Это короткий фрагмент для ознакомления с книгой.
Яцек Пекара Меч Ангелов
Дым мучения их будет восходить во веки веков, и не будут иметь покоя ни днём, ни ночью поклоняющиеся Зверю и образу его и принимающие начертание имени его. Апокалипсис
Глупцы попадают в рай
Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит? Евангелие от Луки
Злой разбойник вопил, как проклятый (а кто бы, скажите на милость, на его месте не завопил?), когда легионеры прибивали его руки к кресту. Добрый разбойник кричать не мог, потому что перед представлением ему вырвали язык и сшили губы. Иисус возвышался над всеми ними, глядя в пространство болезненными глазами, и на лице его было страдание. Между тем, легионер ударил в последний раз молотом по железному гвоздю, и крест со злым разбойником подняли на верёвке и установили. Женщина, стоящая рядом со мной, громко рыдала, её сын смотрел на всё выпученными глазами, засунув палец в рот. Злодей не прекращал кричать и мешал дальнейшему ходу представления, и тогда легионер с силой ударил его под сердце остриём копья. Распятый человек выпрямился, потом обмяк, и его голова упала на плечо. Изо рта его потекла толстая струйка тёмно-красной крови. Настало время Иисуса. Актёр, который его играл, (в его случае гвозди вбивали между пальцами, в пузыри со свиной кровью) оглядел всех вокруг, и громко сказал: – Смиритесь пред Отцом и уверуйте в меня. Те, кто уверует, сегодня будет вкушать славу Божию! – Вкушать славу? - Сказал кто-то рядом со мной. - Меч Господень, из года в год становятся всё слабее! Я повернулся, чтобы посмотреть, кто произнёс эти смелые слова, и увидел мастера Риттера, поэта, драматурга и актёра. Он сходил с ума, что не ему доверена подготовка представления, ибо такие постановки были связаны с весьма высокими гонорарами. А мастер Риттер, как и большинство художников, страдал от хронической нехватки денежных средств. В чём, несомненно, был схож с вашим покорным слугой. – Вы писали вещи и похуже, - прошептал я злобно и дал знак, чтобы больше меня не отвлекал. – Отвергните сатану! - Почти кричал актёр, играющий Иисуса. – Истинно говорю вам, настал час, когда вы должны сделать выбор. Милосердный Бог говорит моими устами: смиритесь пред славой Господней! Один из легионеров сел рядом с крестом и вынул из-за пазухи бурдюк с вином, второй подошёл и ткнул Христа тупым концом копья. Толпа гневно взревела, и легионеру прилетело гнилым яблоком по голове. Он обернулся в гневе, ища глазами того, кто это сделал. Не нашёл и только, сплюнув под ноги, отошёл на несколько шагов в сторону, чтобы крест с висящим Иисусом заслонил его от следующих бросков. – Это трагедия или балаган? – Снова послышался сварливый шёпот Риттера. Он кривил рот в недовольной гримасе и теребил узкую чёрную бородку, которую он, кажется, отрастил недавно, и которая придавала ему вид удручённого козла. Между тем, Иисус печально склонил голову. –Не смирились пред Господом, - сказал он, как будто сам себе, но его слова разнеслись громким эхом, поскольку аудитория молчала, зная, что приближается кульминация. - Остались полны презрения, высокомерия и равнодушия. Так что же мне делать? - Он оглядел аудиторию, словно ожидая, что она посоветует ему что-то. – Покарай их! - Закричал один из нанятых зрителей, и толпа вторила ему. – Сойди к нам, Иисус! Покарай грешников! – Может, я должен проявить милосердие? - Спросил актёр в пространство. – Нет! Нет! Довольно жалости! Покарай их! – Да! - Сказал Иисус громким голосом. - Ибо разве не совершу милосердный поступок, убивая бешеную собаку? Разве не защищу таким образом верного стада? Разве хороший пастух может позволить его пастве дрожать от ужаса пред зверем? – Нет, не может! Сойди и покарай их! Убей зверя! – Да будет так! - Крикнул актёр, и за его плечами грянул гром и появилось сияние. Упал с потолка белый занавес, заслоняя кресты, но почти сразу же снова поднялся. Иисус стоял теперь в сияющих доспехах, в шлеме с широкой стрелкой и с мечом в руке. С плеч его струился вышитый золотой нитью пурпурный плащ. – Подменили актёра, - заявил Риттер, что было совершенно излишне, так как я знал, что первый актёр не способен переодеться так быстро. Но зрители не должны были догадаться об этом обмене фигур, потому что шлем со стрелкой не позволял ясно разглядеть черты лица. Легионеры отступали в притворном ужасе, который скоро превратился в настоящий, когда Иисус взмахнул мечом и отрубил голову одному из них, так что струя крови из тела брызнула прямо на зрителей, а его голова покатилась к краю сцены. Конечно, страх охватил только второго из легионеров, потому что первый умер, не успев понять, что представление приняло столь неожиданный оборот. Человек пытался защититься копьём, но меч Иисуса перерубил древко, а затем лезвие вошло почти по самую рукоятку в грудь жертвы. Легионер упал на колени с выражением крайнего удивления на лице, а публика кричала и хлопала в ладоши. Седой, производящий впечатление крестьянина, человек, стоящий передо мной, вытер с усов капли крови. Он уставился на сцену широко раскрытыми глазами и что-то бормотал про себя. – Ну, ну, - сказал мастер Риттер, на этот раз с оттенком невольного восхищения. Признаюсь, что такое развитие ситуации удивило также и меня, ибо раньше рождественские представления никогда не проводились в настолько радикальной форме. Да, добрый и злой разбойники распинались всегда по настоящему, но для этих ролей выбирались закоренелые преступники, приговорённые к смертной казни Городскими Скамьями. Теперь я впервые увидел, чтобы легионеры были убиты на сцене, а один из играющих роль Иисуса актёров, должно быть, был профессиональным фехтовальщиком, так как сражался с видимым с первого взгляда мастерством. Публика была в восторге, но мне было интересно, когда авторам придёт на ум пустить вооружённых Христа и апостолов на смотрящую представление толпу. В конце концов, Писание ясно говорит: в тот день улицы Иерусалима текли кровью. Кто знает, может быть, в один прекрасный день на постановке воображение авторов воскресит для мещан Хез-Хезрона события тех давних дней в виде гораздо более буквальном, чем им хотелось бы. Представление в основном закончилась, и актёр, играющий Иисуса, торжественным тоном цитировал Святую Книгу. Вокруг его плеч сиял золотой ореол, а под потолком на шнурах плавало что-то белое и крылатое, что, по мнению авторов, символизировало ангелов. Я могу только надеяться, что мой ангел этого не видит, потому что он часто бывал вспыльчив в отношении его образа и не любил, когда ему не выказывалось должное уважение. - Пойдём, - я вздохнул, ухватил за руку Риттера и начал проталкиваться сквозь толпу. Кто-то обругал меня, что мешаю смотреть, кто-то дыхнул запахом лука и пива, другой пихнул меня локтем в бок. Я перенёс это со смирением, хотя и пожалел, что не ношу официальный наряд - чёрный плащ и кафтан с вышитым на груди сломанным крестом. Ибо, как я мог заметить, люди приобретали неожиданную способность растворяться в воздухе, лишь только завидев инквизитора. И даже самые переполненные хезские улицы казались тогда почти пустыми. Но мы - служители Святого Официума - обычно люди тихие и смиренного сердца. Мы предпочитаем держаться тени, дабы более внимательно следить за греховными поступками других людей. Ибо из тени лучше всего видно во тьме, а блеск только лишь слепит глаза... В конце концов, нам удалось выйти на улицу. Пригревало тёплое апрельское солнце, но от первого весеннего тепла Хез-Хезрон лишь сильнее вонял. Мусор, нагромождённый в переулках, нечистоты, стекающие по улицам или засохшие в твёрдую корочку, которая, однако, будет размыта первым же дождём. Грязные, потные люди, никогда не принимавшие ванну и не стиравшие одежду. Но, по-видимому, к искреннему сожалению вашего покорного слуги, я был одним из тех немногих, кого всё это беспокоило. Так или иначе, таков был Хез-Хезрон, и мне пришлось смириться с тем фактом, что моя судьба была связана с этим городом и в хорошем, и в плохом. – Снова вы отвергли моё мастерство, - сказал мастер Риттер осуждающим, но в то же время несколько отстранённым тоном. – Не мы, а канцелярия епископа, – пояснил я, уклоняясь от пьяного, который почти рухнул мне в объятия. - Вы знаете, в конце концов, что Инквизиториум очень редко занимается вопросами деликатной, художественной материи. – Разве не всё равно? - Он махнул рукой. - Вы знаете, что я от всего отказался? – А почему бы вам не написать комедию? – спросил я, выворачивая руку вора, который пытался пощупать пояс Риттера. - Займитесь весёлыми аспектами жизни. Две толстые торговки сцепились в одной из торговых палаток, и одна попыталась заехать другой по голове оловянной сковородой, в результате чего поскользнулась на куче гнилых капустных листьев и упала, высоко задрав юбку. Из-под ткани выглядывали толстые икры, покрытые кроваво-красными пятнами расчёсанных прыщей. – Вот и оно, - сказал я. - "Весёлые торговки из Хеза". У вас есть готовый сюжет для комедии. – Издевайтесь себе. - Он посмотрел на меня мрачными глазами, и его бледные щеки покрылись кирпично-красным румянцем. – И не думал издеваться, - сказал я. - Я читал ваши произведения. Трагическая любовь, злой правитель, интриги, предательство, обман, отравления, убийства, страдающие в подземельях призраки убиенных ... Кому это нужно, Хайнц? Мы сидели за столом, расположенным перед гостиницей «Под остатками петли». Она носила такое странное имя, потому что давным-давно неподалёку от гостиницы стояла городская виселица. Владелец показывал гостям гнилой пень, который от той виселицы остался, но я полагал, что это просто трюк, придуманный для привлечения клиентов. – Кувшин пива и две кружки, – заказал я трактирной девке. Риттер попытался ухватить её за задницу, когда она отходила, но она ловко вывернулась и улыбнулась ему обломками зубов. – Как думаете, когда-нибудь будет разрешено писать и представлять то, что мы хотим? - Спросил он. - А простым зрителям или читателям самим судить об искусстве? – Конечно, нет. - Я рассмеялся. – Что вам взбрело в голову, мастер Риттер? Разве позволительно ребёнку, который не знает в какую сторону идти и не представляет подстерегающих опасностей, заходить в одиночку в неизведанный лес? Слова имеют огромную власть, и наша обязанность контролировать эти слова. В противном случае, они могут принести много зла. – Возможно, вы правы, - сказал он, но я видел, что он не был убеждён. - А может быть, может быть... – он нервно постукивал пальцами по столу, - написать пьесу о Святом Официуме? О трудах повседневной жизни инквизиторов и о том, как борются они со злом, которое окружает нас со всех сторон? Например... - Очевидно, он был в восторге от собственной идеи, но я прервал его. – Оставьте в покое Святой Официум, - сказал я твёрдо. - Мы не хотим, чтобы вы написали о нас плохого, мы также не хотим, чтобы вы написали о нас хорошего. Мы не хотим, чтобы вы когда-нибудь писали о нас. Инквизиторы слишком скромны, чтобы служить в качестве объекта искусства. Ибо гонящие нас впали бы во грех, а восхваляющие – смутили бы. – Ну, да, – он покраснел. - Так вы говорите, "Весёлые кумушки из Хеза"? Хотя я сказал "торговки", но, пожалуй, слово " кумушки " было ещё лучше. – Пусть они спорят о выручке, мужчинах, стучат по головам сковородками, таскают друг друга за волосы, падают на подложенных капустных листьях, интригуют друг против друга... Это подходит людям, поверьте мне. Они всегда любят искать кого-то глупее себя. – Но будет ли это всё ещё настоящим искусством, мастер Маддердин? - Он посмотрел на меня с приятием. - Я хотел бы написать о жизни и смерти, о великой любви и трагическом выборе, лютой человеческой ненависти и недосягаемой чести, о том, где проходит граница между честностью и подлостью, ложью и правдой... – он глубоко вздохнул и опустил голову. – А не о дерущихся сковородками кумушках. – Нужно писать о том, чего хотят ваши зрители, – ответил я. – Бa-a-a, - протянул он задумчиво. - Но чего они хотят? Хотел бы я знать... – Мы ваша аудитория, - сказал я с улыбкой. - Итак, сначала попробуйте удовлетворить нас, а потом само пойдёт... Прежде всего, не задавайте много вопросов, особенно тех, на которые трудно найти ответы. Мир и так слишком сложен, чтобы ещё и вы смущали людей мудрствованием. Подарите им миг беззаботного веселья и позвольте смеяться над персонажами ваших произведений, чувствовать, что они лучше их... Девушка поставила перед нами две кружки с неровными краями и кувшин с отбитой ручкой. Риттер снова попытался её шлёпнуть, но на этот раз со столь малым энтузиазмом, что она даже не подумала отскочить. Она улыбнулась щербатой улыбкой и отошла, покачивая бёдрами. Я глотнул пива и поморщился. – Грязные кружки, старый кувшин, разбавленное пиво, беззубая подавальщица - просто напишите об этом. Смело, с открытым забралом, обличайте язвы нашего времени. – Очень смешно, - буркнул он, ныряя усами в пиво. Я видел, что он не уверен, говорю я серьёзно или потешаюсь над ним. – А если я напишу пьесу о еретиках? - Он придвинулся поближе ко мне и понизил голос. – О том, как они выдумывают свои ужасные мерзости, а затем, исполненные раскаяния, горят в спасительном огне очищения? Спасительный огонь очищения, - повторил он немного тише, видимо, чтобы запомнить формулировку. – Напишу об убийственных интригах и подлых кознях. – Очевидно, он загорелся идеей. – Расскажу о любви невинной девицы к парню, который окажется тайным еретиком. Он пытается осквернить её душу и тело, но она выдаёт его правосудию, поскольку любовь склоняется пред христианским долгом... – А потом она влюбляется в прекрасного мудрого инквизитора, – добавил я серьёзным тоном. – Нет, не знаю... - Он думал, потирая щеку, и лишь через некоторое время понял, что на этот раз над ним действительно издеваются. - Не кажется ли вам, что это хорошая тема? – Спросил он весьма обиженным тоном. Рядом с нами какой-то пьяница хлюпнулся в грязную лужу, обрызгав проходящего вблизи молодого дворянина и его слугу. Дворянин выругался и начал бить несчастного кнутом, а слуга стоял у него за спиной и повторял испуганным голосом: – Ваша милость, не горячитесь, а то что я потом скажу отцу вашей милости... Очень прошу, перестаньте, ваша милость... – Вот ваша тема. – Указал я на них. – Публика умрёт со смеху. Мы мгновение понаблюдали, как молодой человек охаживает пьянчугу, который комично стонал и закрывал голову руками, чтобы оградить лицо от ударов. Он попытался встать, но ноги его разъехались в грязи, и он вновь рухнул на спину. – Он ему в деды годится, - вздохнул Риттер. - Разве ж можно так бить старика? – Он обляпал ему плащ. Вы не заметили? - Спросил я, ибо видел, как на улицах Хеза убивали и за меньшие преступления. Поэт пожал плечами и отвернулся. – Я не могу на это смотреть, - буркнул он. - Насилие вызывает во мне отвращение, но не знаю, понимаете ли вы как инквизитор подобную чувствительность души. Пьяный был уже не в состоянии защищаться и, получив кнутом в ухо, завизжал особенно пронзительно, из под седых волос побежала струйка крови. Несколько наблюдающих эту сцену подростков разразились громким хохотом. – Мог бы уже и остановиться, - нетерпеливо бросил Риттер, похоже, имея в виду дворянина. – Конечно, я всё понимаю, - сказал я. - Я человек мягкий и всей душой скорблю, когда мои обязанности принуждают меня иногда к жестоким поступкам. Но, видите ли, иногда милосердия или молитвы не достаточно. Кто дал нам лучший пример в этом отношении, как не Иисус? Риттер громко отхлебнул из кружки. Со стороны забора уже не слышно было стонов, а только приглушённое сопение дворянина, свист хлыста и причитания слуги, который пытался оттащить своего хозяина. – Забьёт его, - Риттер вздохнул и снова поднёс кружку к губам. – Кого это волнует? – спросил я. - Тела десятков подобных ему вывозят ночами из города и хоронят в Ямах. Поэт осушил кружку до дна, вздыхая перед каждым глотком. – У вас есть время? - Спросил он. - Возможно, вы захотите взглянуть на представление, что мы готовим? Это рыцарский роман, - добавил он. – И, хотите верьте, хотите нет, но он проходит без вмешательства епископской канцелярии. –Ну что ж! Я думаю, что в таком случае не помешает некоторый надзор с моей стороны – пошутил я. - Но я буду счастлив посмотреть на вашу работу, Хайнц. – Я допил пиво и со стуком поставил кружку на стол. - Блевать хочется от этой мочи. Мы вышли на улицу, где молодой дворянин уже с явным усилием бил неподвижное, бурое и грязное тело, лежащее в луже. Старый пьяница уже даже не шевелился, а вокруг собралась толпа зевак. – Оставьте его, - сказал я, подойдя. – Он уже своё получил. Дворянин остановился и замер с занесённым кнутом. У него были румяные щёки и пухловатое лицо, сейчас искажённое в гневной гримасе. Светлые редкие кудри прилипли к потному лбу. – Тебе что до того? – буркнул он. – Иди своей дорогой, если себе того же не хочешь… – Следите за словами, когда обращаетесь к служителю Святого Официума, человече, – возгласил сценическим шёпотом Риттер, и молодой дворянин замер с испуганным лицом. Толпа начала быстро расходиться. – Может вы и правы, - произнёс дворянин примирительно после минуты раздумья. - Но посмотрите, как он заляпал мой плащ, - добавил он осуждающим тоном. Кнут снова свистнул в воздухе, как бы показывая, что на самом деле его не волнует, с кем он имеет дело, а затем он повернулся к слуге. – Возвращаемся домой, - сказал он. - Я не могу показаться госпоже Жизель в таком виде. Он отошёл, напряжённый как струна, похлопывая кнутом по голенищу сапога. Не удостоив нас даже взгляда. –По крайней мере, мы сделали доброе дело, спасли человеческую жизнь, - заявил Риттер, когда мы свернули на дорогу, ведущую к месту, где репетировала его труппа. – Спасли? - проворчал я. – Пусть так, можете думать что мы его спасли... но дело было не в жизни того пьяницы, мастер Риттер. Я просто не люблю бессмысленной жестокости. Насилие должно быть как острый меч, направленный прямо в нужную точку. Только тогда оно может быть оправдано. Наш Господь покарал тех, кто прибил Его к кресту, и тех, кто издевался над Его муками, но я не думаю, что Его прогневили бы тем, что замарали Его плащ. – Не каждый находит в себе смирение и терпение Иисуса, - ответил поэт. – Святая правда, – признал я.
* * *
Сцена, на которой проводил репетиции театр Риттера, представляла собой огромный деревянный сарай, обнесённый кривым забором из трухлявых досок. На входе стоял на страже один из актёров, так как театральные труппы обычно старательно защищали свои секреты (или, по крайней мере, делали вид, что это так). На актёра был надет рыжий парик и приклеена фальшивая борода с раздвоенными концами. В руках он сжимал здоровенный обоюдоострый топор. Увидев нас, он помахал им в воздухе, и по лёгкости, с которой он это сделал, я понял, что топор, должно быть, деревянный, но, чтобы обмануть зрителей, лезвия окрашены серебристой краской. – Хайнц! - Воскликнул он. - Входи, парни уже заждались! – Андреас Куфельберг, - Представил его Риттер с улыбкой. - В земном мире блудный сын почтенной купеческой семьи, а во вселенной великого искусства - Танкред Рыжий, кровожадный вождь варваров. – Аррррр! - Взрычал актёр, возведя глаза к небу и потрясая топором.–Сей заколдованный топор - подарок ведьмы.
Обетованье получил я от старухи:
Так хитро чарами покрыто остриё,
Что битвы пережить мне даст любой смятенье –
–Остерегайся, ведьма, порожденье тьмы,
Сияния креста, что слепит очи,
Остерегайся пламенных молитв,
И свет костра, что смерть твою осветит –
–Подобно тело северным снегам,
Свечением зари она сияет,
Как бриллианты блеск её очей -
Так всякий милую мою узнает.
* * *
Я, безусловно, мог поселиться и в более удобной квартире. В конце концов, присутствие инквизитора для каждого трактирщика обеспечивало некоторую защиту. Появлялось немного больше шансов, что посетители не перережут друг друга или не разнесут дом. При условии, конечно, что они будут достаточно трезвы, чтобы чего-либо и кого-либо бояться. Но я как-то привык к гостинице "Под быком и жеребцом" и её владельцу - Корфису, с которым мы оба когда-то участвовали в битве под Шенгеном. Правда, бег по лесам и болотам трудно назвать битвой, ибо единственное, что я помню из этой суматохи - выходящую из тумана имперскую тяжёлую кавалерию. А потом я только и делал, что бежал. И хотя всё это случилось уже давненько, но мы, кто пережил ту резню, старались держаться вместе. Не раз и не два владельцы других гостиниц предлагали мне комнату, но я попросту не способен съехать от Корфиса. Хоть он и подаёт разбавленное вино (правда, для вашего покорного слуги пропорции воды и питья были немного более удобоваримыми) и напоминает о просроченных счетах, но мы как-то нашли общий язык. Во второй половине дня я лежал на кровати и читал последний памфлет из числа полученных от мастера Мактоберта, в котором высмеивалась одна не обременённая строгими нравами богатая и высокородная дама, пойманная с любовником. Видимо, брошюра была издана за счёт мужа той женщины, и я подумал, что люди находят странные способы, чтобы всем вокруг рассказать о своём позоре. Чтение было прервано скрипом ступеней, ведущих в мою комнату, и вскоре после этого, как и ожидалось, я услышал быстрый и громкий стук. – Войдите - сказал я и положил книгу на пол. С удовлетворением, поскольку при этом мне удалось убить гуляющего в щели между досками исключительно здорового таракана. Дверь заскрипела (я подумал, что нужно будет сказать Корфису, чтобы смазал петли) и в комнату вошёл мужчина, лицо которого показалось мне знакомым. Я не имею, к сожалению, удивительной памяти моего приятеля Курноса, а может, вдобавок, и вчерашние обильные возлияния лишили меня соответствующей скорости взгляда и способности связывать факты. Вошедший был пожилым тучным мужчиной, одетым в чёрный вышитый золотом кафтан, а на толстых пальцах я увидел весьма заманчиво сверкающие перстни. Лицо окаймляла подстриженная в квадрат борода, и минуту спустя я понял, что именно эта борода меня и обманула. Потому что когда я видел его почти месяцем ранее, его щеки были гладко выбриты. Стоял передо мной не кто иной, как отец прекрасной Илоны - Ульрих Лёбе. Чего мог искать богатый купец в квартире скромного инквизитора? Ха, да того, чего ему подобные всегда искали! Решения проблем, в которые чаще всего ввергала их собственная глупость. Я задавался вопросом, был ли я прав и в этот раз. – Добро пожаловать, мастер Лёбе - сказал я вежливо, но не вставая с кровати. - Сядьте на скамейку. Он фыркнул, видимо, не будучи привычным к таким приветствиям, и подозрительно присмотрелся к скамейке, одну ногу которой заменяла стопка книг, напечатанных мастером Мактобертом. В конце концов, осторожно сел. – Что вас привело? - заговорил я в тоне приятельского разговора. - Чем я могу вам услужить? Он оперся кулаками на колени и наклонился в мою сторону. Я увидел, что у него потное, покрасневшее лицо, и, похоже, в том была вина не только господствующей в Хезе жары, но также и горячки. – Вы знакомы с моей дочерью, не так ли? – Потрясающая молодая дама - отметил я. - И позвольте мне также сказать, одарена необыкновенным талантом. – Дьявольский талант! - почти заревел он и грохнул кулаками об колени. Оскалил зубы, словно хотел меня укусить. Я вытер щеку, потому что капельки его слюны долетели до моего лица. - Несчастье одно! – Что же случилось? - я поудобнее устроился на подушке, ибо рассказ обещал быть интересным, поскольку касался прекрасной Илоны. – Они её похитили, - выпалил он, красный, словно через минуту его хватит удар. - Это дурак Швиммер и его компания. Можете себе представить? Они её похитили! – О, - сказал я, даже не очень удивившись, потому что Швиммер выглядел обезумевшим от любви, а такие люди часто решаются на весьма неосторожные шаги. - Я надеюсь, что вы уведомили людей бургомистра? – Мастер Маддердин, вы думаете, что я идиот? – Прошипел он. - Конечно, я уведомил бургомистра, и цеховую милицию, и... – он сделал паузу, как будто не зная, какие использовать слова - ... других людей. Тех, кто знает, что делается в городе... Я полагал, что в последней части фразы имелись в виду тонги - чрезвычайно опасное, но хорошо организованное преступное сообщество. Он должен был быть действительно в отчаянии, ибо приобретение долгов перед тонгами не относилось к числу безопасных занятий, каким бы богатым или важным этот человек ни был. – И что? – Что, что ... – Повторил он за мной сердитым голосом. – И ничего! Как в воду канула. – Чего вы ожидаете от меня? – Спросил я. – Прежде всего, вы должны знать, что этот случай не попадает в ведение Инквизиториума. – Мастер Маддердин. - Он сунул руку за пояс, вытащил набитый мешочек и со стуком бросил его на стол. Я размышлял, распирало ли этот мешочек от достойных сожаления медяков, милого глазу серебра, или от прекрасного, тяжёлого золота. Я знал, что скоро сам в этом удостоверюсь. – Давайте говорить откровенно – продолжал он. - Я знаю, что вы друг друзей, и иногда помогаете людям решить их проблемы. Я отплачу сторицей, если вы вернёте мою дочь. – И верите ли, любезные мои, что его глаза заблестели? – Здоровую и нетронутую. –Нетронутую? - Пробормотал я. - Это не от меня зависит. - Он посмотрел на меня, как будто хотел ударить, и я пришёл к выводу, что пункт о добродетели дочери для него основной. - Но давайте будем честными, как вы и сказали. Если вы уже привлекли для поиска людей в городе, я не многим им помогу. – Люди в городе? – Переспросил он почти испуганно. - Вы говорите о тонгах? – Он понизил голос, как будто боялся, что нас кто-то подслушает. - Нет, нет, это не то, что я имел в виду. Это палка о двух концах, мастер Маддердин. Кому знать об этом лучше, чем торговцам... Что ж, мысленно похвалил я его, он, по крайней мере, сохранил немного здравого смысла. – Я рассудил, что как человек, который знает эту, – он скрежетнул зубами, - актёрскую голь, вы натолкнётесь на какие-то следы. – А Риттер к этому причастен? - Спросил я. Мне нравился Хайнц Риттер, и я не был бы доволен, приводя его на эшафот. В конечном итоге, если бы девушке не случилось терпеть несправедливости, наверное, она не пыталась бы вырваться из неволи. – Я думаю, что нет. - Он покачал головой, но с таким выражением лица, как будто ему трудно смириться с мыслью, что один из актёров может не принимать участия в трагедии, которая с ним произошла. - Это дурак Швиммер. – Один? – Какие-то с ним были. – Он пожал плечами так сильно, что подскочили жирные щёки. – Видите ли, мастер Маддердин, я должен был уехать по делам, и я приказал двум доверенным слугам присматривать за Илоной день и ночь. Аааа, - взмахнул он ладонью, и солнце, которое пробивалось через ставни, засияло в разноцветных камнях его перстней. - Швиммер и его негодяи избили всех, а моё солнышко, мое будущее, захватили. Бог только один знает, какие страшные вещи они с ней сделали! Договаривая эти слова, он действительно уже рыдал, и крупные как горох слёзы стекали по его красным щекам. Он скривил лицо, и напоминал теперь большого обиженного ребёнка, одарённого злой судьбой буйной бородищей. Между тем, что ж, Илоне и так повезло, что захватил её влюблённый юноша, а не какой-то старик, богатый дворянин, который вероятнее всего развлёкся бы с ней, пока бы ему не наскучила, а потом утопил в ближайшем колодце. Задуматься, однако, я должен был над тем, что, так или иначе, было совершено похищение. Очевидно, помня придурковатое лицо Швиммера, трудно было поверить, чтобы Илоне мечталось будущее с кем-то подобным. Однако я удостоверился уже не раз и не два, что сердца женщин бьются в неизвестном нам, мужчинам, ритме и трудно предусмотреть, кто может снискать любовь прекрасной девушки. – Они кого-то убили? – Спросил я. – Нет, только побили. Но крепко. – Проворчал он. - Я вымолил аудиенцию у бургомистра, но он лишь посмеялся. Очевидная вещь. Если бы бургомистр должен был заниматься каждым похищением в Хезе, то немного имел бы времени для другой работы. У него и так было достаточно проблем с тонгами, а также со студенческими братствами, которые ночами устраивали такие бесчинства, что часть улиц нашего почтенного города напоминала места, охваченные гражданской войной. – Вы узнали что-то от своих людей? Позволите мне их допросить? - спросил я. – Нет, нет, нет! – Замахал он широкими рукавами кафтана. – Бога ради, нет! Поверьте, что я расспросил их с необычайной подробностью. Я сознавал, что Лёбе имел добрые намерения. Но человеку, неискушённому в искусстве ведения следствия, многие вещи могли показаться на первый взгляд малосущественными. Однако решение принадлежало ему, и я прекрасно понимал, что он не хочет, чтобы инквизитор производил допросы людей, связанных с его домом. – Позвольте в таком случае расспросить вас. - Сказал я. - Как это случилось? Где? – Вот, на улице. У палаток, в рядах. Напали втроём, схватили мою Илонку. Побили тех, кто пробовал её защищать. Служанку, что царапалась и кричала, стукнули палкой по голове. – Вы знаете, как выглядели нападавшие? Как были одеты? Они говорили что-нибудь? – Закрыли лица капюшонами, а время уже под вечер было. Это те двое, а Швиммер даже и не скрывался. У них были палки, спрятанные под плащами, оглушили моих людей. По-видимому, большие были, сильные… Очевидно. А какими ещё они должны были быть в глазах побитых охранников? Маленькими и слабыми? – Как были одеты? - Повторил я. - Бедно? Богато? А может, переодеты? Он пожал плечами, словно мои вопросы его раздражали. – Обычно, - ответил он. - Да, и, видимо, у обоих были светлые волосы... – Вы можете мне дать ещё какие-либо сведения? Рекомендации? Кто-то заметил что-то особенное? Прохожие? Лавочники? Он покачал головой. – Нет. Никто ничего не видел. Никто ничего не слышал. – Как обычно - я вздохнул. - Ну что ж, если позволите, я ознакомлюсь с вашим предложением. Я наклонился, дотянулся до мешочка (а он действительно был весьма тяжёлый) и развязал его. Я сыпанул на стол струёй золота. Ха, золото! Похоже, Лёбе не бедствовал, либо, по крайней мере, был готов на жертвы, если речь шла о дочке. – Я дам вам ещё два таких же, если вы найдёте её целую и здоровую. И ещё два, - его глаза сузились в щёлки, а в голосе я услышал холодную ненависть, - если, никому не говоря, вы доставите мне Швиммера. Живого. Охо-хо, подумал я, похоже молодой Иоганн не дождётся ни лёгкой, ни скорой смерти, коли угодит в распростёртые объятия Лёбе. – Сделаю, что в моих силах. - Заверил я искренне, поскольку он предлагал мне целое состояние, и если я мог ему за него продать такой лишённый ценности товар, как жизнь актёрского помощника, то я не имел ничего против подобной сделки.* * *
Я высек огонь и поставил свечу на стол. Потом стянул с плеч плащ, со вздохом присмотрелся к какому-то пятну (в течение минуты пробовал его даже отскоблить ногтем) и аккуратно повесил одежду на спинку кровати. –Приветствую, Хайнц. - Я был скрыт в тени, но он узнал мой голос и дёрнулся, словно хотел убежать. Я подступил на два шага, преграждая ему дорогу к дверям. – Нет, нет, нет, - произнёс я. - Мы не будем ни кричать, ни убегать. Мы поговорим как приятели. – Я ничего не знаю, мастер Маддердин. Мечом Господним клянусь, ничего не знаю. - В его голосе я услышал страх. Правильно, инквизиторов следует бояться. Это позволяет подольше прожить в их обществе. – О чём вы ничего не знаете, мастер Риттер? - спросил я. Он со вздохом сел на лавку и налил себе вина из бутыли. Рука его так тряслась, что он разлил половину. – Вы думаете, что я не знаю, с чем вы пришли? Лёбе вас купил, так? – Невозможно купить инквизитора, - объяснил я ему мягким тоном. – Да-да, простите. Надо было, к ста дьяволам, уехать из города. Беда меня подкосила. Но что бы вы ни сделали, ничего я вам не скажу, потому что ничего и не знаю. Ведь вы сами видели, – он посмотрел на меня взглядом побитой собаки, - что я не любил этого дурака Швиммера. – Ты не боялся бы так, если бы ничего не знал. - Вымолвил я. – Я боюсь, что вы поступите со мной несправедливо, - ответил он честно. – Хайнц, Хайнц, Хайнц… - Я подошёл к нему и похлопал его по плечу. - Ты думаешь, что я хотел бы лишить мир твоего таланта? Или я похожу на бессмысленного убийцу? Вы мой друг, мастер Риттер, и в случае чего я бы старался помочь вам выпутаться из беды. Очевидно, - я улыбнулся, - за неблагодарность я почёл бы, если бы вы оттолкнули дружелюбно протянутую руку. А теперь я стремлюсь, чтобы ты мне помог, Хайнц. И тогда, возможно, часть золота из запасов Лёбе попадёт также и в твой кошель. – И много вы получили? – Встрепенулся он. - О, простите, я не должен был спрашивать... Я рассмеялся, потому что Риттер был бессовестен в той мере, которая не только меня не злила, но и попросту забавляла. Я только надеялся, что он знает, в каком месте пролегает граница, которую не следует переступать. – Прежде всего, много обещаний. - Ответил я. - Но и аванс был щедрым. Ну, так что? Поговорим о Иоганне? – Что я вам могу рассказать? – Пожал он плечами. – Может, выпьете? Я кивнул головой, и он бросился за другой кружкой. Когда он её наполнял, его рука тряслась ничуть не меньше, чем прежде. – Если б я что-то знал, то раньше или сейчас, я сам сообщил бы Лёбе, - сказал он, и у меня было чувство, что я слышу искренность в его голосе. – Девушка могла с ним сговориться? – Любила его, - сказал он через минуту. - Но вы знаете, так, как любят хромую собаку. Здесь ему кинет пару объедков, там приласкает… Всегда была мила, но она со всеми была мила. Головой Вельзевула клянусь, жаль мне её… – Уже мечтаю, чтоб вы говорили "меч Господень", - буркнул я и сел на ящик, стоящий возле кровати. - Лёбе говорит, что молокосос был не один. Кто дружил со Швиммером? Кто-то из ваших исчезал в то же время? Может, на несколько дней? – Нет. - Прежде чем ответить, он минуту подумал. - Ничего такого. – Вы не помогаете мне. – Потому что ничего, Богом живым клянусь, я не знаю! – Он почти кричал. - Обо всём этом судачат и тут, и там... – И о чём судачат? – прервал я его. – У Швиммера была, была ... - Он щёлкнул пальцами. - Как говорят, когда кто-то очень хочет чего-то и стремится к этому любой ценой? – Мания? – подсказал я. – О, вы поняли! – Обрадовался он. - Именно мания, вы правильно сказали. Я давно уже заметил, что вы имеете богатый словарный запас и ловко им пользуетесь. Вы никогда не думали попробовать… – Хайнц – Снова прервал я его. – Какая мания? – Ах да, простите. Так вот, он хотел её лишить добродетели. Вы представляете себе? Я охотно себе это представил, хотя обычно подобные удовольствия любили люди в пожилом возрасте. Это для них привозят с юга молоденьких, смугловатых дев и продают по очень высоким ценам. Иногда, в конечном итоге, по нескольку раз, ибо рекомые девы быстро учились, как удачно изобразить телесную невинность. – Откуда вам об этом известно? – Кто-то там кому-то сказал за пивом. - Риттер махнул рукой. - Но я не знаю, имело ли всё это именно такой смысл. – Поиск смысла оставьте мне, – ответил я и пригубил глоток вина из кружки. Вино было не лучшего сорта и немного кислое, следовательно, Риттер, как и обычно, был на мели. – Откуда он вообще взялся в Хезе? Родился здесь или приехал из провинции? – Вроде... - Риттер постучал пальцами в разлитой на столе винной луже, - приехал. Да, наверное, но уже много лет тому назад. Вроде, его родители имели мельницу или что-то такое, но лишили его наследства, или что-то вроде того. – Ну, теперь видите сами, сколько вы всего знаете? - Обрадовался я. - Теперь ещё припомните, из какого села он родом. Только не выдумывайте, пожалуйста, ибо если я подамся в напрасное путешествие, я вернусь в Хез очень недовольный. А когда я недоволен, моя прирождённая кротость чахнет, как цветок без полива. – Бa. - Он посмотрел на меня. – Да если бы я знал! Но не я ли говорил, что вы красиво изъясняетесь? У меня есть слух, мастер Маддердин, поверьте мне, у меня есть слух. – А кто может знать? - Я пропустил его замечание мимоходом. - С кем Швиммер пил? С кем ходил по девкам? Кому доверялся? – По девкам не ходил, не открывался никому, - буркнул Риттер. - Какой там, бирюк… А пил обычно с одним таким. - Щёлкнул пальцами в воздухе. - Вы освежите мою память? - спросил хитро. – И почему ты мне так нравишься, Хайнц? Я вздохнул и вынул из кошеля одну монету. Катнул её по столу в его сторону. Монета остановилась в луже вина, но не успела упасть, как Риттер проворно схватил её двумя пальцами. – Алоис Пимке - сказал он невнятно, ибо в это время пробовал монету на зуб. - Вертелся там-сям, иногда помогал нам с декорациями. Но он не исчез, мастер Маддердин. Я видел его недавно в трактире. – Где найти этого Пимке? – Поищите "Под рылом и хвостом", либо "Под канатоходцем", либо в "Грудастой актрисе". – Хайнц, Бог мне в том свидетель, что если ты всё это придумал, я сдеру с тебя кожу. Но в конечном итоге лучше всего будет, если ты пойдёшь со мной. В конце концов, ты знаешь Пимке, следовательно, ты мне его и укажешь. – Что вы, нет, – заволновался он. - Того только недоставало, чтобы в городе заговорили, что я доношу в Официум. – Хайнц, мы просто пойдём выпить, - пояснил я. - А как только ты укажешь мне Пимке, ты вернёшься себе спокойно домой. Кроме того, Инквизиториум не имеет со всем этим ничего общего. Это частное дело. – А если я не соглашусь? Я знал множество способов, чтобы смелых и сварливых людей преобразить в необыкновенно покладистых, почти покорных. Но ведь я не намеревался запугивать Риттера, который и так до сих пор не понимал, что похищение Илоны уже приняло вид, отличный от занимательных сплетен в трактире. – Тогда, мастер Риттер, я шепну будто бы случайно в несколько ушей, что вы являетесь агентом Инквизиториума. И агентом необыкновенно полезным. О чудо, он рассмеялся и даже хлопнул себя по колену. Но потом посмотрел на меня взглядом, уже немного омрачённым. Видно, до него дошло, что такую сплетню я могу пустить в любой момент, и трудно ему будет объясниться, учитывая тот факт, что нас не раз видели вместе. Таков уж, к сожалению, был наш мир, что информаторы Святого Официума не могли гордиться своей весьма полезной миссией, но должны были глубоко скрывать это честное призвание. Я мог об этом факте печалиться, но я не мог его не использовать. ...Все права на текст принадлежат автору: Яцек Пекара.
Это короткий фрагмент для ознакомления с книгой.