Возвращение к Аджимушкаю

П оследний раз я был в Аджимушкайских каменоломнях под Керчью в октябре прошлого года.

Стоял пронзительный, холодный осенний день. Еще вчера грело, даже сквозь одежду, крымское солнце, было тепло и тихо. А сегодня неожиданно похолодало, и над щемяще знакомыми буроватыми горбиками каменоломен потянулись гряда за грядой с севера, с близкого Азовского моря, тяжелые тучи. Мы сидели с Сергеем Михайловичем Щербаком, заведующим отделом истории обороны Аджимушкайских каменоломен, в беленькой чистенькой хатке, и Сергей Михайлович в первый раз растапливал печку. В этом домике была когда-то скромная резиденция «деда Гробова» — Данилы Ильича Гробова, аджимушкайского сторожа и смотрителя. Но теперь все неузнаваемо перестроилось и изменилось.

В соседнем помещении грелись за чаем в ожидании печного тепла молодые женщины-экскурсоводы, а в наши окна было видно, как время от времени с низким, почти самолетным гулом подплывали и разворачивались экскурсионные автобусы из Севастополя, Евпатории, Ялты, Симферополя, Феодосии, из Краснодара, Новороссийска и даже Сочи.

Погода была не лучшей для дальних экскурсий, но машины все подходили... Люди ступали на землю Аджимушкая, чтобы открыть для себя героическую, волнующую историю защитников Аджимушкайских каменоломен. То был сначала отряд, потом особый полк полковника Павла Максимовича Ягунова, который в мае 1942 года занял жесткую оборону в районе маленького поселка Аджим-Ушкая (так населенный пункт именовался тогда на всех картах) и Царского кургана и не позволил немецкому танковому клину в течение нескольких дней кратчайшим путем выйти к Керченскому проливу, где шла в это время напряженная и тяжелая эвакуация на таманский берег войск Крымского фронта. Полк Ягунова ушел в каменоломни и 170 дней держал их оборону, отвлекая силы фашистов. Это был маленький клочок советской земли на занятой врагом территории...

Так было.

Сегодня Аджимушкай продолжает жить своей, уже ставшей привычной экскурсионной жизнью. Почти круглый год. А если бы на станции Керчь-Пассажирская могли принимать туристические поезда (для этого необходима постройка нескольких сот метров железнодорожной колеи), людская река в Аджимушкайские каменоломни не мелела бы даже в зимние месяцы. О лете и говорить не приходится.

— Весной 1983 года ожидаем двухмиллионного посетителя,— сказал мне Сергей Михайлович.

С Сергеем Михайловичем, одним из руководителей аджимушкайских экспедиций журнала «Вокруг света», мы не виделись несколько лет, и нам было о чем поговорить, что вспомнить.

Но первым делом мы выбрали каждый себе шахтерские аккумуляторные фонарики в светлых полотняных мешочках и через асфальтированную дорогу от домика, по широкой, из толченого красного камня полосе пошли к недавно открытому мемориалу-памятнику воинам подземного гарнизона. Его создали молодые киевские скульпторы Евгений Ефимович Горбань, Борис Евгеньевич Климушко и архитектор Сергей Николаевич Миргородский.

В 72-м году, когда в заросший высоким донником карьер у «Сладкого колодца» прибыла вместе с саперами и связистами, присланными по распоряжению Генерального штаба Вооруженных Сил СССР, наша первая разведочная экспедиция, не было здесь ни мемориала, ни музея, а стоял среди полыни и чертополоха одинокий трактор СТЗ. В начале обороны двигатель трактора, работая на вал генератора, освещал каменоломни, давал свет в операционные подземного госпиталя, и бойцы отряда полковника Ягунова после одной из удачных вылазок даже смотрели кинокартину «Свинарка и пастух».

Я коротко писал об этом, писал о тракторе, но тогда не знал, что этот железный ровесник первых крымских колхозов (сейчас он находится внизу, внутри музейной части) имел не только знаменитую военную, но и большую послевоенную биографию. Однако это отдельная страница.

И вот теперь примерно на том же самом месте, где стоял трактор, над входом в музейную часть, нависала величественная скала. Как выходили в мае—октябре 1942 года из-под нависших каменных сводов с оружием в руках защитники гарнизона, так поднимались они сейчас, возникая, казалось, из самой скалы-камня...

...Глухие своды

Их щедро осыпали в непогоды

Порошей своего известняка.

Порошу эту сырость закрепила.

И, наконец, как молот и зубило.

По ним прошло ваянье сквозняка.

Эти строчки здесь же, в каменоломнях, в ноябре 1943 года, когда наши части заняли район Аджимушкая, написал один из первых исследователей подвига подземного гарнизона поэт Илья Сельвинский. И словно предвидел поэт-солдат, каким будет, каким должен быть памятник воинам аджимушка некого полка арьергарда.

Мы вступили под своды мемориала и сразу внутри экспозиционных помещений почувствовали, после ветреного и холодного дня, почти осязаемую и ровную теплоту многометровой толщи нагретого бетона. Он отдавал летнее тепло, остывая как море.

Ничего подобного никогда не было в Аджимушкае до сооружения памятника. И представилось, что это не только сохраненное монолитом тепло солнечных лучей, но и тепло всех нас, кто хоть единый раз прикоснулся к камням Аджимушкая, тепло наших сердец и ладоней. Такое же, какое хранят старые форты Бреста, бастионы Севастополя, памятники Новороссийска...

Три года (1972-й, 1973-й, 1974-й) вместе с молодежью Керчи, Одессы, вместе с комсомольцами из других городов страны в Аджимушкайских каменоломнях вела поиск документов и реликвий времен войны специальная экспедиция журнала. (Публикации об Аджимушкае были в следующих номерах «Вокруг света»: № 3 за 1969 год; № 8, 11 за 1972 год; № 5, 11 за 1973 год; № 2, 7, 12 за 1974 год; № 4 за 1975 год, № 4 за 1977 год.)

И вот сейчас, выйдя из музейной части, мы снова шли по местам, где когда-то закладывались первые разведочные траншеи, где с помощью домкратов и лебедок отодвигали с краев завалов тяжелые глыбы и надеялись на близкую удачу... «Стенка с квадратом», «Политотдел», «Два смертника», «Матрос», «Центральный», «Комната Ягунова» — такие названия вписывали мы в раскопочные дневники и на собственноручно вычерченные планы каменоломен, давая их по характерным приметам места или первым находкам. Когда-то я находил эти точки почти на ощупь, с закрытыми глазами, а теперь с грустью убеждался, что многое крепко подзабылось. А многое и просто изменилось после окончания строительства музея и минувших раскопочных сезонов.

Вслед за нами в этих же местах работали другие самодеятельные коллективы: студенты, молодые рабочие, инженеры — комсомольцы из Свердловска, Челябинска, Миасса, Липецка, Симферополя, Львова, Черновиц, Винницы, Киева, Куйбышева, Ростова. Работали в основном летом, во время своих очередных отпусков и каникул. А к нам в редакцию по-прежнему приходили письма с пометкой: «Аджимушкай». Писали пожилые люди, свидетели и участники событий 1942 года; писали, присылали фотографии и отчеты молодые — те, кто своими руками, работая рядовыми раскопщиками, пытался отыскать и прочесть не разгаданные еще страницы истории подземного гарнизона.

Как и мы, они искали главным образом документы. Однако находок с каждым годом становилось все меньше, и Сергею Михайловичу, по его словам, все труднее было с каждым сезоном давать задания своим нетерпеливым молодым помощникам. Многие места, где могли что-то сделать небольшие бригады раскопщиков, многократно во время экспедиций разных лет были уже просмотрены.

Предметы обихода, личные вещи, части оружия и воинское снаряжение по-прежнему попадались, а вот документы, да еще такие, какие смело можно было бы отнести не к отдельному человеку, а к воинскому коллективу, — почти нет.

За эти годы останки около двухсот защитников Аджимушкая были с воинскими почестями перезахоронены на воинском кладбище в Керчи.

Во время разговора в домике-хатке у печки Сергей Михайлович положил на стол толстую книгу с алфавитом:

— Вот триста двадцать три фамилии тех, кого мы сейчас хорошо знаем, на кого имеем «личные дела» и с кем или по поводу кого продолжаем вести исследовательскую работу.

Эта книга — итог многих, в том числе и наших трех, экспедиций. А всего, можно сказать, документы, различные свидетельства, воспоминания многих людей помогли сотрудникам музея с помощью журналистов, ветеранов, историков и исследователей «проявить» сегодня фамилии примерно тысячи человек — тех, кто был в Аджимушкайских каменоломнях к началу их обороны, кто принимал участие в ней, видел эти события или сам сражался в числе защитников Аджимушкая. Но на многих из них, в том числе известных по устным свидетельствам участников обороны, нет документов...

Как же горько, наверное, этим людям рассказывать об Аджимушкае и не иметь во внутреннем кармане пиджака красной или зеленой книжки инвалида или участника Великой Отечественной войны из-за недоказанной документально статьи в графе прохождения службы на Крымском фронте, в частности в Аджимушкайских каменоломнях. Архивы не найдены.

Мы не можем с окончательной уверенностью назвать даже автора дневника, найденного в каменоломнях еще в январе 1944 года лейтенантом административной службы Ф. А. Грицаем. Подробно я писал об этом в очерке «Письма к живым». Но и сегодня, по прошествии девяти лет, не могу поставить точку. Рано. Со мной согласен и Сергей Михайлович Щербак.

По-прежнему не знаем мы имен тех или имени того, кто осуществлял связь между намертво, казалось бы, блокированными врагом каменоломнями в конце июля — начале августа 1942 года и нашей отважной разведчицей Женей Дудник — «Тоней», радиограммы которой из военного архива я приводил в очерке «Вы остаетесь в Керчи...».

Все неразгаданные, нераскрытые страницы аджимушкайской обороны, как меридианы на Северном полюсе, сходятся в одной точке: в архиве подземного гарнизона. Но где искать его, как?

...Мы вышли с Сергеем Михайловичем Щербаком из каменоломен у старого, знакомого мне завала с кустом шиповника. Когда-то это был маленький тоненький кустик. И вот разросся, раздался, превратился в большущий колючий куст с крупными яркими ягодами.

На поверхности кратер воронки был аккуратно обнесен железной оградой из толстых арматурных прутьев. Рядом из каменистой земли торчали стабилизаторы авиационных бомб. Сейчас их установили специально... Но такие же перья искореженного ржавого железа встречались нам и внутри каменоломен при расчистке завалов. Так, вкапывая авиабомбы и взрывая с поверхности своды, фашисты пытались бороться с аджимушкайцами. Взрывали, переходили к газовым атакам и снова взрывали...

Взрывы наносили потери гарнизону, но в то же время образовывали в обрушенной кровле и новые выходы, откуда бойцы могли совершать вылазки. Снижали они и действенность газовых атак противника: новые многочисленные щели, которые ночами защитники каменоломен расширяли, улучшали вентиляцию подземных галерей.

Но завал с шиповником... По некоторым данным и свидетельствам очевидцев и участников обороны, фашисты угадали в этом месте под землей большой перекресток — «звезду» подземных ходов, и под обвалами погибло целое подразделение аджимушкайцев...

Во время экспедиции мы не раз подбирались, подходили к этим завалам по доступным внутренним ходам, однако только тронули их в нескольких местах. Чтобы разобрать хоть один из них полностью, скажу честно, не хватало тогда у нас ни сил, ни терпения, ни времени, ни опыта. Самая большая наша экспедиция, 1973 года, насчитывала в лучшие свои дни до пятидесяти человек, и работали мы около двух месяцев. Но если бы снова можно было вернуться в лето десятилетней давности, я бы лично предложил, не отвлекаясь ни на что другое, разобрать по возможности целиком, до основания один завал. Сделать центром поиска — для гарантии безопасности лучше работать с поверхности — лишь одну воронку-кратер. Анализ находок «в культурном слое», как говорят археологи, сразу бы показал степень их ценности и, возможно, дал бы в руки надежную нить поисков. Ведь любой предмет, будь то командирская сумка, прижатая камнем, или коробка железного ящика у основания каменной пирамиды, мог быть с документами!

...Если они там были. Сколько раз мы находили и сумки, и ящики — они оказывались пустыми. И тем не менее под неразобранной грудой камней все по-прежнему никем не тронуто! И документы не могут наконец не быть не найденными — в какой-то сумке, в каком-то железном ящике, в каком-то свертке... Как все, что остается после человека в его доме. В разрушенном доме. Нужно искать их!

Вернувшись из каменоломен, мы еще долго сидели с Сергеем Михайловичем у теплой, не остывшей печки... И вот сейчас, когда пишу эти строки, я снова вижу железные прутья ограды перед знакомой воронкой-кратером, красные брызги шиповника и длинную цепочку людей, идущих к Аджимушкайскому мемориалу...

Безусловно, Аджимушкаю нужна в настоящее время серьезная, специальная, хорошо технически оснащенная и рассчитанная не на один сезон экспедиция, сродни археологической. Нужны дальнейшие терпеливые поиски в архивах и сугубо научная работа с участниками, очевидцами, свидетелями обороны. Однако нужны будут не только специалисты: историки, археологи, топографы, но и рядовые раскопщики... И тут молодежь, комсомольцы могут сказать свое слово.

Когда все завалы будут постепенно разобраны, мы найдем П-образные, никем не обследованные ниши-выработки за осыпями камней и никем еще не пройденные ходы — последние «белые пятна» на карте Аджимушкая. Они самый вероятный ключ к успешному поиску архива!

Керчь Арсений Рябикин, наш спец. корр.

(обратно)

Раскаленная земля Намибии

В ечерело. Гасли последние огоньки костров, затихали голоса под пологами палаток, когда мы остановились на ночлег в одном из временных лагерей намибийских беженцев.

Роберт Нгаваленде ждал нас у небольшого домика, где разместился административный центр лагеря. В тесной комнате, освещенной керосиновой лампой, собрались врач, учитель, священник, несколько женщин и молодых парней.

— В лагере,— говорит Р. Нгаваленде,— сейчас более двух тысяч. И каждый день приходят десятки, а то и сотни людей. Беженцы из Намибии. Нужно всех накормить, выдать одежду, оказать медицинскую помощь, определить детей в школу. По сути дела, весь наш лагерь — это большая школа. Преподаем на языках племен нашей страны — овамбо, дамара, гереро. В изгнании никто не должен, не хочет забывать родной язык.

К столу придвигается коренастый, с глубоким шрамом на лице человек. На вид ему все шестьдесят, но на самом деле Каташи Шинвата тридцать пять.

— Главное,— говорит он,— не хватает учителей: на полторы тысячи учеников двенадцать профессиональных педагогов. Мало учебников, тетрадей, школьных принадлежностей. Но учить людей необходимо — надо, чтобы вырастали сознательными борцами за свободу своей родины.

Почему я и тысячи моих соотечественников оказались здесь, в Анголе, за сотни километров от родного дома? Чтобы ответить на этот вопрос, мне придется рассказать о себе.

Родился и жил в поселке Окапанда на северо-востоке Намибии. Профессия — преподаватель начальной школы. Я никогда особенно не интересовался политикой. Но поведение южноафриканских солдат, которые оккупировали родину, вызывало у меня естественное чувство протеста. В феврале 1977 года меня арестовали, попал в концлагерь. Допрашивали белые офицеры южноафриканской разведки. Требовали, чтобы я признался в оказании поддержки бойцам из Народной организации Юго-Западной Африки (СВАПО), действовавшим в нашем округе. Я заявил, что никогда в своей жизни их не видел. И тогда шестеро офицеров начали меня избивать. Два дня с утра до вечера жестоко пытали. Связывали за спиной руки, подвешивали так, чтобы ноги не касались пола. Присоединив к ногам электроды, включали ток. Много раз терял сознание. Наконец мучители поняли, что я не могу сказать ничего. Три дня не давали воды, а потом вдруг выкинули из лагеря.

Второй раз меня схватили в начале марта 1980 года и на вертолете переправили в Ошакати, в тюрьму. Однажды на рассвете мне завязали глаза, заковали в наручники и бросили в кузов грузовика. Там было еще несколько арестованных. Нас привезли в заросли, в буш. Подвесили на большом дереве за руки, обмотав кисти колючей проволокой. К вечеру, когда над нами кружили грифы, солдаты размотали проволоку...

Люди на дорогах

...Весь этот день мы двигались на юг от ангольского города Лубанго. Путь шел через малообжитые районы. Всюду куда только хватало глаз, стлалась выгоревшая на солнце саванна с чахлой растительностью и островками термитников. Километров через восемьдесят асфальтированная дорога кончилась. Красная, как толченый кирпич, пыль вставала за нами густым шлейфом.

Ехали медленно, впереди и сзади нашего «газика» шли машины боевого охранения. На одной из них — отделение солдат, на другой был установлен четырехствольный зенитный пулемет. Начальник каравана, почти не отрываясь, наблюдал за «воздухом». Здесь, в южных районах Анголы, южноафриканские самолеты охотятся за идущим транспортом, за беженцами.

Через каждые 20—30 километров — контрольные армейские пункты. Часа через четыре изнурительной тряски повеяло жарким дыханием пустыни Намиб. Песчаные вихри перерезали наш путь, поземка пустыни заметала наезженную колею.

В поселке Наулила муниципальный комиссар Лоренсу Камати, энергичный, среднего роста мужчина, обстоятельно взвешивая каждое слово, посоветовал получше замаскировать машины на случай налета юаровских «миражей».

— Вчера, — рассказал он, — в нескольких километрах отсюда эти пираты расстреляли колонну безоружных намибийских беженцев...

Мы не раз останавливались, когда навстречу приближалась длинная колонна людей. Они везли на самодельных тележках бедную поклажу.

Вообще идущие по обочинам люди — нередкая примета африканских дорог. Женщины, босые, по щиколотку в пыли, горделивые, несут на головах ношу — вязанку хвороста или глиняный сосуд с водой. У многих за спиной еще и малыши привязаны. Десятки километров проходят крестьяне, ремесленники, разносчики товара, направляясь на рынки в город или селение.

Но эти уныло бредущие мужчины, женщины, плачущие детишки, гонимые бедой,— беженцы из Намибии. Чем ближе к границе, тем чаще попадаются навстречу их печальные караваны.

Почему они покидают домашние очаги, бросают обработанные поля, домашний скот и отправляются в изгнание?

Официальные власти Претории объясняют массовое бегство африканцев из ЮАР и оккупированной расистами Намибии тем, что, мол, все они — «террористы».

Мне не раз приходилось бывать в лагерях беженцев в Анголе, Замбии, Ботсване. Многие тысячи намибийцев были вынуждены покинуть родные места из-за террора расистских властей. И рассказ Каташи Шинвата мог повторить едва ли не каждый из них. (См. очерк В. Никитина «Уходят, чтобы вернуться». «Вокруг света», 1975, № 8.)

Селенье Шангонго. Вылетаем ранним утром. Через полчаса саванна внизу, под вертолетом, прервалась серебряной змейкой реки Кунене. Справа, на территории Анголы, виднелись небольшие деревушки, пасущиеся стада. Слева, за плотиной электростанции Руакана, отчетливо просматривались сторожевые вышки, тянулись ряды колючей проволоки, частокол антенн. Сняв шлемофон, пилот пояснил: там территория Намибии и военная база оккупационной армии Южно-Африканской Республики.

У пилота, как и у других ангольских летчиков, был строгий приказ не появляться в зоне досягаемости южноафриканских ракет класса «земля — воздух». Транспортные самолеты, доставляющие в пограничные поселки Анголы продовольствие и медикаменты, не раз подвергались нападениям «боеров» — так здесь называют южноафриканских расистов — с оккупируемой ими территории Намибии.

Уклонившись от русла Кунене, продолжаем полет в глубь ангольской территории: «тарелка» локатора на том берегу стала вращаться, и на солнце блеснули направленные в нашу сторону окуляры оптических приборов.

Такой я увидел Намибию.

Щит и алмазы

Намибия. Название страны произошло от слова на языке племен дамара и нами «намиб», что означает «щит» или «изгородь». Пустыня Намиб простирается вдоль побережья Атлантического океана через всю страну — от реки Кунене на севере до Оранжевой на юге. По своей площади (более восьмисот тысяч квадратных километров) Намибия превосходит территорию Англии и Франции, вместе взятых. Ее население, по последним данным, составляет около миллиона человек.

Европейские колонизаторы, захватившие эту территорию в конце прошлого века, назвали ее Юго-Западной Африкой. В результате дележа Африканского континента между империалистическими державами она оказалась под протекторатом Германии. В 1915 году власти Южно-Африканского Союза (ныне ЮАР) оккупировали Намибию. После первой мировой войны ее территория была включена в систему мандатов Лиги Наций, а в 1945 году в систему Международной опеки ООН.

Еще в 1966 году Организация Объединенных Наций приняла резолюцию о прекращении мандата ЮАР над Намибией.

И с тех пор вопрос о положении в Намибии не сходит с повестки дня ООН. Руководствуясь исторической Декларацией о предоставлении независимости колониальным странам и народам, принятой в 1960 году, ООН, несмотря на противодействие западных держав, приняла важные резолюции, в которых намечены реальные пути решения намибийской проблемы. Однако все эти долгие годы ЮАР при поддержке западных держав делает все, чтобы удержать эту страну в колониальной узде.

Упорство расистов и империалистов, игнорирующих требования мировой общественности о предоставлении независимости намибийскому народу, опирается в первую очередь на военно-стратегические соображения. Изменение соотношения сил на юге Африканского континента в пользу борющихся народов этого региона, происшедшее после падения португальской колониальной империи, после провозглашения независимости Анголы, Мозамбика, а затем и Зимбабве, напугало власти ЮАР. Волна национально-освободительной борьбы докатилась до пограничных рубежей цитадели апартеида. Расисты осознают, что любые радикальные изменения в Намибии приблизят крах антинародного режима и в самой Южно-Африканской Республике.

Вторая причина — и не только для южноафриканских колонизаторов, но и для других империалистических государств, — носит сугубо прагматический характер. Недра Намибии не зря называют «шкатулкой драгоценностей». По добыче алмазов страна занимает второе место в капиталистическом мире, здесь ежегодно добывается около пяти тысяч тонн окиси урана, большое количество меди, свинца, олова. По данным ООН, из двадцати четырех крупных горнодобывающих компаний, хозяйничающих на территории Намибии, двенадцать являются южноафриканскими, пять имеют штаб-квартиры в Соединенных Штатах, три — в Канаде, остальные в Великобритании, ФРГ и Франции. Доходы от экспорта продукции горнодобывающей промышленности и сельского хозяйства только южноафриканских фирм ежегодно составляют более миллиарда долларов.

Гонимые, но не сломленные

В этом доме на оживленной улице Луанды я бывал не раз. В кабинете президента организации, небольшой комнате, где основное место занимает массивный письменный стол, встретил нас белозубой улыбкой 53-летний бородач Сэм Нуйома. Он сразу покоряет своей энергией, деловитостью, оптимизмом.

Я уже знаю, что Нуйома родился на севере Намибии, в бедной крестьянской семье, что с ранних лет помогал родителям в поле, пас скот, что, закончив миссионерскую школу в родной деревне, 14-летним пареньком отправился искать работу. Был учеником в частной мастерской, потом чернорабочим на железной дороге.

В апреле 1959 года расисты стали изгонять рабочих из столицы на ее окраину Катутура. В «черных кварталах», разделенных по зонам в соответствии с этнической принадлежностью, расистам было легче «разделять и властвовать», разжигать рознь.

10 декабря «переселенцы» организовали демонстрацию протеста против решения колониальных властей. Полиция, окружив манифестантов, открыла огонь. Одиннадцать человек было убито, пятьдесят четыре ранено, сотни брошены в тюрьмы.

— Расправа в Виндхуке, — рассказывает С. Нуйома, — открыла глаза многим. Мы поняли, что белые расисты готовы на крайние меры, чтобы пресечь любые формы сопротивления. Нам необходимо было сплотиться, объединить рабочий класс разных племен и народностей страны.

19 апреля 1960 года в глубоком подполье была создана СВАПО. Оккупационные власти сразу осознали опасность, которую представляла для них организация, пользовавшаяся поддержкой народа. Расисты начали тотальное преследование активистов организации. Руководство СВАПО направило Сэма Нуйому за границу, чтобы развернуть кампанию протеста против произвола ЮАР в Намибии. С трибуны ООН он выступил с рассказом о тяжелом положении намибийских трудящихся, с призывом к мировой общественности поддержать борьбу.

В 1964 году на территории Намибии была создана партизанская база, а в ряде африканских стран началась военная подготовка активистов движения. В 1965 году Организация африканского единства признала СВАПО единственным полномочным представителем намибийского народа и заявила, что она имеет право вести вооруженную освободительную борьбу. Первая военная операция партизан Народно-освободительной армии Намибии (ПЛАН) была проведена 26 августа 1966 года. Через месяц, 27 сентября, был разгромлен гарнизон войск ЮАР в Ошиканго.

Затем боевые подразделения стали проникать в центр страны. Небольшие мобильные группы, вооруженные стрелковым оружием, базуками, минометами, организовывали засады на патрули оккупационных войск, проводили налеты на военные объекты. В октябре 1968 года, после нападения патриотов на лагерь южно-африканских карателей в Восточном Каприви, войска ЮАР начали операцию «чистки». Шестьдесят три патриота были убиты, сотни ранены. Колониальные власти стали создавать вдоль реки Окаванго «укрепленные деревни», а точнее, концлагеря, окруженные колючей проволокой.

Тогда, напуганные террором, намибийцы стали покидать страну. Лагеря беженцев появились в Замбии, Ботсване, других соседних африканских странах.

Арестовав лидеров СВАПО, власти Претории устроили над ними суд в ЮАР. Тридцать семь руководителей организации подверглись пыткам. Предъявив стандартное обвинение в нарушении «закона о терроризме», расистский трибунал приговорил девять патриотов к пожизненному заключению.

В закрытом зале присутствовали только полицейские агенты, но на следующий же день с помощью подпольщиков из АНК Южной Африки весь мир узнал о выступлении на суде одного из основателей СВАПО, национального героя страны Германа Тойво Йа Тойво. Он говорил:

— В Претории нас не имеют права судить. Ведь мы намибийцы, а не южноафриканцы, и ни сейчас, ни в будущем не признаем вашего права управлять нами, вводить свои законы и смотреть на нашу страну как на свою собственность. Мы всегда считали, что Южная Африка незаконно вторглась в нашу страну, именно поэтому вершится сейчас этот суд. Я говорю «мы», потому что высказываюсь не только от своего имени, но и от имени моих товарищей, осужденных вместе со мной.

Правительство ЮАР хочет не только признать нас виновными, но и оправдать свою политику, которая якобы является законной для Намибии. ...