Константинов Андрей Новиков АлександрРасследователь - Предложение крымского премьера

Андрей Константинов, Александр Новиков

Расследователь: Предложение крымского премьера

Роман

Анонс

Глава Агентства журналистских расследований Андрей Обнорский ведет дело в Киеве. Крымский премьер-министр пригласил его расследовать исчезновение журналиста, получившее огромный резонанс в СМИ. Спустя два месяца после исчезновения в Тараще, под Киевом, обнаружено обезглавленное тело. Косвенные приметы указывают на то, что это исчезнувший журналист. Но так ли это? Кто и зачем убил журналиста? Пытаясь найти разгадку, Обнорский понимает, что все происходящее давно и тщательно спланировано. Он выходит на след режиссера этой драмы. Но собственная проницательность едва не стоит жизни Обнорскому, который сам становится жертвой преследования. Его пытаются запугать, а когда это не удается, его похищают, и он только чудом ускользает из рук убийц... Итак, режиссер известен. Но сможет ли Обнорский обезвредить его и при этом остаться в живых?

Авторское предисловие

Уважаемый Читатель! Перед тем, как Вы прочтете роман "Расследователь:

Предложение Крымского премьера", полагаем необходимым рассказать следующее: в октябре 2000 года петербургское Агентство журналистских расследований (АЖУР) начало работать по так называемому "делу Гонгадзе". Мы провели собственное расследование трагических обстоятельств исчезновения и гибели киевского журналиста Георгия Гонгадзе. В этой работе приняли участие сотрудники нашего Агентства, а само расследование продолжалось больше года в Киеве, Крыму и других городах Украины и России - это беспрецедентный случай для нашей организации - и по сроку работы, и по объемам трудозатрат, и по географии неких изысканий. Сначала мы работали по приглашению IREX*, потом - по приглашению украинского политика Сергея Владимировича Куницына, который в то время был премьер-министром Крыма... Третий этап нашей работы мы проводили уже по собственной инициативе - очень уж нам хотелось до конца разобраться в той странной истории, которая произошла в сентябре 2000 года на Украине. Практически отчет о нашей работе мы публиковали в своей газете "Ваш Тайный Советник". Кроме того, мы дали официальную пресс-конференцию в Киеве. В декабре 2001 года директор Агентства Андрей Константинов и его первый заместитель Александр Горшков были приглашены в Верховную Раду Украины в комиссию по расследованию "дела Гонгадзе". Информация, которую сообщили депутатам Константинов и Горшков, оказалась для членов комиссии неожиданной и даже шокирующей. Основные материалы проведенного расследования были переданы в распоряжение высшего законодательного органа Украины. Через некоторое время комиссия Верховной Рады направила Агентству благодарственное письмо.

* IREX - американская организация, способствующая развитию и сотрудничеству разных стран.

В результате проведенной нами работы мы, как нам кажется, пришли к пониманию того, что случилось в сентябре 2000 года в Киеве, и почему последующие события развивались по совершенно определенной схеме. Мы не всё, конечно, можем доказать, да и не могли мы брать на себя полномочия правоохранительных органов Украины, но у нас есть своя собственная четкая версия произошедшей трагедии, а также того, что ей предшествовало и что последовало за ней. Эта версия не совпадает с тем, что излагало по "делу Гонгадзе" абсолютное большинство средств массовой информации - украинских, российских и западных.

Однако предлагаемый Вам, Уважаемый Читатель, роман - это беллетристика, а не литературная версия нашего расследования. Реальное "дело Гонгадзе" послужило лишь информационным поводом для написания художественного произведения. В действительности все происходило... ПО-ДРУГОМУ, не совсем так, как изложено в романе. Потому, Уважаемый Читатель, отнеситесь к тому, что Вам предстоит прочитать, следующим образом: перед Вами будет представлена не реальная Украина, а виртуальная, в которой все персонажи, характеры и поступки героев - просто плод авторского воображения...

Андрей Константинов Александр Новиков

Все события, описанные в этой книге, равно как персонажи и организации, являются не более чем вымыслом.

Авторы

В свете фар снег летел наискось над дорогой густой белой массой. "Дворники"-"лэндкрузера" сгребали его со стекла, но тотчас же на стекло налипал новый. Широкие шины расплескивали по сторонам фонтаны воды и грязи.

- Смотри, не пропусти поворот, - сказал Слепой.

- Тещу поучи, - бросил в ответ Грек. Он был изрядно раздражен, считал, что уже пропустил поворот... А хрен тут чего разберешь в этой путанице лесных дорог, в темноте, да еще в снегопад. Дед набросал план от руки, ткнул пальцем вот здесь! На бумаге все было понятно. А на деле оказалось не так уж и просто. Хотя и провели днем репетицию и место нашли. Но днем было светло.

- Ты тещу свою поучи, - повторил Грек зло. И в этот же момент в свете фар блеснула бутылка, которую Грек днем воткнул в развилке ветвей дерева как ориентир. Горлышко бутылки указывало аккурат на яму. Джип остановился.

- Вот она! - сказал Слепой.

- То-то... а то - "поворот не пропусти"! Ты тещу свою поучи, а меня не надо. Точно в десятку вывел. Под снегом и в темноте! Попробуй-ка ты так.

- Ну давай тогда выгружать, - сказал Слепой и оглянулся назад.

Он оглянулся назад с нехорошим чувством, с опаской. Как будто груз мог сам распаковаться и вылезти из багажного отсека. Слепой точно знал, что сам груз никак не может этого сделать. И месяц назад не мог, а теперь-то подавно. Так что вроде и нервничать нечего... Да как тут не занервничаешь? Перед тем, как ехать в лес. Грек со Слепым выкурили по косяку и хлебнули горилки от души. Но все равно их круто "колбасило на измене".

- Сейчас выгрузим, - сказал Грек. - Дай только разверну задом к яме, чтобы тащить ближе было. Тяжелый он, сволочь.

- Да уж - не из легких...

Грек подал джип вперед и начал пятиться, подгоняя автомобиль к кустам, за которыми находилась яма. В темноте наткнулся задним бампером на пень. Вообще-то, он знал о его существовании, но в темноте и "на нервах" забыл. "Тойота" легко выкорчевала пень из земли, но бампер смялся, ободралась краска.

- Ну ты... водитель! Дед с тебя шкуру спустит, - зашипел Слепой.

- А я что - кошка, чтобы в темноте видеть? - огрызнулся Грек. Поправит он свой бампер.

- Не он, а ты поправишь, - сказал Слепой злорадно.

Он понимал, что дело-то не в бампере... какой, к черту, бампер? Было бы о чем говорить! Понимал, что все его, Слепого, злорадство - от страха и неуверенности. Оттого, что промах напарника как бы приподнимает самого Слепого.

Грек открыл дверцы багажника - груз лежал на полу, накрытый куском драного брезента. Слепой включил фонарик, осветил груз. Грек сдернул брезент. Луч фонаря упал на большой полиэтиленовый мешок, запаянный намертво. Толстый матовый полиэтилен не позволял разглядеть, что там, внутри.

- Давай, - сказал Слепой. Вдвоем они ухватили мешок за углы. - Взяли... раз-два!

По синтетическому покрытию пола багажника мешок скользнул легко. Он вывалился из салона и шлепнулся на землю, покрытую опавшей листвой и снегом. Звук шлепка напоминал звук удара куска мяса о разделочную доску.

- Из полиэтилена, - засуетился Грек, - из полиэтилена освободить надо.

- Знаю, - осадил его Слепой. - Не мельтеши. Он вытащил из кармана нож-выкидуху, разрезал мешок. Из разреза показалось что-то темное, страшное... Ударил мерзкий запах... Грек отпрянул. Не помогали ни анаша, ни водка, била дрожь.

- Чего встал? - окликнул его Слепой. - Подсобляй.

Он сделал поперечный разрез и отогнул в стороны половинки разрезанной пленки. Теперь стало видно, что в мешке лежит безголовый труп мужчины. Впрочем, Грек и Слепой отлично знали, что лежит в мешке, - Слепой же и упаковывал.

Тело сбросили в яму, которая, возможно, когда-то раньше была окопчиком. Долго ворочали, укладывая в яме, матерясь зло друг на друга, на покойника без головы, на Деда... Страшно было - край. Все казалось, что-то происходит в шуме ветра, в вихре мокрого снега... что крадутся в темноте бойцы "Беркута" и спасения нет. Но никто не вышел из-за снежной кулисы, никто не помешал, и они засыпали труп тяжелой, напитанной влагой землей.

Завернули в полиэтилен лопаты, перчатки, швырнули в багажник. Потом и сами сели в машину. Тепло было в салоне, уютно.

- Поехали, - сказал Грек.

Слепой кивнул: поехали. Грек пустил двигатель - дизель ровно затарахтел.

- Стой! - заорал вдруг Слепой. - Стой, бля!

- Что? - закричал Грек. - Что?

- Голову забыли, - сказал Слепой. Оба опять вылезли из машины, открыли просторный багажный отсек. В углу сиротливо лежал полиэтиленовый пакет. Его содержимое по размеру походило на средний арбуз. Несколько секунд Слепой и Грек молча смотрели на пакет. Потом Слепой взял его одной рукой, другой взял лопату... посмотрел на Грека. Грек пожал плечами. Слепой сплюнул и сказал:

- Я сам.

И ушел туда, куда светили вдоль просеки фары джипа. За стеной снежной круговерти Греку худо было видно, чем Слепой занят. Но он и так знал, что Слепой закапывает голову... Голову было ведено зарыть отдельно, надежно.

Когда он вернулся, Грека колотило.

- Включай скорее печку, чувачок, - сказал Слепой, и Грек кивнул, завел машину, включил вентилятор отопителя на максимум. По салону пошла волна горячего воздуха.

Слепой перегнулся назад, достал с заднего сиденья бутылку. Зубами вырвал полиэтиленовую пробку, стал лить горилку в пасть с железными зубами.

- Оставь, - попросил Грек и напарник понял - оставил, протянул Греку бутылку...

Спустя несколько минут дрожь улеглась. В салоне джипа стало жарко, в крови бродил алкоголь. Покачиваясь на ухабах лесной грунтовки, туша "тойоты" уползла с развилки трех дорог. Осталась бутылка из-под шампанского "Черная вдова", указывающая горлышком на старый окоп. Впрочем, окопа уже не было. А было грязно-снежное месиво... с торчащей из него рукой мертвеца.

Да еще следы джипа на снегу. Скоро, однако, и следов не осталось.

Часть первая

РАССЛЕДОВАТЕЛИ

Ноябрьский день увядал на глазах. Сумерки накрыли питерские улицы, в них бледно тлели пятна фонарей. Директор Агентства журналистских расследований "Золотая пуля" Андрей Обнорский ехал в плотном потоке автомобилей по Суворовскому проспекту. Он возвращался со встречи с источником. Встреча оказалась безрезультатной, и Обнорский был разочарован.

Поток машин двигался медленно, а на подъезде к Невскому вовсе замер. В этот момент и зазвонил телефон. Андрей достал трубу из кармана куртки:

- Алло.

- Андрей Викторович? - сказал незнакомый мужской голос.

- Слушаю.

- Андрей Викторович, моя фамилия Филатов, я советник губернатора.

- Очень приятно, - механически произнес Обнорский. О Филатове он слышал, но никогда не встречался.

- Андрей Викторович, не могли бы вы уделить мне пару минут? - спросил Филатов.

Обнорский мрачно посмотрел на "пробку" и подумал, что может запросто уделить советнику не пару минут, а больше.

- Разумеется, слушаю вас.

- Андрей Викторович, суть вопроса, в общем-то, проста. Сейчас в Санкт-Петербурге находится с дружеским визитом премьер правительства Крыма Сергей Васильевич Соболев. Сергей Васильевич - ваш поклонник и хотел бы с вами встретиться.

- Встретиться? - удивился Андрей. - Со мной?

- Да-да, именно так...

- А собственно... зачем? - задал Обнорский не особо умный вопрос.

- Сергей Васильевич - гость губернатора, - произнес Филатов так, как будто это могло служить ответом на вопрос - "зачем?".

- Понятно, - буркнул Обнорский, все еще удивляясь и пытаясь понять, что же именно нужно от него совершенно незнакомому крымскому премьеру... поклонник? Довольно странно. Политики такого уровня довольно редко нисходят до общения с литераторами. Если не брать в расчет каких-то дежурных мероприятий. Обнорский собрался задать еще вопрос, но Филатов сказал:

- Вот и хорошо... Передаю трубочку Сергею Васильевичу.

И через секунду в трубке зазвучал другой голос:

- Здравствуйте, Андрей Викторович... Меня господин Филатов уже представил, но я представлюсь еще раз: Соболев Сергей Васильевич, премьер-министр правительства Автономной республики Крым и ваш давний читатель. И почитатель.

Голос у Соболева был властный и уверенный. Сильный. Обладатель такого голоса определенно привык руководить людьми и, вероятно, принадлежал к публичным политикам.

- Весьма приятно, - сказал Обнорский. - А я очень люблю Крым.

- В таком случае считайте, что вы уже получили приглашение отдохнуть в Крыму... Время года, правда, не самое подходящее, но я думаю, что все еще впереди. Принимаете?

- Благодарю вас, - неопределенно ответил Обнорский.

- Рано благодарите, Андрей Викторович. Вот когда встретимся в Крыму... вы, кстати, раньше бывали у нас?

- Бывал, - ответил Обнорский. Посреди сумеречного ноябрьского Санкт-Петербурга вспыхнуло на миг яркое крымское солнце над синей водой. Сзади засигналили. Управляя одной рукой, Андрей воткнул передачу, передвинулся метров на десять, - бывал... за приглашение благодарю.

- Не за что. Это, напротив, я буду вам признателен, ежели вы соберетесь и прилетите к нам. Но пока мы не в Крыму, а в Питере... Если вы свободны нынче вечером, может быть, мы поужинаем вместе, Андрей Викторович?

Каких-либо определенных планов на вечер у Обнорского не было, и он согласился.

- Вот и чудно, - сказал Соболев, - в восемь я вас жду в смольнинской гостинице. Вы знаете, где она находится? Я, кстати, могу прислать за вами машину.

- Спасибо, не нужно. А где гостиница - я знаю. Буду в двадцать ноль-ноль.

* * *

В былые времена гостиница принадлежала обкому КПСС. Простому смертному попасть в нее было так же невозможно, как грешнику в рай. Это неприметное здание рядом со Смольным никогда не афишировало себя - свои респектабельные апартаменты оно предоставляло избранным. Теперь гостиница принадлежала правительству города (то есть опять же - Смольному), но сохранила прежние традиции и закрытость для посторонних. Обнорский понял это сразу, как только вошел в холл. Подтянутый мужчина неопределенного возраста - ему могло быть и тридцать с небольшим, и сорок пять - встретил Обнорского у входа и вежливо поинтересовался, кто и к кому?..

Андрей представился, но мужчина столь же вежливо попросил разрешения взглянуть на документ, удостоверяющий личность. Обнорский предъявил "права" и спросил:

- Отпечатки пальцев снимать будем?

Показывая, что юмор ценит, секьюрити ответил:

- В другой раз, с вашего разрешения, Андрей Викторович... Сергей Васильевич вас ждет... позвольте вашу куртку.

Андрей сбросил куртку на руки другому, неизвестно откуда появившемуся мужчине. Этот, второй, чем-то неуловимо напоминал первого... братья они, что ли? Сбросив куртку, Обнорский успел перехватить неодобрительный и будто бы слегка удивленный взгляд, которым первый секьюрити окинул его свитер, и джинсы. Впрочем, взгляд был мимолетный... почти что и не было его.

- Прошу вас, Андрей Викторович, - сказал секьюрити, сделав жест рукой в направлении лифта. - Нам на четвертый этаж.

Слово "нам" не было случайной оговоркой - секьюрити поднялся в лифте вместе с Андреем... охрана или конвой?

Крымский премьер встретил гостя в холле четвертого этажа. На вид ему было около сорока лет. Премьер оказался крепким, широкоплечим человеком с открытым, располагающим лицом. Чем-то он был похож на артиста Евдокимова.

- Здравствуйте, Андрей Викторович,- сказал, протягивая руку, Соболев.Вы исключительно точны...

Охранник как-то незаметно исчез, Соболев и Обнорский остались в холле вдвоем.

- ...вы исключительно точны, а вот я должен извиниться - жена моя еще наводит последний марафет... Вы же понимаете - все эти женские штучки!

Употребив слово "жена" вместо официального, положенного премьер-министру по рангу, "супруга", Соболев сразу обозначил неформальный характер встречи. Он определённо располагал к себе - в нем не было ничего напускного, "номенклатурного", чего так не любил и опасался Обнорский... Жену премьера ждать не пришлось - Валентина Павловна появилась спустя несколько секунд после слов про "все эти женские штучки". Она вышла в вечернем платье, и Обнорский снова вспомнил про свои джинсы и свитер.

Соболев представил жену, Андрей галантно поцеловал ей руку.

- Мы покушаем в зимнем саду, - сказал Соболев. - Прошу вас. Стол уже накрыт, и нас ожидает бутылка замечательного "бастардо" девятьсот шестьдесят пятого года.

Столик посреди зимнего сада был уже сервирован. рядом застыл официант с профессионально-внимательным лицом и в "бабочке". На белоснежной скатерти не было ни единой морщинки, сверкал хрусталь, в центре стола высилась бутылка непревзойденного крымского "бастардо"... Как-то сразу удалось избежать банального "политесного" разговора о погоде, красотах Северной Венеции и Тавриды, и прочей "обязательной" в таких случаях ерунды. Халдей в "бабочке" откупорил вино, Соболев заговорил о крымских винах. О чудовищной трагедии горбачевской эпохи, когда безжалостно вырубалась элитная лоза. О самоубийстве знаменитого крымского винодела... Соболев говорил горячо, страстно, о наболевшем. В его голосе слышались горечь и скрытая ярость... Обнорский ощутил симпатию к этому крепкому открытому мужику (хотя слово "мужик" как-то не очень употребимо к премьер-министру).

А "бастардо" оказался хорош. Чудо как хорош.

- За наше знакомство! - сказал Соболев, и бокалы с рубиновым вином сошлись, пропели глубоко, мелодично.

- Нам с Валентиной, - продолжил Соболев, когда выпили вина, - очень хотелось познакомиться с вами, Андрей, потому что мы оба ваши поклонники... Справедливости ради замечу, что ваши книги первой открыла Валя. Она, можно сказать, настояла, чтобы я прочитал "Переводчика". Я ведь в силу своей работы довольно-таки сильно занят, и свободного времени негусто... Но Валентина настояла, и я прочитал. За одну ночь! И сразу понял, что это пережитое, это выстраданное, это - НАСТОЯЩЕЕ.

- Благодарю вас,- сказал Андрей.

Похвала была - чего ж скрывать? - приятна. Вдвойне приятна оттого, что Соболев говорил искренне, от души...

- Это мы вас должны благодарить, - ответил премьер. - За хорошую, честную книгу... Я берусь об этом судить потому, что сам прошел через Афган, был пулеметчиком и даже (Соболев усмехнулся не очень весело) был награжден... так что - ПОНИМАЮ.

Обнорский, исполнявший несколько лет "интернациональный долг" на Ближнем Востоке, видевший своими глазами кровавую мусульманскую резню во всей ее бессмысленной жестокости и мерзости, относился к коллегам-фронтовикам с искренним уважением. Андрей рассказал Соболевым о своей военной эпопее. Слушали его внимательно, с интересом.

- А чем вы нынче занимаетесь, Андрей Викторович? - спросил Соболев. Что пишете? Когда ждать новых книг?

- Я пишу, - ответил Обнорский, - но, должен сознаться, довольно мало... Страшная напряженка со временем, потому что все время съедает Агентство.

- Агентство? - спросила Валентина Павловна. - Какое Агентство?

- Я ведь в первую очередь журналист, - объяснил Андрей. - Писательство - это, скорее, хобби. А еще я директор Агентства журналистских расследований "Золотая пуля".

- Господи, как интересно! Расскажите, Андрей Викторович...

Обнорский вкратце рассказал о работе Агентства, о последних расследованиях. Для иллюстрации привел пример розыска и задержания Крохи* убийцы депутата Законодательного собрания Санкт-Петербурга. В Питере дело получило громкую огласку, но гости из Крыма о нем не знали. Соболевы выслушали Обнорского с откровенным изумлением.

* Имеется в виду реальный случай из практики Агентства журналистских расследований. Сотрудниками агентства был установлен и задержан некто М. профессиональный киллер, убийца депутата питерского ЗакСа. Случай беспрецедентный, не имеющий в отечественной практике аналогов.

- Это же самый настоящий детектив, Андрей Викторович, -- заметила супруга премьера, когда Обнорский умолк. - Извините за бестактный вопрос: а вы не боитесь? То, чем вы занимаетесь, наверное, очень опасно?

- Как вам сказать, Валентина Павловна... Элемент риска, конечно, есть... не без этого. На нас уже, как принято нынче говорить, наезжали. Нас пытались купить, нас пытались запугать, скомпрометировать... не буду вас утомлять подробностями. Но кто-то же должен делать дело. Было время, когда я пытался работать в одиночку. Вот тогда действительно было очень опасно...

Андрей на несколько секунд замолчал, глядя на бокал кроваво-красного "бастардо"... Он вспомнил, как его пытали в подвале боевики Черепа... и немигающий змеиный взгляд Черепа вспомнил... и гадливенький голос Антибиотика... Он вспомнил последний, предсмертный "парад" ликвидатора Василия Михайловича Кораблева... вспомнил тоску нижнетагильской ментовской зоны. Вспомнил Катин голос и Катины глаза... и бег начиненного долларами микроавтобуса с мертвым водителем за рулем на трассе "Скандинавия"... Он много чего вспомнил.

- Вот тогда было действительно опасно. И афоризм "Один в поле не воин" имеет большой практический смысл. И я начал создавать Агентство. Оно рождалось в адских муках. Как ребенок. Но теперь мой ребенок вырос, окреп и может решать весьма непростые задачи. Простите уж за нескромность.

- Помилуй Бог, Андрей Викторович, - сказал Соболев. - Какая тут нескромность? То, что вы рассказали, вызывает восхищение... Задержание профессионального киллера? Это достойно правительственной награды!

Обнорский усмехнулся, пряча усмешку в усы... Награды? Да, это достойно награды. И эту награду Андрею вручили... после года мытарств... в проходном дворе... со словами: "Держите. Вам медаль, а этим вашим орлам - Звереву и Каширину - часы от министра МВД. Мы их биографии тщательно изучили. По обоим тюрьма плачет: один пять лет за вымогалово отсидел, второй два года в федеральном розыске числился... А мы им - часы. Цените, Обнорский, и помалкивайте".

Человек, который передал Андрею медаль и наградные часы, забыл упомянуть, что "орлы", у которых действительно были сложности в биографии, вычислили и задержали профессионального киллера Кроху. Что за Крохой лежит целое маленькое кладбище и терять ему особо нечего, а объявление Каширина в федеральный розыск связано с милицейским головотяпством. Родион, сам в прошлом сотрудник милиции, был объявлен в розыск как свидетель. Однако где-то в недрах бюрократической машины произошла поломка, и спустя два года "напряженного розыска" (Каширин жил себе дома, ни от кого не скрываясь) Родю задержали как опасного рецидивиста... долго разбирались, а потом освободили, забыв извиниться.

Обнорский усмехнулся в усы и ничего не стал объяснять Соболеву про награды. Он видел умные, проницательные глаза премьера и знал, что Соболев поймет... Но объяснять не стал. К чему "грузить" гостя?

- Скажите, Андрей Викторович, вы беретесь за любые расследования? спросил Соболев.

- Отнюдь. Мы разборчивы, как барышня на выданье.

- Каковы критерии отбора? Общественный резонанс? Коммерческий интерес? Сложность?

- Разумеется, все эти факторы имеют значение, Георгий Васильевич. В том числе и коммерческий интерес, но от некоторых очень выгодных предложений мы все же отказываемся,

- Любопытно... Вам не нужны деньги?

- Нужны. Их еще, к сожалению, не отменили. Отказываемся мы в тех случаях, когда заказчик хочет получить устраивающий его результат. У нас есть основополагающий принцип: вы можете заказать у нас расследование, но не можете заказать результат.

- Я вас понял, Андрей Викторович, - произнес премьер. - Кстати, вы слышали о "деле Горделадзе"?

- Да, разумеется, - кивнул Обнорский. - О нем нельзя не слышать.

- И что вы об этом думаете? - спросила Валентина Павловна.

- Думаю, что шумиха вокруг исчезновения Горделадзе раздута искусственно. - Андрей закурил, повертел в руках бокал с рубиновым "бастрадо". - Скорее всего это пиар-акция самого Горделадзе. И группы заинтересованных лиц.

- У нас на Украине многие считают по-другому, - заметил премьер. - В исчезновении Горделадзе обвиняют... вернее, не обвиняют... Короче, некоторые намекают на причастность к этому президента и спецслужб. Делу пытаются придать исключительно скандальный, политический характер.

- Я, - ответил Обнорский, - далек от политики, Сергей Васильевич. Однако считаю, что и в России, и на Украине политические убийства исключительно редки... В наших условиях убивают, как правило, свои и, как правило, за деньги. Опыт наших расследований самых громких, резонансных дел подсказывает, что в основе почти всегда лежит коммерческий интерес. Я, разумеется, не могу говорить обо всех убийствах или покушениях в России, но по Питеру мы информацией владеем.

- Вице-мэр Малевич? - быстро спросил Соболев.

- Убит в связи с невозвратом долгов, взятых под предвыборную кампанию Демократа. Я не смогу это доказать в суде, но оперативные материалы подтверждают именно эту версию.

- Убийство Галины Старухиной тоже имеет под собой... э-э... финансовую основу?

- Однозначно, - твердо сказал Обнорский.

- Вы проводили эти расследования? - спросил Соболев.

- Да, мы проводили собственные расследования.

Соболев сделал глоток вина, помолчал, а потом сказал:

- Когда я читал ваши документальные книжки, я понимал, что за этим материалом - огромная, кропотливая работа. Но даже представить себе не мог, что вы создали целую расследовательскую организацию. Скажите, Андрей Викторович, как у вас складываются отношения с властью... с ГУВД, в частности?

- По-разному, - ответил Андрей. - И в Смольном, и в ЗакСе, и в ГУВД разные люди. Кто-то нас поддерживает, даже помогает нам... А кто-то ждет не дождется момента, когда мы допустим какую-то ошибку. Если мы публично называем вора вором, взяточника - взяточником, а бандита - бандитом... за что же им нас любить? Не все нас любят, далеко не все.

- М-да... нам в Крыму здорово не хватает структуры, подобной вашей. У нас тоже криминальная ситуация далека от идеала. За последние годы мы, конечно, Крым подчистили и кое-кому хвост прижали... Но много еще работы. Очень много. Журналисты у нас есть. Но вот опыта расследовательской работы у них не хватает.

- А мы своим опытом делимся, - ответил Андрей. - В том числе с крымскими коллегами. Я, кстати, недавно был в Крыму, мы там семинар по расследованиям проводили.

- Вот тебе и раз, - сказал Соболев. - Почему я не знал? Вернусь взгрею своего пресс-секретаря- Когда вы были в Крыму? Где?

- Семинар проходил неподалеку от Ялты. В сентябре, как раз, когда Горделадзе исчез. Ажиотаж, кстати по этому поводу был огромный, все украинские СМИ только об этом и говорили.

- Горделадзе... - задумчиво произнес премьер. - Скажите, Андрей Викторович, а если бы вам предложили поработать над темой исчезновения Горделадзе? Вы бы согласились?

- Не знаю... Скорее - не согласился бы.

- Почему, Андрей Викторович? Вы же не очень хорошо знакомы с "делом Горделадзе", - возразил Сот болев.

- Напротив, Сергей Васильевич. Я, волею случая, весьма хорошо знаком с "делом Горделадзе", - произнес Обнорский,

Он задумался, вспоминая свою поездку в Крым.

* * *

Кренясь в вираже, "ТУ-154" развернулся, и в иллюминаторе показалось море. Море было невероятной, насыщенной синевы, вдали оно смыкалось с небом, и этот переход был невидим. Вблизи синева окаймлялась белоснежной ниткой прибоя вдоль длинной желтой косы.

Все краски были яркими, чистыми, избыточными. Самолет снижался, от перемены давления закладывало уши... Море исчезло, сменилось "геометрией" сельхозугодий, дорог и поселков. Самолет снижался очень быстро, скоро стали различимы крыши домов, бегущие по дорогам автомобили и отдельные деревья в лесопосадках. Растопыривая закрылки, самолет гасил скорость, скользил над бетоном аэропорта... сел. И долго, минут пятнадцать, катился по дорожкам, среди белых, красных и желтых линий разметки. Остановился в полусотне метров от здания аэропорта с надписью поверху - "Симферополь".

- Ну здравствуй, Таврида, - тихо пробормотал Андрей Обнорский, спускаясь по трапу и подставляя лицо солнцу.

В Крым Обнорский прилетел для участия в семинаре по теме "Журналистское расследование и свобода слова". Была середина сентября, по-летнему тепло и зелено. В России этот период называется бабье лето, а здесь, в Крыму, все еще уверенно властвовало лето настоящее. Обнорский прилетел по приглашению организации "Журналисты за свободу слова". Он любил семинары - за встречи с новыми людьми, за возможность пообсуждать вопросы, которые его искренне волновали. Он еще не знал, что именно здесь, в уютном, зеленом Симферополе, произойдет его знакомство с делом Георгия Горделадзе.

* * *

Галина Сомова была высокой стройной брюнеткой. Андрей обратил на нее внимание сразу, как только увидел. Семинар проходил в старом, некогда принадлежавшем ЦК профсоюзов санатории. Санаторий находился в живописнейшем месте на берегу моря. Но в первый раз Андрей увидел Галину не у моря, а в пасторальном пейзаже на берегу пруда, обрамленного старыми ветлами... Галина стояла на мосточке и кормила уток. Солнце местами пробивалось сквозь густую листву, блики высвечивали на зеленоватой воде пятна более светлого цвета. Все это выглядело очень красиво, но Обнорский подумал вдруг, что пруд в светло-зеленых пятнах солнечного цвета и коричневых пятнышках уток похож на камуфляжный комбез... Сравнение было неприятным и неуместным в этот солнечный мирный день. Рождало глубоко в душе протест, чувство тревоги. Впрочем, это чувство быстро пропало. Мелькнуло - и пропало. Андрей улыбнулся девушке на мосточке и проследовал дальше. Сопровождавший его шустрый мальчик из тусовки говорил о евроремонте, сделанном в санатории, о новых импортных унитазах и о свободе слова... об унитазах у него получалось интереснее. Или, по крайней мере, эту тему он знал глубже. Обнорский для поддержания разговора кивал головой. Андрей чувствовал, что женщина смотрит вслед...

"Мать моя, какая тетенька, - вздохнул Обнорский, идя по коридору к своему номеру, и тут же сам себя мысленно оборвал: - Не время, товарищ! Не о том думаете! Украинские товарищи пригласили вас, москаля, на семинар - можно сказать, на горло своей незалежной хохляцкой песне наступили, - а вы все о бабах, вместо того, чтобы к занятиям готовиться! Стыдно, товарищ Обнорский! Очень стыдно и больно за вас... Тем более что на таких тетенек пялиться только нервы себе попусту трепать... Такие тети - да с такими смачными цибурами* - в одиночестве у моря не оказываются... Не тот размер, знаете ли, для томного, затянувшегося одиночества... Рядом где-нибудь посапывает толстый лысый папик, которого эта тетя, возможно, уже и утомила, но с народом он все равно не поделится... Так что закатайте губищу свою похотливую обратно взад и готовьтесь, мой одинокий друг, к семинару..." Андрей устраивался в номере и мысленно шутил сам с собой, надеясь (втайне от самого себя) перехитрить судьбу - очень уж ему хотелось, чтобы незнакомка оказалась не отдыхающей, а участницей семинара. Потому что в этом случае появлялись кой-какие шансы. Но мысли о шансах Обнорский от себя гнал, чтобы не сглазить...

* Цибуры - женские прелести, стати, достоинства (блатной жарг.).

Примерно через час, приняв душ, побрившись, переодевшись и вообще намарафетившисъ, Андрей направился в бизнес-центр, где его уже поджидали участники международного семинара "Журналистское расследование и свобода слова на постсоветском пространстве". Перед тем, как открыть дверь в зал, Обнорский хотел было перекреститься (не из-за волнения о занятиях - а для того, чтобы брюнетка оказалась в аудитории), но оборвал сам себя: "С ума сошел - к Богу, да с такими мыслями! Да вы маньяк, товарищ!" Развеселившись от этой перепалки с самим собой, Андрей вошел в аудиторию, улыбаясь приветливой, интеллигентной и чуть усталой улыбкой молодого профессора, вынужденного ненадолго оставить храм науки ради просветительских лекций в подшефном колхозе. Бизнес-центр был уже почти полон, но брюнетки в нем не наблюдалось. То есть какие-то брюнетки, конечно, присутствовали - участников и участниц предполагалось около тридцати, - но это все были не те брюнетки. То есть тоже хорошие, но не те... Пока Андрей шел к своему месту, горестно вздыхая, на лицо его успело вернуться нормальное человеческое выражение.

Обнорский не первый и даже не десятый раз проводил подобные семинары в разных городах России и бывших Советских республик - так что методикой он более или менее владел, а за свои знания по непосредственному предмету и вовсе не очень волновался, все-таки его "Золотая пуля" была в России чуть ли не единственной конторой, специализирующейся именно на журналистских расследованиях. Андрей любил семинары - ему нравилось делиться опытом с коллегами, нравилось спорить с ними, слушать истории из их практики. Обнорский старался сразу "почувствовать" аудиторию и завязать с ней живой человеческий контакт - в тех случаях, когда это удавалось, семинар уже потом шел не по регламенту, было весело, интересно и как-то азартно... Но пару раз в центре России Андрей потерпел полное фиаско - то есть занятия-то по программе он, разумеется провел, но живой контакт с коллегами почему-то не получился. Особенно неприятным вышел семинар для журналистов Нижегородского региона. Тамошние коллеги, отобранные для участия в семинаре местным Союзом журналистов, почему-то изначально настроились по отношению к Обнорскому и ребятам из Агентства как-то агрессивно-скептически. Мол, приехали, штучки столичные, культуртрегеры питерские, нас неразумных просвещать - а мы и сами с усами, могем и вопросы с подковырочкой... Андрей, кстати, вопросов с подковырками не боялся - если только спрашивавшему действительно интересен был ответ, а не просто факт "сольного выступления с вопросиком" - мол, что, срезал?

Но нынешняя крымская аудитория была настроена исключительно доброжелательно - просто на удивление. Обнорский, в принципе, ожидал от хохлов с их "комплексом незалежности" какой-то банды, но никакой враждебности или ревнивой искусственной снисходительности не ощутил. Аудиторию ведь почти сразу чувствуешь - как опытный певец зрительный зал. (Когда-то Андрею рассказывал Игорь Корнелюк: "Знаешь, любой концерт делается - или не делается - в первые три минуты, в зависимости от того, что ты от зала почувствуешь...")

- Здравствуйте, дорогие коллеги, - начал Андрей. - Давайте начнем наш семинар. Надеюсь, работать нам будет приятно и интересно, а для начала давайте знакомиться. Я немного расскажу о себе и об Агентстве, а потом пойдем по кругу - каждый представится, расскажет, где трудится, какой у кого опыт фасследовательской работы и кто чего хотел бы получить от нашего семинара. Только сразу предупреждаю - все ответы на вопросы будем пытаться находить вместе. Я не академик и не дед-всевед и приехал сюда не для того, чтобы учить вас, а чтобы вместе обсудить заявленные в программе семинара темы. Другое дело, если что-то из нашего опыта окажется для вас нужным и полезным - тогда я буду очень рад. Ну а если не примете чего-то - что ж, монополией на истину я не владею... Ну да ладно, давайте знакомиться - меня зовут Андрей Обнорский, творческий псевдоним Серегин, я бывший военный переводчик и в журналистике не так давно - с лета девяносто первого года. Так что...

В этот момент Обнорский поперхнулся, потому что дверь аудитории открылась, пропуская к собравшимся ту самую брюнетку.

- Извините, - сказала она, виновато улыбаясь. - Я, кажется, опоздала?

Андрей аж ногами под столом от радости засучил и мысленно завопил: "Господи, спасибо, Ты очень добрый ко мне, уроду! Ой, Господи, прости, опять я к тебе с этой хреновиной..." Вслух же он просто мед полил (и голос медовым стал, и интонации):

- Что вы, что вы, коллега, проходите, пожалуйста, устраивайтесь поудобнее, это мы, пожалуй, чуть раньше начали... Да, собственно, и начать-то мы еще практически не успели... Вот, знакомимся пока еще... Я уже представился, меня Андреем Обнорским зовут, а коллеги еще о себе ничего не рассказали... Давайте с вас и начнем - как зовут, где работаете, вообще как жизнь. Рассказывайте о себе всю правду, не забывая про самое сокровенное, - все равно узнаем, тут ведь одни расследователи собрались...

Аудитория шелестнула смешками, брюнетка чуть порозовела и, слегка поклонившись, назвала себя:

- Сомова Галина, Киев, неправительственная организация поддержки независимой прессы "Виктория"... А опыта расследовательского у меня практически нет.

- Ничего, ничего, - защебетал соловьем Обнорский. - Опыт - это дело наживное... в том числе и в расследованиях... Мы, знаете ли, для того тут и собрались, чтобы... Чтобы опытом делиться и меняться...

Представление участников пошло по кругу, Андрей напустил на себя серьезности, кивал и даже что-то якобы записывал в блокнот, а на самом деле все время думал о брюнетке, изредка скашивая на нее взгляд: "У ты какая! Прям такая... серьезная... Сосредоточенная и, я бы сказал, ответственная... Как бы к тебе подвалить-то ненароком... Чтобы такое придумать-то..."

- А правда, что вы тот самый Серегин, который детективы пишет? - вернул Обнорского к реальности вопрос одной из участниц семинара - совсем молоденькой, с широко распахнутыми от восторга глазами.

"Спасибо тебе, сестренка", - мысленно поблагодарил Андрей и приготовился к распусканию павлиньего хвоста.

- Правда, - кивнул он и улыбнулся чуть смущенно, с продозированной детской беззащитностью. - Но это не совсем по теме нашего семинара... Книги это хобби, я пишу их в свободное от работы время... А его у меня остается очень мало - расследования, знаете ли - процесс трудоемкий.

- Ой! - восхитилась молоденькая участница. - А можно у вас интервью взять?

- Ну конечно, можно... Времени хватит. Кстати, коллеги, для удобства общения я предлагаю перейти на "ты", как у всех нормальных журналистов принято.

Аудитория одобрительно загудела, и только Галина никак не отреагировала внешне на доброе и, можно сказать, демократическое предложение Андрея. "У ты какая! - хрюкнул про себя Обнорский. - Стало быть, на скромных и открытых к общению звезд, понимаете ли, российской беллетристики мы не ведемся... Это нехорошо. Чем же тебя зацепить, тетя Галя?"

Между тем процесс представления завершился, и Андрей начал первое занятие:

- Итак, коллеги, давайте начнем с того, что рассмотрим общие правила безопасности при проведении журналистских расследований. Эти правила объективно существуют, и их необходимо знать. В самом Деле, никого ведь не удивляет, что когда выпускник ПТУ приходит на завод, его до станка не допускают, пока он зачет по технике безопасности не сдаст... А у нас, в журналистике, занимайся чем хочешь, ковыряй любую тему, и никто никаких зачетов не требует из редакционного начальства - такова повсеместная практика. И это при том, что на каждом углу сами же главные редактора постоянно твердят, что работа у нас очень рисковая и опасная...

Коллеги заулыбались, и Обнорский понял, что семинар получается. Контакт состоялся. Андрей встал, сунул руки в кармшы и продолжил, прохаживаясь у доски вдоль торцевой стены:

- А действительно ли уж настолько опасная у нас профессия? Или понятие профессионального риска все-таки очень сильно преувеличено? Риск ведь и у летчиков есть, и у водителей, и у врачей, у пожарников и милиционеров, устроителей... Да, журналисты иногда погибают. И цифры погибших в странах СНГ достаточно внушительные... Однако большинство - подавляющее большинство погибших приходится на так называемые "горячие точки", а там погибают все - и журналисты, и дети, и женщины, и военнослужащие... Пуля, снаряд или мина - они ведь не выбирают... Целенаправленная "охота на прессу" в зонах конфликтов практически не ведется - за редким исключением. Захваты журналистов с целью получения выкупа - это другая история, здесь опять же никто целью не ставит воспрепятствовать профессиональной деятельности, здесь люди деньги зарабатывают, а за журналиста, как за резонансную фигуру, выкуп получить больше шансов. Да и, к слову сказать, в "горячих точках" наши коллеги также постоянно правила безопасности нарушают. Часто из них потом героев делают опять же по причине резонансности... В девяносто шестом году одна молоденькая журналистка из крупнейшей общенациональной газеты, где я тогда имел честь работать, отправилась в Чечню. Под Моздоком их группа решила заночевать в полевом госпитале - и их там несколько журналистов из разных изданий было. То да се - посидели с врачами, выпили. А потом девушке приспичило пройтись - в компании с молодым хирургом, - воздухом подышать. Короче, ломанулась она куда-то и задела ногой растяжку - их специально вокруг госпиталя наши же и ставили - на случай нападения боевиков. Хорошо еще, хирург услышав, как запал щелкнул, успел ее на землю свалить. Сам потом у неё из задницы осколки и доставал... А президент потом взял и наградил девушку орденом Мужества - как раненную при исполнении служебных обязанностей. Орден она приняла. Вся армия потом плевалась, и отношение к журналистам история эта, естественно, не улучшила.

Аудитория загомонила, и Обнорский успокаивающе поднял руку:

- Коллеги, я, конечно, совсем не хочу сказать, что все случаи такие... Но чаще все-таки гибнут по-дурацки, и ранения получают тогда, когда об элементарных правилах безопасности забывают или не знают их вовсе. Зато потом множество геройских военно-морских рассказов по редакциям: "Что ты можешь мне сказать, мальчик? Я войну видела". Но мы о "горячих точках" говорить не будем эта тема не нашего семинара. Мы говорим о работе в мирных городах и весях. Так вот - в мирное время на журналистов нападают редко. И я очень мало знаю случаев, чтобы их убивали "за правду".

- Подожди, Андрей, - поднял руку парень из Львова. Он говорил по-украински, но Обнорский, напрягшись, все понял. - А как же Листьев, Холодов и эта... девушка из Калмыкии?

- Юдина?

- Да, Юдина... И сколько пишут и говорят об избитых и искалеченных журналистах... Обнорский пожал плечами:

- Убийство Листьева к журналистике имеет малое касательство. Он был, скорее, шоуменом и, конечно, очень крупным администратором, который собирался сильно изменить рекламный рынок на Первом канале. Это - огромные денежные интересы многих людей. Так что убийство Листьева - оно, скорее, финансовое. Холодов... Тут сложнее... Но скажите мне - кого он разоблачил, для кого представлял конкретную опасность? Его статьи были о коррупции в армии вообще без опасной конкретики. Зачем его убивать-то было, если он откровенно наивные вещи писал.

- Но ведь убили же, - низкий голос Галины легко перекрыл зашумевших семинаристов.

- Убили, - кивнул Обнорский. - Причем убили очень странно. Как будто специально подбирали самый резонансный, самый голливудский и самый дурной, кстати, способ - бомба в чемоданчике... Зачем? Ведь намного проще было зарезать его в парадной, инсценировав ограбление, сбить машиной, дернуть за ногу, когда он по лестнице поднимался... Любой профи легко сделал бы это все без всяких чемоданов. А тут - как будто специально внимание привлечь хотели... Мне кажется, что убийство это было своеобразной акцией отвлечения общественного внимания, - оно произошло как раз после обвала рубля в "черный вторник" и первого, неудачного, ввода наших контрактников в Чечню... А Холодова выбрали как объект потому, что он лучше других подходил на эту роль - в шпионов играть любил, никому ничего не рассказывал, таинственность все время напускал... Это как первый запуск в космос, в принципе - какая разница, кто бы первым полетел Гагарин или Титов? Но у Гагарина улыбка была лучше.

- Ну а случай в Калмыкии? - Средних лет дама из Днепропетровска сняла с носа очки и взмахнула ими - то ли возмущенно, то ли удивленно. Андрей вздохнул:

- Лариса Юдина... Да, этот случай, пожалуй, действительно впрямую связан с профессиональной деятельностью. Ее убийцы, как вы, наверное, знаете, изобличены и осуждены. Там, судя по всему, "эксцесс исполнителя" случился. Один большой человек, которого она критиковала, однажды прочитал статью и воскликнул в сердцах: "Да что же, никто этой суке пасть заткнуть не может?!". Его холопы поняли буквально, а когда ее убили, большой человек за голову схватился - что же вы, придурки, натворили?!

- Ну а сколько случаев было, когда журналистов избивали до полусмерти, сколько случаев, когда за ними следили? - Эти слова сказала Галина, и Андрей начал отвечать, глядя ей прямо в глаза:

- Да, таких случаев много... А вы задумывались когда-нибудь, сколько избивают врачей, учителей, рабочих и пенсионеров? У нас с вами, коллеги, профессия корпоративная - если с кем-нибудь из наших что-то случается - мы тут же та-акой гвалт поднимаем, - даже если это обычное ограбление или разбой - все равно кричим, что напали на прессу и свободу слова. Глядишь, и милиция с прокуратурой в этом случае пошустрее работать начинают. Чувство корпоративной солидарности - вещь великая, и упрекать за это нас нельзя. Но и самообманываться не стоит. "Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман" - это еще Пушкин заметил, если я правильно его строки помню. Так давайте не будем заниматься самообманом. У нас с вами разговор сейчас профессиональный, между своими, так сказать... Читатели и зрители не видят и не слышат. Желание романтизировать нашу профессию в их глазах понятно-и без некоего мифотворчества здесь не обойтись. Главное, самим не начать искренне верить в собственные же мифы - иначе можно запросто от реалий оторваться...

Обнорский сделал паузу, потом улыбнулся, вспомнив одну занятную историю "в тему":

- Несколько лет назад одной очень известной российской журналистке-демократке-депутатке дали трубой по голове. Естественно, во всех СМИ на следующий же день началась настоящая истерика - нападение на демократическую прессу, на свободу слова, заговор коммуно-фашисткой красно-коричневой чумы и тому подобное. С больничной койки пострадавшая давала многочисленные интервью, главный смысл которых заключался в том, что "правду все равно не удастся затуманить тем самым, которые хотят повернуть историю вспять". Мы решили поузнавать детали этого происшествия - журналистка-депутатка эта, кстати сказать, на момент покушения руководила питерским каналом телевидения, и как раз незадолго до "нападения на демократию" ее заместитель по коммерции сбежал за границу, утащив с собой почти все деньги со счета канала, больше двух миллионов рублей. Нам казалось, что удар трубой по ее голове как-то был связан с этим хищением... Но оказалось, что все значительно проще...

Андрей оглядел притихшую аудиторию, остановил взгляд на Галине (она смотрела на него заинтересованно, но с явно сдерживаемым желанием возразить) и продолжил:

- А было дело так: в тот злополучный день наша демократическая теленачальница решила посетить своего знакомого, очень известного актера своего бывшего, кстати, коллегу по депутатскому корпусу, единомышленника-демократа. Дело в том, что у актера как раз день рождения случился. Однако, уже подходя к его дому, вдруг вспомнила наша героиня, что идет в гости без подарка. А поскольку женщина она культурная и интеллигентная, то решила тут же исправить ситуацию и приобрести в ближайшем ларьке "кекс иностранного производства" - так потом в протоколе было написано. А уже вечерело. Ларек стоял в двух метрах от подворотни, и вокруг него тусовались, как это часто случается в России, пьющие люди, многим из которых, как всегда, не хватало на очередной стакан. И что же видят эти серьезно озабоченные страдальцы? К их ларьку из сумрака выплывает ярко крашенная блондинка лет пятидесяти с гаком, в коротком, красном, переливающемся плаще (во Франции такие плащи у проституток в большой моде), с гордо поднятой головой. Кладет это чудо на прилавок руки, чтобы всем хорошо виден стал перстень с огромным сверкающим камнем, и требует у продавца кекс. Продавец кекс выдает, дама достает из сумочки бумажник, но рублей после долгих поисков там не обнаруживает, а находит лишь пачку абсолютно американских долларов. И тогда она пытается расплатиться за крайне необходимый ей кекс штатовской деньгой. Но продавец упирается, говорит, что у него в ларьке - не обменный пункт. Дама начинает блажить, пытается сагитировать на свою сторону народные массы, которые наблюдают за всем этим балаганом достаточно угрюмо, - им страдания по кексу непонятны, потому что и на водку-то не хватает. Короче, скандал усиливается, дама орет, что это провокация, что не для того она за демократию боролась, чтобы вот так вот за реальные доллары кекс было не купить в ларьке. В общем, победила она продавца наверное, он ее узнал в лицо и предпочел не связываться. Получив-таки заветный кекс, мадам направилась в подворотню - усталая, но гордая, как и положено победительнице, не давшей сорвать провокационным силам радостную встречу двух демократов. А чтобы добраться до подъезда актера, нужно было миновать два проходных двора, больших и темных, типично питерских. Вот во втором-то дворе, у самого подъезда, ее и настигли злые красно-коричневые силы - напали на прессу и демократию в ее лице, ударили трубой по голове, а чтобы замаскировать политическую сущность злодейства, отобрали у поверженной, но не сломленной журналистки доллары, плащ и перстень...

Участники семинара уже хохотали в голос, только Галина Сомова еще боролась с собой, сдерживая улыбку.

- А кекс? Кекс они тоже забрали? - еле смогла выговорить, смеясь, пухленькая шатенка из Одессы. Обнорский ухмыльнулся и покачал головой:

- Нет, кекс они оставили... С ним пострадавшая и была доставлена сердобольными соседями в квартиру актера - и оттуда уже пошли звонки руководству ФСБ... Ну не в милицию же звонить, если совершенно очевидно, что произошла попытка террористического акта, а это, как всем известно, подследственность именно эфэсбэшная...

Минут через пять, когда наконец все отсмеялись, Андрей поднял указательный палец и, хмыкнув, завершил историю:

- Самое любопытное, что выяснив все детали, мы не стали ничего об этом писать... Неудобно было как-то - после всего того безумия, которое по СМИ прокатилось. Не хотелось, чтобы читатели нас, журналистов, стали бы мудаками, извините за выражение, считать. Пусть уж лучше считают героями... Да и врагов в своем цеху наживать не хотелось. Опять же голову человеку все-таки проломили, неудобно было о больном человеке такую правду рассказывать. Правду вообще по разным житейским и нравственным причинам далеко не всегда нам рассказывать удается, но ее, по крайней мере, надо знать.

- То есть вы хотите сказать, что все нападения на журналистов и у нас на Украине, и в России, и в Белоруссии - это все случаи бытовые, в которых сами же наши коллеги и виноваты? - Вопрос Галины окончательно подавил веселье в аудитории.

Посерьезнел и Обнорский:

- Нет, я не считаю, что все случаи - бытовые. Я считаю, что бытовых просто гораздо больше, чем... чем каких-то других. Про вот эти "другие" я очень много слышал разных военно-морских историй, но потом, при детальном разборе, выяснялось, что все, как всегда, достаточно просто - либо грабеж и разбои, когда грабившие даже не знали толком, кого они на гоп-стоп ставят, либо пьяные драки, либо какие-то личностные отношения с чужими женами, любовницами или, наоборот, мужиками. Как один мой приятель, бывший опер, выражается: мир стоит на чугунных законах, к сожалению... или к счастью - это уж кому как. А исключения - они, конечно, бывают, но ведь исключения лишь подтверждают правило.

- У нас в Киеве несколько дней назад, наверное, и случилось такое исключение. - Галина подняла руку и заговорила почему-то вдруг очень взволнованно почти что с болью: - Пропал без вести известный журналист, Георгий Горделадзе. Он резко критиковал нашего президента, а теперь исчез... Скорее всего, с ним расправились власти, как с оператором Завадским в Белоруссии.

Журналисты мгновенно зашумели - оказывается, многие уже слышали об исчезновении Горделадзе, а некоторые из присутствовавших знавали его лично.

- Правильно, Гийка давно Бунчуку как бельмо на глазу был, вот он его и зачистил.

- Да какое бельмо? Бог с вами, чего он такого уж накритиковал-то?

- С американцами он дела имел... Они с Аленой и в Вашингтон ездили.

- Во-во, с Аленой. Это при живой жене и дочках малых... А не одна Алена и была - Георгий парень видный, чего уж там... Журналист, я считаю, средненький, а вот как мужчина - такой... очень даже.

- Загулял где-то... Объявится сам скоро... Жена достала, любовница тоже. Алена-то, кстати, по-страшнее Мирославы раза в два, а то и в три будет... Вот он к третьей какой-нибудь и завалился. Пробухается и придет, а тут такой хай подняли - похитили, убили!

- Сам он себя и похитил, для рекламы... да, для рекламы! А потом "сбежит из плена".

- Без СБУ здесь все равно не обошлось. Обнорский некоторое время растерянно переводил взгляд с одного кричащего на другого, но потом принял волевое решение прекращать этот птичий базар. Он решительно поднял руку и строго сказал:

- Так, коллеги! Давайте все-таки непосредственно к теме занятия вернемся. Тем более что, как я услышал - случай с... Горделадзе - я правильно фамилию разобрал? - он совсем недавний и делать какие-то выводы о его похищении или исчезновении еще рано... Мало накоплено конкретных фактов.

- Конкретных фактов как раз много, - снова заговорила Сомова. - Дело в том, что Георгий...

- Галя, - проникновенно и мягко перебил ее Андрей. - Я предлагаю обсудить этот вопрос после занятий... Если вы не возражаете... Иначе мы ничего не успеем по нашей программе. Хорошо? Добре?

- Хорошо, - улыбнулась после секундой паузы Галина, и Обнорский внутренне довольно "потер лапки": "Вот и замечательно, вот и чудесно, тетя Галя. У нас появился повод пообщаться в свободное от семинара время... Вот и ладушки, вот и зацепились!"

О самом Горделадзе и его исчезновении Андрей вовсе не думал, и никакое предчувствие его даже не кольнуло, он просто откровенно радовался появившемуся предлогу для более приватного контакта с красивой женщиной. А в том, что он сумеет приложить максимум усилий для "реализации" предлога - в этом Андрей не сомневался. "Засирать мозги и ездить по ушам" он все-таки умел почти профессионально - журчал как ручеек и убаюкивал-убалтывал. Опыт, знаете ли... Обнорскому когда-то рассказали байку про известного композитора, кажется, про Свиридова, который при не очень казистой внешности был страшным бабником, и причем довольно удачливым. Как-то раз этого композитора кто-то спросил - как же ему удается таких шикарных женщин "укручивать"? Композитор улыбнулся и, потупив глазки, скромно ответил: "А мне ее самое главное - до рояля дотащить. А когда играть начинаю - там оно уже попроще идет. Играю-то я неплохо..."

Так вот - "роялем" Обнорского был его собственный, неплохо подвешенный язык, и он этим не стеснялся беззастенчиво пользоваться.

- Итак, - сказал Андрей, придя от предвкушения в окончательно хорошее расположение духа, - перейдем от нашего затянувшегося вступления к правилам безопасности при проведении журналистских расследований. Первое правило гласит...

- Андрей Викторович, - подняла руку молоденькая почитательница книг Обнорского. - Простите, пожалуйста... А вот в ваших романах герой - журналист. С ним же постоянно какие-нибудь страшные истории случаются... А я читала, что ваши книги, они на реальных фактах основаны. А вы говорите, что в жизни у журналистов таких историй почти не бывает?

"Срезала", - вздохнул Андрей, улыбнулся и покачал толовой:

- Художественное произведение и реальная жизнь - это все-таки, как в Одессе говорят, - две большие разницы. Элемент вымысла все же присутствует. А кроме того... Герой моих книг, журналист-расследователь, он постоянно нарушает все основные правила безопасности - и жестоко за это расплачивается. Да и в разные истории он попадает, в основном, не при проведении расследований, а, как бы это сказать... влезая в разные ситуации, которые разворачиваются рядом с расследованиями... Но самое главное - это то, что я уже сказал: он, стервец, постоянно (иногда даже осознанно) нарушает правила безопасности, к которым, черт побери, я все-таки предлагаю вернуться. Итак, первое базовое правило: при проведении расследования журналист не должен ни в коем случае носить только на себе так называемую эксклюзивную информацию, он должен ее постоянно "сбрасывать" - на коллег, на доверенных лиц, на начальство, на различные технические виды носителей. Тогда у тех, для кого такая информация может представлять угрозу, не возникнет соблазна "зачистить" журналиста, как лицо, знающее опасный секрет, - не будут же они всю редакцию вырезать. Банды мотоциклистов с автоматами и гранатометами даже в американских боевиках на редакции не нападают...

Семинар пошел своим чередом, Андрей перемежал размеренный "диктовочный" тон с менее официальными комментариями, журналисты конспектировали, время от времени переспрашивали. День пролетел незаметно. За обедом и ужином Обнорский сознательно общался со всеми коллегами, за исключением Галины - ее он оставлял на самый вечер, чтобы, как говорится, уже никто не мог помешать. И наконец-то вечер настал. Андрей вытащил Галину к морю - воздухом подышать, на волны посмотреть... Море, как известно, способствует. Оно убаюкивает. Обнорский навалился на киевлянку "всей мощью интеллекта" - смешил, рассказывал байки и серьезные истории, короче, морочил голову по всем правилам науки охмурения. Перейти к разговору о Горделадзе просто физически не получилось.

Теплая сентябрьская ночь дышала запахом моря. Андрей и Галина шли по песку. Песок хранил дневное тепло, под ногами хрустели мелкие ракушки. Луна нарисовала на воде серебряную дорожку.

- Может, искупаемся? - спросил Андрей. И услышал оч-чень порадовавший его ответ:

- А я без купальника...

- Это очень хорошо... Ой, в смысле - ничего страшного... Я тоже, так сказать... Но нас никто не увидит... Ночь ведь уже... И я вести себя прилично буду, я же не жлоб...

Галина немного помедлила, потом отошла на несколько шагов и быстро сняла платье. А под ним почти ничего и не было - так, ерунда какая-то... Ерунду она тоже сняла. Андрея заколотило. Стаскивая с себя штаны, он чуть не упал мордой в песок, но удержал равновесие и побежал к морю, догонять Галину. Она далеко уплыть не успела... Обнорский осторожно обхватил ее сзади - сначала за талию, потом, обнаглев, начал гладить груди... Первый поцелуй потащил их на дно, они вынырнули, держась за руки, и молча поплыли к мелководью. Андрей целовал ее лицо и все сильнее гладил ее бедра, живот... ну и все остальное... Он с трудом сдерживался, чтобы не заурчать от удовольствия - надо же было хоть какие-то приличия соблюдать.

- Подожди, Андрей, подожди, - задыхаясь, слегка отбиваясь от его рук, полусказала-полупростонала Галина. - Подожди... Я где-то читала... что в море... о Боже, нет... что в море это вредно... Оно соленое... Ой, Андрей...

- Врут! - убежденно выдохнул ей в ушко Обнорский. - Прессе верить нельзя, такое понапишут!

- А тебе... верить?.. ой...

- А мне... можно... Галя...

- Андрю... ша...

Обнорскому давно не было так хорошо. Он словно растворился одновременно и в море, и в женщине... Он словно пропал - и все тяжелые мысли и заботы тоже куда-то пропали. И вообще все мысли. Пару раз, правда, мелькнула одна: "Как бы Галя своими стонами коллег не всполошила", - но потом и эта здравая мысль угасла. На берег они выползли на четвереньках и долго молчали, приходя в себя... Они лежали на песке рядом и смотрели в черное небо над головой.

- У тебя шрамы, - сказала она, проведя пальцем по груди. Шрам остался, как память о встрече с бойцами Черепа. - Откуда у тебя шрамы?

- Тяжелые журналистские будни, - буркнул Обнорский.

Говорить, нарушая очарование ночи, не хотелось. Галина приподнялась на локте, прикоснулась к Обнорскому прохладной грудью с твердым соском. Высоко в небе летел самолет, пульсировал огоньками.

- Ах да, - сказала она. - Ты же великий криминальный журналист из страшного бандитского Петербурга.

- Галя, я тебя умоляю... - ответил он. - Петербург не более страшен, чем ваш Киев.

- Даже так?

- Именно так.

- Тогда это действительно страшно.

- Почему же?

- Потому что Киев - страшный город. В нем исчезают люди.

- Люди везде исчезают. В Киеве, в Токио, в Париже...

- Да, но в Токио или в Париже власти начинают бить тревогу, если пропал журналист.

- О чем ты? - спросил Обнорский лениво.

- Как о чем? О Горделадзе, - с удивлением ответила Галина.

- А-а... - разочарованно протянул он. - Опять про Горделадзе... Галя, если честно, то я не совсем понимаю, почему ты связываешь его исчезновение с президентом, с властями...

- Как же? Гия не любил президента. Однажды во время теледебатов даже поставил его в абсолютно дурацкую ситуацию - вся Украина смеялась. И вдруг пропал.

- Не вижу связи. Десятки, если не сотни журналистов, критикуют Бунчука, и ничего с ними не происходит...

- Вот и произошло! - сказала Галина горячо. - Вот и произошло! Почему ты не хочешь осознать этот факт?

- Да брось ты! Из реплик твоих же коллег-земляков на семинаре я понял, что этот ваш Гия весьма любвеобилен... Он же грузин, кровь у него горячая. Так что, Галя, не вижу пока никаких особых оснований для беспокойства. Через день-другой объявится. Покается перед женой, очухается... У журналистов такие закидо-ны случаются. Хочешь, я тебе одну историю расскажу, как одну нашу питерскую журналистку "похитил" не кто-нибудь, а целый "резидент литовской разведки" - двое суток, сволочь, насиловал и вербовал беспощадно. Так она, сердешная, потом мужу сказала. Был в этой истории, правда, один нюанс: "резидент" в соседней редакции завотделом работал. Но она об этом мужу говорить не стала. И я вот думаю, что...

Галина, не ответив ничего, встала и пошла прочь по песку косы. Сзади она была чудо как хороша. Андрей полежал еще несколько секунд, любуясь ее фигурой, потом вздохнул, встал и пошел догонять.

- Господи! - бормотал Андрей. - Ну при чем здесь Горделадзе?

* * *

А Горделадзе оказался очень даже при чем. Весь семинар прошел под знаком Георгия Горделадзе. В перерывах журналисты страстно обсуждали загадочное, детективное исчезновение своего коллеги. Одни говорили, что к исчезновению Георгия причастен президент Бунчук. Другие видели руку Москвы, третьи - Вашингтона. Щирый хохол из Винницы Боря Рабинович, единственный из всехучастников семинара демонстративно говоривший только по-украински (вставляя, правда, иной раз английские слова) и носивший украинскую национальную рубашку, горячо доказывал, что здесь-таки не обошлось без боевиков Моссада. Журналистка из Нежина - без бюста, но зато с серьгой в пупке, сказала, что Гию похитили чеченцы...

Обнорский от этих разговоров тихо шизел. Он совершенно не понимал, на кой черт президенту, ФСБ, или ЦРУ, да пусть даже и Моссаду, нужен среднеизвестный журналист? А представить себе чеченских боевиков в Киеве, на бульваре Леси Украинки, он мог, но с очень большим трудом. Да и вообще с момента исчезновения Горделадзе прошло чуть больше четырех суток. О чем разговор, коллеги дорогие?

Примерно четверть участников семинара с доводами Андрея соглашалась. Остальные - в основном молодежь - продолжали строить догадки и версии - одна невероятнее другой. Вскоре Обнорский перестал с ними спорить. Он понимал, что молодым журналистам очень хотелось, чтобы странная история, случившаяся с их коллегой, была не какой-то "бытовухой", а настоящим героическим приключением. Героическое приключение приподнимало значимость профессии, романтизировало в глазах обывателей остальных журналистов и вообще добавляло адреналина в кровь... Все это Андрей очень хорошо понимал, поскольку давно уже был частью журналистского корпуса со всеми его примочками - и хорошими, и плохими. А принадлежность к корпоративному сообществу - это штука такая, как бы вернее сказать, - тонкая... Обнорский любил свою профессию и свой цех - прекрасно осознавая недостатки очень многих его представителей. Эта любовь и чувство корпоративной солидарности не позволяли ему издеваться и насмешничать над коллегами. Или, скажем точнее, почти не позволяли...

В конце второго дня семинара Андрей прочитал заключительную лекцию. В принципе, можно было улетать, но он решил остаться еще на один день - впереди было короткое бабье лето, а потом слякотная петербургская осень с дождями, мокрым снегом и голыми деревьями. Андрей решил задержаться на денек у моря.

Вечером он пригласил Галину в ресторан. Они поехали в Ялту, на Дарсан, в "Горку". Вечерело, садилось солнце, освещая лежащие внизу город, порт и бесконечный простор моря. Пейзаж был совершенно фантастический в невозможной своей красоте.

Андрей и Галина пили "Белый мускат Красного камня". Обнорский молчал, глядел на закат, стараясь запечатлеть его в памяти навсегда, понимая, что это невозможно.

- Обнорский, - сказала Галина осторожно, - ты не передумал?

- Про что не передумал? - спросил Обнорский, очнувшись.

- Ты все-таки улетаешь в свой Ленинград?

- В Санкт-Петербург...

- Жаль...

- Мне тоже.

- Ну так останься! - сказала она. - Давай останемся здесь еще на недельку... или махнем ко мне в Киев. Там сейчас очень красиво, каштаны на Крещатике стоят рыжие. А, Андрей?

Обнорский взял Галину за руку, сказал:

- Я не могу. Каштаны - это здорово... но не могу. У меня Агентство, лекции в университете. Извини, не могу - работа.

- Я же не предлагаю тебе отдых. Ты в Киеве проведешь еще один семинар. Для большой группы журналистов. То, что ты рассказал ребятам о методике расследования, более чем полезно. У нас практически нет журналистов, специализирующихся именно на расследовании. А в свете последних событий это актуально до предела. Исчезновение Горделадзе...

Обнорский поморщился. Говорить о Горделадзе не хотелось. Хотелось просто смотреть на море и закат, пить это изумительное вино.

- Да, Горделадзе, - с ноткой вызова сказала Галина. - Я обратила внимание, что тебе не хочется говорить на эту тему. Но ведь ты не знаешь подробностей. Ты не знаешь, что за ним следили последнее время.

- И что - есть факты?

- Да, есть факты...

- Любопытно...

- И это все, что ты можешь сказать? Неужели у тебя нет хотя бы чувства корпоративной солидарности? Неужели тебе не хочется разобраться?

Солнечный диск спрятался, и мгновенно стало темно. Город внизу вспыхнул тысячами окон и фонарей. В море ярко светились огоньки катеров. Обнорский вздохнул и ответил:

- У меня есть чувство корпоративной солидарности... Но видишь ли, для того, чтобы, как ты говоришь, разобраться, мало одного желания. Разбираться нужно командой. Потратить на это массу времени и денег...

- Деньги будут, - сказала Галина быстро.

- Ото! Откуда же они возьмутся? Даст ваша "Виктория"?

- Да, даст наша "Виктория".

- Ого! Ты, видимо, не представляешь себе, о каких деньгах идет речь, сказал Обнорский. - Для того, чтобы работать на серьезном уровне, необходимо задействовать хотя бы пару моих ребят. Им нужно оплатить билеты, гостиницу, командировочные. Их необходимо оснастить средствами связи, транспортом. Им необходимо иметь в своем распоряжении свободные деньги на оперрасходы.

- Деньги будут, - уверенно сказала Галина. Обнорский посмотрел на нее с интересом. Закурил, потом спросил:

- А кто финансирует вашу "Викторию"?

- Нас финансирует правительство США.

- ЦРУ? - спросил Обнорский громким шепотом, выкатывая глаза.

Галина нахмурила брови и сказала:

- Глупости. Какое ЦРУ? Какое ЦРУ, Андрей?

- Не обижайся, - ответил Обнорский. - Мне по большому счету глубоко наплевать, кто финансирует ваш фонд.. Хоть Папа Римский, хоть Березовский, хоть союз геев и лесбиянок... на результаты расследования это никак не повлияет.

- Я могу понимать твои слова, как согласие провести расследование исчезновения Горделадзе?

- Очень быстро бежишь. Притормози.

- Но ты сказал, что...

- Погоди, Галя, - перебил ее Обнорский. - Мне нужно вернуться в Питер, посмотреть, какие есть материалы по Горделадзе... и только после этого принять решение. О'кей?

- Йес! - ответила Галина. - Материалы я тебе подберу и вышлю.

- И давай-ка сегодня больше не будем возвращаться к этой теме, добавил Обнорский.

К этой теме больше не возвращались. Поужинали и вернулись в санаторий. Наутро утомленный любовью Обнорский уехал в Симферополь, оттуда вылетел в Москву, а вечером был в Питере. С собой он привез тоненькую папочку с надписью "Горделадзе". Никакие предчувствия его по-прежнему не беспокоили.

* * *

В Питере Обнорский закрутился с делами и два дня все никак не мог добраться до папки. Вечером второго дня позвонила Галина, поинтересовалась: как дела вообще и познакомился ли Андрей с содержимым папки в частности?

- Галя, - сказал Обнорский, - я страшный свин, но так и не нашел пока времени...

- Андрей, - с укором протянула Галина.

- Ну виноват, признаю! Даю честное пионерское, что прямо сейчас сажусь читать. Завтра утром тебе отзвонюсь... 0'кей?

- Йес! - ответила она. - Я очень хочу тебя видеть, Андрюша... или хотя бы слышать твой голос. Я буду ждать твоего звонка. Я очень буду ждать, Андрюша.

Обнорский включил кофеварку, выключил телевизор (с экрана энтэвэшный диктор взахлеб рассказывал о "чудовищных репрессиях" против НТВ) и открыл папку.

С первой страницы на него смотрело лицо Георгия Горделадзе. Взгляд у Георгия был хороший, Обнорскому он понравился... Еще Обнорский подумал, что где-то уже видел Горделадзе... или кого-то он сильно напоминает. Андрей попытался понять, где же мог видеть или на кого похож Георгий Горделадзе, и не смог. Андрей перевернул страницу и снова увидел фото журналиста. На этот раз Георгий был сфотографирован с женщиной и двумя девочками, а подпись под снимком гласила: "Георпй Горделадзе з дружиною Мiрославою i дiтъми".

Обе фотографии на самом-то деле были ксерокопиями с газетных материалов. Глядя на фото, Андрей впервые подумал, что Горделадзе был семейным человеком "...з дружиною М1рославою i дiтъми..." А впрочем, почему был? Ни одного факта, доказывающего, что Георгия Горделадзе убили, пока, кажется, нет. Андрей перевернул страницу, отложил в сторону. Третья страничка в досье Галины, а вернее сказать - фонда "Виктория", оказалась справкой о биографии Горделадзе.

Обнорский закурил, взял в руки листок и прочитал:

Справка:

"Горделадзе Георгий Русланович. Род. 21.05.69. Уроженец Грузии.

Паспорт: НА No 388000, выдан 18.12.96 Галицким РУВД г. Львова.

ОЗП: AM No 898292, выдан 12.07.99 "J302".

(Не исключено наличие других паспортов.)

Постоянно прописан во Львове, фактически проживает в Киеве.

Мать - Корчак Леся, украинка. Проживает во Львове.

Отец - Руслан Горделадзе, грузин. Умер.

Жена - Горделадзе (Петренко - дев. фам.) Мирослава Станиславовна. Род. 19.07.72.

Уроженка Бережаны, Тернополъской обл.

Чета Горделадзе имеет дочерей-близнецов Нану и Саломею.

Г. Горделадзе профессионально занимался журналистикой с начала 90-х. Примыкал к Руху, участвовал в патриотических акциях Руха и Студенческого братства.

По непроверенным данным, принимал участие в боевых действиях во время грузино-абхазской войны, был ранен.

Последнее место работы - редактор Интернет-газеты "Украинские вести". Исчез 16.09.00 в г. Киеве".

- М-да, - сказал Обнорский, - жидковата справочка. Даже и не справка вовсе, а так... неполные установочные данные. Если бы мне в Агентстве принесли такую, руки бы оборвал...

Он снова взял лист с фотографией Георгия, Мирославы и девочек... Теперь, после ознакомления со справкой, он знал имена близняшек - Нана и Саломея. Возможно, они уже сироты... Он отложил фото и вторично перечитал справку... Биография... А что биография? Какое время, такие и биографии.

"Самая, - подумал Андрей, - обыкновенная биография. На первый по крайней мере, взгляд". Еще он подумал, что официальная биография может сильно отличаться от реальной. Но это уже отдельная тема... Все остальные страницы досье оказались вырезками из украинских (как правило - киевских) газет. Частью на украинском языке, частью на русском. Русскоязычные тексты Обнорский внимательно изучил. В подавляющем большинстве материалы были слабенькие содержали массу эмоций по поводу исчезновения Георгия и очень мало фактов.

Папку Обнорский отработал довольно быстро. Он знакомился с материалом, выписывал факты и фамилии, встретившиеся в тексте. Через два часа он закончил, сложил документы обратно в папку и подвел некоторые итоги.

Итак, в субботу, 16 сентября 2000 года, в Киеве исчез журналист Интернет-газеты "Украинские вести" Георгий Горделадзе. Около восьми часов вечера Георгий Горделадзе и Алена Затула, главный редактор "У В", покинули офис-редакцию "У В", расположенный на улице Владимирской. В редакции остались еще два сотрудника, а Георгий и Алена отправились к Алене домой, куда пришли около девяти вечера. Квартира, снимаемая Аленой, расположена на бульваре Леси Украинки. Примерно до двадцати одного сорока пяти Георгий, со слов Затулы, принимает душ... Затем он одевается, звонит в редакцию и идет в ближайший магазин за банкой кошачьего корма для кота Затулы. У кота была даже кличка Эстик, но ее Обнорский записывать не стал, справедливо предположив, что Эстик показаний не даст.

Около двадцати двух часов Эстик получил свой ужин в виде банки "Китикэт", а еще через двадцать минут Георгий покинул квартиру Алены. Он отправился домой, на улицу Червоноармейскую. Там он снимал квартиру "З дружиною Мiрославою i дiтьми"... Но душ принимал у Затулы... Итак, Георгий вышел от Алены... (Андрей представил себе прихожую квартиры, в которой он никогда не был... Приоткрытую дверь в кухню, где Эстик кайфует над миской с "Китикэт"... Он представил себе женщину в домашнем халате и мужчину, одетого для выхода... Вот мужчина целует женщину, она прижимается к нему... "До свидания, Эстик", говорит мужчина, коту, но кот не реагирует.) Георгий вышел от Алены, но до своего дома не дошел. С этого дня прошло уже десять суток. Вот, собственно, и все.

Обнорский завязал тесемочки на папке, закурил и задумался. Десять дней прошло, а человек не объявился... Десять дней - не три дня. Это уже серьезно. Это наводит на очень нехорошие мысли. Первые два-три дня можно с некоторой натяжкой считать, что человек запил или "пошел по бабам". После десяти суток отсутствия такое предположение выглядит малоубедительным.

При таком длительном отсутствии возникают версии: а - несчастный случай; б - убит; в - похищен и, наконец, г - скрывается. Несчастный случай можно, пожалуй, отбросить. Сразу после исчезновения Горделадзе пресса, телевидение и радио Украины подняли невероятный ажиотаж. Власти были вынуждены немедленно отреагировать, и нет никаких сомнений, что все неопознанные трупы были "примерены" к пропавшему журналисту.

Остается убийство, похищение или добровольный уход Горделадзе на дно. Пока Обнорский не мог отдать предпочтение ни одной из этих версий... При том что украинские коллеги в большинстве своем прямо или косвенно обвиняли в исчезновении Георгия Горделадзе президента Бунчука и спецслужбы. В папке, которая лежала посреди стола, придавленная пепельницей, не было ни одного материала самого Георгия, и Обнорский не мог судить, насколько Горделадзе был опасен для власти. Опыт подсказывал, что даже самый оппозиционный, обладающий авторитетом и "атомной" информацией журналист опасен для властей постольку-поскольку. Журналюги клеймят и разоблачают - власти вяло отбрехиваются. Или не реагируют вовсе, наглядно иллюстрируя старинную арабскую пословицу: собака лает, а караван идет.

Обнорский выкурил еще несколько сигарет, рассудил, что утро вечера мудренее, и лег спать. Снились море и берег, залитые лунным светом. И обнаженная женщина с каплями воды на загорелом теле... При чем здесь Горделадзе?

Утро не оказалось мудренее. Точно так же, как и вечером, Андрей не знал, стоит ли браться за "дело Горделадзе". А если стоит, то в какой форме: просто провести в Киеве семинар, обучив киевских коллег азам расследования, или провести расследование самостоятельно?

Он подумал, что вопрос нужно решать коллегиально, и позвонил Повзло и Звереву, предложил им приехать в Агентство пораньше для внепланового совещания.

Николай Повзло, первый заместитель Обнорского, и Александр Зверев, отвечающий в Агентстве за опер-работу, прибыли на улицу Зодчего Росси к десяти Утра. В коридорах Агентства было еще тихо и пусто. Только скучающий охранник нес службу в "предбаннике".

Первым появился Повзло.

- Выспаться не даешь, - сказал он, зевая. - Что случилось-то?

Андрей положил перед ним несколько листочков: читай. Документы были им предварительно рассортированы, и Николай получил "выжимку", экстракт из папки "Горделадзе". Повзло был украинец, родился в Виннице и в коллективе носил прозвища Хохол и Запорожец.

- О-о, - сказал Коля, - хохляцкая тема... Это мне сильно в кайф.

Спустя пару минут вошел Зверев. Пять лет Сашка отпахал в ленинградском уголовном розыске, потом пять лет провел в ментовской зоне УЩ 34913 в Нижнем Тагиле. Там Обнорский со Зверевым и познакомился.

- Пошто звал, боярин? - весело спросил Зверев, здороваясь за руку с Повзло и Обнорским. Андрей ответил:

- Читай, - и положил на стол копии "выжимки". С бумагами мужики ознакомились быстро, минут за двадцать.

- Ну и что? - спросил Зверев. ...