Яна Юльевна Завацкая

 

СОЮЗ ЛЕТЯЩИХ

фантастический роман

   На одной из улиц города Бонн, бывшей столицы Западной Германии, в районе Бонн-Бойель проживала тайри по имени Алейн Бинар Льолена, что в переводе с тайрина означает Алейн Нежная.

   Тайри жила в Бонне не просто так, не по собственной прихоти, а выполняла cложнейшие задачи, важные как для всего Тайрийского Союза, так и для нашей Земли, небольшого, в сущности мира, бедного, малоизвестного, одного из более чем пятисот тысяч населенных миров нашей Галактики.

   Соседи и сослуживцы тайри, конечно, ничего этого не знали. Для них Алейн носила имя Аманда Роше и считалась мексиканкой, проведшей большую часть жизни в США, вдовой французского коммерсанта, получившей блестящее научное образование и по какой-то причине избравшей местом своей деятельности Боннский институт нейрофизиологии.

   Аманда обреталась в большой и комфортной квартире двухэтажного дома, окруженного садиком, с отдельным входом, с видом из широких окон на лесистые отроги гор. По соседству с Амандой проживало шумное семейство с тремя детьми. У самой же тайри детей, разумеется, не было. Она жила в двухэтажной квартире со своей собакой, черным большим пуделем по кличке Сатурн.

   По утрам Аманда в спортивном костюме выходила из дома и совершала пробежку. Пудель следовал за ней по пятам, ничего не обнюхивая по пути, не отвлекаясь и даже не пялясь по сторонам. Потом около восьми утра пес выходил из дома в одиночку, у ворот вставал на задние лапы и вытаскивал из ящика утреннюю газету. Соседи специально приходили подивиться на такую дрессировку. Сатурн не обращал ни на кого внимания и бодро трусил домой с газетой в зубах. Еще через некоторое время Аманда появлялась без собаки, но в элегантном костюме. Спускалась в подземный гараж, и через некоторое время выезжала на маленьком фольксвагене цвета "серебристый металлик".

   В институте у Аманды имелся собственный кабинет. Она занималась обработкой данных, полученных при экспериментах, и реферированием всей научной прессы по вопросам, интересующим лабораторию.

   То есть это все считали, что 9 часов в день (включая обеденный перерыв) фрау Роше работает в собственном кабинете, читает и составляет рефераты по иностранным публикациям (все-таки фрау Роше владела 7ю языками, в том числе испанским как родным, французским - как языком покойного мужа, а также английским, итальянским, русским и японским).

   А также сводит данные, полученные из лаборатории, переписывается с иностранными коллегами и выполняет тысячу разных поручений герра доктора Клаузе, начальника лаборатории.

   На самом деле все это Аманда выполняла по ходу дела, а в основном занималась своей собственной работой тайри. Задачи для института нейрофизиологии она решала параллельно, 4м потоком сознания.

   Дело в том, что тайри умеют расщеплять свое сознание на 5-6 разных потоков, а при большой необходимости - даже хоть и на 12. Как так можно одновременно воспринимать и разумом, и эмоциями два-три хотя бы разных дела - не спрашивайте, ответа я не знаю.

   Но ясно, что если бы не эта способность, Аманде никак не удалось бы выполнять столько разных дел, сколько она выполняла теперь.

   В данный момент Аманда-Алейн наблюдала вторым потоком своего сознания сцену, которая захватила ее почти целиком.

   Наблюдала она эту сцену через имплантированный в мозг суперкомп, принимающий передачи орбитальной наностанции, через которую можно было видеть в любой момент любую точку земного шара.

   Узкий нос лодки ткнулся в илистый берег. Первым выскочил парень по имени Серхио и стал привязывать лодку. Один за другим молча люди стали выбираться на берег. Подхватывая автоматы, они старались не брякать железом и вообще вели себя бесшумно.

   Пробравшись через прибрежные заросли, они очутились на каменистой тропе, ведущей к скалам. Росита, единственная в группе девушка, отошла от остальных. Ей было семнадцать лет. Она с интересом смотрела на жука - жук был восхитительно красивый, сверкающе-бронзовый, он медленно двигался по темному твердому листу, усыпанному капельками после дождя. Росита подставила палец, и жук переполз на ее руку. Постоял, привыкая к новой поверхности, и медленно двинулся вперед.

   Жук полностью поглощал внимание девушки. Остальные нервничали гораздо больше. Росита была очень красивая, так думали все, но один смотрел на нее прямо сейчас, не отрывая глаз. Камуфляжная куртка на Росите была на два размера больше, чем требовалось. Но даже под этой курткой проступали твердые бугорки грудей. Глаза девушки были похожи на темные нефтяные озерца, а на оливково-смуглом носике темнели крупные веснушки. Ансельмо - самый старший в группе - смотрел на нее. Ансельмо стукнуло сорок лет, но выглядел он еще старше - крестьянин, лицо сожжено солнцем и собрано в морщины. Он ни разу не заговорил с Роситой по-человечески, а по дороге наорал на нее, потому что она чуть не уронила в воду сумку с патронами. Росита даже заплакала. Теперь Ансельмо смотрел на нее, и ему хотелось то ли немедленно ее изнасиловать, то ли сию же минуту отдать за нее жизнь...

   Здесь Алейн вздрогнула, и пальцы ее крепко сжали компьютерную мышь.

   Она поняла, что сейчас все кончится. Ее мозг заработал в стресс-режиме, анализируя возможности. Нет, она ничего не может сделать.

   Туда нельзя попасть мгновенно. И даже если попадешь, не остановишь неизбежного.

   В полукилометре от берега за скалами притаились национальные гвардейцы.

  -- Companeros, - деловито сказал юноша в очках. Он был студент из города, и он руководил этой операцией, - пошли! Пора идти.

   И все потихоньку двинулись за очкариком. Алейн сжала зубы. Скоро все кончится. Ей надо отключиться и не отсматривать всю сцену. Она не может ничего изменить, значит, надо принять неизбежное. Но сама не зная, почему, тайри не отключалась от происходящего. Она даже сконцентрировала на этом пять из шести потоков сознания, благо, никто не мог ее видеть в собственном изолированном кабинете.

   Все случилось очень быстро. Раздались очереди, и первым упал очкарик, не успев даже поднять автомат, нелепо взмахнув руками, будто теряя равновесие. Очки отлетели в сторону, легко стукнулись о камень, стекла рассыпались в пыль. Партизаны бросились кто куда. Ансельмо в первую же секунду кинулся к Росите, схватил ее и швырнул изо всех сил в сторону, на землю, потом прыгнул следом так, чтобы его тело все время было между Роситой - и пулями, и упал на землю уже прошитый очередью, с огромной дырой в животе и груди, из которой хлестала кровь. Но и Роситу тоже зацепило, и она теперь лежала за большим камнем без сознания. Еще троим, последним, удалось грамотно залечь за камни и кусты и начать отстреливаться. Но гвардейцы быстро окружили их. Двух убили сразу, третьего, уже раненого, потащили к скале, и добивали еще минут пятнадцать, ботинками и прикладами. Потом гвардейцы ушли, оставив все трупы на месте. Они не проверили, действительно ли все убиты. Они не были такими уж хорошими профессионалами, и чего ждать от национальной гвардии, даже не армии, мелкой латиноамериканской республики.

   И это очень хорошо, что они не проверили. Потому что Росита осталась жива. Это Алейн видела. Через несколько минут девушка пришла в себя. Ей было очень больно, и она сразу застонала. Страшно болел правый бок, и правая рука тоже. Росита завозилась. Подняла голову. Увидела, что творится вокруг, и заплакала.

   Потом она поняла, что слезы и стоны ничему не помогут, что будет только хуже. Это рано или поздно понимает каждый человек. И стала отползать от тропинки - подальше в скалы, туда, где раздавался еле слышный плеск ручья.

   Теперь, по крайней мере, все кончено. И можно подумать, чем и как помочь. На Земле все время умирают люди, и большинству из них еще можно было помочь. Привыкнуть к этому почти невозможно. Алейн в сущности и не привыкла до сих пор.

   Но Роситу она вытащит. Пропади все пропадом.

   Алейн уже собралась было звонить шефу, сообщить, что отлучится ненадолго. Полчаса хотя бы ей потребуется, даже учитывая телепортацию. Но посмотрела на изменившуюся картину и положила телефонную трубку.

   Росита снова потеряла сознание и лежала на животе, беспомощно вытянув правую руку с пальцами, перемазанными в крови. Со стороны дороги к ней приближались двое.

   Это были не опасные люди. Свои.

   Они слышали перестрелку и пошли посмотреть - что и как.

   Это были два брата, которые жили тут неподалеку, у самой дороги, и работали в автомеханической мастерской в двух километрах к северу. Один из братьев был женат и имел троих детей, второй, младший - холост. Они сами не воевали, но иногда сталкивались с войной. По-разному. На месте перестрелки можно, например, подобрать оружие, а это, что ни говори, деньги. Но братья были порядочные люди, не злые, и Алейн понимала, что девушку умирать они не бросят.

   Они уже нашли ее. Перевернули на спину. Росита не приходила в себя. Старший брат велел младшему что-то, тот убежал по следу, оставленному Роситой. Старший присел рядом с девушкой, растерянно глядя на рану. Алейн снова почувствовала девушку и попыталась изнутри оценить степень опасности для жизни. Нет, рана в общем не опасная. Если грамотно лечить. Младший брат вернулся, нагруженный тремя автоматами, гвардейцы действительно кое-что оставили на поле боя. Старший одобрительно хлопнул его по плечу. Братья подняли Роситу и понесли ее прочь. Cканируя старшего, Алейн почти успокоилась, ему было жаль девушку, и он был возмущен происшедшим, заодно думал о каком-то знакомом враче из общины, его можно будет позвать. У Роситы появились шансы. Можно успокоиться...

   Алейн снова подключила все потоки сознания и занялась делом.

   Первый поток управлял ее пальцами, которые работали на клавиатуре, и занимался рефератом статьи американского исследователя "Некоторые особенности возбуждающих постсинаптических потенциалов аминергических синапсов". Второй поток через блок дальновидения суперкомпа непрерывно сканировал Землю, отслеживая наиболее яркие и значимые события. Но в целом Алейн не отвлекалась на мелочи, просто регистрируя их в памяти, откладывая на потом, для анализа. Впрочем, текущим анализом происходящего и так постоянно занимался третий поток сознания. Четвертый поток Алейн посвящала себе - она непрерывно сознательно контролировала состояние организма и психики, давление, сердцебиение, дыхание, настроение, работоспособность, возникающие внезапно, как молния, новые мысли, озарения и наоборот мрачные предчувствия и негативные мыслишки.

   Пятым потоком Алейн поддерживала непрерывную связь с Союзом Тайри, хотя сейчас эта связь и была пассивной, Алейн как бы вслушивалась в эфир, отслеживая происходящее. А шестой поток, как обычно, играл: занимался творчеством. Алейн продолжала придумывать новый рисованный фильм, в частности, сейчас она сочиняла музыку для кульминационного момента и сохраняла удачные задумки прямо в память имплантированного суперкомпа.

   В крупном сибирском городе пожилая женщина поднималась по лестнице.

   Лестница была высокая. Но Светлана Григорьевна знала, что сможет. Она просто должна. В их доме не было лифта, а она жила здесь уже почти тридцать лет. Но раньше лифт был и не нужен. Третий этаж, удобно. А сейчас вот...

   Если ты не сможешь, сказала себе Светлана Григорьевна, ты скоро вообще не выйдешь из дома. Ляжешь умирать. Придется просить кого-нибудь, чтобы доставляли продукты. Кого? Сын и невестка работают целыми днями. Старший сын в Москве. Светлана Григорьевна не признавалась себе в этом, но она стала бояться собственной квартиры. Квартира казалась ей ловушкой. Если однажды не хватит сил спускаться и подниматься по лестнице...

   Светлана Григорьевна поставила авоську на ступеньки. Тяжело оперлась на перила, пережидая одышку и разгорающуюся боль за грудиной. Обойдемся без лекарства или..? Ей хотелось обойтись. Конечно, она может подняться по лестнице. Ей еще нет и восьмидесяти.

   Самое главное - голова еще ясная. А все остальное - пустяки.

   Светлана Григорьевна тяжело дышала. А ведь была когда-то спортсменкой, разрядницей, да и профессия обязывала быть в форме. Эх, жизнь, что ж ты делаешь с нами...

   Есть же социальная служба. Они будут, если что, приносить продукты. Но... засесть навечно в четырех стенах, до самой смерти? Светлана Григорьевна и думать боялась об этом.

   Переехать к сыну... Сын, в общем-то, предлагал, но Светлана Григорьевна понимала - предлагает из вежливости. Невестка ее терпеть не могла. Светлана Григорьевна не знала, в чем она виновата. Вроде, старалась быть хорошей свекровью. Просто несовместимость, видно. С самого начала. Как эта девица шепотом выговаривала мужу с возмущением - дескать, что это твоя мать, кухню вымыть не может, вся стена в потеках... и в шкафу бардак. Светлана Григорьевна тогда сделала вид, что ничего не слышит. Они постарались как можно быстрее разъехаться. Обычно про свекровей такое говорят - вот придираются к бедным девочкам, ревнуют к сыну, шпыняют за нехозяйственность. У Светланы Григорьевны все было ровно наоборот. Лена была очень хозяйственная девочка, из крепкой деревенской семьи вязала салфеточки на мебель и обвязывала всю семью, да еще на продажу оставалось. Аккуратная, ловкая. Практичная. Получила высшее образование и работала в конторе, одевалась как крутая, детей воспитывала правильно - спорт, музыкальная школа, репетиторы. Мужа держала в мягких, но крепких руках. Придираться было не к чему - Лена идеальна, такую каждая мать пожелает для своего сына.

   Но вот невзлюбила Светлану Григорьевну. И до сих пор, уже пятнадцать лет, на дух не выносит. Конечно, в случае, если будет нужен уход, возьмет к себе и все организует, и сама будет ходить... Только вот очень уж не хочется этого. У Вани времени нет, да и мужчина он, не станет сам ухаживать. А Лена...

   Светлана Григорьевна снова почувствовала в сердце тягучий долгий укол льда. Это одиночество колет. У детей своя жизнь. Когда-то пацанов учила забираться на гору на лыжах, скатываться через трамплины. Когда-то ходили в походы. А теперь... У них своя жизнь. Мужа, Володю уж семнадцать лет как доел рак. Подруги... а что подруги... Жизнь кончена. Все-таки не обойтись без нитроглицерина. Светлана Григорьевна дрожащими пальцами потянула упаковку из кармана.

   Вот так. Теперь легче. Теперь дойдем. Светлана Григорьевна медленно двинулась наверх.

   Это тьма подступает. Ничего, это привычно. Так уже давно, много лет уже. Но что делать? С тьмой надо справляться.

   В индийском ашраме встающий рассвет окрасил беленые стены оранжево-алым. Старший менеджер преуспевающей рекламной фирмы из Детройта Джеральд Айри старался сдержать дрожь - от холода у него зуб на зуб не попадал. Это называется Индия. Впрочем, нет еще и пяти утра. Однако паломники уже заполонили всю площадь перед воротами - так, что Айри сразу понял, сегодня ему не пробиться к Гуру.

   А впрочем - кто его знает?

   Айри смирно сидел, стараясь не обращать внимания на мерзкий холод и боль в суставах - позу лотоса он до сих пор выдерживал с трудом. Он старался углубиться в медитацию, но никакого сосредоточения не выходило - так и лезли мерзкие негативные мысли. Айри думал о том, что без него на фирме точно завалят систему отчетов, которую он с таким превеликим трудом и терпением наладил. И вообще все пойдет наперекосяк. Что Лиз опять примется за коньяк. Что Томми...

   Вот из-за Тома он и решился на все это. Поддался на уговоры Шейлы, сдвинутой на всех этих делах. Шейла, чертова дура, восьмой год медитирует. Она в день четыре часа должна провести в позе лотоса, неподвижно глядя в одну точку. От этого зрелища свихнуться можно. Но если она просидит меньше - у нее начинается ломка, как у наркомана. Это еще хуже. Шейла-то здесь отлично бы устроилась, она может сидеть на земле в собачий холод и ничего не чувствовать, поза лотоса для нее так привычна, будто в ней она и родилась. Все стены в ее доме увешаны видами Гималаев, портретами каких-то гуру, а в последнее время все эти портреты вытеснил один, вот этот, новомодный... живой бог на земле. Шри Шанкара Рамананда. Какой-то там аватар Шивы, великий чудотворец, который, как говорят, может все. На вид вроде - нормальный такой индус, круглолицый, смуглый, в ярко-оранжевом одеянии.

   Шейла от этого Шанкары писалась кипятком. Айри просто терпел. Ну мало ли? Шейла была его другом. Иногда они спали - чисто по-приятельски, Лиз об этом, наверное, догадывалась, но ей было все равно. В общем, что-то в Шейле привлекало, а на мелочи Айри был готов закрыть глаза.

   Но однажды все это перестало быть мелочью.

   Томми лежал под капельницами, огромные глаза, полные недетского страдания, лысый большой череп, стекло бокса, Томми готовили к пересадке костного мозга, а Лиз - Лиз опять сорвалась, запила. С Томми в больнице лежала бабушка. Лиз саму было впору лечить, но Айри было не до жены - мозги закипали от всего этого. Врач озабоченно говорил, что форма лейкоза очень злокачественная, что он такого еще не видел, и что шансы...

   В какой-то момент он поверил. Может быть, просто в отчаянии. Нет, так нельзя думать. Он своими глазами видел научный - действительно научный журнал - где подтверждались исцеления. Семь совершенно безнадежных случаев. На расстоянии. За пазухой у Айри лежала - на всякий случай - фотография сына.

   Шейла уже много лет сходила с ума по всему индийскому, тантрическому, йоговскому, она только этим и жила. Но она за всю жизнь не видела воочию свой предмет обожания и даже как-то не стремилась. Айри со свойственной ему нечеловеческой деловой энергией за полмесяца устроил себе поездку в ашрам.

   И сейчас, на широкой площади, сидя в белом одеянии в ряду в таких же облаченных в балахоны паломников - он вдруг заробел. Гуру не примет его. Не обратит внимания. Здесь все высокодуховные, вроде Шейлы, все умеют медитировать и вообще продвинутые. А что Айри? Он и в позе лотоса сидеть не умеет как следует. И как было сказано в брошюре, которую он читал в самолете - "его душа полна страстей". Еще бы!

   Айри приоткрыл один глаз, глянул - служители уже суетились у ворот. Страстей сразу прибавилось, но он усидел. Он уже читал о процедуре впуска: ломиться, рваться внутрь - здесь не поможет. Терпение. Только терпение.

   Черт возьми, гуру даже и не подумает его принять... Айри скосил глаза на соседей. Лица все больше индийские, но вот явно какие-то европейцы. Тоже смуглые, итальяшки, может, или испанцы. Бледная высокая женщина с белым стриженным ежиком волос - Германия, Скандинавия? Весь мир стремится к Шри Шанкаре. И все в своих балахонах выглядят просветленными, чистыми, как ангелы, далекими от мирских страстей... Наверняка медитируют много лет, как Шейла. Шейла тоже такая - медитация изменила ее, она никогда не выходит из себя, не нервничает, всегда абсолютно позитивна, бушующие в мире страсти ее совсем не касаются. Все они уже близки к просветлению, или как это тут у них называется. Путем духовного восхождения через множество перевоплощений достигли внутреннего покоя. И только он, Айри... Что он делает здесь, на что надеется? Шанкара не станет помогать ему. Первый раз в жизни Айри вдруг начал рефлексировать. Страсти... а что с ними сделаешь? Томми умирает. Лиз, сука, гадина, давно надо было уйти от нее. Она просто пользуется им, алкоголичка проклятая. Еще ее мамаша... А уж если вспомнить о фирме - и вовсе страшно. Вот где страсти! Берроуз точно завалит всю систему. А удастся ли выбить кредит на филиал в Чикаго? Тьфу, идиот. Айри усилием воли прекратил привычный поток мысленной сутолоки. Сейчас надо другим заниматься. Всем этим ты займешься, когда окажешься в кабинете. На новом уровне. С легкой улыбкой на губах, абсолютно спокойный, просветленный. "Мистер Берроуз, в последнее время я несколько раз говорил вам, что недоволен вашей работой. Боюсь, мы с вами не сойдемся. Вы не могли бы поискать другое место?" И - никаких страстей. И Берроуз уходит, посрамленный.

   Служители в оранжевом - по трое с каждой стороны - развели в стороны створки ворот. Паломники продолжали сидеть неподвижно. Служители начали свой обход.

   Айри крепко стиснул зубы. Закрыл глаза.

   Он здесь только первый день. Люди ждут месяцами.

   Правда, у него нет этого времени. Но и нет другой возможности. Только ждать... Айри вздрогнул всем телом, когда мягкая по-женски рука коснулась его плеча. Низенький круглолицый индус в оранжевом стоял перед ним, легко улыбаясь. Сердце менеджера совершило крутой скачок.

   Индус, похожий на гея, сделал плавный жест рукой. Дескать, за мной. Айри на негнущихся ногах поднялся и последовал за служителем.

   Во дворе сидели точно так же - рядами, только здесь паломников было уже поменьше. Один из служителей гортанно завывал какую-то индуистскую молитву, и все подтягивали временами "о-мм-м", "ом-мм".

   Айри ощущал себя удивительно. Он сидел в одном из последних рядов, но теперь даже не думал о том, примет ли его Великий. И о Томми он забыл. И о фирме. Вообще Айри забыл обо всем. С ним такое было только в молодости, в колледже, когда он баловался травкой.

   Ему вдруг стало хорошо. Легко так на душе, спокойно. Сидел бы и сидел часами, тихо подвывая "о-м-м". И даже в общем-то все равно, что будет дальше, думал Айри. Все равно - не зря летел. Не зря пробивался. Ради одного этого - только чтобы понять, что бывает и вот так - уже стоило.

   Томми... Удивительно, но Айри будто смирился со всем. Миропорядок отсюда выглядел очень стройным и гармоничным, и болезнь сына была всего лишь одной из ячеек, одним из кругов этого миропорядка, да и возможная смерть - тоже. Айри и собственной смерти перестал бояться.

   Время будто остановилось.

   В какой-то момент Айри отметил появление Шри Шанкары - где-то там, далеко впереди, невысокая фигура в оранжевом, и казалось, что от нее волнами расходится оранжевое сияние. Паломники с новым энтузиазмом затянули "ом-м-м".

   Шри Шанкара в сопровождении служителей двинулся вдоль рядов, благословляя. С руки его временами сыпался коричневатый сухой порошок - "священный пепел", который аватар материализовал прямо из воздуха. Говорили, что этот пепел обладает целебными свойствами. Самые предприимчивые паломники - все больше европейцы - быстренько собирали пепел в подставленные бумажные пакеты. Айри пакетом не запасся. И что ему пепел? Пепел Томми не спасет. Айри твердо верил лишь в непосредственное вмешательство самого Благословенного.

   Но теперь это было не так уж и важно. Слезы умиления проступили на глазах менеджера. Он внезапно умалился и ощутил себя никчемной точкой во Вселенной, и эта точка была безумно счастлива лишь оттого, что где-то рядом существовало Солнце... и это Солнце было - сам Шри Шанкара.

   Сияние приближалось. Айри начал волноваться. Он чувствовал себя, как святой Франциск, увидевший Иисуса. О, как он недостоин этого Великого Присутствия!

   Оранжевый свет затмил его глаза. Одеяние Шри Шанкары колыхалось. Айри вдруг увидел руку - полную, смуглую, короткопалую - протянутую в его сторону. С пальцев сыпался - он это своими глазами видел! - мелкий-мелкий порошок, похожий на пудру из бурого сахара. Внезапно Благословенный произнес несколько слов на телугу. И опустил руку на плечо Айри. Тот замер.

   Аватар Шивы постоял рядом с ним, а потом медленно удалился.

   Один из служителей подошел к Айри, и жестами стал ему показывать, что нужно встать и идти в ашрам.

   Айри удостоился интервью! Никто не знает, по каким признакам Благословенный определяет, кого вызывать на встречу. Очевидно, читает в душах. Но почему он приглашает одних, а другие годами безуспешно ездят в ашрам, живут там и так и не получают возможности встретиться с Учителем наедине?

   А что Айри - абсолютно бездуховный, ничего не умеющий, новичок, ни разу в жизни даже не молился. Разве что в детстве, когда мать таскала его в церковь. Приехавший с исключительно корыстной, хотя и вполне понятной целью. И вот - интервью в первый же день!

   Айри просидел несколько часов в неширокой прихожей, вместе с другими вызванными, и все не мог понять, почему так произошло. Но наконец дверь распахнулась, индус-служитель жестом велел ему входить.

   Айри стало неловко. Блаженное чувство смирения, растворения в мире полностью исчезло. Он снова стал самим собой, обыкновенным менеджером, твердо знающим, что если человек не просит двадцать долларов у тебя прямо, это значит, что он хочет выманить у тебя деньги каким-то более хитрым способом.

   Но ведь Благословенный должен быть в курсе всего этого.

   Раз уж он аватар Шивы, а значит, между нами говоря, Бог.

   Как я на это согласился, размышлял Айри. Неужели горе лишило меня разума?

   Он вечно хихикал над знакомыми Шейлы - всякими там провидцами и целителями. Все их предсказания были туманными и приблизительными. А то и просто неверными. Айри был убежден в том, что все они - шарлатаны.

   Что с ним произошло теперь?

   "Я поверю ясновидцу тогда, - говорил он Шейле, - когда я зайду, и он не спросит меня, сколько мне лет, где я работаю и какие у меня проблемы. А просто возьмет и решит проблему. Понимаешь? Не скажет, в чем кармическая причина моих недомоганий, а возьмет - и решит... Но никто из них проблемы решить не может".

   Шейла еще отвечала что-то в том духе, что дескать, проблемы мы должны решать сами, ведь мы на этой земле для того, чтобы учиться, а не просто так жить, чтобы расти духовно, а этот духовный рост достигается лишь самостоятельным одолением проблем...

   Айри только морщился. В духовный рост он не верил.

   Теперь, рядом с Шри Шанкарой, его снова обуяла непонятная робость. Вроде бы Айри и не чувствовал себя "просветленным и смиренным", вроде, сохранял ясность мысли, но в то же время как-то застеснялся, словно ученик первого класса перед директором школы. В конце концов, ведь он приехал сюда просить помощи.

   Черные глаза пронзительно взглянули на него из-под облака темной индийской шевелюры.

   Так пронзительно, что Айри качнулся, почти теряя пол под ногами. Он почти ничего не видел, кроме этих глаз... Гад, он меня загипнотизировал, мелькнула мысль.

   Индус неожиданно засмеялся и положил руку ему на плечо. Рука была по-женски мягкая, легкая. Внезапно - Айри вздрогнул - тело пронзила почти сексуальная волна. Да, именно сексуальная... Черт возьми, я же не гей, подумал он.

   - Тебе надо будет сменить работу, - сказал вдруг аватар на чистом английском языке с американским выговором, - ты перерос свою должность, Джерри.

   - А... - открыл было рот Айри. Индус покачал головой.

   - Не беспокойся. С твоим сыном все будет в порядке.

   У него было удивительное выражение лица. Полный покой - вот что выражало это лицо. Не то, что спокойствие - а именно абсолютный, непередаваемый, ничем не колебимый покой. Тишину. Безмятежность. Казалось, индус - частица Великого Равновесия, основы Вселенной. Такой вот покой излучают гигантские старые деревья, вековые дубы или клены, вечно тихо шумящие листвой, неколебимые, безмятежные.

   - Ты будешь моим преданным чела.. моим послушным, верным чела. Отныне я буду с тобой повсюду. Ты всегда можешь обратиться ко мне. Попросить помощи.

   Айри почти не вникал в смысл речей Благословенного. Он видел пронзительный черный взгляд, яркие пятна оранжевых одеяний, белые стены. Он никогда еще не жил так полно и так остро, как в этот миг. И снова сексуальная волна, приятная волна прошла через все его тело. Одна, и другая, и третья...

   Индус убрал руку с его плеча. Айри пошатывался.

   В руках индуса, неизвестно откуда, появилась вдруг чашка с чем-то темным и остро пахнущим.

   - Спасибо, Благословенный, - пробормотал менеджер.

   - Ну а теперь иди, - интонации воплощенного бога вдруг изменились, и сам голос стал резким, визгливым, как у базарной торговки, - а ну иди, долбанный козел!

   Айри вздрогнул от неожиданности. В следующую секунду индус плеснул ему в лицо теплую вонючую жидкость из чашки.

   - Катись отсюда, дерьмо, кому говорят! Все получил, чего хотел - чего еще надо?

   Айри вывалился из кабинета, что-то бормоча, дико сверкая глазами, отирая рукавом струйки гадости, затекшие уже за ворот и промочившие спину.

   После работы по обыкновению тайри заходила в уютную забегаловку напротив института - выпить чашку кофе. Раскрыв перед собой нетбук, она читала новости в своей RSS-ленте и временами зачерпывала ложечкой сладкую пену капуччино. На самом деле Алейн просто нравилось сидеть здесь, наблюдая за окружающими. Она вообще любила просто так смотреть на людей. Не сканируя, не выясняя подробностей - разве что кто-то уж очень заинтересует.

   - Разрешите? - молодой человек был смущен. В кафе и правда не осталось свободных столиков. Аманда-Алейн приветливо кивнула. Парень грохнул на стол тарелку с бутербродом и большую чашку кофе.

   Она уже видела его в коридорах института. Алейн, естественно, запоминала любое увиденное однажды лицо. Молодой человек в институте был новичком. Видно, собирался только перекусить - и сразу назад, на его свитере висел бейджик - д-р Мартин Клаус, отдел электрофизиологии мозга. Лицо у доктора Клауса было хорошее - обыкновенный белобрысый круглолицый немец, вряд ли старше 30 лет.

   - А я видел вас в институте. Вы ведь тоже у нас в "мозгоедах" работаете, - заметил доктор Клаус. Он, очевидно, стремился завязать разговор. Аманда навесила на лицо приятную, но холодноватую улыбку симпатичной, замужней и старомодной научной дамы.

   - Да, я тоже "мозгоед". А вы у нас недавно, правильно?

   - Меня недавно пригласили, я работал в Дуисбурге.

   - О-о, это для вас шаг вперед, верно?

   - Ну конечно, я рад, здесь гораздо больше возможностей. В научном плане, конечно. Все-таки ведущий институт...

   - Скажу вам по секрету, доктор...

   - Мартин. Просто Мартин.

   - Меня зовут Аманда, - улыбнулась она. Ученые скрепили знакомство рукопожатием.

   - Это испанское имя.

   - Да. Я мексиканка, но очень долго жила в Штатах. А мой муж был француз.

   - А я так и подумал, в тебе есть что-то испанское, южное...

   Аманда-Алейн вздохнула и внимательно посмотрела на Мартина -- тот поежился под неожиданно пристальным, прицельным взглядом черных глаз. А тайри просканировала его. И вздрогнула.

   Жутким, таинственным страданием повеяло на нее. С одной стороны, молодой физиолог казался абсолютным теленком - добрый, простой, обычное детство и юность без особых потрясений, влюблен в науку. Но... личность его показалась Алейн оборванной. Будто детства и юности и не было, и вот так, как есть, Мартин родился всего два года назад. Да, два года. И стояла за этим какая-то дикая, невероятная жуть. Алейн сосредоточилась и просканировала память собеседника подробнее.

   Ах, вот оно что. Три года назад доктор Клаус попал в тяжелую автокатастрофу. Он вел машину. Вез своих родителей на какую-то встречу. У него сохранились очень хорошие, добрые отношения с родителями, он их искренне любил.

   Родители в той катастрофе погибли... да, точно, погибли. Сам Клаус попал в больницу и пролежал чуть ли не год в коме. Амнезия. Большая часть предыдущих воспоминаний - детство, юность - стерты, восстановлены позже, по рассказам. Он знал, что учился, скажем, в гимназии имени брата и сестры Шолль, но почти не помнил лиц одноклассников, учителей... Странно, но сохранились все профессиональные знания. Доктор Клаус оказывается котировался среди коллег как перспективный начинающий гений... Ничего себе.

   А в целом он понравился Алейн.

   В его мире не существовало зла. Доктор Клаус был искренне увлечен своим делом, и сейчас в его подсознании напряженно крутились формулы, описывающие распространение электрического импульса на поверхности синапса. И хотя, как любой нормальный западный немец, доктор Клаус не различал понятий "коммунизм" и "абсолютное зло", но в нем самом было что-то от героя коммунистических утопий, многократно описанного фантастами ХХ века - "работа, любовь и друзья", увлеченность, энтузиазм, невинность и младенческий гуманизм.

   Обидеть такое существо -- все равно, что плюнуть в лицо ребенку. А значит, лучше не связываться. Никаких интрижек. Но чем-то Мартин заинтересовал Алейн. Может быть, случившаяся с ним трагедия наложила отпечаток, невольно вызывающий сочувствие.

   - Так вот, о чем я... скажу тебе по секрету, Мартин: наш шеф большой патриот, его уже несколько раз приглашали в Штаты.

   - Я и сам подумывал об эмиграции... но...

   - Да, большая наука делается там. Но к счастью, наш шеф решил остаться в Германии, и добиться здесь Нобелевки. По-моему, шансы есть.

   - Погоди, шеф -- это ты про герра Дайнера?

   - Да нет. Я про нашего "главного мозгоеда", Лонке.

   Профессор Лонке руководил отделом нейрофизиологии мозга или, в просторечии, "мозгоедами", Дайнер же был директор всего института.

   - Ну а здесь, в Бонне ты давно живешь?

   - Несколько лет, - не стала вдаваться в подробности Алейн.

   - Неплохой город, верно? Зеленый, небольшой, хотя вроде и бывшая столица.

   - О да! Наша "федеральная деревня", бундесдорф, - усмехнулась девушка.

   - Я уже опробовал байдарку по Рейну. Ты не плаваешь на байдарке?

   - Как-то приходилось. Но вообще нет. А ты спортсмен?

   - Любитель. Хочешь, прокатимся вместе? Например, в эти выходные...

   - О, в эти я как раз собираюсь... словом, у меня другие планы. Как-нибудь потом, возможно...

   Алейн подобрала ложечкой остатки пены со дна. Мартин умял свой бутерброд. Большие глаза его сделались печальными. Но Алейн была довольна собой -- она не вызвала у парня комплекса неудачника, но и не дала излишних надежд. На этом можно было бы и распрощаться, но тут вторым потоком сознания она уловила слово "мескалин".

   Оно крутилось где-то там, в подспудных мыслях физиолога. Алейн повернула голову и крикнула девушке у стойке.

   - Еще один капуччино, пожалуйста!

   Тайри в упор посмотрела на доктора Клауса. Да, слово "мескалин" занимало, оказывается, довольно большую долю его размышлений, касающихся работы. И это очень интересно. Специалист не усмотрел бы связи между основной темой Клауса -- влиянием электро-магнитных излучений на работу нейронов -- и скандальным наркотиком. Но Алейн понимала, в чем тут дело. Она еще немного посканировала и обнаружила маленького тибетского терьера по кличке Руди.

  -- А мне кажется, я видела вас с собакой... нет?

   Через пять минут Мартин с восторгом рассказал, что его Руди знает кучу фокусов, имеет родословную, а в молодости даже ходил на выставки. Алейн в свою очередь поведала физиологу о своем замечательном пуделе, и они условились встретиться в парке Рейнауэ для прогулки с собаками в самые ближайшие дни.

   Размышляя о Мартине, мескалине и еще сорока восьми важнейших событиях, которые никак нельзя было упускать из виду, Аманда зарулила свой Фольксваген в гараж. Снаружи доносились радостные вопли соседских детей, которые гонялись друг за другом на велосипедах по узкому тротуарчику, то и дело вылетая на проезжую часть.

   Надо сказать, хотя мышление тайри и протекало в нескольких потоках, хотя она и контролировала постоянно через суперкомп все ключевые точки, где происходили важнейшие для планеты события , Аманда вовсе не производила впечатления отрешенности от мира. Наоборот, взгляд у нее был живой, внимательный, и ни одну деталь вокруг себя она из виду не упускала. Выключив зажигание, Аманда вынула губку из бардачка и смахнула с приборной доски накопившуюся пыль. "Доброго пути" - просигналил ей борткомпьютер. Аманда вышла из машины, щелкнула кнопкой ключа, закрыв двери, и заботливо сняла с серебристой крыши несуществующую грязинку. Цокая каблучками, прошла к двери гаража, нажала кнопку и поскорее вышла, пока дверь не начала медленно опускаться.

   - Ой, извините! - Аманда едва успела отскочить, семилетняя соседская девочка спрыгнула с велосипеда в полуметре от нее.

   - Привет, Лиза! - Аманда-Алейн улыбнулась, - как поживает хомячок?

   - Мы ему купили колесо, - сказала девочка, - и он всю ночь в нем бегает. Так громко! Папа ругался.

   - Наверное, придется переставить клетку, - предположила Аманда, - может быть, в подвал.

   - А у вас тоже был хомяк?

   - Нет... Но я знаю, что они шумят ночью. Это ведь ночные зверьки.

   Обсудив с Лизой хомяка и заодно ее братьев и новую учительницу, Аманда поднялась по ступенькам к собственной квартире. Дверь сама приоткрылась, почуяв ее шаги.

   Сатурн, как положено приличной собаке, сидел в коридоре и пристально глядел на вернувшуюся хозяйку, длинный пушистый хвост его мерно постукивал по ламинату. Но в отличие от собак, пудель не делал даже попытки встать, прыгнуть на Аманду или хотя бы сунуть голову ей под руку для ласки.

   Он смотрел печально и чуть укоризненно.

   - Извини, Сат, - смущенно сказала Аманда, - я задержалась. Нужно было.

   "Ты могла бы вспомнить обо мне и сообщить", - протелепатировал ей Сатурн. Аманда слегка покраснела.

   - Ой, действительно... Сат, я страшная свинья.

   Пудель поднялся, подошел и сунул голову ей под руку. Аманда почесала ему кудрявую макушку.

   "Ладно. Я тебя люблю", - сообщил пес.

   Аманда пошла в кухню. Кухня у нее была небольшая, но с хорошим акриловым светло-голубым покрытием, самыми современными приборами. Есть после двойного капуччино не очень-то хотелось, Аманда достала из холодильника вчерашний салатик и откупорила сок.

   - Ты-то хочешь есть, Сат?

   "Спасибо, наелся. Лучше расскажи, чем ты там занималась".

   Аманда посадила пса перед собой, взяла его узкую породистую голову в ладони, и глядя в небольшие темно-коричневые глаза, послала ему несколько информационных пакетов -- самое интересное из сегодняшних новостей. Включая Роситу и мескалин.

   "Ты думаешь, это оно?" - спросил пудель.

   - Надо будет проверить.

   "А с этой девушкой я тебя не понимаю. Каждую минуту на Земле умирают люди. Их убивают. Иногда зверски. Умирают маленькие дети. Ты сама все это знаешь. Я думал, ты давно перестала рвать себе душу, иначе ведь не выдержишь".

   - Сат, дело не только в этом. Дело не в сентиментальности. Я не могу ее себе позволить. Но тут... - Аманда беспомощно задумалась. Слов ей не хватало. Она медленно, старательно создала образ -- и послала его прямо в мозг собаки. Сатурн лизнул ей руку.

   "Наверное, я понимаю".

   - И вот что, Сат, в среду тебе придется пообщаться с собакой. Сыграть роль.

   "О Господи, если этот пес еще и доминантен, и мне придется либо драться..."

   - Нет, драться не надо, пожалуйста! Ты мне испортишь все отношения с Мартином.

   "...либо играть подчиненного..."

   - Сат, ну пожалуйста!

   "Ты же знаешь, для тебя я на все готов. Я же не собака в самом деле".

   Улыбка Аманды и почесывание за ухом были ему наградой.

   И в самом деле Сатурн на самом деле вовсе не был собакой. Он принадлежал к расе кэриен -- или, как их называли в Галактике, "спутник". Кэриен давно обрели разум, но разум этот был своеобразный. Например, психика кэриен была с самого начала завязана на человека -- или реже представителя другой разумной расы, с которым это существо вступало в энергетический симбиоз. Кэриен могли существовать и самостоятельно, но смысл жизни их расы составляла помощь и служба людям. Сат -- его настоящее имя звучало как Йисат-ллир-вайо -- стал спутником Алейн уже двадцать земных лет назад. Он не раз доказывал свою полезность, а главное, Алейн как-то привязалась к нему, да что там говорить, Сат здесь, на Земле был единственным физическим представителем мира, по которому она так тосковала.

   Для пребывания на Земле он сам избрал облик королевского черного пуделя, сочтя эту породу наиболее отвечающей его личному характеру и вкусу.

   По своему исходному облику кэриен, впрочем, тоже напоминали крупных собак. Но как и у большинства разумных существ, их личность ("керу") и память легко можно было перенести, благодаря научным достижениям, в любое другое тело.

***

   Поужинав, Аманда поднялась по лестнице в свой кабинет. Он был выдержан в простом икеевском стиле -- серенькое ковровое покрытие, полукруг стола, полочки до потолка, забитые книгами и дисками, но вот техника -- техника вся была современная и хорошая. На стене над монитором висел карандашный мужской портрет. Простенький, ничего особенного. Симпатичный делового вида мужчина средних лет, коротко стриженный, с прищуренным взглядом и открытой веселой улыбкой. Аманда тоже чуть улыбнулась, взглянув на портрет.

   Настоящей роскошью в кабинете блистало кресло -- белое, мягкое, эргономичное, с подлокотниками и подставкой для ног. Аманда уселась, нажала на кнопку пульта, и кресло моментально подстроилось под ее тело, мягко охватив руки, и чуть приподняв подножие. Пудель устроился у ее ног, на полу.

   Казалось, что он дремлет, но на самом деле Аманда постоянно тоненьким потоком транслировала ему значительную часть того, что чувствовала и воспринимала.

   В этом и заключается выгода симбиоза кэриен с другими расами. Дело в том, что сами кэриен не способны активно воспринимать сложные виды информации из физического мира -- они даже читают с трудом. Из органов чувств и соответственно, отделов мозга -- у них высоко развиты только обоняние и отчасти слух. Но эти отделы не позволяют воспринимать действительно большие потоки информации и дают мало материала для анализа.

   Кэриен и телепатией обладает очень слабенькой, и своего хозяина чувствует издалека лишь в минуты опасности или же когда хозяин целенаправленно вспомнит о нем и сообщит что-нибудь. Но вот когда хозяин рядом, его мозг для кэриен -- почти открытая книга, и симбионт может смотреть на мир, ощущать, видеть, анализировать -- с помощью своего хозяина.

   Алейн полностью отключила все потоки своего сознания от физического мира. Она перестала даже и наблюдать, перепоручив эту функцию орбитальным автоматам.

   Ей требовалось теперь почти все сознание, потому что наступило время очередной встречи Локальной Сети.

   Как всегда, в эфире собрались тайри, постоянно работающие в секторе Ли-45, к которому относилась и Солнечная система. Их было пятеро, но Лий Серебрянка отсутствовала, как это часто случалось. Лий была свободной тайри, жила сама по себе и на собрания являлась, когда ей заблагорассудится. Подумав об этом, Алейн вдруг снова ощутила неприятную тянущую тоску -- просто вспомнила легкую свободу Серебрянки, и позавидовала ей очередной раз. Почему, почему у нее-то все не так?

   Так что сейчас их было четверо, но к тому же в районе Тау Кита болтался один из кораблей Тайри, под названием Виэрел, и хотя в сети участвовало не все население корабля, но около 20 тысяч тайри все же подключилось.

   Внешне казалось, что Алейн спит. Веки ее были опущены, она ровно дышала, откинув голову назад, сцепив руки на солнечном сплетении. На самом деле она вся обратилась во внутренний слух, внимая остальным, встречаясь с ними, отдавая импульсы любви и радости, и получая такие же в ответ.

   Вдруг на губах ее заиграла легкая улыбка, а щеки порозовели.

   К Сети присоединился еще один тайри -- чего она никак не ждала. Это случалось редко и всегда неожиданно.

   В эфире она встретила Дьенара Мелл Трицци, Дьена Молнию -- своего тейра, с которым ее связывали самые лучшие отношения, какие только возможны у тайри. Дьен Молния -- сейчас он и вправду был похож на сверкающую золотистую молнию -- коснулся ее в эфире, и это касание было похоже на девятый вал, сметающий все лишнее, омывающий душу.

   - Алейн...

   - Я люблю тебя, - без слов ответила она.

   - Алейн...

   И потом он добавил.

   - После сети нам надо остаться вместе, чила... не уходи сразу. Поговорим.

   - Да.

   Они редко пользовались словами -- в общем-то, это было не нужно.

   Вслед за Дьеном к сети присоединился Ульвир Черный, работавший с ним на одной планете, на Монроге. Это был очень старый и заслуженный тайри, но Алейн испытывала рядом с ним некоторую неловкость, и сама точно не знала, какие у нее с Ульвиром отношения.

   Сеть началась. Говорила, как обычно, Ташени Радуга, ответственная за весь сектор Ли-45.

   Конечно, тайри говорили не словами. Они просто посылали друг другу целые образы, а также информационные пакеты -- и это экономило время. Ташени рассказала о ходе решения проблемы с безымянной звездой 1225Ли, которая собиралась вскоре коллапсировать. В район выслана звездостроительная экспедиция, звезда будет разделена на две небольшие массы, ни одна из которых не достигает предела Чандрасекара -- одну из масс выведем в подпространство и отправим в Большое Магелланово облако, а вторая останется на месте, чтобы заменять материнскую звезду, и чтобы массы в секторе не слишком сильно сместились.

   Маренна Крыло (она работала навигационным смотрителем в секторе Ли-45) выразила опасение, что звездостроительная команда не поспеет вовремя. На это Дьен напомнил, что в секторе всего три населенные планеты, включая Землю, и все они расположены так, что их достигнут в крайнем случае лишь отдаленные последствия взрыва. И то опасность угрожает лишь одной планете, населенной негуманоидным разумом, мыслящими кристаллами матур, а для них биосфера не принципиальна.

   Один из корабельных тайри заметил, что можно в крайнем случае быстро окружить планету щитом, и посовещавшись, тайри Виэрела решили, что стоит на всякий случай перегнать корабль поближе к системе матур и дежурить там, это решение работники сектора Ли-45 приветствовали дружным одобрением.

   Один за другим тайри отчитывались в глобальной сети о своих делах и происшествиях за истекшие дни. Кроме угрожающего взрыва звезды, ничего экстраординарного и срочного не было. Ташени Радуга рассказала -- показала яркими мгновенными вспышками -- о трех своих последних спасательских акциях в секторе Ли-45. Одна акция была в Космосе, и две на планетах. В Космосе Ташени вытащила из гравитационной ловушки заигравшегося молоденького свободного тайри. О второй акции Алейн знала, уже встречались после этого с Ташени -- та оказала помощь нескольким тайри, исследующим вулканологические процессы на остывающей новообразованной планете. А третья акция Ташени была на планете, где работали Дьен и Ульвир Черный, на Монроге (на земле эта система была известна как 61 Лебедя). В ответ на рассказы Ташени вся локальная сеть взрывалась сочувствием, и каждый словно переживал заново все, что происходило с тайри.

   После Ташени коротко выступил Кьонар Ветер, который был занят научными исследованиями на Земле. Он поделился своим последним маленьким открытием из области сравнительной архитектоники мозга у разных социальных групп. А затем захотела поделиться своим также Маренна Крыло. Ее беспокоила проблема скопления комет у небольшой звездочки, красного карлика 445Е2. Это скопление неминуемо станет затруднять навигацию. Маренна уже начала расчистку пространства в этом месте. Тайри локальной сети почти в один голос заявили, что конечно, ей потребуется помощь, а некоторые с корабля даже сразу предложили свое участие в этом деле. Маренна поблагодарила, залившись светом радости. И еще показала всем самые красивые картинки, которые ей довелось увидеть за последнее время -- систему двойной звезды, цветную туманность, метеоритный рой в свете звездных лучей... Алейн лежала, распростертая на кресле у себя дома, и ей казалось, что она плывет как Маренна в черном пространстве в одном только маленьком скутере, и вокруг разливается черное и цветное бесконечное великолепие Космоса. Ей тоже захотелось работать в Космосе, как Маренна, да и кому этого не захочется. Ведь тайри -- крылатые -- только потому и тайри, что могут летать, что Космос не убивает их, а является для них родным домом. Все остальные способности выработаны позже, а главное для тайри -- это полеты в Космосе.

   Как же тайри не любить Пространства?

   Но настало время Алейн рассказывать о себе. Когда Алейн рассказывала, все тихо и смущенно замолкали. А ведь она старалась не гнать чернуху, не упоминать самого неприятного, и говорить только по делу. И потом ей посылали множество волн любви, сочувствия, понимания, массовым разумом решали ситуации и давали советы, и Алейн прислушивалась к ним -- но вот чувствовать она уже ничего не могла, внутри было пусто и черно. Сегодня она впервые почувствовала, что это как-то уж очень неправильно. С ней что-то не так. Она слишком остро ощутила свое отличие от остальных. И хотя тут же, почувствовав ее замешательство, все стали ее утешать и говорить, какая у нее ответственная и прекрасная работа, и как они ее понимают и любят -- Алейн оставалась словно глухой. Она думала об остальных -- у них ведь была нормальная, хорошая работа, они жили полноценной, насыщенной жизнью. А кто-то даже и не работал, а просто жил для себя, как хочется, как нравится -- как Лий Серебрянка.

   Тайри уже перешли к другим вопросам, и Алейн снова почувствовала что-то похожее на легкую обиду. Они ее оставили. Они не могут понять. Не могут. Это для них слишком непостижимо -- ее жизнь, ее земная жизнь. На этой проклятой Богом или избранной Богом планете. Не могут - и даже не попытались. Как поется в одной здешней песне -- отряд не заметил потери бойца. А разве это правильно? Надо было тормошить ее, не дать замкнуться, не дать почувствовать боль. Уговаривать, пока она не согласилась бы и не влилась бы душой в радостное единое созвучие. А они...

   Алейн лишь формально участвовала в общей сети. И только когда встреча закончилась, и Алейн осталась наедине с Дьеном Молнией, сверкающим золотистым зигзагом в полумраке, и Дьен сделал робкий шаг ей навстречу, тогда только Алейн поняла, что все это было не от равнодушия и не случайно.

   Она поняла, о чем с ней будет говорить Дьен. И поняла, что все остальные тоже это знали. Может, он дал им всем понять. А она, занятая собой, не уловила этого. Обвиняя других в равнодушии, была сама равнодушной к окружающим.

   - Алейн...

   Если в эфире могут быть объятия, то это было объятие. У Алейн волосы тихо зашевелились на голове, а по ногам пробежала горячая волна. Она была счастлива.

   Он так и не выпускал ее из объятий, и ей было тепло. Это было так, как ребенок прибегает с мороза, уставший, замерзший, и отогревается на руках мамы. Или отца. Дьен и был ей -- будто отец. И он же, по странному сочетанию обстоятельств -- возлюбленный, ибо Дьена с Алейн объединяли самые лучшие, самые высокие среди тайри отношения, канри. Мы бы назвали это "любовью", имея в виду то чувство, которое иногда возникает между мужчиной и женщиной.

   На самом деле, конечно, Дьен вовсе не обнимал ее, потому что тело ее было здесь, в кресле, а его руки и вообще тело находились очень далеко, за много парсеков отсюда. И какой-то долей сознания Алейн понимала, что Дьен не на самом деле ее обнимает. А только, как выразились бы современные поклонники компьютера, виртуально.

   Дьен заговорил -- и это было так, будто он тихо и нежно шептал ей на ухо.

   - Тебе плохо, Алейн. Это видно. С тобой надо что-то сделать, Аленькая. Ты очень устала.

   Чувства все эти Алейн очень нравились, но вот по смыслу она не соглашалась со своим тейром.

   - Но мне кажется, я нормально живу и работаю. У меня все хорошо. Никаких отклонений.

   Сейчас ей казалось -- не только хорошо, но и прекрасно, лучше не бывает. В объятиях-то любимого...

   - Детка, тебе плохо, - сказал он настойчиво. И Алейн подумала, что ему, наверное, виднее. Ведь он для нее - тейр.

   У тайри не бывает никаких командиров, чинов, начальства и подчиненных. У тайри бывают только отношения. И отношения эти бывают двух видов -- эльтар или тейрен. Как перевести эти выражения на наш язык -- я в точности и не знаю. Если выразиться очень приблизительно, то эльтар -- это такие отношения, какие бывают между любящими друг друга друзьями или же родными братьями и сестрами. А тейрен -- отношения между тейром и чилом -- как между родителем и ребенком. Бывают еще канри, и они могут быть и в том, и в другом случае -- но это другой вопрос.

   - А что делать? - покорно спросила Алейн, - я же не могу отсюда уйти... нельзя же, да?

   Произнося последнюю фразу, она вдруг полыхнула в эфир чувством надежды. А может быть, все-таки можно? Уже можно? Она работает на Земле давно. Честно говоря, ей это порядком поднадоело. Но... она вспомнила Роситу. Вспомнила мескалин. Еще с десяток вещей, которые никак нельзя было бросать. Вздохнула.

   Дьен молчал. Молчал с видом "мне все это не нравится" и посылал ей при этом такой образ, будто гладит ее по голове, как малышку.

   Он должен был бы сказать "да, Алейн, бросать нельзя, ты должна, ты же знаешь, надо это все закончить, ты же знаешь, сколько в это было вложено". Но он ничего этого не говорил. Потому что -- Алейн вдруг поняла -- ему не хотелось это говорить.

   - Да я все понимаю, - сказала она, - конечно, я буду работать, это я так... просто. Не обращай внимания.

   - А может, ну их всех... - сказал он тихо, - давай, я заберу тебя оттуда. Хоть сейчас, честное слово. Полетим на Тайрон. На Лив-Лакос, помнишь? Зеленый океан, белый песок. Мы с тобой там будем валяться на песке, и я буду гладить тебя по плечу... купаться будем, а потом обсыхать на солнце. Песочек такой мягкий... И так -- сколько ты захочешь.

   - Нет, - сказала Алейн, - ты же знаешь, что нет. Зачем ты так?

   - Да просто надоело мне это. Чувствую себя как последняя сволочь. Не хочу быть палачом. По крайней мере, твоим.

   Алейн выразила сомнение в том, что здесь уместно такое сильное выражение. Дьен горько усмехнулся и ничего не ответил.

   Ей вдруг стало жалко Дьена. Она сказала.

   - Ладно. Перестань. Мы выдержим, и потом мы полетим на Лив-Лакос или куда угодно. Мне все равно куда, лишь бы с тобой...

   - Ты права. Не надо расклеиваться. Значит так, с тобой на самом деле надо что-то делать, потому что иначе станет хуже. И я знаю, что.

   - А что именно?

   - Ты будешь вспоминать. Свою жизнь. Просто вспомнишь.

   - Зачем? Я прекрасно все помню.

   - Это тебе кажется. Ты помнишь поверхностно, ты многое забыла, и это естественно в твоем положении.

   - А что вспоминать, Дьен? С рождения, с детства?

   - Нет, не с самого начала, конечно. В этом нет смысла. Теперь смотри... я кладу ладони тебе на лоб. Ты закрываешь глаза... чувствуешь?

   - О да... да. Твои руки.

   - Тебе хорошо, свет мой?

   - Да, Дьен, мне очень, очень хорошо.

   Она улыбалась. Это было понарошку, но она будто и правда чувствовала руки Дьена на лбу. Она уже и забыла его прикосновения -- а ведь это было и на самом деле. Когда-то давно. Слишком давно.

   Она вспоминала.

   - Маркова! Алена!

   Вопли Гусеницы доносились из-за третьего корпуса. Лидочка посмотрела на подругу большими оленьими глазами и попыталась было встать, но Алена дернула ее за руку.

   - Сиди. Поорет и перестанет.

   Лидочка шумно вздохнула. Она была в малышовом отряде, ей исполнилось всего восемь. Они с Аленой вообще-то не дружили, но так как в городе жили в одном дворе -- как-то получилось, что здесь, в лагере, стали держаться вместе.

   Аленка оказалась права -- их воспитательница скоро затихла. Увела девочек из четвертого Аленкиного отряда в кружок макрамэ. Вообще-то Алене было немного жаль, что она пропустит кружок, надо ведь еще закончить сову, у мамы как раз день рождения сразу после окончания смены, вот и подарок... Но на сегодня у Алены Марковой, ученицы теперь уже четвертого класса и пионерки третьей смены в лагере "Солнечная поляна", были другие планы.

   Она осторожно высунулась из кустарника, осмотрела местность. Лидочка рванулась было за ней, но Алена моментально спряталась снова.

   - Погоди... там малыши идут.

   Это шел первый отряд "Отважные", семилетки. Впереди вихляющей походкой плелся вожатый Вася, ему было жарко, лицо его под самодельной треуголкой из газеты "Правда" выражало нестерпимую скуку. Пацаны из отряда изображали что-то вроде строя и писклявыми голосами нестройно тянули речевку.

   Это очень важно,

   В жизни быть отважным

   - Ален... а там что, правда, сокровища?

   - Да я же тебе говорю... Говорила же. Здесь Демидовы были, заводчики такие богатые. Миллионеры. Потом, когда революция, их всех прогнали. А сундук этот они зарыли в доме у себя, в подполе. Потом во время войны один шпион...

   - Немецкий, что ли?

   - Да, конечно, какой же еще? В общем, он тут у нас околачивался. Хотел пробраться на военный завод. И вот однажды он ночевал в старом доме и там, в подвале наткнулся... понимаешь, грунтовые воды! Они вымыли землю, и сундук этот поднялся, так что его прямо видно было. И шпион этот сундук захватил и с ним скитался туда, сюда. Потому что бросить жалко было, вещь-то очень ценная. А здесь клуб. Он ведь и раньше тут стоял, ты же видишь -- здание совсем другое, старинное. Сюда колхозники ходили из Шевелева. И вот шпион этот ночевал на чердаке в клубе... а ребята из Шевелева заметили какие-то следы, вроде от сапог, и решили проследить...

   Алена врала вдохновенно. Каждый раз история сундука обрастала все новыми подробностями. В глубине души Алена не знала, верит ей Лидочка или нет. Одно несомненно -- сундук существовал на самом деле. Она его видела. Она уже однажды пыталась залезть на чердак клуба. Очень уж таинственный чердак, манящий, там так здорово играть, наверное -- что хочешь можно представлять себе. Тетя Женя, повариха, заметила ее на лестнице и отругала. Но Алена успела бросить взгляд на внутренность чердака, и она видела там, видела этот старинный сундук, небольшой, но очень красивый, кованый, и как будто новенький, даже не покрытый пылью...

   Он стоял в углу, и Алена пообещала себе, что обязательно вернется за ним.

   - Все, пошли! - оборвала она саму себя. Короткими перебежками они добрались сначала до поленницы, потом до угла, а потом уже до стенки, где висела на гвоздях лестница. Алена представляла, что они партизанки и пошли на разведку в немецкий тыл. От восторга и страха у нее мурашки по спине бегали под ситцевым платьем. Кругом враги! Только бы никто их не заметил...

   - Снимай лестницу! - шепотом скомандовала она и огляделась по сторонам -- нет ли чего подозрительного... не мелькнет ли в кустах черная свастика на рукаве (по крайней мере, в кино Алена точно видела такую форму у фрицев), не послышится ли вдали лающая немецкая речь... Но слышались, к сожалению, только вопли первого отряда на игровой площадке -- они там играли в вышибалы, и эти вопли сильно портили ситуацию.

   Девочки не без труда освободили лестницу, Лидочка все-таки ее не удержала и уронила на землю, ойкнув и едва успев отскочить. К тому же она занозила палец.

   - Больно! - губы Лидочки задрожали, а глаза налились влагой.

   - Терпи, - приказала Алена, - а то все испортишь!

   Лидочка послушно сунула палец в рот и не стала плакать. Про себя она думала, как больно будет вытаскивать занозу вечером... Алена между тем размышляла, как поставить лестницу. Задача была сложная. От Лидки, похоже, никакого толку. Надо думать самой...

   - Держи тот конец... да не так уж тяжело, стой на месте просто.

   Наконец общими усилиями, кряхтя от натуги, им удалось поднять лестницу и даже прислонить ее к стене. Прямо под чердачное небольшое окошко. Оно было прикрыто, но Алена очень надеялась, что не заперто изнутри на щеколду.

   Если заперто -- то на чердак можно попасть только изнутри клуба, а там практически безнадежно, обязательно кто-нибудь заловит.

   Алена в последний раз огляделась по сторонам и поставила ногу на ступеньку. Стала медленно подниматься вверх. Лидочка стояла у подножия лестницы.

   - Ты жди, - велела Алена, обернувшись назад, - я как залезу, тебя позову...

   Девочка послушно кивнула. Четвероклассница поднялась еще выше. Конечно, Алена боялась высоты. Но это ничего, мало ли... Стыдно бояться высоты. А если придется быть летчицей или прыгать с парашютом?

   Алена старалась не смотреть вниз. Земля казалась безнадежно далекой и маленькой с невероятной трехметровой высоты. Девочка протянула руку и толкнула пыльную, в ветхой светло-зеленой краске скрипучую дверку.

   Дверка медленно откатилась внутрь. Она не была заперта.

   Алена заглянула вовнутрь чердака -- сундучок был на месте. Он стоял под балкой, там же, где девочка видела его и в прошлый раз. Солнечный луч падал прямо на него и высвечивал таинственную резьбу на крышке. Интересно, получится ли вообще его открыть? А если получится -- то что там? Эту мысль Алена отгоняла. Ясно, что сокровищ там нет... но ведь Лидка же понимает, что это все понарошку. А что-то там должно быть. Так что можно будет просто так поиграть. Кстати, интересно -- что там на самом деле. Могут ведь оказаться очень любопытные вещи...

   Алена обернулась и прищурив глаза, чтобы не смотреть вниз, негромко сказала.

   - Сундук на месте... Ну я пошла!

   Она занесла ногу. Подтянулась. Перевалилась через край чердака, и сделала первый шаг вперед.

   Через секунду раздался грохот и оглушительный визг -- девочка провалилась сквозь ветхий потолок вниз, не выдержали слабые перекрытия.

   Алена открыла глаза. Веки были тяжелые, и на них что-то будто налипло.

   Вокруг стоял туман, и в тумане плавало лицо. Знакомое лицо, очень хорошо знакомое. Мама, вспомнила Алена.

   - Мама.

   - Доченька! - у мамы задрожали губы.

   - Пить, - прошептала Алена. Во рту было очень сухо и противно. И ужасно болела голова. Во-первых, она болела изнутри, во-вторых, на нее противно и безжалостно что-то давило снаружи. Особенно слева у темечка.

   Мама приставила Алене к губам носик какого-то смешного чайничка. Алена стала пить. В чайничке был морс.

   ... еще побаливала нога, но не сильно. Неприятно просто. У самой лодыжки.

   - А мы где? - спросила Алена.

   - В больнице, - сказала мама, - у тебя сотрясение мозга.

   Алена напряглась и стала вспоминать. Она занесла ногу, перешагнула порожек. Ступила вовнутрь... Потом под ногами все как-то поехало, и она закричала.

   - Я провалилась... сквозь крышу.

   - Да, - сказала мама.

   - Ничего не помню, - призналась Алена, - я потом, значит, потеряла сознание?

   - Как же не помнишь? А как я приехала -- тоже не помнишь? ...