Чарльз Шиэн-Майлс Просто не забывай дышать

Глава 1

Разбитые сердца и Кофейные кружки (Алекс)

Я залезаю в машину моей матери, забывая кружку с кофе на крыше автомобиля. Я думаю о том, что сегодня будет тяжелый день. Кружка, подарок от Дилана, слетает с автомобиля и разбивается на миллион частей. Я ахаю, когда вижу в зеркало заднего вида как, словно в замедленной съемке, кружка падает на дорогу, разбрызгивая мой кофе и маленькие фарфоровые кусочки.

Мои глаза наполняются болезненными слезами. Даже если прошло шесть месяцев с тех пор, как мы говорили, с тех пор, как он разбил моё сердце и заблокировал все контакты, игнорируя мои письма, всё равно мне было больно. Я поворачиваюсь и делаю глубокий вдох. Дилан купил кружку у продавца в Иерусалиме, который сделал её с фотографией нас обоих, держащихся друг за друга, когда мы стояли по пояс в Средиземном море. На фотографии у нас удивительно пустое выражение лиц, мы смотрим друг другу в глаза. Оглядываясь назад, я чувствую себя так, будто была под наркотиками.

Конечно, Келли на протяжении шести месяцев говорила мне выкинуть кружку. Время двигаться дальше. Пора забыть Дилана.

Я глубоко вздыхаю. Келли права. Да, у нас были проблемы. Да, я напилась и сказала то, что не хотела говорить. Но нет ничего непростительного. Уж точно не его исчезновение.

Я смотрю в зеркало и быстро поправляю макияж, затем паркую машину. Через два дня я лечу в Нью-Йорк, на второй год обучения и я, чёрт побери, получу новую кружку.

Новая кофейная кружка. Что-то, что будет не из моего прошлого. Келли гордилась бы мной.

Я начинаю парковаться, и мой телефон выбирает именно этот момент, чтобы зазвонить. Не в силах проигнорировать его, я поднимаю трубку.

— Алло?

— Это Александра Томпсон?

— Да, это Алекс, — говорю я.

— Здравствуйте. Это Сандра Барнхард из офиса финансовой поддержки.

— О, — отвечаю я напряжённо. Со школьных дней я не хотела получать звонки от некоторых людей, и этот звонок был в начале списка. — Эм…чем я могу вам помочь?

— Я боюсь, у меня плохие новости. Профессор Аллан собирается в отпуск, поэтому ваша работа в исследованиях отменена.

Бессрочный отпуск? Я думала, профессор Аллан собирается в реабилитационную клинику. Я была уверена, что она была под кайфом в мой первый день. Неважно.

— Так…что это значит?

— Ну… есть хорошая новость, мы дадим вам новое назначение.

Я минуту жду продолжения.

— Эм…может вы могли бы сказать мне, что за назначение?

Сандра Барнхард из офиса финансовой поддержки кашляет, явно смутившись.

— Вы понимаете, всё произошло в последнюю минуту. Но есть местный автор, который просил в помощь двух младших ассистентов. Вы будете работать на него.

— Понимаю. Ну, по крайней мере, это звучит интересно.

— Надеюсь, — говорит она. — Вы готовы вернуться в кампус?

— Нет, я в Сан-Франциско. Я прилечу через день.

— Тогда ладно. Зайдите ко мне, когда вернётесь, я дам вам информацию о вашем назначении.

— Здорово, — говорю я. — Увидимся через пару дней.

Хорошо. Должна признать, это звучит интересно. Местный автор. Что это на самом деле значит? Неважно, это, должно быть, интереснее, чем записывать файлы для профессора Аллана.

* * *

— Алекс!

Крик Келли доходит до ста двадцати пяти децибел, а шаги превышают человеческие. Это объясняется тем, что она подпрыгивает вверх и вниз, словно на тренажере «Кузнечик»^[1], прикреплённом к её ногам.

Она подскакивает ко мне и сжимает в крепких объятиях.

— О. Мой. Бог! — кричит она. — Это лето было скучным без тебя. Мы пойдём за напитками. Прямо сейчас.

Я моргаю, затем бормочу: — Я могу сначала занести свои сумки?

Я встала в пять утра, чтобы успеть на первый рейс в Сан-Франциско. Это означает, что я потеряла почти целый день: я приземлилась в четыре вечера в аэропорту Кеннеди. Затем долго ждала свой багаж, ждала такси. Я добралась до общежития в семь вечера.

— Да, конечно! — отвечает она. — Но мы потеряем много времени!

— Келли…

— Я так хочу рассказать тебе, что случилось с Джошем. Вчера он был здесь без рубашки, и…

— Келли.

— …у него новая татуировка. Она неплохая, но…

— Келли! — кричу я.

Она останавливается, словно я сунула ей в рот вилку.

— Пожалуйста, — говорю я. — Я была в дороге с пяти утра.

— Ты не должна кричать на меня, — говорит она.

— Прости. Просто…мы можем пойти куда-нибудь завтра? Или дай мне хотя бы пару часиков на сон? Я истощена и нуждаюсь в душе.

Она усмехается.

— Конечно. Короткий сон. Разумеется. Но потом мы пойдём гулять. Тебе нужно познакомиться с Брайаном.

Что?

— Кто такой Брайан?

— Боже мой, Алекс, ты слушаешь меня?

Она продолжает болтать, пока я затаскиваю сумки внутрь. Я люблю Келли. Но, боже мой, она может заткнуться на секунду? Я бросаю все сумки на пол, затем обхожу вокруг Келли. Моя кровать, которую я оставила перед отлётом, выглядит очень маняще. Я падаю на неё, чувствуя тяжесть во всем теле, утопая в болтовне Келли, даже не понимая смысла её слов. Стараюсь кивать в нужный момент, но медленно мир исчезает до огромного чёрного пятна. Последняя мысль, которую я помню, это было сожаление, что я разбила эту проклятую кружку.

* * *

Келли разбудила меня через час и затолкала в душ.

— Я не принимаю никаких протестов, — кричит она. — Пора вылечить тебя от мудака-бывшего.

Боже, словно она по объему застряла в MAX^[2].

Не хочу дать неверное представление о Келли. Да, она слишком много говорит. Она девушка, которой я никогда не была. Её сторона комнаты отвратительно розовая, украшенная постерами «Сумерек» и «Голодных игр», и она ведёт себя так, словно у неё больше опыта с парнями, чем у девушек с последней страницы «Village Voice»^[3].

Моя сторона заполнена книгами. По правде говоря, я вроде выродка, но я горжусь этим.

А Келли…она застенчива как чёрт, и комплексует, будучи общительной. Она бросается в центр вечеринки, танцует до упада, делает всё, что в её силах, чтобы вытащить меня из моей раковины.

Проблема в том, что иногда я не хочу выбираться.

Как только я выхожу из душа и надеваю пару чёрных узких джинсов и кофту, она выводит меня из дома. Где-то проходит вечеринка, и мы собираемся пойти на неё.

Плохая идея (Дилан)

Прийти сюда было плохой идеей.

Если бы я только мог вернуться назад…

Причина моих сожалений была, скорее всего, в том, что, будучи студентом Колумбийского университета^[4], Билли Нафтон дал мне попробовать пиво, когда мне было двенадцать. Билли был на год старше меня и, возможно, был бы плохим для меня примером, если бы мои родители не были хуже. Воздействие алкоголя для меня было маленькой загадкой, если смотреть со стороны.

Если смотреть изнутри…это другое дело.

Одно привело к другому, один напиток привёл к другому, и на шестнадцатый день рождения я бросил школу. Конечно, тогда отец уже оставил нас, а мама продавала всё. Если бы я не ходил в школу, то мог бы просто уйти. Она бы не вернула своего ребенка, как и мужа.

Несколько раз я спал в парке. Я устраивался на работу, терял её, получал ещё одну и терял её тоже. Чёрт, мама была права. Я вернулся и зарегистрировался в школу. Затем пошёл к ней домой. Она плакала, но позволила мне вернуться в квартиру.

Много всего прошло с тех пор, в том числе мне удалось взорвать нескольких мусульман в Афганистане. Но я говорю не об этом. Всё, что вы хотите знать, вы можете прочесть в газетах.

Но на бумаге никогда не пишут правду. Если вы действительно хотите узнать, что произошло, пройдите на свою кухню, возьмите горсть песка, закройте глаза и просуньте руку в мусоропровод, предварительно включив его. Это должно дать вам хорошее представление о том, что из себя предоставляет Афганистан.

Колумбийский университет имеет слабость к бросившим школу и ветеранам боевых действий. Теперь я здесь, в первый день занятий, напряжён до предела, потому что здесь же находится человек, которого я не хочу видеть, и, в тоже время, единственный человек, которого я хочу увидеть больше всего на свете.

Не думаю, что мог бы прожить в общежитиях с кучей восемнадцатилетних первокурсников, окончивших школу. Я на два года старше, но два года — это большая разница. Особенно, когда на ваших глазах убивали ваших друзей. Когда я вернулся в город, я познакомился со своими новыми соседями по комнате: Эйден, двадцатичетырёхлетний аспирант в области машиностроения, и Рон, который представился как «Рон Уайт. Химическое машиностроение», затем исчез где-то в своей комнате.

Превосходно.

И вот я хромаю по улице как старик, опираясь на свою трость, которая помогает мне удерживаться в вертикальном положении. Какой-то парень натыкается на меня, спеша на деловую встречу или к своей любовнице. Неважно куда он идёт, но он забывает про элементарную вежливость.

— Смотри, куда прёшь, идиот! — кричу я ему вслед.

Я едва перехожу улицу, когда загорается зелёный. Господи. Это унизительно. Большинство машин терпеливо ждёт, но таксист не из их числа. Я показываю ему палец и продолжаю идти.

Наконец-то. Где-то на третьем этаже этого здания располагается моё назначение.

Я прихожу раньше, но это к лучшему. С одной стороны, я уже несколько раз плутал и опоздал на два занятия. С другой стороны, сейчас мне нельзя опаздывать, если я хочу быть в состоянии оплачивать колледж.

Лифт, сделанный ещё в девятнадцатом веке, прибыл на первый этаж, и я сел в него. Тогда как большинство учеников пользуются лестницей, я вынужден воспользоваться лифтом. Я ведь не хочу прибыть к месту назначения к закату.

Я терпеливо жду. Первый этаж. Второй этаж. Казалось, что лифту требуется пять минут на каждую остановку. Он, наконец, останавливается на третьем этаже, и я проталкиваюсь сквозь толпу людей, толпящихся в лифте.

Коридор переполнен. Господи. Потребуется много времени, чтобы привыкнуть к этому. Я осматриваюсь вокруг, пытаясь определить номера комнат. 324. 326. Хорошо. Я сориентировался. Поворачиваю в противоположную сторону в поисках комнаты 301.

Я нахожу её в тёмной части коридора. Здесь темно и горит только одна флуоресцентная лампа. Я тянусь к двери.

Закрыто. Проверяю телефон. На пятнадцать минут раньше. Хорошо, я могу с этим жить. Лучше, чем на пятнадцать минут позже. Медленно кладу сумку на пол и заставляю себя сесть на стул. Ногу пронзает боль, тихо выругиваюсь. Я кладу руку на стену и оседаю на стул.

Теперь единственное, что требуется — подняться. Я осторожно массирую мышцы выше правого колена. Врачи в больнице Уолтер Ритер сказали, что потребуется год на полное восстановление. Я хожу на физиотерапию три раза в неделю, принимаю много болеутоляющих и продолжаю ходить.

Я вздыхаю. Это долгий, напряжённый день. Мне интересно, должен ли я был остаться дома, ждать ещё год прежде, чем выходить на улицу. Доктор Кин сказал, что мне нужно ходить.

«Вы никогда не восстановитесь, если будете сидеть дома взаперти», — говорил он, но не о моей ноге. Доктор Кин — мой психиатр в Атланте.

Думаю, я знаю, что он имел в виду. Выделить день, час, минуту. Жить этим моментом. Просто сейчас. Затем следующим сейчас. Я достаю книгу в разорванной мягкой обложке, которую Робертс одолжил мне прежде, чем его убили. «Противостояние» Стивена Кинга^[5].

Это лучшая книга из всех, говорил Робертс.

Не уверен, что это было так, но, должен согласиться, книга довольно хороша. Я был погружен в чтение, когда услышал шаги. Цокот…девушка, носившая каблуки или что-то в этом духе. Я заставляю себя не смотреть вверх. Я не хочу ни с кем разговаривать. Чувствую себя не очень вежливым. Я должен был следить за всем, что представляет опасность. Но сейчас задача была в том, чтобы не смотреть. В том, чтобы жить своей жизнью, как и все остальные. И все остальные не рассматривали приближающуюся девушку как источник опасности.

Что я могу сказать? Я ошибся.

— О мой Бог, — слышу я. Что-то внутри меня распознает этот голос и голос, и я поднимаю глаза. Моё лицо краснеет, когда я чувствую пульсацию на лбу.

Забыв о ноге, я вскакиваю. Падаю на колени, резкая боль пронзает правую ногу.

— Сукин сын! — бормочу я. Заставляю себя стоять более-менее прямо, затем опираюсь одной рукой на стену, а второй на свою трость, пытаясь поднять себя.

Девушка из моих кошмаров бросается вперёд и пытается помочь мне встать.

— Не трогай меня, — говорю я.

Она дёргается назад, словно я ударил её.

Наконец, я стою. Боль не уходит, я ужасно потею. Не смотрю на неё. Я не могу смотреть на неё.

— Дилан, — произносит она дрожащим голосом.

Я ворчу что-то в ответ. Не уверен что, но точно что-то некультурное.

— Что ты здесь делаешь? — спрашивает она.

Я, наконец, поднимаю голову. Чёрт, это было ошибкой. Её зелёные глаза, всегда ловившие меня, как гребаный водоворот, огромны. Слабый запах клубники кружит мне голову, её тело до сих пор притягивает внимание: миниатюрное, с изгибами бёдер, как всегда она словно фантазия.

— Я жду назначения, — отвечаю.

— Здесь? — спрашивает она.

Киваю.

— Изучение Исследований, — бормочу я.

Она начинает смеяться грустным смехом. Я слышал этот смех раньше.

— Ты, должно быть, разыгрываешь меня.

Ничего особенного не произошло (Алекс)

Я уже опаздывала, когда добралась до Здания Искусства и Науки, и побежала на третий этаж, зная, что придется долго ждать лифт. Я проверяю свой телефон. Три часа. Мне нужно уже быть там.

Я просматриваю номера комнат, пробираясь по темному коридору. Свет горит только в самом конце коридора. Комната 301, вот она. Около двери сидит студент, подперев кулаком голову и отвернувшись от меня. Он читает книгу.

Я задерживаю дыхание. Конечно, его волосы короче, чем у Дилана, руки мускулистее, и он загорелый. Этот парень похож на модель с обложки. Не то, чтобы я падала в обморок при взгляде на парней с большими бицепсами, но ведь девушка может просто посмотреть?

Подходя к нему, я чувствую, как сердце начинает сильнее стучать в груди. Потому что, чем ближе я подхожу, тем больше парень становится похож на Дилана. Но что он здесь делает? Дилан, который разбил мне сердце, исчез, будто его никогда и не существовало, удалил почту, закрыл страницу на Facebook. Дилан, который стёр себя из моей жизни из-за глупого разговора, которого не должно было быть.

Я медлю. Этого не может быть. Этого просто не может быть.

Он вздыхает и немного поворачивается. Я ахаю. Потому что парень, сидящий передо мной, был тем, кто разбил мне сердце. Тихо, я произнесла:

— О, мой Бог.

Он вскакивает на ноги. Вернее, пытается. Но падает на пол, его лицо искажает боль. Я почти кричу, когда он пытается подняться. Я двигаюсь к нему, и он говорит мне первые слова за шесть месяцев:

— Не трогай меня.

Ожидаемо. Я заталкиваю обратно боль, которая собиралась прорваться наружу.

Он выглядит по-другому. По-другому странно. Мы не виделись почти два года, с лета до последнего года в старшей школе. Его руки стали больше. Рукава его рубашки тройки выглядели так, словно вот-вот собираются лопнуть. Я полагаю, это всё из-за армии. Его глаза такие же пронизывающе синие. На секунду я встречаюсь с ним взглядом, потом отворачиваюсь. Я не хочу попасть в ловушку этих глаз. И, чёрт побери, как же он пахнет. Намёк на дым и свежий молотый кофе. Бывает, когда я захожу в нью-йоркское кафе, из-за запаха мне кажется, что он рядом. Иногда помнить так отстойно.

— Дилан, — говорю я. — Что ты здесь делаешь?

— Жду назначения.

— Здесь? — спрашиваю я. Это безумие.

Он пожимает плечами.

— Изучение Исследований.

Нет.

Не может быть.

— Подожди минутку… ты сказал, что ты теперь здесь учишься?

Он кивает

— Ты же был в армии, — говорю я.

Он пожимает плечами, отворачивается, затем указывает на трость.

— Из всех школ, которые ты мог бы выбрать, ты выбрал ту, где учусь я?

Гнев искажает его лицо.

— Я здесь не ради тебя, Алекс. Я здесь потому, что это лучшая школа, которую я могу себе позволить. Я здесь ради себя самого.

— Ты думаешь, что можешь просто объявиться, а я вернусь к тебе после того, как ты игнорировал меня шесть месяцев? После того, как ты стёр меня из своей жизни?

Он прищуривается, смотрит на меня. Его голос холоден, когда он говорит:

— На самом деле, я надеялся, что не столкнусь с тобой.

Я подавляю рыдание. Я не позволю ему так со мной обращаться.

— Ну, похоже, мы оба потерпели неудачу. Я здесь для работы над исследованиями.

Его глаза расширяются.

— Ты будешь работать для Форрестера?

— Он местный автор?

Он кивает.

— Боже, — говорю я. — Меня сейчас вырвет.

— Спасибо. Я тоже рад видеть тебя, Алекс.

Я почти кричу на него, когда веселый голос позвал нас.

— Привет! Вы мои новые научные сотрудники?

Трудно представить в этом смешно выглядевшем человеке автора с большой буквы. Он одет в твидовый пиджак с кожаными заплатками на локтях и вельветовые штаны. Ему не могло быть больше тридцати пяти лет, но он носил очки для чтения, болтающиеся на середине его носа.

— Привет, — говорит он. — Я Макс Форрестер.

— Алекс Томпсон, — говорю я и смотрю на Дилана. Он уставился на меня.

— Дилан Пэриш, — говорит он.

— Входите, Алекс и Дилан. Простите за опоздание. Иногда я погружаюсь в искусство и забываю о времени.

Форрестер был позади меня, открывая дверь. Я закатила глаза. Забылся в искусстве. Вы могли бы почувствовать запах виски с расстояния в пятнадцать метров. Пахнет так, словно он зашел в ближайший бар.

Дилан махнул, чтобы я шла вперед. Он тяжело опирается на свою трость. Что с ним случилось? Я следую за Форрестером, Дилан, хромая, следует за мной.

— Садитесь же. Могу я предложить вам чаю? Воды? Или чего-нибудь более… бодрящего?

— Нет, спасибо, — говорит Дилан, когда он садится на своё место. Он прислоняет трость к стене. Выражение его лица непроницаемо.

— Воды, пожалуйста, — говорю я, стараясь противоречить ему.

Форрестер заполняет маленький стакан водой из раковины и отдаёт мне. Мои глаза сужаются, когда я осматриваю стекло. Оно грязное. Иу. И что-то жирное плавает на поверхности воды.

Я делаю вид, что выпила глоток, а затем поставила его на стол.

— Ну, приступим к делу, — сказал Форрестер. — Вы знаете друг друга?

— Нет, — отвечаю я.

В этот же момент Дилан говорит:

— Да.

Форрестеру понравилось это. Улыбка озаряет его лицо, он говорит:

— Уверен, даже есть история.

— Вы ошибаетесь, — отвечаю я и гляжу на Дилана. — Ничего значительного.

Дилан моргает и бросает на меня взгляд.

Хорошо. Часть меня хотела причинить ему боль, какую он причинил мне.

Форрестер медленно произносит:

— Надеюсь, это не будет проблемой.

— Нет, не будет, — говорю я.

— Нет, сэр, — голос Дилана звучит прохладно.

— Тогда, — говорит Форрестер, — это радует. Давайте я расскажу, что вы будете делать. Я здесь уже год и все это время работаю над романом. Историческая литература, основанная на беспорядках в Нью-Йорке во время гражданской войны. Вы знакомы с ними?

Я качаю головой, но Дилан говорит:

— Да, грустная история, в которой некоторые подверглись суду Линча.

Форрестер с энтузиазмом кивает.

— Верно. Мисс Томас, история такова. В июле 1863 года в городе была серия беспорядков. В основном протестовали бедные и рабочие, потому что богатые могли купить освобождение от призыва. Протесты прошли плохо, затем дошло до насилия. Многие люди были убиты.

— Они сожгли приют, — говорит Дилан. Что за подхалим.

— Правильно, Дилан. Детский приют сгорел дотла. Десяток чёрных мужчин линчевали в ходе беспорядка.

— Так… — говорю я. — Что мы будем делать?

— Ну, видишь ли, у Колумбийского масса материала по этим беспорядкам. Большая часть первоисточники. Поскольку я работаю над рукописью, ваша работа просто помогать мне с некоторыми деталями. Исторические контексты, исходный материал, вся информация, которая мне нужна для правдивой истории.

— Это… невероятно, — говорит Дилан. — Не обижайтесь, доктор Форрестер, но это лучше, чем я ожидал от работы в исследованиях.

Господи. Это будет длинный год.

Глава 2

Я чувствую себя самозванцем (Дилан)

В последний раз, когда я видел Алекс… или, по крайней мере, её изображение по Skype, я взял свой компьютер и разбил его. Когда было достаточно темно, я вынес его из палатки и выпустил в него тридцать пуль. Излишне говорить, что это привлекло нежелательное внимание.

Сержант Колтон убедил командира части не подвергать меня суду. Однако меня отправили в казарму на тридцать дней. Мы были посреди глуши в Афганистане, у нас были дополнительные обязанности, которые не подвергались спору. Чаще всего мы наполняли мешки песком.

В любом случае, это не имеет особого значения, потому что на следующий день я был на пассажирском сиденье нашего Хаммера, пока мы ехали к бомбе, и мне после этого не нужен был компьютер. Я был ранен довольно сильно, а мой лучший друг убит.

Дело в том, что Алекс всегда вызывала во мне… гм, сильные эмоции, с первых дней, как я положил на неё глаз.

Мы встретились почти три года назад, в мой последний день в средних классах, и ее в младших. Откровенно говоря, она изменила мою жизнь так, что я не мог этого не оценить.

Но для того, чтобы это понять, нужно узнать, как мы туда попали. Как и в каждой истории, необходимо вернуться в самое начало. Я находился в Колумбийском, потому подорвался на бомбе, а подорвался на бомбе, потому что был добровольным пехотинцем, когда меня призвали в армию. А это случилось, когда она впервые со мной порвала. Запомните это. Для того чтобы объяснить всё, нужно вернуться к средней школе.

Я был паршивым студентом, но не дураком. Когда мама выгнала меня из дома, я должен был работать за минимальную зарплату, и дело дошло до того, что я мог оплачивать свое собственное жилье. Кроме того, я тусовался с… можно просто сказать, они не были выдающимися людьми человечества.

Так что я бросил пить. Бросил наркотики. Я до сих пор курю сигареты, но они мне не так необходимы. И я вернулся в среднюю школу. Проблема была в том, что я отставал, причем сильно. Когда я снова зарегистрировался в школе, я пошёл к директору и объяснил свою ситуацию.

Первый вопрос, который он мне задал:

— Где твои родители?

Я вздохнул.

— Я типа бездомный на данный момент, — ответил я. — Но это не постоянно. Послушайте… я не хочу вовлекать их в своё возвращение в школу. Думаю, мне нужно доказать маме, что я могу сделать это сам. Возможно, мне нужно доказать это и себе.

И он понял это. Поддерживал меня всё время и, к моему большому удивлению (и моей матери), я догнал остальных.

В конце года он позвал меня в свой офис.

— Слушай, — сказал он. — Я хочу рассказать тебе о программе, которая у нас есть. Каждый год город отправляет полдюжины учеников как часть национальной программы, чтобы они посетили несколько стран. Некоторый вид программы обмена. Ты выбран.

Я был в шоке. Я?

— Разве это не для умных учеников, которые не попадают в неприятности? — спросил я.

— Ты один из умнейших учеников, Дилан.

Я отметил, что он не раскрыл до конца намерения.

— Послушай, Дилан, все, что я хочу сказать это… что это чертова возможность получить образование. Я думаю, тебе следует ею воспользоваться.

— Хорошо, — сказал я, не достаточно убежденный. — Что мне делать?

— Напиши эссе. Вот форменный бланк. В эссе ты должен написать, почему нужно выбрать именно тебя.

Я взял бланк домой и прочитал несколько раз. Если честно, я был в ужасе. Серьёзно. Я из семьи рабочих, с пьяницей отцом, и такой же матерью, и, по правде говоря, я был испорченным. Я не мог конкурировать с учениками, у которых средний балл 4,0. Но я написал эссе.

О взрослении с пьяницами и самостоятельной жизни.

Написал о своем возвращении в школу, и как догнал свой класс.

Написал о важности образования с точки зрения человека, который не хочет работать на глупых неквалифицированных работах с минимальной зарплатой, на которую можно обеспечить себя только едой.

И знаете что? Каким-то образом меня приняли в программу. Я знал, что был выбран из полдюжины детей Атланты, которые едут в Израиль на два месяца.

И так я встретил Алекс.

Я увидел её впервые перед тем, как мы уехали в Израиль. Думаю, нас было около сорока человек в большой комнате в Хантер-колледже на Стейнет-Айленд. Она выделялась среди всех и с первого взгляда отпечаталась в моей голове. Длинные волосы каштанового цвета в прямом проборе, скользящие по спине. Зеленые глаза, поймавшие меня с другого конца комнаты. Слегка смуглая кожа, полные губы. Я не преувеличиваю, когда говорю, что она была самой красивой девушкой, которую я когда-либо видел. Она была из моей команды, но я даже не потрудился подойти к ней. Все из моей команды были старательными учениками, трудолюбивыми, которые надрывали задницу, чтобы принять участие в этой программе. Честно говоря, я чувствовал себя самозванцем.

Но это не мешало мне действовать. Когда мы сели в самолет в Тель-Авив на следующее утро, по счастливой случайности, изменившей мою жизнь, я сидел рядом с красивой зеленоглазой девушкой, которую видел накануне вечером.

— Привет, — сказал я. — Я Дилан.

— Алекс, — ответила она.

Алекс. Я мысленно повторил имя. Мне оно понравилось.

— Откуда ты, Алекс?

— Сан-Франциско, — сказала она.

— Серьезно? Ничего себе. Я из Атланты, штат Джорджия. Никогда не был на западе.

Она улыбнулась, и я сделал все, что было в моих силах, чтобы остаться незаинтересованным. Что было трудно, потому что её глаза были просто упоительными. Как напиться, только хорошо, без похмелья.

— Это моя первая поездка на восток на самом деле, — сказала она.

— Расскажи мне о себе, Алекс.

Она откинулась назад.

— Что тебя конкретно интересует?

— Позволь начать сначала. Я Дилан, и у меня ужасные навыки общения. Я хотел познакомиться с тобой, задавая дурацкие вопросы. Ну как?

Она засмеялась, и я почти умер.

— Скажу так, — сказала она. — Я задам вопрос. Затем задашь один ты. Затем снова я один. Понял? Они должны быть конкретными. И ты не можешь лгать.

Я старался выглядеть оскорбленным:

— Разве я похож на человека, способного солгать?

— Глупый, твои вопросы должны быть обо мне.

На этот раз я рассмеялся.

— Хорошо. Гм… ты из Сан-Франциско… ты когда-нибудь каталась на этих уличных машинах?

— Никогда, — сказала она. — Они для туристов.

— А, — сказал я. — Понимаю. Твоя очередь.

— Хорошо… хм-м-м… какой твой любимый предмет в школе?

Мне потребовалась секунда на обдумывание.

— Ну… наверно, драматургия, но я не затрагиваю другие факультативные занятия, — я должен был ответить «Английский». — Я люблю писать.

— Правда? А что ты пишешь?

— Это два вопроса. Моя очередь.

— Ох, — она усмехнулась. — Справедливо. Твоя очередь.

Я пытался придумать хороший вопрос, но это было тяжело. С одной стороны, она продолжала смотреть на меня. О, эти глаза! Плюс ко всему, я продолжал чувствовать запах клубники. Почему, чёрт возьми, она пахнет клубникой? Это её волосы? Как бы там ни было, это было мучительно. Эта девушка пугала меня до чертиков.

— Какое твое любимое воспоминание?

Она откинулась назад и задумалась, затем красивая огромная улыбка появилась на ее лице.

— Легко, — сказала она. — Когда мне было десять лет, мы жили в Москве. И мой отец взял меня на мой первый официальный прием. Это было… гламурно. Все мужчины и женщины были в бальных платьях и смокингах, а мама купила мне новое собственное платье. Когда начались танцы, мой отец взял меня и танцевал со мной.

— Москва? Святое дерьмо! Что ты там делала?

— Мой отец был на дипломатической службе. И нечестно, это уже два вопроса.

Ее отец был на дипломатической службе, сказала она небрежно. Святое дерьмо. Не моя лига.

— Прости. Ладно, с тебя два вопроса.

— Хорошо… Что пугает тебя больше всего на свете?

Я почти сказал «ты».

Я сделал глубокий вдох, а потом честно сказал:

— Закончить как мой отец. Он был пьяницей.

Ее лицо выражало печаль? Или жалость? Мне не нужна жалость. Она сменила тему.

— Самое лучшее, что ты когда-либо делал? — спросила она.

— Самое лучшее? Хм… — мне нужно было время подумать. Я медленно размышлял над этим, а потом сказал: — Некоторое время я был бездомным. Бросил школу. Иногда я не знал, где буду спать. Однажды я ехал на Марте… это наше метро… вперёд и назад, пытаясь поспать в поездке, прежде чем они закрываются на ночь. Метро закрыли в два часа ночи, я застрял в центре и столкнулся с одной семьей. Они были такими же бездомными, как и я. Родители, двое детей. Отец потерял работу. А я работал, и у меня было немного денег. Я ходил к ним в Вэффи Хауз на ужин и отдавал свои деньги. Не так много, может, долларов двадцать. Они были так благодарны.

Я зажмурился. Те дети были подавлены. Подавлены потребностями, любовью их родителей, просто подавлены.

Алекс смотрит на меня так, будто я с Марса.

— Ты был бездомным? — спрашивает она очень тихо.

— Нет, это два вопроса. Моя очередь.

Я думаю, затем выпаливаю:

— Почему от тебя пахнет клубникой?

Она краснеет. О. Мой. Бог. Зачем я спросил?

Затем она говорит с застенчивой улыбкой на лице:

— Это мой шампунь. Я люблю клубнику. У меня блеск для губ тоже клубничный.

Теперь моя очередь волноваться. Мысли о ней и ее блеске для губ. Ее губы идеально изогнуты, нижняя губа слегка полнее. И, честно говоря, каждый раз, когда я смотрел на ее тело, мне хотелось к ней прикоснуться. Где-нибудь. Везде.

— Теперь я, — сказала она, обращаясь ко мне. У нее был озорной взгляд на лице. — У тебя есть девушка?

Колокольчики в виде сигнализации в моей голове.

— Гм… не совсем. Я видел девушку, но не думаю, что это серьезно.

Она улыбнулась.

Я улыбнулся.

— Что насчет тебя? — спросил я. — Есть парень?

— Как бы я встречаюсь с парнем, Майком. Я не знаю, серьезно ли это или нет.

Я сглотнул. У неё дома был Майк. У меня была Хейли. И эта поездка в любом случае продлится два месяца. Мой мозг говорит: «Держись подальше, Дилан!» Но давайте на чистоту. Я никогда не был умён.

Слёзы: Не. Позволяй. Этому. Случиться (Алекс)

Хорошо, слушайте, я не эмоциональная. Не королева драмы. Но Дилан большую часть времени был частью моей жизни. И сидеть с ним рядом в офисе доктора Форрестера было подобно пыткам.

Когда разобрались с назначением, мы встали, и стало неловко. Форрестер пожал нам руки. Я развернулась и ушла, не сказав ни слова, в то время как Дилан всё ещё пытался выяснить, как выбраться из своего кресла и взять себя в руки.

Я пошла прямо в службу финансовой поддержки.

Офис, конечно, был переполнен. Было начало года и люди хотели разобраться со своими финансами. Если у тебя есть проблема такого рода, ты должен прийти сюда и найти выход. Поэтому, когда я сказала, что хочу увидеть Сандру Барнхард, меня попросили занять очередь. И я ждала. И ждала. И ждала.

Наконец, она впустила меня в свой кабинет. Первое впечатление: она была измотана. Волосы свисали, бумаги были сложены на столе высокими стопками. Когда я вошла внутрь, она запивала таблетку тайленола^[6].

Плохой знак.

— Привет, что я могу для тебя сделать?

— Привет, я Алекс Томпсон. Мы говорили по телефону день назад. Меня назначили на исследования?

— Алекс, Алекс… Да, я помню.

Я ёрзаю на сидении.

— Эм… мне интересно, можно ли назначить меня ещё куда-нибудь? Куда угодно.

Она хмурится.

— Это может быть проблематично. Как правило, такое распределяется уже в начале лета. Если честно, Вам повезло, что вы получили хоть что-то. Контракт с мистером Форрестером не был подтвержден до прошлой недели, и поэтому у нас в последнюю минуту оказалось свободное место. В чём проблема?

О Боже. У меня действительно не было доводов. По крайней мере, не те, которые я могла объяснить. Меня назначили вместе с бывшим парнем. Да, это определенно нехорошо. Я пытаюсь придумать что-то и говорю:

— Я не уверена, что это подходящий вариант.

Она вздыхает.

— Я могу точно тебе сказать, что нет никаких других вариантов. Ты пятая ученица, которая просит её переназначить в другое место. Можно было бы поменяться с кем-то, повесить объявление на доску снаружи. Но я не могу тебе ничего обещать. Хотя ты можешь проверить это через две недели. Часто ученики отказываются в первые две недели. Что-то можно придумать.

Я киваю. Разочарованно. Это будет трудный год. Я не хотела застрять в паре с Диланом на целый год, на целый год! Это превратит замечательный колледж в мучение.

— Прости, что не смогла помочь, — говорит она.

Хорошо, я поняла намёк. Я была свободна. Благодарю её и выхожу из офиса. Я смогу выдержать несколько недель, а потом вернусь в офис и устроюсь мыть посуду или что-то такое же интересное.

Вернувшись на улицу, я направляюсь к общежитию.

Не собираюсь плакать. Я отказываюсь от этого.

Не. Позволяй. Этому. Случиться.

Я была так очарована и заинтригована Диланом. Я никогда не встречала никого, похожего на него. Моя жизнь была сосредоточена вокруг ученых. Я работала и работала чертовски усердно. Но также у меня была поддержка родителей и педагога по фортепиано, моих сестёр.

Мы жили в одном квартале от парка «Золотые Ворота»^[7] в замечательном старом доме с тех пор, как отец вернулся с дипломатической службы.

Дилан был другим. Господи, он был бездомным. Он не говорил о трудных моментах своей жизни. По крайней мере, когда мы впервые встретились. Мы были из разных миров. Но он был сильным. Он должен был быть таким, чтобы справиться с алкоголем и наркотиками, вернуться в школу по своему желанию и попасть в класс.

Я быстро влюбилась.

Мы провели двенадцать часов до нашего рейса в Тель-Авив разговаривая, в то время как большинство остальных учеников спало. Я помню глупую игру в вопросы, в которую мы играли до тех пор, пока не добрались до некоторых неудобных (например, у тебя есть девушка?). Мы сменили тему и начали обсуждать любимые книги. «Гарри Поттер». «Голодные игры». Мы оба ненавидели «Сумерки», но любили Китнисс Эвердин.

— Я люблю сильных героинь, — сказал он мне с усмешкой. Бог мой. Как кто-то столь милый, может быть таким идеальным?

Но он также был противоречив. Он страстно любил Хемингуэя, и мог забыться в разговоре о своей любимой книге «И восходит солнце»^[8]. Он был озадачен моим влечением к Милану Кандера^[9].

Обмен учениками произошел в Тель-Авиве в первые две ночи в общежитии. Мы посетили кучу информационных сессий, а затем отправились на большой официальный обед. Дилан выглядел смущенным на ужине. Я не думаю, что он часто бывал на таких мероприятиях. Потом нас отпустили в Старый город, Яффо^[10], который мы видели во время обхода в этот же день.

Мы сидели на пирсе, глядя на Средиземное море. Он курил, мы разговаривали. Я рассказала ему о моих сестрах (обо всех пяти), а он говорил о своих друзьях.

— Мы отчасти держимся друг за друга, — сказал он. — Группа драматичных вундеркиндов. Все дети, которые были изгоями в старшей школе. Но, ты знаешь, как это происходит? Неправильный человек спит с другим неправильным человеком и происходит драма.

Я засмеялась. Я ни с кем не спала, но знала всё о школьных драмах.

Я продолжала украдкой поглядывать на него, и я знала, что он делал то же самое. Его голубые глаза были невероятными, и у него были восхитительно длинные волосы, растущие свободными завитками. В какой-то момент я обнаружила, что борюсь с желанием запустить в них пальцы, что было бы не очень здорово и безопасно. Я сохраняла между нами сантиметр пространства, и если бы мы соприкоснулись, я бы набросилась на него. О Боже, это было невероятно.

Интересно, почему было так больно, когда мы расстались? Может потому, что мы влюбились так сильно и так быстро? Я абсолютно потерялась в нём.

Одно я знала наверняка. Я не позволю, чтобы это снова случилось.

Когда я возвращаюсь в комнату, там Келли. Она лежит на кровати, уткнувшись в потолок.

Я не уверена, что я когда-либо видела Келли неподвижной, кроме, возможно, сна.

— Келли, ты в порядке? — спрашиваю я.

Она плачет.

— Что случилось? — я кидаю сумку и бросаюсь к ней.

— Джош, — сказала она и разразилась новым приступом плача.

— О, дорогая, — говорю я, опускаясь на кровать рядом с ней.

— Ему нужно пространство. Он хочет «волочиться за женщинами», что бы это, черт возьми, не значило.

— Сукин сын, — говорю я. — Что за мудак.

Она снова разразилась слезами. Было ли со мной также прошлой осенью? Не удивительно, что она стала такой нетерпеливой. Я обняла её, не говоря ни слова.

Через несколько минут она прекращает плакать, и говорит:

— Так, гм, как прошел твой день? — она хихикает, но это не хорошее хихиканье. Больше похоже на то, что она собирается закатить истерику.

— Хорошо, — осторожно говорю я. — Дилан Пэриш вернулся из армии и приехал в Колумбию. И мы будем вместе работать на исследованиях.

Она садится.

— О, Боже мой, что? Ты, наверное, издеваешься? — возможно, соседи в трех кварталах от нас услышали её визг.

Я несчастно качаю головой.

— Это было ужасно неловко. И враждебно.

— Что он сказал?

Я зажмуриваюсь, стараясь контролировать слезы.

— Он сказал, что надеялся, мы не столкнемся.

Она хватает меня за руку.

— О, мой Бог. Я не думала, что можно ненавидеть его ещё больше, но я ненавижу. Пойдём. Прямо сейчас. И напьёмся.

Я киваю, потому что прямо сейчас это кажется самой хорошей идеей.

Основные правила (Дилан)

— Я думаю, нам нужно установить некоторые основные правила, — говорит она.

Это третий день занятий и первый день работы с доктором Форрестером. У него была огромная куча информации, книг, файлов, документов. Неорганизованный беспорядок. Нашим первым заданием было всё это упорядочить. Мы разделили между собой работу очень легко: я создавал базу данных, она сортировала материал и отдавала мне.

К сожалению, работать вместе трудно из-за того, что большую часть времени мы провели либо, глядя друг на друга, либо игнорируя.

— О чем ты говоришь? — спрашиваю я.

— Послушай, нравится нам это или нет, но мы будем работать вместе.

Я киваю. Я пытался добиться перевода на другое назначение, но не было свободных вариантов.

— Пойдём, выпьем кофе. Поговорим. Выясним, как мы сделаем это, не перегрызая друг другу глотки. ...