Это короткий фрагмент для ознакомления с книгой.
Скачать или читать эту книгу на КулЛиб Егор ИСАЕВ. И век и миг…
Дорожная притча
А началось всё с войны. Все наши молодые мужики, а вслед за нами и немолодые, ушли на фронт. Туда же ушли и все справные лошади и новые трактора. Остались на подмену только мы, деревенские мальчишки. И как-то заважничали сразу. Как же — теперь, дескать, и мы сила. Дома и в колхозе. Помню, получил я наряд от Маруськи-бригадирки в поле за кормами ехать. Что ж, ехать так ехать. Запряг старую кобылу и — трюх, трюх — по мартовскому сырому снегу за околицу. А погодка была — ах! Солнце высокое, тёплое, ручейки в санных колеях переблёскивают. Красота! А тут ещё вчера вечером от отца с фронта письмо пришло: жив, здоров, врага бьёт. Ну, как тут, скажите, не возликовать, не преисполниться, а? И я преисполнился. — Н-но! старая! — кричу и кнутиком, кнутиком её эту старую для порядка пошевеливаю. Кричу, а про то и знать, молодец, не знаю, что её уже дважды до меня в оглобли ставили. Первый раз ещё ночью — мальчишку в больницу отвезти, второй раз утром — за жмыхом съездить. И вот в третий раз. Подъехал я к омёту, гляжу, а он как не омёт совсем, без овершья стоит. Эге, думаю, да тут кто-то ещё осенью задолго до меня сильно набезобразничал: не с боков, как полагается, брал, а сверху, как полегче, скидывал. Вот он за зиму после дождей и промёрз насквозь, омёт-то. Бронзовая на вид просяная солома теперь и по весу стала бронзовая. Но это меня, весёлого, не очень-то смутило. Вместо полувоза-накопылка я постарался и навалил аж целый воз. А потом и сам на возу уселся. — Н-но, старая, трогай! И старая тронула. Не сразу, правда, с трудом, но тронула, а когда тронула, пошла ровно-ровно, в полный натяг пошла, как бы боясь потерять эту ровность, на самом пределе пошла. Был бы тогда на моём месте отец, он бы сразу с воза — долой. А я — нет. А я, а я, как Будда какой, сидел на возу и не без удовольствия смотрел на горизонт, а, точнее, на самого себя с горизонта: чем я, дескать, не мужик! И до того, видать, загляделся на себя верховного, что напрочь позабыл самое наипростое правило извозного дела. А смысл этого правила был такой: сидишь ли ты на возу, рядом ли с ним идёшь — гляди в оба. Вперёд, вдоль дороги, гляди и гляди вниз — под ноги. И постарайся не впадать в край. Ни в тот, ни в другой. Стрежень в голове держи. И вдруг лошадь стала. Как бы, повторяю, в таком случае поступил бы мой отец? А очень просто: слез бы на землю и снизу обследовал бы: в чём задержка? А я — нет. Я сразу же за кнут и давай, давай тем кнутом ото всего плеча охлёстывать лошадку. Да хорошо ещё, что кнут умнее меня был — сам на неловком ударе из руки выпал. А так бы я, нет, не слез. А когда всё-таки слез, то от великого удивления рот свой шире дядиных ворот раззявил: воз-то не на снегу, а на голой земле стоит. Это меня, конечно, огорчило, но не очень уж чтоб. Опять же я с рывка начал: то правой вожжей — дёрг, то левой. Правой — левой, левой — правой… И до того издёргал, видать, безотказную животину, что она, казалось, уже всякую чувствительность потеряла: убей — шагу больше не сделает. И только тогда я наконец образумился, взял кобылу под уздцы и попросил. Да-да, именно попросил: — Ну, милая, трогай! Раз попросил, два попросил… И ещё раз, и ещё… И — представьте себе — тронула, пошла, милая. И не влево пошла и не вправо, а так, как спина и копыто ей подсказали — прямо. Вот ведь, оказывается, сила какая в слове. Так и в писательстве. А писательство, как я понимаю, это тоже своего рода извоз: дорога к слову, в слове, и дальше слова — к читателю. Дорога из жизни в жизнь. А раз так, то тут тоже, милок, гляди да гляди. В корень слова гляди: что везёшь и зачем? И в даль слова гляди: откуда везёшь и куда? И при этом не впадай в край ни в тот, ни в другой. А главное, стрежень в голове держи и нос почём зря высоко не задирай. Так-то. Жизнь
А всему причиной — мама
И всему основой — Русь.
Я родился в поле прямо,
Там возрос и тем горжусь.
Потому за всё радею:
Сеять жизнь — моя идея.
И не надо мне иную —
Продолжаю посевную.
Стихотворения
I
«Жизнь моя — поэзия…»
Жизнь моя — поэзия!
Ты, как боль — по лезвию,
Ты — водой и посуху,
На крылах и с посохом,
Ты и днём и полночью
К людям скорой помощью…
От любви нетрезвая,
Торжествуй, поэзия!
«Не по своей лишь только воле…»
Не по своей лишь только воле.
Я к вам от памяти, от боли,
От вдовьих слёз и материнских,
От молчаливых обелисков,
От куполов у небосклона…
Я к вам по праву почтальона
Из этой бесконечной дали,
Из этой необъятной шири.
Они своё мне слово дали
И передать вам разрешили.
«Есть дно у кружки, у стакана…»
Есть дно у кружки, у стакана,
Есть дно у моря-океана.
По дну течёт, бежит река…
А есть ли дно у родника?
Идут года, проходят дни.
Родник, он вечности сродни.
«„Пространство“. Не люблю я это слово…»
«Пространство». Не люблю я это слово,
В нём нет лица, нет отзыва от зова,
В нём сердца нет ни в радости, ни в боли.
Пустой простор. Другое дело — поле.
Дорога в лес, тропинка с огорода…
Люблю, когда на вырост вся природа,
В живых чертах и в родниковой силе
По имени и отчеству — Россия.
РОДИНЕ
От Балтийска до Курил
Будто кто мне дверь открыл
И сказал всерьёз при этом:
«В долг даю — оставишь детям,
Будут внуки — им оставишь.
Не сплошай, смотри, товарищ».
РОДНОЙ ЯЗЫК
От неба над страной
И до тетрадки школьной
Он весь берестяной.
И великоглагольный.
Смысл без него немой.
И безымянны вещи…
Он с детства твой и мой
И всенародно вещий.
«Язык наш — разумник: любые узлы…»
Язык наш — разумник: любые узлы
Развяжет умно и толково изложит.
Вот гений при случае может быть злым,
А разум при случае злым быть не может.
Таков он по складу, по смыслу таков.
Не зря ж он в почёте у всех языков.
«С детства один у них сад-огород…»
С детства один у них сад-огород,
Разница только в простом распорядке:
Мысль без оглядки — вперёд и вперёд,
Разум — вперёд, но с учётом оглядки.
Дерзость приветствую, скорость люблю…
Тормоз, он тоже товарищ рулю.
«То, что доступно сердцу и уму…»
То, что доступно сердцу и уму,
Всё от Него и всё Ему, Ему,
Всевышнему. И звон колоколов,
И горький смысл исповедальных слов…
И лишь один вопрос от простоты:
А почему мы с Господом на ты?
И где ответ? Ответа нет пока.
Он где-то там, в глубинах языка.
«„В начале было Слово“. Было, да…»
«В начале было Слово». Было, да!
Оно сильней и мимики, и жеста,
Насущное, как хлеб и как вода,
И яркое, как тот петух с насеста.
Люблю слова, в которых смысл и вес,
В которых чисто, но отнюдь не голо.
Я сам словесник, но боюсь словес.
Да здравствует пришествие глагола.
«Всему свой ход, всему своя молва…»
Всему свой ход, всему своя молва,
Всему свой слог в словесном обиходе.
Да, ты права: я не ищу слова,
Уж если что, они меня находят.
Уж если что, они одним рывком
Срывают с нерва заспанную полночь
И в чём душа по снегу босиком
За слогом слог бегут весне на помощь,
За слогом слог, как благодатный ток.
И день рожденья празднует цветок.
«Всего себя безумно возлюбя…»
Всего себя безумно возлюбя,
Учти, цветок цветёт не для себя,
Не для себя красуется, живёт,
А как весна — пчелу к себе зовёт:
Сюда, сюда, любимая, сюда!
И погружаясь в глубину плода,
Весной опять встречает нас с куста.
Да воцарится в мире красота.
КРАСОТА
Взгляд весёлый, облик юный,
Губ доверчивых уют,
Ноги — звончатые струны —
Не проходят, а поют.
Всё в ней в радость, всё в ней в помощь,
Всё в ней — ласка и привет.
Вся таинственна, как полночь,
Лучезарна, как рассвет.
«Пустыня — вроссыпь, слитно — монолит…»
Пустыня — вроссыпь, слитно — монолит.
Им радоваться сердце не велит.
Вот почве — да. Какой-то там вершок,
А из него — упрямый корешок
С цветком в руке — уж так заведено —
А там, глядишь, — янтарное вино,
А там, глядишь, — румяный каравай:
Ставь всё на стол и угощай давай.
Вот это — да. Вот это — монолит.
Простой народ и никаких элит.
«Народ. А кто такой народ…»
Народ. А кто такой народ?
Волна к волне из рода в род,
Из поколенья в поколенье
Нерасторжимое волненье
Везде: в Москве и на селе,
Он — и мужик навеселе,
Он — и артист в Белоколонном
В одном-единственном числе
И в многолюдно-миллионном.
Народ — и звёзды, и кресты.
Он поимённо я и ты.
«Уж так сошлось, уж так сложилось в жизни…»
Уж так сошлось, уж так сложилось в жизни, —
Весь наш восторг и слава афоризму.
А поговорке что? А поговорке
Довольно всплеска солнышка в ведёрке
Из глубины живого родника…
Тем и красна хозяйка языка.
МАМИНЫ СЛОВА
Говорила мама «летось», —
К нам в окошко — Наша светлость.
Говорила мама «знамо», —
Куличок из печки прямо,
Краснощёк и духовит:
Ешь скорее — улетит.
Всё, что мама говорила,
Складно всё и сдобно было.
«Добро — к добру — Мне мама говорила…»
— Добро — к добру. — Мне мама говорила
И добрых всех добром благодарила
И, величая всех, всех горячо любила,
Всем находила место у огня.
И лишь себя повеличать забыла
За то, что в муках родила меня.
«Ах, частушка, ах, частушка…»
Ах, частушка, ах, частушка,
Ты нисколько не простушка.
Расступись, углы и стены,
Дайте небо вместо сцены,
Дайте ноченьку без платья
Да любимого в объятья.
Распалю его до края.
Я такая-растакая!
МОЛОДОСТЬ
Безудержно весенняя
В цветах и облаках
Идёт, как потрясение,
На звонких каблуках.
В награду ей соловушка,
А все преграды — прочь!
Бедовая головушка,
Сиреневая ночь.
Идёт сама природа,
Играет на волне…
Приветствуйте, народы,
И радуйтесь весне!
«Поэзия всем возрастам покорна…»
Поэзия всем возрастам покорна:
Блистательная спутница лучу,
Она цветок нам преподносит с корня
И зажигает молнией свечу.
Она — и гимн, и песенка простая.
Она сквозь все железы прорастает.
«А для меня оно не бремя…»
А для меня оно не бремя,
Моё неласковое время,
Моё — с подворья и с крыльца,
Моё — в моих чертах лица,
Моё — в чертах моей страны
И с той и с этой стороны.
Оно — мой крест, мой ратный стяг,
Зарёй восшедший на рейхстаг
И отворивший дверь в зените…
А что не так, уж извините.
«Обнимает, а не ссорит…»
Обнимает, а не ссорит
Юность с древностью седой.
Речка Сороть — это ж сородь,
Сродность берега с водой.
У неё свои заветы.
Даль своя, свои дела:
Вон какого нам поэта
С берегов своих дала.
ДОМ НАД СОРОТЬЮ
Прилетел ли ты, приехал,
Заходи в его уют.
В нём два Пимена, два Века,
В добром здравии живут,
Слово чествуют и шутке
Поиграть дают в усах.
В нём и внучке их, Минутке,
Не стоится на часах.
Сутки складывает в годы,
Поджидает третий Век.
Ба! Да он уже у входа
С шапки стряхивает снег.
ЯЗЫК ПУШКИНА
Его язык — язык волненья:
Волна к волне, к строке строка,
Как просверк чудного мгновенья,
Опередившего века.
Он свет из тьмы, как дождь из тучи,
Он лиры звон и блеск меча.
В нём — зимний лес и сад цветущий.
И на столе творца — свеча.
«А он и вправду бесподобный гений…»
А он и вправду бесподобный гений,
Неповторимый в просверках мгновений
И незабвенный в памяти веков.
Таков вердикт вселенских языков.
И всё же, всё же, говоря по-русски,
Он сам себе оценщик: «Ай да Пушкин!»
И озорник на поприще амура.
Он — весь душа и ум без перехмура.
«Он прост и неизбывен…»
Он прост и неизбывен
В любые времена.
Он и Боян, и Пимен,
И солнце, и луна.
Погода — непогода,
В нём бьётся пульс огня.
Он с нами до восхода
И до заката дня.
«И впредь шуметь его глаголам…»
И впредь шуметь его глаголам
По городам по всем, по сёлам,
По всем просторам кочевать
И жечь сердца и врачевать.
«Который год ещё раз и ещё…»
Юрию Лодкину ...
Все права на текст принадлежат автору: Егор Александрович Исаев.
Это короткий фрагмент для ознакомления с книгой.