидала встретить здесь правительственного чиновника. Дом номер двенадцать по Голд-рейндж выглядел консервативно по местным стандартам, но мне он показался роскошным – двухэтажное строение с верандами на обоих уровнях и вечнозелеными растениями перед фасадом. Широкая лужайка выходила на реку Мелони, где у Мэделин Гринграсс была оборудована пристань с лодочным сараем.

Я опустилась на площадку. С ветвей деревьев вспорхнула стая веретенниц. Алекс всегда считал, что неумение приземлиться, не вспугнув птиц, – признак плохого водителя. Дождь к тому времени уже лил как из ведра. Выйдя из машины, я пробежала по выложенной кирпичом дорожке и поднялась на крыльцо по трем или четырем ступеням.

Плиты не было. Я остановилась перед дверью. Дом спросил, не нужна ли мне помощь.

– Моя фамилия Колпат, – сказала я. – Я пришла забрать плиту. Госпожа Гринграсс ждет меня.

– Прошу прощения, госпожа Колпат, но плиты уже нет.

– Нет? Куда она делась?

– За ней уже приходили.

– Она должна была оставить плиту для меня.

– Прошу прощения. Полагаю, случилось недоразумение. Ей позвонил кто-то другой, и они сразу же прилетели.

– Можешь меня с ней соединить? С госпожой Гринграсс?

– Это срочно?

– Можно считать, что да.

– Почему?

– Не важно. Ты знаешь, кто это был? Кто забрал плиту?

– Да.

– Можешь сказать кто?

– Прошу прощения, но я не вправе разглашать данную информацию.

– Госпожа Гринграсс дома?

– Нет.

– Когда она должна вернуться?

– Вероятно, ближе к вечеру. После шести.

Когда я направилась назад к скиммеру, на площадку опускались работники Тима. Посадив свою машину рядом с моей, они выбрались наружу. Их было двое – Клайд Хэлли, с которым я уже имела дело, и еще один, незнакомый мне, такой же рослый и мускулистый.

– Что-то случилось, Чейз? – спросил Клайд.

– Плиты больше нет, – ответила я. – Похоже, я зря позвала вас, ребята. Извините.

– Бывает, – кивнул он. – Вы уверены, что мы вам не нужны?

– Да, Клайд, пока не нужны. – Я дала обоим на чай и снова повернулась к дому. – Можешь передать сообщение для госпожи Гринграсс?

– Могу.

– Пусть она позвонит мне, как только сможет.

– Хорошо, мадам. Что-нибудь еще?

– Можешь хоть что-нибудь рассказать о тех, кто забрал плиту?

– Прошу прощения, но это было бы неэтично.

Алекс сразу же стал уверять, что расстраиваться не стоит. Я поняла, что все это нисколько его не обрадовало.

– Эта Гринграсс наверняка сможет рассказать нам, кто забрал плиту. Мы просто сделаем им предложение.

– Вполне разумно.

– Думаю, выяснить, где сейчас плита, будет несложно.

– А может, те, кто ее забрал, думают так же, как мы?

– Считают, что это артефакт? Сомневаюсь.

– Почему?

– Сколько ученых, по-твоему, каждое утро просматривают «Рис-Маркет»? Скорее всего, кому-то просто понравился белый камень и он решил сделать из плиты садовое украшение.

– Прошу прощения, Алекс, – прервал нас Джейкоб, – но с вами хочет поговорить госпожа Веллингтон. Насчет айварской вазы.

Айварская ваза была главным предметом на сцене при исполнении хита конца прошлого века «Король шоу». Но дело в том, что госпожа Веллингтон, ее новая владелица, встретила некоего «эксперта», который сказал, что ваза – всего лишь копия, а оригинал разбили во время предпоследнего представления. Все бумаги были на месте, но госпожа Веллингтон хотела увериться, что действительно владеет оригиналом.

Алекс знаком велел мне вернуться к своей работе на время его разговора с клиентом. Спустившись к себе в кабинет, я разобралась со счетами, провела кое-какую инвентаризацию, посоветовала нескольким клиентам не участвовать в запланированных сделках – и оказалось, что уже пора домой. Я еще раз позвонила Мэделин Гринграсс.

– Госпожа Гринграсс недоступна, – последовал ответ. – Можете оставить сообщение.

Уходить, не выяснив, что случилось, я не собиралась и решила подождать. Вскоре спустился Алекс и сказал, чтобы я шла домой: он позвонит, как только узнает что-нибудь.

– Ничего страшного, – ответила я. – Посижу еще немного, если ты не против.

Алекс заметил, что смысла в этом нет.

– Много шума из ничего, Чейз. Не трать время зря. Езжай домой, побудь с Маком.

Мак, мой очередной приятель, не слишком нравился Алексу. Он был археологом, не одобрял нашего способа зарабатывать на жизнь и даже не пытался этого скрывать.

– Пройдут годы, Чейз, – говорил он мне, – и ты вспомнишь, как занималась вандализмом, грабила могилы и продавала древности, которым место в музее. Ты горько об этом пожалеешь.

Мак умел обаять кого угодно – именно поэтому он оставался моим приятелем, пусть и временным. Я надеялась, что в конце концов благоразумие возьмет в нем верх, – по крайней мере, я пыталась убедить себя в этом.

Я осталась в загородном доме. Мы послали за сэндвичами, после чего Алекс забыл обо всем, начав совещаться с двумя коллегами: оба только что вернулись с раскопок на военной базе тысячелетней давности в звездной системе, о которой я никогда не слышала. Разумеется, в этом не было ничего необычного: тот, кто редко покидает Окраину, скорее всего, не представляет, насколько велик космос.

Я сидела у себя в кабинете, доедая сэндвич с тушеным мясом, когда Джейкоб сообщил о звонке:

– Это профессор Уилсон. Он хочет поговорить с Алексом, но Алекс занят. Может, ты ответишь?

Уилсон, похоже, звонил из дома: он отдыхал в большом, обтянутом тканью кресле. Я не видела ничего, кроме выкрашенных в темный цвет стен. Свет в комнате был приглушен. За креслом стоял стеклянный шкаф с наградами, в расчете на то, что их увидит каждый звонящий. Слышалась грохочущая концертная музыка: что-то тяжелое, наподобие Баранкова – правда, с небольшой громкостью.

– Ах, это вы, Чейз, – сказал он. – Я звонил господину Бенедикту.

– Он сейчас занят, профессор. Могу вас с ним соединить, если хотите.

– Нет-нет. Я еще раз взглянул на надпись на плите – это определенно не позднекорбанский. Но не это главное. Ничего похожего на эту письменность нет. Я нашел параллели с другими системами, но нет никаких признаков, хотя бы отдаленно указывающих на язык.

– Как насчет ашиуров? Может, это артефакт «немых»?

– Возможно. Мы не все знаем о нас самих, не говоря уже об ашиурах.

– Значит, мы не имеем ни малейшего представления о том, откуда могла взяться плита?

– Никакого. Я бы сказал так: либо это подделка, либо к вам в руки попала весьма ценная вещь. Что думает Алекс?

– Не знаю. Полагаю, он еще не решил.

– Что ж, если смогу чем-то еще помочь, сообщите.

Вечером я наконец дозвонилась до Гринграсс.

– Мэделин, – сказала я, – когда я приехала к вам, плиты уже не было.

– Знаю. Стаффорд мне сказал.

Стаффорд? Видимо, искин.

– Мы считаем, что она может представлять определенную ценность.

– Слишком поздно. Ее больше нет, Чейз.

У нее был усталый вид – видимо, после экскурсий с посетителями парка Силезия.

– Не могли бы вы сказать, кто ее забрал?

– Понятия не имею.

– Вы не знаете?

– Я же сказала.

– Они не представились?

– Я никому не разрешала забирать плиту. После вас звонили еще несколько человек. Кажется, я ответила им, что плита уже нашла нового владельца, но, возможно, случился обрыв связи или что-то еще – не знаю. Я просто хотела от нее избавиться, понимаете? Понятия не имею, где она сейчас, и меня это мало волнует. Простите, что из-за меня вы съездили зря.

– Я надеялась, что вы поможете нам ее вернуть.

– Сколько, по-вашему, она стоит?

– Пока не знаем. Может быть, очень много.

– Что ж, это всего лишь деньги.

– Госпожа Гринграсс, я ничего не обещаю, но, возможно, вам хватило бы еще на один дом.

– Вы шутите.

– Как я уже сказала, мы пока не знаем. Есть идеи насчет того, где ее искать?

– С радостью помогла бы вам, но я даже не в курсе, кто ее увез.

– Что, если порыться в памяти вашего искина? Может быть, мы сумеем выяснить, кто забрал плиту.

– Погодите секунду.

Я стала ждать. Через минуту-другую Гринграсс переправила мне видеозапись, и мы увидели, как на ее крыльцо поднимаются двое мужчин и темноволосая женщина. Плита стояла там, между двух стульев.

– Мэделин, – спросила я, – вы регистрируете данные скиммеров?

– Да. Стаффорд?

– Они прилетели на «сентинеле», Мэделин.

«Сентинел» последней модели, белый, со стреловидными крыльями. Было видно, что женщина далеко не бедна, несмотря на спортивный костюм. Присев, она с минуту разглядывала плиту, затем посмотрела на остальных и кивнула. Двое мужчин в таких же спортивных костюмах отодвинули стулья в сторону. Один из них – рослый, широкоплечий, мускулистый, с лысым черепом – носил черную бороду. Он давал указания. Второй выглядел чересчур тощим для того, чтобы таскать тяжести. Тем не менее они встали по обе стороны от плиты, подняли ее на счет «три», перенесли в скиммер и погрузили на заднее сиденье. К ним присоединилась женщина. Все трое забрались внутрь, и машина оторвалась от земли. Ее предусмотрительно развернули так, чтобы не было видно бортовых номеров.

– Понятия не имею, кто они такие, – сказала Гринграсс.

Алекс протянул мне записку:

– Попробуй дать объявление.

«Вчера с крыльца дома в Риндервуде забрали каменную плиту. Фотография прилагается. Для нас она очень дорога. Вознаграждение гарантируется. Звонить: Саболь, 2113-477».

В тот же вечер объявление ушло в сеть. Придя утром на работу, я нашла два ответа.

– Оба никак не связаны с нашей плитой, – сказал Алекс. – Но им очень хочется продать нам камни с надписями.

Алекс попросил меня снова позвонить Гринграсс. На этот раз соединение установилось с первого раза.

– Да, госпожа Колпат? – Я на мгновение закрыла глаза. – Чем могу помочь на этот раз?

– Прошу прощения за беспокойство…

– Ничего страшного.

– Мы думаем, что плита осталась после Сансета Таттла.

– Кого?

– Был такой антрополог.

– Ясно.

– Нет ли у вас других вещей, которые могли принадлежать ему?

– Не знаю. Теннисные ракетки в кладовой и качели на дереве. Я никогда с ним не встречалась.

Она была слишком молода для того, чтобы купить дом.

– Могу я поинтересоваться, давно ли вы живете в этом доме?

– Около шести лет.

– Понятно. Есть там предметы, способные представлять археологическую ценность? Вроде плиты?

– Нет, вряд ли.

– Ладно. Они могут стоить немалых денег. Если что-нибудь найдете, сообщите нам.

– Буду иметь в виду. Надеюсь, вам удастся отыскать плиту.

Глава 3

Если мы о чем и знаем в точности, так это о пустоте Вселенной. Мы исследуем ее уже девять тысяч лет и обнаружили лишь одну техническую цивилизацию, за исключением нашей. Мы всегда были склонны печалиться о том, что нам не довелось близко пообщаться с другими разумными существами. Простите, но я должна заметить, что космос в итоге оказался куда безопаснее, чем мог бы быть. Мы видели разум в действии. Первое, чему учится человек, – это изготовление топоров. И копий. Может, кому-то и не хватает общения, но я предпочту компанию эха. Надеюсь, так будет и впредь.

Мария Уэббер. Долгое путешествие

Алекс попросил меня организовать конференцию с Джерри Хэйглом. Это имя было мне смутно знакомо, поскольку он постоянно обращался к нам за услугами, но больше я ничего о нем не знала. Я заглянула в его данные. В отличие от большинства наших клиентов Хэйгл был небогат, и его интересовало лишь то, что имело отношение к Сансету Таттлу.

С помощью «Рэйнбоу» Хэйгл приобрел искин с «Каллисто» и рубашку, которую носил Таттл. Ему также принадлежал телескоп, когда-то установленный на корпусе корабля, и – самое невероятное – межпространственный двигательный модуль. Еще у него имелись подписанный Таттлом чек, настольная лампа из дома в Риндервуде и фотографии «Каллисто»: корабль при отлете со Скайдека и возвращении на Скайдек, корабль на фоне лунного диска, корабль на орбите Параллакса III и нескольких планет с числовыми обозначениями.

Хэйгл, архитектор по профессии, трижды вступал в брак и недавно развелся с последней супругой. Его знали как человека, с которым тяжело работать; полагаю, жить с ним тоже было нелегко. Детей у него не было.

Больше всего Хэйгла занимали пограничные области науки. Он заявлял, что призраков не существует, зато, возможно, есть межпространственное эхо, которое «время от времени просачивается сквозь ткань пространства-времени». Он также считал, что основанный на квантовой механике мир, возможно, недостаточно гибок и не допускает многовариантности и что принцип неопределенности – лишь иллюзия.

– Нет такого понятия, как свобода воли, – объявил он однажды на собрании Линкольновской ассоциации архитекторов. Уверена, что его потом снова приглашали туда.

Когда я связалась с Хэйглом, он ужинал с гостями. На заднем плане слышался шум и смех. Представившись, я сказала, что Алекс хочет поговорить с ним, когда у него найдется свободная минута.

– Сейчас не получится, – ответил он. – Развлекаю друзей. Перезвоню, как только смогу.

Примерно через час он позвонил из своего скиммера. Алекса в доме не было.

– Чего он хотел, Чейз? Не знаете?

– У него было к вам несколько вопросов. Относительно Сансета Таттла.

– Что он хотел узнать?

– Вы ведь всегда интересовались Таттлом?

– Да. Думаю, меня можно считать специалистом в данной области, – скромно заявил он, как будто это являлось выдающимся достижением.

– Джерри, до вас не доходили сведения, пусть даже слухи, о том, что Таттл обнаружил предмет своих поисков?

– Вы имеете в виду инопланетян?

– Да.

Он расхохотался:

– Послушайте, Чейз, если бы Таттл что-то нашел, спрашивать было бы незачем. Он устроил бы настоящий парад, проехался бы по Маркет-стрит вместе с инопланетным мэром.

– И вам неизвестны обстоятельства, которые могли бы заставить его хранить все в тайне?

– Нет. Абсолютно.

– Вообще?

– В свое время рассказывали одну историю, но это скорее относится к теории заговора.

– Что за история?

– Таттл нашел нечто ужасное – настолько ужасное, что не осмелился рассказать никому, кроме нескольких высокопоставленных чиновников. В космосе будто бы есть территория, существование которой держится в полнейшей тайне. Туда никого не пускают. Об этом никогда не говорилось официально, а правительство, естественно, все отрицает. Если вы представите полетный план, предусматривающий посещение ее окрестностей, вам непременно откажут под каким-нибудь предлогом – угроза взрыва сверхновой или что-то еще.

– И где находится эта территория?

– Никто, конечно же, не знает. Если бы кто-то узнал, желающих отправиться туда было бы не удержать.

– И вы считаете, что в этом нет ни капли истины? Вообще?

Он широко улыбнулся:

– Чейз, я знаю, вы это не всерьез.

– Нет. Конечно нет. Просто шучу.

– Если только вы не знаете чего-то, неизвестного мне.

Я услышала, как садится скиммер.

– Что, правда?

– Нет. – Я постаралась, чтобы мой голос звучал как можно веселее. – Мне просто подумалось, что из этого можно было бы сотворить настоящую сенсацию.

Дверца скиммера открылась.

– Несомненно.

– Спасибо, Джерри. Просто мы занимаемся историческими исследованиями, и нас интересуют рассказы об этом человеке.

– О да. Это легендарная личность. Порой мне кажется, что им интересуются именно потому, что он потерпел неудачу. Я хочу сказать, что он никогда не бросил бы своего дела. Таттл наверняка вам понравится. Жаль, что мне не удалось познакомиться с ним лично.

– Что ж, спасибо, Джерри.

Но Джерри еще не закончил.

– Инопланетяне наверняка существуют. Обязательно. Да, разум – отклонение от нормы. Но галактика велика. Мы говорим, что, кроме нас и «немых», никого нет, но лучше признать, что, если есть «немые», может существовать и еще кто-то. Среди множества планет обязательно отыщется та, где возник разум. Мы чересчур закоснели. Нам доступна вся галактика, но мы считаем, будто она целиком принадлежит нам. Рано или поздно мы наткнемся на кого-нибудь. Черт побери, надо быть наготове, чтобы не напортачить, как в последний раз.

– Значит, нужно стрелять в них?

– И это тоже. Полагаю, нам просто недостает воображения. На месте инопланетян я бы счел нас крайне тупыми созданиями.

– Каким был Джерри?

– Он из тех, кого хочется иметь рядом в минуту опасности. На него всегда можно было рассчитывать. Джерри поступал в точности так, как говорил, и никогда не сдавался сразу.

– Конечно.

– Знаете, откуда взялось название его корабля?

– «Каллисто»? Это ведь один из спутников Юпитера?

– Один из Галилеевых спутников, Чейз. Один из четырех спутников, открытых Галилеем. Его открытие сотрясло средневековое мировоззрение, и человечество с тех пор уже не было прежним.

Мы велели Джейкобу поискать в сети мужчин, забравших плиту. С женщиной ничего бы не вышло – она все время держалась спиной к камере.

Оказалось, что рослый – это Брайан Льюис, полицейский, а второй – Дуг Баннистер, медицинский работник младшего звена. Судя по их биографиям, оба играли в аэробол в любительской команде «Коннельтаунские драконы». Коннельтаун находится примерно в пятидесяти километрах от Андиквара, на берегу Мелони. Была середина сезона, и очередная игра «Драконов» должна была состояться следующим вечером.

– Давай не создавать лишних проблем, – предложил Алекс. – Незачем без нужды являться к ним домой. Ты, случайно, не любишь аэробол?

– Теперь, видимо, люблю.

«Драконы» играли домашний матч с «Тайлервильскими ястребами». Я сказала Алексу, что никак не могу дождаться начала, а он ответил, что угостит меня после игры ужином со стейком. Я согласилась, при условии, что он не будет в течение игры объяснять мне правила.

В прохладный вечер на стадионе собралось несколько сотен человек. Играли на открытом поле, при свете прожекторов. Зрители наблюдали за матчем с шатких трибун. Наших двоих мы заметили сразу же. Публика аплодисментами встретила местную команду. Капитаны сошлись в центре поля, подбросили монетку, и команды выстроились на противоположных сторонах. Льюис был в стартовом составе, Баннистер сидел на скамейке запасных.

Для тех, кто не любит вдаваться в подробности, достаточно сказать, что команды состоят из шести человек. Цель – переместить мяч на территорию соперника и с помощью плоской биты зашвырнуть его в движущуюся сетку. При каждом забитом голе сетка издает громкий писк, что всегда вызывает бурную реакцию публики. Своим названием – и очарованием – игра обязана тому факту, что аэроболисты двигаются в меняющихся гравитационных полях.

Игрокам не разрешено хотя бы секунду удерживать мяч. Гравитационные градиенты постоянно меняются, но это происходит не внезапно, и у игроков есть время приспособиться. Изменения эти, однако, непредсказуемы. В одну минуту вектор может быть направлен вверх, а в следующую – вниз. Максимальная разрешенная сила тяжести составляет одну целую и шесть десятых – при ней я весила бы примерно сто восемьдесят пять фунтов, – а минимальная равна нулю. Я всегда считала, и до сих пор считаю, что это идиотская игра, но в тот вечер я развлекалась от души, наслаждаясь гибкостью и ловкостью игроков.

Матч начинается, когда судья при силе тяжести в одну десятую подбрасывает мяч высоко в воздух и игроки устремляются за ним.

Коннельтаунцы были в золотистой форме с названием команды, вышитым сверкающей нитью, и нарукавной нашивкой в виде огнедышащего дракона.

В первую же минуту под рев толпы Брайан Льюис воспользовался преимуществом силы тяжести в две десятых: он подпрыгнул высоко над защитником и, как говорят спортсмены, поразил мишень на лету.

Судя по всему, на стадионе присутствовало немало зрителей из Тайлервиля, так что поддержку оказывали обеим командам. Игра шла на равных, и, к недовольству местных, «Ястребы» забили решающий гол на последней секунде.

Когда игра закончилась, все выглядели до предела измотанными. Постояв на парковке, мы заметили, как Баннистер отделился от толпы.

– Дуг, – обратился к нему Алекс, – найдется у вас минута?

Тот остановился, пытаясь сообразить, знакомы ли они с Алексом, потом посмотрел на меня и улыбнулся.

– Конечно, – ответил он. – Чем могу помочь?

У него был писклявый голос. Приходилось внимательно вслушиваться, чтобы разобрать слова.

Алекс представил нас, затем спросил:

– Дуг, это вы с Льюисом забрали два дня назад каменную плиту в Риндервуде?

– Да, верно. А что, есть проблемы?

Похоже, он слегка нервничал – но, возможно, он всегда себя так вел в присутствии незнакомых людей. Его волосы цвета корицы уже начинали редеть, а взгляд был все время устремлен в землю.

– Нет, никаких проблем. Мы хотели бы купить эту плиту. Она все еще у вас?

– Нет.

– Не могли бы вы сказать, у кого она?

Словно ниоткуда появилась женщина – судя по росту и волосам, та самая, которая помогала им забирать плиту. На трибунах я ее не видела.

– Моя жена, Ара, – сказал Дуг.

– Я случайно подслушала, – сказала Ара. Возраст ее было трудно определить, но выглядела она неплохо: пытливые темные глаза, коротко подстриженные черные волосы, фигура танцовщицы. Я сразу же поняла, что Ара – главная в семье. – Господин Бенедикт, мы везли плиту нашей тете. Но пока мы летели, она решила, что эта вещь ей не нужна.

– Как так?

– Мы показали ей плиту из скиммера, и тетя сказала, что в объявлении она видела совсем другую плиту.

– Совсем другую?

– Она не думала, что плита настолько потертая.

– Вот как?

Ара пожала плечами:

– В общем, тетя сказала, что плита ей не нужна.

– И что вы с ней сделали?

– Сбросили в реку.

– В реку? – с нескрываемым ужасом переспросил Алекс.

– Да. Тетя думала, что это настоящий артефакт, но, увидев плиту, сказала, что она ничего не стоит.

– Ох…

– Тетя разбирается в этом. Она коллекционирует такие штуки.

Наш разговор привлек внимание Брайана Льюиса. Он подошел к нам, и мы снова представились.

– Извините, – сказал он рокочущим басом, услышав, что нас интересует. – Угу. Так оно и вышло. Плита в реке.

– Не можете сказать, где именно в реке? – спросил Алекс.

– Возле Трафальгарского моста, – ответила Ара.

– Верно. – Дуг наморщил лоб, пытаясь вспомнить подробности. – Мы сбросили ее примерно в километре от моста.

– С какой стороны?

– С востока, – сказала Ара. – Впрочем, там, пожалуй, будет побольше километра. Скорее три или четыре.

Брайан немного подумал.

– Угу, – кивнул он. – Похоже, так.

Алекс дал им визитные карточки:

– Если вспомните что-нибудь еще, позвоните. Хорошо?

Они заверили, что обязательно позвонят. Брайан ушел, а Ара с Дугом сели в белый с золотом «сентинель» – тот самый, на котором они забрали плиту.

Алекс позвонил Одри Хичкок, своей давней подруге, занимавшейся океанской разведкой для Геологической службы.

– Мы ищем один камень, – сказал он.

– Прости, Алекс, что ты говоришь?

В начале своей карьеры Одри работала на Гейба, дядю Алекса. Время от времени они с Алексом встречались, но их отношения были скорее дружескими, чем романтическими. Одри, энергичная блондинка с голубыми глазами, обожала театр и играла в любительской труппе «Побережье».

– Это каменная плита, Одри. – Он показал ей фотографию.

– Сколько она стоит?

– Пока еще точно не знаем. Вероятно, нисколько.

– Но может быть, и немало?

– Может быть.

– И кто-то бросил ее в реку?

– Совершенно верно.

– Зачем?

– Считай, что по ошибке. Можем мы нанять тебя на денек?

– Где именно ее бросили?

– К востоку от Трафальгарского моста, на расстоянии от одного до четырех километров.

– Хорошо, посмотрим. Правда, раньше чем через пару дней вряд ли получится.

– Хорошо. И еще, Одри…

– Да, Алекс?

– Особого рвения не нужно. Если сразу не выйдет, то и ладно.

– Почему?

– Что-то не вызывает у меня доверия эта история.

– Ладно. Сделаю что смогу. Кстати, Алекс…

– Да, Одри?

– В эти выходные мы ставим «Движущуюся мишень».

– Ты участвуешь?

– Я и есть эта мишень.

– Почему я не удивлен? Можешь освободить для меня вечер?

Глава 4

Самая серьезная ошибка, которую может допустить отец, – попытаться сделать сына таким же, как он сам.

Тимоти Чжинь-По. Ночные мысли

Через пять минут после того, как мы отправились в обратный путь, Джейкоб объявил, что у него есть новости.

– Алекс, я нашел Бэзила.

Сын Таттла.

– Можешь соединить меня с ним, Джейкоб?

– Ответ отрицательный. У него нет коммуникатора.

– Нет кода? И вообще ничего?

– Вообще ничего.

– Где он живет?

– В Портсборо, возле озера Вандерболт.

– Ладно. Скоро будем дома. Спасибо, Джейкоб.

– Адрес его местожительства тоже неизвестен.

– Шутишь?

– Наземная почта отправляется в распределительный центр. Вероятно, он забирает ее там.

Алекс прищелкнул языком:

– К счастью, до Портсборо недалеко. Хочешь слетать?

Я посмотрела вниз, на холмы, продуваемые всеми ветрами.

– Конечно, – ответила я. – Обожаю север в это время года. Снег и все прочее…

Бэзил не пошел по пути своего отца. Он поступил в медицинское училище, но так и не закончил его. Те немногие, кто писал о Сансете Таттле, мало что могли сказать о Бэзиле. Женат он был недолго, о детях ничего не было известно. Бэзил поработал в нескольких местах, а потом выбрал праздное существование: он получал государственное пособие, но, вероятно, в основном жил за счет отца.

После смерти Сансета Бэзил исчез из виду. В то время ему было чуть меньше тридцати.

Мы сообщили Одри, где нас искать, и утром сели в поезд компании «Лунный свет», ехавший на север. Алекс сохранил детское восхищение поездами. Он может сидеть часами, глядя в окно на проносящийся мимо пейзаж. Поезда на север идут через сельскую местность. Специалисты в течение столетий предсказывали конец фермерству, как и поездам. Но ни то ни другое никуда не делось. Похоже, рынок продуктов питания, произведенных старомодным способом, будет существовать вечно, так же как практичные и экономичные поезда. Если честно, меня радует то, что они, видимо, всегда будут с нами.

Через какое-то время фермы уступили место лесам. Мы взбирались на горы, пересекали реки, преодолевали ущелья, катились по туннелям. В Карпатии была пересадка. Мы около часа бродили по сувенирному магазину, глядя, как за окном начинается снегопад. Алекс купил для Одри футболку с изображением поезда и логотипом «До самого конца».

– Сомневаюсь, что когда-нибудь увижу Одри в этой футболке, – заметила я.

– Это лишь вопрос времени, – улыбнулся Алекс.

Потом мы сели на поезд «Серебряная звезда». Горы вокруг нас стали еще выше. Ранним вечером мы прибыли в Пэквуд, где взяли напрокат скиммер и преодолели около ста километров над заснеженным лесом, чтобы добраться до Портсборо, городка с одиннадцатитысячным населением. ...