Эти удивительные звезды (сборник)

Борис Ляпунов Предисловие

Фантастика? Заведите о ней разговор, и ваш собеседник — кто бы он ни был — наверняка поддержит его. Если только он, конечно, не противник мечты вообще…

Читатель старшего поколения вспомнит, с каким нетерпением ожидали очередного номера «Вокруг света» с продолжением «Человека-амфибии»…

Читатель наших дней станет горячо обсуждать произведения современных фантастов, благо материала у него достаточно. Пусть количество — не исчерпывающий показатель, но многие десятки фантастических романов, повестей и рассказов, выходящих ежегодно, уже говорят о многом. Прежде всего об огромном интересе к тому виду литературы, вокруг которого зачастую возникают горячие споры.

Речь идет, разумеется, не о том, «быть или не быть».

Фантастику (особенно теперь!) нельзя сбрасывать со счета, нельзя игнорировать как нечто второстепенное на литератуоном фронте. Она завоевала широчайшее признание и становится тем, чем должна быть — полноправным отрядом большой советской литературы.

Общий поток фантастики возрастает с каждым годом.

Интересно отметить, что за последние полтора десятилетия вышло столько же произведений, сколько за предыдущие сорок лет, с 1917-го года!

Вспомним двадцатые и тридцатые годы, когда советская фантастика делала свои первые шаги…

Переводы заполняли страницы журналов, охотно печатавших всевозможные ультрафантастические домыслы; из переводных фантастических романов, выпускавшихся разными издательствами, можно было составить солидную библиотеку. И если бы только Жюль Берн и Герберт Уэллс, если бы только добротная литература, действительно способная удовлетворить жажду мечты! Нет, духовная пища любителей фантастики тех лет обильно приправлялась псевдолитературой, спекулировавшей на интересе к необычайному. На этом поприще подвизались и отдельные наши авторы, которые нагромождали измышления и изощрялись в «закручивании» острых сюжетов.

Но уже в 1920-м году выходит подлинно научно-фантастическая повесть с символическим названием «Вне Земли».

Автор — Константин Циолковский. Он набрасывает картины, от которых у читателя захватывает дух: полеты вокруг нашей планеты, путешествие на Луну, освоение космического пространства. И все это — на фундаменте строгого научного расчета, у крыльев фантазии — прочная опора.

Однако только ли такие произведения правомерны в фантастике? Ответить можно, и не обращаясь к примерам из Жюля Верна и Уэллса. Другой наш фантаст — Владимир Обручев — пишет роман «Плутония», в котором пользуется заведомо фантастическим приемом, чтобы живо и занимательно популяризовать науку о прошлом земли. Алексей Толстой разворачивает действие «Аэлиты» на Марсе, чтобы в форме социально-фантастического романа отобразить реальные события крушения старого мира. Он обращается к технике и науке, чтобы наполнить новым содержанием рамки привычного авантюрного романа. И уже начинает звучать голос Александра Беляева, чье имя справедливо связывается с созданием и становлением фантастики в нашей стране.

Перед ним, писателем, всецело посвятившим себя научно-фантастической литературе, стояла трудная задача. Нужно было противопоставить развлекательному чтиву с псевдонаучно-фантастической подкладкой произведения подлинной фантастики — художественно выразительной и идейно острой.

Уже первая вещь Беляева, помещенная во «Всемирном следопыте» в 1925 году, привлекла внимание. Рассказ «Голова профессора Доуэля» остросюжетный, с вполне определенной идейной направленностью, с интересной научной проблемой в качестве посылки для развертывания действия выгодно отличался от того, что печатали тогда журналы фантастики и приключений.

С тех пор полтора десятилетия выходили все новые и новые беляевские романы, повести, рассказы, очерки: несколько десятков названий, целая научно-фантастическая библиотека! Произведения А. Беляева переиздаются многомиллионными тиражами, а восьмитомное собрание сочинений впервые познакомило читателей с многообразием творчества основоположника советской научной фантастики.

В послевоенные годы возрастает жанровое многообразие нашей фантастики. Социальная фантастика и фантастический памфлет, овеянная романтикой фантастика встреч с Неизведанным, фантастика сатирическая и юмористическая, социально-психологическая — все эти, как и другие разновидности научно-фантастической литературы, представлены в конце 40-х и в 50-е годы. Позднее к ним добавляется фантастика социально-психологическая. Писатели-фантасты вновь обращаются к теме будущего широкого плана. И широким потоком вливается в литературу 60-х годов фантастика, преломляющая в той или иной форме, в применении к далекому Завтра, «безумные идеи» современной науки; фантастика, которая не популяризирует науку, а пользуется ею как посылкой для решения своих, чисто литературных задач, человековедение в его своеобразном решении; фантастика, утверждающая безграничность познания и могущество Разума.

Можно спорить о «границах научности» в фантастике, о том, должна ли она сейчас перестать быть научной, но несомненно одно. Горизонты науки во второй половине XX века раздвинулись необычайно, и это находит отражение в полете мысли фантастов. «Космическая» фантастика явно преобладает в научно-фантастической литературе последних лет. Не случайно так занимают фантастов возможности кибернетики, физики, биологии, химии — генеральных магистралей науки.

Стремление же показать человека, попытаться проникнуть в сложное переплетение социальных, психологических, морально-этических проблем будущего, порождает и новые формы произведений, нередко отходящих от традиционного приключенческого сюжета, доминировавшего в довоенные и первые послевоенные годы. Но при этом лучшим произведениям советской фантастики по-прежнему присуща четкая социальная направленность и чужды пренебрежение объективными законами природы, мистика, желание увести читателя в мир невероятной выдумки, чтобы отвлечь его от современности, что зачастую свойственно фантастике Запада.

Непрерывно пополняется список авторов, выступающих с самыми разнообразными научно-фантастическими и фантастическими произведениями. Активно работают как фантасты старшего поколения, так и молодежь (да и понятие «молодой» становится весьма относительным! У многих из недавно начавших литературный путь — уже большой багаж).

Не называя знакомых имен, хотелось бы сказать о другом.

Издание альманахов и сборников фантастики становится явлением в научно-фантастической литературе. Этим занимается ряд издательств.

В 1964 году в Азербайджанском государственном издательстве вышел первый сборник произведений бакинских фантастов — «Формула невозможного». Во втором сборнике «Эти удивительные звезды», составленном Комиссией по научно-фантастической литературе при Союзе писателей Азербайджана, представлены новые произведения тех же авторов — Е. Войскунского и И. Лукодьянова, В. Журавлевой, Г. Альтова, И. Милькина, Р. Бахтамова, Э. Махмудова, а также В Островского, П. Амнуэля, Р. Леонидова, В. Караханова, М. Ибрагимбекова.

Нет необходимости подробно рассказывать читателю о творчестве бакинских писателей-фантастов, имена которых хорошо известны любителям научно-фантастической литературы. Тем не менее, хочется все же сказать несколько слов — и об авторах, и о вещах.

Е. Войскунский и И. Лукодьянов выступили впервые с повестью «Экипаж „Меконга“» (1962). Это, как охарактеризовали сами авторы, «книга о новейших фантастических открытиях и старинных происшествиях, тайнах Вещества и о многих приключениях на суше и на море». Она привлекла внимание острым сюжетом, интересной научной проблемой, связанной с перспективами ядерной физики, выразительными образами героев. В 1963 году появилась повесть Е. Войскунского и И. Лукодьянова «Черный столб», а в 1964 году — сборник повестей и рассказов «На перекрестках времени».

Авторов привлекают возможности, которые открываются перед наукой, изучающей пространство и время. Перспективы, о которых они пишут, с первого взгляда кажутся сугубо фантастичными. Но этот фантастический цветок выращивается ими из научного зерна, которое несомненно появится в лаборатории ученого, если не сегодня, так завтра.

В сборнике «Эти удивительные звезды» Е. Войскунский и И. Лукодьянов выступают с рассказом «И увидел остальное».

Мы переносимся в далекое космическое будущее человечества. Дело доходит уже до освоения планет-гигантов: люди Земли добывают загадочное вещество Красного пятна Юпитера. Им помогает совершеннейшая автоматическая техника.

Но, оказывается, и в тот далекий век могущественного техницизма, пронизывающего всю жизнь наших потомков, остается непревзойденным чудесный механизм, подаренный человеку природой — мозг.

Обострение чувств, возрождение древних инстинктов, использование мозга для восприятия информации об окружающем мире в критический момент — такова идея рассказа.

Он приоткрывает неведомую пока еще страницу развития бионики по-прежнему в присущей авторам остросюжетной манере. Герои же его наделены чертами наших современников, а потому их переживания и ощущения особенно близки нам.

Перу В. Журавлевой принадлежит ряд рассказов, многие из которых собраны в сборниках «Сквозь время» (1960) и «Человек, создавший Атлантиду» (1963). Она выступает в сборнике с двумя рассказами — «Эти удивительные звезды» и «Нахалка». Их, на первый взгляд, нельзя назвать научно-фантастическими. Они, скорее, автобиографичны и пронизаны романтикой науки, но в необычной форме.

Героиня одного из них — девочка, которая впервые заглядывает в окуляр телескопа и перед ней раскрывается небо.

Героиня второго — тоже девочка, чем-то напоминающая знаменитую Почемучку. Одна переживает трепетное волнение при встрече с небом, «ставшим глубоким», другая — выдвигает всевозможные фантастические идеи, которые тотчас стремится воплотить на практике. Фантастика для нее — нечто близкое, и потому, как рефрен, звучит вопрос: «Почему не сейчас?» В самом деле, разве читая какой-либо фантастический вымысел, мы не задаем себе этот вопрос? Маленькая Нахалка из рассказа Журавлевой близка любому юному читателю литературы «крылатой мечты».

Г. Альтов, автор сборника рассказов «Легенды о звездных капитанах» (1961) и ряда других научно-фантастических произведений, выступил в этом сборнике с рассказом «Опаляющий разум».

Одна из тем, нередко затрагивавшихся в фантастике за последние годы, это тема машины и человека, «человеческого» и «автоматического» в кибернетической технике будущего. В рассказе Б. Островского «Принять решение» она находит несколько неожиданное преломление.

Действие разворачивается на ставшем уже традиционным космическом фоне. Но не авария на космической станции и не находка галактического корабля сами по себе являются эпицентром событий. Человек посылает робота — в высшей степени совершенную кибернетическую машину, чтобы «принять решение». От него зависит в данном случае человеческая жизнь и от него же зависят жизни других. Человек может погибнуть, но добытая от него информация укажет путь спасения другим. И возникает спор робота с его творцом и повелителем.

Исходом этого спора автор решает поставленную им проблему. Роботы, наделенные «свободной волей», способные в исключительных случаях поступать, как человек, не представят опасности для людей. Интеллект машины не вступит в конфликт с человеческим интеллектом. Сверхсовершенная кибернетическая техника будущего станет верно служить своему творцу.

Поэтичный рассказ Э. Махмудова «Симфония жизни» посвящен победе над страшным бичом человечества — раком. Впрочем, толковать его только так было бы неверно. По существу автор ставит проблему шире. В нашем организме скрыты такие силы, о которых мы сейчас и не подозреваем. Мобилизовать их для защиты от опасности — вот одна из задач медицины. Надо найти только ключ к тайникам, где «заперты» резервы — нервной системы, например. Тогда поиски путей борьбы с неизлечимыми, казалось бы, болезнями увенчаются успехом.

К проблемам медицины обращается и В. Караханов в повести «Мое человечество». Это первое произведение молодого автора. В центре повести люди, отдающие свой труд и знания борьбе против рака.

В рассказе М. Ибрагимбекова «Крысы» фантастическая проблема своеобразно переплетена с изображением гнусностей буржуазного профессионального спорта.

Фантастика — вид литературы достаточно многообразный и емкий. Это и роман, повесть, рассказ, это — очерк, памфлет и сказка; это — пьеса и киносценарий; это — сатира и юмор. В сборнике «Эти удивительные звезды» читатель найдет научно-фантастические произведения различных жанров.

В многообразии представленных направлений фантастики достоинство сборника.

В рассказе-шутке «Беспощадный судья» Э. Махмудов использует кибернетическую машину для «экспресс-анализа» произведений начинающих авторов.

«Несколько поправок к Платону» П. Амнуэля и Р. Леонидова — история одной остроумной мистификации: попугай, который якобы разговаривает на языке атлантов… И уже замышляется новое мошенничество — со «старым любимым попугаем Наполеона Бонапарта». Для этого остается лишь научить птицу произносить популярные изречения императора…

Кибернетика способна, кажется, заставить даже самого апостола Петра усомниться во всемогуществе бога (Фантазия-шутка П. Амнуэля и Р. Леонидова «Престиж Небесной империи»)… Вторжение неизвестных «душ», оказавшихся кибернетическими машинами, поколебало все устои ада и рая.

Для наведения порядка пришлось объединить усилия господа и сатаны и обратиться к услугам души бывшего профессора физики, варившейся в котле № 5784287776…

Юмористическую окраску придает своему рассказу «Сумасшедший электромеханик» И. Милькин. Превращение вещества в поле и обратно и детрансформация живой материн или, попросту говоря, исчезновение человека под воздействием электричества и появление его вновь… И короткое сообщение в концовке: «Вчера неизвестный, сумасшедший, пробравшись к главному щиту городской ТЭС, взялся за клеммы». Казалось бы, все ясно, но… тот же сумасшедший говорил еще и о том, что по воде можно летать, и показывал эскиз корабля. Корабля на подводных крыльях! Может быть, он вовсе не сумасшедший, этот изобретатель, появившийся в одной редакции четверть века тому назад?

С фантастической картинки, на первый взгляд далекой от главной темы, начинает Р. Бахтамов свой очерк «Дорога на океан». Это — встреча земных космонавтов с разумными существами чужого мира, изображенная в одном из рассказов И. Ефремова. Встреча необычная, потому что в «том» мире главным элементом атмосферы оказался фтор — он, а не кислород служил газом жизни на неведомой планете.

Автор развивает далее свою мысль о существовании различных форм жизни. Он приходит к выводу, что живое не могло возникнуть без воды, и таким путем подводит читателя к проблеме воды, причем не лунной или марсианской, а обыкновенной земной воды.

Опреснение — вот что могло бы решить эту проблему, проблему, ставшую сегодня не менее насущней, чем проблема пищи, или любого вида сырья и топлива. Пути ее решения — на примере работ лаборатории профессора И. 3. Макинского (Азербайджанский институт нефти и химии) и составляют основное содержание очерка. В конце, говоря о будущем, автор справедливо подчеркивает, что в длинном перечне даров моря нельзя забывать главное его богатство — воду.

В сборник помещен еще один рассказ Р. Бахтамова «Две тысячи золотых пиастров». Рассказ посвящен истории создания феерии «Алые паруса» Александра Грина — одного из самых романтичных, самых «мечтательных» произведений советской литературы.

Читателям уже известна работа Г. Альтова о судьбе предвидений Жюля Верна (в альманахе «Мир приключений»). В сборнике «Эти удивительные звезды» он публикует новую работу того же направления — «Судьба научно-фантастических предвидений Герберта Уэллса».

Как и ранее, он приводит список произведений знаменитого фантаста, анализируя их по трем пунктам — идеи, высказанные Уэллсом; отношение к ним в то время; возможность их осуществления с современной точки зрения. Этому интересному перечню предпослано введение «Перечитывая Уэллса», которое содержит авторские размышления по поводу фантастики Уэллса. Небезынтересен итог: из 86 предвидений Уэллса 30 уже сбылись, 27 сбудутся почти наверняка, 20 осуществимы принципиально и лишь 9 — ошибочны.

И Г. Альтов делает отсюда вывод, что «отчаянный» фантаст Уэллс оказывается не менее «научным», чем Жюль Верн…

«А вдруг он был хитрецом, этот Уэллс? Быть может, он писал самую настоящую научную фантастику, а притворялся, что просто так фантазирует?»…

Нам думается, что читатели с интересом встретят сборник — «Эти удивительные звезды».

Евгений Войскунский, Исай Лукодьянов И увидел остальное…

И увидел остальное

И внял я неба содроганье,

И горний ангелов полет,

И гад морских подводный ход,

И дольней лозы прозябанье.

А. Пушкин

1

Юпитер бушевал. Отсюда, с каменистой Ио, было видно, как по его гигантскому диску, закрывавшему полнеба, ходили бурые смерчи. Казалось, гигант пульсировал, то опасно приближаясь, то удаляясь. Казалось, его беспокойная атмосфера вот-вот сорвется, не выдержав чудовищной скорости вращения, и накроет дымным одеялом маленькую Ио, космотанкер «Апшерон» и его экипаж.

— Ух ты, — сказал напряженно-бодрым голосом штурман Новиков и зябко поежился. — Разыгрался Юпик. Это он всегда так, Радий Петрович?

— Нормально, — ответил командир танкера, голос его перебивался разрядами. — На экваторе турбулентно, на шапках — поспокойнее. Для Юпитера погода — баллов на пять. Только не надо про него так… фамильярно. Планета серьезная.

Новиков прыжком приблизился к башенке автоматической станции, поднял крышку, посмотрел на ползающие по экрану зеленые зигзаги.

Не раз приходилось ему видеть это зрелище в учебных фильмах, но одно дело — учебный фильм, другое — оказаться лицом к лицу с чужой, разнузданной стихией.

— Напряженность Ю-поля у красной черты, — сказал он.

Володя Заостровцев, бортинженер, быстро взглянул на Новикова, но промолчал. Сегодня с утра он и двух слов не вымолвил.

Нижний край Юпитера был обгрызен острозубчатым горизонтом Ио. Именно оттуда должен был появиться контейнерный поезд, и все трое не сводили с горизонта глаз.

Командир танкера поднял руку к шлему, словно намереваясь почесать затылок.

— Здесь-то что, — сказал он. — Четыреста мегаметров до него. Санаторий. А побывали бы вы на Пятом — вот там сейчас неуютно.

— Ну да, там ведь вдвое ближе, — отозвался Новиков. — А вы были на Пятом?

— Бывал. С одним планетологом. Мы тут на всех спутниках ставили первые автостанции.

Володя Заостровцев пнул носком утяжеленного башмака ледяную глыбу, сказал:

— Радий Петрович… Улетать надо отсюда…

— Это почему же?

— Не знаю. Только чувствую — надо поскорее уходить.

— А контейнеры? — возразил Новиков. — С чего это ты расчувствовался? Боишься, так сидел бы дома.

— Да-а-а, — продолжал командир, — на Пятом и горизонта, в сущности, нет. Стоишь, как на камешке, а этот, — он кивнул на Юпитер, — стена стеной, руку протянуть боязно. Так что ничего, Заостровцев, бывает, если в первый раз. Около Юпитера всегда эти… кошки по сердцу скребут. Нормально.

— Да нет, Радий Петрович, — стесненно сказал Володя, — я не то что боюсь, а… сам не знаю… Конечно, без контейнеров нельзя.

Командир взглянул на часы.

— Теоретически буксир должен вернуться через пятьдесят минут, — сказал он. — Но плюс-минус полчаса всегда возможно: плотность его атмосферы, — он снова кивнул на Юпитер, — вещь уж очень непостоянная. Наши контейнеры там мотает, как деревья в бурю.

Новиков представил себе, как, огибая планету, сквозь толщу бушующих, насыщенных энергией газов мчится буксир — космический беспилотный корабль с длинным хвостом вакуумных контейнеров. Поезд догоняет Красное Пятно и, войдя в его плотную среду, уравнивает с ним скорость. Распахиваются приемные горловины, и вещество Красного Пятна со свистом всасывается в контейнеры. Хищника загоняют в клетку. Пятно, впрочем, и не заметит ничтожной убыли…

Буксир приведет поезд на Ио, автопогрузчик поставит контейнер на место — несколькими рядами они опояшут тело танкера, — и тогда можно стартовать. Можно прощально помахать ему ручкой: не сердись, старик Юпитер, ты не прав, или как там говорили древние?

Потом Радий Петрович аккуратно посадит танкер на космодром «Луна-2», и они выйдут наружу и увидят привычный спокойный лунный пейзаж — невысокие кольцевые горы, изрезанную трещинами почву. После Ио, утыканной острыми иглами скал, с ее глубокими ущельями, залитыми черным метановым льдом, с ее зловещим небом, Луна покажется особенно уютной, обжитой.

Космодромная команда примет контейнеры с материей Красного Пятна и опорожнит их в подлунные резервуары.

А они, экипаж танкера, после карантинного душа сядут в вездеход — и в городок. Там можно будет, наконец, вылезти из скафандра и неторопливо пройти в салон. Сбегутся в салон ребята, пойдут вопросы: ну как зачетный? Он, Новиков, помедлит, потягивая из стакана пахучий витакол, небрежно скажет: «Тряхануло нас возле Юпика… Думал — прощай, дорогая…» И остальные практиканты будут завидовать ему черной завистью, потому что они еще нигде не бывали, если не считать учебных рейсов на Марс в качестве дублеров, а он, Новиков, уже «свалил» зачетный. Да, дорогие товарищи, нет больше студента-практиканта Новикова — есть штурман-кибернетик Новиков, космонавт. Сам Платон Иванович, руководитель практики, привинтит к его куртке значок. Немного он, Новиков, запоздал: Первая звездная уйдет без него. Но уж во Вторую попадет непременно. На Земле ему теперь в общем-то делать нечего…

А Радий Петрович Шевелев думал о том, что это, наверное, последний его рейс к Юпитеру. Может, и вообще последний рейс. Сорок восемь лет, потолок космонавта… Возраст, когда, по выражению пилотов, начинает «барахлить вестибулярка». Что ж, он немало новых трасс проложил в Системе.

Взять хотя бы эту — к Юпитеру. Трасса сама по себе нетрудная, но зато конечный ее пункт…

Давно уже догадались астрофизики, какой могучей энергией насыщена бешеная атмосфера планеты-гиганта. Ю-энергия, сосредоточенная в Красном Пятне… Красное Пятно было старой загадкой. Огромное — сто мегаметров в поперечнике, плыло оно по двадцатому градусу иовиграфической широты, иногда бледнея, словно выцветая, но никогда не исчезая.

В прошлое противостояние люди и не помышляли о Ю-энергии. Теперь же, при нынешнем противостоянии Юпитера, были сделаны первые попытки зачерпнуть загадочное вещество Красного Пятна. Около трех лет назад Рейнольдс «человек без нервов», как называли его космонавты, а уж они-то понимали толк в таких вещах, — бесстрашный Рейнольдс приблизился к Красному Пятну настолько, что зачерпнул его вещество бортовым контейнером. Он радировал об этом событии в свойственной ему манере: «Ущипнул красного медведя». Но через двадцать минут тон его передач резко переменился. Рейнольдс сказал: «Не помню, что происходит». Он повторил это дважды спокойно, будто в задумчивости. Потом он сказал: «Боюсь, что потерял…» Никто ничего больше не узнал о Рейнольдсе: связь прервалась на середине фразы. Корабль не отвечал на вызовы. Рейнольдс не вернулся.

Но люди упрямы. Потомки смельчаков, под парусами пересекавших океаны, уходивших на собачьих упряжках без единого прибора связи во льды Антарктики, шли в бешеную атмосферу Юпитера. Под этой бездонной атмосферой скрывалась неведомая до сих пор поверхность планеты, сжатая колоссальным давлением, разогретая до сотен тысяч градусов, где вещество, насыщаясь энергией, перетекало в Красное Пятно….

Среди первых разведчиков был и он, Шевелев. Именно ему принадлежала идея построить на Ио танкерный порт, с которого беспилотный корабль поведет к Красному Пятну контейнерный поезд. И теперь танкерные рейсы Луна — Ио — Луна сделались обычными. Материя Красного Пятна оказалась необыкновенно компактной и насыщенной энергией, так что вопреки сомнениям ее доставка вполне окупалась. Ю-материя, казалось, была прямо-таки специально создана для двигателей новых галактических кораблей класса СВП — Синхронизаторов Времени — Пространства, — которым предстояло выйти за пределы Системы.

За пределы Системы… Этой затаенной мечте Шевелева не суждено сбыться. Он еще поспорит на Совете, он докажет, что может потягаться с любым молодым, но в глубине души Радий Петрович знал, что отлетал свое. К звездам уйдут молодые…

* * *

Володя Заостровцев чувствовал приближение того странного состояния, которое уже несколько раз испытал и которое пугало его. Он пытался «переключиться». Вызывал в памяти земные картины.

Белые корпуса Учебного центра в зелени парка. Сверкающий на солнце небоскреб Службы Состояния Межпланетного Пространства — там работает на радиостанции оператор Антонина Горина. Тоня, Тося — смуглое живое лицо, мальчишеская стрижка, насмешливые карие глаза. И ничего-то нет в ней особенного. В Учебном центре были девушки куда привлекательнее Тоси. Но с тех пор как Володя Заостровцев в День моря впервые увидел Тосю, беспечно хохочущую, танцующую на воде, с той самой минуты другие девушки перестали для него существовать. Он подскочил к ней, и они закружились в вихре брызг, музыки и смеха, но тут Володя зацепился поплавком за поплавок, потерял равновесие и плюхнулся в воду…

Воспоминание отвлекло его, но ненадолго. Тягостное ощущение не проходило, нарастало… Выразить это словами было невозможно. Ни сравнений, ни аналогов. Каждый раз по-новому…

Теперь по экватору Юпитера неслись огромные бурые облака — ни дать ни взять стадо взбесившихся быков. Они сшибались, медленно меняя очертания, рвались в клочья. Слились в сплошную зубчатую полосу. Будто гигантская пила рассекла планету пополам — вот-вот распадется…

Полыхнуло красным. Грозные отсветы легли на каменные пики Ио, на лед в расселинах, на гладкое тело космотанкера.

Диск Юпитера с краю залился огнем. Вот оно, Красное Пятно… Оно разбухало на глазах, ползло под экватором, свет его становился пугающе-резким. Новиков невольно втянул голову в плечи.

— Вторые светофильтры поднять, — раздался в наушниках голос командира. Алексей, посмотрите, что там с поездом?

Новиков склонился над щитком автостанции. Вслед за Красным Пятном должен был появиться из-за диска Юпитера буксир с контейнерами. Но его не было. Это было неправильно: поезду задана круговая орбита со скоростью Пятна.

Но поезда не было.

«Нет как нет, ну прямо нет как нет», — навязчивые стучали у Новикова в памяти слова старой песенки.

Он уставился на Пятно. Оно уже почти полностью выползло из-за края. В нем крутились желтые вихри, выплескивались быстрые языки — не они ли слизнули поезд?..

— Нет поезда! — крикнул Новиков. — Пропал поезд!

Володя Заостровцев вдруг скорчился, судорожно застучал кулаками по щиткам светофильтра.

— Не могу! — прохрипел он. — Жмет… Давит…

— Что жмет? — Командир шагнул к нему.

И тут в уши ударил ревун тревоги — монотонный, прерывистый, безразличный.

— Быстро в шлюзкамеру! — крикнул командир.

Володю свело в дугу. С ним творилось непонятное. Новиков и командир потащили его под руки.

Хлопнула автоматическая дверь, вторая, третья… Сгрудились в лифте. Вверх! Ревун оборвался. Что там еще? Он не мог выключиться до старта, но он выключился. Это было неправильно… непонятно.

Дверь остановившегося лифта поползла в сторону — командиру казалось, что она ползет отвратительно медленно, он рванул ее, протиснулся в кабину. Не снимая шлема, забыв спустить светофильтр, бросился к пульту, пробежал пальцами в рубчатых перчатках по пусковой клавиатуре. Далеко внизу взревели двигатели, танкер рвануло. Радий Петрович глубоко провалился в амортизатор сиденья, привычная тошнотность перегрузки подступила к горлу.

Новиков и Заостровцев упали в свои кресла. Некоторое время все трое молча возились с шлемами, тугими шейными манжетами, выпутывались из скафандров. Каждое движение давалось с трудом, а труднее всех было Володе. Крупные капли пота катились по его щекам.

Раньше всех увидел Радий Петрович. Потом Новиков. Его рука, протянутая к блоку программирования, медленно упала на колени.

Приборы не работали. Ни один.

— Нич-чего не понимаю… — Командир беспокойно вертел головой, переводя взгляд с экрана на экран.

Он переключил масштаб координаторов. Ввел усиление.

Перешел на дублирующую систему. Больше он ничего не мог сделать.

Экраны ослепли. Тонкие кольца и меридианы гелиоцентрических координат ярко светились, но точки положения корабля не было видно ни на экране широкого обзора, ни на мелкомасштабном. На экране для непосредственного астрономического определения вместо привычной картины звездного неба была серая муть, ходили неясные тени.

Командир с усилием повернулся в кресле и встретил застывший взгляд Новикова.

— Определитесь по полям тяготения, — бросил он раздражённо, потому что Новиков должен был сделать это и без команды.

И не поверил своим ушам, услышав растерянный голос Новикова:

— Гравикоординатор не работает…

Командир уперся в подлокотники, попытался подняться, но ускорение придавило его к креслу. Оно-то работало исправно…

Двигатели мчали танкер вперед. Вперед — но куда? Приборы не показывали положения корабля в пространстве. Было похоже, что какая-то неведомая сила разом вывела из строя все наружные датчики. Корабль очутился в положении человека, внезапно ослепшего посреди уличного потока.

«Мы стартовали часа на полтора раньше расчетного времени, — лихорадочно соображал командир. — Ио всегда обращена к Юпитеру одной стороной, и танкер стоял на этой стороне. Стартовый угол известен. Сейчас, когда корабль идет на малой скорости, надо ложиться на поворот. Но как рассчитать поворот без ориентации?.. В поле тяготения Юпитера нет ничего постоянного. Поворачивать вслепую? Ю-поле прихватит на выходной кривой, а ты и не заметишь… Не заметишь, потому что гравикоординатор не работает».

Новиков между тем возился с пеленгатором. Ведь на крупных спутниках Юпитера стоят радиомаяки — на Ио, на Каллисто, на Ганимеде… Нет. Молчат маяки. Вернее, музыкальные фразы их сигналов не доходят до «Ашнерона».

— Хотя бы один пеленг… Хотя бы одну точку… — Новиков повернулся к командиру. — Что делать, Радий Петрович?

Командир не ответил. Он уже знал, что ничего сделать нельзя. Даже послать на Луну аварийный сигнал. Радиосвязи не было. Надеяться на чудо? Где угодно, только не в Ю-поле.

Ну что ж… На Земле труднее: вокруг все родное, земное, и можно увидеть в окно кусок голубого неба, и мысль о том, что все это будет теперь без тебя, невыносима. В Пространстве же — Шевелев знал это — чувство Земли ослабевало, помимо воли приходило то, что он называл про себя ощущением потусторонности…

Ослабевало? Ну нет! Вот теперь, когда гибель была неотвратимой, он понял, что ни черта не ослабевало чувство Земли. Наоборот!

Надо было что-то сказать ребятам. Командир посмотрел на них. Заостровцев лежал в кресле, задрав голову вверх и бессмысленно вытаращив глаза. Руки он вытянул перед собой, пальцы его вздрагивали, как бы ощупывая воздух.

Ну что им сказать? Разве что два слова: «Будьте мужчинами»… Радий Петрович вдруг замер, пораженный догадкой: так вот что случилось тогда с Рейнольдсом, вот что не договорил он в последней радиограмме — он потерял ориентацию!

У Рейнольдса, так же как и у него, Шевелева, внезапно ослепли приборы. Ю-поле прихватило ослепший керабль Рейнольдса, он врезался в Юпитер. Непонятная, никем не предвиденная энерговспышка… Надо сообщить на Землю. Один шанс из тысячи, что информация попадет к людям, но все равно он обязан сообщить.

Радий Петрович включил аварийную звукозапись и собрался с мыслями. Информация должна быть краткой и исчерпывающей.

Тут он услышал щелканье клавиш задающего блока. Молодые — штурман и бортинженер — сидели, голова к голове, у пульта вычислителя. Заостровцев теперь не щупал пальцами воздух — он медленно водил растопыренной пятерней от себя к экрану. К экрану, на котором светились кольца координат, но по-прежнему не было точки положения корабля.

— Сейчас… — бормотал Новиков, щелкая клавишами. — Только вот введу исходные… влияние Сатурна… Эфемериды… Давай направление, Вовка!..

«Какое еще направление? — подумал командир. — С ума они посходили?..»

— Что вы делаете? — резко спросил он.

Ему пришлось повторить вопрос дважды, но ответа он так и не дождался. Те двое, должно быть, просто забыли, что на корабле есть командир.

— Не так, не так! — стонал Заостровцев, мучительно гримасничая и рубя ладонями воздух. — Не понимаешь…

— А как? — хрипел Новиков.

— Слушай меня, Алеша… Слушай! Мы здесь… Да, здесь… Значит, выходная кривая… Вот… вот ее направление, понимаешь?

— Понял!

Снова защелкали клавиши. Новиков откинулся, уставясь на результатную панель вычислителя.

Мертвая тишина.

— Программа готова, — неуверенно сказал Новиков.

2

А все началось, пожалуй, с того вечера, когда Володя Заостровцев ощутил потребность в стихосложении. Время для занятий такого рода было крайне неподходящее: шел последний месяц предвыпускной практики, после которой их группе предстояло перебазироваться на Луну и там ожидать зачетных рейсов.

Но Володя был влюблен. И поэтому ранним вечером он заперся в своей комнате, легкомысленно отодвинул в сторону схему охлаждения плазмопровода и на очищенный уголок стола положил лист бумаги. Затем он взял авторучку и… сразу понял, что не умеет писать стихи. Пришлось сбегать в библиотеку и обратиться к справочной литературе. Володя узнал, что стихосложение, оно же версификация, является системой организации стихотворной речи и что на свете есть дактиль, анапест и даже какой-то амфибрахий. Сведения были полезные…

Проще всего было разработать программу, закодировать ее и поручить создание стихотворения универсальной логической машине. Такая машина была в штурманской службе, но там не обошлось бы без огласки, а этого Володя не хотел.

Тогда он решил написать стихи по методу машинной логики, но без машины. Как в старину учились кавалерийскому строю без лошадей, маршируя «пеший по-конному». Это, кстати, исключало операцию кодирования, поскольку Володя совмещал функции программиста с функциями машины. И он храбро приступил к созданию алгоритма задачи. Заготовив рифмовые пары и выписав их колонкой с правой стороны листа, размеченного на строки и слоги, он составил словарный фонд применительно к специфике будущих стихов: существительные — глаза, волосы, сердце: прилагательные — любимый, нежный, золотистый; глаголы — страдать, зажигать…

Затем он приступил к чисто машинной части работы — к заполнению слоговых клеток с соблюдением логических увязок. Пришлось изрядно поломать голову, но в общем принцип «пеший по-конному» дал результатный выход стихи, сделанные на уровне электронного мозга. Володя вполголоса перечитывал их, отсчитывая слоги на пальцах, исправлял, отделывал:

Да, это были стихи посерьезнее, чем у лириков прошлого.

Они, погрязшие в мистике, только и делали, что писали «о нити той таинственной, что тянется звеня, той нити, что с Единственной могла б связать меня». Володя шел принципиально новым путем.

Когда программа была исчерпана, Володя набрал Тосин номер по видеофону, чтобы прочесть ей стихи. Номер был занят, изображение не появилось, но сквозь частые гудки Володя вдруг услышал голоса. Что-то там не сработало, и он оказался подключенным третьим. Не желая получать чужую информацию, Володя положил палец на кнопку отбоя, но… разговор-то шел о нем!

Тося рассказывала кому-то из своих подруг, что он, Володя, скучный, слишком серьезный и его психокомплекс вовсе не подходит к ее, Тосиному, комплексу. Она любит, чтобы было весело, а Володя если и сострит, то раз в две недели.

«Ты всего-то две недели и встречаешься с ним», — сказала подруга. «Ну и что! — ответила Тося своим низким голосом. — Значит, он всего один раз и сострил. Что? Ну конечно, дело не только в этом, но мне с ним скучно…» Володя отключился. Некоторое время он стоял, тупо глядя на зеленый глазок видеофона. Потом схватил листок со стихами, скомкал и что было силы швырнул в отверстую пасть мусопровода.

Схема охлаждения снова заняла на столе свое законное место. Из-за ее переплетений возникло смуглое живое Тосино лицо. Нет, так дело не пойдет. Прежде всего надо как следует разобраться в характере отношений…

Володя взял лист миллиметровки и крупно надписал сверху: «Анализ моих взаимоотношений с Тосей Г.». Раздумывая, припоминая подробности встреч и настроений, он постепенно построил график. По оси абсцисс было отложено время, по оси ординат — сила чувства в условно принятых Володей единицах. Красная кривая выражала отношение Володи к Тосе, а синяя — ее отношение к нему. На точках переломов стояли краткие пояснения: «пляж», «на концерте», «диспут об искусстве»…

Володя так углубился в анализ, что не заметил, как вошел и остановился за его спиной Алексей Новиков.

— Хм, — произнес Новиков. — Ты бы действовал в логарифмическом масштабе. Смены настроений были бы выразительнее.

Володя быстро прикрыл график рукой.

— Мысль, — согласился он. — Вместо величин чувства откладывать их логарифмы…

— Эх ты, досужий анализатор. Ну-ка, Вовка, говори, что у тебя стряслось?

Деваться было некуда. Пришлось рассказать о подслушанном разговоре.

— Как мне реагировать, Алеша?

— Надо отомстить, — твердо сказал Новиков.

— Я серьезно спрашиваю.

— А я серьезно отвечаю. Наши предки считали месть благородным делом. Постой, как это… «Невзвидел я света, булат загремел, прервать поцелуя злодей не успел». Кстати, ты не знаешь, что такое булат?

— Какой-то старинный железоуглеродистый комплекс, — уныло сказал Володя. — Ты тоже находишь, что я скучный и недостаточно часто острю?

— Постой, постой… — Новиков крупно зашагал по комнате. — Отличная мысль, Вовка! Брось свой анализ, пойдем на свалку.

— Зачем на свалку? — удивился Володя.

— За орудием мести! Сегодня я видел, из мастерских выбросили кучу металлического хлама. Пойдем, пока его не увезли на переплавку.

Тося пришла на свидание на двадцать минут позже нормального опоздания. При малейшем движении платье за ней вспыхивало разноцветными искрами и все время меняло цвет.

— Куда пойдем? — деловито спросила Тося.

— Посидим здесь, — предложил Володя. — Мы почти не бываем вдвоем.

— Сегодня бал у астрофизиков, у них всегда очень весело… Но если хочешь, посидим.

Они сели на скамейку под старыми тополями. В парке сгущались синие сумерки. Испуганно крикнула какая-то птаха.

— Ну, что у тебя? — спросила Тося, поправляя волосы и рассыпая микроразряды. — Сдаешь зачеты?

— Сдаю, — кивнул Володя. — А у тебя что нового?

— Ничего. Сегодня было очень много переговоров с Луной, все насчет Первой Звездной, у Чернышева такой приятный голос, даже когда он сердится. Он требовал скорее прислать какое-то снаряжение. Тебе не надоело сидеть?

— Скоро наша группа улетит на Луну. — Володя взял Тосину руку в свои ладони. — Тося, я хотел тебе сказать…

Тут он вспомнил наставления Алексея. Он отпустил Тосину руку и вытащил из кармана маленький прибор в серебристом пластмассовом корпусе. Щелкнул кнопкой — матово засветился круглый экран.

— Я устала сидеть. — Тося поднялась, обдав его дождем искр. — Что это? Я таких видеофончиков еще не видела.

— Это не видеофон. — Володя надвинул на экран прозрачный щиток, расчерченный тонкой сеткой. Под сеткой побежал зеленый зигзаг. — Это телеанализатор биотоков мозга. Здесь, на экране, то, что у тебя на уме…

Тося невольно отодвинулась. Она не знала, что Володя с Алексеем потратили бездну выдумки на соединение воедино испорченных деталей ультразвукового глубокомера, корабельного компаса и лунного почвенного термометра.

— Ты плохо ко мне относишься, Тося, — печально сказал Володя. — Ты считаешь меня… м-м… недостаточно веселым. Ты решила… м-м… перестать со мной встречаться. Видишь, вот здесь — семь и две десятых. Куда же больше?.. Будь здорова, Тося.

Он сунул приборчик в карман и пошел прочь.

— Володя, постой!

Но он не оглянулся. Тося озабоченно смотрела ему вслед.

Потом достала зеркальце, поправила волосы — это помогло ей справиться с растерянностью. Чтобы окончательно прийти в себя, она попробовала сформулировать оценку тому, что произошло. И формулировка была найдена.

— Чудак, — тихо сказала Тося.

После объяснения с Тосей Володя провел бессонную ночь.

Пытаясь отвлечься, он заставлял себя думать о системе энергостабилизации двигателя типа КО-За (в просторечии — «коза»), но заснуть не удалось. Зато на утренних занятиях он проспал два учебных фильма подряд — «Влагоотделительная обработка венерианского воздуха при заполнении дыхательных отсеков» и «Обеспечение безопасности при текущем ремонте вспомогательных плазмопроводов». Во второй половине дня он сдавал практикум по приготовлению пищи в вакуумных условиях и только вечером, окончательно освободившись, отправился к Новикову, чтобы отвести душу.

В широких коридорах жилого корпуса было шумно: из-за полуоткрытых дверей слышались смех, музыка, голоса спорящих. По местному неписаному закону двери вечером не закрывались — чтобы каждый проходящий по коридору легче мог выбрать, куда зайти.

В комнате Новикова на выдвинутых из стен сиденьях разместились человек восемь парней и девушек. Алексей демонстрировал свою коллекцию старинных песен. Он обычно переписывал их со старых граммофонных пластинок или сам напевал на поликристаллы, придавая голосу соответствующую окраску преобразователем формант.

— А вот, — объявил он, — старинная солдатская песня. Если не ошибаюсь, относится ко времени наполеоновских войн.

Он включил кристаллофон, и его же голос, которому искусственные форманты придавали грозную сиплость, свойственную, по его мнению, солдатам тех времен, запел:

Володя шагнул к двери, делать тут было нечего.

— Погоди! — окликнул его Новиков и приглушил звук. Ребята, управляйтесь сами. Где фруктовый сок — вы, к сожалению, знаете не хуже меня. Уходя, выключите включенное и приберите разбросанное. У нас с Володей срочное дело…

По дороге на пляж Володя доложил другу о разговоре с Тосей, и Новиков одобрил его поведение. Они молча поплавали при лунном свете, потом уселись на лодочных мостках.

— Как, по-твоему, Алеша… Что такое любовь?

— Раз ты спрашиваешь, значит уже изучил вопрос. Знаю я твою манеру.

Да, Володя прочел много книг. Но у старых авторов он не нашел никаких указаний о методике поиска Единственной. Они были многословны в описаниях, но четкого ответа — почему такой-то полюбил именно такую-то, а не другую, ответа давать не желали, хотя читать их было интересно. Новые же авторы слишком увлекались математическим исследованием психокомплекса.

Когда-то Стендаль классифицировал фазы развития любви и ввел понятия «кристаллизации чувств». Ну да, полимеры тогда не были известны, а то бы Стендаль назвал эту фазу «полимеризацией чувств».

Все здесь тайна. Великая загадка рода человеческого…

«Королева играла в башне замка Шопена, и внимая Шопену, полюбил ее паж…» Полюбил бы паж королеву, если бы она играла не Шопена, а… ну, скажем, Баха? Или Стравинского?

Герцогиня Джозиана полюбила Гуинплена. Ромео и Джульетта. Тристан и Изольда… Старинные новеллы, которые кончались стандартной фразой: «Они жили долго, и любили друг друга, и умерли в один день», — прекрасная наивная мечта…

— А все-таки, что такое любовь? С научной точки зрения…

Спрашивая это, Володя был готов к тому, что Новиков примется его высмеивать или же с серьезным видом понесет чепуху. Ни того, ни другого, однако, не последовало. Новиков сидел неподвижно, обхватив колени, и молчал.

— Любовь — это некое остроизбирательное тяготение полов, — сказал он наконец.

— Пожалуй… А чем ты объяснишь избирательность? Родством душ?

— Душа! Мистическая гипотеза.

— Помнишь древние легенды — бог разделил людей на половинки, разбросал по свету, и они ищут друг друга…

— Бог — тоже отвергнутая гипотеза.

— Постой! — Володю внезапно осенило. — Бога нет, и души нет прекрасно. А любовь есть?

— Отвяжись, — тихо сказал Новиков.

— Нет, позволь, позволь! — наскакивал Володя, развивая мысль. — Души нет, бога нет, а в организме человека нет ни одного элемента, не входящего в таблицу Менделеева. Ну-ка сделай логический вывод!

Новиков молчал.

Володя, вдумчиво подбирая слова, сделал вывод сам: ...