Юрий Лубченков Главы государства российского. Выдающиеся правители, о которых должна знать вся страна

Вся земля наша велика и обильна,

а наряда в ней нет.

Нестор, летопись

Вступление

В этой книге рассказано обо всех государях России, правивших ею за последние десять веков. Конечно, с течением времени правление государей трансформировалось, но одно оставалось неизменным – единоначалие высшей власти. Поэтому жизнеописания этих людей – это во многом и история нашей страны. Их волевыми решениями Россия или возвышалась, или катилась вниз. Читатель сам определит, кто из них во что был горазд.

Великий князь Владимирский Александр Невский – прославил свое имя победами в Невской битве и Ледовом побоище.

Великий князь Московский Дмитрий Донской – прославил свое имя победой в Куликовской битве.

Царь Иван IV Грозный – прославил свое имя завоеванием для России новых земель.

Император Петр I Великий – прославил свое имя реформами в государственном устройстве России.

Императрица Екатерина II – прославила свое имя в благотворном участии во внутренней и внешней политике России.

Император Александр II – прославил свое имя отменой крепостного права и введением судебной реформы в России.

Генеральный секретарь ЦК КПСС Иосиф Сталин – прославил свое имя победой Советского Союза в Великой Отечественной войне и восстановлением экономики страны в послевоенные годы.

Верховная власть и правители

Власть – манящее и чарующее, грозное и казнелюбивое, великодушное и покровительственное слово. С благоговением мы слышим его, листая книги прошлых царствований:

«Всего отечества состояние на высочайшей власти висит». Или: «По четырех же днях приведоша к нему Игоря, емше его в болоте… и всадиша и в прорубь в монастыри святого Иоанна и приставиша к нему сторожи, и тако скончася власть Игорева». Или: «Закон определяет власть каждого должностного лица, а верховная власть выше закона».

Конечно, время от времени появлялись строптивые вольнодумцы, желавшие по-своему взглянуть на полюбившееся правителям слово «власть». Даже у нас в России! К примеру, бывший статс-секретарь Екатерины II поэт Гаврила Державин:

Да на что же он тут намекает?.. На тщету высшей власти?.. То есть замахивается на незыблемые основы российского престола?.. Да за такие вирши не только местом статс-секретаря, но и головой должно поплатиться…

В стародавние времена землепашцы Киевской Руси, уставшие от печенегов и прочихлю-бителей грабежей, призвали с варяжского севера добрых воинов: княжите, братья, мед наш попивайте, хлебушек наш кушайте, дровишки наши жгите, а взамен, когда вновь разбойники явятся в наши веси, вы сабельки вострите и прочь их гоните. А мы по старинке жить будем: землю пахать да животину растить.

Пришли варяги на Русь, стали исправно военную службу нести, а в мирное время, скуки ради, зачали «ставы и оброки, дани и погосты вводити» среди тех, кто их призвал к себе на военную службу. Понравилось!

Век, другой на исходе. Мужик как пахал землю, так и пашет. Только уже не доблестных воинов хлебушком да медком потчует, а господ, прозвавшихся со временем боярами да дворянами и зорко охраняющих от единения с землепашцами свое родословное викингово древо Рюриковичей.

Их власть была выше закона, выше приличий, выше долга и чести. Ну, как не очуметь от стольких привилегий, не ощутить себя пупом земли, источником благодати?! И пусть ты казнишь, прелюбодействуешь, лжешь, обираешь народ, ты все равно ощущаешь свое величие и полезную необходимость. И лишь на равного тебе, любящего тебе подобных, презирающего, как и ты, мужика, ты надеваешь корону… Так было при Юрии Долгоруком, Иване Калите, Иване Грозном…

Но в конце XVI века прямая династия Рюриковичей прервалась, и Смутное время своей беспощадной рукой накрыло Русскую землю…

Чтобы не оказаться великой стране покоренной иноземцами, Земской Собор выбрал в 1613 году новую царскую династию – худородных бояр Романовых. Думали, эти будут попокладистее, и высшая знать будет управлять государями. Не сбылось! Триста лет Романовы правили Россией по своему усмотрению. И если вначале новые русские правители прислушивались к гласу народу, то бишь к гласу бояр, то со временем стали больше доверять топору, который обрушивали на непокорные головы. Особенно отличился в палаческом искусстве первый российский император Петр I. Как точно подметил о нем поэт Арсений Тарковский:

После кончины первого императора в течение трех последних четвертей XVIII столетия российским государством неограниченно правили женщины. Императрицы Екатерина I, Анна, Елизавета, Екатерина II и регентша Анна Леопольдовна управляли государством почти без перерывов, если не считать кратких правлений Петра II и Петра III. Так что весь этот период можно назвать «бабьим правлением».

Оппозиция «бабьему правлению» выражалась, главным образом, в «неудобосказуемых поношениях», в «пустошных» и «предерзостных» разговорах и в подметных письмах и пасквилях. Очень многие из «дел» о такой злоязычной болтовне и суесловном фрондерстве только потому сделались достоянием отечественной истории, что их очень уж ревностно сыскивали в те нетерпеливые и скорые на пытки и казни времена неразборчивые блюстители и криминалисты страшной Тайной канцелярии. Для поддержания и развития своей человеконенавистнической практики Тайная канцелярия пустила разгуливать по Руси за добычей грозное «слово и дело», которое, сделавшись орудием травли и возмутительных злоупотреблений, безмерно плодило и растило такого рода «дела», нередко совершенно кляузные, либо не стоившие по своему ничтожеству траты казенных чернил на их производство. А Тайная канцелярия не скупилась проливать не только чернила, но и кровь человеческую.

Наконец с конца 1796 года, когда к власти пришел Павел I, у руля управления Россией вновь встали мужчины, и с тех пор не отдавали его больше в женские руки.

Начался XIX век для России с убийства 11 марта 1801 года императора Павла I и воцарения его сына Александра, взошедшего на оскверненный престол в окружении убийц деда и отца. Население державы уже приближалось к сорока миллионам человек, почти поголовно крестьянского сословия. Но не только в обеих русских газетах («Санкт-Петербургские ведомости» и «Московские ведомости»), но и в беседах просвещенных вельмож считалось вульгарным упоминать единственного кормильца России – простолюдина. Говорить следовало об Александре I и его красавице жене. Их дети – две девочки – прожили каждая чуть больше года. Наследника императорская чета и вовсе не дождалась, поэтому по смерти государя престол перешел к его брату Николаю. У нового монарха, не в пример предшественнику, от супруги Александры Федоровны рождались почти всегда здоровые дети, отец нежно любил их и сумел поставить на ноги, дал хорошее по тем временам образование и мало-мальски приохотил к труду. К старшему из мальчиков по смерти родителя перешел престол, младшие – Константин, Николай и Михаил – стали опорой Александру II в его самодержавном труде.

Российские подданные, которых насчитывалось уже семьдесят пять миллионов, жили в середине XIX века в своем подавляющем большинстве, как и сто, и двести и триста лет назад. Лишь несколько десятков тысяч русских людей, именовавших себя дворянами, над которыми не тяготело бремя прокормить себя и государство, кое в чем изменились за последнее полвека. Это, прежде всего, относится к их отличительной европейской одежде, подвластной капризам парижской моды. Кроме того, вместо Вольтера стали читать Диккенса и доморощенных сочинителей, ругали уже не столько грязь на дорогах и ухабы, сколько чугунку и неотесанность народа, выучились, кроме французского, с грехом пополам русскому языку.

Европа уже покрылась сетью железных дорог, паровая машина стала идолом, народ требовал равенства сословий и нередко добивался желаемого. А Россия, которую никто и в мыслях не держал назвать частью Европы – только Востоком, бурлила лишь в малочисленных клубах и кружках, то ли не умея, то ли побаиваясь окунуться в эпоху коренных перемен. Тоска, да и только! Ни тебе сознательного пролетариата, как в Англии, ни революционно настроенного среднего сословия, как во Франции, ни буржуазии, страстно занятой техническим прогрессом, как в Америке.

Для России 1878–1881 годы были чрезвычайно тяжелыми из-за последствий русско-турецкой войны, обошедшейся казне более чем в миллиард рублей. Блестящие реформы начала царствования Александра II стремительно шли на убыль (за исключением судебной реформы и закона о всеобщей воинской повинности), многочисленные циркуляры превратили их в насмешку над народными ожиданиями.

«Царю-реформатору, – писал историк В.О. Ключевский, – грозила роль самодержавного провокатора».

Был нанесен и первый ощутимый удар по единству царской семьи. Александр II еще в 1875 году завел себе любовницу княгиню Е.М. Долгорукую и прижил с нею трех детей. Привезенная в январе 1880 года из Канн больная императрица Мария Александровна тихо умирала в печальном уединении в Зимнем дворце, когда муж развлекался с любовницей в Царском Селе. Наследник престола цесаревич Александр Александрович не мог простить отцу подобного предательства и затаил обиду. И уж полный разлад в царской семье наступил, когда б июля 1880 года, через полтора месяца после смерти жены, Александр II тайно вступил в морганатический брак с любовницей, получившей титул княгини Юрьевской, и поселил ее рядом с собой в Зимнем дворце. Престарелый император, по словам военного министра Д.А. Милютина, «был совершенно в руках княгини Юрьевской».

На жизнь Александра II в 1870-х годах было совершено четыре покушения. И государь, и наследник теперь ездили по Петербургу окруженные казаками (два впереди, два по бокам, два сзади) в блиндированной карете. Многие великие князья и министры добились выделения и себе конвоя. Пятое покушение на государя было совершено 5 февраля 1880 года – в Зимнем дворце прогремел сильный взрыв.

Террор был на виду и на устах у всех лиц, приближенных к царю, но, увы, почти никто не замечал более страшное явление, с которым не в силах были справиться самые совершенные полицейские и фискальные службы – общественное озлобление. Даже лояльный к самодержавию крупный чиновник К.П. Победоносцев жалуется в письме от 2 января 1881 года Е.Ф. Тютчевой: «Как тянет это роковое царствование – тянет роковым падением в какую-то бездну. Прости, Боже, этому человеку – он не ведает, что творит, и теперь еще менее ведает. Теперь ничего и не отличишь в нем, кроме Сарданапала. Судьбы Божий послали нам его на беду России. Даже все здравые инстинкты самосохранения иссякли в нем: остались инстинкты тупого властолюбия и чувственности».

Утром 1 марта 1881 года перед разводом Александр II, улыбаясь, заявил, что давно так хорошо себя не чувствовал. Несколькими часами позже на набережной Екатерининского канала брошенная террористом бомба раздробила ему обе ноги, и осколки впились в грудь. Императора отвезли в Зимний дворец, где он спустя несколько часов, не приходя в сознание, умер.

На следующий день после похорон Александра II, 8 марта, собрался Совет Министров, чтобы решить вопрос о конституции, которую, по словам одного из ее составителей графа Лорис-Меликова, Александр II должен был подписать в день убийства. Она была детищем и великого князя Константина Николаевича, давно убеждавшего старшего брата о необходимости привлечь общественные силы к рассмотрению важнейших законодательных дел. Великий князь попытался верховодить и сегодня, тем более, что среди министров было много его сторонников. Но пришло время других людей, и новый государь внял лишь словам К.П. Победоносцева.

– В России хотят ввести конституцию, – возмущался обер-прокурор Святейшего Синода, – и если не сразу, то, по крайней мере, сделать к ней первый шаг. И эту фальшь по иноземному образцу, для нас непригодную, хотят, к нашему несчастью, к нашей погибели, ввести у нас. Что дало освобождение крестьян? Кабаки и лень. Открытие земств? Говорильни негодных людей. Новые судебные учреждения? Наплодили адвокатов, которые оправдывают злодеяния. Свобода печати? Только хулу на власть разносят…

Под ярким впечатлением недавнего цареубийства, эксплуатируя страшную беду, к управлению государства пришли новые люди, неся рутинное мироощущение, основанное на борьбе с инакомыслием и любым недовольством российскими порядками. Зачем лечить государство, ставить точный диагноз болезни, когда можно действовать проще – сделать обезболивающий укол, то есть загнать хворь внутрь, чтобы она не была на виду.

Правление императора Александра III (1 марта 1881 г. – 20 октября 1894 г.) часто называют самыми спокойными годами в России, а сурового и могучего с виду монарха – царем-миротворцем.

Как хочется верить, что Россия в конце XIX века процветала, цари заботились о счастье своих подданных, министры о просвещении и прокормлении народа, великие князья и прочее дворянство – о духовном и телесном здоровье нации, полиция об охранении чести и безопасности каждого гражданина! Но где в великой и честной русской литературе, изображающей русскую жизнь в 1880-е – 1890-е годы, отыскать эти идеалистические картины?.. Роман Льва Толстого «Воскресение» – протест против равнодушия чиновничьей России к судьбам населяющих ее людей. «Гарденины» Александра Эртеля рисуют безрадостную картину русского захолустья. Очерки Глеба Успенского «Власть земли» и «Живые цифры» – это мучительный стон писателя, наглядевшегося на крестьянскую и фабричную жизнь. Безумием было бы утверждать, что землепашец процветает, сравнив его избу с дворянской усадьбой, его зипун с шубой волостного писаря, его похлебку с обедом гвардейского поручика.

Государство как будто нарочно не желало, чтобы большинство его жителей перекочевало из допетровской эпохи в XIX век. Особенно страдали окраины обширной страны, о которых, кажется, вовсе позабыли. «По Амуру живет очень насмешливый народ, – пишет А.С. Суворину 27 июня 1890 года из Благовещенска А.П. Чехов, – все смеются, что Россия хлопочет о Болгарии, которая гроша медного не стоит, и совсем забыла об Амуре. Нерасчетливо и неумно».

«Пермский губернатор, бывший в Петербурге более двух месяцев, – записывает в дневнике 22 декабря 1886 года государственный секретарь А.А. Половцев, – видел министра внутренних дел лишь однажды по приезде на самое короткое время и теперь уезжает, не видев его вторично, а между тем, пермское царство в настоящую минуту представляет много требующих разрешения вопросов».

Если Александр II предпочитал жить в Зимнем дворце или Царском Селе, то Александр III, беря пример с пугливого прадеда Павла I, почти не выезжал из Гатчины, парк и дворец которого окружали несколько рядов часовых, конные разъезды и секретные полицейские агенты. Гатчинский дворец походил на тюремный замок – никто не мог проникнуть сюда без пропуска с фотокарточкой, никто не мог прогуливаться окрест, и мрачные остатки глубоких рвов времен Павла I как бы говорили, что здесь готовятся к долговременной осаде.

Чем мог похвастаться державный Петербург?.. Миролюбивой политикой?.. Еще бы ей не быть, когда бюджет трещит по швам, а единственный верный союзник в мире – нищий черногорский князь.

Народом-богоносцем?.. Но православие обер-прокурор Святейшего Синода К.П. Победоносцев использовал не по назначению, требуя от него земных благ – создание политического единства страны.

Просвещением?.. Оно хоть медленно, но развивалось, только не благодаря заботе правительства, а усердием купцов-благотворителей, строивших и содержавших народные школы и профессиональные училища.

Трудом на благо Отечества?.. Да Петербург был просто набит праздными людьми, особенно дворянского сословия.

Именно эпоха Александра III и последовавшая за ней Николая II, который слепо шел по стопам отца, привели Россию к катастрофе 1917 года.

2 марта 1917 года Николай II отрекся от престола «за себя и за сына». Царская династия Романовых перестала существовать. А в кровавом октябре 1917 года к власти на три четверти века пришли социал-демократы, которые называли себя также большевиками и коммунистами…

Высшую власть перестали передавать от отца к сыну. Она стала переходить от первого лица государства после его смерти ко второму: Ленин, Сталин, Хрущев, Брежнев, Андропов, Черненко, Горбачев… Каждый из них «рулил» страной по своему, говоря о «светлом будущем» для народа и строя «светлое настоящее» для себя. На Горбачеве в конце 1991 году закончилась история Советского Союза. Но не закончилась концентрация верховной власти в одних руках: Ельцин, Путин, Медведев…

7 великих правителей России

Великий князь Владимирский Александр Ярославич Невский 1221–1263

Второй сын великого князя Ярослава Всеволодовича и Ростиславы Мстиславны. Родился 13 мая 1221 года. Отрочество и юность провел большею частью в Новгороде, где отец посадил его княжить в 1228 году вместе со старшим братом Федором, дав в руководители молодым князьям двух суздальских бояр. В 1236 году Ярослав уехал в Киев, получив тамошний стол, и Александр стал самостоятельно править Новгородом (до 1252 года, с небольшим перерывом зимой 1240/41 года)..

В 1239 году Александр вступил в брак с дочерью полоцкого князя Брячислава Васильевича – Александрой. Вторая его жена – Васса.

С 1239 года Александр занимается постройкой крепостей по реке Шелони на западной окраине новгородских владений.

В скором времени Александру пришлось прославить свое имя в борьбе со шведами, немцами и литовцами, которые стремились овладеть Новгородом и Псковом в то время, когда остальная Русь подверглась страшному татарскому погрому. В 1240 году шведы, оспаривавшие у новгородцев обладание Финляндией, побуждаемые папской буллой к крестовому походу на Новгород, под предводительством Биргера вошли в Неву и достигли устья Ижоры, когда весть об их нашествии была получена в Новгороде. Александр с новгородцами и ладожанами быстро двинулся к ним навстречу и на левом берегу Невы, при впадении реки Ижоры, 15 июля 1240 года нанес шведам полное поражение, причем самому Биргеру «возложи печать на лице острым своим копием». Эта битва, украшенная поэтическими сказаниями (явление святых Бориса и Глеба), дала Александру прозвание Невского.

В том же году Александр выехал из Новгорода в Переяславль к отцу, поссорившись с новгородцами, потому что хотел управлять также властно, как его отец и дед. Но обстоятельства заставили новгородцев снова призвать Александра. Орден меченосцев, незадолго перед тем соединившийся с Тевтонским орденом, возобновил наступательное движение на новгородскую и псковскую Русь. В год Невской битвы начато было немцами завоевание Псковской области, а в следующем 1241 году сам Псков был занят ими. Ободренные успехом, немцы приступили к завоеванию Новгородской волости: в погосте Копорье была выстроена немецкая крепость, взят город Тесов, земли по реке Луге подверглись разорению. И, наконец, немецкие отряды стали грабить новгородских купцов в 30 верстах от Новгорода.

Тогда новгородцы послали к Ярославу Всеволодовичу за князем, и он дал им сына Андрея. Но нужен был Александр, а не Андрей. Подумав, новгородцы отправили владыку с боярами к Александру, который в 1241 году с радостью был принят новгородцами и первым делом отвоевал Копорье. В 1242 году, получив в помощь низовые полки из Суздальской земли, Александр освободил Псков и отсюда, не теряя времени, двинулся в пределы Ливонии, где 7 апреля 1242 года дал войскам Ливонского ордена и Дерптского епископа сражение на льду Чудского озера, известное под именем Ледового побоища. Рыцари были разбиты наголову. После этого поражения немцы просили мира, согласившись отказаться от своих завоеваний в русских областях и возвратить пленных.

После шведов и немцев Александр обратил оружие на литовцев, и целым рядом побед в 1242 году и 1245 году показал им, что нельзя безнаказанно делать набеги на русские земли.

В 1256 году шведы попытались было снова отнять у Новгорода Финское прибрежье, и вместе с подвластной Емью стали строить крепость на реке Нарве. Но при одном слухе о приближении Александра с суздальскими и новгородскими полками удалились. Чтобы устрашить шведов, Александр совершил поход в шведские владения, в страну Емь (нынешнюю Финляндию), подвергнув ее опустошению.

Так победоносно отражал Александр врагов на западной границе, но совершенно иную политику должен был избрать по отношению к татарам. После смерти отца в 1246 году Александр с братом Андреем поехал впервые в Орду на поклонение к Батыю, а отсюда с берегов Волги, по воле Батыя, Ярославичам пришлось совершить далекое путешествие в Монголию в ставку великих ханов Каракорум. Два года употребили они на эту поездку и возвратились на родину в 1250 году с ярлыками на княжения. Андрей, хотя и младший брат, получил по воле хана первый по значению Владимирский великокняжеский стол, Александр же – Киев и Новгород. Александр не поехал в Киев, потерявший всякое значение после татарского разорения, а поселился в Новгороде, ожидая поворота событий в свою пользу.

В эти годы сложилась политическая концепция Александра Ярославича, главными чертами которой являлись лояльность по отношению к верховной власти Орды и решительный отпор военно-политическому и церковно-идеологическому натиску католического Запада.

Андрей Ярославин не сумел поладить с татарами, а потому недолго княжил во Владимире. В 1252 году против него были двинуты татарские полчища под начальством царевича Неврюя. Андрей был разбит и бежал сначала в Новгород, а оттуда в Швецию.

Во время Неврюева нашествия Александр находился в Орде и от сына Батыева, Сартака, управлявшего Ордою за дряхлостью отца, получил ярлык на великое княжение Владимирское. Александр сел во Владимире, и с этого времени стал таким же оборонителем Русской земли от татар, как ранее от шведов и немцев. Но действовал иным путем, применяясь к обстоятельствам, а именно: с одной стороны сдерживал бесполезные восстания своих подданных против татар, с другой – старался покорностью перед ханом доставить возможные льготы Русской земле. Много золота и серебра передавал Александр в Орду на выкуп пленных.

Андрей Ярославич в скором времени возвратился на Русь и сел княжить в Суздале, при посредстве Александра получив прощение от хана. Немало беспокойства причиняли Александру дела Новгорода, где княжил сын его Василий. В 1255 году новгородцы, изгнав Василия, пригласили княжить брата Александра – Ярослава, князя Тверского. Но Александр, желая удержать Новгород за собою, двинулся с ратью к Новгороду и заставил новгородцев без битвы принять княжение Василия. В 1257 году волнения в Новгороде возобновились вследствие слухов о намерении татар произвести там такую же перепись для обложения жителей поголовною данью, какая была произведена татарскими численниками в земле Суздальской, Муромской и Рязанской. Сам князь Василий был на стороне новгородцев, не хотевших платить тамги и десятины. За это Александр отправил Василия в Суздальскую землю, а советников, подговаривавших молодого князя к сопротивлению татарам, подверг жестокому наказанию.

Торжественный въезд Александра Невского в город Псков после одержанной им победы над немцами. Художник Григорий Угрюмов. 1793

В 1258 году Александр ездил в Орду «чтить» Улавчия, влиятельного ханского сановника. Только в 1259 году посредничество Александра и слухи о движении татарских полков на Новгород заставили новгородцев согласиться на перепись.

В 1262 году вспыхнуло восстание против татар во Владимире, Ростове, Суздале, Переяславле и Ярославле, вызванное тяжелым угнетением от татарских откупщиков дани. Полки татарские уже готовы были двинуться на Русскую землю. Тогда Александр поспешил в четвертый раз в Золотую Орду к хану, чтобы отмолить людей от беды. Он прожил там всю зиму и не только успел отвратить татарский погром, но и выхлопотал у хана освобождение Русской земли от повинности выставлять для татар военные отряды. Это было последним делом Александра. Больной, он поехал из Сарая на родину и по дороге, в Городце Волжском, преставился 14 ноября 1263 года, по словам летописца, «много потрудившись за землю Русскую, за Новгород и за Псков, за все великое княжение, отдавая живот свой и за правоверную веру». Митрополит Кирилл возвестил народу во Владимире о смерти Александра словами: «Чада моя милая, разумейте, яко заиде солнце Русской земли». И все воскликнули: «Уже погибаем!».

Похоронен был великий князь Александр Ярославич Невский в Боголюбском Рождества Богородицы монастыре под Владимиром 23 ноября 1263 года.

В отечественной историографии Александр Невский обычно изображается национальным героем, дальновидным политиком, а его действия воспринимаются, как единственно верные и реалистичные в то время. Русским национальным сознанием выдающаяся историческая роль великого князя была осмыслена уже вскоре после его смерти в «Повести о житии Александра Ярославича Невского».

В 1380 году произошло обретение мощей благоверного князя Александра, а на Соборе 1547 года он был причислен к лику русских святых.

В августе 1724 года по указанию Петра I мощи святого благоверного князя Александра Невского были перенесены из Владимира в Санкт-Петербург и помещены в Александро-Невскую церковь. В 1790 году мощи были перенесены в Свято-Троицкий собор Александро-Невской лавры. С 1922 года серебряный саркофаг Александра Невского находился в Эрмитаже, а ларец с его мощами – в Казанском соборе Ленинграда. В июне 1989 года святые мощи благоверного князя вновь были перенесены в Свято-Троицкий собор.

Александр Невский. Художник Владимир Боровиковский

Невская битва

Пользуясь несчастиями русских и досадуя на них за частые опустошения Финляндии, шведский король Эрик I послал большое войско, состоявшее из шведов, норвежцев и финнов, на ладьях в реку Неву, к устью реки Ижоры, чтобы «повоевать Новгородскую землю», а самих русских обратить в католическую веру. Начальствовал над войском Биргер – зять короля, вельможа, происходившей из знатной шведской фамилии Фолькунгов.

Гордый Биргер, опытный и доселе непобедимый вождь, думал легко завоевать Ладогу и Новгород, почему и прислал к новгородскому князю Александру Ярославовичу послов со следующими надменными словами:

«Ратоборствуй со мною, если смеешь: я уже стою на твоей земле».

Александр не изъявил ни страха, ни гордости перед шведскими послами, но поспешил в новгородскую церковь Святой Софии, и в ней на коленях со слезами молился Богу об избавлении земли Русской от врагов.

Затем, приняв благословение от новгородского архиепископа Спиридона, вышел к своей малочисленной дружине и сказал:

– Нас немного, а враг силен. Но Бог не в силе, а в правде, идите с вашим князем.

Александр Ярославович не имел времени ждать помощи от великого князя Владимирского Ярослава Всеволодовича, отца своего. Даже не все новгородские воины успели собраться под знамена Александра. Он спешил выступлением, и к 15 июля 1240 года уже приближался к берегам Невы, где должен был встретиться со шведами.

В то время на реке Неве не только не было таких больших городов, как Петербург, но даже больших селений.

Лишь изредка попадались жалкие хижины ижорян, позже известных под именем чухонцев. Толпа их стояла при устье реки Ижоры. Все были плохо вооружены, за исключением знатного ижорянина Пелгуя, который был с копьем и мечом. Он со свои племенем назначен был охранять берега Финского залива и следить за движением шведов. Пелгуй, по-видимому, сильно беспокоился о чем-то, часто посматривал вниз по течению Невы, будто поджидая кого-то.

Где-то недалеко раздался конский топот, и вскоре показался отряд всадников, а немного погодя и пеших. Все были хорошо вооружены, многие в панцирях. Завидев их, Пелгуй обрадовался и набожно перекрестился. Это было новгородское войско во главе со своим князем Александром Ярославовичем. Увидев его, все сняли шапки и почтительно поклонились.

– Здравствуйте, здравствуйте, – ласково отвечал Александр на поклоны. – Ну, что, Пелгуй, не видно еще врагов?

– Всю ночь не смыкал глаз, княже, а не видел их.

– Спасибо тебе и всем вам за верную службу. А теперь отдохните – моя дружина покараулит.

Ижоряне разошлись, остался подле князя лишь один Пелгуй.

– А ты, старина, почему не идешь отдыхать? – спросил его Александр. – Чай, больше всех умаялся.

– Да хотел бы я тебе, княже, слово молвить по тайности.

– Хорошо, говори, старина, – ответил Александр и сделал своим дружинникам знак, чтобы те удалились.

– Всю ночь я смотрел, – начал Пелгуй, – не идут ли вороги. Везде стражу расставил, а сам все присматривал, как бы кто не проглядел, не заснул. А чтобы не заснуть, молитвы про себя творил. Но немного их я знаю, хотя и сподобил меня Господь окреститься, и, благодарение Богу, я не в такой теперь тьме, как мои братья – ижоряне. Ну, да Господь Бог с простого человека не взыщет… Итак, творю, какие знаю, молитвы. И так-то на душе сладко стало: все еще спит, ни одна пташка не чирикает, рыбка не всплеснет водой. А я все твержу «Отче наш» да «Богородицу». А Он, Творец-то наш, все слышит, и так-то сладко на душе. Смотрю я, княже, и вдруг вижу, что на реке что-то зачернело. Сначала будто точка махонькая, потом стало видно, что это лодка. Только лодка небольшая, людей в ней немного, так что нам не опасно. Если это вороги, думаю, и мы вдруг кинемся на них, то живо сладим. Поэтому я и не делаю тревоги, поджидаю, когда лодка сравняется с самой серединой нашей засады – с тем местом, где я стою. Наконец можно уже было рассмотреть, сколько людей в лодке: четверо гребут, один рулем правит. Все одеты в черное, а посередине лодки стоят два молодых и красивых витязя. На них так и блестят червленые одежды. И кажется мне, будто их лики мне знакомы, как будто я где-то их видел. Старший и говорит младшему: «Брат Глеб, вели грести скорее. Да поможем сроднику нашему Александру». И как только услышал я эти слова, то будто завеса с очей моих спала. Вспомнилось мне, где я этих витязей видел: в святом храме на иконе святых благоверных князей Бориса и Глеба. Всплеснул я руками, взглянул опять на реку, а на ней нет уже ни ладьи, ни следа ее. Обуял меня ужас и трепет великий. Слышу, как бьется сердце, дрожу весь и в то же время сладость неописанную чувствую на душе. Такую сладость, что, кажется, велика была бы благодать Господня, если бы я мог умереть в ту самую минуту. До самого твоего приезда не был я спокоен. Теперь будто легче стало на душе… Что велишь делать, княже?

Князь размышлял несколько минут, затем начал говорить:

– Знаю я тебя, человек ты хороший, благочестивый. Может, действительно сподобил тебя Господь Бог узреть святых Его страстотерпцев… Да, полны чудесами творения Господни. Но не нам с тобой судить, точно ли это от Бога. Об этом судить может только одна святая церковь. Поэтому молчи пока о том, что увидел.

– Прости, княже, за мое худое слово: не лучше ли рассказать об этом ратникам? По крайней мере, они приободрились бы и смелее бы стали биться, и Бог даровал бы нам победу.

Улыбка появилась на устах Александра, и лицо его засияло чем-то неземным.

И показалось в эту минуту старому Пелгую, что он похож на представившихся ему ночью святых.

– А разве без рассказов не дарует, если восхочет? Храбра моя дружина, молодцы все на подбор, но я надеюсь на одного только Бога, – проговорил Александр и отпустил Пелгуя отдыхать.

А сам князь долго стоял, то размышляя, то улыбаясь.

Много старых знакомых нашел Пелгуй в княжеской дружине. Тут были и удалые слуги княжеские – Савва и Ратмир, и ловчий княжеский Яков Полочанин, смелый и искусный как на охоте, так и на войне; и новгородские витязи Сбыслав и Миша. Сбыспав славился своей богатырской силой и ростом, он выходил обыкновенно на

битву с одним топором. Но страшен был для врагов этот топор! Был тут и неустрашимый витязь Гавриил Олексич.

Александр, оставив небольшой отряд у берега реки для наблюдения за неприятелем, остальное войско скрыл в лесу. И вот часовые донесли, что враги уже показались.

Издавна славились шведы своей храбростью и воинским искусством. Когда еще они назывались норманнами, от их набегов трепетала почти вся Европа, во Франции, Германии и других странах во время богослужения в церквах читали особую молитву об избавлении страны от ярости норманнов.

Гордо плыли шведы на своих кораблях – шнеках. На первой стоял сам Биргер, рядом с ним – молодой, но уже сильный и прославленный в боях его сын и католический епископ Спиридон, который больше всех хлопотал о войне, делая это в угоду римскому папе.

Берег, по-видимому, был пуст, никто не мешал шведам высаживаться из шнек. Они стали выходить на берег, не принимая никаких предосторожностей. Они знали, что войско новгородского князя небольшое, так что трудно было предположить, чтобы он пошел им навстречу. К тому же им казалось, что самые удобные минуты для нападения на них были во время их высадки, а этого не случилось.

Шведы вышли на берег. Для Биргера разбили великолепный златоверхий шатер. Все было тихо, погода стояла не жаркая, легкий ветерок едва шелестил листья и серебрил верхушки берез.

Был один из лучших июльских дней, жар которого смягчался свежим морским ветерком. Поверхность Невы была гладка. Казалось, что ничто не могло нарушить прелести подобной картины. Даже не видно было ни одного хищника-ястреба; и тот, где-нибудь забившись, мирно отдыхал. Кузнечики весело стрекотали в траве, все дышало миром и посылало хвалу Творцу.

Но вдруг царствовавшая доселе тишина сменилось криком, с которым русское войско выскочило из леса и удирало на врага. Внезапность и стремительность нападения привели шведов в замешательство, расстроили их ряды. Часть их дрогнула, но большинство скоро оправилось, и завязался отчаянный бой. Княжеская дружина совершала чудеса храбрости. В самый разгар битвы выскочил из засады Яков Полочанин со своими товарищами и погнал целый шведский отряд. Александр, бившийся как простой воин, закричал ему:

– Молодец, Яков! Спасибо!

Сам Александр показывал собою пример храбрости и мужества. Биргер, увидев его, догадался, что это и есть новгородский князь, и помчался на него. Началось единоборство между вождями. Оба были сильны и ловки, страшные удары наносили они друг другу, но каждый удар одного отбивался ловким ударом другого. Наконец Александр ранил Биргера и, по словам летописца, «положил ему печать на лицо копием своим». Гордый шведский вождь побежал.

Вдруг при радостных криках русских золотоверхий шатер Биргера упал. Это удалой княжеский слуга Савва пробился к шатру и подрубил его. Шведы повсюду обратились в бегство, за исключением небольшой горстки храбрейших из них, бившихся у самого берега и прикрывавших бегство остальных. В особенности выделялся своей храбростью католический епископ Спиридон и один из шведских воевод. Епископ сражался как простой воин, в те времена в Европе это было обыкновенное явление. Но вот появился всадник – Гавриил Олексич. Стремительно бросился он на шведского воеводу, и тот пал мертвым. Пал в битве и епископ Спиридон.

Поражение шведов было полное, и только наступившая темная ночь спасла их от совершенного истребления. Шведы трупами одних только знатных воинов нагрузили две шнеки. Трупы же простых воинов зарыли в яму и до рассвета уплыли в море. У русских было убито, как считают летописцы, только человек двадцать.

Трудно описать радость, охватившую новгородцев, когда они узнали о победе. Тем более, что после нее русские надолго могли быть спокойными, что шведы не будут их тревожить.

За эту великую победу, спасшую Русскую землю от иноземной власти и латинства, Александр получил прозвание Невского.

С. Кротков

Александр Невский. Художник Василий Шубуев. 1836

Солнце земли Русской

Отгремел гром. Отбушевала буря. Затихли падавшие с неба потоки дождя. И царственное солнце всплывает на ясный небесный свод во всей своей красе. И мягкими ласкающими лучами обнимает оно и влажную землю, далеко пропитанную теплыми небесными водами, и раздувшиеся реки с ручьями, и высоко поднявшиеся в берегах своих озера и пруды, и луга, где на каждой травке и в чашечке каждого цветка блестят дождевые капли, и веселые леса с бесчисленными жизнями, в них приютившимися, с разнообразной вырезной листвой, только что омытой и блещущей яркой зеленью.

И обнимает, ласкает, греет солнце всю красоту. Бросает оно свои примирительные лучи и на деревья, вырванные с корнем бурей… И под ласкою солнца вновь закипает остановившаяся под бурей жизнь.

Таким же ясным, все освещающим и оживляющим солнцем над измученной Русью взошел, после позора упавшего на нас тяжелого татарского ига, святой благоверный великий князь Александр Ярославич Невский.

1

После большой охоты у князя Ярослава Всеволодовича – большой пир.

Охотились несколько дней и вернулись домой с богатой добычей. Пред княжеским теремом лежат на земле трупы диких зверей: вепри со страшными клыками, медведи, поднятые на рогатины, лоси с раскидистыми громадными рогами.

За длинным столом сидят бояре княжеские, воины, отроки; и ходит меж ними почетный кубок, и быстро исчезают груды дымящихся благовонным дымом яств в устах проголодавшихся охотников.

И, когда первые приступы голода утолены, развязались языки, и начинаются рассказы о разных подробностях охоты, споры, похвальба, даже крики. Но крики разгорячившихся гостей стихают всякий раз, как князь Ярослав возвысит свой спокойный неторопливый голос.

В пиршественную комнату незаметно пробрался старший сынок князя, пятилетний Александр. Мальчик крупен не по летам, с горящими огнем глазами, с живым впечатлительным лицом. Как бы хотелось ему с этими витязями побывать на охоте, соколом носиться по привольным луговинам, забираться за зверем в лесную чащу, летать по воле.

Свободы, свободы надо этой детской груди, усталости, утомления, борьбы, опасностей, а пуще всего – свободы, свободы!..

2

Семнадцатилетний Александр, правивший Новгородом, остался один.

Итак, все вести, которые сперва доходили до Новгорода робко, неясно – все это так. Русь разгромлена. Батый сокрушил Рязань, испепелил Владимир, разбил великого князя Георгия на реке Сити, изрубив все русское войско, идет теперь на Киев.

Схватившись обеими руками за голову, молодой князь Александр тихо стонет. Там, в мозгу его, страшные, сверлящие этот мозг образы. Никогда, никогда они не потускнеют. До конца его дней будут томить и жечь его…

Дрожат под страшными ударами таранов стены родного Владимира. Видны уже сквозь полуразрушенные зубцы стен озверелые лица татар… Разбивают уже бревнами двери Владимирского заветного собора. А там, на хорах, постриженные в схиму, ждут смерти семья великокняжеская со своими ближайшими боярами…

Татары ворвались. Зажгли собор. Дым, поднимаясь кверху, душит стоящих на хорах.

Кончилась праздничная, яркая, свободная Русь… Кончилась! А как он любил ее, как он думал служить ей, как хотел беречь ее! И вот теперь лежит она, опозоренная, оскверненная, порубленная, еле дышащая, окровавленная…

И стонет тихим стоном молодой Александр, зажимая голову руками. Встает, подходит к лику Спасову, чернеющему в углу старой иконописью, блещущему золотом и камнями венца.

– Научи меня помочь ей! Научи меня отдать ей всякую мысль и всякую каплю крови. Дай покоить ее. Дай залечить ее раны. Дай мне послужить родной моей земле!

И слезы льются из глаз, раскрывшихся на великую неисходную скорбь родины, и вместе с горючим горем что-то светлое, громадное поднимается из недоступных глубин души. Крепнет воля, складывается решимость…

3

Но пока… Пока еще можно, дыша свободой, повоевать на просторе, богатырствовать, творить сказочные походы.

Шведы у Ладоги…

Скорей в поход… Мала рать… Но что ж: «Бог не в силе, а в правде».

Ночь перед битвой. Один из помощников Александра стоит в ночной страже на берегу полноводной широкой Невы.

По воде проносятся звуки: кто-то рассекает веслами воду, чья-то плывет великая ладья.

В ладье, над облеченными во тьму гребцами, стоят два светлых витязя. Лики знакомы. Первые русские страстотерпцы, благоверные братья-князья Борис и Глеб…

«Брат Глеб, – слышится голос старшего князя, – вели грести. Поспешим на помощь сроднику нашему Александру».

Въезд Александра Невского в Псков после битвы на Чудском озере. Художник Федор Моллер. XIX в.

4

Тихий Городец на Волге. Монастырь. В монастыре – смятение. На одре смерти происходит пострижение в великую схиму. И постригаемый – благоверный великий князь Александр Ярославич Невский.

Истаял русский сокол: всего 43 года. Но тяжела была его жизнь…

Унижения родины, принятые на душу, походы, напряжения сил, битвы… А там – поездка в Орду…

Требовали его к себе ханы на поклон. Мог бы не ехать… Не достать было его в Новгороде, защищенном болотами. Да любил он покой родной земли выше своей рыцарской чести. Покорился, поехал, и ездил много раз…

Трудно было с народом, не привыкавшем к рабству. Вдруг – поднимется, перебьет татарских сборщиков дани. И грозятся тогда грозные беды. И едет Александр отмаливать грозу.

Вот и сейчас… Грозил хан, готовил нашествие хуже Батыева. И на этот раз отмолил Александр. И – силы иссякли.

Тихо теплятся свечи. Раздаются слова страшного, спешно совершаемого обряда. Жизнь отжита.

И с чрезвычайной яркостью мелькают в мозгу умирающего картины прошлого…

Терем отца, веселые многолюдные охоты, жажда воли, славы, борьбы…

Шумный гульливый Новгород, его гордые враги. Услада удачных походов.

И вдруг весть о гибельном иге. Весть, разом состарившая богатырскую душу. Клятвы – все, все отдать ей, униженной страдающей Руси…

И эта скорбь прервана опять картинами этих сказочных походов: победа над шведами у Невы, над немцами на льду Чудского озера, полный разгром митавского войска.

А там: там орда, и смиренные мольбы, чтобы пощадили, чтобы не заклевали Руси…

То ли сулила ему его юность?! Как упивался он тогда воздухом русской свободы!

Что ж, земля с ее рабством и цепями миновала. Бог зовет на волю, на волю!

И в эти последние минуты мученической жизни не раскрылась ли перед отходящим завеса будущего?.. Не увидел ли он необозримую ширь царственно разлегшейся Руси, и народ-богатырь, и бесчисленные храмы, из которых русская душа шлет Богу своему свободную хвалу?..

И в эти последние мгновенья измученное существо Александра не вдохнуло ли пленительный воздух будущей русской свободы?..

Евгений Поселянин

Милостивый князь

1

– Ведомо мне, что братом! – резко перебил его владыка. – А прежний-то князь, что изобидели, Василий Александрович, сыном доводится великому князю! Кто ближе-то будет?.. Эх, вы, неразумные!

– Тяжеленек был князь Василий, – робко вымолвил посадник.

– Гляди, тяжеленек?! – возгневался владыка. – А баскак татарский небось легче был бы? А разорение конечное через гнев ханский? Кто уберег не одну Святую Софию, а и все города русские от гнева ханского? Кто за Русь Святую в орде позор и тягость претерпел? Кто от свеев да от литовцев нас избавил?.. Не князь ли Александр Ярославич? А вы что над его кровью, над его родом, над его любимым сыном содеяли?

– Да, вишь, Михалко подбил. Его на вече послушались…

– Смутьян и душегуб Михалко! Винопийца, вор, лукавый соблазнитель! – гневался архиепископ. – И ему-то веру дали!

– И мне, владыка, не по сердцу он. Все чуется мне – ждать от него беды злой, – смущенно говорил посадник. – Хоть и держал я его руку…

Евфимий, ключник архиепископский, беседу нарушил. Он поспешно вошел в покой, ведя с собой мужа пожилого, но крепкого, при мече, в ратном доспехе. Благословились оба у архиепископа.

– Неотложное дело Клима-тысяцкого, – сказал ключник.

– Да! Уж такое дело, что просто руками разведешь! – добавил тысяцкий. Слушай, владыка святой! Михалко-то зломышленный, соблазнитель наш, утек…

– Верно ли?! – крикнули в один голос владыка и посадник.

– Верно слово! Ныне, как стемнело, потаенно из дому вышел… А среди приворотной стражи у него знакомцев не занимать. Выбрался за стену, ров перешел, да и тягу! И еще громко крикнул: «Иду к великому князю, поведаю ему злые козни да вражий умысел Ананьи-посадника!»

– Зришь неразумие свое? – строго молвил архиепископ Ананию. – А ты еще того злодея от гнева народного укрыл. Теперь обнесет он тебя перед князем Александром Ярославичем – и тебе беда будет, и Великому Новгороду.

Осенью 1255 года в Великом Новгороде были смуты кровавые. Пошли ссоры, схватки на мосту Волховском, гибли в волнах быстрого Волхова люди неповинные. То в Перевском конце, то в Опочецком, то на Городище, у самых хором княжеских, гремели гневные голоса, мечи и ножи сверкали…

Скорбно смотрели на чернь святые новгородские обители и древние храмы, охваченные, как бушующим морем, крикливыми ватагами вольнолюбивого разгульного народа. Молчалив стоял двор владычий – палаты мирного, благочестивого архиепископа Новгородского Далмата. Сумрачно смотрел древний монастырь Антониевский, где почивают мощи святого Антония Римлянина. Издали скорбно глядели на буйный город главы святой обители Хутынской, недавно созданной схимником Варлаамом, бывшим новгородским боярином. Мрачен и тих был соседний Юрьев монастырь…

И было отчего запечалиться в ту пору Великому Новгороду. Такая беда над ним стряслась, что никогда и не гадали!..

Любимый князь Новгородский, опора и защита Святой Софии, витязь доблестный, порубивший шведов на реке Ижоре, избавитель Новгорода и Пскова от нашествий вражеских, шел войной на новгородцев, шел разгневанный и жаждущий мести.

Об этом тяжком горе вел невеселую беседу с гостем владыка Новгородский Далмат. Сидели они вечером в дальнем покое, слабо озаренном восковой свечой в высоком серебряном шандале.

– Не внимали уговору моему! – пенял архиепископ. – Выгнали с великим бесчестием князя Василия Александровича… Пейте же теперь воду нечистую, что сами возмутили.

Гость – тучный седой новгородский посадник Ананий – глубоко вздохнул, парчовый опашень поправил, робко откашлялся…

– Да ведь не из чужих мы князя-то взяли. Чай, князь-то Ярослав Ярославич братом доводится великому князю Александру Ярославичу…

– Своей головы не жаль, а за Великий Новгород крепко, всей душой скорблю!

– Видно, придется мне к великому князю с челобитьем ехать, – раздумчиво молвил владыка. – Благочестив он и душою кроток, пастырскому слову всегда внемлет.

Сумрачно и скорбно расстался владыка с посадником и тысяцким.

2

Великий князь Александр Ярославич с владимирскими полками и новоторжскими ратями раскинул воинский стан на последнем переходе от Торжка к Новгороду. Много силы было у Александра – и конной, и пешей, – а пуще всего страшен казался новгородцам бранный меч самого князя, тот меч, коим поражен был гордый свейский воевода Биргер, коим посечены были ливонские рыцари…

В парчовом походном шатре собрал великий князь совет ратный. Сведал он от новгородского перебежчика Михалки, что в городе к бою изрядно готовились, что выставили конные и пешие рати. Сын великого князя Василий, родич его князь Дмитрий Святославич, ближний боярин Борис – все ждали от князя Александра Ярославича ратного наказа… Но молчал великий князь и, тяжко вздыхая, вглядывался порой на стоявший у входа в шатер свой бранный стяг, на котором святой Георгий Победоносец поражал копьем змия. Задумался благоверный великий князь.

Александр Невский поражает Ярла Бургера. Художник Николай Рерих. 1904

– А мой сказ, – бурно вымолвил молодой князь Василий, – тех послов и челобитчиков новгородских, князь-батюшка, на свои светлые очи не пускать. Надругались буйные новгородцы над нашей княжеской честью, и за то Новгород пусть в ответе будет. А рать их посечь!..

– Посечь? – со скорбной улыбкой отозвался великий князь. – Да ведь в Новгороде, сын мой, те же православные христиане живут, тем же святым молятся, что и мы. И я ли, грешный князь, волею Божией над Русью главой поставленный, я ли повелю разорять и жечь город русский, христианский?.. Мой ли меч, что вручен мне Господом для защиты православной веры, посечет и порубит головы людей русских, сынов единой земли?.. Страшное сие дело, сын мой!

– Полно, княже, – вмешался князь Дмитрий Святославович, ударив рукой по тяжелому мечу, – не кручинься! Сам не хочешь наказать новгородских смердов, так нам повели.

– Смердов! – опять с той же скорбной улыбкой сказал великий князь и неласково глянул на родича. – Чай, перед Богом-то, князь Дмитрий, мы все рядовые люди, простые грешники. И на князей, бояр и смердов равно зрит благое око Творца Вседержителя. Нам ли упреждать суд Божий?.. Нет, не откроются уста мои для веления жестокого!

Великий князь обернулся к ближнему боярину Борису. Тот – пожилой, степенный, благообразный – скромно стоял поодаль, внимая спору. Но глаза его любовно и радостно смотрели на князя Александра Ярославича.

– Боярин Борис! Что владыка Далмат говорит? Покорятся ли новгородцы? Повинятся ли в порухе нашей княжеской чести?

– Слезно молит владыка о милости, – ответил боярин, низко кланяясь великому князю. – Дозволь и мне за неразумных словечко замолвить.

Просветлело лицо доброго князя. Поглядел он на сына и родича. Те стояли хмурые и гневные.

– Ну, и вы не скорбите, – молвил он им. – Наложу я на новгородцев кару, чтобы ведали, что надлежит быть в повиновении… Авось, не понадобится кровь христианскую лить… Ступай за послами, боярин Борис.

Тихо и покорно вошли в шатер посланцы Великого Новгорода: архиепископ Далмат, тысяцкий Клим, бояре, игумены, иереи. Бледны были их лица, очи долу опущены. Страшились они великокняжеского гнева, вспоминая про дерзости своего буйного города.

Молча принял великий князь благословение от архиепископа. Хотел владыка просительное слово начать, но не дозволил князь Александр Ярославич – сам повел речь к своим ослушникам.

– Ты, владыка и предстатель Святой Софии! Вы-чины духовные и мирские! Внимайте слову моему великокняжескому. Тяжкую поруку нанесли вы нашей княжеской чести. Забыли вы все труды мои бранные, коими цел и силен стоял Великий Новгород. И за те вины, по моей власти великокняжеской, волен я вас покарать, волен город ваш на копье взять, вольностей вас лишить на веки вечные…

Святой князь Александр Невский. Художник Михаил Нестеров. 1894~1894

Суров был голос князя Александра Ярославича. Стоял великий князь, выпрямившись во весь свой рост богатырский, силой и властью сверкали его очи пламенные.

И в трепете упали на колени послы.

– Но смягчилось сердце мое, – говорил далее великий князь, – и умерил я правый гнев свой… Не зрю меж вами посадника вашего Анания? Где он? Чует вину свою?..

– Княже великий, – ответил владыка Далмат. – Занемог посадник Ананий от скорби и страха великого. Предается он на волю твою.

– Внимайте же воле моей. Не быть Ананье посадником в Новгороде. Не умел он властью своей пресечь злой умысел, недостоин он отныне и власть на себе держать. Коли сменит Великий Новгород посадника, отпущу все вины ваши.

Радостно засветились очи новгородцев, не ждали они столь малой кары.

– Да будет по воле твоей, князь! – сказал владыка.

Так милостиво обошелся великий князь Александр

Невский с мятежным Новгородом.

В. Петрович

Александр Невский

Великий князь Владимирский Дмитрий Иванович Донской 1350–1389

Старший сын великого князя Ивана Ивановича Красного от второй его супруги Александры. Дмитрий родился 12 октября 1350 года. По смерти отца своего в 1359 году они с братом Иваном (умер в 1364 году) остались малолетними.

Русские князья в 1360 году поехали в Золотую Орду хлопотать о великом княжении. Хан Науруз (Наурус) дал ярлык на Владимирский великокняжеский стол князю Дмитрию Константиновичу.

Малолетний Дмитрий был в Орде в 1361 году, а может быть, и ранее. Вскоре в Орде произошли «замятии». Хан Науруз был убит, явились два хана: в Орде – Мурат, за Волгой – Авдул, управляемый темником Мамаем. К Мурату поехали поверенные великого князя Дмитрия Константиновича, уже севшего на стол во Владимире, и князя Московского Дмитрия Ивановича, за которого, конечно, действовали бояре. Мурат дал ярлык князю Московскому. Дмитрий Константинович не уступал великого княжения и лишь под давлением силы вынужден был бежать из Владимира. ...