Михаил Ланцов Сын Петра. Том 3. Шведский стол

Пролог

1702 год, январь, 5. Москва

Алексей устало потер глаза.

За окном было темно.

Впрочем, зимой темнеет рано…

Перед ним на столе лежали папки из толстого, прочного картона. Разной степени пухлости. А в них — досье в импровизированных подшивках.

Маленькие такие.

Худенькие.

На перспективных невест.

На каждую девицу подходящего возраста буквально по несколько листов. Редко больше.

Первым делом, конечно же, шла родословная. До двенадцатого колена. Если ее можно было установить. Царевича интересовало только наличие близкородственных связей и откровенного инцеста.

Следом располагалась своего рода медицинская справка. Крайне скудная из-за закрытости подобных сведений. Поэтому туда заносились и критически проблемы со здоровьем ближайших родственников. Также, само собой, только то, что было на виду и что не утаить. Чтобы иметь возможность выявить общие и явные для семьи проблемы.

Потом — устный портрет.

Подробный настолько, насколько это возможно. Внешность, характер, наклонности, привычки. Как самой девицы, так и ее родителей с дедами да бабулями. Он вообще не вырывал девушек из контекста среды обитания. Тут и сведений бы получалось крайне мало, и определенная близорукость оценок выходила. Ведь большое видится на расстоянии.

Ну а в самом конце лежала краткая выжимка династических последствий брака. В формате этакой бухгалтерской ведомости: с левой стороны вписывались позитивные последствия, с правой — негативные. И, как правило, слева было пустовато…

— Чем я занимаюсь… — произнес тихо царевич с каким-то опустошенным видом.

— Вдумчивым выбором жены, — ответила Арина, которая нередко выступала его помощником во время таких вот работ из-за своего таланта замечать детали. Ну и мышления, типичного для местных, без которого было бы тяжко. Все-таки парень был продуктом другой эпохи и многих очевидных вещей в упор не замечал.

— Словно товар на торговом ряду выбираю. Тошно.

— Такова жизнь… — развела руками кормилица, которая уже несколько лет стала при Алексее руководителем разведки. Его личной разведки, которая, впрочем, активно пользовалась ресурсами отца.

— Миледи, — произнес царевич, назвав Арину первым пришедшим в голову эпитетом в порыве желания сменить тему, — народ еще не сочинил про меня никаких песен?

Она даже как-то растерялась и от обращения, и от вопроса. А потому прямо зависла, лихорадочно соображая и пытаясь, видимо, выудить из памяти хоть что-то.

— Что, неужели ничего?

— Я ничего о таких песнях не слышала.

— Жаль… жаль… Значит просто ругают тихо по углам. Скучно.

— Народ всегда и всех ругает, — осторожно ответила Арина.

— Всех? Миледи, отчего же всех? Впрочем, это не важно.

— Миледи? Ты раньше меня так не называл. Это что-то значит?

— А как мне тебя называть? Кормилицей? Можно. Но это не соответствует твоему текущему положению. Просто по имени? Да. Но это просто имя. А кто ты? Мне кажется миледи звучит весьма подходяще.

— Не по-нашему как-то.

— Так и есть. Доводилось мне слышать об одной даме — верной и деятельной помощнице кардинала Ришелье. — честно соврал Алексей. — Почему бы и тебя так не назвать? Не титул, но близко. В конце концов титул я тебе сделаю. Уговорю отца. А это так — авансом.

— Кардинал Ришелье? — нахмурила лоб Арина. — Это француз, кажется. Я краем уха о нем слышала.

— Так и есть. Француз.

— Он ведь давно умер.

— Не так уж и давно. Всего полвека назад. Хороший был человек. Многое сделал для Франции приумножив ее славу и успех. Впрочем, народ его по-своему примечал. Как там… хм… У нас в стране на каждый лье по сто шпионов Ришелье, мигнет француз — известно кардиналу. Шпионы там, шпионы здесь, без них не встать, без них не сесть. Вздохнет француз — известно кардиналу… — продекламировал царевич фрагмент песни из советской экранизации Дюма, — мда… как тебе песенка?

— Пошлая, — добродушно улыбнулась Арина. — Неужто про себя тоже такую хочешь?

— Ему тоже, говорят, не нравилась. А по мне — так почему нет? Или ты скажешь, что разведка дело пустое?

— Я⁈ — неподдельно удивилась Арина.

— Вот и я про тоже, — искренне ей улыбнулся Алексей. — Ты подумай. Надо прикинуть какие песенки про меня и батю запустить среди людей. Не такие пошлые, конечно. О том какие мы молодцы. Пусть и в шутливой форме.

— Подумаю. — серьезно кивнула новоявленная миледи.

Царевич благодушно улыбнулся ей. Перевел взгляд на папки с досье. И скривился.

— Веришь? Тошно. Словно кобылу на торгу выбираю, а не жену. Видеть их не могу.

— Главное действительно кобылу не выбрать, — смешливо фыркнула Арина.

— Это да… и чтобы отец не сговорился ранее. А то он может. И весь мой труд коту под хвост пойдет.

— Он к тебе прислушивается.

— Прислушивается, да не слушает. Но на то он и царь, чтобы самому решать. Ладно. Ступай. Еще полистаю да подумаю. А ты поищи стихоплетов озорных и помозгуй с ними над тем, какие песни в народ пускать. Нечего ждать, пока они сами навыдумывают от греха подальше…

Арина вышла.

Алексей же снова потер лицо и уставился невидящим взглядом на папки.

Да. Петр мог начудить. У него были свои резоны. Он рвался войти в семью европейских монархов, чтобы стать там своим. Хоть тушкой, хоть чучелком. Так что от него царевич ожидал любых коленцев.

Впрочем, ему с ним и так регулярно приходилось спорить. С упорством барана раз за разом заходя на новый подход. И стучаться в закрытые ворота. По сути их выбивая.

Не всегда, конечно.

Иной раз проскакивало сразу.

Под настроение.

Даже толком ничего объяснять не требовалось. Просто подмахивал, послушав немного вполуха. Но такие чудеса случались не часто. А тут работа была проделана большая. И не хотелось, чтобы все пошло прахом…

Петр все-таки послушал сына и разослал своих эмиссаров во все уголки света. Около полусотни по России и пару сотен — за ее пределы. С небольшими свитами.

За границу поехали не послы. Нет. Просто гости, которые, впрочем, могли проводить предварительные переговоры. Но главное — собирать полезные сведения по хозяйству, торговле, производству и прочему. Где, что и почем. Ну и людей интересных примечать.

Параллельно шла работа с купцами и вербовка разных авантюристов.И все это очень быстро дало свои плоды. Пошли рапорты, отчеты, заметки и просто письма со сведениями. В обратную сторону приходилось отсылать деньги. И довольно много. Но оно того стоило.

Да, конечно, до уровня разведки Ватикана созданная сеть не дотягивала даже близко. Но уровень информированности Алексея и, как следствие, Петра о происходящем в мире повысился чрезвычайно. Словно бы туман войны слегка приподнялся, обнажая реальность…

Алексей встал.

Прошелся по кабинету.

Нервно.

Очень хотелось покурить. И что-то крепкого принять. Потому что из-за всей этой возни с досье потенциальных невест на него накатили воспоминания о жене и детях которых он потерял там, в будущем.

Он любил.

Искренне любил.

До сих пор любил.

А тут…

Впрочем, после определенного уровня влияния брак по любви становился непозволительной блажью. Которая почти всегда заканчивалась трагедией. Он не мог себе его позволить, да и не хотел. Тем более, что этого от него никто и не требовал.

Алексей скривился, словно от зубной боли.

Была бы его воля вообще бы остался холостым. Создавать новую семью… для него это все выглядело так, словно бы высаживать клубнику на костях близких. Воспоминания ведь и боль от этого никуда не делись. Истинно говорят, что горе от ума… а еще, видимо, горе от воспоминаний…

Часть 1 Первое

— А что вы тут делаете?

— Ничего, просто разговариваем.

— Правильно, без штанов разговор лучше клеится.

Сериал «Кухня»

Глава 1

1702 год, январь, 29. Лувр — Москва

Людовик XIV сел за небольшой журнальный столик.

Поставил бокал с вином.

И небрежно принял у Жан-Батиста Кольбера маркиза де Торси письмо. Осмотрел тонкий конверт из весьма и весьма дорогой шелковой бумаги. На нем красовалась только литера «А» и ничего больше.

Хмыкнул.

Посмотрел на печать.

Там стояла такая же литера. Лаконичная и без украшательств.

Король поднял глаза на своего министра иностранных дел. Уже успевшего себя проявить с самой лучшей стороны.

— Что внутри?

— Не знаю, сир, — соврал Кольбер с максимально невозмутимым лицом.

Король прищурился, силясь распознать эмоции собеседника. Но тщетно. Тот умел слишком очень хорошо контролировать себя.

— И ты вручаешь мне письмо с непонятным содержанием? Да еще и отвлекая от важных дел?

— Ваше величество, человек, который его мне передал, сумел меня заинтриговать.

— Значит ты знаешь, что внутри?

— Догадываюсь. Но я не хочу высказывать своего мнения, чтобы не обнадежить ваше величество. Одно могу сказать — вас это должно заинтересовать.

Людовик немного помедлил.

Наконец, преодолев определенные сомнения, он сломал печать, вскрыл конверт и достал письмо. Написанное, кстати, на еще более дорогой бумаге с золотым тиснение. Таким же лаконичным, как и печать с подписью. Выглядело весьма дорого, но скромно. Крайне непривычно, но интересно.

Вновь хмыкнув, он начал читать.

Формальную «шапку вежливости» он просто пропустил. А вот дальше…

'…Мне стало известно о ваших планах снарядить армию для Джеймса Стюарта и переправить ее в Шотландию. Это очень сильный ход, особенно сейчас, когда английская армия на материке разбита и слаба как никогда. Однако шаг крайне рискованный. Флот Англии не разбит и снабжение этой армии в любой момент может быть прервано. Что, в свою очередь, повлечет за собой ее верное поражение. Обстановка в Шотландии неопределенная. Надеяться на местную лояльность нет оснований. Во всяком случае, пока шотландцы не уверятся в успехе дела. Так что, если англичане станут действовать решительно, Стюарт практически наверняка потерпит поражение.

Посему, я рискну посоветовать вашему величеству направить Джеймса с армией сначала в Ирландию. И закрепившись там, уверившись в готовности шотландцев, предпринять атаку уже оттуда. Благо, что из Ирландии в Шотландию, войска перевозить можно едва ли не на плотах. Армию же для этого похода набирать среди бретонцев. И непременно католиков.

Ирландцы ненавидят англичан. Отчаянной, черной ненавистью. Прекрасно помня о том, как с ними обошлись протестанты, ведомые Кромвелем совсем недавно. Эти людоеды и мясники убили трех ирландцев из четырех каких-то полвека назад. И сейчас старательно ссылают в колонии Нового света оставшихся честных католиков, где обращают в рабство. Да, они стыдливо это оформляют как временное закабаление, но кроме лживой обертки между этими состояниями нет никакого отличия. Потому как до освобождения такие ирландцы обычно не доживают. Англичане сделали достаточно дел, чтобы любой честный ирландец желал им смерти и только смерти. А потому они охотно поддержат Джеймса — выходца из кельтов и католика. Особенно если их освобождать явятся такие же, как и они природные кельты — бретонцы. Единство веры и происхождения во благо общего дела сыграют добрую службу.

Даже если боевые действия затянутся, у англичан станет гореть земля под ногами. Каждый крестьянин будет считать за счастье пырнуть их вилами или ударить дубинкой. Да и вашему флоту будет легче оказывать этой армии содействие. А потому успех этой экспедиции многократно выше, чем такой же, но произведенной сразу в Шотландию.

Успех в Ирландии воодушевит шотландцев. И к горным кланам пиктов присоединятся равнинные скоты. Которых Джеймсу останется только возглавить. К тому же, приняв под свою руку ирландцев, Стюарт лишит Англию самой удобной кормовой базы. Свои же поля они в основном отдали под пастбища, а разорившихся крестьян выслали в колонии или загнали на мануфактуры. Так что, если присовокупить к этому активные действия французского флота по перехвату торговцев, можно будет обречь Англию на голодные бунты черни.

В комплексе эти меры вероятно приведут к тому, что пастбища распашут, овец забьют, а горожане окажутся вынуждены покинуть города, вернувшись в села. Ведь землю потребуется кому-то пахать. Отчего, лишившись сырья и дешевой рабочей силы крайне ослабнут английские мануфактуры. Что, в свою очередь ударит по английской «треугольной торговле», ведь вести в Африку им будет нечего, дабы купить рабов и выгодно продать их в Новом свете. Что в конечном итоге совершенно разрушит их флот. Не сразу. Но если вдумчиво работать в этом направлении и дальше, то безусловно. Для Франции же это станет большим облегчением.

Также я бы предостерег ваше величество от вручения Джеймсу Стюарту короны не только Ирландии и Шотландии, но и Англии. Любой здравомыслящий человек, после соединения корон, при первом удобном случае вернется к политике в интересах объединенных британских островов — Великобритании. А она враждебна Франции по своей естественной природе. Вернув кормовую базу в Ирландии, он возобновить работу мануфактур и вдохнет новую жизнь во флот…

Самым замечательным исходом окажется ситуация, при которой Англия останется за протестантами, а Шотландия и Ирландия отпадет в руки честного католика. Как говорили древние — divide et impera^[1]. Так что вам или вашим наследникам останется только оказывать помощь слабейшему и не позволять никому из них победить. То есть, всячески противодействовать объединению британских островов под одной короной. В идеале бы их разделить на три независимые державы, но как Шотландия, так и Ирландия слишком слабы чтобы противостояния один на один Англии. Из-за чего велик риск у последней преуспеть и вновь собрать их под свою руку. Саму же Англию расколоть на два-три осколка задача нетривиальная. Даже Уэльс отколоть скорее всего не получится. Слишком он прижился внутри этого государства.

Также до меня дошли слухи, что ваше величество ведет переговоры с Голландией, обещая им испанские Нидерланды за переход на его сторону в этой войне. Это отличное решение! Англия и Голландия естественные враги, которые лишь происками Лукавого оказались в руках одного правителя. Да и то, видимо, ненадолго. Они не смогут существовать на равных хоть сколь-либо долгое время. Вон — уже три войны за первенство отгремели между ними. И рано или поздно одна из этих держав усилится настолько, что подчинит вторую прямо или косвенно. Пока к этому идет Англия. Что крайне опасно. Для Франции в первую очередь, так как в перспективе превратит Англию в настоящую царицу морей с поистине огромным, просто прямо-таки чудовищным флотом, способным лишить Францию связи с ее заморскими владениями, а также всяческой торговли. Последствия чего, полагаю, вы лучше меня понимаете.

Да, Голландия ненадежный союзник. Но у вашего величества отличная армия. Лучшая в Европе! Поэтому вам выгоднее позволить усилиться Голландии, которую всегда, при случае, можно поколотить и ограбить. Ведь она не отделена от вас рвом Ла-Манша.

Прошу простить мою навязчивость, но я глубоко импонирую вашему величеству и не мог не высказаться.

С уважением, «А»

Если ваше величество не затруднит, я хотел попросить вас оказать содействия в прояснении судьбы Анны Русской^[2]. Французской королевы, прибывшей в XI веке из России.'

Король закончил чтение и поднял взгляд на Кольбера.

Удивленный.

Сильно удивленный.

Впрочем, его брови взлетели ввысь уже с первых строк.

— От кого это письмо?

— От принца Алекса из России.

— Россия?

— Несколько лет назад их король приезжал в Голландию, а потом и в Англию.

— А… эти варвары… — покивал Людовик XIV. — Я слышал их король подрабатывал на голландской верфи плотником.

— Он учился строить корабли.

— Да-да. Очень интересно. А он пробовал править? Или он предпочитает бегать за своими подданными делая их дела? Землю крестьянам он тоже лично пашет? Впрочем, не важно. Судя по вашему лицу, я могу биться о заклад — вы знали, что внутри.

— Догадывался сир, — невозмутимо соврал Кольбер, отчего Людовик демонстративно фыркнул, показывая свое отношение к этой лжи.

Но Жан-Батист стоял на своем. О своей переписке с Алексеем он вообще не распространялся.

— Про эту Анну Русскую вы что-то слышали?

— В монастыре Святого Викентия в Санлиссе стоит ей памятник. Говорят, она этот монастырь и основала. И там действительно написано, что она королева Франции. Более ничего мне не известно.

— Вот как? Это не выдумка?

— Такая королева была.

— Хм… интересно. А этот Алекс. Что он за человек?

— Юн. Ему одиннадцать лет.

— Сколько? — удивился Людовик.

Перевел взгляд на письмо, а потом снова на Жан-Батиста. Потом опять на письмо. И вновь на Кольбера.

— Через месяц будет дюжина. Впрочем, вы на возраст не смотрите. Он не по годам зрел и образован. Принц уже успел отличится в подавлении бунта против своего отца. Совершил несколько научных открытий, которые описаны в ведущих журналах Европы. Даже в наших. Помогал матери создавать публичный театр и газеты в Москве. Выполнил кое-какие поручения отца, например, руководил возведением важной дороги. Это очень деятельный и одаренный юноша с совершенно удивительным умом.

— Самородок… — чуть растерянно кивнул Людовик.

— Так и есть, ваше величество. Поговаривают, что если он доживет до восшествия на престол, то войдет в историю, как великий правитель.

— А… — Людовик помахал письмом, — это ему зачем? Московия разве не союзница Англии?

— Россия вымогает из Англии деньги за свое участие в коалиции. — улыбнулся Кольбер. — Русские вообще последние несколько лет только и делают, что пытаются под любыми предлогами взять денег. У всех и за все. И у них это неплохо получается.

— Да? Серьезно? Это этот плотник открыл в себе новые таланты?

— Говорят, что за всеми этими денежными делами стоит принц. — ответил Кольбер, продолжив вежливо улыбаться. — За минувшие три года они получили больше десяти миллионов талеров из Англии, Голландии, Австрии, Венеции и Франции. Даже Персия оказала им помощь в войне с турками. Материальную.

— О да… — покачал головой Людовик. — Талант! Боже… может быть этот принц Алекс пойдет ко мне министром финансов?

— Я обязательно передам ему ваше предложение. Но, боюсь, отец не отпустит, пользуясь его несовершеннолетием.

— Да полно те, — улыбнулся король. — Как будто совершеннолетие что-то решит. Представляю, как он дорожит сыном.

— Большое видится на расстоянии. Поговаривают, что он сыном даже в чем-то тяготится. Но, возможно, это пустые наветы.

— Скажи, а ты не слышал, эти московиты не брали большого кредита у англичан? Уж больно удобно все это выглядит. Если мы уничтожим Англию, то ей можно будет и не отдавать деньги.

— Я не слышал о том, чтобы Россия брала кредиты.

— Странно. Но почему тогда этот принц Алекс ей смерти желает?

— У него свои мотивы. И они мне не известны, сир. Но одно могу сказать, предложенный им план выгоден Франции. Решив вопрос с Англией мы, объединившись с Испанией, окажемся настоящими гегемонами в Европе. По сути — возродив древнее величие Западной Римской Империи в ее старых границах, которой останется только вернуть Италию. Что, как вы понимаете, станет достаточно простым делом. Испания будет за нас, а Габсбурги более не смогут достойно нам противостоять.

— Я это отлично понимаю. Но зачем это нужно ему? — с нажимом спросил Людовик XIV.

— Я постараюсь это выяснить, ваше величество.

— Постарайся… — чуть помедлив кивнул король. — Это не может быть ловушкой?

— Я уже направил своих людей в Ирландию, сир.

— И в Шотландию?

— Разумеется, сир. — кивнул Кольбер.

— Хорошо… Хорошо… И да, удовлетвори просьбу этого принца. По поводу королевы Анны.

— Я уже отдал приказы на поиск сведений о ней в архивах.

— Предусмотрительный…

* * *

Тем временем в Москве царевич обсуждал на заседании Нептунова общества куда более приземленные вопросы. Хотя и не менее важные… Зачитывал свои проекты новых законов.

С законом «о наследовании» все было предельно просто. Алексей предлагал установить майорат, распространив его на все слои населения. То есть, все имущество наследовал только старший наследник.

Этим царевич хотел решить вопрос службы дворян и аристократов, приводя в пример опыт западноевропейских стран. И не только к службе склонить людей, но и вообще спровоцировать активность широких масс. Чтобы люди шевелились.

Понятное дело вводились и нюансы. Например, право образования и приданного. Владелец имущества обязан был давать младшим наследникам образование не ниже минимального для их сословия. А девушкам семьи давать приданное, также — не ниже сословного ценза.

Эти два нюанса плавно пересекались со вторым законом — о чести. Алексей предлагал разделить все население России, за исключением правящей семьи, выведенной за скобки, на четыре больших сословия. На лордов, дворян, свободных и зависимых. К первым относилась высшая аристократия для которой вводились европейские титулы. Для второй категории уже шла определенная синкретика^[3]. Свободные делились на мещан и селян, как жителей городов и сельской местности, то есть, горизонтально, а не вертикально, как в предыдущих категориях. С зависимых была аналогичная ситуация.

Царевич предлагал все существующие категории подданных впихнуть в эту систему. Например, князей в зависимости от родовитости записать герцогами, маркизами или графами. А, тех же казаков, отнести к однодворцам, то есть, к аналогу английских джентри…

На первый взгляд все это выглядело довольно мрачно в этом законе. Во всяком случае для человека XXI века. Ведь этим законом формализовывались сословия. Вдумчиво так. Да, де факто они сохранялись и в далеком будущем. Ведь у генерала всегда был свой сын. И сын банкира не брал в жены уборщиц, общаясь совсем в ином кругу. Но в том то и дело, что эти сословия не были сословия не были оформлены открыто, отчего они вызывали у людей только глухое ворчание…

Алексей же решил пойти другим путем.

Все формализовать. А потом ввести такие же четкие критерии перехода из категории в категорию. То есть, социальные лифты как вверх, так и вниз. Завязав их на службу и образование, ориентируясь тут уже на китайские традиции. Частично. Установив, например, для каждого сословия свой минимальный уровень образования, который должен быть обеспечен для младших наследников.

Оптимистичные уровни.

Но все же.

Царевич рассчитывал вывести ситуацию в области образования в формат внеэкономической, социальной конкуренции. Своего рода аспектом демонстративного потребления. С тем, чтобы получить опережающий рост уровень образования и спроса на него. А не догоняющий, как это бывает при обычном ходе вещей. Хотя и не особо надеялся на успех.

К закону о чести царевич предлагал еще закон о наградах. Ведь в России на тот момент был только один орден, чего выглядело совершенно недостаточным. Не позволяя отмечать менее значимые успехи, которых большинство.

В дополнение к ордену Андрея Первозванного, который не должен был теперь иметь более дюжины одновременно награжденных, вводилось еще три. Святого Георгия, вручаемого за личное мужество, Святого Владимира, даваемого за успехи в управлении и Святой Ольги^[4], которым должно было бы награждать за добрую службу в целом. Эту троицу вводили без степеней. Но, в отличие от «Андрея», дозволялось повторное награждение. Кроме того, вводилась форма «с самоцветами», чтобы выделить особые достижения, а также для Владимира и Ольги вариант «с мечами» за отличие на войне или иной опасной для жизни ситуации. А чтобы еще больше разнообразить эту систему Алексей предложил ввести наградное оружие к каждому ордену и различные аксессуары вроде перстней или карманных часов. Как отдельных поощрений. Ну и медали.

Так-то в предложенных царевичем статутах не были указаны ограничения для личности награждаемого. Ни пол, ни возраст, ни вера, ни подданство, ни благородство. Главное — заслуга. Так что любой, даже рядовой или простой служащий мог получить орден. Но, как правило, такие люди совершают успехи менее значимые в силу занимаемой должности, которые, впрочем, также требуется поощрять. Почему не медалями^[5]?

Немного особняком Алексей выводил систему нагрудных знаков. Стоящих вне системы орденов. Но нужные для поощрения всякого разного, что не дотягивало даже до медали. Например, знак «отличник боевой подготовки», или «за ранение», или «за выслугу». Хорошее же дело…

Зачем все это?

Алексей с помощью таких наград предлагал повышать титул по предложенной ему системе чести. Он составил таблицы с очками рейтинга для каждой из наград. Набрал столько-то очков? Поднялся из мещан или селян в однодворцы. Еще набрал? Еще продвинули. И так, в теории до герцога. При этом для родов дворян и лордов вводилась общая система рейтинга, в рамках которой каждый год с рода списывался рейтинг, в зависимости от количества совершеннолетних мужчин. Также его мог списать в каком-то объеме лично царь в качестве наказания. Пополнялся же рейтинг через службу, награды и прочие общественные полезные дела членов рода. С подведением итогов в январе каждого года. Для чего предлагалось учредить отдельное ведомство.

Опустился рейтинг ниже порогового значения? И графский род понизили до виконтов. Еще упал? Еще понизили. Что, как несложно догадаться, вызвало весьма болезненную реакцию аристократов… даже здесь — в Нептуновом обществе…

— А что вам боятся? — удивился Алексей. — Вы все толковые люди и на совесть служите отцу. К вам это все едва ли применимо.

— Ты предлагаешь немыслимое! Чтобы простолюдин стал так высоко!

— А как же Корнелиус Крюйс, награжденный орденом Андрея Первозванного за славные виктории при Керчи и Азове? Он ведь сын портного. Но ведь славно же воюет? И награду получает, которая не у каждого князя есть.

— Славно, — согласился Петр, хмуро поглядывая на возмущающихся личностей.

— И что же получается? Норвежцу там или голландцу можно быть простолюдином для того, чтобы находить свою честную награду, а русскому нет? Русские что — ущербные или убогие? У влиятельных домов есть все возможности превзойти простолюдинов на службе, принося державе победы, славы и иные великие пользы. Кто как не дети влиятельных домов могут получить самое блистательное образование и с умом его применить? Кто? Или быть может им удобнее сидеть на печи, выступая посмешищем для иноземцев? А так — будет повод шевелиться.

— Так ты что, бояр да князей вровень ставишь с простолюдинами? — нахмурился князь Михаил Голицын.

— Родителей на сына честь не прехождает, аще добродетелей их не подражает. Лучше честь собою комуждо стяжати, нежели предков си честию сияти. Симеон Полоцкий. Скажите не верно сказал?

— А как же родовая честь?

— Родовая честь складывается из представителей рода, что делами своими ее подтверждают. Или как выходит? Однажды далекий предок был молодец. Отличился. Оказался выдвинут и прославлен. Обрел достоинство благородное. Обрел честь. А дети его что? Они-то чем хороши? Только тем, что его дети? Ежели дела его продолжают — да, честь и хвала. А если нет? Если они выродились и сгнили? Отец мой славой деда не кичится — свою ищет. Трудом и усердием пытливым. Царь! Я тоже стараюсь, сын его. Отчего же и те, кто ниже честью, должны иначе поступать?

Петр покивал.

Хмуро поглядывая на возражающих.

Ему аргументация понравилась. Очень нравилась, так как он мыслил — все должны служить. А тут — такие удобные законы. Вроде прямо и не заставляют, вроде бы и лазейки есть, но для большинства выбор очевиден.

Ближайшее окружение тоже, пусть и нехотя, но согласилось. Во всяком случае на словах. Однако Алексей не обольщался. Это шоу только начиналось…

Он внимательно осмотрел присутствующих.

Хмурых.

Недовольно поглядывающих на него и друг на друга.

Нептуново общество согласилось с его предложениями только из-за Петра. Но было ясно — жалует царь, но не жалует псарь. Так что саботироваться эти законы будут дай боже. И хорошо если саботироваться. Он же, чуть помедлив, перешел к четвертому проекту закону. О государственной символике.

Ничего особенного тут не было. Просто государственный герб, флаг и символ. Личный штандарт царя. Герб правящего дома. Ну и полковые знамена единого образца, а также ведомственные гюйсы.

Выдумывать царевичу особо ничего не хотелось, выполняя это поручение отца. Тратить свое дефицитное время еще и на это совершенно не хотелось. Были дела и поважнее. Поэтому он просто формализовал то, что по сути и так имелось. А где чего не хватало — постарался бесхитростно позаимствовать из воспоминаний.

Как он подошел к вопросу?

Его отец во время Великого посольства пользовался флагом из бело-сине-красных полос с наложенным на них золотым двуглавым орлом. Так чего мудрить? Этот флаг и стал личным штандартом царя.

Как следствие просто государственным становился он же, только без гербовой фигуры, наложенной поверх. Да, похож на Голландский. Плевать. Главное — вот он. Государственный флаг. А нему и правило — нести его кормовым на любых кораблях России, вывешивая на военных кораблях в дополнение к нему ведомственный гюйс — Андреевский флаг. В дополнение, но не взамен.

Шаблон стандартного полкового знамени Алексей честно подглядел в свое время в музее. Что-то из Наполеоновских войн, порадовавшее глаз. Само собой, скопировать полностью царевич его не мог, так как просто не помнил деталей. Только общую идею компоновку. Поэтому изобразил только некую стилизацию на тему.

В квадратное полотнище знамени вписывался белый ромб, формируя четыре треугольника. В первый и четвертый, закрашенные в красный цвет, вписывался номер полка, во второй и третий, уже синего цвета, помещался знак войск. А в центре вольготно размещался золотой двуглавый орел с герба царства. Завершался же образ типового полкового знамени: золотой бахромой, трехцветными лентами и небольшим навершием в виде золотой фигурки двуглавого орла.

Просто, лаконично и красиво.

Во всяком случае царевичу именно так и подумалось… а так как дело глубоко второстепенное было в его понимании, то он и не парился сильно. Сделал? Сделал. Сойдет? Сойдет. Пошли дальше…

Алексей все это показывал и рассказывал. Но никому из присутствующих сие было не интересно. Мысли о крайне невыгодных для высшей аристократии законах занимали их всеобъемлюще. Кто-то проецировал их на себя, кто-то на других, прикидывая свои шансы возвысится… Разве что Петр с интересом рассматривал эти картинки с пояснениями. Ему все нравилось.

В канун войны такие проекты, конечно, претворять в жизнь не самый лучший вариант. На первый взгляд. Но с другой стороны отец без всякого сомнения воспримет попытку взбрыкнуть как измену. И его буйный характер очень легко наломает дров, заломав заодно и бунтаря. Так что, после некоторых терзаний, Алексей решился. И теперь готовился… потому как совершенно точно — просто так эти законы не пройдут…

Глава 2

1702 год, февраль, 14. Москва

Солдат подбросил в костер пару поленьев и погрел руки, протянув ладони к огню.

Было морозно.

Но на проходной полкового поста жизнь била ключом. И отнюдь не газовым…

— Чего хмуришься? — хлопнув товарища по плечу спросил капрал.

— А чего радоваться? Сидел бы сейчас в лавке. Бубликами торговал. Эх…

— А то сейчас у тебя довольствие хуже?

— Не хуже. Если на круг. Но там было как-то приятнее, роднее.

— Роднее ему, — хохотнул другой солдат из бывших стрельцов.

— Свое же… своим же трудом жили.

— А то сейчас не своим? Али за службу не платят? Вон и жалование положено, и кормление казенное, и семье кормление выдают, и мундир. Дурно ли?

— Почему дурно?

— А чего же ты же недоволен?

— Ну…

— Многие ли из нас хорошо жили? — спросил еще один солдат. — На городовую службу заступили годовую и лавки да мастерские стоят. Обузой. Одно разорение. И женки с дитями перебиваются. У единиц дела шли хорошо.

— Вот! — патетично воскликнул капрал.

— Но это было наше! — не унимался солдат.

— Так-то жили плохо, но как-то хорошо! — хохотнул еще один. И наряд на у проходной засмеялся.

— Зубоскальте… зубоскальте…

— Ишь! — фыркнул капрал. — А чего бы нам не позубоскалить? Али ты в купчишки собрался?

— Еще чего!

— Так к чему такие разговоры ведешь?

— Тоскую…

Капрал покачал головой.

Он прекрасно знал, что если такие разговоры дойдут наверх, то этого солдата просто могут выгнать из полка. Чтобы не занимался его разложением. А его он знал давно. Еще с тех времен, когда был его десятником в стрелецком полку.

Да и, положа руку на сердце, многие из стрельцов ностальгировали.

Солдатская служба не стрелецкая. Воли меньше.

И глухое ворчание не прекращалось.

Ни на минуту.

Стрельцам сложно было смирится с тем, что их понизили статусом. До солдат. А именно так это ими и воспринималось. Хотя по уровню материального обеспечения их служба стала лучше. Ощутимо лучше…

Капрал посмотрел на солдата, что нес дрова к костру.

Усмехнулся.

Новая форма ему нравилась больше старого платья^[6]. В первую очередь тем, что шить ее самому не требовалось. Выдавали из казны.

Всю и все.

От исподнего до головных уборов, обуви и прочего. Раньше о таком и помыслить было нельзя. А теперь — вот, пожалуйте.

Новая форма, в которую переодели все московские полки, была максимально единообразна и стандартизирована. Только офицерам определенные поблажки допускались, причем небольшие. Ну и по видам войск имелись небольшие отличия, минимальные. А вот от такой блажи, когда своя форма для каждого полка, отказались. Слишком много это создавало проблем.

Все это порождало удивительную монолитность войск.

Глянул. И сразу понял — свой.

Причем издалека.

Кто-то по этому поводу ворчал. Но не сильно. Потому что деньги, сэкономленные на мундирном разнообразии Петр пустил на улучшение материального положения солдат и офицеров. Их стали лучше кормить бесплатно во время службы, выделяли семейный паек, ну и жалование платили исправно, пусть и достаточно скромное. Да и сам мундир выдавался казной с разумным интервалом замены. Для чего в Москве было открыто десятка три мастерских, каждая из которых специализировалась на каком-то своем элементе обмундирования. Делая его установленных размеров^[7] и качества. С тройной приемкой: при получении у производителя, при приеме на склад и при выдаче полку.

Переодевание шло не быстро. Однако к началу 1702 года большая часть московских полков щеголяло уже в новой форме. И к лету были все шансы закончить переодевание войск московского военного округа…

Сама форма не представляли из себя ничего особенного. Вполне вписываясь в парадигму эпохи. За исключением некоторых нюансов и анахронизмов. Ее сила и преимущество заключались в стандартизации и максимальной унификации.

Какой она была?

Исподнее было представлено нижней рубахой и портами, которыми называли по сути кальсоны. Сюда же относились портянки и аккуратные шейные шарфы, выполнявшие функции подворотничка.

Далее надевались шаровары, венгерского кроя. То есть, сужающие ниже колена. Держались они на кожаных подтяжках, «выдуманных» Алексеем. Этот вариант показался самым удобным. Веревочкой подвязываться выглядело слишком несолидно. Крючки казались излишней морокой, а внутренний, нижний ремень — глупостью. Так что вариант с подтяжками пришелся очень даже кстати.

Поверх них надевался приталенный однобортный кафтан, названный царевичем кителем. От обычного кафтана он отличался накладными карманами с клапанами, чеканными гербовыми пуговицами и длиной до середины бедра.

Обувью являлись сапоги и только сапоги. У пехоты свои, у кавалерии — свои. Головной убор — кивер, тот самый, что имел поверху кольцо из толстой проволоки. Ну и перчатки. Кожаные. У всех, даже у простых солдат.

Завершал этот образ так называемая «сбруя», состоящая из достаточно широкого кожаного поясного ремня с металлической чеканной пряжкой и Y-образная портупея. Что позволяло навешивать на этот ремень много всего, в том числе довольно тяжелые вещи, без угрозы сползания.

Так выглядел стандарт.

Один крой, одни цвета. Будь ты хоть солдат пехоты, хоть офицер улан. Не важно. Именно этот комплект ты и получал. Подобранный по размерам.

У солдат пехоты ко всей этой красоте добавлялась поняга. В верхней части которой крепился кожаный ранец для важных вещей. Под ним — тряпичный мешок для остального. Поверх же укладывалась скатка из плащ-палатки. Кавалеристы и офицеры все это перевозили на коне. А артиллеристы — комбинированно. Офицерам сверх того полагалась ташка — плоская кожаная сумка с клапаном для перевозки бумаг и письменных принадлежностей.

Зимой к этому комплекту выдавали ферязи армейские, под видом которых маскировались самые обычные двубортные шинели со стоящим воротником. Тут уж Алексей расстарался, доводя оригинальный крой ферязи до более привычного ему варианта. Проверенного времени, так сказать.

В качестве специальной одежды для особых случаев, например, стоянию зимой на посту, вводился длинный тулуп. Из шкур, мехом внутрь, да внешним суконным подбоем. С высоким стоячим воротником и хорошим запахом. Чтобы точно выдержать и мороз, и ветер.

Обувь зимой выдавали дополнительно, как и шинель. Морозы ведь трещат не всю зиму напролет. Бывают и оттепели. И вообще — одеваться лучше по погоде. Для этих целей были предназначены войлочные сапоги^[8] в резиновых калошах. Да, именно так. Царевич пустил именно на калоши большую часть закупленного им в португальских колониях каучука. Посчитав, что иным образом добрую зимнюю обувь для армии не добыть.

Головные уборы зимой также меняли, заменяя кивера шапками-ушанками, называемые тут карпузами. Ну и толстые, теплые перчатки. Куда уж без них?

Цвета же…

С ними все вышло крайне неожиданно для Алексея.

Он как думал, вспоминая фильмы о петровской России? Что зеленый мундирный цвет был выбран царем из экономии.

Как бы ни так!

Самыми дешевыми из относительно стойких красителей оказались индиго, марена и кошениль. То есть, синий и красный^[9]. Во всяком случае именно такой расклад был в середине и второй половине XVII века, да и в XVIII веке тоже.

Все.

Остальные были либо дороже, иной раз сильно, либо очень быстро сходило, либо имело такие оценки, что без мата не пересказать. Взять тот же зеленый, который разгоняли в XX-XXI веках для ассоциации с петровской армии. Его получали двойной покраской. Сначала в индиго, а потом в какой-нибудь сочной желтой и весьма недешевой краске.

Задачи каждый полк одеть в свой уникальный мундир не стояло. Поэтому Алексей начал закупать сукно именно этих двух цветов: красного и синего. Прикидывая с отцом то, как лучше его сочетать. Остановившись в итоге на индиго, как основном мундирном цвете просто в силу его наибольшей дешевизны в те годы. Соответственно красный стал приборным цветом, который применялся достаточно широко.

Чтобы как-то друг друга различать в этом море однообразия и стандартизации применяли нарукавные нашивки. Сюда нашивали все — и номер полка, и знак рода войск, и звание, и прочее. Получалось в какой-то мере пестро, но почему нет? Вполне удобно для распознавания где-кто…

Не все были довольны таким положением дел, особенно среди офицеров. Но что поделать? В конце концов за дешевизну и практичность обмундирования^[10], а также за простоту обеспечения им приходилось чем-то платить.

Царь регулярно хмурился.

Но видя смету и логистические расчеты уступал.

Потом его снова кто-то подбивал.

И он снова хмурился.

Снова смотрел сметы и прочие расчеты.

И снова уступал.

Слишком уж выгодным выглядело такое единообразие. Может быть не в моменте. Но в горизонте нескольких лет уж точно…

Капрал вновь хмыкнул, глядя на суету солдатиков. Ругаться ругались, а дело делали.

Вон — накинув тулупы двое стоят у самого прохода. Поглядывают. На выстрел по такой погоде мало надежды. Кресало может обледенеть. Поэтому у них на всякий случай примкнуты штыки.

Еще один паренек таскает дрова.

Двое остальных солдат его звена отогреваются у костра. Заодно занимаясь мелкими бытовыми делами. В тепле у огня этим всяко лучше, чем просто на морозе.

Парил подогретый чайничек с кипяченой водой.

Лясы же они точили просто так — по ходу дела. Как эти трое, так и изредка к ним присоединялись еще двое с поста. Что стояли так-то совсем рядом и отлично слышали все эти разговоры.

— Эх… протянул один из бывших стрельцов, — вот ты бурчишь Игнат, бурчишь, а хорошего не видишь. Кормить стали сытно. Платье вон доброе. Оружие сладили хорошее. Жалование не задерживают. А то ведь лишь начало.

— Ой ли?

— А чего нет то? Слышал я, что Петр Алексеевич всю Москву перестроить задумал.

— К чему такое? Чай не пожар.

— Так чтобы пожара не было, дурья твоя башка! Я слышал, что сначала для нас — для солдат слободы выстроит. Да не деревянные или мазанки, а из кирпича.

— Брешешь!

— Это собаки брешут, а я говорю. Жинка моя видела, как какие головастые люди что-то измеряли. Подошла. Спросила. Не у них, понятно, а у тех, кто им служил да помогал.

— В жизнь в том не поверю!

— А ты и не верь. Слушай что говорю. Царевич задумал сие. Сначала слободы нам для семей поставить. После при них казармы возвести. Новые. Добрые. Тоже из кирпича. С плацами каменного мощения. Потом и за остальной город стольный приняться.

— Это я тоже слыхал, — отозвался капрал.

— Это где же? Тоже от жинки? Так они любят лясы точить. Одна ляпнула, остальные подхватили. — не унимался Игнат.

— Помните я ездил в Коломну седмиц пять тому назад? На свадьбу к шурину.

— Помним, — покивали все слушавшие.

— Он за оснастку для кирпичей ныне взялся. Сказал — много надо. Хорошо берут. Как раз заводы. Я стал расспрашивать. Думал может и самому службу оставить. Так и узнал, что ставить нам слободы кирпичные будут. Не веришь? Вот тебе крест! — произнес капрал и степенно осенил себя крестным знаменем.

— Да… — тихо протянул Игнат.

— Вот тебе и да… — передразнил его собеседник. — В кирпичном доме чай получше будет. Болтают, будто бы в два этажа их ставить станут. Чтобы много места не занимали.

— А чего с нас-то начали?

— А с кого? — усмехнулся капрал. — С купчишек что ли?

— А чего бы и не с них? Деньжищ то у них всяко больше будет.

— Так, да не так. Казна те слободы строит. А кто опора казны? Кто опора царя? Вот! Тот то же…

— Не верится мне что-то… вот помяните мое слово — гладко стелют, да жестко спать.

— Тебе не угодишь.

— Угодить мне дело не хитрое. Вон — возверни старину, я и рад буду.

— Снова год через год недоедать будешь. К тому стремишься?

— Может так, а может и не так. Может и у меня дело пойдет.

— Так чего ты в солдаты пошел? Сидел бы — торговлишкой своей промышлял.

— Дык…

— Мык! — хохотнул капрал. — Сам же раньше жаловался, что тяжко она у тебя идет. Али все позабыл?

— Да бес с вами. Плохо жил. Чего уж там? Не шла ко мне деньга. Но на душе было как-то хорошо. А сейчас… не знаю. Словно какой-то червь внутри грызет. Сам не ведаю отчего.

— То не червь, то жаба, — хохотнул сослуживец. — Ты ведь хочешь довольствие как сейчас, и домик кирпичный, а службу справлять как раньше. Али нет? Чай среди первых в упражнениях воинских не замечен.

— Может и жаба, — не стал спорить Игнат, нахмурившись. — Что до упражнений — стар я уже. Отучился свое.

— Ей-ей тебе не нужно было идти в солдаты, — заметил капрал. — Сам тоскуешь по родной лавке, бурчишь и ребятам нрав портишь. Того и гляди — еще кто стенать начнет.

Игнат скосился на командира. Но промолчал. Намек был слишком прозрачный. А уходить со службы он не хотел совершенно. Несмотря на все свое недовольство…

* * *

Тем временем Герасим, что командовал охраной царевича и, по совместительству лейб-кирасирами, пил.

Уже который день.

Праздновал.

Свадьбу свою.

Долго ли коротко, а сыскал ему Алексей невесту. Правда забраться пришлось далеко. Ой как далеко. Аж в земли черкесов. Где нашлась хоть и страстная да красивая, но покладистая девица из местных благородных…

Царевич не тревожил Герасима.

После того, что ему пришлось пройти и пережить это было самой малой наградой. Не столько от него самого, как сюзерена, сколько от жизни.

Заодно и для себя кое-какие преференции царевич приобретал таким шагом. А именно дополнительные связи с черкесами. По своему образу жизни они мало отличались от крымских татар. Формально-то нет. Формально-то они были более-менее нормальным раннефеодальным обществом. Только бедным. Из-за чего постоянно участвовали в набегах для разбоя и захвата рабов на продажу. Отчего иной раз отличить их крымских татар «во внешней политике» было сложно.

И тут либо как-то пытаться с ними договариваться, меняя вектор их активности, либо вступать в предельно жесткую борьбу. Потому что набеги этих лихи ребят на поселенцев в низовьях Волги и особенно Дона последнее, что требовалось России.

Вот — Алексей и сделал ход в этой непростой партии.

Впрочем, уже не первый.

То самое пресловутое Е2-Е4 он походил, когда по его предложению черкесов, наравне с казаками привлекали к набегам на южное побережье Черного моря. Через что создавали прецедент альтернативного вектора активности. В конце концов у турок было что взять.

С невестой приехала делегация.

И пошли интересные разговоры. Планы. Очень интересные и взаимовыгодные… им ведь понравились эти набеги. Многие семьи добра подняли прилично. Отчего внутренняя напряженность их общества пошла на спад. И необходимость ходить в набеги за грабежом и ловлей людей для продажи в рабства несколько ослабла. Во всяком случае друг на друга они могли какое-то время не терзать в этом плане…

— Ваше высочество, — произнес Вайерсберг, прерывая задумчивость царевича.

— Да, да. Давайте посмотрим то, что у вас получилось, — протараторил Алексей и подошел к столу.

На нем лежал палаш.

Хороший такой добротный легкий палаш.

Хотя знаток из будущего подумал бы, что перед ним лежит какая-то версия шашки драгунской образца 1881 года. Только клинок ее был совсем прямым, а не с едва заметной кривизной^[11], острие имело более острые углы и явное ромбическое сечение, пусть и слабо выраженное.

— Интересно… — взяв с некоторым трепетом клинок, произнес царевич.

— Как мы и оговаривали. Вес палаша ровно два с четвертью фунта^[12].

— А тяжелые палаши для лейб-кирасир?

— Мы же говорили о том, что сначала нужно с легкими палашами решить, — несколько растерялся член семьи Вайерсберг.

— Да, да, конечно. Сделайте десяток таких клинков. Помашем-поломаем их. Посмотрим. А потом сразу в производство, если все хорошо. И чем больше, тем лучше. Главное при этом чтобы качество не падало.

— Палаш не эспада, с ним попроще многое. — усмехнулся оружейник.

— У вас все готово для начала их изготовления?

— Мы пока готовимся. Весной должны начать. Но если вашему высочеству потребуется, то часть оружия мы сможем заказать в Золингене. Пока у нас тут будет идти подготовка.

— А доставлять оттуда как? Через Голландию как обычно не переправить. Идет война. И кто-нибудь да перехватит столь ценный груз.

— О! Не стоит беспокоится. У нас есть отлаженные торговые путь до Венеции. А оттуда уже в Азов мимо турок. Я могу хоть сейчас написать письмо и послать образец. К середине лета мы уже получим оттуда тысячу таких палашей.

— Так быстро?

— Палаш делать легче, проще и быстрее, чем эспаду.

Алексей прошелся по кабинету с этим легким палашом в руке. Немного им помахал. Скосился на оружейника. И спросил:

— Сколько у тебя уже сейчас есть подходящих образцов?

— Три.

— Давай мы три испытаем. Завтра. Если все пойдет хорошо, то уже завтра и отправишь письмо.

— Тогда только два клинка сможем испытать. Один придется отправить как образец.

— Хоть один… это не так важно. Но держите в уме — принимать оружие будете сначала вы, а потом я, уже после вас. И палаши не подходящие под мои требования просто не будут оплачиваться из казны.

— Я вам гарантирую качество.

— Получится больше тысячи палашей изготовить без падения качества — мы купим больше. И две тысячи, и три, и четыре. Обстоятельства-с.

— Понимаю. Но ничего сверх тысячи не обещаю…

Глава 3

1702 год, март, 10. Голландия — Новгород

— Ваше величество, — вкрадчиво произнес генерал-губернатор Сконе, барон Карл Густав Реншильд, прибывший в Голландию специально для переговоров со своим королем. — Эти обманщики вот-вот начнут войну!

— Кто именно?

— Датчане, мекленбуржцы, саксонцы и русские.

— А… эти… — пренебрежительно махнул рукой Карл XII.

— Сейчас их тормозят только русские, которые по природе своей растяпы. И медлят. Если бы их в этой коалиции не было, то они бы уже напали.

— Это да, — кивнул король, довольно невысоко ценивших русских в военном плане. — Почему, кстати, ты называешь их обманщиками?

— Так они союз собирали против турок! Столько криков было. Столько воплей. И тут, внезапно, оказывается, что он против нас. И на удивление — всем им что-то нужно от Швеции. Русским Ингрия, саксонцам Рига, мекленбуржцам Восточная Померания, а датчанам, как известно, Сконе.

— Да, это скверно выглядит. — равнодушно произнес Карл XII.

— Очень скверно. И как оказалось, эти мерзавцы даже не собирались всерьез воевать с турками. Просто болтали. Вон, русские, от Москвы до Новгорода построили хорошую дорогу. Привели в порядок несколько волоков. Так что теперь в состоянии перебросить в Ладогу свои корабли из Азовского моря!

— Галеры, — поправил его Карл XII.

— Да, сир, галеры. Но все одно — это готовые корабли со слаженными экипажами.

— Быть может наш флот с ними не справится? Или как турки прозевает атаку целой армады брандеров?

— Никак нет, сир. Наш флот — не чета турецкому. Но они готовились к войне с нами!

— Вы так об этом говорите, будто это какая-то трагедия.

— Но сир! Это же ловушка! Они помогли вас втянуть в войну здесь — в Голландии. Вдали от родных берегов. В случае перехода этой коалиции на сторону наших врагов, ваша армия оказывается полностью отрезана от снабжения.

— Тем интереснее, — улыбнулся король. — В конце концов гонять голландцев, что не желают драться в поле, довольно скучно.

— Это они все и подстроили, сир! Они и Англичане. Русские до последнего упирались. Они до сих пор упираются.

— Боятся, что ли?

— Конечно, сир.

— Дал же бог врагов… Кстати, а как тебя понимать? То ты говоришь, что русские с самого начала готовились на нас напасть, а теперь утверждаешь, будто бы упираются и боятся. Нет ли в твоих словах противоречий?

— Никаких противоречий, сир. Они готовились. С самого начала. Но устрашенные вашими славными победами боятся. Трусливое отродье!

— Как же они турок побили?

— Хитростью. Исподтишка. На честный открытый бой они с ними не выходили.

— Может быть, может быть… — покивал Карл XII. — Возвращайся в Сконе и готовься. Если получишь сведения, что датчане готовят десант — собирай индельту^[13]. Твоя задача — задержать их там как можно дольше. Пока я не подойду.

— Так точно, ваше величество! — козырнул генерал-губернатор.

— А теперь ступай. И не медли!

Реншильд вышел.

Король же подошел к окну и уставил куда-то вдаль невидящим взглядом. Это был не первый человек, который его предупреждал. Хуже того, с каждым днем поддержка французов ослабевала. Раз за разом они ссылались на голландские отряды, мешавшие доставить провиант и фураж. Врали, конечно.

Ему было совершенно ясно — этот поход заканчивается.

А вот партия, которую, без всякого сомнения, по его мнению, затеяли датчане, выглядела крайне интересной. Позволяя прирезать к королевскому домену новые владения. Не говоря уже о славе.

Чуть помедлив он подошел к столу и взглянул на карту.

Россия в нее не попадала. Зато вся центральная Европа влезала. Реки, города, дороги. Здесь отображалось все, что ему требовалось. Оставалось только продумать предстоящую кампанию. Кампанию, которая обещала увенчать его славой, как некогда Густава II Адольфа и, вероятно, открыть дорогу на Вену…

* * *

В Новгороде тем временем шла подготовка к войне.

Открыто.

И Петр Алексеевич вместе с сыном прибыли вместе, чтобы все проверить и осмотреть. В первую очередь, конечно, новгородскую верфь.

Так-то царь в оригинальной истории верфи в Новгороде не имел. Но то — в оригинальной истории, а тут — вполне. Потому что от нее не требовалось строить большие корабли, которые не пройдут по порогам Волхова. Эта верфь строила по сути крупные 40-футовые^[14] баркасами особого «кроя». По своей конструкции — крупные джонботы. Плоское днище, тупой нос. Из-за чего хорошая грузоподъемность, приличная остойчивость, малая осадка. Ну и определенные удобства при погрузке-выгрузке на необорудованном берегу. Из недостатков — плохой ход на волне и низкая курсовая устойчивость, а также некоторые проблемы с парусным вооружением. Оно, конечно, имелось — одна съемная мачта со стакселем и гафелем, но невысокая и при сильном ветре ей было опасно пользоваться. Поэтому основным движителем выступали весла.

Важным нюансом были предусмотренные конструкцией крепления для упрощения волока. Например, в носовой части имелось два крюка для накидных буксировочных петель. А по бортам специальные усиления и выступы для тележек.

В основном строили универсальные баркасы для перевозки грузов и людей. В дополнение к ним шли баркасы огневой поддержки, имеющей на носу и корме по одной 6-фунтовой полевой пушке на поворотной платформе. С гравитационным противооткатным устройством. Максимально бесхитростным — простейший клин, по которому пушка при выстреле откатывалась не только назад, но и вверх. Именно благодаря им удалось эти относительно небольшие кораблики так сильно и интересно вооружить.

Строили такие «москиты» из расчета один баркас огневой поддержки на четыре обычных. Кроме того, на каждый такой «сет» из пяти корабликов делали комплект буксировочных тележек для волоков. Да, рабочее водоизмещение подобных изделий находилось в районе 25–30 тонн. И можно было их волочить обычным способом. Однако на тележках получалось сильно легче и сподручнее.

Кроме того, на каждый обычный баркас делался комплект штурмовой лестницы из четырех сегментов по четыре метра. Ну и иные приятности. Баркасы строились совсем не изолированно, а как некая система с разнообразным снаряжением.

Джонботы эти делались по чертежам. Которые по ходу дела уточнялись и дополняли всякими пояснениями. Тут. В процессе строительства. Потому как такой небольшой кораблик был много где полезен на речных коммуникациях. И нужда в нем вряд ли уйдет после войны. Так что здесь и сейчас обкатывали технологию, которую потом хотели запустить шире.

По всей стране.

— Не успевают… — покачал головой Петр, остановившись в стороне.

— Бог даст в этом году кампании не будет, тогда успеют.

— Верится с трудом.

— Мы с англичан и голландцев еще не все вытрясли. Куда нам спешить?

— Август и прочие копытом бьют. Торопят.

— Раз торопятся — пускай и воюют. Нам то что? Мы будем ждать их с победой. А потом сами попинаем ослабленного шведа.

— Не хочешь ты поспешать… — усмехнулся отец.

— Поспешишь — людей насмешишь, — развел руками сын. — Нам ведь не только шведа победить надо, но и выгоду с того наибольшую получить. А эти торопыги… да Бог им судья.

— Нет в тебе уважения к союзникам… нет… — пыхнув трубкой, усмехнулся царь.

— А за что их уважать? Али они что доброе нам сделали? Мекленбург вообще ты недавно спас. Он калека слабосильный. Саксония и Дания в одиночку связываться со шведами боятся. И надеются на то, что мы отвлечем их силы.

— Так-то так, но это наши союзники.

— Год до генеральной баталии нам лишний выбьют — честь им и хвала. Так то, если бы Карл наступал откуда-нибудь от Риги — могли бы несколько лет дать. За счет Речи Посполитой. Большая она и бардак там великий. Быстро не пройти. А так… он их просто раздавит как гнилое яблоко.

— Карл силен, да. Но и саксонцы ребята серьезные.

— Они не уважают штыковой удар, да и вообще — натиск. Полевые укрепления, чтобы сыграть от полевой артиллерии и мушкетного огня они тоже не ценят. У них просто нет шансов.

— Вот прям совсем? ...