Это короткий фрагмент для ознакомления с книгой.
Вперед в прошлое 2
Глава 1 Первая попытка
Автобус качнуло на повороте, слегка утрамбовав ахнувших пассажиров. На меня сзади навалилась бабка и рявкнула, брызнув в затылок ядовитой слюной и обдав амбре квашеной капусты: — Расселась тут! Шо рожу воротишь? — Реплика адресовалась маме. Прямо из онкодиспансера мы ехали к бабушке, где собиралась семья тети Иры, проводницы поезда, и от того, удастся ли наладить с ней контакт, очень многое зависело. Я растопырился звездой возле маминого сиденья — не хватало, чтобы после пункции и пережитого стресса ее третировала эта хамоватая бабка, похожая на огромного мопса. Почти месяц назад я вернулся в свое прошлое, а все не привыкну к новым-старым реалиям. Точнее как… К тому, что деревья выше и трава зеленее, уже на следующий день привык, а вот к этим автобусам… К тесным вонючим автобусам, битком набитым благоухающими телами, которые, как сейчас, норовят выдавить из меня завтрак — никогда. А еще ж бабки-дачницы, до зубов вооруженные тяпками, лопатами, ведрами и под завязку заряженные дурным настроением, которое надо раздать, как вай-фай. Наглая бабка не сдавалась, напирала пузом, силясь оттеснить меня от мамы. Блуждающий мамин взгляд стал затравленным, она ухватилась за поручень, готовая уступить место, но я положил ей руку на плечо и сжал пальцы. Повернулся к бабке и отчеканил: — Уважаемая, во-первых, чтобы добиться желаемого, хамить необязательно. Во-вторых, мы только что из больницы, потому никто вам ничего уступать не будет. Бабка тряхнула брылами и ринулась в атаку, как копьеносец на драконов: — Ой-ой! Сама бесстыжая и щенка такого же вырастила! Ни стыда, ни совести! Ничего, против вашей кавалерии — наша пехота! — У вас? — спокойно поинтересовался я. Давай, переключись на меня и оставь мать в покое. Старуха выпучила глаза так, что, казалось, если ее чуть тюкнуть по затылку, они вывалятся. — Да как ты со… со старшими разговариваешь⁈ Опять кавалерия. Эх, нет нового и высокоточного оружия в арсенале! — Вежливо, — улыбнулся я. — Возраст не дает вам права хамить младшим. Повторяю: моя мама едет из больницы, ей плохо, потому поищите себе другую мишень для агрессии. — Да какая больница! Шо ты мне заливаешь! Я отвернулся. Пусть орет. Народ слышал, что причина более чем уважительная, пусть кто-то другой теперь кормит вампира. Поле заминировано. Подразделение укрылось в ДОТе. Мне предстоит пустить в ход все свое красноречие, чтобы убедить тетю Иру взять меня торговать в Москву, потому на посторонних силы лучше не расходовать. Бабка продолжила разоряться, брызгая слюной и воняя кислятиной. Бесстыжие мы! Никакого уважения к старости! Ой-ой, сейчас грыжа защемится, коленный сустав треснет, позвоночник осыплется в трусы! С вымогателями не договариваются, как и с шантажистами. Начнет ли нормальный человек просьбу с наезда? Нет. Черт! А зацепило ведь! Такие старухи вне времени. Даже если человечество себя уничтожит, они будут существовать и являться следующим цивилизациям в виде фантомов. Вспомнилось, как в метро такая же бабка напала на девочек, требуя уступить место, хотя вокруг было полно свободных. Девочки ушли, и она воцарилась, а потом отправилась в другой вагон искать новую жертву. Тут цель не задницу пристроить, тут главное — достать. — Женщина, — не выдержал интеллигентного вида мужчина лет пятидесяти, — ну чего вы пристали к мальчику? Может, его матери и правда плохо. И не стыдно вам? — Мне⁈ Это мне должно быть стыдно⁈ — взбеленилась она. — Да я ударник труда! Тридцать пять лет в колхозе! Понеслось дерьмо по трубам! Мама накрыла ладонью мою руку, а вредная старушенция переключилась на интеллигента. Вскоре защищать нас принялась женщина средних лет. Рассказала, как ее племянницу вот так с места согнали, а она после операции. Ее в толкучке прижали, и шов на животе разошелся. Пожилой кряжистый мужчина хлопнул меня по спине — я чуть на маму не завалился, столько в нем было силищи. — Молодец! Мужик! Защитник! Сидящая позади мамы женщина с годовалым ребенком поднялась, тронула за руку сухонькую бабульку в газовом платке. — Присаживайтесь, пожалуйста. — И принялась протискиваться к выходу, прижимая к себе ребенка. Я не удержался, обернулся, чтобы увидеть бульдожью морду, у которой из-под носа увели место: глаза выпучены, щеки колышутся, ноздри раздуваются. Неудача спровоцировала новый выплеск агрессии, и автобус расшумелся, раскудахтался, в конфликт вовлекались все новые и новые лица. Так мы тряслись еще минут двадцать. Наконец вывалились из автобуса вместе с тем кряжистым мужчиной, и я жадно вдохнул чистый воздух, потянулся, потом нагнулся. Мама стояла рядом и ждала. Мужчина топтался, поглядывая на нас, наконец набрался смелости и спросил почему-то у меня: — Извините мою бестактность… Может, вам нужна помощь? Проводить вас? Я посмотрел на маму. — Спасибо, справимся, нам тут рядом. — Она кивнула в сторону проулка, откуда выбежало знакомое стадо под предводительством козла СиСи. — А ну стоять, черти лохматые! — донесся голос деда-пастуха. — А ну назад! — Все будет хорошо, — в стотысячный раз повторил я, проводил взглядом удаляющегося мужчину, пожелавшего нам помочь, и попытался переключиться на предстоящую задачу. Вот как убедить тетушку взять меня в Москву? Представим, я взрослый, и тут подходит ко мне четырнадцатилетний шкет и говорит: «Дядь, у меня бизнес-план есть! Давай я буду возить в Москву овощи и фрукты? Как тебе идея?» Как-как… смешно! Ладно, сориентируюсь по ходу дела. Я рванул наперерез козлу, загнал его обратно в проулок. Дед Василий мне помахал издали и крикнул: — Я понял, значится, что вы за пионеры — внуки вы Эльзины. В этот момент из-за поворота вышла мама, пастух почесал в затылке, указал на нее пальцем: — О, а вот и Оля! Ох, Олька, какая же пакостница была! — прищурившись, сказал дед. — По грязи — на Борьке, кабанчике нашем, каталась. Чуть не заездила его. Или на черешню нашу с Иркой залезли, воровать, значится, я заметил, выбежал их гнать, а Олька сорвалась, зацепилась одежкой за сук и висит, руками-ногами дергает. А Ирка в щель забора смотрит. Его слова что-то в маминой душе разбередили, и она наконец ожила, улыбнулась, махнула рукой: — Ой, дядь Вась, будто вы в десять лет черешню не воровали. — Не было, дочка, черешни у нас в Новгороде… Дед увязался за мамой, будто молодость свою увидел, и принялся рассказывать про то, что он НЭП помнит и все точно так же было: честный люд страдал, проходимцы и мошенники наживались. Какого ж года этот дед? 1910-го? Он и царя помнить должен. Я подобрал хворостину и, подгоняя коз, поймал странное ощущение, словно перенесся куда-то к динозаврам. В моей реальности это поколение уже вымерло, унеся с собой свои боль и надежду. Накатила волна времени, стерла их, а мы и не заметили. Теперь будто включили перемотку, и вот он, доисторический дед, радостно делится воспоминаниями, которые бесценны, потому что, оказывается, так хрупки. А мама не понимала этого и не слушала вовсе, для нее его слова — назойливая старческая трескотня, не более. Она, наверное, думала о результатах пункции. Пока дождется, совсем изведется. А ждать от суток до трех дней. Дед проводил нас до самого бабушкиного дома. Под абрикосом припарковалась оранжевая «шестерка». Окна зала были распахнуты, и оттуда лилось: «Это наш счастливый случай, больше ты меня не мучай»… Ноздри щекотал аромат жарящегося мяса, доносились голоса. Мама протянула руку к калитке, не решаясь ее распахнуть, и тут из кухни вышла молодая женщина, крашеная в темно-рыжий, с миской салата в руках, сделала два широких шага, увидела маму и замерла. Калитку открыл я — она чуть не отвалилась, чиркнула по земле. Тетя Ира крикнула: — Ма-ам! Андрей! Из дома нехотя вылез смутно знакомый парнишка в джинсах и модной футболке, стриженный под площадку: виски и затылок лысые, на макушке волосы торчком. Круглое лицо, оттопыренные уши, глубоко посаженные глаза, и рот, как у лягушки — большой и безгубый. Тетка протянула ему миску. — Неси в дом! — А сама шагнула навстречу маме, похожая и совершенно другая, пригладила волосы, торчащие в разные стороны. — Олька, — шепнула она, сделала еще шаг и сгребла маму в объятия. — Как же я рада! Я тихонько наблюдал со стороны и вспоминал их детские фотографии, где они были похожи, как близнецы. Сейчас осталось едва уловимое сходство: темно-зеленые глаза, носогубный треугольник, будто бы великоватый для такого лица. Тетя Ира на полголовы выше, круглее и, хоть она старшая, но выглядит моложе лет на пять. — Идем в дом, все готово, осталось дождаться только шашлыки, их Толик жарит. Кто такой Толик? Очередной муж тети Иры? Скоро узнаем. Воссоединившиеся сестры шагнули на порог, спешащие навстречу Наташа и Борис расступились. Ко мне подбежала сестра, шепнула: — Ну что? Как съездили? — Результат примерно через три дня, — ответил я. — Может, раньше, но это вряд ли. Мама изведется за это время. — А сам что думаешь? — Нормально все. Уверен. В той реальности рака у мамы не было, были доброкачественные узлы в щитовидке, но червячок сомнения все равно подтачивал, ведь все теперь по-другому. Тут одна семья распалась, вторая соединилась, гопник Каюк вроде взялся за ум, но передал эстафету смерти Вичке Плечко. Наташка покосилась на выход и прошептала: — Андрюша этот такой дебил! Так и хочется ему втащить! — Ты не рви на груди своей рубашку, — пела какая-то певичка, — изменил, так душою не криви… — Уходи и люби свою Наташку, — фальшивя, подпел Андрей, спустился по ступеням — что Зевс к смертным снизошел — протянул мне руку. — Андрей. Я пожал ее. — Павел… Романович. Наташка прыснула в кулак, Андрей снисходительно улыбнулся. Самый старший, великая шишка, в декабре ему семнадцать. Сам в его возрасте смотрел на восьмиклассников, как на головастиков в луже. Борька так и не спустился с порога, стоял надутый. — Идем жрать, родственнички! — Андрей прошествовал в дом, взлохматив отросшие волосы Борьки. — И ты иди, дутыш. — Я не дутыш! — Борька отскочил в сторону. — Да ты задрал! — Я тебя еще не драл, — донеслось из дома. — Да ты, Андрюха, доминатор, — сказал я, но он, похоже, не услышал. Из-за дома вышел кругленький розовощекий мужичок лет пятидесяти с седыми усиками-щеткой и волосами, зализанными на плешь. В каждой руке у него было по три шампура. — Здрасьте, дядь Толя! — поприветствовал я возможного стратегического партнера. — Помощь нужна? — Да я уже все, спасибо. Павлик, да? — Я кивнул. — Занеси таз с маринадом и все остальное в кухню и закрой, если не трудно. Чтобы Боцман не перевернул. Я рванул за дом. Мангал установили возле подвала, и пес уже лакал маринад из миски, вспугнув мух, гудящих, как бомбардировщики. — Боцман, фу! — гаркнул я, и пес прижал уши, отошел от таза с видом, что он в общем-то не при делах. — Молодец. Умный парень! Жаль, не успел с Толиком шашлыки пожарить и расположить его к себе. Убрав вокруг мангала и закрыв миски в летней кухне, я отправился в зал, где все уже расселись за столом. Осталось место возле Андрея на диване. Борис с ним так сильно не хотел соседствовать, что предпочел неудобную табуретку. Никогда не понимал, зачем детей усаживать за один стол со взрослыми, это здорово ограничивает в общении и тех, и других. — Толик! — объявила бабушка, — вот в этом графине вино, вот тут чача. Кому что? Поухаживай за дамами. Мама протянула бокал, тетя Ира и Бабушка — рюмки. — За мир во всем мире и погоду в доме! — сказала бабушка и замахнула рюмку. Потом выпили за родителей, за детей, за тех, кого с нами нет — не чокаясь. Раскраснелись. Мама заулыбалась. Пошли анекдоты — сперва безобидные, потом все смелее и смелее. — Дядь Толя, шашлык — во! — Я показал «класс». Единственный взрослый мужчина с радостью переключился на меня. Поговорили о маринаде, о том, как выбирать мясо, о рыбалке. Пока женщины судачили, и тетя Ира чуть что хохотала, запрокинув голову, Толик основательно присел мне на уши, рассказал про свои рыболовные снасти, я — про свои и о том, как мы ставриду продавали. Тут и Наташка оживилась, давай мою находчивость нахваливать. Я осторожно направил беседу в нужное мне русло: — Дядь Толь, а вы с тетей Ирой вместе работаете проводниками? Так бы хотелось с вами в Москву поехать! Андрей, ты был в Москве? Он фыркнул. — Был конечно. Она крутая! Там прямо возле дороги — огромный экран, а на нем реклама всякая, как в телевизоре, прикинь? Вот фильм «Беглец» смотрел? Такая же! Как в будущем. Чуть не заблудился там, столько народу! — В Москве абрикосы не растут, — закинул удочку я. — Дурных денег стоят, наверное. Вы их туда возите? — Пф-ф-ф, — выдохнул Андрей — будто резиновый матрас воздух стравил. Толик посмотрел на меня, как на умалишенного. — У нас там стоянка — семь часов. Что ты за это время успеешь? Их и тут неплохо берут. Да и таскаться неудобно, ты бы видел, что в том поезде! На третьих полках спят, в проходах баулы — ходишь, спотыкаешься. И что на это скажешь? «Я бы рискнул»? Четырнадцатилетний сопляк, который никогда не был в крупном городе — рискнул бы… Меня не то что деньги делать не возьмут, меня и просто не возьмут, потому что ребенок — это ответственность и балласт. Какие аргументы им ни приводи! У проводников и так заработок неплохой: берут безбилетных, укладывают на третьи полки, делятся с начальником поезда, тот отстегивает кому надо, чтобы беспредельщики поезд не трогали, челноков не грабили. Всем хватает, и напрягаться незачем. Не каждому свойственно хотеть большего. — Ирка, покурим? — скомандовала бабушка, поднимаясь. Ее старшая дочь взяла со стола пачку LM и засеменила следом, мама осталась за столом, и Толик переключился на нее, похвастался, что они завтра едут видик покупать и новый телевизор! Давно мечтали, полгода копили! А еще и видеопрокат рядом с домом открылся. Видик — это статус. Если есть видик, значит, ты крутой, у тебя много друзей, и все бегают к тебе смотреть фильмы, когда дома нет родителей. — А какой видик? — оживилась Наташка. — У подруги есть «Тошиба»… Я глянул на Андрея, самодовольно развалившегося на диване, словно это он на видик заработал, и поспешил к выходу. Мне нужная была тетя Ира, авось ее удастся заинтересовать. Вряд ли, конечно, слишком это предложение нелепо в устах ребенка. Ну а вдруг? Бабушка курила трубку. Набирала в рот дым и пускала кольца. Тетушка стояла, как на панели, опершись одной ногой на стену и выпуская сизый дым. Они смотрели друг на друга и меня не замечали. — Слышала, что в городе орудует маньяк? — спросила тетя Ира. — Надо Оле сказать, чтобы Наташку предупредила. Бабушка пожала плечами. — Не слышала. — В «Вестнике» писали. Две девушки пропали у нас и пять — по области. Бабушка отнеслась к новости скептически. — Врут небось. Вот ты лично знаешь тех, у кого кто-то пропал? Тетя Ира качнула головой, бабушка продолжила: — Вот! Не знаешь, а все туда же — сплетни разносить. Много вранья, очень много. Ни газетам, ни новостям верить нельзя. Я был с ней согласен. Время такое: народ, как оголодавшая ставрида, хватает голые крючки сенсаций, и любой онанист, облюбовавший парк — маньяк, любая баба, нарядившаяся ведьмой на ролевуху, — провидица, каждый непонятный блик в небе — НЛО. Я подождал, когда тема маньяка себя исчерпает, мысленно поаплодировал бабушкиной мудрости, подошел к ним и не стал юлить, сказал прямо: — Теть Ир, вы денег хотите? Раз в десять больше того, что вы зарабатываете сейчас? Тетушка поперхнулась дымом. — Павлик, ты о чем? Я начал издали: сперва о том, какая Москва большая и богатая, потом — что рассыпалась логистика в большой стране, после — что у нас есть овощи и фрукты, а в северных широтах их нет и, сколько ни привези, будет мало. Женщины внимательно слушали, когда на их лицах появилась заинтересованность, я сказал: — Возьмите меня в Москву. С абрикосами. Буду их продавать. Мне надеть нечего, вещи износились, кеды, вон, расползаются. Хоть заработаю немного, сам оденусь, Наташке вещей куплю.Глава 2 И что делать?
Заинтересованность стерлась с лиц бабушки и тетушки, будто по ним ластиком провели. Я говорил и чувствовал, как каждое слово падает горстью земли на гробик моих надежд. Тетка онемела от неожиданности, а бабушка строго изрекла: — Павлик, согласна, ты парень умный и развитый. Но как ты себе это представляешь? — Ты даже метро не видел ни разу! — поддакнула тетя Ира. — Да просто! Отнес два ящика абрикосов на привокзальную площадь, продал за несколько часов и поехал назад. Все! Или на рынок ближайший мотнусь, сдам оптом. Тетя Ира закатила глаза. — Просто у него! Рехнулся⁈ Какой рынок⁈ Там такой вокзал, что Андрюша пошел в туалет и заблудился! А он старше тебя! А метро чего стоит! Нет, Павлик, не ввязывай меня в эту авантюру! — Мне хватит трех часов в Москве, — настаивал я. — Тебя, прогонят с рынка, не дадут торговать! — Теткины глаза округлились от ужаса. — И абрикосы заберут! Там бандиты, куплено все! — Все продают все с пола, — не сдавался я. — Ельцин разрешил. Вон, бабушка со мной рядом постоит, посмотрит, чтобы я не потерялся, а деньги поделим. — Ну уж нет, а скотину я на кого оставлю? — Бабушка выпустила очередное кольцо дыма; превращаясь в продолговатую прозрачную рыбину, оно поплыло по воздуху. — Что вы теряете? — спросил я у тетушки. — Это деньги. Большие деньги! Хотите, я заплачу за проезд! — Ты не заплачь главное, — съязвил Андрюша, подслушивающий нас у двери. Бабушка обернулась. — Ты чего это уши греешь? А ну живо в дом! Тетушка наклонилась, загасила окурок об асфальт и бросила в консервную банку, Боцман сунул туда нос и чихнул. — Павлик, — проговорила тетушка тоном врача, убеждающего слабоумного. — Это глупая затея только потому, что мой поезд идет транзитом через Украину. Там такой шмон на границе, ты не представляешь! — Ее передернуло. — Погранцы с той стороны только и ищут, к чему придраться. А у тебя еще паспорта нет, ты несовершеннолетний, и нужна доверенность от родителей. Снимут с поезда вместе с товаром — и что? Рука сама к лицу потянулась. Точно! Был СССР, все поезда ходили самым коротким маршрутом — через Донецк или Харьков, а теперь это другая страна. Беспредел и вымогательство на железной дороге царили вплоть до момента, когда закрыли границу. Помнится, когда на учебу ехал, на территории Украины с поезда сняли пожилую женщину-диабетика за то, что она советский паспорт не поменяла на российский. Тогда вагон восстал и чуть морду погранцам не набил, но жертву все равно высадили вместе с чемоданами, а их было штуки три. — Бред, — возмутился я, — мы же не выходим на их территории! По своей стране едем! — Вот такой бред! — развела руками тетя Ира. — Умом Россию не понять. Упыри. Ненавижу погранцов. Столько крови выпили! Уроды. «Полностью разделяю», — подумал я и спросил: — Это один маршрут, или есть резервный? — Есть дополнительный, но только летом. Идет долго, через Воронеж, и лучше в него не попадать. Ушатанный, грязный, и проводники бухают. К тому же там у меня знакомых мало. — Если хочешь, вон, — бабушка кивнула на абрикосовое дерево, — соберешь ананасные, продашь у нас на рынке, заберешь деньги и купишь то, что нужно. — Но в Москве денег получится в четыре раза больше! Бабушка и тетка посмотрели так, что стало ясно: вопрос исчерпан. Блин, и было же понятно: дохлый номер, но зло взяло, я сжал челюсти. Хотелось что-нибудь пнуть. Так, ясно. Денежки пролетели фанерой над Москвой, нужно придумывать другой способ вылезти из нищеты. И ведь не предложишь никому бизнес-план! Даже если кто-то и заинтересуется, воспользуется идеей, а потом меня — пинком под зад, и — «Ты кто такой, мальчик?» Чертов возраст! Бабушка и Ирина пошли в дом, а мне туда не хотелось. Теперь нужно два-три часа тут побыть, и можно ехать домой. Точнее в подвал, там наши сегодня собираются и будут тусоваться до девяти вечера, а я им тренировку обещал. Да и самому интересно прокачать клан с нуля. — Абыдно, да? — ехидно сказал из-за спины Андрей и встал рядом, сунув руки в карманы джинсов и покачиваясь с пятки на носок. Двоюродный братец нарывался изо всех сил. И понятно ведь — подросток пытается задоминировать мелкоту и занять достойное место в социальной иерархии, а зло берет. Вот как с ним себя вести, когда врезать нельзя, а на равных общаться тошно? — Давай музон послушаем? — предложил он. — Предки телек включили, а дерьмо свое выключили. У тебя хоть магнитофон есть? Ты ваще что слушаешь? — Вагнера, — ответил я. — А че это? Типа Розенбаума? — Он презрительно скривился. — Это земляк «Скорпов». Фу, позор — Вагнера не знать, — улыбнулся я. Еще разубеждаюсь, что чем тупее человек, тем выше у него самомнение. — Металлисты — прошлый век! — выпятил грудь братец. — А сам-то говнарь небось? Андрюха воровато огляделся и зашептал: — Что б ты понимал! Мне такое недавно подогнали! Кореш дал переписать одну группу… «Красная плесень» — слышал? — Так и есть — говнарь, — ехидно констатировал я. — Про лобковых вшей и дерьмо мне неинтересно. Давай, вон, калитку бабушке починим, а то отвалится скоро. — Ну ты жополиз! — попытался меня уязвить Андрюша, вытащил руки из карманов и скрестил на груди. — Да она и так тебе абрикосов даст, бабка у нас добрая. А я сюда отдыхать приехал, и так весь год пахал! — Где инструменты? — спросил я, придумав, как избавиться от, мать его, кузена. — Хрен бы я знал, — ответил он и пошел в огород. Обычно инструменты хранились в подсобке, а в частном доме? Конечно же в гараже! Я выбежал на улицу, но обнаружил на дверях гаража амбарный замок. — Андрюха! — крикнул я. — Дай ключ. Донесся протяжный вздох. Думал, братец скажет: «Че это ты раскомандовался?» — но нет, принес связку, бросил мне через забор так, чтобы она упала, но я ее поймал и принялся подбирать ключ. Похоже, вот этот, ржавый, как и замок. Смазать бы! И замок, и все петли, а то не скрипят даже, а визжат, как свиньи недорезанные. С замком пришлось повозиться, но он поддался. Отодвинув створку ворот, я вошел внутрь и обомлел: на меня таращилась круглыми фарами «Победа». Сначала я подумал — белая, но присмотрелся и понял, что нет — бежевая. Пыльная, с паутиной на дворниках, спущенными колесами, но и так видно, что она в идеальном состоянии. Ни царапинки. Помыть, и заблестит, засияет! — Выключатель справа. — Голос Андрюхи заставил меня вздрогнуть. — Крутая тачка! — не сдержал я симпатии к ретромобилю. — Пфф, старье! Бабка вцепилась в нее, как в дедов гроб. Говорит, ни за что не продаст память о деде. Продала бы — давно видик бы купили! — Ну ты и дебил. — Не хотел говорить, само вырвалось. — Лет через двадцать она будет стоить, как крыло самолета. Дороже, чем твоя квартира. — Это ты дебил, — обиделся Андрюха и блеснул интеллектом: — Она и так старая, а через двадцать лет вообще древняя будет, и кому она нахер понадобится? Машины ведь как, с каждым годом дешевеют. Помнится, году этак в двадцать третьем я видел объявление о продаже «шестерки» за — та-дам! — пятнадцать лямов. Потому что автомобиль был практически новым. — Знаешь, что такое антиквариат? — спросил я и сам же ответил: — Старые иконы, драгоценности, монеты, которые в свое время ничего не стоили, а сейчас стоят целое состояние. Вот и эта машина — так же, а видики твои через двадцать лет даром никто брать не будет, появится что покруче. «Сам увидишь, если доживешь», — мысленно продолжил я. — Ну ты чудик! — усмехнулся он. — Че еще сочинишь? — То, что нам сегодня по**й, потомки назовут эпохой, — пропел я, попытался открыть дверцу машины, но она была заперта. — Нафига это тебе? Скажи еще, что водить умеешь. — Если умею, ты поцелуешь мне ботинок? — сыграл я по его правилам. — С хера ли? Андрюха вошел, щелкнул выключателем — загорелась лампочка, висящая на проводе. Вместо того, чтобы искать отвертку, молоток и гвозди с шурупами, я стоял и пялился на «Победу». Так хотелось поставить ее на колеса, отмыть, завести и слушать, как рокочет стальное сердце. Я и сам бы, наверное, смог ее привести в порядок, если бы были инструменты… правда, это вызовет вопросы. Надо взять пару журналов из библиотеки, чтобы показать, что я интересуюсь механикой, изучаю автомобили. — Че застыл? Столбняк напал? Действительно, чего застыл… Я двинулся вдоль затянутых паутиной полок. Дед был рукастым, чего тут только нет! И все разложено по коробкам, подписано. Ключи разнообразные, отвертки, рубанок, похожий на носорога, молотки и молоточки. Ручная дрель. Шпатели… Так, стоп! Я калитку собирался чинить. Под руку попалась масленка. Я капнул на руку, понюхал, растер, а то мало ли что туда налили… Нет, масло. Хорошо, беру. О, вот коллекция паяльников! Где ж вы раньше были? А на полке выше — новенькие дверные петли. Пожалуй, возьму. Сложив все необходимое в картонную коробку, я вышел из гаража, смазал петли ворот, сощурился на солнце. — Че, ты в натуре будешь чинить забор? — не поверил Андрюша. Я молча осмотрел калитку. По-хорошему, новую бы поставить, тут не в петлях дело, а в трухлявых деревяхах. Но это точно не сейчас. Пока — поставить заплатку из фанеры вниз, вверху состояние дерева терпимое. Года на два должно хватить. И хорошо, что тут шурупы, а не гвозди. Или плохо, потому что они проржавели, и никак их не выкрутить, только с мясом выдирать. Или хрен с ней, с заплаткой, полностью поменяю доску, благо в гараже есть подходящие. — Че, переоценил себя? — радостно сказал надзирающий Андрюха. Я молча принялся снимать петли. — Принеси доски, в углу стоят. И пилу. — Че это я… Вот же придурок! Пришлось идти самому. Доски почернели от времени и сырости, но были вполне бодрыми, я взял одну, на улице подогнал по длине и приладил на место трухлявой, принялся прибивать гвоздями. За этим занятием меня застали бабушка и тетка, вышедшие на перекур, спикировали двумя соколицами, нависли. Я объяснил, что собираюсь делать, тюкая молотком по гвоздям. Затем приладил петли начерно и скомандовал: — Андрей, держи. Не перетрудишься, минут пять максимум напрягаться. Не смотри так, калитка не тяжелая. Тут уж ему не отвертеться, пришлось помогать. Я не соврал: пять минут — и калитка на месте. — Ну даешь! — покачала головой бабушка, набивая трубку табаком. — Спасибо. — Гарантия — два года, — улыбнулся я. — Что еще починить, а то скучно? Глаза тети Иры все круглели и круглели, но, надо отдать ей должное, она не стала позорить Андрея. Будь на ее месте мой отец, он бы прилюдно заявил: «Посмотри, какой молодец, не то что мой Пашка (Наташка, Борька), чмо безрукое». — В кухне радио замолчало, — ехидно улыбнулся Андрей, все пытающийся вывести меня на чистую воду — посмотрите, мол, только треплется, но ничего не умеет. — Не обещаю, но попытаюсь, — сказал я и отправился в гараж — относить инструменты и брать паяльник. Старенькое радио-говорунок висело на кухне — пожелтевшее от времени, прямоугольное, с круглым запыленным регулятором громкости. В привычное время таких не осталось даже у стариков, телевизоры полностью вытеснили радио. Так что воскрешение говорунка было своего рода делом чести. Андрюха, всячески пытавшийся выставить меня выскочкой и неумехой, сдался, когда я всего-то припаял шнур. Бабушка сразу же настроила любимую волну, и радио ожило, запело прямо в моих руках: — Кондуктор не спешит, кондуктор понимает… Я убавил звук и прицепил радио на место, встав на кухонный стол. Когда слезал, вошла раскрасневшаяся и повеселевшая мама, и бабушка умилилась: — Ну ты даешь, Оля! Такого парня вырастила: калитку починил, радио петь заставил. Мастер на все руки! С таким точно не пропадешь. Мама посмотрела на меня с недоверием, словно в первый раз увидела, а следом за ней вошел Толик и возмутился: — Эльза, не могли меня попросить? Бабушка махнула рукой. — Ой, Толик, неудобно. Ты столько работаешь, отдыхай. Поймав его недовольный взгляд, я пожал плечами: — Мне просто стало скучно. Фыркнув, Андрюха наконец удалился и, видимо, своей тяжелой аурой выдавил из дома Наташку с Борисом. Брат, задерганный старшими, пытающимися самоутвердиться за счет слабого, затанцевал рядом со мной: — Па-аш! Уже пять часов! Ты тренировку обещал! Поехали домой! Мам, можно мы на тренировку? И снова она удивилась. — Что еще за тренировка? — Старшеклассник приемы показывает, — соврал я, подмигивая брату. — Сегодня в семь должен прийти. — А ты, Оля, оставайся с нами, — решила за маму тетя Ира, тоже румяная и довольная, обняла ее, радостно сощурившись. — Столько лет не виделись! — Как же они одни? — растерялась мама. — Как Шарик в гостях у Барбоса, или как там их звали, — серьезно ответил я. — Вернешься ты домой, а квартира развалена, все вынесли, включая ванну и унитаз, на полу спят цыгане, а на балконе коза. Тетя Ира захохотала. Захмлев, она забыла, что взрослая, и стала вести себя, как девочка. — Наташа, с тебя спрошу! — погрозила пальцем мама, но как-то без энтузиазма. Сестра закатила глаза, всем своим видом показывая, что она услышала несусветную глупость, и прошептала: — Ма, самому младшему двенадцать лет! Его не надо пеленать и кормить из бутылочки. Или надо, а, Борямба? — Да задрала ты! — буркнул он, отходя в сторону. — Мы поехали, — сказал я. — Бабушка, спасибо, все очень вкусно. Тетя Ира, приятно познакомиться. Дядь Толя, шашлык обалденный… Бабушка вскинула руку: — Стоять! Без пирогов не отпущу! Она юркнула на кухню, где по радио крутили песни ее молодости, загремела посудой. Повисла неловкая пауза, которую поспешила заполнить тетя Ира: — Дети, тоже рада познакомиться, вы такие классные! — Смотрела она почему-то только на меня. Эх, Ирина, ты ведь даже не догадываешься, какой план мне обломала! Впрочем, к этому разговору мы еще вернемся. Но, скорее всего, придется искать обходные пути. Обидно. Бабушка вынесла корзинку со снедью, расфасованной в бумажные кульки, каждого внука обняла и поцеловала в щеку. Губы у нее были сухие, жесткие и пахли табаком. Мы втроем устремились к выходу, но не тут-то было! Все семейство, кроме Андрюши, отправилось нас провожать, даже Толик, тоже пьяненький и веселый. Почуяв во мне мужика, он попытался присесть на уши и заплетающимся языком рассказывал устройство радиоприемника. Он-то учитель физики по образованию, на проводника поезда выучился, чтобы хорошо зарабатывать. А я украдкой поглядывал на маму. Все-таки хорошо, что мы сюда приехали: она расслабилась и ожила. Впервые вижу ее такой живой. Позже покажу ей, что она не одна, взрослые дети тоже могут поддержать — и совсем оттает, станет похожа на человека, а не на функцию родителя. Мама ведь настолько закрытая, что я не знаю, какая она настоящая. От словесного потока Толика у меня в мозгах заискрило, но спас автобус, знакомый уже белый ЛАЗ с красной полосой, обещающий квест «Выживи в чистилище». Мы, конечно, выжили. Наташка и Боря вышли на остановке возле Илюхиного дома, прихватив половину пирожков, я поехал домой за спортивками — и свои возьму, и сестре с братом прихвачу. У меня оставалось полчаса, должен успеть. Когда я вышел из автобуса, дыхание ветра принесло отчетливый запах моря и разогретого солнцем можжевельника. Как же, черт, побери, я по этому скучал! После треньки рванем на море. Вода еще и до двадцати градусов не прогрелась, но когда это меня останавливало? Навстречу мне на остановку шагала баба Валя. — Здравствуйте! — кивнул я ей и кое-что вспомнил: она умрет от рака через два года. Возможно, болезнь уже подтачивает ее изнутри… — Павлик, подожди! — Она достала из кармана платья конфету «барбариску» и протянула мне. — Спасибо, — искренне улыбнулся я. — Вы давно были в больнице? Баба Валя махнула рукой. — Ой, давно. Не люблю туда ходить — залечат. — Мама сказала, что вам надо сделать снимок легких. И все. Это бесплатно. — Спасибо, Павлик, за заботу, но передай маме, что не пойду. Туда если попал — сразу и пропал. «Ну вот и как ее туда загнать? — думал я, провожая взглядом не по-старушечьи прямую спину. — Не тащить же волоком!» Я развернулся к дому и увидел единственного гопника, который ко мне хорошо относился — Каюка. Он вырулил из-за нашего дома, держа узел из простыни, очевидно, с вещами. — Мартынов! — крикнул он и помахал рукой. — И тебе привет, Юрка! Ты чего тут? Он подошел ближе, и я разглядел фингал под его правым глазом. — Да так, — дернул он тощими плечами и жадно уставился на корзинку с пирожками. — Слушай, у тебя есть что-нибудь пожрать? А то из дома выгнали… Я выудил пирожок, в который Юрка жадно вгрызся и, забыв обо всем, чавкал, как оголодавший зверек, только что не урчал. От него тянуло дымом и немытым телом, грязную шею расчертили потеки пота. — А живешь ты где? — спросил я. — Да тут, в ДОТе, — он кивнул на гору. — Туда дождь не затекает, я там лежку сделал. До октября перекантуюсь, пока не холодно. Вспомнилось, как мы коротали там ночь с Наташей, когда отец попытался ее избить, заплесневелый матрас со вспоротым брюхом вспомнился. Не спрашивая, хочет ли, я отдал Каюку еще пирожок и смотрел, как он, зажав ногами узел с пожитками, жадно поглощает угощение. Сколько он не ел? День? Три? Подножным кормом не особо разживешься: поспела только черешня. Но главное — почему он не пошел к приятелям, которые накурят и худо-бедно накормят? Неужто и правда решил стать человеком? Такое редко, но бывает. Вот так пройдешь мимо котенка зимой, утром обнаружишь его трупик… Юрка все-таки не котенок — человек. И что с ним делать?Глава 3 Дай миру шанс
— А чего тебя из дома выгнали? — спросил я, протягивая Юрке третий пирожок. — Мефал, — ответил он с набитым ртом, прожевал и уточнил: — Алкашей полный дом, бухают, махачи постоянные. Зае**ло. Спасибо за хавку. Реально желудок к спине прилип. Решение пришло внезапно. Как бы пафосно это ни звучало — будто бы спустилось сверху. Я просто знал, что так — правильно. — Идем ко мне, — предложил я. — Хоть помоешься, а то от тебя воняет. Чаю попьешь. Каюк округлил глаза. — Че — реально? Прям к тебе? А родоки че скажут? — Отец ушел. Совсем. Мать только завтра будет. Выспишься, откиснешь, а дальше решим. — Да че там решать! Нафиг я вам уперся, — потух Юрка. — Почему ты не пошел к корешам? — задал я еще один вопрос, пожалуй, самый важный. — Не хочу сдохнуть, как Вичка. Они ж все упоротые! Решение вызрело окончательно. — Давай ко мне. Пока побудешь там. Каюк засеменил следом. Бросил в спину: — Охренеть! После того, что устроил отец, воровать в квартире нечего. Можно разве что какую кастрюлю вынести. Вот и будет проверка на вшивость. Если Каюк накосячит, значит, я ошибся. Но разве не стоит эта ошибка шанса сохранить человеческую жизнь? Сколько таких жизней оборвалось просто потому, что никто не протянул руку, когда это было нужно? Мы поднялись на второй этаж, я прошел в кухню и поставил чайник на газ, Каюк остался топтаться в прихожей. — Иди сюда. Вещи тоже давай, постираем, но не сейчас. Клопов ты не принес, надеюсь? — Гонишь? Я в море моюсь. Каюк остановился в дверном проеме, не веря в происходящее. — Жрать хочешь? Чай, там. Сало есть соленое. — Я сунулся в холодильник. — Ставрида жареная. Что будешь? Суп еще, но он невкусный. — Су-уп, — мечтательно протянул Каюк. — Сто лет суп не ел. Я разогрел ему блевунчик, которому уже много дней, и Каюк, хлюпая и чавкая, приговорил две порции. Можно сказать, спас блевунчик. Мне подумалось, что двадцатый век заканчивается, а у нас в стране дети голодают! И ведь не Африка! Потом Каюк взялся за ставриду и сожрал полтарелки. Рыгнул, сложил руки на округлившемся животе. — Щаз спою. Я глянул на настенные часы: до тренировки оставалось двенадцать минут. — Юра, расклад такой: воду дадут после шести, помоешься и спи. Ешь все, что найдешь, но не обжирайся — понос нападет с голодухи, и вообще помереть можешь. Мы придем ближе к десяти, а завтра попытаюсь найти, где тебе ночевать. — Мы — это кто? — вытянув шею, спросил он. — Наташка и Боря. — А не прогонят? — Не ссы, без меня они не явятся, а со мной — не посмеют. Все, мне пора бежать, — Я метнулся в детскую. Юрка тоже вскочил, напрягся. — Куда? — На тренировку. Надо уметь бить морды, — ответил я из комнаты, запихивая Борькины и Наташкины спортивные штаны в сумку. Каюк последовал за мной, снова замер в проеме двери и сверлил спину взглядом. Наконец не выдержал: — Нафига ты это делаешь? Тебе ж из-за меня прилетит! Его реакция очень подкупала. Другой бы думал, как подольше побыть в комфорте, а Юрка обо мне печется. Или просто осторожничает, думает, что я потом выкачу счет, который ему не оплатить? — Я хочу, чтобы у тебя все было хорошо, — честно ответил я, перекидывая через плечо раздувшуюся сумку. — Но… зачем тебе? — Потому что так правильно, — ответил я. — Не ссы, почка мне твоя не нужна, в рабство тебя не купят, уж очень ты хилый. Спать — на этой кровати, — я похлопал свою. — Но только после того, как помоешься. Если грязным ляжешь, вернусь — урою. Понял? — Каюк закивал. — Ну все, бывай! — Спасибо! — донеслось вдогонку. Пока бежал на базу, я думал о Юрке. Каким бы он был, если бы родился в нормальной семье? Неплохой вроде парень, только, как же это называется? Соцпедзапущенность. Ему уже тринадцать, можно ли его направить и сделать из него человека? Не поздно ли? Да и куда девать Юрку? К себе не возьмешь — некуда. В подвал не поселишь: это зона ответственности Ильи, да и друзья будут против, у нас все-таки приличная компания. К бабушке? Будет помогать по хозяйству и ухаживать за скотиной. Но — будет ли? Он же не приучен к работе! Одно я знал точно: дети не должны голодать и скитаться. Я сделаю все, от меня зависит, мое дело дать шанс, а сможет ли Каюк им воспользоваться — второй вопрос. На базу я прибежал минута в минуту. В первую очередь пожал руку Илюхе, хоть и пришлось к нему идти в конец зала, который мы выделили под тренировки, затем — Димонам: Минаеву и Чабанову, и непонятно как затесавшемуся в нашу команду Рамилю Мелехову. Но — затесался и прижился, и вот уже почти свой. Гаечке тоже пожал руку, как своему парню. Наташка и Борька взяли спортивки и пошли переодеваться. Когда вернулись, все уже выстроились по росту, как на физкультуре. — Ну что, готовы потеть и надрываться? — спросил я. Все заулыбались. Наташка тушевалась, неуверенная в своих силах. Борька, наоборот, был, как пионер, готов. — Упражнения выполняем в меру сил, — сказал я. — Кто умер — отдыхает. Ну что, поехали? И поехали, а я вспомнил тренировки в армии и адаптировал их для хилых нас. Сначала разминка — выжили все. Потом — двадцать минут жести. Думал, Наташка первая сойдет с дистанции, но где там! Похоже, они с Гаечкой доказывали друг другу, что достойны быть в мужской компании. Первым сдался Борька, распластался на расстеленном полотенце, красный и блестящий от пота. Вторым полег Димон Чабанов. А девчонки держались, отжимались, выпрыгивали. Сам я работал на пределе возможностей, до цветных кругов перед глазами. Самыми сильными были Илья и Рамиль, но и они распластались на полотенцах, когда выполнили последнее упражнении. — Ну ты зверь, сенсей, — прохрипел Минаев. Мне нельзя было показывать слабость, потому я стоял, когда другие валялись, пусть перед глазами темнело и казалось, что у меня два сердца: одно в груди, другое в ушах. — Зато в сентябре как придем в школу, как всех нагнем! — замотивировал их я. Гаечка перекатилась на спину и блаженно улыбнулась — наверное, представила, как возит мордой по полу Карасиху, которую сложно одолеть, потому что она дерется, как росомаха, и ездит в качалку в город. Потом мы на единственном матрасе отрабатывали падения и освобождения из захватов — где-то полчаса. А после я предложил: — Давайте сгоняем на море, охладимся? Только бегом? — Фигня вопрос, — поддержал меня Рамиль. — Тут же рядом! Меликов вскочил, остальные поднялись, как старики, кряхтя. Это он так прокачался, таская ящики с овощами? От рынка, оказывается, польза не только материальная. — У меня купальника нет, — пожаловалась Наташка. — Значит, в пролете, — развела руками Гаечка. — Я буду купаться в футболке. Ну че, погнали? И мы погнали наперегонки, подначивая друг друга и улюлюкая. Солнце еще не село, зацепилось за край горы. Мы за пару минут прибежали к заливу, разделись и плюхнулись в море. Ну как плюхнулись: с разбегу не получилось, потому что на дне были скользкие валуны. Вошли по колено, а дальше — на живот и грести до глубины, где наконец можно нырнуть, раскрыть глаза и с наслаждением смотреть, как толщу воды пронзают солнечные лучи, скользят по вытянутым рукам, золотят кожу. Вынырнуть, хлебнуть воздуха — и снова под воду, обжигающую разгоряченное тело. Ка-айф! Какой же кайф, когда ты молод, беззаботен и вся жизнь впереди! Кто-то дернул за ногу. Я перевернулся под водой, вынырнул и плеснул ногами, обдавая Илью ворохом брызг. Он ответил тем же. К нам присоединились Димоны, и так мы плескались под осуждающими взглядами девчонок, пока не замерзли. Наперегонки погребли на берег, выползли, как тюлени, и закутались в полотенца. — Че завтра? — спросил Илья. — Я бы порыбачил, — ответил я. — А вечером можно повторить. — Надо качаться, а то мы — рахиты. — Я завтра не встану, — пожаловалась Наташка, которая, повернувшись к нам спиной и обернувшись полотенцем, сняла мокрую футболку, надела спортивную кофту на голое тело, чиркнула молнией. — Втянешься, — сказала Гаечка. — У меня вообще, вон, руки дрожат. Но круто ведь! Я вспомнил про Юрку и проговорил: — Когда шел домой, встретил Каюка, помните такого? — Дебил, — скривилась Наташка. — Ага, — поддержала ее Гаечка. — И что? — Его из дома выгнали, и он пошел жить к нам в ДОТ. Это развалины возле нашего дома. — Это наш ДОТ, пусть проваливает, — напряглась Наташка, а я продолжил: — Он не к гопоте подался, а стал бомжевать. И вообще Юрка сказал, что завязывает с клеем и бухлом. ...Все права на текст принадлежат автору: Денис Ратманов.
Это короткий фрагмент для ознакомления с книгой.