Карпатское звено

Репортаж со Всесоюзной ударной комсомольской стройки — строительства экспортного магистрального газопровода Уренгой — Помары — Ужгород — ведут наши специальные корреспонденты.

П од нами скользила белая снежная земля, и по ней — тень нашего вертолета. Иногда тень ложилась на темные ленты дорог или падала на неровные, седые в эту пору леса. А в кабину пробивалось яркое солнце. Все молчали. Пилоты хмурились, и я знал почему: не прошла у них злость из-за долгого вынужденного ожидания погоды. И гостиница в Ивано-Франковске, где они базировались, порядком им надоела. Мне же думалось только об одном: о предстоящих встречах в горах, где располагались городки строителей газопровода Уренгой—Помары—Ужгород. И где жили люди карпатского участка.

Когда надоело смотреть в иллюминатор, я достал свой блокнот и начал просматривать запись: «Москва. Центральное диспетчерское управление Министерства газовой промышленности. Заместитель начальника службы по строительству Нелий Михайлович Полищук...»

Перед самой поездкой мы встретились с ним, и от него я многое узнал об этом уже знаменитом газопроводе. Полищук говорил, что, несмотря на сложности, связанные с запретом американского президента о поставке в Советский Союз газовых турбин, эти агрегаты мощностью двадцать пять тысяч лошадиных сил начали изготавливать на наших заводах. И первая турбина уже поступила на компрессорную станцию Ивдель на Урале. Полищук упоминал и о том, что транспортировка газа через компрессорные станции, которые устанавливаются через каждые сто — сто пятьдесят километров, связана с сильными шумовыми эффектами и потому приходится сооружать их вдали от населенных пунктов, лежащих на пути газопровода. Заботятся газовики и о сохранении природы, говорил Нелий Михайлович. Газ во время перекачки нагревается. Головной участок газопровода проходит в районе вечной мерзлоты. Меняется температурный режим, мерзлота расползается. Какой выход? Ведется строительство станции охлаждения газа, чтобы не нарушать экологическое равновесие северных зон. Полищук вспоминал, что во время строительства первого газопровода в районе Норильска, когда еще не было опыта работы в северных зонах, трубу проложили на сваях. А потом выяснилось, что нить газопровода перекрыла пути миграции оленей. Пришлось делать своеобразные арки-ворота, но и это не помогло, животные в них не шли... «Сейчас стараемся учитывать каждую мелочь, строить, не причиняя вреда ни природе, ни ее обитателям» — эти слова Нелия Михайловича я тоже записал в блокнот.

Нитка газопровода пересекает шестьдесят девять железных дорог, триста семьдесят автомобильных, на его пути такие реки, как Надым, Казым, Обь, Чусовая, Волга, Днепр, Днестр,— всего двадцать три крупные водные преграды, и, таким образом, возникает проблема сохранности водных ресурсов. Газовики финансируют исследовательские работы Министерства рыбного хозяйства, сотрудники которого дают рекомендации, и на их основе разрабатываются оптимальные решения, чтобы не нанести ущерба рыбным запасам. На каждой компрессорной станции устанавливают очистные сооружения.

Чтобы я представил, что значит прокладка труб в условиях Севера, Полищук рассказал, как работал он в Комсомольском, что в Тюменской области: «Едешь на машине словно по стиральной доске. Сплошные перепады. А обледенение дорог?! Трубоукладчики частенько не могли подняться в гору, и их приходилось тащить бульдозерами, тракторами. Мороз — под минус пятьдесят, ветры! Но ведь работать на северных участках можно только зимой. Для перевозки труб через реки приходилось намораживать лед. Клали ветки, заливали их водой, потом еще слой, и снова — водой... Только тогда пускали машину с турбинами весом под сто тонн... На западе, в Карпатах, — тоже нелегко, — заключил Полищук, — но трудности иные...»

— Когда прилетим, сразу свяжись с Внуковым, — услышал я голос командира экипажа. Он повернулся к своему молодому напарнику: — Внуков говорил, что надо слетать в Славское, взять технику…

В кабине снова повисла тишина, и небо скользило над нами плотным синим потоком с белыми, как пена, облаками...

С Внуковым я тоже встречался. Но это было уже в Ивано-Франковске, в полевом штабе, откуда ведется координация всех строительных работ на карпатском участке. Валентин Константинович Внуков — главный инженер Закавказского управления строительства трубопроводов.

Когда я вошел в его кабинет, он выдерживал телефонный аврал, говорил со мной, потом опять перебрасывал трубки телефонов, отдавал команды и беспомощно разводил руками, как бы сетуя на обычную обстановку своего кабинета. От него я узнал, что протяженность карпатского участка газопровода 187 километров. И что Карпаты — горы сложные и труднопроходимые. Строителям приходится нелегко: склоны рыхлые, обломочный скальный материал, смешанный с суглинками, много родников, мешает сильная обводненность района, трасса в основном проходит по глухим местам, потому надо прокладывать подъездные пути для техники, которая везет трубы, пригрузы, строительные материалы. Есть участки, куда можно подняться только гусеничной техникой или вертолетом...

— На трубопровод приходится навешивать многотонные пригрузы для того, чтобы придать ему устойчивость на заболоченных участках трассы, — говорил Внуков, — и пригрузы мы устанавливаем на таких участках чуть ли не каждые два метра. Например, в некоторых горных местах Львовской области надо уложить свыше двух тысяч подобных железобетонных «якорей». А всего на нашем участке свыше двадцати тысяч. Механизмам трудно работать на этих склонах — они скользят. При таком сложном рельефе должно быть смонтировано огромное количество колен-вставок... — Он прочел на моем лице непонимание и тут же пояснил: — Вставка — кривая из трубы, которая дает возможность поворачивать нить газопровода. Протяженность одних только кривых вставок достигает двадцати процентов от всей трассы.

Из слов Валентина Константиновича следовало и то, что на равнине трубы для укладки свариваются в секции из трех труб. Но в горах это практически невозможно: трубы на высоту поднимаются по одной или в редком случае сдвоенными...

Далеко впереди показались домики, точнее, вагончики.

«Выгода», — обронил командир экипажа. И весь сосредоточился на рычагах управления. Мы пошли на посадку. Целились на вершину холма, поблизости от поселка. Командир боковым зрением следил за мной: производит ли впечатление эта местность? Я же был занят тем, что сверху наблюдал за человеком, шедшим к посадочной площадке. Через несколько минут вертолет уже был на земле, и я сразу столкнулся с этим человеком лицом к лицу. В грубом шерстяном свитере, с тихими черными глазами, он назвался Сеником Вазгеновичем Геворкяном. Так я познакомился с начальником специального управления № 1. Его заместитель, в огромном черном тулупе, подошел позже. Несколько секунд они говорили между собой, забыв обо мне. Нетрудно было догадаться, что они продолжают разговор, начатый до нашего прилета. Речь шла о технике, о людях, проблемах, требующих безотлагательного решения. Так, как бывает обычно и ежечасно на любой стройке.

С холма открывался простор на все стороны. У подножия лежал городок — плотно пригнанные друг к другу разноцветные вагончики. В стороне от жилья чернели машины, бульдозеры.

— На трассу двинем сегодня же. — Я понял, что Геворкян обращается и ко мне тоже.

— Чем быстрее... — встрял было я, но тут же осекся.

— Тогда поехали, — сказал Геворкян своему заму. — Найди быстро шофера, а я пальто только надену. Встретимся у машины.

Они молча разошлись в разные стороны. Я же пошел к вагончикам и стал ждать...

Как только «уазик» тронулся, двинулись и далекие контуры гор, замелькали поселки. Потом нам попадались бредущие вдоль дороги группами или в одиночку горнолыжники, взвалившие "на плечи тяжелое снаряжение. Одетые в яркие костюмы, они вносили в окружающий бело-серый пейзаж что-то новое, непривычное тому, к чему я готовился. Думая об этом, услышал Геворкяна:

— Когда солнце щедрое, здесь просто роскошно. Но в прошлый сезон погода нас здорово подвела, лето и начало осени были мокрые как никогда, зима хуже всех здешних зим... Технику по мокроте поднимать — дело поганое...

Я уже отметил про себя, что Геворкян из породы людей, которые, кажется, никогда, ни при каких обстоятельствах не жалуются. Да и это не было жалобой.

Мы ехали уже в сумерках, и казалось, горы совсем рядом. Их массивы наступали на нас. Вдали белели неровные, рваные вершины.

Григорян — зам Геворкяна — спал, вобрав голову в огромный воротник своего полушубка.

— Вторую ночь на ногах, устал, — словно оправдывая коллегу, как бы про себя обронил начальник. — Дел было во сколько! — Он молча поднес руку к горлу. — Работает на газопроводе уже двадцать лет, — кивнул он на спящего, — бывал в Средней Азии, работал на Украине... В общем исколесил много... И курит много... — неожиданно сказал Геворкян.— Вот только... когда домой приезжает, дети его не папой, а дядей называют. — Геворкян помолчал и уже совсем серьезно заключил: — Сложная у нас профессия. Точно говорю, без дураков...

В Славское приехали, когда уже совсем стемнело. Небо было глубокое, полное звезд. Далеко-далеко залаяла собака. Иногда двери вагончиков распахивались, и в ночь врезались снопы яркого света.

Принесли ключ от свободного вагончика.

Едва рассвело, мы уже были на пути к трассе. В вездеходе сидели, тесно прижавшись друг к другу, рядом с водителем. А вездеход лез на горный склон. За стеклом открывалась заснеженная, накатанная машинами колея, которая, петляя, уходила за скальные выступы, туда, где лежала нитка газопровода. Решено было проехать вдоль всей трассы сваренных и уложенных труб. Их нитка заструилась вдруг рядом с нами.

Мы поднимались к тому месту, откуда несколько месяцев назад побежала эта нитка и куда — с другой стороны гор — через некоторое время придет другая и произойдет их стык.

Выскочили к белоснежному крутому склону, подобному настоящему лыжному трамплину. По его середине плавно тянулись стальные трубы.

— Вот здесь мы поработали здорово, — услышал я сквозь рев двигателя громкий голос Геворкяна.

Мотор взвыл с оглушительной силой, с разбегу вездеход пошел вверх и вдруг остановился.

Мы оказались рядом с бригадой Георгия Джулакяна. Люди очищали стыки труб, изолировали их, устанавливали пригрузы. Никто не поднял головы. Пока мы добирались к ним, я готовился к беседе с бригадиром, но, увидев людей в работе, понял: отрывать их от дела не решусь...

Я видел, как трубоукладчики под тяжестью многотонной трубы крошили гусеницами снег и мерзлую землю, слышал, как раскалывался горный воздух от свирепого хрипа их моторов. Запомнилось, как сверкала звездой на фоне зеленых сосен голубая вспышка сварки, а молодой парень в черной штормовке, из-под которой выглядывали синие полоски тельняшки, заметив меня, вдруг махнул рукой и весело крикнул:

— Как дела, дорогой?! — Светлые глаза смотрели открыто, и ветер ершил его мягкие волосы. У него было просто хорошее настроение. И дело свое он делал азартно и весело. Сварщик тут же забыл и обо мне, и обо всем на свете, он снова склонился над электродом, чертившим раскаленную линию по стыку двух труб. Он варил очередной стык громадного газопровода, приближая тот день, когда это уникальное сооружение протяженностью в 4451 километр будет давать тридцать два миллиарда кубометров газа в год от Уренгойского месторождения.

— Сколько же уложено труб на сегодняшний день? — не выдержал я и спросил сварщика.

— Сегодня утром была информация, нам говорили, около четырех тысяч километров, — ответил он, не поднимая головы от трубы.

— А сколько ты сварил стыков?!

— Не знаю, может, миллион! — отшутился он.

Ивано-Франковск — Выгода — Славское А. Кучеров Фото В. Устинюка

(обратно)

«Дело реки Двинуто»

Лондон, Холфорд-сквер, 30

Мистрис Йо разбудил стук в наружную дверь. Добропорядочная англичанка, мать четверых детей, она уставала за день и поэтому ложилась рано. Посмотрела на часы — одиннадцать. Должно быть, опять кто-то приехал к постояльцам. Странные люди эти супруги Рихтер. Образованные немцы, аккуратная нация, а комнаты не смогли обставить порядочной мебелью. Да что там мебель — штор долгое время не могли повесить, пока им не напомнила хозяйка. А эти постоянные гости, разговоры на непонятном для мистрис Йо языке... Но вот кто-то из Рихтеров спустился вниз, открыл дверь. Значит, это к ним.

Откинув цепочку, фрау Рихтер увидела на крыльце мужчину в плаще и шляпе, с саквояжем в руке.

— Здравствуйте, — сказал он по-русски. — Вы читали журнал «Гражданин» номер сорок семь?

Фрау Рихтер улыбнулась, открыла дверь, ответила также по-русски:

— Добрый вечер! Входите, Гражданин! Давно ждем!

— Прошу прощения за поздний визит. Заплутал в Лондоне.

Пока подымались по крутой лестнице на второй этаж, фрау Рихтер спросила:

— Первый раз в Англии?

— Да, впервые. Опробовал свой английский — никто не понимает.

— Это обычная история, когда учишь язык самостоятельно. Мы тоже первое время мучились. Пришлось брать уроки, переучиваться, а взамен Ильич давал уроки русского языка...

Наверху гостя поджидал коренастый мужчина в домашней куртке. Приезжий узнал его сразу — это был Ленин. Он крепко, как старому знакомому, пожал гостю руку, пригласил в комнату:

— Заходите, Владимир Пантелеймонович. А мы беспокоимся: куда, девался представитель Петербургского комитета Краснуха, по кличке Гражданин? Радченко сообщил из Питера, что Гражданин выехал по нашему адресу. Волновались, как удалось пересечь границу.

— А я, Владимир Ильич, чтобы не рисковать, по совету Радченко поехал через Финляндию. Финны помогли мне с паспортом и билетом. Так что добрался до Стокгольма без особых осложнений. Ну а оттуда ехал, уже не опасаясь охранки.

— И зря не опасались, — упрекнул Ленин. — В Европе полно ее агентов. Именно из-за угрозы арестов редакции «Искры» пришлось переехать из Мюнхена сюда, в Лондон. Так что мы здесь уже четвертый месяц.

Гость снял плащ, скользнул взглядом по комнате. Ленин и Крупская жили очень и очень скромно. Маленький стол, посудный шкаф, керосинка на табуретке...

— А я думал, Владимир Ильич, встретиться на Холфордсквер с немцами. Радченко дал мне адрес какого-то Рихтера. Готовился к переговорам на немецком и недоумевал, почему это дали пароль к немцу на русском языке.

— Доктор Якоб Рихтер — это я. Под таким именем прописался в Лондоне. Однако соловья баснями не кормят. Сейчас нам Надежда Константиновна чайку согреет, а мы пока побеседуем. Как там сейчас в Питере? Как ведет себя Вышибало?

В эту ночь Краснуха долго не мог заснуть.

Ленин... Как все-таки хорошо он знает положение в России, в местных организациях РСДРП! Дотошно расспрашивал его, Краснуху, буквально обо всем, но чувствовалось, что осведомлен о питерских делах очень и очень обстоятельно. Об этом, кстати, говорит и ленинская книга «Что делать?», которая появилась в Питере этой весной. Именно под влиянием этой книги Петербургский комитет и заявил о солидарности с «Искрой», многие его члены перестали верить «экономистам». Перестали доверять «Вышибале» — Токареву, который получил эту кличку за то, что предлагал «вышибить» из комитета интеллигентов и оставить в нем одних рабочих.

Где-то за полночь Краснуха встал, подошел к окну. Сразу громче стал слышен гул огромного города, не затихавший даже ночью.

Вспомнилось, как Ленин высоко оценил победу «левых» сил. Он сказал, что переход Петербургского комитета на позиции «Искры» может стать поворотным пунктом во всем российском социал-демократическом движении, и предложил конкретный план перестройки работы комитета так, чтобы объединить всю городскую организацию на искровских принципах.

«Доктор Рихтер» говорил, что с переходом на позиции «Искры» крупнейших организаций страны создается полная возможность поскорее созвать II съезд РСДРП. Скоро в английскую столицу для переговоров об этом должны приехать представители других социал-демократических организаций России.

...Уже занимался бледный рассвет, когда Краснуха заснул.

На другой день Ленин писал Плеханову в Женеву:

«Вчера приехал к нам товарищ, которого мы давно ждали...» Далее он сообщал, что приезжий пробудет в Лондоне полторы-две недели, просил Плеханова встретиться с ним в Женеве, чтобы противостоять возможному влиянию на него рабочедельцев.

С утра шел дождь. Он барабанил по крышам домов и омнибусов, по зонтикам прохожих. Ленину и Крупской пришлось пробираться на Сидмаус-стрит с зонтами. Здесь, в одном из домов, редакция «Искры» снимала пять комнат на двух этажах. Одну из них использовали под кухню и столовую, вторую берегли для приезжих товарищей, остальные три занимали члены редакции «Искры»: В. И. Засулич и Л. М. Мартов (Ю. О. Цедербаум), а также социал-демократ Н. А. Алексеев. Квартиру прозвали «коммуной», так как трое жильцов вели хозяйство сообща, закупали продукты и готовили пищу по очереди.

Когда Ленин и Крупская вошли в общую комнату «коммуны», здесь уже собрались В. П. Краснуха, «Музыкант» — П. А. Красиков, представитель «Северного союза» (Семена Семеновича) В. А. Носков, а также Мартов и Засулич.

На другой день Ленин и Крупская сообщали Радченко в Петербург:

«...у нас теперь Ваня, Музыкант и Семен Семенович. Единодушие полное. Вчера порешили следующее: Ваня, Русская организация «Искры», Семен Семенович фактически объединяются; Ваня и Семен Семенович выпускают заявления о своей солидарности с «Искрой». На основании постановлений весенней конференции Ваня + организация «Искры » + Семен Семенович устраивают Организационный Комитет для подготовки общепартийного съезда».

О цели, которую Ленин поставил перед Организационным комитетом, Надежда Константиновна писала самарскому агенту «Искры» Г. М. Кржижановскому: «Задача ОК подготовить благоприятную почву для съезда, т. е. завоевать комитеты, обеспечить повсюду наше влияние и т. п. ...ОК явится зародышем ЦК. Он будет иметь право кооптации и будет вводить новых членов».

Таким образом, российские искровцы узнали об организованной Владимиром Ильичем Лениным встрече в Лондоне, на которой было создано ядро будущего Организационного комитета по созыву II съезда РСДРП.

Участники встречи в Лондоне по приезде на родину с головой окунулись в работу. А в октябре Красиков сообщил редакции «Искры», что «Дело Реки двинуто»: совещание, на котором будет создан Оргкомитет, созывается в самое ближайшее время.

Явка: Псков, Петровский посад

«Где-то я его видел...» — подумал Радченко, глядя на мужчину, который, несмотря на холодное ноябрьское утро, был одет в легкое светлое пальто. Он стоял в вагонном коридоре и с нарочито безразличным видом смотрел в окно. И тут Радченко осенило — филер! Ведь именно этот субъект ходил за ним в Петербурге. Значит, увязался за ним и в Псков. Пока не берут, водят на крючке, значит, хотят узнать связи.

А едет Радченко по чрезвычайно важному делу. В Псков должны приехать представители различных организаций РСДРП, чтобы избрать Организационный комитет по созыву II съезда партии. В редакции «Искры» этому придают большое значение. А Аркадий везет с собой «хвоста». Что же делать?

В это время филер отвернулся от окна, бросил взгляд на Радченко и, как тому показалось, усмехнулся. «Поди, уверен, что рыбка из сети не уйдет», — подумал Радченко. А ведь охранка начала проявлять к нему усиленное внимание довольно давно, еще с лета.

Радченко сообщил об этом редакции «Искры». В письме Крупской он писал: «Меня и Красикова здесь проследили. Музыкант должен принять к сведению: справляются, хоть неофициально, у тех, где он бывал». Красиков в это время был за границей и должен был вскоре вернуться на родину, этим письмом Радченко хотел предупредить его об опасности.

В приписке к письму Крупской Ленин советовал Радченко: «Аркадию надо бы непременно уехать из Питера, раз проследили. Уехать теперь можно, раз мы повидаем Колю здесь. Пусть помнит Аркадий, что он у нас теперь почти один и что сберечь себя он должен во что бы то ни стало».

Однако Коля (Краснуха) в это время был в Лондоне, и до его возвращения Радченко никак не мог бросить дела.

В конце августа, когда приехал Краснуха, Радченко, сменив подпольную кличку Аркадий на Касьяна, уехал из Петербурга, став разъездным агентом «Искры».

Вот и Псков. Поезд еще не успел остановиться, как Радченко спрыгнул с вагонной подножки и побежал через вокзал на площадь, к стоянке извозчиков. Вскочил в первую пролетку, крикнул: «Поехали!» Извозчик дернул вожжи, и лошадь понеслась вдоль бульвара. Радченко оглянулся: вроде бы никто не гнался. По-видимому, филер, замешкавшись в вагоне, потерял его из виду.

А вечером того же дня на окраине Пскова, в тихом переулке Петровского посада, в квартире местного агента «Искры» П. Н. Лепешинского собрались гости. Жена Лепешинского — Ольга Борисовна — поставила на стол кипящий самовар, варенье, домашние ватрушки. Чем не именины!..

Работа совещания продолжалась два дня. Краснуха и Красиков рассказали о встрече с Лениным в Лондоне, о задачах, какие Ленин ставит перед Организационным комитетом. В конце работы распределили обязанности между членами ОК. Радченко было поручено заведовать транспортировкой литературы.

Когда все вопросы были решены, по одному стали расходиться.

Радченко появился на Псковском вокзале вечером. Осмотрелся. Вроде бы ничего подозрительного. Взял билет на ночной поезд, опустил в почтовый ящик заранее написанное письмо в редакцию «Искры», в котором сообщал о работе транспортной группы.

Наконец подали состав, началась посадка. Радченко взял чемодан, пошел к вагону, как вдруг...

Его остановил жандармский ротмистр, потребовал предъявить документы. Радченко подал паспорт.

Ротмистр пробежал его мельком и сказал:

— Очень сожалею, но вынужден просить вас зайти в здание вокзала.

В комнате станционного жандарма Радченко увидел филера, который увязался за ним из Петербурга, и понял, что разоблачен.

— Я протестую... — начал было Радченко.

— Э, бросьте, — перебил офицер. — Дело ваше дрянь. Письмецо-то ваше мы из почтового ящика изъяли. Погрели над лампой, а между строк-то шифр... — И вдруг крикнул: — Обыскать!

В чемодане у Радченко обнаружили конспиративную переписку. Нашли также чернильницу с бесцветными симпатическими чернилами. Офицер долго рылся в папиросной коробке, внимательно просматривая каждую папиросу.

Все это время Радченко сидел затаив дыхание — на дне коробки лежал адрес явки.

«Растяпа! Почему я его не выбросил?» — ругал он себя.

— Петровский посад! — неожиданно воскликнул ротмистр, вчитавшись в бумажку. — Тэк-с! Ну и ну! Это же здесь, в Пскове.

Радченко арестовали и под конвоем отправили в Петербург. На станционных часах был час ночи.

В эту ночь Лепешинский лег поздно. Писал письмо в редакцию «Искры», в котором извещал о состоявшемся в Пскове совещании и создании Организационного комитета. Состав комитета назвал по партийным кличкам, которые были известны в редакции. Рассказал также о решениях совещания, о намерении опубликовать извещение о создании ОК. Из-за позднего часа шифровку письма отложил до утра.

Под утро Лепешинских разбудил сильный стук в дверь.

— Открывайте! Полиция!

Ольга Борисовна бросилась в прихожую.

— Тише, ребенка разбудите!

В гостиную, стуча сапогами, ввалились жандармский ротмистр, пристав и двое полицейских. У двери встал дворник с всклокоченной бородой и заспанным лицом.

Жандармский офицер, оставляя на полу грязные следы, шагнул вперед.

— Господин Лепешинский?

— Да, а в чем дело? — спросил Пантелеймон Николаевич. — Я протестую против такого позднего вторжения. У нас маленький ребенок. Вы можете напугать его. Оля, — обратился он к жене, — будь добра, отнеси дочку в спальню.

Лепешинский надеялся, что жена уничтожит наиболее компрометирующие материалы, которые были спрятаны в спальне. И Ольга Борисовна поняла мужа. Взяла дочку с дивана, понесла в спальню, положила в кроватку, прикрыла детской шубкой. Лихорадочно открыв ящик стола, взяла лежавший сверху список участников конференции, сунула его в карман шубки. Склонилась над столом, чтобы просмотреть бумаги, но в это время вошел жандармский ротмистр.

— Тэк-с,— протянул он. — Что это вы там, госпожа Лепешинская, разглядываете? Нам тоже интересно... — И, грубо оттерев ее плечом от стола, начал перебирать книги и бумаги.

Ольга Борисовна не знала, куда муж положил письмо, которое писал ночью, и поэтому со страхом ожидала, что ротмистр вот-вот наткнется на него. Но тот, видно, не нашел в столе ничего интересного и принялся за книжную полку. Снимал книгу за книгой, встряхивал их так, что вылетали все закладки: листки календаря, старые рецепты, забытые письма, Ротмистр внимательно разглядывал каждую бумажку. Вдруг его лицо осклабилось в улыбке:

— Тэк-с! Вот это находка! Ого, знакомые имена: Гражданин, Касьян. Кстати, сегодня задержали вашего Касьяна на вокзале.

И тут же приказал Лепешинскому:

— Потрудитесь собраться, да побыстрее. Вы арестованы.

В эти дни были арестованы Краснуха, Шапошникова и другие искровцы. Обыски и аресты шли одновременно в Петербурге, Пскове, Новгороде и в других городах. Директор департамента полиции доложил о массовых арестах социал-демократов царю.

Однако оставшиеся на свободе искровцы действовали с двойной энергией: вскоре почти все организации были восстановлены. Большую работу проводили оставшиеся на свободе члены Организационного комитета, которыми руководил В. И. Ленин. В декабре Владимир Ильич писал в Харьков члену ОК Е. Я. Левину:

«Очень рады успехам и энергии ОК. Крайне важно приложить немедленно все усилия, чтобы довести дело до конца и возможно быстрее».

Члены Организационного комитета побывали во многих городах России, добились поддержки позиций ленинской «Искры», предлагали готовиться к партийному съезду, избирать на него делегатов, сообщали явки и пароли. И уже 16 (3) декабря П. А. Красиков докладывал редакции ч Искры»: «Объехал старые комитеты и Юг, субординация полная».

Получив извещение об образовании Оргкомитета, В. И. Ленин подготовил его к печати и опубликовал в 32-м номере «Искры». В послесловии, которым Владимир Ильич сопроводил текст извещения, подчеркивалась важность этого документа. «Объединение, восстановление целостности партии — самая насущная, настоятельно требующая немедленного решения задача русских соц.-демократов»,— писал Ленин.

А 17 (30) июля 1903 года в Брюсселе открылся II съезд РСДРП. Он стал поворотным пунктом в истории международного рабочего движения. На нем была создана революционная марксистская партия нового типа — партия большевиков.

Юрий Дашков, кандидат исторических наук

(обратно)

Женева-Брюссель-Лондон. 1903 год

К абинет и квартира В. И. Ленина в Кремле. В этом музее важна и значима каждая вещь, деталь обстановки, книга... Среди более чем десяти тысяч книг можно отыскать маленький томик: «Второй очередной съезд Рос. соц. дем. рабочей партии. Полный текст протоколов. Центр. Geneve, 396 стр». Самый важный экземпляр этого издания, сплошь покрытый пометками Владимира Ильича, хранится в Центральном партийном архиве Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС. В музее он заменен копией, но есть в кремлевском кабинете еще два экземпляра, на одном из которых множество пометок Н.К.Крупской. Известно, что, уезжая из эмиграции в революционную Россию, Владимир Ильич и Надежда Константиновна распродали все свое нехитрое имущество, а документы и книги оставили в женевском архиве партии, взяв только самое необходимое, самое дорогое, в том числе и эту книгу. К ней Ленин неоднократно обращался при написании важнейшего труда «Шаг вперед, два шага назад».

Перелистывая тоненькие страницы, вчитываясь в выступления депутатов исторического съезда, закрепившего создание марксистской рабочей партии в России, начинаешь ощущать бурную атмосферу тех лет. ...