Елена Попова Удивительные приключения мальчика, который не называл своего имени

Я опять не поговорил с матерью. Она встает рано, часов в пять. Занимается какими-то домашними делами, оставляет мне завтрак и уезжает на работу. Ей добираться на двух транспортах. Потом она еще где-то работает и возвращается поздно. Она работает даже в субботу и воскресенье, так что можно сказать — работает на трех работах. Мы живем неплохо и не нуждаемся, но мне всегда страшно неловко просить у нее деньги. Она дает, вы не думайте, она редко мне отказывает, только глаза у нее при этом становятся какие-то жалобные и мне страшно неловко. Как будто я разбойник или бандит с большой дороги. Я знаю, она копит… Только не знаю, на что. А лазить по квартире, перерывать шкафы, нет, я этим никогда не занимался.

Отец от нас ушел, когда мне было… года четыре или пять. Я даже лица его не помню. Да и когда он жил с нами, он редко бывал дома, и если и не работал на трех работах, то жил какой-то своей жизнью. Я для него, мне кажется, и не существовал. Иногда он неловко подхватывал меня на руки и также неловко пытался подбросить. Помню, я всегда боялся упасть. Он меня никогда не называл по имени, а называл — «мальчик». Мальчик, — это еще ничего. Вначале, он называл меня просто — ребенок. Потом он нам звонил раз или два в год и передавал деньги. Я думаю, с тех пор мать и начала копить… Мне не было десяти лет, когда он исчез окончательно. Может, он умер… Но если честно, наверное он умер в тот миг, когда я родился. Да, это точнее всего.

У меня есть еще родственники, они живут на другом конце города — дед с бабкой, дядя и двоюродная сестра. Иногда мы встречаемся, сидим за большим столом (он называется стол-книга), что-то едим и о чем-то разговариваем. Когда я возвращаюсь домой, я никогда не помню, что мы ели и о чем разговаривали. Просто так принято, собираться за столом и делать вид, что мы семья. Двоюродная сестра меня дразнит, но я не обижаюсь. Она толстая, а толстые, как известно, в основном, добродушные.

Не могу сказать, что я трачу много денег, так, у меня их и не бывает, просто, как говорится, у меня не получается сводить концы с концами. Поэтому я всегда кому-нибудь должен. В основном Васе Че (был такой герой-революционер по кличке Че, какой-то там Чегевара, но я о нем немного знаю, знаю только, что умер он плохо и что-то там было с его пальцами. Не думаю, что сам Вася Че и те, кто давал ему эту кличку, знают о нем больше. Так что то, что у них клички одинаковые — просто совпадение.) Вася Че человек не важнецкий и даже скорее плохой. Он любит оттягиваться на тех, кто послабее, и вечно хвастается своим богатым дядей. Дядя у него действительно богатый и на все праздники дарит ему деньги. (Мой дядя, тот, который живет с бабушкой и дедушкой — бедный и почти ничего мне не дарит.)

Я и не хотел влезать в этот долг, но увидел в магазине книжку одного индийского йога и прямо сошел с ума, так захотелось купить. Имя его я вам не назову. Я вообще считаю, что не стоит просто так называть или писать чьи-то имена. Обратили внимание, ведь я не назвал вам ни одного имени — свое, матери или отца, бабки, деда, даже толстой двоюродной сестры — так они будут сохраннее. Я назвал только Васю Че, но во-первых, я уже сказал, он довольно паршивый человек, а потом это у него не имя, а кличка. Кличку можно. Я считаю, что и фотографироваться лишний раз не стоит. Какой-нибудь придурок возьмет твою фотографию и будет издеваться, а ты даже знать об этом не будешь. Или даже еще хуже — вот ты умрешь, и время пройдет, лет сто, и какой-нибудь дальний родственник вытащит твою пожелтевшую фотографию, станет тыкать пальцем и спрашивать — кто это? Кто это? И никто ему на этот вопрос не сможет ответить. Таких фотографий у бабушки с дедушкой на шкафу полно. Я как-то взял одну и спросил — кто это? А они — ни б, ни м. По-моему, это ужасно. Как-то я заранее оскорбляюсь. В школе у нас любят фотографироваться. Закончат четверть — фотографируются, закончат другую — опять фотографируются. В Новый год — у елки. На экскурсии — у какого-нибудь позеленевшего памятника. Так я всегда как-нибудь в уголке, как-нибудь лицо отверну в сторону, в последний момент. Мне все говорят — на фотографии тебя не узнать. Можно подумать, мне нужно что-то другое. Мне это и нужно.

Говорят, я впечатлительный.

Я сказал Васе Че, что отдам деньги где-то к Новому году, потому что покупка была незапланированная, он согласился, но скоро стал меня доставать, практически каждый день. И я каждый день собирался об этих деньгах поговорить с матерью, но все как-то не складывалось, то ее нет, то мне не до того, то просто не хочется начинать… Утром опять… слышу как она ходит по кухне… и все хочу встать и все тяну, тяну… А тут над ухом будильник, и матери уже точно в квартире нет.

Почему я так запал на этого йога? По порядку. В десять лет я страшно хотел компьютер. Но как раз тогда мой отец исчез окончательно, то есть окончательно для нас умер, и мама сказала, что такая дорогая вещь, как компьютер, не для нас. Ну я не из тех, кто по вещам особо парится. Не для нас, так не для нас. А в классе только и разговоров, что про эти компы… Компы, файлы, флешки, гегабайты, мегабайты… Эти слова прямо в воздухе висели. Так что через пару лет все это было уже общим местом. Тут мать напряглась и сказала, что может купить мне недорогой, подержаный через какого-то своего знакомого. Ну а я уже тогда ко всему этому совсем перегорел. Тем более походил в компьютерный класс и быстро разобрался, что к чему. Никакой тайны. Как раз в это время мне попалась книжка, дешевенькая такая — вроде как пособие по гимнастике йогов. Там и рисунки с позами, называются асаны. Ну гимнастика и гимнастика, пролистал, стал читать предисловие, а там про йогов, как они сердце себе останавливали, как их в землю закапывали… короче, все эти их чудеса. И так это на меня подействовало, так возбудило, просто ужас. Какой тут комп, машина, когда у человека вон какие возможности. Так что комп этот мы тогда не купили, но мать настояла и мне купили подержанный мобильник. От этой идеи я тоже не был в восторге. Таких уж особых друзей у меня не было, а мать теперь могла найти меня в любое время в любой точке пространства. Кому же интересно, чтобы за ним следили? Так что я хитрил и чуть что отключал этот мобильник, — питание кончилось или контакт отошел — старая вещь, все бывает.

В первой книжке про йогов, точнее, в предисловии — всего несколько страниц — не было ни одного имени. Йогов с десяток, а имени ни одного. Я решил, что так и должно быть, что это правильно. Очень удивился, когда ту самую книжку увидел — на обложке не только имя, даже фотография. Он весь в белом, волосы темные. Но я всматривался, всматривался и решил, что он тоже схитрил. Вроде, на фотографии он есть, а на самом деле его там нет. Просто какой-то человек — весь в белом, волосы темные. Ничего больше не скажешь. Ну а насчет имени — называть или не называть — это его выбор. Лично я называть его вам не буду. Назову просто Учитель. Это, как кличка. Кличку можно.

Так что с этой книжкой Вася Че меня здорово выручил, тут уж я вам скажу… Я ему за это многое простил. Ну а деньги? Деньги отдавать надо. Это тоже понятно.

Я так понял, Учитель написал о себе сам. Где родился, кем были его родители, когда обнаружил у себя какие-то особенные способности, как нашел Учителя (у него ведь тоже был свой Учитель). Как основал свой ашрам (ашрам — это место, где живут индийскик мудрецы) и жил там со своими учениками, короче, всю свою жизнь. Только последнюю главу написал за него один из его учеников, потому что в ней Учитель умер и, конечно, сам написать об этом не мог. Умер он тоже как-то странно, не как обычные люди. Сказал ученикам, что выйдет из тела и больше не вернется, типа — пока. И — пока! Разве так умирают?

Эту книгу я прочел неисчислимое количество раз. Неисчислимое. Мне нравится это слово, когда речь идет о количестве. И — уничтожил. Как? Не скажу. Во-первых, я не хотел, чтобы кто-то нашел ее у меня — мать, родственники или кто-то еще. А во-вторых, я хотел чтобы она была только у меня внутри — в сердце и в голове. Это как с именем и фотографиями. Это была моя тайна.

Самое важное случилось неделю назад. Сегодня, хоть мне и не удалось поговорить с матерью о деньгах, тоже было важное. Но, не смотря на всю свою важность, оно уже было просто продолжением.

Был вечер. Часов десять. Мать позвонила на мой мобильник и сказала, чтобы я поел и ложился спать, она вернется совсем поздно. В этот вечер мне было скучно. Не грустно, не тоскливо, просто скучно. Есть не хотелось. Я выпил немного кефира, посмотрел телевизор, долго не оставаясь ни на одной программе, и пошел спать… Глаза у меня слипались, я думал, что тут же засну, но почему-то не засыпал… Дом у нас средней слышимости. Соседей слышно, когда они ссорятся или принимают гостей. В другое время их как бы и нет. Вот и тогда их как бы и не было. Я слышал только, как по нашей улице проезжают машины. У нас улица короткая, почти переулок, поэтому транспорт — трамваи, троллейбусы и автобусы по ней не ходят, но машины проезжают часто. Вот я лежал и слушал, как проезжают машины, как они тормозят, прежде чем завернуть за угол. От скуки стал их считать. Их проехало много, довольно неисчислимое количество, и тут я услышал шум. Очень странный и непривычный. Сначала я подумал, что не выключил телевизор… Телевизор стоит в соседней комнате, которую мать называет «гостиной», она там и спит на тахте, поэтому эту комнату, наверное, по правде, надо было бы называть спальней… Но я выключил телевизор, этот момент я вспомнил точно. Потом я подумал, что, может, это стучит наш старый холодильник, на него иногда нападает такая дурь. Обычно холодильник стучит громко, но как-то иначе. В моей и так небольшой комнате (тут мать ее называет просто — «твоя комната», то есть, моя) много места занимает старый платяной шкаф — ему, наверное, лет сто. Он тоже издает звуки — скрипит или потрескивает, как дрова в костре. Но это тоже другое. Шум у меня в ушах стал сильнее, очень неприятный, свистящий и я уже решил встать и все-таки проверить, выключил ли телевизор, как какая-то сила, какой-то толчок сбросил меня с кушетки и подкинул вверх под потолок, прямо вровень с платяным шкафом. Я болтался под потолком и смотрел вниз — там на кушетке лежал я — уж я-то себя знаю — завернувшись в одеяло, закрыв одеялом даже ухо. Высовывалась только макушка. Если бы я не прочел книгу Учителя, я бы, наверное, сошел с ума. Но я был готов. Даже не испугался. Болтался так под потолком довольно долго и совершенно не знал, что дальше делать. Очень устал. Как вернулся обратно на кушетку, так и не понял. Проснулся утром, как обычно, когда прозвенел будильник.

За неделю ничего особенного не случилось. Так, серые будни. Но я знал, это вернется. И только перелистывал иногда книгу Учителя. Она ведь всегда была при мне, внутри.

Сегодня утром это вернулось. Я проснулся рано, слышал, как мать занимается на кухне домашними делами и все думал, что надо встать и, наконец-то поговорить с ней о деньгах. Все думал, думал, что надо встать, и все не мог себя заставить. А тут раз — и оказался на кухне. Мать жарила оладьи. Лицо у нее было хмурым. Я никогда раньше не видел у нее такого хмурого лица. Со мной она другая. А тут надо было о деньгах… Неприятно… Но деваться было некуда. Я сел на табурет и сказал, что задолжал Васе Че. деньги, что нечаянно уронил его электронную книжку и теперь надо компенсировать хотя бы часть, короче, наплел с три короба… Мать никак не реагировала на мои слова. Я сидел на табурете и видел только спину матери, так что не знал, что она там думает обо мне, по выражению лица я бы определил… Я расстроился и стал ныть, что больше не буду и так далее, короче, конючил, как маленький ребенок. Мать повернулась ко мне, но на меня даже не посмотрела — поставила на стол тарелку с оладьями и накрыла другой тарелкой, чтобы они не высыхали. И опять пошла к плите. Я встал и пошел за ней, заканючил с новой силой с противными самому себе интонациями про Васю, его электронную книжку и про то, что теперь долго не буду просить у нее денег… Тут мать обернулась и с кипящим чайником в руках пошла прямо на меня. Лицо у нее было по-прежнему хмурым. Я испугался и хотел отскочить в сторону, но не успел и тогда… и тогда мать прошла прямо сквозь меня, как будто я был не я, а какое-то невидимое облако. В этот момент я что-то понял. Я громко прям прокричал — мама! Выражение ее лица не изменилось. Она меня не слышала. Я попробовал приподнять тарелку и взять оладий, но и это мне не удалось. Я не мог сдвинуть тарелку даже на миллиметр. Я как бы оказался совсем в другом мире. И между этим миром, в котором я оказался, и тем, в котором был раньше, не было связи.

Я вернулся в свою комнату, где я же лежал на кушетке, и лег. Полежал так немного, опять задремал, пока не раздался резкий звонок будильника. Матери дома уже не было, а оладьи, покрытые сверху тарелки еще и чистым посудным полотенцем, были еще теплыми.

Я продолжаю. Ведь по примеру Учителя я как бы пишу про себя книгу внутри себя.

После того, как я осознал, какого это — оказаться в другом мире, я стал бывать там часто — это стало для меня довольно легко. Надо было только начать об этом думать, но не просто думать, а как-то особенно сильно думать. Тогда я очень беспокоился из-за денег и «особенно сильно думал», что надо поговорить с матерью. «Дорожка» в «тот» мир как бы была протоптана. Но еще, что важно, мне не должны были мешать. Как-то, когда я туда собрался, неожиданно зазвонил телефон и я застрял между тем, кто лежал на кушетке и тем, кто уже вставал. Это было очень неприятно. Поэтому я стал отключать телефон и старался оградить себя от всяких неожиданностей.

Вначале я путешествовал только по нашей квартире, это было интересно и вполне меня устраивало. Мне этого хватало. Мне было боязно отправляться дальше, а вдруг не вернусь? Все-таки «другой мир», и я его совсем не знаю. Я ходил по нашим двум комнатам и кухне, трогал разные вещи и пытался их переставить или сдвинуть. Если мать оставалась дома, при ней это бывало редко, но бывало, она меня не замечала. Но наш кот по кличке (кличка это кличка) Фифа на меня очень даже реагировал. Он попал к нам котенком, еще при отце, при каких-то особых обстоятельствах, но так как это было связано с отцом, мать не любила об этом вспоминать. Почему-то я не помню, какой он был котенком. Мне кажется он всегда был таким, как теперь — кастрированный, огромный кот, такой ленивый, что может целый день лежать неподвижно, как какая-то меховая подушка. Когда я проходил мимо в своем «другом мире» он открывал круглые глаза и, не отрываясь, смотрел прямо на меня, как будто меня видел…

Прошло время и мне захотелось как-то расширить границы. Может, выйти на улицу? Тем более, наша улица была короткой, не улица, а почти переулок. Термометр на кухонном окне показывал температуру ниже нуля и я сглупил, одел зимнее пальто, шапку и так лег на свою кушетку. На улице я очутился тут же, стоило только подумать. На уровне нашего третьего этажа, а потом сразу же, на тротуаре. Шапка и пальто были мне совсем не нужны, они как бы были на мне и в то же время их как бы не было, но все равно они по привычке стесняли движения, как и стесняют зимой. Я прошелся по улице туда-сюда, все было так обычно, что даже неинтересно. Я решил вернуться домой, запрокинул голову и стал высматривать наши окна. Но их не нашел. Я так испугался, что просто ужас. Стал бестолково метаться по улице. Наверное, я мог бы спокойно обойти дом и войти в наш подъезд, но как-то не сообразил. Я же не был спокоен. Я был в ужасном состоянии. Сквозь меня проходили люди и проезжали автомобили, меня не существовало, я был пустым местом, мне кажется, я даже чувствовал холод, какой-то особенный, мертвящий, виртуальный холод внутри. Но в момент особенного отчаяния я вдруг очутился напротив своего окна и увидел свою комнату, освещенную настольной лампой. На подоконнике сидел Фифа и с любопытством смотрел на меня. Через секунду я уже был на своей кушетки, но так измучился этими страхами, что тут же заснул. Мать, застав меня спящим в зимнем пальто и шапке, не стала дожидаться утра и принялась меня расталкивать. Но я только мычал в ответ, что-то мычал и отбрыкивался.

Этот случай так меня напугал, что я еще долго боялся проникать в «другой мир» — не только выходить на улицу, но и просто ходить по квартире. ...