Владимир КЛИМЕНКО ЛОВЦЫ ВЕТРА

Меня иногда спрашивают: можно ли, путешествуя в дальних краях, остановить или поймать время? Нет, отвечаю с сожалением я. Но можно уловить его ветер.

Абу Сии Аль Фарух. «Советы путешественницам, желающим вернуться»

1. Анита

Новые часы на ратуше пробили три раза, и толпа послушно повернула головы в сторону площади Трех Покойников, а потом вновь с любопытством уставилась на бродячих артистов, готовящихся к представлению.

– Спорим, девчонка подглядывает, – пузатый горожанин, судя по румянцу на щеках и испачканному в муке фартуку, пекарь, обратился к своему соседу. – Знаю я эти штучки! Повязка из прозрачной ткани, или узел слабый.

Анита раздраженно дернула плечом, такие упреки повторялись почти каждый день.

Ганс успокаивающе похлопал ее по плечу и затянул узел туже.

– Кто желает проверить? – обратился он к публике. – Никакого обмана. Черный китайский шелк с суконной подкладкой. Темнее бывает только в могиле.

Желающие проверить, конечно, как всегда, отыскались. Анита увидела, как из толпы вынырнул подросток, похоже, подмастерье все того же пекаря – такой же фартук, испачканный мукой – и больно дернул повязку сзади. Анита невольно ойкнула – под узел попали волосы.

– Но для того, чтобы все были окончательны уверены в отсутствии шарлатанства, поверх повязки мы наденем еще и вот это...

Ганс торжественно, словно тиару, водрузил Аните на голову приготовленный заранее металлический колпак, что-то вроде ведра. Дышать стало трудно.

– Расставляйте предметы, но лучше кладите монеты. Площадь девушка обойдет и любую монету найдет. Если хоть на одну наступит, представление все погубит. Не пройдет мимо них аккуратно, заберете деньги обратно!

– Да тут столько места, что и лошадь пройдет, не запнется, – сказала женщина с корзинкой и сжала губы на манер куриной гузки.

– Сыпьте монеты гуще, представление будет лучше. Чем окажетесь вы щедрее, тем циркачке придется труднее. Ошибется всего лишь раз, и монеты вернутся враз!

Незатейливые балаганные присказки Ганса Анита уже выучила наизусть. Сейчас скажет: «Раз, два, три – начали!»

– Раз... – сказал Ганс.

Сквозь повязку и колпак все вокруг виделось несколько размытым и окрашенным в зеленоватый цвет, но монеты на торцевой брусчатке хорошо выделялись теплыми желтоватыми кружками, ошибиться Анита не боялась.

С тех пор как она прибилась к Гансу, жизнь, можно сказать, наладилась. На еду и ночлег удавалось зарабатывать ежедневно, да к тому же Ганс умудрялся что-то откладывать на черный день. В прошлый месяц они обошли всю Тюрингию, а теперь перебрались севернее. В этом городке сегодняшнее представление – первое.

– Давай, дочка, – тихо сказал Ганс. – Вон там, слева, лежит шиллинг.

– Вижу, – почти не шевеля губами, ответила Анита.

– Старик ей подсказывает! – тут же крикнули из публики. – Жулье!

«Старику» Гансу вряд ли было больше сорока, но выглядел он на все шестьдесят. Анита заметила, как он испуганно отшатнулся от нее, любой упрек может обернуться провалом. Он нервно пригладил седые волосы и, словно проверяя, всели морщины на месте, потер лицо.

– Нет-нет! – попытался оправдаться он. – Никаких подсказок. Девушка сама увидит монеты сквозь колпак и повязку. – Так она – ведьма, – женщина с корзинкой еще крепче поджала губы.

Вот этого она лучше бы не говорила. Анита внутренне напряглась. Номер, который они показывают, действительно отдает колдовством, хотя обычно публика считает ее умение бродить с завязанными глазами между расставленными на земле предметами, не задевая их, простым везением. А циркачей сейчас не жалуют нигде. Это просто чудо, что их еще пока ни разу не побеспокоила инквизиция. В прошлом месяце они с Гансом как раз попали в городок, где был объявлен «срок милосердия». В это время еретики сами могли доносить на себя и на своих ближних, пользуясь у инквизиции кое-какими поблажками. Добровольное доносительство могло закончиться простым штрафом, а вот для тех, на кого укажут и тот не сознается, дознание могло окончиться и костром. Костром и окончилось. Анита вспомнила, как они пробивались сквозь толпу, чтобы покинуть город, а с центральной площади слышался одобрительный рев зевак и вопли женщины, обвиненной в колдовстве – там шло аутодафе.

Анита медленно подняла к голове руки, ощупала металлический колпак – зрителям нравится неуверенность, им тогда кажется, что она непременно ошибется – и сделала первый шаг. Шиллинг, на который ей указал Ганс, лежал прямо перед нею. Анита подняла ногу и почти опустила ступню на монету, но в последний момент перешагнула шиллинг. В толпе раздался вздох разочарования.

Приятно дурачить остолопов, думала Анита, направляясь к следующей монете. Сейчас снова ахнут. Зрители ахнули.

До того как Ганс подобрал ее, Анита жила при трактире в Остергенде. Сколько ей лет, не знала и сама. Родители умерли от чумы, когда она еще не умела считать, а научившись, пользовалась этим умением только для того, чтобы считать деньги. Три шиллинга за ночь с мужчиной. Один – за улыбку и быстрый поцелуй в губы от тех, которым некогда. А иногда и просто зуботычина. Кроме того прислуживание за столом, мытье посуды, уборка. Впрочем, за особой чистотой хозяин не гнался, но если ночь выдавалась свободной, приходил в ее постель сам. Хозяйка делала вид, что ничего не замечает. Зато кормили, и было где переночевать.

То, что она не такая, как все, Анита знала всегда. Она видела в темноте, как кошка, но ведь даже кошки не умеют смотреть сквозь стены. А она из трактира прекрасно различала, что творится на кухне, и через одежду могла сосчитать шрамы мужчин и жировые складки женщин. Довольно противное, надо признаться, умение – видеть то, о чем другие даже не подозревают.

Говорить с кем-нибудь о своем даре никогда не пыталась – засмеют или, хуже того, назовут ведьмой. А с ведьмами сейчас разговор короткий. Непонятно почему, но вдруг поделилась своими бедами с Гансом, когда тот остановился в трактире после представления, а на следующий день ушла с ним.

Этот номер Ганс придумал сам. До этого он жонглировал горящими факелами и ходил по канату, но с каждым годом работать становилось все труднее. Да и неудивительно – четыре сломанных ребра, перебитая левая рука – пытали, чтобы сознался в своем сговоре с дьяволом. Но обошлось, отпустили – кому нужен калека.

Волосы под колпаком выбились из-под повязки, щекотали кожу, очень хотелось их поправить, но нельзя – надо терпеть.

Анита передернула худенькими лопатками и ловко обогнула кружку с молоком, выставленную кем-то вместо денег. Ладно, ничего, молоко тоже не дают даром.

В передние ряды протиснулся мальчишка в красном шелковом камзольчике – экий франт! – и воровато, на цыпочках, гримасничая и заговорщически подмигивая публике, подложил прямо Аните под ноги острый кованый гвоздь, воткнув его шляпкой в щель между камнями брусчатки. Такие пакостники тоже встречаются во время каждого представления. Возникло едва сдерживаемое желание наладить ему пинка по худосочной заднице, но Анита просто резко изменила направление и пошла через площадь наискосок к трем долговязым мужчинам, спокойно стоящим чуть впереди плотного ряда публики. Она переступила еще через несколько монет, а когда оторвала глаза от земли, то вскрикнула от неожиданности и испуганно подалась назад – мужчины, оказывается, были одеты не в плащи, как ей увиделось вначале, а в рясы и явно принадлежали к доминиканскому ордену, известному своей нетерпимостью к светским забавам.

Костлявое, словно составленное из неплотно пригнанных друг к другу пластин лицо одного из монахов показалось Аните смутно знакомым. И тут же она вспомнила, что точно видела этого человека несколько дней назад на своем представлении совсем в другом городе, но тогда он был одет в партикулярное платье.

Делать вид, что ничего не произошло, уже не имело смысла, но Анита все же попыталась обыграть ситуацию и намеренно сбилась с шага, словно подвернула ступню. В это время монах вытянул мосластую руку и ловко ухватил ее за локоть.

– А ведь видит, чертовка! – довольно сказал он и дернул Аниту к себе. – Я за ней вторую неделю наблюдаю, а до этого мне донесли, что у нас в округе завелась хорошенькая ведьмочка.

– Нет! – отчаянно крикнула Анита и попыталась вырваться.

– Да, – спокойно продолжил спутник мосластого и пальцем поманил к себе Ганса. – Сейчас мы с вами немного потолкуем.

В толпе заулюлюкали, засмеялись. Самые находчивые уже выскочили вперед и стали собирать с земли деньги, свои и чужие. Тут же возникла свара, через минуту уже дрались и пекарь с подмастерьем, и даже женщина с корзинкой, размахивая ею, как пращой. Из корзинки вылетел капустный кочан и, как отрубленная голова, подкатился к самым ногам Аниты, она его отпихнула носком башмака.

– Видит, – спокойно подтвердил третий монах и стащил с головы Аниты колпак, а потом содрал повязку.

Анита знала – сопротивляться не имеет смысла. Убежать не дадут те же горожане. Да и куда бежать, до первой стражи? А знакомых в этом городе ни у нее, ни у Ганса не было.

Они пошли с монахами, опустив головы, как провинившиеся дети, сзади добровольцы из бывших зрителей несли ее металлический колпак и сумку с нехитрыми цирковыми пожитками.

Тело Аниты била дрожь. Ганс, для которого подобная переделка была не первой, вдруг заплакал.

– Чего ревешь, как обманутая шлюха, – сказал мосластый и рассмеялся. – Еще ничего не случилось.

Но на самом деле – случилось. Этого Аните объяснять не надо. В лучшем случае последует простое дознание, в худшем...

Даже думать об этом страшно.

Чем дознание доминиканцев отличалось от допросов других монашеских орденов, так это дисциплиной и отсутствием волокиты. Идти было совсем недалеко – дом святого суда оказался на соседней улице.

– Отпустите нас, – тихо попросила Анита, остановившись на пороге двухэтажного здания с высоким крыльцом. – Мы сегодня же уйдем из города.

– Чтобы нести обман и ересь дальше? – мосластый в нарочитом возмущении поднял брови.

– Мы не еретики.

– Знаю, знаю, вы просто бедные артисты.

– Да.

– А по моему мнению, вы пользуетесь услугами дьявола, чтобы дурачить добропорядочных граждан и сеять в их душах зерна сомнения. Если вы невиновны, то отец Николас отпустит вас сегодня же. Но перед этим он должен побеседовать с вами.

Лишь только за ними захлопнулась массивная, окованная полосами железа дверь, Ганса и Аниту развели в разные стороны. У Аниты от страха подкашивались ноги, она повисла на руке мосластого, как перебравшая в трактире вина девка.

– Не надо бояться, – монах уже суетливо шарил рукой по груди Аниты. – Ни в чем отцу Николасу не перечь, глядишь, обойдется. Я тебе помогу, – ладонь мосластого нырнула в вырез платья. – Ты будешь меня слушаться?

– Буду, – эхом откликнулась Анита. – Только помоги.

Она почему-то думала, что ее немедленно отведут в застенок, куда-нибудь в подвал, о жутких казематах святой церкви ходило немало слухов, один страшнее другого, но ее ввели в светлую просторную комнату с окнами, выходящими на противоположные стороны улицы. Никакой таинственности. Это Аниту немного успокоило.

Монах помог ей сесть на скамью, поддерживая за талию, словно тяжелобольную, потом торопливо отошел к столу, стоящему напротив.

У Аниты было время оглядеться, но она тупо уставилась прямо перед собой.

Это неправда, подумала она. Это – сон. Дурной тяжелый сон. Надо скорее проснуться. Она выпрямилась и со всего размаха ударилась затылком о каменную стенку – от боли перед глазами поплыли черные круги.

– Не надо так бесноваться, детка, – услышала вдруг она вкрадчивый и липкий голос.

Отец Николас вкатился в комнату румяным колобком, как-то по-женски поддернул подол рясы и, подойдя совсем близко, так что Анита почувствовала запах медового воска и легкого рейнского вина, наклонился к ней, чтобы заглянуть в глаза.

– Не надо, – повторил он, отойдя к столу. – Мы проверяем всех приезжих. Что в этом страшного?

Анита немного успокоилась. Может, отпустят, подумала она. Спросят что-нибудь для формальности и отпустят. Действительно, зачем бояться? Разве она не верит в Христа? Разве она колдунья?

– Ты умеешь видеть сквозь повязку? – спросил отец Николас и сделал мосластому знак, чтобы тот записывал вопросы и ответы. – Только говори правду, святым отцам врать нельзя.

– Умею, – тихо сказала Анита, хотя еще минуту назад решила ни в чем не сознаваться.

Она рассеянно повела глазами по стенке, возле которой стоял стол, и вдруг увидела соседнюю комнату. Комнатка была маленькой, темной, и там сидел, устало свесив между колен руки, какой-то почти квадратный человек с всклокоченными волосами и тупо смотрел на жаровню с углями, поверх которой лежали жутко изогнутые металлические крючья, непонятного предназначения пруты и клещи.

Горло мгновенно стало сухим. Анита судорожно попыталась сглотнуть слюну, но язык стал шершавым, как терка.

– О-о, – многозначительно протянул отец Николас и взглянул на мосластого. – Ты увидела, что тебя ожидает, если ты будешь меня обманывать?

Анита отчаянно замотала головой и, наверное, опять ударилась бы затылком о стену, если бы отец Николас стремительно не подскочил к ней и не придержал за плечи.

– Не надо так отчаиваться, – быстро сказал он, склонившись к самому уху. – Та комната предназначена только для упрямых. А ты ведь не из таких. Скажи только, когда ты заключила союз с дьяволом, покайся, и я отпущу тебе грехи. Мы изгоним из тебя дьявола, и ты будешь опять ходить в церковь.

– Я хожу в церковь, – безразличным голосом сказала Анита.

– Да? – удивился отец Николас. – И принимаешь причастие?

– Конечно. – Анита стала припоминать, когда она в последний раз была в церкви, и по всему получалось, что весь последний год ей было не до этого.

– Веруешь ли ты в Иисуса Христа, родившегося от пресвятой девы Марии, страдавшего, воскресшего и взошедшего на небеса?

– Верую.

– Веруешь ли ты, что за обедней, совершаемой священнослужителями, хлеб и вино божественной силой превращаются в тело и кровь Иисуса Христа?

– Да.

Анита решила послушно отвечать на любые вопросы, которые ей задают. Вот только бы не сбиться.

– Тогда почему ты предаешься бесовским забавам и морочишь прихожан дьявольским умением своим?

– Это неправда. Просто я умею видеть сквозь стены и одежды.

– Ты видишь меня голым? – ужаснулся отец Николас. – Это страшный грех!

Еще бы, подумала Анита. Такой урод.

– Так ты сознаешься в своем сговоре с дьяволом?

– Нет! – крикнула Анита и попыталась встать, но мосластый тут же выскочил из-за стола, бросив перо, и навалился на нее всем телом, словно любое ее движение грозило опасностью.

– И тебе нечего нам рассказать? – Отец Николас отбежал от нее на середину комнаты.

– Я говорю вам правду. – Анита извивалась и дергалась в руках мосластого, но тот был сильнее.

– Она упорствует, – отец Николас пришел в возбуждение. И без того румяные щеки запылали жаром, он торопливо вытер со лба пот и залпом отхлебнул из кубка добрый глоток то ли воды, то ли вина. – Она упорна в своих заблуждениях. Дело зашло слишком далеко. Девчонка не хочет сознаваться.

– Я ни в чем не виновата!

Анита вырывалась из цепких рук монаха и билась, словно в падучей. Со стороны действительно могло показаться, что она невменяема.

– Врача! – крикнул отец Николас. – Врача и подмогу!

С треском отворилась еще одна, не замеченная раньше Анитой дверь, и в комнату почти вбежал низенький человечек с врачебной сумкой, его голубые глазки сияли каким-то отрешенным детским восторгом, словно он спешил на праздник. За ним, топая, как солдаты, вошли два монаха. Замешкавшись вначале в дверном проеме, протиснуться сквозь который одновременно им помешали объемистые животы, они остановились около стола и вопросительно уставились на отца Николаса.

– Помогите бедняжке, – скорее попросил, чем приказал отец Николас и махнул рукой в сторону пыточной камеры.

Анита почувствовала, как ее легко подняли со скамьи, впрочем, не причиняя боли, и понесли из комнаты.

– Нет! – вновь закричала она и попыталась укусить держащую ее руку.

Туг же огромная ладонь залепила ей рот, частично прихватив и нос, так что она стала задыхаться.

После светлой комнаты пыточная казалась мрачной пещерой. По ее стенами коверкались тени, пахло дымом и окалиной.

– Так ты признаешься в сговоре с потусторонней силой? – мягко спросил Аниту отец Николас.

Все время, пока ее тащили сюда, он неторопливо шел следом.

Глаза Аниты готовы были выскочить из орбит, словно у рыбы, внезапно поднятой с большой глубины. Все, о чем шепотом рассказывали на базарах и в трактирах, оказалось правдой. Вот эта мрачная келья для вразумления еретиков. Вот эта коварная дыба, на которой выворачивают суставы и ломают кости. Вот «кобыла» для тех, кто слишком резв и неукротим. Вот висящие на стене кнут и плети. Вот адская жаровня с разложенными поверх углей пыточными инструментами!

– Я ни в чем не виновата! – Голос Аниты перешел почти в визг, потом она закашлялась, чувствуя, как зажгло в гортани сорванные связки.

– Ну что ж, детка, – с явным сожалением сказал отец Николас. – Твоему дьяволу недостаточно простых молитв, придется изгонять его огнем...

Кто-то большой и квадратный, очевидно тот самый человек, которого Анита увидела в первый раз сквозь стену, выдвинулся из темного угла и протянул руку к жаровне.

– Нет! – еще раз крикнула Анита и потеряла сознание.

2. Денис

«Анита Ризе» значилось на табличке. Денис с любопытством обернулся, чтобы посмотреть еще раз на дверь, мимо которой его провели. Видимо, немочка. Молоденькая, симпатичная. С чего это ты взял? – тут же урезонил он себя. Может, совсем наоборот – старая ведьма с трясущимися руками и в инвалидной коляске.

А на другой двери написано: «Ах Пец Бакаль» – странное, непонятное имя. Сразу и не определишь, кому принадлежит.

Но в том, что на табличках указаны имена, сомневаться не приходится. На двери его комнаты висит точно такая же табличка, и на ней написано: «Денис Чеглоков». А он и есть Денис Чеглоков. Только вот что он здесь делает, непонятно.

Тюрьма, лечебница? Но больше похоже на психушку. Как же он так влип?

Ярко освещенный коридор без окон, по всей вероятности огибал дом по периметру. Дениса и вчера на встречу с доктором Поланским вели тем же путем двое то ли санитаров, то ли охранников. Охранники не говорили ни слова, зато доктор разливался соловьем, но ничего определенного не сказал. Жизнерадостный такой доктор, хотя и совсем лысый. Лысый, как электрическая лампочка. Но не старый. Ненамного старше Дениса. Тридцати с небольшим лет.

Доктор утверждал, что Дениса поместили сюда для реабилитации. После сильного психического потрясения, которое он испытал в казино. Глупости он говорит, этот доктор Поланский. Если потрясение и было, то физическое. Один раз по морде и два раза по ребрам. Впрочем, намерения у нападавших были, безусловно, более серьезные, чем простой мордобой. Надо будет сегодня спросить про деньги, подумал Денис.

Странное дело, но Денис совсем не ощущал беспокойства, и о побеге мыслей не возникало. Вероятно, именно для этого ему и делают дважды в день какие-то инъекции. Сопротивляться санитарам-охранникам почему-то не хватало сил, хотя во всем остальном Денис себя чувствовал здоровее некуда – ссадины на теле самым волшебным образом куда-то исчезли. Может, у меня и правда с головой не того, подумал Денис.

Еще позавчера ничто в его жизни не предвещало крутых перемен. Все шло как обычно. Проснулся в половине двенадцатого. Позавтракал. До вечера еще оставалась масса времени – вечная проблема – что делать днем. Все друзья на службе. И даже Надюшка трудится в какой-то фирме секретаршей, носит шефу, вертя задницей, бумаги на подпись. Но с этим пока ничего не поделаешь. Правда, вечер предстоял особенный. Если все пойдет удачно, то завтра он и Надюшку из застенков конторы вызволит, и в городе торчать больше не будет. Два билета до Мальдив, и вот он – Индийский океан, лучшая курортная зона мира.

По идее, он и сам должен был теперь вкалывать в каком-нибудь комбинате общественного досуга. Год назад получил диплом инженера по специальности «Автоматическое управление в сфере обслуживания». Следил бы теперь, скучая около монитора, за работой посудомоечного комплекса. Только он рассудил иначе. Времени для того, чтобы заработать пенсионную карточку, навалом. А пока надо пожить в свое удовольствие.

Система – вот что привлекало Дениса Чеглокова последний год учебы в колледже. Теория случайных чисел, вероятность совпадения невероятного. Этой теорией увлекаются многие студенты. По принципу – на новенького. И по разумению: если есть теория, то, значит, ее можно применить на практике. А на практике чаще всего получается шиш. В лучшем случае выиграют пару раз в каком-нибудь лото, затем спустят выигрыш на покупку новых билетов и на том успокоятся. Это все дилетантизм. К любому делу надо подходить серьезно. И времени для этого жалеть не стоит. Денис сам разработал программу, полгода обкатывал ее на компьютере. Похоже, получилось неплохо. По крайней мере месяц назад они вместе с Серегой Савельевым сорвали в казино-автомате неплохой куш, пользуясь этой системой. Поделили поровну, и Серега загулял. А ведь Денис предупреждал, что система еще несовершенна, нужна доводка. Кончилось тем, что Серега потратился вдрызг, взял взаймы у состоятельных приятелей и пошел в казино на заработок один. Спустил все. До копейки. Система, по его словам, оказалась липовой.

На заверения Савельева, что он играть больше не будет и ему не советует, Денис почти не обратил внимания. Он был уверен, что находится на правильном пути. Поэтому накануне пошел в казино и сыграл по маленькой, очень осторожно, но оказался в выигрыше, хотя не рисковал совсем. А вот сегодня он рискнет как следует. Держись, «Сибирская тройка»! Готовь денежки!

Под вечер Новосибирск преобразился. Днем прошел слабый летний дождь, тротуары блестели, зеркально отражая огни реклам. Улицы забиты толпами народа, но преобладает молодежь. В монотонный шум транспорта то и дело врывались смех, музыка – вот она, настоящая жизнь.

Денис был настолько уверен в себе, что чуть не решился отправиться в лучшее игровое заведение города «Колесо Фортуны». Там не предусмотрено никаких автоматов – играют по старинке, крупье респектабельны, напитки и девочки дорогие – но в последний момент одумался. Банк в «Колесе Фортуны» можно, конечно, сорвать баснословный, но, по слухам, к слишком удачливым клиентам в этом казино относятся не слишком благосклонно, да и следят за игроками очень внимательно. В казино-автомате догляда меньше, хотя и там, конечно, есть свои наблюдатели.

Хотелось зайти в один из многочисленных баров и выпить чего-нибудь покрепче, но Денис здраво рассудил, что сделать это в случае удачи он сможет и в казино. А пока от горячительных напитков следует воздержаться.

Со стороны огромного, недавно отстроенного развлекательного комплекса, больше напоминающего стадион, но оборудованного самой современной свето– и звукотехникой, ахнул аккорд такой силы, что, показалось, мигнули фонари, и Денис вспомнил, что сегодня начались гастроли страшно популярной шведской группы «Плавка металла». Ничего, будут деньги, он этих ребят сможет послушать хоть в Лондоне, хоть в Сан-Франциско. А пока – к делу!

Перед тем как пропустить внутрь казино, его обыскали. Обычная проформа, но, тем не менее, действенная. Никаких наркотиков, оружия и, конечно, портативных персональных компьютеров. Здесь тоже не лопухи сидят. Но насчет обыска Денис был спокоен. Пока его охлопывал и ощупывал брюнетистый тип в гавайской рубашечке, стоял смирно, потом прошел через напичканные электроникой воротца и очутился в зале.

Больше всего «Сибирская тройка» напоминала самолетный ангар, но ангар уютный. Ряды автоматов для любителей играть по маленькой тянулись бесконечными рядами, уносясь в дальний конец зала. По этим коридорам можно проблуждать всю жизнь и здесь же ее закончить. Некоторые так и делали. Каждый вечер приходили сюда и тупо нажимали кнопки, дергали ручки, приплясывали у лотков, когда в них начинали сыпаться выигранные жетоны, или замирали в скорбном молчании, спустив последний грош. Эти ряды Дениса интересовали мало.

Далее со своим звуковым оформлением и с переменой пульсирующего света на ровный и спокойный шли карточные столы. Карты выдавались также автоматически, но, чтобы избежать монотонности, каждый стол обладал индивидуальной звуковой картой. Голоса крупье – мужские и женские – чутко реагировали на каждый промах или удачу клиента, призывали продолжить игру или сделать перерыв.

Денису надо было пройти еще столы для игроков в кости, потом миновать вереницу баров и танцплощадку, чтобы выйти к залу с автоматической рулеткой. Здесь публика была почище, поспокойнее, многие знают друг друга. При желании в казино всегда можно встретить знакомых.

Сначала следовало внимательно понаблюдать за тем, как работает рулетка. На первый взгляд, цифры и цвета выпадали совершенно хаотически, но Денис знал, что это не так. Необходимо накопить в памяти как можно больше выигрышных вариантов и лишь затем приступать к действиям.

Объективы видеокамер торчали повсюду. Отсутствие наблюдающих за игрой операторов непосредственно в зале никого не обманывало. Поэтому не дай бог вытаскивать из карманов какие-нибудь расчеты или записи, а уж пользование компьютером исключались полностью. Надеяться можно только на память.

Хорошей памятью Денис был не обижен. Еще в школе он запросто мог воспроизвести любые таблицы логарифмов, чем сражал преподавателей наповал – у многих учеников существовали проблемы и с элементарной таблицей умножения, сказывалось повальное пользование калькуляторами и персоналками.

Бумажки с записями Денис на всякий случай с собой прихватил, хотя и понимал, что прибегнуть к ним в игровом зале ему не дадут. Но все же оставался самый шальной вариант – прервать игру и заглянуть в свои почеркушки, скажем, в туалете. Он еще раз мельком взглянул в сторону холодно посверкивающих объективов и сосредоточился на игре.

Как обычно, публика была не очень трезва и разнородна. Проявлением неистового азарта отличались в основном женщины, но сегодня за игровым столом их было немного. Все же Денис отметил, что общее внимание приковано к средних лет даме в длинном темно-зеленом платье. По уверенным жестам и строгой мимике он безошибочно определил – дама, скорее всего, относится к типу руководителей, деловой костюм смотрелся бы на ней уместнее. Но и вечернее платье было очень даже ничего. Глубокий вырез приоткрывал покрытую мелкими веснушками грудь, ожерелье, возможно, было из настоящих камушков. Симпатичная такая дама и явно состоятельная.

Ей везло. Через открывающееся рядом с ее правой рукой окошечко в столе автомат то и дело выкидывал стопки разноцветных жетонов.

Денис проследил за комбинациями, которыми дама пользовалась, и с уважением отметил, что та, очевидно, тоже придерживается какой-то системы, очень похожей на его собственную, но имелись и отличия.

Сейчас надо ставить на «линию» и на «черное», подумал Денис. Но дама рассудила иначе и поставила почти половину фишек на «красное».

Выпала комбинация, выбранная Денисом.

Зрители нервно загудели, задвигались. Дама аккуратно собрала оставшиеся фишки и встала, Денис помог ей отодвинуть стул и тут же, едва она сделала шаг в сторону, сел на освободившееся место.

Примерный рисунок игры был ему уже понятен. Он порылся в памяти, припоминая наиболее удачную отправную комбинацию, и, глубоко вздохнув, словно собрался нырять, сделал первую ставку.

Отвлекся он от игры только часа через два. Нестерпимо хотелось пить, в горле пересохло, словно он только что пересек Сахару. Выигрыш был не просто приличен, он был по меркам этого казино чудовищен. К рулетке, казалось, переползла из дальних закоулков вся праздношатающаяся публика. Денису подобное внимание не понравилось, но пришлось делать вид, что ничего необычного не происходит. Он предупредил, что еще вернется, и пошел в бар.

При желании ему могли бы подать напитки и за стол. Делалось это за отдельную плату, и бокал, скажем, шампанского, стоил при этом не меньше целой бутылки. Но дело было не в скупердяйстве. Просто Денису хотелось правильно оценить обстановку и оглядеться по сторонам. К тому же откровенные зеваки его раздражали. Пусть пока разойдутся каждый к своей кормушке.

Автоматизированное обслуживание исключало чаевые. Это было одним из главных козырей подобных заведений. Но, честно говоря, сейчас Денис предпочел бы перекинуться двумя ничего не значащими фразами с обыкновенным барменом во плоти, а не совать молча жетон в прорезь стойки. Для начала он заказал бокал колы, а потом, немного посомневавшись, пятьдесят граммов бренди.

– Другой на твоем месте надрался бы по случаю удачи до поросячьего визга, – услышал он женский голос из-за плеча.

Денис резко обернулся, ожидая увидеть какую-нибудь юную искательницу приключений из тех, что успешно разменивают свою проходящую молодость на вечные денежные знаки, но неожиданно для себя обнаружил рядом со стойкой ту самую даму, чье место он занял у рулетки. Держа в руках длинную черную сигарету, женщина внимательно смотрела ему прямо в глаза. Машинально Денис отметил, что незнакомка в действительности вовсе не так холодна и бесстрастна, как ему показалось вначале. Во всяком случае, серо-голубые глаза смотрели на него с вопрошающим любопытством.

– Тебе здорово повезло, – снова сказала дама и улыбнулась, при этом возле накрашенных губ образовались мелкие морщинки. – Ты здесь впервые? Раньше я тебя не замечала.

Про себя Денис прикидывал точную сумму своего выигрыша, но от волнения постоянно путался, а откровенно пересчитать жетоны, которые он ссыпал за столом, не глядя, в пластиковый пакет, при посторонних не хотелось.

– Ты выиграл достаточно для поездки на Мальдивы. – Дама лениво отхлебнула купоросно-синий коктейль и глубоко затянулась. Дымную струйку она выпустила Денису почти в лицо.

Денис нахмурился. Откуда она знает про Мальдивы? Совпадение?

– Вы тоже неплохо играли, – неожиданно признался он. – Но в последний момент ошиблись. Надо было ставить на «линию».

– Знаю. – Женщина поманила его тонким пальцем, чтобы он наклонился поближе, и, приглушив голос, сказала на ухо: – Советую и тебе сейчас проиграть пару сотен. От общего выигрыша не убудет, зато уйдешь спокойно.

– То есть как? – опешил Денис. – Проиграть специально?

– Именно. Ты ведь из наших?

– Из каких из наших?

– Но ты ведь игрок? Надеюсь, ты чистый игрок, а не системщик.

Денис окончательно запутался. Он залпом выпил бренди, словно это была простая вода, и закашлялся.

– Все-таки новичок, – удовлетворенно сказала дама. – Так вот, послушай старших, – она вновь наклонилась, отчего в низком вырезе почти полностью обнажилась грудь. – Теперь я поняла, что меня в тебе насторожило вначале. Ты думаешь, что выигрываешь благодаря разработанной системе. Правильно?

Денис ошеломленно кивнул.

– Дерьмо твоя система, – дама быстро оглянулась, словно желала убедиться, что их не подслушивают. – Ты – интуитивщик. Оставь в покое заготовленные бумажки и просто доверься чувству. Уверяю, результат будет не хуже.

– Как же так, – замямлил Денис. – Откуда мне знать, что вы говорите правду?

– А ты проверь. – Женщина вдруг откачнулась от него, словно потеряла к дружеской беседе всякий интерес, и безразличным пустым взглядом уставилась в объектив повернувшейся к ним видеокамеры.

После этого непонятного разговора к рулетке почему-то возвращаться расхотелось. Денис подумал, что стоит, пожалуй, отправиться домой. Незнакомка права – для поездки на Мальдивы хватит, а если чего, на островах тоже есть казино. Но в последний момент решил иначе. Слова дамы не давали покоя. Во-первых, откуда она знает про систему? Во-вторых, про Мальдивы? И что это такое – интуитивщик? Словцо-то какое противное.

Он быстро подошел к рулетке и, не садясь за стол – шарик еще бежал по кругу – стремительно поставил на первую пришедшую на ум цифру – «тридцать четыре».

Выпало «тридцать четыре».

Что же это такое, подумал Денис. Остановись. Но тут же сделал новую ставку. В точку. Ему торопливо освободили стул.

Как и в первый раз, Денис, казалось, впал в транс. Время остановилось. Опомнился он, когда, неудачно повернувшись, задел локтем башенки жетонов и те посыпались на пол.

Он медленно поднялся из-за стола, подоспевшие добровольцы собирали за него жетоны, потом пакеты с выигрышем почти насильно всунули ему в руки. В зале расчетов автомат перегнал всю сумму на пластиковую карточку.

Денис почти не замечал, в какое возбуждение пришли посетители казино, как в его сторону тычут пальцами, улыбаются, поздравляют. Он вышел на улицу, с удовольствием вдохнул ночной воздух, очистившийся от вечной дневной гари.

Надо поймать такси, подумал он, но вместо этого почему-то направился к кафе «Золотой век», где сейчас можно встретить кого-нибудь из приятелей. Хотелось поделиться удачей.

«Да беги же!» – промелькнуло в мозгу, и это очень походило на мысленный приказ все той же незнакомки, говорившей с ним возле стойки бара.

– Сейчас, сейчас, – вяло согласился с ней вслух Денис.

– Оба-на! – услышал он за спиной хрипловатый голос. – Вот он!

Улицы были еще достаточно оживленны, и света хватало. Денис оглянулся – к нему быстро приближались двое молодых людей. Одного из них Денис сразу узнал – тот самый охранник в гавайской рубашке, что обыскивал его перед входом в казино.

– Вазиз, а он тебя узнал, – сказал второй, которого Денис раньше не видел.

– Сейчас забудет, – пообещал Вазиз.

Денис хотел крикнуть, но его сильно толкнули в спину, и он влетел, в узкий темный проход между киосками.

– Профессионал хренов, – сказал Вазиз и двинул Дениса кулаком в ребра. – Повадились ходить целой шайкой. Обирают заведение дочиста.

– Ты ему по морде, по морде дай, – посоветовал второй. Денис тут же получил по физиономии.

Рука Вазиза грубо рванула клубный пиджак, приобретенный Денисом как раз для посещения казино, и вытащила из внутреннего кармана пластиковую карточку.

– Ого! – уважительно сказал Вазиз, сунув карточку в портативный, чуть больше пачки сигарет, приборчик, который высветил цифру.

Денис лежал на асфальте, как тряпичная кукла, широко раскинув ноги, и смотрел снизу вверх на своих мучителей.

– Будем кончать? – спросил второй.

– Не хочется, но придется, – признался Вазиз.

Он с отвращением пнул носком массивного башмака Дениса по животу. Все поплыло в коричневом вязком тумане, и дальше Денис ничего не помнил.

3. Бакаль

4 ахау 13 яш весь Тикаль готовился к Маршу Огня. В этот день после перерыва Звезда Дождя вновь должна появиться на вечернем небосклоне. Конец поста отмечался праздником. Если жертвоприношения будут удачными, то можно ожидать обильных дождей и хорошего урожая.

Бакаль суеверно потрогал татуировку на правом плече, изображающую оскаленную морду пумы. Сегодня пуме предстояло ему помочь. После Марша Огня состоится игра. Третья по счету в его жизни. Два раза команда Бакаля выходила победителем, и это придавало уверенности, что сегодня ночью он будет участвовать в пире, а не валяться обезглавленным в глубоком каменном колодце.

Игра должна завершить праздник. Ее участникам разрешалось отдыхать и не участвовать в процессии, но Бакаль, потянувшись всем телом – ни капли жира, мышцы сухие и упругие – встал и направился к выходу из прохладной каменной комнаты наружу. За ним поспешно встали и пошли следом его игроки – Балам, Уйк, Туц. Хорошие ребята, но очень уж молодые и слишком горячие. Кроме Туца никто раньше в игре (Бакаль имел в виду настоящую игру, а не тренировку) не участвовал.

Если бы сейчас рядом с ним шел старый друг Кеель, то Бакаль был бы куда спокойнее. Но Кеель погиб полгода назад, далеко на юге, участвуя в битве с ольмеками. Вот и приходится теперь доверяться новичкам.

Солнце уже перевалило зенит, воздух достаточно прогрелся, ослепительно блестели вертикальные плиты ступенчатых пирамид, с высоты храма Кукулькана открывалась завораживающая панорама города.

– Посмотрим отсюда, – предложил Уйк. – Все равно, пока спустимся вниз, все уже закончится.

– Я бы хотел увидеть Папанцина, – признался Бакаль. – Посмотреть ему в глаза. Понять, так ли он уверен в своей победе, которой хвастается повсюду.

– Мы победим, – спокойно сказал Туц. – Помнишь, как мы выиграли в прошлый раз?

Еще бы Бакалю не помнить. Именно Туц тогда вогнал мяч в кольцо. С тех пор Бакаль бережно хранит обсидиановый нож, которым отсек голову сопернику. Вот он, широкий, острый, с бурыми потеками засохшей крови, которую Бакаль из суеверия даже не вытер.

Сейчас команда находилась на нижней платформе храма Кукулькана, напротив многоступенчатой башней возвышался храм Оселота, где, очевидно, в такой же, как и у них, каменной комнате отдыхала команда соперников. А возможно, Папанцин и его игроки смешались с многочисленными зрителями, выстроившимися плотными рядами вдоль Дороги Мертвых, разделяющей два культовых строения.

Сегодня в город пришли даже те, кому в обычные дни под страхом смерти запрещалось близко подходить к святым храмам. Крестьяне, гончары, каменотесы, носильщики клади – все желали участвовать в Марше Огня – одном из немногих праздников, предназначенных не только жрецам, но и народу.

Перед храмом Бога Дождя уже разложили большой костер, и жрецы сырыми жердями разровняли угли, выложив огненную площадку.

На верхних ступенях показался красный плащ верховного жреца – Ах Кин Мая, лицо его прикрывала длинноносая маска, украшенная зелеными перьями кецаля. Жрец олицетворял собой восточного чака, покровителя дождей. За ним шли северный, западный и южный чаки в белой, черной и желтой одежде. Каждый держал в правой руке каменный топор с деревянной ручкой в форме змеиной головы, в левой – зигзагообразную трость, изображающую молнию, а на плечах они несли по тыкве с водой, из которой боги будут лить дожди на землю.

– Скоро начнут убивать рабов, – сказал Уйк. -Зачем нам смотреть на это, ведь мы не крестьяне, а воины. Пойдем лучше к площадке.

– Ну, туда ты всегда успеешь, – недовольно проворчал Туц. Бакаль знал, что Туц не хотел участвовать в сегодняшней игре, но он упросил его не отказываться. Сильным игроком может стать далеко не каждый. К тому же теперь рядом нет Кееля, который так хорошо его всегда понимал. Только Кеелю он когда-то доверился, рассказав о своем умении двигать предметы, не касаясь их. Ведь тот мяч, что в прошлой игре забил в кольцо Туц, непременно пролетел бы мимо, если б Бакаль не подтолкнул его взглядом.

Желая увериться, что тайное умение не покинуло его, Бакаль отыскал глазами небольшой камешек, лежащий на плоской плите. Камешек подкатился к краю плиты и упал.

Нет, все в порядке, Бакаль в прекрасной форме. Жаль Папанцина, он храбрый воин.

С жрецов, изображавших чаков, тем временем послушники сняли сандалии, и те по очереди прошлись босиком по раскаленным углям, разбрызгивая вокруг воду из тыкв. Позже допили остатки. Все, сейчас поведут рабов.

– Пошли, – скомандовал Бакаль. – Надо еще одеться.

То, что должно было произойти, Бакаль видел уже не один раз.

Рабов поведут по очереди вверх по лестнице, положат на алтарь так, чтобы руки и ноги свешивались с него и напряженным оставалось только туловище, а затем верховный жрец кремневым ножом, который еще называют «рукой божьей», ударит раба под ребра и через открывшуюся рану вырвет из груди несчастного сердце.

После принесения сердец в жертву публика направится к стадиону. К этому времени игроки должны быть готовы.

Комплекс храмовых сооружений Тикаля раскинулся на несколько километров, вздымая к небу ступенчатые здания-пирамиды. Многие стены украшены цветными барельефами. Улиц, в привычном понимании, почти нет. От здания к зданию надо пробираться геометрически изломанными коридорами. Новичку легко заблудиться в городе. Пряма одна только Дорога Мертвых. Скоро по ней к стадиону повалит толпа.

Бакаль лично проверил снаряжение каждого из игроков. Потрогал кожаные ремешки, удерживающие стеганые щитки, прикрывающие руки и ноги, плотные наколенники. Резные биты, сделанные на манер массивных деревянных кастетов, надевались на обе руки, исключая захват мяча пальцами.

– Все, – наконец сказал он. – Пора.

Даже издали был слышен гул, доносящийся от стадиона. Разгоряченная церемонией Марша Огня толпа жаждала игры и новой крови.

– Только не спеши, – напомнил еще раз Уйку Бакаль. – Лучше выждать и ударить наверняка, чем колотить по мячу как попало. Лишние штрафные очки нам ни к чему.

Он посторонился, пропуская свою команду вперед, и, оставшись на мгновение в комнате один, резко повернулся, чтобы взглянуть на подвешенный к кольцу в стене талисман из перьев кецаля. Талисман легко, как воздушный змей, взмыл вверх, словно желал оборвать удерживающую его нить.

– Хорошо, – сказал сам себе Бакаль и поспешил вслед за игроками.

К стадиону они прошли подземным коридором, который заканчивался уже на игровой площадке. Точно таким же коридором, но ведущим из храма Оселота, должны выйти на поле и их соперники.

Площадка состояла из трех сложенных вместе прямоугольников. Один из них, самый большой, служил центром, а два других, одинаковых по размеру, примыкали к нему с обоих концов. Площадка была выложена ровными каменными плитами, покрашенными известью. На белом поле фигуры игроков выделялись особенно четко.

Бакаль и Папанцин вывели свои команды на стадион почти одновременно. Толпа восторженно завопила, заулюлюкала, но Бакаль взглянул только на передние ряды, где размешались жрецы. Восторги остальной публики его волновали мало.

Начинать игру предстояло по жребию. Но преимущество первого удара было ничтожно. Каменное кольцо, вделанное в стену трибуны, возвышалось над полем на двенадцать локтей и чуть превышало диаметром величину литого каучукового мяча, размером примерно с человеческую голову.

Начало игры предваряло обращение верховного жреца к народу, но Бакаль почти не слышал, что тот говорит. Он упрямо смотрел себе под ноги, словно не желал отвлечься хоть на секунду от предстоящей схватки.

Папанцин, напротив, был как-то нагло весел. Его самоуверенное лицо любимца фортуны лоснилось, как будто он смазал щеки жиром. Общаться словами и выкрикивать оскорбления противникам на поле запрещалось, но, улучив момент и перехватив взгляд Бакаля, Папанцин выразительно провел рукой по горлу и раскатисто рассмеялся.

Этот жест привел Бакаля в ярость, хотя он только что дал себе слово сохранять хладнокровие. Первый же удар он нанес в сторону кольца, вместо того чтобы отдать пас своему игроку. В результате каучуковый снаряд врезался в стену чуть ниже цели и отскочил на сторону соперников.

Пересекать линию чужой площадки запрещалось. Запрещалось также наносить удары ступней или бросать мяч рукой. Бить можно было только коленом, локтем или битой.

Противники перехватили мяч и, перебрасывая его друг другу, подошли к крайней линии, откуда можно было уже бить по кольцу. Бакаль невольно отметил, что команда у Папанцина подобралась очень сильная – тяжелый мяч, способный сбить с ног взрослого мужчину, непринужденно порхал от одного игрока к другому, словно был вовсе лишен веса.

– Они хотят, чтобы мяч забил сам Папанцин, – нервно сказал Уйк, стоявший ближе всех к Бакалю.

– Пусть попытаются! – Бакаль сосредоточился только на мяче, словно ничего в мире, кроме него, не существовало.

Чем больше масса предмета, тем тяжелее им управлять взглядом. Это основное правило Бакаль усвоил уже давно. Вес мяча находился где-то на границе его возможностей манипулировать предметами, поэтому напряжение, с каким он следил за игрой, было таким сильным, что невольно задрожали руки и колени.

Папанцин не хотел рисковать зря. Он несколько раз возвращал мяч своему разыгрывающему, чтобы тот вновь и вновь ударом колена набрасывал мяч ему на биту.

Бакаль хорошо знал Папанцина, они даже учились когда-то вместе у жрецов Кукулькана, но потом их пути разошлись. Папанцин был отправлен на запад учетчиком податей, где отличился не только как чиновник, но и как воин. Он сумел организовать защиту западных провинций от набегов с гор и даже продвинул границы, обезопасив маисовые поля от внезапных вторжений. В это время Бакаль сражался на юге, где земли майя яростно атаковали ольмеки. Ему также довелось отличиться в сражениях, и в этот год сам верховный жрец Ах Кин Май попросил его вывести свою команду на поле для ритуальной игры в мяч. Бакаль расценил эту просьбу как высший знак доверия и уверенности в его победе. Жрецы не ошибаются никогда.

Нельзя отвлекаться! Бакаль слишком углубился в воспоминания, и удар по мячу Папанцина застал его врасплох. Мяч врезался в кольцо, выполненное в виде свернувшегося Пернатого Змея, и отскочил в сторону Туца. Жрец на трибуне предупредительно вскинул руку – даже невольный удар по Пернатому Змею не должен оставаться безнаказанным, Папанцин заработал штрафное очко.

Впрочем, штрафных очков не избежать. По опыту Бакаль знал, что игра может продлиться много часов. Если до темноты никому из соперников так и не удастся поразить цель, то в дело вмешается жребий. Жребию Бакаль доверяться не хотел.

Он несколько раз бил по мячу сам и несколько раз переадресовывал удар Туцу, предпочитая корректировать мяч в полете или при ударе о кольцо, но все старания были тщетны. Сильно разболелось правое колено – Бакаль неудачно принял каучуковый шар и теперь невольно стал хромать.

– Папанцин! – закричали вдруг с трибун. – Бей, бей!

Бакаль знал, что чаше всего победы желают тем, кто ее не добивался ни разу. Поэтому вначале не обратил на вопли публики никакого внимания, но чем дольше длилась игра, никак не желая приближаться к желанной развязке, тем шум толпы раздражал его все больше и больше.

– Уйк! – повелительно крикнул он, желая, чтобы тот нанес удар, а он в это время сумел подтолкнуть мяч взглядом.

Но Уйк, вместо того чтобы ударить самому, нерешительно перебросил мяч обратно. Бакаль ударил и промахнулся, мяч отскочил к соперникам.

– Навозный жук, – презрительно бросил Уйку Бакаль. – Разве ты не знаешь, что надо делать?

В этот момент публика на трибунах взвыла. Бакаль обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как мяч затрепыхался в кольце, словно пойманная муха. Бакаль уперся в него взглядом, и под разочарованный вздох мяч, так и не преодолев кольца, упал обратно на сторону противника.

– Слава тебе, Священный Змей! – тихо сказал рядом Туц. А Бакаль непроизвольно вытер губы предплечьем и увидел на стеганом щитке кровь, обильно полившуюся из носа.

– Смотрите, – закричали опять на трибуне. – Бакаль уже приносит жертву своей кровью! У-юй!

– У-юй! -подхватила публика. – Бей, Папанцин!

Игра складывалась неправильно. Еще никогда Бакалю не приходилось так долго находиться на площадке. Сегодня удача явно предпочитала соперников. Натиск команды Папанцина становился все мощнее, удары все чаше и точнее.

– Что вы ползаете, как черви! – Бакаль не удержался и ударил битой по плечу Балама. – Что мнетесь, как девушки в ожидании женихов. Играйте!

Они опять потеряли мяч, и тот резво запрыгал, перелетая от одного игрока Папанцина к другому.

Неожиданно Бакаль почувствовал, что полностью потерял нить игры. Куда же девалось его тайное умение, которым он так гордился? Мяч не слушался взгляда. Может быть, виноват верховный жрец? Может быть, Кукулькан рассказал ему о постыдном даре Бакаля и тот специально попросил его, что равнозначно приказу, участвовать в игре и потерпеть поражение?

Кровь из носа продолжала течь, никак не останавливалась. Бакаль посмотрел на заляпанные красными пятнами плиты известняка у себя под ногами. Какой позор!

Зрители на трибуне вдруг разом вскинули руки и закричали так, что заколыхалось пламя священного огня около алтаря, и Бакаль понял, что мяч, пролетев через кольцо, упал на сторону его команды.

Он не стал поднимать взгляд на трибуны, где, он и так это знал, Ах Кин Май уже дал отмашку Папанцину, чтобы тот подошел к нему со священным ножом в руке. Сопротивляться нельзя, это недостойно мужчины и воина. Он проиграл, значит, так захотел Кукулькан.

Мяч медленно подкатился к ногам Бакаля. Точно так же скоро покатится и его голова.

Бакаль уставился на тяжелый литой мяч, цепко ухватил его взглядом и вдруг неимоверным усилием оторвал от плит. Мяч закачался в воздухе примерно в полуметре от земли, как поплавок на воде, и зрители вновь ахнули, на этот раз испуганно. Уже не обращая внимания на кровь, хлынувшую теперь не только из носа, но и из ушей, Бакаль поднимал мяч все выше и выше, пока тот не достиг кольца, и в этот момент колени его подогнулись, словно его ударили сзади по затылку, и он рухнул ниц, но еще раньше с высоты двенадцати локтей упал каучуковый мяч.

4. Сеймур

Светский сезон в Лондоне только-только начинался. Было почти неприлично находиться в это время в городе, но Сеймур Гаррет предпочел сбежать из Винсент-парка, где он гостил в поместье у своих знакомых. Компания подобралась неимоверно скучная, и выслушивать каждый день за столом ехидные реплики доктора Лайонелла или глубокомысленные рассуждения о литературе леди Фрэнсис стало выше его сил.

Он вернулся в свою холостяцкую квартиру на Гровнор-сквер и предпочел первые два дня нигде не показываться, тем более что и основания для этого были самые серьезные – Сеймур Гаррет переживал очередной кризис.

Если раньше он отважно пытался бороться со своим недугом, поочередно посещая докторов, которым все же невозможно было сказать всю правду, и церковь, где он тоже не решался быть откровенным, то к сорока годам понял, что против его болезни лекарства нет и он вынужден будет поступать так, как велит ему естество, или умереть. Для того чтобы просто тихо и безвестно скончаться, Сеймур слишком любил себя, для того чтобы вести жизнь сообразно требованиям натуры – не хватало смелости.

Возможно, думал Сеймур Гаррет, следует отправиться в путешествие. Сесть, скажем, на клипер компании «Звезда Востока» в Дувре и оказаться через какое-то время в Индии. Путешествие вовсе не является дурным тоном, мало того, оно романтично. Недаром так много в последнее время говорят о лорде Байроне, хотя сам Сеймур вовсе не находил в нем ничего привлекательного: сложением и обликом – Аполлон, но хром, как Гефест. А что касается стихов, то вымышленное одиночество его героев не идет ни в какое сравнение с тем настоящим одиночеством, которое испытывает сэр Гаррет.

Впервые поняв, что он неизлечимо болен, Сеймур попытался хотя бы намеками выяснить у матери (так как с отцом он не мог быть и в малой степени откровенен), не является ли его болезнь врожденной, но мать – леди Патриция – или не поняла его, или действительно ничего не знала. Позже в доме родителей Сеймур провел в одиночестве не один вечер в гостиной, разглядывая портреты предков, словно те могли ему дать подсказку, но видел лишь то, что знал и раньше: у Джона Гаррета, судя по плотно сжатым губам и вертикальному шраму на лбу, явно был суровый и вспыльчивый характер, а в лживых глазах бабки Сеймура леди Хэрьет, в девичестве Вудсток, откровенно читались восхищение собой и презрение ко всему, что не соответствовало ее представлениям о хорошем тоне. Об остальных родственниках и говорить нечего, они нагоняли на Сеймура только скуку.

Не помогли Сеймуру Гаррету что-либо выяснить о физических отклонениях в его организме и занятия науками. Переведясь из последнего класса Итона в Кембридж, он через три года покинул и эти ученые стены, освоив правила стихосложения и овладев латинским языком в такой степени, что мог, не пользуясь подстрочником на английском, более-менее сносно разобраться в любом нетрудном латинском тексте. К тому же он обучился свободно читать по-гречески и даже мог перевести текст при помощи латинского перевода, напечатанного внизу страницы. Поэтому вскоре Сеймур прослыл весьма образованным молодым человеком, а выражения типа «Errare humanum est»^[1] или «Par pari refertur»^[2] поддерживали уверенность общества в том, что оно не ошибается.

Сеймур считался завидным женихом, несмотря на то, что его отец, младший сын весьма родовитого графа, не унаследовал состояния, а денег матери, дочери шотландского пэра, едва хватало на ее собственные нужды. Тем не менее в тридцать восемь лет он все еще оставался холостяком, несмотря на разумные советы матери как можно скорее обзавестись семьей.

Свой недуг Сеймур Гаррет обнаружил в Итоне, когда, участвуя в студенческой пирушке и обнимая за талию сговорчивую деревенскую девушку, приглашенную среди прочих сельских простушек для украшения праздника, почувствовал непреодолимое желание впиться ей в пульсирующую жилку на шее. Тогда он все списал на действие крепкого пунша и, сославшись на головную боль, быстро ушел спать, но заснуть так и не смог. Ночью он отчетливо понял, что ему необходимо для того, чтобы не только избавиться от головной боли, но и выжить вообще: ему была нужна человеческая кровь.

Вначале он боялся в этом признаться даже самому себе. Но каждую неделю его одинокие прогулки по вересковым пустошам становились все продолжительнее, пока не приняли характер настоящей охоты, и первой его жертвой стала, как водится, неопытная юная простушка, отправившаяся через пустошь то ли в гости, то ли на свидание со своим милым другом. Встретившись среди холмов с неспешно прогуливающимся джентльменом, который учтиво заговорил с ней, девушка даже подозревать не могла, что это окажется последний разговор в ее жизни. Легкость, с какой Сеймур совершил свое первое убийство, привела его в ужас. После этого он почти год вспоминал, как, потеряв всякий человеческий облик, подобно грубому животному, рвал зубами мягкое горло своей жертвы и быстро облизывал губы. Девушку нашли почти через месяц и приписали ее смерть нападению бешеного волка или собаки.

С тех пор Сеймур Гаррет стал опытным убийцей. Примерно раз в год ему требовалась новая жертва для того, чтобы остаться в живых или не сойти с ума. Уверившись, что иного выхода у него нет – все попытки вести обычную жизнь окончились неудачей – Сеймур полностью положился на провидение, не забывая, впрочем, проявлять осторожность.

В этом году ему нездоровилось особенно сильно. Увидев его, слуга Стивен выразил озабоченность, уж не простыл ли сэр Гаррет в Винсент-парке, так как господин выглядел очень бледным, с синими кругами под глазами. Сеймур пожаловался на сплин и усталость с дороги. Два дня он провел в своих комнатах, не покидая квартиры, а на третий день, когда мучительные судороги уже почти не прекращались, после шести часов вечера отправился на прогулку.

Погода была вполне сносной для этого времени гола, теплый широкий плащ уберегал Сеймура Гаррета от ветра, трость помогала преодолевать наледи. Как обычно в таких случаях, он направился к берегу Темзы, излюбленному месту обитания бродяги пьяниц.

При желании сэр Гаррет мог бы купить жизнь своей очередной жертвы через посредников, которых нашлось бы немало, но он был чрезвычайно предусмотрителен и не желал в дальнейшем зависеть от шантажа какого-нибудь пройдохи, поэтому полностью полагался только на самого себя. Проще всего было бы заплатить одной из девушек легкого поведения, а затем совершить убийство, но природная брезгливость заставляла Сеймура сторониться дешевых проституток, по этой же причине он избегал и опустившихся бродяг. За двадцать с лишним лет невыносимого образа жизни у Гаррета выработался свой план поведения в подобных обстоятельствах, и при выборе будущей жертвы он полагался исключительно на чутье и внезапно появляющуюся уверенность, что именно этот человек, и никто другой, годится для того, чтобы он сумел хотя бы на время почувствовать себя здоровым.

В лондонских газетах иногда появлялись сообщения о находке тела мужчины или женщины, как правило одиноких и принадлежащих к среднему сословию, погибших в результате нападения странного зверя. Но после недолгого разбирательства сыщики обычно приходили к мнению, что страшные раны на горле несчастной или несчастного все-таки оставлены большой собакой. После этого слухи затихали, чтобы через год или два возобновиться вновь. Но иногда промежутки между страшными находками длились и по несколько лет, а это означало одно – сэру Гаррету удавалось так спрятать тело своей жертвы, что его находили слишком поздно или не находили совсем.

В этот вечер Сеймур направился к реке только потому, что по приобретенному опыту знал – эти же места для прогулок частенько выбирают юные романтики и мятущиеся натуры. Они идеально подходят для исполнения коварных планов, но при этом возникают и сложности – люди с подобным складом характера, как правило, ищут в прогулках одиночества, а не знакомств, поэтому Сеймуру Гаррету предстояло проявить себя не только охотником, но и актером.

После шести часов вечера стемнело настолько, что вскоре Гаррет перестал различать даже землю под ногами. Он подумал, что, похоже, неудачно выбрал время для своих поисков, так как никто, кроме разбойников, ему навстречу попасться не может. Тусклые огоньки фонарей на баржах только усиливали ощущение мрака, дул сырой зимний ветер, принося с собой запах дыма от топящихся углем каминов. Знаменитый лондонский смог, пожалуй, окутал бы в этот вечер большой неуютный город, если б тот же ветер не выталкивал дым из узких улиц на болотистые пустоши за окраины.

Сеймур решил, что стоит, наверное, изменить место прогулки и направиться к докам, где возле трактиров ощущается хоть какое-то движение жизни, но в это время почти наткнулся в темноте на молодого человека, как и он идущего по берегу реки. Молодой человек был одет в такой же, как и у Гаррета, плащ, в руке держал крепкую трость, и это совпадение в одежде и в месте прогулки уверило Сеймура, что случайный прохожий может оказаться именно тем, кого он ищет.

Поводом для знакомства в таком уединенном месте мог послужить и сам факт встречи, поэтому без лишних обиняков Сеймур, поравнявшись с незнакомцем, посетовал на плохую погоду и получил учтивый ответ. После этого оставалось только представиться, а дальше действовать по обстоятельствам.

Вскоре Сеймур выяснил, что молодого человека зовут Том Бишоп. Как и все Томы, это для себя Гаррет давно уяснил, молодой человек был краснолиц и широкоскул, а когда в ближайшем трактире, куда спутники отправились, чтобы согреться одной-двумя рюмками портвейна, тот снял шляпу, увидел, что и волосы у него, как он и ожидал, светлы и волнисты. Подобный тип людей был известен Сеймуру Гаррету досконально.

Как правило, не очень родовитые дворяне, посылая своих отпрысков в привилегированные школы, рассчитывают на то, что те смогут приобрести там необходимые знакомства, способствующие в дальнейшем их карьере в свете или на службе. Но это ошибочное мнение. Детская дружба не бывает продолжительной, а для того, чтобы поддерживать более тесные отношения со своими сверстниками после окончания обучения, нужны средства и рекомендации. Ни того, ни другого у людей, подобных Тому, не бывает, поэтому всю оставшуюся жизнь они могут рассчитывать только на свои воспоминания о бывшем знакомстве с графом таким-то или лордом тем-то. Не более.

Бишоп, похоже, был в восторге от представившегося ему случая познакомиться с настоящим джентльменом, чьи манеры и речь свидетельствовали о его незаурядном положении в обществе.

– Подумать только! – воскликнул он. – Вы учились в Итоне! Вы не помните случайно Говарда Харрейна? Я с ним знаком.

– Не уверен, – нахмурился Сеймур. – Наверное, он учился несколькими классами младше.

Про себя он в это время прикидывал, как бы незаметно перевести разговор на продолжение пирушки в каком-нибудь более уединенном трактире, так как в этот набилось уже довольно много народу и он постоянно ловил на себе и своем спутнике недоуменные взгляды. Джентльмены редко посещают подобные заведения.

В ручке его трости была спрятана капсула с очень сильным снотворным, привезенным им два года назад с континента, а в самой трости скрывался длинный стилет. Снотворное он мог бы подсыпать Тому в его рюмку хоть сейчас, возможностей для этого хватало, но что делать с молодым человеком, когда он почувствует первые признаки сонливости, он не знал. Необходимо будет вывести его на улицу, не привлекая лишнего внимания, а сделать это из-за многочисленности публики казалось невозможным. ...