LIUDPRANDO EPISCOPI CREMONENSIS

ANTAPODOSEOS

HISTORIA OTTONIS

RELATIO DE LEGATIONE CONSTANTINOPOLITANA

Серия «MEDIÆVALIA:

средневековые литературные памятники и источники» основана в 2005 г.

ЛИУТПРАНД КРЕМОНСКИЙ

АНТАПОДОСИС

КНИГА ОБ ОТТОНЕ

ОТЧЕТ О ПОСОЛЬСТВЕ В КОНСТАНТИНОПОЛЬ

Издание подготовил И. В. ДЬЯКОНОВ

Москва

«РУССКАЯ ПАНОРАМА» 2006

ББК 84(4Гем) 4 Л64

(обратно)

ВВЕДЕНИЕ

I. Жизнь

.

Будучи отпрыском знатной фамилии лангобардского происхождения, Лиутпранд (краткая форма его имени - Лиуцо) родился около 920 г. в неизвестном месте. Его отец отправился в 927 г. в качестве посла короля Гуго в Византию и умер вскоре после своего возвращения оттуда. Отчим его также был послом при византийском дворе в 942 г. Сам Лиутпранд еще ребенком был принят ко двору короля и приобрел его особое расположение. Несмотря на некоторые недостатки своего церковного образования, он избирает духовную карьеру и становится дьяконом церкви в Павии. Когда король Гуго был изгнан в 945 г. Беренгаром Иврейским, новый правитель взял дьякона в свою канцелярию и поручил ему в 949 г. посольство в Византию, расходы на которое должен был взять на себя его отчим. По неизвестным причинам Лиутпранд впал в немилость у Беренгара (короля с 950 г.) и бежал ко двору короля Оттона. Тот в скором времени одарил талантливого, высокообразованного и знающего свет клирика полным доверием¹ и пожаловал ему во время своего 2-го Итальянского похода (конец 961 г.) епископство Кремонское². В последующие годы епископ Кремоны принимал активное участие во многих политических событиях и дипломатических переговорах на итальянской земле (указания на события, связанные с его должностью епископа см. Josef Becker, Vorrede, S. IX-XII). Наряду с посольством в Рим (вместе с Отгером, еп. Шпейера) для избрания преемника папы Льва VIII летом 965 г. и участием в Равеннском соборе на Пасху 967 г. здесь прежде всего следует упомянуть о его участии в коронации императором на Рождество 967 г. Оттона И, ради которого он в качестве свата отправился в следующем году в Византию. Последнее достоверное известие о его пребывании в собственном епископстве относится к 15 и 20 апреля 970 г. Если же верить менее достоверному преданию (см. Josef Becker, Vorrede, S. XII, прим. 6), то Лиутпранд принял еще и участие в посольстве, которое отправилось в Византию во главе с Кёльнским архиепископом Геро за невестой императора Оттона II Феофано, но умер или по пути в Грецию, или вскоре после своего возвращения в первые месяцы 972 г. Уже 5 марта 973 г. в качестве епископа Кремоны документально засвидетельствован его преемник Ульрих (Monum. hist. patriae 13, Nr. 1298. 1300).

.

II. Труды Лиутпранда

«Антоподосис», главный труд Лиутпранда, и неоднороден и неокончен, что в значительной мере затрудняет как освещение истории его возникновения, так и объективную его оценку. К написанию своего труда его побудило общение с испанским епископом Эльвиры Рецемундом, который в качестве посла Кордовского халифа Абд-аль-Рахмана III находился в 956 г. при дворе Оттона I. По его просьбе Лиутпранд взялся во Франкфурте в 958 г. за написание «Gesta regum ас principum totias Euroрае»³ - задачу, которая превосходила как его знания, так и наклонности. Так, вне поля его зрения оказались и англосаксы, и всё западное Средиземноморье; только однажды (Ant. I, 15) коснулся он истории западных франков и, после задуманного как captatio benevolentiae высказывания о сарацинах во Фраксинете (Ant I, 1-4), он приводит еще, - причем без всякой внутренней связи, - лишь несколько отрывков из истории Византии и Италии. Вторая книга оканчивается смертью Беренгара I в 924 г. Третьей книге предшествует второе вступление, в котором вводится новое заглавие и поясняется, что Антаподосисом этот труд следует назвать потому, что задача его - служить «воздаянием» Беренгару и его супруге Вилле, причинившим столь много зла автору, изобразившему в нем все их позорные деяния, и одновременно доставить удовольствие тем, кто оказал ему благодеяния. Благодаря этому становится еще более ясным, насколько тесно подборка материала и его изложение связаны с самой личностью автора. Поэтому его исторический труд относится скорее к жанру мемуарной литературы. Правда, в третьей книге, которая доводит историю Бургундии, Италии и Византии до 935 г., это не столь заметно, ибо Лиутпранд при освещении это периода все еще пользуется сообщениями других людей, в чем сам признается в начале четвертой книги. Эта (4-я) книга поначалу продолжает историю Италии и только в 15-й главе обращается к истории Германии. С уверенностью можно предположить, что Лиутпранд излагает здесь официальную версию саксонского двора. В пятой книге опять излагаются события итальянской и византийской истории до 947 г. В шестой книге, - после того, как автор во введении еще раз сетует на судьбу, - он ставит на первый план свое посольство в Византию, но совершенно внезапно прерывает весьма обстоятельный рассказ. Несмотря на упоминание о коронации Оттона I императором (2 февраля 962 г.; Ant. VI, 4), работа не была продолжена далее. Вероятно, Лиутпранд намеревался довести историю Беренгара II по меньшей мере до его низложения и заключения в крепости Сан-Леон осенью 961 г., а затем, пользуясь случаем, привести причины, по которым он впал в немилость у Беренгара и его супруги и, обратившись к Оттону, поблагодарить его за оказанные им благодеяния, которые начались принятием его ко двору и завершились на тот момент возведением в сан епископа Кремоны.

.

Никто при подобных обстоятельствах не станет измерять историка Лиутпранда строгими мерками, которые применимы к исторической монографии и которые были достигнуты каролингской анналистикой. Несмотря на узость его кругозора, Лиутпранда постоянно ставят выше Видукинда. Кроме того, в глаза неоднократно бросается отсутствие точных хронологических указаний, так что определить временную последовательность приводимых им данных зачастую невозможно или, по крайней мере, датировка их спорна. Материал, без раскрытия внутренних взаимосвязей, распределен между 3-мя темами - историей Византии, Италии и Германии -и изложен в последовательности, схему которой привел Й. Беккер (Vorrede, S. XVIII). Подборка и подача материала весьма и весьма субъективна: приятная обстоятельность вместе с искусной риторикой, и в то же время частая злоба и ирония, приправленные неоднократными вставками греческих отрывков, многочисленными цитатами и стихотворениями собственного сочинения. Нельзя отделаться от впечатления, что автор заботился прежде всего о том, чтобы показать свое превосходное образование и злой язык, особенно в своем последнем произведении - отчете о посольстве.

Придворная школа в Павии и соборная в Милане - наиболее значительные центры образования Верхней Италии - дали молодому Лиутпранду наряду с духовным образованием также удивительное для его времени знание классической литературы. Цитаты и ссылки свидетельствуют о знакомстве Лиутпранда со следующими поэтами античности: Теренцием («Комедии», за исключением «Свекрови»), Лукрецием, Вергилием, Горацием (за исключением «Речей»), Овидием («Метаморфозы», «Фасты» и «Любовные элегии»), Сенекой («Федра»), Персием, Ювеналом, Марциалом, Пруденцием, Седулием («Пасхальные песни»), Катоном («Дистихи») и Кверолом («Комедии»). Из прозаиков ему были известны: Цицерон («Речи против Катилины», «В защиту Суллы», «Об ораторах», «Письма к друзьям», «Тускуланские беседы», «Лелий» и «Парадоксия»), Саллюстий, Плиний («Естественная история»), Светоний, Вегеций, Иероним, Августин, Боэций, Кассиодор, Иордан и Исидор. Известно, что Лиутпранд владел современным ему греческим языком и немного знал также древнегреческий. По разу цитирует он «Государство» Платона, «Галла» Лукиана и «Писание об Антихристе» Ипполита. Как кажется, знаком он был также с работами современных ему византийских историков (Köhler NA 8, 74 f.).

Можно предположить, что Лиутпранд своей работой над историческим произведением обратил на себя внимание Оттона I. Во всяком случае, при проведении своей итальянской политики тот задумал использовать дипломатический и публицистический талант епископа Кремонского. Как глава посольства Лиутпранд в 963 г. отправляется к папе Иоанну XII, который, однако, не только враждебно встретил послов императора, но и бежал из Рима. На соборе, который Оттон I созвал по этому поводу в церкви св. Петра 6 ноября 963 г., епископ Лиутпранд выступил в качестве рупора императора, ибо тот мог говорить только по-саксонски. Собор завершился низложением папы (4 декабря) и избранием в качестве его преемника протоскриниария Льва (Лев VIII). Лиутпранд не только сообщил об этом, но и дал, - вероятно, по поручению императора, - обзор всей итальянской политики от 960 г. до Латеранского собора 964 г., на котором Бенедикт V сложил с себя папское достоинство, в книге, которая дошла до нас оборванной на полуслове и без названия⁴. Хоть книга и начинается с очень грубых выпадов в адрес Беренгара и его сына Адальберта, в целом она носит объективный характер и, будучи стилистически обработана и украшена цитатами из Теренция, Горация и Ювенала, опирается, как кажется, на документальные материалы (Акты собора). Озаглавленная в средневековых библиотечных каталогах как «История Оттона», она, скорее всего, была написана Лиутпрандом в Германии после возвращения из Италии, но еще до смерти папы Льва VIII (март 965 г.),

.

В 969 г. Лиутпранд, вернувшись из окончившегося полным провалом посольства в Константинополь, дал отчет о нем обоим императорам Оттонам - отцу и сыну - и императрице Адельгейде, и, дабы отвлечь их внимание от неудачи своей миссии, привел множество подробностей и второстепенных деталей, с одной стороны, стремясь показать свою лояльность к императорскому дому, а с другой, -изобразить в неблагоприятном свете высокомерие греков, их привычки и, прежде всего, личность самого византийского императора. Поскольку Лиутпранд во время своего пребывания в Константинополе имел общение с кругами, враждебно настроенными по отношению к императору Никифору II Фоке, свобода его действий была сильно ограничена, а на обратном пути в Корфу за ним строго следили. В итоге вместо дипломатического отчета появился пасквиль, который показал автора - и как человека, и как в писателя - в наилучшем свете, но именно поэтому долгое время рассматривался как целиком недостоверный. Сегодня, исключив грубейшие искажения, ученые расположены дать работе скорее позитивную оценку благодаря обилию в ней драгоценнейших подробностей. Так, можно прочитать благоприятный отзыв Шлумберже в его монографии о Никифоре (Paris, 1890, S. 599), который в своем предисловии повторяет также Йозеф Беккер (стр. XXIII). Острогорский (Geschichte des byzantinischen Staates, 2 Aufl. - München, 1952, S. 172) говорит о высокодуховном памфлете неоценимого культурно-исторического значения. Мартин Линцель (Studien iiber Liudprand von Cremona, Eberings Historische Studien 233, 1933, S. 55) видит в произведении политический заказ, цель которого -подготовить общественное мнение в пользу возобновления войны с Восточным Римом, опять вспыхнувшей в Нижней Италии.

Оборванная в конце, работа дошла до нас в единственной, ныне утерянной Трирской рукописи, на основании которой была издана в Ингольштадте в 1600 г. Генрихом Канизием (вместе с «Хроникой» Виктора Тунненского и его продолжателя Иоанна Бикларского)⁵.

III. История текста

Труды Лиутпранда возникли или во время его досуга, как политического беженца при дворе Оттона I, или были написаны им по поручению императора для лиц императорского двора. Напрашивается мысль о том, что забота о сохранении и распространении его работ лежала в первую очередь на плечах лиц, близких к императорскому двору, тем более, когда известно, что епископ Ульрих Кремонский (преемник Лиутпранда), проводя в 984 г. ревизию книг и грамот в сокровищнице своей церкви, не нашел там никаких рукописей своего предшественника.

.

С другой стороны, Йозеф Беккер настойчиво подчеркивает тот факт, что старейшая и ближе всего стоящая к тексту оригинала рукопись из Фрейзинга (В), в которой хотят видеть даже сам оригинал, обладает очень многими особенностями в правописании, которые указывают на ее итальянское происхождение, причем у всех 3-х писцов (см. сопоставление Josef Becker, Textgeschichte⁶, S. 10 и сл.). Чтобы объяснить это, следует допустить, что или здесь сохранился первоначальный почерк самого Лиутпранда, или он пользовался при дворе Оттона I услугами итальянского писца. В Италии Лиутпранд был известен только хронисту из Фарфы, Григорию из Катины (Muratoriy Rer. Italic. Scriptores II 2, 415e) и «Хронике» Андреа Дандоло VIII, 10 (ebda. XII, 199 f.), что выглядит недостаточно убедительно для принятия версии ее итальянского происхождения.

Более древний след ведет на север от Альп, в Мец, где находилась очень старая, ныне утраченная рукопись, из которой происходят Excerpta Mettensia X века (Becker, Vorrede, S. XXV). Архиепископ Меца Дитрих (965-977 гг.), двоюродный брат императора Оттона I, мог получить ее из императорского двора еще при жизни Лиутпранда.

Прочие сохранившиеся рукописи представлены 3-мя, явно отличающимися друг от друга редакциями (которые, возможно, восходят к самому Лиутпранду; Becker, Vorrede, S. XXIX-XXXI), соответствующими 3-м различным ареалам распространения - Нижней Австрии (А), Баварии (В) и Лотарингии (С). Эти географические названия соответствуют расположению рукописей на исходе средневековья, но никак не исходному пункту их оригинала. Последовательность также не содержит указаний на качество рукописного класса для процесса формирования текста. Поскольку именно лотарингская группа (С), в которой пытались видеть родину оригинала, очень сильно была изменена посредством конъюнктур и произвольных текстовых изменений ради создания хорошо читаемого текста, ее следует отбросить.

В основе группы С возможно лежит ныне утерянная Трирская рукопись, к которой восходят Трирские эксцерпты (Excerpta Trevirensia) начала XII в. (Stadtbibliothek Trier 368). На Трир указывают также ныне утерянная рукопись, которая содержала в себе только «Отчет о посольстве», далее - оригинал сделанных в монастыре Оттерберг и находящихся ныне в Париже (Exc. Par., bibl. nat. lat. 5922, XII в.) эксцерптов и, наконец, ныне исчезнувшая рукопись монастыря Лаубах (Лоббес), которая в тамошнем библиотечном каталоге была обозначена под № 1049 г. и использована уже в «Житии» аббата Герхарда фон Бронь (MG SS 15,664, 38-65). Рукопись этой группы имели в своих руках также Фрутольф фон Михельсберг и Григорий из Катины. До нас дошли списки: С 1, Harleianus 3713 - в Британском музее, написанный, вероятно, в конце XII в. в Жамблу и, возможно, в соответствии с утерянным кодексом, который был известен Сигиберту (De scriptoribus ecclesiasticis, р. 418 ed. Miraeus. - Antwerpen, 1649); C 2, Bruxellensis 14923, написанный в то же время, вероятно, в Лаубахе и использованный Альбериком из Труа в Фонтене. Дочерней рукописью является Берлинский кодекс (Berlin, ms. lat. fol. 358) конца XII в., с 1627 г. находящейся в монастыре Хаутмонт (Камбрейский диоцез). Первое издание Вильгельма Петита (отпечатано Асцензием в 1514 г. в Париже) также восходит к оригиналу утерянной ныне рукописи этой группы.

.

Распространенная в Баварии форма текста В, которой Лиутпранд только после изготовления предназначенной для Меца копии придал окончательный вид, представлена Мюнхенско-Фрейзингенским кодексом (München, lat. 6388 = Prising. 188 = Cim. II. 2d), который считается лучшей текстовой основой. Кодекс состоит из двух соединенных между собой в XV в. рукописей: Лиутпранда (л. 1-85) и Регино (л. 86-198). Причем, «Хроника» Регино, очевидно, относится ко времени Фрейзингенского епископа Абрахама (957-993 гг.), ибо на листе 121 имеется его автограф. Вносил ли он какие-то дополнения в повествование Лиутпранда (из Италии или Трира) - точно сказать нельзя⁷. Фрейзингенская рукопись использовалась Отто Фрейзингенским и Рахевином. Уже в конце X - нач. XI вв. с нее были сделаны копии, а именно: Florenz, Laurentianus Asburnham 15 (кон. X в.) и Кодекс, приобретенный Тритемием для его монастыря в Спонхейме (нач. XI в.; совр. Brüssel, bibliotheque royale 9904). Более поздней копией (XVI в.) является Harleianus 3685, хранящаяся ныне в Британском музее, а прежде бывшая во владении Певтингера и иезуитского колледжа в Аугсбурге.

В третьей группе А объединены рукописи из нижнеавстрийских монастырей, однако текст весьма близок к Меттенским эксцерптам. Речь идет о следующих рукописях (при этом обе первые происходят из общего источника):

А 1, Wien 427 {hist. prof. 338). Рукопись относится к XII в. Состоит из 148 пергаментных листов, из которых листы 46-71 являются позднейшей вставкой. На листе 1-м содержится сообщение архиепископа Даймберта Пизанского о 1-м Крестовом походе; листы 2-41 содержат «Историю Иерусалимского похода» Рудберта; листы 13-71 - Хронологическую таблицу с 167 по 1160 гг., составленную Куспинианом; листы 72-125 - содержат «Хронику» Исидора Севильского; листы 125— 132 - «Деяния Карла» Эйнхарда; и, наконец, листы 132-148 - «Историю» Лиутпранда. В 1540 г. рукопись была подарена венским епископом Иоганном Фабером колледжу св. Николая.

А 2, Klosterneunburg741 (XII в.). Состоит из 202 пергаментных листов. Листы 2-41 занимает «Римская история» Евтропия; листы 42-71 - «История» Павла Дьякона; листы 71-82 - «Деяния Карла» Эйнхарда; листы 82-107 - Антаподосис Лиутпранда (I—III 37); и листы 108-202 - «Хроника» Регино.

Сюда относятся также рукописи Zwettl 299 (XII в.; 283 перг. листа) и Wien 400 (hist. prof. 178; XIII в.; 72 перг. листа)⁸.

А 3, Лондону Британский музей, Harleianus 2688 (XIII в.). На 16 исписанных в 2 колонки листах содержит Антаподосис I-V 18.

Данный перевод всех 3-х произведений Лиутпранда на русский язык является первым полным их переводом. Отдельные отрывки из них, правда, переводились еще до революции (см. Стасюлевич М. История средних веков в ее писателях и исследованиях новейших ученых. Т. 2. - Пг., 1915). Однако перевод Стасюлевича содержит большое количество неточностей и в наше время явно устарел. Перевод некоторых отрывков из «Антаподосиса» и «Отчета о посольстве» был предпринят также в 1970 г. Кузнецовой Т.И. (см. Средневековая латинская литература IV-IX вв. - М., 1970). Точность ее перевода по праву заслуживает высокой оценки.

.

Настоящий перевод «Антаподосиса» и «Книги об Оттоне» сделан по изданию: Liutprands von Cremona Werke // Quellen zur Geschichte der saechsischen Kaiserzeit. Ausgewaehlte Quellen zur deutschen Gechichte des Mittelalters. Bd. 8. - Darmstadt, 1977, и сверен с соответствующим немецким переводом. Перевод «Отчета о посольстве» сделан по изданию: Becker, Joseph. Die Werke Liutprands von Cremona. - Hannover 1915. Комментарии рассчитаны на широкий круг читателей и носят не текстологический, а скорее общеисторический характер.

IV. Важнейшие посвященные Лиутпранду монографии:

1. Josef Becker. Vorrede zur Schulausgabe. S. XXXVIII-XL.

2. W. Baum. Die politischen Anschauungen Liudprands von Cremona. Seine Stellung zum Kaisertum. Diss. - Berlin, 1936.

3. Fr. M. Fischer. Politiker um Otto d. Gr. 1938, S. 148-160.

4. FI. Jessen. Die Wirkungen der augustinischen Geschichtsphilosophie auf die Weltanschauung und Geschichtsschreibung Liudprands von Cremona. Diss. - Greifswald, 1921.

5. M. Lintzel Studien tiber Liudprand von Cremona (Eberings Histor. Studien 233). - Berlin, 1933,76 S. Inhalt: I. Zur Kritik der Historia Ottonis: Beziehungen zwischen der Historia und der Continuatio Reginonis. - Die Kritik des Continuator Reginonis an Liudprands Historia. II. Die Relatio de legatione Constantinopolitana. III. Liudprands Stellung zur Kaiserpolitik.

6. W.Schlesinger. Die Anfange der deutschen Königswahl, Zeitschr. d. Sav. Stiftg. f. Rechtsgeschichte German. Abtlg. 66,1948, 381-440 (darin S. 410 zu Antap. II 23).

АНТАПОДОСИС (или Воздаяние) в 6 книгах

Епископ в облачении для мессы. С миниатюры XII в.

ВО ИМЯ ОТЦА И СЫНА И СВЯТОГО ДУХА НАЧИНАЕТСЯ КНИГА «АНТАПОДОСЕОС», ТО ЕСТЬ ВОЗДАЯНИЯ КОРОЛЯМ И ПРАВИТЕЛЯМ ОДНОЙ ЧАСТИ ЕВРОПЫ, НАПИСАННАЯ ЛИУТПРАНДОМ, ДЬЯКОНОМ ТИЦИНСКОЙ ЦЕРКВИ, "EN ТΗ EXMAΛOΣIA ’AYTOŶ, ЕН ТИ ЕХМАЛОСИА АВТУ, ТО ЕСТЬ ВО ВРЕМЯ ПРЕБЫВАНИЯ ЕГО НА ЧУЖБИНЕ, И ПОСВЯЩЕННАЯ РЕЦЕМУНДУ, ЕПИСКОПУ ЛИБЕРРИТАНСКОЙ ЦЕРКВИ В ПРОВИНЦИИ ИСПАНИЯ

(обратно)

АНТАПОДОСИС КНИГА ПЕРВАЯ

НАЧИНАЕТСЯ ПЕРЕЧЕНЬ ГЛАВ ПЕРВОЙ КНИГИ

I. Пролог.

II. О крепости Фраксинет и ее местоположении.

III. Как сарацины прежде заняли Фраксинет.

IV. Как из-за вражды провансальцев сарацины были приглашены ими и опустошили Прованс.

V. О том, какой император правил тогда греками, какие короли - болгарами, баварами, франками, саксами, швабами, и кто был папой римским.

VI. Почему император Лев был назван Порфирогенет.

VII. О дворце «Порфире» и о том, кто его построил.

VIII. О происхождении Василия и о том, как император Михаил принял его во дворец.

IX. О болезни императора Михаила, о том, как Василий его убил и сам стал императором.

X. О том, как Василий увидел во сне Господа нашего Иисуса Христа, упрекавшего его за смерть Михаила, и об епитимьи, которую Василий совершил за это.

XI. О том, как император Лев был схвачен ночью своими людьми, не узнанный отдан под стражу и избит, как начальник тюрьмы его отпустил и как сам император наказал розгами тех, кто его не бил, наградив тех, кто его бил.

XII. О превосходной забаве, затеянной императором Львом, о спящих и о золотых монетах.

XIII. Почему король Арнульф сломал преграды и разрешил уйти венграм.

XIV. О Видо и Беренгаре, которые клятвенно заключили дружбу, но не сохранили ее и о том, какого рода дружбу сохранить нельзя.

XV. О том, как Беренгар был поставлен королем Италии после смерти Карла.

XV. О том, как Видо из-за вины своего стольника был отвергнут франками.

XVII. О возвращении Видо в Италию.

XVIII. О сражении между Видо и Беренгаром.

XIX. О втором сражении между ними и о бегстве Беренгара.

XX. О сыне Арнульфа Центебальде, которого он отправил в Италию на помощь Беренгару.

XXI. О том, как в лангобард убил в поединке баварца.

XXII. О короле Арнульфе, который пришел в Италию по приглашению Беренгара.

XXIII. О том, как Арнульф взял Бергамо и повесил графа Амвросия.

XXIV. О жителях Милана и Павии, которые пришли к Арнульфу.

XXV. О бегстве Видо из-за Арнульфа.

XXVI. Речь Арнульфа, призывающая к сражению.

XXVII. О том, как был взят «Город Льва».

XXVIII. О том, как Арнульф из-за папы Формоза приказал казнить многих римлян.

XXIX. Отчего возникла вражда между Формозом и римлянами.

XXX. О папе Сергии, который приказал вытащить Формоза из могилы и уже мертвого низложить.

XXXI. О теле Формоза, брошенном Сергием в реку, о том, как рыбаки его нашли и о том, как образа святых приветствовали его.

XXXII. О том, как Арнульф осадил крепость под названием Фирм и принял от жены Видо смертельный яд.

XXXIII. О злодействах, учиненных людьми Арнульфа.

XXXIV. О возвращении Арнульфа и преследовании его Видо.

XXXV. О том, как итальянцы не жаловали Арнульфа и о маркграфе Анскарии, который укрылся в Иврее.

XXXVI. О постыдной смерти короля Арнульфа.

XXXVII. О смерти короля Видо и избрании сына его Ламберта, ставшего теперь королем.

XXXVIII. Об изгнании Ламберта и возвращении Беренгара.

XXXIX. О графе Магинфреде, которого Ламберт казнил за его мятеж.

XL. О маркграфе Адальберте и графе Гильдебранде, которые пришли, чтобы сразиться с Ламбертом.

XLI. О том, как Ламберт ночью напал на Адальберта и Гильдебранда, перебил их воинов, а самих захватил живыми.

XLII. О том, как Ламберт, будучи в Маренго, был убит Гуго, сыном Магинфреда, из мести за своего отца.

XLIII. О том, как Беренгар после смерти Ламберта благополучно стал королем.

XLIV. Похвала королю Ламберту.

ЗАКАНЧИВАЕТСЯ ПЕРЕЧЕНЬ ГЛАВ

НАЧИНАЕТСЯ КНИГА ПЕРВАЯ

I. Достопочтенному и полному всякой святости господину Рецемунду, епископу Либерританской¹ церкви, от Лиутпранда, Тицинской² церкви не по заслугам своим левита, привет!

Два года я по недостатку таланта откладывал, дражайший отец, твою просьбу, в которой ты просил меня изложить деяния императоров и королей всей Европы, как человека, знакомого с ними лично³, а не понаслышке. От того, чтобы взяться за это дело, душу мою отпугивало следующее: во-первых, недостаток красноречия, во-вторых, зависть раздувшихся от спеси и не любящих чтение критиков, которые, по выражению ученого мужа Боэция, полагают, что облачены в мантию философа, тогда как имеют лишь жалкое ее подобие⁴; издеваясь, они скажут мне: «Наши предки написали так много, что скорее будет недостаток в читателях, чем в книгах», добавив строку из комедии: «Не скажешь ничего уже, что не было б другими раньше сказано»⁵. На эту брань их я отвечу, что подобно тем больным водянкой людям, которые чем больше пьют, тем сильнее испытывают жажду, философы тем ненасытнее стремятся узнать новое, чем больше читают. Кто утомится мудреным чтением красноречивого Туллия⁶, тот отдыхает, слушая подобные безделки. Ведь, если я не ошибаюсь, как взор, если не защитить его чем-либо, притупляется, пораженный солнечными лучами, и видит уже не так ясно, так и ум ослабеет, постоянно размышляя о доктринах академиков⁷, перипатетиков⁸ и стоиков, если не развлечь его благотворным смехом комедий или забавным рассказом о героях. И если уж проклятые обычаи древних язычников, - слушать о которых, говорю я, не только бесполезно, но и в немалой степени вредно, - записаны в книгах ради сохранения их в памяти, то почему следует молчать о войнах современных императоров, по славе равных выдающимся императорам Юлию⁹, Помпею¹⁰, Ганнибалу¹¹ и брату его Гасдрубалу¹², а также Сципиону¹³ Африканскому? Особенно, когда можно [при случае] упомянуть о доброте Господа нашего Иисуса Христа, проявляющейся в них всегда, пока они жили свято, и напомнить о спасительном с Его стороны исправлении, когда они в чем-то грешили. Пусть никого не смущает, если я включу в эту книжицу деяния бессильных королей и женоподобных правителей. Одна ведь есть законная сила у Всемогущего Бога, - то есть Отца, Сына и Духа Святого, - которая справедливо смиряет одних за их преступления и возвышает других, согласно их заслугам. Истинно, говорю я, обещание Господа нашего Иисуса Христа святым людям: «Блюди и слушай глас мой, и буду я врагом врагов твоих, и угнету гнетущих тебя, и пойдет пред тобою ангел мой»¹⁴. Также устами Соломона вещает мудрость, которая есть Христос: «Вся земля будет бороться за него с нечестивыми»¹⁵. То, что это происходит ежедневно, замечает даже тот, кто дремлет. А чтобы привести наиболее яркий пример этого из бесчисленного множества других, я, сохраняя молчание, предоставляю слово крепости под названием Фраксинет¹⁶, которая, как известно, расположена на границе между Италией и Провансом.

II. Чтобы всем было ясно ее местоположение, - я не думаю, что оно тебе неизвестно; скорее, ты знаешь о нем лучше меня, ибо можешь расспросить об этом местных жителей, платящих дань вашему королю Абдуррахману¹⁷, - скажу, что с одной стороны она окружена морем, а с других - ограждена густым лесом терновника. Того, кто туда войдет, задержит густое переплетение ветвей, пронзят острейшие шипы, и не сможет он, - разве что с большим трудом, - ни пройти вперед, ни вернуться назад.

III. Но, благодаря тайному и справедливому, - иначе и быть не может, - промыслу Божьему, всего 20 сарацин, выйдя из Испании на малом судне, против своей воли были отнесены ветром к этому месту. Высадившись ночью, эти пираты тайно напали на поселок и, перебив, к сожалению, христиан, обратили его в свою собственность, а прилегающую к нему гору Мавр сделали убежищем против соседних народов; терновый лес тот они сделали еще больше и гуще, угрожая каждому, кто срежет там хотя бы одну ветку, смертью от удара меча; таким образом вышло, что все входы туда, кроме одной очень узкой тропки, исчезли. Полагаясь на неприступность этого места, они тайно собирают сведения о соседних народах. Отправив в Испанию послов, чтобы пригласить сюда как можно больше людей, они расхваливали местность, уверяя, что соседи их ничего не стоят. Вскоре [послы] вернулись, приведя с собой оттуда всего 100 сарацин, которые должны были подтвердить истину их рассказов.

IV. Между тем, провансальцы, - соседний с ними народ, - из-за зависти начали ссориться друг с другом, убивать один одного, захватывать имущество и вредить каким только можно измыслить способом. Но так как одна сторона не могла навредить другой так, как того требовали ее ненависть и мстительность, она, призвав на помощь тех сарацин, о которых мы говорили, не менее хитрых, чем коварных, в союзе с ними уничтожила своих ближних. Радовались не только истреблению соотечественников, но и обращению в пустыню плодородной страны. Давайте же посмотрим на плоды этой справедливой, по словам некоего мужа, зависти, о которой он говорит следующим образом¹⁸:

Пытаясь обмануть, она сама была обманута; стремясь уничтожить, была уничтожена. Что же произошло? Победив одну сторону с помощью другой, - располагая собственными силами, сарацины едва ли бы смогли это, - и получая подкрепления из Испании, они всеми способами стали уничтожать тех, кого сначала, казалось, защищали. Они свирепствовали, изгоняли [людей], ничего не оставляя после себя. Трепетали уже все соседние народы, ибо, по словам пророка, один из них преследовал тысячу, а двое - обращали в бегство 10 тысяч¹⁹. А почему? Потому, что Бог предал их и Господь заключил их.

V. В это время империей в Константинополе правил Лев Порфирогенет²⁰, сын императора Василия²¹ и отец того Константина²², который до сих пор жив и благополучно царствует. Болгарами правил Симеон²³, храбрый воин, христианин, но злейший враг своих соседей - греков. Народ венгров, - чью свирепость испытали на себе почти все народы, - настолько устрашенный ныне по милости Божьей силой святейшего и непобедимейшего короля Оттона²⁴, что и пикнуть не смеет²⁵, -более подробно об этом еще будет рассказано, - тогда еще был нам всем неизвестен. Ведь ряд труднопроходимых перевалов, - простой народ называет их «клузы», - отделял его от нас, чтобы не имел он возможности уйти ни в южную, ни в западную сторону²⁶. В течение того же времени, после смерти Карла, имевшего прозвище «Лысый»²⁷, баварами, швабами, тевтонскими франками²⁸, лотарингцами и отважными саксами правил могущественный король Арнульф²⁹. С ним мужественно боролся Центебальд³⁰, князь Моравии. Императоры Беренгар³¹ и Видо³² спорили за корону Италии. Формоз³³, епископ города Порто, был вселенским папой, сидя на верховном престоле в Риме. А теперь, как можно короче, расскажем о том, что произошло под [управлением] каждого из них.

VI. Итак, Лев, благочестивейший император греков, о котором мы упомянули выше, отец Константина Порфирогенета, пребывая в мире с соседями, свято и праведно правил Греческой империей. Порфирогенетом же я называю его не потому, что он был рожден в пурпуре, а потому, что местом его рождения был дворец, который называют Порфира. И поскольку о нем зашла речь, сообщим то, что мы слышали о происхождении этого Порфирогенета.

VII. Император-август Константин³⁴, от имени которого город Константинополь получил свое название, велел построить τον οικον τουτον , тон ойкон тутон, этот дворец, дав ему имя «Порфира»; он желал, чтобы здесь родился на свет наследник его власти, да и вообще, всякий потомок его рода был бы назван этим прекрасным именем «Порфирогенет». Потому-то и полагают некоторые, что ныне правящий Константин, сын императора Льва, ведет свое происхождение от его крови. В действительности же дело обстояло так.

VIII. Император-август Василий³⁵, его дед, происходя из низкого рода в Македонии, της πτοχειας, тис птохейас, то есть побуждаемый бедностью, пришел в Константинополь, чтобы поступить на службу к некоему игумену, то есть аббату. Император Михаил³⁶, который правил в те годы, придя ради молитвы в монастырь, где тот служил, увидел, что красотой он превосходит прочих и, призвав τον ηγουμενον, тон игуменон, аббата, просил его подарить ему этого мальчика; приняв его во дворце, он даровал ему чин кубикулярия³⁷. А через малое уже время тот стал настолько могущественен, что все называли его 2-м императором³⁸.

IX. Поскольку всемогущий Бог везде, где хочет, посещает в качестве справедливого цензора рабов своих, он допустил, дабы император тот Михаил лишился на время здравого рассудка для того, чтобы тем милосерднее вознаградить его в высших сферах, чем тяжелее унизит его в низших. Ведь, как говорят, во время своей болезни он даже друзей своих велел приговорить к смерти. Придя же в себя, он распорядился таким образом, чтобы, если тех, кого он приказал казнить, уже нельзя вернуть, казни подвергнуть исполнителей приговора. Страх перед этим сохранил жизнь тем, кого он приказал осудить. Когда же вторично он указал на это Василию, тот - о ужас! - получил от своих приверженцев такого рода совет: «Дабы не был приведен в исполнение приказ безумного царя теми, кто не любит тебя, скорее даже ненавидит, ты лучше сам убей его и прими императорский скипетр!».

Отчасти подгоняемый страхом, отчасти сам стремясь к власти, он без промедления осуществил сказанное. Итак, убив [царя], Василий сам стал императором³⁹.

X. Затем, по прошествии малого времени ему явился в видении Господь наш Иисус Христос; держа правую руку господина его императора, которого тот велел убить, он обратился к нему с такими словами: 'ινα τι εσφαζες τον δεσποτην σου βασιλεα, инати эсфасес тон деспотии су басилеа' что значит: «За что ты убил господина своего императора?». Разбуженный этим, [Василий] осознал, что виновен в тяжком преступлении; быстро, однако, придя в себя, он задумался над тем, что теперь следует делать. Обретя поддержку в том спасительном и действительно приятном обещании Господа нашего, [переданном им] через пророка⁴⁰, согласно которому когда бы грешник ни раскаялся, он будет спасен, со слезами и стонами признал он себя грешником, виновным в пролитии крови невинного. Следуя доброму совету, он приобрел себе друзей богатством неправедным⁴¹, дабы молитвы тех, кого он тешил здесь временными благами, спасли бы его от вечного пламени геенны [огненной]. К востоку же от дворца он выстроил в честь князя высшего и небесного воинства архангела Михаила, которого греки называют архистратигом, церковь, -драгоценное и удивительное строение, - назвав ее Неа, что значит «Новая».

XI. Думаю, будет уместно включить в сию книжицу два достойных памяти и смеха деяния, какие совершил упомянутый выше император-август Лев, сын этого Василия. Город Константинополь, который ранее назывался Византий, а теперь зовется Новым Римом, расположен среди самых диких народов. Ведь на севере его соседями являются венгры, печенеги, хазары, руссы (Rusios), которых мы зовем другим именем, т. е. нордманнами, а также - как наиболее близкие к нему - болгары; [соседом] на востоке является Багдад, на юго-востоке - жители Египта и Вавилона, а на юге - Африка и близкий к ней, лежащий напротив [Константинополя] остров Крит. Остальные же народы, живущие в той климатической зоне, т. е. армяне, персы, халдеи и авасги, усердно ему служат. Жители этого города превосходят названные народы и богатством, и мудростью. Так, чтобы не подвергнуться нападению со стороны соседних народов, они имеют обыкновение каждую ночь выставлять ради защиты города в местах, где сходятся 2, 3 и 4 улицы, вооруженных воинов, которые и охраняют его. Если после наступления темноты стражи обнаружат, что кто-то куда-то идет, его сразу хватают, бьют розгами и, ради бдительной охраны надев кандалы, бросают в тюрьму; там его стерегут вплоть до следующего дня, после чего выводят к народу. Таким-то образом город бдительно оберегается не только от врагов, но и от разбойников.

И вот, как-то император-август Лев пожелал испытать верность и твердость стражей; выйдя после захода солнца из дворца, он направился к первому караулу. Когда стражники увидели, что он бежит и будто от страха пытается скрыться, схватив, спросили его: «Кто он и куда идет?». Тот сказал, что он - один из многих и спешит в бордель. Те тотчас же сказали: «Жестоко выпоров и заключив в кандалы, мы вплоть до следующего дня будем тебя сторожить». А он им в ответ: ‘μη αδελφοι μη, ми аделфи ми' что значит: «О нет, братья, нет; возьмите все, что у меня есть и разрешите идти туда, куда я хочу». Тогда они, взяв 12 золотых, сразу же его отпустили. А он, уйдя оттуда, пришел ко 2-му караулу. Здесь, как и в первом, его схватили, но, получив 20 золотых, отпустили. А затем, когда он пришел к 3-му, его схватили, но не отпустили, как в первом и втором случаях, за золото, а, отобрав все, заковали в тяжелые кандалы, долго били кулаками и розгами, после чего бросили в тюрьму, чтобы на следующий день вывести [к людям]. Когда те ушли, император, вызвав к себе начальника тюрьмы, сказал ему: ‘φιλε μου, филе му’, что значит: «Друг мой», и далее: «Знаком ли тебе император Лев?». «Как, - говорит тот, - могу я узнать того, кого никогда толком не видел и не смог запомнить? Ведь когда он выходит к народу, - что бывает достаточно редко, - я, всматриваясь издалека, - ибо ближе не могу, - вижу некое чудесное явление, но не человека. Тебе же более к лицу заботиться о том, как невредимым выйти отсюда, чем спрашивать о подобном. Ведь по-разному к вам, σε εις την φιλακην και αυτον εις τοχρυσοτρικλινον, се ис тин филакин ке автон ис то хрисотриклинон, к тебе в тюрьме и к нему в золотом тронном зале, относится судьба. Раз эти оковы слишком малы для тебя, придется добавить более тяжелые, чтобы не было у тебя времени думать об императоре». «Полно, - говорит ему тот, - полно; ведь я и есть император-август Лев, не в добрый час покинувший великолепие дворца». А начальник тюрьмы, полагая, что это - не правда, сказал следующее: «Неужели, - говорит, - я поверю, что нечестивец, проматывающий все свое добро с блудницами⁴², - император? Поскольку ты пренебрегаешь собой, я за тебя посмотрю на звезды. Так вот, ακουσον [слушай]: Марс имеет три угла, Сатурн смотрит на Венеру, Юпитер имеет четыре угла, Меркурий к тебе не расположен, Солнце - круг, Луна - в прыжке; злая судьба тебя ждет»⁴³. Император же говорит ему: «Чтобы ты узнал, что я говорю правду, пойдем, когда дадут утренний сигнал, - раньше ведь нельзя, - вместе со мной во дворец, -думаю, под более добрым знаком, чем тот, под которым я уходил. И если ты увидишь, что во мне не признают императора, убей меня! Ведь не меньшим преступлением будет сказать, что я император, если я им не являюсь, чем убить человека. Если же ты боишься претерпеть за это нечто худое, то пусть то же самое Бог сделает мне и еще больше сделает⁴⁴, если ты получишь за это не награду, а наказание». Итак, начальник тюрьмы поверил ему и, когда, как говорил император, дали утренний сигнал, отправился с ним во дворец. Прибыв туда, тот с честью был встречен узнавшими его людьми; спутник же его от крайнего изумления едва не лишился чувств. Увидев, что все должностные лица вышли тому навстречу, воздают ему хвалу, кланяются, снимают обувь, то один, то другой что-то делает для него⁴⁵, он подумал, что лучше уж ему было бы умереть, чем далее жить⁴⁶. Тут император и говорит ему: «Посмотри теперь на звезды, и если правильно назовешь мне тот знак, под которым пришел сюда, докажешь, что ты и впрямь владеешь мастерством авгура. Но прежде, прошу тебя, скажи, от какой болезни ты вдруг стал таким бледным?». А тот ему и говорит: «Лучшая из парк⁴⁷, Клото, уже прекратила прясть, Лахесис не желает более вращать веретено, а самая страшная из них, Атропос, уже сжав пальцы в кулак, ждет только приговора твоей власти, чтобы, собрав нити, перерезать их. Лицо же мое побледнело от того, что душа, уйдя в пятки, увела с собой в нижнюю часть тела и всю кровь». Тогда император, засмеявшись, сказал: «Бери душу назад, бери ее; а вместе с ней возьми дважды по два фунта золота; отвечать же за то, что я сбежал, ты ни перед кем не будешь». Сделав это, император велел прийти к нему стражникам: тем, которые его, схватив, отпустили, и тем, которые его били, а затем поместили под стражу. И сказал им: «Когда вы сторожили и защищали город, не обнаружил ли кто-нибудь из вас какого-либо вора или прелюбодея?». Те, которые отпустили его, получив деньги, ответили, что никого не видели, а те, которые, избив, поместили под стражу, ответили так: «Приказало ведь δεσποτια σου η αγια, деспотия су и агия, т. е. святое твое владычество, чтобы стражники, увидев, что кто-то где-то гуляет после наступления темноты, хватали его, били розгами и помещали под стражу. Итак, повинуясь твоим приказам, святейший государь, мы предшествующей нынешнему дню ночью схватили некоего человека, спешившего в бордель, высекли его и, посадив в тюрьму, сторожили, чтобы затем отвести к святой твоей власти». Тогда император сказал им: «Именем своей императорской власти повелеваю тотчас же привести этого человека сюда!». Не медля, поспешили они привести задержанного. А услышав, что он сбежал, полумертвые [от страха] вернулись во дворец. Когда императору доложили об этом, он быстро обнажил [спину] и, показав следы от тяжких побоев, сказал: «δευτε, μη διληασεται, девте, ми дилиасете, т. е. входите и не бойтесь; я - тот, кого вы бичевали, тот, кто, как вы сами признались, бежал из тюрьмы. Но я точно знаю и верю, что вы собирались бить не императора, но врага императора. Тех же, кто отпустил меня, не как императора, а как разбойника и человека, покушавшегося на мою жизнь, моя власть не только желает, но и приказывает избить до полусмерти и изгнать из города, а все имущество их конфисковать. Вас же я одарю не только из своих богатств, но и из добра тех злодеев». Насколько мудро он поступил, ваше сиятельство могло бы заметить уже из того, насколько тщательнее прочие стражники охраняли город, боясь отсутствующего [императора] так же, как и присутствующего. И так вышло, что император ночью более не уходил из дворца, а все его люди верно несли сторожевую службу.

XII. Нелепо было бы умолчать также и о второй совершенной им выходке. Так, множество воинов охраняло ради благополучия императора дворец в Константинополе. Не малое количество еды и денег тратилось ежедневно на их содержание. И вот, случилось, что 12 [воинов], насытившись, отдыхали во время полуденной жары в каком-то здании. А император имел обыкновение обходить дворец в то время, как все отдыхали. Придя в тот день туда, где спали 12 упомянутых [нами воинов], он, отодвинув дверной засов небольшой палочкой, - как не новичок в этом деле, - получил возможность войти. Тогда как 11 [человек] спали, 12-й, бодрствуя, начал храпеть, делая вид, будто спит, - так хитрость обманула хитрость, - и, закрыв лицо руками, самым тщательным образом наблюдал за тем, что делал император. А император, войдя и увидев, что все спят, положил на грудь каждому из них по фунту золотых монет; а затем, быстро тайком уходя, закрыл дверь, оставив ее в прежнем состоянии. Сделал же он это затем, чтобы те, проснувшись, обрадовались прибыли и весьма удивились бы тому, как же это случилось. Когда император ушел, тот, кто единственным из всех не спал, поднялся, взял себе золотые монеты спящих и отложил; а затем также уснул. Император, испытывая из-за этой проделки беспокойство, велел после 9-го часа прийти к нему тем 12 [воинам], о которых мы говорили, и сказал им следующее: «Если кого-то из вас напугало или, напротив, развеселило увиденное во сне, пусть он расскажет об этом всем нам! Это приказ моего величества. Повелеваю также, чтобы тот, кто проснувшись, увидел нечто необычное, открыл бы нам это!». Однако те, ничего не видев, ответили, что не заметили ничего странного. В крайнем изумлении они молчали, устремив на него полные ожидания глаза⁴⁸. Император же, думая, что они молчат не по неведению, а из-за какой-то хитрости, рассердился и стал грозить молчавшим различными карами. Услышав это, тот, кто единственный из всех знал в чем дело, самым что ни на есть нижайшим и смиреннейшим голосом сказал императору следующее: «φιλανθροπε βασιλεύ, филантропе василеу», что значит: «О человеколюбивейший император! Я не знаю, что видели остальные, но я видел, - о если бы чаще со мной случалось подобное! - приятнейший сон. Сегодня, когда 11 моих товарищей действительно, но не своевременно спали, мне представилось, будто я не сплю, а бодрствую. И вот, мне показалось, будто вы, ваше величество, тайно отворив дверь, вошли и положили на грудь каждому из нас по фунту золота. Увидев во сне, что ваше величество удалилось, а товарищи мои спят, я тотчас же в радости поднялся, взял у каждого из спящих по фунту золотых монет и положил себе в сумку, где так-же лежал один [фунт], как для того, чтобы в нарушение 10 заповедей не было их только 11, так и для того, чтобы в память об апостолах, с добавлением моего [фунта], их стало 12. Видение это, император-август, было добрым, нисколько меня не напугало, но, напротив, обрадовало. О, да не будет угодно вашему величеству иное его истолкование! Ведь совершенно очевидно, что я μάντην ούτε ονιροπολον, мантин ке онирополон, т.е. и провидец, и толкователь снов». Услышав это, император весело рассмеялся; впрочем, будучи более удивлен его мудростью и рассудительностью, он сразу же сказал: «Прежде σε ούτε μάντην ούτε ονιροπολον, се уте мантин уте онирополон, ни о том, что ты провидец, ни о том, что толкователь снов, я не слышал. Теперь же ты открыто поведал нам об этом, безо всякого подвоха⁴⁹. Но, так как способностью бодрствовать или умением ясновидения обладать ты не можешь, - разве что это было дано тебе как божий дар, - то ли правда то, что ты рассказал, - как мы полагаем, скорее даже верим, - то ли ложь, καθώς о Λουκιανός, катос о Лукианос, т. е. как говорит Лукиан⁵⁰ о некоем муже, который во время сна видел многое, а проснувшись, ничего не нашел, - пусть все же будет твоим все то, что ты видел, чувствовал и нашел». Прочих [воинов], когда они это услышали, охватила столь же сильная досада, сколь велика была радость [12-го их товарища]; каждому, кто в это вдумается, сие будет понятно.

XIII. Между тем, Арнульф⁵¹, храбрейший король из живущих под Большой Медведицей народов, не сумев победить храбро сопротивлявшегося ему Центебальда⁵², князя Моравии, о котором мы упоминали выше, разрушил, к сожалению, те неодолимые преграды, - которые народ, как мы уже говорили, называет «клузы»⁵³, - и призвал народ венгров, - алчный, свирепый, не знающий всемогущего Бога, но весьма сведущий в разного рода преступлениях и ненасытный в убийстве и грабеже, - к себе на помощь; если только можно назвать помощью то, что вскоре после его смерти обернулось тяжким бедствием, скорее даже погибелью как для его народа, так и для прочих живущих на юге и западе наций. Что же произошло? Центебальд был побежден, подчинен, стал платить дань; но не только. О, слепая жажда власти короля Арнульфа! О, несчастливый и горький день! Низложение одного человечка обернулось отчаянием для всей Европы. Сколь много женщин стало вдовами, отцов лишилось детей, дев было обесчещено, священников и людей Божьих взято в плен, церквей разрушено, а населенных земель опустошено из-за тебя, слепое честолюбие! Умоляю тебя, читал ли ты те слова, которыми говорит сама истина: «Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит? или какой выкуп даст человек за душу свою?»⁵⁴. Если не пугает тебя суровость праведного судьи, пусть хотя бы мысль о принадлежности твоей к человечеству сдержит твою ярость. Ведь ты был человеком среди людей, если и выше других своим положением, по природе все же не отличный от них. Достойно слез и жалости то положение, когда [различные] виды зверей, гадов и птиц, которых неукротимая дикость и смертоносный яд удалили от людей, как то василиски, гадюки, носороги или грифы, один вид которых внушает всем ужас, ради общности происхождения и обоюдной склонности живут мирно и безвредно друг с другом; человек же, сотворенный по образу и подобию Божьему⁵⁵, знающий закон Божий, владеющий разумом, не только не стремится любить своего ближнего, но люто его ненавидит⁵⁶. Давайте же посмотрим, что сказал о таких людях Иоанн, - не какой-то простой человек, но тот славный девственник, знаток небесных тайн, которому Христос на кресте поручил свою мать⁵⁷ - девственнику девственницу: «Всякий, ненавидящий брата своего, есть человекоубийца; а вы знаете, что никакой человекоубийца не имеет жизни вечной, в нем пребывающей»⁵*. Но вернемся к теме.

Итак, победив Центебальда, князя Моравии, Арнульф мирно правил королевством. Венгры, между тем, запомнив выход наружу и осмотрев страну, затаили в сердцах то зло, которое позже проявилось открыто⁵⁹.

XIV. Пока это происходило, король Галлии Карл, имевший прозвище «Лысый», скончался⁶⁰. При жизни ему служили 2 знатных господина из Италии, оба -могущественные князья; первый из них звался Видо⁶¹, второй - Беренгар⁶². Они были связаны между собой такими узами дружбы, что клятвенно обещали друг другу, если переживут короля Карла, содействовать взаимному возвышению, а именно: Видо должен был получить Римскую, - как ее называют, - Францию, а Беренгар -Италию. Однако есть ряд ненадежных и непрочных видов дружбы, которые различным образом связывают людей на основании их склонности друг к другу; так, одних побуждает вступать в отношения дружбы предшествующая ей симпатия, других - общность [интересов] в торговле или военном деле, искусстве или науке; но также, как возникают они из различных побуждений или прибыли, или страсти, или других надобностей, так и разрушаются при первом же поводе к разрыву. Есть также, говорю я, такой вид дружбы, - это доказано многочисленными примерами, - при котором те, кто клятвенно вступив в дружеский союз, ни в коем случае не смогут сохранить между собой ненарушимое согласие. Ведь особенно рьяно и проницательно стремится разрушить дружбу, чтобы сделать людей клятвопреступниками, коварнейший враг рода человеческого. Если кто, не имеющий о том достаточного представления, спросит нас об истинном виде дружбы, мы ответим, что согласие и истинная дружба могут быть прочны только между людьми, обладающими безупречными нравами, а также одинаковыми добродетелями и намерениями.

XV. Итак, случилось, что когда умер король Карл, оба они, т. е. Видо и Беренгар, отсутствовали. Все же, услышав о его смерти, Видо отправился в Рим и был, - без согласия франков, - помазан, как правитель всей Франкской империи⁶³. Франки же поставили королем Одо⁶⁴, ибо Видо отсутствовал. А Беренгар, согласно совету Видо и данному им под присягой обещанию, вступил в управление королевством Италия. Видо же поспешил во Францию.

XVI. Когда же, пройдя королевство бургундов, он хотел вступить во Францию, которую называют Римской, навстречу ему вышли франкские послы, предложив вернуться назад и сообщив, что будучи утомлены долгим ожиданием, они единодушно избрали Одо, ибо не могли долго быть без короля. Передают также причину, по которой франки не избрали Видо своим королем. Так, собираясь прибыть в город Мец, известный, как самый сильный город в королевстве Лотаря⁶⁵, он отправил вперед своего стольника, чтобы тот приготовил ему, согласно королевскому обычаю, съестные припасы. Пока епископ Меца⁶⁶ по обычаю франков готовил королю обильные яства, стольник сделал ему такое предложение: «Если ты подаришь мне коня, я сделаю так, что король Видо удовольствуется лишь третьей частью приготовленной пищи». А епископ, услышав это, ответил: «Не подобает, чтобы нами правил король, который довольствуется дешевой пищей за 10 драхм». Так и вышло, что Видо оставили, а Одо избрали.

XVII. Итак, Видо, немало смущенный посольством франков, начал терзаться различными мыслями, как по поводу Итальянского королевства, обещанного им под присягой Беренгару, так и, в особенности, по поводу Франкского, получить которое, как он теперь понял, невозможно. Колеблясь между этими двумя вариантами, он, поскольку стать королем Франции не было возможности, решился нарушить данную им Беренгару клятву. Собрав сколько мог войска, - часть его он, конечно, набрал из франков, ибо имел среди них много родичей, - он стремительно вступил в Италию и уверенно подошел к Камерино и Сполето, как к своим союзникам⁶⁷; за деньги он приобрел также часть неверных сторонников Беренгара, после чего открыто начал войну против него.

XVIII. Обе стороны, собрав войска, приготовились к гражданской войне; на реке Треббия⁶⁸, в 5 милях от Пьяченцы, дело дошло до битвы, в которой с обеих сторон пало много людей, Беренгар обратился в бегство, а Видо одержал победу.

XIX. Вскоре, буквально по прошествии нескольких дней, Беренгар дал Видо новое сражение на широких полях у Брешии⁶⁹. После случившегося там страшного побоища, Беренгар спасся бегством.

XX. И вот Беренгар, из-за малочисленности войск не имея более возможности противостоять Видо, позвал на помощь могущественнейшего короля Арнульфа, о котором мы говорили выше, обещая служить ему вместе со своими людьми, если, поддержанный его доблестью, одолеет Видо и вернет себе королевство Италию. Король Арнульф, побуждаемый такими обещаниями, отправил ему на помощь вместе с сильным войском своего сына Центебальда⁷⁰, рожденного ему наложницей, после чего оба войска со всей быстротой подошли к Павии. Видо же так укрепил кольями и войском ту речку, что омывает Павию с одной стороны, - зовется она Вернавола, - что противники, разделенные ею, протекавшей между ними, не могли напасть друг на друга.

XXI. 21-й день прошел уже, а враги, как мы говорили, никак не могли нанести вред друг другу; тогда один из баварцев ежедневно стал осмеивать итальянские войска, громко называя их трусами и не умеющими ездить верхом. Однажды, ради увеличения их позора, он ворвался в их ряды, вырвал копье из рук одного [воина] и радостный вернулся в свой лагерь. Тогда Губальд, отец того Бонифация⁷¹, который позже, уже в наше время стал маркграфом Камерино и Сполето, стремясь отомстить за столь тяжкое оскорбление, [нанесенное] его народу, взял щит и немедленно устремился навстречу названному выше баварцу. Тот, не только не забыв о своем прежнем триумфе, но став еще смелее, [чувствуя себя] от победы уже вне опасности, с радостью начал то, страстно погоняя, пускать своего изворотливого коня вскачь, то, натянув поводья, осаживать его. Упомянутый же Губальд прямо бросился на него. И, когда он уже был возле него, чтобы обменяться с ним ударами, баварец по своему обыкновению начал поворачивать своего проворного коня в разные стороны, надеясь таким способом обмануть Губальда. Однако, когда он, поступая так, повернулся спиной, чтобы затем быстро обернувшись внезапно поразить Губальда, тот энергично пришпорил коня и, прежде чем баварец успел повернуться, пронзил его копьем через лопатку прямо в сердце. Затем Губальд, схватив за узду коня баварца, самого его, предварительно сняв доспехи, бросил в реку; так он, мститель за обиду, нанесенную землякам, с радостью и триумфом вернулся к своим людям. Событие это внушило баварцам немалый страх, итальянцам же придало отваги. И вот, посоветовавшись с баварцами, Центебальд получил от Видо определенное количество серебра и вернулся домой.

XXII. Итак, Беренгар, видя, что удача отвернулась от него, прибыл вместе с Центебальдом ко двору короля Арнульфа, умоляя и обещая, как и прежде обещал, подчинить его власти себя и всю Италию, если тот лично поможет ему [отвоевать] ее. [Король], прельщенный такими обещаниями, как мы уже говорили прежде, собрал немалое войско и вошел в Италию⁷². Беренгар, чтобы дать веру своим обещаниям, нес, как залог верности, его щит. ...