Куинн Фосетт Братство страха

Достопочтенная Джин Конан Дойл впервые дала разрешение на публикацию серии романов, составляющих продолжение Холмсианы, созданной ее знаменитым предком. Героем произведений является Майкрофт Холмс, старший брат Шерлока Холмса. Эти захватывающие приключения доставят удовольствие и знатокам жанра, и читателям, впервые открывающим для себя мир классического детектива.

Майкрофт Холмс, о котором великий сыщик-консультант Шерлок говорил как о человеке, в еще большой степени, нежели он сам, одаренном наблюдательностью и способностью к дедуктивному мышлению, появляется на страницах лишь четырех рассказов о Шерлоке Холмсе. Нам известны только отдельные детали его жизни. Впрочем, их вполне достаточно, чтобы пробудить любопытство читателя. Справедливы ли слова о том, что Майкрофт порой играет главенствующую роль в британском правительстве? Ведь он крайне редко уходит от своего дома на Пэлл Мэлл дальше чем через дорогу, — в уютный клуб «Диоген».

В романе «Братство страха» с жизни Майкрофта Холмса и его неведомых прежде сотрудников впервые снимается завеса. Появляются слуга Холмса, отставной военный, который, видимо, был в прошлом шпионом, актер Саттон, чье умение безупречно изображать Майкрофта оказывается жизненно необходимым для последнего, и молодой Гатри, новый секретарь Майкрофта, который помимо важной роли в романе выполняет обязанности летописца, отведенные Конан Дойлом доктору Уотсону. Прекрасное образование Гатри не подготовило его ни к тому, чтобы окунуться в мир международной политики, где идет борьба без всяких правил, ни к встрече с красивой и хитрой мисс Гэтспи — воровкой, шпионкой и убийцей, но он успешно преодолевает все встречающиеся на пути трудности.

Действие романа насыщено удавшимися и неудавшимися убийствами, похищениями и диверсиями, в нем действует множество тайных агентов, работающих на двоих и троих хозяев, строят свои козни анархисты, и все это написано в прекрасном стиле Артура Конан Дойла.

Куинн Фосетт занимал видное положение в судебном ведомстве. Много путешествовал по свету. Он рыцарь Шотландского ордена Тамплиеров. Всю жизнь, сколько он себя помнит, Фосетт увлекается произведениями о Шерлоке Холмсе и считает великой честью с любезного разрешения достопочтенной Джин Конан Дойл продолжить летопись братьев Холмс.

Образ Майкрофта Холмса используется автором с любезного разрешения достопочтенной Джин Конан Дойл.

Глава 1

В июне 1887 года я поступил на службу к самому замечательному человеку, которого мне когда-либо посчастливилось знать, — Майкрофту Холмсу. Своими достоинствами этот джентльмен превосходил всех людей, с которыми мне приходилось ранее встречаться. Он обладал исключительным интеллектом, сверхъестественной проницательностью и чувствительным характером. Это сочетание качеств вынуждало его к образу жизни, который для большинства оказался бы непосильным, но как нельзя больше устраивал мистера Холмса, который как раз в это время собирался отметить свой сорок четвертый день рождения. Это был высокий, грузный человек с крупной продолговатой головой. На его лице выделялись густые брови, орлиный нос и глубоко посаженные серые глаза. Вероятно, путем долгой тренировки он научился скрывать свои чувства, но его губы иногда против воли белели от сдерживаемого гнева, да порой он в раздумье крутил в пальцах цепочку от часов. Хотя в то время он вел малоподвижный и крайне однообразный образ жизни, почти не отступая от раз и навсегда принятых обычаев, из записей в его дневниках можно сделать косвенный вывод о том, что он провел весьма бурную и полную всяческих опасностей молодость. Сам мистер Холмс признавал, что в юные годы ему несколько раз доводилось попадать в неприятные переделки; я же предполагал, что именно от них у него остались жестокость в характере и рубцы на теле. На шее сзади из-под воротничка выглядывал застарелый шрам, но мне так и не довелось узнать ни его происхождение, ни насколько серьезной была эта давняя рана.

Майкрофт Холмс жил на Пэлл Мэлл, почти напротив своего клуба. Он занимал во втором этаже квартиру, состоявшую из гостиной, кабинета, спальни, столовой, кухни, ванной и комнаты для слуги. Обстановку в основном составляла антикварная мебель, относившаяся ко времени Стюартов, хотя несколько предметов и выпадали из общего стиля: например, секретер в его гостиной был сделан во Франции во времена Наполеона. Майкрофт Холмс утверждай, что он достался ему от бабушки-француженки. Везде были великолепные турецкие ковры, но один из них, похоже, стоил больше, чем все остальные вместе взятые. Вся квартира была уставлена старинными медными восточными сосудами; мистер Холмс по большей части использовал их для выращивания экзотических растений. Но его интерес к садоводству не исчерпывался красотой цветов. Он чрезвычайно интересовался ядами и наркотиками; в его домашней плантации были смертельно опасные цветы, к которым он никому не разрешал прикасаться. Комнаты, хотя ежедневно в них делали уборку, постоянно были захламлены, так как Майкрофту Холмсу хотелось иметь под рукой все, что ему может понадобиться в следующий момент. Нигде не видно было ни картин, ни гравюр, зато в гостиной и столовой висела дюжина взятых в рамки карт Индии, России и Китая — несомненно, наследство его предыдущих мест службы. Две из карт были порваны, а на одной, почти посредине, темнело подозрительное пятно. По словам мистера Холмса, это было всего-навсего виски. В холле, подле лестницы, стояли четыре больших медных урны; вокруг их горловин змеились надписи арабской вязью. Мистер Холмс объяснил мне, что это просто тексты из священных писаний и, вопреки моим первоначальным предположениям, не содержат ничего зловещего.

Я оказался личным секретарем Майкрофта Холмса сразу же, как только прибыл в Лондон из Стирлинга; там я служил секретарем у мистера К. Т. Ж. Эндрюса-Ниммо, который взял меня на службу сразу же после окончания школы благодаря моим способностям к языкам. Именно мистер Эндрюс-Ниммо обратил на меня внимание мистера Холмса и дал мне прекрасные рекомендации, за что я всю жизнь буду ему благодарен.

Кстати, мое имя Патерсон Эрскин Гатри. Мой отец, мелкий штабной офицер, умер в Крыму во время войны от какой-то болезни. К началу описываемых событий мне было двадцать девять лет, практически еще в колыбели я был помолвлен с Элизабет Ридейл, и поэтому доставленное мне послание от мистера Холмса вселило надежду и в мою мать, и в мать моей невесты. Во мне нет ничего примечательного, не считая, может быть, того, что правый глаз у меня зеленый, а левый голубой, да к тому же я левша.

С первых же дней, проведенных на службе у мистера Холмса, я привык подниматься в шесть часов, чтобы, наскоро перекусив, быть готовым в семь утра приступить к своим обязанностям: разбирать и переписывать заметки, которые он сделал минувшей ночью. Сам мистер Холмс редко поднимался раньше девяти и не любил, чтобы в это время бумаги загромождали письменный стол и мешали сосредоточиться на изучении и анализе информации, которая поступала к нему из множества источников. Именно такова была работа, которую он делал для правительства Ее Величества.

Но однажды в середине октября, явившись на службу теплым утром, во вторник, который ничем не отличался от других будних дней, я обнаружил, что Холмс не только уже поднялся, но полностью одет — во фраке, черном жилете и темных полосатых брюках, он сидит за столом, а перед ним завтрак: яичница, холодная говядина и горячие булочки.

— Заходите, Гатри, — кратко приветствовал он меня, подняв взгляд от еды.

Не ожидая увидеть своего патрона в столь ранний час, я, удивленный, поклонился.

— Доброе утро, сэр. Надеюсь, все в порядке?

— Да, я здоров, но со мной не все в порядке. Ваша записная книжка при вас? — спросил он без перехода.

— Конечно, сэр, — ответил я, указывая на кожаный портфель, который всегда носил с собой. — И карандаши заточены, как обычно.

— Я мог бы и не спрашивать об этом, — сказал Майкрофт Холмс и указал на стол. — Не желаете чашку чаю? Тьерс! — чуть повысил он голос, обращаясь к своему безупречному слуге. Он служил когда-то в том же правительственном учреждении, где Холмс начинал свою карьеру, и вот уже более восьми лет находился на службе у Майкрофта Холмса.

— Чаю для Гатри, и покрепче, — приказал Холмс, когда Тьерс появился в дверях. — И, пожалуй, пару горячих лепешек с густой сметаной.

— Сэр, я предпочел бы просто чашку крепкого чая: я уже поел, — возразил я, надеясь, что не оскорбил отказом ни мистера Холмса, ни Тьерса.

— Как будет угодно Гатри, — сказал Холмс, разрешив мои сомнения. Затем он на мгновение задержал взгляд на слуге. — Сейчас трудное время, но я надеюсь, что вы будете продолжать записи в своем дневнике, Тьерс. При таком неопределенном положении ваши впечатления могут оказаться очень ценными. Нет ничего более точного, чем первое, наиболее острое впечатление.

— Да, мы поняли это в Каире. Конечно, сэр, я буду продолжать свой дневник. — Тьерс склонил седую голову, напоминавшую по цвету барсучью шерсть, и вышел.

Я подошел к письменному столу мистера Холмса и просмотрел заметки, сделанные им прошлой ночью. Их было значительно меньше, чем обычно, и это меня удивило. В то же время его активность в утренние часы, не свойственная ему, указала на то, что произошло что-то экстраординарное.

— Вы получили какие-то новости, сэр? Может быть, были преданы огласке сведения о Соглашении? Или серьезно продвинулись баварские переговоры? — спросил я.

В тот же момент в моих руках оказалось письмо загадочного содержания.

«Мистер Холмс, — говорилось в нем. — Надеюсь, что вы простите мою назойливость, но я должен просить Вас просмотреть документы, которые прилагаются к письму. Сообщить Вам, как они попали ко мне, значило бы подвергнуть Вашу жизнь неминуемой опасности. Мне же остается лишь рассчитывать на то, что я не делаю ошибки, обратившись к Вам. Если эти страшные люди смогут беспрепятственно продолжать свою деятельность, то не избежать катастрофы. Когда я пытаюсь решить, у кого хватит ума успешно противостоять им, то могу припомнить лишь несколько человек. Вы относитесь к их числу. Достаточно сказать, что моя жизнь зависит от того, узнают ли авторы присланных мною документов о моем поступке. Другими словами, я вверяю Вам свою жизнь. Надеюсь, вы оправдаете мое доверие, я же, со своей стороны, снова свяжусь с вами, когда узнаю что-либо еще».

Внизу стояла подпись: «Ваш друг».

— Вы, наверно, заметили, что автор пытался изменить свой почерк, правда, без особого успеха, так как письмо было написано наспех, — сухо заметил мой патрон, не отвлекаясь от завтрака. — И, конечно, вы тоже не сомневаетесь, что писала женщина.

— Женщина? — воскликнул я. — Но почему? Я вижу признаки, по которым вы поняли, что почерк изменен, но как вы можете определить пол?

Майкрофт Холмс вздохнул, отрезал себе тонкий ломтик говядины, положил сверху кусок яичницы и внимательно посмотрел, как желток растекается по розовому мясу.

— Дело не в самом письме, из него можно сделать вывод лишь о европейском образовании корреспондента, полученном скорее в Швейцарии, чем во Франции, — бумага голландская, это видно по водяным знакам. Нет, Гатри, все дело в стиле. Хотя автор и говорит о себе в мужском роде, но обращается ко мне по-женски. Это могла написать только женщина.

— Или впавший в отчаяние от страха и беспомощности молодой человек, — предположил я. Затем я взглянул на текст, следовавший за подписью, и нахмурился. — Будь я проклят! Это шифровка!

— Вне всякого сомнения. Именно поэтому письмо и послали мне. Шифр к тому же на немецком языке, что, по крайней мере, связано с содержанием письма. Ну ладно. Наверно, мне понадобится все утро, чтобы расшифровать это.

В его словах не было ни грана хвастовства. Известно, что для разгадки шифра требуется целая прорва специалистов, которые тратят на это несколько дней. Но навык мистера Холмса в искусстве дешифрования мог поразить любого, хотя сам он постоянно раздражался собственной медлительностью.

В этот момент в комнату вошел Тьерс с подносом, на котором стоял дымящийся чайник и единственная чашка.

— Отлично, Тьерс. Вы не понадобитесь мне в течение ближайших двух часов. Можете пока навестить вашу матушку. Если вы немного задержитесь, это не доставит мне больших неудобств.

— Благодарю вас, сэр, вы очень добры, — ответил Тьерс, поставив чайник и чашку на стол, и коротко поклонился. — Я вернусь так скоро, как смогу, — и он удалился, не сказав ни слова больше.

— Несчастный, — сказал Холмс, кивнув в сторону двери, за которой скрылся Тьерс.

— Почему? — спросил я. За те восемь месяцев, которые я проработал у Майкрофта Холмса, я не слышал от него вообще никаких замечаний, касавшихся Тьерса, тем более высказанных с такой печальной интонацией.

Майкрофт Холмс поднял руку с длинными узловатыми пальцами.

— Его мать умирает, а у него нет возможности уделять ей достаточно времени.

Я сразу понял его.

— И вы дали ему два часа, чтобы он навестил мать, — сказал я. Подойдя к столу, я остановился рядом, не решаясь сесть, так как не привык к фамильярным отношениям с моими работодателями.

— Вы же не собираетесь пить чай стоя, мой мальчик? Сделайте милость, сядьте, — он указал мне на стул, стоявший напротив, и заговорил, лишь когда я повиновался. — Да, очень грустная ситуация. Я хотел бы дать ему больше времени для свидания с матерью, но положение сейчас очень серьезно. Боюсь, из письма, которое вы только что прочли, со всей очевидностью следует, что я сам скоро буду нуждаться в его помощи.

— Но почему вы говорите о серьезном положении? — спросил я, наливая чай через ситечко, которое Тьерс положил рядом с ложкой. Налив чай, я поставил чайник на место, приподнял крышку и положил ситечко внутрь. — Конечно, тон письма очень тревожный, но не может ли быть…

Холмс покачал головой.

— Хотелось бы так думать, Гатри. Но то немногое, что пока удалось разобрать, порождает во мне самые дурные предчувствия. Я уже немного посидел над этим шифром и боюсь, что обычные приемы здесь не годятся. А это значит, что мы имеем дело с людьми очень хитрыми и обладающими опасными знаниями. — Он водрузил на ломтик мяса еще один желток, положил в рот и принялся медленно жевать.

— Что вы имеете в виду, говоря об опасных знаниях? — Слова, которые употреблял мистер Холмс, заинтриговали меня: на моей памяти он еще не допускал оговорок.

— Знания, не относящиеся к кругу обычных человеческих интересов. Выходящие за пределы классической науки. Конечно, вы можете считать, что это приманка для дураков, и в значительной степени окажетесь правы: простаков часто ловят на аромат благовоний и пламя свечи. Но некоторым удается найти в этой сфере особые сведения, знание, придающее его обладателю огромную мощь. Люди, составившие зашифрованные документы, обладают большим мастерством. Я считаю так потому, что их немецкий шифр имеет древнееврейскую основу. Это «Каббала», — он поднял на меня взгляд, чтобы понять, знакомо ли мне это слово. Да, я слышал его, и только. — Именно отсюда следует, что их можно считать обладателями опасных знаний. Каждое из качеств авторов документов опасно само по себе, но объединенные, они представляют собой гораздо большее, чем сумма частей.

Я коротко рассмеялся, желая, чтобы в смехе не было слышно волнения: я не хотел верить в то, что услышал. В наше время человек, наделенный таким могучим интеллектом, как Майкрофт Холмс, не должен быть столь легковерен, чтобы придавать значение оккультизму.

— Вы, конечно же, не предполагаете, что древние суеверия имеют под собой какую-то реальную почву…

— То, что вы назвали древними суевериями, дает знания, которыми могли овладеть очень немногие. А те, кому это удавалось, как правило, платили очень высокую цену за свои познания. — Он подлил в чай молока и задумчиво размешал его. — Тайные общества и оккультные кружки Европы не так уж часто оказывались вовлеченными в политику. Но существует некое Братство, получившее печальную известность непрерывным противостоянием законным правителям на всем континенте.

— То, что вы говорите, звучит весьма зловеще, — заметил я, когда мистер Холмс прервал свое объяснение и с отсутствующим видом уставился на жидкость в своей чашке.

— Хорошо, если это так, — сказал он, резко подняв голову. — Не хотелось бы, чтобы вы предположили, будто мы имеем дело с доверчивыми мечтателями или нерасчетливыми безумцами. Это, несомненно, умные и безжалостные враги. Недооценивать их очень опасно. — Он быстро закончил завтрак, а я допил чай.

Пока мы молчали, я мысленно спрашивал себя, что это за люди, о которых он говорит, и каких действий он ожидает от них. Когда тарелка опустела, Майкрофт Холмс отложил салфетку и отодвинулся от стола. Почти все стены его квартиры занимали книжные полки. Поднявшись, он быстро подошел к самой длинной из них и достал большой старый том в кожаном переплете с бурыми пятнами на страницах и стершимся золотом обрезов. Подав мне книгу, он сказал:

— Вот. Прочтите это. До полудня. Когда закончите, мы продолжим разговор.

Взяв в руки книгу, я заметил, что она написана по-немецки. «Изучение сил невидимого мира», — перевел я заглавие и грустно посмотрел на груду заметок, ожидавших, когда же я приведу их в порядок. Я мог вполне прилично читать и писать на этом языке, но не владел им совершенно свободно; эзотерической терминологии я вообще почти не знал. Конечно, я был не в состоянии быстро пробежать весь текст, да еще выполнить свои ежедневные обязанности по разборке записей — и все это за отведенное мне время.

Взвесив книгу в руке, я попытался придумать, как дать понять мистеру Холмсу, насколько затруднительным оказалось мое положение. Но тот угадал мои мысли и нетерпеливо взмахнул рукой.

— Гатри, вы можете сделать ваши записи позднее. Это куда важнее, и начать работу нужно немедленно. — Он взял чашку и блюдце и, держа их в руках, принялся расхаживать по комнате. — Но главное, как мне кажется, это письмо. Я беспокоюсь о несчастном, вернее, несчастной, приславшей мне предупреждение.

— Вы имеете в виду человека, подписавшегося «ваш друг»? — спросил я.

— Да. Поскольку, если она выступает против Братства, а я опасаюсь, что так и есть, она может лишиться жизни еще до захода солнца. Она наверняка знает, что с каждым часом грозящая ей опасность увеличивается. Если она еще жива, а это кажется мне вполне возможным, она все равно беззащитна против любого действия, которое может быть предпринято против нее. — Хмурое выражение лица гораздо больше выдавало его беспокойство, чем интонации голоса. — Если они узнают, что она предала их, то ей придется расплатиться за смелость самой высокой ценой.

— Сэр, но ведь не может быть, чтобы все было так опасно! — воскликнул я. За семь месяцев, которые я провел на службе у Майкрофта Холмса, я и представить был не в состоянии, что он может преувеличить какую-нибудь опасность.

— На самом деле все может быть куда хуже. Говорят, что на переговорах в Баварии намечаются серьезные трудности. — Он кашлянул, показав этим, что недоволен сложившимся положением.

— Но ведь между этими двумя вещами вряд ли может быть какая-нибудь связь, — возразил я и кинулся защищать свою теорию. — Если эти шифры основаны на немецком языке, то разве не более вероятно, что это провокация России, Франции или Турции, чем работа самих немцев?

— Возможно, но я сомневаюсь в этом. Разобравшись в шифре, я буду знать больше, — спокойно сказал он и, склонившись к столу, небрежно кинул салфетку на тарелку, испачкав край алого полотна остатками мясного сока. — Если я вам понадоблюсь, вы найдете меня в кабинете.

— Думаю, что справлюсь, — почтительно ответил я и быстро вскочил из-за стола, протянув руку к недопитой чашке с чаем.

— Вам, пожалуй, сегодня утром потребуется еще чай, — предположил Майкрофт Холмс. — Когда закончите, приходите в кабинет. Я угощу вас бренди.

— Бренди? — переспросил я, отшатнувшись. Мой хозяин еще ни разу не высказывал предположения о том, что я в рабочее время поддерживаю свои силы алкоголем.

— Оно вам может понадобиться, когда вы ознакомитесь с книгой, — загадочно ответил Холмс.

Из дневника Филипа Тьерса

Матери сегодня стало гораздо хуже. У нее постоянная слабость. Доктор Дж. дал мне понять, что ей осталось не так уж много дней пребывать в ясном рассудке, и советовал проводить с ней как можно больше времени.

Сегодня днем М. X. расспросил о состоянии здоровья моей матери. Я сообщил ему, что д-р Дж. считает, что ее состояние вызвано общей слабостью здоровья, связанной с преклонным возрастом и превратностями прожитой жизни. М. X., кажется, не был удовлетворен этим ответом и спросил, не было ли у нее до болезни беспричинных приступов тревоги и не издавала ли ее одежда или постельное белье запаха карболки. Я не имел ни малейшего представления о состоянии ее постели и одежды, но заметил, что она очень много волновалась и переживала, прежде чем перенесла удар и попала в лечебницу. Мой ответ вызвал у М. X. глубокую озабоченность, и он посоветовал мне как можно скорее осмотреть одежду матери и узнать, не осталось ли на ней этого специфического запаха. Он не пожелал объяснить мне, зачем это нужно, пока не узнает об одежде все.

М. X. собирается вскоре послать Г. с поручением на континент. Надеюсь, что Г. уже готов к работе.

Глава 2

В течение следующих четырех часов я читал «Изучение сил невидимого мира». Мои ощущения колебались между прямой насмешкой и глубоким отвращением к прочитанному. Автор заявлял, что издревле известны способы увеличить мощь человека, и были описаны ритуалы, служившие этой цели. Они были настолько богохульны и непристойны, что, казалось, мои глаза могут оказаться оскверненными из-за того, что видят столь мерзкие слова. Цели этих отвратительных обрядов были не менее мерзки: свергать правителей великих наций во всем мире и склонять страны к анархии или даже к чему-то худшему. Я никогда еще не испытывал ни к чему такого отвращения, как к этой чудовищной книге. То, что современных разумных людей можно совратить в эту веру, вовлечь в описанные в книге обряды, было ужасно; а то, что кое-кто соглашался исполнять эти обряды, было невероятно отвратительно.

Когда я, закончив чтение, поднялся со стула, стоявшего перед высоким секретером, то был потрясен до глубины души. Ни в одной из древних шотландских легенд, которые любила пересказывать мне бабушка, не встречалось примеров такого изощренного злонравия и разврата. Но ведь те старинные сказки предназначались для того, чтобы пугать детей, а основой для этих описаний служили действительно происходившие события. Я подошел к двери кабинета моего патрона и постучал.

Майкрофт Холмс уже поджидал меня с большой рюмкой бренди в руке. Протянув ее мне, он подождал, пока я отпил большой глоток.

— Не слишком приятное чтение, правда, Гатри?

— Вы слишком мягко сказали, сэр. Это отвратительно! — я протянул ему книгу. — Если есть люди, которые руководствуются этим в жизни, то мне понятно, почему вы так обеспокоены судьбой любого, кто попытается преградить им путь.

Я был рад, что он забрал у меня книгу; мне показалось, что я освободился от гораздо большей тяжести, чем вес этого тома. Когда я отпил еще немного бренди, по телу разлилась теплота, но ощущение, которое я испытал, было похоже не столько на бодрящее действие алкоголя, сколько на ожог от спирта, которым промывают рану.

— Это только начало, — медленно проговорил мистер Холмс. — Вам придется узнать гораздо больше, прежде чем вы окажетесь достаточно подготовлены для встречи с этими людьми, а также с теми, кто становится жертвами их обмана.

Я рассмеялся: после чтения мои чувства были еще несколько расстроены.

— Обман — слишком мягкое слово. Исходя из того, что я прочел, думаю, эти люди способны на невероятную жестокость, чтобы заставить других служить себе. Эта грязь… — я не мог подобрать другого слова, чтобы выразить крайнюю степень осуждения.

— Именно так, — согласился Майкрофт Холмс. — Но вы не могли не заметить, что они обладают большим опытом по части подкупа тех, кто клюет на их посулы власти.

Я не мог полностью согласиться с ним.

— Эти люди должны быть слишком легковерными, если они ожидают от этих обещаний каких-то результатов.

— Возможно, они идеалисты, или имеют навязчивые идеи, или сумасшедшие, а возможно, стремятся стать частью чего-то большего, чем они сами, — добавил Майкрофт Холмс. Он взялся обеими руками за лацканы своего фрака и сказал:

— Я хотел бы, чтобы вы сегодня, немного позже, вышли по одному моему поручению. Полагаю, вам нужно будет загримироваться.

— Конечно, сэр, — ответил я. За прошедшие месяцы мне уже приходилось выполнять множество таких поручений Майкрофта Холмса. В первый раз я был удивлен, но теперь воспринимал эти поручения так спокойно, как будто они относились к кому-то другому. Если же говорить совсем честно, я радовался им, так как они давали возможность отвлечься от ежедневной рутины.

— Как я должен буду выглядеть?

— Постарайтесь выглядеть так, словно служили в армии, лучше — где-то за границей. Будет кстати произвести впечатление, будто вы слегка помешаны, вернее близки к тому, чтобы шагнуть за пределы возможностей вашего рассудка. — Рассуждая, он загибал пальцы. — Прикройте один глаз повязкой. Совершенно не нужно, чтобы кто-нибудь заметил, что у вас разные глаза.

— Если вы на этом настаиваете, — сказал я. Я терпеть не мог носить на глазу повязку, так как это резко ограничивало сектор наблюдения за окружающим миром.

— К сожалению, мой мальчик, я настаиваю. Люди, за которыми вам предстоит наблюдать, очень опасны. Одежду, которая может вам пригодиться, вы найдете в чулане, рядом с буфетной. Подберите также пальто и брюки, чтобы они были вам заметно велики; тогда со стороны будет казаться, будто вы недавно сильно похудели. Это позволит вам быть неблагодарным и проявлять иные дурные качества, не вызывая подозрений. — На лице Майкрофта Холмса застыло отсутствующее выражение, что свидетельствовало о лихорадочной работе мысли. — И вот еще: испачкайте руки, а потом небрежно вымойте их.

— А это еще зачем? — в легкой растерянности спросил я.

— Потому что вы должны казаться человеком, желающим предпринять сомнительные действия, которые помогут ему восстановить утерянное положение. Вам следует дать понять окружающим, что вы были доверенным лицом некоего богатого промышленника, а тот незаконно уволил вас по навету ревнивых коллег. Или придумайте какую-нибудь еще историю о несправедливости. Пусть они предполагают, что вас отправили со срочным поручением в какой-то отдаленный город в Азии или Египте, а возвращаться оттуда в Англию вам пришлось за свой счет, хотя денег у вас не было. — Он мрачно улыбнулся. — И пожалуй, вам не повредит, если вы между делом бросите, что, принимая решения, следовали указаниям звезд.

— Но я почти ничего не знаю об этом, — горячо возразил я. Это было совершенной правдой; к тому же весь мой опыт и образование восставали против астрологических изысканий.

— К тому времени, когда вы закончите ланч, я приготовлю кое-какие заметки. Хорошенько запомните их содержание, и вы сможете обосновать причины своих действий. — Он постоял минуту посреди кабинета, покачиваясь с носков на пятки. — А теперь оставьте меня наедине с этими шифрами. Я разобрался с одним, но второй более сложен.

Я немедленно ретировался и отправился переписывать заметки, сделанные мистером Холмсом предыдущей ночью. Я ежедневно занимался этим, но сегодня мое внимание то и дело отвлекалось от привычного занятия: я пытался представить, что же являет собой предприятие, в которое я оказался вовлечен.

Вскоре вернулся Тьерс и приготовил в гостиной легкий полдник из холодного ростбифа и корнуэльской похлебки. На его лице застыло мрачное выражение, двигался он скованно. Когда он раскладывал на столе серебряные приборы, я, к своему удивлению, заметил, что его руки дрожали. Когда Тьерс подал мне свежезаваренный чай, я осведомился о здоровье его матери и заметил, что он вздрогнул.

— Она угасает, мистер Гатри. — У него перехватило горло, но он справился с собой. — Говорят, ей долго не протянуть, несмотря на все, что для нее делают. Спасибо за заботу.

— Вам удается ежедневно проводить с ней какое-то время? — спросил я, наливая себе чай.

— Я провожу с ней все свое свободное время, — чуть слышно ответил он, словно надеялся, что тишина поможет продлить дни его матери. — Когда конец уже так близок… Мистер Холмс очень великодушен. Он знает, что это долго не протянется.

— Э-э… — Я пытался найти наиболее тактичные слова, но в это время Тьерс сам ответил на мой невысказанный вопрос.

— Я говорил с ее врачом не больше часа тому назад. Он сказал, что она проживет самое большее восемь-десять дней.

— Мне очень жаль, Тьерс. Остается надеяться лишь на то, что она избавится от земных страданий. — Я не мог найти слов, которые дали бы истинное утешение в этот момент, и говорил фразы, предписанные обычаем.

— Аминь, мистер Гатри, — заключил Тьерс и оставил меня наедине с чаем.

Я почти закончил работу с записками Майкрофта Холмса, когда он собственной персоной явился в гостиную и позвал Тьерса, чтобы тот подал ему еду. Усаживаясь за стол, он окинул беглым взглядом вошедшего слугу.

— Жаль, что вашей матери приходится принимать лауданум.

— Спасибо, сэр. Благодаря этому она спит, — сказал Тьерс, нимало не удивившись сказанному.

Но я еще не привык в полной мере к способностям моего патрона и, как только Тьерс вышел из комнаты, довольно резко спросил:

— Откуда вы узнали о лаудануме?

Холмс взглянул на меня с легким нетерпением.

— Неужели вы не заметили у него в кармане ложку, обернутую в промасленную салфетку?

— Нет, — признался я. — Но почему я должен был обратить на нее внимание? И какое отношение она может иметь к лаудануму?

— Тьерс — очень осторожный и методичный человек, если он порой ошибается, то из-за перестраховки. Он никогда не оставит ложку, в которой содержался опасный препарат, но аккуратно заберет ее с собой. О чем должен думать такой предусмотрительный человек, с тех пор как его мать узнала, что скоро умрет? — Он махнул рукой, обрывая разговор, и мрачно добавил: — Должен сказать вам, что опиаты — ужасная вещь. Когда я был совсем молодым, моя собственная мать пыталась преодолеть свои несчастья с помощью этого проклятого зелья, а потом оно продолжило свою разрушительную работу в моем младшем брате. — Холмс потряс головой и резко сменил тему. — Похоже, что мне в конце концов удалось разгадать второй шифр. — Бросив на стол небольшой бювар, он оперся на него локтем и принялся крутить в пальцах цепочку от часов. — Это было чертовски ловко сделано, и мне пришлось очень тщательно подбирать слова. Автор документа — человек больших и недобрых знаний. Помяните мое слово: обнаружить его будет все равно что заглянуть в преисподнюю.

Этот стиль был настолько необычен для Майкрофта Холмса, что я был обескуражен. Мне было трудно задать ему вопрос в том же духе. Наконец я решил ограничиться простейшими словами:

— Почему вы так сказали?

— Совершенно ясно, что составитель этих документов, кем бы он ни был, собирает наиболее предосудительные в человеческой культуре знания, для того чтобы использовать их в самых недостойных целях, — он произнес эти слова не повышая голоса, но его серые глаза сверкнули стальным блеском. — Нам придется соблюдать крайнюю осторожность во всех действиях, направленных против этого человека и его союзников. Один неверный шаг — и, возможно, нам обоим придется расплатиться чем-то значительно более дорогим, чем наши жизни. — При этих словах он обхватил ладонью свою шею сзади и, как мне показалось, быстрым движением погладил шрам. Затем он дважды тряхнул головой, как будто отрешаясь от подспудных воспоминаний. — Вы будете вооружены, Гатри. Достаточно взять пистолет и нож.

— Я вам уже не раз говорил, мистер Холмс, что не люблю пистолеты. — Я знал, что спорить с ним бесполезно, но что поделать, мне действительно не хотелось иметь при себе огнестрельное оружие. Я считал, что одно лишь наличие пистолета может спровоцировать насилие по отношению к его владельцу.

— Гатри, в целом я согласен с вами. Но позвольте мне сегодня настоять: в кармане у вас должен лежать заряженный пистолет, а за голенищем спрятан нож. Мы разыскиваем не просто преступников, а людей с ужасными, подлыми намерениями, совершенно лишенных совести и подчиняющихся лишь собственным амбициям. Вам нужно быть готовым столкнуться с их худшими качествами, хотя я искренне надеюсь, что до этого не дойдет. Люди, с которыми вам предстоит иметь дело, будут ожидать встречи именно с таким проходимцем, какого вы должны изображать, и, конечно, запасутся кое-какими средствами защиты.

— Но ведь они наверняка не захотят привлекать к себе внимание, — сказал я, втайне надеясь на утвердительный ответ.

Холмс метнул в меня сердитый взгляд.

— Они будут изучать вас. Вы же не хотите, чтобы эти злодеи поняли, что вы чуждый им человек, ведь в таком случае они могут попытаться захватить вас. Гатри, чтобы избежать подобной неприятности, — он перегнулся через стол и взял меня за правую руку, — я приму меры предосторожности.

Прежде чем я смог возразить, он задрал кверху мой рукав, обнажив запястье. Я с удивлением увидел, что в его руке появился шприц, наполненный темно-зеленой жидкостью.

— Какого черта… — воскликнул было я, но Майкрофт Холмс уже успел ввести мне под кожу несколько капель содержимого шприца.

— Это имитация татуировки, но, в отличие от большинства известных способов, эту можно удалить только с помощью определенных химикатов, — пояснил он, продолжая тем временем разукрашивать мою кожу, поглядывая время от времени на шрам на своем правом запястье.

— Но что все это значит? — спросил я, вздрогнув, когда игла вновь ужалила меня.

— Метка Прислужника из Долины Царей, — ответил Холмс таким тоном, будто это должен был знать каждый школьник. — А больше вам знать не следует.

— Прислужник из Долины Царей, — повторил я. — Ну что ж.

— Если кто бы то ни было задаст вам вопрос о значении этой татуировки, — продолжал Холмс, нанося последние точки на изображение скарабея, не превышавшего размером запонку моего воротничка, — вы ни в коем случае не должны показать, что знаете хоть что-то еще.

— И это будет правдой, — напомнил я.

— Именно так. И при всем желании они не смогут выжать из вас большего. — Холмс отложил шприц. — Прошу простить меня за неприятные ощущения, которые я вам причиняю, но, уверяю вас, эта отметина сослужит такую службу, ради которой стоит перенести небольшие неудобства. — В его серых глазах вспыхнул мрачный огонек. — Они пожелают отомстить вам за дерзость, если поймут, что вы не тот, за кого выдаете себя. И скорее всего они постараются использовать вашу смерть как предостережение для любого другого, кто мог бы захотеть повторить вашу попытку. — Он откинулся на стуле, покачиваясь на его задних ножках. — Гатри, вам предстоит пройти над пропастью. Надеюсь, не нужно лишний раз подчеркивать, что я не хочу, чтобы вы рухнули в нее?

— Конечно, сэр, — ответил я. Сердцем я чувствовал, что последнюю сдержанную фразу он произнес от всей души.

Майкрофт Холмс перестал раскачиваться на стуле.

— Вы возвращаете меня к жизни, Гатри. Теперь перекусите, а я тем временем вкратце расскажу о том, что вам предстоит. На Браунлоу-стрит рядом с гостиницей Грэя есть еще одна гостиница со странным названием «Бильбоке». Она занимает одно из немногих зданий, уцелевших в том районе после пожара тысяча шестьсот шестьдесят шестого года. Я хочу, чтобы вы пошли туда, сняли самую дешевую комнату и принялись разыскивать солиситора,^[1] который не слишком придирчиво относился бы к личности клиента и происхождению своего гонорара. Сделайте так, чтобы там увидели вашу татуировку, но покажите ее как бы случайно. И, если удастся, упомяните о неблагоприятном расположении звезд; тогда шпионы тех людей, которых мы разыскиваем, поймут, что появился подходящий человек. А вам следует показать себя жадным и готовым на все.

Моя записная книжка лежала рядом с тарелкой. Я собирался во время еды записывать инструкции и надеялся, что они не смогут совсем лишить меня аппетита.

К двум часам пополудни я был готов, насколько это возможно без длительного вхождения в образ. Я выбрал себе костюм из тех, которые Майкрофт Холмс некогда получил из гардероба актера Эдмунда Саттона именно для таких случаев: слегка поношенное пальто, сшитое по недавней моде, которое мог бы носить старший клерк умеренно преуспевающего предприятия; жилет, на котором не хватало двух пуговиц, был мне явно велик; воротничок на сорочке был перелицован не слишком умелой рукой; торчавшие из рукавов истрепанные манжеты подчеркивали общий неопрятный вид. Неописуемые брюки были дюйма на три широки в талии. Добавьте к этому костюму пару башмаков, готовых в любой момент расстаться с подошвой, и вы увидите перед собой человека, который некогда обладал скромными средствами, но ныне переживает тяжелые времена.

— Отлично, мой мальчик, но вам обязательно нужна шляпа, по которой можно будет понять, что ее хозяин некогда был щеголем, но, увы, сохранил только смутные воспоминания о прежней роскоши. — Холмс невесело усмехнулся и выбрал на полке касторовую шляпу с загнутыми полями. Так же, как и пальто, она уже года три назад вышла из моды. Кроме того, он дал мне цепочку с брелоком, но без часов. — Так у вас будет возможность пожаловаться на то, что вам пришлось продать часы, чтобы заплатить за жилье. Имеет смысл сказать при случае, что вам пришлось проститься и с другими вещами.

— Понятно, — ответил я, закрепляя брелок на жилете.

— Теперь повязка. Решайте, какой глаз вам больше нравится прятать. И как следует запомните свой выбор. Если вы однажды закроете не тот глаз, вам трудно будет дать этому объяснение. — Холмс разразился сардоническим смехом. — Так, наденьте повязку… — Он посмотрел, как я прикрываю заплатой свой правый — зеленый — глаз, поскольку этот цвет более заметен, чем голубой — цвет левого глаза, а затем подал мне шляпу.

— Чрезвычайно угнетающий образ. Человек, дошедший почти до крайности. Еще вам нужно будет засунуть руки в мусорный ящик, чтобы грязь набилась под ногти и испачкала манжеты. А вот это завершит картину, — он вручил мне бутылку из мутного стекла.

Заинтригованный, я вынул пробку; в лицо мне ударил резкий запах алкоголя и лаванды.

— Мой дорогой Гатри, у нас нет ни времени, ни желания дать вам возможность обзавестись натуральным ароматом человека, который долго обходился без воды и мыла. Но мы можем наилучшим образом замаскировать этот недостаток вашего образа с помощью этого средства.

— Вы так считаете? — взволнованно спросил я, вздрогнув при мысли о том, что мне придется натереть лицо этим ужасным снадобьем.

— Да. А теперь слушайте внимательно. Вас зовут Август Джеффрис. Август и Гатри звучит довольно похоже, и вам нетрудно будет привыкнуть к этому имени. У вас осталось всего два фунта, и вы непрерывно жалуетесь на это. Говорите, что вам пришлось оставить жену и детей — называйте любой город и страну, которые зам придут на ум, — и что вы уже в отчаянии из-за того, что не знаете, каким образом доставить их в Лондон. Будьте осторожны: как следует запомните имена вашей несуществующей жены и детей, так как вас наверняка попытаются подловить на неточности. Если ошибетесь, мольбы о пощаде не помогут.

— Я буду очень осторожен. Чтобы не ошибиться, воспользуюсь именами детей моей сестры.

— Это не лучшее решение, — резко сказал Майкрофт Холмс. — Ведь таким образом вы можете навести их на след своих племянников. А в случае неудачи вы, конечно, не захотите, чтобы у этих людей была хоть какая-нибудь возможность причинить неприятности вашим близким.

Я отшатнулся.

— Вы хотите сказать, что они могут пойти даже на это? — высказанная Холмсом мысль показалась мне невероятно дикой.

— Я сказал именно то, что имел в виду. Надеюсь, вы ни на минуту не забудете моих слов. Мы имеем дело с людьми, питающими патологическую склонность к разрушению. Известно, что они зверски вырезали несколько семей всего-навсего за то, что один из их родственников оскорбил члена Братства. — Он пристально посмотрел на меня, видимо, хотел что-то еще сказать, но промолчал.

— Я не забуду об этом, — ответил я и взглянул через его плечо в глубь квартиры. — Полагаю, мне нужно будет воспользоваться черным ходом?

— Конечно, — подтвердил Холмс. — А когда вы вернетесь завтра вечером, пройдите через извозчицкий двор в конце квартала. Пользуйтесь проходными дворами, поскольку за вами могут следить. Не обольщайте себя надеждой, что вашу историю сразу примут за чистую монету или поверят тому, что вы находитесь в крайне стесненных обстоятельствах. Эти люди постоянно лгут и поэтому подозревают во лжи всех, с кем им приходится иметь дело. Они приложат максимум усилий, чтобы проверить ваши слова. Вам следует не только заручиться их поддержкой, но и убедить в том, что они могут поручить вам одно из своих… э-э… предприятий, — я слышал, что они замышляют какие-то преступления за границей. Я должен все знать об их делах в Европе, так же как и о том, что происходит в Англии. Они должны убедиться в том, что вы на самом деле стремитесь к тому, о чем говорите. Только тогда вы сможете что-то узнать.

— Как вам будет угодно, — ответил я, направляясь к черному ходу.

— Напомните мне историю с завещанием вашего отца, мистер Джеффрис, — внезапно потребовал Майкрофт Холмс.

— Он умер в Европе четыре года назад — погиб на охоте. Большую часть состояния завещал детям от второй жены, моим сводным братьям. Моя часть наследства была отдана в опеку, чтобы ею пользовалась моя жена с детьми: отец считал меня мотом и распутником. Но эти деньги должны были выплачиваться им, только пока они находятся в Англии, — не задумываясь ответил я, постаравшись вложить в монолог побольше озлобленности.

— А что вы хотите от солиситора? — продолжал расспрашивать Холмс.

— Я хочу, чтобы солиситор получил хоть какую-то часть моих денег, — тогда я смогу доставить в Англию семью. Чтобы он освободил мое состояние от опеки, если, конечно, сможет. Я требую, чтобы мне дали возможность пользоваться собственным состоянием без всяких ограничений. Для этого, возможно, придется подделать кое-какие документы и свидетельские показания, зато когда дело выгорит, я смогу поселить семью в Лондоне. — Я старался, чтобы мой голос выдавал мою алчность. — По завещанию отца деньги выплачиваются, только пока моя семья в Англии. И я должен склонить солиситора к свидетельству, что они жили здесь задолго до того, как на самом деле вернутся. Следует, конечно, учитывать, что они были бы здесь, со мной, если бы отца не угораздило получить этот дурацкий удар копытом… — Тут я с беспокойством посмотрел на патрона. — А что произойдет, если такое завещание не удастся найти?

— Не волнуйтесь. Конечно, придется побеспокоиться, но клерки смогут найти и завещание, и свидетельство о смерти, — успокоил меня Майкрофт Холмс.

— Но задержка увеличит мои трудности, — сказал я. План мне был в общем ясен. — Поэтому я должен ухватиться за любое их предложение, которое поможет хоть как-то облегчить мое положение.

— Именно так, — подтвердил он и достал из кармана часы.

— Пора в путь, — заметил я.

— Скажите, какие звезды воздействуют на вас сейчас? — резко окликнул меня Холмс, когда я взялся за ручку двери.

— Сатурн и Юпитер, оба противодействуют, — ответил я, вспомнив инструкции, которые записал во время ланча. Очень препятствует мне Луна в Первом Доме. Расположение планет должно измениться завтра, и я рассчитываю получить известие от моего сводного брата.

— Кто он? — продолжал экзаменовать меня Майкрофт Холмс.

— Эдвард Монтджой, торговец шерстью из Норфолка. Человек, которого так звали, недавно продал свою долю в предприятии партнеру, мистеру Хауэллу, который стал единственным владельцем компании. Мистер Монтджой покинул Норфолк и, как мне представляется, отправился в Америку. Там он рассчитывает добиться успеха, который ускользнул от него в Англии. Его жену звали Анной; она умерла в прошлом году от тифа. Монтджой забрал с собой единственного оставшегося в живых ребенка, и с тех пор о нем никто ничего не слышал.

— Очень хорошо. Братство сможет проверить все эти факты, и все они подтвердятся. Ричард Хауэлл действительно недавно выкупил долю своего партнера, Эдварда Монтджоя, об этом сообщалось в судебных отчетах. Пускай они сами найдут в газетах это дело. Ваше положение станет еще тяжелее, когда вы узнаете, что не можете рассчитывать на помощь сводного брата, раз его невозможно найти. — Холмс холодно усмехнулся. — Помните, что эта новость должна оказаться для вас просто удручающей, несмотря на то что вы не виделись с Монтджоем более десяти лет.

— И вы думаете, что хоть кто-то поверит в эту сказку? — спросил я. Теперь, когда настало время отправляться, меня охватила тревога. — Зачем мне искать встречи со сводным братом, с которым мы фактически чужие? Как могут эти люди поверить, что я ожидаю от Монтджоя помощи, хотя между нами не было хороших отношений?

— Самое главное, чтобы ваши намерения выглядели искренними. Вы должны убедить Братство в том, что находитесь в совершенно безвыходном положении. Именно поэтому вы ищете не слишком почтительного к закону адвоката, который согласится помочь вам наложить лапу на состояние отца. Вы можете сказать, что не видите большого прока от встречи с Монтджоем, так как никогда не были с ним в достаточно близких отношениях. Но дайте им понять, что в сложившейся ситуации согласны принять любую помощь и рассчитываете на родственные чувства, несмотря на то что они, несомненно, охладели за время длительной разлуки. — Майкрофт Холмс предостерегающе помахал пальцем у меня перед носом. — Но, ради Бога, постарайтесь не наводить их на мысль, что вы ищете помощи именно у них, — в таком случае они не станут иметь с вами никаких дел: им ненавистна сама идея милосердия.

— Я приложу все силы для того, чтобы выполнить ваши указания, — сказал я.

— Очень хорошо, — одобрительно воскликнул Майкрофт Холмс. — Не забывайте поминать о Великом Кресте в вашем гороскопе и сетовать по поводу его дурного влияния на Двенадцатый Дом. — Он откашлялся. — Будьте все время настороже, Гатри, и не пытайтесь пользоваться никакими случайными возможностями, какими бы заманчивыми они не показались. Эти люди не простят вам ни единого промаха. Будьте моими глазами и ушами в этом месте.

— Я не подведу вас! — заверил я, вложив в слова гораздо больше уверенности, чем испытывал на самом деле, и взял полупустой саквояж. — Ведь вы были довольны моими прежними действиями.

— Да, я был доволен, — подтвердил мистер Холмс, приготовившийся закрыть за мной дверь. — Но эти люди гораздо более опасные и последовательные враги, чем все, с кем вам приходилось сталкиваться. Они опасны для вас, для меня и для всей империи. Они без колебаний для примера жестоко разделаются с вами, если это им будет нужно. А я, со своей стороны, не пожелал бы их мести даже последнему кабульскому палачу.

Эти утешительные слова прозвучали как прощальное благословение, думал я, спускаясь по лестнице. Торопливо отойдя от дома, я юркнул в проходной двор, выходивший в параллельный переулок. По дороге я остановился, чтобы покопаться голыми руками в мусорном ящике, а когда пальцы и манжеты стали достаточно грязными, окунулся в предвечерний хаос гремящих экипажей, телег и пешеходов.

Из дневника Филипа Тьерса

М.Х. сказал мне, что почта из Адмиралтейства прибыла сегодня с десятиминутным опозданием — впервые за четыре года. Задержка произошла из-за транспортной пробки около доков. Даже если мне не удастся повидать сегодня мать, я поставлю Адмиралтейство в известность об опоздании. М. X. рекомендовал посыльному обзавестись велосипедом, чтобы избежать в будущем дорожных заторов. Очень важно не нарушать графика.

Этим вечером я опять рискнул выйти, на этот раз в театр, в котором служит Эдмунд Саттон. Он показал мне диковинный костюм, который, по его словам, требуется М. X. для маскировки. Как можно замаскироваться в таком ярком, просто огненном наряде? Я не могу понять, но раз он так решил, я упаковал костюм в чемодан и был уверен, что М. X. уедет на континент сразу же после того, как Г. отправился с поручением.

Сегодня вечером М. X разложил вокруг себя все полученные из Адмиралтейства материалы, чтобы сделать общий обзор. Он так быстро читал их, что можно подумать, будто он просто смотрит на листки. Все время, пока я работаю у М. X., я не перестаю удивляться той быстроте, с которой он читает донесения. Он же утверждает, что скорость помогает ему, а при медленном чтении он мог бы пропустить что-нибудь важное. Он рассчитывает закончить обзор за два дня и приказал не отвлекать его.

Глава 3

Улицы были загромождены гружеными фургонами, а на тротуарах кишели, поминутно сталкиваясь друг с другом, мелкие торговцы и разносчики, спешившие доставить свои товары в тесно сгрудившиеся дома. Меня или не замечали, или провожали недовольными взглядами — мой облик не соответствовал этому району, населенному богатыми. Внезапно меня пронзило опасение, что я могу попасться на глаза своей невесте в таком неприглядном виде. Я не смог бы объяснить ей, что этот маскарад — важная часть той работы, которую я делаю для Майкрофта Холмса. Она придавала большое значение строгому соблюдению приличий, и ее очень волновало любое отклонение от них. Я решил, что когда мне придется рассказывать ей об этом приключении, то нужно будет умолчать о некоторых наиболее отталкивающих моментах. Занятый этими мыслями, я, не возбуждая неуместного внимания, дошел до Хай Холборна, где суматоха была еще больше, а люди в одеяниях, подобных моему, не бросались никому в глаза.

В «Бильбоке» я попал вовремя. Оказалось, что это древний приземистый паб, лишь немногим отличавшийся от руин зданий-ровесников. Половицы под ногами прогибались и скрипели, низкие потолочные балки были перекошены. Я обратился к хозяину, который явно не обрадовался при виде такого посетителя. Оглядев мой скудный багаж, он потребовал с меня пять шиллингов за комнату и еще десять пенсов в случае, если бы я захотел получить утром завтрак.

— Мне вовсе не улыбается поднимать шум и ловить тебя, если ты сбежишь, не оставив ни фартинга за мои хлопоты.

Глядя на проницательное лицо хозяина, я подумал, что вряд ли кому удавалось его обмануть. Когда я с видимым нежеланием вручил ему монеты, он, хихикнув, заметил:

— Вижу, ты обидчивый парень. Но с таким стреляным воробьем, как я, эти штучки не пройдут.

— Да уж конечно, — ответил я, стараясь показать, насколько он задел мое достоинство своим недоверием. — Так о какой комнате вы говорили?

— Поднимись по лестнице; последняя дверь слева, в самом конце зала. — Он обтер руки отвратительным, засаленным до черноты передником. — Если у тебя найдется еще десять пенсов, можешь получить к чаю тосты с сыром и ножку цыпленка.

Он заломил очень высокую цену, и мы оба об этом знали.

— Спасибо, лучше я попозже выпью в пивной стаканчик вина, — ответил я.

— Устроишься сам, — сказал хозяин, кивнув.

Комната, отведенная мне, оказалась крохотной и очень сырой. Я даже подумал, что под расхлябанной кроватью вполне могут расти грибы. Единственное высокое, мутное от грязи окно выходило в узкий двор гостиницы. Несколько зданий тесно сплотились вокруг, отчего вид из окна больше напоминал тюремный дворик, чем место, где разгружаются повозки с припасами. Во двор вел узкий проулок.

До чего неприятное место, — подумал я, оглядев двор.

Выложив свое скудное имущество из саквояжа, — его было как раз столько, чтобы с первого взгляда стало ясно, что я отношусь к числу обитателей низшего слоя общества, — я поспешно вышел на улицу и направился к гостиницам, окружавшим Высокий суд Великобритании. Именно так мне следовало поступать, чтобы соответствовать образу человека, который разыскивает юриста, не слишком ограниченного рамками морали. Тяжесть пистолета, лежавшего в заднем кармане, непрерывно напоминала о моей цели. Прошатавшись больше часа в местах, где мне надлежало проводить свои поиски, я с унылым видом вернулся в «Бильбоке».

При гостинице был небольшой обеденный зал, который правильнее было бы назвать пивной. Я вошел туда и огляделся в поисках умеренно темного угла, откуда я мог бы наблюдать за окружающими и одновременно демонстрировать, насколько велико охватившее меня отчаяние.

За пенс хозяин налил мне стакан отвратительного джина. Я уселся подле камина и ссутулился, задумавшись о том, что трудно найти напиток, который вызывал бы у меня большее отвращение, чем тот, что плескался в моем стакане. По крайней мере, если я не поспешу выпить его, хуже не будет.

День клонился к вечеру, и в пивной стал собираться народ. Самый зловещий вид был у долговязого старьевщика. Он обвел зал взглядом, сразу исключив меня из числа возможных клиентов, заказал кружку пунша и, перекинувшись несколькими словами с хозяином, принялся потягивать спиртное.

Тем временем стемнело и зажгли лампы. Пивная была полна, и хозяин выкатил новую бочку эля. Судя по запаху, он не превосходил качеством мой джин. Следующие два часа я наблюдал затем, как окружающие становятся все веселее и веселее; никто не был похож на злодея, готовившегося свергать правительства европейских государств.

И вдруг порог переступил еще один человек. Я не мог бы уверенно сказать, чем он привлек внимание, что указало мне на его злобную сущность, но мне почудилось, что он вышел из своей собственной тени, окружавшей его плотной и зловещей завесой. Выбрав столик неподалеку от камина, он поднял руку и позвал:

— Хозяин! Мой портвейн.

Хозяин ответил кислой улыбкой, но поспешил выполнить заказ. Сняв с полки бутылку, он до краев налил вино в большой чистый стакан и сам отнес его посетителю — любезность, явно необычная для этого заведения. Я заметил, что когда он ставил стакан на стол, его рука дрожала.

— Хорошо, Холт, — сказал зловещий посетитель, вручая хозяину крону. — И не тревожьте меня, пока я вас не позову.

— Очень признателен вам, мистер Викерс, — с поклоном ответил Холт и сразу отошел.

Я успел заметить, что хозяин прятал полученные деньги с необыкновенным проворством, но на сей раз он взял монету с таким видом, будто боялся обжечь пальцы. Он поспешно укрылся за стойкой, а хриплые голоса, непрерывно звучавшие в пивной, постепенно стихли.

Викерс не показывал виду, что замечает реакцию, вызванную его появлением. Он спокойно сидел и неторопливо потягивал свой портвейн, устремив взгляд в пространство. Я видел, что он незаметно поглядывает на дверь, словно ожидает кого-то. Я не хотел, чтобы кто-нибудь заметил мой интерес к нему, и поэтому прикинулся пьяным, бросая бессмысленные взоры единственным глазом во все стороны.

Вскоре пивная опустела; лишь двое пьяных извозчиков спорили из-за заказов, склонившись над стойкой, за лучшим столом перед камином сидел Викерс, да я дремал у огня, скорчившись над стаканом омерзительного джина. Ждать мне было трудно из-за ощущения ужаса, порожденного этой фигурой, и ясного понимания того, что он наблюдает за мной. Я чувствовал, что униженность — качество человека, которого я изображал, — окутывает меня, как тонкая липкая вуаль.

В конце концов хозяин не выдержал и, подойдя к страшному гостю, подобострастно сказал:

— У меня сегодня прекрасные свиные шкварки с тушеным луком. И ножки. Не хотите ли чего-нибудь?

В ответ последовал такой взгляд, что Холт отшатнулся.

— Пожалуй, нет, — сказал Викерс. Его тон, вероятно, следовало считать доброжелательным. — Возможно, позже, когда подойдут мои друзья. Но только не ножки.

От этого добавления хозяин почему-то содрогнулся, старательно закивал и, вновь удалившись под прикрытие стойки, принялся протирать ее влажной тряпкой, стараясь не глядеть в сторону Викерса.

Когда мне стало невмоготу сидеть неподвижно, я незаметно вылил содержимое моего стакана на пол, и больным голосом потребовал еще джину и пару кусков хлеба.

— За хлеб еще полпенни, — откликнулся Холт, не сделав ни шагу в мою сторону.

Я, шатаясь, добрел до стойки, бросил трактирщику мелкие монеты, взял спиртное, два тонких куска черствого хлеба и с невнятным бормотанием направился к своему месту. Но хлеб я откусил действительно с удовольствием. Любой должен был увидеть, что я проголодался и ем с жадностью.

— И это весь ваш ужин, добрый человек? — обратился ко мне Викерс, не поднимаясь из-за стола.

Я не ответил, только еще больше ссутулился и продолжал жевать.

— Я к вам обращаюсь, приятель, — сказал Викерс более веско и посмотрел на меня так, словно хотел проникнуть взглядом прямо в мой мозг.

— Ко мне, сэр? — переспросил я, повернувшись. Выдержать его взгляд оказалось не так уж легко.

— Да, да! — он подкрепил свои слова властным взмахом руки. — Прошу, уделите мне несколько минут.

— Конечно, с удовольствием, — поспешно ответил я услужливым тоном, хотя мне была ненавистна даже мысль о том, чтобы оказать ему хоть какую-нибудь услугу.

Похоже, что моя реакция понравилась мистеру Викерсу. Он холодно улыбнулся и указал на скамью, стоявшую рядом с его стулом.

— Садитесь. Не припомню, чтобы я прежде встречал вас здесь, сэр.

— Наверно, потому что я только сегодня приехал, — ответил я заискивающим тоном.

— Конечно, дружище, вы лучше меня знаете свою жизнь, — сказал Викерс с презрением, которое он, впрочем, постарался скрыть.

— Так, я действительно только сегодня попал в Лондон, — пояснил я. Мне почти не пришлось прилагать усилий для того, чтобы изображать раболепие. — И остановился в этой жалкой дыре.

Викерс оглядел зал.

— Вынужден с вами согласиться.

Меня подмывало спросить, почему он сам оказался в этой дыре, хотя, несомненно, имел возможность выбрать место получше, но я вовремя остановился и, не забывая о своей роли, пробормотал:

— Если в мире есть справедливость, то мне недолго жить здесь. Тогда я выберу «Гранд» или «Империю».

— А кто поступил бы иначе? — вопрос был риторический, и я промолчал.

— Может быть, вы окажете мне честь, рассказав, что привело вас в Лондон? — со скучающим видом продолжил Викерс.

Я не хотел слишком легко попадаться ему в руки, и поэтому лишь пожал плечами. ...