Наталья Костина Верну любовь. С гарантией

Любит — не любит…

Предисловие

Есть хорошие романы, есть романы сильные, а есть романы, от которых не оторвешься, пока не дочитаешь.

Новый роман Натальи Костиной относится именно к последним. Можно спорить, чего в нем больше — описания глубоких чувств или быстрой смены событий, рассказов о подлости человеческой или о самоотверженности. Но спор этот по сути своей смысла не имеет — ведь и в жизни каждого из нас, людей, раскрывших эту книгу, всегда хватает и подлости врагов, и любви друзей, неприятностей, которые не может изобрести и самый изощренный детектив, и помощи любимых, которые могут забыть о себе только для того, чтобы нам было хорошо и спокойно. Такова жизнь.

Именно об этом всегда пишет Наталья Костина. О жизни наших с вами современников и современниц, о том, какими непростыми путями они идут по лабиринтам судьбы, находя и врагов и любимых, как жертвуют собой ради друга или, наоборот, подставляют тех, кто им доверял…

«Черная магия в отличие от белой осуществляет активное причинение вреда физическому или психическому здоровью человека, личному счастью, финансовому состоянию и другим важным для этого человека ценностям. В своем арсенале черный колдун имеет такие деструктивные для цели программы, как порчи, проклятие, привороты и отвороты. Данные программы максимально эффективны и надежны при условии правильного выбора колдуна! Именно это условие очень важно при использовании черной магии…»

Сколько мы сейчас читаем подобного в газетах и книгах, на интернет-страничках и на столбах, пестрящих объявлениями! Невольно задумываешься — если все это так широко распространено, может, что-то в подобной мистике есть. Очевидно, тонкий мир и высшее предназначение все-таки не пустой звук, а вещи, влияющие на нашу жизнь, так же как и погода вкупе с политикой.

Вот об этом и размышляет автор, представляя на суд читателя свою версию ответа на такой простой с виду вопрос: «Любит или не любит?»

Верну любовь. С гарантией

Все персонажи и события, описанные в этой книге, являются вымышленными …в сущности говоря, вы все балансируете на грани веры — вы готовы поверить почти во что угодно. В наше время тысячи людей балансируют так, но находиться постоянно на этой острой грани очень неудобно. Вы не обретете покоя, пока во что-нибудь не уверуете.

Г. К. Честертон. Чудо Полумесяца

— Ты почему не спрашиваешь кто?

Привычным движением Даша зашвырнула сумку на столик у зеркала и туда же сунула торт в подмокшей с угла коробке. Небрежно бросила на вешалку видавший виды плащик, потянулась поцеловать подругу и оторопела. Лицо у Ольги было опухшее, мятое, глаза заплыли, как будто она плакала три дня без перерыва. Настойчиво прозвучавшее по телефону слово «немедленно» Даша списала на очередной Ольгин приступ хандры. Ничего, сейчас они устроят девичник, посплетничают, выпьют чаю…

— Оль, ты чего? Опять с тобой меланхолия сделалась? Оль, с тобой все в порядке? — сыпала вопросами Дашка. — Что случилось? С мамой что-нибудь?..

— Я тебя уже три часа жду! — Ольга сорвалась на крик.

— Или ты скажешь наконец, что случилось, или я сейчас уйду…

— Уходи! Уходи! И ты! Все уходите! — Ольга распахнула входную дверь: — Ну! Чего стоишь?

Из подъезда тянуло холодом, свежим ремонтом, немного мусоропроводом и сигаретным дымом. Даша молча захлопнула дверь. Потом затащила Ольгу в ванную и стала ее умывать. Ольга пыталась вырваться, но вдруг успокоилась и сказала своим всегдашним негромким голосом:

— Пусти… Ну, все уже… Не надо, Даш, я сама…

В кухне было полно грязной посуды, и, судя по всему, стояла она так довольно давно. Дашка брезгливо выудила две чашки почище и наскоро сполоснула их. Засохшие колбасу и сыр, щедро посыпанные сигаретным пеплом, спровадила в мусорное ведро. Смахнула крошки, принесла торт и водрузила его на середину стола. Заодно включила вытяжку, по дороге хлопнув распахнутой дверцей шкафа. Далеко не миниатюрная Даша двигалась по захламленной кухне ловко, даже грациозно. От ее скупых перемещений сразу же возникло некое подобие порядка. Распахнув форточку, она впустила острую, как свежезаточенный нож, струю холодного декабрьского воздуха. Чайник, закипая, отрывисто свистнул, потом фыркнул и плюнул свистком на пол.

— У вас что, у всех сегодня не слава богу? — поинтересовалась Даша. В заварнике болталась какая-то жидкость, но Дашка сморщила нос и понесла заварку в туалет. Вернувшись, она увидела, что Ольга стоит у темного окна, прижавшись лицом к стеклу.

— Оля, ты все-таки скажешь мне, что случилось? Ты с Андреем поссорилась, что ли? — Даша потянула подругу за плечо. — Оль, ну повернись! Ну скажи мне хоть что-нибудь!

— Я не ссорилась с Андреем. Он просто от меня ушел.

— Как ушел? — Вид у Дашки был ошеломленный. — Олька, что ты придумываешь! Вы… — Дашка совершенно растерялась. — Вы ж и не ругались никогда!

— Мы и позавчера не ругались. Поужинали, чаю попили. Я все так хорошо приготовила… — Ольга тяжело сглотнула. — У него вид был какой-то… странный. Я решила, что на работе не ладится, не стала лезть, ушла телевизор смотреть. Потом выхожу — а он стоит с сумками… смотрит так… как на пустое место, и говорит: «Оля, я ухожу». Я сначала не поняла, спросила: «Куда? По делам?» Как дура стояла и смотрела. — Она заплакала, и слезы заструились по ее распухшим, в красных пятнах щекам. — Он ушел от меня! Понимаешь? Ушел! Ушел к другой женщине! Потому что я, идиотка, сидела дома — подай, приготовь! Жена должна быть уютной клушей, в халате, в тапочках и в кухне! Он всегда говорил, что хочет, чтобы я каждый день ждала его дома. Фиг! Дашка! Жена должна быть красивой стервой, на каблуках и на работе! А я! Во что я превратилась? Какие у меня интересы? Салатики, отбивнушечки… Дерьмо собачье! Я уже забыла, что мы в институте учили. Да что там! Я таблицу умножения не помню! Короче, мужа теперь у меня нет, — она махнула рукой, — а у кого-то есть! — И вдруг рассмеялась пьяным истерическим смехом.

— Ты что, пила все это время?

— Да какая разница — пила, не пила! Ты что, не понимаешь? Андрей от меня ушел! Ушел, понимаешь? Забрал свои вещи и ушел!

— Так, хорошо. Про Андрея я уже поняла. Давай теперь с тобой разбираться. Ты ела сегодня что-нибудь?

— Я не хочу есть. Лучше выпьем за мою бывшую семейную жизнь…

— Дай сюда! — Даша легко отобрала у подруги бутылку и швырнула ее в мусорное ведро. — Я сейчас тебя накормлю, а потом мы чай пить будем. Поняла?

— Дашка, ты совсем ту-у-у-пая, что ли? — пьяно протянула Ольга. — Не буду я ничего есть, не хочу я никакого чая! Я тоже сейчас уйду отсюда к чертовой матери, уеду куда глаза глядят!

Она выскочила в коридор и стала сдирать с рогатой вешалки шубу. Вешалка с треском рухнула, чудом никого не зацепив. Дашка подняла ее, выдернула у подруги шубу, повесила ее назад, на полированную шишечку, и молча потащила подругу обратно в кухню. Усадив Ольгу на диванчик, она открыла холодильник, достала сыр, колбасу, масло — то, в чем калорий было по максимуму, и выставила все на стол. Чайник свистел уже по второму кругу. Она щедрой рукой сыпанула в заварник чая. Ольга равнодушно наблюдала за всеми ее манипуляциями.

— Сейчас бутербродов сделаю, поедим и будем думать, что делать дальше.

В хлебнице сиротливо обретался сухарь, бывший когда-то половинкой французского багета. Его уже невозможно было нарезать даже на ломтики для тостов. Дашка беспомощно оглянулась. Спуститься в магазин? Но как оставить подругу одну?.. Магазин рядом, в соседнем дворе. Однако Ольге что угодно может в голову взбрести. Все-таки восьмой этаж… Дашка, поежившись, сказала:

— Оль, я выйду на пять минут.

— Куда?

— Куплю хлеба и сейчас же обратно.

— Не оставляй меня одну, Даш. — Губы у Ольги дрожали. — Черт с ним, с хлебом. Я не голодная. Если хочешь, давай торт съедим, только не уходи. Я больше не могу одна, понимаешь? Понимаешь? Я! Больше! Не! Могу! Одна!!! — Она кричала так, что звякали хрустальные рюмки на полке. — Он! От! Меня! Ушел! Я три дня жду, не выхожу никуда. Сижу под дверью, как собака. — Она закрыла глаза и стала мерно стучать затылком в стену.

— Оля! Оля! — Дашка встряхнула подругу, и ей это удалось — весу в Дашке всегда было в полтора раза больше. — Оля, возьми себя в руки! Он вернется! Вернется!

— Он не вернется. — Ольга наконец открыла глаза. — Он не вернется, Дашка.

В прихожей резко прозвучал звонок, и Даша метнулась туда: неужели Андрей?

— Я открою! — Она распахнула дверь.

Какая-то женщина лет пятидесяти, в халате, фартуке и домашних шлепанцах стояла на пороге. В руках у нее была большая эмалированная кружка.

— Извините, я ваша соседка с шестого этажа, — представилась она. — У вас не найдется полкружечки сахара?

— Это соседка! — прокричала Дашка, чувствуя спиной страшное Ольгино молчание. — Вы подождите, пожалуйста, — попросила она женщину. Та переступила через порог и вежливо встала на коврик у двери.

— Оля, у тебя сахар есть? — шепотом спросила она, входя в кухню.

Ольга сидела с закрытыми глазами и никак не реагировала. Дашка наугад распахнула дверцу и в первой же банке увидела сахар. Быстро отсыпав требуемое количество, она заспешила обратно. Женщина все так же терпеливо стояла на коврике.

— Вот. — Дашка протянула ей кружку.

— Спасибо огромное. Вы меня так выручили! Я завтра же верну. Нет сил в такую погоду идти в магазин. Как говорится, и сеет, и веет, и рвет, и метет, и сверху льет… — Голос у нее был мягкий, руки полные, как-то по-особенному чистые, и от халата ее пахло не то ванилью, не то корицей.

— Извините, — обратилась к ней Дашка. А что тут такого? Ведь пришла же эта женщина запросто, по-соседски. — Не нужно возвращать сахар. У вас, случайно, не найдется хлеба? Подруга… приболела, и мне не хотелось бы оставлять ее одну, — добавила она, глядя на полные руки соседки, сжимавшие кружку.

— Конечно! — обрадовалась та. — Хлеба у меня, так сказать, в избытке. Сейчас я вам занесу. А что с подругой? — участливо поинтересовалась она. — Может, я могу чем-нибудь помочь? Я врач.

Ну конечно, детский врач. Вот на кого она была похожа, эта соседка, — на врача из поликлиники их детства. Та была такая же полная и теплая, и пахло от нее тоже почему-то домашними булочками.

— Если можно, что-нибудь успокоительное, — попросила Дашка, понизив голос.

— Валерьяночки?

— Если есть, то что-нибудь более… серьезное. Она три дня уже плачет. И не ела ничего…

— Извините, у вашей подруги что-то случилось? Кто-то умер?

— Она с мужем поругалась. Он ушел. Она переживает очень.

— Сейчас я вам все занесу.

«Хорошо, что она не стала расспрашивать, — подумала Дашка. — Сразу видно, что хороший врач. И человек деликатный. Повезло Ольге с соседкой».

Дарья Серегина, незамужняя и склонная к полноте, дружила с Ольгой с незапамятных времен. Еще с тех, когда, играя в песочнице, они подрались за обладание новеньким красным совком. За время своей дружбы они много раз ссорились и мирились, но самая обидная стычка случилась все же из-за красного совка. Правда, пять лет назад, когда Ольга выходила замуж, они снова чуть было не рассорились навсегда. В тот день они мирно листали журнал, обсуждая, какой букет лучше выбрать к Ольгиному платью, и Дашка неожиданно сказала:

— А все-таки, Оль, я бы с работы не спешила уходить. Заскучаешь ты дома сидеть.

— Даш, знаешь, где у меня уже эта работа? И должность оч-чень важная: подай-принеси. И деньги мизерные.

— Да понимаю я. У меня то же самое. А что ты хотела сразу после института? Я думаю, главное сейчас — начать хоть как-нибудь, а потом бить в одну точку, и все будет в порядке. Знаешь, я давно поняла, — Дашка небрежно отбросила журнал, — мы — цивилизация статуса. Можно всякой фигней заниматься — выяснять влияние айсбергов на течение предменструального синдрома у аборигенов Новой Гвинеи или проводить сравнительный анализ жилкования капустных листьев в зависимости от аппетита гусениц, — но пока работаешь, у тебя есть статус. Статус. Понимаешь? У тебя, между прочим, высшее образование. Вы с ним сейчас на равных. Он со своим бизнесом, а ты…

— Даш, ну что ты сравнила, — перебила подругу Ольга. — Какие у него дела, какие у меня…

— А какие бы ни были! Ты же станешь зависеть от него, если дома засядешь. Это первые два месяца будет весело, а потом сама увидишь. Начнешь все делать так, как он захочет. Твое слово будет последнее, и не потому, что он больше денег в дом приносит, а потому, что он вообще перестанет тебя слушать. Он тебе уже сейчас диктует: платье такое, туфли такие… Спасибо, хоть букетик разрешил выбрать…

— Слушай, Дашуня, давай я сама буду решать, а? — холодно перебила подругу Ольга. — Ты хочешь, чтобы я на этой занюханной работе всю жизнь просидела? Сижу, бумажечки из стопочки в стопочку перекладываю. В перерыве — чай с колбасой. Спасибо, наелась. И бумажек, и колбасы. Начальница — дура, а я обязана ей в рот смотреть. Перерыв сорок пять минут, и не дай бог на минуту опоздать — объяснительных десяток напишешь…

— Оль, ну не сердись. — Даша мягко накрыла своей ладонью руку подруги. — Я ведь совсем не то имела в виду. Ты можешь и полдня работать. Хотя бы на булавки себе зарабатывать. Как только он почувствует, что ты от него зависишь…

Но Ольга сердито стряхнула ее руку.

— А по-моему, ты просто завидуешь. Платье, туфли! Да у меня никогда в жизни не было такого платья и таких туфель! И у тебя тоже! И вообще, мне кажется, что тебе плевать и на мою работу, и на свою. Вот если бы тебе завтра предложили замуж выйти и дома сидеть, ты бы ни минуты не сомневалась. Ты бы бегом побежала, не то что дома сидеть, а просто замуж… — Ольга осеклась, поняв, что в запале наговорила лишнего.

У Даши ярко пылали щеки, а в глазах стояли готовые пролиться слезы. Она медленно встала, слепым движением нашарила свою видавшую виды сумку.

— Я, наверно, пойду…

Даша Серегина, миловидная, но не более того, подруга первой красавицы курса Ольги Онацкой, шла к двери, чтобы больше никогда не переступать этот порог. Ольга догнала ее, повисла на шее.

— Дашка, Дашка, ну прости меня! Прости меня, я не хотела! Просто все это очень сложно, но ты же видишь, я люблю его, и он любит меня, и я хочу сделать так, как он хочет…

Дашка видела только, что Ольга заговаривает ей зубы, пытаясь как-то сгладить нанесенную обиду. Конечно, они помирились, и пили чай, и смеялись, и вспоминали все ссоры, и особенно красный совок, и выбрали наконец-то букет. И больше никогда не возвращались к этому разговору.

Однако сейчас красавица Ольга, так удачно вышедшая замуж, сидит пьяная, заплаканная, потому что ее муж ушел от нее к какой-то бабе. И Ольга почти слово в слово повторяет то, что Дашка сама пыталась ей втолковать пять лет назад. Как это она говорила? Уютная клуша? Ольга, разумеется, никакая не клуша — ухоженная, еще более расцветшая в замужестве молодая женщина, со вкусом и стильно одетая, не то что она, Дашка. Вот Дашка действительно имеет все шансы со временем превратиться в «уютную клушу» — семьдесят килограммов живого веса, слишком простое лицо, склонность к просторным свитерам собственной вязки и старым джинсам… И практически никакой личной жизни. Да, конечно, она тогда все-таки немного завидо вала Ольке…

Деликатный стук оторвал Дашу от этих мыслей, и она быстро распахнула дверь. Соседка стояла на тускло освещенной площадке с хлебом в руках.

— А вот и таблеточки. Дадите ей сразу две.

— Спасибо большое! До еды или после?

— Все равно. Я зайду к вам еще через пару часиков, ладно? Постарайтесь ее накормить и уложить спать. И не оставляйте подругу одну, хорошо?

— Спасибо вам большое, — еще раз поблагодарила Даша, — извините, не знаю, как вас…

— Вера Ивановна.

— Даша.

— Ну хорошо, Дашенька, так я еще зайду.

Даша закрыла дверь и с облегчением вздохнула. Как хорошо, что нашлась эта Вера Ивановна! Интересно, что это за лекарство? Таблетки были маленькие, белые, безо всякой маркировки. Ну, врачу виднее. Она зажала бумажку в горсти. Ольга все так же сидела и смотрела в черное окно.

* * *

— Спит? — поинтересовалась врач, входя в выдраенную до блеска Дашиными усилиями кухню.

— Сразу заснула. Еще раз вам спасибо. Может быть, чайку со мной выпьете?

— С удовольствием, Дашенька.

Вера Ивановна была все в том же домашнем халате, в котором приходила пару часов назад за сахаром. Только фартук сняла.

— Я вам кусочек торта положу, не возражаете?

— Не возражаю.

Даша придвинула гостье блюдце с кусочком торта, потом вздохнула и взяла еще кусочек себе. Все равно, калорией больше, калорией меньше — никакие диеты на нее не действовали.

— Может, с лимоном? — спохватилась она, уже усевшись напротив врача.

— Сидите, Дашенька, все прекрасно. Оля — ваша родственница?

— Нет, мы просто дружим с детства.

— А вы сможете несколько дней с ней побыть?

— Ну, я не знаю… — Даша растерялась. — Я хотела матери ее сказать…

— Знаете, может быть, не нужно этого делать. Извечный конфликт матери и дочери… Она ведь вас попросила приехать, а матери, наверное, ничего не сказала?

— Да, так и есть. Знаете, Олина мама не очень Андрея любит. Она доктор наук, такая, знаете, ученая дама, и у нее обо всем свое мнение. И у него, представьте, тоже.

Вера Ивановна улыбнулась.

— Это, Дашенька, скорее правило, чем исключение. Я завтра еду к дочери, и боюсь, зять будет не рад моему приезду. У него тоже, как вы изволили заметить, на все свое мнение. Ну, и у меня, само собой. — Она развела пухлыми руками и дробно рассмеялась.

Даша тоже улыбнулась, но тут же и огорчилась.

— Я думала, вы завтра опять зайдете. Так лекарство хорошо на Ольгу подействовало…

— Она завтра совсем в другом настроении проснется, вот увидите. Все образуется, Дашенька. Погуляет ее Андрей и вернется. — Вера Ивановна пожала плечами. — Дело житейское.

— Я боюсь, что это серьезно. Она говорит, что он как будто даже не в себе был, когда уходил. То есть не просто поскандалили и дверью хлопнул, а гораздо, гораздо серьезнее.

— Да, это неприятно. — Вера Ивановна аккуратно подцепила на ложечку крем. — Говорите, он словно бы не в себе был? А до этого у них все хорошо шло? — задумчиво спросила она.

— Да я и не припомню, чтобы они ссорились, а что?

Вера Ивановна пожевала губами, потом скорбно поджала их и изрекла:

— Здесь не все так просто, Даша. — Она со стуком положила ложечку. — Многие девушки на все пойдут, лишь бы такого мужа себе отхватить, правильно?

Даша с недоумением уставилась на собеседницу.

— И я голову даю на отсечение, Дашенька, что это приворот!

— Как это? — опешила Дашка. — Вера Ивановна, вы думаете, что…

— Я не думаю, я знаю. — Вера Ивановна твердо смотрела Даше прямо в глаза. — Вы мне поверьте, Дашенька, как врачу. Я таких случаев в своей практике насмотрелась! И сглаз, и порча, и приворот, и даже зомбирование. Все это реально, и врач иногда совершенно не в силах помочь. Да и какие сейчас врачи! Наша медицина, опирающаяся только на фармакопею, то есть практически чистую химию, не признающая ничего, что выходит за рамки обыденного, — это просто беда! Ведь организм — гораздо более сложная химия. Взять гомеопатию. Как такое мизерное количество вещества может запускать сложные биохимические процессы? Столетиями применяют, а объяснить не могут. Однако же помогает! Или что мы знаем о человеческом мозге? Да практически ничего!

— А я думала, вы детский врач… — ошеломленно протянула Дашка.

— Ну что вы, Дашенька. — Вера Ивановна снова дробно рассмеялась. — Я психиатр.

Вот это да! Дашка смотрела на сдобную Веру Ивановну в стеганом халате с розанами и никак не могла представить ее рядом, допустим, с буйнопомешанными. И вообще, все это никак пока не укладывалось в Дашиной голове, кроме той самой чистой химии, которую она и преподавала. Какой приворот? Может быть, правду говорят, что психиатры сами немножечко того… с приветом?

— Так вы считаете… — промямлила Даша.

— Я считаю, — твердо заявила мадам психиатр, — что нужно вмешаться в ситуацию, и как можно быстрее. У нас на этой неделе девушка молоденькая поступила с попыткой суицида — тоже муж бросил. — Вера Ивановна бесшумно отхлебнула из чашки.

— Боже мой, боже мой… — У Даши внутри все похолодело. Значит, пока она возилась в этой своей проклятой лаборатории, пока выбирала торт, Оля могла… — Что же делать, Вера Ивановна?!

— Я считаю, нужно обратиться к практикующим, так сказать, медиумам, знахарям — не знаю, как они точно называются… И я вам этот совет даю не как врач, а как человек, который такое уже наблюдал. У дочери моей хорошей знакомой вот так же, как вы говорите, «странно» ушел муж. Она обратилась в одно такое… гм… агентство, и муж вернулся. Только идти нужно не куда попало. Кругом в городе одни шарлатаны! Возьмут деньги и не помогут. Идти нужно именно туда. Там настоящие специалисты. И деньги, между прочим, берут только по положительному результату. Да. Как вот только оно называется… — Врач наморщила лоб и завертела в пальцах ложечку.

— Вера Ивановна, вспомните, миленькая! — запричитала Дашка.

Чем черт не шутит! Может быть, Андрея и впрямь?.. Да, у них в училище, вспомнила Дашка, была история с лаборанткой, которая уволилась в прошлом году. У нее дома полтергейст завелся, и она тоже куда-то ходила. Только Даша не помнила, помогло или нет.

— Я вам завтра телефончик найду. — Вера Ивановна аккуратно поставила чашку на блюдце.

— Вы же завтра к дочери уезжаете, — напомнила ей Даша.

— Да, конечно! Конечно! Просто вы меня вашей историей огорошили. Знаете, Дашенька, если вы мне дадите аппарат, я прямо сейчас позвоню и возьму для вас адрес. Так надежнее будет.

— Сейчас-сейчас! — Даша проворно подала трубку и ринулась в коридор. Роясь в сумке, она невольно прислушивалась. Вера Ивановна говорила с какой-то «милочкой». Даша не поняла, имя это или просто вежливое обращение. — Вот! — прошептала она, подсовывая бумагу и ручку.

Вера Ивановна кивнула, тряхнув кудряшками.

— Еще раз на всякий случай… — Она быстро написала в блокноте ряд цифр. — Огромное тебе спасибо, милочка. И твоим тоже всем привет, а внученька пусть выздоравливает…

Даша услужливо приняла из рук Веры Ивановны трубку.

— Лучше всего идите туда завтра, не откладывая. Они вам непременно помогут.

Она смотрела Дашке прямо в глаза, и Даша почувствовала, что очень хочет спать, вот сейчас проводит, и… Они непременно пойдут туда с Ольгой завтра… Вера Ивановна совершенно права…

* * *

Телефон настойчиво трезвонил, и Дашка спросонок не сразу поняла, где находится. Тапок рядом не было, и, тихо чертыхаясь, Дашка полетела босиком, боясь, что звонок разбудит Ольгу. Наконец-то! Дашка схватила трубку:

— Слушаю!

— Это Ольга Михайловна Литвак? — спросил веселый женский голос.

— Я за нее! — так же весело ответила Дашка.

— Что ж вы, мамочка, сдали анализ и не приходите? Или не интересно уже?

— Ой, знаете… — замялась Дашка, не зная, что отвечать и откуда это звонят.

— Положительный у вас результат, положительный, — пел голос. — Ребеночка оставлять будете, так ведь? Тогда на учет нужно становиться, мамочка, так ведь? И не нужно с этим тянуть. А то тянут некоторые до последнего, так ведь?

— Так, — снова согласилась Дашка.

— Вот и приходите.

— Я приду. То есть мы вдвоем придем. То есть… — Дашка вконец запуталась.

— Да хоть впятером, — разрешил голос.

— А куда приходить? — осторожно поинтересовалась она.

— Да сюда же и приходите, в консультацию, по месту жительства. — Говорившая с ней женщина, казалось, была удивлена. — Туда, где вы анализ, мамочка, сдавали!

— А, хорошо…

Дашка некоторое время растерянно слушала гудки, а затем бережно, как будто трубка была стеклянная, положила ее. Боже мой! Выходит, Ольга беременна? Только такой вывод Дашка могла сделать из только что состоявшейся беседы. Ольга беременна! Даша знала, что Ольга давно хотела ребенка, но у них с Андреем почему-то не получалось. Сначала не торопились, а потом — не получалось. А теперь Андрей от нее ушел. А у нее получилось. А стресс! А коньяк! — Дашка даже застонала, зажмурив глаза. Что стоило этой тетке позвонить четыре дня назад! Ольга сказала бы Андрею, и все было бы хорошо. Андрей тоже хотел ребенка. И вот теперь он даже не знает, что Ольга беременна. Хотя она и сама еще об этом не знает. Даша посмотрела на часы. Ого! Ничего себе они спят! Уже половина девятого. Нужно срочно звонить и договариваться о замене. «Или сказать, что ухожу на больничный? Допустим, простыла», — подумала Даша и пошевелила пальцами босых ног. Но тогда придется ехать домой и вызывать врача. Еще и врачу что-то врать. Дашка критически осмотрела свое отражение в зеркальной дверце. На нее глянула совершенно здоровая, хотя и несколько растерянная физиономия. Волосы вполне густые и блестящие, правда, какие-то бесцветные — Ольга сколько раз предлагала ей осветлить их, заверяя, что блондинкой подруга будет очаровательной, но Дашка боялась испортить свое единственное, как она считала, достоинство. Впрочем, глаза ничего — очень даже голубые. Румянец во всю щеку — конечно, какой там больничный! Ладно, сейчас она позвонит в училище. Пусть ее подменят, она потом свои часы отчитает.

Ольга проснулась какая-то вялая, даже как будто смирившаяся. Пока Даша хлопотала над завтраком, подруга слабо мешала ложечкой в чашке и смотрела в окно. В окне ничего интересного не было — голые деревья раскачивались на ветру, где-то далеко внизу брели люди, укрываясь от непогоды под зонтами. Говорить или не говорить Ольге о звонке из консультации, она пока не решила. Зато разговор с Верой Ивановной передала полностью, даже добавив от себя историю с полтергейстом. Ольга рассеянно выслушала и тяжело вздохнула.

— Не знаю, Даш. Я в это не верю.

— Ну что тебе стоит, — горячилась Дашка, — с тебя даже денег не возьмут! Только если Андрей вернется. Ты ведь сама говорила, что он странный какой-то был, так?

— Ну и что?

— Ну и то. Вполне может быть…

— Ой, Дашуня… Ты ж сама все объясняешь исключительно с научной точки зрения. А сейчас?

— Раньше о биополе человека ничего не знали, а теперь его фотографии даже в детских учебниках есть! А если вдруг Андрея зомбировали каким-то образом? Ты сама себе не простишь, что не помогла! — не сдавалась Даша.

— Ну, я не знаю… Чепуха какая-то. Голова трещит… Может, выпить немножко?

— Оль, давай лучше анальгинчику. Или цитрамончику…

— Даш, при похмелье нужно выпить пятьдесят граммов — и все как рукой снимет…

— Ну нет, пить ты больше не будешь, хватит! Беременным вообще нельзя пить, — выпалила Дашка и осеклась. Она хотела приберечь эту новость в качестве, так сказать, тяжелой артиллерии, если уговорить Ольгу будет трудно.

— Что?! Что ты говоришь? Дашка?!

— Из консультации утром тебе звонили. Сообщили, что результат положительный. Это ж замечательно, Оль, правда? И ради ребеночка ты должна туда пойти. Что ж он, без отца останется? Да я уверена, что тебе там помогут. Ты ведь хочешь, чтобы он вернулся, правда, Оль?

— Хочу, — как-то неуверенно произнесла Ольга и вдруг, уронив голову на стол, заплакала.

Даша ожидала увидеть в знахарском офисе таинственные артефакты, картины мистического содержания, на худой конец черные с золотом стены и громоздкую инквизиторскую мебель. Ничего этого и в помине не было. Стены как стены, ровные гипсокартонные перегородки, выкрашенные краской цвета «маргарин по рубль двадцать», стандартная мебель. За конторкой сидела любезная девушка, в которой тоже не просматривалось ничего демонического. Даже ногти девушки не отличались особой длиной и были покрыты бледно-розовым перламутром. «Да, — Даша исподтишка разглядывала сидящих вдоль стен посетителей, — вон та девица, пожалуй, подошла бы больше других». Девица и впрямь отвечала всем стандартам — неимоверно высокая и худая, с черными губами, волосами и ногтями. Ресницы ее поражали своей неестественной длиной и густотой. Ко всему прочему, девица была совершенно не по погоде декольтирована — острый глубокий вырез облегающего черного пальто открывал голую шею и часть груди. В вырезе болталось штук шесть металлических цепочек с подвесками, испещренными непонятными, но явно имеющими какой-то высший смысл символами. Внутренне поежившись, Даша перевела взгляд на собеседницу черной девицы — толстую тетку в ярко-красном пуховике и вязаных волосатых рейтузах. По обрывкам разговора Даша поняла, что декольтированной девушке для полного счастья необходим один человек и что она не остановится ни перед чем, лишь бы он был «только мой навсегда», как высокопарно выразилась девица.

Ольга сидела закрыв глаза и упершись затылком в стену. Ждать им, по-видимому, придется еще долго. Сначала очередь девицы, потом тетка в рейтузах, потом они. Даша привстала и потянулась к столику, чтобы взять что-нибудь почитать, но тетка в рейтузах немедленно сгребла все чтиво себе. Из глубины помещения выплыла какая-то дама в голубой норке и направилась к выходу. Выражение лица у дамы было довольное. Черная девица проворно вскочила, звякнув своими цепями, и на огромных каблуках, возвышаясь почти до потолка, загрохотала по коридору. Толстуха вздохнула и принялась изучать прессу. «Интересно, долго будет этот, как его… сеанс, что ли?» — подумала Даша. Толстуха громко сопела над какой-то сенсацией, и Даша терпеливо приготовилась ждать сколько нужно. Впрочем, не прошло и десяти минут, как снова застучали каблуки и появилась девица, хотевшая кого-то приворожить навеки. Вид у нее был взволнованный, глаза блестели. Она плюхнулась рядом с рейтузами и объявила:

— Не взялись!

— Это почему ж? — Толстуха отложила газеты.

— Таких, как я, не берут! — Черная оглядела дам победным взглядом и возвестила: — Я — инопланетянка! У меня биополе другой конфигурации. А они работают только с гуманоидами этой планеты. Я с самого детства была в этом уверена! Я всегда была такая… — Черная девица взмахнула длиннющими ресницами, и Дашка вроде бы даже почувствовала ветер, — такая неземная!

— И что ж теперь? — испуганно спросила тетка и на всякий случай немного отодвинулась.

— Мне нужен человек моей крови. — Девица смотрела на этих представителей низшей расы с нескрываемым превосходством. — Только с ним у меня могут быть отношения! Великий мастер сказал, что на планете много моего народа и я скоро найду свою судьбу. — Декольтированная посланница космоса попудрила нос, из яркой пачки выдернула черную сигарету, сунула ее в черные губы, подхватила полы своего черного пальто и удалилась.

— То-то я гляжу, что она голая совсем и в такую-то погоду не мерзнет. — Толстуха посмотрела вслед девице со смешанным чувством восхищения и ужаса.

— Ваша очередь, госпожа Парасочка, — напомнила ей администратор.

Госпожа Парасочка тяжело поднялась с дивана, зачем-то огладила свои мохнатые ноги и объявила:

— Ну, я пошла.

* * *

Парасочка Светлана Петровна от волнения расстегнула пуховик, под которым оказался такой же, как и рейтузы, волосатый свитер.

— По гороскопу вы Дева, — с порога заявил ей человек в балахоне. — Хозяйственная, надежная, любящая…

Госпожа Парасочка кашлянула и, залившись румянцем, прошептала:

— У меня…

— Знаю, — перебил ее внушающий мистический ужас человек, — я все знаю. От вас ушел муж. Вы хотели бы его вернуть.

— Точно. — Госпожа Парасочка, словно завороженная, смотрела на ясновидящего. Узнал, все узнал с первого взгляда. И что Дева, и что хозяйственная, надежная. Госпоже Парасочке было невдомек, что ее паспортные данные, занесенные администратором в компьютер, тут же появились на спрятанном от посторонних глаз экране в комнате великого мастера.

— Проходите, пожалуйста, садитесь.

Светлана Петровна подошла к креслу и робко опустилась на краешек.

— Я вас спрошу, чтоб уж сразу, — начала она. — Я волнуюсь очень, да и интересно, сколько, к примеру, это будет стоить?

— Возвращение вашего мужа — в случае благоприятного результата, разумеется, — две тысячи долларов. — Великий мастер прошелестел мантией и сел напротив.

— Это что ж, — Парасочка внезапно обрела свойственную ей уверенность, — по городу кругом — семьдесят гривён. И по телевизору. — Парасочка наморщила лоб и процитировала рекламу: — «Я разорву отношения вашего мужа с любовницей навсегда!» Точно! Ну, даже пусть не семьдесят, пускай будет сто, ладно, — а у вас что ж так сразу — две тыщи-то зеленых?

— Вы обойдете всех в городе и везде заплатите по семьдесят гривен, — с неуловимой усмешкой сказал человек, — и нигде вам не помогут. И все равно придете к нам. То есть заплатите два раза. Время уйдет, нам будет труднее работать, и стоить это будет еще дороже.

Хозяйственная госпожа Парасочка, торгующая обувью на Барабашовском рынке, тут же все поняла. Ибо все, что касалось коммерческой части любого проекта, она смекала с ходу.

— А если мы не поможем, так ведь и денег не возьмем. Впрочем, может, мы и не возьмемся…

— Это почему ж? — вскинулась мохеровая Парасочка.

— Многое будет зависеть исключительно от вас. Сможете ли вы предоставить нам определенные сведения, совпадут ли гороскопы, благоприятно ли расположение звезд…

— Сведения я вам хоть сейчас любые предоставлю. — Светлана Петровна поерзала, устраиваясь поудобнее. — Хорошо, считайте, что мы договорились.

— Итак, это ваша…

— Точно, подруга! Такая, блин, подруга была, — тут же взорвалась госпожа Парасочка. — Пишите: Крячко Любовь Павловна, пятьдесят восьмого году… — зачастила она.

Великий мастер деловито записывал, уточняя:

— Число и месяц рождения знаете? Это важно. Где проживает, знаете? Очень хорошо. Ваш муж до этого с вами жил? Хорошо. Скажите ваш фактический адрес.

— Где прописана, что ли?

— Нет, где на самом деле живете. Линий высоковольтных передач рядом с домом нет?

— Да вроде нет… А это плохо? — заволновалась Парасочка.

— Если нет, то хорошо. Могут существенно повлиять, — таинственно пояснил он. — Фотографии вашей соперницы у вас с собой нет?

— Как же, есть. Я как знала, захватила. Вот. Только я себя отрезала. Не хочу больше рядом со змеей этой подколодной. Она у меня еще и денег назанимала, а я, дура, ей дала…

— Что ж вы так неосторожно?

— Что денег дала?

— Отрезали неосторожно. — Великий мастер насупился. — Резать — это, знаете ли, риск большой. Фотография — очень опасная вещь. Она несет отпечаток нашего тонкого тела. Вы себе огромный вред можете нанести и знать ничего не будете! Обратились бы к нам, мы бы сделали как надо.

Тонкое тело Парасочки бросило в пот. Она пошире распахнула пуховик и, затравленно глядя великому мастеру в глаза, спросила:

— Так что ж теперь будет?

— Не волнуйтесь, все поправим. Сколько вы ей денег дали? — поинтересовался он.

— Пять тыщ. Накрылись теперь мои денежки медным тазом!

— Деньги она вам вернет, — пообещал мастер. — Давайте ваше фото сюда, я с ним поработаю.

Парасочка положила фотографию на стол, оставив на его глянцевой поверхности мокрые следы.

— Еще нам будет нужен предмет, который ваша соперница носила, или хотя бы держала в руках. Подойдет перчатка, еще лучше — ее ночная рубашка или другой предмет близкого контакта.

Светлана Петровна задумалась.

— Ничего такого у меня нет. Эх, кабы я раньше знала, что все так обернется! Теперь же я к ней не пойду: дай, мол, Люба, твою сорочку.

— Вы подумайте, возможен даже такой предмет, который она недолго держала, но не менее трех минут. Три минуты будет вполне достаточно. — Мастер пошевелился, скрипнув креслом. Парасочке показалось, что глаза у него засветились, как у кота в темноте. Она завороженно смотрела на него и не шевелилась.

— Ну что, Светлана Петровна, — прервал тишину человек в кресле напротив, — обеспечите вы нам такой предмет?

— А стаканчик от кофе подойдет? — Парасочке уже хотелось уйти отсюда, подальше от страшных глаз великого мастера. — Она кофе всегда на базаре пьет. Может, три минуты пьет, может, дольше. Ежели смогу, я и перчатки ее прихвачу, но не обещаю, уж больно руки марать об эту стервозу противно…

— Хорошо. Стаканчик подойдет. Завтра приносите нам стаканчик, вторую половину фотографии, и мы начинаем работать.

— Может, аванс? — Парасочка полезла в сумку.

— Мы же с вами ясно условились, Светлана Петровна, — укоризненно напомнил ей маг, — деньги только по факту. Если мы вам не поможем, то и денег не возьмем.

— А за фотографию мою как же? Ну, что вроде как порчу снимете?

— А это мы вам сделаем совершенно бесплатно.

— Ага, ага. — Уже стоя в дверях, Парасочка внезапно спросила: — А бывало так, что вы работу сделали, а клиент вам не заплатил?

— Вы сами подумайте, Светлана Петровна, может такое быть или нет. И что мы с таким человеком сделаем, с нашими возможностями…

Глаза у великого мастера снова загорелись, и госпожа Парасочка пулей вылетела вон.

Толстуха появилась в приемной, тяжело дыша и на ходу дергая змейку, в которую попали мохеровые космы. На лице у нее читалось смятение. Она быстро протопала к выходу и грюкнула дверью. Значит, теперь их с Олей очередь. Даша отложила газеты. Вот ужас! Неужели все это правда? Чего только, оказывается, не бывает! И сглаз, и порча, и какой-то «подклад», и проклятие! И все это люди делают друг другу! Зачем?

— Госпожа Литвак, ваша очередь.

Ольга отложила газету и растерянно посмотрела на подругу.

— Дашунь, пойдем со мной.

— Ничего не бойся. — Дашка подхватила ее под руку — Я уверена, что тебе помогут.

— Госпожа Литвак? — Приветливый мужчина в какой-то смешной черной хламиде — ну вылитый Бэтмен! — распахнул перед ними дверь. — Проходите. А это с вами…

— Подруга моя, — быстро сказала Ольга. — Можно мы вместе?

— Вот этого как раз нельзя. — «Бэтмен» подхватил Ольгу под локоток. — Вместе вы в кино пойдете. А беседа наша должна быть с глазу на глаз. Иначе толку не будет… А подруга ваша пусть попозже зайдет, на пару слов. Я уже вижу у нее одну проблему, и она должна об этом знать.

Ольга прошла в комнату, а Даша, немного разочарованная, вернулась в холл. Читать страшные газеты ей как-то расхотелось, и она стала просто смотреть в окно. Между тем на улице быстро темнело. Что-то Ольга там долго… Еще и ей зачем-то велели зайти. Даше неожиданно стало страшно. «Ну что у меня может быть такого? — успокаивала она себя. — С мамой все в порядке… На работе меня вроде никто не подсиживает. Вот с Ольгой нужно что-то делать. Может, ее лучше было свести к этому… психоаналитику?» Даша Серегина в своей жизни никогда не видела живого психоаналитика, только в кино. Там этих самых психоаналитиков было просто ну как собак нерезаных. А вот в жизни такого изобилия не наблюдалось. «Ну, должны же они где-то быть, — рассуждала она. — Я понимаю, что не в районной поликлинике, но все же. Нужно будет как-нибудь узнать. Или к этой самой Вере Ивановне сходить. Психиатр и психоаналитик — это почти одно и то же. Или не одно? Плохо, что я у нее номер квартиры не спросила. Кажется, она говорила, что на шестом живет. А может, Оля ее знает?» — Даша так задумалась, что не заметила, как вышла Ольга. Впервые за два дня на губах подруги было слабое подобие улыбки.

— Даш, подойди к нему. Он зачем-то тебя спрашивает.

— Оль, ну что? — Дашка мертвой хваткой вцепилась в Ольгин рукав.

— Ты подойди, а то неудобно заставлять его ждать. Я тебе потом… То есть я не могу тебе рассказать, этого нельзя рассказывать, понимаешь? Ну, ты иди, иди…

— Так вот, милая девушка, насколько я понимаю, вы не замужем и никогда не были.

— Правильно понимаете. — Дашка с интересом рассматривала кабинет.

— А никогда не были и никогда не выйдете, потому что у вас венец безбрачия.

— Венец… чего? — Дашка оторвалась от созерцания хрустального шара.

— Венец безбрачия, — терпеливо повторил великий мастер.

— Что?! — Даша Серегина, преподаватель химии, свято верящая в закон сохранения вещества, опешила. — Откуда вы это взяли?!

— Это моя работа, — глядя Даше в глаза, пояснил он. — Садитесь, милая девушка. Видимо, у вас это семейное. Или я не прав?

— Почему ж семейное? — удивилась Даша. — Мама моя была замужем…

— А сейчас? Все так же замужем?

— Нет… — Даша задумалась. — Бабушка замуж не выходила, точно. Война, женщин много было, а мужчин мало, — объяснила демографическую ситуацию преподаватель Серегина. — Ну а мама… Отец сильно пил и в конце концов ушел от нас. Я думаю, что и к лучшему.

— Ну, если вы думаете, что женщина не должна иметь мужа и так только к лучшему, боюсь, ничем не смогу вам помочь. Не думал, что вы такая феминистка. До свидания. — Черный маг встал.

Даша тоже встала, не зная, что сказать. Конечно, она хочет иметь семью, детей, просто любящего человека рядом. И у нее действительно с этим что-то не ладится. Она сделала шаг к двери, потом другой… Сейчас она уйдет отсюда, и никто больше ей не поможет… Внезапно она решилась.

— Допустим, я хочу выйти замуж! — Она повернулась и открыто посмотрела прямо на великого мастера. Увидела, что он смотрит на нее не то с любопытством, не то с брезгливостью. Как на внезапно заговорившую подопытную лягушку. И все равно повторила: — Да, я хочу выйти замуж. Я хочу иметь нормального мужа, детей. Я не знаю, почему у меня ничего не получается. Я не верю в эту вашу… магию. И верю. Я не знаю.

— Успокойтесь, — мягко произнес человек. — То, что вы не верите, никак не скажется на результате. Вера придет. И мы снимем с вас эту гадость. Вы удачно выйдете замуж.

— И что я для этого должна сделать?

— Вы должны прийти сюда через три дня, рано утром. Запишитесь первой, на семь утра. Эти три дня вы будете строго поститься. Утром, перед тем как прийти сюда, не умывайтесь, не чистите зубы, не расчесывайтесь, ничего не ешьте и не пейте. Когда у вас месячные?

— Только были, — пролепетала Даша. — А что?

— Мы не работаем с женщинами, когда у них месячные. Дальше. На пути сюда вы не должны ни с кем говорить. Заранее купите себе новую одежду. Все, что было на вас прежде, вы не должны больше никогда надевать. Не надевайте на сеанс никакого металла — ни колец, ни сережек. Часы тоже. На обратном пути вы также не должны ни с кем говорить. Когда придете домой, сразу умоетесь, причешетесь новой расческой и переоденетесь в новую одежду.

— Извините… — Ошеломленная таким количеством ограничений, Даша замялась. — Но я хочу сразу спросить. Сколько это будет стоить? Видите ли, я не слишком много зарабатываю…

— Мы не слишком много за это берем. — Великий мастер усмехнулся. — Сто вас устроит?

— Сто… чего? — совсем растерялась Даша.

— Гривен. Оплатить можете сегодня, чтобы потом не общаться азбукой глухонемых.

Он, кажется, насмехался над ней. Даша вспыхнула:

— Я согласна. И не потому, что так уж хочу выйти замуж. Просто… Просто мне интересно! — Она повернулась и пошла к двери, чувствуя спиной тяжелый взгляд человека в мантии.

Когда они с Ольгой вышли на улицу, было уже совсем темно. Противный дождь, который лил столько дней кряду, вдруг прекратился. Воздух был удивительно свежим, слегка морозным и пах совершенно изумительно. Даша никак не могла понять — чем. И вдруг поняла — пахнет снегом.

— Кажется, снег пойдет, — сказала она.

И тотчас, как будто все зависело только от одних этих Дашиных слов, в воздухе медленно закружились снежинки. Сначала робко, потом все сильнее, гуще. Когда они с Ольгой дошли до метро, снег уже валил вовсю. Он летел прямо из черного неба. И это было удивительно: из черного неба — такой белый снег.

— Что там тебе сказали? — тихо спросила она подругу.

— Знаешь, я не могу об этом… Он меня предупредил. Ну, в общем, все, как ты и предполагала. Андрей ни в чем не виноват. И он вернется. Я теперь знаю, что вернется…

Даша так и не поняла, что было на ресницах у Ольги — то ли растаявший снег, то ли слезы.

* * *

Любовь Павловна Крячко была удивительной женщиной. Она умела внушать доверие, симпатию, расположение. К сожалению, этот ее талант распространялся только на женщин. С ними Люба ладила и дружила, хотя и не всегда бескорыстно. Но, несмотря на это, подруг у нее всю жизнь было море. А вот с мужчинами получалось почему-то на удивление плохо. То есть мужчины обращали на Любу внимание, ухаживали за ней, даже женились. Правда, до женитьбы доходило всего два раза. И оба мужа Любу бросили, не пожалели. А Люба очень хотела быть замужней дамой, сидеть дома, варить мужьям борщи, готовить битки, котлеты и компоты, и даже диетические слизистые супы.

От первого мужа у Любы был сын, которого она в полуторагодовалом возрасте отвезла тетке по матери, и он там так и прижился. Называл тетю Нюру мамой, вырос, окончил школу, потом ПТУ в райцентре и стал электриком в родном поселке городского типа, который так только на карте числился, а на самом деле как был всю жизнь деревней, деревней и остался. Лазил Любин сын в кошках по столбам, копал немаленький теткин огород, развел скотину — свиньи, гуси, куры и даже прихотливые индюки росли, жирели, плодились и размножались на теткином подворье. Люба деревню на дух не переносила — слава богу, что уехала, окончила педучилище и устроилась в городе. Но неизменно наведывалась на малую родину пару раз в году. Привозила кулечек пряников, кулечек конфет, бутылку газированной воды; когда сын был маленький — железную или пластмассовую машинку. Тетке — нейлоновый платок или флакон удушающе сладких духов, которые самой Любе дарили в школе на Восьмое марта. Уезжала же неизменно с полными сумками — яйца, сало, пахучее домашнее подсолнечное масло. Три-четыре самые толстые куры начинали с квохтаньем бегать по двору, предчувствуя безвременную кончину, едва Любаня, как называл ее родной сын, переступала порог теткиного дома. Для любимой племянницы тетка не жалела ни кур, ни гусей, ни даже индюков, хотя от индюков Люба всегда отказывалась — съесть такую огромную птицу одной было не под силу, а муж все так и не появлялся. Она никак не могла взять в толк почему: вроде и не дура непроходимая — всю жизнь Люба в школе преподавала домоводство; и хозяйка хорошая — шьет, вяжет, вышивает. Вся комната Любина в коммунальной квартире завешана макраме, салфеточками, вышивками в рамочках — красота. Анютины глазки, красные розы в вазе, кошечка с котятами, две собачки кудлатые, стоявшие на задних лапках, — все Любина работа, сидела, глаза портила.

Правда, был один серьезный претендент на Любину руку и большое щедрое сердце, с которым она два раза сходила в кино и один раз в Театр оперы и балета — куда уж дальше! Дальше она пригласила воздыхателя к себе домой, и вот там Любину лучшую вышивку с собачками он назвал обидным словом «кобелен», быстро выпил чаю и в Любином уютном гнезде больше не появлялся. А она потом долго ломала голову — ну чего мужикам еще нужно? Всю жизнь Люба была пышечка — так и не все любят щепок. Мужики не собаки, на кости не бросаются. Некоторые прямо так Любе и говорили, что у нее фигура просто прекрасная! Так что худеть Люба не собиралась.

Только вот почему-то к сорока годам таких любителей Любиных пышных прелестей становилось все меньше и меньше. А уж серьезных, готовых жениться — и вовсе не было. И хотя Люба заливисто хохотала, стреляла глазками и кокетничала, противное слово «целлюлит» стало сниться ей по ночам. И подруг почему-то становилось все меньше и меньше. Не приглашали Любу больше ни на дни рождения, ни на встречу Нового года, потому что Люба то руку благоверному ненароком на колено положит, то на балкон покурить позовет. Известно: седина в голову — бес в ребро, а вдруг суженый-ряженый, сто лет не встающий с родного продавленного дивана перед телевизором, возьмет да и уйдет с фигуристой Любой прямо в ее накрахмаленный коммунальный рай? И передавали друг другу подробности скандала, когда одна Любина подруга застала своего мужа, красного как рак, в супружеской кухне с крутобедрой Любой на коленях и водкой-закуской на столе. Сама подруга, медсестра, должна была быть в это время на суточном дежурстве, но почувствовала себя плохо, вызвала подмену и ушла. И, несмотря на разыгравшиеся буквально в считаные часы грипп, высокую температуру и осипшее горло, выперла Любу из семейного очага с таким треском и стуком, что отголоски были слышны еще долгие годы.

Люба сначала недоумевала, отчего это никто не приглашает, никто не зовет, а раньше от подруг отбою не было — кому шапочку свяжет, кому юбку раскроит, сейчас же даже если кто на улице встретит, только скажет «привет» и дальше пойдет. А кто и без привета, просто дальше. Однако горевала Люба недолго — потому что жизнь ее дала в одночасье такой крутой поворот, о котором она и не мечтала.

Со Светланой Петровной Парасочкой Люба Крячко познакомилась на рынке — покупала себе зимние сапоги. Перемерила она в тот день кучу обуви — и все никак не могла найти. Уже даже ноги стали мерзнуть, и она решила, что прилавок, у которого остановилась, будет последний. Если и тут ничего не отыщет, то придет в следующий раз. Но Светлана Петровна к Любиной проблеме отнеслась с пониманием. Люба хотела почему-то именно высокие сапоги, а не ботинки, хотя ее объемистые ножки не во всякие голенища помещались. И чтобы сапоги модные были, и кожаные, и не слишком дорогие, и не развалились бы через неделю. И так Люба за неполные десять минут обаяла Светлану Петровну, что та перевернула весь свой товар, сбегала на склад, но нашла-таки то, о чем Люба мечтала, и отдала по закупке — то есть по той цене, по которой сама в Москве покупала. Продала Светлана Петровна Любе отличные сапоги по дешевке, да еще и в самый разгар сезона — не иначе затмение нашло. А затем пригласила обаятельную и милую Любу вечером в гости — покупку обмыть. Люба в гости, конечно, пришла, принесла бутылку сладкого-пресладкого химического ликера, а потом стала захаживать чуть ли не каждый день — то салфетку подружке Свете принесет, то обои придет помочь клеить. Вот тогда-то в Любиной жизни все стало меняться. Светлана Петровна так к Любе привязалась, что дня без нее не могла прожить. Если Люба не у нее сидит, то непременно они по телефону говорят. И предложила Светлана Петровна задушевной подруге купить как раз освобождающееся место рядом с ней на рынке, а она, дескать, Любе всегда поможет и советом, и деньгами. Любе предложение показалось настолько заманчивым, что она тут же, прямо посреди учебного года, ушла из школы, заняла у подруги Светы денег и через две недели уже стояла рядом и бойко торговала женской обувью. Настолько бойко, что Светлана Петровна только диву давалась — казалось, что Люба всю жизнь стояла за прилавком, а не подшивала подолы «козликом» и не учила девочек прокладывать силки.

Короче, открылся у Любы Крячко новый талант. Зарабатывать Люба стала даже больше подруги, но долг отдавать почему-то не спешила, да, честно говоря, Светлана Петровна и не торопила. С радостью ходила с подругой по рядам, выбирая для Любы модные наряды. Теперь Люба Крячко ничего шить сама уже не хотела. Зачем? Ушли в прошлое английские костюмы, кружевные воротнички, блузки со стойкой, сборчатые юбки в шотландскую клетку, жакеты «шанель». Теперь на Любе в рабочее время зимой были синтепоновые штаны, куртка-пуховка, свитер с воротником «хомут» и перчатки с отрезанными пальцами. А после работы Люба влезала в стрейчевые джинсы, обтягивающие кофточки, открывающие все еще соблазнительную грудь с толстой витой цепью натурального золота.

Быстро научилась и курить — не так, как с мужьями подруг, едва прикладывая сигарету к губам, а по-настоящему. На свежем воздухе постоянно хочется есть, и Люба еще больше раздобрела. Ну так не вьетнамка же она худосочная в самом деле! Люба — настоящая русская баба. Есть за что взяться и подержаться. Только вот, к Любиному большому сожалению, взяться и подержаться желающих много не находилось. Цеплялась к одинокой рабочей женщине всякая рыночная шелупень, голь перекатная — грузчики, уборщики… Даже негритос какой-то, торгующий фломастерами вразнос, один раз пристал, пораженный щедрой Любиной славянской красотой в самое сердце.

Но все это было не то. Ей нужен был мужчина солидный, надежный, вот как Светкин Вовик — товар загрузил-отвез, Светку у прилавка подменил. А Любе на время поездок приходилось реализатора брать. А реализатор, он ведь только свою выгоду ищет, а о хозяйской и не печется. Когда сама Люба торговала, у нее выручка всегда в два раза больше была. Совсем Люба затосковала. А тут еще возраст бальзаковский, гормон в крови играет, мужика требует. И квартирку Люба уже в рассрочку купила, коммуналку свою удачно сбагрив, и ссуду в банке взяла. И мебель завезла — кровать огромную, белую с золотом, современную, с ортопедическим матрасом — за день на рынке спину наломаешь, зато ночью отдохнешь. Но очень одиноко ей было одной на ортопедическом матрасе метр шестьдесят на два. В коммуналке хоть придешь и с соседями в кухне пособачишься, а здесь — пусто. Хотела кота завести, а как его оставишь, когда за товаром ехать?

Этой осенью у них со Светкой торговля была что надо — мода, как известно, дамочка переменчивая. Фасон новый пошел — и весь товар, осенний и зимний, еще в октябре расхватали. Рассчитывали они ехать только после Нового года, чтобы уже весеннее брать, — а тут сейчас нужно. А Светка как раз тяжелое подняла, а может, надуло где, и скрутил ее радикулит. У нее спина всегда была слабым местом — она без теплых штанов и пухового платка вокруг поясницы и на работу не выходила, — а тут совсем худо. Даже повернуться не может, хоть плачь. Сестру ей прислали из поликлиники, уколы ставить, через неделю вроде немного отпустило. Люба со Светкиным Вовиком сама на рынок ездила — он товар грузил, а она за их продавцом приглядывала. Да какая там уже торговля — так, остатки. Обидно было, что Новый год через полтора месяца, скоро все как бешеные кинутся кто за обновками, кто за подарками, а у них со Светкой только залежавшийся неликвид — такое одни старые бабки купят, чтобы косточки на ногах не надавить. Они со Светой переговорили и решили, что Люба с Вовиком вдвоем поедут. Светлана Петровна на Любин вкус полностью полагалась, да и Любе будет спокойно, когда рядом мужчина. Деньги-то повезут немаленькие.

В Москве остановились у знакомых алкашей, где каждый раз останавливались. Впрочем, две комнаты, которые сдавали приезжим алкаши, были приличные, баба-алкашка себя не полностью пропила, в свободное от запоев время все чистила-драила, да и честная была — лучше на бутылку попросит, но чужого не возьмет.

Вечером в первый же день, привезя на квартиру тяжеленные сумки, Люба с Вовиком сели в комнате у Любы выпить-закусить, да и засиделись. Молчаливый Вова опрокидывал рюмку за рюмкой, а Люба только пару раз всего и пригубила — рассказывала мужу подруги всю свою нелегкую жизнь. Потом приемник включили — телевизора у алкашей не было, давно пропили. Танцевали посреди баулов под «Русское радио» и даже под рекламу и медленные, и быстрые танцы, тесно прижавшись друг к другу. Потом Вова Парасочка еще выпил на посошок и пошел к себе спать, а проснулся утром почему-то в Любиной постели. Люба смирно сопела где-то в районе его подмышки, и это ее тихое дыхание почему-то растрогало хмурого Владимира чуть ли не до слез. Его законная половина, оставшаяся дома с радикулитом, обычно оглушительно храпела, прижав безропотного супруга мощным телом к стене. А эта хоть и полненькая, но как-то не мешает. Он слегка пошевелился, намереваясь тихонечко вылезти и уйти к себе, но Люба еще во сне обняла его, положив ручку на могучую, заросшую черными волосами грудь Владимира. От этого прикосновения у него даже в голове застучало, и, крепко прижав к себе уже проснувшуюся Любу, он улыбнулся куда-то в пространство несвойственной ему, по-детски мечтательной улыбкой.

Пять дней они не вылезали из постели, и Владимир только удивлялся Любиной неутомимости и ненасытности. Светлана его уже давно не проявляла такой прыти, отговариваясь то радикулитом, то усталостью, а то и просто засыпала, не дождавшись мужа. Они и так уже задержались дольше оговоренного срока, но Владимир позвонил жене и сообщил, что задержатся еще на два дня. Светлана Петровна каким-то образом поняла, что дело нечисто, тем более что подруга любимая ни разу за все время не позвонила, ни о здоровье не справилась, ни о покупках не рассказала.

Приехав домой, Люба тоже не спешила появляться у закадычной подруги, зато Вовик летел на базар как на крыльях. И каждый день задерживался — то на два часа позже обычного приедет, то на три. А один раз вообще пришел поздно ночью — сказал, что отмечали день рождения и засиделись. Подозрения ее еще более усилились, когда муж стал отговаривать ее выходить на работу, предложив полечиться еще хотя бы месяц. Они, мол, с Любашей и сами справятся, а Светочка пусть сидит дома и выздоравливает. За это время Люба подругу ни разу не навестила, а когда Света сама ей звонила, разговоры выходили какие-то вялые и короткие. ...