Гарт Никс Сабриэль

Посвящается моей семье и друзьям

Garth Nix

SABRIEL

Copyright © Garth Nix, 1995

All rights reserved

This edition is published by arrangement with Jill Grinberg Literary Management LLC, Aitken Alexander Associates Ltd. and The Van Lear Agency LLC

© C. Лихачева, перевод, 2017

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2017

Издательство АЗБУКА®

Пролог

По ту сторону Стены, в Анцельстьерре, в безоблачном небе сияло полуденное солнце, а здесь, в Древнем королевстве, всего-то в трех милях от Стены, клубились тучи и солнце уже садилось. Зарядил обложной дождь – даже лагерь разбить не успели, как ливень хлынул стеной.

Повитуха дернула плечом, поправляя сползающий плащ, и снова склонилась над лежащей женщиной. Дождевые капли падали с ее носа на запрокинутое вверх лицо незнакомки. Дыхание белым паром клубилось у губ повитухи, а вот ее подопечная, похоже, уже не дышала.

Повитуха вздохнула и медленно выпрямилась: этим одним-единственным движением было сказано все. Женщина, незадолго до этого прибившаяся к их лесному лагерю, умерла: она цеплялась за жизнь ровно столько, сколько было нужно, чтобы дать жизнь младенцу, лежащему теперь подле нее. Но едва повитуха взяла на руки жалкий комочек, крохотное тельце в свивальнике вздрогнуло – и застыло недвижно.

– И ребенок тоже? – спросил один из тех, кто стоял вокруг. На его лбу красовался только что нанесенный древесным пеплом знак Хартии. – Значит, в наречении нужды нет.

Его рука потянулась стереть знак со лба, но резко остановилась на полдороге: чьи-то бледные бескровные пальцы сомкнулись на его запястье и одним стремительным движением рванули руку вниз.

– Не бойтесь! – произнес невозмутимый голос. – Я не желаю вам зла.

Бледные пальцы разжались, говоривший ступил в круг света от костра. Люди неприветливо наблюдали за ним; руки, начавшие уже рисовать в воздухе знаки Хартии либо потянувшиеся к рукоятям мечей и тетивам, не расслабились.

Незнакомец шагнул к неподвижным телам и склонился над ними. Затем обернулся к собравшимся и откинул капюшон. Лицо его оказалось мертвенно-бледным – лицом человека, чьи пути пролегают вдали от солнечного света.

– Меня называют Абхорсен, – проговорил он, и от слов его толпа всколыхнулась, как будто он кинул громадный тяжелый камень в стоячую воду. – И нынче ночью наречение все-таки состоится.

Маг Хартии опустил взгляд на сверток в руках у повитухи:

– Абхорсен, ребенок мертв. Мы – странники, жизнь свою проживаем под открытым небом, и она зачастую сурова. Мы знакомы со смертью, милорд.

– Не так хорошо, как я, – отозвался Абхорсен с улыбкой: его белое, словно бумага, лицо пошло морщинками в уголках глаз, губы раздвинулись, обнажив столь же белые зубы. – И я говорю вам: ребенок еще не мертв.

Маг попытался выдержать взгляд Абхорсена, но дрогнул, отвел глаза и обернулся к остальным. Никто не двинулся, не подал знака, но вот наконец одна из женщин промолвила:

– Что ж… Это дело несложное. Отметь ребенка, Арренил. Мы перенесем лагерь к броду Леови. Догонишь нас, когда закончишь.

Маг Хартии согласно кивнул, и остальные разошлись сворачивать едва разбитый лагерь: им совсем не нравилось, что приходится сниматься с места, но еще меньше хотелось задерживаться рядом с Абхорсеном – это имя было одним из тайных невысказанных страхов.

Повитуха положила ребенка на землю и повернулась было уходить, но Абхорсен остановил ее:

– Подожди. Ты понадобишься.

Повитуха пригляделась к ребенку: это была девочка, и, кабы не ее неподвижность, могло показаться, что малютка просто спит. Женщина слыхала об Абхорсене, и если девочка все-таки выживет… Повитуха осторожно подняла сверточек и протянула его магу Хартии.

– Если Хартия не… – начал было тот, но Абхорсен взмахом бледной руки оборвал его на полуслове.

– Посмотрим, какова воля Хартии.

Мужчина вновь глянул на ребенка и вздохнул. Вытащил из мешочка склянку и, держа ее в воздетой руке, громко и нараспев прочел первые строки одной из Хартий – то самое заклинание, в котором перечислялось все, что живет и растет, или жило некогда, или вновь возродится, и связывающие их воедино узы. По мере того как он говорил, в склянке разгорался свет, пульсируя в лад с заклинанием. Но вот маг умолк. Он коснулся склянкой земли, затем знака, начерченного пеплом на лбу, и наконец опрокинул ее над ребенком.

Яркая вспышка озарила окрестный лес: светящаяся жидкость выплеснулась на детскую головку, и жрец воскликнул:

– Волей Хартии, что связует все сущее, нарекаем тебя…

Обычно в этот момент родители называли имя ребенка. Сейчас заговорил только Абхорсен и произнес:

– Сабриэль.

Едва имя прозвучало, как пепельный знак исчез со лба жреца и медленно проступил на лбу ребенка. Хартия приняла наречение.

– Но… но она же мертва! – воскликнул маг Хартии, опасливо ощупывая лоб, чтобы удостовериться, что пепла больше нет.

Ответа он не дождался: повитуха неотрывно глядела через костер на Абхорсена, а Абхорсен глядел… в никуда. В его глазах отражались пляшущие языки пламени, но он их не видел.

Вокруг него медленно заклубился стылый туман – и пополз к магу и к женщине. Те шарахнулись прочь и укрылись по ту сторону костра; им очень хотелось оказаться как можно дальше от этого места, но страх не позволял обратиться в бегство.

Он слышал детский плач. Это хорошо – если бы девочка уже ушла за Первые Врата, ее не удалось бы вернуть без более серьезных приготовлений, а дух ее неизбежно ослаб бы.

Течение было сильным, но он хорошо знал этот участок реки и обходил вброд омуты и водовороты, грозившие затянуть его на дно. Он уже чувствовал, как воды выпивают его дух, но воля его была сильна, так что забирали они лишь краски, но не сущность.

Он помешкал, прислушался: плач звучал все тише. Абхорсен вновь устремился вперед. Возможно, девочка уже у Врат и вот-вот пройдет сквозь них.

Первые Врата представляли собою завесу тумана с одним-единственным темным проемом, сквозь который во внешнее безмолвие утекала река. Абхорсен поспешил туда – и резко остановился. Девочка еще не прошла сквозь туман, но лишь потому, что ее схватили и подняли над водой. Там, воздвигшись над черной водой, обозначилась тень – темнее самих Врат.

Тень была выше Абхорсена на несколько футов, бледные болотные огни пылали на месте глаз; от нее исходил тошнотворный запах мертвечины – смрад, несущий с собой жар такой силы, что даже холод реки ощущался не так сильно.

Абхорсен медленно надвигался на тварь, не сводя глаз с ребенка, которого чудище небрежно придерживало на сгибе бесплотного локтя. Малютка спала, но беспокойным сном, ворочалась, тянулась к твари, ища материнскую грудь, а тень старалась держать руку с младенцем подальше от себя, точно маленькое тельце было раскаленным или жгуче-ядовитым.

Из нагрудного бандольера с колокольцами Абхорсен медленно достал один, серебряный, и уже изготовился позвонить в него. Но призрачная тварь подняла ребенка повыше и заговорила сухим, шуршащим голосом – точно змея ползла по гальке:

– Дух твоего духа, Абхорсен. Пока я ее держу, твои чары не имеют надо мной власти. А я, пожалуй, унесу ее за Врата, куда уже ушла ее мать.

Абхорсен нахмурился, узнав своего врага, и убрал колокольчик.

– У тебя новое обличье, Керригор. И с какой же стати ты очутился по эту сторону Первых Врат? У кого хватило глупости помочь тебе пробраться так далеко?

Керригор широко ухмыльнулся. В глотке его плясали языки пламени.

– Один из призывающих, дело обычное, – прокаркал он. – Но неумелый. Он так и не понял, что придется платить. Увы, его жизни мне недостало, чтобы пересечь последний рубеж. Но теперь на помощь подоспел ты.

– Я, сковавший тебя по ту сторону Седьмых Врат?

– Да, – прошелестел Керригор. – Что за ирония судьбы. Но если тебе нужен ребенок…

Он сделал вид, будто бросает младенца в реку, и от резкого толчка девочка проснулась. Она тут же расплакалась, ее крохотные пальчики дотянулись до призрачной плоти Керригора и вцепились в нее, точно в складки платья. Он вскрикнул, попытался высвободиться, но кулачки сжались крепко, и у Керригора не осталось выбора, кроме как приложить больше силы и отшвырнуть от себя ребенка. Девочка с пронзительным воплем шлепнулась в реку, поток тут же подхватил ее и понес, но Абхорсен, кинувшись вперед, выхватил дитя из воды и спас от жадных рук Керригора.

Шагнув назад, Абхорсен одной рукой вытащил серебряный колокольчик и качнул его туда-сюда: тот дважды звякнул. Звук был до странности приглушенным, но верным; чистый звон повис в воздухе – свежий, резкий, живой. Керригор дернулся, заслышав его, и опрокинулся навзничь в темноту Врат.

– Очень скоро какой-нибудь дурень снова призовет меня, и тогда… – воскликнул Керригор, но тут его затянуло под воду.

Река закружилась в водовороте, забулькала – и вновь потекла спокойно.

Абхорсен долго глядел на Врата, затем вздохнул, убрал колокольчик обратно в бандольер и перевел взгляд на младенца. Девочка смотрела на него темными, точь-в-точь как у него, глазами. А кожа ее уже утратила краски. Абхорсен опасливо накрыл ладонью печать на челе малышки и почувствовал под пальцами жар ее духа. Знак Хартии удержал жизнь девочки внутри тела – иначе река выпила бы ее досуха. Это ее живой дух опалил Керригора.

Девочка улыбнулась ему и загукала от удовольствия; Абхорсен почувствовал, как уголки его собственных губ приподнялись в улыбке. Все еще улыбаясь, он повернулся и побрел вброд вверх по реке – путь предстоял неблизкий, к Вратам, сквозь которые оба вернутся в живую плоть.

Малютка завопила за мгновение до того, как Абхорсен открыл глаза и увидел, что повитуха уже почти обежала затухающий костер, готовая подхватить девочку. На земле похрустывал иней, на носу Абхорсена повисли сосульки. Он смахнул их рукавом и склонился над ребенком – как любой встревоженный отец над новорожденным.

– Как она? – спросил Абхорсен, и повитуха потрясенно воззрилась на него: ведь мертвая девочка теперь во все горло заявляла о том, что жива, а лицо ее покрывала смертельная бледность под стать отцовской.

– Вы ж сами слышите, милорд, – отозвалась повитуха. – С ней все в порядке. Вот только холодновато здесь для нее…

Абхорсен сделал какой-то знак в сторону костра, произнес слово, и пламя с ревом ожило, иней тут же растаял, а дождевые капли с шипением испарились.

– До утра сойдет, – отозвался Абхорсен. – А потом я заберу ее к себе домой. Мне понадобится нянька. Пойдешь?

Повитуха замялась, оглянулась на мага Хартии, но тот по-прежнему переминался с ноги на ногу по ту сторону костра. Он упорно отказывался встречаться с ней взглядом, так что женщина снова опустила глаза на девчушку, оравшую во все горло у нее на руках.

– Ты… ты… – прошептала повитуха.

– Некромант? – докончил за нее Абхорсен. – Ну, в некотором роде. Я любил женщину, которая умерла здесь. Полюби она другого, осталась бы жива, но этого не случилось. Сабриэль – наша дочь. Ты разве не видишь, как мы похожи?

Повитуха глядела на него во все глаза. Абхорсен наклонился вперед, забрал у нее Сабриэль и, баюкая, прижал к груди. Малышка затихла и спустя секунду-другую уже спала.

– Да, – кивнула повитуха. – Я пойду с вами и позабочусь о Сабриэль. Но вам понадобится кормилица.

– И, полагаю, много чего еще, – задумчиво протянул Абхорсен. – Но мой дом не место для…

Маг Хартии откашлялся и обошел костер кругом.

– Если вы ищете человека, который малость сведущ в Хартии, – нерешительно пробормотал он, – я бы стал вашим слугой, ведь я своими глазами видел в вас ее воплощение, милорд. Вот только горько мне покидать моих товарищей по странствиям…

– Возможно, тебе и не придется, – усмехнулся Абхорсен, улыбаясь внезапно пришедшей в голову мысли. – Как думаешь, станет ли возражать ваша предводительница, если к ее отряду присоединятся еще двое? Ибо моя работа вынуждает меня скитаться из края в край, и нет такого уголка в королевстве, где не ступала бы моя нога.

– Ваша работа? – переспросил маг, слегка поежившись, хотя уже заметно потеплело.

– Да, – кивнул Абхорсен. – Я и впрямь некромант, но не обычного толка. В то время как другие адепты искусства воскрешают мертвых, я призван их упокоить. А тех, которые упокоиться не желают, я сковываю – или пытаюсь сковать. Я – Абхорсен… – Он вновь опустил глаза на младенца и добавил, сам себе удивляясь: – Отец Сабриэль.

Глава первая

Кролика сбило машиной минуту назад. Его розовые глазки остекленели, чистую белую шерстку запятнала кровь. Неестественно чистую, ведь крольчонок сбежал, как раз когда его мыли. От него все еще чуть уловимо пахло лавандовой водой.

Высокая, до странности бледная девушка склонилась над кроликом. Черные, как ночь, волосы, коротко подстриженные по моде, упали ей на лицо. На ней не было ни косметики, ни украшений, если не считать эмалевого значка школы на форменном темно-синем блейзере. По значку, длинной юбке, чулкам и неброским удобным туфлям в ней безошибочно угадывалась школьница. На плашке под значком значилось: «Сабриэль»; римская цифра VI и позолоченная корона свидетельствовали о том, что девушка учится в шестом классе и является старостой.

Кролик был мертв, никаких сомнений. Сабриэль подняла глаза, оглянулась назад, на мощенную кирпичом подъездную аллею, что, отходя от дороги, широким полукругом подводила к внушительным кованым воротам. Вывеска над воротами псевдоготическими буквами возвещала, что принадлежат они Уиверли-колледжу. Шрифтом более мелким уточнялось, что школа «основана в 1652 году для юных леди из благородных семейств».

Маленькая фигурка деловито перелезала через ограду, преловко уворачиваясь от острых зубцов, призванных воспрепятствовать упражнениям такого рода. Когда до земли осталось несколько футов, она спрыгнула вниз и бегом кинулась к месту событий: косички подпрыгивали на бегу, каблуки туфель стучали по кирпичной дороге. Пока разгонялась, она пригнула голову, но потом подняла-таки глаза, увидела Сабриэль и мертвого крольчонка – и пронзительно вскрикнула:

– Банни!

Сабриэль поморщилась, мгновение помешкала, опустилась на землю рядом с кроликом и бледной рукой тронула его между длинными ушами. Закрыла глаза. Лицо ее застыло и словно окаменело. Губы чуть приоткрылись, послышался легкий посвист – точно издалека донесся голос ветра. На кончиках ее пальцев заблестел иней; изморозь обозначилась на асфальте под ее ступнями и коленями.

Вторая девочка на бегу заметила, как Сабриэль резко качнулась над кроликом и едва не рухнула на дорогу, но в последний миг, взмахнув рукой, удержалась. Мгновением позже она, восстановив равновесие, обеими руками уже удерживала кролика – тот необъяснимым образом ожил, яркие глазки его заблестели; он снова рвался удрать – в точности как когда сбежал из ванны.

– Банни! – снова заверещала девочка помладше. Сабриэль поднялась на ноги, держа беглеца за шкирку. – Ох, Сабриэль, спасибо тебе! Когда я услышала, как машина резко затормозила, я уж подумала…

Она запнулась: Сабриэль передала ей крольчонка, и девочкины нетерпеливые руки тут же перепачкались в крови.

– С ним все в порядке, Джейсинта, – устало заверила Сабриэль. – Всего лишь царапина. Да она уже и затянулась.

Джейсинта внимательно осмотрела Банни и вновь подняла взгляд на Сабриэль. В ее глазах плескался страх.

– Там под кровью ничего нет, – пролепетала Джейсинта. – Что ты такое…

– Ровным счетом ничего, – отрезала Сабриэль. – Но может быть, ты расскажешь мне, что ты делаешь за пределами территории?

– Я за Банни гналась, – отозвалась Джейсинта. Глаза ее прояснились: жизнь вернулась в более привычное русло. – Понимаешь…

– Никаких оправданий, – отчеканила Сабриэль. – Вспомни, что миссис Амбрейд говорила на собрании в понедельник.

– Это не оправдание, – запротестовала Джейсинта. – Это веская причина.

– Тогда объясни это миссис Амбрейд.

– Ох, Сабриэль! Ты же меня не выдашь? Ты ведь знаешь, я всего лишь пыталась поймать Банни. Я бы в жизни не вышла…

Сабриэль шутливо вскинула руки, признавая поражение, и указала на ворота:

– Даю тебе три минуты: если за это время окажешься внутри, я тебя не видела. И на сей раз пройди через ворота. Их не запрут, пока я не вернусь.

Джейсинта просияла, крутнулась на месте и помчалась по аллее обратно, прижимая к груди Банни. Сабриэль дождалась, чтобы девочка оказалась по ту сторону ограды, и только тогда дала волю дрожи: согнувшись вдвое, она затряслась в ознобе. В минуту слабости она нарушила обещание, данное отцу и себе самой. Да, это всего-навсего крольчонок, и Джейсинта к нему так привязана… но к чему это все приведет? От возвращения кролика до возвращения человека всего один шаг.

А хуже всего то, как легко ей это удалось. Она поймала дух крольчонка у самого истока реки, вернула его, едва шевельнув пальцем в магическом жесте, и подлатала тельце простейшими символами Хартии, когда оба перешли от смерти к жизни. Ей не понадобились ни колокольцы, ни вообще какие бы то ни было инструменты некроманта. Только посвист да ее воля – их вполне хватило.

Смерть и посмертие для Сабриэль особой тайны не представляли. О чем она очень жалела.

Сабриэль доучивалась в Уиверли последний семестр – последние три недели, если быть точным. Она уже закончила курс: лучше всех сдала английский, равно как и музыку, заняла третье место по математике, седьмое по естествознанию, второе по боевым искусствам и четвертое по этикету. Играючи обошла всех в магии, но этого в ее аттестате не значилось. Магия действовала только в тех областях Анцельстьерра, что примыкали к Стене, обозначавшей границу Древнего королевства. А в землях более удаленных магия считалась чем-то недопустимым, если, конечно, вообще существовала. Приличные люди предпочитали о ней не говорить. Уиверли-колледж находился в каких-нибудь сорока милях от Стены, имел во всех отношениях превосходную репутацию, и в нем преподавали магию – тем, кто имел на это особое разрешение от родителей.

Именно поэтому отец Сабриэль и выбрал Уиверли, когда явился из Древнего королевства вместе с пятилетней девочкой подыскать для нее школу-пансион. Он заплатил вперед за весь первый год – заплатил серебряными денье Древнего королевства, которые отлично выдержали тайную проверку холодным железом. После того он навещал дочь дважды в год, на летнее и зимнее солнцестояние, каждый раз задерживался на несколько дней и всегда привозил еще серебра.

Понятное дело, директриса в Сабриэль души не чаяла. Тем более что девочка, в отличие от большинства других учениц, похоже, ничуть не расстраивалась из-за того, что отец навещает ее так редко. Как-то раз миссис Амбрейд спросила Сабриэль, не скучает ли та, и всерьез обеспокоилась: девочка заверила ее, что видится с отцом куда чаще, чем тот приезжает в школу. Миссис Амбрейд магию не преподавала и ничего не желала о ней знать сверх того приятного факта, что некоторые родители платят хорошие деньги за то, чтобы их дочерей обучали основам колдовства и чародейства.

Миссис Амбрейд ничуть не стремилась выяснять, как именно Сабриэль видится с отцом. А Сабриэль всегда с радостью ждала его неофициальных визитов и наблюдала за луной, сверяясь с переплетенным в кожу альманахом, где перечислялись фазы луны в обоих королевствах и приводились ценные сведения о смене сезонов, о приливах и прочих преходящих явлениях, что никогда не совпадают по времени по разные стороны Стены. Фантом Абхорсена всегда являлся на новолуние.

В такие ночи Сабриэль запиралась в своем кабинете для занятий (привилегия шестого класса: прежде ей приходилось тайком прокрадываться в библиотеку), ставила на огонь чайник, пила чай и почитывала книжку, пока не поднимался такой особый ветер – он задувал огонь, отключал электрический свет и громыхал ставнями, – по-видимому, все эти приготовления были необходимы для того, чтобы в свободном кресле появился мерцающий фантом ее отца.

В этом ноябре Сабриэль поджидала отца с особым нетерпением. Визит обещал стать последним, ведь школу она вот-вот покинет – и ей хотелось обсудить свое будущее. Миссис Амбрейд настаивала, чтобы Сабриэль поступала в университет, но это означало удалиться от Древнего королевства. Ее магия иссякнет, а отцовские визиты сведутся к приездам во плоти, да и те, скорее всего, станут еще более редкими. С другой стороны, в университете она будет рядом со своими подругами, с которыми прожила едва ли не всю жизнь: с теми самыми девочками, что поступили в школу одновременно с ней в возрасте пяти лет. Кроме того, круг ее общения значительно расширится – в особенности по части молодых людей, ведь в Уиверли-колледже этого ценного ресурса остро не хватало.

А что до утраты магии, то ведь и связь Сабриэль со смертью и мертвыми тоже ослабнет, – возможно, оно того стоит…

Размышляя обо всем этом, Сабриэль ждала – с книгой в руке, отставив чашку с недопитым чаем на подлокотник кресла. До полуночи оставалось всего ничего, но Абхорсен так и не появился. Сабриэль дважды сверилась с альманахом и даже открыла ставни и всмотрелась в небо сквозь подзорную трубу. Да, сегодня точно новолуние, но отца нет. Впервые в ее жизни отец не пришел, и девушка внезапно забеспокоилась.

Сабриэль редко задумывалась о том, на что похожа жизнь в Древнем королевстве, но сейчас в памяти воскресли старинные легенды и смутные воспоминания о тех временах, когда она жила там со Странниками. Абхорсен – могущественный чародей, и все-таки…

– Сабриэль! Сабриэль!

Пронзительный голос вторгся в ее мысли; тут же послышался торопливый стук, громыхнула ручка двери. Сабриэль вздохнула, поднялась с кресла, подхватила чашку и отодвинула засов.

На пороге стояла перепуганная девочка: в лице – ни кровинки, в трясущихся руках она комкала ночной чепец.

– Олвин! – воскликнула Сабриэль. – Что случилось? Сассен опять прихворнула?

– Нет, – всхлипнула девочка. – Я услышала за дверями башни какой-то шум, подумала, это Ребекка и Ила устроили полуночную пирушку, а меня не позвали, я и заглянула внутрь…

– Что?! – разом встревожилась Сабриэль.

Ночью наружных дверей не открывали, – еще бы, так близко к Древнему королевству!

– Прости, – плакала Олвин. – Я не хотела. Сама не знаю, как так вышло. И никакие это не Ребекка с Илой… там была черная тень, она попыталась войти. Я захлопнула дверь…

Сабриэль отшвырнула чашку и метнулась к выходу, оттолкнув Олвин. Уже из коридора она услышала, как позади нее вдребезги разбился фарфор, а Олвин в ужасе охнула при виде столь небрежного обращения с ценным сервизом. Не обращая ни на что внимания, Сабриэль бегом бросилась к открытой двери западного дортуара, хлопая по дороге по выключателям. Оттуда доносились пронзительные крики – с каждой секундой они звучали все громче, сливаясь в истерический хор. В дортуаре спали сорок девочек – по большей части первоклассницы, все – младше одиннадцати лет. Сабриэль вдохнула поглубже и переступила порог, сложив пальцы особым образом для наведения чар. Еще не оглядевшись толком, она ощутила присутствие смерти.

Дортуар был длинным и узким, с низким потолком и крохотными оконцами. Вдоль стен с обеих сторон рядами выстроились кровати и прикроватные тумбочки. Дверь в дальнем его конце выводила на лестницу Западной башни. Предполагалось, что она заперта изнутри и снаружи, но какой замок выстоит против сил Древнего королевства?

Дверь была открыта. В проеме маячила густо-черная тень, как если бы кто-нибудь вырезал похожую на человека фигуру из ночи, тщательно выбрав фрагмент без единой звезды. Безликая фигура ворочала головой туда-сюда: уж какими бы органами чувств она ни обладала, действовали они в очень ограниченных пределах. Что любопытно, в одной четырехпалой лапище незваный гость сжимал совершенно обыденного вида мешок: грубая дерюга резко контрастировала с нездешней плотью.

Руки Сабриэль задвигались в сложной последовательности жестов, рисуя символы Хартии, обозначающие сон, тишину и покой. Широким эффектным взмахом девушка указала на оба конца дортуара и начертила в воздухе один из главных знаков, все связующих воедино. В следующее мгновение все обитательницы комнаты разом умолкли и медленно опустились на постели.

Существо перестало мотать головой из стороны в сторону, сосредоточив внимание на Сабриэль. И медленно двинулось к ней – грузно поднимая одну ногу, выбрасывая ее вперед, на мгновение замирая и перебрасывая вторую чуть дальше первой. Это неуклюжее, шаткое передвижение по тонкому ковру сопровождалось жутковатым шарканьем. Чудовище проходило мимо кроватей, и над каждой электрический свет на миг вспыхивал и гас.

Сабриэль уронила руки и теперь буравила взглядом его туловище, пытаясь распознать, из чего незваный гость состоит. При ней не было никаких инструментов или орудий, но девушка поколебалась лишь краткий миг, прежде чем соскользнуть через границу в Смерть, по-прежнему не отрывая глаз от чужака.

Река заплескалась у ее ног, холодная, как всегда. Серые, лишенные тепла сумерки, по-прежнему тянулись до идеально ровного горизонта. Вдалеке слышался рокот Первых Врат. Теперь Сабриэль отчетливо видела истинный облик существа, не облеченный в ауру смерти, привнесенную им в мир живых. Оказалось, это обитатель Древнего королевства, отчасти антропоморфный, скорее обезьяна, чем человек, и явно разумный лишь отчасти. Но что-то тут было не так… Сабриэль ощутила страх, заметив черную нить, что выходила из спины существа и терялась в реке. Где-то за пределами Первых Врат или даже дальше этот «трос» находился в руках адепта. Пока нить цела, существо полностью под контролем хозяина, который может использовать его дух и чувства, как считает нужным.

Кто-то тормошил физическое тело Сабриэль; девушка неохотно переместилась обратно в мир живых. Накатила легкая тошнота: это теплая волна заструилась по вымороженной смертью плоти.

– Что это? – прозвучал спокойный голос у самого уха Сабриэль. Немолодой голос, подцвеченный могуществом Хартии. Принадлежал он мисс Гринвуд, школьной магистре.

– Это мертвый прислужник в обличье духа, – отозвалась Сабриэль, вновь сосредоточив все свое внимание на существе. Оно уже доковыляло до середины дортуара, по-прежнему упорно переставляя одну ногу за другой. – Лишенный свободы воли. Кто-то послал его обратно в мир живых. Им управляют из-за Первых Врат.

– Зачем оно здесь? – осведомилась магистра. Голос ее звучал ровно, но Сабриэль чувствовала, как в нем скапливаются символы Хартии и облекаются в форму на языке – символы, что способны вызвать молнию и пламя, разрушительные силы земли.

– Оно не обязательно враждебно и причинить вред пока не пыталось, – медленно проговорила Сабриэль, перебирая в уме разные вероятности.

Объяснять мисс Гринвуд чисто некромантические аспекты магии ей было не привыкать. Магистра преподавала магию Хартии, но некромантии в учебной программе не значилось вовсе. О некромантии Сабриэль узнала гораздо больше, чем ей хотелось, от отца… и от самой Смерти.

– Подождите минутку, не надо ничего делать. Я попробую поговорить с ним.

Холод вновь заплескался вокруг Сабриэль, вгрызаясь в плоть, река вспенилась у ее ног, готовая опрокинуть ее и унести прочь. Сабриэль напрягла волю – и холод стал всего лишь ощущением, ничуть не опасным, а течение приятно защекотало лодыжки.

Существо находилось от нее совсем близко, как и в мире живых. Сабриэль вытянула руки и хлопнула: резкий звук отозвался эхом куда более долгим, нежели в любом другом месте. Отзвук еще не успел угаснуть, когда Сабриэль просвистела несколько нот, и они тоже отдались эхом, нежным и звонким, а не резким, как хлопок в ладоши.

При этом звуке чудище дернулось, словно от боли, отшатнулось назад и заткнуло уши лапами. При этом оно выронило мешок. Сабриэль изумленно вздрогнула. До сих пор она мешка не замечала, возможно, потому, что не ждала его увидеть. Немногие неодушевленные предметы существовали в обоих мирах одновременно, в мире живых и мире мертвых.

Сабриэль удивилась еще сильнее, когда существо внезапно нагнулось и зашарило в воде руками в поисках мешка. Оно нашло потерю почти сразу же, но – не устояло на ногах. Мешок показался на поверхности, однако течение уже увлекло чудище под воду. Сабриэль облегченно выдохнула, глядя, как мешок скользит прочь, и тут же потрясенно открыла рот: над волной показалась голова и прокричала:

– Сабриэль! Это мой посланец! Возьми мешок! – Голос принадлежал Абхорсену.

Сабриэль кинулась вперед, лапища потянулась к ней, сжимая в пальцах горловину мешка. Девушка почти схватила его, но промахнулась и попыталась еще раз. Получилось! Мешок оказался в ее руках, а река захлестнула и потащила чудище ко дну. Сабриэль глядела ему вслед: рев Первых Врат внезапно усилился – как всегда, когда кто-нибудь минует водопады. Она развернулась и с трудом побрела назад против течения, к тому месту, где могла легко вернуться к жизни. Мешок оттягивал руку, в груди ощущалась свинцовая тяжесть. Если посланца и впрямь направлял Абхорсен, то сам он, должно быть, не в состоянии выйти в мир живых.

А это значит, что он либо мертв, либо угодил в ловушку, – некий мертвый, которому положено было бы миновать Последние Врата, удерживает Абхорсена в своей власти.

Снова волной накатила тошнота, Сабриэль рухнула на колени, сотрясаясь всем телом. Рука магистры легла ей на плечо, но все внимание девушки сосредоточилось на мешке в руках. Даже не оглядевшись толком, она знала, что незваного гостя больше нет. Его материальное воплощение исчезло из мира живых, как только дух миновал Первые Врата. Осталась только горстка могильной земли, утром ее выметут без следа.

– Что ты сделала? – спросила магистра.

Сабриэль запустила пальцы в волосы, стряхивая кристаллики льда прямо на мешок, лежащий у нее на коленях.

– Это существо принесло мне послание, – ответила она. – Я приняла его.

Она открыла мешок и заглянула внутрь. В ладонь ее легла рукоять меча; Сабриэль вытащила его как есть, в ножнах, и отложила в сторону. Ей не требовалось извлекать клинок на свет, чтобы увидеть символы Хартии, выгравированные вдоль лезвия, – тусклый изумруд в навершии и истертое, покрытое бронзой перекрестье были ей знакомы не хуже, чем обыденные школьные ножи и вилки. Это был меч Абхорсена.

Следующим Сабриэль достала кожаный бандольер – старый коричневый ремень шириной в ладонь, от которого всегда исходил легкий запах воска. На ремне крепились семь цилиндрических футляров, расположенных строго по размеру: самый маленький – с крохотную склянку, а седьмой – с небольшой кувшинчик. Бандольер был приспособлен для ношения на груди; футляры свешивались с него вниз. Сабриэль открыла самый маленький и вытащила миниатюрный серебряный колокольчик с темной, до блеска отполированной рукоятью красного дерева. Девушка держала его со всей осторожностью, но язычок чуть колыхнулся, и колокольчик издал высокую напевную ноту, которая продолжала звучать в голове даже после того, как звон стих.

– Отцовские инструменты, – прошептала Сабриэль. – Орудия некроманта.

– Но на колокольце начертаны знаки Хартии… и на рукояти тоже! – вмешалась магистра, завороженно разглядывая содержимое мешка. – Некромантия – это же Свободная магия, неподвластная Хартии…

– Отцовская магия была иной, – отрешенно пояснила Сабриэль, по-прежнему не сводя глаз с колокольчика на своей ладони, вспоминая эти же колокольцы в обветренных морщинистых руках отца. – Связующей, не воскрешающей. Он был верным слугой Хартии.

– Ты нас покидаешь, верно? – внезапно спросила магистра.

Сабриэль убрала колокольчик и поднялась на ноги, в одной руке держа меч, в другой – бандольер.

– Я только что увидала: оно в колокольчике отразилось. Ты уходила за Стену… – пояснила наставница.

– Да. В Древнее королевство, – промолвила Сабриэль. Только теперь она и сама осознала: надо идти. – С отцом что-то случилось… но я найду его… клянусь своей Хартией.

Она коснулась знака Хартии у себя на лбу: тот вспыхнул на краткий миг и тут же погас, словно его и не было. Магистра кивнула и поднесла руку к собственному лбу: сияющий символ внезапно затмил все приметы времени. Но вот свечение померкло – и вдоль обеих стен дортуара послышались шорохи, возня и тихие всхлипывания.

– Я закрою дверь и все объясню девочкам, – решительно объявила магистра. – А ты лучше ступай и… готовься к завтрашнему дню.

Сабриэль кивнула и вышла, пытаясь сосредоточиться на мыслях о сборах и дороге и не думать о том, что же случилось с отцом. С утра пораньше она возьмет экипаж до Бейна, ближайшего города, а оттуда на автобусе доедет до анцельстьеррской Внешней границы, что выходит на Стену. Если повезет, она окажется там вскорости после полудня…

Сабриэль строила планы, но мысли ее снова и снова возвращались к Абхорсену. Что такое могло случиться, чтобы он оказался в ловушке Смерти? И что она способна с этим поделать, даже если попадет в Древнее королевство?

Глава вторая

Внешняя граница Анцельстьерра тянулась от побережья до побережья вдоль Стены, где-то в полумиле от нее. Проволочное заграждение висело на ржавеющих стальных столбах, точно клубки червей, обозначая передовой рубеж в многоуровневой системе окопов и бетонных дотов. Многие из этих опорных пунктов были возведены для того, чтобы контролировать территорию позади, равно как и впереди них, и почти столько же колючей проволоки тянулось за окопами, защищая тыл.

На самом-то деле Внешняя граница куда успешнее не пускала обитателей Анцельстьерра в Древнее королевство, нежели перекрывала доступ тварям Древнего королевства на другую сторону. Существу достаточно могущественному, чтобы преодолеть Стену, обычно хватало магии принять обличье солдата или стать невидимым и просто идти куда вздумается, не считаясь с колючей проволокой, пулями, ручными гранатами и минами, которые, кстати, зачастую и не срабатывали, особенно когда ветер дул с севера, из Древнего королевства.

Поскольку на технику полагаться было нельзя, анцельстьеррские солдаты из гарнизона Внешней границы надевали кольчуги поверх формы цвета хаки, шлемы с наносниками и забралами и имели при себе давно устаревшие клинковые штыки в потертых ножнах. На спинах носили щиты, или, точнее, «баклеры металлические круглые, только для гарнизона Внешней границы»; стандартный защитный цвет формы затмевали яркие, многоцветные нашивки с обозначением подразделений, имен и прочего. На маскировку здесь давно махнули рукой.

Сабриэль проводила взглядом взвод молодых солдат, промаршировавший мимо автобуса. Туристы табуном пронеслись мимо нее к двери. Интересно, что эти военные думают о своей странной службе? Большинство из них наверняка выросли далеко на юге, где никакая магия не норовит просочиться через Стену, и после призыва заметно расширили свои представления о реальности. Сабриэль чувствовала, как в здешнем воздухе, словно электричество перед грозой, звенит магия – того и гляди проскочит разряд.

Сама Стена – за полосой голой земли, испещренной окопами и увитой колючей проволокой, – выглядела вполне обыденно, как типичное наследие Средневековья. Каменная, древняя, зубчатая, около сорока футов в высоту. Ничего примечательного – пока не осознаешь, что сохранилась она идеально. А те, кто умел видеть, различали в кладке текучие знаки Хартии: они непрестанно двигались, переплетались и скручивались, поворачивались, скользили и перестраивались внутри камней.

Но главное подтверждение того, что Внешняя граница была чем-то большим, чем обычная линия разграничения, просматривалось по ту сторону Стены. В Анцельстьерре было прохладно и ясно, сияло солнце, но Сабриэль видела, что за Стеной валом валит снег: снеговые тучи подступали к самой Стене и далее не шли, словно некий могучий погодный нож обрезал их на границе.

Сабриэль глядела на падающие хлопья и мысленно благодарила судьбу за свой альманах. Отпечатанные способом высокой печати буквы глубоко врезались в плотную льняную бумагу; между строк невесомо вились бесчисленные пояснения, добавленные от руки. В одной из пометок, вписанной корявым, явно не отцовским почерком напротив соответствующих календарей, уточнялось, какая погода ожидается в каждой из стран. Про Анцельстьерр говорилось: «Осень; с вероятностью прохладно». А про Древнее королевство: «Зима. Снег. Лыжи или снегоступы».

Последний из туристов уже мчался со всех ног к смотровой площадке. Хотя армия и правительство туристов не поощряли и никаких гостиниц в пределах двадцати миль от Стены не было, один автобус в день, так уж и быть, привозил сюда любопытствующих – дабы они полюбовались на Стену с башни, расположенной далеко позади приграничных укреплений. Но и эта поблажка зачастую отменялась, ведь когда ветер дул с севера, автобус необъяснимым образом ломался за несколько миль от башни и туристам приходилось сообща толкать его назад до самого Бейна, где автобус благополучно заводился сам и трогался с места – так же загадочно, как и глох.

Власти также делали скидку для немногих избранных, имеющих право путешествовать из Анцельстьерра в Древнее королевство, как выяснила Сабриэль, благополучно выбравшись из автобуса с рюкзаком, беговыми лыжами, палками и мечом и не уронив ничего из своего багажа. Рядом с автобусной остановкой красовалось огромное объявление.

ВОЕННОЕ КОМАНДОВАНИЕ

ВНЕШНЕЙ ГРАНИЦЫ

СЕВЕРНАЯ АРМЕЙСКАЯ ГРУППА

Несанкционированный выход за пределы зоны Внешней границы строго запрещен.

При попытке пересечь зону Внешней границы стреляем без предупреждения.

Путешественники, обладающие необходимыми полномочиями, обязаны обратиться в штаб командования Внешней границы.

ПОМНИТЕ: СТРЕЛЯЕМ БЕЗ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ

Сабриэль с интересом прочла надпись, и в груди у нее всколыхнулось и стало расти восторженное предвкушение. Древнее королевство она помнила очень смутно, через восприятие ребенка, но благодаря магии Хартии, разлитой в воздухе, в ней вспыхнуло ощущение тайны и чуда – ощущение чего-то куда более живого и настоящего, нежели заасфальтированный плац и красный предупредительный знак. А еще кружила голову свобода, которой так не хватало в Уиверли-колледже.

Но к волнующему ощущению чуда примешивался неотвязный ужас, страх за отца… в дрожь бросало при мысли о том, что с ним происходит… что, возможно, уже произошло.

Стрелка на объявлении, уточняющая, куда именно следует направиться путешественникам, обладающим необходимыми полномочиями, вроде бы указывала в направлении заасфальтированного плаца, обрамленного выкрашенными в белый цвет камнями и несколькими неказистыми деревянными строениями. Больше там толком ничего не было, разве что выходы траншей, которые зигзагами вели к двойной линии окопов, блиндажей и укреплений вдоль Стены.

Пока Сабриэль разглядывала укрепления, мелькнуло цветное пятно: несколько солдат выскочили из траншеи и направились к колючей проволоке. Вооружены они были, похоже, не винтовками, а копьями. Девушка поневоле задумалась, почему Внешняя граница оборудована с расчетом на современную войну, хотя люди, стерегущие ее, явно ожидают чего-то более средневекового. Тут ей вспомнился давний разговор с отцом: тот рассказывал, что Внешнюю границу спроектировали далеко на юге люди, отказывавшиеся признавать, что она хоть чем-то отличается от любого другого спорного рубежа. Еще около века тому назад со стороны Анцельстьерра здесь тоже тянулась стена. Невысокая, не стена даже, а утрамбованный земляной вал, но задачу свою он выполнял успешно.

Прокручивая в голове давнюю беседу, Сабриэль высмотрела небольшую изрытую насыпь посреди запустения колючей проволоки и догадалась: там-то и находилась некогда южная стена. Вглядевшись повнимательнее, девушка поняла: то, что она принимала за отдельные столбики между рядами проволочных заграждений, на самом деле что-то совсем иное. Эти высокие конструкции походили скорее на небольшие деревья с обрубленными ветками. Они выглядели очень знакомо, но вспомнить, что это, никак не удавалось.

Сабриэль все еще задумчиво рассматривала их, как вдруг у самого ее правого уха раздался громкий, не слишком приятный голос:

– Ну и что это вы тут делаете, а, мисс? Здесь слоняться запрещено. Либо вы ждете в автобусе, либо поднимаетесь на башню!

Сабриэль вздрогнула и стремительно развернулась; лыжи съехали в одну сторону, палки – в другую, так что лицо ее оказалось словно бы в обрамлении косого креста. Голос принадлежал дюжему, но совсем еще зеленому военнослужащему, чьи встопорщенные усики свидетельствовали больше о воинственности, чем о воинской доблести. На рукаве его красовались две золотистые нашивки, но ни кольчуги, ни шлема, как на других солдатах, на нем не было. Он так благоухал кремом для бритья и тальком и был настолько чист, лощен и самовлюблен, что Сабриэль тотчас же классифицировала его как прирожденного бюрократа, временно притворяющегося воином.

– Я – гражданка Древнего королевства, – негромко произнесла она, посмотрев прямо в раскрасневшееся возбужденное лицо особым взглядом, которому научила их мисс Прионти в рамках курса по этикету на четвертом году обучения для вразумления домашней прислуги низшего ранга. – Я туда возвращаюсь.

– Документы! – потребовал служака, преодолев минутное замешательство. – Древнего королевства!

Сабриэль улыбнулась ледяной улыбкой (тоже входившей в программу мисс Прионти) и чуть шевельнула кончиками пальцев в ритуальном жесте – то был знак выявления и обнаружения, делающий все сокрытое зримым. Пока двигались ее пальцы, она вызвала в мыслях нужный символ и соединила его с документами, лежащими во внутреннем кармане ее кожаной куртки. Обозначенные жестом и нарисованные в уме знаки слились, и бумаги легли ей в руку. Анцельстьеррский паспорт и в придачу к нему документ куда более редкий: командование Внешней границы Анцельстьерра выдавало его тем, кто имел доступ в обе страны, – переплетенное вручную удостоверение, отпечатанное в типографии на бумаге ручной выделки, с художественным портретом вместо фотографии и отпечатками больших пальцев рук и ног фиолетовыми чернилами.

Солдат заморгал, но молча принял протянутые бумаги. Небось, решил, это такой салонный фокус. А может, просто внимания не обратил. Может, здесь, вблизи Стены, магия Хартии – дело обычное.

Служака изучил документы – тщательно, но без особого интереса. Теперь Сабриэль не сомневалась, что он мелкая сошка. Вон как он щупает ее специальный паспорт – явно в жизни таких не видел. Из чистого озорства она принялась было ткать знак овладения или перехвата, чтобы выдернуть документы из его рук и вернуть в карман прежде, чем его поросячьи глазки успеют рассмотреть, что вообще происходит.

Но в ту же секунду девушка ощутила вспышку чужой магии Хартии по обе стороны от себя, а также и позади и услышала громыхание подбитых гвоздями сапог по асфальту. Сабриэль оторвалась от документов и завертела головой, волосы мазнули по лбу. Из окопов и бараков к ней бежали солдаты с клинковыми штыками в руках и винтовками на плече. На некоторых были значки магов Хартии. Пальцы их двигались, сплетая отражающие, ограждающие символы, что пригвоздили бы Сабриэль к месту и привязали к собственной тени. Грубая магия, но мощная.

Разум и руки Сабриэль инстинктивно принялись творить последовательность символов, способную изничтожить эти путы, но лыжи соскользнули вниз и ударили девушку по локтю. Она поморщилась от боли.

В этот момент один из военных вырвался вперед; солнечный свет ярко вспыхнул на серебряной звезде его шлема.

– Стоять! – заорал он. – Капрал, прочь от нее!

Капрал, не слышавший гудения магии, не видевший вспышек полусработанных знаков, оторвался от документов и изумленно раскрыл рот. Физиономия его исказилась от страха. Он выронил бумаги и неуклюже шагнул назад.

При виде его лица Сабриэль внезапно осознала, что значит использовать магию на Внешней границе, и замерла, гася в сознании полуначертанные знаки. Лыжи соскользнули еще ниже, на миг зацепились креплениями и все-таки, не удержавшись, с грохотом упали на землю. Солдаты кинулись вперед и за секунду-другую окружили девушку тесным кольцом, нацелив острия клинков ей в горло. Сабриэль разглядела на лезвиях серебряные прожилки и грубо нарисованные символы Хартии – и все поняла. Эти клинки предназначены убивать тех, кто уже мертв, – они сродни мечу, висящему у нее на поясе, пусть и сильно ему уступают.

Тот, что кричал, – офицер, как догадалась Сабриэль, – наклонился и подобрал ее паспорта. Бегло изучил их и перевел взгляд на девушку. Его светло-голубые глаза смотрели одновременно сурово и сочувственно: Сабриэль никак не могла сообразить, чем это выражение ей так знакомо, но тут вспомнила отца. В глазах Абхорсена, темно-карих, почти черных, читались сходные чувства.

Офицер закрыл паспорт, засунул его себе за пояс и двумя пальцами сдвинул шлем чуть назад, открыв знак Хартии: символ все еще светился остаточным отражающим заклинанием. Сабриэль опасливо подняла руку и, поскольку офицер не попытался ей помешать, двумя пальцами коснулась знака. Одновременно офицер наклонился вперед и дотронулся до ее собственного знака. Сабриэль почувствовала знакомый всплеск энергии: она словно провалилась в бездонную, полную звезд вселенную. Только вместо звезд здесь были символы Хартии, они кружились в великом танце без конца и начала, который вмещал в себя и описывал мир в движении. Сабриэль знала лишь малую часть этих знаков, но понимала танец и ощущала нетленную чистоту Хартии, омывающей ее со всех сторон.

– Знак Хартии незапятнан, – вслух объявил офицер, и оба убрали пальцы. – Это не тварь и не наваждение.

Солдаты отступили назад, убрали штыки в ножны и защелкнули предохранители.

Не двинулся только краснолицый капрал: он по-прежнему пялился на Сабриэль, словно не вполне понимая, что перед ним такое.

– Спектакль окончен, капрал, – объявил офицер. Теперь и взгляд его, и голос заметно посуровели. – Ступайте назад в казначейство. За время службы тут вы еще и не таких странностей насмотритесь: держитесь от них подальше, и, может быть, уцелеете!

– Итак, – проговорил он, вытаскивая документы из-за пояса и возвращая их девушке. – Вы – дочь Абхорсена. Я полковник Хорайс, командир небольшого подразделения в составе здешнего гарнизона – армейские предпочитают называть его разведчастью Северной Внешней границы, а все прочие зовут просто пограничными следопытами: это довольно-таки разношерстная компания анцельстьеррцев, которым удалось заполучить печать Хартии и какие-никакие познания в магии.

– Счастлива с вами познакомиться, сэр, – вышколенно отозвалась Сабриэль прежде, чем успела прикусить язык. Это прозвучало ужасно по-ученически, и бледные щеки девушки вспыхнули румянцем.

– Взаимно, – откликнулся полковник, нагибаясь. – Вы позволите помочь вам с лыжами?

– Будьте так добры, – промолвила Сабриэль, возвращаясь к привычной церемонности.

Полковник с легкостью подобрал лыжи с земли, аккуратно привязал к ним палки, заново защелкнул расстегнувшиеся крепления и подхватил весь этот ворох одной мускулистой рукой.

– Я так понимаю, вы намереваетесь пройти в Древнее королевство? – уточнил Хорайс, половчее перехватывая свою ношу, и указал на красный знак-указатель в дальнем конце плаца. – Нам надо будет отметиться в штабе Внешней границы: формальность, не более, много времени это не займет. Вас кто-нибудь… Абхорсен вас встретит?

При упоминании Абхорсена его голос чуть дрогнул, и эта заминка как-то не вязалась с его несокрушимой уверенностью. Сабриэль покосилась на офицера: тот на миг задержал взгляд на мече у нее на поясе и на нагрудном бандольере с колокольцами. Он явно узнал клинок Абхорсена, он понял, что это за колокольцы. Мало кому случалось в своей жизни встретить некроманта, но те, кому довелось, колокольцев уже не забудут.

– Вы… вы знакомы с моим отцом? – спросила Сабриэль. – Он прежде навещал меня дважды в год; надо думать, он пересекал границу именно здесь.

– Да, мы встречались и тогда, – отозвался Хорайс. Они уже шагали вдоль края плац-парада. – Но познакомился я с ним более двадцати лет назад, когда попал сюда еще младшим офицером. Странные были времена – очень, очень скверные и для меня, и для всех и каждого на границе.

Он вдруг резко затормозил – сапоги так и громыхнули – и снова пригляделся к колокольцам и к восковой белизне кожи Сабриэль, что составляла такой разительный контраст с ее волосами, иссиня-черными, как асфальт под ногами.

– Вы – некромантка, – без обиняков сказал Хорайс. – Так что вы наверняка все поймете. Здесь, в месте перехода, боев велось – не счесть. Очень много погибших. До того как эти идиоты на Юге передали все дела под начало верховного командования, пропускной пункт каждые десять лет переносили к следующим вратам в Стене. Но сорок лет назад какой-то… чинуша… постановил – больше никаких переносов. Нечего-де государственные средства разбазаривать. А единственный пропускной пункт будет, значит, здесь на веки вечные. И ничего, что со временем тут накопится такая высокая концентрация смерти, смешанной со Свободной магией, которая просачивается из-за Стены, что…

– Мертвое мертвым не останется, – негромко докончила Сабриэль.

– Точно. Когда я прибыл, неприятности только начинались. Трупам в земле не лежалось – что нашим, что существам из Древнего королевства. Солдаты, убитые днем раньше, разгуливали по плацу. Твари, уничтоженные при попытке пересечения границы, восставали из мертвых и причиняли еще больше вреда, нежели при жизни.

– И что же вы сделали? – спросила Сабриэль.

Она многое знала о том, как сковать и обуздать мертвое и окончательно ввергнуть в смерть, но не в таких масштабах. Однако сейчас никаких мертвых тварей поблизости не рыскало: Сабриэль всегда инстинктивно чувствовала грань между жизнью и смертью, а здесь, по ощущению, все было так же, как и в сорока милях отсюда, в Уиверли-колледже.

– Наши маги Хартии пытались справиться с бедой, но нет таких знаков, которые могли бы… сделать мертвое мертвым… есть только те, что уничтожают физическую оболочку. Иногда этого хватало, иногда – нет. Нам приходилось то и дело переводить временно военнослужащих в Бейн или даже дальше только для того, чтобы дать им возможность излечиться от, как изволили выражаться штабные, приступов массовой истерии или безумия.

Я в ту пору магом Хартии еще не был, но уже ходил с патрулями в Древнее королевство – понемногу набирался ума-разума. Во время одной из таких вылазок мы повстречали некоего человека: он сидел под камнем Хартии на вершине холма, откуда хорошо просматривались и Стена, и Внешняя граница.

Поскольку Внешняя граница его явно интересовала, старший офицер решил допросить его, а если окажется, что на нем искаженный знак Хартии или что это какое-нибудь порождение Свободной магии в обличье человека, то и убить. Но ничего подобного мы, разумеется, не сделали. Это был Абхорсен, и он как раз шел к нам, потому что прослышал про мертвецов.

Мы проводили его в штаб, он встретился с командующим гарнизоном. Не знаю, о чем уж они там договорились, но я так понимаю, Абхорсен взялся наложить оковы на мертвых, а взамен ему предоставлялось гражданство Анцельстьерра и право свободно миновать Стену. Во всяком случае, после того у Абхорсена совершенно точно было два паспорта. Как бы то ни было, в течение следующих нескольких месяцев он резал ветряные флейты – вы их сами видите среди проволоки…

– А! – воскликнула Сабриэль. – Я-то гадала, что это. Ветряные флейты… Это многое объясняет!

– Рад, что вам все понятно, – отозвался полковник. – Потому что сам я до сих пор не понимаю, что это за штуки такие. Во-первых, они не издают ни звука, с какой бы силой ветер ни дул. На них вырезаны знаки Хартии, которых я нигде и никогда не видел – ни прежде, ни впоследствии. Но когда он начал их устанавливать… по одной за ночь… мертвые просто-напросто постепенно исчезли, а новых не появилось.

К тому времени они дошли до дальнего конца плаца, где рядом с траншеей пламенел очередной предупредительный знак: «Штаб гарнизона Внешней границы. Позвоните и ожидайте часового».

Переносной телефонный аппарат и тут же колокольчик лишний раз подтверждали двойственный характер Внешней границы. Полковник Хорайс взялся за телефон, покрутил ручку, прислушался, поставил его на место. Нахмурившись, трижды резко позвонил в колокольчик.

– Ладно, неважно, – продолжал он, пока они ждали часового. – Главное – они работают. Так что мы Абхорсену бесконечно обязаны, а значит, его дочь здесь – почетная гостья.

– Боюсь, если бы вы знали, какие дурные вести я принесла, мне достался бы не почет, а крепкое словцо, – тихо произнесла Сабриэль. Она помолчала, – ей трудно было говорить об Абхорсене, на глаза тотчас же наворачивались слезы, – и быстро продолжила, чтобы поскорее с этим покончить. – Я возвращаюсь в Древнее королевство, чтобы… чтобы отыскать отца. С ним что-то случилось.

– Я надеялся, что его меч оказался в ваших руках по какой-нибудь другой причине, – признался Хорайс.

Он переложил лыжи на левое плечо, высвобождая правую руку, чтобы отдать честь в ответ на приветствие двух часовых, которые резво бежали по траншее; подбитые гвоздями сапоги звонко стучали по деревянному настилу.

– Сдается мне, все куда хуже, – добавила Сабриэль, вдохнув поглубже, чтобы не разрыдаться. – Он в плену Смерти… или… или даже мертв. И созданные им оковы того гляди рухнут.

– Ветряные флейты? – переспросил Хорайс, опуская лыжи на землю; его рука в приветственном салюте застыла на полпути. – И все мертвые разом воскреснут?

– Флейты играют песню, слышную только в Смерти, – объяснила Сабриэль, – и поддерживают оковы, наложенные Абхорсеном. Но скованные связаны с ним самим, и флейты теряют силу, если… Они потеряют силу, если Абхорсен сейчас среди мертвых. Больше они никого не удержат.

Глава третья

– Я не из тех, кто винит вестника, принесшего плохие новости, – промолвил Хорайс, передавая Сабриэль чашку чая; девушка устроилась на, по-видимому, единственном удобном стуле в блиндаже, где располагался штаб полковника, – но худших новостей я вот уже много лет не слышал.

– По крайней мере, я – живой вестник… и притом дружественный, – тихо промолвила Сабриэль.

Тревожась об отце, ни о чем другом она прежде не задумывалась. Теперь она начинала узнавать о нем больше и понимать, что он не просто ее отец; для других – самых разных – людей он тоже значит очень многое. Оказывается, простенькая картинка в ее памяти – как Абхорсен, уютно расположившись в кресле ее кабинета в Уиверли-колледже, болтает с ней об уроках, анцельстьеррской технологии, магии Хартии и некромантии – давала представление самое что ни на есть ограниченное, как портрет маслом, запечатлевший одну-единственную грань характера человека.

– А как скоро падут оковы Абхорсена? – спросил Хорайс, прерывая поток воспоминаний Сабриэль.

Образ отца, протянувшего руку к чашке с чаем в ее кабинете, растаял: настоящий чай выплеснулся из эмалированной кружки и обжег девушке пальцы.

– Ох! Простите. Я задумалась… как скоро что?

– Я про оковы, наложенные на мертвых, – терпеливо повторил полковник. – Как скоро оковы рухнут и мертвые обретут свободу? ...