Все права на текст принадлежат автору: Стивен Ликок.
Это короткий фрагмент для ознакомления с книгой.
Сумасбродные сочиненияСтивен Ликок

Стивен Ликок СУМАСБРОДНЫЕ СОЧИНЕНИЯ (сборник)

I. Откровения шпиона (пер. А. Ахмеровой)

Многие, слыша слово «шпион», трепещут от страха. К трепету мы, шпионы, успели привыкнуть. Нам, шпионам, это даже нравится. «Шпион» — пишу я, регистрируясь в отелях, и с полным основанием рассчитываю увидеть страх на лицах нескольких администраторов или хотя бы одного.

Мы, шпионы, или Шпионы-с-большой-буквы, как мы гордо себя именуем, — особая раса. Нас никто не знает. Нас все боятся. Где мы живем? Нигде. Где мы сейчас? Повсюду. Порою сами не ведаем, где мы сейчас. Секретные приказы нам приходят с таких заоблачных высот, что мы зачастую не вправе знать свое местонахождение. Мой друг, точнее, коллега-шпион (у нас, шпионов, друзей нет) в секретной службе Венгрии считается одним из лучших. Как-то раз он провел целый месяц в Нью-Йорке, искренне веря, что находится в Виннипеге. Если такое случается с элитой, что говорить об остальных?

В общем, все нас боятся, потому что чувствуют (и не без оснований) наше могущество. Поэтому, невзирая на предрассудки, мы можем свободно путешествовать, останавливаться в лучших отелях и вращаться в любом обществе по своему усмотрению.

Приведу наглядный пример: месяц назад я приехал в один из крупнейших отелей Нью-Йорка. Не хочу подорвать репутацию заведения, поэтому назову его просто отель Б. Мы, шпионы, никогда не указываем названий отелей, в крайнем случае, только номера, известные лишь нам самим: 1, 2, 3.

Дежурный администратор объявил: свободных номеров нет, но я-то понимал: это всего-навсего отговорка. Подозревал ли администратор, что я шпион, сказать трудно. Для конспирации я вырядился в длинное пальто, высоко поднял воротник, а перед входом в отель наклеил угольно-черные усы и бороду.

— Пригласите управляющего! — потребовал я и, когда тот вышел, отвел его в сторону и шепнул на ухо два слова.

— Боже милостивый! — Управляющий побелел как полотно.

— Ну так как, дадут мне номер или еще раз шепнуть? — осведомился я.

— Нет, нет! — мелко дрожа, ответил управляющий и повернулся к администратору. — Дайте этому джентльмену номер! С ванной!

Какие слова моментально обеспечивают номер в одном из лучших отелей Нью-Йорка, сообщить не могу. Сейчас завеса секретности приподнимается, но тут задействованы такие сложные политические игры, что на откровение я не решаюсь. Скажу только: если б не помогли те два слова, я знаю парочку других, еще более действенных.

Об этом довольно заурядном происшествии я рассказываю с одной целью — продемонстрировать, насколько разветвлена и вездесуща международная шпионская сеть. Приведу другой пример, совсем свежий. Так вот, в один прекрасный день я с одним человеком шел по Верхнему Б. от здания Т. к саду В.

— Видишь того мужчину? — спросил я, показав со стороны улицы, по которой мы шли, на сторону, противоположную той, по которой мы шли.

— В соломенной шляпе? — уточнил мой спутник. — Да, а что с ним такое?

— Ничего, за исключением того, что это шпион.

— Господи! — выпалил мой спутник и в изнеможении прислонился к фонарному столбу. — Шпион?! Откуда тебе известно? Что это значит?

Я тихонько засмеялся. Мы, шпионы, умеем тихонько смеяться.

— Ха! Дружище, это секрет! Сапиенти сат! А ля гер ком а ля гер! Трам-пам-пам!

Мой спутник лишился чувств прямо на улице, и его увезли в карете скорой помощи. Среди санитаров в белых халатах я узнал — кого бы вы думали? — знаменитого русского шпиона Пулиспанцева собственной персоной. Чем он тут мог заниматься, я не представлял. Уверен, приказ он получил с таких высот, что и сам не представлял, чем занимается. Прежде я видел Пулиспанцева лишь дважды: первый раз, когда мы оба маскировались под зулусов в Булавайо, а потом на границе Китая с Тибетом, куда Пулиспанцев пытался тайком проникнуть в ящике с чаем. Русский был в ящике, по крайней мере, так сообщили мне кули, которые этот ящик несли. Тем не менее я сразу узнал Пулиспанцева. Впрочем, ни он, ни я не выдали знакомства ничем, кроме едва уловимого движения верхнего века. (Мы, шпионы, умеем двигать верхним веком так, что простым глазом не увидишь). Следует отметить: после встречи с Пулиспанцевым я ничуть не удивился, когда несколько часов спустя вечерние газеты сообщили, что в Сиаме убит дядя молодого короля. Объяснять, как связаны эти два события, я не имею права: для Ватикана последствия оказались бы чересчур серьезными. Не уверен, что Святому Престолу удалось бы сохранить лицо.

Выше описаны лишь мелкие эпизоды моей полной тревог и опасностей жизни. Они, как и другие мои откровения, навсегда остались бы тайной, если бы недавние события не сняли печать молчания с моих губ. Кончина отдельных коронованных особ позволяет разглашать сведения, прежде не подлежавшие разглашению, но даже сейчас я имею возможность обнародовать лишь малую толику известных мне фактов. Скончаются другие коронованные особы — смогу обнародовать больше. С определенной периодичностью надеюсь потчевать читателей откровениями еще долгое время. Сейчас я вынужден соблюдать осторожность: мои взаимоотношения с Вильгельмштрассе, Даунинг-стрит и набережной д’Орсе столь деликатны, а общение с Илдыз-киоском, отелем «Уолдорф-Астория» и ресторанами «Чайлдс» выстроены так сложно, что малейший faux pas[1] расценят как неверный шаг.

На секретную службу Г. империи я поступил семнадцать лет назад. За эти годы служебный долг забрасывал меня в разные уголки земного шара, а порой даже в разные щели и закоулки.

Именно я первым сообщил канцлеру Г. империи о том, что Англия и Франция сформировали Антанту.

— Антанту сформировали? — дрожа от возбуждения, переспросил канцлер, едва я принес новость на Вильгельмштрассе.

— Да, ваше превосходительство! — подтвердил я, и канцлер застонал.

— Расформировать ее сможете? — поинтересовался он.

— Своими силами — нет, — грустно ответил я.

— Тогда где нам нанести удар? — не унимался канцлер.

— Принесите карту! — попросил я. Карту принесли, и я ткнул в нее пальцем.

— Скорее, скорее, посмотрите, где его палец! — потребовал канцлер. Палец оказался на Марокко. Вообще-то я целился в Абиссинию, но исправляться было поздно. Той самой ночью к марокканским берегам отправилась канонерка «Пантера» с приказом, подлежащим вскрытию в предписанный момент. Остальное — уже история, точнее, история и география.

Известие о русско-английском сближении, начавшемся в Персии, принес на Вильгельмштрассе тоже я.

— Какие новости? — спросил канцлер, едва я отлепил бороду и снял русскую шапку.

— Раппрошман, как говорят французы, сближение, — отозвался я.

— Раппрошман! — простонал канцлер. — Ну почему французам достаются самые лучшие слова?!

Боюсь, мне никогда не избавиться от чувства, что нынешняя война вспыхнула по моей вине. Вероятно, имеются и другие, неведомые мне причины, однако не сомневаюсь: спровоцировал ее шестинедельный отпуск, который впервые за семнадцать лет я решил взять в июне-июле 1914 года. Как же я не предусмотрел последствия столь необдуманного шага?! Впрочем, я ведь предпринял все меры предосторожности. «Сумеете сохранять статус-квошесть недель, всего шесть недель, пока я отдыхаю от шпионской службы?» — спросил я. «Постараемся», — ответили мне. «Главное — держите под замком Дарданеллы, — наставлял я, собирая вещи, — как зеницу ока охраняйте Новопазарский санджак и до моего возвращения соблюдайте модус вивенди по Добрудже».

Два месяца спустя, мирно потягивая кофе на шварцвальдском курорте, я прочел в газете, что немецкая армия вторглась во Францию и развязала военные действия, а британские экспедиционные войска пересекли Ла-Манш. «Все это означает лишь одно — началась война», — заключил я и, как обычно, оказался прав.

Вряд ли здесь стоит рассказывать о непомерной занятости шпионов в военное время. Приходилось бывать везде и повсюду, посещать все лучшие отели, курорты, театры и развлекательные места. При этом я вынужден был действовать с крайней осторожностью и, дабы усыпить подозрения, строить из себя бездельника. С этой целью я приучил себя вставать не раньше десяти, не спеша завтракать и посвящать остаток утра прогулке, не забывая держать ухо востро. После ленча я ненадолго прикидывался спящим и ухо востро не держал. За полуденным отдыхом следовал обед из нескольких блюд, а завершался напряженный день походом в театр. Воистину, мало кто из шпионов трудился так усердно, как я!

На третий год войны я получил приказ о явке в Берлин от барона фон Щука, главы секретной службы Империи. «Нужно встретиться», — говорилось в депеше и ни слова больше. Все хорошие шпионы умеют быстро думать, а «думать» в переводе со шпионского означает «действовать». Получив депешу, я тотчас заключил: по некой причине фон Щук желает меня видеть, и, следовательно, желает мне что-то сказать. Заключение оказалось верным.

Когда я вошел в кабинет, барон с истинно-военной учтивостью поднялся, и мы пожали друг другу руки.

— Возьметесь за ответственное задание в Америке? — осведомился фон Щук.

— Возьмусь, — ответил я.

— Очень хорошо. Когда готовы приступить?

— Как только расплачусь с долгами в Берлине.

— Тянуть нельзя, — покачал головой мой шеф, — да и слухи могут поползти. Вы должны приступить сегодня же!

— Будет исполнено! — отозвался я.

— Таков приказ кайзера, — объявил барон. — Вот американский паспорт с фотографией. Сходство невелико, однако вполне достаточно.

— Но на фотографии мужчина с усами! — в замешательстве возразил я. — А у меня усов нет!

— Приказы кайзера выполняют беспрекословно, — сухо и холодно напомнил барон. — Вы должны приступить сегодня же! Отращиванию усов можете посвятить вторую половину дня.

— Будет исполнено! — вновь отозвался я.

— Теперь о самом задании, — продолжал барон. — Как вы, вероятно, слышали, Соединенные Штаты развязали войну против Германии.

— Да, слышал, — кивнул я.

— Сведения об этом просочились в массы — каким образом, нам неизвестно, — и сейчас широко муссируются. Его императорское величество решил остановить войну с американцами.

Я поклонился.

— Его величество желает послать президенту США секретный договор, подобный тому, что мы недавно заключили с бывшим царем бывшей всея Руси. По условиям договора Германия передает США всю экваториальную Африку, а США в обмен должны передать Германии весь Китай. Существуют и другие положения, но о них вам беспокоиться не следует, ибо цель вашей миссии — подготовка финальной стадии, то есть подписания.

Я снова поклонился.

— Полагаю, вам известно, что международные соглашения высокого уровня готовятся тщательнейшим образом — по крайней мере, в Европе. Нужно распутать сотни нитей! Имперское правительство этим заниматься не станет, поэтому такую работу поручают агентам вроде вас. Надеюсь, вы понимаете, о чем речь?

Я согласно кивнул.

— Инструкции следующие, — медленно и четко проговорил фон Щук, стараясь, чтобы каждое слово отпечаталось в моей памяти. — По приезде в США воспользуетесь проверенными схемами, которые разработали шпионы экстра-класса. Вы ведь читали их книги, которые по существу являются практическими пособиями?

— Да, превеликое множество, — ответил я.

— Очень хорошо! Вы проникнете в высшее общество Америки, точнее, проникнете и станете в нем вращаться. Подчеркиваю, вам следует именно вращаться в нем, а не просто проникнуть. Шевелиться, если так можно выразиться, телодвижения совершать.

Я поклонился.

— Вам следует активно общаться с членами кабинета, ужинать с ними. Ужинам особое внимание, ибо они залог успеха. Ужинайте с ключевыми политиками столько, сколько потребуется, чтобы обрасти связями, понятно?

— Понятно, — отозвался я.

— Очень хорошо! Запомните, чтобы не выдать свою истинную цель, вам следует постоянно общаться с первыми красавицами американской столицы, справитесь?

— Всенепременно!

— Вам наверняка придется, — барон устремил на меня многозначительный взгляд, значение которого от меня не укрылось, — вступить в романтические отношения с одной, а то и с несколькими из них. Вы готовы к этому?

— Более чем, — ответил я.

— Очень хорошо! Но это лишь часть задания. Вам также следует знакомиться с лидерами финансовых кругов, причем достаточно близко, чтобы иметь возможность брать у них взаймы крупные суммы. Не возражаете?

— Нет, — честно ответил я, — не возражаю.

— Очень хорошо! Еще вам поручается стать своим в посольской среде. Рекомендую как минимум раз в неделю ужинать с английским послом. И наконец касательно президента США… — последние два слова фон Щук произнес с особым нажимом.

— Слушаю! — с готовностью отозвался я.

— Вам следует завязать с ним тесную дружбу, постоянно бывать в Белом доме — да, в самом прямом смысле стать ему лучшим другом и советчиком. Полагаю, задание ясно? В принципе, для шпиона экстра-класса особых сложностей нет.

— Действительно нет, — отозвался я.

— Очень хорошо! Как почувствуете, что все комильфо, точнее, что достигнуто необходимое гегензайтиге ферштендигунг, — поправился барон, подобно большинству немцев ненавидевший всепроникающие французские слова, — перейдете к обсуждению условий мира. Еще одно, мой дорогой друг, — с неподдельным участием начал фон Щук, — вам нужны деньги?

— Да! — энергично кивнул я.

— Так я и думал. Уверяю, со временем вы научитесь довольствоваться малым. А пока всего хорошего! Желаю удачи!

Вот такое задание я получил. Пожалуй, за всю историю моих взаимоотношений с Вильгельмштрассе оно самое важное. Тем не менее вынужден признать: успеха я до сих пор не достиг, все мои попытки закончились провалом. Вероятно, причина в атмосфере Америки, это она мешает тонким дипломатическим играм. Целых пять недель я сгорал от желания поужинать с членами кабинета, но меня не пригласили. Целых четыре недели я, облачившись в смокинг, ежевечерне ждал в вашингтонском отеле Д, и все тщетно.

Из английского посольства приглашения тоже не поступали: ни на дружеский ленч, ни на поздний ужин посол меня не звал. Каждый, кто знаком с подноготной международного шпионажа, поймет: без этих приглашений бессилен даже специалист экстра-класса. Ни малейшего интереса не проявил и президент США. Я послал ему шифровку, мол, готов поужинать с ним в любой удобный для нас обоих день, но реакции не последовало.

При таких обстоятельствах романтические отношения с красавицами из высшего общества стали невозможны. Все мои попытки действовать в этом направлении были неверно истолкованы и даже привели к тому, что меня попросили покинуть отель Д. По причинам, которые я раскрыть не могу, уехать пришлось, не заплатив по счету, и это обстоятельство вызвало ненужные, подчас опасные пересуды. Ими я объясняю странный прием, оказанный мне в нью-йоркском отеле Б, в который я направился.

Так и получилось, что пришлось обратиться к откровениям, разоблачениям и громким открытиям. И здесь американский климат оказался на диву неблагоприятным. Я предложил государственному секретарю историю всей семьи болгарского царя Фердинанда I за пятьдесят долларов, а тот заявил, что она этой суммы не стоит. Я предложил английскому посольству доселе неизвестные подробности отречения греческого короля Константина за пять долларов, но там ответили, что знали все подробности еще до отречения. За символическую плату я предложил изобразить в черном цвете каждого члена кайзерской семьи, а мне сказали, что в этом нет необходимости.

Сейчас, не располагая возможностью вернуться в Европу, я планирую открыть в этом великом городе зеленную лавку или фруктовый ларек. И желательно поскорее, ведь в ближайшее время большинство моих бывших коллег займется тем же самым!

II. Папаша Никербокер (пер. А. Ахмеровой)

Фантазия
Однажды, если не изменяет память, второго апреля 1917 года, я целый день ехал на поезде из родного захолустья в Нью-Йорк. Поезд подошел к Нью-Йорку, день подошел к концу, а я зачитался бессмертным романом Вашингтона Ирвинга о Папаше Никербокере и городишке, в котором тот некогда жил.

Не помню, откуда у меня эта книга. Издали ее в Англии и, видимо, давным-давно: к форзацу была приклеена вырезка из какого-то старого журнала с описанием Нью-Йорка того времени.

Вскоре вместо романа — перед мысленным взором по-прежнему стояли Папаша Никербокер, Сонная Лощина и Тэрритаун — я стал читать журнальную статью. Читал я в полудреме: за окном стемнело, да и мерное покачивание вагона навевало мысли о прошлом.

«Невиданное развитие происходит ныне в городе Нью-Йорке, что в южной оконечности острова Манхэттен, — сообщалось в статье. — По нашим сведениям, в нем ныне проживает по меньшей мере двадцать тысяч душ. С моря, даже на расстоянии полутора миль город представляет собой великолепное зрелище благодаря множеству церковных шпилей, которые возвышаются над крышами домов и деревьями, придавая Нью-Йорку особую благообразность. Остров защищен пушками дальнобойностью четверть мили, которые отлично защищают гавань, а сразу за ними простирается прелестный Баттери-парк, где после утренней службы местные жители любят прогуливаться со своими женами».

— Вот бы все это увидеть! — на секунду отложив книгу, пробормотал я. — Баттери-парк, гавань и горожан, после утренней службы прогуливающихся с женами, с собственными женами!

Я стал читать дальше: «Олбани-пост-роуд петляет по полям на север от города. Определенный ее отрезок именуется Бродвеем и имеет такую ширину, что сразу четыре транспортных средства способны двигаться по ней параллельно. Бродвей — любимейшее место променадов горожан и их жен, особенно весной, когда цветут яблони и клевер. После вечерней службы горожане неспешно бредут к берегу Гудзона: в одной руке рука верной супруги, в другой — подзорная труба, чтобы обозревать окрестности. По Бродвею пастухи гонят овец на местные рынки, а вдоль дороги козы лениво щиплют сочную траву и с любопытством разглядывают прохожих».

— Определенно, кое-что с тех пор изменилось, — пробормотал я и вернулся к чтению.

«В городе немало увеселительных заведений. В просторном здании театра каждую субботу можно насладиться шекспировской пьесой или концертом духовной музыки. Жителей Нью-Йорка отличает любовь к развлечениям и поздний отход ко сну. Театры закрываются после девяти, а два превосходных ресторана и после десяти вечера готовы предложить своим завсегдатаям рыбу, макароны, компот из чернослива и прочие гастрономические изыски. Одеваются ньюйоркцы под стать своему веселому нраву. Если в других колониях мужчины носят черные и бурые костюмы, то ньюйоркцы часто щеголяют в коричневых, цвета табака и даже расцветки „перец с солью“. Наряды нью-йоркских дам столь же экстравагантны и разительно отличаются от неброских платьев жительниц Новой Англии. Словом, ньюйоркцы и их жены легко узнаваемы благодаря модной одежде, непринужденности и расточительности — за малейшую услугу они с готовностью раскошеливаются на два, три или даже пять центов».

«Боже милостивый! — подумал я. — Вон когда все началось!»

«Американский писатель, мистер Вашингтон Ирвинг, (не путать с Джорджем Вашингтоном!) великолепно облек дух города в литературную форму. Созданный им образ Папаши Никербокера столь правдоподобен, что не будет преувеличением назвать его воплощением Нью-Йорка. Обаятельного Папашу Никербокера можно лицезреть на прилагающейся к статье ксилографии, созданной специально для нашего журнала. Современные ньюйоркцы посмеиваются над фантазией мистера Ирвинга и называют Никербокера пережитком прошлого. Тем не менее сведущие люди не сомневаются: образ старого джентльмена, доброго, но вспыльчивого, щедрого, но экономного, беззаветно любящего свой город, навеки останется символом Нью-Йорка».

— Папаша Никербокер! — пробормотал я, погружаясь в дрему, убаюканный мерным раскачиванием вагона. — Сейчас бы его сюда, чтобы увидел великий город в его нынешнем обличии! С удовольствием показал бы ему современный Нью-Йорк!

Я дремал и фантазировал до тех пор, пока мерный стук колес не слил обрывочные образы воедино. Перед мысленным взором, как в калейдоскопе, кружились Папаша Никербокер — Папаша Никербокер — Баттери-парк — Баттери-парк — горожане, прогуливающие с женами, но вскоре я уснул и проснулся лишь от гула Грэнд-сентрал: поездка закончилась.

На перроне меня ждал — кто бы вы думали?! — Папаша Никербокер собственной персоной! Не знаю, как это случилось: благодаря моей странной галлюцинации или другому чуду, но прямо передо мной стоял, приветственно протягивал руки и улыбался сам Папаша Никербокер, воплощенный дух Нью-Йорка.

— Невероятно! — выпалил я. — Только что читал о вас в книге, мечтал встретиться с вами и показать Нью-Йорк.

— Показать мне Нью-Йорк? — весело засмеялся старый джентльмен. — Сынок, я же здесь живу!

— Но ведь это было много лет назад, — напомнил я.

— Я и сейчас здесь живу, — заявил Папаша Никербокер. — Давай, лучше я покажу тебе город! Стой, зачем нести чемодан самому? Сейчас разыщу мальчишку, пусть попросит кого-нибудь из слуг прислать носильщика.

— Что вы, я сам! Он же легкий!

— Мой дорогой друг, — начал Папаша Никербокер, с небольшим, как мне показалось, раздражением, — подобно другим жителям Нью-Йорка, я прост, демократически настроен и лишен предрассудков. Но, если речь о том, чтобы нести чемодан перед всем городом, я почти… — стариковские глаза затуманились, — почти двести лет назад сказал Петеру Стьювесанту, что лучше повешусь. Это же моветон! Это несовременно! — Папаша Никербокер жестом подозвал грузчиков. — Ты возьмешь чемодан этого джентльмена, — скомандовал он, — ты — газеты, а ты зонт! Вот вам по четвертаку… Пусть один из вас показывает дорогу к такси!

— Вы не знаете, где стоят такси? — полушепотом спросил я.

— Разумеется, знаю, но предпочитаю, чтобы к такси меня вел слуга. Да и не один я: самостоятельно ориентироваться в людном месте сегодня считается дурным тоном.

Папаша Никербокер схватил меня за руку и зашагал по перрону. И походка, и манеры в целом выглядели престранно: в них одновременно сквозили и энергия молодости и немощь маразматика.

— Садись в то такси, живо! — велел он.

— Может, лучше пешком? — робко предложил я.

— Исключено! — покачал головой старик. — До нужного нам места целых пять кварталов!

Устроившись на заднем сиденье, я еще раз оглядел своего спутника, теперь внимательнее. Передо мной был определенно Папаша Никербокер, но разительно отличающийся от героя моих фантазий о временах Сонной Лощины. Широкополый сюртук преобразилось и кроем скорее напоминал расклешенный плащ, столь популярный среди молодых нью-йоркских щеголей. Треуголку Папаша так лихо заломил на бок, что она выглядела точь-в-точь как касторовая шляпа, а массивная палка, которую он носил в древние времена, переродилась в трость с изогнутой ручкой, как у сегодняшних бродвейских бездельников. Тяжелые башмаки с массивными пряжками тоже исчезли, сменившись остроносыми лаковыми туфлями. Папаша задрал ноги на сиденье напротив — было видно, что туфлями он гордится безмерно. Вот он перехватил мой устремленный на туфли взгляд.

— Они для фокстрота, — пояснил Папаша Никербокер. — Старые башмаки никуда не годились. Сигарету не желаешь? У меня армянские, но, может, тебе по душе гавайские или нигерийские? Так, куда сначала поедем? — осведомился он, когда мы оба закурили, — слушать гавайскую музыку? Танго танцевать? Коктейли пить?

— Знаете, Папаша Никербокер, больше всего мне бы хотелось…

Он оборвал меня на полуслове:

— Смотри, какая красотка! Вон та высокая блондинка! Мне только блондинок подавай! — Он причмокнул губами. — Бог свидетель: с каждым веком жительницы Нью-Йорка становятся все красивее. О чем ты говорил?

— Знаете, Папаша Никербокер… — снова начал я, но он снова перебил.

— Мой юный друг, я попросил бы не звать меня Папашей Никербокером!

— Это из уважения к вашему почтенному возрасту, — проблеял я.

— К моему возрасту? К моему почтенному возрасту? Ну, это как сказать… Сколько мужчин моего возраста танго каждый вечер танцуют! Пожалуйста, зови меня просто Никербокером, или даже Никки. Почти все друзья зовут меня Никки. Так в чем дело?

— Больше всего мне бы хотелось найти тихое место и побеседовать о былом. ...



Все права на текст принадлежат автору: Стивен Ликок.
Это короткий фрагмент для ознакомления с книгой.
Сумасбродные сочиненияСтивен Ликок