Последнее новшество

Айзек Азимов Буква закона

Ни у кого не возникало сомнения в том, что Монти Стайн с помощью хитроумного обмана действительно прикарманил более ста тысяч долларов. Никто не сомневался также, что в один прекрасный день его задержат, несмотря на то что срок давности уже истек.

Процесс “Штат Нью-Йорк против Монтгомери Харлоу Стайна” наделал шума и стал прямо-таки эпохальным ввиду способа, с помощью которого Стайн избежал ареста до истечения срока давности. Ведь решение судьи распространило действие закона о сроках давности на четвертое измерение.

Дело, видите ли, в том, что после совершения мошенничества, в результате которого Стайн положил в карман сто с лишним тысяч, он преспокойно вошел в машину времени, которой владел незаконно, и перевел рычаги управления на семь лет и один день вперед.

Адвокат Стайна рассуждал так: исчезновение во времени принципиально не отличается от исчезновения в пространстве. Коль скоро представители закона не сумели обнаружить Стайна на протяжении семи лет, значит, им не повезло.

Окружной прокурор в свою очередь указал, что закон о сроке давности при всем желании не может быть применен к данному преступлению. Это была гуманная мера, направленная на то, чтобы избавить обвиняемого от неопределенно долгого периода боязни быть арестованным. Испытываемый в течение определенного времени страх быть задержанным сам по себе считается достаточным, так сказать, наказанием. Однако, настаивал окружной прокурор, Стайн вовсе не пережил какого-либо периода страха.

Адвокат Стайна стоял на своем. В законе не были определены размеры наказания в виде страха и страданий преступника. Закон просто устанавливал срок давности.

Окружной прокурор сказал, что Стайн фактически не жил в течение срока давности.

Защита утверждала, что по сравнению о моментом совершения преступления Стайн состарился на семь лет и потому реально жил в течение срока давности.

Окружной прокурор опротестовал это заявление, так что защите пришлось представить свидетельство о рождении Стайна. Он родился в две тысячи девятьсот семьдесят третьем году. В момент совершения преступления, а именно: в три тысячи четвертом году, ему был тридцать один год. Сейчас, в три тысячи одиннадцатом году, Стайну было тридцать восемь лет.

Окружной прокурор просто вышел из себя и завопил, что с точки зрения физиологии Стайну не тридцать восемь лет, а тридцать один год.

Защита ледяным тоном указала на то, что, когда индивидуум считается умственно дееспособным, закон признает единственный хронологический возраст, который может быть установлен лишь путем вычитания даты рождения из нынешней даты.

Окружной прокурор, теряя терпение, заявил, что если Стайн выйдет из этого процесса безнаказанным, то половина законов в различных кодексах потеряет свою силу.

В таком случае измените законы, посоветовала защита, чтобы они учитывали возможность перемещения во времени, но пока законы не изменены, пусть применяются в том виде, в каком существуют.

Судье Невиллу Престону понадобилась целая неделя, чтобы разобраться в этом деле, а затем он объявил о своем решении. Это был поворотный пункт в истории юриспруденции, поэтому немного жаль, что некоторые подозревают, будто на ход рассуждений судьи Престона повлияло то обстоятельство, что у него было непреодолимое желание сформулировать свое решение именно так, как он это сделал.

Ибо решение в полном виде звучало так: “Стайн затаился, во времени укрылся — и это его спасло”.

Джеймс Е. Томпсон Отставание в морской кавалерии

(Доклад Дж. Дж. Трембли, составленный со слов Джеймса Е. Томпсона).

Дж. Дж. Трембли (специальный советник Комиссии по исследованиям в области военно-морского дела и разработке новых систем оружия) излагает сведения, сообщенные Джеймсом Е. Томпсоном.

Оценки боеспособности планов противника, произведенные военной разведкой, подразумевают наличие двух непременных факторов. Первый — логика. Второй — …

Разведданные, полученные из Сибири и советской Средней Азии, указывают на то, что СССР осуществляет в последнее время широкую программу разведения лошадей¹. Поголовье этих животных в СССР в период с тысяча девятьсот шестьдесят восьмого по тысяча девятьсот семьдесят первый год увеличилось, по одним данным, на пятнадцать процентов², по другим — на сорок два процента³. Эти цифры указывают на то, что советские стратеги придают лошадям приоритетное значение.

Возникает вопрос: какое место в стратегических планах Советов занимает эта ускоренная программа? Мы можем лишь гадать, однако, принимая во внимание известные экспансионистские устремления Советского Союза, мы вынуждены считаться с возможностью использования ими этих лошадей против нас.

Кавалерия не находила широкого применения в боевых действиях с самого начала второй мировой войны. Опыт польской кавалерии в ее действиях против немецких танков показал, что использовать ее подобным образом в высшей степени нецелесообразно⁴. Это привело к единодушному мнению военных, точнее, военной мысли на Западе о том, что кавалерия, как род войск, устарела. Но можем ли мы позволить себе называть кавалерию “устаревшей”, если противник придерживается иного мнения? Советские лидеры не называют кавалерию “устаревшей”. Напротив, как мы имели случай убедиться, они усиленно разводят лошадей.

Могут быть высказаны возражения, что советская кавалерия не может представлять угрозу для Соединенных Штатов по той простой причине, что эти две державы не имеют общей сухопутной границы, а разделены водным пространством. Опыт же показывает, что кавалерия эффективна исключительно на суше⁵.

Однако кавалерия могла бы быть использована Советским Союзом против Соединенных Штатов (или наоборот) при условии, что лошади и всадники будут доставлены в район боевых действий по морю или по воздуху. Транспортировка лошадей по воздуху, однако, не дала бы очевидного преимущества ни одной из сторон, поскольку все точки на земной поверхности одинаково доступны с воздуха. В случае же если мы решим перебросить лошадей морем, то придем к одному неутешительному выводу.

Вспомним, какие наиболее важные города имеются в обеих странах. Что касается нас, то в их список войдет столица Соединенных Штатов и четыре самых многонаселенных города. У русских самыми крупными будут их столица (Москва) и наиболее значительные города⁶!

СССР	США
Москва	Вашингтон
Ленинград	Нью-Йорк
Киев	Чикаго
Ташкент	Лос-Анджелес
Харьков	Филадельфия

Если мы взглянем теперь на географическую карту, то обнаружим, что лишь один советский ключевой город — Ленинград — расположен на море, в то время как четыре из пяти перечисленных американских городов — Нью-Йорк, Филадельфия, Вашингтон и Лос-Анджелес — находятся на морском побережье или вблизи моря. (Даже к Чикаго есть доступ водным путем, через пролив Святого Лаврентия.) Таким образом, в случае нападения с моря, мы по меньшей мере в четыре раза уязвимее Советского Союза. Если принять во внимание, что лошадей у них больше, чем у нас, станет очевидной вся опасность нашего отставания в кавалерии в случае конфликта на море.

Если будет решено лошадей доставлять морем, то осуществляться это будет либо с помощью надводных судов, либо за счет использования подводных лодок. Мы можем, как мне кажется, исключить применение надводных судов, поскольку подводные корабли имеют преимущество в виде скрытности маневра. Если бы лошадей перевозили на палубах надводных судов, их легко бы обнаружили наши спутники-шпионы. Таким образом, если Советы планируют внезапный кавалерийский налет на США с моря, они почти наверняка прибегнут к использованию подводных лодок и начнут строительство большого подводного флота. Как выясняется, этим-то они и занимаются. Советский Союз имеет сейчас четыреста один подводный корабль, в то время как у Соединенных Штатов их только сто пятьдесят два⁷.

Существует ли какая-либо надежда преодолеть отсутствие паритета между нашей военной мощью и мощью Советов, обусловленное нашей повышенной уязвимостью? По моему мнению, такая надежда существует. Однако достигнуть желаемого можно исключительно за счет создания более мощной ударной группировки, сводящей на нет неуязвимость противника, Иными словами, требуется в четыре раза больше лошадей, во столько же раз больше обученных всадников и в четыре раза больше транспортных подводных лодок для переброски кавалерии. В отношении одних только субмарин это означает, что, раз Советы имеют четыреста одну пригодную лодку, нам необходимо иметь тысячу шестьсот четыре. Принимая во внимание то, что число наших подводных кораблей составляет всего сто пятьдесят два, нам нужно построить дополнительно тысячу четыреста пятьдесят две субмарины для обеспечения доставки кавалерии и эффективной обороны.

Существует настоятельная необходимость тотчас начать преодоление этого отставания. Министерство обороны США должно немедленно поставить конгресс в известность о серьезности существующей угрозы и потребовать, чтобы он проголосовал за необходимые кредиты. Некоторые деятели, однако, высказали мнение, что русская морская кавалерия не представляет собой реальной угрозы. Возможно, стоит прислушаться к мнению командующего подводными силами США, имеющего богатый военный опыт, который уверял автора данного доклада, что субмарина, перевозящая лошадей, будет, по его словам, просто… вонючей конюшней.

Кит Рид Синьор да В

Все началось однажды вечером за ужином с разговора между папой и мамой, а до этого никто из нас и не подозревал о планах папы, которые он вынашивал целых пятнадцать лет. Но даже знай мы заранее о давнишних папиных планах, вряд ли, как мне кажется, все сложилось бы хоть чуточку удачнее.

Сам я за ужином размышлял о своей работе, а также о том, откуда у других детей, с которыми я прежде ходил в школу, берется новая, модная одежда. Мои младшие братья-близнецы тем временем кидались консервированным горошком и норовили перепачкать друг дружку картофельным пюре с подливкой. Словом, каждый из нас был занят своим делом и не смотрел по сторонам, пока папа вдруг не сказал:

— Представь себе, Лилиан, что в нашем доме живет Леонардо да Винчи. — Он произнес: “Лей-он-аррр-ддддо да Ви-ин-чи-и”. — И рассказывает мне о шедеврах Ренессанса! А я — я знакомлю его с чудесами современной цивилизации!

Для уборщика папа выражался слишком уж высокопарно. Работал он в колледже, на другом конце нашего городка (там он официально числился в составе “технического персонала”), и, как я догадывался, заработок у него был более чем скромный. В прошлом году, когда мне исполнилось шестнадцать, он взял меня из школы и устроил на работу, дабы я помогал семье. Теперь у меня не было времени общаться со сверстниками, поскольку я мог бывать в школе разве что ночью. Папиного заработка и денег, которые приносил домой я сам, едва хватало, чтобы сводить концы с концами, но это не мешало папе строить грандиозные планы.

Мама произнесла привычным тоном что-то вроде:

— Давай я добавлю тебе масла в горошек…

Но по голосу ее я понял, что она заинтригована, к тому же у нее было такое выражение лица, будто она хотела предупредить папу: “Не говори при детях!”

И точно, после десерта она отправила близнецов гулять, мне же удалось остаться только потому, что я упорно не двигался с места. Тогда-то папа и начал рассказывать.

— Поверишь ли, Лилиан, — обратился он к маме, — я мечтаю об этом с тех самых пор, как солдатом попал в Италию. Если б только ты могла увидеть уникальные фрески, полотна, рукописи этого человека… чертежи военных машин, орудия… Какую я мог бы написать книгу! — Он ласково погладил маму по руке и продолжал: — Спасибо, что ты позволила мне отложить немного денег. Это даст мне возможность увидеть Леонардо…

Я сидел за столом и пытался понять, о чем идет речь. Потом в конце концов решил, что папа, должно быть, собирается посетить могилу Леонардо.

Но тут папа сказал:

— Представь себе, я разговариваю с ним и вижу его, ну, прямо как тебя сейчас…

Потом родители заговорили о той машине, которую папа давным-давно собирал в комнате на втором этаже. Оказывается, раньше он уже построил одну машину вроде нынешней, которую изобрел, когда еще служил в Италии. Возвращаясь в Штаты, он сошел с поезда в Клу, во Франции, где да Винчи умер и погребен, и установил там свою машину в укромном месте, предварительно настроив ее на тысяча пятьсот девятнадцатый год. Когда же папа вернулся домой, он потратил пятнадцать лет жизни и все наши сбережения на постройку другой машины, которая каким-то образом взаимодействовала с первой. С помощью новой машины папа мог направить первую машину, куда и когда ему заблагорассудится.

— Дезинтеграция и воссоздание материи, — сказал папа, беря меня за руку. — Прости, Моди, я не должен был заставлять тебя работать, но уже сегодня вечером ты увидишь результаты этого самопожертвования…

Папины глаза засверкали, он энергично развел руки в стороны, смахнув при этом с буфета светло-синий кофейник. Тот грохнулся на пол, но папа ничего не заметил.

— …Сегодня вечером я представлю вам великого Леонардо во плоти!

Папа поднялся и величественно, словно был по меньшей мере лорд-мэром, отправился к себе наверх. Мы с мамой последовали за ним. Когда он закрылся в комнате на втором этаже, мы уселись перед дверью и принялись тихонько переговариваться. Мама рассказала уже известную мне историю о том, как перед войной папа работал уборщиком в инженерной лаборатории, как по ночам он бродил вокруг здания университета, как занимался на подготовительных курсах и еще во время войны брал уроки итальянского. (Даже близнецам было известно, что папа давно таскал домой обрывки проводов, осколки стекла и всякие железки, но никто из нас — даже мама — не знал, что происходило в комнате на втором этаже. Пока не было оснований думать, что нынче вечером что-то наконец прояснится.)

Мы слышали, как папа разговаривал сам с собой за дверью. Через некоторое время оттуда донеслись шипение и грохот, потом на полчаса все стихло. Когда я уже засыпал, за дверью послышались голоса. Один из них, несомненно, принадлежал отцу. Он громко и возбужденно говорил что-то на незнакомом мне языке. Они болтали без умолку, так что только около пяти утра мы с мамой наконец спустились по скрипучей лестнице и легли спать.

Утром папа сошел вниз и, прихватив из кухни какую-то еду, накрытую тарелкой, отнес ее в свою комнату. Потом снова спустился и сел завтракать вместе с нами. При этом он так много говорил и так быстро работал челюстями, что трудно было разобрать, ест он или говорит.

— Лилиан, это изумительный человек… он не простой смертный… Он вовсе не удивился, очутившись в моей комнате, увидев машину. Его не смутило то, что он перенесся сюда через столетия, за тысячи миль… А самое главное — мы без труда смогли беседовать друг с другом. Конечно, с того времени, когда он жил, язык немного изменился, но уже несколько минут спустя мы с ним болтали, словно закадычные друзья. Ему хочется со всеми здесь познакомиться, поглядеть на все своими глазами.

Мама положила папе на тарелку еще кусочек омлета и поинтересовалась:

— Радость моя, как долго он у нас пробудет? Я должна знать, когда мне отправляться за продуктами к бакалейщику.

— Лилиан, неужели ты не понимаешь, насколько все это важно? — многозначительно произнес папа. — И пяти минут не прошло, а он уже успел порассказать много интересного, сделал несколько набросков, заговорил о будущих экспериментах… Разве не ясно, как много все это для меня значит?

Мама спросила:

— Когда ты позволишь ему спуститься вниз?

Папа нетороплива дожевывал омлет. Наконец on сказал:

— Мне кажется, на втором этаже ему будет уютнее Он согласился, что пока ему лучше не показываться на людях. Сначала его следует подстричь по-современному, а также подобрать ему приличествующую одежду. Вы бы видели его бороду!

Сейчас мне представляется, что папа хотел использовать синьора да Винчи исключительно в личных целях Он без устали записывал все, что говорил гость, так что вскоре в нашей столовой всюду лежали исписанные листки бумаги. Папа даже сказался на работе больным лишь бы все время неотступно находиться при синьоре да Винчи. Насколько мне известно, он никогда не давал гостю никаких технических справочников, которые тот просил. Действительно, у нас в Штатах раздобыть такие книги на итальянском языке трудновато. Кроме того, у бедного синьора да Винчи не было ни металла, ни красок, ни других материалов. В конце концов мы с близнецами начали украдкой таскать в дом разные вещи, нужные в работе.

Если бы все произошло так, как было задумано, папа осуществил бы свой план и отправил синьора да Винчи обратно в Клу, во Францию, в его могилу, так никому его и не показав. Первые несколько недель мы знали о синьоре да Винчи только то, что рассказывал нам папа. Мы слышали, как по ночам гость пел очень грустные песни. Один из близнецов ухитрился передать ему в комнату маленькую гавайскую гитару, спрятав ее под подносом, и с тех пор да Винчи аккомпанировал себе во время пения.

Синьор да Винчи тем временем не сидел без дела: из простыни он соорудил небольшую ловушку, и когда однажды близнецы играли под его окном, они увидели, что простыня опустилась на землю. К ее уголкам были привязаны прочные веревочки. Братья видели, как в ловушку попал воробей, которого соблазнили хлебные крошки, насыпанные внутри. Вдруг кто-то дернул за веревочки, они затянули простыню, и синьор да Винчи — не сомневаюсь, что это было его изобретение, — начал быстро поднимать ловушку. После этого близнецы принялись ловить жуков, светлячков, бабочек и отправлять наверх синьору да Винчи в его ловушки. Однажды, когда он спустил простыню вниз, внутри оказался изумительно красивый рисунок с изображением цветка. На близнецов рисунок не произвел особого впечатления, а я приклеил его к задней обложке учебника истории, с которым ходил в вечернюю школу.

Тем временем папа по-прежнему проводил с да Винчи каждую свободную минуту. Ночи напролет он рассказывал, спрашивал, советовался. Потом спускался вниз, в столовую, и записывал, дополнял, исправлял. Однажды я заглянул в его тетрадь и прочел там:

ДОПОЛНЕНИЯ

К БИОГРАФИИ ЛЕОНАРДО ДА ВИНЧИ,

СОСТАВЛЕННЫЕ

УИНСТОНОМ К. САНДЕРСОНОМ,

ДОКТОРОМ ФИЛОСОФИИ.

При виде такого заголовка, да еще с такой ученой степенью, мне стало не по себе, тем более что наш папа никогда в колледжах не учился и даже близко к ним не подходил, разве что ночью.

После того как синьор да Винчи прожил в комнате наверху около двух недель, папа, спустившись однажды к ужину, сказал маме:

— Ну вот, теперь я собрал все необходимые материалы. Сегодня вечером отправляю его восвояси.

— Ты же хотел познакомить его с нашей современной жизнью!.. — вырвалось у меня.

— Не лезь не в свое дело, Моди, — был ответ.

— Ты хотел показать ему все чудеса современности! Надо, чтобы с ним встретился кто-нибудь из ученых…

— И прославился за мой счет? Украл замысел моей книги?

Такого выражения лица у папы я никогда прежде не видел.

— Идея книги моя, с начала до конца! — с ударением изрек мой родитель.

— Папа… — начал было я, но тут вмешалась мама.

— Я рада, что наконец пришло время расстаться с нашим гостем, — сказала она. — Мне надоело его пение, оно мешает спать… Кроме того, я не знаю, что еще можно ему приготовить из овощей…

Папе, видимо, пришлось не по вкусу то, что сказал я, и он решил отыграться на маме:

— А думаешь, мне с ним легко?

— Ничего, Уин, зато за твою книгу наверняка дадут кучу денег, — ободряющим гоном сказала мама.

— Надеюсь, черт возьми. — Папа резко отодвинулся от стола и наконец успокоился. — И это только начало. Я могу воскресить Александра Македонского, Наполеона…

Вдруг на мамином лице появилось брезгливое выражение.

— Из-за его жучков и прочей живности, которую он держит наверху, провонял весь дом!

Папа обнял ее за плечи и сказал:

— Настало время расставания.

Я, признаться, даже немного обрадовался такому обороту дела: уж очень печально звучали теперь песни синьора да Винчи. Наверное, он истосковался по родине.

Отужинав, папа отправился наверх. Мы с мамой, крадучись, последовали за ним и, как и в ночь появления гостя, расположились перед дверью. До нас долетали обрывки разговора синьора да Винчи с папой: похоже, что они спорили, но утверждать не стану, поскольку спор происходил на иностранном языке. Потом синьор да Винчи что-то сказал, и я мог бы поклясться, что это означало: “Скорее домой!” Для меня не имело значения, на каком языке это было произнесено. Тут мы услышали позвякивание папиной машины и продолжительное шипение, однако вместо ожидаемого звонкого удара машина издала глухой. Мы с мамой промаялись почти до пяти утра и только тогда отправились спать, хотя шум в комнате гостя продолжался и разговор не затихал.

За завтраком все держались чрезвычайно натянуто, С папиного лица не сходила нервная улыбка, он то и дело скалил зубы. В конце концов он не выдержал и сказал:

— Лилиан, дело серьезнее, чем я предполагал.

Мама подозрительно взглянула на него.

— Какое дело? — спросила она.

— Похоже, что Леонардо останется с нами… навсегда! Я свожу его к парикмахеру и куплю ему новый костюм, и мы разрешим ему проводить эксперименты в сарае. Кто знает, на какие чудеса он еще способен!

Мама окинула папу ледяным взглядом.

— Я сделал все возможное, Лилиан. Трудился всю ночь не покладая рук, но дезинтегратор…

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я не могу отправить его обратно.

На мгновение мама лишилась дара речи, но тут же принялась ругать папу — неторопливо и проникновенно… Мы знали, что теперь ее ничто не остановит до самого вечера. Папа, будто не слыша ее, продолжал доказывать, что деньги, которые он выручит за книгу о Леонардо, с лихвой окупят все расходы по его содержанию. Может, удастся пристроить старика в музей, поскольку книга уже закончена. Ему, как и ей, все случившееся не по душе, так что не стоит горячиться. Голос его становился все громче, звучал все резче, но мама не обращала на это внимания и продолжала его поносить. Было очевидно, что в этот день никакая сила не заставит ее замолчать.

Вначале я еще слушал родителей, а близнецы улизнули сразу, посреди одной из папиных тирад. Они выбежали в палисадник, и вскоре оттуда до меня донесся их радостный смех. Они смеялись так, словно кто-то сказал, что им больше никогда не нужно будет ходить в школу. Я вышел вслед за ними взглянуть, что происходит.

А они расположились на травке и играли с каким-то старым чудаком, обросшим длинными седыми волосами. Костюм на нем был вроде тех, в которых ставят Шекспира в любительском театре, но куда смешнее. Старик что-то оживленно говорил, обращаясь к ребятишкам, смеялся и ловко изображал какие-то фигурки с помощью переплетенных пальцев. Тут только до меня дошло, что это синьор да Винчи собственной персоной. Он как-то умудрился спуститься со второго этажа и теперь сидел на нашей лужайке и забавлял близнецов.

Я подошел и сказал “чао” (Тони Макаронник с рынка уверял меня, будто по-итальянски это означает “привет”). Синьор да Винчи поднялся и с улыбкой поклонился мне. Потом он отошел на два шага в сторону и принялся рассматривать меня в профиль. Я догадался, что ему захотелось тут же, не сходя с места, меня нарисовать. Мимо пролетала стая птиц, и старик сразу же переключил на них все свое внимание. Он стоял запрокинув голову и смотрел вслед птицам, смеялся и делал плавные движения руками, подражая взмахам крыльев.

Как раз в этот момент из парадной двери как ошпаренный выскочил папа, бормоча что-то себе под пос. Вслед за ним появилась мама и сказала:

— Уведи его из палисадника, Уин. Люди бог знает что скажут.

В конце концов папа увел синьора да Винчи в дом и сказал маме решительным гоном:

— Раз уж он тут застрял, нам придется считаться с его чудачествами, Лилиан, ничего не поделаешь.

Мама косо взглянула на папу.

— Ну, если ты собираешься держать его в нашем доме, так хоть постриги его по-человечески и купи, наконец, ему новый костюм.

И она удалилась, чтобы сварить синьору да Винчи чечевичную похлебку.

Во время этого обмена любезностями да Винчи сидел на кушетке и внимательно наблюдал за происходившим. Его борода и волосы излучали какое-то сияние. Вид у него был решительный, но в то же время сам он словно бы стал миниатюрнее: очевидно, двухнедельное сидение взаперти начало его утомлять.

Мне хотелось его чем-нибудь подбодрить, сказать, как я ему сочувствую, но нужные слова не приходили. Отец проговорил что-то по-итальянски, и они с да Винчи отправились наверх.

Когда старик снова спустился вниз, он словно стал ниже на целую голову. Он был аккуратно подстрижен, одет в модный серый костюм в мелкий рубчик и походил на киноактера Адольфа Мешку. Свой первый день на свободе он посвятил обстоятельному осмотру дома, изучил электрические предохранители, пылесос и стиральную машину. Закончил он знакомство с нашим жилищем в подвале. Близнецы показали старику свои самодвижущиеся игрушки, и он возился с ними, стоя на четвереньках, пока не сели батарейки. Особенно его поразили модели самолетов: он не мог оторвать от них взгляда.

Несколько последующих недель да Винчи был счастлив: он вникал буквально во все, рылся в иллюстрированных журналах и книгах, которые попадались ему под руку, разбирал на составные части самые разные вещи и без устали рисовал. Уже на второй день близнецы вывели да Винчи на дорогу и показали ему первый проехавший мимо автомобиль. Старик пришел в такой восторг, что замахал руками и кинулся вслед за машиной, пытаясь ее остановить.

На следующий день, когда папа отправился на работу, я прокатил синьора да Винчи на машине. Прежде мне никогда не доводилось видеть, чтобы кому-нибудь это доставляло такую радость. Когда мы возвратились домой, он сунул голову под капот, и довольно скоро на полу гаража выросла горка деталей, снятых с двигателя. Потом да Винчи вновь собрал двигатель, на полу осталось около половины деталей. А двигатель заработал лучше прежнего.

Когда я продемонстрировал все эти усовершенствования пане, он устроил мне взбучку за то, что я без его разрешения повез синьора да Винчи прокатиться. Я объяснил, что всего-то проехал по автостраде туда и обратно и вовсе не намеревался возить старика в город или еще куда-нибудь. Папа сказал, что стремится уберечь да Винчи от посторонних влияний, дабы выяснить, какие изобретения тот способен сделать самостоятельно, а потому старого синьора следует изолировать. Папа сказал также, что ему особенно не хотелось бы, чтобы синьор да Винчи встречался с кем-либо из ученых, поскольку те либо поднимут вокруг него шум и объявят его самозванцем, либо раньше времени расскажут о нем в печати, и тогда папины планы станут всем известны. У меня складывалось впечатление, что судьба синьора да Винчи вообще папу не волнует: он ничем, кроме своей книги, не интересовался.

А синьора да Винчи, кажется, вовсе не беспокоило столь быстрое прекращение автомобильных прогулок. Он уже успел соорудить миниатюрную сенокосилку, в которую он впряг нашего пса — боксера Вауза. С его помощью старик решил подстричь газон. Добрался он и до детских цветных карандашей и нарисовал мой портрет. Кроме того, у него созрел грандиозный замысел перестройки парадной лестницы в нашем доме.

Я догадывался, что маме нелегко столько времени терпеть в доме гостя, но, по-моему, она все-таки была слишком бесцеремонна с синьором да Винчи. Так, она настояла на том, чтобы он ел в своей комнате — его манеры могли дурно повлиять на близнецов. К тому же она постоянно напоминала папе о том, что ей приходится готовить отдельно для постороннего человека. После обеда гость обычно пел, аккомпанируя себе на лире, которую смастерил из маминого посеребренного чайного подноса. Песни его при этом день ото дня звучали все печальнее.

Мама не стала ходить вокруг да около, а сразу взяла быка за рога:

— Уинстон, я больше так не могу!

Папа, который в этот момент обдумывал одну из наиболее сложных глав своей книги о Леонардо, лишь что-то невнятно пробормотал. Мысли свои он записывал прямо на скатерти.

— Я, конечно, понимаю, какой это великий человек и какая высокая честь принимать его в своем доме, но любая женщина на моем месте не потерпела бы такого. — Голос у мамы задрожал. Это не предвещало добра, и папа должен был бы насторожиться, однако он слишком был увлечен своей работой. — Этот человек рисует всякие непристойности… — не унималась мама. — Что, если их увидят дети?

Тут папа поднял голову.

— Лилиан, да Винчи интересует анатомия. Неужели он не может спокойно делать обычные анатомические рисунки? — Папа выпятил челюсть. — Эти рисунки нужны для моей книги.

— Вероятно, поэтому ты позволил ему резать на куски несчастных зверушек? — спросила мама, едва сдерживая слезы.

— Да, именно поэтому я позволил ему резать на куски несчастных зверушек, — передразнил ее папа.

В ответ мама швырнула на стол доску для разделки мяса и крикнула:

— Уин, сегодня я обнаружила в холодильнике мышиные потроха! Я закричала в ужасе, а он с улыбочкой спрятался за кухонную дверь. Это он нарочно ждал, когда я туда полезу, честное слово, хотел посмеяться надо мной!

Высказав все это, мама ушла на кухню, чтобы близнецы не видели, как она плачет.

Подобные сцены повторялись чуть ли не каждый день. Тем временем синьор да Винчи начал рисовать на стене нашего холла изумительную картину, изображавшую ангелов и демонов, души грешников и тому подобное. Поначалу мама этого не замечала: всякий раз, когда синьор да Винчи спускался по лестнице, она уходила в слезах — до того у нее сдали нервы. Но однажды, в воскресенье, она как следует присмотрелась к картине и так рассердилась, что схватила полное ведро белой краски “Супер Кем Тон”, валик на длинной палке и замазала всю картину. Два дня синьор да Винчи ходил надутый, и я его понимаю. Потом он вроде бы забыл о случившемся и целую неделю наблюдал за птицами и рисовал их крылышки. Как сказал мне папа, синьору да Винчи едва ли не первому пришло в голову, что человек может летать.

Однажды мы с да Винчи отправились на прогулку и по привычке наблюдали за птицами, как вдруг над нашими головами с ревом пронесся реактивный лайнер. Признаться, тут я испугался, что старик спятит, — так он разволновался. С большим трудом мне удалось его успокоить. Дома я отыскал детскую книжку об авиации и с помощью картинок и жестов — старик при этом тоже делал разные движения руками — объяснил ему, что такое самолеты. Он долго сидел в раздумье на лужайке. Наверное, он был сильно расстроен — ведь ему и здесь хотелось быть первооткрывателем. Потом он снова начал жестикулировать, и я догадался, что его интересует, удалось ли кому-либо из людей подняться в воздух без помощи летательных аппаратов. На это я с помощью рисунков, жестов и отдельных слов ответил, что такое еще никому не удавалось. Старик несказанно обрадовался, вскочил и начал махать руками и рисовать разные предметы, которые были ему необходимы и которые, как он надеялся, я ему достану.

Вместе с близнецами мы принялись таскать в дом алюминиевую фольгу и синтетическую пленку, обрезки дерева и полоски металла, добывали мы их главным образом в кабинете труда седьмого класса средней школы. Синьор да Винчи прятал все это богатство на чердаке сарая. Вскоре послышался стук его молотка, старик что-то начал пилить, а потом снова запел.

Папа никогда даже близко не подходил к сараю. Он был слишком занят своей книгой и, думается, рад, что синьора да Винчи нет рядом, так как общение с ним отвлекало его от работы. Кроме того, старик мог сказать отцу что-нибудь такое, что вынудило бы его переписывать целые главы. У папы сложилось свое собственное представление о синьоре да Винчи, и ему не хотелось, чтобы что-то на его взгляды повлияло. Кроме того, у папы были нелады с мамой. У мамы постоянно дрожали руки, она то и дело хватала папу за рукав, не обращая внимания на то, что он пишет, и не переставала твердить ему, что все в доме идет вкривь и вкось.

— …И он задумал превратить нашу собаку в боевую машину…

Старший из близнецов, Ричард, пытался объяснить, что синьор да Винчи решил научить Вауза косить траву, но мама и слушать не желала.

— Лилиан, когда мы получим наконец деньги за книгу, — говорил обычно папа, — мы подыщем для старика подходящее местечко Может быть… — При этом ему удавалось придать своему лицу озабоченное выражение. — Может быть, нам удастся его куда-нибудь пристроить… Он никогда не сможет жить среди современных людей…

Близнецы ничего толком не понимали, но меня подобные рассуждения очень огорчали, и я поклялся, что не допущу, чтобы с синьором да Винчи случилась какая-нибудь беда.

— Как бы мне хотелось, чтобы в нашей семье снова воцарились мир и покой, — часто повторяла мама.

При этом она принималась тихонько плакать, а папа продолжал трудиться над книгой.

Однажды вечером, сидя у ручья, синьор да Винчи извлек откуда-то забавного игрушечного тигра, которого он смастерил для близнецов. На вид тигр был словно из чистого золота. Старик положил игрушку на камень, и она начала двигаться, жужжа и потрескивая. В руках синьора да Винчи вдруг появилась небольшая палочка, и он легонько прикоснулся ею к игрушке.

Тигр тут же распался на две половинки: на изломе он был дивной сапфировой голубизны, а посередине белели крохотные лилии. Близнецы так обрадовались, что бросились обнимать старика, и он едва не прослезился. Некоторое время спустя ребятишки отправились домой спать, а мы с синьором да Винчи остались сидеть у ручья. Над нами снова пролетел реактивный лайнер, и старик раскинул руки в стороны, желая показать, что готов последовать за самолетом. Говорят, нигде нет такого голубого неба, как в Италии, и в этот момент мне показалось, что синьор да Винчи хочет взмыть вверх и обрести свое прежнее пристанище в небесной голубизне.

Самолет улетел, сделалось совсем тихо, и в надвигавшихся сумерках небо начало быстро темнеть. Некоторое время спустя синьор да Винчи взглянул мне в лицо, и в его глазах отразились все его надежды и чаяния Затем в них возник недоуменный вопрос: “В чем я провинился?”

В этот момент мне захотелось, чтобы отцу, который вырвал этого человека из привычного окружения, тоже стало бы не по себе.

День ото дня синьор да Винчи выглядел все более усталым. Наверное, он догадывался, как относится мама к его пребыванию в доме. Всякий раз, когда старик пытался поговорить с папой, он уходил ни с чем — папа был так занят книгой, что у него не было времени для гостя.

Мы с близнецами старались уделить старику как можно больше времени, но ему этого было недостаточно. Старик продолжал петь свои печальные песни, запершись в комнате, а потом шел в сараи и работал. Бывало, он трудился ночь напролет при свете одной-единственной лампочки, свисавшей со стропила.

Когда старик не был ничем занят, он мог часами рассказывать мне разные разности на языке, которого я не понимал. Одновременно он рисовал мой портрет. Игрушечного тигра близнецы впоследствии потеряли летом в дождливый день, а вот портрет хранится у меня по сию пору.

Иногда я находил синьора да Винчи в подвале, где он с грустью рассматривал свои многочисленные машины и механизмы. Видимо, он догадывался, что жить ему здесь осталось недолго и он не успеет завершить начатое. Случалось, я заставал его, когда он перелистывал детскую книгу об авиации, взятую у близнецов, или поглаживал рукой крыло нашего автомобиля. Взгляд у него при этом был отрешенный. Ему так много хотелось сделать!

Я до сих пор считаю его проект подводного костюма довольно удачным. Среди прочих механизмов и приспособлений он смастерил компактную герметичную капсулу с отделениями для рук и ног, в которой мог поместиться человек. То был прототип гидрокостюма для передвижения под водой.

Однажды в субботу — помнится, был теплый день — мы с синьором да Винчи, захватив близнецов, отправились к ручью, к тому месту, где он особенно глубок. Старик помог Ричарду надеть гидрокостюм, и он спустился под воду.

Понятное дело, мама сильно переволновалась, когда мы на руках внесли Ричарда в кухню, положили на стол и начали делать ему искусственное дыхание. И все же ей не следовало так себя вести. Она бросилась вверх по лестнице в комнату да Винчи и принялась швырять оттуда пожитки гостя прямо в холл.

— Пришел конец моему терпению! Слышите? — кричала она, наскакивая на старика и размахивая рулоном, в который были свернуты его рисунки. — Вы… вы — убийца! — тонко выкрикнула она. Мама не замечала, чти старик пытается сунуть ей в руку какой-то листок. В конце концов она взяла листок — это был новый рисунок гостя — и, не выпуская из рук рулон, разорвала, дано не удосужившись на него взглянуть. А Леонардо нарисовал специально для нее необыкновенно красивого ангела… Мама принялась между тем таскать вещи гостя к парадному входу, а когда старик потянул ее за рукав, желая успокоить, она резко обернулась к нему и визгливо крикнула:

— Убирайся вон!

Потом она убежала в библиотеку и разрыдалась, — наверное, понимала, что грубо вела себя с гостем, который был таким великим человеком.

Синьор да Винчи, обескураженный и оскорбленный, направился тем временем к папе. Ему и нужно-то было всего ничего — несколько приветливых слов, но папа был занят книгой и не желал отрываться от нее ни на минуту даже ради синьора да Винчи. Так что гостю пришлось повернуться кругом и выйти вон через боковую дверь. Мне хотелось последовать за стариком и утешить его, но тут в комнату с воплями ворвалась мама. Я стал невольным свидетелем семейной сцены.

— Уинстон, он должен куда-нибудь уехать, куда угодно… Пожалуйста, Уинстон!.. — рыдала она.

Но папа не соизволил поднять голову от рукописи, он даже не заметил маминого присутствия. Тогда мама издала новый душераздирающий вопль — так кричат глубоко уязвленные женщины — и заявила:

— Уинстон! Он хотел утопить нашего ребенка!

— Вот неблагодарный! — сказал он. — Если бы не моя книга…

— Твоя книга… — передразнила мама, близкая к истерике.

— Хорошо, хорошо, Лилиан! — торопливо согласился папа, который готов был на все, лишь бы успокоить маму. — Мы что-нибудь придумаем…

И они начали прикидывать, как им ловчее отделаться от синьора да Винчи. Мне стало настолько не по себе, что я поспешил выйти из комнаты.

Я уселся на заднем крыльце и постарался успокоиться. Вдруг двери сарая с силой распахнулись, и я увидел в чердачном окне силуэт, походивший очертаниями на птицу феникс. Огромные яркие крылья оглушительно хлопали. По всей их поверхности шли небольшие отверстия, которые то открывались, то закрывались. Сквозь них виднелась алюминиевая фольга, синтетическая пленка, перья и какие-то блестящие штуковины, которые переливались, словно драгоценные камни. Я смотрел на вздымавшиеся и будто дышавшие, как у какой-то фантастической бабочки, крылья, на человеческую фигуру в обрамлении этих крыльев, в богатом, украшенном драгоценностями старинном костюме, и не сразу сообразил, что передо мной синьор да Винчи, решивший покинуть нас навсегда.

Его седые волосы успели снова отрасти — папа не удосужился подстричь старика вовремя, и теперь эти белые пряди развевались по ветру. Глаза старика сверкали, на лице застыло горделивое выражение. Думаю, меня он даже не заметил, когда ступил на подоконник я сделал широкий взмах крыльями, от которого затрепетали кусты на заднем дворе. Затем он с громким шумом взлетел и быстро исчез в вышине.

Куда старик улетел, неведомо, но сделал он это как-то очень по-своему. Я представил себе, как он все выше и выше поднимается в голубое небо, до самой верхней границы, где начинается эта голубизна. И куда бы он во попал, он найдет себе миллион разных дел и сделает их первым, непременно раньше других. Он отыщет место, где люди его поймут и где он сможет беспрепятственно завершить все начатое.

Мама была так расстроена случившимся, что изорвала все черновики папиной книги, чему я очень обрадовался. Сам папа никогда не узнает, куда девался синьор да Винчи, и поделом ему. Первые несколько дней после исчезновения нашего гостя близнецы по привычке выносили во двор золотого тигра, играли с ним и плакали. Но они еще маленькие и скоро обо всем забыли.

Я по-прежнему храню карандашный портрет, выполненный синьором да Винчи. Иногда мне хочется показать его учителю рисования в вечерней школе, но я опасаюсь, как бы с рисунком чего не случилось. Поэтому я не спешу извлекать его из потайного места, и, кроме того, мне ведь все равно никто не поверит.

Амброз Бирс Изобретательный патриот

Добившись аудиенции у Короля, Изобретательный Патриот вытащил из кармана бумаги и сказал:

— Рассчитываю на благосклонность Вашего Величества. Я разработал формулу брони, которую не сможет пробить ни один снаряд. Если мои броневые плиты поступят на вооружение Королевского флота, наши боевые корабли станут неуязвимыми, а следовательно, непобедимыми. К проекту приложены отзывы министров Вашего Величества, в которых подтверждается ценность данного изобретения. Я готов уступить свои права на него за один миллион тумтумов…

Просмотрев представленные бумаги. Король отложил их в сторону и пообещал приказать лорду Главному Казначею Тайной Канцелярии выдать изобретателю один миллион тумтумов.

— А здесь, — сказал Изобретательный Патриот, извлекая новые бумаги из другого кармана, — находятся чертежи изобретенной мною пушки, которая пробивает эту непробиваемую броню. Император Банги — родной брат Вашего Королевского Величества — весьма заинтересован в том, чтобы приобрести эти чертежи. Однако верность трону Вашего Величества и Вашей особе заставила меня предложить эту пушку вначале Вашему Величеству. Цена — один миллион тумтумов.

Получив заверение насчет второго чека, изобретатель сунул руку в третий карман со следующими словами:

— Ваше Величество, цена пушки, снаряды которой сокрушают любые укрепления, была бы намного выше, если бы не то обстоятельство, что ее снаряды можно заставить отскакивать рикошетом за счет особого метода обработки броневых плит новым…

Тут Король сделал знак приблизиться Главному Распорядителю Двора.

— Обыщите этого человека! — приказал он. — И доложите мне, сколько у него карманов.

— Сорок три, сир, — сказал Распорядитель, закончив обыск.

— Взываю к милости Вашего Величества! — в ужасе вскричал Изобретательный Патриот. — Но в одном из карманов у меня табак!..

— Возьмите его за ноги и хорошенько встряхните, — приказал Король. — Выдайте ему чек на сорок два миллиона тумтумов, а затем казните его! Издайте также указ о том, что с сегодняшнего дня изобретательство объявляется государственной изменой!

Эдвард Д. Хок Самый лучший зоопарк

В августе, ближе к двадцать третьему числу, дети старались вести себя примерно. Именно в этот день раз в году на Землю прилетал огромный космический корабль серебристого цвета, привозивший межпланетный зоопарк профессора Хьюго. Корабль совершал посадку неподалеку от Чикаго, и зоопарк открывался для посетителей лишь на шесть часов.

Еще до рассвета возле него выстраивались длиннейшие очереди — дети и взрослые. Каждый сжимал в руке заветный доллар, предвкушая радость увидеть нечто необыкновенное, и гадал, каких невиданных зверушек профессор доставит сюда на этот раз.

В прошлые годы им показывали трехногих тварей с Венеры, высоких поджарых марсиан, а то и — откуда-то из глубин Вселенной — змееподобных монстров. Сейчас, когда длиннющий космический корабль неторопливо приземлился на ракетодроме, обслуживавшем сразу три города, на самой окраине Чикаго, люди с трепетом наблюдали за тем, как экраны в бортах корабля поползли вверх, открывая взорам собравшихся знакомые металлические решетки. В клетках находились невообразимые уроды, какие могут пригрезиться лишь в кошмарном сне, — приземистые, похожие на лошадей и одновременно на пауков животные. Они производили резкие неожиданные движения и без умолку переговаривались пронзительными голосами.

Земляне столпились у клеток. Между тем помощники профессора Хьюго, не теряя времени даром, собирали приготовленные доллары, а вскоре и сам достопочтенный профессор предстал перед публикой — в цилиндре и с накидкой радужных тонов на плечах.

— Жители Земли! — сказал он в микрофон.

Шум толпы утих. Профессор продолжал:

— Жители Земли, в нынешнем году за свой доллар вы получите истинное наслаждение: вы увидите редко встречающихся лошадей пауков, населяющих планету Каан, мы доставили их сюда с огромными трудностями, преодолев миллионы космических миль. Подходите ближе, разглядывайте их, изучайте, слушайте их голоса, расскажите о них своим друзьям. Но поторапливайтесь! Корабль стартует через шесть часов!

Люди медленно продвигались мимо клеток, испытывая одновременно отвращение и восхищение при виде столь необычных созданий, которые напоминали лошадей, но, подобно паукам, могли ловко взбираться по вертикальным стенам.

— За такое зрелище в самом деле доллара не жалко, — сказал один из зрителей, направляясь к выходу. — Пойду-ка домой и приведу жену.

Людской поток не иссякал весь день; мимо клеток, вмонтированных в борта корабля, прошло десять тысяч человек. Через шесть часов профессор Хьюго снова взял в руки микрофон.

— Настало время старта, но мы вернемся на будущий год в этот же день. Если наш зоопарк вам понравился, позвоните своим друзьям в других городах и расскажите о нем. Завтра мы приземлимся в Нью-Йорке, а на следующей неделе побываем в Лондоне, Париже, Риме, Гонконге и Токио. Потом отправимся на другие планеты!

На прощание профессор помахал собравшимся рукой, а когда корабль оторвался от Земли, многие говорили во всеуслышание, что нынешний зоопарк был лучшим из тех, которые им до сих пор доводилось видеть…

Два месяца спустя, посетив еще три планеты, серебристый корабль профессора Хьюго опустился наконец среди знакомых выщербленных скал планеты Каан. Необычные создания — пассажиры корабля, напоминавшие лошадей и пауков одновременно, — не замедлили покинуть клетки. Профессор Хьюго напутствовал их ободряющими словами, после чего они разбрелись кто куда, торопясь в свои обиталища.

В одном из них мама-кааниха с радостью встречала своих супруга и отпрыска. Она шумно их приветствовала и поспешила обнять.

— Пока вас не было, время тянулось так медленно, — сетовала она. — Вам понравилась экскурсия?

Супруг утвердительно кивнул:

— Наш малыш в восторге от путешествия. Мы посетили восемь планет и чего только ни повидали!

Малыш взбежал боком по стене пещеры.

— Интереснее всего было на планете, которая называется Земля, — пропищал он. — Тамошние существа прикрывают кожу одеждой и передвигаются на двух ногах!

— А они не опасны? — спросила мать.

— Нет, — заверил ее супруг. — Мы были защищены от них решетками и из корабля не выходили. В следующий раз ты должна полететь с нами. Такое зрелище стоит девятнадцати коммоков, которые мы отдали за экскурсию.

Малыш поддакнул, кивнув головой:

— На Земле — самый лучший зоопарк…

Мэгги Нэдлер Последнее новшество

В тот самый момент, когда эта женщина переступила порог нашего магазина, я сразу понял, к какому именно типу она принадлежит: живущая в пригороде пресыщенная супруга богатого бизнесмена, который часто отлучается из дома, а ей некуда девать свободное время. Старше пятидесяти, дебелая, с излишком косметики на лице, имевшем раздраженное выражение как следствие злоупотребления коктейлями. Покрой платья и старательно уложенные, подцвеченные волосы выдавали ее — от них исходило ощущение довольства.

Я подошел к посетительнице.

— Чем могу служить, мадам?

— Мне хотелось бы купить телевизор, — отвечала мадам голосом, привыкшим повелевать. — Называется “Супра”. Последняя модель.

“Супра-Икс” — добрый знак. Я старался, чтобы выражение лица не выдало моей заинтересованности. Мы не должны были упоминать об этой особой новинке в присутствии клиентов, если, разумеется, сами они о ней не заговаривали.

— Хорошо. Пройдемте, пожалуйста, сюда.

Мы вступили с ней в райский уголок, заставленный разнообразными изделиями современной техники, которые предлагались вниманию покупателя. Миновав его, мы очутились в секции телевизоров.

— Вот мы и пришли. Вы имеете представление об интересующей вас модели?

— Никакого.

Голос ее звучал вызывающе:

— Так покажите мне эту модель!

Слегка нервничая, я снял телевизор с верхней полки стеллажа и поставил перед ней.

— Будьте любезны. — Я пустил в ход свою наиболее обворожительную улыбку. — Перед вами — “Супра-Икс”. Самая последняя и, без сомнения, лучшая модель. Ни одна другая фирма не способна выпустить ничего подобного. Прежде всего соблаговолите обратить внимание на исключительную легкость этого аппарата. Всего десять фунтов. Его можно повесить на стену, на крючок либо установить на ножки (вот я их выдвигаю) и очень легко переставить с места на место. Он так же удобен, как и портативный телевизор. Обеспечивает высококачественный прием изображений вне дома…

— В самом деле?

Тон ее был по-прежнему властным, но видно было, что она заинтересовалась. Тем временем я готовился пустить в ход все свое искусство.

— Но это далеко не главные достоинства “Супра-Икс”.

Я включил телевизор. Экран вспыхнул яркими красками. Показывали какое-то празднество: мимо проплывали огромные плоты, увитые гирляндами цветов, на которых восседали миловидные девушки.

— Цвет воспроизводится очень точно, — втолковывал я ей. — А вот устройство, которым вы, вероятно, вряд ли будете слишком часто пользоваться.

Я повернул переключатель, а изображение тотчас померкло, превратилось в черно-белое.

— Тем не менее, — продолжал я, — бывают случаи, когда им стоит воспользоваться. Оно обеспечивает улучшенный прием программ, которые все еще передаются в черно-белом изображении, например старые фильмы.

Я снова переключил изображение на цвет, повертел другой регулятор.

— Вот наше третье новшество.

Она кивнула, явно находясь под впечатлением, потом вдруг отпрянула, когда одна из девушек швырнула в зрителей букет желтых роз: казалось, цветы буквально вылетели из экрана. Я принялся вращать переключатель каналов, пока не разыскал музыкальную программу.

— Абсолютное стереофоническое воспроизведение звука. Эффект может быть усилен, если добавить второй динамик за номинальную стоимость.

Покупательница вновь кивнула, и я почувствовал прилив оптимизма. Я прошелся по всей гамме оставшихся достоинств аппарата, упомянув напоследок, что гарантия дается на все время, пока аппарат существует, и стал ждать реакции. Последовала пауза.

Потом, тщательно подбирая слова, дама сказала:

— Насколько мне известно, в этой модели имеется еще одно, особое новшество, о котором вы пока ничего не рассказали.

Итак, наступил желанный миг.

— Да, — подтвердил я. — В некоторых из наших моделей “Супра-Икс-14 Делюкс” имеется дополнительное новшество, о котором вы изволили упомянуть. Но не в этом аппарате, который мы только что смотрели, а в специальной модели, находящейся в нашей демонстрационной комнате. Желаете на нее взглянуть?

Она пожелала, невнятно пробормотав что-то, и я провел ее в крохотную, завешанную тяжелыми портьерами кабину. Новейшая модель “Супра” находилась там, настроенная на уже виденное нами празднество. Я нажал на кнопку сбоку, обозначенную одной буквой “С”. На экране заплясали абстрактные фигуры помех. Я повращал диск настройки — появилось новое изображение: двое мальчиков за шахматной доской, склонивших курчавые головы в блаженном сосредоточении.

— Тимми! — раздался вдруг резкий голос. — Пришел мистер Клейн. Время начинать урок музыки. Пусть Джоди идет домой.

— Ох, мамочка…

Раздраженная дама бросила на меня нетерпеливый взгляд.

— Вы не могли бы поймать что-нибудь другое? — требовательным тоном сказала она.

Я поколдовал над диском. Опять помехи. Неожиданно возникла новая сцена. На сей раз это была спальня. Миловидная молодая полуодетая брюнетка сидела перед ночным столиком, нервно теребя пальцами изумрудное ожерелье; она старалась избегать взгляда стоявшего перед ней разъяренного мужчины средних лет.

— Я не делал тебе такого подарка! — бесновался мужчина. — Откуда у тебя ожерелье? Отвечай, потаскуха!

На женщину обрушился поток таких выражений, что даже в нынешний просвещенный век и то их редко услышишь по американскому телевидению в дневное время. В этом месте я благоразумно выключил телевизор.

— Как видите, — улыбнулся я, — вас ожидают часы приятного созерцания. Это мы вам гарантируем.

Глаза моей покупательницы заблестели от возбуждения.

— Скажите, — настойчиво допытывалась она, — всегда ли я смогу выбрать программу по вкусу? Или…

— Модель “Супра” работает в некотором роде как любительский радиоприемник, — пояснил я. — Не обходится без определенного элемента случайности. Но именно это больше всего и привлекает. А когда вы попрактикуетесь, то убедитесь, что сумеете без труда настраиваться на специальные передачи, которые вас более всего интересуют.

— Сколько всего выпущено таких приемников? — захотелось ей знать.

— Количество их очень невелико, в настоящее время лишь несколько сотен, сконцентрированных главным образом здесь, в районе Нью-Йорка. Как вы догадываетесь, мы поставляем их весьма избранной клиентуре. Иметь такой телевизор означает задавать тон другим. Однако популярность их растет. Могу поклясться, что это так.

Глаза ее снова возбужденно заблестели.

— Скажите мне, как это вам удается?

Я бросил на нее взгляд, исполненный достоинства.

— Думаю, это так очевидно, мадам: некоторые объекты находятся, что называется, “под наблюдением”.

— Да, но как вам удается этого добиться?

— Вот это, осмелюсь сказать, — секрет фирмы. — Я весь внутренне напрягся. — Итак, вы решились?

И без того было ясно, что она уже решилась.

— Сколько стоит этот телевизор?

Я взглянул ей прямо в глаза.

— Пятьдесят тысяч долларов.

Она даже глазом не моргнула.

— Беру. Я выпишу чек на счет вашей фирмы. Можете позвонить в мой банк, они подтвердят.

— Прекрасно. Желаете, чтобы вам доставили телевизор на дом? Или вы предпочитаете…

— Думаю, я просто захвачу его с собой, — сказала она. — Ведь, в конце концов, он такой легкий…

— Как вам будет угодно. Одну минуту, я достану вам другой аппарат. Этот мы демонстрируем клиентам.

Я порылся среди груды картонных коробок на полу.

— Ах да, вот еще что. Если когда-либо возникнет необходимость в осмотре или ремонте — что вряд ли может случаться часто, — но если это все же произойдет, пригласите представителя нашей фирмы. Не позволяйте никому даже пытаться наладить телевизор, каким бы высококвалифицированным специалист ни казался. “Супра” — аппарат очень сложный. Стоит лишь неправильно открыть заднюю стенку, и он уже будет поврежден.

— Понимаю.

Мы побеседовали еще немного, и сделка завершилась. Затем дама вышла на улицу, с торжествующим видом унося свою покупку.

Едва за ней закрылась дверь, ко мне подошел мой новый босс Дж. Т.

— Ну, — сказал он, отеческим жестом опуская руку на мое плечо. — Неплохое ты провернул дельце, а ведь всего второй день на работе. Думаю, Джордж, дело у тебя пойдет.

— От меня тут вряд ли что зависит, — возразил я. — Вы верно подметили, что эта модель сама себя продает.

— О, нельзя недооценивать важности умелой игры при обработке клиента, любого клиента. Хотел бы я знать, как прореагирует ее муженек, когда узнает, сколько она выложила. Придется посмотреть нынче вечером.

— Улыбнитесь, леди, на вас нацелена скрытая камера, — хихикнул я. — Вы хотите сказать, сэр, что об этом пока еще никто не догадался?

Он пожал плечами.

— Возможно, один или двое. Никто мне в этом не сознавался. Люди, покупающие подобные вещи, как правило, не имеют инженерного образования. Их помыслы направлены по иному руслу. В конце концов, передающая камера работает лишь тогда, когда телевизор выключен, а что может выглядеть более безобидно, чем выключенный телевизор? Но если, предположим, кто-то и догадается? Что он станет делать, кроме как держать язык за зубами? Это невинное развлечение действует как наркотик, сами знаете.

— Но Федеральная комиссия связи, возможно…

— Возможно. Но к тому времени мы все разъедемся по белу свету. Мне, например, всегда хотелось побывать в Южной Америке.

Он снова включил телевизор, и снова на экране появилась роскошная спальня. Теперь женщина была одна; она рыдала, лежа на постели, и прижимала ладонь к багровому кровоподтеку на щеке. Дж. Т. сказал мне что-то, но я не разобрал: все мое внимание было сосредоточено на экране и на моих думах о причитающихся мне комиссионных.

Ведь если дело пойдет так споро, мне недолго придется ждать, прежде чем я смогу купить себе такой же телевизор. ...