Это короткий фрагмент для ознакомления с книгой.
Джеймс Хедли Чейз «Ты только отыщи его…»
Часть I
I
В жаркий майский день я без всякой задней мысли подремывал у себя в кабинете, когда меня вдруг разбудил телефон — я даже вздрогнул. Я взял трубку. — Да, Джина. — На проводе мистер Шервин Чалмерс, — беззвучно прошептала Джина. У меня тоже перехватило дух. — Чалмерс?! Боже правый! Уж не в Риме ли он? — Он звонит из Нью-Йорка. Дыхание вернулось ко мне, но не до конца. — Ладно, соединяй, — сказал я и подался вперед, взбудораженный, как старая дева, обнаружившая у себя под кроватью мужчину. Четыре года я заведовал римским корпунктом «Нью-Йорк вестерн телегрэм», но с владельцем газеты беседовал впервые. Он был мультимиллионером, диктатором в своей области и блестящим газетчиком. Когда Шервин Чалмерс звонил вам лично, это было равноценно президентскому приглашению на чаепитие в Белый дом. Я поднес трубку к уху и стал ждать. Послышался обычный шум и треск, потом чопорный женский голос спросил: — Это мистер Досон? Я сказал, что да. — Подождите, пожалуйста, с вами будет говорить мистер Чалмерс. Я сказал, что подожду, и подумал, как бы она отреагировала, заяви я, что ждать не намерен. Снова послышались шум и треск, затем голос, похожий на удар молота по наковальне, пролаял: — Досон? — Слушаю вас, мистер Чалмерс. Последовала пауза, в продолжение которой я гадал, что за пинок мне уготован. Что это будет пинок, я нисколько не сомневался. Я и представить себе не мог, что этот великий человек может позвонить, будучи всем доволен. Но меня ждал сюрприз. — Послушайте, Досон, — сказал он, — завтра моя дочь прибывает в Рим рейсом в 11.50. Я хочу, чтобы вы ее встретили и отвезли в отель «Эксцельсиор». Мой секретарь забронировала для нее номер. Вы это сделаете? Я впервые услышал, что у него есть дочь. Я знал, что он был четыре раза женат, но дочь оказалась для меня новостью. — Она будет заниматься в университете, — продолжал он, причем слова как-то нехотя вываливались у него изо рта, будто эта тема страшно ему надоела и ему не терпится поскорее с нею покончить. — На случай, если ей что-нибудь понадобится, я велел ей обращаться к вам. Только не давайте ей денег. Ни в коем случае. Она получает от меня шестьдесят долларов в неделю, этого вполне достаточно для молодой девушки. Ей надо сделать одну работенку, и если она выполнит ее так, как я того хочу, ей не придется особенно нуждаться. Но я хотел бы знать, что всегда есть кто-то под рукой на случай, если ей что-то понадобится, или она заболеет, пли что-нибудь в этом духе. — Значит, здесь у нее никого нет? — спросил я — мне это очень не понравилось. Как няньку я себя ценю невысоко. — Я дал ей несколько рекомендательных писем, и она будет учиться в университете, так что знакомые у нее появятся. — В голосе Чалмерса угадывалось нетерпение. — Хорошо, мистер Чалмерс. Я ее встречу, а если что-нибудь понадобится, я устрою. — Вот это мне и нужно. — Наступила пауза, потом он сказал: — Как там у вас дела? — Особого интереса он не выказывал. Я сказал, что дела идут несколько вяло. Наступила еще одна, долгая пауза, и я услышал его тяжелое дыхание. Я представил себе толстяка-коротышку с подбородком, как у Муссолини, глазами, острыми, как пешня, и ртом, похожим на медвежью пасть. — На прошлой неделе о вас говорил Хэммсток. — вдруг сказал он. — Похоже, он считает, что пора вернуть вас сюда. Я медленно перевел дух: эту весть мне до боли хотелось услышать все последние десять месяцев. — Я, разумеется, буду рад, если это можно устроить. — Я подумаю об этом. Щелчок, раздавшийся в трубке, сообщил мне, что разговор окончен. Я опустил трубку на рычаг, оттолкнул стул от стола, чтобы дышать было вольготней, и уставился на противоположную стену, а сам тем временем думал, как здорово было бы вернуться домой после четырех лет в Италии. Не то чтобы мне не нравился Рим, нет, но я знал, что, пока я сижу на этой должности, у меня нет шансов пойти на повышение. Если я мог чего-то добиться, то только в Нью-Йорке. После нескольких минут напряженных раздумий я прошел в приемную к Джине. Джина Валетти, темноволосая веселая симпатичная девушка 23 лет, была моим доверенным секретарем с тех пор, как я начал работать в римском корпункте. Меня всегда поражало, как девушка с такой внешностью могла быть настолько умна. Она перестала печатать и вопрошающе посмотрела на меня. Я сообщил ей о дочери Чалмерса. — Потрясающе, правда? — сказал я, присаживаясь на край ее стола. — Какая-нибудь рослая, толстая студентка, нуждающаяся в моих советах и внимании: чего только не сделаешь ради «Вестерн телегрэм»! — А вдруг она красивая? — спокойно сказала Джина. — Многие американские девушки красивы и привлекательны. Ты можешь влюбиться в нее. Женитьба на ней принесла бы тебе немало выгод. — У тебя на уме только супружество, — сказал я. — Все вы, итальянские девушки, одинаковы. Ты не видела Чалмерса — зато я видел. Вряд ли она может быть красивой, раз сна лошадка его кровей. К тому же он не захочет меня в зятья. Он наверняка планирует для дочери куда более выгодную партию, чем я, журналист. Она посмотрела на меня долгим неторопливым взглядом из-под загнутых черных ресниц, затем повела красивыми плечами и сказала: — Подожди, пока увидишь ее. На этот раз Джина ошиблась, как, впрочем, и я. Красивой Хелен Чалмерс не оказалась, но не была ни рослой, ни толстой. Она показалась мне совершенно безликой: блондинка, очки в роговой оправе, широкая свободная одежда, туфли на низком каблуке. Волосы у нее были стянуты сзади в косу. Словом, она была настолько пресной, насколько может быть пресной студентка колледжа. Ни дать ни взять синий чулок! Я встретил ее в аэропорту и отвез в «Эксцельсиор» с обычными любезностями, какие говорят незнакомому человеку. Она отвечала столь же вежливо. Пока я вез ее в отель, она успела так мне надоесть, что мне прямо не терпелось поскорее от нее избавиться. Я попросил звонить мне на службу, если ей что-нибудь понадобится, дал свой телефон и откланялся. Я был совершенно уверен, что она не позвонит. В ней чувствовалась расторопность, она явно не пропадет в любом положении и обойдется без моих советов и помощи. Джина от моего имени послала в отель цветы. Она также отправила телеграмму Чалмерсу, что девушка благополучно прибыла. С чувством исполненного долга я напрочь выбросил мисс Чалмерс из головы и вплотную занялся двумя многообещающими газетными материалами. Дней десять спустя Джина предложила мне навестить девушку и узнать, как она поживает. Я так и сделал, но в отеле мне сказали, что она уехала шесть дней назад и адреса не оставила. Джина сказала, что мне следует разузнать, где она, на тот случай, если вдруг поинтересуется мистер Чалмерс. — Ладно, займись этим сама, — ответил я. — У меня дела. Джина справилась в полицейском управлении. Оказывается, мисс Чалмерс сняла трехкомнатную квартиру на виа Кавур. Джипа узнала и телефон. Я позвонил туда. Когда нас соединили, девушка, казалось, удивилась, и мне пришлось дважды повторить свою фамилию, прежде чем до нее дошло. Оказалось, она так же напрочь забыла обо мне, как я о ней, и как ни странно, это меня задело. Она сказала, что все у нее в порядке, дела идут прекрасно, спасибо. В ее голосе угадывалось какое-то нетерпение, похоже было, ее раздражает то, что я навожу о ней справки. Кроме того, она говорила тем вежливым тоном, к которому прибегают дочери очень богатых людей, когда разговаривают со служащими отца, и это привело меня в бешенство. Я перебил ее, снова напомнил, что в случае надобности я в ее распоряжении, и положил трубку. Джина, которая все поняла по выражению моего лица, тактично заметила: — В конце концов, она дочь миллионера. — Знаю, — ответил я. — Отныне пусть сама о себе заботится. Она в буквальном смысле слова меня отшила. На том и порешили. Весь следующий месяц я ничего о ней не слышал. У меня было очень много работы, поскольку месяца через два я собирался в отпуск и хотел сдать дела в полном порядке Джеку Максуэллу, который должен был прилететь из Нью-Йорка сменить меня. Я планировал провести неделю в Венеции, а потом закатиться на три недели на юг, в Искию. Это был мой первый долгий отпуск за четыре года, и я с нетерпением его ждал. Я собирался путешествовать один. Люблю побыть в одиночестве, когда это удается, люблю сам решать, где и надолго ли остановиться: в компании ж свобода передвижения всегда стеснена. Спустя месяц и два дня после телефонного разговора с Хелен Чалмерс мне позвонил Джузеппе Френци, мой хороший друг, который работал в редакции «L'Italia del Popolo»[1], и пригласил меня на вечеринку. Ее устраивал продюсер Гвидо Луччино в честь какой-то кинозвезды, которая произвела фурор на фестивале в Венеции. Мне нравятся вечеринки по-итальянски. На них приятно и весело, а еда всегда отменная. Я сказал, что заеду за ним часов в восемь. У Луччино была большая квартира возле Порта Пинчиана. Когда мы добрались туда, проезжая часть дороги была забита «кадиллаками», «роллс-ройсами» и «бугатти», и мой «бьюик» модели 1954 года корчился от боли, пока я отыскивал, куда бы нам с ним приткнуться. Вечер удался на славу. С большинством гостей я был знаком. Половину из них составляли американцы, и у американофила Луччино всегда имелось вдоволь виски и водки. Часов в десять, изрядно нагрузившись, я прошел в патио полюбоваться луной и немного освежиться. Там одиноко стояла девушка в белом вечернем платье. Ее обнаженные спина и плечи в лунном свете блестели как фаянс. Опершись на балюстраду и слегка запрокинув голову, она разглядывала луну. В ее лучах светлые волосы девушки мерцали, как атлас или стекловолокно. Я подошел к ней, остановился рядом и тоже уставился на луну. — После этих джунглей под крышей тут просто благодать, — сказал я. — Да. Она не повернулась и не посмотрела на меня. Я украдкой скосил на нее глаза. Она была красива: черты лица мелкие, алые губы поблескивают, в глазах отражается луна. — Я-то думал, что знаю в Риме всех, — сказал я, — а с вами почему-то незнаком. Как же так? Она повернула голову, посмотрела на меня и улыбнулась. — Вам бы следовало меня знать, мистер Досон, — отвечала она. — Неужели я настолько изменилась, что вы меня не узнаете? Я вытаращился на нее и почувствовал, как у меня вдруг участился пульс и что-то сжало грудь. — Я не узнаю вас, — сказал я, думая, что она — самая милая, юная и соблазнительная женщина, какую я встречал в Риме. Она засмеялась. — Вы так уверены? Я — Хелен Чалмерс.II
Первое, что я почувствовал, услышав имя, — это желание сказать, как поразило меня ее невероятное превращение в настоящую красавицу, но, когда я заглянул в ее залитые лунным светом глаза, я передумал, поняв, что говорить очевидное будет ошибкой. Я провел с ней в патио полчаса. Эта неожиданная встреча вывела меня из равновесия. Я отчетливо сознавал, что она дочь моего босса. Она была сдержанна, но отнюдь не скучна. Беседовали мы на посторонние темы — о вечеринке, о гостях, о том, как хорош оркестр и какая славная ночь. Меня тянуло к ней, как булавку к магниту. Я не отрывал от нее глаз. Я не мог поверить, что это милое создание — та же самая девушка, которую я встречал в аэропорту: это было похоже на абсурд. И вдруг, прервав этот чрезмерно чопорный разговор, она сказала: — Вы на машине? — Да, а что? Она на улице. — Не отвезете ли меня домой? — Как?! Сейчас?! — Я был разочарован. Немного погодя вечеринка снова оживится. — Разве вы не хотите потанцевать? Она уставилась на меня. Ее синие глаза смотрели тревожно и пытливо. — Простите. Я не хотела утаскивать вас. Не беспокойтесь — я возьму такси. — О чем речь? Если вы действительно хотите уйти, буду счастлив отвезти вас домой. Но я думал, вам тут нравится. Она повела плечами и улыбнулась. — Где ваша машина? — В конце ряда — черный «бьюик». — Тогда встретимся возле машины. Она отошла, а когда я попытался последовать за ней, сделала жест, ошибиться в смысле которого было невозможно: она давала понять, что нас не должны видеть вместе. Я закурил сигарету. Нежданно-негаданно мы вдруг превратились в двух заговорщиков. Я заметил, что руки у меня дрожат. Выждав пару минут, я вернулся в огромную гостиную, набитую людьми, поискал Луччино, но не увидел его и решил, что поблагодарить можно и утром. Я вышел из квартиры, спустился по лестнице и пошел по длинной подъездной аллее. Она уже сидела в «бьюике», и я сел рядом с ней. — Это возле виа Кавур. Я поехал по виа Витториа Венето. В этот час обычно сильное движение несколько поредело, и мне понадобилось всего десять минут, чтобы добраться до ее дома. За всю дорогу мы не обменялись ни единым словом. — Пожалуйста, остановитесь здесь, — сказала она. Я затормозил и вылез. Обойдя машину, распахнул для нее дверцу. Она вышла и оглядела безлюдную улицу. — Поднимитесь ко мне? Наверняка у нас найдется, о чем поболтать. Я снова вспомнил, что она дочь моего босса. — Я бы с удовольствием, но, может, лучше не надо? — ответил я. — Уже поздно. Не хочется никого беспокоить. — Вы никого не побеспокоите. Я рассказываю здесь все подробно, потому что не хочу, чтобы сложилось неправильное впечатление о моих первоначальных отношениях с Хелен. Возможно, трудно поверить, но, знай я, что в квартире никого нет — ни подруги, ни служанки, вообще никого, — меня бы туда и на аркане не затащили. Но я этого не знал. Я полагал, будет хотя бы служанка. Я испытывал некоторую неловкость оттого, что иду к ней в такой час. Я все гадал, что бы подумал Шервин Чалмерс, если бы кто-то сообщил ему, будто видел, как я входил в квартиру его дочери в 10.45 вечера. Вся моя будущность была в руках Чалмерса. Одно его слово — и моей карьере в прессе конец. Баловаться с его дочерью, может статься, так же опасно, как с гремучей змеей. Раздумывая об этом впоследствии, я понял, что Хелен тоже не желала рисковать. Она не дала мне сопровождать себя из квартиры Луччино и велела остановить машину за двести ярдов от входа в ее многоквартирный дом, чтобы кто-нибудь из моих умников-дружков, даже случайно увидев мой «бьюик», ни о чем не догадался. Мы поднялись в автоматическом лифте, никого не встретив в вестибюле, и незаметно вошли в квартиру. Когда она закрыла дверь и провела меня в большую, мило обставленную гостиную, освещенную торшерами и украшенную вазами с цветами, я вдруг понял, что мы в квартире одни. Она бросила пелерину на стул и прошла к изящной горке. — Виски или джин? — Неужто мы тут одни? Она повернулась и уставилась на меня. В неярком свете она выглядела сногсшибательно. — Ну да… а это преступление? Я почувствовал, как у меня вспотели ладони. — Даже и не скажу. Вам лучше знать. Она продолжала смотреть на меня, ее брови поползли вверх. — Значит, вы боитесь моего отца? — Дело не в том, боюсь ли я вашего отца, — сказал я, досадуя, что она сразу же меня раскусила. — Я не могу оставаться здесь наедине с вами, и вы должны это знать. — Ах, оставьте эти глупости, — сердито сказала она. — Неужели вы не можете вести себя как взрослый? Разве то, что мужчина и женщина вдвоем в квартире, обязательно подразумевает что-то предосудительное? — Не в этом дело. Что подумают люди? — Какие люди? Тут она приперла меня к стене. Я знал, что никто не видел, как мы вошли в дом. — Меня могут увидеть выходящим от вас. Кроме того, это вопрос принципов… Она вдруг рассмеялась. — Ах, ради бога! Перестаньте разыгрывать из себя недотрогу и сядьте. Мне бы следовало схватить шляпу и уйти. Сделав это, я избавил бы себя от массы неприятностей, и это еще слишком мягко сказано. Но во мне есть эдакая бесшабашная жилка, которая порой глушит обычную мою осторожность, и как раз в этот миг она заявила о себе, поэтому я сел, выпил предложенную мне рюмку чистого виски со льдом и стал смотреть, как она смешивает джин с тоником. Я прожил в Риме четыре года, и не сказать, чтобы совсем уж целомудренно. Итальянки восхитительно красивы, и мне бывало хорошо с ними, но сейчас, глядя на Хелен в белом платье, я с замиранием сердца подумал, что, возможно, наступает мой звездный час. Она подошла к камину и облокотилась о каминную доску, а сама все смотрела на меня с полуулыбкой. — Ну, как у вас дела в университете? — спросил я. — О, это была липа, — небрежно бросила она. — Выдумка для папаши. Иначе он не отпустил бы меня сюда одну. — Вы хотите сказать, что не ходите в университет? — Разумеется, не хожу. — А вдруг он узнает? — С какой стати? Он слишком занят, ему не до меня. — Она повернулась, и я уловил горечь в ее голосе: — Он интересуется только собой и своей последней женой. Я путалась у них под ногами, вот и сказала ему, будто хочу изучать архитектуру в Римском университете. Рим далековато от Нью-Йорка. И, сидя тут, я уже не могу неожиданно войти в комнату, когда он пытается убедить очередную юную домогательницу в том, что он гораздо моложе, чем кажется. Поэтому он охотно отправил меня сюда. — Значит, очки в роговой оправе, туфли на низком каблуке и коса тоже были частью розыгрыша? — спросил я, понимая, что рассказывая мне это, она превращает меня в сообщника, и теперь, если Чалмерс узнает, топор опустится не только на ее шею, но и на мою. — Разумеется. Дома я всегда так одеваюсь. Тогда отец думает, что я настоящая студентка. Если бы он увидел меня такой, какая я сейчас, он бы нанял какую-нибудь уважаемую старую даму мне в компаньонки. — А вы, похоже, относитесь к этому довольно спокойно. — Почему бы и нет? — Она подошла и опустилась в кресло. — У моего отца после матери было три жены: две из них всего на два года старше, чем я сейчас, а третья — так и вовсе моложе. Всем им я была нужна, как рыбе зонтик. Я люблю жить самостоятельно и весело проводить время. Глядя на нее, я верил, что она действительно очень весело живет: возможно, даже веселее, чем нужно. — Вы ведь совсем еще ребенок, такая жизнь не для вас. Она засмеялась. — Мне двадцать четыре, я не дитя, и такая жизнь меня вполне устраивает. — Зачем вы все это мне рассказываете? Что может помешать мне послать телеграмму вашему отцу и сообщить ему, что тут творится? Она покачала головой. — Вы этого не сделаете. Я говорила с Джузеппе Френци. Он очень высокого мнения о вас. Иначе я не привела бы вас сюда. — Ну и зачем же вы привели меня сюда? Она посмотрела на меня так, что у меня перехватило дух. В ее взгляде безошибочно угадывалось поощрение, приглашение к любви. — Вы мне нравитесь, — сказала она. — Итальянцы очень утомляют. Они такие настойчивые, такие грубые. Я попросила Джузеппе привести вас на вечеринку, и вот мы здесь. Не думайте, будто я не испытал искушения. Стоило встать, заключить ее в объятия, и все пошло бы как по маслу. Но все это выглядело слишком уж по-деловому, и такое отношение со стороны девушки обескураживало меня. Кроме того, на карту была поставлена моя работа, а место значило для меня гораздо больше, чем это баловство. Я встал. — Все ясно. Уже поздно. Мне надо еще поработать перед сном. Я пойду. Она сжала губы, глядя на меня. — Не можете же вы так вот просто взять и уйти. Вы же только что пришли. — Простите. Я должен идти. — Значит, остаться вы не хотите? — Хочу или не хочу, но я этого не сделаю. Она подняла руки и провела пальцами по волосам. Это, вероятно, самый притягательный жест, который может сделать женщина. Если у нее соответствующие формы, да еще когда она смотрит на мужчину, как смотрела на меня Хелен, устоять очень трудно. Но я все же устоял. — Я хочу, чтобы вы остались. Я покачал головой. — Мне действительно надо идти. Она посмотрела на меня долгим, изучающим взглядом, безо всякого выражения, затем пожала плечами, опустила руки и встала. — Ну что ж, раз вы так решили… — Она подошла к двери, открыла ее и шагнула в холл. Я последовал за ней и взял шляпу, которую оставил там на стуле. Она открыла входную дверь, выглянула в коридор и отступила в сторону. Мне очень не хотелось уходить. Пришлось чуть ли не выталкивать себя в коридор силой. — Может, как-нибудь вечерком вы не откажетесь пообедать со мной или сходить в кино? — Было бы очень мило, — вежливо ответила она. — Спокойной ночи. Она одарила меня какой-то отрешенной улыбкой и закрыла дверь у меня перед носом.III
На этом дело, конечно же, не кончилось. А жаль: отношения между мужчиной вроде меня и девушкой вроде Хелен непременно рано или поздно осложняются. Я пытался выбросить ее из головы, но безуспешно. Я вспоминал выражение ее лица в тот момент, когда я уходил от нее, и оно не давало мне покоя. Я знал, что напрашиваюсь на неприятности, но в ней была некая притягательность, на фоне которой любые беды казались чепухой. В моменты отрезвления я убеждал себя, что для меня она яд, а в менее трезвые мгновения говорил себе: ну и что? В последующие пять или шесть дней я думал о ней постоянно. Я не сказал Джине, что повстречал Хелен на вечеринке, но Джипа обладает каким-то смущающим меня умением более-менее верно угадывать, о чем я думаю, и я несколько раз замечал, как она озадаченно и пытливо смотрит на меня. На шестой день я уже, можно сказать, был конченый человек. Я так много думал об этой светловолосой славной девушке, что обнаружил полную неспособность сосредоточиться на делах. Я решил немного снять напряжение и, вернувшись к себе домой, позвонил ей. Трубку не снимали. В течение вечера я звонил трижды. На четвертой попытке, часа в два ночи, я услышал, как трубку наконец сняли, и ее голос произнес: — Алло? — Это Эд Досон, — сказал я. — Кто-кто? Я улыбнулся в трубку. Это было уж слишком. Я понял, что она интересуется мною не меньше, чем я ею. — Позвольте мне освежить вашу память. Я тот парень, который заправляет римским корпунктом «Вестерн телегрэм». Тут она засмеялась. — Привет, Эд. Это уже лучше. — Мне одиноко, — сказал я. — Могу ли надеяться, что мы куда-нибудь сходим завтра вечером? Если у вас не намечается ничего лучшего, мы могли бы пообедать у Альфредо. — Подождите минуточку, ладно? Мне нужно заглянуть в свою записную книжицу. Я подождал, зная, что меня хотят проучить, но мне было все равно. — Завтра вечером не могу. У меня свидание. Мне бы следовало сказать, что это очень плохо, и положить трубку, но я уже слишком влюбился. — В таком случае, когда мы можем это устроить? — Ну, я свободна в пятницу. До пятницы было еще три дня. — Хорошо, пусть будет в пятницу вечером. — Я бы предпочла не ходить к Альфредо. Нет ли какого-нибудь более укромного уголка? Я опешил. Если я не думал об опасности, что нас могут увидеть вместе, так она точно думала. — Да, хорошо. Как насчет ресторанчика напротив фонтана Треви? — С удовольствием. Это было бы мило. — Жду вас там. В какое время? — В половине девятого. — Хорошо. Пока. До пятницы жизнь почти ничего для меня не значила. Я видел, что Джина переживает из-за меня. Впервые за четыре года я был с нею резок. Я не мог сосредоточиться, не мог найти в себе силы заняться своими прямыми обязанностями. Я думал о Хелен. Обед в ресторанчике был неплох, хоть я и не помню, что именно мы ели. Я обнаружил, что мне трудно говорить. Мне хотелось лишь смотреть на нее. Она была спокойна, холодна и одновременно соблазнительна. Пригласи она меня к себе, я бы плюнул на Чалмерса и пошел, но она этого не сделала. Она сказала, что поедет домой на такси, а когда я намекнул, что отправлюсь с ней, красиво отшила меня. Я стоял у ресторана, глядя, как такси лавирует среди машин по узкой улочке, потом потерял его из виду. Тогда я пошел домой. Мысли у меня путались. Встреча не помогла, все только хуже стало. Три дня спустя я позвонил ей снова. — Я немного занята, — сказала она, когда я пригласил ее сходить со мной в кино. — Думаю, ничего не получится. — Я надеялся, что вы сможете. Через пару недель я уезжаю в отпуск. Тогда я не увижу вас целый месяц. — Вы уезжаете на месяц? Голос стал резче, как будто я ее заинтересовал. — Да. Еду в Венецию, а оттуда в Искию. Я планирую провести там недели три. — С кем вы едете? — Один. Но не будем об этом. Так как насчет кино? — Не знаю. Может, и выберусь… Я перезвоню вам. Сейчас мне надо идти. Кто-то звонит в дверь. — И она положила трубку. Она не звонила пять дней. Потом, как раз когда я уже собирался сделать это сам, она позвонила мне на квартиру. — Все собиралась звякнуть, да не могла, — сказала она, как только я снял трубку. — Продохнуть некогда было. Вы сейчас не заняты? Было двадцать минут первого ночи. Я собирался отойти ко сну. — Вы хотите сказать, прямо сейчас? — Да. — Ну нет. Я собирался лечь спать. — Вы приедете ко мне? Только не оставляйте машину у моего дома. Я не колебался. — Конечно. Сейчас буду. Я вошел в ее квартиру, как воришка, приняв все меры, чтобы остаться незамеченным. Входная дверь была приоткрыта заранее, и мне оставалось только, выйдя из лифта, пересечь коридор и оказаться в ее холле. Я нашел ее в гостиной, она раскладывала стопку долгоиграющих пластинок. На ней была белая шелковая накидка, светлые волосы рассыпались по плечам. Она была обворожительна и знала об этом. — Не заблудились? — сказала она, откладывая пластинки и улыбаясь мне. — Это оказалось не так уж трудно. — Я закрыл дверь. — Вы знаете, нам не следует этого делать — добром это не кончится. Она пожала плечами. — Вам необязательно оставаться. Я подошел к ней. — А я и не намерен оставаться. Зачем вы меня пригласили? — Ради бога, Эд! — в нетерпении воскликнула она. — Да расслабьтесь вы хоть на минутку! Теперь, когда я был с ней наедине, заявила о себе моя осторожность. Одно дело — представлять себя наедине с ней, другое — быть в действительности. Узнай кто о нашей связи — и плакала моя работа. Я уже жалел, что пришел. — Это можно, — сказал я. — Послушайте, я вынужден думать о работе. Если ваш отец когда-нибудь узнает, что я забавлялся с его дочерью, мне конец. Я серьезно. Он бы позаботился о том, чтобы я, пока жив, не получил работы ни в одной газете. — А разве вы забавляетесь со мной? — спросила она, удивленно вытаращив глаза. — Вы понимаете, о чем я. — Он не узнает — зачем это ему? — Он может узнать. Бели кто-то видел, как я прихожу или ухожу, это может дойти до него. — Значит, вам нужно быть осторожнее, а это нетрудно. — Эта работа для меня все, Хелен. Это моя жизнь. — Да, романтиком вас, пожалуй, не назовешь, а? — сказала она и засмеялась. — Мои итальянские друзья не думают о работе, они думают обо мне. — Я не ваши итальянские друзья. — Ах, Эд, да сядьте вы, пожалуйста, и расслабьтесь. Вы уже здесь, и совершенно незачем заводиться. И я сел, сказав себе, что у меня не все в порядке с головой, раз я здесь. Она подошла к горке. — Вам шотландского или хлебной? — Шотландского, пожалуй. Я наблюдал за ней, гадая, зачем она пригласила меня в такое позднее время. Она вовсе не казалась обделенной вниманием. — Ах, да, Эд, пока не забыла: взгляните-ка на эту кинокамеру. Я купила ее вчера, а спуск что-то не работает. Вы разбираетесь в кинокамерах? Она жестом указала на стул, где висела дорогая кинокамера в кожаном футляре. Я встал, открыл футляр и извлек 16-миллиметровый «Пейяр Болекс» с трехлинзовым объективом. — Ого! Ничего себе, — сказал я. — Зачем вам понадобилась такая штука, Хелен? Она, должно быть, дорогая. Она засмеялась. — Цена действительно немалая, но мне всегда хотелось иметь кинокамеру. У девушки должно быть хоть одно хобби, разве не так? — Она бросила мелкого льду в два стакана. — Буду на старости лет вспоминать, как жила в Риме. Я повертел камеру в руках. Мне вдруг пришло в голову, что она живет не по средствам. Ее отец сказал мне, что выдает ей по шестьдесят долларов в неделю. Он заявил, что не хочет, чтобы у нее было больше денег. Я знал цены на квартиры в Риме. Эта обходилась долларов в сорок в неделю. Я глянул на горку, заставленную всевозможными напитками. Как же она умудряется так жить? А тут еще эта дорогая кинокамера… — Вам кто-нибудь оставил наследство? Ее глаза забегали, на мгновение она, казалось, смутилась, но лишь на мгновение. — Если бы. А почему вы спросили? — Это не мое дело, но все это, наверное, стоит немалых денег, да? — Я обвел рукой комнату. Она пожала плечами. — Наверное. Отец выдает мне щедрое пособие. Ему нравится, чтобы я так жила. Говоря это, она не смотрела на меня. Даже не знай я, сколько именно дает ей отец, я все равно почувствовал бы ложь. Я был заинтригован, но решил, что это не мое дело, и переменил тему разговора. — Так что с камерой? — Не работает спуск. Когда она указывала, ее палец коснулся моей ладони. — Он на предохранителе, — сказал я. — Вы нажимаете вот на эту штучку, и тогда спуск работает. Предохранитель ставят, чтобы случайно не заработал мотор. — Силы небесные! А я чуть не отнесла ее сегодня обратно в магазин. Надо бы прочесть инструкцию. — Она взяла у меня камеру. — Я никогда ничего не понимала в механизмах. Вы только посмотрите, сколько я накупила пленки. — Она указала на письменный стол, где стояло десять коробок с 16-миллиметровой пленкой. — Уж не собираетесь ли вы ее истратить целиком на Рим? — спросил я. — Тут на всю Италию хватит. Она бросила на меня странный взгляд, в котором я уловил какое-то лукавство. — Большую часть я приберегаю для Сорренто. — Сорренто?! — Я был озадачен. — Значит, вы собираетесь в Сорренто? Она улыбнулась. — Вы не единственный, кто едет в отпуск. Вы когда-нибудь были в Сорренто? — Нет. Так далеко на юг я никогда не забирался. — Я сняла виллу совсем рядом с Сорренто. Она славная и очень-очень уединенная. Пару дней назад я летала в Неаполь и обо всем договорилась. Я даже условилась с одной женщиной из близлежащей деревни, чтобы она приходила и убирала. Я вдруг почувствовал, что рассказывает она мне все это неспроста. Я бросил на нее быстрый взгляд. — Прекрасно, — сказал я. — Когда вы едете? — Тогда же, когда и вы в Искию. — Она положила камеру на стол, подошла и села рядом со мной на кушетку. — И, как и вы… я еду одна. Она посмотрела на меня. От ее призывного взгляда у меня заколотилось сердце. Она наклонилась ко мне, ее пухлые алые губки раскрылись. Не успел я сообразить, что делаю, как она оказалась в моих объятиях, и я ее поцеловал. Мы не отрывались друг от друга секунд, наверное, двадцать, и я действительно завелся, потом почувствовал, как ее руки упираются мне в грудь, отталкивая меня, и это настойчивое, сильное движение привело меня в чувство. Я отпустил ее и встал. — Мы сумасшедшие, нельзя так себя вести, — сказал я, дыша, как старик, который взбежал по лестнице. Я отер с губ помаду. — Нельзя так себя вести в Риме, — сказала она, откидываясь назад и улыбаясь мне, — но не в Сорренто. — Послушайте… — начал было я, но она подняла руку, останавливая меня. — Я знаю, что вы чувствуете. Я не ребенок. Я чувствую то же самое по отношению к вам, — сказала она. — Поедемте со мной в Сорренто. Все устроено. Я знаю, как вы относитесь к отцу и работе, но обещаю, что вы будете в полной безопасности. Я сняла виллу на имя мистера и миссис Дуглас Шеррард. Вы будете мистером Шеррардом, американским бизнесменом в отпуске. Там нас никто не знает. Разве вы не хотите провести месяц со мной вдвоем? — Но мы не можем этого сделать, — сказал я, понимая, что препятствий этому нет, и желая этого. — Нельзя же вот так, очертя голову… — Не перестраховывайтесь, милый. Ничего страшного. Я все спланировала очень тщательно. Я поеду на виллу в своей машине. Вы приедете на следующий день поездом. Местечко славное. Дом стоит на высоком холме над морем. До ближайшей виллы не меньше четверти мили. — Она вскочила на ноги и принесла крупномасштабную карту, лежавшую на столе. — Я покажу вам, где это. Смотрите, вилла отмечена на карте. Она называется «Bella Vista»[2] — прелестно, правда? При ней есть сад — апельсиновые и лимонные деревья и виноград. Она стоит особняком и понравится вам. — Еще бы, Хелен, — признал я. — Я действительно хотел бы съездить туда. Но что с нами будет, когда этот месяц закончится? Она засмеялась. — Если вы боитесь, что я стану ждать от вас предложения руки и сердца, то вам нечего опасаться. Замуж я не собираюсь еще несколько лет. Я даже не знаю, люблю ли я вас, Эд, но определенно знаю, что хочу побыть с вами месяц наедине. — Но мы не можем, Хелен. Это было бы ошибкой. Она коснулась пальцами моего лица. — Сделайте милость и уйдите сейчас, хорошо? — Она похлопала меня по щеке и отстранилась от меня. — Я только что вернулась из Неаполя и очень устала. Говорить больше не о чем. Я обещаю вам полную безопасность. Теперь все зависит от того, хотите вы провести со мной месяц или нет. Я обещаю, что не буду ставить никаких условий. Подумайте. Давайте больше не встречаться до двадцать девятого. Я буду встречать на вокзале в Сорренто поезд из Неаполя, прибывающий в три тридцать. Если вас не будет в поезде, я все пойму. Она прошла в холл и приоткрыла входную дверь. Я подошел к ней. — Ну, погодите, Хелен… — Пожалуйста, Эд, давайте больше ничего не будем говорить. Либо вы будете в том поезде, либо вас там не будет. Вот и все. — Ее губы коснулись моих. — Спокойной ночи, милый. Мы обменялись взглядами. В коридор я вышел, уже зная, что поеду тем поездом.Часть II
I
До отъезда в Сорренто оставалось пять дней. За это время еще многое надо было сделать, но я обнаружил, что мне трудно сосредоточиться. Я был похож на подростка, с нетерпением ожидающего первого свидания. Это меня раздражало. Мысль о том, что я проведу месяц наедине с этой восхитительной девушкой, по-настоящему меня взбудоражила. В моменты отрезвления — а их было мало — я говорил себе, что спятил, если иду на такое, но утешал себя тем, что на Хелен можно положиться. Раз она сказала, что мне ничего не грозит, значит, так оно и есть. Я убеждал себя, что буду последним дураком, если откажусь от ее предложения. За два дня до моего отъезда в Рим прибыл Джек Максуэлл, чтобы заменить меня на время отсутствия. ...Все права на текст принадлежат автору: Джеймс Хэдли Чейз, Джеймс Хедли Чейз.
Это короткий фрагмент для ознакомления с книгой.