Алвис Бекрюст Игра по системе

…Никто не проиграл, пока никто не выиграл-

Джек Лондон

ВМЕСТО ПРОЛОГА

Из протокола осмотра места происшествия.

Труп лежит на спине, руки раскинуты в стороны, правая нога согнута в колене, затылочная часть головы упирается в ограждающий бордюр. (Фотографии прилагаются.)

Из протокола допроса Опарина Глеба Викторовича, 1956 года рождения. Последнее место работы — магазин № 37 Октябрьского ОРПК. Уволен 24.05.1989 г. по статье 38 КЗОТ УССР. (Магнитофонная запись).

Гражданин Опарин, что произошло между вами и Давыдовым Ильей Семеновичем?

Ничего.

Вы-прежнему утверждаете, что ранее не были знакомы с потерпевшим?

Да, утверждаю.

В таком случае, как вы можете объяснить свои действия?

А очень просто, гражданин следователь. Гулял в парке, гляжу — человек лежит на дорожке. Подошел, потормошил его. Вижу, не шевелится. Мне бы уйти от греха подальше, а я, дурак, в карман к нему полез, — думал, может какие документы при нем. Достал бумажник, а тут топот и чей-то крик: «Стой!» Испугался я, бросил бумажник и побежал через кусты. Зачем, думаю, мне встревать в чужую историю? Припомнят старые дела и как пить дать новое пришьют… А теперь выходит, что так оно и есть… Все против меня обернулось.

Грамотно рассказываете, Опарин. И каким образом пальчики на бумажнике оставили, и почему от дружинников убегали. Грамотно, ничего не скажешь. Только вот беда — неправдоподобно. Может, у вас имеется другой вариант объяснения?

Гражданин следователь, чем угодно божусь, все как есть рассказал. Не виноват я.

Старая песня. Послушайте, Глеб Викторович, вы ведь опытный человек. Зачем усугублять свою вину? Единственное, что может облегчить вашу участь, — это чистосердечное признание. Так что кончайте прикидываться казанской сиротой и отвечайте по существу: с какой целью вы совершили нападение на Давыдова?

Ладно, чего уж. Видно, начальник, ты все равно на меня этого деда повесишь. А время позднее, спать охота… Да и надоел ты мне до чертиков. Все, начальничек, записывай… Может еще одну звездочку заработаешь… за труды праведные. Я его грохнул!.. Хотел стрельнуть закурить, а он, гад, не дал. Все!

ПОНЕДЕЛЬНИК, ИЮЛЯ

— Последний раз спрашиваю, капитан, мы идем на Розенбаума?

В тоне жены явственно слышались обиженные нотки, но Андрей Кондрашов не уловил их. Не поворачивая головы, он автоматически ответил:

— Конечно, Иришенька, сейчас.

— Конечно да или конечно нет?

— И да, и нет…

— Ах, вот как!

Только теперь Андрей устремил рассеянный взгляд на супругу.

— То есть, я хотел сказать, может завтра махнем, а? Или сходи сама. — Зажав в руке листок бумаги с какими-то вычислениями, он отвел сползающую на лоб прядь волос.

— Ну, спасибо!..

— Ирина, у меня работа!

— И у меня работа! У всех людей работа! Но у всех есть еще и личная жизнь, а что у меня? Стирка, глажка, кухня, бессонные ночи, когда прислушиваешься к каждому шагу на лестнице!.. Игорек отца видит урывками…

— Кстати, а где наш вождь краснокожих? — Кондрашовнаивно попытался переменить тему.

— У матери. Ты не увиливай! Кто обещал, что сегодня идем на концерт?

— Я, — обезоруживающе улыбнулся Андрей. — Прошу зафиксировать в протоколе факт добровольного признания.

— Боже, за кого я вышла!.. Это ж бесчувственный агрегат! Гибрид холодильника и соковыжималки! — Жена поднесла руки к лицу, чтобы спрятать ответную улыбку, и Кондрашов по ее сразу подобревшему голосу понял, что корит она уже так, по инерции.

«И вообще, какой умник придумал, что находиться «под колпаком» у собственной жены зазорно?»

В ответ на колкие остроты коллег капитан неизменно отшучивался, — мол, хороший герметический колпак надежно оберегает семейный корабль во время долгого плавания от вредного воздействия окружающей среды.

Кондрашову на днях исполнилось 32 года. Видевшим его впервые невольно приходили в голову слова «долговязый» и «сухопарый», хотя в детстве он до седьмого класса отставал в росте от сверстников и даже заслужил обидное прозвище «метр с кепкой». Тогда он начал по вечерам до изнеможения подтягиваться во дворе на перекладине, выполнять специальные комплексы гимнастических упражнений, заниматься на тренажерах. И за каких-нибудь два года так вытянулся, что родители не на шутку встревожились. В десятом классе Андрей был признан лучшим центровым на городской спартакиаде школьников по баскетболу, а недавние обидчики предпочитали заискивающе с ним здороваться.

За окном лениво сгущались сумерки. Раскаленный пыльный асфальт с каким-то затаенным злорадством поднимал вверх невидимые волны тягучего воздуха. Несколько чахлых кленов замерли в оцепенении, словно горюя о своих прежних соседях — тенистых красавцах тополях, вырубленных в прошлом году по указке неведомого горе-администратора. Комнатный вентилятор «подхалим» услужливо вертел из стороны в сторону маленькой белой головкой. И совсем уж неуместными казались слови песни, доносившейся из дома напротив:

— Ириш, мир-дружба? — Андрей принял вид набедокурившего школьника, но тут же не выдержал и заразительно рассмеялся.

— Ох, ты и покойнику зубы заговоришь, — махнула рукой жена, вешая на тремпель ставшее ненужным вечернее платье.

При упоминании о покойнике улыбка сползла с лица капитана.

— Между прочим, мне тут шеф ребус подкинул. — Кондрашов с деланным безразличием расправил листок ладонью. — Так, задачка для самых маленьких. Сколько будет четырежды три плюс четырежды два? Только не спеши отвечать.

— Андрюша, ты, случаем, не перегрелся на своей службе? — участливо спросила жена.

— Умница, угадала. Тысяча двести девяносто шесть.

Андрей вновь попробовал улыбнуться, но улыбка явно не удалась…

* * *

Этому разговору предшествовал другой, состоявшийся несколькими часами ранее в кабинете начальника управления.

Полковник Ломазов ровно относился ко всем подчиненным. Но Кондрашов, по общему убеждению, был любимцем шефа. Возможно, все обстояло проще. Отдав много лет оперативной работе в угрозыске, Ломазов так до конца и не смог привыкнуть к своему просторному «начальническому» кабинету. Как бы там ни было, если капитан и пользовался особым расположением Кима Игнатьевича, то заключалось это в том, что ему доставались самые запутанные, головоломные дела. И, надо признать, «раскрываемость» у старшего оперуполномоченного была на высоте.

Едва войдя в кабинет, Андрей догадался, что полковник чем-то озабочен. «Лакмусовая бумажка» — хрустальная пепельница в форме кленового листа — красноречиво пестрела окурками. За последние годы Игнатьич не раз бросал курить, подолгу крепился, но в конце концов не выдерживал и возвращался к вредной привычке.

— А, сыщик-разбойник, — Ломазов хмуро пробарабанил пальцами по тоненькой папке, лежавшей на столе. — Есть возможность отличиться.

— Возможность отличиться есть всегда, — осторожно согласился Кондрашов. — Вчера как раз нащупали ниточку в деле о квартирных кражах в 521-м микрорайоне. Если нежно потянуть…

— Кого ты подключил к этому делу? — чуть отрешенно спросил Ломазов.

— Исянова и Лукьянченко.

Полковник одобрительно кивнул.

— Смышленые мужики. Денька три без тебя обойдутся.

— Денька три?

— А ты уж решил, что я собираюсь отправить тебя в круиз по Средиземному морю? К сожалению, Андрей Владимирович, персональной заявки от Интерпола пока не поступало. Сами, видать, управляются.

Андрей довольно хмыкнул. Мысль о круизе показалась ему привлекательной.

— Так вот, — шеф слегка придавил папку ладонью к столу. — Здесь материалы по делу Опарина. Ты в курсе?

Кондрашов неопределенно пожал плечами.

— В общих чертах. По-моему, простое дело.

— Слишком простое, — поморщился начальник управления. — Тем не менее, придется тебе, милый мой, в этом простом деле поковыряться.

Андрей раскрыл папку, прикидывая, с чего это вдруг шефу вздумалось заниматься заурядным преступлением, где и так все ясно, как божий день. Может, подследственный завалил жалобами прокуратуру и оттуда поступило распоряжение разобраться? Или Гончаренко в ходе расследования что-то упустил из виду? Конечно, когда на каждого следователя приходится по пятнадцать-двадцать дел, не мудрено

— Ты изучай давай, — словно угадав настроение Кондрашова, нетерпеливо бросил полковник. — Думать будем потом.

Без особого энтузиазма Андрей скользнул взглядом по аккуратно исписанным страницам. Протокол осмотра места происшествия. заключение судмедэксперта… несколько фотографий… показания дружинников… протоколы допросов Опарина. помятый листок из тетради в клетку с какими-то вычислениями…

— Эта бумаженция найдена на месте происшествия, — как бы невзначай заметил Ломазов.

— Может, совпадение?

— Исключено! — отрезал начальник управления. — Почерковеды определили, что запись сделана Давыдовым. Жаль, не удалось обнаружить пригодных для идентификации пальцевых отпечатков.

— Интересно, — протянул Андрей, пытаясь сфокусировать внимание на странном наборе цифр:

25 т —216

4×3+4×2=1296

11

Перевернув листок, капитан увидел написанное карандашом число 20438.

— 25 т — надо полагать, двадцать пять тысяч, — скоропалительно изрек Андрей, чтобы хоть чем-то заполнить вакуум молчания.

— Или двадцать пять трудодней; двадцать пятый том, двести шестнадцатая страница. — Лицо Ломазова сохраняло серьезность. — А если погадать на кофейной гуще…

«Ерунда какая-то», — подумал капитан.

— Вот и Гончаренко, наверно, считает, что у меня начали проявляться симптомы старческого маразма, — уголками рта улыбнулся полковник.

Кондрашов вспыхнул до корней волос. Старый, мудрый, многоопытный шеф. Видит насквозь, как на рентгене. Пытаясь выйти из неловкого положения, Андрей решил контратаковать.

— Ким Игнатьевич, вы думаете, эти записи имеют отношение к происшедшему?

— Ну, парень! — театрально всплеснул руками Ломазов. — И это — профессиональный розыскник, чей хваленый нюх давно сделался в управлении притчей во языцех. Да-а, совсем обленился народ!..

Ломазов поднялся из-за стола, медленно прошелся по кабинету, посмотрел на капитана и уже обыденным тоном произнес:

— Уверенность в собственной непогрешимости — опасное заблуждение. Гончаренко тщательно разрабатывал только одну версию, лежавшую на поверхности: попытка ограбления, приведшая к непреднамеренному убийству. А как быть с этой бумажкой? Не вписывается она в выстроенную следователем схему. Что, черт возьми, означает сия запись?

Остановившись у окна, полковник зачем-то подергал занавеску и негромко добавил:

— Хотя, вполне возможно, вся эта история действительно выеденного яйца не стоит.

Андрею пришло в голову, что шеф никогда сам себе не противоречит, поэтому на всякий случай он уточнил:

— Так что будем делать, товарищ полковник?

— Работать! — подвел черту начальник управления.

ВТОРНИК, ИЮЛЯ

Полученное задание на первый взгляд показалось Кондрашову бесперспективным. В самом деле, Опарина задержали на месте преступления, что называется, с поличным. Сопротивление, оказанное им дружинникам, также свидетельствует, мягко говоря, не в его пользу. Листок с записями? Так потерпевший по роду своей деятельности всю жизнь был связан с цифрами; мало ли что могут означать какие-то вычисления. Да и как на них построишь альтернативную версию вопреки очевидным фактам?

Помимо всего прочего, предстоящий разговор с начальником следственного отдела Гончаренко (а Олег Сергеевич должен был подойти с минуты на минуту) ставил капитана в затруднительное положение. Давнишнее соперничество между следствием и розыском в данном случае приобретало особую эмоциональную окраску. В негативной реакции майора Андрей не сомневался: перепроверяют — значит допускают возможность брака в работе, а это больно бьет по самолюбию. Тут и начинающий сотрудник будет из кожи лезть, только бы доказать свою правоту. Чего же ждать от начальника следственного отдела с его отнюдь не ангельским характером?

Расхожее утверждение, что приказы не обсуждают, а выполняют, служило Андрею слабым утешением…

Майор Гончаренко появился в кабинете ровно в девять часов. Завидя Кондрашова, он вместо приветствия недовольно буркнул:

— Ну и парилка! С утра печет.

— Лучше плавиться под солнцем, чем греться на костре, — усмехнулся капитан.

Гончаренко подозрительно прищурился, ища в остроте «второе дно».

— Все шутишь, инквизитор? Получил у шефа индульгенцию и потираешь руки?

Андрей положил руки на стол ладонями вверх, — дескать, ошибаетесь, товарищ майор, и безмятежно спросил:

— А что, пора отпускать грехи?

Гончаренко передернул плечами и желчно процедил сквозь зубы:

— Слушай, острослов, если вам тут делать нечего, кроме разбора дурацких жалоб, то у меня работы — во!

Он провел ребром ладони по горлу, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и удобно устроился в кресле, вытянув вперед длинные ноги в импортных кроссовках, что не очень-то согласовывалось с прозрачным намеком па жуткую занятость.

— Опарина привезут к половине десятого, — примирительно сказал Андрей, доставая из сейфа папку. — В нашем распоряжении — около тридцати минут, а у меня накопились вопросы.

— Ну, это же надо! — не унимался Гончаренко. — Грамотный правонарушитель пошел, с литературным уклоном. На содержание они жалуются! Чего доброго, скоро будем писать объяснительные, почему в камерах нет кондиционеров, цветных телевизоров и видеомагнитофонов.

— Олег, дело вовсе не в жалобах.

— А в чем?

Кондрашов помедлил с ответом и после короткого раздумья произнес:

— В установлении истины.

Гончаренко пытливо посмотрел на капитана. В течение нескольких секунд никто не проронил ни слова. Наконец майор настороженно спросил:

— Вскрылись новые обстоятельства?

— Пока, к сожалению, нет, — покачал головой Андрей.

— Почему «к сожалению»? — встрепенулся Гончаренко, со злостью рубанув ладонью воздух. — Как прикажешь тебя понимать?

— Олег, от ошибки ведь никто не застрахован, — сдержанно заметил Кондрашов. — Даже Госстрах не дает на этот счет никаких гарантий. Разве тебе никогда не случалось совершить ошибку?

— Свои философствования попридержи для дам или нашего уважаемого шефа, — съязвил Гончаренко. — А что касается ошибок… В отделе кадров — мой послужной список. Можешь полюбопытствовать. ...