Паул Клаас Сын Пантеры

От переводчика

Сын Пантеры Паула Клааса продолжает классическую европейскую традицию интеллектуального романа. Одной из важнейших своих тем эта традиция всегда считала тему Евангелия. Псевдо-Дионисий Ареопагит (V в.) сформулировал принципы апофатического (отрицательного) богословия. «Видение Бога через отрицание совершеннее, нежели через утверждение», – говорит Дионисий Картузианец, знаменитый богослов, секретарь Николая Кузанского (XV в.). Такой подход побуждал к напряженным поискам согласия между верой и разумом. Интеллектуальные сомнения, размышления в поисках новых подходов к общепринятым истинам всегда свидетельствуют о жизненности этих истин, об их значимости для коллективного сознания.

Европейская культура незыблемо покоится на двух основаниях. Это гражданские права и свободы личности – и духовные ценности христианства. В Европе на протяжении двух тысячелетий сосуществовали церковное и гражданское право. Разумеется, это сосуществование почти никогда не было мирным, но в данном случае мы говорим о самом принципе.

Сосуществование этих, казалось бы, несовместимых (с точки зрения иных религий) подходов создавало своего рода ситуацию игры между двумя равноправными партнерами, свидетельствуя о «двумирности», по выражению М. Бахтина, европейского человека. Образно говоря, это противостояние Поста и Мясоеда. Независимое существование религиозной сферы жизни предохраняет ее от обмирщения и упадка. В жизни европейского человека все это облекалось – и облекается до сих пор! – в формы карнавальной игры с отрицанием общепринятых истин.

Бог не нуждается в нашем лицемерии, – сказано в книге Иова. Удовлетворение потребности в празднествах дополнялось также и тем, что карнавал давал ощущение свободы, равенства и изобилия. Карнавал снимал все запреты. Он открывал дорогу освященному традицией вольному «пасхальному смеху» («risus paschalis») и «монашеским шуткам» («joca monacorum»). Средневековье породило «parodia sacra» – пародийные дублеты на (священные) моменты церковного культа и вероучения. Карнавальные срамословия возрождали и обновляли потускневшие в повседневном обиходе нравственные и духовные истины. В приложении к литературе Михаил Бахтин прямо говорит о художественно-эвристической силе гротескного метода.

В наше время обрядовая сторона христианства не слишком заметна в жизни Европы. Значительное число людей вообще не считают себя верующими. Тем более обращает на себя внимание напряженное переживание религиозной, в первую очередь христианской, проблематики современной европейской культурой. Это находит замечательное воплощение в современном искусстве: в церковном зодчестве, скульптуре, живописи, кино. Крупнейшие современные композиторы создавали и создают произведения религиозной музыки. Это монументальные опусы на темы Евангелия Оливье Мессиана, Арво Пярта, Софии Губайдулиной и других больших композиторов. То же происходит и в литературе.

Современный фламандский писатель Паул Клаас – один из интереснейших писателей нашего времени. В небольшом по объему романе Сын Пантеры перед читателем предстает гигантский, неисчерпаемый мир проблем, представленных в христианстве.

На материале канонических и апокрифических текстов автор раскрывает перед нами захватывающую драму духовных поисков в стремлении постичь, что же это такое: Путь и Истина Сын Пантеры – не научный трактат и тем более не произведение религиозной литературы. Это художественное произведение, построенное на изощренной, переплетающейся стилизации нескольких жанров. Прежде всего это апокрифы первых лет христианства. Затем это агиографические тексты средневековых монахов-компиляторов. И в конечном счете это современный роман, с современной же проблематикой анализа и осмысления важнейших тем христианства. «Авторами» выступают здесь апостол Павел (Евангелие), вымышленный Павел Отшельник и, наконец, сам титульный автор книги. Паул Клаас прибегает к различным манерам выражения. Одним из стилистических приемов является, например, употребление прописных – или строчных букв в так называемых nomina sacra. Первые выделяют сакральную сторону: Бог, Отец, Он; вторые – намеренно подчеркивают обыденность, повседневность описываемых событий и как бы нейтральное к ним отношение «конечного» автора, т. е. самого Паула Клааса. Но строчные буквы – это еще и знак времени: и в оригинальном, греческом, тексте Евангелия, и в текстах времен Средневековья никаких «больших» букв, как известно, не существовало. Таким образом авторское написание с маленькой буквы словно побуждает читателя стать непосредственным участником описываемых событий и рассуждений! Или другой пример стилистической игры: «море Тивериадское» (библеизм), но «Тивериадское озеро» – (географичекая реалия).

Разумеется, у тех, кто в той или иной степени затронут книжным или воплощенным Словом, возникали и возникают по всем этим поводам различные, в том числе и сугубо профанные, мнения. «Остраненность», дискуссионность подхода порой смущает людей малоосведомленных, не выработавших у себя привычки к серьезному чтению. Вдумчивому же, развитому читателю роман Паула Клааса позволит окунуться в живой, трепетный мир христианских чаяний, в тот поразительный мир чувств и идеи, которые до сих пор так щедро питают интеллектуальное и художественное творчество. Русскоязычный читатель по достоинству оценит блестящее мастерство писателя, уже получившего признание у себя на родине.

Дмитрий Сильвестров

Сын Пантеры

Смотри, зеркало наше – Господь.

Открой же глаза свои, вглядись ими в Него и познай свой собственный лик.

Тринадцатая ода Соломона

Пролог: Слово

В начале сотворили боги небо и землю. Писание начинается с заблуждения. Есть лишь один Бог. Согласно некоторым толкователям, Моисей, прибегая к множественному числу, подчеркивает божественное величие. Но если автор Писания и вправду желает прославить Бога, почему он наделяет его тем же именем, каким называли богов язычники? И почему в том же Писании он зовет его Господом? Разве может Единый иметь более одного имени?

Все дни моей жизни вчитывался я в Писание. Над каждым словом я размышлял, и каждое слово становилось вопросом. Я погружался в комментарии к Писанию, и замешательство мое все возрастало. Из тьмы моей пещеры молил я Бога, дабы Он просветил мой разум. Ты, который сам – Свет, укажи мне путь к новой Мудрости.

Новая Мудрость не заменяет старую, но переписывает ее по-новому. Вот как ведет она свой рассказ о сотворении мира: В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога. Все через Него начало быть. Выходит, не Бог сотворил мир, но Слово, которое сказало: «Да будет!»

Эту Мудрость еще труднее постигнуть, чем прежнюю. Как Слово может быть одновременно и Богом, и у Бога? Быть может, Бог сам в себе разделен? Не есть ли он одновременно Говорящий и Сказанное, Голос и Слово? Если все начало быть через Слово, не начал ли и он быть через то же самое Слово? Как может Бог быть своим собственным Словом, оставаясь при этом единым? Долго размышлял я над всем этим, и мое замешательство превращалось в отчаяние. В конце концов я понял, что отчаяние – это и есть наш образ Бога.

Кто есть Бог? Бог есть Единый. Пока Бог остается при себе самом, он не знает различий. Он есть тот, кто есть: Образ, отображающий самого себя, Слово, обращенное к самому себе. Поэтому имя его – его сущность.

У Единого нет формы, нет свойств. Поэтому он совершенен. Будучи вне времени, он вечен. Будучи нигде, он везде. Бог есть само Бытие. Поэтому он есть всё и вся: и действительное, и возможное. Поскольку для него все возможно, он всемогущ. Поскольку он всемогущ, он может отказаться от собственного совершенства и облечь себя формой и свойствами. Он может облечь себя временем и стать существующим. Он может распространить себя в пространстве и таким образом сотворить мир. Единый может стать множественным и противоречивым. Придав себе облик, он может являться взору, заставив свой собственный Свет сиять в своей собственной Тьме.

Таков глубинный смысл начала Писания. В начале означает, что из своей вечности Бог вступает во временное. Глагол сотворили дает понять, что Единый вне самого себя дал бытие пространству иного. Множественное число боги указывает, что он отказался от своей единственности ради множественности форм в мире. Но временность, пространственность и множественность суть лишь формы видимости, которая скрывает его Бытие. Видимость эту Писание именует небом и землею. Мы представляем собой часть этого последнего слова.

Большинство людей не могут постичь этой тайны. Василид Александрийский называет Всевышнего Абраксас. Числовое значение этого имени – 365. Из полноты имени Абраксас исходят поэтому 365 небесных сфер. Из всех проистекающих сфер самая нижняя – подлунная сфера. Ею управляет творец вселенной. Имя его – Иао, бог евреев. Он создал мир из материи и таким образом породил зло и страдания. По Василиду, мы, тварные существа, можем преодолеть свою материальность липп» восхождением к чистому Знанию. Он не постигает того, что для Единого высокое и низкое, дух и материя, душа и тело равнозначны друг другу.

По мнению других, мир сотворен Господом Тьмы, который восстал против Господа Света. Но и они поддались обманчивости внешнего вида. Даже тьма, которая якобы отвергает свет, есть доказательство всемогущества и совершенства Бога. Если только Бог истинен, добр и прекрасен, он должен быть определен, конечен и ограничен. Мир, однако, существует лишь для того, чтобы показать, что Слово Господа может быть также обманом, пороком и мерзостью. Только постигнувший это видит всё как единое и единое как всё.

Если Единый может стать всем, он может стать также и человеком. Чтобы доказать свое многоразличие, Бог родился на земле. Он жил там и умер, как и мы все умираем в жизни. Как смертный принес он Слово в мир и открыл нам, что мир этот есть не жизнь, а смерть, не бытие, но личина. Что Слово – это тусклое зеркало, в коем мы видим образ Бытия. Как он возвратился к своему отцу, так и мир некогда вернется к своему истоку. Там мы, кои суть лишь отголоски его имени, отыщем вновь его голос.

О Боге, который стал человеком, написано немало. Существуют четыре Евангелия, которые Татиан привел в соответствие друг с другом. Нам известны 12 Евангелий: от Петра, от Фомы, от Матфея, от Иакова, от Варфоломея, от Филиппа, от Никодима, от Варнавы, от Гамалиэля, от Марии, от Евы и от Иуды. Существуют 4 Евангелия от Евреев, от Назореев, от Эбионитов и от Египтян и 4 Евангелия Сторон света, Жизни, Истины и Завершения. Василид, Mapкион, Апеллес и Мани – последние четыре евангелиста. И, как говорит Соломон, писанию книг многих не будет конца.

Все эти свидетельства противоречат друг другу. Согласно Откровению Еноха, сын человеческий сотворен Богом и по сей день хранится им в тайне. Завет Двенадцати Патриархов знает двух Спасителей: царя и священника. Его мирское имя – Йешуа, Спаситель. Он носит то же имя, что и Йошуа, – Иисус ибо он, подобно Иисусу Навину преемнику Моисея, привел нас в Землю Обетованную.

Согласно Евангелиям от Никодима и от Филиппа, родителями его были Иосиф и Мария. Евангелие от Евреев матерью его называет Святой Дух. Цельс в Истинном Слове пишет, что он был незаконным сыном пряхи и солдата. Некоторые полагают, что он был сыном Яхве, или Неведомого Бога; по мнению эссенов и эбионитов, он стал сыном Божьим лишь посредством крещения; по Маркиону же, он явился в мир в Капернауме двадцати двух лет от роду. ...