С. Уолден Хорошая

Влюбленным, что боролись с преградами. И победили.

Пролог

Я стучу в дверь. Знаю, что разбужу соседей, но мне плевать. Я нетерпеливо жду, постоянно оглядываясь, и боюсь, что он появится из ниоткуда и схватит меня до того, как я успею вбежать внутрь.

— Впусти меня, впусти меня, впусти меня, — отчаянно шепчу я, и снова бью кулаками по двери.

Она открылась. Мгновенное облегчение.

— Кейденс? — спросил Марк, прищурившись. Его голос хриплый ото сна.

Я прошла мимо него, протащив за собой свои вещи.

— Закрой дверь, — приказала я.

— Кейденс, что ты здесь делаешь? Сейчас три часа утра…

— Закрой дверь!

Марк закрыл дверь и запер её на замок.

— Он придёт за мной, — сказала я, уткнувшись взглядом в спину Марка. Меня колотило.

Он оборачивается и лишь тогда замечает ушиб. Всё его поведение мгновенно меняется. Внезапно он становится встревоженным и обеспокоенным.

— Кейденс, что произошло с твоим лицом? — спросил он и быстро подошел ко мне, обхватив мое лицо ладонями.

Я покачала головой, проглотив ком в горле. Я не заплачу, даже пусть мне и хочется, особенно, когда Марк так нежно обнимал меня, защищал, нашептывал обнадёживающие слова.

— Я не знала, куда ещё пойти, — прошептала я.

— Всё в порядке, Кейденс. Я рад, что ты пришла сюда, — ответил Марк.

И тут тревога и страх вспыхнули в моей груди.

— Я боюсь!

— Тебе не стоит бояться. Теперь ты со мной, — ободрил меня Марк. Он ослабил хватку и нежно отстранился. — Кейденс? Что случилось с твоим глазом? — он неуверенно поднял руку и коснулся пальцем синяка.

Я поморщилась.

— Прости, — пробормотал он.

Я покачала головой. Во время побега я не ощущала боли, но теперь чувствовала ее, и ушиб сильно пульсировал.

— Я не могу пойти домой, Марк.

Он кивнул. — Что произошло с твоим глазом?

— Ты позволишь мне остаться?

— Кейденс, разумеется, ты можешь остаться. Что с твоим глазом?

— Я не хочу стать обузой…

Марк схватил меня за руки и крепко их сжал.

— Кейденс? Послушай, меня. Ты не обуза. Можешь оставаться здесь так долго, как пожелаешь. А теперь, пожалуйста, ответь мне. Что случилось с твоим глазом?

Мне не хотелось рассказывать ему. Станет только хуже. Я мысленно вернулась к тому дню, когда впервые оказалась перед его дверью – в тот момент, когда я сжала руку в кулак и постучала. Тогда мне казалось, что у меня нет выбора. Что я превратилась в непреодолимое влечение с полным отсутствием осознанных мыслей. Я верила, что притяжение слишком сильно, и все, что мне оставалось, это пойти к нему. Теперь я знала. Знала, у меня был выбор, и в какое-то мгновение моё сердце наполнилось сожалением. Не потому, что я не любила Марка и не хотела быть с ним, а потому, что усложнила ему жизнь. Мне стоило уйти тогда, но я этого не сделала. И не могу это изменить.

— Кейденс?

Я посмотрела ему прямо в глаза.

— Они знают.

Глава 1

Ангел на автостраде

Девять месяцев назад.

Они не могли выбрать более загруженную дорогу? Давайте будем вещаˊть на весь мир о том, какие жалкие из нас преступники.

Я нахожусь на шоссе 28, на мне чудесная форма малолетних уголовников — оранжевый комбинезон с жёлтым жилетом — я ходила вдоль обочины и собирала мусор, который выбрасывали из окон машин другие правонарушители. Я находилась под поручением общественного служебного исправительного центра для несовершеннолетних. Полагаю, я оказалась недостаточно злостной, чтобы оказаться запертой в учреждении. И мне стоило считать себя счастливицей: мне действительно приходилось выходить из здания, чтобы работать.

Ага…без разницы. Я была чертовски смущена. И чувствовала себя так каждый раз, когда они бросали меня на обочине какой-либо дороги, чтобы собирать мусор. Мои длинные светлые волосы надлежащим образом были собраны в хвост, привлекая внимание к вспыхнувшим щекам, которые стали ещё краснее, когда рядом медленно проехал пикап, раздражающе гудя, а его пассажиры вылезли в окно, крича мне.

— Кейденс! — кричал один из них. — Классный наряд!

Я опустила глаза на свой комбинезон. Он неприглядный, висел на моем миниатюрном теле, как ползунки на ребёнке, но это я могла выдержать. Но вот этот отвратительный цвет, от которого моя светлая кожа выглядела тусклой, нет.

— Не отвечай, — приказала офицер Клементс.

— Я и не собиралась, — пробормотала я, протыкая пластиковый стаканчик своей палкой для мусора.

— Что это было? — спросила офицер Клементс, возвышаясь надо мной.

— Ничего, мэм, — ответила я, и продолжила своё дело. Остался всего один месяц, думала я, шла и протыкала, шла и протыкала.

Я не осознала, что, занимаясь своей работы, дошла до машины, припаркованной на обочине и приподнятой домкратом. Передо мной оказался старый чёрный Фольцваген, его молодой владелец склонился, меняя спущенное колесо. Вокруг его места работы валялось много мусора, и я начала сомневаться, надо ли мне его подбирать. Но он, казалось, был всецело сосредоточен на возне с болтами, так что я была уверена, меня он и не заметит.

Я проткнула своей палкой обертку от бургера рядом с задней шиной, и он поднял голову. Мои первым желанием было — отвернуться и побежать. Мне стало страшно. Я вспомнила недавнее обсуждение в молодёжной группе ангелов и о том, что при каждом упоминании о них в Библии первое, что они говорили, — Не бойся.

Мой пастор говорил, это все из-за того, что выглядели они очень пугающе — глаза по всему телу и под крыльями. Начнем с того, откуда ему было знать, как выглядели ангелы? А во-вторых, зачем Господу было создавать ангелов кучкой уродов?

Нет. Я вовсе не думала, что ангелы выглядели так. Я думала, у них была совершенная форма, и именно поэтому они пугали людей до чертиков. Слишком прекрасны, чтобы смотреть на них. Прямо как этот парень, который, склонившись над колесом, пялился на мой оранжевый комбинезон и палку для мусора, и задавался вопросом, что могла натворить такая мелкая девчонка вроде меня, чтобы угодить в колонию для несовершеннолетних. Ведь так оно и было, я была мелкой. Мой рост метр шестьдесят, а весила я сорок пять килограмм.

— Через минуту я уйду с твоего пути, — сказал он, вытирая бровь тыльной стороной ладони.

Я кивнула и осталась наблюдать за тем, как он заканчивал закручивать болты, а потом встал и расправил спину. На нём были обтягивающие джинсы и чёрная футболка с белой надписью, «Полночь в Совершенном мире». Он был обут в красные кеды Конверс, а левое запястье обвивали разноцветные переплетённые верёвочки. Его тёмные волнистые волосы торчали во все стороны, и я не могла даже точно сказать, они такие от природы, или все благодаря средствам для волос. Надеюсь, все натурально. Не хочется думать, что он тратил кучу времени на укладку.

Он улыбнулся, обнажив мягкие ямочки на обеих щеках. Я улыбнулась в ответ. У него были светлые глаза. Хорошее сочетание, подумала я. Тёмные волосы, светлые глаза. Он был сексуален. Без сомнений. Высокий и худощавый. Похож на интеллектуала. Полагаю, он прилежный паренек из Университета Эмори. Возможно, специализируется на философии, подумала я, улыбнувшись. Тут у меня перед глазами всплыла картинка, как он сидит со своими дружками хипстерами в какой-нибудь дешёвой кофейне (точно не Старбакс), болтает об экзистенциализме и попивает капучино.

Я захихикала.

Он стоял у багажника своей машины, убирал инструменты, но обернулся, когда услышал мой смех.

— Что смешного? — спросил он. На его губах до сих пор играла улыбка. — Я порвал штаны или ещё что? — он повернулся, чтобы посмотреть на свои джинсы.

Я рассмеялась сильнее. — Нет. Со штанами у тебя все хорошо, — я старалась не смотреть на его зад.

— Фух! — воскликнул он. — Знаешь, в прошлом со мной такое случалось. Присел на корточки, чтобы поменять колесо, и бах! Прямо посередине. А тогда я был на свидании...

— Нет! — вскрикнула я, мне лишь немного было жаль этого незнакомца.

— Ну, когда спустило колесо, свидание уже оказалось в шатком положении. А порванные штаны лишь завершили дело. Полагаю, она приравняла и то, и другое к «неудачнику» и «без денег», — продолжил он.

— Это ужасно, — поддержала я его.

— Женщины Атланты жесткие, — поделился он, привалившись к багажнику. Потом он посмотрел на меня и усмехнулся.

— Нет, я не жёсткая, — ответила я на непроизнесенный вопрос. — Не позволяй этому комбинезону одурачить тебя.

Он покачал головой, — Что, во имя Господа, могла натворить малышка вроде тебя, чтобы оказаться в колонии?

Я напряглась. Его поведение. То, как он разговаривал со мной. Как будто знал меня много лет. И он использовал слово малышка как ласковое обращение. Знаю, что не вообразила это. Так и было.

Я открыла рот, чтобы ответить, и тут же вздрогнула от звука собственного имени.

— Кейденс Миллер! — заорала офицер Клементс.

— Дерьмо, — пробормотала я и обернулась.

Она шла прямо ко мне, её огромное тело переваливалось из стороны в сторону, и я тут же представила, как она достает свою полицейскую дубинку и забивает меня до смерти на обочине дороги.

— Возвращайся к работе! Что это, по-твоему? Социальный час?

Затем она повернулась к парню. — Простите, сэр. Эти девчонки не должны никого беспокоить, — заявила она. И снова слова в мой адрес: — Должно быть, кто-то не проголодался

Я пришла в бешенство от возмущения. Они же не могут не покормить меня, не так ли?

— Это моя вина, — заступился парень. — Я первым заговорил с ней. Она сказала, что ей не позволено говорить со мной, но я надавил на неё. Это полностью моя вина.

Офицер Клементс поджала губы. Не думаю, что она ему поверила, но всё же кивнула.

— Сегодня будешь отмывать туалеты в суде, — раздраженно бросила она.

Ну, разумеется, я буду мыть туалеты в здании суда. Я всегда их мыла.

«Полночь в Совершенном Мире» отвернулся. Думаю, ему было за меня стыдно. А я была раздавлена и разгневана, и выбрала не то время, чтобы закатить глаза.

— Ты что это, глаза тут мне закатываешь? — надавила она на меня.

— Просто подумала кое о чем, — ответила я.

— Ты думала о неверных решениях, принятых тобой, что привели тебя в колонию? — спросила офицер Клементс.

Я покачала головой и быстро придумала ответ, — Я думала о цитате из Библии...

— Пытаешься умничать? — спросила офицер.

— Нет, мэм, — ответила я, ощетинившись. — Я действительно думала о цитате из Библии. — Абсолютная ложь.

— О какой же?

Я глубоко вздохнула и перебрала в уме все цитаты из Библии, что помнила. Должна признать, я заржавела. Обычно я могла бы выплюнуть их за пару секунд – всегда какие-нибудь слова мудрости и поддержки. Они прочно укоренились во мне: я банальный пример девчонки, которая выросла в церкви, которая каждые летние каникулы до шестого класса ездила в воскресную школу, которая вступила в молодёжную группу в старшей школе и пела сольные партии по утрам в воскресенье.

— Ну и? —давила офицер Клементс.

Я запаниковала. — Господь, мой Господь, почему ты покинул меня? — Из всех библейских цитат, что хранятся в моей голове, мне на ум пришла именно эта?

Офицер Клементс злобно ухмыльнулась. Она наклонилась ко мне, её толстое, блестящее лицо застыло всего в паре миллиметрах от моего. Она зашептала так, чтобы парень не услышал. — Потому что ты испорченная. Вот почему…

Я посмотрела на парня. Он слышал, и на его лице я заметила беспомощность.

— Полагаю, женщины Атланты жёсткие, — произнесла я и вернулась к группе девушек, которые собрались у двери в автобус. Пора ехать на обед. Я даже не была голодна. Если офицер Клементс и впрямь решила оставить меня без еды, мне всё равно. Я была слишком унижена и подавлена.

Я осознала, что конец моего заключения не подразумевал, что в моей жизни произойдет поворотный момент, и все станет лучше. Для меня не было никакого «света в конце туннеля». Следующей стадией будет школа, и даже если у меня не было большого желания оставаться запертой в колонии, я не стану возражать против сбора мусора на обочине дороги до конца своей жизни, лишь бы избежать Крествью Хай. Но я стояла здесь, бежать мне было некуда, поэтому я зашла в автобус с остальными девушками.

Глава 2

Тяжелое начало

Правила выживания в школе:

1. Не плакать ни при каких обстоятельствах.

2. Никого не атаковать физически (даже если это вполне заслуженно).

3. Улыбаться и вести себя, словно ничего не происходит.

4. Пытаться источать христианские добродетели вроде терпения, любви и всепрощения.

5. Когда всё остальное провалится, использовать сарказм как защитный механизм.

Я стояла на автобусной остановке в двух шагах от своего пятнадцатилетнего брата, играла со своими потными пальцами и практиковала те дыхательные техники, которые должны успокаивать нервы. Я не могла вынести этого ожидания. Взгляды. Смешки. Грубые замечания. Всё это приближалось, и я ничего не могла с этим поделать. Думала ли я, что вся школа выйдет, чтобы добраться до меня? Пожалуйста. Я не настолько эгоцентрична. Но я знала, кто эти придурки. И знала, что они ждут меня.

— Знаешь, мы могли бы ездить в школу на тачке, если бы ты не облажалась, — пожаловался Оливер. — Автобусы отстой.

Я пожала плечами и закатила глаза. Передвижение наименьшая из моих забот. Я скоро попаду в Центр Издевательств, и пыталась психически к этому подготовиться. Я не жестокая от природы, и уж точно не толстокожая, но знала, если у меня будет шанс выжить, то мне придётся притворяться. Я мысленно повторяла свои правила выживания, запечатлевая их в памяти.

— Когда, по-твоему, мама с папой снова разрешат тебе водить? — спросил Оливер, пнув сосновую шишку.

— Не знаю. Я думала, что они, по меньшей мере, позволят мне возить нас в школу, — ответила я.

Всего лишь одно из многих наказаний за то, что оказалась в колонии. Папа забрал мою машину и сказал, что я не получу её обратно в течение следующих нескольких месяцев. Еще он сказал, что мне придётся устроиться на работу. Я была не против подработки на неполный рабочий день, и мне хотелось начать незамедлительно. Чем больше я буду на работе, тем меньше буду проводить времени дома.

Автобус подъехал точно по расписанию, и двери с громким скрипом распахнулись. Этот звук был мне знаком, я привыкла к нему за последние десять месяцев. Я затаила дыхание и последовала за братом вверх по ступенькам, и кивнула водителю до того, как отправилась на поиски свободного места. Автобус оказался заполнен. Наша остановка последняя на школьном маршруте, и я осознала, что мне придется сидеть вместе с кем-то на сидении.

Я с опаской шла по проходу, замечая выражения на лицах сидящих, которые ясно и без слов говорили, что мне не дозволено сидеть с ними рядом. Ладно. Очевидно, все в автобусе относятся к группе придурков. Я сделала мысленные заметки.

Я стояла в середине автобуса, когда водитель проорал, — Сядь!

Я быстро скользнула на скамью, занятую девушкой, которая фыркнула и отодвинулась к окну.

— Вероятно, это хорошая идея, — сказала я ей. — Плохие решения имеют тенденцию быть заразными.

— Плевать, — огрызнулась она. — Не разговаривай со мной.

— Идёт, — ответила я, прижав сумку поближе к груди, и оставшуюся часть поездки пялилась на свои ноги.

***

— Мило.

Я вытащила из шкафчика оранжевый комбинезон и приподняла его, разворачивая. Тот, кто подложил мне костюм, использовал трафарет, чтобы нарисовать баллончиком идентификационный тюремный номер спереди в левом верхнем углу. Они даже правильно подобрали мой размер, поняла я, примерив его по длине к рукам и ногам. Мысленно, я похвалила их за усилия, что они вложили в мою «добро пожаловать в школу» форму. Мне не хотелось их разочаровывать, поэтому я бросила свои книги на пол с громким глухим стуком и влезла в этот прикид.

Ощущения оказались странно знакомыми и ни капельки не пугающими. Я будто снова стала ребенком, выросшим и выставляющим напоказ ползунки, что кричали «Преступница!» Несколько учеников задержались в коридоре и наблюдали за мной с неуверенным восхищением. Я наклонилась, чтобы поднять свои книги и направилась на математику, свой первый на сегодня урок.

Запоздавший звонок прозвенел лишь, когда я зашла в класс, и все глаза переметнулись с учителя к дверному проёму, где стояла я, высматривая свободное место. Осталось два. Оба спереди. Я вздохнула и пошла к первому месту, впереди, в центре, и впервые с тех пор, как надела костюм, почувствовала, как жар крадётся вверх по моей шее. Не стоило его надевать. Ясное дело.

Несколько девушек захихикали, и я вынужденно одарила их лёгким кивком головы. Когда я, наконец, сосредоточила своё внимание на месте у доски, мне захотелось умереть. Просто умереть прямо там. Раствориться в моём оранжевом костюмчике и исчезнуть навек.

«Полночь в Совершенном мире» навис надо мной со стопкой бумаг в руках. Его бровь была приподнята неестественно высоко, и он смотрел на меня со смесью раздражения и веселья. Я пожала плечами и почти улыбнулась ему.

Он тяжело вздохнул, решая, стоит ли отослать меня к директору за мою маленькую шалость, или же закрыть на неё глаза. Очевидно, он знал, почему на мне комбинезон. Я пыталась быть жёсткой. Он не хотел смущать меня, но также не мог позволить остальным студентам считать, что они могут так дурачиться на его уроках. Ох, что же делать?

— Кейденс, ты, наверное, хотела бы переодеться, — мягко предложил он.

О, Господи! Он запомнил моё имя!

Я отчаянно вспыхнула и опустила глаза на парту. Внезапно я почувствовала себя нерационально сердитой и дерзкой. Не знаю, почему. Я должна была быть польщена, что он запомнил моё имя. Но нет же. Я злилась, что он предложил мне переодеться. С чего мне было это делать? Я всего-то надела подарок, оставленный в моём шкафчике какими-то милыми сучками. Что же в этом плохого?

Я покачала головой и взглянула на учителя.

— Вообще-то, мне и так хорошо.

Конверс сжал челюсть и сузил глаза. Такого ответа он не ждал.

— Ладно, — терпеливо продолжил он. — Это было не предложение.

Наши глаза встретились. Они у него стального голубого цвета. На самом деле, почти серые. Дымчатые чувственные ирисы, которые могут научить меня всему, что мне нужно было знать о математике, любви, красоте и сексе. И о том, как был создан мир. И о том, как работает гравитация. И о химических реакциях. И о…

— Ты слышала, что я сказал? — спросил он.

— Я вас слышала, — ответила я ему, отвлечённая собственными мыслями. И покачала головой. — Я не хочу переодеваться. Это подарок, видите? Сегодня утром его оставили в моём шкафчике. Мне захотелось надеть его, чтобы выказать свою признательность.

Девочки перестали хихикать. Они знали, я зашла слишком далеко. Спорить с учителем в первый день учёбы. Большая ошибка.

И тут же юмор, что играл на лице Конверса, испарился. Пять минут его ценного преподавательского времени уже было поглощено моим комбинезоном, и, готова поспорить, он боялся потерять контроль над классом. Хотя, страх был не обоснован. Никто не издал ни звука. Все напряженно слушали наши вежливые пререкания о моём наряде. Думаю, они надеялись, что он выльется в крик.

— Иди в туалет и переоденься, — приказал он.

— Не думаю, что в учебном справочнике написано о том, что нам нельзя носить комбинезоны с номерами, нарисованными баллончиком, — ответила я. Почему я такая огромная заноза в заднице?

Он подошёл к первому ряду, ближе к двери, и начал раздавать бумаги ученикам, чтобы они передавали дальше.

— Кейденс, выйди из класса! — повысил он голос. — А когда вернёшься, лучше бы мне не видеть тебя в этом нелепом комбинезоне! Ты больше не в колонии!

Громкие вздохи наполнили класс. Я тоже была в шоке и ощутила сиюминутные горячие слёзы. Я подумала, что неправильно было с его стороны орать на меня. Он видел меня на шоссе 28, а потому не должен был орать на меня. Он должен был понять, что я не могу позволить задирам победить. Но он накричал, а значит, они победили.

Мою кожу покалывало от стыда, я быстро собрала книги, выскользнула из-за своей парты и протиснулась мимо него к двери. Я злилась, что из уголка моего глаза выкатилась слеза, и надеялась, что он этого не видит.

До конца первого урока я пряталась в туалете на втором этаже школы, выплакала все глаза и нарушила моё первое и самое главное правило выживания. Я не снимала оранжевые ползунки, пока рыдала. Это способствовало драматическому эффекту. Я выглядела, как ребенок и звучала так же. А потом вытерла глаза и вспомнила, что отбыла свой срок в колонии. Я должна была быть жёсткой – затвердевшим панцирем без эмоций. Я сделала глубокий вдох, поклявшись, что больше никогда не заплачу, ещё не зная тогда, что нарушу эту клятву уже сегодня днём.

Я стянула комбинезон и планировала отнести его домой, чтобы показать отцу в качестве довода за обучение на дому в этом году, но решила, что оно того не стоило. Сомневаюсь, что это заставит его передумать, а к тому же мне не хотелось рисковать и увидеть его равнодушную реакцию. Это ранило больше, чем сам розыгрыш. Я бросила комбинезон в мусорную корзину и вышла из туалета со звонком.

Остаток дня прошел без особых событий за исключением оскорблений, которыми меня забрасывали каждый раз, когда я подходила к шкафчику между уроками. Неожиданно, я оказалась убийцей, шлюхой, стервой, наркоманкой, потаскухой, чокнутой, лесбиянкой, проституткой и даже фашисткой. Когда я спросила одну из учениц, что делает меня фашисткой, она ответила, — То, что ты гребанная шлюха!

Ладно.

Я понятия не имела, что это значит, и не знала, почему люди звали меня шлюхой. Что ж, если честно, не все называли меня шлюхой. Несколько учеников поздоровались со мной вместо того, чтобы обзывать. В любом случае, что общего между тем, чтобы быть шлюхой (коей я не была), и ограблением мини-маркета? Я имею в виду, конечно, я целовалась с Дином до ограбления, но, сколько людей могли это знать? И, в любом случае, это были лишь поцелуи. Я была девственницей, и мне казалось это очевидным. За прошлый год у меня были серьёзные отношения с одним парнем до того, как меня увезли в колонию, и лишь однажды он касался меня между ног. Я заставила его остановиться, потому что была убеждена, что за это попаду в ад, и через две недели он порвал со мной.

Я отметила, что «Полночь в Совершенном мире» совсем не пытался найти меня в течение дня, и поняла, что мне придётся зайти к нему после школы, чтобы узнать, что я пропустила на уроке. Боже, надеюсь, они вообще не начинали урок. Я была ужасна в математике и не могла позволить себе пропустить и крошечной части учебного времени. Я не планировала торчать там дольше пяти минут, и надеялась, что он просто сунет мне в руки необходимые бумаги и позволит уйти.

— Ты много пропустила, — сказал он, когда я зашла в класс. Он не поднял глаз. Мне казалось, я довольно тихо зашла в комнату, но, оказалось, он услышал меня. Или, возможно, он ждал меня.

— Простите, — пробубнила я. — Я застряла.

— Твоя молния заела? — спросил он, наконец, отрывая глаза от стола. Напряженность в его взгляде заставила меня отступить на шаг.

— Что?

— Ты сказала, что застряла, — уточнил он. — Молния на твоём комбинезоне заела?

— Ага, — ответила я, ощутив, как возвращается моё неповиновение. — Пришлось спрашивать тут и там, пока не нашлись ножницы, чтобы вырезать меня из него.

Он ухмыльнулся. — Что ж, я рад, что у тебя всё получилось.

Я проигнорировала его сарказм.

— У Вас есть для меня бумаги? — спросила я. Я проверила мобильный и осознала, что опоздаю на автобус, если не уйду через три минуты.

— Да, — ответил он.

Я стояла там, выжидая. Он ничего не сказал, вернувшись к своей работе.

— Так? — сказала я.

— Так, что?

— Можно мне их взять? Мне нужно уйти уже через, кажется, минуту, иначе я опоздаю на автобус.

— Ты едешь домой на автобусе? — спросил он.

Я фыркнула и кивнула.

— Ты выпускница, — удивился он.

— Ага. Самая отстойная здесь. Так можно мне взять бумаги и уйти?

Он протянул мне стопку бумаг, и я засунула их в сумку не глядя. А потом развернулась, чтобы уйти.

— Может, хочешь взять учебник, — предложил он. — Есть домашнее задание на вечер.

Я быстро прошла в заднюю часть класса и схватила со стола зелёную книгу. Я повернулась к учителю и приподняла её.

— Не та, — ответил он.

Я бросила её на стол и взяла красную.

— Неа.

— Может, просто скажете мне, какого она цвета?! — вскрикнула я, снова проверяя время на своём телефоне.

— Голубая. И на ней написано «Матанализ». Ты, ведь знаешь, что в этом году у тебя матанализ, верно?

Мне хотелось придушить его.

— Я умею читать, — огрызнулась я и приподняла книгу, указав на название. — Кто пишет название такими мелкими буквами? — и засунула её в сумку.

— Мне нужно записать номер твоей книги, — сказал он, когда я открыла дверь.

— Серьёзно? Я опоздаю. Нельзя сделать это завтра?

Он ответил на мой вопрос домашним заданием.

— Страница 11 и 12. Покажи мне свою работу, или не получишь зачёт.

— Хорошо.

Я замешкался в дверях на миллисекунду, прежде чем побежать по коридору. Я опоздала на автобус. Видела, как он выезжал с парковки, когда только-только вышла из здания. Я прошипела несколько бранных словечек, включая слово на букву Б, которое очень редко говорила, и плюхнулась на деревянную скамейку. Я почти дозвонилась маме, когда взяла и прервала звонок. Я осознала, что не хочу, чтобы меня забирала мама. Или папа. Я подумала о Грэйси, но потом вспомнила, что родители Грэйси больше не позволят ей общаться со мной. А больше никого и не было. Мой младший брат был слишком мал, чтобы водить. Он достаточно взрослый, чтобы быть полным засранцем, но недостаточно взрослый, чтобы водить.

Я прижала свой рюкзак к груди и уставилась перед собой. Я могла бы пройти семь миль до дома пешком. Это стало бы отличным уроком, дало бы мне время обдумать мой фантастический первый учебный день. Я могла бы поехать автостопом и изо всех сил надеяться, что меня подхватит какой-нибудь серийный убийца и поможет мне исчезнуть с лица Земли на веки вечные. Я могла бы просто сидеть на этой скамейке и узнать, сколько времени у моих родителей уйдет на то, чтобы найти меня. В последнем я не была так уверена. Они могли оставить меня на этой скамье дни и ночи напролёт, и я никогда не смогу от этого оправиться.

Я заметила, как «Полночь в Совершенном Мире» шел прямо к школьной парковке, пока не заметил меня. Он остановился на полушаге и решил подойти ко мне. Я тут же напряглась.

— Ты всё ещё здесь, — сказал он. Его сумка висела поперек груди. На нём были брюки и рубашка с галстуком. Типичная одежда учителя, за исключением того, что его шмотки были стильными и отлично на нём сидели, а ещё на нём были всё те же красные кеды Конверс, что и в тот день на шоссе 28.

Я кивнула.

— Опоздала на автобус? — спросил он.

Это же очевидно.

Я снова кивнула.

Он вздохнул и сел рядом со мной. Я такого не ожидала, и это мне не понравилось. Это казалось неправильным.

— Меня зовут Марк Коннели, — представился он, достав из своей сумки ключи от машины.

Я улыбнулась, несмотря на свою враждебность. Не могла сдержаться. Это улыбка, за которой скрывался секрет, и он это заметил.

—Что? — спросил он.

Я покачала головой.

— Просто сегодня я называла вас по-всякому из-за того, что не знала настоящего имени.

Он ухмыльнулся. — Боюсь даже спрашивать.

— Нет, не что-то плохое или неуважительное, — объяснила я.

— Рад слышать, — ответил он. — Тогда как же ты меня называла?

Я захихикала и прижала рюкзак ближе к груди, — Это глупо.

— Держу пари, это не так. Готов поспорить, это забавно, раз ты смеёшься, — ответил он.

Я задумалась на мгновение. Он смотрел на меня этими штормовыми глазами, звеня ключами в левой руке.

— «Полночь в Совершенном мире» и «Конверс» — наконец призналась я. А потом рассмеялась. Не знаю, почему. На самом деле, в этом не было ничего забавного, но что-то в этом заставило меня смеяться. И он тоже засмеялся. Но, думаю, его смех, был скорее реакцией на мой смех, а не на его суррогатные имена.

Не знаю, как долго мы сидели там, смеясь, но что-то в этом моменте заставило меня почувствовать себя лучше. Я знала, этот год будет дерьмовым, поэтому подумала, что должна использовать любое такое мгновение, чтобы почувствовать себя чуточку лучше. Я знала, что счастливой себя чувствовать не буду никогда. Это слишком.

— На мне была эта футболка в тот день на шоссе 28, не так ли? — спросил мистер Коннели.

Я кивнула. — Что это значит? Мне было любопытно.

— Вообще-то, это песня, — ответил он. — Моя любимая песня.

— На что она похожа?

Он уставился в одну точку, прямо около моего правого уха и ответил, — На совершенство.

— Что ж, думаю, в этом есть смысл — ответила я.

— Тебе стоит послушать её, — добавил мистер Коннели. — Ты можешь послушать её целиком на Ютубе.

Я покачала головой.

— Нет, этого я не могу. Мне разрешают использовать компьютер лишь для того, чтобы распечатать бумаги, — я ковыряла молнию на сумке.

— О.

— Мне много чего не разрешают, — отметила я.

Кейденс, не вываливай все это на бедного парня. Может он и наорал на тебя сегодня утром, но ему вовсе не обязательно выслушивать о твоих проблемах в качестве наказания.

— Ясно, — сказал мистер Коннели. Он не давил на меня. И это меня радовало, потому что я могла бы поддаться соблазну рассказать ему всё. С чего я взяла, что ему есть до этого дело, я не знаю.

— Это временно, — начала я, но не убедительно. На самом деле, я знала, что мой отец планировал держать меня подальше от интернета до конца моей жизни. И никогда не вернёт мне водительские права. И никогда не позволит мне пойти на свидание. И никогда не позволит мне ничего делать.

Мистер Коннели нахмурился.

— Кейденс, прости, что накричал на тебя сегодня утром.

Я была шокирована и не знала, что сказать. Передо мной ещё никогда не извинялся учитель. Не думала, что им это позволено.

— Всё в порядке, — пробормотала я.

— На самом деле, это не так, — ответил мистер Коннели. — Это было неправильно. И я понимал, почему ты одела комбинезон. И это ещё одна причина, по которой я не должен был кричать на тебя.

Я задумалась на мгновение. — Не стоило мне спорить. Надо было сделать, о чем Вы попросили.

Мистер Коннели пожал плечами.

— Они хотели, чтобы я побежала в туалет и плакала, — мягко призналась я. — А я не хотела давать им то, чего они хотят. Поэтому я его надела.

— Знаю.

Я отвернулась. Я думала о своих родителях, которые были так злы на меня, не простили мне моей «большой ошибки». Вот как они это называли: «большая ошибка». Я ни от кого не могла добиться сочувствия к своей боли и одиночеству. Это была боль из-за потери моей лучшей подруги, потери доверия моих родителей, потери моего статуса «хорошей девочки» в школе. Я не осознавала, как сильно скучала по этому, как предпочитала считаться наивной девственницей, нежели тем, кем меня называют теперь: шлюхой. Мне нужно было, чтобы кто-то пожалел меня, и я знала, что это сделал Мистер Коннелли. Я истосковалась по сочувствию и решила заставить его чувствовать себя виноватым.

— Это из-за вас.

— Прости? — спросил мистер Коннели.

— Это из-за вас я побежала в туалет и плакала, — повторила я, пряча лицо. А потом я спрыгнула со скамьи и ушла.

Я была смущена. Может, это была плохая идея. В моей голове эти слова звучали лучше, чем вслух, но реальность оказалась совершенно другой.

— Кейденс, — услышала я голос позади. Я поморщилась и ускорила темп. — Кейденс, подожди!

Я шла так быстро, как только могла, подбородок опущен, взгляд не отрывался от земли. Я не пойду завтра в школу. Я ни за что не смогу вернуться и столкнуться с ещё одним днем издевательств. Я ни за что не смогу встретиться с ним. Я убегу. Сегодня же соберу сумку, перерою весь дом, пока не найду спрятанные папой ключи от машины и покину город. Просто поеду. Буду ехать, пока не доберусь до океана. А потом прямо на машине въеду в океан.

— Прости, что заставил тебя плакать! — произнес мистер Коннели, выпрыгивая передо мной и вынуждая остановиться.

Я посмотрела на него, в глазах блестели злые слезы.

— Я чувствую себя ужасно из-за этого, — осторожно сказал он.

— Я не одна из таких девчонок! — выкрикнула я, чувствуя, как первая слеза скатывается из уголка моего глаза и скользит по щеке, предавая мои следующие слова, — Я не то, чтобы всё время так эмоциональна!

Мистер Коннели кивнул.

— Просто у меня ужасные тринадцать месяцев! — всхлипнула я. Слезы текли уже во всю, и я стирала их тыльной стороной руки. — И вы не помогли! Вы могли быть вежливее, понимаете? Вы могли просто позволить мне! То, что они сделали, было подло, а я просто пыталась справиться с этим как можно лучше!

Я видела, как мистер Коннели боролся сам с собой, думал, что сказать и что сделать. Он выглядел так, словно был готов протянуть руки и обнять меня, но потом вспомнил, что он учитель-мужчина, а я девочка-ученица. Он открыл рот, а потом закрыл его. Мне было неловко наблюдать, как он корчился от дискомфорта, и от этого я заплакала сильнее.

— Можно, я, пожалуйста, пойду? — всхлипнула я. У меня не было салфетки. Боже, ненавижу плакать! В этом не было ничего привлекательного, и я не собиралась стоять там и позволять своему великолепному учителю математики видеть, как у меня из носа текли сопли.

— Как ты доберешься домой? — спросил он, а потом достал из кармана носовой платок и протянул его мне.

— Какого черта…? — Но я взяла платок, ведь мне отчаянно хотелось высморкаться. Я отвернулась и высморкалась так тихо, как могла. — Что это? Сейчас тысяча восемьсот девяностый? — спросила я, отворачиваясь от него.

Он усмехнулся. — Я старомоден.

Я сжала ткань в руке. Ни в коем случае не отдам его ему обратно.

— Старомодный, да?

Мистер Коннели кивнул.

Я пожала плечами.

— Вы хотите его вернуть? — Я подняла кулак, ткань была надежно спрятана и не видна.

Мистер Коннели покачал головой. — Не сейчас.

Не знаю, что это значило, может, он ждал, что для начала я его постираю. Я, определенно, сначала постираю его.

— Что скажешь, если завтра мы начнём сначала? — спросил мистер Коннели.

Я фыркнула.

— Что это значит?

— Значит, что будет видно, — ответила я.

— Довольно справедливо. А теперь, как ты доберешься домой?

— Пойду пешком. Я живу в двух минутах от школы, — солгала я ему.

— Точно?

— Да, мистер Коннели. Всё в порядке.

Он кивнул и открыл рот, чтобы что-то сказать, но видно передумал и закрыл его.

На то, чтобы дойти до дома, у меня ушло два часа, и всю дорогу я материлась. Серьёзно. Я никогда не говорила «да пошло оно на хер» столько раз за всю свою жизнь. И это было так приятно. Да пошла на хер школа Крествью. Да пошли на хер мои родители. Пошел на хер комбинезон. Пошел на хер судья, который мог бы и отпустить меня, учитывая, что это было моё первое и единственное правонарушение. Пошла нахер Грейси за то, что она мелкая стерва. Пошел на хер Оливер за то, что он мой брат. Пошёл на хер мистер Коннели? Хм, нет. Он дал мне свой носовой платок, поэтому я позволила ему ускользнуть.

Я была мокрой от пота и совсем запыхалась, когда, наконец, зашла в наш дом. Оливер растянулся на диване в гостиной и смотрел старый выпуск «Симпсонов».

— Где ты была? — спросил он, глаза прикованы к экрану. — Я не видел тебя в автобусе.

Я проигнорировала его и пошла на кухню, схватила бутылку воды из холодильника и в считанные секунды проглотила её одним глотком. А потом сразу пошла в свою спальню и рухнула на кровать. Вот вам и план собраться и уехать из города. У меня не было сил сложить рубашку, не говоря уже о том, чтобы ехать одной несколько часов через множество штатов.

Я пялилась на стену напротив, ощущая шелковистую частичную бессознательность, что проникает во все конечности перед глубоким сном. Она была мягкой и приятной, и врала мне.

—Твоя жизнь не так уж и плоха, Кейденс, — говорила она, извиваясь по кругу, пробираясь к сердцу через мои ноги и руки, проникая в каждый пальчик. Она усыпляла меня до состояния равнодушия. Мне не нужно было в это верить, пока мое тело чувствовало себя так хорошо. Все было не так уж плохо, пока у меня была кровать, чтобы лечь, место, чтобы убежать, мечты в моей голове, которые всегда ждали, намного лучше, чем моя реальность.

Я нырнула вниз, еще глубже зарывшись головой в подушку, пока не погрузилась в сладкую темноту. Спасение. Облегчение.

Глава 3

Носовой платок

— Кейденс, я записал тебя добровольцем раздавать программки в церкви, — заявил папа за ужином.

Я кивнула и запихнула очередной кусочек курицы в рот. Есть было практически невозможно. Я потеряла аппетит после ареста.

— Так как прошёл первый день возвращения в школу? — спросила мама. Я видела, что ей не терпится услышать хорошие новости, но мне не хотелось их сообщать. Мой первоначальный план состоял в том, чтобы солгать обо всем, заставить моих родителей поверить, что все вернулось на круги своя, но ложь - это грех. И было гораздо приятнее говорить правду.

Я приподняла брови.

— Что ж, этим утром я получила милейший подарок от кучки девчонок. Оранжевый комбинезон, если точнее. Очень похож на тот, что я носила в колонии.

Оливер подавился курицей.

Папа прищурился.

— Я надела его. Оказывается, они даже потрудились и нашли мой размер. Но из-за этого у меня возникли проблемы с учителем на первом уроке, с «Полночью в Совершенном мире».

Мама, папа и Оливер уставились на меня в замешательстве.

— В смысле, с мистером Коннели, — объяснила я, качая головой. — А потом целый день меня донимали оскорблениями. Хотите услышать парочку?

— Нет, — решительно отрезал папа.

Я проигнорировала его и начала загибать пальцы: — Потаскуха, стерва, чокнутая, шлюха и, моё любимое, фашистка. Кто-нибудь в курсе, что это значит?

Оливер пялился на меня с открытым от неверия ртом.

— Никак не могу понять причин для потаскухи и шлюхи. Я приняла обет безбрачия в восьмом классе, — добавила я. — Ты же помнишь, правда, мам? Ты вела тот групповой урок о чистоте ожидания брака перед сексом. Я приняла обет. Не знаю, о чем говорят эти детки. Я никогда не обнажалась ни перед кем, — злость била ключом, и я знала, как избавиться от неё.

Лицо мамы стало свекольного цвета. Папа выглядел возмущенным, и как оружие держал вилку в одной руке и нож в другой. Словно он собирался сразиться со мной. Я не могла остановиться.

— А потом я опоздала на автобус и прошла двенадцать километров до дома пешком, — продолжила я. — Есть ли у меня шанс вернуть мои водительские привилегии?

— Нет, — ответил папа. Наши взгляды встретились, в его глазах злость смешалась с раздражением. — А теперь, не хотела бы ты рассказать о том, как на самом деле прошёл твой день?

Я ощетинилась. Не может же он всерьёз мне не верить. Кто станет такое выдумывать?

Я бросила вилку на тарелку. — Я сказала правду. Вот как прошёл мой день.

— Кейденс, мне с трудом верится, что одноклассники стали бы вести себя так гадко с тобой, — сказала мама.

— Вот именно, — согласился папа. — Мы знаем, ты хочешь перейти на домашнее обучение и всё такое, но вранье о том, как тебя дразнят в школе, не заставит нас передумать. Мы оба работаем, Кейденс. При любом раскладе мы не можем позволить тебе остаться дома.

Я не верила своим ушам. Мои родители полностью все отрицали. Неужели они понятия не имеют, как ведут себя подростки? Подростки очень порочны. Надо мной издевались, и мои родители отказывались в это верить. Я знала, что должна была оставить себе этот чертов комбинезон!

— А теперь, я спрошу тебя снова, — произнес папа. — Как прошёл твой день?

Я отказывалась говорить.

— Я задал тебе вопрос, Кейденс, — твердо произнес папа. — Как прошёл твой день?

Я знала, он будет спрашивать, пока не солгу. И поскольку они все равно считали меня обманщицей, я решила подыграть.

Закусив нижнюю губу, глубоко вздохнула.

— Хорошо, — проговорила я.

— Отлично, — ответила мама, и сделала глоток диетической колы.

Я посмотрела через стол на своего брата. Он всё ещё пялился на меня, но уже без выражения «не-могу-поверить-что-ты-ругалась-перед-родителями». Его взгляд изменился. Теперь он казался обеспокоенным. И злым. Не знаю, чем это было вызвано, и я слишком устала, чтобы это выяснять. Я попросила разрешения выйти из-за стола, но мне ответили, что я должна показать свои манеры и остаться за столом, пока все не закончат. Поэтому остаток ужина я сидела, наблюдала за тем, как родители едят и ведут бессмысленный разговор о работе и предстоящем сборе консервов для нашей церкви.

После ужина я подняла в свою спальню корзину с постиранным бельём. Выложила носовой платок мистера Коннели на постели и убрала остальные свои вещи. А потом села и стала думать, как лучше сложить платок. Пока я колебалась между квадратом и треугольником, я мысленно вернулась к тому дню, когда встретила мистера Коннели на обочине двадцать восьмого шоссе. В особенности, я вспомнила выражение его лица, когда он впервые взглянул на меня. Тогда я проигнорировала это, ведь была слишком занята, любопытствуя, не на ангела ли смотрю, но теперь, когда я знала, что он им не был (если только Бог не посылает ангелов на Землю, чтобы преподавать матанализ), я вполне могла поразмыслить о его взгляде.

Тот взгляд.

Словно он уже знал меня, но в то же время я была для него абсолютной незнакомкой. Или это имело смысл в тот момент. Или он нашёл то, чего даже не знал, что искал. Никто и никогда так на меня не смотрел, и я знала, что не вообразила себе этого. Я видела. Я видела, как его лицо просветлело. А потом он отвел глаза и пробормотал что-то о том, что уйдёт с моего пути, чтобы я могла работать. Я не знала, что и думать об этом теперь, а может время, прошедшее с нашей придорожной встречи, преувеличило этот взгляд в моём сознании, но я так не думала. Думаю, ему понравилось увиденное, и мне это польстило. Но также и запутало.

Я снова посмотрела на носовой платок. Треугольник. А потом услышала, как скрипнула дверь в мою спальню. Оливер просунул голову внутрь.

— Ты в порядке?

— Проваливай, — ответила я, поглаживая пальцами платок.

Он зашел и сел рядом со мной

— Я верю тебе, — произнес он. — Насчет твоего дня. Я слышал, как Брэкстон назвал тебя шлюхой, и сказал ему, что, если не прекратить говорить гадости о моей сестре, я выбью из него дерьмо.

Я улыбнулась.

— Просто не могу поверить, что ты сказала всё это перед мамой и папой, — продолжил он, слегка ухмыляясь.

— Это они спросили, — ответила я.

— Думаю, они просто напуганы, Кей, — поделился Оливер. — Им не хочется верить, что тебя задирают.

— Мне всё равно, — отрезала я. — Они должны верить мне. Я их дочь, и они должны мне верить.

Оливер пожал плечами. — Ну, ты соврала о той вечеринке, а потом обдолбалась и ограбила мини-маркет. А потом всё дошло до суда. А потом тебя увезли в колонию.

— Один единственный раз! — вскрикнула я, и Оливер рассмеялся.

— Это не просто тайная вылазка из дома и выпивка, Кейденс, — сказал он. — Это как бы офигительно большая ошибка, знаешь ли?

— Да плевать.

Оливер откашлялся. — Слушай, вся эта хрень уляжется.

Я не верила ни единому слову.

— Просто на это уйдет какое-то время. Произойдёт что-то новое, или же появится кто-то новый, и эти засранцы сразу забудут о тебе, — успокоил он меня.

Утешающие слова, но меня ими было не убедить.

— Хочешь, сядем завтра вместе в автобусе? — предложил он.

Я усмехнулась.

— И испортим твою репутацию? Нет уж. Я бы никогда так с тобой не поступила.

Оливер пожал плечами. — Я сяду с тобой, Кейденс.

Я покачала головой. — Всё в порядке. И с чего это ты вдруг стал таким милым? Я думала, мы ненавидим друг друга?

— Я ненавижу тебя, — ответил Оливер. — Но я единственный, кому дозволено тебя ненавидеть. Больше никому.

Я ухмыльнулась. — Ты такой придурок.

— Хочешь, помолимся вместе? — спросил Оливер, подмигивая.

— Ты это серьёзно?

— Нет, — ответил он и встал. Потом подошел к двери и открыл ее, чтобы уйти.

— Постой! — позвала я его.

— Что?

— Ты до сих пор молишься перед сном?

— Ага.

Я была ошарашена. — Зачем?

Он с замешательством смотрел на меня.

— Потому что так все делают. Что? Ты не молишься?

Я покачала головой.

— Что ж, может быть, именно поэтому ты и угодила в колонию.

Я не была уверена, шутит ли он, пока не увидела ухмылку.

— Вот придурок, — пробормотала я, когда он закрыл дверь.

***

На следующий день на уроке математического анализа я старалась как можно реже смотреть на мистера Коннели. Я все еще была смущена из-за вчерашних событий. Я собиралась вернуть ему платок после урока, но перед его столом создалась целая очередь из учеников, в основном, девушек, которые очень нуждались в помощи или внимании. Те, кому нужна была помощь, держали свои учебники открытыми, наготове. Те, кто хотел внимания, пока ждали своей очереди, наносили блеск для губ.

Сегодня я «расистка». Именно это было написано в записке внутри моего шкафчика, которая ожидала меня там после урока мат. анализа. Если конкретнее, там было написано «расистская стерва». Ну тут уж я легко смогла понять причину. Владелец магазина, который я пыталась ограбить, индийский мужчина за сорок. Хотя, это оказалось не преднамеренно. Он мог быть любого цвета радуги, и ничего бы это не изменило. Его магазин находился у черта на куличках, а мы все были под кайфом: идеальная комбинация для ограбления. Я смяла записку и бросила её в ближайшую мусорную корзину, краем глаза заметив в коридоре Грэйси. Я практически побежала к ней.

— Эй, — я не знала, каких слов ждала от неё. Мы не разговаривали с моего освобождения. Её родители были твёрдо убеждены, что я должна держаться от неё подальше. Школа — это единственный шанс поговорить с ней, а вчера она меня избегала.

Она осматривалась по сторонам, ее зеленые глаза искали пути к отступлению.

— Как думаешь, может, сядем вместе за обедом? — спросила я, перекладывая книги в другую руку.

— Я не могу, Кейденс, — ответила Грэйси. — Ты же знаешь, мне нельзя.

— Что? Твои мама с папой проверяют тебя в школе? Как они вообще узнают?

Грэйси ощетинилась и фыркнула. — Мне не разрешают.

Я знала, у меня было очень мало времени. Совсем скоро прозвенит звонок, поэтому я сразу перешла к самому важному, что хотела ей сказать.

— Прости, Грэйси, — произнесла я. — Мне стоило послушать тебя и не идти на ту вечеринку. Я не пыталась избавиться от тебя. Мне просто было любопытно. Я совершила одну ошибку. Но это всего лишь одна ошибка. Почему твои родители не могут позволить нам общаться?

Глаза Грэйси расширились от неверия. — Ты обдолбалась! Ты ограбила магазин! С чего вообще моим родителям позволять нам общаться? — вскрикнула она.

Я поёжилась, смущённая её реакцией и взглядами учеников, что находились рядом.

— Ты полностью разрушила нашу дружбу! — бросила она, и тут громко и резко прозвенел звонок. — А теперь из-за тебя я опоздала на урок!

Она захлопнула дверцу своего шкафчика и поспешила по коридору. Я стояла ошеломленная, и наблюдала, как она заворачивает за угол и исчезает. Я раздумывала над своими вариантами: пойти на урок или же пропустить школу совсем. Я пыталась быть хорошей, поэтому знала, что должна пойти в класс. Но я была уставшей, напуганной, и мне было грустно из-за Грэйси — хорошие причины, чтобы всё же прогулять.

Я схватила рюкзак из шкафчика и направилась к боковому выходу. Я могла проскользнуть незамеченной и пойти куда-нибудь. Куда угодно, только не домой. Я уже коснулась дверной ручки, когда меня позвал мистер Коннели

— Куда ты собралась, Кейденс? — спросил он.

Я не обернулась. — На урок.

— Единственный урок, что проводится снаружи — это физкультура, — ответил он. — И ты идёшь не туда.

Я замерла.

— И, кстати говоря, здесь есть камера.

Я подняла глаза и посмотрела направо. Нет камеры. Я посмотрела налево. Камера. Когда они её установили?

— Что происходит? — спросил мистер Коннели.

Я подпрыгнула. Не слышала, чтобы он двигался, а теперь он стоял прямо позади меня.

— Просто мне не хочется быть здесь сегодня, — ответила я, поворачиваясь к двери. К моему выходу. Моей свободе. Смогу ли я убежать от своего учителя математики, если он пойдёт за мной?

— Кейденс, ты достаточно умна, чтобы знать, что выбора у тебя нет. И ты также достаточно умна, чтобы знать, что у тебя будут огромные проблемы с родителями, — пытался вразумить меня мистер Коннели.

— Мне всё равно, — огрызнулась я.

— Нет, это не так.

Я кивнула. Он был прав. Я целый месяц после освобождения из колонии трудилась, чтобы вернуть родительское расположение. Я хотела, чтобы они смотрели на меня так же, как раньше. Мама стала немного более благосклонна. Папа же оставался неумолим, и чем больше я старалась показать ему, что изменилась, тем более неумолимым он становился.

Ирония в том, что мне не нужно доказывать ни одному из них, что я изменилась, ведь это не так. Я всегда была хорошей девочкой, даже когда совершала эту большую ошибку. Да, это была действительно ужасная ошибка – накачаться и ограбить магазин, но это не определяло того, кто я есть. Я не стала внезапно за одну ночь зависимой наркоманкой или закоренелой преступницей. Я сделала один неверный выбор, который заклеймил меня на всю жизнь, по крайней мере, в глазах моих родителей.

Только когда меня отпустили из колонии, я поняла ожидания своих родителей. От меня ожидали, что я всегда буду идеальной. Мне никогда не было позволено совершать ошибку, и когда я всё-таки её совершила, я заплатила непомерную цену. Дело не только в том, что они не простили меня и, наверное, никогда не простят, дело в том, что, думаю, я им даже больше не нравилась.

— Пойдём со мной, и я напишу тебе освобождение, — предложил мистер Коннели.

Я неохотно последовала за ним в класс и остановилась в дверном проёме, пока он писал записку. Когда он протянул её мне, я достала из своего кармана его носовой платок.

— Обмен, — сказала я, предлагая ему кусочек ткани.

— Мне он не нужен, — ответил он. — Можешь оставить его, кажется, он тебе очень понравился. — И он подмигнул мне. И мне это понравилось.

Я улыбнулась. — Вы когда-нибудь прежде давали его кому-то, кто использовал бы его и вернул?

— Нет. Я никогда и никому не позволял использовать его, до тебя, — тихо ответил он.

Я ощутила, как жар покалывает мою кожу. Мне хотелось спросить его, почему он позволил использовать его мне, но передумала.

— Это особенный носовой платок? — спросила я вместо этого.

— Моего дедушки, — ответил мистер Коннели.

— О Господи, — прошептала я, глядя на носовой платок. — Я положила его стираться с белым бельем. В обычном режиме!

Мистер Коннели усмехнулся. — Он в порядке. Всё ещё целый и невредимый.

— Мистер Коннели, я не могу его оставить. Пожалуйста, заберите его. С ним случится что-нибудь ужасное, я точно знаю. С моим-то везением, понимаете? Пожалуйста, заберите его, — я сунула платок ему в лицо.

— Отправляйся в класс, Кейденс, — ответил мистер Коннели. Он не забрал его.

— Пожалуйста, — упрашивала я, махая платком перед ним.

— Иди в класс, — мягко настоял он. — Я дам тебе знать, когда захочу вернуть его.

Я пошла на английский, в замешательстве сжимая в руке его носовой платок, меня расстроило, что он не забрал его. Что мне с ним, по его мнению, делать?

***

Все подростковые фильмы, изображающие время обеда в школе как самую ужасную часть дня, совершенно точны. Это самое худшее время, если у тебя нет друзей. Я не застенчивый человек по своей природе, но сегодня я чувствовала себя невероятно неудобно, сидя в одиночестве за столом для изгнанников. Я собиралась сесть рядом с Грэйси, но она ясно дала понять, что нашей дружбе конец. Что ранило меня больше всего, так это то, что она использовала как предлог своих родителей. Конечно же, я знала, что они не хотят, чтобы я к ней приближалась, но она и не пыталась бороться за меня, потому что не хотела. Она вычеркнула меня, и осознание этого было словно обжигающая пощёчина.

Я наблюдала, как в столовую зашёл мистер Коннели. Полагаю, его первой обязанностью в школьном году стал надзор за толпой учеников во время обеда. Я знала, учителя распределяют обязанности, и контроль во время обеда, безусловно, хуже всего. В руках он держал пакет с едой. Я подумала, что это мило и придурковато. Не знаю, почему. Еда в его пакете была уж явно лучше гадости на моём подносе.

Я заметила, что он шел в мою сторону.

Что ты вытворяешь? Не иди сюда. Ты не слышишь, что я сказала? Не. Иди. Сюда.

Мистер Коннели положил сумку на стол и сел на место в двух шагах от меня. Меня бросило в жар. Тут же появилась злость. Или раздражение. Или смущение. Не знаю. Может, всё и сразу.

— Привет, Райли, — поздоровался он с парнем напротив него.

— Здрасьте, мистер Коннели, — коротко ответил Райли. И снова вернулся к чтению своего комикса.

— Как дела, Николь? — спросил мистер Коннели, повернувшись к девчонке слева от него. Как он умудрился запомнить имена детей?

Николь захихикала и сдвинула свои очки вверх. — Здравствуйте, мистер Коннели.

— Как проходит день? — спросил он.

Она снова хихикнула. — Эм, нормально, вроде.

— Решила, пойдёшь ли на баскетбол? — продолжил он.

— Не уверена. Наверное, — тихо ответила она.

Я держала голову опущенной, глаза были прикованы к еде на подносе, волосы прикрывали лицо. У мистера Коннели волшебный мозг или что? Всего-то второй день в школе. Как он сумел запомнить имена этих случайных детей и предыдущие разговоры с ними? Он преподает примерно у двухсот учеников. И вообще, почему он сидит тут? Всё это очень странно.

— Привет, Кейденс, — поздоровался со мной мистер Коннели.

Я подпрыгнула на месте. — Здравствуйте.

— У тебя всё в порядке

Моя жизнь настоящий отстой, а ты видел, как я разревелась вчера словно ребенок. Сам как думаешь?

— Всё отлично, — пробормотала я, ковыряя вилкой жидкое картофельное пюре.

— Не голодна?

Я фыркнула и кивнула на тарелку с картошкой, чтобы ему было лучше видно.

— По-вашему это выглядит аппетитно? — спросила я.

Он усмехнулся. — Не особенно. Хочешь разделим мой сэндвич?

Нет, не хотела я делить твой сэндвич. Хватит уже быть таким милым и славным!

Я покачала головой.

— Тебе и впрямь нужно что-то есть. Так мозг будет лучше работать. И к тому же, ты действительно крошечная.

О Боже. Не надо комментировать мои размеры.

Он попробовал сменить тему. — Ты хорошо заботишься о моём платке?

Я уставилась на него. — Могу я вернуть его прямо сейчас?

— Нет, я просто спросил, заботишься ли ты о нём.

Я понятия не имела, что он имел в виду. И что мне теперь делать с его носовым платком? Я инстинктивно сунул руку в карман. Он все еще был там. В целости и сохранности.

— Он в моём кармане, — растеряно ответила я.

— Хорошо.

Больше я не могла терпеть.

— Почему вы сидите здесь? — потребовала я ответа. Я не хотела, чтобы это прозвучало, как обвинение.

— Есть причины, по которым я не могу здесь сидеть? — ответил он вопросом на вопрос.

— Просто странно. Знаете, есть же стол для учителей.

— Я не хочу сидеть за ним.

— Ну, просто, чтобы вы знали, вы сидите за столом для изгоев, — просветила я его, и Райли оторвался от своих комиксов и с презрением посмотрел на меня. — Так и есть, — настояла я.

— Я не вижу тут изгоев, — заспорил мистер Коннели. — Ты ведёшь себя грубо.

— Да и пофиг, — я встала и забрала свой поднос. — Я сваливаю.

— Скатертью дорога, — пробормотал Райли.

— Наслаждайся остатком дня, Кейденс, — спокойно произнес мистер Коннели.

— Это Вы наслаждайтесь остатком вашего дня, — бросила я в ответ. Но после этих слов почувствовала себя тупицей.

Я побежала по коридору к своему шкафчику. Я была рассержена, хотя знала, что у меня не было на это права. Всё дело в мистере Коннели. Всегда тут. Всегда там. Я слишком часто его видела, а ведь сегодня лишь второй учебный день. Мне не нравилось то, что я чувствовала из-за него, в основном из-за того, что не могла определить это чувство. И мне не нравилось повсюду носить его носовой платок. Что это? Я подумала, что это в каком-то роде демонстрация силы, и решила оставить платок на его столе после того, как поменяю учебники.

Я открыла шкафчик, а там был песок. Он высыпался прямо мне на ноги, заполняя мои балетки. Какого черта? Кто знает комбинацию моего шкафчика? Комбинезон вчера – это одно, у меня ещё не было замка. Но сегодня он появился, и всё равно меня ждал подарочек.

Я сняла туфли и вытряхнула из них кучу песка, а потом направилась в учительскую. ...