Кеннет Дун Сестры в вечности

Глава 1

Мои размышления прервал телефонный звонок. Вынув руки из-под головы и приняв вертикальное положение, я поднял трубку. Как и ожидалось, это оказалась сотрудница моей секретарской службы.

— Мистер Стин, это Белла. Вам только что звонила миссис Генри Химмельберг. Просит немедленно перезвонить по срочному делу.

Я кое-как нацарапал на клочке бумажки имя и номер потенциальной клиентки, поблагодарил Беллу, потом встал с кровати, надел рубашку, висевшую рядом на спинке стула, затем сел на сам стул, аккуратно переписал все полученные данные в журнал входящих звонков, включая дату и время, закурил сигарету, выпил стакан воды, наконец откашлялся и стал набирать номер клиентки.

Педантичность и организованность — это у меня врожденное. Я держу в полном порядке свою нехитрую бухгалтерию и все записи о делах, которые храню в крохотной квартире, служащей мне также и офисом. Мало кто может понять, почему, при такой рьяной (мои бывшие коллеги сказали бы «маниакальной») склонности к порядку, я в итоге выбрал профессию частного детектива, где нет ничего надежного и предсказуемого.

Никто не может этого понять. Мой отец американец и его отец был американцем, но где-то в четвертом колене наших предков, пересекших Тихий океан в поисках лучшей доли, определенно была китайская ветвь, что выразилось в темных волосах, слегка миндалевидном разрезе глаз, маниакальной (да, да) любви к порядку во всем и стремлении к успеху любой ценой. Возможно, среди наших предков были и русские или даже монголы, но отец тщательно уничтожил любые сомнительные проростки в корнях фамильного древа Стинов.

В жены мой отец выбрал самую светлую из всех калифорнийских блондинок, скорее всего, чтобы его детей никто не принимал за «цветных». Я почти не помнил свою мать, она была тихой, рассеянной и, не выдержав жизненного напора отца, быстро покинула бренный мир.

Отец очень гордился мной, когда, неплохо окончив колледж, я поступил в юридическую школу. Расстроился, когда ушел из нее, чтобы записаться добровольцем во флот, но утешал себя, что я поступаю, как настоящий американец. Разозлился, когда после демобилизации я не вернулся к учебе, а вместо этого стал полицейским. И прекратил со мой общаться, когда я уволился из полиции, чтобы стать частным детективом.

Вспоминая то время, я бы решил, что во всем виновата война. Я мог получить отсрочку от призыва, если бы постарался, но я не хотел стараться — тогда защищать родину от японцев мне казалось совершенно правильным делом. И хотя сам я иногда слышал за спиной от других офицеров брошенное сквозь зубы «чинк»¹, но научился пропускать это мимо ушей. К тому же большинство товарищей относились ко мне хорошо, наверное, это были мои первые настоящие друзья за всю жизнь. Да и само время, проведенное на флоте, я до сих пор вспоминаю как самые лучшие годы.

Но, когда война закончилась, я некоторое время просто не знал, что делать дальше. Юриспруденция меня больше не привлекала, и я понял, что никогда к ней не тянулся, а просто хотел порадовать отца. Зато полиция мне показалась мирным продолжением армии. Тут тоже была форма, и братство, и понятная субординация. Как герой войны, закончивший колледж, я легко прошел конкурс, а поскольку не был обделен мозгами и аккуратно составлял все отчеты, то быстро был повышен до детектива. Так я прослужил несколько лет, постепенно делая карьеру в полицейском управлении Лос-Анджелеса, пока вдруг однажды не осознал, что действие гипноза, обволакивающего меня все эти годы, закончилось.

Неприятно проснуться одним прекрасным утром и понять, что большая часть взрослой жизни прожита зря. А между тем именно это со мной и произошло. Я никогда не хотел служить в армии, не хотел служить в полиции. Просто потому, что никогда не хотел никому подчиняться. Но убедил себя, что так нужно делать. Ради какого-то высшего блага, которое, кстати говоря, тоже всегда подсознательно вызывало у меня вопросы. Полицейские, как и солдаты, твердо убеждены, что они изначально выступают на стороне добра и поэтому, не задумываясь, выносят решения в соответствии с выданным им кодексом.

Мне же всегда это казалось, что справедливость закона легко переходит в мстительность. Например, еще будучи патрульным, я думал, что у воришки достаточно отобрать украденное и вернуть владельцу, а не арестовывать его и тащить в участок, тратя деньги и ресурсы города. Более того, бывали случаи, когда мне казалось, что вору украденное действительно гораздо нужнее, чем владельцу. Но, конечно, я не мог такие вещи обсуждать с коллегами, отцом или братьями. Они бы все сочли меня коммунистом.

Поскольку у меня не было долгов и семьи, которая бы от меня зависела, я не стал медлить ни секунды — и в тот же день написал заявление об увольнении из полиции. Коллеги, не зная моих истинных мотивов, отнеслись с пониманием. На этой службе многие быстро выгорают, хотя предпочитают переводиться на бумажную работу, чтобы не потерять пенсию. Опять же ребята помогли и с лицензией частного детектива. Вопреки мифам из «крутых» романов отношения у полиции и частников довольно теплые. Бывших полицейских охотно нанимают в службу безопасности голливудские студии или крупные детективные агентства, а зарплаты там получше, чем платит округ. Мне, кстати, предлагали и то и другое, но я вежливо отказался. А зачем мне менять одно ярмо на такое же? Снова начальство, снова приказы, снова отчеты.

Нет, я не дурак и не романтик. И осколок японской гранаты в голове у меня не застрял. Прежде, чем круто изменить жизнь, я все хорошо подсчитал. Если свести к минимуму расходы: не тратиться на офис, секретаршу и помощников, найти квартиру подешевле, то я смогу позволить себе круглогодичные объявления в трех центральных газетах, оплату коммутатора секретарской службы и брать с клиентов на 10 % меньше, чем мои конкуренты. Конечно, были те, кто не любил звонить по телефону, а сразу являлся в офис — таких клиентов я терял, но большинство охотно звонили моим «секретаршам» и оставляли сообщения. Это же все-таки Лос-Анджелес.

Не стоит думать, что в моей работе было что-то авантюрное и загадочное. Никаких соблазнительных мандаринских принцесс в облегающих кимоно с ручной пумой на поводке, умолявших найти их нефритовое ожерелье, или гангстеров, нанимавших меня разыскать случайно забытый в аэропорту чемодан с миллионом долларов. Ко мне обращались всего два вида клиентов — те, кому не могла помочь полиция. Это были супруги обоего пола, интересовавшиеся, не изменяет ли им вторая половина. А также те, кто просил разыскать пропавшего родственника. Иногда опять же сбежавшего супруга, но к сожалению, все чаще приходили родители, у которых пропадали дети-подростки. Это же Лос-Анджелес.

Пока что мне удавалось сводить концы с концами. Зато теперь я мог себе позволить частенько валяться в кровати до середины дня, много читать, размышлять и гулять по пляжу. Конечно, если бы я раньше задумался над своими жизненными предпочтениями, то мог бы сразу выбрать профессию, требующую еще меньше усилий, зато приносящую солидный доход. Например, стать автором музыкальных шлягеров. Но, если честно, у меня нет слуха, таланта к сочинительству, зато весьма скромные запросы.

К сожалению, с новой работой у меня окончательно развеялись последние надежды устроить личную жизнь. И не только потому, что я ютился в конуре, в которую едва влезали кровать, стол, плитка и умывальник. Стоило мне заикнуться какой-нибудь даме за первым коктейлем, чем я занимаюсь, как она начинала шипеть «вуайерист» и плеваться так, будто в бокале у нее карболка. Хотя, не знаю, какие она найдет эпитеты, когда ее гипотетический будущий муж — человек, безусловно, уважаемой профессии, скажем, дантист — однажды явится домой со следами губной помады на воротничке.

А, между тем, я наконец-то получаю удовольствие от своей собственной профессии. Почему бы обманутым супругам не узнать правду? Как они ею распорядятся — их личное дело. Кстати, по задумчивой поволоке в глазах некоторых клиенток я был склонен предположить, что они готовы измену простить (но не забыть). Вернуть же домой блудное дитя, что может быть радостней?

Между прочим, измены и поиски пропавших — это практически самые расхожие сюжеты Ветхого Завета. Вот где бы было разгуляться частному детективу. Урия нанял бы сыщика последить за Вирсавией, пока он в отлучке. Исаак отправил бы его на поиски Исава, а потом уже целая армия сыщиков искала бы Иосифа по всему Ближнему Востоку по поручению Иакова. Я раздумывал о том, как могла бы выглядеть Библия, написанная с точки зрения частного детектива.

Да, именно об этом я и размышлял в середине дня, лежа на кровати, положив руки за голову, когда это интереснейшее занятие прервал звонок из секретарской службы.

(обратно)

Глава 2

Приведя себя в порядок, я перезвонил потенциальной клиентке, представился и услышал на другом конце провода резкий высокий голос:

— Мистер Стин? Говорит миссис Эдит Химмельберг. Мне вас порекомендовала Сара Норманн из нашего общего загородного клуба. Я бы хотела, чтобы вы немедленно ко мне приехали. Пропал мой сын.

Поскольку мое детективное агентство существовало менее двух лет, мне не составило труда вспомнить дело Сары Норманн, не сверяясь с записями. Ее дочь бросила первый курс колледжа и уехала в Баха-Калифорнию с сорокалетним художником. Так как при этом она по-прежнему продолжала писать подробнейшие письма своей лучшей подруге, найти ее в итоге не составило труда. Когда я добрался до девицы, оказалось, что восторг первой влюбленности несколько поутих, а избранник ее сердца стал все больше внимания уделять своим старым привязанностям: дешевому самогону и марихуане.

Поэтому мне удалось ее убедить вернуться со мной в Соединенные Штаты и дать родителям еще один шанс. Не знаю, насколько хорошо они сумели этим шансом воспользоваться, но за рекомендацию я им точно был благодарен.

В итоге я записал адрес, внес его в карточку клиента и направил свой «форд» в Пэрис, графство Сан-Бернардино — небольшой тенистый городок в получасе езды от Лос-Анджелеса. Однажды мне уже случалось бывать здесь по поводу убийства, следы которого вели к месту работы жертвы в Банкер-Хилл². Местный шериф был только счастлив сплавить дело на наш полицейский департамент.

Пэрис был идиллическим поселком, состоящим из небольших изолированных вилл. Их населяли преимущественно управляющие крупных компаний и высокооплачиваемые служащие, которые предпочитали держать свои семьи как можно дальше от соблазнов большого города. У многих из них были «рабочие» квартиры в городе, где они могли переночевать, если надолго задерживались в своих конторах — это я тоже помнил по тому прошлому делу. Сам Пэрис представлял собой дружный анклав улыбчивых домохозяек, детей и вежливой прислуги. Никаких кинозвезд и эксцентричных миллионеров.

Въездные ворота по указанному адресу были открыты, поэтому я свободно проехал по короткой широкой аллее и припарковался прямо у центрального входа симпатичного небольшого особняка с каминными трубами и фахверками, который с некоторых пор стали называть «классическим стилем Пасадены». Не успел я схватиться за дверной молоток, как дверь мне открыла сама хозяйка дома. Это я понял сразу по ее прямой осанке, тщательно уложенным волосам и простому, но явно дорогому домашнему платью, плотно облегавшему коренастую фигуру.

— Миссис Химмельберг? — спросил я, протягивая ей визитную карточку.

— Следуйте за мной, — кивнула она, величаво направившись в гостиную в тихих и практичных туфлях на низком каблуке, которые ничего хорошего не добавляли ее ногам.

Было видно, что хозяйке не терпится немедленно перейти к делу, но прочно усвоенное воспитание требовало вначале предложить мне напитки. Ее речь выдавала хорошее происхождение и образование. Вассар или Рэдклифф³, подумал я, хотя сам не очень в этом разбирался.

Я согласился на стакан имбирного лимонада. Пока Эдит Химмельберг расставляла на журнальном столике стаканы и раскладывала лед, я воспользовался случаем подробнее ее разглядеть. Явно не красавица и не скрывает свой возраст. В некогда темных волосах заметно пробивается седина, уголки губ опущены вниз, оттягивая подбородок, руки опухшие и потрескавшиеся, подчеркивающие, что хозяйка, несмотря на явный достаток, не чурается грубой домашней работы. Но, несмотря на красноту ее маленьких глаз и явные следы недавних слез, было в этих глазах что-то стальное, некий холодный блеск, который сразу мне дал понять, что эта дама не из тех, кто расклеивается по пустякам, а предпочитает все держать по контролем. И действительно, направлять разговор мне не пришлось. Стоило достать из пиджака блокнот и автоматическую ручку, как она сразу отставила свой стакан и заговорила.

— Как вы поняли, речь идет о нашем сыне Томе. Ему семнадцать лет. Он пропал сегодня. Подождите, — она подняла руку, как будто предвидя мои возможные возражения. — Я расскажу, почему это так важно, если вы не будете меня перебивать.

Я кивком показал, что не буду.

— Том сейчас в выпускном классе. У него была хорошая успеваемость и он досрочно подал заявки в некоторые колледжи. До недавнего времени у нас было полное взаимопонимание. Он хотел стать ученым, как его отец. Но несколько месяцев назад все изменилось. Том стал нас избегать. Пропадать из дома на целые сутки. Заявляться пьяным. В итоге нам пришлось отобрать у него машину. Мы думали, что в школу он ездит с друзьями. Но недавно разразился скандал. Нам позвонили из школы. Они сказали, что Том прогуливал занятия, не пришел на несколько важных тестов. У него резко упал средний балл. В конце концов он подрался с одноклассником. Его могли отстранить от занятий! И тогда его заявки в колледжи были бы отклонены. В конце концов у нас состоялся очень тяжелый разговор, но мы смогли прийти к взаимопониманию. Том извинился перед одноклассником, в школе решили пойти ему навстречу и разрешили пересдать пропущенные тесты. Он должен был каждый день являться на занятия и оставаться после уроков, чтобы наверстать программу. А я в обед звонила в администрацию, чтобы убедиться, что он присутствовал в школе.

Хорошо, что в этот момент я склонился над блокнотом, чтобы стенографировать показания миссис Химмельберг, и она не заметила, как высоко взлетели у меня брови. Мама, которая каждый день звонит в школу, дабы убедиться, что дитя ходит на уроки — не лучший стимул гармоничных семейных отношений.

— А сегодня я даже позвонить не успела, — продолжала она. — Том как раз должен был пересдать один из пропущенных тестов. Но уже через час мне перезвонили из школы и спросили, почему он не явился. Директор сам за него очень переживает, потому что Том всегда был одним из лучших учеников. Мне пришлось соврать, — последнее слово она произнесла с таким усилием, что казалось у нее разъедутся лицевые кости, которые она в последний момент удержала усилием мышц. — Я сказала, что он серьезно заболел, и все утро был жар. Мне снова удалось уговорить их дать ему отсрочку. Потом я сидела и ждала. Ждала, когда он вернется, и объяснит мне, почему не пришел на экзамен. Или хотя бы позвонит. Но вот прошло полдня, а он так и не появился. Он же понимает, что это его последний шанс! Я не могу просто так сидеть и ждать и не знать, что происходит, понимаете? Я должна что-то делать.

С одной стороны, миссис Химмельберг определенно вела себя неадекватно для матери подростка. С другой стороны, и в поведении юноши было много тревожного. У всего этого могло быть и вполне безобидное объяснение, но я знал и несколько таких бунтов выпускного года, которые закончились очень трагически. Этого я не стал ей говорить.

— Вы знаете кого-нибудь, с кем Том мог бы поделиться своими планами? — спросил я.

— Да. Его подружка. Лекси, — она выплюнула имя так, что у нее кости под кожей лица снова заходили ходуном. — Живет в паре кварталов от нас. Они переехали год назад. Ее мать как-то связана с Голливудом. Не знаю, почему они решили жить здесь. Они даже устраивали вечеринки, что у нас не принято. Там была громкая музыка, полуголые актрисы и наливали алкоголь, если не что похуже. Том туда ходил и выпивал вместе со всеми. Я не люблю скандалов, но в тот раз не сдержалась и пошла поговорить с родителями Лекси, чтобы больше такого не было. Ее мать меня даже слушать не стала, только рассмеялась. Поэтому я к ним больше не пойду. Даже если они что-то и знают про Тома, мне они не скажут.

Что ж, в здравом уме ей не откажешь. Я записал адрес Лекси и захлопнул блокнот.

— У вас есть недавний снимок Тома?

— Конечно, — она подошла к каминной полке, и взяла фотографию, уже предварительно вынутую из рамки. Я лишний раз убедился, что эта женщина действительно любит все держать под контролем. Со снимка на меня смотрел симпатичный, даже красивый светловолосый юноша в футболке теннисного клуба. Над головой он вскинул ракетку и счастливо улыбался в камеру.

— Снимок сделан в прошлом году, когда Том победил в благотворительном турнире графства, — вздохнула Эдит.

Осталось решить только последний вопрос.

— Миссис Химмельберг, я беру пятьдесят долларов в день плюс расходы. Пока что я не вижу, какие могут быть расходы, кроме как на бензин. Поэтому я бы хотел получить задаток, скажем, долларов шестьдесят. Если к завтрашнему дню я найду Тома или он явится сам, я вычту свой гонорар и то, что потратил, а остальное верну вам.

Она, не раздумывая, кивнула и исчезла в глубине дома, откуда вскоре вернулась, зажав в руке три хрустящие двадцатки.

— Вы, конечно, будете записывать все свои расходы, Стин, — сурово сказала Эдит.

Я убрал деньги в бумажник, но ее поведение меня удивило. Не так часто домохозяйки расплачиваются со мной наличными. Она быстро поняла причину моего изумления и, что еще более странно, впервые за весь наш разговор, смутилась.

— У меня к вам будет одна небольшая просьба, — неуверенно заговорила женщина. — Дело в том, что мой муж Генри не очень здоров. Два года назад у него был инфаркт. Врач сказал, его ни в коем случае нельзя волновать. Я пока не говорила ему, ни что Том пропал, ни что я наняла вас. И не хочу говорить. Если Том быстро вернется, он может и не заметить. Сейчас Генри в городе, в своей лаборатории, у него много работы. Если вы найдете Тома, то позвоните мне, я постараюсь быстро подойти к телефону. И сама подготовлю Генри. Просто верните сына домой.

Я взглянул на Эдит Химмельберг в возросшим интересом. Безусловно, она очень беспокоилась из-за пропажи сына, но всю нашу беседу ее речь напоминала жалобы дрессировщика, расстроенного побегом самого сообразительного пуделя. Когда же она заговорила о муже, я впервые услышал в ее голосе искреннею нежность. ...