Чернов Александр Борисович Одиссея "Варяга"

Введение

"Варяг" — русский крейсер I ранга. Построен в Филадельфии (США) на судоверфи "Вильям Крамп и сыновья". Спущен на воду 19(31) октября 1899 г. В феврале 1902 г. "Варяг" вошел в состав 1-й Тихоокеанской эскадры. 1 марта 1903 г. на мостик корабля поднялся новый командир — капитан I ранга Руднев Всеволод Федорович, с именем которого будет связан героический подвиг "Варяга". В декабре 1903 г. крейсер получил приказ находиться в корейском порту Чемульпо в распоряжении российского посланника, резиденция которого была в Сеуле.

В ночь на 27 января (9 февраля по новому стилю) 1904 г. Япония без объявления войны напала на Россию (см. Русско-Японская война 1904–1905 гг.). К этому моменту в нейтральном корейском порту Чемульпо стояли корабли пяти держав: Англии, Франции, Италии, США и России. Рано утром японский контр-адмирал Уриу Сотокичи, командир отряда, в который входили один броненосный крейсер "Асама", пять крейсеров — "Нийтака", "Нанива", "Чиода", "Такачихо", "Акаси", восемь миноносцев и три транспорта, передал на "Варяг", чтобы русский крейсер совместно с канонеркой "Кореец" спустили Андреевский флаг и сдались на милость японцев, в противном случае эскадра войдет на рейд Чемульпо и расстреляет русские корабли.

Руднев обратился к командирам иностранных кораблей за поддержкой, чтобы они опротестовали ультиматум японского адмирала, как противоречащий международному праву, и в случае необходимости сопроводили бы "Варяга" и "Корейца" до выхода с рейда. Однако командиры иностранных крейсеров не захотели объявить протест японцам.

Офицерами "Варяга" было принято общее решение: не отдавать крейсер в руки неприятеля. Бой длился менее часа, но "Варяг" за это время получил тяжелые повреждения. Крейсер и "Кореец", продолжая отстреливаться от наседающих кораблей противника, возвращаются обратно на рейд Чемульпо. Сначала был взорван своей командой "Кореец", а затем затоплен крейсер.

Оставшиеся в живых и раненые из команд обоих кораблей взяты на борт английского крейсера "Телбот" и французского крейсера "Паскаль". Впоследствии все они для продолжения лечения были отправлены в английский миссионерский госпиталь Чемульпо, находившийся в распоряжении японского Красного Креста.

В 1905 г. японцы подняли и затем отремонтировали "Варяга", который вошел в состав Императорского флота Японии под новым названием "Сойя". Во время Первой мировой войны Россия выкупила корабль, введенный в строй РИФ под своим историческим именем. Октябрьскую революцию 1917-го года крейсер встретил в Англии на ремонте. Был захвачен британцами, продан на слом и, во время буксировки, разбился в шторм на прибрежных камнях. Более полувека в России даже не знали, где упокоился ее самый знаменитый крейсер…

Так в чем же феномен того, что сегодня, спустя более чем столетие, отделяющее нас от печального финала той несчастливой для России войны, все больше интереса вызывают ее события, и в том числе первое — бой "Варяга" и "Корейца" с эскадрой Уриу на рейде Чемульпо? Может быть это происходит потому, что в нашем обществе рождается понимание того факта, что именно проигрыш ТОЙ войны и стал катализатором "Русской трагедии" ХХ-го века? Но так ли все было безнадежно для Российской Империи, для нашего флота?

Пролог

Москва, 20 декабря 2012 года, бар "Пивная Кружка"

В дальнем темном углу за столиком двое. Вернее, трое, если считать с кувшином пива, и пятнадцать, если добавить дюжину раков, по терминологии бара "спецназ". Впрочем, раков, пожалуй, считать не стоило, из-за катастрофического по скорости сокращения численности.

— Вадим, отвали!

— Да ладно тебе, Петрович, если уж нечего сказать, так просто признай это!

— Ты меня на пиво позвал, или на 101 серию диспута, мог ли прорваться "Варяг" или нет? На пиво? Вот и наливай, блин.

— За мной не заржавеет, пжалста… Получите, распишитесь и подавитесь. Но все же?

Петрович отхлебнул поллитра Гинесса одним могучим глоточком, и приканчивая очередного спецназовца, тоном уставшего от тупости ученика педагога, нравоучительно изрек:

— Технически не мог. Против эскадры Уриу шансов на прорыв — ноль. Проскользнуть ночью…

— Ага. По тому то Чемпу… Чемуль… Че-муль-повскому! Во, выговорил, блин… Значит, пока трезвый. Или Чемуль-пинскому фарватеру? Так Уриу и стрелять не придется, только утречком выловить пару окоченевших уцелевших — и всего делов.

— Слушай, потерпи, не перебивай! Умный, да? Мог, не мог… "Чиода", кстати, ушла накануне именно ночью. И, по ходу, без особых проблем. С нашей колокольни сейчас понять сложно. Но днем мимо шести крейсеров и нескольких миноносцев шансов еще меньше. Да я тебе это уже раз сто рассказывал, и моделировали раз двадцать всем форумом, и из Японии народ за Уриу играл…

— И ни разу "Варяг" даже до конца фарватера не дошел!!! А ты, осел упрямый, все твердишь, как попка: "шанс был, шанс был"! Не было!

— Технически не было, Вадим. Технически… Практически был.

Вадим, поперхнувшись пивом и закашлявшись:

— Ты что, перед пивом чем потяжелее заправился, а ко мне "заполировать" приполз? Или, может, ты на что посерьезнее перешел? Уколов ты боишься, нюхнул чего?

— А в грызло?

— Ты сам-то понял что щас сказал, деятель? Как можно что-то сделать, если это технически нереализуемо!? Впрочем, если ты такой упертый, шанс у тебя будет…

— Слушай, я с моделированием завязал. К тому же, даже твой распрекрасный и навороченный комп, мать его интеловскую в пень, реакции Уриу на ситуацию, которая была в реале, не воспроизведет. Не реально.

— А кто тут говорит про моделирование? Давай еще по одной, и я тебе растолкую, как ты самолично, если уж такой храбрый, вполне реальному Уриу задницу надрать сможешь!

— Ну и кто из нас тут укурился, блин? Давай еще по пинте и от винта…

— Ну, скорее семь футов под килем, но насчет еще по пинте — это да.

Москва, 20 декабря 2012 года, несколько часов спустя, 95-й километр Рублевского шоссе.

— Ну что, Владимир Александрович, настало время запускать?

— Профессор, а может, не стоит рисковать? Мы ведь ни в чем на сто не уверены, ни как собственно установка работает, если она работает вообще; ни в том, как поведет себя реципиент, к которому мы подселяем матрицу донора; ни что на самом деле происходит с сознанием донора; ни каково влияние на стабильность пространственно-временного континуума, вообще ни черта не знаем! Может, еще подождать?

— И чего, интересно мне, вы собираетесь ждать? Второго пришествия злобного клиента? Мы в прошлый месяц первое-то чудом пережили. Вы уже год имеете "вроде бы работающую" модель установки. И как вы прикажете убедиться в ее работоспособности без реального эксперимента над людьми? Собачек и коней вы уже год пытаетесь перенести, и что? Даже если сознание Буцефала, Джульбарса или вашего любимого коня Олега и было как-то изменено, это никак на историю не повлияет, в хрониках зафиксировано не будет. Нам нужен пример, который можно будет отследить по документальным источникам. То есть перенос человеческого сознания в прошлое, который немного, совсем чуть-чуть, повлияет на ход исторически зафиксированных событий. Это позволит определить, есть ли расхождения, вызванные подселением матрицы в прошлое, или нет. Если нет, то придется каяться перед заказчиком, и дай Бог, пронесет… Хотя это вряд ли. А если есть, то…

— Да как вы не понимаете! Если континуум будет изменен, то нас тут может просто не оказаться! Вообще, весь наш современный мир может оказаться несовместим с теми событиями, которые натворит в прошлом сознание донора!

— Володечка, ну мы же выбрали бесперспективный вариант именно из-за этого! "Варяг", что бы он ни вытворял на рейде Чемульпо, НИКАК на ход не то что истории, Русско-Японской войны повлиять не может! Он заперт намертво. Ему не прорваться. Максимум, на что мы можем рассчитывать, это получить два разных варианта прокладки курса "Варяга" и его повреждений в учебниках, исторических хрониках и в нашем экранированном от воздействия установки особняке, в хроносейфе. Кстати, название вы придумали несколько претенциозное, как всегда. Ну, может, как максимум отклонений, не на рейде его утопят силами экипажа, а на выходе из порта снарядами "Асамы". Даже невероятный вариант, попади "Варяг" пару раз по "Асаме", его дубовые снаряды и ее броня — абсолютно безопасное для исторического континуума сочетание, не переживайте. А в остальном, именно эти тонкости нам и надо проверить, не так ли?

— А как же донор? Если он того… Дело-то новое, что с ним-то будет? И с нами заодно, не хватятся его?

— Не волнуйтесь. Мой сын не зря полгода изображал фаната истории русско-японской войны, доизображался до того, что хоть его самого туда посылай, увлекся балбес, ну ничего, блажь из головы выветрится, молодой еще! Но не суть. Парень, если так можно говорить о сем заигравшемся индивидууме тридцати двух лет, завсегдатай пары псевдоисторических форумов, досконально знает историю Русско-Японской войны на море. Остатков сознания Руднева, если наша установка все же сработает, как планировалось, должно хватить на то, чтобы он свободно ориентировался на "Варяге". А то, что он изо всех сил будет пытаться прорваться — это я вам гарантирую, это его идея-фикс, за то мы его и отобрали.

Но на этом его положительные качества и заканчиваются, работа — еле-еле платить за квартиру и пиво, здоровье среднее. Постоянной подруги и близких друзей нет, типичный лузер, как такие, как он, выражаются. Так что если ваша программа возвращения не сработает, то его особо и искать никто не будет с недельку. А будут, ну найдут в квартире внезапно съехавшего с катушек компьютерного маньяка… Не впервой.

— Однако, вы жестоки, профессор.

— Не паясничайте. Вспомните, на кого работаем. Если мы через полгода не представим заказчику способ ретроспективной игры на бирже, то тогда найдут уже нас с вами. Но только заниматься нами, скорее всего будут не психиатры, а судмедэксперты. Кстати, если помните, идея так получить финансирование не моя, не так ли? Кто пел заказчику про игру на бирже по заранее известным курсам? Тогда вас больше заботила не стабильность континуума, а возможность воплотить свое детище в металле и кремнии. Вот тогда и надо было рефлексировать, а теперь поздно.

— Тогда вам самому идея понравилась, кстати… А где еще было взять десяток миллионов долларов на разработку и постройку установки? И кто тогда знал, что всем известный олигарх Антонович, владелец заводов, пароходов и футбольных клубов настолько недалеко ушел от своего бандитского прошлого? Все мы задним умом крепки. Ладно, запускаем. Авось пронесет. Хотя морды наших охранников на этой райской даче мне не внушают оптимизма. Я уже молчу об их начальничке, мистере "печеное яблочко", как вы его назвали. Как взгляну на него — сразу самого себя представляю с утюгом на лице… Такое впечатление, что ему приказано нас убрать при любом результате эксперимента, смотрит, как на покойников. И в Москву последние два месяца только с их близким сопровождением и отпускают… Для нашей безопасности, как же.

— Слушайте, вместе влипли, вместе и выбираться будем. И проще это будет сделать при работающей установке. Это вам бальзам на вашу больную совесть. Все. Хватит тянуть да диспуты устраивать. Слышите — уже полночь пропикало…

Ну, поехали!

Часть первая. На пробой!

Глава 1. Похмелье

Где? Когда? Без стакана не определить.

Сколько раз я себе говорил "в нуль не напиваться"? Господи, хреново то как! Но так вроде еще не было… Если только в тот памятный раз на выпуске из Морского Училища… Какого, блин, училища? ПТУ я вроде не кончал, родной МАИ, что ли, понизил спьяну? Блин, так и до белочки допиться можно…

Если еще не допился. Это меня так бултыхает, или… Кровать сучка, качается! Не сильно, но ритмично… Качка бортовая, кто-то мимо проходит… Какая в жопу качка? Нет, так нажираться нельзя. Годы уже не те. Все же, разменяв тридцатник, пора немного притормозить, но и Вадим, гнида недодавленная, "приходи! Пивка попьем". Угу, ведь знает, гаденыш, что когда мы с ним начинаем спорить об истории, то все кончается или скандалом, плавно переходящим в пьяную драку, или в идеале пьяным отрубом. Чем мы пивко у него запивали? "Курвуазье"? Еще что-то про эксперимент плел, кучу грина, какую-то установку, что в его институте слабали, перенос психов в матрицы… Или психоматрицы… Нет, пора вам, Всеволод Федорович, в ваши пятьдесят начинать вести себя как подоба… КАК Я СЕБЯ НАЗВАЛ??? ЧЕГО ПЯТЬДЕСЯТ??? Вадик… Придушу, гада, ну нельзя же так мешать пиво с коньяком, чтобы…

Стоп. ГДЕ Я? Почему окно круглое, Вадиков папик перестроил дачу, что ли? Реально перестроил, причем в стиле "под старину с распальцовкой". Секретер, бра в стиле барокко, портреты… Ого, а чего это он Николашку Второго, то ли Кровавого, то ли Святого (по мне, так Слабовольный было бы точнее) повесил на стенку-то? Никого посимпатичнее найти не смог? Ну и вкус у чела, блин. Странно, вроде раньше за этой семейкой ничего эдакого "тупо-монархического" не замечалось… И что это за звяканье? Какие еще "пробили склянки"? Куда же меня занесло по пьяни-то? С "койоти агли" телкой пару раз просыпался, было, но вот ГДЕ я просыпаюсь, обычно помню всегда. В смысле, помнил. Новая страница в биографии, где мы, кто мы, я не знаю…

И телки, почему-то нету рядом, такая кровать пропадает! Абидна, так укушаться, и зря. Да и спросить не у кого, куда же меня занесло на этот раз. Блин, как башка болит, аспирину бы… Так, восстановим события, где я вчера ложился? Дача или его дом, Вадима этого, трахнутого по башке кувшином со смесью пива с коньяком? Вроде дача… Какая, на хрен, каюта капитана? Что за хрень лезет в голову — каюта, училище, склянки какие-то, мы чего, вчера еще и медицинским спиртом догонялись из склянок? Не дай Бог, если так, то тогда точно щас помру…

Наконец в голове раздался мелодичный перезвон, и хорошо поставленный, но насквозь компьютерный женский голос поведал тихо шуршащему шифером съезжающей крыши Петровичу следующее:

— Карпышев Владимир Петрович, поздравляю, вы стали участником эксперимента по переносу психоматрицы в пространственно-временном континууме (Че? Точно белочка!). 20 ноября 2012 года вы дали согласие на перенос вашей матрицы в тело командира крейсера первого ранга Российского Императорского Флота "Варяг" Всеволода Федоровича Руднева для проверки теории об упругости времени.

Местное время 12:30, канонерская лодка "Кореец" через три часа выйдет в Порт-Артур, но, как вы знаете, будет остановлена японской эскадрой под командованием Уриу Сотокичи и вынуждена будет вернуться обратно в порт Чемульпо. Ваше вознаграждение за участие в эксперименте в сумме 50 000 евро будет вам выплачено по возвращению в ваше время, в случае успешного прорыва "Варяга" из Чемульпо сумма удваивается.

В свою очередь вы обязались в рамках попытки прорыва крейсера первого ранга Русского Императорского Флота "Варяг" и мореходной канонерской лодки "Кореец" из Чемульпо вести себя максимально не похоже на поведение оригинального Всеволода Федоровича Руднева. Память и навыки вышеупомянутого Руднева теоретически должны были сохраниться на уровне подсознания и рефлексов и должны быть вам доступны. Проверка возможности субъекта с наложенной психоматрицей совершать действия, отличные от поведения исторической личности, является одной из главных целей эксперимента наряду с проверкой возможности внесения незначительных изменений в исторический континуум. Для повторного прослушивания сообщения, необходимо четко подумать "F one, help". Желаем удачи!

"МАМА!!! Суки с ублюдочно майкрософтовским чувством юмора! Доберусь — убью за одно только, "F one, help", блин!", мысли Карпышева были прерваны до боли знакомым перезвоном, после которого в голове опять зазвучало:

— Карпышев Владимир Петрович, поздравляю, вы стали участником эксперимента…

"Ё мое, подсказка-то работает!"

Глава 2. Пожар в публичном доме

Рейд Чемульпо, Корея. 26 января 1904 года, 12:35 по полудни…

Ну, хоть по поводу памяти каперанга Руднева не кинули гады. Действительно работает. Интересно. Но, черт возьми, КАК? Что же это за супермоделирование-то такое, с головной болью, интерьерами, достоверными даже на ощупь, и мерзким вкусом во рту? Неужели и вправду? Да ну, чушняк какой-то! Проще считать, что какое-то моделирование в виртуальной реальности, а то точно можно с глузду съехать…

Но каковы сволочи в этом НИИ Химических Удобрений и Ядохимикатов (НИИ ХУЯ)! Так же только матросов на британский флот вербовали, веке так в семнадцатом. Проснулся с похмелюги — а кораблик уже в море и бежать можно только за борт. А тут и за борт смысла нет, за бортом все тот же 1904 год… Но им-то хоть опохмелиться давали в старые добрые времена… Хотя… Командир я или где, сейчас проверим, чего тут они мне намоделировали… Так… Как бишь вестового то моего? А! Ну да…

— Тихон!!!

Долго ждать его не пришлось, тут как тут, нарисовался. На щеке — отпечаток грубой ткани форменки. Видать, в кресле дрых, пока капитан в адмиральский час почивают.

— Слушаюсь, Ваше высокоблагородие!

— Пиво, будь добр, друг любезный.

Вестовой выпучил осоловелые глаза.

— Какое пиво, вашвысбродь, — зачастил Чибисов, — уже месяц, как кончимшись, из Артура-то мы когда вышли…

Твою мать! Действительно, какое пиво в Корее? Но как же колбасит, батюшки святы…

— Что встал столбом?! Хоть чаю тащи, ирод! Или смерти моей захотел?

— Сей секунд, Ваше высокоблагородие!

Так, эта проблема решается… Кстати, реакции вестового достоверные — пиво в Корее если и есть, то местная кислятина с коротким сроком жизни. На крейсер ее никто не потащит, тем более для офицеров. Хорошая модель однако, детализированная… Ну и ладно. Типа я поверил, что за бортом 1904-й. По морде Вадик все одно в нашем 2012 получит. И крепко. За одно только отсутствие нормального пива удавлю козла.

А как быть с прорывом? Что я помню из того, что тут случится, без перечитывания шпаргалок? Под вечер "Кореец" приползет обратно, ночью японцы скинут десант, сводный полк, если что-то надо с берега, то лучше об этом позаботиться нынче же, завтра к обеду получу ультиматум, и понеслось…

Ха! А ведь забавно, елы-палы! Ну, что же, придется включать главное оружие нашего XXI века. Черный пиар и информационные войны! Хотя еще старик Сунь-Цзы писал: "обмануть — значит победить". Будем надеяться, а вдруг Уриу его не читал, а если читал, так не обращал внимания на этот конкретный момент, тут-то пока рыцарство в ходу, хоть и не у всех…

Итак, что мы имеем? Пива нет, вестовой расторопный, крейсер, как подсказывает память Руднева, сейчас в состоянии так себе. Но, кстати, и не такая развалина, как представлялось из будущего, двадцать два узла на пару часов, может, и дадим, и двадцать хоть весь день. Никак не те двенадцать, о которых писали некоторые горячие головы, но вот что обидно, НИКТО ЖЕ ИЗ НИХ НЕ ПОВЕРИТ!!! Впрочем, сначала надо прорваться, а не сесть дуриком на мель под расстрел, как это уже один раз было…

Эскадра противника… Ну, об этом уж я поболее Руднева знаю, что, в общем, не удивительно. "Асама", предтеча линейных крейсеров… Фактически броненосец второго класса. Или третьего, если во второй занести отечественные "Пересветы". Пока она стоит как кость в горле поперек выхода, о прорыве можно и не мечтать. "Нанива", "Такачихо" — эльсвикские бронепалубники не первой свежести. Тут ситуация другая, в отличие от Руднева о невысокой (это еще скромнее сказано) точности и скорострельности их орудий мне нынешнему известно. Остальные японские крейсера — тот еще зоопарк, от новейшей "Нийтаки", вышедшей в первый боевой поход, до старенькой "Чиоды", еле ползающей на японском мусорном, не боевом угле. Но вместе их пятеро… Тоже не проредишь, мимо не проедешь. Задачка — выйти из Чемульпо любыми средствами, и действовать не как Руднев в реале. А вот уж это-то без проблем, лбом об стенку, да с разбегу, это точно не мой стиль, пусть и красиво, и с максимумом героизма, но не буду. А что буду, собственно? Так, первое, имею фору по сравнению с реалом в сутки для подготовки к бою вместо драяния медяшек и доскональное знание, как противника, так и хода войны в целом. Как это можно применить? За сутки крейсер в семь тысяч тонн в идеальное состояние не привести и комендоров стрелять не научить, но кое-что сделать попытаться можно. И потом, главное в нашем деле все же не пушки, а мозги.

— Тихон! Лейкова ко мне минут через пятнадцать, и пусть готовится подробно рассказывать, что за хер… чепуха у нас с машинами происходит. Может с собой вазели… мыла с песком захватить, драить буду! Да, еще, передай вахтенному офицеру, чтобы послали катер на "Сунгари", как тот зайдет на рейд, попроси капитана ко мне через час. И оповести господ офицеров о военном совете в восемнадцать часов.

Все же с несвойственными времени выражениями надо как-то завязывать! И откуда мне было знать, что через час придет этот "Сунгари"? А то свои же офицеры повяжут и доктору сдадут. Плакали денежки! Игра, похоже, без сэйвов. Обидно будет…

Так, программа минимум: машины привести в порядок, насколько это за сутки вообще возможно, при этом приготовить к форсировке, предохранительные клапана зажать, подшипники, чтоб не грелись, пусть хоть льдом обкладывают, хоть маслом, охлажденным в холодильниках из ведра поливают (хм, а вот это нам пару часов нормального хода может добавить). Обязательно напомнить этому перестраховщику, что котлы реально испытывались не на его любимое давление в четырнадцать атмосфер, а на всех двадцати восьми, так что завтра надо поддерживать не менее двадцати, если жить хочет, конечно. Что еще, пусть мехи сами мозгуют, кочегаров от вахты освободить, пары ночью казачки или сунгарские матросики смогут поддержать по минимуму, и накормить от пуза. Дерево — за борт, шлюпки на "Сунгари", лишние запасы и главное — мины заграждения, тоже. Кроме одной…

Торпеды оставить, пригодятся. По железу артиллерии — проще ничего не трогать. За сутки улучшить уже ничего нельзя. Даже простейших щитов к орудиям не приклепать, это неделя минимум. Максимум — сделать противоосколочные стенки для бортовых орудий, из коек или лучше из котельного железа, если такое сегодня-завтра найдется. По носовым и кормовым парам шестидюймовок стенки поставить не получится, будут соседним пушкам блокировать сектора обстрела. А вот брустверы, помнится, на форуме кто-то из умных голов предлагал, можно было бы попробовать, но из чего? Сутки еще есть, надо, чтоб из города притащили несколько сотен мешков с песком на "Варяг", кроме того — заказать цемент на "Сунгари". Тонн эдак двести-триста минимум. Если найдут, то все пятьсот. С маскировочной и искажающей покраской — хорошо бы, но снова нечем и главное — некогда.

Какие есть у меня в кармане ноу-хау по действию артиллерии? К 47-миллиметровкам^[1] народ завтра не посылать, толку от них ноль до начала минной атаки, только людей зря гробить. На большие дистанции не стрелять, а то подъемные дуги переломаем, а пока сблизимся, половина орудий из строя выйдет без воздействия противника.

И надо хоть сдохнуть самому, хоть прибить главарта со всеми его плутонговыми командирами и теми, кто их заменять будет, но замедлить темп стрельбы! В реальности моего мира, похоже, артиллеристы "Варяга" так торопились выстрелить, что просто не успевали прицелиться. "Стреляли часто, но поражали лишь рыбу", может, и гады эти японцы, но поэтически выражаться умеют. Еще и дальномер в тот раз не в кассу сбило в самом начале. Тоже надо бы его чем-нибудь обложить, кроме мата. Какая сука его вообще не прикрытым поставила? Да, кстати, о дальномерах — как вернется "Кореец", провести сверку и тренировку в определении дистанций, а то, если хроники не врут, то от головы до хвоста было в полтора раза больше, чем от хвоста до головы!^[2] Пока Нирод^[3] живой, неплохо бы ему поработать, может, тогда живым и останется.

Да, сбылись мечты идиота, на его же голову… Ладно, будем мудрить.

Глава 3. Видимая сторона Луны

Рейд Чемульпо, Корея. 27 января 1904 года, ближе к полудню.

Ночь прошла в высадке японского десанта, перегрузке на "Сунгари" с "Варяга" кучи барахла, и перетаскивание другой кучи запасов с "Сунгари" и "Корейца" на "Варяг". Утром на "Варяг" переправилась рота моряков с "Севастополя", а так же большинство экипажа "Сунгари" и казаки из охраны посольства. Численность экипажа повысилась почти на полторы сотни человек, но увы, обученность и, соответственно, полезность вышеупомянутых людей была околонулевой…

После того, как утренний туман пропал вместе с японскими крейсерами, как и было положено по ходу событий, как их помнила психоматрица лже-Руднева, катер с "Паскаля" доставил его на "Телбот". Первая половина встречи капитанов иностранных стационеров с момента вручения ультиматума до отбытия итальянского и французского капитанов на свои суда прошла примерно так как в "старой" реальности (достаточно было просто позволить личности Руднева вести диалог, и сначала просить командиров стационаров послать японцам ноту о недопустимости нападения на корабли на нейтральном рейде, а после их отказа долго уверять собравшихся капитанов в готовности умереть за царя). Но вот приватная беседа с коммодором Бейли пошла по несколько другому руслу.

— Коммодор, с Вами я могу быть откровенным. Мой крейсер является таковым чисто номинально. На самом деле это картонная посудина с текущими котлами и постоянно греющимися подшипниками! На бумаге он выглядит грозно, не спорю — дюжина шестидюймовок, двадцать четыре узла, а на самом деле? Орудия стоят без всякого прикрытия, и пары фугасов хватит для выноса половины артиллерии, как орудий, так и расчетов. Машины реально дают не более двенадцати узлов, спасибо господину Крампу! Зная это, адмирал Старк списал мне в команду алкоголиков и неумех со всей эскадры! И с этим я должен идти на "Асаму"? Был бы у меня ваш "Телбот" — я бы, пожалуй, рискнул. А мое корыто и одна "Асама" могла бы сожрать, не подавившись. Зачем Уриу было тащить сюда еще пять крейсеров, не понимаю.

Бейли с плохо скрываемым удивлением, такого от Руднева он не ожидал, и ироничным презрением спросил:

— Господин Руднев, я вас не понимаю, вы предлагаете мне выйти в море вместо вас?

— Хорошо бы, но нет, я всего-навсего прошу вас помочь мне обдурить эту желтую макаку Уриу!

"Этот русский, наверное, совсем спятил" — явственно читалось на лице коммодора. Впрочем, наивностью Руднева надо было воспользоваться, союзнику британской короны японскому адмиралу Уриу не помешает знать планы противника.

— И каков ваш стратегический замысел, господин капитан первого ранга?

— Я не хочу умирать за этот занюханный корейский порт! Если он так уж нужен Уриу — пожалуйста! Пусть подавится, в конце концов, пусть узкоглазые управляют узкоглазыми, мне все равно! (Черт, а вот это, вынужден признать, звучит логично, пронеслось в мозгу Бейли). Я выйду из порта до четырех, как и должен. Вышлю на катере с "Корейца" парламентера, но машины катера не лучше, чем у "Варяга", да и трястись по волнам мне на нем целый час не очень хочется. Так что придется "Корейцу" его дотащить поближе к "Асаме". "Варяг" и "Сунгари" поставлю на якоря на выходе из порта, но ради Бога, предупредите Уриу, чтобы он не стрелял! Я готов уйти и разоружиться в Чифу, и пусть он делает в Чемульпо что хочет!

— Боюсь, на это Уриу не пойдет, зачем ему выпускать вас из порта? У него настолько подавляющее превосходство в силах, что ему безопаснее утопить вас тут, а не рисковать сопровождать и упустить быстроходнейший крейсер в море. И потом, ему нужна победа, а не ничья!

— Какой быстроходнейший? Интересно, какую взятку получила наша комиссия, принявшая это убожество? Ну, не в Чифу, да хоть тут в Чемульпо интернируюсь, если вы лично гарантируете неприкосновенность "Варяга" до конца войны, пока ваш "Телбот" стационируется тут. Только пусть выпустит "Сунгари", на него уже сутки перегружают мою коллекцию китайского фарфора… гм. Самое дорогое судовое имущество, самодвижущиеся мины и секретные документы. Впрочем, с Уриу будет говорить мой парламентер.

Глаза Бейли загорелись. Идеально! Этот медведь с идиотским акцентом (и что это за дурацкая русская присказка "факенщит", которая постоянно проскальзывает в его беглой английской речи?) только что фактически подарил Японии свой крейсер! А чья в этом заслуга? Интересно, сколько, чего и как можно получить с Японии за неповрежденный крейсер первого ранга, самый быстрый в мире, кстати…

— Но, уважаемый господин Руднев, а зачем вам тогда вообще выходить на крейсере из Чемульпо? Стойте себе на рейде до окончания переговоров.

— Ну, во-первых, я хочу блефануть, и пригрозить Уриу утопить "Сунгари" минами "Варяга" на фарватере, если он не выпустит меня в Чифу! Посмотрим, насколько ему нужен порт Чемульпо! Зимой поднять обломки парохода в две тысячи тонн — это не просто.

— А я что, вместе с остальными стационерами должен буду сидеть в этой дыре полгода, пока не расчистят фарватер??? Вы с ума сошли!!!

— Коммодор, я же сказал, что блефую! Ну кто мне позволит топить пароход частной компании? И в любом случае — фарватер десять кабельтовых, "Сунгари" перекроет меньше одного. Вы-то на "Телботе" пройдете, а вот транспорта с войсками японцы заморятся проводить! Другой вопрос, что это у нас с вами хватит мозгов, чтобы понять это, а макаки могут и купиться. Если Уриу не будет стрелять, то поверьте — в свободном уходе "Сунгари" я заинтересован побольше вашего.

"Понятно, надо предупредить Уриу, чтобы на переговорах на компромиссы не шел! И не открывал огня первым. Разоружение "Варяга" в Чемульпо, и точка. А через неделю "Телбот" отзовут, и пусть японцы делают с этим "Варягом" что хотят. Моя совесть чиста. И карман полон". Дипломатических способностей истинного Руднева хватало на то, чтобы читать мысли Бейли с лица как со страниц открытой книги, выдержки и пофигизма Лже-Руднева хватило на то, чтобы их не откомментировать и не рассмеяться. Они начинали неплохо работать вместе!

— Ну что же, я передам ваши слова контр-адмиралу Уриу. Но зачем вы ломали комедию перед французом и итальянцем?

— Слушайте, о своей репутации мне тоже надо позаботиться! А если они предупредят Уриу о моей готовности сражаться, договориться с ним будет проще. И потом, если мне удастся договориться с Уриу устроить маленькое шоу со стрельбой…

"Они предупредят Уриу? Шоу со стрельбой? Точно, он какой-то странный сегодня. Неужели настолько испугался? Нет, не быть России морской державой! Так не понимать обстановку, дрожать и избегать боя — ни один известный мне командир Royal Navy^[4] так бы не поступил… А уж довести всего за два года новейший крейсер до такого состояния, что он не может дать более 50 % контрактной скорости, это вообще уму не постижимо".

Глава 4. Первая часть марлезонского балета

Рейд Чемульпо, Корея. 27 января 1904 года.

В 15:45 русские корабли снялись с якорей и потянулись в сторону выхода из бухты. Первым шел "Кореец", что уже насторожило бы наблюдателя из будущего, будь таковой рядом. За ним неторопливо на шести узлах тянулся "Варяг", последней плелась "Сунгари", нагруженная так, что ватерлиния ушла под воду на добрый фут. Что на нее свозили последние сутки со всего города — одному Богу известно, всем было не до этого. Японцы были слишком заняты высадкой десанта, англичанам и остальным стационерам было все равно. В начале фарватера "Кореец" разошелся на контркурсах с британским паровым катером, спешившим вернуть коммодора Бейли на свое законное место на мостике "Телбота". Он за прошедшие три часа успел обрадовать контр-адмирала Уриу, что добыча достанется ему без боя и в неповрежденном состоянии. Все, что нужно для этого сделать — не стрелять первым, проявить твердость на переговорах и не поддаваться ни на какой блеф со стороны Руднева! Об остальном позаботился он, многомудрый Бейли. Коммодор был в приподнятом настроении, хорошая прибавка к жалованью и безбедная старость ему обеспечена. Даже пара процентов от стоимости крейсера, это при 5 %-ой годовой ренте составит… В общем, коммодор был полностью погружен в свои счастливые мысли.

Как и было обещано, "Варяг" под напряженными взглядами с мостика "Асамы", отдал кормовой якорь на границе нейтральных вод. За ним бросила оба носовых якоря "Сунгари". Когда течением ее развернуло поперек фарватера, был также отдан и кормовой якорь. Команда подтянула к борту до этого шедшие на буксире шлюпки, зачем-то сразу четыре, и стала демонстративно перебираться на "Варяг". Причем шлюпки на борт "Варяга" не поднимали.

"Блефуйте, блефуйте, хоть бы шлюпки на "Варяг" подняли, а то все белыми нитками шито, — подумал Уриу. Он прибыл для переговоров на стоящую ближайшей к противнику "Асаму", — хотя если бы не предупреждение Бейли, вынужден признать, было бы неприятно выбирать между необходимостью обеспечить бесперебойное функционирование порта и уничтожением "Варяга". Слава богине Аматерасу, кажется, сегодня получится и то, и другое, и без потерь в кораблях. Неплохое начало войны, крейсера еще пригодятся Японии, вряд ли все остальные русские командиры окажутся трусами под стать этому Рудневу. Война еще впереди, а этот "Варяг" станет самым мощным бронепалубным крейсером в составе императорского флота".

Не доходя до "Асамы" примерно шести кабельтовых, бросил якорь и "Кореец", шедший с флажным сигналом по международному своду "Высылаю шлюпку с офицером для переговоров". На мостике "Асамы" Уриу был несколько обеспокоен чрезмерным сближением с потенциально враждебным кораблем. Но разглядев на палубе "Корейца" зачехленные орудия и почти полсотни человек, слоняющихся без дела и с любопытством разглядывающих приближающуюся "Асаму", отменил уже отданный сигнальщикам приказ о подъеме сигнала "Стой, а то открою огонь". В конце концов, сейчас главное — не сорвать удачное начало переговоров, и так вчера приняли, как потом выяснилось, уход из бухты "Корейца" за попытку помешать десантным транспортам. Нервы у всех на пределе, оно и понятно — первый день первой войны с европейской державой. Это не китайцев гонять, что для самураев привычно. По той же причине Уриу отказал командиру "Асамы" капитану первого ранга Ясиро в просьбе навести на "Кореец" орудия главного и среднего калибра. Один слишком нервный артиллерист — и прощай бескровная победа и целый трофей. В конце концов, эта старая лодка все равно ничего "Асаме" не сделает, а пугать русских до начала переговоров пока не стоит. Рано.

В бинокль было видно, как с "Корейца" на катер, до этого шедший на буксире, перебрался офицер. "Наверное, сам Руднев пожаловал, раз ради него погнали "Кореец", кого попроще отправили бы сразу на катере", — подумал Уриу. Катер пришвартовался к трапу "Асамы" через десять минут. Судя по тому, с какой скоростью он плелся и как обильно при этом дымил, его машины и правда были не в лучшем состоянии, так что Бейли, скорее всего, не обманул в отношении состояния "Варяга". Поднявшийся по трапу офицер, представившийся как лейтенант Берлинг (странно, подумал Уриу, на переговоры о капитуляции мог бы пожаловать и сам Руднев, или он ожидает на "Корейце" для проведения второго раунда, а этот лейтенант не более чем прощупывание почвы?) вручил Уриу пакет. Примерно догадываясь о его содержимом, Уриу неторопливо, смакуя момент, вскрыл его. На единственном вложенном листке был текст следующего содержания:

"Контр-адмиралу Императорского Японского Флота, младшему флагману второй боевой эскадры и командующему отрядом кораблей на рейде в Чемульпо Уриу Сотокичи.

Сэр! Ввиду начала военных действий между Японией и Россией, о котором вы меня любезно уведомили, и нарушением вашими боевыми судами нейтралитета порта Чемульпо, я имею честь почтительнейше просить Вас капитулировать и сдать вверенные Вам суда не позднее 17:00 9 февраля 1904 года (27 января 1904 года по русскому стилю). В связи с высадкой японских войск в порту Чемульпо предложить Вам вариант разоружения и интернирования не имею возможности. В случае Вашего отказа я буду вынужден уничтожить Ваши суда всеми доступными мне средствами.

Имею честь быть Вашим почтительнейшим слугой.

Командир крейсера "Варяг" Императорского Российского Флота

Капитан первого ранга В.Ф. Руднев"^[5]

По мере чтения в голове Уриу выстраивались и рушились десятки идей и теорий. Если это капитуляция "Варяга", то я император Кореи! Черт бы побрал этого Бейли и этого Руднева, они что, заодно? Маловероятно, но даже если так, то в какие игры они играют? Зачем перенаправлять мне мой же немного переделанный ультиматум? Эскадра готова к бою, "Варяг" без хода на якоре, шансов у него как не было, так и нет, что они этими глупостями выиграли? Полчаса времени? Или это обещанный Бейли блеф Руднева? Но почему такой наглый и глупый? И зачем "Кореец" обвешан парусами и выглядит как пугало, а не боевой корабль? Впрочем, это объясняет, почему прислан лейтенант. На второй раунд стоит ожидать кого-либо посерьезнее, того, кто может сам принимать решение. При этом ни один мускул не дрогнул на лице адмирала.

"Восточная школа, — подумал про себя Берлинг, жалко, что я не увижу выражение твого лица через полчаса, ну ничего, обойдусь собственным воображением".

— Передайте вашему командиру, лейтенант, что я готов обсуждать только капитуляцию ЕГО кораблей. Но не моих. Все, на что он может рассчитывать, это пропуск "Сунгари" с некомбатантами в ближайший нейтральный порт под конвоем одного из моих крейсеров. "Варяг" и "Кореец", так или иначе, останутся в Чемульпо, а вот на поверхности моря или на его дне, зависит от вашего Руднева. Это мое последнее слово. И пусть в следующий раз приезжает сам, потому что его время истекает. Если через час мы не придем к соглашению, я открываю огонь.

— Так точно, Ваше превосходительство. Господа офицеры, разрешите откланяться, честь имею!

В момент отхода катера с Берлингом от трапа "Асамы" "Кореец" начал поворот на малом ходу на курс, позволяющий подобрать катер.

"Наверное, русские боятся, что машина катера не сможет выгрести против течения, — усмехнулся про себя Уриу, — у англичан полчаса назад таких проблем не было. Все же русские — не машинная нация. Тот же "Кореец" — ну какой идиот дает ход, не подняв заранее якорь? Развернуться-то так еще можно, но вот тронуться с места нельзя, пока не порвется якорная цепь. Странно, а где, собственно, цепь? Вот идиоты, они утопили якорь!"

С катера, оставляя за собой хорошо видимый шлейф черного дыма, взвилась в зимнее небо ракета. Интересно, что же сообщает этот невозмутимый лейтенант своему командиру таким образом? Что блеф не удался, наверное? Это была последняя неторопливая и довоенная мысль в голове Уриу…

На "Корейце" спустили сигнал о переговорах, на обрубленные стеньги мачт взлетели красные боевые флаги и на носу вспухли клубы порохового дыма от залпа двух восьмидюймовок^[6] и носового торпедного аппарата! Еще через примерно секунду русский 8" фугасный снаряд старого образца, разорвавшийся на мостике "Асамы", отправил адмирала в нокаут. Второй снаряд носового залпа канонерки попал в носовую оконечность "Асамы" — промахнуться с четырех кабельтовых было сложно. Хотя, если честно, он тоже был нацелен в мостик, но попал не менее удачно. Уриу смог прийти в себя через минуту, как раз к моменту взрыва самодвижущейся мины, выпущенной "Корейцем". Увернуться стоящая на якоре "Асама" не могла. Причем очевидцы утверждали, что взрывов было два, и, что уж совсем ни в какие ворота не лезет, первый взрыв якобы произошел за несколько секунд ДО попадания мины, что потом долго, нудно и упорно отрицалось российской стороной.

Глава 5. Обратная сторона луны

Рейд Чемульпо, Корея. 26 января 1904 года, вечер. Военный совет.

— Господа офицеры, положение вам ясно. Уриу нам уйти не даст. Я бы на его месте точно не дал. Прорваться, как предлагает большинство из вас, мы не сможем физически. Я надеюсь, о состоянии машин все помнят? Двадцать два узла на два часа — вот наш предел, и то никакой гарантии, что машины не скиснут раньше, наши механики дать не могут. А и дали бы, я не поверю. Потом, о результатах состязательных стрельб с "Аскольдом" все помнят? Сергей Валериянович, — Руднев кивнул в сторону старарта лейтенанта Зарубаева, — как старший артиллерист, уж вы-то должны прекрасно понимать, что нанести существенный вред "Асаме" мы не сможем. Потому что пока мы подойдем на дистанцию, с которой наши шестидюймовки смогут пробить ее пояс, ее четыре восьмидюймовых и семь шестидюймовых орудий в бортовом залпе уничтожат всю нашу ничем не прикрытую артиллерию. А туда же, "нанести повреждения нескольким кораблям противника". Скромнее надо быть. В лоб нам не пройти, и уподобляться гороху, бросаемому об стену, мы не станем.

— Всеволод Федорович, вы что, предлагаете сдаться???

— Я надеюсь, что господин Уриу другого выхода из нашего положения тоже не усматривает. Вот от этого и будем плясать. Я завтра попробую задурить голову коммодору Бейли и убедить его попросить Уриу подпустить "Кореец" для отправки офицера на переговоры о сдаче. Вот только Уриу будет ждать нашей капитуляции, а в своем ультиматуме мы потребуем сдать его эскадру. Под катером за ночь надо скрытно подвесить ту самую гальваноударную мину, что не перегрузили на "Сунгари", в отличие от ее товарок. Взрывать ее будем гальванически, после отхода катера от "Асамы", поэтому на катере пойдет минер, лейтенант Берлинг. "Асама" очень удачно для нас стоит первой к выходу. Попросим Уриу прибыть на нее для переговоров…

— Всеволод Федорович! Господин капитан первого ранга, но… Но это же бесчестно!

— А запирать противника до объявления войны силами десяти против двоих, ну, полутора, все же "Кореец" по нынешним временам уже не полноценная боевая единица, а потом требовать его выхода в море на "честный бой" под угрозой расстрела на нейтральном рейде, это честно? А высаживать ДО объявления войны десант в нейтральном порту честно? Не я начал эту игру. Но я БУДУ играть по правилам, которые Уриу установил, как он думает, только для себя. И не волнуйтесь по поводу вашей чести. Перед любым судом, и в том числе перед судом офицерской чести, тоже в случае чего отвечать буду я (вернее, Руднев, шкуру которого я подставляю, а что делать? На войне как на войне).

Теперь по "Корейцу". Как только катер отвалит от "Асамы", расклепывайте якорную цепь, вернее, заканчивайте расклепку, и поворачивайтесь носом к "Асаме". По черной ракете с катера залпируете из обоих восьмидюймовок и пускаете мину. Ну и изо всей мелочи по мостику, естественно. Рекомендую всадить хоть один восьмидюймовый снаряд первого залпа тоже в мостик. Это существенно усложнит япошкам борьбу за живучесть, потому что большинство офицеров будут там наслаждаться процессом нашей капитуляции. Если "Асама" будет надежно выведена из строя двумя взрывами мин и первым залпом "Корейца", прикрываясь ею, попробуйте достать второй крейсер в японской линии. Это вроде бы "Чиода", наш недавний сосед, брат-стационер, так сказать. Если нет, извините, но вы должны таранить "Асаму" и взрывать погреба "Корейца". Другого выхода нет. "Кореец" с его скоростью не жилец при любом раскладе событий, так что из его неизбежной гибели надо извлечь максимальную пользу при минимальных потерях в людях. Ему не прорваться в море и не вернуться назад.

— А назад-то почему не получится? Прикрываясь той же "Асамой"…

— К этому моменту пути назад уже не будет. На фарватере будет лежать "Сунгари", а за ним будет стоять девять мин заграждения.

— ПОЧЕМУ??? КАК??? Откуда они там возьмутся?

Разноголосица офицеров была прервана донесшимся из темного угла басом. Вернее, БАСОМ. Приглядевшись, Карпышев разглядел глыбу, или, вернее, гору. Причем не жира, а мускулов. Рудневская половина сознания услужливо подсказала, что ЭТО зовется младший инженер-механик Валерий Александрович Франк, притихший в уголке механик "Корейца"; а Карпышевская подумала "увидь незабвенный Арик Шварценегер этого простого русского человека, наверное, повесился бы с горя от сознания собственной физической неполноценности". Мех был огромен. И судя по заранее улыбавшимся, глядя на него, офицерам — изрядный балагур.

— Господа, уж коли нас тут начальство собрало, то оно нам, наверное, все растолкует, если мы ему, наконец, позволим. Давайте не будем прерывать дорогого капитана, а то до завтра не узнаем, что за мины и кто их поставит.

Ну, для начала двадцатого века чувство юмора неплохое.

— Благодарствуем за помощь в утихомиривании нашего бардака, Валерий Александрович. Мины сейчас перегружают с "Варяга" на "Сунгари" вместе с катерными метательными минами, подрывными зарядами и прочей взрыво- и огнеопасной гадостью и всей ненужной взрывчаткой. Кстати, "Корейцу" тоже приказываю сдать всё ненужное в бою на "Сунгари". Еще туда же завозят весь цемент, который найдут в городе до утра. Как только "Кореец" откроет огонь по "Асаме", я прошу вас из кормового 6" орудия стрельнуть перелетом по "Варягу" и стоящей рядом с ним "Сунгари". После падения снаряда, а его не смогут не заметить на "Паскале" и "Телботе", я взорву две гальваноударные мины, заложенные на пароходе. Корпус "Сунгари" существенно осложнит пользование фарватером как минимум до середины весны, а если на заграждении еще кто-либо подорвется, то можно ожидать полной закупорки порта на месяц-другой. Вину за неудобство для господ стационеров свалим на неточный залп "Асамы" по "Варягу". Остальные мины поставим, когда будем "эвакуировать" на шлюпках команду "Сунгари" на "Варяг". Чтоб веселее было пытаться его обойти на фарватере. Я думаю, следующие пару месяцев японцам будет не до высадки десантов в Чемульпо.

— Теперь понятно, почему капитан "Сунгари" от вас красный, как из бани, вылетел! А не взгреет вас Старк за утопление собственного парохода? И потом, а как же стационеры?

— Взгреет — не взгреет, как говорит один мой приятель — "ты сначала доживи". Будем в Артуре, будем об этом беспокоиться. А стационеры ваши посидят тут, пока японцы все это разгребать будут. Не помрут от безделья. Они нам очень помогли? Вот пусть и поскучают. И опять же — это не мы, это японцы стрелять не умеют, все претензии к ним!

— А цемент-то зачем на "Сунгари"?

— Когда он затонет, из цемента получится бетон. А поднять со дна моря бетонную чушку нашим друзьям японцам будет гораздо труднее, чем порожний пароход. Так, мелкая гадость…

Да, в связи с тем, что "Кореец" фактически идет на самоубийство, полная команда вам ни к чему. Я предлагаю оставить половинный наряд машинной команды и кочегаров, половину комендоров, полные расчеты только на восьмидюймовки, остальные сокращенные наполовину и половину минеров, вам удастся выпустить не более одной мины. Остальную команду предлагаю перевести на "Варяг", пригодятся при прорыве.

— Всеволод Федорович, у нас же с казаками и севастопольцами^[7] будет почти двойная команда, это же не крейсер, а Ноев Ковчег получится! Зачем? Передать на нейтральные суда не лучше будет?

— Ну, во первых, будет кем заменять орудийную прислугу, я прогнозирую в ней большую убыль, спасибо господину Крампу. Вернее, нашим умникам из под шпица.^[8] Даст Бог прорваться, первым делом сделаем щитовое прикрытие для орудий. А во-вторых, есть одна задумка, но об этом пока рано.

— Всеволод Федорович, а цемент у вас на "Сунгари" прямо в мешках сгружают? — Раздался ехидный, как обычно при обращении к "горячо любимому" капитану, голос старшего офицера.

— Да, Вениамин Васильевич, а что, собственно, вас смущает?

— Пустая затея, коли так. В мешках цемент не схватится. Если уж вы потратили на эту затею казенные деньги, то могли бы приказать мешки резать, на тонну цемента тонну гравия высыпать, и заранее затопить трюмы, на треть примерно. Тогда через недельку и правда хоть плохонький, но бетон будет, а если сваливать по вашей системе, то японцам просто надо будет разгрузить кучу слегка окаменевших мешков.

— Блин!!!

— Простите, Всеволод Федорович, не понял? Какой блин?

— Тот, который комом, конечно! Умоляю, сбегайте на "Сунгари", там наш боцман Шлыков погрузкой распоряжается, прикажите ему, чтобы попинал кули. Пусть потрошат мешки и действительно затопите немного трюмы. И как наши узкоглазые друзья закончат с цементом, пускай и правда начинают гравий таскать, я у входа в порт видел кучу. Доплату пообещайте за переработку. Учитесь у старшего офицера, господа, не в бровь, а в глаз, что называется!

Неожиданно с места встал молчавший до сего момента капитан второго ранга Григорий Павлович Беляев-второй, командир "Корейца".

— Господа! Господа, а не кажется вам, что Всеволод Федорович немного горячится? Ну, не выпустили нас японцы в море, почему обязательно война из-за этого начнется? Я, кстати, не уверен, что миноносцы на самом дел мины пускали, могло моим сигнальным и померещиться со страху, народ-то в большинстве не обстрелянный… И потом, огонь-то, как не крути, мой комендор, зараза, первым открыл. Может, еще пронесет? Допустим, на Певческом мосту^[9] договорятся, а у нас что? Пароход КВЖД залит бетоном по планшир и утоплен на фарватере, на него же перегрузили и с ним утопили все гребные суда, половину боезапаса, завтра еще нейтральный порт заминируем. А не будет войны, КТО за все это отвечать будет?

— Да не волнуйтесь вы так, Григорий Палыч, присаживайтесь, выпейте еще чаю, вестовой! Тихон, любезный, заваривай покруче. Нам сегодня много чаю понадобится…

А за свое, как вы явственно подразумевали, самодурство, я, если войны не будет, отвечу сам. И за пароход тоже отвечу, кстати его капитан так расстроился, что даже отказался принимать участие в нашем совете… А отвечать я буду по всей строгости, как начальник отряда, и ни за какую спину прятаться не намерен. Вот только, к сожалению, не отвечать перед начальством придется, а воевать. И умирать. Я думаю, завтра к обеду нам предъявят ультиматум — или выходим из Чемульпо и Уриу нас топит, или не выходим, и он топит нас прямо на рейде. Под осуждающими взглядами остальных стационеров. Мол, трусы, не вышли на бой, теперь нам могут случайными осколками краску поцарапать.

Сдержанные смешки офицеров были прерваны взволнованным голосом штурмана с "Корейца" мичмана Бирилева.

— Допустим, вы, Всеволод Федорович, правы, и война начнется завтра. Допустим, что спрятав честь нашу в карман, мы сможем подорвать минами "Асаму". Но что потом? "Варяг" на полном ходу, значит, прорывается, а мы? Что нам делать? Особенно меня порадовал ваш приказ о таране с последующим взрывом погребов. У нас на борту почти две сотни душ!

— Во-первых, Павел Андреевич, специально для вас повторяю, полная команда "Корейцу" не нужна, кстати, всегда считал, что людей у вас на борту не две сотни, а сто семьдесят пять, впрочем, вы ведь на канонерке меньше месяца, могли и не сосчитать. Расчеты носовых восьмидюймовок, это, простите, наш единственный шанс, нужны полные. Кормовой шестидюймовке тут достаточно сокращенного, вряд ли ей много придется стрелять, то же самое с малокалиберками. Машинная команда и кочегары — тоже половины должно хватить, полного хода вам держать не надо, но маневрировать надо точно, минеры, чтобы обеспечить один выстрел и, пожалуй, все. Я думаю, можно позвать добровольцев. Из офицеров я вынужден забрать штурмана, старшего офицера, артиллерийского офицера и врача.

— Лекаря-то зачем забираете? А как нам с ранеными быть?

— На стационерах есть свои врачи, а у меня, боюсь, будет раненых с полкоманды. Теперь о том, как быть, что делать и так далее. Если "Асама" после взрыва двух мин будет выведена из строя, вы обстреливаете "Чиоду", вроде в ордере она следующая? Причем я бы порекомендовал для каждого залпа "высовываться" из-за корпуса "Асамы", а для перезарядки задним ходом отходить назад, прячась за "Асамой". Тогда преимущество в скорострельности 120-миллиметровок "Чиоды" будет скомпенсировано, зато пары ваших 8" бомб ей для выхода из строя вполне может хватить. Да, и не забывайте любое шевеление на палубе и в казематах "Асамы" пресекать огнем ретирадной пушки и противоминной мелочи, а то прозеваете один-два ее восьми- или шестидюймовых снаряда, и прощай, "Кореец"!

Как только вы получите повреждения, после которых ведение боя будет невозможно, команду в шлюпки, поджигайте запальные шнуры, заранее отмерьте десять-пятнадцать минут, направляйте брандер имени "Корейца" на "Асаму", чтоб ее подольше поднимали и чинили, и гребите назад в Чемульпо. Если до "Асамы" дотянуться не сможете, попробуйте взорваться на фарватере. Любое препятствие, блокирующее судоходство в Чемульпо, будет костью в горле у япошек при высадке десанта. А больше им его и высаживать-то особо негде.

— Могут в бухте Асан, хотя там с пирсами проблема…

— Во-во! Там им серьезно повозиться придется. Да и до Сеула еще топать. Но это будут их проблемы. Вернемся к нашим. Мне вовсе не нужно, чтобы вы погибли. Наоборот, вы должны выжить и рассказать НАШУ версию событий, иногда на войне это важнее, чем выигранное сражение. А по поводу тарана, я думаю, про бриг "Меркурий" и пистолет Казарского все помнят?^[10] Так вот, если мы хотим выиграть эту войну, командир любого японского корабля, даже "Микасы", должен после нашего завтрашнего боя бояться просто сблизиться с любым самым занюханным русским миноносцем! Как турки боялись! Да и шансы на выживание не знаю где выше, на "Корейце" или на "Варяге", где лично вам, Павел Андреевич, придется завтра быть.

— На крейсере труса праздновать!? Своих погибать бросив? Да Вы…

— Не говорите глупостей, молодой человек! Просто мне до зарезу нужен на борту еще один штурман. Зачем, простите, позже. Но это приказ. А "Корейцу" штурман уже ни к чему, дедушке с рейда завтра не уйти…

— Вы так говорите, Всеволод Федорович, будто точно знаете, что нам завтра идти в бой. А ведь…

— А, Вениамин Васильевич, простите великодушно, но вы уже вернулись с "Сунгари" или все еще на пути туда? Ваша же идея с бетоном, вам и выполнять, инициатива — она наказуема!

Нервные смешки собрания медленно, но верно переходили в нормальный здоровый смех, чего собственно, и добивался командир крейсера, как бы его не звали. Обе его персоналии наперебой голосили, что с техническими деталями можно разобраться и завтра, а вот поднять дух команды и особенно офицеров перед боем сейчас гораздо важнее.

— Простите ради Бога, замешкался, вернее, заслушался. Вас послушать, так вы к этому дню будто год готовились! Только без меня ничего важного пожалуйста не обсуждайте, хорошо?

— Христом Богом клянусь, будем пить чай с коньяком и музицировать! А готовился не год, а всю жизнь, как и все мы, господа.

— Музицировать!?

— Так точно, господа офицеры. Кто у нас силен на рояле? Из "корейских" никто Эйлеру конкуренцию не составит? Значит его и будем просить… Мне тут давно пришла в голову идея гимн "Варяга" написать, а сегодня по возвращению "Корейца" как обухом по голове ударило, повод-то какой! Вот вроде что-то получаться стало^[11], давайте вместе попробуем. Я попробую напеть, а вы, будьте любезны, подберите ноты.

— Но до того ли сейчас? Дел же невпроворот, а вы музицировать, Всеволод Федорович!

— Больше скажу. Завтра надо будет до обеда и команду обучить песне. Им она пригодится дух поднять, да и помирать с музыкой веселее будет! Считайте это моей командирской блажью. Но, господа, команда должна идти в бой не потому, что она должна. Люди должны в него рваться! Тогда завтра у нас всех будет шанс…

В сгущающихся вечерних сумерках рейда Чемульпо впервые звучала песня "Варяга". И пусть карты уже лежали немного не так, как в той истории, что помнил Карпышев/Руднев. Пусть мелодия не на все 100 % совпадала с той, что он напевал с детства (эх, как я тогда в третьем классе дрался с братьями Ким после строчки про "узкоглазых чертей", до сих пор приятно вспомнить), и которая, наверное, и привела его в конце концов на эту скользкую дорожку. Которая завтра вполне могла закончиться на мостике "Варяга" разлетом его мозгов при неудачном разрыве японского снаряда, но зато ее пели именно те люди, у которых было на это больше прав, чем у любого другого исполнителя во все времена…

Глава 6. Разворошенный муравейник

Рейд Чемульпо, Корея. 26 января 1904 года, вечер.

На борту "Сунгари" корейские кули, погоняемые русскими моряками во главе с двумя боцманами, сунгарским и с "Варяга", готовили его к гибели. На мостике сам капитан изливал душу Рудневу.

— Я понимаю, необходимо. Я понимаю, или это старое корыто — или новый крейсер, один из лучших на флоте. Я понимаю, мы не утопим, так или японцы расстреляют, или, того хуже, себе заберут и будут снаряды возить, которые потом на русские головы полетят. Но все одно, своими руками свой же корабль медленно готовить к утоплению — это как старого друга предать! Может, для вас, господин Руднев, это просто груда железа в полторы с лишком тысячи тонн водоизмещением, но для меня…

— Но для вас это то же самое, что для меня "Варяг", старый товарищ. Прекрасно понимаю, и поверьте, сочувствую. Даст Бог, прорвемся, лично попрошу государя новому пароходу КВЖД или Доброфлота присвоить имя геройски погибшего "Сунгари", а вас поставить капитаном. А может, мобилизую вас в военный флот и захвачу вам крейсер у японцев! Примете командование?

— Ну, если вы так ставите вопрос, то приму. Только если назовете "Сунгари"! Но вот чтоб кого с мостика трампа да под эполеты на крейсер! Шутник-с Вы, Всеволод Федорович! На Императорском флоте мне за все про все выше прапорщика по адмиралтейству не прыгнуть, сами знаете. Да и имена кораблям флота сам император присваивает. А он, поди, про такую речку и не слыхивал даже. Мало того, что куска хлеба лишили, так еще и смеетесь надо мной.

Грустный сарказм в голосе капитана был практически не скрываем. Ну что ж, я бы на его месте тоже не поверил. Но зато теперь я его, как придет время, смогу поймать на слове. А в эти времена слово совсем не такой пустой звук, как в мои.

— Договорились, "Сунгари" так "Сунгари". Только судно не я у вас отнимаю, а япошки, будь они трижды не ладны. А пока пойдемте посмотрим, что у вас в трюмах творится.

— Разгром и грязь! Вот что там творится. Водонепроницаемые переборки разбиты, двери вырваны с мясом, под котлами мина ваша, будь она неладна! Очень надеюсь, что ваш минер Берлинг свое дело знает, и так кочегары боятся работать. Еще куча вашего взрывоопасного барахла в кладовых и вторая мина, вся опутанная проводами, как гирлянды на иллюминации по случаю коронации государя, да-с, имел честь присутствовать. В грузовых трюмах еще хлеще, сначала хоть в мешках цемент сваливали, хоть какой-то порядок был, так прибежал ваш малахольный старший офицер, прости господи, приказал распороть мешки, да еще и затопить трюмы наполовину. Сейчас туда вообще мусор и камни со всего порта корейцы стаскивают, а как закончат, начнут наш уголь носить к вам на "Варяг". Хотя зачем вам наш мусорный уголек, не знаю. Мы-то на кардифах не ходим-с. А вообще обидно, всю жизнь был чистый аккуратный пароход, а перед смертью в помойку превратился. Мы с вами, наоборот, завтра в чистое переоденемся, а "Сунгари" вот так вот… Жалко его, одним словом. Ну да пройдемте, добро пожаловать к нам на шестой круг ада, господин каперанг!

Капитан не соврал ни одним словом. Внутренние помещения парохода представляли из себя квинтэссенцию беспорядка и разрушения. К этому надо добавить толстенькую 190-килограммовую тушку гальваноударной мины образца 1898 года между котлами. Два десятка ее близняшек на палубе, попарно подвешиваемых к днищам шлюпок и катеров, щедро переданных на "Сунгари" с обоих военных кораблей. Присовокупите десяток пироксилиновых патронов на кингстонах и стенках котлов, и тогда можно понять, почему кочегары, несущие вахту и поддерживающие пары, столь опасливо вжимали головы в плечи. Ничего, им пройти-то надо всего пару миль, а потом пошуровать в котлах напоследок для обеспечения более красивого облака взрыва, и на "Варяг". Правда, там потом еще страшнее будет, ну что поделать, война.

Из носового трюма донеслась сочная морская ругань с упоминанием святых и что совсем уж не в кассу, офицеров. Так, это уже интересно! Что у нас тут за действующие лица? Ага, два известных бузотера с "Варяга". Ну конечно, кого еще могли ночью послать затапливать трюмы с цементом? Только "любимчиков" старшего офицера. Но, впрочем, заслуженно их Вениамин Васильевич чморит. Как какая заваруха, так эта парочка всегда в центре. Взять ту же историю с купанием четверых английских матросов в Шанхае! Не совсем добровольном, естественно, купании. Кто ж по доброй воле в марте в воду с пирса сиганет-то? Пари у них, видишь ли, было. Небось по вопросу "кто кому в рыло первым с размаху попадет, чтобы с копыт". Ну да ладно, то дело прошлое. А чем же у нас сейчас матрос первой статьи Михаил Авраменко не доволен? Ага, в жидкий бетон, как это по французски, плюхнулся. Ну а при чем же тут начальство-то? Так, если вынести за скобки две минуты мата, силен, бродяга, кстати, не повторяется, к себе вернусь, надо пару выражений перенять, "а на фига вообще мы это тут делаем". Ну что же, придется снизойти до разъяснений. Мне завтра нужна вся команда в числе единомышленников, а этот сорвиголова вместе со своим корешем Кириллом Зреловым всех оповестят почище корабельной трансляции. И в нужной тональности.

— Вечер добрый, чудо-богатыри!

— Здравия желаем, ваше высокоблагородие!!!

— Ну что, в трюме не как у вас на грот-марсе, скучно и грязно?

— Так точно, ваше высокоблагородие!

— Ладно, братцы, вольно. Присаживайтесь, курите, вот папиросы.

— Так в трюме же не на баке, ваше…

— Да ладно, в ЭТОМ трюме теперь можно все что угодно. Я разрешаю. Тут завтра такой фейерверк будет, что пара окурков не повредит. Угощайтесь.

— Благодарствуем.

— Я тут краем уха слышал, как ты, Авраменко, поливал весь мир и меня в частности. Не оправдывайся, если бы я в жидкий цемент по колено нырнул, то от меня ты бы еще и не такое услышал. Да не дергайся ты… Нам с вами, братцы, завтра надо пробиться сквозь строй из шести крейсеров наших узкоглазых "друзей". И лупить они нас будут не шомполами или линьками, а кое-чем похлеще…

И мне уж точно не до того, чтобы обижаться на то, как ты меня назвал. Собака лает, ветер носит, как говорят на востоке. Но вот в том, что я заставляю вас здесь заниматься ху… идиотизмом, ты, братец, не прав.

— Вашбродь! Так оно это… Мало того, что на нас вся местная команда волком смотрит. Те, что остались. Большинство уже к нам на "Варяг" съехали… Но так еще и не отстирать ведь энтот цемент-то! На кого я похож, не матрос, а пугало огородное, да и только. Завтра на поверке господин старший офицер опять на бак на час поставють, а отмыться-то некогда!

— Не боись, замолвлю за тебя словечко. Но завтра нам всем в чистое по любому переодеваться. А пароход мы этот поутру выведем на фарватер и, если узкоглазые не сдадутся, то взорвем ко всем чертям! И заткнем им фарватер как бутылку пробкой. А цементом вы его заливаете, чтобы им его потом было веселее поднимать из ледяной водички. Так что порядок тут можно не соблюдать. Мины на верхней палубе видели? Как закончите в трюме и докурите, помогите гавальнерам их подвесить под днища шлюпок и спустить это все хозяйство на воду. Нечего супостату подглядывать, что мы тут делаем, будет ему сюрприз. Да, еще, всей команде сегодня по двойной чарке перед сном. С устатку пользительно… А завтра — сколько влезет, но, братцы, чур — после боя.

— Рады стараться, ваше высокоблагородие!

— Ну раз рады, то старайтесь. Завтра утречком еще новую песню выучим, чтоб помирать нам было веселее, слышали, небось, как в кают-компании пели? А пока работайте. Ночь, хоть и зимняя, а коротка, дел больно много. Да, еще о делах, как тут закончите, соберите всех наших мелких артиллеристов… Ну, что смотрите глазами круглее тарелок? Все расчеты орудий калибром сорок семь миллиметров и бегом на бак. Вам лейтенант Беренс и мичман Лобода прочтут лекцию о том, как заряжать, наводить и стрелять из шестидюймовки Канэ. Вы следующие после севастопольцев. Вы-то хоть артиллеристы, а из них дай Бог хоть подносчиков за ночь нормальных сделать. Знаю, что вы ее изучали, но это было давно, а завтра я ожидаю большую убыть в расчетах. Вот вы и будете их подменять, потому как до атаки миноносцев у 47-миллиметровок вам делать нечего, понятно?

— Так точно, Ваше высокоблагородие!

— Что-ж, тогда с Богом!

— Ваше высокоблагородие… А что мы им такое сделали, узкоглазым, что они на нас… Ну… По что полезли-то?

— Мы им китайцев и корейцев мешаем в рабов обратить. Чтоб уши и носы им резать, над девками и бабами измываться. Это раз. Но мало этого самураям, потому как если с Кореей и Китаем у них это получится, попрут и к нам на Дальний Восток с тем же самым. Это два. А науськивают их на нас наши старые друзья — англичане. Потому как хочется им, чтобы наш Тихоокеанский флот так же в океан мимо Японии не мог высовываться, как Черноморский мимо Турции. Это три. Смекаете, ребята, что к чему?

— Дык, по что же мы им укороту-то никак не дадим, ваше высокоблагородие? Чай войско то у нас посильнее будет?

— В этой войне, ребята, от армии не все зависит. Сначала нам должно супостатов на море побить, чтоб солдатушки наши до них добраться смогли. Они же на острове сидят. Так что нам завтра нужно им хорошенько бока намять, от почина многое зависит. А то, что их больше, так что ж мы считать их собираемся что-ли, или по сопатке набуцкать?

— По сопатке! Мелки они супротив нас, да еще и косоглазые все!

В сыром и грязном трюме парохода раздался усиленный многократным эхо дружный хохот.

Ну, с этим порядок, теперь можно и на "Кореец", решил Руднев…

Григорий Павлович Беляев был в корне не согласен с уверенностью Руднева в неизбежности завтрашнего боя. Может, еще пронесет, выпустят япошки "Варяга" и "Корейца", но на всякий случай к неприятностям подготовиться не мешает, это он признавал. Другой вопрос, что отослать пол команды на "Варяг" и подготовить носовую крюйт-камеру к взрыву не совсем то, что он полагал единственно верным для подготовки к бою. Но приказ есть приказ.

Так, а вот и господин Руднев на катере пожаловал, Что он тут забыл-то, обычно к себе на "Варяг" вызывал, если что-то надо. И что на него вообще сегодня нашло? Никогда такого шила в заднице за ним не замечалось. Известен как один из самых мягких и сговорчивых командиров на флоте. А тут на тебе, вдруг все делает по своему. Ни на йоту от своего плана не отступает! Как подменили.

— Добро пожаловать на борт, Всеволод Федорович. Вы с инспекцией?

— Ну что вы, право, Григорий Павлович, какие сейчас инспекции. Скорее еще раз отработать взаимодействие, может, вы мне что посоветуете; может, я вам. В общем, как говорят наши злейшие друзья англичане, провести "мозговой штурм".

— Ни разу не слышал такого выражения, но суть понятна. И что мы с вами штурмовать будем? И главное, где? Позвольте пройти в мою каюту?

— Да, там любопытных ушей поменьше. А штурмовать мы с вами будем японскую эскадру, конечно, сначала сегодня в уме, потом завтра по настоящему. Давайте заодно посмотрим, что у вас творится в носовом погребе, если вы не возражаете.

— Да за ради Бога. Там все готово к взрыву, только детонаторы пока не заложены, от греха, стеньги к утру срубим, снаряды для 8" выложены, расчеты получили свои чарки и теперь отсыпаются, минеры никак не могут закончить проверять свою ненаглядную мину в…надцатый раз. Я и сам по старой миноносной привычке не удержался, разок к ней в потроха залез. Идею с противоосколочными стенками у вас, уж простите, украл без спросу, сейчас на носу матросики мудрят с койками, прикрывают зады восьмидюймовок. Чехлы на них распороты и сшиты на живую нитку, причем для прицелов и у среза стволов оставили дырки. Орудия заряжены, наводчиков завтра посажу под чехлы, и первый залп для японцев точно будет неожиданным. Я хоть и не верю что завтра придется с японцами воевать, они нам тут цирк не в первый раз устраивают, поэтому готов. И сам готов, и "Кореец" тоже подготовил, насколько это вообще для нашего старичка возможно. Так что выкладывайте начистоту, зачем пожаловали.

За капитанами соответственно первого и второго рангов закрылась дверь каюты.

— Ну, начистоту так начистоту. Я понимаю, что вы на меня сильно обижены, так как я фактически бросаю "Кореец" на растерзание, и прикрываясь им, спасаю "Варяг", то есть я — последний негодяй, и иду против главной традиции Русского флота — сам погибай, но товарища выручай.

— Ну что вы, я ни единым словом…

— Ваше молчание было достаточно красноречиво и что за ним скрывалось, тоже весьма очевидно. Как и за молчанием ваших и моих офицеров. Но понимаете… Мы сейчас фактически единственные, кто может выиграть для России эту войну.

— Гм. Простите за прямоту, Всеволод Федорович, но, кроме нас, тут никого нет, и я тоже хочу спросить вас кое о чем. Откровенность за откровенность. У вас никто в роду манией величия не страдал?

— Нет, Григорий Павлович, я первый, и, кстати, не страдаю, а наслаждаюсь. Скажите, кто может сорвать высадку и развертывание японской армии через Чемульпо, кроме нас с вами? У японцев сейчас под винтовкой треть миллиона, а у нас на всем Дальнем Востоке и в Маньчжурии ста тысяч нет…

— В Артуре, если помните, целая эскадра, включая семь броненосцев, во Владивостоке четыре крейсера, каждый из которых по сумме боевых возможностей превосходит "Варяга" и "Корейца" вместе взятых. Ну, кроме "Богатыря", тот практически ваш близнец, хотя, на мой взгляд, уж простите, заметно улучшенный.

— Да, все так и есть. Но давайте поставим себя на место вице-адмирала Того. Уверен, что Порт-Артурская эскадра как раз сейчас атакована кучей миноносцев и после подрыва пары — тройки броненосцев она уже не сможет бросить вызов Того до окончания их ремонта, то есть на войсковые перевозки никак не повлияет. Владивостокский отряд крейсеров заперт льдами еще минимум месяц. И значит, еще минимум месяц тоже никак на перевозки воздействовать не сможет. Да и потом, из Владика сюда надо идти через Цусимский пролив, пройти-то сюда они, может, пройдут, а вот на обратном пути их и поймают. Короче — не рискнут они…

— Но и в Артуре есть крейсера! "Аскольд", "Новик", "Боярин", "Диана" с "Палладой" в конце концов.

— А еще там есть Старк, который их никогда в самостоятельное крейсерство не выпустит, пока под Артуром болтается парочка асамоподобных. Да и Алексеев не даст. Отвлеченный вопрос. Вот как вы думаете, что надо, чтобы вывести из строя обе ваши восьмидюймовки, к примеру? Каково минимальное необходимое воздействие?

— Ну, я думаю, достаточно одного крупного снаряда, завтра проверим.

— А я вот думаю, что хватит горсти песка в смазку.

— Это само собой, но вы это к чему?

— Это я к тому, что сейчас песочком в японском военном механизме можем стать только мы. Значит должны! И для этого я готов принести в жертву свое доброе имя, подорвав "Асаму" весьма подлым (да слышал я, что вы себе под нос на совещании бубнили, слышал, не надо большие глаза делать) образом, и бросив "Кореец", это война и главное теперь — ее выиграть. А появление "Варяга" на своих войсковых коммуникациях Того никак предвидеть не может. Затем он сюда целую эскадру и пригнал, чтобы ни при каких обстоятельствах ему "Варяг" поперек горла не встал. Да и просто утопление "Асамы" — это уже минус один корабль линии, а их у Того всего-то четырнадцать. Вернее, пока даже двенадцать, гарибальдийцы еще пока в пути.

— То есть вы не в Артур идете?

— Нет. У меня гораздо более интересные планы… Простите, но даже вам я не могу их раскрыть, так как есть шанс, что вы попадете в плен к японцам. И раненым, в бреду, можете сказать лишнее. Тогда они просто "поменяют смазку", и получится, что "Кореец" погиб зря…

— Ну, тогда удачи вам и Бог в помощь, раз вы все уже твердо решили. Давайте еще раз пройдемся по действиям "Корейца"?

— Давайте. Для начала, при приближении к "Асаме" выгоните всех, кого можно, на палубу, пусть глазеют на нее. Тут против пословицы, чем больше народу, тем больше кислороду.

— Не понял, а зачем, собственно?

— Чтобы господин Уриу ни секунды не сомневался в ваших невоинственных намерениях. Корабль с кучей ротозеев на палубе никто за противника, готовящего гадость, принимать не будет. А вы как полагаете?

— Вполне резонно.

— Далее. По черной ракете с катера расклепывайте якорную цепь, я тоже самое планирую сделать, эта тяжесть нам больше ни к чему, залп из носовых пушек по мостику и пуск мины. Только умоляю, сначала поднять боевые флаги и спустить сигнал о переговорах. Одновременно с ретирадной шестидюймовки положите снаряд с перелетом по "Сунгари", чтобы стационеры его заметили. Одновременно со взрывом мины подрыв нашего сюрприза, Берлинга я уже проинструктировал. Он потом, когда вы решите топиться, по вашей ракете белого дыма подойдет вам к борту и попытается снять раненых. Если его самого к тому моменту не утопят. Потом по обстоятельствам, если "Асама" не тонет — таран и подрыв, если тонет, то поиграйте в прятки с "Чиодой". Высовывайтесь из-за "Асамы", давайте залп, и полный назад. Так у вас есть шанс ее тоже хорошо поцапать. В прямой бой с ней лезть я бы поостерегся, все же у нее скорострелки, и числом поболее. А у вас брони, считай, что нету. Если случится невероятное, и вы и "Чиоду" выведите из строя, то тогда огонь по следующему крейсеру. Но, думаю, к тому моменту сам "Кореец" уже будет не боеспособен.

Как только вы потеряете способность стрелять из обеих восьмидюймовок, возникнет угроза потери хода, или больших затоплений, сразу тараньте "Асаму", или, если не сможете, взрывайтесь на фарватере. Но, естественно, взрыв после посадки команды в шлюпки. Катер, повторюсь, тоже должен попытаться подобрать уцелевших. По прибытию на берег придерживайтесь нашей версии событий. Мы предъявили японцам ультиматум, они утопили "Сунгари", мы открыли огонь в ответ на это, мины на фарватере — случайность, результат подрыва "Сунгари", вызванный попаданием японского снаряда. Зазубрите, как "Отче наш", и офицерам то же самое затвердите. Вопросы, предложения?

— Что в это время делает "Варяг"?

— Избавляюсь от становых якорей, кроме одного, даю полный ход, проходя мимо "Асамы", пускаю по ней пару мин, чем дольше ее будут чинить, тем лучше, потом стреляю по "Нийтаке" и прочим, и пытаюсь прорваться в море полным ходом. Там в темноте меняю курс, может, устрою сюрприз для японцев, если они за мной погонятся, и утром начну ловить транспорты. Обычная крейсерская работа.

— По этому фарватеру полным ходом? А рули вам заклинит, что тогда?

— Ну, волков бояться — в лес не ходить. Как надо будет притормозить в узостях, дам полный назад. Заодно пристрелку японцам собью. Бронированную трехдюймовую трубу с рулевыми приводами "Варяга" перебить фугасами — это почти невозможно, знаете ли. Кстати, для того я у вас штурмана и забираю, он этот фарватер получше моего знает. И потом, призы тоже он поведет во Владивосток, если такие будут. Для этого и ваша команда нужна на "Варяге".

— И все это при том, что вы до сих пор не знаете об объявлении войны?

— Завтра узнаем. Не сомневайтесь. По тактике на завтра все ясно?

— Вполне. Что не ясно, так это что на вас нашло, Всеволод Федорович? Вы сам не свой. Не скажу, что мне новый Руднев не нравится, но откуда он взялся? Никогда бы не поверил, что вы можете пойти на такое…

— Обстоятельства-с вынуждают. И потом, в каждом из нас и наших матросов живут два разных человека, мирного времени и военного. И обычно, как это ни странно, те, кто хорош в мирное время, никуда не годятся в военное, и наоборот.

— В том-то и дело, что в мирное время вы, уж простите, были выше всяческих похвал, Всеволод Федорович.

— Ну, значит, перед вами мой злой двойник. На том и порешим. Ну, удачи вам, дорогой мой, завтра. От вас и "Корейца", от того как вы начнете, все и будет зависеть. Молиться за вас будем…

Командиры допили "Адвокатов"^[14] и вышли из каюты на верхнюю палубу. Так как главный разговор уже состоялся, лезть в трюмы, крюйт-камеры, машинное и прочие потроха "Корейца" не было смысла. За долгие годы службы Беляев изучил "Корейца" досконально и вряд ли вероятность что либо подметить свежим взглядом перевешивала неизбежно потерянное время. Ночь уже перевалила далеко за середину, а список абсолютно необходимых дел упорно не уменьшался, а наоборот, продолжал расти, как снежный ком. Да, с форумной точки зрения все было гораздо проще! Кстати, об необходимых делах…

— Да, чуть не забыл, Григорий Павлович. Как вы думаете, сколько шестидюймовых снарядов вы успеете расстрелять завтра из свой ретирадной пушки?

— Если сильно, безумно повезет, то тридцать-сорок, на самом деле верю в двадцать, а что?

— Видите ли, дорогой мой, у меня в боекомплекте де-факто одни бронебойные снаряды. Причем нового вредительского образца. А мне для прорыва надо максимально выбить артиллерию противника, тут ваши старые, но стабильно взрывающиеся фугасы были бы гораздо полезнее. Может, оставим вам на борту пятьдесят штук, а за остальным я пришлю катер? Хоть по десятку снарядов на орудие, которые взрываются при попадании в цель, а не делают аккуратные шестидюймовые дырочки в бортах на входе и выходе.

— А, черт с вами, грабьте. Но если завтра войны все же не будет, вам понадобится много удачи, чтобы объяснить свои действия перед Старком! И что за новый вреди… как вы, простите, сказали, какой образец?

— Хотел бы я, чтобы разбирательство (вот ведь черт, чуть не сказал "разборка", следить надо за чистотой речи, следить) со Старком была сейчас моей самой большой проблемой. А по снарядам… Понимаете, мне тут конфиденциально один старый приятель сообщил из артиллерийского ведомства, имени назвать не могу, хоть убейте, просил остаться инкогнито, что трубки для бронебойных снарядов новых серий практически все с дефектом. Какие-то проблемы с излишней чистотой материалов, что ли. Снаряд взрывается только при попадании в очень толстую броню, и то не всегда.

— Да вы что! Это что же, на всех броненосцах и крейсерах эскадры, получается, невзрывающиеся снаряды? А начальство артурское в курсе?

— Да хрен его знает! Если тут кто и в курсе, то до конца войны могут и не почесаться. Российская традиция — гром не грянет, свинья не съест! В исполнении русского чиновника — страшная вещь.

— Но ведь с этим нужно делать что-то. И срочно!

— Вот в Питере пусть и думают, как из этого дерь… безобразия вылезать. Здесь же на повестке дня задачка иного масштаба, только вот кому проще? Ну, удачи нам с Вами завтра! И да хранит нас Господь!

Глава 7. Карты на стол!

Рейд Чемульпо, Корея. 27 января 1904 года.

Расклепав якорные цепи, и тем самым сразу облегчившись на десяток тонн (идея давеча вызвала тихую панику у мичмана Черниловского-Сокола, ревизора крейсера, которому за якоря предстояло отчитываться, и никакие уверения командира, что они будут списаны по статье "Утраченные в бою", не могли вернуть ему хорошего настроения) "Варяг" рванулся вперед одновременно с первым выстрелом "Корейца". Пары подняты с утра во всех котлах, в системе охлаждения подшипников главных валов и в ведрах рядом с ними заранее охлажденное масло, полуторная смена кочегаров — все это должно было позволить держать двадцать два узла до заката, потом, правда, был шанс, что придется выводить машины по одной для ремонта. Но до этого еще надо было дожить.

Похоже, что фортуне тоже было любопытно, что может получится из сумасшедшей идеи экс-форумчанина, и она на этот раз решила немного подыграть русским.^[15] После двух практически одновременных взрывов с одного борта крен "Асамы" медленно, но верно нарастал. Действие ее артиллерии главного и среднего калибра кончилось, так и не начавшись, с "Асамы" "Кореец" получил пока только одно шестидюймовое попадание в надстройку и пару малокалиберных снарядов, с "Варяга" было не разобрать, куда именно. Впрочем, само собой, не все прошло так, как хотелось бы, теория вероятности и законы Мерфи вносили свои коррективы.

Один из снарядов первого залпа "Корейца" не пожелал лететь в мостик, как было задумано нацеливавшими его артиллеристами. Ему было угодно закончить свой жизненный путь красивым взрывом в кормовой оконечности "Асамы". Вот тут-то и аукнулось японцам интересное конструктивное решение инженеров эльсквикской верфи, разместивших динамо-машины над броневой палубой. И если на ведение огня из казематных шестидюймовок наличие или отсутствие электроэнергии существенно повлиять не могло, хотя заряжать тяжеленные 6 "снаряды в дымном мраке малорослым японцам было теперь гораздо веселее, то вот ворочать вручную восьмидюймовые башни при нарастающем крене и масляном душе из разорваных сотрясением шлангов гидравлики — удовольствие весьма сомнительное.

Второй залп "Корейца" был направлен в шестидюймовые казематы левого борта "Асамы". Память лже-Руднева услужливо подсказала, что может натворить даже один русский 8" снаряд в нужном месте, пусть даже выпущенный из короткоствольной пушки (длина установленных на "Корейце" и "Рюрике" пушек была тридцать пять калибров, вполне прилично для конца XIX века, но на начало XX уже немного несерьезно из-за возросших дистанций боя). Пусть с зарядом слабенького черного пороха, но попавший в цель в аналогичной ситуации при Ульсане снаряд "Рюрика" нанес самые тяжелые повреждения за одно попадание японскому кораблю, однокласснику "Асамы", кстати. А уж что могут натворить два таких подарочка, одновременно взорвавшись в казематах одного борта, лучше всего представить, посмотрев наиболее завлекательные и кровавые моменты "Убить Билла". Цепь вторичных детонаций зарядов и достаточно неустойчивых к близким взрывам шимозных снарядов полностью разнесла оба яруса каземата и практически полностью вывела их из строя…

Нет, будь у японцев хоть полчаса на разборы завалов, пара комплектов запасных прицелов и еще небольшая кучка более мелких запчастей к орудиям, "Кореец" был бы сметен с поверхности моря мощью одного среднего калибра, который у "Асамы" составил бы честь любому современному броненосцу. Увы, или к счастью, как говорил (или как еще может быть скажет) старик Эйнштейн, все относительно.

Впрочем, японцы не те люди, которые готовы признать, что что-либо совершить невозможно, особенно если еще есть хоть какой-то шанс! Вот и сейчас с мостика "Варяга" в бинокль можно было разглядеть, что носовая башня ГК "Асамы" медленно начала поворот в сторону "Корейца". Помня о том, что одного залпа пары асамовских монстриков главного калибра хватит "Корейцу" за глаза, с него открыли по башне суматошный огонь из всего, что могло стрелять, включая оба пулемета. К сожалению, восьмидюймовки самого "Корейца" находились в процессе перезарядки. Вот рявкнула ретирадная шестидюймовка, увы, снаряд разорвался на бортовой броне "Асамы", не причинив никакого вреда ничему, кроме краски (пара неудачников, находившихся в отсеке за броней и получивших серьезную контузию, не в счет в корабельной дуэли, хотя лично они бы с этим не согласились). Больше шансов предотвратить залп у "Корейца" не осталось, надежному бронированию башни мелкие снаряды, даже попадая в цель, навредить не могли, а попасть в прорези комендорского колпака на крыше башни — слишком уж невероятная удача.

А "Варяг" все еще находился слишком далеко, рассчитывать даже на попадания просто в "Асаму" было бы самонадеянным оптимизмом. Не говоря уже об отдельно взятой носовой башне. Да если и открыть огонь сейчас, с сорока пяти кабельтовых — это значит рисковать остаться без орудий в момент прохода мимо "Нийтаки". А это приговор уже не только "Корейцу" с его менее чем сотней душ на борту, но и "Варягу", где их скопилось более восьми сотен.

Проклятые подъемные дуги! И никак не объяснить милым юным мичманам — командирам носового плутонга, батареи трехдюймовок и орудий правого борта, чьи удивленные глаза видны даже с мостика, ПОЧЕМУ гад Руднев так затягивает с открытием огня. Вот и лейтенант Зарубаев, стоящий рядом, сжал бинокль так, что костяшки пальцев побелели. Было видно, что обожание командира, ловко избавившего их от самого опасного противника, "Асамы", борется в нем с недоумением и обидой! Давно пора открывать огонь, неприятель в зоне действия артиллерии, чего же ждет этот олух с погонами каперанга? Дистанции выстрела картечью этому пережитку парусной эпохи не хватает? Но молодец, дисциплинированно больше об открытии огня не спрашивает, всего-то двух отлупов ему пока хватило, особенно хорошо подействовал второй, с упоминанием подробностей интимной жизни с шестидюймовкой системы Канэ^[16] в особо извращенной форме. А, черт с ним, наверное, уже можно!

— Сергей Валериянович, скомандуйте открыть огонь носовым плутонгом и всем, что дотягивается с правого борта по "Асаме" в момент выхода из-за Идольми. Снаряды наши. Те, что доставили с "Корейца", беречь до момента прохода мимо "Нийтаки".

— Есть! На дальномере!

— Сорок два кабельтовых! Скорость сближения больше четырнадцати узлов!

— Носовой плутонг, залп!!

Приказа на открытие огня "Варягом" совпал с моментом, когда командиру башни "Асамы" показалось, что он наконец-то поймал в прицел ускользающий на циркуляции "Кореец"…

Увы, не показалось. Поймал, зараза! Один из снарядов прошел впритирку над палубой, второй же… Хорошая точность для первого залпа, впрочем, в упор дело нехитрое, есть одно попадание в борт. С другой стороны, без электричества не так и просто, или все же резервное динамо запустили асамоиды узкоглазые, чтоб их в Бога душу коромыслом, нет, хоть они и враги, но молодцы, воевать умеют… Носовая часть вроде прямо под левой восьмидюймовкой, черт… Ну что, минус 50 % от мощности артиллерии и прощай всякие шансы на добивание ожившей башни "Асамы" и повреждение "Чиоды"? Блин, кажется, потому что очень хочется, или на самом деле получилось? Отсюда не разобрать, ну, сколько восьмидюймовок ответит на "Корейце"? Обе??? СРАБОТАЛО!!! Дуракам везет!!! Особенно если они сами заботятся о своем везении!

Глава 8. Последний козырь

Рейд Чемульпо, Корея. 27 января 1904 года, рассвет.

— Всеволод Федорович, при всем уважении вы сошли с ума!!! Это уже ни в какие ворота не лезет! Нигде, ни в одном уставе ни одного флота я не слышал об упоминании подобной чуши! Я оказываюсь заниматься этим идиотизмом! Вам надо показаться лекарю для освидетельствования на предмет полного и неповрежденного рассудка! Может, мне еще и подштанники команды вдоль борта натянуть, чтобы восьмидюймовые снаряды назад к японцам отлетали, а что, там же есть резинки, почему нет? Причем сейчас вы мне растолкуете, что нестираные работают эффективнее! Ну кто вам сказал, что у японцев настолько повышенная чувствительность взрывателей, кто??!

Как знакомо! Прямо любимый Цусимский форум на сто восемь лет вперед, только вот в морду там с экрана получить нельзя было, а тут очень даже можно, господин старший офицер пошел на принцип.

— Вениамин Васильевич, умоляю, расслабьтесь, выпейте стакан коньяку, вам можно, вам орудия не наводить и давайте на полтона пониже, хорошо? Чем вам не нравится идея завалить перед боем леера и главное, натянуть вдоль борта НАД ватерлинией противоминные сети с койками в ячейках? Как нам это может навредить?

— Да весь мир будет смеяться, что же это за крейсер, который идет в бой, вывесив за борт противоминные сети с койками? Как нам это поможет, кроме того, что нас обсмеют? И потом, вы предлагает на выстрелах вывесить сети над ватерлинией, то есть их придется обрезать и по прямому назначению, как противоминные их потом использовать уже нельзя будет, так как они будут слишком коротки, правильно? Опять перевод корабельного имущества? А леера завалить? Это ладно, хотя пол команды за бортом может оказаться на первом же повороте, но тут хоть смысл есть, да и заваливаются они. А вот зачем весь этот цирк с койками и сетками, простите великодушно, не улавливаю.

— Запарили вы меня с каптенармусом этим имуществом! Наша задача уберечь крейсер! Корпус, машину, пушки и людей! Этого достаточно, и это уже очень сложно!! Практически не выполнимо, черт подери!!! Все остальное, якоря, сети, уголь, настил палубный, для боя и похода не критичное, при необходимости в жертву этой задаче принесем, и не поморщимся, зарубите себе на носу! Мне надо, чтобы сети прикрывали весь надводный борт, но не возвышались над ним. Поймите, у японских снарядов отмечена повышенная чувствительность, они взрываются, попав в любое препятствие, причем мгновенно. Если на пути такого снаряда за пяток футов до его попадания в борт окажется койка или трос противоминной сети, то он взорвется там. Нам грозит душ из осколков, это неприятно, но переживем, все лучше, чем дыра в борту и поврежденные взрывом механизмы за ним! А леера вообще будут ловить те снаряды, что иначе пролетят мимо без взрыва.

— Но как я вам подниму сети до уровня верха бортов? Я же не волшебник! Выстрелы устроены так, чтобы обеспечить постановку противоминного заграждения, понимаете? Противоминного!!! А мины, они не по воздуху летают, они под водой плавают!

— Прикрутите на выстрела кронштейны, обрежьте сети, если они слишком длинные, нам не надо, чтобы они были заглублены более двух футов, глубже вода сама вызовет детонацию. Вы, в конце концов, офицер Русского Императорского Флота! Думайте, задача вам поставлена, целесообразность объяснена, хотя я и этого делать был не обязан, потрудитесь, наконец, обеспечить выполнение. А дуться на меня будете после боя. Обещаю, если идея не сработает, на том свете перед Вами извинюсь. А если сработает, то вам разрешаю на этом не извиняться. И потрудитесь вашу изобретательность впредь направить на выполнение моих приказаний, а не на их оспаривание, а то мне еще на "Корейце" объяснять то же самое, а время у нас в обрез.

— Что, и "Кореец" тоже будете декорировать коечками в противоминных сетях?

— Нет, у них проще будет, у них паруса есть, если помните. Несколько слоев парусины будет достаточно, хотя и не так эффективно — первым же взрывом разметает… А у нас, может, выдержит даже пару-тройку попаданий.

— Да ни черта не сработает! Пролетит снаряд сквозь вашу тряхомудию, как через бумагу, и не заметит. Только и "пользы" с этой затеи, что пластырь под пробоину потом труднее подводить будет из-за вашей затеи, Всеволод Федорович!

— Если бы мы говорили о русских снарядах, то да, пролетит и не заметит. Им что койки, что борта, что броня не слишком толстая — один черт не взорвутся. Наши "мудрые" головы погорячились с тугим взрывателем. Ну да какие головы, такие и трубки, это вполне себе логично. Но вот японцы погорячились в противоположном направлении! Их новые снаряды взрываются при любом контакте, с любым препятствием, поймите!

— Ну кто, кто вам это сказал??! Из-за кого мне опять аврал команде объявлять? Старк? Генерал-адмирал? Наш морской атташе в Японии? Какая сво…

— Простите, но у меня свои источники. И я дал слово их не раскрывать, но я обязан проверить эту идею, если сработает — нам лишний шанс на выживание, если нет, ничего не теряем.

— Ну так уж и ничего! А намотаем вашу гадость на винты? Представляете себе картинку, крейсер идет на прорыв с винтом, обмотанным его же противоминными сетями, которыми он собирался ловить шестидюймовые снаряды противника, как бабочек сачком!!! Вам самому не смешно?

— Риск — дело благородное. Порежьте сети на мелкие секции, и привесьте к ним грузы, будут обеспечивать лучшее натяжении и топить сорванные с выстрелов секции до того, как те затянет к винтам. Койки всплывут, сеть утонет. Да и сами винты можно оградить, подумайте.

— Можно. Был бы в этом толк, все можно… Ладно, покумекаем, но за испорченные сети…

— Слушайте, сколько можно в самом деле? Еще раз о безвременно утраченном имуществе напомнит мне кто-нибудь, самолично за борт выкину! Предварительно пристрелив чтоб больше не перечил командиру.

— Так, Всеволод Федорович, сами же говорили, что "сохранность вверенного нам казной имущества превыше всего"! И не раз, не раз.

— А в "мирное время" я не добавлял случайно?

"Черт бы подрал моего предшественника с его меркантильно-чиновничьими интересами! С такой бы энергией команду гонял на предмет стрельбы и порядка в машинном отделении, сейчас у меня был бы самый боеспособный крейсер Российского флота, а не самый "комплектный по списку". Ненавижу!" — В который раз пронеслось в голове лже-Руднева по адресу самого себя прежнего!

— Да вроде нет…

— Значит, ПОДРАЗУМЕВАЛ, черт меня подери! А сейчас у нас война! И распорядитесь катер к трапу подать, мне еще на "Корейце" такой же разговор предстоит. Да, само собой, не задействуйте в аврале кочегаров "Варяга" и орудийную прислугу. Попробуйте справиться силами команды "Сунгари", севастопольцами, корейцами, что у нас на борту, и палубными матросами. Им в бою особо делать нечего будет, пусть сейчас поработают.

Так, теперь надо придумать, как объяснить Беляеву, почему я ему вчера не растолковал про экранирование бортов парусами. Честно сказать, что вчера об этом совершенно забыл? Потеря авторитета командира, как говаривал полкан на военке, самое страшное, что может с этим самым командиром быть. После группового изнасилования подчиненными, да, юморок-то у него того, казарменный… Вроде правда, если судить по собственным впечатлениям, особенно последним, в шкуре Руднева. Сказать, что только что придумал? Это тоже не фонтан, командир должен заранее знать, что случится с вверенными ему силами. Сослаться на то, что было не до этого, не хотел нервировать японцев, торчащих на рейде, чтобы не спровоцировать стрельбу (отмазаться, короче, честно говоря), а сейчас впереди еще полдня, как раз успеваем? Гм… А вот это может и прокатить…

Глава 9. Козыри из рукава

Рейд Чемульпо, Корея. 27 января 1904 года.

Итак, "Корейца" "пронесло" (отперфорированный осколками борт, заливаемый через осколочные пробоины форпик, два члена расчета левой носовой восьмидюймовки убиты осколками на месте, еще трое ранены, плюс куча оспин на щите орудия, пара из них сквозных — это так, мелочи жизни). Вернее, "пронесло" "Асаму", причем по полной — очередной снаряд из двухорудийного (интересно было бы СЕЙЧАС посмотреть на выражение лица старшего офицера!) залпа восьмидюймовок "Корейца"^[17] все же попал в носовую башню! Пробить броню, правда, ему не удалось, но и просто встряски должно хватить для хотя бы временного вывода башни из строя. Малейший перекос на катках, самый мелкий осколок под мамеринец — и попробуй проверни эту махину! То же самое относится и к вертикальному наведению орудий, затворам, а про тонкую механику прицелов и дальномеров после такого сотрясения вообще лучше помолчать.

Минут так…надцать, свободных от восьмидюймового душа, у "Корейца" есть. Если кормовая башня не оживет, конечно… На напряженно ожидавшем залпа кормовой башни "Корейце" не могли знать, что мина, поставленная с катера и взорвавшаяся практически прямо под ней, намертво заклинила элеватор. Сейчас на "Асаме" в полной темноте, кормовая динамо-машина тоже не пережила сотрясение от взрыва, в заливаемых погребах расчеты пытались вручную подать на несколько палуб вверх тяжеленные пороховые заряды.

Беляев на "Корейце", не дождавшись залпа с "Асамы" и понадеявшись, что с нее пока хватит и ретирадной шестидюймовки, решил обратить благосклонное внимание главного калибра на "Чиоду". Подождав минуту, требуемую для перезарядки восьмидюймовок, канонерка дала полный ход и, не прекращая обстрела "Асамы" всей мелочью правого борта, решительно направилась в обход ее корпуса в сторону "Чиоды". При этом ретирадная шестидюймовка пару раз в минуту посылала горячий сорокакилограммовый привет то в непонятно почему молчащую кормовую башню, то в уже развороченный каземат. А иногда просто туда, где расчету показалось подозрительное шевеление. В момент, когда нос "Корейца" высунулся из-за кормовой оконечности "Асамы", Беляев отдал приказ рулевому — лево на борт до упора и машине полный назад. На короткую секунду канонерка замерла.

На "Чиоде" за прошедшие с момента торпедирования "Асамы" пять минут успели более-менее разобраться в ситуации и подготовиться к стрельбе, но вместо того, чтобы расклепать якорную цепь, стали штатно ее выбирать. Действительно, чего дергаться-то? Корабль прикрыт от неприятеля и неприятностей одним из самых лучших броненосных крейсеров мира, мощи и защиты которого должно вполне хватить на то, чтобы раздавить и "Варяга", и "Корейца".^[18] Поэтому канлодка застала крейсер противника хоть и готовый к бою и с разведенными парами, но не на ходу. Еще минута ушла у удивленных дальномерщиков и артиллеристов "Чиоды" на определение расстояния до высунувшегося из-за "Асамы" и непонятно почему еще ей не потопленного "Корейца" и наводку на него орудий. Так что первый залп (четвертый залп "Корейца" в бое при Чемульпо) по "Чиоде" удалось сделать в полигонных условиях. Было зафиксировано одно попадание, аккуратная дырочка в борту на метр выше ватерлинии, при любом движении "Чиоды" грозившая затоплением угольной ямы — не смертельно, но полного хода лучше не давать. Орудие, расположенное над местом попадания, выведено из строя. Второй снаряд лег недолетом…

Если цель находилась на дистанции десять-пятнадцать кабельтовых, русские комендоры довоенной выучки мазали редко и показывали процент попаданий выше, чем их японские коллеги. Проблема только в том, что японцы до войны учились стрелять и на большие дистанции, поэтому, когда время предъявило новые требования и дистанции реальных морских боев выросли до тридцати-сорока пяти кабельтовых, лучшие результаты всю войну стабильно показывались именно японцами. Но бой при Чемульпо в новой редакции для "Корейца" проходил на ЕГО дистанциях и под его диктовку. Старые, недостаточно дальнобойные и недостаточно скорострельные для современного боя пушки? Зато калибр почти в два, а вес снаряда в четыре раза больше, чем у "Чиоды"!

Кстати, о "Чиоде": ответный залп, одно попадание, снесена и без того обрезаная фок-мачта "Корейца", осколками на мостике убиты рулевой и марсовый, тяжело ранен сигнальщик и пара человек из расчета правой 107-миллиметровки, легко ранены практически все находящиеся на мостике, включая командира. Руль не поврежден, машинный телеграф тоже.

С учетом предыдущих попаданий "Асамы" "Кореец" потерял убитыми и ранеными уже более двух десятков человек. Пусть половина легкораненых была способна выполнять свои обязанности, еще пару залпов, и надо будет думать о том, как топить канлодку — красиво, с тараном "Асамы" или тихонько, но стратегически более противно для неприятеля — поперек фарватера, рядом с "Сунгари". Впрочем, пока стреляют восьмидюймовки — вперед!

Это означает сначала полный назад, перезарядиться, с оглядкой на медленно оседающую, но все еще опасную "Асаму", а потом уже вперед. Еще один заход, снова дуэльная ситуация! На этот раз, высунувшись, обнаруживаем, что "Чиода" уже на ходу, её артиллеристы настороже и успевают выстрелить первыми, два попадания. Ответный пятый залп "Корейца" — ноль, взрывами японских снарядов сбило прицел, обидно. Так, опять полный назад, перезарядиться, выслушать доклад о повреждениях, хреновый, кстати, доклад — пробоина в носу, затопления и снесенная со всем расчетом левая носовая 107-мм.

В следующий заход надо не пытаться упредить залп "Чиоды", это, похоже, бесполезно и нереально. Придется его пережить, перетерпеть, а потом, нормально прицелившись, попытаться все же достать эту заразу! Снаряд первого залпа пробил слабенький пояс^[19] "Чиоды", на такой дистанции даже броня "Асамы" не гарантировала стопроцентной защиты от старых, но весьма мощных русских 8" снарядов, так что главное — попасть любой ценой. Еще одно-два восьмидюймовых попадания в корпус, и при удаче ей будет уже не до преследования прорывающегося "Варяга". А ведь "Чиода" с "Корейцем" почти ровесники, да еще и из примерно одной весовой категории. Встретились два престарелых бульдога, к тому же представляющие два различных направления в кораблестроении, и на старости лет вцепились друг другу в глотки.

Интересная парочка пыталась сейчас утопить друг друга на рейде Чемульпо! Они были заочно просто созданы друг для друга! "Чиода" была в полтора раза крупнее, но имела меньший вес залпа (вес минутного был уже больше у "Чиоды", не зря ее 120-мм назывались скорострельными) при более сильной защите. По первоначальному проекту этот крейсер и по вооружению чем-то напоминал "Корейца" — тоже две крупнокалиберные пушки^[20] и немного мелочи. Но достроили его как один из первых в мире кораблей, вооруженный только скорострельными пушками, всего десять орудий калибра 120-мм, из них в бортовом залпе шесть. Их дополняли четырнадцать 47-мм противоминных мелкашек. Подобная схема прекрасно проявила себя в боях против китайского флота. Бронирование, однако, от первоначального проекта осталось, и сейчас оно являлось главным преимуществом "Чиоды".

"Кореец" тоже достраивался в момент, когда единичные редкостреляющие (произносить с эстонским акцентом) крупнокалиберные пушки стали вытесняться своими мелкими скорострельными товарками. Но тут склонность русских конструкторов к консерватизму, как ни странно, сработала в нужную сторону. "Кореец" получил не кучу новомодных скорострелок, а два новых восьмидюймовых орудия вместо одного старого в 9 дюймов. Оба способны вести огонь по носу. Их дополняла ретирадная (т. е. находящаяся на корме и стреляющая при отходе, "ретираде") шестидюймовка, четыре старенькие 107-миллиметровые пушки по бортам и противоминная мелочь в виде двух 47-миллиметровок и четырех 37-мм пушечек. Бортовой залп так себе, даже по сравнению с "Чиодой", но зато под носовой лучше не попадать. Чем сейчас "Чиода" активно и пытается заниматься. К тому же Россия в отличие от Японии того времени могла позволить себе строить узкоспециализированные корабли, поэтому не стала пытаться сделать из хорошей канонерской лодки плохой крейсер…

К недостаткам "Корейца" относилось практически полное отсутствие бронирования, 10-мм бронепалуба — это для корабля не серьезно, и наличие парусного вооружения. И теперь эта парочка пыталась очно решить, чья же концепция жизнеспособнее, причем в буквальном смысле этого слова. На большой дистанции или просто при перестрелке в открытом море, наверное, стоило бы ставить на "Чиоду", но вот при столкновении в упор и наличии искусственных шхер в виде "Асамы" преимущество переходило к "Корейцу"…

Снявшись, наконец, с якоря, командир "Чиоды" Мураками решил, что при выведенной из строя "Асаме" находиться ближе всего к надвигающемуся "Варягу" и играющему с ним в кошки-мышки "Корейцу" не слишком разумно. Действительно, его крейсер самый мелкий из всех, с самой слабой артиллерией, к тому же две пушки левого борта уже выведены из строя первым залпом "Корейца". Надо попытаться оттянуть противника под огонь остальной эскадры. "Чиода", медленно ускоряясь, потянулась в сторону выхода из гавани. Однако этот маневр выводил "Чиоду" из "тени" "Асамы", в которой она пряталась до сего момента от "Варяга".

Как ни странно, "Варяг" пока игнорировал обстрелом все корабли противника, кроме обреченной "Асамы" (теперь это уже было видно невооруженным глазом, крен продолжал нарастать, носовая башня и левый шестидюймовый каземат небоеспособны и не отвечают на огонь). На "Чиоде" не могли знать, что прекрасно помня о результатах боя в своей реальности ("Варягом" с больших дистанций было выпущено более полутысячи снарядов калибра три и шесть дюймов при отсутствии достоверно зафиксированных попаданий) Петрович в шкуре Руднева сейчас прилагал неимоверные усилия для того, чтобы снизить темп стрельбы. Это позволило бы не повредить излишне нежные орудия собственной стрельбой раньше времени, не утомлять команды подносчиков и главное, не допустить перегрева стволов орудий, который приведет к снижению точности орудий в момент, когда она будет максимально необходима, при прорыве мимо "Нийтаки" с "Нанивой"!

Ага, щассс! Гладко было на бумаге! Артиллеристы "Варяга", избыточно воодушевленные взрывом "Асамы" и дорвавшись до возможности наконец пострелять вволю по (в отличие от реала) практически не отвечающей мишени, достигли технической скорострельности орудий, которая всегда считалась недостижимой в боевых условиях!

Все крики Руднева с мостика и попытки старшего офицера снизить темп стрельбы игнорировались не только расчетами, но и мичманами — командирами плутонгов! С палубы начинала доноситься пока еще нестройная песня "Варяга" (запомнили, черти, зря, что ли, утром пол часа потратили на разучивание, хотя мелодию все же, пожалуй, перевирают, как и слова в паре куплетов) постепенно подхватываемая остальной командой. Блин, а может, с песней до боя не стоило заморачиваться? Воодушевление — вещь хорошая, но одновременно петь и кидать сорока с лишком килограммовые чушки шестидюймовых снарядов — ведь не хватит дыхания же! Впрочем, пока вроде хватает, мужики здоровые, посмотрим, что будет дальше и после первых попаданий в нас.

Так, похоже, накликал, подумалось Рудневу (лже не лже, уже все равно, за прошедшие сутки он уже сам перестал разбирать, где его мысли, а где те, что шли от личности его альтер эго). Наконец, "Нийтака" с "Нанивой" решили активно включиться в игру и открыли огонь по "Варягу", предотвращение прорыва которого являлось главной задачей эскадры Уриу. "Корейца" японцы решили оставить на десерт, с его скоростью сбежать ему не светило по любому.

Глава 10. Момент истины

Рейд Чемульпо, Корея. 27 января 1904 года.

Игры кончились. "Кореец" шел в последнюю атаку, да и сам "Варяг" наконец-то попал под обстрел оппонентов. Следующие пол часа должны показать, выйдет ли хоть что-нибудь из затеи бывшего форумчанина, или судьба "Варяга" и правда исторически предопределена на 110 %.

"Асама", даже с выведенной из строя артиллерией главного и среднего калибра, оставалась весьма беспокойным соседом. То одно, то другое орудие противоминного калибра^[21] оживало и считало своим долгом выпустить так много снарядов в "Корейца", как только могло успеть до своего подавления. С ними азартно перестреливались расчеты ПМК самого "Корейца", и двух его бортовых 107-миллиметровок. В этой дуэли на стороне "Корейца" было одно немаловажное преимущество — по тактическим воззрениям того времени для ПМК единственным подходящим снарядом считался бронебойный, без разрывного заряда. Так что многочисленные попадания с "Асамы" пока оставляли красивые, но достаточно безобидные дыры в бортах "Корейца" (затопления через дырки диаметром 75 миллиметров пока контролировались). Зато в ответ с канлодки прилетали нормальные 107-миллиметровые снаряды, которые даже при близком попадании стабильно глушили прислугу орудий разрывами и корежили их самих осколками, отбивая у японцев желание и, главное, возможность пострелять.

Увы, вечно это продолжаться не могло, рано или поздно трехдюймовый снаряд просто по теории вероятности обязан был залететь в машинное отделение, здесь уже работала не баллистика, а статистика. Для того ведь и создавались эти длинноствольные скорострельные орудия. При попадании в миноносец их снаряд должен был пройти сквозь метр угля и потом быть способным пробить его котел. По степени защиты машин "Кореец" принципиально от миноносцев, увы, ничем не отличался. Наконец какому-то отчаянному японцу на "Асаме", упорно не желающем признавать факт ее утопления, подфартило. Выпущенный им трехдюймовый снаряд прошил борт "Корейца" и навылет прошел сквозь один из котлов.

Носовая кочегарка наполнилась паром, скорость должна была в ближайшем будущем упасть минимум вдвое. По орудию, так некстати проявившему снайперские качества, отстрелялись из двух револьверных пушек Гочкиса, но даже если узкоглазого снайпера и достали, он мог идти к богине Аматерасу с чувством выполненного долга. У Беляева остался последний шанс попытаться напоследок достать "Чиоду", и глядя на клубы пара, поднимающиеся из люка машинного отделения, он прекрасно это понимал. Сокращенная смена кочегаров не сможет долго поддерживать достаточно паров для хорошего хода, а с учетом того, что половину из них неизбежно обварило… Превозмогая боль в правом плече, из которого потом на "Паскале" извлекут пять осколков, он решительно повернул штурвал влево, намереваясь в этот раз пройти впритирку к "Асаме", сейчас каждый кабельтов на счету, и толкнул рукоятки машинного телеграфа на "Полный вперед".

— Комендоры! Это наш последний шанс показать японцам, на что способен наш старик "Кореец". Мы теряем пары, угольная яма левого борта и форпик медленно фильтруют воду, потери в команде уже больше тридцати человек. Но пока мы еще можем стрелять и попадать, мы должны сражаться! Не промахнитесь, ребята. Не надо стараться выстрелить раньше "Чиоды", нам надо выстрелить точнее неё!

Против ожидания командира левая погонная восьмидюймовка разрядилась в корму отходящего японца сразу после того, как он оказался в ее секторе действия.

"Зараза, — подумалось Беляеву, — ну как можно было еще доходчивей объяснить, что надо попасть обязательно, а? Видать, сдали нервы у наводчика."

Однако старший комендор-сверхсрочник кондуктор Платон Диких, не первый год наводящий левое носовое орудие и уже поучаствовавший в боевых действиях в 1901 году под Таку, прекрасно знал, что делает. В момент поворота "Чиода" идеально легла в прицел, ну грех было упускать такую возможность! Это был один их тех редких случаев, когда сознательное нарушение прямого приказа командира шло на пользу делу, что и подтвердил через две секунды взрыв на корме "Чиоды". Увы, за секунду до попадания тот успел ответить залпом кормовой и трех бортовых стодвадцатимиллиметровок правого борта. Три попадания, пробоина в носу над самой ватерлинией, снесена дымовая труба, и самое главное — прямым попаданием выведена из строя так удачно выстрелившая напоследок левая восьмидюймовка. Из ее расчета выжила половина, из них невредимым не остался никто. Среди переживших бой был и получивший впоследствии за удачный выстрел Знак отличия Военного ордена третьей степени Платон Диких.

Лево на борт, пауза, последний выстрел из правой погонной пушки, и теперь надо рвать когти. Садящийся носом, теряющий пар "Кореец" больше не боец. Не важно, что первым восьмидюймовым снарядом, попавшим в ничем не прикрытую корму "Чиоды", повреждены рули, и крейсер врага неудержимо покатился в сторону берега, не важно, что вторым снарядом никуда не попали совсем, все это уже не важно. "Корейцу" осталось только красиво умереть. Снова дав полный ход, Беляев заложил плавную дугу, конец которой упирался в левый, изувеченный борт "Асамы".

— Все на корму! В машине, Валерий Александрович, дайте напоследок самый полный, не жалейте пара и вылазьте оттуда, сейчас тряхнет так, что котлы могут слететь с фундаментов! В крюйт-камерах и вообще все кто есть внизу, свистать всех на верх! Заделку пробоин прекратить! Приготовиться к тарану, держитесь, черти, за что можете! После удара спускайте шлюпки, что уцелели, и гребите к берегу, японцам не до нас будет. Надеюсь… Бутлеров! Алексей Михайлович, как только команда сядет в шлюпки, зажигайте огнепроводной шнур, не забыли, где конец, я надеюсь, и прыгайте в катер. Он должен подойти к борту. Ну, всем удачи!

До своих паспортных тринадцати узлов изувеченному, теряющему пар и садящемуся носом "Корейцу" было уже не разогнаться, да и дистанция для этого была явно маловата. Дай Бог, чтоб набрали узлов восемь. Но почти полторы тысячи тонн, с восьмиузловой скоростью врезающиеся в борт, пусть даже бронированный — это страшно, и ничему их не остановить, особенно если эти полторы тысячи тонн имеют отрыжку прошлой эпохи — таранный форштевень. И уж тем более не мог его остановить последний залп "Чиоды", "что для тигра лишняя полоска", некстати вспомнилась Беляеву слышанная в детстве индийская поговорка при очередном попадании фугаса.

Удар! С хрустом и скрежетом проламываемой и раздираемой брони нос "Корейца" вошел в борт "Асамы" почти на полтора метра. Как ни странно, удар даже немного спрямил "Асаму", уменьшив ее крен. Но это ненадолго, уже подожжен запал и через пять минут "Кореец" сослужит последнюю службу Русскому флоту за свои честных шестнадцать лет. Разнеся сам себя, он проделает огромную дыру и в борту "Асамы", приведя ее в практически неремонтопригодное состояние. Хотя кто знает, японцы люди упорные, если уж они смогли отремонтировать "Микасу" после взрыва погребов главного калибра…

У команды "Корейца" осталось примерно пять минут на эвакуацию с корабля. Некоторых особо азартных комендоров, продолжающих стрелять в упор по амбразурам асамовских казематов из револьверных 37-миллиметровок, офицерам приходилось силой отрывать от орудий и гнать в шлюпки. Катер, доставивший мину к борту "Асамы" в начале боя, подошел к корме "Корейца" и стал принимать раненых. После тарана с "Асамы" прекратился даже спорадический огонь из противоминного калибра, и с правого, неповрежденного борта стали, наконец, спускать шлюпки. Похоже, что до кого-то из уцелевших офицеров наконец дошло, что корабль тонет, и его уже не спасти, пора бы позаботиться хотя бы о спасении обученной команды. Поднять "Асаму" на этом мелководье после боя есть все шансы максимум за полгода, а вот подготовка новой команды займет побольше.

Неожиданно к Беляеву, наблюдающему с мостика за эвакуацией с корабля, подлетел матросик из расчета кормовой шестидюймовки.

— Ваше благородие, люк в машинное от удара заклинило, они вылезти не могут, что делать?

Черт подери, это же больше двадцати человек, с ними же не взорвешь канонерку! А как оттуда еще можно вылезти, через кочегарки? Носовая заполнена паром, а кормовая?

— А что с кормовой кочегаркой? — Уже на бегу в сторону кормы спросил Беляев.

— Паропроводы полопались, наверное, котел от удара сдвинулся с фундамента. Там сейчас баня, все мехи собрались в машинном, только вылезти не могут.

Подбежав к люку, Беляев увидел, что палубные матросы вместе с остатками расчета кормового орудия безуспешно пытаются ломами поддеть заклинивший люк. Однако десятимиллиметровая броневая сталь не поддавалась совокупным усилиям дюжины человек…

Вдруг снизу раздались гулкие удары металла о металл. Каждый из них сопровождался каким-то диким, звериным ревом. После пятого удара петли крышки вырвало с мясом, люк, наконец, распахнулся и из него начали по одному вылетать подброшенные неведомой силой механики и кочегары. Их подхватывали на руки и вели, а наиболее пострадавших несли к шлюпкам и катеру. Последним из люка вышел обычно невозмутимый и вечно улыбающийся гигант Франк. В левой руке он небрежно держал двухпудовую кувалду, которой и вынес с пяти ударов бронированную крышку люка. Причем, после этого он ВЫКИДЫВАЛ наверх не способных ходить членов машинной команды, каковых набралось одиннадцать человек. Он категорически отказался отдать кувалду, пообещав, что дома повесит ее над камином, рядом с семейной коллекцией холодного оружия. Ибо "сия болванка нынче спасла жизнь мне и еще паре дюжин человек, так что теперь и я ее должен спасти от утопления".

Уже через минуту после нечеловеческой нагрузки этот человек-гора вновь обрел свою обычную балагуристость и веселый нрав. Но выжившие кочегары потом рассказывали, что когда он кувалдой высаживал люк, то его рев напугал их даже больше, чем перспектива пойти на дно замурованными в машинном отделении или взорваться вместе с кораблем. Загадочная русская душа в исполнении потомка французских эмигрантов…

Через четыре минуты (как известно, "пятиминутные пороховые замедлители обеспечивают задержку взрыва ровно на три минуты") погреба "Корейца" взлетели на воздух, полностью уничтожив канонерскую лодку и обеспечив "Асаме" дополнительные полгода ремонта в сухом доке. Если ее, конечно, удастся до него дотащить. Взрывной волной была уничтожена одна из шлюпок с остатками команды "Корейца", троих выживших с нее успел подобрать паровой катер под командой лейтенанта Берлинга. Перекличка, проведенная позже на берегу, показала, что из ста двадцати членов экипажа, вышедших на канлодке в последний бой, выжило семьдесят два. Из них ранения, переломы и ожоги различной тяжести получили более сорока. Позднее удалось найти для погребения двадцать пять тел, остальные остались на взорванной канлодке или утонули при эвакуации.

"Асама" легла на борт через десять минут после взрыва "Корейца", и от опрокидывания ее спасала только незначительная глубина в месте ее последней стоянки. Две её по-крейсерски высокие трубы оказались в почти горизонтальном положении и вскоре сначала одна, потом и другая, надломившись, исчезли в волнах. Открытые паропроводы и надёжно сработавшие предохранительные клапана уберегли от худшего опрокинутые на бок и сдёрнутые с фундаментов тяжёлые цилиндрические котлы — они не взорвались. Но на этом "сюрпризы" не кончились. Если на повреждённом борту топки довольно быстро были залиты водой, наполнявшей кочегарки через рваные переборки и отвалившиеся трубы, то котлы уцелевшего борта ждала другая судьба. При опрокидывании на их трубные доски забросило уголь, всего-то ничего — по несколько килограммов на каждый. Но этого хватило для полного пережога.

Теперь дело было за "Варягом". Ему все еще противостояли четыре неповрежденных крейсера: "Нийтака", "Нанива", "Такачихо", "Акаси" и пытающаяся оползти с поля боя с заклиненным рулем и затопленным румпельным отделением, но с почти целой артиллерией "Чиода". А на десерт где-то там пряталось с полдюжины миноносцев.

На мостике "Варяга" после взрывов первых пристрелочных снарядов с "Нийтаки" и "Нанивы" двуликий Руднев, к изумлению команды и офицеров, отдал приказ "Дробь"! Огонь был прекращен не сразу, но через минуту вбитая в комендоров дисциплина взяла свое.^[22]

— Чудо-богатыри, комендоры! Подносчики, братцы, никогда в жизни я не видел такой быстрой стрельбы! Всем после боя столько чарок, сколько влезет! Но лучше, чтоб больше пяти не влезало!

Ответом стало оптимистичное "Рады стараться, Ваше Вашвысокобродь", дружно рявкнутое хором из десятков глоток.

— Теперь, наводчики! Сукины дети, банник вам в шестидюймовые задницы! И провернуть два раза!! Вы расстреляли почти сотню снарядов по неподвижной огромной "Асаме", и что? Я заметил одно, максимум два попадания. Если вы так и дальше будете рыб пугать, то нас япошки засмеют, а потом потопят, ей-Богу потопят. Господа артиллерийские офицеры, вспомните, наконец, чему вас учили! Определите расстояние пристрелкой, а потом уже открывайте массированый огонь на поражение, и при отсутствии накрытий немедленно его прекращайте и пристреливайтесь заново! Погреба у нас не бездонные. Цель — "Нанива", стрелять по "Чиоде" разрешаю только тем орудиям, для которых "Нанива" и "Нийтака" будут вне секторов обстрела. "Асаму" можно оставить в покое. Снаряды после пристрелки использовать те, что привезли с "Корейца". Ну, с Богом ребята, огонь, и запевай!

— Наверх вы…

Неожиданный выстрел из 47-мм пушки, установленной на грот-марсе, прозвучавший после рева шестидюймовок как-то неубедительно, прервал командира. Однако песня уже продолжала жить своей жизнью. Какого хрена, что за детский сад! Сказал же "не посылать людей к мелкашкам, пока не будет атаки миноносцев", чья это кретинская самодеятельность, лейтенанта Зарубаева? Нет, стоит, удивленно задрав голову к небесам, вернее, к грот-марсу…

А, там же сладкая парочка, Авраменко со Зреловым, соловьи наши курские… Что, неужто Степанов таки решил от своих "любимчиков" избавиться столь экзотическим образом? Нет, вон он на палубе, грозит небу, вернее, опять же грот-марсу кулаком, и лицо у него недоброе такое… Я бы испугался на их месте… Так они что, САМИ туда полезли, без приказа??! Ну зайцы, ну, погодите! Воистину, опаснее дурака только дурак с инициативой.

— Сергей Валериянович, пошлите кого-нибудь на марс спустить этих клоунов. И ко мне их сюда, на мостик!

Так, развлекаться с шибко самостоятельными матросиками будем потом, что у нас происходит? "Кореец" таранит "Асаму"… "Чиода" ковыляет в сторону берега, причем, судя по тому, как она виляет, пытается управлять машинами, ну точно, присела кормой, да, Беляев сегодня в ударе, не ожидал, что у него получится хотя бы половина того, что он натворил. Что значит профессионально подготовленная команда и внезапное нападение. Ну, дай ему Бог удачи и остаться в живых!

Итак, четверо на одного! Но по сравнению с раскладом получасовой давности, двое, а скорее, полтора против шести мы хорошо продвинулись! А учитывая, что самый опасный противник — "Асама" — вне игры, теперь у "Варяга" есть реальный шанс прорваться. Впрочем, утонуть тоже перспектива весьма реальная. Но сейчас умный и верный, как показала наша история, план Уриу начинает работать против японцев.

Изначально "Асама" должна была первой своей толстобронированной грудью встретить неповрежденный "Варяг", пытающейся прорваться мимо нее на полной скорости, и нанести ему максимальные повреждения, пока он будет ее обгонять. Сама она никак не могла пострадать от огня "Варяга" благодаря своей толстой броне.^[23] За ним стояла "Чиода", отчасти из-за своего броневого пояса, отчасти из-за того, что ее просто больше некуда было приткнуть. Если же "Варяг" сможет прорваться мимо "Асамы" и все еще сохранит скорость большую, чем у тяжелого броненосного крейсера, то за него должны были приняться "Нанива" с "Нийтакой". Артиллерия "Варяга" должна быть к тому моменту частично выбита огнем "Асамы", и риск для этих небронированных крейсеров был бы минимальный. Третья резервная станция на пути "Варяга", если бы он прорвался и мимо второй пары, "Такачихо" и "Акаси". Слабые и медленные, но для инвалида должно хватить. Ну и на десерт, если "Варяг" чудом пройдет и их тоже — миноносцы.

Проблема только в том, что когда из этого плана исчезает "Асама", то эффект напоминает дом, у которого вдруг одномоментно испарился фундамент. Теперь равномерно размазанная расстановка японских крейсеров начинала работать против них, так как "Варяг" был индивидуально сильнее любого из оставшихся противников! Теперь единственный реальный шанс нанести "Варягу" повреждения своей артиллерией, достаточно серьезные, чтобы притормозить его, имела пара "Нанива"-"Нийтака".

Несмотря на похожие имена, "Нанива" и "Нийтака" были кораблями из абсолютно разных поколений. "Нанива", ровесница "Корейца", флагманом Уриу являлась в основном за былые заслуги в войне против Китая. Корабль перевооружен новой артиллерией и с очень опытной командой. Тем не менее его систершип "Такачихо" Уриу предпочел держать в третьей линии, предназначенной для добивания уже поврежденного "Варяга". "Нийтака" же ее полная противоположность — новейший крейсер, только месяц назад вошедший в строй. Единственный из еще остававшихся на плаву японских крейсеров, который мог составить хоть какую-то конкуренцию "Варягу" в плане скорости, двадцать узлов против двадцати трех. Однако для "Нийтаки" это был не просто первый боевой поход, это был вообще один из ее первых выходов в море. В нашей истории ее артиллеристы стреляли в стиле своих коллег с "Варяга", очень часто, но абсолютно неточно.

В принципе абсолютно логичная и правильная концепция построения японского флота и практика его использования, на голову превосходившая в свой разумности постоянные русские метания, сейчас играла против японцев. Прежде всего, японцы при создании крейсерских сил не пошли по пути своих русских коллег. Те пытались создать большие, сильные и быстрые универсальные бронепалубные крейсера с большой дальностью, одинаково подходящие и для разведки, и для дальнего крейсерства, и для боя со своими коллегами (одним из вариантов реализации этого задания и стал "Варяг").

Увы, большинство "компромиссов" не могут выполнять ни одной из возложенных на них задач по настоящему хорошо. Японские бронепалубные крейсера были типичными, ничем не выдающимися середнячками в своем классе. Причем середнячками из низшей половины шкалы. Ни по вооружению, ни по мореходности, ни по скорости они и близко не стояли с "Варягом", "Аскольдом" и "Богатырем", представителями новой русской крейсерской серии. Зато на сэкономленные на них деньги в Англии были заказаны шесть лучших броненосных крейсеров эпохи, один из которых сейчас медленно заваливался на борт на рейде Чемульпо.

И последней каплей, перетянувшей весы на сторону Японии, была покупка перед самой войной в Италии пары броненосных гарибальдийцев, "Ниссина" и "Кассуги". Дальше — больше, типичной была практика собирать лучшие кадры со всего флота на кораблях двух первых броненосных отрядов, броненосцах Того и броненосных крейсерах Камимуры. А в случае необходимости качественно усиливать отряды легких крейсеров — просто временно придавать им одного-двух броненосных коллег. Но сейчас тот самый приданный броненосный крейсер с элитной командой, лучшими канонирами, на который, собственно, и была возложена миссия по уничтожению "Варяга" и "Корейца", вышел из строя. Теперь русская идея единичного сильного и быстрого бронепалубника получила шанс доказать, что и она не была целиком высосана из пальца.

Артиллеристы "Нанивы" и "Нийтаки" никак не могли пристреляться, впрочем, и о их коллегах с "Варяга" можно было сказать то же самое, но теперь в их стрельбе начала проявляться хоть какая-то система. Зарубаев пытался нащупать правильные установки прицела залпами двух-трех орудий, дожидаясь падения снарядов предыдущего залпа и внося поправки. На стороне японцев была лучшая подготовка артиллеристов на "Наниве" и большее количество орудий в залпе. В минусе — два корабля хорошо стреляют по одной цели вместе, если они умеют это делать. А вот с подобной практикой у артиллеристов "Нийтаки" было плохо, и они своим беспорядочным огнем стабильно сбивали прицел "Наниве".

Крейсера третьей японской линии, "Акаси" и "Такачихо", выбрав якоря, тоже направились к выходу из бухты на минимальных оборотах, давая возможность пристроиться второй паре и образовать единый строй. Для их орудий "Варяг" пока был далековато, что, впрочем, не мешало им тоже азартно по нему стрелять. Перестреливаться с "Варягом" по очереди, после того, как устаревший "Кореец" каким-то образом ОДИН вывел из строя "Асаму" и "Чиоду", как-то не хотелось.

Все оставшиеся в строю японские крейсера постепенно выстраивались в кильватерную колонну, мимо которой предстояло проходить "Варягу", с преимуществом в ходе максимум в пять узлов. Это значит целый час под огнем всей четверки на дистанции не более двадцати кабельтовых. Хреново. Оправившись от неожиданности, японцы, действуя по первоначальному плану, шли параллельным с "Варягом" курсом и были полны решимости устроить ему теплую встречу и не менее теплые проводы. За крейсерами маячили низкие смертоносные тени четырех миноносцев.

Наконец-то усилия артиллеристов "Варяга" начали давать результат. Один из снарядов трехорудийного залпа лег таким близким недолетом у борта "Нанивы", что это можно было считать накрытием, остальные перелетами. Впрочем, хоть с борта "Варяга" это и не было видно, свое дело не долетевший снаряд все же сделал — пройдя под водой, он на последних каплях кинетической энергии, приданной ему пороховым зарядом орудия № 3, врезался в борт "Нанивы". На полноценное пробитие его уже не хватило, трубка по "доброй" традиции русского флота не сработала на слабый удар, но старым плитам бортовой брони этого было достаточно. Два листа немного разошлись, пяток заклепок вылетел и в угольную яму правого борта стала ленивой струйкой сочиться вода.

Мгновенно над "Варягом" пронесся ор главарта, которого, не смотря на стрельбу и пение, было слышно и на баке, и на корме. Зарубаев на всякий случай дублировал голосом данные об установках для стрельбы, передаваемые по системе центрального наведения на орудия (еще одно ноу-хау, которого не было на японских кораблях, при умелом использовании система центральной наводки, даже такая примитивная, как та, что была установлена на "Варяге" — бесценная вещь).

— Целик пятнадцать, возвышение восемь, все шестидюймовые орудия правого борта и носового плутонга — беглый огонь!

Как будто подслушав его, на слове "огонь" первый снаряд настиг и "Варяга". Облако разрыва закрыло мачту прямо над гротмарсом. Стальной дождь фирменных японских осколков — мелких и раскаленных добела — пронесся над всей кормовой частью "Варяга", вонзаясь в палубный настил, подобно стальному граду. Правда, основная часть облака осколков ушла вверх в сторону носа или была отражена гротмарсом, благодаря чему никого не убило, но пяток раненных "Варяг" уже имел.

"Ну что же, посмотрим, как поведет себя команда под огнем", — пронеслось в голове непроизвольно присевшего, но сразу заставившего себя встать во весь рост Руднева. Приумолкнувшая было в момент взрыва песня неожиданно громыхнула с новой силой и яростью, причем большинство певших произвольно перескочило на куплет с "желтолицыми чертями". Самое странное, что вместе с нижними чинами после попадания начали подтягивать и мичмана, командиры плутонгов. Пожалуй, впервые за последние несколько десятилетий на корабле Российского Императорского флота было полное единство и синхронность мыслей и чаяний команды и офицеров.

"Даже как-то не честно, меня прибьют, обратно в свое тело выкинет, должно, по крайней мере, а их? Вообще странно, такая деталировка событий, сам уже верю, что это все всерьез, но как… Блин, а ведь тех двоих курян на марсе, наверное, в клочья разорвало!" Легки на помине, как черти по вызову, явились Авраменко со Зреловым. Вид слегка ошалевший, потрепанные взрывной волной и слегка оглохшие, но бодренькие. От осколков их, видимо, спасло то, что скобтрап, которым они и посланный за ними марсовый спускались, был на противоположенной от взрыва стороне мачты. Ну и что с ними делать, расцеловать за то, что живы, или прибить на месте за своеволие? В который раз побуждения Руднева-1 и Руднева-2 разбежались в разные стороны.

— Явились, черти полосатые! Для вас что, прямой приказ командира в бою — это не повод подчиняться?

— Ваше Высокоблагородие, обидно сидеть под палубой и не пострелять по япошкам-то!

— Ну и много настреляли, по кому, кстати?

— Пятнадцать снарядов, по "Асаме"!

— А куда попали? Что молчим? Хоть акулу какую зацепили, нет? Ну какой придурок будет из 47-миллиметровок лупить с тридцати кабельтовых? Барахло вы, ребята, а не артиллеристы! Ну, а попали бы, что "Асаме" ваши снарядики, слону дробина? Ладно, видите, на носу пару канониров с кровью на тельниках, осколками зацепило? Бегом туда, подмените их и отправьте на перевязку. Вот это настоящая работа, а не развлечение, а погибни вы на марсе, польза бы от этого была, а? Да, если кто из ваших еще на орудиях, по дороге заберите их и отправьте вниз. Пострелять еще успеете, сегодня только первый день войны, а не последний. Бегом!

Приняв попадание в стеньгу мачты за накрытие и простимулированная попаданием с "Варяга", "Нанива" тоже перешла на беглый огонь. Это было очень хорошо, потому что прицел ей был взят неправильно, и следующие четыре минуты ее снаряды стабильно ложились перелетами. В отличие от снарядов с "Варяга", которые пусть и с очень большим рассеиванием, но все же вздымали десятиметровые всплески то справа, то слева, то с недолетом, то с перелетом, но главное, ВОКРУГ "Нанивы". Правда, попаданий пока не было, но нервы японцам уже трепали. Теперь дело за теорией вероятности и везучестью. Ну и неплохо бы уменьшать прицел вовремя, дистанция-то сокращается! Кстати, о дистанции.

— Минеры! Как будем проходить на траверзе "Асамы", разрядите в нее оба минных аппарата правого борта!

Возникший как из ниоткуда на мостике старший офицер, как всегда, имел свое мнение:

— Всеволод Федорович, может, побережем мины для целых японцев? "Асама"-то и так через минуту-другую бортом на дно ляжет, нам она больше не помеха, зачем тратить мины-то?

— Нам да, не помеха. Но Чемульпо останется японцам, и они вполне могут "Асаму" поднять. Мелко тут. Да, в борту у нее три дырки, причем одна очень большая, но наложат временные заплаты, доведут до ближайшего сухого дока, там она годик постоит и опять нам гадить будет. Опять же, надо скрыть следы того сюрприза, что мы им на катере привезли. А так хрен после наших мин они докажут, когда получена и откуда взялась та или иная пробоина. Короче — не спорьте, лучше идите в кают-компанию и проследите, чтобы стреляли поточнее. Лейтенант Берлинг, старший минный офицер наш, остался на катере, а как там Эйлер разберется с аппаратами, опыта-то нет. Проследите, пожалуйста.

"Заодно и мне мозги полоскать хоть пяток минут не будешь", — подумал уже молча Руднев.

Глава 11. На пробой!

Рейд Чемульпо, Корея. 27 января 1904 года.

К исходу четвертой минуты на "Наниве" наконец разобрались во всплесках от своих и чужих попаданий, поняли, что прицел взят неверно, и вновь перешли к залповой пристрелке. К этому моменту стрельба "Варяга" наконец-то стала давать видимый результат: "Нанива" получила первое отмеченное с "Варяга" попадание. Один из взятых с "Корейца" снарядов, оснащенный нормальной трубкой и выпущенный из левого бакового орудия, наводчиком которого был Прокопий Клименко, взорвался в носовой части "эльсвикского" крейсера.

Никаких особых повреждений, разнесена подшкиперская и клюзовая скоба с расклепанной якорной цепью, весь эффект скорее моральный (ну, кроме трех раненых, что некстати оказались на баке в этот момент), но все равно неприятно, когда в твой корабль попадают…

"Нийтака" по прежнему вела огонь с запредельной скорострельностью, и минимальными, по причине отсутствия корректировки, результатами, чем все больше напоминала Рудневу "Варяг" в оставленной им реальности. "Акаси" с "Такачихо" еще не достигли дистанции действительной стрельбы, но, торопясь поучаствовать в празднике жизни, тоже открыли огонь.

Проходя на траверзе "Асамы", "Варяг" выплюнул две торпеды из аппаратов правого борта. Залпом, за отсутствием на борту старшего минного офицера, управлял насильно снятый с "Корейца" старший офицер канонерки Анатолий Николаевич Засухин, ему помогал мичман Эйлер, младший минный офицер, совсем недавно выпустившийся из Морского корпуса.

Как обычно, минеры при пуске из аппарата, установленного в корабельной церкви, пробормотали "С Богом!", а те, что стреляли из кают-компании, проводили мину напутствием "За здоровьечко!".

Какая из торпед, божественная или алкогольная, на пределе дистанции все же дошла до "Асамы", а какая затонула на полдороге, определить не удастся уже никому. Но вот эффект от попадания получился несколько неожиданный. Всю реальную Русско-японскую войну восьмерка японских броненосных крейсеров проходила с пороховой бочкой в башнях главного калибра. Это вынужденное решение, принятое британскими и итальянскими конструкторами для повышения скорострельности, было бы не слишком опасно, пользуйся японцы и дальше родными английскими боеприпасами. Черный порох внутри британских снарядов — штука, к вторичным детонациям достаточно безопасная. Шимоза же, на которую стал переходить японский флот в конце XIX века, при большей фугасности особой стойкостью не отличалась. Ее стабильности еще кое-как хватало на то, чтобы не разнести на атомы башню вместе с расчетом при попадании русских снарядов в толстую вертикальную броню башни. Но вот взрыв торпеды на тонкой крыше башни для ее трепетной натуры было уже слишком. На "Варяге" так и не поняли, что именно так грохнуло на "Асаме", потому что для торпеды взрыв смотрелся уж слишком уж эффектно, а для детонации погребов все же скромновато.^[24]

По мере сближения шансы на нанесение друг другу повреждений у "Варяга" и его пока еще двух оппонентов все увеличивались. Но как ни странно, первую серьезную кровь "Варягу" пустили не "Нийтака" с "Нанивой", а практически списанная Рудневым со счетов "Чиода". Поняв, что противник его игнорирует и видя полную беспомощность своей артиллерии при стрельбе на циркуляции переменного радиуса и направления, которую выписывал его крейсер из-за заклиненного руля, командир "Чиоды" Муроками отдал беспрецедентный в боевой обстановке приказ — "Стоп машина"! "Асама" требовала мести!

После того, как "Варяг" перестал постоянно выскальзывать из их прицелов, артиллеристы "Чиоды" добились, наконец, попадания. Не удивительно — они находились в лучшей из всех японцев позиции, "Варяг" как раз проходил по траверзу "Чиоды" менее чем в двадцати кабельтовых от нее, их корабль не обстреливался, спорадический огонь 75-миллиметровок "Варяга" без особой корректировки не в счет, и после остановки представлял собой весьма приличную, устойчивую платформу для стрельбы. 120-миллиметровый снаряд прошел сквозь сетку с койками (все же эта импровизированная мера защиты давала не больше половины шансов на успех) и взорвался при попадании в борт…

Надводная пробоина, пару тонн угля в яме перемололо в угольную пыль, снова истошный визг осколков, клубы угольной пыли хлынули в носовую кочегарку из горловины ямы и ее пришлось быстро задраить двум кочегарам, мгновенно сменившим расу и превратившихся в негров. Не смертельно, но на нервы действует. Вернее, не смертельно для корабля, а вот тот, кому не повезло получить в голову осколок или кусок угля с полкило весом, пожалуй, не согласился бы. Когда будет время, надо озаботиться заделкой пробоины, она хоть и надводная, а заливать ее на ходу и при волнении может.

Только теперь Руднев понял, что полностью игнорировать вражеский корабль, даже в таком плачевном состоянии, как "Чиода", нельзя категорически. Но и отвлекать только что пристрелявшуюся по "Наниве" артиллерию на эту развалину тоже не хотелось! Впрочем, теперь, если чуть довернуть влево, "Чиода" попадал в сектора обстрела двух кормовых шестидюймовок. Если их наведением займутся с кормового дальномерного поста, то ему придется больше бегать, чем думать о стрельбе по "Варягу"!

Через минуту огонь кормового плутонга "Варяга" дал понять каперангу Мураками, что для корабля стоять на поле боя — это не только проявление неуважения к противнику, но и чрезмерное упрощение наводки для его, противника, артиллеристов. С третьего залпа накрытие, с пятого попадание. К тому моменту команда полный вперед уже достигла машинного отделения "Чиоды", и он снова заковылял к берегу, неуклюже рыская на курсе то вправо, то влево, по мере того, какой машине прибавляли оборотов. Шестидюймовый снаряд "Варяга" разорвался, снеся "Чиоде" ее единственную трубу…

Мураками подумал, что в этот раз он еще легко отделался, но больше так дразнить богов не стоит. Очевидно, подготовка артиллеристов "Варяга" получше, чем у него, постоянно прозябающего на стационерской службе и не имевших нормальных учений со стрельбой уже больше года. Смерти ни он, ни его экипаж, естественно, не боится, но умирать надо с толком. А без толку подставляться под огонь "Варяга" все же не стоит. Постреляем на циркуляции, не так эффективно, но еще пару удачных попаданий шестидюймовых снарядов "Чиода" может просто не пережить. И так уже затоплено три отсека, переборки держатся на честном слове, кораблю-то уже больше пятнадцати лет, надо думать, как доковылять до рейда Чемульпо и заняться ремонтом. Да и команду "Асамы" неплохо бы принять на борт. С этими тяжелыми мыслями Мураками начал разворот машинами в сторону Чемульпо. Пройти по этому фарватеру без руля уже достаточно сложно, пусть стрельбой занимается старший артиллерист, заодно и орудий на правом борту уцелело больше. Останавливаться больше не будем, "Чиода", и так выбив в одиночку "Корейца", свою часть работы уже сделал.

На мостике Рудневу по мере усиления огня японской четверки все меньше хотелось мимо нее проходить. А что, если попробовать воспользоваться преимуществом в маневре одиночного корабля перед группой и заставить коллег-японцев потанцевать?

— Лево руля! Штурман, следите за ориентирами, когда будем подходить к опасным глубинам, право на борт и постарайтесь обрезать хвост японской колонне! О "кроссинг Т" слышали? Вот и сделайте его, только наоборот.

Заметив, что "Варяг", разрывая дистанцию, отклоняется вправо, японцы решили, что на крейсере предпочитают рискнуть навигационно вместо риска артиллерийского боя. Теоретически в прилив "Варяг" мог пройти самым краем канала, по мелководью и потом уйти мелким восточным фарватером к Мазампо. Парируя маневр Руднева, командир вынужденно находящегося во главе колонны японцев "Акаси" тоже решил отклониться вправо, чтобы не допустить увеличения дистанции и продолжать держать противника под огнем. Упускать "Варяг" теперь было нельзя.

Однако он не имел достаточного опыта управления соединением кораблей, особенно настолько разнотипных, как собранный с бору по сосенке четвертый боевой отряд. Пропавший на "Асаме" Уриу, когда поспешно отбывал на нее для "переговоров", не оставил других указаний по ведению боя, кроме "отходить строем кильватера, постоянно держа противника под огнем". Именно это и пытались делать командиры японских кораблей, но каждый немного по своему. В отсутствии указаний от головного "Такачихо" пошел ему в кильватер, повернув последовательно, а "Нанива" выполнила поворот вдруг, чтобы принять строй пеленга.

Неопытный командир "Нийтаки", попав в положение буриданова осла, слишком долго колебался с принятием решения и тоже был вынужден пойти в кильватер "Такачихо", чтобы сохранить хоть какое-то подобие строя. В результате поворота нарушился строй кильватера, так удачно составленный японцами после снятия со стоянки. Через две минуты "Нанива", в результате несогласованного маневра, оказалась между японской боевой линией и отвернувшим "Варягом". Она не только блокировала линию огня "Такачихо" и "Акаси", но и, створившись с ними, представляла собой замечательную групповую цель. Руднев, вспомнив подобную ситуацию при Цусиме, пихнул локтем главарта и не отрывая бинокля от глаз (сбылись детские мечты!) приказал, дословно цитируя адмирала Небогатова:

— Бить в кучу!

— Простите, Всеволод Федорович, куда бить?

— Ну что же вы за артиллерист-то такой, Сергей Валериянович! Ведь у вас есть минута, максимум две, пока японцы створились! Любой перелет по "Наниве" сейчас — это возможное попадание по "Акаси" или "Такачихо"! Они же все трое в эллипсе рассеивания! Максимальная скорострельность из всего, что можно, по "Наниве"! Пока мы не сменим курс — беглый огонь!!!

В следующие несколько минут японский огонь был скомкан поворотом и неудачным маневром "Нанивы". Строго говоря, нормально стрелять могла только она. И подтвердив высокую квалификацию наводчиков, она и добилась попадания в первую трубу "Варяга". В тот же отрезок времени "Варяг" ответил ей двумя попаданиями и добился одного, случайного, на перелете, в "Акаси". Разрушение трубы, вернее, ее внешнего кожуха, трубы "Варяга" были, в отличие от оппонентов, двухслойными, уменьшило тягу котлов носовой кочегарки. Падение тяги на крейсере пока не сказалось на ходе, все же почти полуторное резервирование (на "Варяге" стояло тридцать котлов, хотя для полного хода хватило бы пара от двадцати четырех, если топить с форсировкой) оказалось очень нужной штукой.

В "Наниву" попал один бронебойный снаряд, у орудия № 2 кончились снаряды, взятые с "Корейца", и оно перешло на стрельбу родным "варяжским" боезапасом, и один "корейский" фугас. Если фугас, разорвавшись под мостиком, "всего-навсего" окатил осколками носовое и первое бортовые орудия, чем приостановил их стрельбу на две минуты, пока не заменили расчеты, то "дубовый" снаряд "Варяга" натворил дел. Главной защитой "Нанивы" был 76-миллиметровый скос броневой палубы, прикрывающий котлы, машины и другие "нежные" потроха крейсера. Увы, несмотря на солидную толщину брони, ее устаревшая структура (слой обычной незакаленной стали на слое железа) не смогла сдержать сорокакилограммовую болванку русского снаряда, несущуюся со скоростью в два Маха. А за ней раздолье для разрушения, самая желанная цель для противника — котельное отделение.

Увы, та самая дубовость снаряда, что обеспечила ему проникновение сквозь броню, теперь обернулась против русских. Взорвись он внутри котла или хотя бы внутри кочегарки, на кормовой группе котлов японского крейсера и, соответственно, на его способности поддерживать нормальный ход можно было бы поставить жирный крест. Ремонт занял бы неделю, если не больше. Однако золотого попадания не вышло, снаряд просто прошил котел навылет, и ударившись о противоположенный скос бронепалубы, бессильно отрикошетил вниз.

Но и простой сквозной дырки в одном из шести жаротрубных котлов "Нанивы" хватило для того, чтобы организовать набор крупных и впечатляющих неприятностей. Котел в рабочем состоянии представлял собой набор труб с огнем от топки, проходивших через бак с перегретой водой, испарение которой он и обязан был обеспечить. Давление в котле в момент его пробития составляло порядка десяти атмосфер, и дикий свист вырывающегося на свободу пара заглушил вопли ошпаренной смены кочегаров.^[25] Оставаться в переполненной обжигающим паром кочегарке было невозможно, один из котлов был непоправимо и надолго выведен из строя, остальные два временно невозможно было топить, что привело к постепенному падению в них давления. В сухом итоге — пара десятков человек из машинной команды выведены из строя (относительно невредимыми из находившихся в кочегарке остались двое, один кочегар, набиравший уголь, успел рыбкой нырнуть в угольную яму, второго ударной волной вынесло в соседнюю кочегарку). Скорость упала с и так невысоких семнадцати до совсем уж грустных четырнадцати узлов.

"Акаси" же повезло — фугасный снаряд разорвался в командирском салоне. Энергия снаряда была бездарно растрачена на уничтожение портрета императора Японии и превращение кучи дорогой мебели в груду дешевых дров. Впрочем, дрова тоже пропали даром — пожара не получилось, зажигательное действие русских снарядов с пироксилином, в отличие от японских шимозных, было минимальным. К моменту второго попадания командир "Нанивы" разобрался в ситуации и, снизив ход до малого, стал пристраиваться в кильватер "Нийтаки", которая к тому моменту, пользуясь преимуществом в скорости, стала догонять "Такачихо".

На мостике "Варяга" работающие вместе штурмана с "Варяга" и "Корейца" довели до сведения Руднева, что "Варяг" подходит к опасно мелкому району, и пора поворачивать.

— Прекрасно, попробуйте обрезать хвост японской колонне!

— Но это нас уведет с курса прорыва!

— Поперек этого курса сейчас четыре японских крейсера. Сквозь них нам не пройти. А вот догоняя их с кормовых углов и склоняясь на запад, мы им на нервы подействуем, особенно концевой "Наниве". Они наверняка решат, что мы хотим уйти проливом Летучей рыбы, если уж они до этого поверили, что я сейчас сунусь на такой скорости напрямую к Мазампо… Похоже, они не очень хорошо знакомы с гидрографией района, этим надо воспользоваться! Пытаясь перекрыть нам путь, они опять собьют пристрелку, плюс теперь их тормозит "Нанива", а бросать ее нам на съедение они не будут. Похоже, что их общая отрядная скорость упала до четырнадцати узлов, а наш максимум пока еще двадцать два, если не больше, разгонимся — посмотрим. Пока сколько на лаге? Семнадцать? И потом, через час начнет темнеть. Вот только не знаю, это нам на руку или японцам?

На мостике "Акаси" вынужденно исполняющий обязанности командира отряда молодой капитан второго ранга Миядзи разглядел, что "Варяг" опять начал поворот, в этот раз правый. Ну и куда его несет теперь? Убедился, что в проходе к Мазампо мы его все равно расстреляем и решил у нас под кормой пройти проливом Летучей рыбы? Ничего, парируем отворотом вправо! Что у нас с отрядом? Черт, "Нанива" отстала, придется сбросить скорость, пока не догонит. А судя по пару, что она травит в атмосферу, случится это не скоро. Нелегкое это дело, водить отряд кораблей, помоги мне Аматерасу! Странно, а почему русские приближаются так медленно? Восточные демоны, они уже на пересекающимся курсе, точно в Летучую рыбу идут!

— Сигнальщики, поднять сигнал "Отряд, к повороту последовательно вправо"!

В результате принятых мер второй поворот японского отряда прошел без нарушения строя, наоборот, опытный командир "Нанивы", срезав угол, существенно сократил отставание от "Нийтаки". К сожалению для японцев, некому было подсказать недостаточно опытному командиру "Акаси", что столь частая смена курса не может не помешать нормальному действию артиллерии отряда. Он никогда до сих пор не командовал более чем одним крейсером, а молодости свойственно в горячке забывать даже то, что знал… В результате артиллерия японцев пока не наносила русскому крейсеру дальнейших повреждений.

На "Варяге" перед вторым поворотом снизили темп стрельбы до пристрелочно-беспокоящего, два залпа в минуту из трех пушек каждый, поправка после падения снарядов предыдущего залпа, и так далее. Но в момент, когда кильватерная колонна японцев начала створиться, главарт уже без напоминания Руднева приказал открыть огонь из всех стволов. Но дистанция в двадцать пять кабельтовых, поворот японцев и собственная циркуляция — не лучшие условия для стрельбы. Пока для "Варяга" все шло прекрасно — крейсер медленно, но верно продвигается к выходу из бухты, гоня перед собой японцев. На "Чиоде", разглядев маневр "Варяга", и поняв, что ничем сейчас не занятые четыре пушки правого борта и две кормовые вполне могут озаботиться добиванием его отползающего крейсера, Мураками приказал дать полный ход, черт с ними, с мелями, сейчас русские снаряды опаснее.

Главный артиллерист "Варяга" учился по ходу боя. Никогда прежде ему не приходилось корректировать огонь корабля по двум разным целям с помощью системы центральной наводки. Никогда прежде его не отвлекали от решения математическо-артиллерийских головоломок близкие разрывы и попадания чужих снарядов. Никогда прежде ему не приходилось просто непрерывно стрелять в течении столь долгого времени с такой частотой. Но в этой реальности у него были две бесценные вещи, которых был он лишен в нашей — лишний час относительно спокойного боя на обучение, а не избиение "Варяга", и мичман Нирод на дальномере, дающий верную дистанцию.

Как всегда некстати в голове пронеслось воспоминание, как проходила вчерашняя сверка дальномеров с "Корейцем". Сначала Нирод со своим незабываемым "графским" тщеславием доказывал, что врут именно дальномерщики "Корейца". Но после беседы, проведенной с ним командиром и штурманами, с использованием лоции порта в качестве определителя контрольных расстояний его точка зрения изменилось. Красный как рак мичман два часа гонял своих подчиненных по всем дальномерным постам и перенастраивал и переградуировал дальномерные станции "Варяга". Проведенная потом вторая сверка показала практически полное совпадение показаний дальномеров обоих кораблей. Непонятной ему осталась только фраза, произнесенная командиром: "мичман, вы только что спасли себе жизнь".

Вообще кэп ведет себя очень странно, но, черт побери, верно! Вчера главарт еще готов был поклясться, что Руднев не разбирается в артиллерии, ну уж точно никак не лучше его самого. А вот поди ж ты, углядел же старик момент со створением японцев раньше него. И еще про этот эллипс рассеивания ввернул, каково, а? До него самого только через пару минут дошло, что это такое.

Ладно, к черту лирику — циркуляция закончена, начинаем пристрелку. Интересно, что еще старик эдакого выкинет? Японцев все-таки четверо против одного.

Главарт бы удивился, насколько его мысли совпадали с мыслями самого Руднева. Что делать дальше? Тупо кирпич на газ и переть мимо четверки крейсеров? Даже если не утопят, за тот час, что мимо них ползти будем, изобьют до состояния, в котором о продолжении крейсерства думать уже не придется. Попытаться сблизиться и нанести паре японцев ущерб, несовместимый с продолжением боя? Фантастика в соседнем разделе. Скорее наоборот получится, орудий-то у них больше. Вилять до темноты, вытесняя их из пролива? Не дотянуть… До заката еще больше часа, и потом, там где-то в проливах крутится стая миноносцев. Это днем они не опасны, а ночью хватит одного зевка сигнальщика, одной удачно пущенной мины, и привет Нептуну.

Но что-то же надо делать? Ждать ошибки японцев и тянуть время, медленно продвигаясь к выходу, надеясь проскочить в темноте? Или понадеяться на крепость скосов бронепалубы "Варяга", запас водоизмещения (чем больше корыто, тем дольше тонет) и рвать к выходу? За мыслями и просчитыванием вариантов Руднев чуть не пропустил момент, когда пора было решать, идти проливом Летучей рыбы или пытаться пройти более глубоким, безопасным и как следствие, скоростным Западным каналом. Черт бы подрал этого Вадика, хоть бы предупредил за сутки до моделирования, успел бы освежить в памяти наработки, а так все экспромтом, все с чистого листа… Так куда же сворачивать, блин, Илья Муромец на распутье, мать его…

Что японцы делают? Гм, забавно, ловя "Варяг", они теперь идут курсом на группу островов Роллес, отделяющих пролив Летучей рыбы от основного фарватера, Западного канала. Теперь им или влево, и к выходу из бухты, так и нам туда же, или на контркурсах нам в лоб, это они, пожалуй, не рискнут. Строй пеленга им принять на узком фарватере сложно, так и будут кильватерной колонной ходить, иначе вообще могут столкнуться…

А что, если их отпустить и попытаться пристроиться концевым мателотом? Кабельтовых так в двадцати пяти? Тогда по мне будут лупить только кормовые пушки "Нанивы", а все мои перелеты опять будут опасны для всего японского строя. Что они тогда сделают? Опять отвернут, естественно, но там пролив узкий, колонне кораблей можно долго идти только вдоль фарватера, не поперек. Так и будут вилять вправо-влево, а я за ними в противофазе. Прокладка будет выглядеть, как два маятника. А на змейке большого количества попаданий быть не должно… Еще часик так проваландаемся, а потом в темноте хрен они меня поймают. Опасаться надо будет только миноносцев. Ну да авось пронесет.

— Рулевой, право руля, идем по главному фарватеру! Машина, ход снизить до среднего!

— А зачем снижать? Мы же на прорыв идем! — Вмешался молодой штурман "Корейца".

— А чтоб японцы чуть вперед ушли. Нам сейчас главное не нанести максимальные повреждения им, а самим получить минимальные. Наша задача лежит вне бухты Чемульпо.

К штурману подключился недовольный главарт:

— Но, Всеволод Федорович, ведь если мы сблизимся с ними сейчас, то "Наниву" утопим точно! Она же ход потеряла, ей не уйти!!!

— Я понимаю и ценю ваше желание прикончить врага, но размен "Варяга" на "Наниву", даже если он удастся, выгоден не России, а Японии. Эта старая лоханка не стоит потери "Варяга". Сблизившись же с японцами, мы рискуем именно этим. А если мы выйдем из Чемульпо, и поймаем хоть один японский транспорт с войсками, то нанесем ущерб в десять раз больший, чем просто утопив "Наниву", понятно? И потом, утопить крейсер в три тысячи тонн — это не так быстро, как вам кажется. И вообще, господа, вернитесь к своим прямым обязанностям. А то у одного уже третий пристрелочный залп с правого борта по "Чиоде" лег недолетом, кто за вас поправки должен вносить, Николай Чудотворец? Да и с левого по "Наниве" не лучше. Вообще, оставьте вы "Чиоду" в покое, не отвлекайтесь. А у второго мне вообще страшно подумать что с прокладкой творится, пока мы тут беседуем. Вот сейчас на шестнадцати узлах в берег въедем, мало не покажется, честное слово! Кстати, пользуясь паузой — прикажите пробанить орудия. Причем обязательно проволочными банниками с салом.

— Как можно! Банить — это же прервать стрельбу!!! Сбить пристрелку! Почему сейчас???

— Ничего прерывать не надо. Баньте по два-три орудия за раз и стреляйте из остальных. Но если их сейчас не пробанить, то через полчаса такого темпа они перегреются, рассеивание сильно вырастет, а от большого количества сорванных поясков стволы забьет медью и вообще может разорвать ствол. Так что не спорьте, отдавайте приказ пробанить, начиная с носовых, они уже сегодня стреляли больше остальных, и впереди еще много пальбы.

Дискуссия была прервана очередным попаданием в "Варяг", на этот раз снаряд все же сдетонировал на противоминной сетке. Но если к близким разрывам снарядов и душу холодной воды с осколками еще можно привыкнуть, то к разрыву снаряда практически на борту корабля привыкнуть невозможно. Как и к полосующим плоть осколкам. Список потерь продолжал медленно, но верно расти. Носовая левая трехдюймовка требовала капитального ремонта, трех человек тащили в госпиталь, одному из них на ходу пытались наложить жгут, а наводчику теперь была нужна только молитва. Пробка в койках было загорелась, но постоянно окунаемые в бурун у носа "Варяга", они быстро погасли.

На мостике "Акаси" штурман доложил командиру о подходе к опасно мелким глубинам. Миядзи мучили те же вопросы, что и Руднева. Что, черт побери, делать? Все пошло не по плану! Пора опять отворачивать влево, опять сбивать пристрелку, опять подставлять корму колонны под продольный огонь русских, которые не преминут этим воспользоваться. Но что еще остается делать? А до темноты все меньше, "Варяг" пока практически не поврежден. А как его потом ловить в темноте в этом лабиринте островов и мелей? Тут и одному кораблю надо в темноте ходить с оглядкой, а строем из четырех, да под командой малоопытного командира, то есть его, вообще смертельно опасно и без обстрела со стороны противника. А если разбить строй, то можно наткнуться на этого чертового "Варяга" в одиночку, и тогда — прощай, родная Япония. Да и просто несогласованное маневрирование четырех крейсеров на таком узком фарватере в темноте без огней — это почти гарантированное столкновение и взаимные обстрелы. Это "Варягу" хорошо, лупи по любой тени в темноте, своих у него тут нет! А зажечь огни — это значит подсветить себя для русских, как мишень для ночных стрельб. Что же делать?

— Сигнальщикам, поднять сигнал "отряду к повороту вправо последовательно". Как только все отрепетуют — начинаем поворот.

Что конкретно произошло после перекладки руля, доподлинно не известно. Существуют как минимум три версии событий, заслуживающих право на существование. Достоверно известно, что когда руль на "Акаси" уже был положен для плавного поворота вправо, один из снарядов "Варяга" настиг временно исполняющего обязанности японского флагмана. Снаряд попал в мостик, под боевой рубкой. Расхождения начинаются дальше, по первой версии взрывом временно заклинило рули крейсера или просто перебило штуртрос (а может, просто срезало и сам штурвал), и вместо поворота на 90 градусов "Акаси", а за ним и вся японская колонна, выполнил разворот на 180. По другой версии у молодого японского командира просто сдали нервы, и он решил пойти на сближение с "Варягом", чтобы покончить с ним до темноты. Судя по тому, что русские, обладая преимуществом в скорости, не идут на сближение — они хотят пройти мимо японских крейсеров в темноте, значит, надо идти на сближение самим! Ну и третья версия, самая маловероятная — у "Акаси" заклинило рули не от попадания, а от резкой перекладки, в момент, когда Миядзи попытался уступить лидерство отряда более опытному командиру "Такачихо". Так или иначе, но на "Варяге" раздался крик сигнальщика:

— Вашебродь, япошки поворачивают вправо!!!

— Естественно, куда им еще деваться-то? Так посмотрим, полюбопы… Машинное! Полный, самый полный вперед, до железки! Артиллерия — огонь по "Акаси"! Максимальная скорострельность! На штурвале, штурмана — становитесь рядом с рулевым, и правьте как можно ближе к левой кромке фарватера! Черт, черт!

— Да в чем дело-то?

— Японцы идут нам в лоб! Вы что, не видите? Приготовиться уворачиваться от мин и возможной попытки тарана!

Расстояние между "Акаси" и "Варягом" в момент окончания разворота было около тридцати кабельтовых. Взаимная скорость сближения — тридцать узлов, при этом скорость "Варяга" росла. Итак, пять-шесть минут до момента расхождения правыми бортами, потом еще минут пятнадцать на выход из зоны огня японцев, если "Варяг" переживет эти двадцать минут, то у него есть все шансы дожить до следующей группы "если".

Если он сохранит ход и управляемость, если он сможет своей подвыбитой артиллерией отбиться от миноносцев, если он сможет в темноте оторваться от преследования, то тогда у него будет шанс нанести японцам ущерб, ставящий под вопрос график развертывания сухопутных войск в Чемульпо для атаки на Порт-Артур. Но пока надо еще эти двадцать минут прожить. Что тоже не просто. На стреляющем борту японцев шестнадцать шестидюймовок и три пушки калибром 120 мм. Это не считая мелочи, которой тоже хватает. "Варяг" может ответить из семи шестидюймовок. Даже если матросы "Варяга" смогут поддержать запредельную скорострельность начала боя в течении этих двадцать минут, то все одно, уступаем по весу залпа минимум в два раза.

При 2 % вероятности попаданий "Варяг" может получить как минимум два десятка снарядов. Смертельно это или нет? Как фишка ляжет. Остается только надеяться на низкие пробивные свойства японских фугасов, скосы варяжской бронепалубы им не по зубам, значит, машины в безопасности. Ну и импровизированная противоосколочная защита орудий может снизить потери расчетов до приемлемого уровня. Хотя может и не снизить. В свою очередь, ожидаемые десять попаданий "Варяга" вряд ли смогут нанести серьезные повреждения хоть одному из трех сохранивших ход японцев. Хотя эффективность русского бронебойного снаряда — это лотерея. Все, что окажется на его пути — снесет, и никакая броня из имеющейся на японских крейсерах его не остановит. Шанс есть только у бронирования боевых рубок, и то не на такой дистанции. Но зато все, что будет в паре сантиметров от его разрушительного пути, скорее всего, останется целым. Единственный "бонус" "Варяга" то, что, непонятно почему, но при стрельбе на контркурсах русские артиллеристы всегда показывали лучшую точность, чем японцы.^[26] Ну, понеслись!

"Учитывая полуторную смену кочегаров и начальный семнадцатиузловой ход в момент расхождения, "Варяг" должен идти уже двадцатитрехузловым ходом, если не будет дальнейших повреждений. У япошек — "Нийтака" — двадцать узлов. Но ей еще развернуться. Если ей снизить скорость, и проскочить, не налопавшись торпед и без тарана, то считай — прорвались. "Акаси" один за нами не погонится, а погонится — ему же хуже… Можно, пожалуй, думать, как в Москве тратить сто штук евриков. И как лучше бить морду Вадику за такие подставы, сразу ногами или начать с кулаков!" Мысли Руднева опять начали становиться мыслями скорее Карпышева, но, как говориться: "хочешь рассмешить Бога — расскажи ему о своих планах"!

К моменту, когда последний крейсер в японской колонне, "Нанива", закончил поворот, "Варяг" успел набрать девятнадцать узлов и получить еще один снаряд. На удивление, и надежные японские взрыватели иногда давали сбой. 120-мм, в этом случае можно было сказать точно, снаряд прошел сквозь борт над ватерлинией, сделал полуметровую вмятину в левом скосе и отрикошетив, зарылся в уголь. Дружеский привет от "Акаси" получен. Следующие четыре минуты были наполнены все учащающимися попаданиями как с одной, так и с другой стороны. "Варяг" потерял правое среднее шестидюймовое орудие, первая дымовая труба получила еще одно попадание и была готова сверзиться за борт при слишком большом крене или просто не попутном ветре, одна из трехдюймовок была снесена за борт, а еще пара, пострадавшая от близких взрывов, могла быть впоследствии отремонтирована.

Еще несколько снарядов, взорвавшись на коечных экранах, на бортах и в надстройках, серьезных повреждений не нанесли — пяток убитых, полтора десятка раненых, сухая статистика войны, которая кроется за словами "незначительные осколочные повреждения", серьезных пожаров тоже пока не возникало. Ответ "Варяга" — один снаряд навылет в борта "Акаси" по носу, без серьезных повреждений, выведенное из строя прямым попаданием среднее бортовое орудие, случайное попадание в "Такачихо", одна труба пробита навылет, к сожалению, без взрыва, а то ее просто унесло бы за борт. Один невесть как попавший с дистанции более пятнадцати кабельтовых трехдюймовый снарядик бессильно завяз в скосе "Нийтаки". Интересное началось при сближении на дистанцию меньше полутора десятков кабельтовых, когда попадания пошли одно за другим.

Японские канониры были профессионалами своего дела, хотя разница в боевой подготовке между отрядами первой и второй линий в Японском флоте и позволяла элите отпускать обидные шуточки в адрес своих коллег.^[27] Но все же законов природы они отменить не могли — за пол часа средний японский подносчик снарядов выматывался гораздо больше, чем его русский коллега. Просто в те старые добрые времена русский был раза в полтора крупнее японца, а в подносчики снарядов к тому же отбирали народ поздоровее. Ну и пара добавочных килограмм японского снаряда на четвертом десятке начинала чувствительно давить на руки и плечи. В общем, через полчаса перестрелки с максимальной скорострельностью японцы порядком вымотались.

Руднев же, напротив, выпустил на подачу дополнительных нештатных членов команды — моряков с "Севастополя", "Корейца" и "Сунгари", до поры сидевших под защитой бронепалубы. Это должно было позволить "Варягу" поддержать запредельную скорострельность начала боя еще с пол часа. А больше и не нужно. Так или иначе все будет кончено. При этом пока еще оставался резерв людей на случай потерь в расчетах. Вообще эти дополнительные три с гаком сотни человек очень пригодились — кочегары и механики с "Корейца" и "Сунгари" сейчас трудились в машинном отделении, севастопольцы удвоили численность подносчиков снарядов, а палубные матросы с "Корейца" и "Сунгари" с казаками позволили сформировать два пожарных дивизиона вместо одного. Возможно, именно благодаря этому на "Варяге" пока удавалось быстро тушить все возникающие пожары, хотя здесь скорее все же более важную роль играло заблаговременное избавление от дерева на борту до боя.

Когда "Варяг" и "Акаси" сблизились примерно на тринадцать кабельтовых, произошло два взаимно не связанных, но почти одновременных события.

Во-первых, Миядзи принял окончательное решение — "Варягу" из Чемульпо сегодня не выйти. Он наделал достаточно ошибок за сегодня и может смыть свою вину перед императором только подобно великим самураям прошлого. А то, что вместо верного вакидзаси, передававшегося в семье из поколения в поколение, для сеппуку придется использовать "Акаси", что же, зато и "Варягу" после таранного удара из залива не уйти. Его крейсер слабейший из японцев, а этот сумасшедший "Варяг" со своим непредсказуемым командиром слишком опасен, так что размен оправдан. Командир русской канлодки показал ему путь, следуя которым, более слабый корабль может и должен останавливать противника. Осталось только доказать, что дух сыновей Ямато не слабее, чем у северных варваров. После тарана оставшаяся тройка крейсеров наверняка сможет добить потерявший преимущество в ходе "Варяг". А экипаж "Акаси" — у них есть шлюпки, а кому не повезет, по словам одной умной книги — "самурай должен ежедневно представлять свою смерть от пули, стрелы, огня или воды"!^[28] Миядзи приказал механику увеличить ход до максимума, на который только способны машины "Акаси", и сигнальщику отсемафорить на "Такачихо" и прочим мателотам: — "Иду на таран, прошу добить "Варяг"! Тенно Хейко Банзай!".

На "Варяге" глазастый сигнальщик с "Корейца" Вандокуров прокричал в рубку:

— Вашвысокбродь! Головной япошка какой-то сигнал поднял, заваливает вправо и отрывается от остальных, не иначе, таранить собирается, черт узкоглазый!

"Ну вот только цитат из песни мне сейчас не хватало", — подумал Руднев, наклоняясь к прорезям боевой рубки. "Ведь всю малину, гад упорный, испортит!"

— Минеры!!! Носовой аппарат готов к залпу? Как сойдемся с "Акаси" на восемь кабельтовых, пускайте мину. Не пытайтесь попасть, лучше пусть пройдет у него по носу, тогда он вынужден будет вправо отклониться! Сгоните его с пересекающихся курсов. Понятно? Если надо, чтобы мы вильнули на курсе — сообщите на мостик. Как сблизимся с отставшей тройкой, то же самое из траверзных аппаратов правого борта — не надо пытаться попасть, постарайтесь отжать япошек к берегу, не давайте им выйти на курс столкновения!!! Скрипниченко, ты у нас сигнальный квартирмейстер? Значит, должен знать, где хранятся шары, что на мачте поднимают, когда стопорят ход. Так? Как мимо японцев пройдем, даст Бог, чтоб был с ними на корме. Кидай их за борт, и глобус из кают-компании туда же, только чтоб япошки видели!

— Рад стараться вашевысоко… но зачем??

— Авось в горячке примут за плавучие мины, может, хоть немного вильнут и чуть от нас поотста…

В эту секунду очередной японский шестидюймовый снаряд взорвался на правом крыле мостика, щедро окатив боевую рубку "Варяга" осколкам. И это было второе событие, определившее дальнейший ход боя. Несколько осколков через слишком широкие прорези боевой рубки попали внутрь мозгового центра корабля. Один из них, отрикошетив от крыши рубки, распорол ногу Руднева. Разодрав китель, мелкий и уже изрядно замедлившийся осколок распорол кожу и мышцы на внешней стороне бедра. Рана вышла на загляденье — сантиметров тридцать длиной. Первой мыслью очнувшегося через пару секунд от болевого шока Руднева было: "Это не честно! Почему, за что, я же прорвался!!!" Потом его накрыла вторая волна боли, через которую смутно, как через вату, доносились крики, — "Командир ранен!!! Доктора на мостик! Доктора!!! Храбростин, Банщиков, кто-нибудь, быстро в рубку!"

Постепенно боль отступала, и Руднев почувствовал, как кто-то перетягивает ногу ремнем. Черт, это же главарт с горнистом, смешная у парня фамилия, Нагле, все его не иначе как "наглецом" называют. Ага, а вот и Тихон с бинтами… Да, блин, вовремя, хотя это не подштанники стирать… Так, у "наглеца" вроде получше выходит… Ох, а кровищи-то с меня сколько натекло, песку бы, засыпать… Господи, какая чушь лезет в голову. От шока, что ли? А вот лейтенанту бы сейчас надо заниматься своим прямым делом, а не играть в медсестру! Как это иногда бывает, ярость и вызванный ей прилив адреналина начали вытеснять затопившую сознание боль.

— Серж, немедленно займитесь стрельбой! Наглец и Тихон справятся сами!!! Сейчас же! Нечего играть со мной в доктора, я вам не барышня кисейная…

Черт, вместо нормального голоса изо рта вырывается какой-то свистящий шепот. Но вроде умница Зарубаев, расслышал, вытянулся во фрунт, пижон, отдал честь и снова склонился над своим аппаратом центральной наводки. С бака доносилось уже не "командир ранен", а "командир убит". Это что, таким милым читерским образом Вадиков папа решил зажать полтинник грина? Типа как при очередном моделировании прорыва "Варяга", когда в накуренной комнате после броска костей, показавшего попадание в мостик, представители японской команды дружно стали скандировать "Командир убит, "Варяг" возвращается в порт". Но, блин, как же больно-то! Даже когда на практике на заводе имени Хруничева с полсекунды трясло 380 вольт, ощущение пожалуй, было менее хреновое. Как это можно отмоделировать? Никогда не слышал о таких глубоких, мать вашу, симуляторах реальности… Это что, выходит, все и правда всерьез, что ли? Ладно, лирика лирикой… Если не заткнуть глотки этим горлопанам на баке, то скоро весь крейсер "узнает", что командир мертв и прорыв не удался. Не допустить!

— Нагле…

Черт, как же его на самом деле зовут-то, горниста нашего? А! Николай Августович Нагле! Немец, небось…

— Николай, Тиша… Помогите-ка мне встать…

— Вам нельзя, ваше…

— Знаю, что нельзя, но когда нельзя, но очень хочется, а главное, надо — то можно! И вообще, ты же вроде не лекарь? Поднимай! Только ногу не трогай!

С трудом, медленно, с помощью вестового под правым плечом и горниста под левым Руднев медленно вышел, вернее, выпрыгал, на левое, целое пока еще крыло мостика.

— Николай, уж коли ты тут, протруби "Сбор" или "Внимание", хоть что, только чтобы все заткнулись и меня послушали.

После сигнала, набрав полные легкие воздуха, черт, дырка же в ноге, почему вдыхать-то больно, Руднев изо всех сил попытался говорить громко и уверенно:

— Ну, кто тут орал, что я убитый? Не дождетесь, черти! Слухи о моей героической гибели сильно преувеличены. Не отлили еще япошки тот снаряд, чтобы Руднева убил! Чем кричать чушь всякую, лучше запевай, ребята! Наверх вы, товарищи…

На этом запас дыхания и сил для разговоров иссяк. Но на баке, прокричав "ура" командиру, уже радостно и в охотку подхватили полюбившуюся мелодию, и замедлившаяся было при известии о его смерти стрельба возобновилась с удвоенным темпом. Руднев с тем же почетным эскортом проковылял в рубку и попытался, отрешившись от боли, вникнуть в обстановку. Предварительно пришлось отбить попытку добравшегося наконец до мостика врача, коллежского советника Михаила Храбростина, уложить или хотя бы усадить раненого.

— Мне надо видеть, что происходит, а из кресла обзор никакой. Перевязка минуту-другую подождет, кровь мне остановили вроде достаточно грамотно.

За полторы минуты, что Руднев пробыл вне боя, ничего принципиально не изменилось. На пяток попавших в него снарядов "Варяг" ответил одним попаданием в "Акаси" и одним в "Такачихо" (старику не повезло с местом в строю, он упорно ловил перелеты снарядов, изначально направленных в "Акаси"). От коечных экранов по правому борту остались одни воспоминания и две-три неповрежденные секции. В остальных местах с выстрелов свисали лишь цепи с подвешенными к ним колосниками. Сетки и койки вымело взрывами начисто. Поредевшие пожарные дивизионы дотушивали остатки противоосколочных экранов в том месте, где когда-то стояла средняя трехдюймовка левого борта.

"Акаси", изрядно оторвавшись от остального отряда, шел на пересечку. Расчет носового минного аппарата только что выпустили по нему мину. Теперь его командир стоял перед выбором, продолжать идти курсом на таран, который, правда, на полпути с довольно высокой вероятностью приводил его на варяжскую торпеду, или отвернуть вправо, и гарантированно избежать попадания, но расстаться с мечтами о героическом таране. Не известно, что выбрал бы сам Миядзи, скорее всего, рискнул бы, и не понятно, что бы у него из этой затеи вышло.

На принятие "Акаси" благоразумно-осторожного решения благотворно повлиял очередной снаряд с "Варяга", попав в бак. Русский фугасный снаряд разорвался, в отличие от большинства своих бронебойных коллег. Хотя он и не обладал осколочным действием, сравнимым с таковым у японских снарядов, но зато более крупные русские осколки обладали большей убойной силой. И одного из них вполне хватило, чтобы отправить Миядзи с открытого мостика, откуда он храбро, но неосмотрительно наблюдал за боем, в операционную с проникающим ранением в живот. Остальными было временно выведено из строя носовое орудие. Пока вступивший в командование крейсером старший офицер добирался до рубки, рулевой, действуя по указаниям единственного находящегося на мостике офицера-минера, по инструкции отвернул от торпеды вправо. Выпущенные в последней отчаянной попытке дотянуться до борта "Варяга" из аппаратов левого борта мины до цели не дошли. Помешала собственная циркуляция и скорость "Варяга", уже достигшая двадцати узлов.

На мостике "Варяга" Руднев, поддерживаемый горнистом, пригнулся у прорези рубки. "Надо же, ну и как я умудрился забыть прикрыть щели рубки-то? Ведь с самой первой прочитанной по теме книги, обычно "Цусима" Новикова, всем известно — русские рубки в эту войну были известными осколкоуловителями. И вот поди же ты! Обо всем подумал, а о себе, любимом, не удосужился, идиот". Уловив момент отворота "Акаси", Руднев окрепшим голосом приказал перенести огонь на "Нийтаку".

— Всеволод Федорович, может, все же на "Такачихо" или продолжить по "Акаси"? Один сейчас головным, а "Акаси" так удобно подставился, и пристрелялись мы по нему… Почему "Нийтака"-то? Она что, медом намазана? Какая вообще разница?

В азарте боя Зарубаев опять готов был заспорить с командиром. Ну что за нравы у нас на флоте в начале века, елки-палки!

— Сергей Валериянович, вы правы со своей артиллерийской точки зрения. Но именно "Нийтака" единственный из японцев, кто может составить "Варягу" конкуренцию в скорости. "Акаси" мы уже практически проскочили, пока он будет ворочаться вправо, потом влево — уже, считай, за кормой. По нему смогут развлекаться кормовые орудия. "Нанива" уже бегать не может, его мы достали. "Такачихо" вообще с рождения больше восемнадцати узлов не давал, а сейчас и семнадцати не выжмет. Так что огонь по "Нийтаке". Без вариантов. Минерам благодарность за отличный выстрел. Из траверзных аппаратов попробуйте сработать так же, только обязательно залпом, от двух торпед японцам уворачиваться будет еще веселее.

Глава 12. Уход не по кошачьи

Бухта Чемульпо, Корея. 27 января 1904 года, сумерки.

Как известно, кошки уходят, как англичане — они не прощаются, они просто исчезают. Тихо и незаметно. Уход "Варяга" из Чемульпо был полной противоположностью старым добрым кошачьим традициям. Он основательно попрощался со всеми, до кого смог дотянуться. И хотя он уходил один, без верного своего товарища "Корейца", гибель канлодки японцам и так уже обошлась втридорога.

"Асама" лежала на дне. "Чиода" была в середине процесса спуска шлюпок для подбирания уцелевших с "Асамы", но ее командир уже начинал подумывать о том, что его покалеченному крейсеру надо пройти затопленный на фарватере "Сунгари" засветло. А со сбором оставшихся на плаву членов экипажа "Асамы" шлюпки справятся и сами. "Акаси" только что закончил циркуляцию вправо, уводившую его от торпеды "Варяга", и сразу же начал поворот влево, чтобы начинать погоню за этим чертовым неуязвимым крейсером. На его мостике добравшийся наконец до рубки старший офицер отчитывал минера, по приказу которого крейсер отвернул от противника. Минер вполне резонно отвечал, что хоть он и остался за старшего, единственное, что он знал об управлении кораблем в бою наверняка — самый безопасный курс при минной атаке — от мины. "Нанива" уныло тащилась в хвосте японской колонны, медленно отставая от своих неповрежденных коллег. Кочегары только сейчас смогли спуститься во все еще заполненное паром котельное отделение номер один и начали наконец поднимать пары в неповрежденных котлах. "Такачихо" и "Нийтака" шли встречным с "Варягом" курсом, и их командиры прекрасно понимали, что остановить его теперь могут только они. Правда, остается еще надежда на миноносцы… Но уж больно призрачная.

"Варяг" продолжал упорно идти к выходу. Избитый, с кое-как потушенными пожарами, с выбитой на четверть артиллерией и с сотней убитых и раненых на борту крейсер, казалось, превратился в берсерка. Его, как и его скандинавского предшественника, сейчас не могло остановить ничего, кроме удара в сердце. Но в отличие от полоумного викинга, не очень уважавшего кольчуги, и щиты использовавшего только как закуску, сердце "Варяга" было надежно прикрыто броней.

"Так, похоже от кровопотери и морфия, настоял таки гад-доктор, немного поехала крыша. Какой еще берсерк? Кто тут неуязвимый? Если бы. Еще продираться мимо трех крейсеров, еще переть в темноте мимо миноносцев, и в любой момент может или снаряд к рулям залететь, или мина в борт. А результат один — большая кормежка мелкой рыбы… Не отрубиться бы. А то обидно будет", — затянувшийся на десяток секунд мысленный диалог Руднева с самим собой был прерван парой одновременно попавших в "Варяг" снарядов.

Один разорвался с эффектом скорее комическим, чем опасным. Снаряд угораздило влететь в подвешенный на цепи колосник, оставшийся от сорванного одним из ранних взрывов экрана. В результате колосник силой взрыва впечатало в борт, а оторванная цепь хлестнула по палубе "Варяга", как исполинский цеп, прорубив палубный настил. Дождь осколков хлестнул по палубе, но все, что могло быть уничтожено осколками в этом секторе правого борта, давно уже было искорежено, разбито, прошито навылет или лежало в лазарете. Или в корабельной бане, куда по штатному расписанию складывали покойников во время боя. Не будь на пути снаряда чугуняки, пришлось бы заделывать еще одну пробоину у ватерлинии, коих у "Варяга" и так имелось уже с пяток.

Второй снаряд оказался более удачливым. Он взорвался на баке "Варяга", сдетонировав о раструб вентилятора. Конус осколков и взрывная волна пришлась на правое баковое шестидюймовое орудие и прикрывающий его до уровня ствола бруствер из мешков с песком.

"Шимозный самум!", — пронеслось в оглушенном морфием и болью мозгу Руднева. Действительно, на несколько секунд бак "Варяга" скрылся в вихре песка, смешанного с дымом от сгоревшей шимозы. Когда рукотворный песчаный шторм осел, стало видно, что из расчета левого носового шестидюймового орудия в строю осталось трое подносчиков. Остальные лежали на палубе, припорошенные песком, который быстро пропитывался кровью. Один из уцелевших членов расчета метнулся к орудию и стал его быстро осматривать. Через несколько секунд до мостика донесся его крик:

— Стрелять-то можно, но циферблаты центральной наводки поразбивало и прицел снесло на хрен!

Так это же Авраменко! Ну точно, в начале боя их же послали подменить пару раненных именно у этой пушки. Он и пара его товарищей по расчету оказались прикрыты от осколков и разлетающихся мешков с песком телом орудия. Звереву повезло меньше, сейчас он пытался отползти к люку, левой рукой протирая засыпанные песком глаза, а правой зажимая рану на боку. С мостика трудно было разобрать, насколько серьезное ранение он получил, но если двигается, причем довольно быстро, то скорее всего выживет.

— Авраменко, Михаил! Становись за наводчика, сможешь?

— Да что тут хитрого-то, ваше высокоблагородие? Коль могу с 47-мм, то и эта сподобится. Но целиться-то как? И кто подавать будет?

Словно в ответ на второй вопрос, из люков палубы, как черти из коробочки, вылетели десяток матросов из резерва подносчиков. Расставленные по местам мичманом Эйлером, они организовали довольно таки сносную для новичков цепь подачи. Через двадцать секунд после взрыва орудие опять упрямо открыло огонь. Правда, чисто демонстрационный, куда-то в сторону цели — целиться без прицела, через ствол на дистанции более километра нельзя.

Еще минуты через три наскоро перевязанный прямо на палубе Зверев с помощью батюшки приковылял обратно к орудию. Он опустился на настил у правого бакового орудия и стал считывать данные с уцелевших циферблатов. Но громкости его голоса после ранения не хватало на то, чтобы перекричать грохот разрывов и выстрелов. Тогда, к удивлению Руднева и всех находящихся на баке и мостике, над сражением разнесся хорошо поставленный, окающий, протоиерейский бас корабельного священника "Варяга", отца Михаила. Но вместо молитв и славиц господу батюшка стал, надежно перекрывая грохот боя, выдавать данные для стрельбы на поврежденное орудие.

— ВОзвышение десять, правОе ОтклОнение семь, Аминь, тьфу, ОгОнь!!

После этого стрельба из орудия перестала носить показной характер, и снова стала относительно опасна для японцев.

Рудневу вспомнилась вечерняя проповедь, которую батюшка прочитал команде накануне сражения:

"Не впадая в фальшь, достаточно считать мерзостью войну наступательную, ничем не вызванную, кроме тщеславия и корысти. Но война оборонительная, как право необходимой обороны, не противна была нравственному сознанию ни таких мудрецов, как Сократ, ни таких святых, как преподобный Сергий. И закон, и Церковь признают это право бескорыстным… И потому эта война может считаться святой и благословенной. Итак, православные, черная туча, давно облегавшая горизонт, разразилась грозой. Японцы, в надежде на своих европейских друзей, первые подняли на Россию вооруженную руку. Мы не хотим войны, наш царь миролюбивый употребил все усилия для ее отвращения. Язычники захотели воевать — да будет воля Божия".^[29]

"А ведь придется поменять свое мнение если не о Русской Православной Церкви в общем, то хотя бы об ее отдельных представителях", — мелькнуло в голове капитана.

Вот наконец ушли в сторону "Такачихо" и "Нийтаки" две торпеды из аппаратов правого борта, значит, дистанция сократилась уже до дюжины кабельтовых. Японцы любезно ответили тем же. Минеры на "Такачихо" подозревали, что с такой дистанции добиться попаданий практически невозможно. Но что делать, если командир приказал отстреляться немедленно, потому что крейсер должен начать маневр уклонения от вражеских мин, а это неизбежно приведет к увеличению и так предельной для минного выстрела дистанции? Не слишком опытные минеры "Нийтаки" в точности повторили действия своих коллег. Теперь в сторону "Варяга" эффектно чертили свой путь четыре мины, впрочем, не слишком на самом деле опасных. Но береженого Бог бережет.

— Принять влево, насколько можно!

— Всеволод Федорович, и так идем на пределе опасных глубин. Не стоит.

Штурмана, штурмана, эх, какая ж вы шпана! Черт, ну какой же этот доктор со своим морфием сволочь! Как теперь на прорыве сосредоточиться, когда все вокруг мерцает и из реальности выпадают то секунды, то минуты?

— Ну хоть на полкабельтова левее, мины — они все же поопаснее, чем мель, будут. И не забывайте, у вас в лоции глубины промерены в отлив, а сейчас у нас в запасе еще полметра.

— Знаю, учел. Все равно опасно. Хотя что так опасно, что так, будь по вашему. Может, дать ненадолго полный назад, тогда мины точно мимо пройдут?

— Скорость сейчас тоже важна. Идея хорошая, но несвоевременная. Нам надо еще оторваться. Кстати, Василий, помнишь, что я тебе про шарики говорил? Давай, тащи свое хозяйство на корму. Пока доберешься, будет пора скидывать. И прихвати с собой кого-нибудь, а то один не успеешь.

— Всеволод Федорович. Да присядьте же наконец! На вас лица нет!

— Да, уже… Сейчас. В кресло… Благодарю. Крикните в машину, пусть еще добавят…

Еще пара минут, и за кормой остались и "Такачихо" с "Нийтакой". "Нийтака" сначала дисциплинированно повторила за "Такачихо" маневр уклонения, потом ее командир, увидев, что мина все равно идет ему в борт, положил руль еще круче влево и теперь от стройного японского кильватера остались одни воспоминания. Каждый крейсер разворачивался и ложился сейчас на курс преследования самостоятельно. Но главное, все они, кроме отставшей от своих "Нанивы", были теперь, черт побери, за кормой!

Командир "Нанивы", убедившись, что его худшие опасения — остаться на поврежденном крейсере один на один с "Варягом" — становятся реальностью, предпочел отвернуть к правой кромке фарватера заранее. В этот момент на "Варяге" на правый борт могли стрелять четыре шестидюймовые орудия из шести, причем прицельный огонь вели только два из них. На остальных были повреждены прицелы, и их огонь был скорее демонстрационный.

На оставшейся за кормой "Варяга" "Нийтаке" во время разворота на курс преследования разорвало носовое шестидюймовое орудие. Из расчета, на своей шкуре испытавшего эффективность родного японского шимозного боеприпаса вкупе с зарядом кордита, уцелели двое. Это приписали удачному попаданию русского снаряда, ударившего якобы прямо в ствол.^[30] На самом деле виновата была слишком длительная стрельба с максимальной скорострельностью без чистки орудия. Медь от десятков сорванных поясков снарядов медленно, но верно накапливалась на нарезах в стволе орудия. Ствол постепенно перегревался, что вело к его расширению, а иногда и деформации. И наконец настал момент, когда очередной снаряд просто заклинило в стволе в момент выстрела. Добавьте к этому сверхчувствительность и скверный характер шимозы — в результате от орудия и прислуги практически ничего не осталось.

Та же судьба после часа беспрерывной стрельбы ожидала бы и половину орудий "Варяга". Но приказ Руднева о прочистке орудий проволочными банниками и салом, столь негативно оцененный главным артиллеристом, избавил орудия и расчеты от незавидной судьбы погибнуть от собственных снарядов. В отличие от моряков начала века Карпышеву приходилось не раз читать о данной проблеме, которая и проявилась-то впервые во время РЯВ из-за возросшей скорострельности орудий. На самом деле единственный шестидюймовый снаряд "Варяга", попавший в "Нийтаку" во время сближения, не нанес никаких значимых повреждений. Два аккуратных отверстия на входе и выходе в кладовую сухой провизии, и полсотни килограммов риса, превращенного в рисовую пудру, между ними.

"Варяг" уходил. Носовые орудия уже не могли вести огонь по "Наниве". "Нийтака" только ложилась на курс преследования, а "Акаси" еще предстояло обходить раскорячившийся в развороте поперек фарватера "Такачихо". Строй японцев сейчас лучше всего описывался словом "куча". Причем желательно с эпитетом беспорядочная. Централизованное руководство отрядом, и так не слишком удачное в исполнении молодого Миядзи, было утрачено окончательно. На "Варяге" наконец-то раскочегарили машину до уровня, хоть отдалено напоминающий тот, что был продемонстрирован в Филадельфии в момент сдаточных испытаний. Несмотря на пессимизм механика, двое суток подготовки, полуторная смена кочегаров, душ ледяного масла на подшипники и главное — угроза жизни и отсутствие другого выхода разогнали "Варяг" до вчера еще немыслимых двадцати трех узлов.

Кормовые орудия еще продолжали всаживать снаряды куда-то в сторону постепенно отстающих японцев, а расчетам уцелевших носовых и бортовых уже предстояла совсем другая работа. Отражение минной атаки. Корабельная русская рулетка начала XX века. Не успей всадить пару-тройку мелких или один крупный снаряд в низкую, летящую по волнам тень миноносца до того, как он подойдет на расстояние менее километра — и получи в борт подарок с сотней кило взрывчатки.

А где-то там впереди авизо^[31] "Чихайя" уже разводила пары в двух пока еще холодных котлах в отчаянной попытке предупредить транспортные пароходы с войсками о немыслимой еще вчера угрозе — "Варяг" прорвался из Чемульпо! Никто на японских кораблях накануне не принимал такую возможность всерьез. "Чихайя" была отправлена к выходу из бухты для проформы, и зная об этом, на ней даже не поддерживали пары в половине котлов, так как и двух оставшихся вполне хватало для поддержания экономичного хода. Теоретически "Чихайя" почти не уступала "Варягу" в скорости, двадцать один узел против двадцати трех, но "Варяг"-то уже шел на двадцати двух, а вот авизо еще предстояло разгоняться с восьми.

Так или иначе, но офицеры на мостике "Чихайи" четко понимали свой долг — они были обязаны предотвратить атаку "Варяга" на беззащитные трампы или умереть, пытаясь это сделать. Поэтому сейчас, выжимая все что можно из машин, авизо шел в сторону ожидавших исхода боя транспортов. Сигнальщики непрерывно отстукивали семафором в их сторону один и тот же сигнал: "Немедленно сняться с якоря. Рассеяться и уходить в море". Если "Варяг" погонится за купцами, "Чихайе" придется встать между ними и крейсером, превосходящим его по все характеристикам на целую голову. Вряд ли она сможет продержаться более получаса, но что еще остается делать?

На "Варяге" сигнальщики наконец дотащили на корму сигнальные шары, о которых говорил Руднев. Втроем они с дружным гиканьем по одному на "раз, два, взяли" сбросили их в кильватерный след крейсера. Туда же отправился и глобус из кают-компании, все одно закопченный пожаром до состояния полной черной однотонности и к дальнейшему использованию непригодный. Скорее всего, их действия если и были замечены японцами, то практически наверняка бы проигнорировались. Но в тот день в этой реальности у Фортуны были другие планы. Со стороны рейда Чемульпо один за другим донеслись два приглушенных расстоянием взрыва. Оглянувшиеся на звук первого, матросы на японских крейсерах успели во всей красе рассмотреть султан второго подводного взрыва, вставший у борта "Чиоды", которая медленно пыталась обойти место, где был взорван "Сунгари".

На палубе "Варяга" слегка оглушенный морфием Руднев флегматично произнес:

— Две из девяти. Семь пока осталось. Поздравляю, господа, минная банка на фарватере себя оправдала. Теперь пользоваться им практически невозможно. А уж тралить мины рядом с двумя затонувшими пароходами я бы точно не хотел.

Уже поврежденная "Чиода" после двух минных подрывов затонула в течении трех минут. Ей фатально не повезло — энергией взрыва первой пары мин ее, кривобоко ковыляющую в гавань, отбросило прямо на вторую. В отличие от нашей истории, в этот раз отбуксировать крейсер в док не успели.^[32]

На "Нийтаке", сопоставив подрыв "Чиоды" и нечто шарообразное, сбрасываемое с кормы "Варяга", предпочли дать полный назад и принять к левой дальней кромке фарватера. При этом семафором на остальные японские крейсера было отправлено сообщение "Осторожно, вижу плавающие мины". Время, потерянное на обход района нахождения "плавающих мин", на осторожное следование по кромке фарватера, на разглядывание волн по курсу кораблей впередсмотрящими в сгущающихся сумерках, на снижение и набор хода, позволило "Варягу" оторваться от противника, не получив дополнительных повреждений.

Атака миноносцев была выполнена безукоризненно по инструкции, но под огнем мало пострадавшей артиллерии левого борта из шести миноносцев на дистанцию действенного пуска торпед рискнули выйти два. Из выпущенных ими четырех мин крейсеру пришлось уворачиваться только от одной. Ответным огнем на самом наглом миноносце "Чидори" шестидюймовым снарядом был сбит мостик вместе с командиром, рулевым управлением и всем остальным, что на нем находилось. На долю второго, "Касасаги", пришлось три попадания трехдюймовых снарядов, охладившие его пыл. Ничья. Атака миноносцев, однако, позволила японцам выиграть драгоценное время и начать выводить из-под удара транспорты. Но груженные купцы никак не могли соревноваться в скорости с крейсером. Для начала не повезло "Сикако-Мару". При исполнении команды рассыпаться ее капитан по чистой случайности выбрал курс, пересекающийся с курсом "Варяга".

Когда на "Чихайя" заметили, куда именно несет охраняемый ею транспорт, её командир понял, что до завтрашнего восхода ему дожить, скорее всего, не удастся. Ну что же, как говорит "Хаге Куре" — долг тяжел, как гора, а смерть легче пера! Придется вспомнить, что по британской классификации "Чихайя" относилась к "торпедно-артиллерийским канлодкам". Приказав на транспорт отворачивать влево и прижиматься к восточному берегу, "Чихайя" пошла на пересечку курса "Варяга". Ей почти удалось то, что с успехом провалили миноносцы четырнадцатого отряда — мина прошла в нескольких метрах от кормы "Варяга", и если бы не круто положенный вправо руль и мощный бурун за кормой, то попадания избежать бы не удалось.

Прояви командиры миноносцев чуть меньше готовности умереть и чуть больше терпения, и "Варяг" был бы обречен. Им нужно было отойти к "Чихайе" и атаковать совместно с ней с правого борта, артиллерия которого больше пострадала от обстрела японских крейсеров. Тогда "Варяг" почти гарантированно получал мину в борт. Сейчас же, после атаки и расхождения с "Варягом" на контркурсах всего на шести кабельтовых в одиночку, авизо представлял из себя развалину. "Чихайя" расстреляла мины изо всех аппаратов и в ответ получила пять шестидюймовых снарядов только в корпус.

Теперь когда-то красивая и стремительная торпедная канонерка отползала на восьми узлах с небольшим креном на левый борт. Ее команда продолжала обстреливать "Варяг" из уцелевшего кормового 120-мм орудия и пары бортовых трехдюймовок, но всем и на "Чихайе", и на "Варяге" было ясно, что это агония. У авизо не было ни скорости, чтобы уйти, ни артиллерии, чтобы отбиться, ни сколь-либо значимой брони, чтобы терпеть обстрел с "Варяга". "Чихайя" была обречена, и это понимали и на ней, и на "Варяге". Тем страннее был приказ Руднева, в очередной раз вызвавший на мостике "Варяга" жаркие споры, более подобающие Одесскому привозу, а не крейсеру в бою.

— На руле, держи правее — курс на транспорты! Ход до самого полного. Сигнальные, отсемафорьте на "Чихайю" на английском, авось поймут, — "восхищен вашим мужеством, вы до конца исполнили свой долг, идите чинитесь, добивать не буду". Как у нас с перезарядкой минных аппаратов дела обстоят?

— Но почему?! Поворот вправо, снизить скорость на двадцать минут, и она на дне! Что за толстовство, Всеволод Федорович?

Зарубаев даже не кричал, звук, вырвавшийся из его горла, был чем то средним между ревом и воем. И, черт побери, его можно было понять! За последние пару часов ему не давали добить уже третий корабль противника. Сначала "Чиода", потом "Нийтака", а теперь еще и "Чихайя"! Ну сколько можно издеваться? Его молчаливо поддерживали, буравя командира хмурыми взглядами, оба штурмана, Беренс и Бирилев; лекарь Храбростин и даже рулевые, что уж ни в какие ворота не лезет, поминутно отрывали глаза от штурвала и зыркали на командира. Команда "Варяга", поверив в свои силы, жаждала победы. Не по очкам, как прорыв мимо четырех крейсеров противника, а полной. Заканчивающейся пузырями, поднимающимися из глубины над могилой вражеского корабля.

— Во-первых, не поворот, а разворот, правым бортом ее не добить, там у нас все зубы повыбиты, а от торпед она легко увернется, маленькая и шустрая, зараза. Во-вторых, не двадцать минут, а полчаса минимум. Это не миноносец и ей для утопления надо наделать очень много шестидюймовых дырок ниже ватерлинии. За это время нас догонят "Нийтака" и "Акаси". А драться с ними мы уже не в состоянии. Хорошо быть добрым, господин лейтенант, когда это тебе ничего не стоит. А уж когда у тебя вообще нет другого выхода, то и подавно.

— Есть, господин капитан первого ранга. По кому тогда стрелять прикажете? — Процедил сквозь зубы Зарубаев. Да, наверное, командир опять прав, но как же обидно!

— Если "Чихайя" не прекратит огонь, а она не прекратит, не тот народ японцы, то продолжайте по ней из всего, что достает. Утопить вряд ли успеете, но чем дольше ее будут ремонтировать, тем лучше. А потом по транспортам, они где-то там в темной части горизонта разбегаются, как тараканы. Вот с ними и насладитесь утоплением больших кораблей. Так что у нас с перезарядкой минных аппаратов, скажет мне кто-нибудь или нет? Минами транспортники все же сподручнее топить, чем нашими сверхбронебойными снарядами.

Через пяток минут на мостик прибежал запыхавшийся и закопченный старший офицер.

— С левого борта оба аппарата готовы к стрельбе. С правого… Там аппаратов больше нет. Вернее, тот, что в кают-компании, еще можно было бы починить, ему только осколками досталось. Были бы запчасти и время. А тот, что в церкви стоял, разнесло прямым попаданием вместе с расчетом. Влепили в момент расхождения, на три минуты бы раньше, пока мина была в аппарате, и правого борта у нас бы тоже не было. Хорошо, что успели выпустить. Носовой должны перезарядить через полчаса, а кормовой… Это просто балласт получается.

— Вениамин Васильевич, рад, что вы живы и вроде даже здоровы. В отличие от меня, болезного. Можете кратенько рассказать, что у нас с повреждениями, пока есть свободная минутка?

— За минутку боюсь не уложиться. Итак. Потери в людях. Мичман Шиллинг, убит наш Александр. Прямо у орудия. Младший механик Сергей Зорин убит. Не повезло, находился у двери той самой угольной ямы, где снаряд взорвался. Даже непонятно, чем его — то ли осколком, то ли куском угля… Лекарь Меркушев с "Корейца" убит. Бедняга буквально на секунду из лазарета высунулся, санитарам помочь — тут его осколком и достало. Нижних чинов убито не менее сорока. Ранены вы, мичман Лобода тяжело, мичман Эйлер легко, слава Богу, в сорочке родился, осколок отрикошетил от нательного креста! Кому расскажи, не поверят, вот уж божий любимчик… Трюмный механик Солдатов что-то на ходу пытался чинить, его немного приложило о раскаленный котел, когда от взрыва на корме крейсер рыскнул, но с поста он уходить отказался, значит, легко. Еще один артиллерист, они-то все это время на верхней палубе, граф Нирод, тоже не сильно, в руку навылет. Ему, правда, еще лицо песком из мешков, что вокруг дальномера лежали, отполировало, но все одно — счастливчик. От тех мешков одни лохмотья остались, не будь их и прочей вашей блиндировочной импровизации, от него и расчетов орудий никто бы в строю не остался.

Из нижних чинов в лазарете раненных под полтинник, в строю как бы не в полтора раза больше. Кто из них из нашей команды, кто с "Корейца", "Севастополя" или "Сунгари", разберемся завтра. Артиллерия — не подлежат ремонту три шестидюймовки, пять трехдюймовок, 47-мм на гротмарсе и одна из пушек Барановского. Есть шанс отремонтировать две шестидюймовки и одну трехдюймовку, но это не сегодня и даже не завтра. Надо пару дней. Расход снарядов — больше половины шестидюймовых и с треть трехдюймовых. Минные аппараты. Правый борт, один вдребезги, второй можно попытаться восстановить, но тут так на так. Носовой вроде должен работать, хотя и задело его осколками. Выстрелим, узнаем. Мин выпустили пять штук.

— А если он все же неисправен, то выстрелим и потонем. Вы оптимист, батенька, как я погляжу! Что еще нам супостат угробил?

— Кто-нибудь, дайте воды для начала, в горле пересохло… Спасибо. Носовая труба — вообще не понимаю, почему еще держится! По всем законам должна быть за бортом, и еще пол мостика могла бы снести попутно. Но стоит, зараза такая упорная. Теперь ее или чинить, или валить надо завтра. А то малейшей качки ей не вынести. Да, соответственно, тяга в носовой кочегарке практически нулевая. Хорошо хоть, что в проекте заложено почти полуторное резервирование по парообразованию… Остальные трубы в осколочных дырках, но это поутру быстренько жестью залатаем. То же с вентиляторами — решето…

Ход пока держим двадцать один узел, еще пару часов Лейков обещал продержаться. Потом придется снизить до восемнадцати-девятнадцати. Затоплены три угольные ямы. Пожары потушили все, но кают-компании и вашего салона больше нет. Одни головешки. То же самое можно сказать про кладовую провизии. Прямое попадание с последующим пожаром. Не знаю, что там баталеры нам завтра на завтрак наскребут, но если после еды на зубах будет скрипеть сажа, а то и осколки, не удивляйтесь. В общем, до Артура дотянем, а там на ремонт как минимум на месяц. Причем желательно в доке… Все же в корпусе дырок нам наделали.

— А теперь плохие новости господа, в Артур…

— Есть!

Донесшийся с левого крыла мостика азартный возглас Зарубаева перебил ответ Руднева.

— Что есть, Сергей Валериянович?

— Простите великодушно, просто так как "Чихайя" огня не прекратила, я, как Вы и приказали, ей под хвост еще пару снарядиков вкатил, простите, что перебил.^[33]

— Все бы Вам, Сергей Валерианович, маленьких обижать. Ну, не смотрите на меня так. Шучу, шучу. И вообще, лежачих и сидячих раненых не бьют.

Итак, господа, в Артур мы не идем, между нами и крепостью весь японский флот. Во Владивосток пройти можно, но он сейчас еще замерз. Будем там болтаться, ожидаючи пока "Надежный" канал пробьет, могут и подловить. Можно, конечно, забежать в Шанхай, или к немцам в Циндао, подлататься слегка, отбункероваться, снестись через них с командованием и дальше, что прикажут, но… Теперь самое интересное.

Сейчас в Японию из Италии перегоняют два новейших броненосных крейсера, тип "Гарибальди". Ну, я думаю, вы в курсе. Причем экипажей на них сотни три на двоих, и японцы только в машинной команде. Остальное — итальянцы с английскими офицерами. Не надо у меня спрашивать, откуда я это знаю, Вениамин Васильевич, не надо. Как говаривал мой батюшка — не задавай мне, сынку, неудобных вопросов, не получишь уклончивых ответов.

— Ну, не надо так не надо. После затеи с койками поверю на слово. Может, вы и график их движения знаете, Всеволод Федорович? После истории с японскими взрывателями не удивлюсь.

— Нет, я не всесведущ, к сожалению. Но вот то, что прибытие в Йокосуку запланировано на четырнадцатое февраля, а намедни они прошли Малаккским проливом, мне птичка донесла. А сейчас наша задача-минимум — утопить того неудачника-транспортника, что от нас пытается оторваться чуть мористее. Обойдите его справа в паре кабельтовых, всадите обе торпеды, а то одной может не хватить. Он, зараза, здоровый похоже, тонн так в семь тысяч на глаз потянет, и потом в открытое море. Там идем в обход Японии и ждем гарибальдийцев.

— А уголь? А ремонт? А как топить два броненосных крейсера по восемь тысяч тонн? А есть что будем целый месяц? А раненых куда девать?

Град вопросов посыпался со всех сторон, штурмана, старший офицер, главарт и даже лекарь хором пытались перекричать друг друга. Но в отличие от предыдущего совещания в кают-компании, теперь в вопросы задавались не с интонацией "простите, но это невозможно", а скорее "и каким же образом мы это сделаем?". Теперь за Рудневым команда и главное, офицеры, готовы были идти хоть в преддверие ада.

— Господа, вы знаете, как можно съесть слона?

— Простите, но при чем здесь это, Всеволод Федорович?

— Да так, африканская поговорка. Слона можно съесть только кусочек за кусочком. И неприятности мы тоже будем переживать по мере их возникновения. Вот, к примеру, уголь, пока у нас своего достаточно, полные ямы. А как кончится — да мало ли в море угольщиков? Вот тот, что будет побыстроходнее, и конфискуем, а если он еще и в Японию будет идти, то казне и платить не придется. Контрабанда-с, господа, причем военная! То же с едой. Забираем по законам военного времени. Ремонт — тут простите, придется мудрить в море. Максимум — безлюдная бухта, но никакой порт нам в ближайший месяц не светит. Раненые… Придется где-то разжиться катером или наш залатать, и на нем их отправить в Шанхай или какой там нейтральный порт под боком окажется. По дороге, кстати, будем досматривать транспорта на предмет военной контрабанды. Теперь про топить крейсера…

Сергей Валерианович, во-первых, потрудитесь отдать приказ опять пробанить орудия, во-вторых, объясните-ка собравшимся почему Вы планируете нанести российской казне ущерб в несколько десятков миллионов рублей золотом?

— Кто, я??! Никогда! И в мыслях не было… С чего Вы…

— А зачем тогда топить то, что можно захватить? Подумайте над этим вопросом, господа. И еще, если после пожара в кают-компании уцелели книги о каперах, пиратах и пиратстве, настоятельно рекомендую почитать. Как художественные, так и документальные. Для придания мыслям нужного направления, так сказать. Ну, сколько там еще до этого транспортника осталось? Интересно, что же он везет? А то ведь утопим и не узнаем…

Транспорт "Сикако-Мару" был загружен грузами второй очереди. Никто из экипажа "Варяга" никогда не узнал, что именно пустили на дно две торпеды, выпущенные в упор из аппаратов левого борта. Если верить российским источникам, то ко дну пошли артиллерийские парки первой японской армии. Если верить японским, то генеральным грузом было продовольствие и обувь. На самом деле после двух красивых взрывов и получасовой агонии с безуспешной попыткой дотянуть и выброситься на берег утонуло все инженерно-саперное обеспечение первой волны высадки. С одной стороны, жить без палаток и котелков в Корее зимой хоть сложно, но можно. С другой, копать траншеи, строить и ремонтировать дороги, позиции для орудий, землянки и прочую инфраструктуру войны без лопат и заступов… Тоже можно. Но не так быстро, как хотелось бы.

Насколько задержал развертывание войск и начало наступления минный залп "Варяга", а насколько два корабельных трупа и десяток мин поперек фарватера, сказать невозможно. Окажись на месте японцев хуже организованный и менее целеустремленный противник, темп высадки и продвижения на север 1-й армии был бы решительно сорван. И отставание от первоначальных планов могло составить недели три, а возможно и больше. Но японцы себе такой "роскоши" не позволили. Энергия и находчивость, с какой они преодолевали неожиданно возникшие трудности, могла бы сразу заставить русское высшее военное руководство задуматься о характере и особенностях противника в этой войне. Увы, осознание серьезности угрозы сменило шапкозакидательские настроения у петербургских стратегов несколько позже. "Сухопутным" итогом сотворенной Петровичем неудачи японцев в первом морском бою у Чемульпо, стало то, что начать попытки перейти Ялу Куроки смог на десять дней позже, чем в оставленной Рудневым-Карпышевым реальности.^[34]

Впрочем, таких подробностей по армейским боевым действиям в его голове не сохранилось. Товарищ был мореманом. Война на суше всегда была для него лишь неприятным грязным фоном в красивом военно-морском противостоянии. Увы, всего через несколько минут Петровичу, как, впрочем, и всем, стоящим сейчас на мостике "Варяга" пришлось глубоко прочувствовать, что и морская война несет в себе достаточно ужаса и страданий.

Еще одним неудачником, попавшимся на пути "Варяга", оказался "Миоко-Мару". Транспорт был большим, однотрубным и редкостно неуклюжим. Получив торпеду из носового аппарата почти по миделю, он поначалу даже не накренился, продолжая неторопливо ползти в сторону берега. После попадания прошло уже секунд пять, и Руднев открыл было рот, чтобы приказать Зарубаеву попытаться добить доходягу снарядами. Но в тот же миг над подранком вспучилась растущая во все стороны шапка черного дыма, сопровождаемая тугим протяжным гулом, похожим на выдох исполинского живого существа. Что это было? Взрыв угольной пыли в бункерах, котла или взрывчатки в трюме? Можно гадать. Но вот то, что произошло после, очевидцы катастрофы запомнили надолго.

Трамп, выползая из дымной тучи, оказался совсем близко от крейсера. Смертельно раненый, он быстро, на глазах, садился на корму, заваливаясь на пробитый торпедой борт. А на палубе… На палубе метались люди. Много людей. Сотни… Судно валилось. Спуск шлюпок в таких обстоятельствах был просто не реален. Картина человеческого муравейника ищущего спасения от неумолимо надвигающейся смерти… Крики, давка, вопли… Головы… Черные точки в январской воде… Надвигающаяся ночь… Петровича передернуло от мысли, что если бы Джеймс Камерон снимавший "Титаника" хоть один только раз в жизни, хоть на одно-единственное крохотное мгновенье увидел и услышал ЭТО, ему и в голову бы не пришло снимать свой фильм — "оскароносец". Но шевелящий волосы под фуражкой ужас пришел потом. Когда над морем раздался крик… Не человеческий крик… Лошади… Сотни коней и кобыл не ржали. Нет. Они кричали… В закрытых наглухо, опрокидывающихся и заливаемых водой трюмах. Транспорт перевозил кавалерию…

Лейтенант Зарубаев закрыв уши руками плакал. Нет, он рыдал навзрыд! Руднев вдруг вспомнил, что увлечение бегами и лошадьми было потомственной страстью мужской половины его семейства… Наконец вдруг стихло. Море сомкнулось над своей добычей. Оглушенные, опустошенные и молчаливые стояли русские офицеры на мостике уходящего в ночь крейсера. Такая вот она, морская война…

За остальными транспортами гоняться при наличии на хвосте нескольких японских крейсеров, пока отставших на шесть миль, но все еще способных догнать "Варяг", Руднев не рискнул. Так, выпустили для проформы и создания паники по силуэтам в темноте по пятку снарядов, но топить транспорта бронебойными снарядами — это долгое и неблагодарное занятие. Опять же — Карпышев внутри Руднева считал, что свою задачу он выполнил — "Варяг" прорвался, эмоций уже и так хоть отбавляй, сейчас его должны выдернуть обратно в его время, и фан кончится. На всякий случай, что надо делать, он офицерам рассказал в общих чертах. Ну и боль в ноге вместе с морфием тоже способствуют желанию отойти подальше от поля боя. Итак, "Варяг" двадцатиузловым ходом уходил в море…

Еще через пару часов полностью стемнело, и за кормой перестали различаться силуэты японских транспортов и крейсеров. То ли последние отстали, то ли решили не рисковать встретить в темноте этот неожиданно кусачий русский крейсер. Если уж днем вчетвером не смогли его остановить, то сейчас, в темноте… Впрочем, скорее всего, шестерка миноносцев сейчас искала "Варяг" во тьме, но море большое, радаров пока не изобрели, так что крейсер был в относительной безопасности.

Руднев с помощью двух матросов, бережно поддерживающих командира под руки, доковылял до командирского салона. "Н-да. И где вчерашнее великолепие? Что не разнесло в щепки взрывом, то сгорело или провонялось дымом. Слава богу, хоть кровать в спальне одним куском стоит… Вот сейчас на нее как спикирую, и проснусь, надеюсь, уже в Москве, суну в морду Вадику и бегом квартиру покупать…" — мысли Карпышева причудливо смешивались с мыслями Руднева, — "команде надо выдать тройную винную порцию и написать донесение о бое". А это мысль, где тут у нас вестовой?

— Тихон, голубчик, передай старшему офицеру, что я приказал команде выдать тройную винную порцию, и плесни мне тоже чего покрепче.

"А теперь спать. Странно, почему я еще тут? "Варяг" прорвался, что еще этим козлам из НИИ надо…", — сон подкрался настолько незаметно и быстро, что полупустой стакан выпал из руки командира крейсера на постель.

На корабле утомленный боем экипаж, за исключением невезучих вахтенных, укладывался спать. Кому-то это удавалось сразу, кто-то долго не мог совладать с нервами после первого в жизни боя. Старший офицер, вот же собачья должность, третью ночь почти без сна, продолжал носиться по кораблю, определяя первоочередные работы, которые надо провести сразу после рассвета.

Из офицеров первыми отключились полуоглохшие артиллеристы. Но, как ни странно, через час беспокойного сна, сопровождавшегося вскриками и стонами, мичман Василий Александрович Балк проснулся. Он поднялся с койки и минут тридцать сидел, глядя в пространство. Потом встал, оделся, зачем-то засунул за пояс револьвер и вышел на верхнюю палубу. Постоял у борта, минут десять посмотрев на проносящуюся за бортом со скоростью полтора десятка узлов темную воду, а потом медленно, прогулочным шагом пошел в сторону салона капитана.

Карпышев проснулся от осторожного, но довольно громкого стука в дверь каюты. Судя по боли в ноге, каше в голове и всепроникающему запаху гари, он все еще был на "Варяге". Паршиво.

— Кто там? Кого еще принесло в три часа ночи? На японцев напоролись? Кто? Миноносцы, транспорт или что серьезнее?

— Мичман Балк. Вадик просил передать привет Петровичу.

Часть вторая. Веселый Роджер

Глава 1. Сообразим на троих?

В море у южного побережья Кореи, 27–28 января 1904 года.

— Ну, заходи, дорогой, гостем будешь…

В открытую дверь снаружи плавно проскользнул силуэт мичмана, а изнутри вылетел недавно опустевший стакан, пущенный прямо из кровати недрогнувшей рукой капитана первого ранга. К удивлению Карпышева, вошедший одним плавным и экономным движением, несмотря на темноту, поймал стакан, понюхал его и усмехнувшись, аккуратно поставил его на стол со словами:

— Спасибо за приглашение, что же не зайти-то, коль приглашают. А еще есть, или сам все выпил, вашвыскбродь?

Заготовленная нецензурная тирада, в которой причудливо сплелись термины и обороты как тусовочно-компьютерного двадцать первого, так и военно-морского девятнадцатого, осталась висеть на языке Руднева.

После пятисекундной паузы он наконец выдал:

— Если и нет, то щас будет. Ты кто?

— Ну, для начала скажем только, что я не Вадик.

— Что ты не Вадик, я и сам понял. Этот жиртрест и в теле мичмана если и поймал бы стакан, то своим поросячьим рылом. Реакция не та, рефлексы, а это в голове… Так… Если не Вадик, то кто? И почему ты сюда, а не я туда? "Варяг" прорвался, так какого хрена вам еще надо? И кто вы вообще такие, кроме того, что суки, конечно?

— Слушай, давай сначала дернем грамм по сто, а? Голова раскалывается, будто неделю пил… И мысли тоже того, путаются, свои и чужие… Хотя уже вроде и не чужие. Полчаса на палубе стоял, пока смог сообразить, как сюда дойти и кто я такой…

— Знакомые ощущения, блин. У меня так же было. Кстати, выпивка помогает. Щас организуем, но только если ты мне все подробно, и доходчиво растолкуешь. КТО ты, что ты и какого хрена ты ТУТ делаешь, ну и я заодно, ОК?

— Ладно, задолбал, как дятел березу. Растолкую, но предупреждаю сразу — ты не обрадуешься. Наливай, только быстрее, а то сначала я сдохну от головной боли, а ты потом вслед от любопытства.

Двое сели за стол, и початая бутылка французского коньяка была снова извлечена из специального держателя в прикроватной тумбочке. Там же нашелся и второй стакан. После первой вновь прибывший огорошил Карпышева вопросом.

— Ты представляешь, родной, ЧТО ты натворил?

— Ты что, еврей?

Карпышеву удалось поставить в тупик неизвестного, осваивавшегося сейчас под черепом Балка, до этого уверенно контролировавшего ситуацию.

— Почему это? И кого ты имеешь в виду, Балка или меня?

— Я тебя спросил, зачем ты и я тут, а ты мне вопросом на вопрос отвечаешь… Что натворил, что натворил… Что просили, блин. Прорваться из Чемульпо и действовать максимально непохоже на оригинального Руднева. Кстати, с вас сто штук евриков, как вернете меня в зад, помнишь?

— Идиот… Именно в зад тебя сейчас и стоило бы засунуть, пацан несмышленый. Некуда тебя возвращать! И меня, кстати, тоже…

— Ну, кто тут пацан, это в зеркало хорошо видно, Руднев лет так на тридцать твоего Балка старше. А что значит некуда?

— Ты тут поигрался вволю. Детские мечты воплотил, уважаю. "Асаму" притопил, Балк, кстати, в поросячьем восторге, тоже дело. Но ты понимаешь, что в результате твоих игрулек нашего мира больше нет? Совсем! Ни хера не осталось, блин! Серая муть за окном и все!!! Которая к тому же все, что в нее попадает, перемалывает почище мясорубки и прямого попадания из "Шмеля"!

— Тебе так с одного стакана захорошело? Повтори, отпустит. Какая муть? Какая мясорубка? Я домой хочу! У меня свидание завтра в пять, на Патриках, девочка первый сорт! Как это нет мира? А куда он деться-то мог, шмели, что ли, сожрали? Не колеби мне мозги, ты… блин, как хоть называть-то тебя?

— Имя совпадает, что так Василий, что так. Хоть тут повезло. Капитан запаса, спецназ ГРУ, Василий Игнатьевич Колядин. В миру и братве Кол. Лучше просто Василий или Балк, все одно теперь, наверное, привыкать придется…

Ладно, заткнись, проглоти язык и слушай, а не перебивай. И так нервы на пределе. Короче. Три года назад, или сто пять лет тому вперед, два клоуна пришли к моему шефу, теперь, слава богу, уже бывшему, и предложили всего за десять миллионов соорудить установку, которая сможет закупать акции в прошлом, а продавать сейчас. Ну, ему десяток лимонов — это не деньги, он на футболистов в год раз в десять больше чисто по приколу тратит. Но за три года они ему не смогли предъявить никаких конкретных результатов. Это нервирует, знаешь ли, мысли всякие возникают. Чистая наука хорошо, но когда наш А считает, что его держат за лоха…

Неделю назад он им поставил условие — или через месяц доказательства работы установки, или… Ну, в общем, интеля, как всегда, пересрали и решили на тебе поэкспериментировать. Но со страху или сдуру, вместо того, чтобы отправить кого-нибудь во вчера, решили, что чем глубже, тем безопаснее. Мол, "эффект со временем должен сгладиться", ну и еще "подстраховались" кретины, выбрали "бесперспективное направление". Ты, засранец, по их версии ничего тут натворить не мог, чтобы изменило ход истории, понял?! Хотя ты-то тут при чем… В общем, они были не правы. За что и выпьем. Давай еще по одной… Хорош коньячок-то. У нас, пожалуй, похуже, будет. А ты молчи, господин каперанг, молчи и слушай.

Итак. Твой Вадик, сынок одного из этих гениев, профессора. Он тебя полгода не за твои красивые глаза пас. Он искал спеца по истории этой войны. И нашел, на свою кстати, голову, тоже… Ну почему они тебя выбрали??? Ведь было же три кандидата, три! Кто именно тебя, дурака, да еще и с инициативой… А, ладно! Поздно, Рита, пить боржоми, почки отвалились. Я же и выбрал, чё теперь-то. Проект-то я курировал. Вадик тебя специально напоил, и еще кой-чего подмешал в стакашку, чтобы ты побыстрее отрубился. Пить-то ты поздоровее его будешь. А потом отвезли мы тебя на дачу к шефу, старую, на Рублевку. Я там последние пару лет, перед, так сказать, "пенсией", начальником охраны был.

— А почему так сказать?

— Помолчи, а? Не доводи до греха. Любопытный, блин. Слушай, а что, все остальное, что я тебе тут рассказываю, тебя вообще ничуть не удивляет?

— После вчерашнего меня уже ничего не удивляет. Как осколком ногу расчекрыжило, я и сам понял окончательно, что ЭТО всерьез и по настоящему. Да и до того понимал, просто боялся сам себе признаться.

— Умный ты у нас, блин. Когда не надо… "Так сказать", потому, что у нашего олигарха А, по кличке Анатом, в отставку только футболисты выходят. Остальных закапывают по статье "я слишком много знал". Так что как только я постарел…

Невольная улыбка, появившаяся на лице Руднева от такого заявления со стороны двадцатитрехлетнего мичмана вызвала весьма бурную реакцию.

— Еще раз улыбишься, шею сверну! Мне ТАМ было под пятьдесят! Я еще в первую Чеченскую в БэТэРе горел! И тут на старости лет пара каких-то ученых недомоченных меня в такую жопу засунула! Ладно, извини, нервы. В общем, еще года два меня шеф бы потерпел, за опыт мой жизненный и связи интересные, а потом все. Вернемся к нашим кроликам. Как тебя привезли — загрузили в саркофаг и перекинули твои мысли и содержимое мозгов сюда. Как, спросишь у гениев, если они сюда доберутся, хотя это бабушка надвое сказала. Шансы у них пятьдесят на пятьдесят… Короче, после перемещения мы и пискнуть не успели, как начался бардак, которого они, видишь ли, не ожидали.

От дачи, если тот замок так скромно можно назвать, осталось только то, что в зону стабилизационного поля попадало. Это лаборатория, кухня, где я с Коляном сидел, присматривал за этими оттуда и, слава яйцам, подвал под лабораторией, с генераторами, солярой и ИБП. Сам монтировал, чтоб у шефа свет не моргал. Как знал, соломку подстелил, блин. А вокруг… Ну, ты Цоя не помнишь, молодой ты, а ведь точнее, чем у него было, не скажешь, — "а вокруг красота, не видать не черта"… Серая муть. Только и видно что старую церковь, что на холме с XIX века стояла, и то не четко. Иногда и ее размывало.

Колян сунулся выйти, а я его не остановил. Ну кому-то же надо было попробовать, что это за серость, понимаешь?! Только ноги в ботинках от него и остались, остальное в фарш. Профессор как оклемался, отблевался, вернее, начал создавать теорию о "нестабильном времени, разрушающим чужеродные элементы". На элементах я ему в зубы и съездил, объяснил, гаду, что Коля — это не элемент был. Хотя, если честно, туда ему и дорога, бычье, оно и есть бычье подмосковное…

Все бы ничего, сидим мы там и сидим в этом коконе, жратва пока есть. Но соляры-то только на две недели работы генераторов. А как кончится — поле в отключку, а мы все в фарш, по стопам Коляна. Неохота, страшно как-то. Сутки Профессор с Ассистентом копались в своей установке, думали наладить. Потом еще два дня спорили о теориях, что-то высчитывали, кого-то искали. Потом приходят эти добрые люди ко мне и говорят, — "а не желаете ли вы, Василий Игнатьевич, переместиться в 1904 год и исправить все то, что натворил гад Карпышев". А че, говорю, его просто назад не выдернуть, авось все само и поправится? Ну, тут они мне начали лапшу на уши вешать, что, мол, если тебя просто обратно выдернуть, то, мол, эффект не тот, и понесли пургу научную, а глазки у них как у той белочки из анекдота, кругленькие такие… Ну не понимают они, что если в их науке я ничего не понимаю, то вот в людях разбираться жизнь научила, а уж когда они мне врут, вообще нутром чую. Просто то ли они вообще не могли тебя отсюда выдернуть, то ли боялись чего…

Хотел я их послать с их великодушным предложением, уже и рот открыл, а потом подумал, а какого хрена? Из этого огрызка дачи другого выхода нет, мне в свои годы терять особо нечего, чего не рискнуть-то? И не прогадал… Взял два дня на подготовку, прочитал все, что в компе было по этой войне и истории России начала века, чуть с наганом и маузером потренировался, благо, у шефа в коллекции они были; и заслали меня сюда. Кстати — им соляры в баках хватит еще на один перенос, на два, если очень сильно повезет. Так что может быть еще пара гостей… Интересно, как будут решать, кого за кормой оставить, соломку тянуть или как? Ну, теперь понял, зачем ты и я тут и почему?

— Не совсем. Не, про себя-то я понял. А вот как именно ты должен был исправлять все, что я тут натворил?

— Пристрелить тебя, конечно, как еще?

С этими словами Василий одним быстрым и плавным движением выложил на стол наган. Откуда и когда он его вытащил, для Руднева осталось загадкой. Сглотнув ком в горле, и не отрывая глаз от лежащего на столе револьвера, он задал следующий вопрос:

— Ра… гм. Радикально. Ну да, как в том анекдоте — что делать с курицей, если она перестает нести яйца? Зарезать. А что, правда помогает?

— Не знаю, но профессор решил, что попробовать стоит.

— На его месте я бы тоже попробовал, но по-моему, бесполезно.

— Да не тырься ты, сам понимаю что бесполезно. Даже если я тебя СЕЙЧАС за борт скину, "Асама" от этого не всплывет. А вот у меня в новой жизни проблемы возникнут, потому как полечу вслед за тобой. А и не полечу, ты как командир "Варяга" ближе к идеалу, чем остальные офицеры на борту. Да и сами интеля это, в общем, понимают, просто за соломинку хватаются со страху. Ассистент уже новую теорию выдвинул, ей свою же старую похерив. Теперь он поет про ветвящееся время и про то, что путешественник во времени вообще в свой мир никогда из прошлого не вернется, потому что нет одного предопределенного варианта развития событий. Есть, мол, дерево, которое ветвится. И своим экспериментом они создали новую ветку, а кусок дачи просто завис между ветвями, так как его непонятно, куда кидать, та ветка, к которой она относится, уже отменена, а новая еще не сформировалась… Еще что-то про дрожание веток, вибрацию и упругость времени пел…

Ладно, это все бред и лирика, он тебе это сам расскажет, если сможет к нам на борт попасть. Одно ясно точно, нам в этом мире надо осваиваться всерьез, теперь мы живем тут, так что с переездом.

— Нормально… А вы меня спросили, оно мне надо было? Что я буду делать в начале двадцатого века, я же авиаинженер и программист, мать вашу! А до первых компов еще срать пердячим паром лет восемьдесят!!!

— Да? А я думал, ты командир крейсера. Причем хороший командир, получше оригинала будешь, судя по тому, где сейчас "Варяг" находится. Прорвался ты, как профи говорю, хоть и чудом, но на пять баллов. Команда за тебя глотки кому угодно перегрызет, историю войны и вообще мира мы знаем наперед лет на сто. Пусть и поверхностно. Устроиться можно.

— Тебе хорошо говорить, ты на двадцать лет помолодел. А за что мне двадцать лет добавили? Ты в курсе, что Руднев через десять лет помереть должен? И каково мне будет жить в его шкуре, зная, сколько ему, то есть МНЕ, осталось?

— Ну, ты-то не Руднев, мозги у тебя чуть получше должны работать, проживешь, поди, подольше. Он от пневмонии помер? Вот и не простужайся. Придумаем что-нибудь. Может, тебя проф с ассистентом еще раз переместят, если лет за двадцать установку свою чертову опять построят. И вообще, двадцать-тридцать лет как герой, спаситель отечества — это разве не приятнее, чем сорок лет коптить небо в роли главного системного администратора второго игрового зала, что расположен на первом ярусе подвала? Блин, коньяк кончился…

— Все-то ты про меня знаешь… Ладно, от ночи осталось часа три не больше… Давай, мичман, бегом спать. И на людях выражайся поаккуратнее, через пару дней привыкнешь, а пока молчи побольше. И не забывай — командир тут я. Если хочешь что умное и нелицеприятное сказать, не при народе. А что ты из спецов, это хорошо, тут у нас на носу абордаж, вот там и блеснешь. Раз уж мы влипли по серьезному, то войну надо выигрывать… Лейтенанта тебе присвоят по результатам абордажа, если отличишься, ну и прочие фантики тоже. Рост по службе обеспечим. А сейчас спать, завтра новый день, а нам еще крейсер в семь тысяч тонн надо отремонтировать на ходу. Может, ты и не рад будешь, что сюда попал.

— Эх, милай, чтобы помолодеть на столько годков, я бы и не такое согласился. У меня последние пятнадцать лет морда была как печенное яблоко, про бэтэр я тебе уже говорил, а сейчас… нет, тебе не понять. Ладно, приказывай, господин капитан 1-го ранга, раз уж сразу тебя, суку белогвардейскую, не пристрелил, буду подчиняться. А пока — спокойной ночи.

****

За ночь, идя ходом тринадцать-пятнадцать узлов, "Варяг" дошел почти до долготы Циндао. С рассветом на горизонте стали все чаще попадаться дымы пароходов, от которых до подъема командира вахтенный штурман Бирилев предпочитал от греха уклоняться. Будить командира запретил Храбростин, пользуясь тем, что вчера Руднев не оставил точных указаний о времени своей побудки. Принявший после подъема командование крейсером Степанов, к удивлению офицеров, привыкших к мелким шпилькам в адрес командира с его стороны, не только поддержал решение врача, но и изменил график ремонтных работ, чтобы минимизировать шум поблизости от каюты "нашего командира".

Прежде всего надо было что-то решать с трубой. После короткого совещания ее решили укрепить шестами на растяжках и обернуть дыры жестью с асбестом. Мелкие надводные пробоины в бортах еще ночью были заделаны цементом, у крупных сейчас раздавался веселый перестук плотницких топоров. Хуже было с подводными пробоинами, приведшими к затоплениям. Спор по поводу того, стоит ли останавливать машины и заводить пластырь, чтобы осушить отсеки и заделать пробоины деревом сейчас, или это подождет до завтра, был прерван проснувшимся наконец командиром. Послушав минут пять прения сторон, командир приказал лечь в дрейф, имея, однако, под парами половину котлов, и заняться нормальным ремонтом. Так же было приказано как можно быстрее привести в порядок минный катер номер два, близнец оставшегося в Чемульпо и превращенный при прорыве осколками в большое подобие дуршлага. После направления матросов на работы и внеочередной выдачи двойной чарки, офицеры по приказанию Руднева собрались в кают-компании для проведения военного совета.

— Ну-с, господа, чем порадуете соню-капитана? Для начала, штурмана. Прикинули, где нам можно надеяться поймать "Ниссина" с "Кассугой"? И в каком состоянии у нас крейсер? Расскажите коротенько, Вениамин Васильевич.

— Крейсер в состоянии между идеальным и просящимся на капремонт с докованием. Трубу укрепили, но сильного шторма она может и не выдержать. Сейчас подведем пластыря, осушим ямы, заделаем деревом пробоины, по прикидкам — через час можем дать ход. Но опять же — попадем в шторм балов семь, все эти временные закупорки полетят к черту. То же в бою, причем не надо даже, чтобы по нам попадали японцы. Хватит и сотрясений от своих выстрелов. Пяток залпов всем бортом, и затопления всего, что мы сейчас откачиваем, я вам обещаю. Для нормального ремонта или док, или хотя бы кессон и неделя времени. Ну и мастера получше наших не помешали бы. Одна хорошая новость — набор не поврежден нигде. Так что деформаций корпуса и палубы быть не должно. Резюме — ходить можем куда угодно, правда, лучше бы не полным ходом и без сильных штормов, драться категорически не рекомендуется. Штурмана — ваше слово. Евгений Андреевич?

— Что мы знаем? На четырнадцатое февраля запланирован их приход в Йокосуку. А намедни противник прошел мимо Сингапура. Им еще минимум два раза надо бункероваться, дальность у "Гарибальди" не более 1600 миль. В море, если у них и правда три сотни человек на два крейсера, не смогут они. Это и при полной-то команде аврал на два-три дня. Так что им предстоит минимум два захода в порт, — старший штурман "Варяга" лейтенант Беренс подошел к расстеленной на столе карте, — и наиболее вероятны как первая точка Лусон или Формоза. Мимо них идти так и так, я бы на их месте бункеровался там. Мы туда должны успеть одновременно с "Гарибальди", идти нам примерно одинаково. Но мы можем караулить только у одного порта, так что даже не знаю, как и быть. Потом они могут бункероваться на островах Рюкю, угольных станций там у японцев хватает. И это если они вообще не пойдут в обход вокруг Филиппин. Теоремка нерешаемая, простите, Всеволод Федорович. Сплошной русский авось получается…

— Гм. Да, задачка. Ну а если мы захватим пару пароходов с радио и подгоним их к выходу из Лусона и Тайваня соответственно, и пусть при появлении рядом с ними Гарибальди они орут по радио? А "Варяг" будет ждать в проливе Лусон, ровно посередине.

— Идея замечательная, Вениамин Васильевич, тем более что пароходы нам захватывать и так предстоит. Духом пиратства вы правильно прониклись. Но ширина пролива там миль триста, радио на купцах, даже если мы найдем пару с радио, а это пассажирские, неприкосновенные для нас, это, дай Бог, полсотни. Не услышим один черт. Помнится, на некоем пароходе нам на первую эскадру из-под шпица обещали отправить несколько комплектов новейших приемников и передатчиков, эх, знать бы, где он сейчас болтается… Все одно японцам достанется, а нам бы пригодился. Но, в общем, варианта вижу два, надо или как-то выяснить, где они будут бункероваться, или набраться наглости и ловить прямо у Йокосуки.

— Ну и как выяснять будем? Попросить отца Михаила устроить молебен с просьбой ниспослать просветление?

— Да пожалуй что никак, сам знаю. Можно было и не ерничать, пожалели бы раненого командира хоть раз в жизни. Как видно, придется нам, господа, прогуляться вокруг Японии к Йокосуке…

— Всеволод Федорович, это же главная база японского флота, побойтесь Бога! Их же обязательно встречать будут, уж коли "Варяг" в море. А нам в нашем состоянии боя ни с кем крупнее миноносцев не выдержать! Ведь в соответствии с информацией штаба эскадры, там по берегам залива Цуруга, на острове Осима и в районе Йокосуки под двести орудий уже напихано! И наблюдение за морем должно быть соответствующее…

— Ну что же, значит, "Варягу" придется утонуть. Причем срочно. Как продвигается ремонт минного катера? Когда он сможет пройти сотню миль своим ходом?

Со всех сторон на командира смотрели удивленные глаза офицеров, пауза подзатянулась. Секунд через пятнадцать старший офицер осторожно произнес:

— Всеволод Федорович, а вы себя хорошо сегодня чувствуете? А то как утром встали, так к доктору не заглянув, сразу же побежали по крейсеру… Это с вашей то ногой. Может вас сейчас наши эскулапы осмотрят, благо они оба тут? А собрание, оно, право дело, подождет пока…

— Да вполне изрядно я себя чувствую, а нога — она, конечно, дергает, но это нормально при ранение, и доктора меня еще утром почтили своим вниманием. А с чего это вдруг вы, голубчик, моим здоровьем озаботились?

— Ну не знаю, собираетесь топить крейсер и НА КАТЕРЕ идти на абордаж вокруг Японии… По моему, это уже слишком, не правда ли, господа? Зачем вообще было прорываться, топились бы прямо в Чемульпо!

Ответом ему стал гомерический хохот командира. Минуты через две, после безуспешных попыток хоть что-то сказать, вытирающий слезы Руднев наконец смог выговорить:

— А санитаров уже позвали, со смирительной рубашкой? Ну, Вениамин Васильевич, спасибо, повеселили. Кто еще поверил, что я собираюсь на самом деле топить крейсер?

Неожиданно отозвался мичман Балк:

— Не знаю как остальные господа офицеры, но я слышал, что слышал, а именно "Варягу" придется утонуть". Что же еще это может означать?

— Да, пожалуй, я сам виноват, прошу прощения, господа. На самом дел "Варяг", конечно, никому я топить не позволю, но вот нашим злейшим друзьям из штаба Того надо бы поверить, что он утонул. Поэтому нам с вами придется гибель "Варяга" инсценировать. Заодно неплохо бы позаботиться о раненых. Господа эскулапы, к завтрашнему вечеру подготовьте к транспортировке всех тяжелых раненых, которых нужно и можно свезти на берег. Вениамин Васильевич, как только закончим заделку пробоин, сейчас же начинайте латать катер. Срок у вас тот же, что и у лекарей — до завтрашнего вечера. Как начнет смеркаться, загрузим в катер всех раненых, что поместятся. Причем всем, кому можно, лучше сделать уколы морфия, чтобы не растрясти, ну и пусть они лучше спят в момент погрузки.

Господа Банщиков и Храбростин — кому-то из вас придется сопровождать раненых и заодно покомандовать катером, пока он не дойдет до Шанхая, как раз за двое суток до траверза добежим, или до первого же встречного парохода. Кому — решайте сами. Не знаю, кому будет проще — тому, кто останется на крейсере, или тому, кто на катере пойдет. Возьмите из машины пару кочегаров и меха, попросите не болтливых, курс вам штурмана нарисуют. Больше людей вам дать не могу и опять же, места на катере лишнего не будет. Главная для вас задача — не только довезти раненых до госпиталя, но и рассказать как можно большему числу корреспондентов, что "Варяг" УТОНУЛ. От полученных при прорыве повреждений. Слава японским артиллеристам и их страшным фугасным снарядам. Мы вам в подтверждение отдадим журнал, флаг и половину корабельной кассы, она вам тоже пригодится больше, чем нам, корсарам. Так, смотрю, в глазах народных непонимание и негодование, давайте по старой морской традиции начнем с младших по званию — милый граф, что вы имеете сказать против?

Мичман Алексей Нирод, весь в йодовых крапинках на местах вчерашних ссадин, вскочив с места, взволновано заговорил, причем после боя его "Р" стало походить на "Г" еще больше.

— Как можно инсцениГовать гибель кГейсеГа? Ведь в России на него надеются в штабе, мы спутаем все карты под шпицем! А наши родные? Им думаете приятно будет узнать, что мы погибли? Вы о семьях команды подумали? У меня невеста в Питере осталась… Потом, никогда не слышал о том, чтобы в истории войн какой-либо корабль прикидывался мертвым. Низко это, как… Как…

— Ну, договаривайте, договаривайте, Алексей Михайлович. "Как подвод мины под киль вражеского корабля на катере под флагом переговоров". Не стесняйтесь, господа, для того и собрались, чтобы обменяться мнениями. Кто еще из мичманов желает высказаться? Эйлер, осколком благословленный? Пожалуйста, всегда рады услышать мнение лица, столь трепетно оберегаемого Всевышним.

— Господа, не дело это флаг наш на катер передавать. И главное — я не вижу никакой тактической выгоды от этой затеи — от Шанхая до Йокосуки, а мы, я так понял, туда нацелились, нас не один десяток пароходов увидит. Все одно слух пойдет, что "Варяг" жив. Зачем?

— Так, кто еще из мичманов что хочет сказать или перейдем к лейтенантам? Мичман Балк? Василий Александрович? Каковы ваши соображения?

— Господа, если разрешите… У меня, помнится, дядя, не все в семье морские офицеры были, воевал в Чечне, против Шамиля. И однажды его разведывательный отряд в горах зажали так, что всем уйти было ну никак не возможно, а донести, в каком именно ауле скрывались главные силы горцев и куда они направляются, было необходимо, причем срочно…

В голове Руднева пронесся рой мыслей, с общим лейтмотивом "Идиот! Какая война в Чечне?!?! Прокололся, теперь его придется списывать на берег как психа! Ну что бы тебе не помолчать, крыса сухопутная, со своей Чечней?!! Еще сейчас старпома назови брателлой, как меня вчера и все, пропал…". Он судорожно начал оглядываться по сторонам, но к его удивлению офицеры внимательно слушали Балка, не проявляя никаких признаков удивления или непонимания… "Идиот, воистину идиот! Но только не Балк, а я. Ведь Россия и в XIX-ом веке воевала в Чечне! И Шамиль — не наш одноногий гроза роддомов, а настоящий, был именно в конце XIX века! Все это уже было…", — отлегло от Карпышевской половины сердца Руднева, — "Но к чему он это?".

— Так вот, ему тогда пришлось оставить на небольшом перевале две трети отряда, вместе с хорунжим и почти всеми патронами. Из них живыми не вернулся никто. Но зато всю банду потом на выходе из ущелья ждал полк с двумя батареями, и одним залпом картечью выбили более половины, а остальных посшибало с лошадей в давке… Никто не ушел, пленных тогда уже ни мы, ни они не брали…

Я к чему эту сухопутную историю вспомнил. Он мне это рассказал всего один раз, первый и последний, когда я уходил в море в первый раз офицером, а не гардемарином. И повторил тогда, "иногда мужество офицера в том, чтобы принести необходимую жертву, и поступиться всем, даже приказом, и даже своим добрым именем, ради общей победы". Он до сих пор простить себе не может, что не он тогда на перевале остался. Но хорунжий ему тогда сказал, — "Ваше благородие, мне просто не поверит никто, и ляжете вы тут зря, а разбойники эти в долину, за Терек уйдут и вырежут один Бог знает сколько наших деревень. Так что давай ты лучше в штаб, а я уж тут. Каждый должен делать свое дело". И смотрели на него многие косо — как же, пятерых оставил, а сам с одним раненым ушел…

Но поступи он строго по законам чести, что бы было? Нет гарантий, что хорунжего бы ночью к генералу вообще пустили бы. Не обязательно бы ЕМУ, хорунжему, а не поручику, поверили бы настолько, чтобы среди ночи поднимать полк с артиллерией и по ущельям, ломая ноги лошадям и людям, тащиться два десятка верст. А потом еще хорунжего бы козлом отпущения и сделали, за его, дядьки, гибель зряшную, и что банда ушла. Если нам наша псевдогибель и правда поможет захватить для России два новейших броненосных крейсера, то я готов принеси в жертву слезы моей матери, невестой пока не обзавелся… Хотя и не хотелось бы, но НАДО.

А по существу возражений господ графа Нирода и Эйлера — штаб все одно нами никак руководить не может, пока во Владивосток не придем. А купцы по дороге… Так нас же никто не заставляет идти под русским флагом? На купцах не настолько разбираются в силуэтах, что бы отличить "Варяг" от японца. Ну и не будем без нужды сближаться лишний раз… А узнают — придется им с нами идти, вокруг Японии.

"Не ожидал от этого Василия такой поддержки, господа офицеры-то призадумались, точка зрения уж больно неординарная, по крайней мере, для этого века. Странно, вчера как послушаешь этого Балка — бандюк бандюком. А сейчас — офицер и джентльмен, у меня у самого похуже получается. Это он вчера со мной дурковал или за сутки так духом эпохи проникся? Не человек — загадка, надо бы разобраться" — успокоился Руднев.

— Ну, господа офицеры, перейдем к лейтенантам? Да, господин артиллерийских дел мастер, чем вы порадуете?

— У меня одно сомнение, Всеволод Федорович, — не обращая внимания на подколку Руднева, задумчиво произнес Зарубаев, — Ну, прикинемся мы мертвыми, ну поднимем что Юнион Джек,^[35] что Веселый Роджер,^[36] все одно — первый же пароход, который сообщит в порту, что ему попался четырехтрубный крейсер в шаровой раскраске, наше инкогнито пустит псу под хвост с вероятностью 50 %. Ну не так много в этих водах четырехтрубников, а с нашей окраской вообще раз-два и обчелся. И все, что характерно, русские. Имеет ли такая затея смысл?

— Вот это уже то, что я называю возражением по существу дела. А, как вы думаете, друг мой, что будет, если этот капитан сообщит, что видел пятитрубный крейсер с парой орудийных башен в окраске британского флота?

— Ему никто не поверит, единственный пятитрубник в этих водах — "Аскольд", башен у него отродясь не было, да и окраска наша… И где вы возьмете этот фантом?

— Вот именно, что не поверят. А через неделю будут поступать уже сообщения о четырех- или даже трехтрубном крейсере с башнями. А откуда взяться фантому, спрашиваете? Из "Варяга" сделаем. Сначала поставим на недельку фальшивую трубу, а потом уберем ее и наоборот, поврежденную трубу обернем парусиной заодно со второй, издалека сойдем за трехтрубник. То же с башнями — деревянный каркас и парусина. И опять перекрасимся, под японца или немца. Маскировка, однако…

Следующий час прошел в отработке деталей, спорах, но вопрос об этичности фальшивого утопления крейсера никто из офицеров больше не поднимал, по крайней мере, вслух.

На выходе из кают-компании Руднев подошел к Балку, и в полголоса произнес:

— Спасибо за помощь, Василий, классно ты про хорунжего придумал. Но ты уж предупреждай в следующий раз, а то как ты про Чечню начал, меня чуть Кондратий не хватил!

— Насчет помощи — всегда пожалуйста, одно дело делаем. Я России присягал в свое время, и рад буду этой присяге быть верен по настоящему здесь. Родина, она всегда одна. А то что время и начальство другие, это все… архитектура. Сути не меняет.

А вот про выдумал… Не такая у меня хорошая фантазия, Всеволод Федорович. Замени хорунжего на сержанта, лошадей на БТРы, девятнадцатый век на двадцатый, и все тебе будет ясно… Да и еще — извини за мой вчерашний тон. Сам не мог понять, что на меня нашло, как дешевый гопник выпендривался. А потом допетрил — тестостерон в голову ударил! Помолодеть на тридцать лет, это еще тот опыт…

— Да ладно, проехали, но вы что, правда в Чечне картечью духов валили?

— Картечь или АГС^[37] с пулеметами в упор, какая разница? Главная, что идею принесения необходимой жертвы для общего дела твои офицеры поняли. Ну а то, что мне, чтобы генерал приказ полку на выдвижение дал и не отменил его раньше времени, пришлось этого пузана час на мушке держать и дверь в его спальне забаррикадировать, чтоб его холуи не вмешивались — это твоим офицерам знать не надо. Не поймут, тут не то время…

— А потом что было?

— Потом, потом… Суп с котом. Ему Героя России, а меня турнули со службы за "психическую неуравновешенность". Ничего интересного, короче…

— Извини, Василий Александрович… Это по нашему… По бразильски!

Тем временем "Варяг" оставляя за кормой редкие дождевые облака ползущие с юга, продолжал свой неспешный бег в сторону Шанхая. Еще через час младший из докторов был отправлен своим старшим коллегой спать, причем именно отправлен, под угрозой пожаловаться командиру. Младший лекарь Банщиков по человечески не спал уже двое суток, так, пару часов урывками. И его более мудрый коллега решил, что состояние доктора начинает представлять опасность для пациентов. Поэтому невзирая на возражения, типа "а как насчет вас самого неспавши", отослал молодого спать, пообещав, правда, разбудить его через четыре часа и залечь самому.

Добравшемуся до своей каюты доктору уже не хватило сил на то, чтобы нормально раздеться, и уснул он в брюках и рубашке. Однако через два часа беспокойного сна молодой доктор почему-то проснулся и, не одевая сюртука и ботинок, рванулся на верхнюю палубу. Побегав по ней под изумленными взглядами палубных матросов, ремонтировавших катер, взад-вперед пару минут, Банщиков рванул в сторону каюты капитана.

Мысли Руднева, сидевшего перед пустым листком бумаги в попытках выдавить из себя хоть какие-то дополнительные воспоминания о графике перегона "Ниссина" с "Кассугой" были бесцеремонно прерваны громким и каким-то суматошным стуком в дверь.

— Кто там! Что за пожар? Японцы?

— Петрович, Петрович, милый, это я…

— Вадик?!? Ну все, песец к тебе пришел, осел!

****

— …Вот так вот меня сюда отец с ассистентом и отправили… Солярки у них хватит еще на одно перемещение, на два никак. Так что на твой вопрос насчет пришельцев — еще одного можем ждать, но кого в кого и когда именно, не знаю.

Во время рассказа доктор Банщиков, ака Вадик, промакивал салфеткой рассеченный лоб — тест со стаканом он, как и было предсказано Петровичем, бездарно провалил. Кроме того, он прижимал холодную серебряную ложку к свежему синяку под правым глазом, следы горячей встречи двух давних друзей.

Сказать, что Петрович был очень рад наконец-то видеть хоть кого-то из тех, кто нес прямую ответственность за все, что с ним случилось — значит не сказать ничего. Первые полчаса сбитый с ног точным ударом правой командирской руки Вадик выслушивал все, что о нем думает бывший софорумник. Любая попытка встать пресекалась не сильным, но болезненным ударом командирского костыля по лбу. Было очевидно, что Руднева звук удара дерева о кость забавляет. Следующие полчаса Вадик пытался убедить его и вызванного вестовым Балка, что за борт его прямо сейчас бросать не надо, и только потом ему наконец позволили изложить свою точку зрения на события.

— Ладно, Вадик. Как ты сюда прополз, мы с Василием поняли, теперь объясни нам, а ЗАЧЕМ ты нам тут нужен, живой и здоровый. С Василием понятно — офицер, спецназ, сплошные плюсы для нашего положения и грядущего абордажа. Я — вынужденно командир "Варяга" и лучший спец в грядущих событиях на несколько лет вперед на борту, а по путям развития техники так на десятилетия вперед наметки помню. А ты нам на кой, лишний балласт? Ты кто, студент меда пятого курса, так? Какие у тебя полезные знания, которые можно применить в данной эпохе? Ноль ты без палочки без своей диагностической аппаратуры образца начала XXI века! А если ты рассчитываешь на мои дружеские чувства, то после того, как я от Василия узнал, что это ТЫ меня подвел под монастырь, лучше и не мечтай.

— Знаешь, Петрович, на твои дружеские чувства я и не рассчитывал. Поэтому подстраховался. Во-первых, вам поддержка с самого верха не помешает, я думаю?

— Дорогой Вадик, твоего папы-профессора с его знакомствами тут нет. Тут даже моего босса, который и был его главным знакомством "наверху", и то нету. Так что вернись в реальность и не обещай нам того, чего у тебя нет.

— Зато тут есть Император Всероссийский Николай Второй. У которого сын родится, больной гемофилией — это несвертываемость крови, и пара родственников страдают от пневмонии недолеченной. Ну и еще он легко поддается внушению, судя по истории с Распутиным.

— У тебя нет никакой аппаратуры, нет антибиотиков, ни хрена у тебя нет, чтобы Николашке предъявить! Как там в той старинной рекламе было? "Слова твои пустые обещания"! Я уже молчу, что гемофилию и у нас лечить пока не научились, это же генетическое заболевание!

— Лечить — нет, не научились. А вот облегчать состояние больного, если у него болезнь в легкой форме, а цесаревич при тяжелой до 1918-го просто не дожил бы, можно простыми переливаниями. Свертываемость временно улучшается, если по простому. В нашей истории первые переливания были в 1914-м, так что ускоряем всего на десять лет. Ну а группы крови, технология их распознавания и то, что переливать лучше плазму крови, отделенную на центрифуге, это уже мое личное ноу-хау. Я неделю сидел за компом и зазубривал, КАК это можно сделать вначале века.

— А кто ты ТУТ такой, чтобы тебя к императору вообще допустили? Младший врач с пусть героического, но рядового крейсера? Это все равно, что у нас к президенту на личный прием пробиться полковому доктору из Чечни…

— Василий, а тут ты не прав. Положим, один раз к Николаю мы нашему доктору доступ обеспечить сможем…

— Как?

— Николай зело любит всякую мистику. Так что если ему из Циндао дать телеграмму с датами гибели "Енисея" и "Боярина", то на прием можно рассчитывать — пока Вадик доберется до Одессы, они как раз и потонут.

— Петрович, а ты помнишь, когда они должны потонуть?

— Вадик, забудь о Петровиче, на людях ляпнешь — придется списать тебя на берег как психа. Я Руднев, Всеволод Федорович. А насчет помнить, когда они потонут — обижаешь, тут уже я в теме, как ты с переливаниями, а Василий со спецоперациями.

— А они точно потопнут по графику? Наша эскапада на их судьбу не повлияет разве?

— Они оба завтра подорвутся на своих минных заграждениях, которые будут ставиться по довоенным планам. Что бы мы на "Варяге" не вытворяли, этого нам не изменить. А вот воспользоваться этим мы очень даже можем!

— А я хотел ему его дневники за 1904 год, за январь процитировать, то-то мужик удивился бы, с его-то преклонением перед мистицизмом.

— Ну так и процитируй, раз уж выучил, "Машу каслом не испортишь", как говаривал поручик Ржевский.

— Хорошо, уговорили. Когда мы отходим на катере, Петрович?

— А кто такие "мы", прошу прощения? — С нескрываемым сарказмом спросил Балк.

— Да, Вадюш, мне вот тоже интересно, чего это ты себя на "мы" вдруг стал называть-то? Тебе-то царем точно стать не светит, тебе его только уговорить надо, а не подменять. — Весело поддержал его Руднев, уютно развалившийся в кресле, насколько вообще можно развалиться в кресле с пробитой в трех местах осколками обивкой и с перебитой ножкой, под которую подложили пару книг. Плотники все еще заняты латанием более важных, чем капитанское кресло, вещей.

— Ребята, вы чего, меня одного на этом катере отправите, что ли? — Даже привстал от возбуждения Вадик, всегда бывший домашним мальчиком, и которому до сих пор ничего сложнее спаивания Карпышева в жизни делать не приходилось.

— Нет, конечно, пара мехов и куча раненых, а ты на что рассчитывал?

— Мужики, но я же…

— Хватит истерик! Еще расплачься мне тут! Ты, во-первых мужик, во-вторых — морской офицер, а в третьих, ты что, правда думаешь, это ТЕБЕ будет тяжело? Тебе надо — дойти до порта, дать интервью во все газеты о гибели "Варяга", отправить телеграмму Николашке, расслабься, ее текст твой предшественник, доктор у тебя в башке, составит. Добавить в нее даты гибели "Боярина" и "Енисея", на пароход и в Одессу, а оттуда курьерским в Питер. Там — додавить Николая на сохранение в тайне истории с "Варягом" и на отсылку команд для гарибальдийцев на Дальний Восток. А нам с Василием всего-то навсего выиграть войну! Вдвоем, блин!

— Стоп. Всеволод, у тебя тут нестыковка. Если из Питера на Дальний Восток отбудут команды на два "Гарибальди", а у берегов Японии пропадут "Ниссин" с "Кассугой" — то об инкогнито можешь забыть. Нас тогда будут искать, и скорее всего, перехватят.

— Блин. Тут ты, брат Василий, прав. Надо как-то замаскировать бы. О! Идея. В России всерьез думали о покупке у Аргентины двух гарибальдийцев, но не срослось — бабки да откаты не поделили. Адмирал Рожественский заявил, что они не вписываются в концепцию русского флота. Видать, с ним не поделились. А что, если официально для всех и в Морском штабе, и для самих экипажей, они из Владика на пароходе отбудут принимать аргентинские крейсера, скажем, на Гавайи? Как, Василий, прокатит?

— Да, но только если никто, кроме Николая и Вадика, в Питере об истинном назначении экипажей знать не будет. Так, сходу лучше ничего не придумаю… И еще, ведь Япония запросит у Аргентины, правда ли та продала крейсера России?

— Угу, а потом еще Англия ноту заявит, что, мол, нельзя воюющей стране продавать оружие. Но самое смешное, что Аргентина будет искренне отрицать, что продает их России. Пусть японская разведка и дипломаты помучаются!

— Ребята, да я не путешествия боюсь, как мне одному уломать Николая-то? Он же самодержец Всея Великая, Малая и Белая Руси! Князь Финский, государь Туркестанский и прочее, прочее, прочее.^[38] А я кто? Тут одного лечения сына и дяди не хватит. Я же не волшебник и не гипнотизер в конце концов! Ладно бы с тобой, Петрович, или с вами, Василий…

Резким взмахом руки Балк прервал лекаря.

— Мы ЗДЕСЬ ровесники, и вообще в одной лодке, так что давай на ты.

— Василий, не обзывай мой крейсер лодкой! Разжалую в матросы! Вадик, пряник ты сам для Николая придумал, причем классный. Я бы такой не смог, честное слово. Так что тебе и флаг в руки. А сейчас мы тебе еще и кнутик для него подготовим, индивидуального, так сказать, изготовления. Персональный ад Императора Всероссийского Николая Второго, прекрасного семьянина, кстати, и неплохого человека, но отвратительного правителя.

Значит, запоминай. Тебе придется открыть карты. Никакой мистицизм не поможет заморочить ему голову настолько, насколько нам необходимо. Придется тебе рассказать, кто ты, и откуда, вернее, "из когда". Процитируй его дневник, расскажи ему вкратце, чем кончилась у НАС русско-японская война, про первую мировую, про революцию. Короче, о всем том хорошем, к чему привела ЕГО страну дружба с франками и англосаксами…

Про то, что такое гемофилия и как она у нас лечится — на десерт. Если поверит, переходи к судьбе его семьи, и потверже. Про подвал в Ипатьевском доме, про кислоту на трупы, чтобы не опознали, про то, как дочерей штыками добивали, и прочие грязные подробности в стиле "Дорожного патруля". Напугай его по-полной, тогда он твой. Как думаешь Василий, сработает?

— Должно. Но давай внесем некоторые коррективы…

— Да, кстати, коль уж такой расклад, чем еще загрузить самодержца, чтоб реально помог православному воинству… Ну, из того, что они там в Питере могли сделать, но не сделали? Кто из кораблей сейчас в Средиземке, кто на Балтике, какие части боеготовы в западных округах? А черноморцы…

— Ладно, мужики, давайте по порядку, и, блин, лучше письменно, а то башка пухнет…

— Ну-с… Будем соображать на троих? Намекнул бы Тихону, чтоб глотку промочить, а, ваше превосходительство!

Долго еще в тот вечер, плавно перешедший в ночь, в командирской каюте сидели трое. Не один раз вестовой каперанга бегал сначала за чаем, а потом и кое за чем покрепче. Современники, как окрестил их группу Балк, обсуждали, спорили, ругались, мирились, снова и снова выдвигали свои и критиковали чужие варианты действий и развития событий.

Крейсер же исправно наматывал на лаг милю за милей, двигаясь на двенадцати узлах на юг. Время от времени "Варяг" вздрагивал израненным корпусом на особо крутой волне, как будто ему, в полудреме экономичного хода, снова и снова снились попадания вражеских снарядов, боль разрываемого шимозой металла и ужас маневров уклонения от торпед прямо по мелям.

Из книги "Дневники офицера японского флота", СПб, "Речь", 1909 г.

Примечание русского издателя:

Впервые книга издана в Лондоне в 1907 году под названием "Выдержки из дневника лейтенанта японского флота И*** о ходе войны с Россией", но, судя по объёму располагаемой информации, автором данного произведения является не лейтенант, а один из старших офицеров флота микадо — или офицер штаба Того, или один из командиров кораблей первого ранга; наиболее вероятно, судя по некоторым оговоркам — капитан первого ранга X. Идзичи, командир флагманского броненосца "Микаса". Даты как в оригинале, по японскому календарю.

5 декабря — вернулся из отпуска. Получил новое назначение. На кораблях необычная для этого времени года суета — приём запасов и проворачивание механизмов два-три раза в сутки прерываются учебными тревогами. Очень напоминает подготовку к большим манёврам и императорскому смотру в 1901 году. Длительные отпуска отменены, отчего некоторые новые товарищи смотрят на меня с белой завистью.

20 декабря — интенсивность подготовки не снижается. Судя по разговорам — в других отрядах происходит что-то подобное.

6 января — у всех офицеров сложилось мнение, что готовимся или к войне с Россией, или к масштабной демонстрации ей своих намерений — после анализа зарубежных газет другого повода для мобилизации мы не видим.

11 января — команда чутко отреагировала на изменение тональности токийских газет в отношении русских — у всех на устах слово "война". У некоторых нижних чинов — с интонацией осуждения.

15 января — офицеры получили инструкции о необходимости довести до команды, что божественный микадо не хочет войны, но надеется, что если русские не оставят ему другого выхода, то каждый японец с честью выполнит свой долг.

16 января — с нашего отряда списали пять нижних чинов как потенциально неблагонадёжных. Из них ни одного моего подчинённого.

6 февраля — вышли всем отрядом в сторону Кореи.

7 февраля (25 января по юлианскому стилю) — отряды соединились у берегов Кореи. Теперь с нами ещё и транспорты, и миноносцы. Значит, война — для простой демонстрации вряд ли стали бы гонять наполненные войсками транспорты и нежные миноносцы. Задержаны русские пароходы "Россия" и "Аргунь". "Такачихо" пролил первую кровь — умудрились протаранить кита. Доброе предзнаменование.

"Асама" с отрядом крейсеров ушёл в сторону Чемульпо.

8 февраля — под вечер расстались с миноносцами. Мы все молимся за их успех.

9 февраля — утром вернулись миноносцы, радостные доклады не портят даже сообщения о потерях. Как только развеялась утренняя дымка, объединённый флот пошёл добивать русских. На рейде Порт-Артура хаос, но нас уже ждут — огонь открыли как корабли, так и береговые батареи. Эти "сыны…^[39]" не смогли потопить ни одного русского корабля. Воевать же одновременно со всей артурской эскадрой и береговыми батареями^[40] адмирал не решился. Видимо, война затянется.

Вечером получили радиограмму из Чемульпо. Адмирал обеспокоен, хотя из-за качества связи подробностей не знает даже он сам.

10 февраля — пришли на рейд Чемульпо. Страшная картина погибших кораблей. Порт как умер — все боятся мин. Ещё страшнее, что "Варяг" ушёл. Пусть даже и избитый (малые крейсера в Чемульпо не запятнали свою честь), он всё равно опасен для войсковых перевозок. Через пять минут после получения докладов адмирал отправил полным ходом^[41] броненосные крейсера по направлениям в Артур ("Ивате" и "Идзумо"), Вэйхай ("Адзума"), Циндао ("Токива") и Фузан ("Якумо") с приказом поймать и уничтожить, а если не получится, то хотя бы добиться интернирования. Телеграммы в Фузан и Токио запретили перевозку войск до уточнения ситуации с "Варягом". После полудня корабли первого и третьего боевых отрядов широким строем фронта с миноносцами в промежутках, охватывая полосу до тридцати миль, отправились вдоль корейского побережья на юг.

Четвёртый отряд оставлен в Чемульпо. Мы отдали им все те немногие шлюпки и катера, что были при нас в походе к Артуру — большей частью разъездные ялики. Теперь помимо охраны рейда и латания пробоин они будут заниматься разгрузкой уцелевших транспортов, поиском мин и постановкой вешек на безопасном фарватере. Чтобы быстрее провести разминирование командующий приказал использовать имеющиеся под рукой миноносцы: начальник штаба капитан первого ранга Симамура высказал мысль, что мощности машин на катерах может не хватить для надежного захвата мин.

Кроме того стало ясно, что так как график высадки сорван по нашей вине, а армия понесла потери еще до высадки, маршал Ояма неизбежно потребует от флота решать проблему с доставкой дополнительных войск. Поскольку пароходы для этого придется собирать недели две, командующий принял решение подключить к транспортным перевозкам наши вспомогательные крейсера, числом шесть. Более того, отдан приказ готовиться к возможной перевозке пехоты 5-му и 6-му боевым отрядам. Флоту приходится забыть о своей гордости.

Отчёт императору о событиях в Чемульпо адмирал решил направить за собственной подписью — Уриу погиб, и наш адмирал решил на себя принять этот позор.

11 февраля — за вечер и ночь собрали вдоль корейского побережья восемь транспортов. Утром миноносцы пополнили запасы угля с кораблей первого отряда, а третий отправился конвоировать транспорты в Чемульпо. Хотя толку от них сейчас там — чуть. Ведь придётся разгружаться с помощью шлюпок, а их на "купцах" и без того впритык. Еще 4 миноносца отправили к 4-му отряду помогать в тралении.

12 февраля — в Фузане получили телеграммы из Вэйхая и Циндао — "Варяга" нет.

Поездом из Сеула доставили издающуюся там для обитателей американской концессии газету "Korea Post". В обычные дни это листок с тиражом в пару сотен экземпляров — больше читателей у него нет. Но в этот раз вместо обычной перепечатки телеграфных новостей они издали специальный выпуск о событиях в Чемульпо тиражом в полторы тысячи штук — даже на крови янки готовы делать деньги! Теперь, после живописаний "подвигов" Уриу, "потопившего транспорт в нейтральном порту" — любой англоязычный человек в Корее будет настороженно смотреть на японские военные корабли.

Пополняемся углём. Адмирал наутро намерен организовать эскортирование войсковых транспортов до Фузана под прикрытием броненосцев.

13 февраля — Миноносцы сегодня ночью пытались торпедировать "Ретвизан".

Вскоре после полуночи, уже после снятия с якоря, получили телеграмму о прибытии в Шанхай спасшихся с утонувшего "Варяга". Надо бы проверить место гибели, но корабли второго и третьего отрядов крайне нуждаются в бункеровке. Русские объявили о спасательной экспедиции к месту гибели корабля.

Командующий приказал форсировать все операции, связанные с высадкой. Использовать крейсера в роли транспортов придется: армейцы требуют немедленной переброски для генерала Куроки дополнительных 10 000 солдат.

14 февраля — пополнив за ночь запасы угля с разгружающихся транспортов (лучше плохой уголь, чем никакой), корабли третьего отряда отправились к Артуру для того, чтобы найти и отозвать с поиска "Ивате" и "Идзумо" (только их гибели нам теперь и не хватает).

Поступило подтверждение о гибели под Артуром русских кораблей "Енисей" и "Боярин". Первая по настоящему хорошая новость с начала войны.

15 февраля — "Адзума" и "Токива" прибыли в Фузан и приступили к бункеровке. В сумерках третий отряд, "Ивате" и "Идзумо" появились возле Чемульпо, о чём и поспешили телеграммой известить командующего.

Фарватер в Чемульпо доступен! Наконец-то можно озаботиться масштабной переброской войск не только в бухту Асан.

16 февраля — все три отряда собрались в Фузане. Припозднившиеся приступили к бункеровке и готовятся перехватить владивостокские крейсера — лёгкие силы отправлены в патруль к северу от Цусимы.

В связи с завершением прокладки временной телеграфной линии до Мозампо первый и второй отряды должны перейти на эту якорную стоянку. После Фузана — страшная глушь. Зато нет шансов ни для европейских шпионов, ни для русских миноносцев.

17 февраля — Телеграмма о возвращении русских крейсеров во Владивосток. Хорошо бы задержать их там подольше. Наш штаб получил указания разработать операцию против города и порта.

Глава 2. В борт ударили бортом, перебили всех потом!

Тихий океан, 30 миль к югу от входа в Токийский залив. 12 февраля 1904 года.

— Ну и долго мы тут будем болтаться, Всеволод Федорович? За последние пять часов уже три раза приходилось давать ход и убегать от джонок. От джонок! Крейсер первого ранга Российского Императорского флота убегает от японских джонок с рыбаками!

Командир, сидя в шезлонге на левом крыле мостика, и подставляя лицо ласковому, почти весеннему солнцу, ответил, не открывая зажмуренных по случаю принятия солнечных ванн глаз:

— Не понимаю я, ну что вам опять не нравится, Вениамин Васильевич? Вы уже десять дней ворчите, не переставая. Сначала было "у нас уголь кончается", чем закончилось? Попался нам этот угольщик, "Мари-Анна", ну и название для вечно грязной посудины в семь тысяч тонн, прости Господи. Угораздило же их, болезных, кардиф в Японию везти так не вовремя. Теперь небось владелец парохода разорится, груз-то ему никто не оплатит, да и пароход тоже мы ему не вернем, военная контрабанда-с, сиречь конфискация.

— Да, тут нам повезло, но ведь его же могло и не быть? А уголь и правда кончался.

— Вы правда уверены, что мы не нашли бы другой угольщик? Ну, в самом худшем случае, пришлось бы не брать японский уголь даром, а заплатить за британский. Потом, после войны, если захочет казначейство… Но не найти угольщик в этих водах… Это, простите, нереально. Потом вы были уверенны, что пятая, фальшивая, труба это глупость, так как "Аскольд" — единственный пятитрубник в этих водах, в Порт-Артуре. Проехали, никто вроде не заинтересовался, а вот рассказам капитанов купцов о том, что мимо них прошел пятитрубный крейсер, никто не поверит. Именно потому, что его в этих водах быть не может. Потом вы были против того, чтобы маскироваться под тип "Дрейка", мол, британцы обидятся, если встретят. Кстати, не встретились, пронесло. Потом вам не понравилось, что я реквизировал эту американскую посудину с грузом станков из Сан-Франциско в Нагасаки. Но какого черта, это же был японский груз, а нам нужен еще один пароход для организации более плотного дозора.

— Ну да, теперь у нас целых два парохода и крейсер между ними, просматриваем аж сорок-пятьдесят миль, море, можно сказать, перегородили, мышь не проскочит! Смех, да и только!

— Знаете, Вениамин Васильевич, вы мне все больше напоминаете одного моего знакомого британского капитана, у того была присказка "и вообще, мне ВСЕ не нравится^[42]". А уж ваша реакция на колосник на флаге, чтобы он не вился по ветру и издалека было не разобрать, что мы — русский крейсер, вообще сравнима только с реакцией кота на жестянку на хвосте.

— Язвите, Всеволод Федорович, язвите, сколько вашей душе угодно. Ну а не появятся к ночи на горизонте наши гости, что тогда делать будем? И насчет "Дрейка", не пора еще ломать эти бутафорские башни из парусины на носу и корме?^[43] А то сегодня, может, еще стрелять придется, а у нас треть артиллерии под парусиной.

— Ломать — не строить. Наших визави до Индийского океана сопровождал "Кинг Альфред", если помните, именно типа "Дрейк", или "Гуд Хоуп", если вам так больше нравится. Так что если мы их пока оставим, то нас вообще могут принять за старого знакомого. Проще будет сближаться. Ну а если до заката рандеву не состоится, то придется нам отходить еще на полсотни миль к Йокосуке, и завтра ждать там. В крайнем случае, мы их встретим послезавтра прямо у порта, но тогда придется ограничится простым утоплением по рецепту Зарубаева — по паре мин им в борта и бежать во Владивосток.

— Все-то у вас просто, Всеволод Федорович. Неужели вы не нервничаете? Ведь мы сейчас у японцев на заднем дворе! На горизонте то и дело дым или парус мелькнет. А если нас опознает или уже опознал кто-нибудь? Ведь не сбежать же нам, крейсер-то поврежден! А уж ваша уверенность, что четырнадцатого гарибальдийцы будут входить в Йокосуку, вообще необъяснима, как…

— Угу, как была необъяснима моя уверенность в том, что у японцев очень чувствительные взрыватели. Помню, помню.

Если бы старший офицер мог читать мысли Руднева, то он почувствовал бы себя полностью отомщенным. Радостных и оптимистических в голове не было. Ни одной. Только усталость, неуверенность и пустота. Руднев чувствовал себя так, будто все эти две тысячи миль тащил крейсер на своем горбу. Причем он прочувствовал каждую из его семи тысяч тонн, каждый килограмм корабельной стали, казалось, отпечатался на коже следами от заклепок и ракушек на днище. Никогда бы Карпышев, сидя в Москве XXI века за компьютером и обсасывая на любимом форуме ошибки Руднева, не подумал, что простой переход в полторы тысячи миль на корабле — это такой адский труд! А ведь и штормов практически не было, и неприятеля больше не встречалось, и даже вездесущие британские крейсера как в воду канули, просто переход из пункта А в пункт Б, а вот поди же ты…

— Вениамин Васильевич, вам, как второму человеку на борту и без пяти минут командиру своего корабля по секрету скажу — и у первого после Бога на душе часто скребутся кошки. Но командир никогда не должен этого показывать подчиненным. А чтобы расслабиться — рекомендую посмотреть на бак, там Балк опять абордажников тренирует. Цирк, да и только!

— Да уж, абордажная партия для захвата броненосного крейсера в восемь тысяч тонн в двадцатом веке — это не цирк, это абсурд! Но абсурд необходимый. Не понимаю только, зачем он казаков туда включил? Они же заблудятся в коридорах или ногу на трапе сломают!

— Зато стрелять умеют и шашкой махать, кто знает, может, пригодится…

На баке мичман Балк, назначенный командиром абордажной партии, в который раз гонял своих подопечных. Его задача осложнялась тем, что перед "Варягом" стояла классическая задача с двумя зайцами, причем ловить надо было обязательно обоих. Если британские капитаны решат до конца выполнить свой долг, то ловить два разбегающихся в разные стороны крейсера будет весьма сложно. Хотя какие у них к чертовой матери могут быть долги перед Японией, не интернациональный же? Тем не менее, Балк решил подстраховаться, и если захват второго крейсера должен провести "Варяг", то первый он решил взять под контроль сам, с группой из одиннадцати казаков и парой десятков парусных матросов с "Корейца". Также за знание японского языка в абордажную команду был включен и поправившейся мичман Нирод, хотя поначалу он долго отнекивался. Последние десять дней Балк постоянно проводил тренировки в стрельбе из револьверов, а для казаков и в фехтовании. Раз в день, подогнав к борту угольщик или американца, тренировались в перепрыгивании с одного близко идущего корабля на другой. Для этого использовали аналог тарзанки, подвешенной к реям фок- и грот-мачт "Варяга". За один раз на каждой перелетали четыре громко матерящихся человека. На вопрос Руднева: "и как тебе, Вася, пришла в голову такая хрень?", последовал честный ответ: "видел в старом фильме про пиратов, всегда хотел попробовать, а возможно ли это на практике. Скоро узнаем".

Со стрельбой не было проблем у казаков. Народ собрался бывалый, и после каждой серии матросов с "Корейца" на всякий лад повторял пущенную Балком шутку о куче дерьма и брызгах.^[44] Зато в цирковых номерах уверенно лидировали бывшие специалисты по парусам с "Корейца" — несколько лет практики лазания по реям при любой погоде даром не проходят. А вот казаков уже несколько раз под веселые и соленые шутки матросов вылавливали из воды шлюпки, на такой случай буксируемые за кормой "Варяга".

После первого раза казацкий урядник попросил его благородие "не издеваться над казаками". В ответ Балк предложил ему пари. Если трое казаков, вооруженные шашками, смогут его, Балка, "порубать в капусту", то тогда все казаки освобождаются от тренировок. Если безоружный Балк в течении пяти минут не будет ни разу задет, то тогда они больше не жалуются и выполняют все его приказы без обсуждений и пререканий. После минутной паузы урядник поинтересовался самочувствием его благородия мичмана. После разъяснений, что вместо шашек будут использоваться ножны, так что рубать будут не насмерть, а понарошку, шоу таки состоялось. Со стороны казаков выступали наиболее заинтересованные лица — двое свежеискупавшихся в февральской водичке и согретых парой стаканов спирта, и сам урядник.

Хотя Руднев видел не один десяток голливудских и китайских боевиков, воочию убедится, на что способен рукопашник высокого класса, он имел шанс впервые. Первые две минуты Балк танцевал, уклонялся, исчезал из-под ударов, все больше распаляя противников. Он то нырял под удар, то перемещался к замахивающемуся противнику, и или прилипал к нему, становясь неуязвимым для него и двух остальных, или не сильным, даже ленивым толчком опрокидывал того на палубу. Пару раз он, неуловимым для глаз движением, оказывался за спиной у кого-то из казаков, причем коллеги последнего не всегда успевали затормозить сами или остановить имитирующие шашку ножны.

На третьей минуте поединка Балк все же пропустил удар. Распаленный своими непонятными промахами и смехом окружающих, получив очередную плюху от брата-казака, урядник Шаповалов разозлился всерьез и показал, что не зря казаки не одну сотню лет были непререкаемым авторитетом в сабельных сшибках для всех народов у любых границ Российской империи. Балк хоть и успел подставить под ножны руку, все же был сбит с ног и откатился по палубе на несколько шагов. Но вот когда он встал, выяснилось, что звереть могут не только казаки. Через десять секунд на палубе сидели трое обезоруженных и обескураженных казаков. Никто из них или из наблюдавших за боем не смог точно сказать, что и как сделал Балк. Вроде бы ближайшего к нему казака он сбил с ног, как-то хитро крутанувшись, еще когда катился от удара. Потом у него откуда-то возникли в руке ножны, которыми он отбил удар и тут же плашмя огрел по голове урядника, а третий казак так вообще как бы сам натолкнулся на ногу Балка. Но почему-то головой…

После этого фраза Балка: "Господа, простите, погорячился, пари вы выиграли", — прозвучала в полной тишине как утонченное издевательство. Впрочем, урядник понял ее правильно, и сказал что "хоть я вас и задел, будь мы с шашками, а не ножнами, порубили вы бы нас троих в капусту… Больше вы от моих и писку не услышите".

Писку и правда не было, хотя мата хватало, ну да куда же без него в России, тем более на войне? Теперь по вечерам Балк с урядником рубились на баке. Посмотреть на этот, по выражению Руднева, "китайско-казацкий сериал" собирались обычно все свободные от вахты, включая и его самого. На приватный вопрос Балку, а зачем это ЕМУ это надо, Василий ответил, что серьезно фехтованием на чем-либо длиннее ножа никогда не занимался, и ему есть чему поучиться у урядника.

К моменту остановки британского угольщика Балк еще не считал абордажную команду достаточно натренированной для того, чтобы брать его на ходу. Его, как положено, остановили сигналом и холостым выстрелом. Потом на шлюпках подвалила абордажная партия и после проверки судовых документов капитану объявили, что так как военная контрабанда, груз угля, направляющийся в Йокосуку, превышает 50 % от общего веса груза, судно реквизируется. Удалось потренироваться только в беготне по коридорам и трюмам незнакомого судна. Первый "учебно-боевой" захват корабля на ходу довелось произвести десятого февраля.

В принципе, американский пароход "Оклахома" Рудневу был не особо-то и нужен, но тут совпало несколько факторов. Во-первых, когда рассвело, он неожиданно оказался всего в трех милях от пары "Варяг"-"Мари-Анна", в исполнении русских матросов — "Марья Ивановна", и мог опознать крейсер, несмотря на липовые орудийные башни. Пистоны сигнальной вахте потом вставляли по очереди оба штурмана, старший офицер и сам командир. Во-вторых, у дозора из трех кораблей в полтора раза больше шансов перехватить противника, чем у двух. Ну и наконец, Балк попросил потренировать ребят в "обстановке, максимально приближенной к боевой". А последней каплей оказался тот факт, что на "Варяге" практически закончилась провизия. Небогатый запас с угольщика для многочисленной команды "Варяга" — это на неделю.

Подойдя к борту ничего не подозревающего американца под предлогом обмена новостями и почтой на десять метров, "Варяг" практически уравнял с ним скорость. С "Оклахомы" перелетела на "Варяг" пачка с газетами, а с "Варяга" на "Оклахому" первая четверка абордажников во главе с Балком. Как водится, первый блин прошел комом, так как от увиденного у рулевого "Оклахомы" дрогнула рука, и пароход медленно покатился от "Варяга". Первой и второй четверок хватило для взятия под контроль рубки, и "Оклахома" был положен в дрейф. Хотя это и обошлось в одного выбывшего из строя казака, неудачно приземлившегося на световой люк и сломавшего себе ногу, операцию сочли успешной. На вопрос проснувшегося капитана "Оклахомы" — "Что здесь происходит, и кто вы вообще такие", Балк представился как мичман с русского крейсера "Варяг". На что капитан сказал, что в "Летучего голландца" он еще, может, и верит, а вот "Варяг" уже десять дней как на дне, подтвердив, что во-первых, катер с доктором до Шанхая дошел, и во-вторых, сообщению о гибели "Варяга" поверили.

Так или иначе — первый блин хоть и комом, но испекли. По результатам тренировки добавили еще пару канатов, и теперь за раз с "Варяга" десантировалось до двенадцати человек. Сейчас "Оклахома", переименованный варяжскими острословами в "Охламона", крейсировал в десяти милях от "Варяга", ближе к японскому берегу, под командой бывшего штурмана "Корейца" мичмана Бирилева. Ему и командовавшему крейсирующей мористее "Марьей Ивановной" мичману Петру Губонину было приказано при появлении крейсеров дать серию из трех ракет черного дыма и не путаться под ногами у "Варяга", когда тот пойдет на перехват.

Еще одной жертвой "Варяга" стал японский каботажный пароход "Сикоко-Мару" на полторы тысячи тонн, оказавшийся в плохом месте в плохое время. Он был зафрахтован флотом и шел с грузом рыбы и риса в Йокосуку, так что теперь до Владивостока о питании команды можно было не беспокоится, хотя меню и будет несколько однообразным. После перегрузки провизии на "Варяг" он был утоплен подрывными патронами. В этот раз операцию по десантированию решили не проводить, так как море было не слишком спокойно, и остановили его традиционным выстрелом под нос с последующим подходом досмотровых партий на лодках…

****

— Всеволод Федорович, Всеволод Федорович! Вам плохо? Позвать врача?

— Да нет, не хуже, чем обычно, а в чем дело?

— Да я уже с пару минут вас зову а вы не отвечаете, нельзя же так пугать людей, право слово!

— Простите, задремал, наверное, разморило на солнце, или просто задумался не на шутку, сам не пойму. А по какому поводу вы на этот раз мой хрупкий сон прервали, разлюбезный мой Вениамин Васильевич?^[45] Чем-то еще недовольны?

— Это уже не важно, на горизонте у берега дым. Много. И с "Марьи Ивановны", тьфу, черт, привязалось, с "Мари-Анны", дали серию ракет. Кажется, началось, вы опять угадали.

"Еще бы не угадать-то, посидел бы ты, милай, на Цусимском форуме^[46] с мое…", — пронеслось в мозгу Руднева.

Осторожно, на экономичных двенадцати узлах, на плавно сходящихся курсах "Варяг" начал красться в сторону добычи с расчетом сблизиться с жертвами в начале сумерек. В сторону "Охламона" с "Варяга" ушла ракета былого дыма, по которой он должен был идти в сторону берега, и ждать дальнейшего развития событий.

****

На борту "Ниссина", шедшего в кильватере "Кассуги" с отставанием в шесть кабельтовых, потомок старинного самурайского рода Масао Секари проводил очередное занятие корабельного клуба кен-до. По левому борту крейсера на горизонте величественно вздымались берега страны Ямато на фоне подсвеченных заходящим солнцем облаков. Миссия по перегону крейсеров на родину была почти завершена. Хотя до Йокосуки и оставалось еще двое суток хода, до берегов родной Японии было рукой подать. Его благодушно расслабленное настроение разделяли и остальные десять любителей помахать бамбуковыми мечами, нашедшиеся в немногочисленной перегонной команда. Еще на пути в Италию они сошлись на почве общего интереса к кен-до и при приемке крейсеров попросили записать их всех на один корабль. С тех пор каждый свободный день, которых было, увы, немного, до заступления на вахту, на носу крейсера под стволами башни главного калибра разворачивалось представление древнего японского искусства. Взлетали и падали с криками "Киа!" бамбуковые мечи, снова и снова отрабатывались приемы защиты и нападения, и каждый раз семейная катана рода Секари, передающаяся из поколения в поколение, занимала свое почетное место на стене импровизированного додзе, открытого соленым ветрам. Если броневую переборку башни главного калибра под стволом восьмидюймового орудия можно назвать стеной, конечно. Но сегодня внимание занимающихся, да и самого Масао, было отвлечено долгожданной встречей с Родиной. Никто из находившихся на борту европейцев, каковых и было большинство, не мог понять, почему встреча с Японией вызвала у заказчиков такой трепет. На обращенном к берегу борту, с того момента, как на горизонте появилась земля, постоянно можно было найти кого-то из японцев. Вот и сейчас вместо полной концентрации на мече и дыхании сам Масао время от времени бросал взгляд на берега Японии, которые он вынужден был оставить почти на год.

На приближающийся с правого борта крейсер поначалу особо не обратили внимания, ну мало ли кораблей идет по своим делам у берегов Японии? Судя по силуэту, не японец, больше всего напоминает до боли знакомый тип "Дрейк". Один из этих детищ британского кораблестроения шел вместе с ними первую половину пути, защищая от возможной наглости русского отряда во главе с Вирениусом.^[47] Поэтому по мере приближения незнакомца основной мыслью было, что это или их недавний провожатый "Кинг Альфред" или кто-то из однотипных ему кораблей. К сожалению, темнота надвигалась быстрее неизвестного корабля, и спор на мостике затягивался. Для японской же части команды виды Японии с противоположенного борта были гораздо интереснее. А большая часть свободной от вахты команды мечтали только о сне и о скором вознаграждении за долгий и опасный вояж, ждущем их в Йокосуке послезавтра.

Когда с приближающегося корабля в рупор прокричали на английском, — "Привет старым знакомым, не поделитесь ли свежими газетами по старой дружбе, а то мы уже три недели в море", то тот из итальянских сигнальщиков, что ставил на "Кинга", протянул второму руку за выигранными двумя лирами. Британский вахтенный офицер Чарльз Боссет, командовавший крейсером, пока капитан Пейнтер отдыхал в каюте, приказал снизить ход до пяти узлов и идти прямо. С подошедшего крейсера прямо в глаза находящихся на мостике ударил слепящий луч прожектора. Боссет про себя выругал бесцеремонность офицеров Роял Нейви, ведь еще не настолько стемнело, зачем так нагло себя вести? Не иначе на вахте этот грубиян Кларк, который в Сингапуре проиграл в покер тридцать фунтов. Теперь отрывается как может, неудачник. Проигравший сигнальщик, Тони Балдасара, на ходу засовывая в парусиновый мешок свежие газеты, если так можно говорить о прессе недельной давности, понесся на бак. "Кинг Альфред" медленно нагонял "Ниссин", и по мере сближения что-то все больше казалось Боссету неправильным в силуэте приближающегося в сумерках с подветренного правого борта крейсера. Чертов прожектор, надо будет пожаловаться потом на этого идиота Кларка! Но окончательно мысль о слишком низком борте и изменившихся с последней встречи очертаниях мостика сформировалась в измученном постоянным недосыпом (крейсера перегонялись с очень маленькими экипажами, спать было просто некогда) мозгу слишком поздно. На борту приближающегося крейсера сверкнул топор, перерубающий держащий колосник конец, и тот закачался на гафеле, а на ветру заполоскался Андреевский флаг. Одновременно на "тарзанках" на борт "Ниссина" с криком перелетели с дюжину человек. Пока итальянский рулевой хлопал глазами, пытаясь понять, зачем и что перебрасывают с подошедшего крейсера к ним на борт в ответ на полученную почту, успела перелететь и вторая дюжина. С третьей так не повезло, Боссет толкнул вперед ручки машинного телеграфа на "Полный вперед" и, отшвырнув в сторону оцепеневшего Джованни, крутанул руль влево. Но махина с водоизмещением в восемь тысяч тонн имеет соответствующую массе инерцию, да и не во всех котлах поддерживали пары, так что "полный вперед" — это было скорее благое пожелание. Так или иначе, из третьей дюжины десять абордажников успели попасть на борт "Ниссина". Не повезло двоим замешкавшимся, после удара о борт "Ниссина" оба полетели в воду, и теперь их единственным шансом было не попасть под винты и дождаться, не замерзнув насмерть, подходящей к месту абордажа "Мари-Анны". Утонуть им не давали предусмотрительно надетые пробковые жилеты.

Тони Балдасара прожил долгую и насыщенную жизнь. Но до самой своей смерти в 1956 году он рассказывал своим детям, а потом и внукам, что никогда не слышал ничего страшнее, чем боевой клич атакующих русских абордажников: "АААААБЛИИИИИИААААА!!!". Он как завороженный стоял у борта с сумкой в руке, пока один из незваных гостей с очаровательной улыбкой и словами "Бон джорно" не огрел его по затылку эфесом сабли.

На мачту "Варяга" взвился заранее подготовленный сигнал по международному своду "Лечь в дрейф, иначе открываю огонь", и он, увеличивая ход, направился к шедшему первым "Кассуге". На баке "Ниссина" члены корабельного клуба кен-до с удивлением смотрели на неизвестных, столь экстравагантно появившихся на борту и устремившихся в сторону носового мостика.

— Это русские! — Наконец разглядел флаг на корме крейсера Секари.

— За императора, в атаку! Тенно хейку банзай!!!

Сам он, однако, вынужден был сначала метнуться к мечу, висевшему на стволе и поэтому видел, что из восьми метнувшихся к шестерке пришельцев пятеро упали на полпути под плотным револьверным огнем. Из трех добежавших двое смогли нанести по одному удару. Один из русских, испытав на своем не прикрытом защитным доспехом теле силу бамбукового меча, получил перелом плеча. Второму повезло еще меньше, от удара его унесло за борт, и теперь для спасения он должен был продержаться в ледяной воде до тех пор, пока победившая сторона не сможет послать за ним шлюпку. Если озаботится, конечно. Третий из добежавших почему-то промахнулся и, хуже того, получив от противника классический маваси-гири (у закадычного приятеля Масао, выходца с Окинавы Тодзио, в этот момент просто отвисла челюсть) в голову, сейчас лежал на палубе без движения. В душе Масао желание поскорее ринуться в бой боролось с чувством долга, которое нашептывало ему, что сначала надо предупредить об опасности машинную команду, состоящую на половину из японцев. Победил здравый смысл, вдвоем с катанами и вакидзаси против нескольких револьверов — это может удаться только великим мастерам из старых легенд. Масао, дернув за рукав последнего из дееспособных членов клуба, нырнул в люк и понесся в машинное отделение по крутым трапам и запутанным коридорам. Там он надеялся подготовить теплую встречу северным дьяволам, а если не останется другого выхода, то оттуда можно и утопить крейсер через кингстоны. Тоже выход, достойный самурая.

Бежавший к рубке во глава высадившегося на носу отряда Балк мысленно крыл себя на все лады. "Идиот, мальчишка, разгильдяй! Чего было выпендриваться-то? Ну ладно, с казаками проверял, как тело усвоило рефлексы, быстроту реакции и растяжку, что за десять дней тренировок удалось наработать. Но чего было голой пяткой на шашку-то лезть, пусть и бамбуковую? Три раза мог этого самурая пристрелить. Зачем рисковать? А если бы он не так сильно удивился? Или сработай у него рефлексы? Хромал бы сейчас на сломанной в колене ноге. Надо все же не поддаваться на порывы старины Балка и действовать не по велению его гормонов, а своего стариковского мозга". ...