Анна Пейчева Мамусик против Ордена Королевской кобры

Глава 1

— Степочка, сыночек!

— Да, мамусик?

— Зайчонок мой, сегодня солнышко — головку напечет! Ты кепочку надел?

— Да, мамусик!

— Я тебе с утра футболочку погладила, твою любимую, с машинками. Ты ее нашел на стульчике?

— Да, мамусик!

— Ты с Павликом и Андрюшей пойдешь?

— Да, мамусик!

— Хорошо, зайчонок мой маленький. Только коньяк не смейте заказывать! Пиво — и не больше двух бокалов. И закусывайте, умоляю вас, мальчики, закусывайте!

— Ладно, мамусик. Я пошел!

Я бросила тесто для пирожков и выбежала в прихожую, как была — руки в муке, волосы растрепались. Но как не поцеловать сыночка на прощание! До ночи же не увидимся!

— Я спать не лягу, Степочка, буду тебя ждать, — сказала я дрожащим голосом, оставляя смачный ярко-розовый поцелуй на его чисто выбритой щеке. Каждое расставание с моим милым зайчиком, пусть даже всего на пару часов — невыносимая пытка. — Пирожки приготовлю к твоему приходу…

Наспех стряхнув руки, я потянулась к его любимой кепочке с якорем и иностранной надписью «Captain», которую он случайно нацепил задом наперед. Мой сыночек должен быть самым аккуратным!

Однако Степочка тут же упрямо вернул кепку на место, выставив всем на обозрение ее некрасивый пластиковый хлястик.

— Пирожки — это неплохо, но вот ждать меня сегодня, мамусик, не надо, — забасил Степа с высоты своих ста девяноста двух сантиметров, оттирая щеку от моей помады.

Рост ему достался от отца, от Петеньки, светлая ему память, такой же богатырь был. А от меня — большие голубые глаза и русые волосы. Правда, я свои-то, разумеется, крашу. Наш сосед, Яков Матвеевич, называет этот цвет «спелая пшеница». Интеллигент, в Эрмитаже работает, между прочим, знает красивые выражения!

— Почему это не надо тебя ждать, малыш? — спросила я с подозрением.

Он замялся:

— Я в ресторане, наверное, задержусь… Там сегодня Пантера выступает, хочу послушать.

— Так, — сказала я и опустилась на табуретку. — Как Пантера? Ох, не нравится мне это, Степочка!

Дело в том, что Пантера — это наша соседка с пятого этажа. Мы живем на седьмом — и то слышим, как она там у себя со своими дружками, так называемыми музыкантами, репетирует: басы весь дом сотрясают до основания, гитара гудит, сама Пантера в микрофон надрывается. Вместо нормальной прически — сине-черные дреды, ничем не отличающиеся от пакли; в носу, представьте себе, пирсинг, а на лодыжке, сама видела — татуировка с пантерой.

Ха, Пантера! Придумала себе кличку для сцены. А сама-то — простая Катя Ромашкина из новгородской деревушки. Уж я-то, королева нашей парадной, все про всех знаю.

— Раз ей там разрешили выступать, Степочка, значит, это никакой не ресторан, а обыкновенный кабак, и тебя там могут даже избить всякие пьяницы!

Вот теперь я по-настоящему испугалась.

— Ладно тебе, мамусик, не накручивай себя! — постарался успокоить меня сыночек. — Это отличный ресторан, дорогой. Нет там никаких пьяниц. И потом, мы же будем с Павлухой и Андрюхой.

— Нет, зайчонок мой, что хочешь говори, а у меня плохие предчувствия! Материнское сердце не обманет! — Я чуть не расплакалась, хотя ревой никогда не была.

— Всё, мамусик, мне пора. — Степа решительно открыл дверь. — Парни заждались уже, а вдруг «Нива» опять не заведется? Вроде я стартер починил, но уверенности нет… Перестань дергаться, возвращайся к своим пирожкам и сериалу.

— Аревуар, сыночек, — грустно сказала я безжалостно захлопнувшейся двери. Наш сосед, Яков Матвеевич, говорит, что правильно — «оревуар», но ведь «аревуар» звучит напевнее! Французишкам следовало бы посоветоваться со мной, прежде чем устанавливать дурацкие правила произношения некоторых слов…

Как жаль, что Степочке уже двадцать пять! Двадцать лет назад я бы просто взяла его на ручки и никуда бы от себя не отпустила. А теперь — не удержишь.

Я поплелась обратно и принялась раскатывать тесто, но мысли мои были далеко. Ничто не радовало меня: ни свежий ремонт на кухне в ярких, бодрящих тонах — красные шкафчики, голубой диванчик, желтые шторы; ни распустившаяся герань на подоконнике. По телевизору крутили мой любимый сериал, «Цветок миндаля»; но даже перипетии личной жизни марокканских принцесс, вопящих друг на друга из-за пропавшего золотого колье стоимостью в десять верблюдов, — оставляли меня равнодушной.

Поставив противень с пирожками в духовку — с мясом, мои фирменные, делаю их на полном автопилоте, — я принялась крутить в руках бумажку с названием ресторана. «Туфелька Екатерины», в одном из дворов на Малой Садовой. Всегда заставляю Степочку писать адрес, где его можно найти, если что.

Таймер духовки звякнул, и одновременно у меня родилась свежая мысль: нужно просто поехать в этот ресторан и незаметно проследить за сыночком! Сяду где-нибудь подальше, чтобы он меня не видел, и тихонечко буду контролировать, чтобы на него не набросились пьяные дружки Пантеры и прочие сомнительные личности.

Сразу стало легче.

Я торопливо выложила пирожки на блюдо (ну хорошо, хорошо, парочку съела тут же, у плиты, обжигая рот) и бросилась в свою комнату одеваться.

Спальня моя вызывает жгучую зависть у всех моих подружек и в особенности — у моей старшей сестры Глафиры, надменной старой девы, у которой квартира — скучнее не придумаешь. А вот у меня не просто спальня — а настоящий восточный шатер. После того, как Петеньки не стало, нужно было все в квартире поменять, чтобы начать жизнь с чистого листа…

Не зря же я всю жизнь проработала учителем труда! Сама сшила шикарные многослойные шторы, бордовые с золотом; из этой же материи соорудила чудесный арабский балдахин с кистями над кроватью — Степочка помог его подвесить к потолку, он у меня мастер на все руки. Советский дубовый паркет закрыла пестрым ковром. С дачи мы со Степой привезли на нашей «Ниве» старую железную скамеечку, я ее покрасила золотой краской из баллончика, сделала милые подушечки, так что теперь это никакая не скамейка — а уютная кушетка для послеобеденного отдыха.

Недавно еще раздобыла на рынке кальян, но как пользоваться им — не знаю, да и знать не хочу, сначала я вообще думала, что это такая ваза. Поставила для колорита на подоконник. Степины друзья, Павлик с Андрюшей, надо мной подшучивают из-за этого кальяна, а мне нравится его замысловатая форма. Прямо чувствуешь себя героиней «Цветка миндаля».

Нет, правда, очень рекомендую этот сериал. Если вы хоть немного похожи на меня, вам он точно понравится. Женщины в нем покорные и красивые, а мужчины — властные и сильные. Жаль, не встретился мне за всю мою жизнь такой герой, которому хотелось бы покориться. Все больше самой приходится командовать…

Не успела я достать из шкафа нарядную одежду, как требовательно затрещал дверной звонок.

Глава 2

Яков Матвеевич Вальтер живет в соседней квартире № 28 уже, наверное, четверть века. И ровно столько же лет он в меня влюблен.

Разумеется, женщина всегда чувствует, когда у мужчины при взгляде на нее начинает чуть чаще биться сердце. Подобные открытия всегда радуют, даже если семейная жизнь сложилась вполне себе удачно. И все же — приятно иметь под боком преданного поклонника. Особенно такого.

Яков Матвеевич, как всегда, радовал глаз своей утонченной элегантностью. По-видимому, он уже готовился ко сну, поскольку был облачен в бежевый аристократический халат со стегаными шелковыми отворотами. Из-под халата, конечно же, выглядывала белоснежная рубашка, а не пошлая голая грудь, как у некоторых. На шее был замысловато повязан свежий бежевый платок. Светлые брюки мягкими складками ниспадали на замшевые домашние туфли.

Он был похож на парижского щеголя середины девятнадцатого века, присевшего на минутку, чтобы перевести дух после светской прогулки по вечернему бульвару дю Тампль; вот только Яков Матвеевич присел в свое инвалидное кресло не на минутку. Вот уже четверть века он не может встать. Совсем.

Двадцать пять лет назад с ним произошел несчастный случай. Несмотря на все мои выпытывания и приставания, подробностей трагического события я так и не узнала. Все что мне было известно: Якову Матвеевичу чуть меньше шестидесяти, он доктор исторических наук, помогает Эрмитажу готовить выставки, коллеги называют его «Стивеном Хокингом от истории»… Он одинок, если не считать рыжего кота Ренуара и приходящей сиделки — дальней родственницы.

И я уже говорила, что он безнадежно в меня влюблен?

— Добрый вечер, Любовь Васильевна, не побеспокоил? — Яков Матвеевич подкатился чуть ближе и учтиво склонил голову. — Я подумал над вашей просьбой — мне кажется, лучше всего арабскую атмосферу вашей спальни дополнят репродукции Анри Матисса. Его марокканский цикл — эти сочные цвета, майоликовая плитка, яркое солнце, мечети…

— Ох, Яков Матвеевич! — перебила его я, схватившись за сердце. — Миленький мой, родной, как бы я хотела сейчас с вами об этом поболтать! Но мне срочно нужно убегать.

— Что-то случилось? — корректно поинтересовался сосед. — Я могу вам как-то помочь?

Из приоткрытой двери его квартиры высунул любопытный нос рыжий безобразник Ренуар, желая тоже поучаствовать в интересном разговоре.

— Да как тут поможешь… — горестно махнула я рукой. — Сама, всё сама! Степочка так и норовит вляпаться в неприятности, нужно предотвратить. А то ведь, не дай Бог, женится еще на этой Пантере! Мне такая криминальная невестушка ни к чему.

— Вы о Катерине с пятого этажа? — удивился Яков Матвеевич. — Не знал, что ваш Степан к ней неравнодушен.

— Пока еще, я надеюсь, равнодушен. Но сегодня вечером все может измениться, и я должна проследить, чтобы этого не случилось! — твердо сказала я. — Поеду в ресторан, где она выступает, и прослежу, чтобы эта девица к моему Степочке не приставала!

— Любовь Васильевна, — поднял брови Яков Матвеевич. — Простите великодушно мою бестактность — но уместно ли это? Вы вырастили хорошего сына, у него есть своя голова на плечах, он отдает себе отчет в происходящем…

— Вот-вот, за такими эти пантеры и охотятся! — отрезала я. — Вам, Яков Матвеевич, не понять материнскую тревогу! За каждым супергероем, как я всегда говорю, стоит его мамочка. Которая правильно направляет его суперсилу и оберегает от всяких хищниц.

— Еще раз простите, — снова склонил серебристую голову сосед, ухватился за поручни кресла и начал его разворачивать. — Не смею больше вас задерживать. Да, и повторюсь: если с моей стороны нужна хоть какая-либо помощь, не медлите ни минуты, обращайтесь, несравненная Любовь Васильевна. Вы знаете наше с Ренуаром искреннее к вам расположение…

Я кокетливо улыбнулась и завернула ему с собой парочку горячих пирожков — а то чем он там, старый холостяк, питается! Сиделка его готовить не умела совершенно.

Закрыв за Яковом Матвеевичем дверь, я побежала обратно в спальню.

Так, какой наряд подойдет для дорогого ресторана, расположенного в непосредственной близости от Невского проспекта?

Пожалуй, вот эта леопардовая кофточка со сборкой на правом плече будет смотреться неплохо. А если сверху еще шелковый шарфик с тигровыми полосками повязать? Ну вот, шикарно получилось. Все лишние килограммы спрятаны. И кто теперь хищница, а, Пантера? Черные брючки — и в пир и в мир годятся. Ортопедические туфли казались грубоватыми, но на ноги все равно никогда никто не смотрит.

Я взбила свои короткие желтые кудряшки, облилась любимыми духами под названием «Персидская гурия», подхватила блестящую розовую сумочку и критически обозрела себя в зеркале. Роковая женщина, фам фаталь! Или фем? Надо будет потом у Якова Матвеевича уточнить. Воркует на французском, как уроженец Прованса, куда он мечтает переехать на постоянное место жительства.

Повинуясь внезапному порыву, я прикрепила на левую грудь большую брошь, усыпанную гранатами, и наконец-то вырвалась на улицу.

Петербург уже накрывали белые ночи. Пик их придется на двадцатые числа июня, но и сейчас, второго числа, вечера были светлыми. В этом фантастическом освещении даже наше Купчино казалось вполне себе романтичным местом.

Впрочем, романтика эта была на любителя, с некоторым криминальным оттенком. Степочка, обожавший американские фильмы, называл Купчино «питерским Бруклином».

Трясясь на трамвае и глядя на побитые фурами дороги, на потрепанные спальные девятиэтажки, на облупившиеся балконы, заваленные разномастным барахлом, от пляжных зонтиков до горных лыж, от мешков с картошкой до дермантиновых чемоданов, — я размышляла о том, почему мне никогда не хотелось переехать в другой район. Меня не прельщал ни просторный Приморский, ни зеленый Выборгский, ни солидный Василеостровский; я оставалась равнодушной к историческому шарму Петроградского района, к морской славе Кронштадтского, к столичным амбициям Московского.

За что же я так любила свое Купчино?

Уж точно не за его репутацию, весьма сомнительную: Фрунзенский район являлся неким анклавом, отрезанным от остального Петербурга многочисленными дорожными путями, малосимпатичным Обводным каналом, несколькими кладбищами. До недавнего времени на полмиллиона человек здесь приходилась всего одна станция метро, которую нужно было брать с боем.

Мировой значимости события, гремевшие в культурной столице, до нас доходили разве что в виде странных, искаженных до неузнаваемости отголосков. И все же — я просто обожала Купчино.

Наверное, дело было в том, что купчинская прописка являлась официальным доказательством стойкости характера. Тюфяки и размазни здесь надолго не задерживались. Район принимал только избранных. Если ты из Купчина — значит, ты истинный боец…

Потолкавшись как следует в метро и переругавшись с какими-то обнаглевшими тетками, которые лезли в вагон без очереди (вторник, будний день, что поделаешь!), я выскочила на станции «Гостиный двор», в самом центре так называемого «Золотого треугольника», ограниченного Невой, Гороховой улицей и набережной реки Фонтанки, где сосредоточены основные городские достопримечательности, самые дорогие бутики и прочие туристические заманиловки. Но мне сейчас было не до неторопливых прогулок по «музею под открытым небом».

Я летела по Малой Садовой, ничего не замечая вокруг.

Бежала мимо порхающего в струе воды каменного шара, мимо гранитных вазонов, из которых выплескивались разноцветные каскады петуний, мимо кованых уличных фонарей, строгими стражниками оберегающими покой петербуржцев. Сверху, с карнизов нарядных особняков елизаветинского барокко, на меня смотрели кот Елисей и кошка Василиса, а слева — бронзовый бульдог, но я не обращала ни них никакого внимания — никогда не любила животных, грязь от них одна.

Найти ресторан оказалось непросто. Я немного поприставала к прохожим, выспрашивая, где тут «Туфелька Екатерины», но мне попадались сплошь одни туристы, и все они отправляли меня в ближайший обувной магазин. Наконец я заметила нашу белую «Ниву» в глубине двора-колодца и только после этого — скромную латунную вывеску на неприметной серой двери.

Я всегда говорю: нечего порядочным людям делать в ресторанах, лучше дома посидеть, оливьешку под телевизор поесть. Тихо, спокойно. А тут — батюшки-светы! (Яков Матвеевич постоянно меня поправляет — говорит, что правильно «святы», но мне так больше нравится). Батюшки-светы, это кто сюда за деньги-то свои кровные пойдет!

Во-первых, музыка. Никакой вам Аллы Пугачевой или, скажем, Софочки Ротару. Низкими басами перекатывается какой-то вражеский рок. Хорошо хоть, негромко.

Далее — закопченные балки на потолке. Ну что у них, денег на белила не хватило? Неужели так сложно как следует отскрести эти деревяшки и покрыть их свежей красочкой — как мы со Степочкой привели в порядок нашу любимую дачку прошлым летом!

Похоже, экономили здесь буквально на всем — ни скатертей, ни даже клееночек на грубых деревянных столах. Вместо приличных стульев — деревенские скамьи. И это я не говорю про освещение! Наверное, специально держат зал в полутьме, чтобы люди не видели, что им на тарелках приносят.

Преисполненная самых худших ожиданий, я подошла к администратору:

— Добро пожаловать в «Туфельку Екатерины», — профессионально улыбнулась девушка — довольно, кстати, миленькая блондиночка, но уж больно худа. Это что же за директор додумался ее на входе поставить? Явно дурачок какой-то. Был бы поумнее — сообразил бы, что гостей в ресторан должна завлекать упитанная дама, с пышными формами, вроде купчихи с известной картины или хотя бы меня. Посмотришь на такую привратницу — и сразу аппетит проснется! А при взгляде на эту тощую девчонку на ум приходят невкусные словосочетания вроде «изнурительная диета» или «голодный обморок». — Желаете поужинать?

— Я, девушка, вообще-то ужинать не хочу, дома пирожков наелась, — призналась я. — Хочу просто посидеть где-нибудь в углу. Понимаете, еще немного, и мой сыночек совершит самую большую ошибку в жизни. Мой материнский долг — проследить, чтобы этого не произошло… Я всегда говорю: за каждым супергероем стоит его мамочка, — повторила я любимую присказку и тут заметила своего супергероя. — Ой, да вот же он!

Наконец-то я углядела Степу с Павликом и Андрюшей. Они сидели за ближайшим к сцене столиком и, судя по всему, отлично проводили время. Перед ними громоздились какие-то яства — я немедленно почувствовала укол кулинарной ревности — и бутылка какого-то крепкого алкоголя. Какого именно — в полутьме было не разглядеть. Ай-яй-яй! Придется Степочку наказать. Плохой мальчик!

— У нас очень вкусные, необычные блюда, которые готовили при дворе Екатерины Второй, — тем временем уговаривала меня администратор. — Вы не пожалеете.

Я пару дней назад получила пенсию, да к тому же очень рассердилась на Степу за его непослушание, поэтому сказала:

— А знаете что, девушка? Пожалуй, я у вас и правда поужинаю! Только у меня условие — вместе с заказом принесите настольную лампу. Я должна хорошо видеть, что вы мне подаете! А то подсунете ведь какую-нибудь дрянь.

Администратор отвела меня за небольшой столик, подальше от Степы. Впрочем, думаю, сыночек бы меня сейчас не заметил, даже если бы я обмоталась новогодней гирляндой и встала бы прямо у него перед носом. Просто только что на сцене появилась она. Пантера.

Глава 3

Лучшие друзья девушек, как известно, брильянты, а вот лучшие друзья мамочек — конечно же, бинокли. Я всегда ношу с собой небольшой такой бинокль цвета слоновой кости — хотя в театре была последний раз лет пятнадцать назад, по бесплатным профсоюзным билетам. Места в сумочке мой маленький помощник почти не занимает, зато пользы приносит — как целый телескоп Хаббл.

Наскоро заказав официанту любой салат на его выбор («и настольную лампу принесите, мне всё равно, где вы ее возьмете, завели моду еду в темноте подавать, СЭС на вас нет!»), я отыскала в сумке свой шпионский гаджет и прижала бинокль к глазам.

Лучше бы я осталась дома, честное слово.

Во-первых, коньяк на столе у Степочки. Какой большой графин! Граммов триста, не меньше! И это на двоих — Павлик, умничка, никогда не пил ничего крепче минеральной воды. Ах, ну Степа, погоди у меня! Коньяк заказал! Выпороть его ремешком! Степу, а не коньяк, разумеется. Снова будет просить Павлика сесть за руль? Но как он, интересно, собирается завтра с утра ехать на дачу? Ремонт вытянул все наши сбережения, поэтому мой малыш проводил свой нынешний отпуск в нашем «загородном отеле» среди грядок и парников.

Во-вторых, и это главное — безобразное поведение так называемой Пантеры. Вы когда-нибудь видели, чтобы порядочная девушка надевала кожаный топ на шнуровке, оголяющий не только половину груди, но и проколотый пупок? Вот и я не видела. Хорошо хоть татуировку на ноге она прикрыла какими-то драными джинсами.

Эта девица сжимала микрофон обеими руками (батюшки-светы! а ногти-то черным лаком выкрашены!) и, закрыв глаза, негромко в него рычала — пением я это назвать никак не могу, и не просите. Вот, помнится, у нас в школе на уроках музыки детишки действительно пели, свежими звонкими голосами: «Вместе весело шагать по просторам» или там «Выходила на берег Катюша» — а тут… Кошмар!

И это еще не самое ужасное.

— Хей, я вижу в зале одного классного парня… — низким, соблазнительным голосом объявила Пантера в перерыве между своими, э-э, композициями. — Мы с ним немного знакомы — и сегодня, надеюсь, познакомимся поближе. Кам он, гайз! — Она махнула рукой своим аккомпаниаторам, и те вдарили по клавишам и струнам. — Эта песня для тебя, Степа!

Далее бесстыдная девица, не расставаясь с микрофоном, спустилась с подиума, подошла к Степиному столику и села к нему на колени. К моему сыночку! Плюхнулась прямо на моего чистенького, невинного зайчишечку!

Я так сильно вдавила бинокль в веки, что едва не оставила на них круговой синяк. Но моральные мои страдания были в сто крат сильнее физических.

Пантера что-то мурлыкала в микрофон, а Степочка, мой родной сыночек, с неземным удовольствием на лице перебирал ее сине-черные дреды. Я не могла поверить своим глазам: похоже, ему нравилось обнимать эту тощую уличную кошку!

Я отложила бинокль в сторону. Не могу видеть, как мой Степочка губит свою жизнь.

Пока я решала, сейчас мне к нему подойти или подождать сынульку у «Нивы» и там уже как следует отвести душу, официант принес мне какой-то замысловатый салат, далекий от майонезного оливье ровно настолько, насколько испанский король Филипп Шестой далек от короля эстрады Филиппа Киркорова. Лампа к салату также прилагалась. Ладно, подумала я, займусь воспитанием сына сразу после ужина, раз уж я уже за столом.

Как мне сообщил официант, салат назывался «На седьмом небе» и состоял из мелко нарезанного говяжьего нёба, трюфелей, помидоров черри и других ингредиентов, названия которых я не расслышала из-за Пантеры — ее довольное ворчание в микрофон усилилось до максимума. Барским жестом бросив официанту свою пенсионную банковскую карточку и отчаянно надеясь, что денег на ней окажется достаточно, я принялась за императорское блюдо.

Ну, что сказать по результатам дегустации? Да, неплохо. Даже изысканно. Похоже на салат с языком, который моя сестра Глафира готовит на свои именины. Но — мой оливье все равно вкуснее! Сами представьте: с кем бы вы хотели встретиться — со скучным представителем устаревшей монархии или с громогласным, брызжущим обаянием и весельем музыкальным гигантом? Вот именно. Майонеза в салате не хватало, да пожирнее.

Пока я доедала самое дорогое в своей жизни блюдо, Пантере, видимо, надоело мучить Степочку и она наконец-то вернулась на сцену. Так что я смогла немного расслабиться и огляделась по сторонам.

Посетители здесь все были пафосные и блеклые, не то что я — яркая и эффектная женщина.

Истощенная фитнесом семейная пара в простых белых футболках (Степа в такой спит) вяло ковырялась вилками в микроскопических салатиках вроде моего.

Группа азиатских туристов в бейсболках — все на одно лицо, уж по крайней мере так казалось в этой полутьме — дружно налегали на ладненькие коричневые брусочки из паштета.

Старичок-лесовичок с аккуратной такой бородкой и причудливым значком на лацкане жилетки, похожий на захолустного библиотекаря, возился с довольно странной рыбой: что-то типа окуня, фаршированного ветчиной. Фу, гадость, должно быть, ужасная!

Четверо бизнесменов в деловых костюмах разложили на деревянном столе бумаги и громко дискутировали на тему процентов и какие-то слипов (батюшки-светы, ну и заведение! трусики не стесняются при всех обсуждать!), закусывая миндальными гренками, обжаренными в яйце, и заказывая бесчисленные чашки крепкого кофе — это в десять-то вечера. Вот дурачки. Я и сама люблю кофе, просто жить без него не могу, но не ночью же! Наверное, эти деятели готовятся к ежегодному Петербургскому экономическому форуму, новости о котором сыпались на телезрителей как из ведра.

Я обязательно каждый вечер смотрю новости: пенсия — не повод закрываться в своей норке. Скорее уж наоборот. Я должна до самой старости, до самой дряхлости оставаться интересным собеседником, чутко чувствующим веяния времени — чтобы мои будущие внуки звонили и спрашивали у меня совета, как им распорядиться своей жизнью и стоит ли вкладывать деньги в те или иные биржевые акции.

Ну хорошо, про акции я и сейчас ничего не знаю, и в будущем вряд ли буду в них разбираться.

Зато жизненные советы — пожалуйста, заказывайте хоть сейчас. Как воспитывать детей, за кого проголосовать на выборах, как отчистить подошву утюга при помощи обыкновенной поваренной соли, почему свалилась очередная космическая ракета, стоит ли повышать пенсионный возраст, зачем нужен квас при приготовлении борща… Я могла бы стать автором энциклопедии мудрости.

И первая глава этой энциклопедии была бы посвящена манере ведущих новостей одеваться и причесываться. Некоторые девицы с экрана слишком многое себе позволяют! Волосы распустят, верхние пуговицы блузки расстегнут, ужас! Иногда я просто киплю от возмущения. Терплю только из-за своей тяги к знаниям. К тому же после новостей всегда показывают какой-нибудь отечественный трехчасовой фильм про трудную, несчастную любовь — мне такие нравятся больше всего.

Пантера опять что-то забубнила в микрофон, отвлекая меня от мыслей, и снова стала извиваться на сцене. Ладно хоть к беззащитному малышу моему пока не лезла.

Официант принес мне чек, я поднесла его к лампе — батюшки-светы! Это что ж такое делается-то! Да куда ж правительство смотрит! Должен быть закон, запрещающий назначать такие цены за обыкновенные салаты — да еще и без майонеза.

— Молодой человек! — возмутилась я. — А где же моя пенсионная скидка?

— Простите, мадам, в нашем ресторане социальных льгот нет, — невозмутимо отозвался этот нахал.

— Как это — нет социальных льгот? Вы что же, не уважаете старость? — Я обратилась в поисках поддержки к давешнему лесовичку, ковырявшемуся в гадкой рыбе с ветчиной, однако его стул был уже пуст — как видно, ушлый старичок без всякого скандала получил полагавшуюся пенсионерам скидку и поскорее унес ноги, пока администрация ресторана не одумалась. Ладно, придется сражаться один на один с несправедливостью. — Может, вы думаете, что где-нибудь в прогнившей капиталистической стране находитесь? — воскликнула я.

Официант тоскливо смотрел на закопченную потолочную балку, а я все больше распалялась.

— Не для того я всю жизнь самоотверженно работала, чтобы с меня за какой-то дрянной салатик брали всю мою пенсию! Да на эти деньги на нашем рынке знаете сколько всего можно купить? И все ингредиенты для вашего салата, да еще и на новую кофточку останется! А то и на две… Грабители бессовестные! Жмоты! Мою законную социальную льготу зажали, даже на люстрах экономят. Может, прикажете еще и потраченное мной электричество оплатить?

Для наибольшего эффекта я схватила лампу и потрясла ей перед носом официанта. Он отпрянул в сторону, как испуганная лошадь, и врезался в посетителя, как раз встававшего из-за столика. Пренеприятнейший тип, доложу я вам, типичный байкер: длинные грязные волосы небрежно завязаны в хвост; недельная щетина, кожаная куртка, вся в нашивках и значках. Из-под черного воротника на шею выползала татуировка — устрашающего вида змея в короне. А уж про табачный запашище, который он источал, я вообще молчу. Словно я свой нос в общественную пепельницу сунула.

Байкер, перекрывая музыку и бубнеж Пантеры, выматерился во всю свою прокуренную глотку. Потом грубо толкнул официанта, пнул ногой попавшийся на дороге стул и на прощание хлопнул дверью от всей души.

— Еще и хамов последних пускают в свое заведение! — воскликнула я. — Это вы мне теперь должны выплатить компенсацию за моральный вред — я таких слов не слышала даже от пьяных старшеклассников на выпускном! — На меня уже стали оборачиваться посетители, но мне было все равно, я, что называется, разошлась. Совсем позабыла про свое намерение тихонечко, незаметненько наблюдать за Степочкой. Сейчас я должна была восстановить справедливость. — Вот что, у меня есть один знакомый юрист, очень хороший мальчик Павлик, он вас в суд вызовет! Да, предъявит вам иск за оскорбление человеческого достоинства, без штанов останетесь! И без туфелек Екатерины! Понятно?

Тут уже в нашу сторону посмотрели абсолютно все. В том числе и Степа. А также его друг Павлик, тот самый «знакомый юрист».

— Любовь Васильевна? — Павлик растерянно снял очки, протер их и водрузил обратно на переносицу, видимо, полагая, что после этой нехитрой процедуры мираж рассеется. Но я, конечно, никуда не делась.

— Мамусик?! — наконец сообразил мой сыночек. Светлые брови поползли навстречу друг другу. Лоб собрался в грозные морщины. Первое изумление уступило место гневу. — Ты что здесь делаешь? Иди домой!

— Всем оставаться на своих местах! — вдруг заорали от двери. — Полиция!

В ресторан, грохоча сапогами и оружием (настоящими автоматами!), вломились омоновцы — в черных шлемах и пуленепробиваемых жилетах.

Пантера поперхнулась припевом. Музыка оборвалась.

Азиатки истошно завизжали.

От страха я уронила лампу на пол.

— Батюшки-светы… Ну зачем же сразу ОМОН вызывать, — растерянно пробормотала я. — Обойдусь я и без пенсионной скидки!

Глава 4

В ресторане началась кутерьма.

Женщины плакали, семейная пара фитнес-тренеров синхронно нырнула под стол, бизнесмены бросились звонить по мобильным телефонам. Пантера, с рассыпанными по плечам дредами и микрофоном в руках, застыла на сцене, как инсталляция скульптора-неформала.

Только азиатские туристы от души веселились и громко аплодировали омоновцам, очевидно, воспринимая происходящее как забавный русский аттракцион.

Я же, несмотря на приказ полицейских, со всех ног кинулась к своей кровиночке, голося во всю мощь своих легких:

— Степочка! Малыш! Мамочка уже рядом! Мамочка здесь! Не волнуйся, зайчонок!

Никакая сила на свете, даже вооруженная автоматом, не способна остановить взволнованную мать!

Через мгновение — омоновцы и пошевелиться не успели — я уже крепко обнимала своего любимого сыночка.

— Не переживай, малыш, все будет хорошо, — приговаривала я, гладя сидящего Степочку по светлым мягким волосикам (в отличие от невоспитанных азиатов, мой мальчишечка всегда снимает головной убор в помещении) и прижимая его головку к своей груди. — Эти плохие дядьки тебя не обидят, мамочка проследит.

— Любовь Васильевна, а вы-то что тут делаете? — изумленно спросил Павлик — худенький мальчик в очках, которого я всегда стремилась накормить поплотнее.

— Да, мамусик, ты почему не дома? — Степочка вырвался из моих объятий.

Тут омоновцы, похожие в своих шлемах и бронежилетах на боевых роботов, окружили наш столик, я только и успела проговорить:

— Я здесь, чтобы проследить за твоим общением с Пантерой, сынок! И я много что примечательного видела, да, Степочка, нам с тобой предстоит крупный разговор!

— Неужели это ты полицию вызвала? — подозрительно спросил Степа.

— Нет, не я — хотя эту бесстыдницу следовало бы арестовать!

Я еще многое хотела сказать своему сыночку и по поводу Пантеры, и по поводу коньяка, которым от него разило просто невыносимо; однако мне помешал один из безликих роботов — выхватил у меня из рук блестящую розовую сумочку и вытряхнул все ее содержимое на стол. В том числе фотографию Степочки, помаду, зеркальце, флакончик духов «Персидская гурия», бинокль и сверток с еще тепленькими пирожками.

— Вы что себе позволяете, молодой человек? — возмутилась я. — Что здесь вообще происходит?

— Ой, пирожки! — одновременно со мной воскликнул Андрюша, мой любимчик (не считая Степочки, разумеется!) — пухлый рыжий паренек, весь в веснушках; вот его-то и просить не надо было, моментально сметал все, что было на столе, да еще и с добавкой. Он и сам был похож на румяный пирожок только что из печки. — Неужели ваши фирменные, с мясом, тетя Люба?

Омоновец, удостоверившись, что ничего достойного внимания в моей сумке нет, швырнул ее мне обратно. Я обожгла его взглядом и повернулась к Андрюше:

— С мясом, Андрюшенька, с мясом — я же знала, куда иду. В этих пафосных ресторанах останешься голодным, — сказала я, собирая свои вещички — все, кроме пирожков. — Вот вам, мальчики, кушайте на здоровье.

Андрюша хотел было затолкать в рот вкусняшку, уже протянул к свертку руку — но именно в этот момент один из роботов принялся обыскивать мальчика. Похлопал Андрюшу по всем карманам, ощупал его сверху донизу и даже потребовал снять ботинки.

Тем временем, Степочка заметил на столе бинокль, который я еще не успела спрятать обратно в сумку.

— Мамусик, а это тебе зачем? — еще больше нахмурил светлые брови Степочка.

Я гордо вскинула подбородок, не теряя чувства собственного достоинства:

— Это, Степочка, мой талисман. Мне его твой отец подарил в молодости. Всегда ношу с собой — неужели ты не знал, малышик? Вот как невнимательно относишься к собственной мамочке, к своему любимому мамусику, ай-яй-яй!

Что ж делать, иногда приходится легонечко приврать ради спасения хороших отношений с любимым сыночком!

Однако Степочку моего не так-то просто провести — какого умненького мальчишечку я вырастила! Он прищурился…

Но тут омоновцы взяли его в оборот. Обыскали все карманы («Аккуратнее! Нежнее с моим сыночком!» — отчаянно взывала я) — и вдруг нащупали у него на груди, под футболкой, какую-то выпуклость.

Один из полицейских рванул цепочку на Степиной шее; в ладони у него оказался золотой медальон.

Никогда раньше не видела у своего сына этого украшения: медальон был размером со среднюю сочинскую гальку, тускло блестел, а на лицевой его части хищно извивалась змея.

— Товарищ полковник! — радостно позвал начальника омоновец. — Кажется, это то, что мы искали.

К нашему столику неторопливо подошел подтянутый мужчина чуть за пятьдесят. В гражданской одежде — мятые брюки, старый ремень, серая рубашка. Вместо мундира — потертая джинсовая куртка то ли из девяностых, то ли из американской глубинки, бывшая когда-то темно-синей, но с течением времени превратившаяся в грязно-голубую.

Словом, встретишь такого доходягу на улице — не обернешься.

А потом я увидела его лицо.

Иронично приподнятая бровь. Приметная родинка на правой скуле. Упрямо сжатые тонкие губы. И взгляд — быстрый, острый, как знаменитый арабский нож флисса с тончайшим изогнутым лезвием…

Полковник как две капли воды походил на голливудского актера Роберта де Ниро с плаката в Степочкиной комнате.

Я невольно распрямила плечи, выставив вперед свое главное оружие — шикарную грудь.

— Дайте-ка взглянуть, — негромко приказал он, имея в виду медальон, конечно, не мою грудь.

Пальцы полковника, неожиданно ловкие, покрутили гладкий кулон и так и эдак, нажали скрытую пружину, и медальон внезапно распался на две половинки. А внутри…

Я-то думала, внутри прячется бесценный алмаз «Эксельсиор», или, скажем, ключик от сейфа с золотыми слитками, или даже красная кнопка от ядерного чемоданчика — иначе зачем устраивать такую спецоперацию с привлечением ОМОНа?

Но в медальоне оказалась всего лишь маленькая бумажка, сложенная вчетверо.

Однако полковник, против ожидания, страшно заинтересовался.

— Так-так-так… — протянул он, разворачивая бумажку. — Окей. Пригласите-ка сюда шеф-повара!

Я во все глаза смотрела на Степочку, пытаясь понять, что происходит — однако сыночек казался не менее ошарашенным, чем я. Мои любимые голубые глазки широко распахнуты, светленькие реснички растерянно моргают. Кажется, он даже периодически забывал дышать.

— Твой медальон, приятель? — тем временем лениво, как будто невзначай, поинтересовался у моего малыша полковник.

— Нет, нет, не его, товарищ полковник! — влезла я между ним и Степой. — У него никогда таких украшений не было! У Степочки вообще аллергия на золото! Видите, как он задыхается, бедняжка!

Полковник окинул меня пронзительным взором.

— Я разве у вас спросил? Вы вообще кто? Его адвокат? Пресс-секретарь?

— Я мамочка этого чудесного мальчика, — пояснила я и кокетливо взбила волосы. Мои чары еще никогда меня не подводили! — Товарищ полковник, миленький, мой сыночек совершенно ни в чем не виноват. Медальона этого он в глаза никогда не видел. Отпустите нас домой, пожалуйста! Уже поздно, Степочке спать пора.

Полковник хмыкнул — весьма оскорбительно, доложу я вам.

— Ничего, подождут усталые игрушки вашего Степочку. Мамочка, отойдите-ка в сторонку. Я так и не услышал ответа на свой вопрос, молодой человек.

Степа сглотнул, потом откашлялся и наконец выдавил:

— Это не мой медальон.

— Вот, я же говорила! — торжествующе заявила я. — Ну что, мы пошли?

— Не так быстро, мамочка, — выставил руку полковник и вновь обратился к Степе: — Знаешь, чей это медальон?

— Клянусь, нет! Я вообще не понимаю, как он оказался у меня под футболкой! — с отчаянием воскликнул Степочка. Как я жалела его в этот момент!

— Не расстраивайся, малыш, скушай пирожок! — не вытерпела я и выхватила из рук Андрюши свой сверток, который тот под шумок начал уже разворачивать. Моему сыночку сейчас вкусняшки нужнее!

— О дьявол, как меня утомила эта женщина, — тяжело вздохнул полковник. — Мамочка, да успокойтесь вы наконец. Вы со своими пирожками препятствуете следствию. Полагаю, ваш двухметровый оболтус не умрет от голода в ближайшие несколько минут, пока я его допрашиваю.

— Ох. — Я с размаху опустилась на стул, который мне услужливо успел пододвинуть внимательный Павлик. Пирожки выпали из моих ослабевших рук. Их подхватил внимательный Андрюша. — Так это вы его допрашиваете?! Из-за какого-то дрянного украшения, которое ему явно кто-то подсунул! Мой сын, по вашему, что — преступник?

— Поглядим… — Полковник задумчиво погладил родинку на щеке. — Черт возьми, невыносимо работать в таких условиях. Да когда уже приведут проклятого шефа?

— Я здесь, ваша честь! — капризным тенором отозвался подошедший к нашему столику юноша в жемчужно-розовой поварской куртке экстравагантного покроя. Впрочем, приглядевшись, я поняла, что не так уж был он и молод — просто весь какой-то напомаженный и расфуфыренный, словно сию минуту сошел с телеэкрана, прямиком из программы «Секреты вселенской красоты». — Порфирий Петухов к вашим услугам.

— Почему так долго, лейтенант? — нахмурился полковник, адресуясь к полицейскому, сопровождавшему шеф-повара. — Ему плохо стало после сегодняшнего удара?

— Гражданин никак не мог определиться с прической, — отрапортовал тот.

— Я не виноват, что после удара по голове у меня на затылке встал хохолок, ваша честь! — взвизгнул Порфирий. — И мне теперь его никак не уложить, шишка вскочила размером с репу! Тюбик геля извел, и все зазря! Хорошо хоть крови нет… От блюда дня меня оторвали, голова раскалывается, хохолок торчит — я будто в аду оказался!

— Сумасшедший дом какой-то — пирожки, хохолки, — мрачно сказал полковник. Сейчас, несмотря на наличие джинсовой куртки и отсутствие тюрбана, он сильно напоминал марокканского короля из «Цветка миндаля», попавшего в разгар ссоры двух его самых нелюбимых жен. — Окей, значит, так. Во-первых, отставить все посторонние разговоры про чертовы пирожки и хохолки. Во-вторых, лейтенант, вызови шефу скорую, чтобы зафиксировать факт причинения травмы и заодно убедиться, что у него нет сотрясения мозга. Не хватало нам тут еще недостоверности показаний на фоне затуманенности сознания свидетеля… — Он повернулся к Порфирию, слушавшему с необыкновенно кислым личиком. Сложно было сказать наверняка, морщился ли шеф-повар от предположений полковника или от боли в затылке — красавчик не оставлял попыток пригладить непослушный хохолок. — И в-третьих — взгляни, приятель. Узнаешь этот медальон?

Порфирий еще больше скривил физиономию.

— Безвкусица, прошлый век, я такое не ношу.

— Речь не о том, носишь ли ты такие украшения, — терпеливо сказал полковник. — Я спрашиваю, ты его видел когда-нибудь?

— Никак нет, ваша честь, — по-пионерски отсалютовал шеф-повар, очевидно, не имеющий ни малейшего представления, как следует общаться с представителями правоохранительных органов. Не то что я!

— Окей, тогда погляди-ка вот на это. — И полковник передал Порфирию бумажку из медальона.

— Постойте, ваша честь! Это же листок из моего ежедневника! — воскликнул шеф-повар. — Такой, знаете, прелестный «Ёжедневник», с ёжиками на обложке, которые пьют молоко из чашечки, просто мимимишность… Видите, и здесь, на листке, ежиные следы, грибочки всякие, яблочки… А сам ежедневник, весь разодранный, сейчас на полу в кабинете валяется, я мсье лейтенанту показал.

— Вот как? Любопытно… — погладил родинку полковник. — Окей, читай, что там написано.

— Ингредиенты — говяжья вырезка, кукурузная мука, морковь, трюфели… — декламировал вслух шеф-повар, и голос его от изумления становился всё выше и выше. — Посыпать вырезку смесью пряных трав: три веточки лимонного базилика, два листочка кориандра овощного, щепотка любистока… Оставить на тридцать шесть часов… Позвольте, ваша честь, но это же наш рецепт медальонов из говяжьей вырезки с кремовой полентой, овощами-гриль и соусом из трюфелей! — совсем уже дискантом закончил Порфирий.

— Окей, так я и думал, — удовлетворенно заключил полковник и повернулся к Степе, моргавшему все быстрее. — Откуда у тебя рецепт из бесценной кулинарной книги Екатерины Второй, пропавшей сегодня из сейфа ресторана?

Глава 5

Один, всего один раз в жизни я ужасно напилась.

Это было одиннадцать лет назад. Степе было четырнадцать. Тогда он признался мне, что впервые влюбился. В девочку из своего класса.

Его избранницу я прекрасно знала, потому что каждую неделю учила ее домашнему хозяйству на своих уроках труда. Конечно же, я работала в Степиной школе — а как еще прикажете контролировать сына-подростка?

Девочка эта была отличницей. Кажется, она была просто не способна получить «четверку», в том числе и по моему предмету. У нее получалось абсолютно все, за что бы она ни бралась: от праздничного торта до извлечения квадратного корня из двадцати восьми тысяч двухсот двадцати четырех. Милое приветливое личико, скромная косичка, всегда чистая блузка и юбка строго до середины колена. Было всего лишь одно «но».

Она носила очки.

Степочке это обстоятельство очень нравилось. Он восторженно болтал про ее умный взгляд, про ее беззащитность — в общем, весь был переполнен всякой романтической чепухой. Казалось, так и взлетит сейчас от счастья.

Но я, в отличие от него, крепко стояла на грешной земле. Я прекрасно понимала, что этот союз просто-напросто нельзя допустить. Не надо быть инженером-генетиком, чтобы знать: плохое зрение передается по наследству. А мои внуки должны быть безупречны.

Конечно, в четырнадцать лет мальчишка не думает о будущем, о женитьбе, о детях. И правильно — для всех этих мыслей у него есть мамочка. И мамочка должна проследить, чтобы ее потенциальная невестка обладала идеальной медицинской картой. Никаких хронических заболеваний, никаких изъянов! Мой-то Степочка — просто кровь с молоком! Богатырь!

И внучок мне нужен точно такой же. Не собираюсь со своим внучком потом таскаться по окулистам.

Одним словом, побежала я тогда к директрисе, с которой мы очень дружили — у нас дачные участки в одном садоводстве — и взмолилась о помощи. Выход нашелся. Мы срочно отправили девочку по программе обмена школьниками в Америку — на целый год. Ее родители очень обрадовались, когда директриса позвонила им с таким предложением.

Когда девчонка уехала, Степа рыдал, я его утешала. Испекла его любимое шоколадное печенье в форме медвежат.

А потом, когда он заснул, взяла Петин коньяк и выпила полбутылки, закусывая шоколадными медвежатами. Трудно принимать судьбоносные решения, даже если они правильные!

Помню, как кухня крутилась у меня перед глазами. Поварешки, кастрюли, занавески, холодильник — все слилось в один яркий вихрь. Моя голова больше мне не принадлежала. Я будто бы оказалась в капсуле для испытания будущих космонавтов. Никак не могла попасть рукой по выключателю, да еще и грохнулась посреди коридора, позорище. Дорога от кухни до спальни заняла у меня минут сорок. Петенька, светлая ему память, говорил, что я храпела так, что соседи снизу всю ночь стучали по батарее. А мне снилось, будто меня несет по горной реке, швыряет во все стороны, бьет о камни…

Вот и сейчас я чувствовала себя примерно так же, как тогда, в пьяном кошмаре.

Я услышала, как на запястьях моего сыночка защелкнулись наручники. А затем увидела, как моего родного Степочку уводят полицейские — и я ничего не могла поделать, совсем ничего! Когда я пыталась броситься им наперерез, меня грубо остановили.

— Кепочку, кепочку забыл! — кричала я. — Постойте, куда же вы его?!

Полковник коротко бросил:

— В «Кресты». Как главного подозреваемого в краже особо ценного имущества.

Степа, обернувшись, бросил на меня отчаянный, полный слез и страха взгляд голубых глаз — и тут же моего малыша швырнули в зарешеченный микроавтобус с надписью «Полиция».

Через минуту двор был пуст.

А ведь Степочка даже не успел съесть ни одного домашнего пирожка с мясом.

Я поняла, что вот-вот упаду в обморок. Голова кружилась неимоверно. Эта белая ночь вмиг стала для меня угольно-черной.

— Любовь Васильевна, мы здесь!

— Тетя Люба! Держитесь!

Из ресторана выскочили Павлик с Андрюшей. Павлик завел нашу «Ниву», а Андрюша бережно усадил меня на заднее сиденье. Какие все-таки хорошие мальчики, пробилась мысль сквозь туман в голове.

К нам подбежал лейтенант, записал наши паспортные данные и адреса, я отвечала на каком-то автопилоте.

Потом в окне замелькали петербургские набережные.

Я только сейчас осознала, что до сих пор мну в руках Степочкину кепку с якорем.

— Как же он без кепочки? — обессиленно прошептала я. — Головку же напечет.

Потом поняла, что в тюрьме солнца нет.

Чтобы не разреветься, постаралась переключиться на отвлеченные темы.

Помнится, Яков Матвеевич мне рассказывал, что каменные берега Невы возводились как раз при Екатерине Второй. Она затеяла невиданную по масштабам стройку — крупнейшую на тот момент в Европе. Рабочие обтесывали гранит круглосуточно, по ночам работали в шатрах, при свечах.

— Вы только взгляните, Любовь Васильевна! — восклицал Яков Матвеевич, обводя Дворцовую набережную рукой с зажатым в ней сахарным рожком. — Какой великолепный ансамбль!

Мы с ним тогда прогуливались возле Эрмитажа, куда он меня пригласил на выставку «Кулинария в классической живописи» — подумал, что эта тема мне будет интересна. После смерти Петеньки прошел уже год, я решила, что пора слегка развеяться — да мне и правда было любопытно поглядеть, чем питались в старые времена. Однако когда я начала громко ахать и охать, рассматривая во всех подробностях роскошные продукты на полотнах голландских художников и приговаривая: «На нашем рынке за такого гуся не меньше бы тыщи попросили!», — Яков Матвеевич как-то засмущался и предложил угостить меня мороженым на улице.

— Екатерина преобразила этот город, раскрыла его потенциал, заложенный Петром! — восхищался он, не замечая, что мороженое у него в руке тает и белыми кляксами стекает по гранитному парапету. — Ну разве не великая женщина?

— А знаете, Яков Матвеевич, — ответила я ему, гордо задрав подбородок, — я эту Екатерину, если хотите знать, терпеть не могу!

— Как это? — поразился Яков Матвеевич. — Но почему, ради всего святого?

— Она была плохой матерью! — бескопромиссно заявила я. — Совсем не любила своих сыновей. Она-то, в отличие от меня, не посвятила себя воспитанию собственной кровиночки! Отсылала своих детей куда попало. Только и знала ваша Екатерина, что переписываться со всякими заумными французами да личной жизнью заниматься. Кукушка в короне!

…Погрузившись в размышления об императрице, я не сразу поняла, что меня окликают.

— Любовь Васильевна! Так что вы думаете насчет адвоката? — спрашивал Павлик, повернувшись ко мне с водительского сиденья. Оказывается, мы уже припарковались возле моего дома на Купчинской улице. — Я найду вам хорошего юриста, у меня есть связи…

Павлик, с которым Степочка дружил с первого класса, сейчас работал в юридическом отделе крупной фирмы.

— А сам ты не сможешь взяться за его защиту? — осенило меня.

— Любовь Васильевна, вы же знаете, что у меня другое направление, я юрисконсульт, выступаю только в Арбитражном суде, — терпеливо объяснил Павлик, поправляя очки. — Степа же не юридическое лицо…

— Да у него самое лучшее лицо! — обиделась я за сына. — Самое красивое и доброе!

Павлик с Андрюшей переглянулись. ...