Галина Гончарова Волк по имени Зайка

Зая

— Позор семьи, — говорит отец и щурит желтые глаза. — Как у меня могло родиться… такое?

— Позор семьи, — вздыхает мама. — Как у нас могло такое получиться?

— Позор семьи, — твердит сестра. — Да глядя на тебя, меня никто замуж не возьмет.

— Позор семьи, — прищуриваются братья. — Да глядя на тебя, от нас все девки сбегут.

— Ты — позор своей семьи, — подруга насмешливо ухмыляется. — Кому ты нужна… такая?

— Это позорище? — усмехается Райшен, целуя плечи Лайсы. — Да кого она может заинтересовать? Ну, улыбался… так ведь она дочка старейшины. Вот и все… а так — ты сама подумай? Ты и она, кто выберет эту уродину?

И улыбается. Солнце пляшет на серых прядях, а чувствую себя безумно несчастной. Позор семьи — это я. Все началось три года назад…

Наша деревенька невелика, всего человек сто. Два десятка семей. Небольшие хижины, делянки рядом с домами, крепкие коровники и свинарники, намного более крепкие, чем, собственно, дома. Таких деревенек три штуки на весь Лес.

Больше и не надо, потому что населяем Лес — мы.

Оборотни.

Три деревни состоят из трех видов оборотней. Оборотни-медведи, оборотни-волки и оборотни-лисы. Мы живем, охотимся, у нас рождаются дети, когда ребенок взрослеет — он получает вторую ипостась и уходит в свою деревню. Выходит замуж или женится, рожает детей и живет в ней до самой смерти. К сожалению, жизнь у нас не очень длинная. Все-таки лес, холода, да и охотники иногда забредают…

Мой папа — староста деревни волков. Вся семья у меня потомственные волки. Все очень красивые, сильные, с серыми волосами и желтыми глазами, мускулистые и высокие.

А я… позор семьи.

Первые подозрения появились у мамы, когда мне еще не было пяти лет. Вот сестра и брат у меня правильные. Рослые, сильные. Сероволосые и желтоглазые. А я маленькая, на голову меньше младшей сестры, светловолосая и голубоглазая. С тонкими ручками и ножками. Белокожая и совсем не мускулистая. Некрасивая…

Мама подозревала неладное, но молчала. А проблемы начались, когда мне стукнуло двенадцать лет.

Когда девочка роняет первую кровь, она становится оборотнем. Это праздник для ее семьи и для всей деревни и первый оборот происходит на центральной площади.

Все собираются, поют, танцуют, пьют отвар оборот-травы — и перекидываются. Первым — именинник, потом все остальные, а дальше — бег по ночному лесу, первая охота, вкус крови на губах и ощущение счастья…

Райшен рассказывал мне об этом так живо, так ярко… и я мечтала.

Ровно до той минуты, как выпила отвар оборот-травы. Я ожидала многого… ожидала, что неведомая сила скрутит меня, поведет за собой — и я очнусь волчицей.

И скрутило.

Только вот беда — на земле вместо волчицы поднялась… ушастая белая зайка. Симпатичная, с голубыми глазками и длинными ушками, но… зайка.

Праздник был сорван. Оборотное зелье больше никто не выпил. Мама срочно унесла меня домой, от греха подальше и заперла в чулане. Я ведь зайка, то есть — дичь для любого перекинувшегося оборотня. Чего я наслушалась с той поры…

Позор семьи — это самое мягкое.

Сплетни, слухи, косые взгляды…

До вчерашнего вечера мне казалось, что это не имеет значения, хотя бы для одного конкретного оборотня… казалось….

Райшен.

Мой друг, мой приятель по детским играм, мой парень, с которым я впервые смотрела на звезды, впервые поцеловалась…

Он меня тоже предал.

Вчера мама отправила меня на два дня с девочками, за червень-травой, растущей на болоте. Туда надо было идти почти сутки, найти ее, собрать, отдохнуть и пойти обратно.

Мое проклятое счастье распорядилось по-своему. Я распорола ногу, а восстановление у меня не такое хорошее, как у настоящих оборотней. Мне пришлось вернуться домой за мазью, чтобы нога не опухла — и я решила заглянуть заодно к Райшену. Поцеловать его, сказать, что люблю и что он самый-самый… вот кто настоящий волк!

Высокий, мощный, сильный, красивый… и он меня любит.

Райшен целовался с Лайсой.

Эта рыжая лисица из соседней деревни давно положила взгляд на Райшена и строила ему глазки, но Рай ей не интересовался. Мне так казалось…

А сейчас он целовал ее плечи, руки и она смеялась.

— Ну зачем тебе нужна эта белобрысая уродина?

— Это позорище? — усмехается Райшен. — Да кого она может заинтересовать? Ну, улыбался… так ведь она дочка старейшины. Вот и все… а так — ты сама подумай? Ты и она, кто выберет эту уродину?

И у меня темнеет в глазах.

Я вижу, как платье Лайсы ползет вниз, как Райшен обхватывает ее за талию… неужели ему нужно только это?! Мы ведь не… а ему надо было… за что!?

Я смотрю до того мига, как раздается полный блаженства стон Лайсы, а потом прижимаю руку к губам, чтобы не заорать в голос — и бросаюсь домой что есть мочи.

Ноги моей больше не будет в Лесу!!!

Отцу с матерью я не нужна, братьям и сестрам без меня будет лучше, а Райшен…

НЕНАВИЖУ!!!

По счастью, мне никто не встретился, иначе побег не состоялся бы. Я была в ужасном состоянии, меня трясло, по рукам волнами пробегала белая шерсть — я утрачивала контроль над ипостасями… дома тоже никого не было.

Что взять с собой?

Практически ничего. Я не смогу нести большой груз в обличье зайца, а другое, человеческое… слишком долго и трудно в нем будет идти.

Поэтому — небольшой мешочек на кожаном шнурке. В него полетели несколько серебряных монеток — даже тут я неправильный оборотень. Меня не жжет серебро, как других — и я спокойно беру его в руки. Порошок из корня жив-травы — сильная штука, мертвого на ноги поднимет, мама говорила, что люди за него десятикратный вес золотом дают и считают — дешево. Просто собирать его надо в одну ночь в году, да еще с условиями и оговорками, и растет он не везде.

Ничего, мне пригодится.

Взглянула на свои руки, оскалилась не хуже волчицы.

Колечко Райшена. Обручальное, мы этой осенью должны были… мразь!!!

Зато золотое. Тяжелое, заберу его с собой. Продать, а то и выкинуть. Нечего ему будет Лайсе дарить! Поделом тебе, скотина блохастая!

Скидываю платье. Увы, оборотни не могут перекидываться в одежде. Мы переходим из формы в форму совершенно нагими. Говорят, раньше были полиморфы, которые перекидывались в кого хотели, в одежде или без — но они давно вымерли. А мы… я вообще позор семьи.

Платье запихнуть в мой сундук. Из него ничего не возьму. Ни засушенные цветы, ни лично сшитые платья — приданное, чтоб ему… главное, чтобы сразу побег не обнаружили.

Выйти из дома на задний двор, благо, никого нет рядом, чутье у меня не хуже волчьего, оно рассказывает, кто и где находится. Но сельчане все разбрелись, занимаясь своими делами. Тем лучше…

А теперь сосредоточиться.

Впрочем, даже этого не требуется. Секунда, в глазах темнеет — и все кончено. На грядках сидит ушастая белая зайка, я смотрю на свои лапки и нехорошо усмехаюсь. И — срываюсь с места.

Прощай, деревня. К вечеру я уже буду очень далеко отсюда, а хватятся меня дня через три. Не догоните…

Колин

"Сын!

Ваша мать умерла и требуется Ваше присутствие на похоронах.

Прошу Вас приехать незамедлительно.

Лойрио Ройл."

Пальцы сжались в кулаки, сминая хрупкий листок. Мразь.

Своего отчима я ненавидел всегда. Кажется, я уже родился с этой ненавистью. Или она появилась чуть позднее…

Не знаю с чего так. Вроде бы отец считал его своим другом, названным братом, а мне лойрио Эдвин Ройл был противен. Неприятны были его темные, навыкате, глаза, его мясистые красные губы, прячущиеся в окладистой бороде, его толстые пальцы, постоянно шевелящиеся, похожие на жирных червей…

Я первый пустил в ход прозвище "лойрио Рыло" и оно прилипло хуже дерьма к подошве. Тогда это были детские проказы.

Потом было хуже.

Мне было десять лет, когда погиб отец. Погиб странно и нелепо. Случайный выстрел на охоте — и стрела спутала его с оленем. Или стрелок?

Я жизнь готов был поставить на второе, но найти негодяя не удалось. Никто не признавался, и стрела оказалась не помеченной. Твари!

Я был провозглашен лойрио Торвальд-холла, а мать надела траур.

Она словно потухла тогда, всегда веселая, живая, искристая, теперь она напоминала снежную королеву. Каштановые волосы поседели за одну ночь, голубые глаза запали, она сильно осунулась… и все равно была красавицей. Даже сейчас, во всем черном — красавицей.

И лойрио Рыло зачастил к нам. Около года назад умерла его жена и слуги шептались, что он забил ее до смерти, а сейчас он положил взгляд на маму. Я это понял сразу.

Но что я мог сделать?

Беда была в другом. Его назначили моим опекуном до совершеннолетия, а наступало оно в семнадцать лет. Семь лет мы должны были терпеть его, его визиты, взгляды, речи, всячески ублажать его, повиноваться и… НЕНАВИЖУ!!!

Впрочем, я готов был простить ему многое — за маму. В ее присутствии он становился совсем другим. Он шутил, неловко и неуклюже, читал ей стихи, приносил цветы, сладости, украшения… мама чуть оживлялась в его присутствии — и одно это стоило моих стиснутых зубов.

Прошел год — и она перестала носить только черное, и даже стала иногда улыбаться. Потом еще год — и она начала смеяться, и голос ее звенел иногда почти как прежде. А потом лойрио Рыло сделал ей предложение.

Мама тогда пришла ко мне ночью.

— Сынок, нам надо поговорить.

Я пожал плечами. Пусть я ребенок, но я еще и лойрио Торвальд, а потому отец воспитывал меня с детства и учил с детства.

— Ты хочешь сказать, что выходишь замуж за лойрио Рыло?

Мама вздохнула. Опустила голову.

— Ты не любишь его.

— Нет. А ты? — этот вопрос требовал серьезного прояснения.

— А мне иногда кажется, что я могла бы… не быть счастливой, но и не быть такой несчастной рядом с ним.

— По сравнению с отцом он…

— Не надо, Колли. — Колли. Так меня называла только мама — и только наедине. Это было нашей тайной даже от отца. — Лойрио Ройла действительно нельзя даже отдаленно сравнить с твоим отцом. Но…

— Но ты еще молода. И хочешь попробовать стать счастливой.

— В кого ты у меня такой умный?

— Я и сам задаюсь этим вопросом, — поддразнил я маму. — Я не стану возражать.

— Да?

— Я хочу видеть тебя счастливой.

Мама подарила мне поцелуй. Крепко обняла, мы посидели в темноте и тишине…

— Ты у меня замечательный, малыш. И так похож на отца…

Она всхлипнула и ушла.

Свадьба была пышной. Мать старалась улыбаться, лойрио Рыло выглядел откровенно довольным, гости пили и орали тосты за здоровье молодых и потомство…

Я молчал и наблюдал.

Все ведь хорошо, так?

Разве не так?

Не так проявилось вскоре после свадьбы.

Лойрио Рыло был бесплоден, так шептались окружающие. У него было уже две жены — и ни одна не могла подарить ему наследника. Не смогла и мама, хотя очень старалась. Я знал. Лойрио поднимался в ее спальню каждую ночь — и оттуда неслись стоны. Сначала — удовольствия. Потом — они все чаще становились болезненными, но вмешаться я не мог.

Из замка удалялись старые верные слуги, в нем становилось все больше людей лойриоа Рыло, роптали гвардейцы, а я ничего не мог сделать. Он — опекун. И ведь дела он вел хорошо. Не воровал, я мог это проверить. Но и…

Убивайте меня — лойрио Рыло был с гнильцой.

Мать опять стала печальной, под ее голубыми глазами темнели черные круги, а на запястьях, которые она прятала под длинными рукавами, появились синяки. Лойрио Рыло винил ее в том, что она не могла понести ребенка — и приводил меня в пример. И все чаще нехорошо смотрел на меня. Словно примериваясь поверх арбалета.

Мама опять пришла ко мне ночью, когда лойрио Рыло напился и уснул. И на е лице был уродливый синяк.

— Он? Убью!

Я рванулся вскочить. Да, мне всего тринадцать лет, ладно, почти тринадцать, но я знаю куда бить. И рука у меня не дрогнет — полоснуть гада по сонной артерии, чтобы он захлебнулся своей помойной кровью!

Мама схватила меня за руку.

— Сядь, Колли.

И я повиновался. Что-то страшное было в ее голосе.

— Нам надо серьезно поговорить.

— Слушаю.

Я сжал одеяло в кулаках до боли. Спокойствие, Колин, спокойствие. Ты уже взрослый, тебе не пристало орать, как сопливой девчонке.

— Ко мне сегодня пришла женщина.

— И?

— Это… его женщина.

Я не сразу понял, но потом вспыхнул гневом.

— Ты… и он сейчас…

— Нет. Выслушай до конца, — мама смотрела грустно и твердо. — Он спал с ней, когда ухаживал за мной, но потом бросил, выкинул, как дешевую вещь. И она в обиде на лойрио. Сейчас у нее все хорошо, она выходит замуж и уезжает отсюда.

— Они больше…

— Не встречались. Но она была служанкой в его замке. Постельной служанкой…

Я кивнул. Об этом я тоже знал. Личная служанка лойрио, которая следит за его постелью, а если он пожелает… почему-то всегда постель застилали очень молодые и хорошенькие девушки.

— что она рассказала?

Вместо ответа мама выложила на одеяло стрелу. Простую такую… арбалетную, с белым оперением, знакомую до мельчайших деталей… только на той оперение было красным от крови.

Минуту я молчал, потом поднял глаза на маму.

— Я убью его.

— И я не стану возражать, — мама усмехнулась холодно и жестко. — Но не сейчас.

— Почему?

— Потому что доказать ничего не удастся. И ты умрешь вслед за ним.

Я на миг задумался. Законам меня учили намного меньше, ведь лойрио и есть закон на своей земле. Но сначала земля должна быть, ее надо охранять и получать доход. Законы я только начинал учить.

— Но стрела…

— Служанка захотела оклеветать господина — и только.

— Сходство?

— Она ее украла. Или нашла, или… ты сам понимаешь.

— Да. Для королевского суда ее слова не доказательство.

— Для меня этого хватит. И этого — я кивком показал на мамин глаз.

— И все же ты будешь пока молчать. Как и я. Не знаю, на сколько меня хватит. Он уже винит меня в своем бесплодии, — мама смотрела жестко, и я понял, что характер у меня не только от отца. Моя нежная, слабая и хрупкая мама могла быть не менее решительной и жестокой, если хотела, а сейчас она хотела.

— А что я тогда буду делать?

— С этой женщиной и ее мужем я передала письмо. Моему двоюродному брату Филипу.

— И?

— Я попросила взять тебя в оруженосцы и всему обучить. Я хочу, чтобы ты убил Рыло, но убил так, как не смог он. Как дворянин и честный человек.

— Ты думаешь, ей можно доверять?

— Ее ненависть сильна, — мама усмехнулась. — Общие друзья и общие враги сближают, запомни это.

— Я запомню.

— Она рассказал мне о смерти моего мужа. Рыло планировал это давно, очень давно. Он всегда завидовал твоему отцу. Всегда…

И я поверил.

— Филип приедет, заберет тебя отсюда, и я не буду бояться…

— А ты?

— А я пока останусь. Пока он надеется получить от меня ребенка — он не причинит мне вреда. Но когда его надежда будет угасать…

— Я не оставлю тебя в его лапах.

— Никто не даст мне развода, Колли.

— А умереть от побоев лучше!?

— Нет, мальчик мой. Но я надеюсь продержаться, пока тебе не исполнится семнадцать. А пока ты должен стать сильным. Ради меня. Ради своего отца, чтобы его род не прервался.

Я смотрел на мать — и гордился ей. Она у меня замечательная.

— Дай слово, что ты напишешь, если нужна будет помощь.

— а вот о письмах мы сейчас и поговорим. Как я буду к тебе обращаться, какие будут условные знаки…

Мы проговорили всю ночь. Утром мама не вышла к завтраку, и на следующий день тоже. А еще через два дня приехал Филип.

Вот он мне понравился сразу. Высокий, с каштановыми волосами, как когда-то у мамы, с ясными синими глазами и широкой улыбкой, он приветствовал меня, хлопнул по плечу Рыло и заявил, что забирает племянника.

Рыло попытался возмущаться, но тут же получил щелчок по носу. Дело в том, что я-то лойрио по рождению и наследный. Филип — тоже, а Рыло — всего лишь пожалованный. И я у него быть оруженосцем никак не могу. Не по статусу…

А пора бы, пора…

Филип добавил, что король охотится тут неподалеку, так что можно обсудить вопрос с ним, хоть сейчас поедем — и Рыло смирился, только глазами сверкнул. Пробормотал, что дорогой гость сделает ему честь, оставшись на пару дней, но куда там…

Филип ломился, как медведь сквозь камыши — только треск стоял. Он тут же заявил, что ему некогда, что ребенка он забирает с собой сегодня же и мы уезжаем — он дескать в королевской свите, так что еще успеет представить племянника королю.

Дружески поприветствовал маму, которая вышла к нему, поцеловал в щеку, а потом заметил следы от пальцев — и вспыхнул гневом.

Я не знаю, что он сказал Рылу. Но судя по тому, что мамины глаза светились насмешкой, а Рыло стоял белее полотна — это было что-то неприятное. Я не знаю, я собирался.

Через два часа после приезда Филипа мы выехали обратно. А поговорить со мной серьезно он собрался только на привале.

— Что мама написала вам?

— Прочтешь?

Я пробежал письмо глазами. Мама честно писала, что подозревает второго мужа в убийстве первого, боится за сына и просит Филипа забрать ребенка, пока с ним не случился несчастный случай.

— вы быстро действовали.

— Можешь говорить мне ты и дядя. Я действительно твой дядя, хотя родство и дальнее, — буркнул Филип. — Гуся будешь?

Отказываться я не стал.

— Значит так. Оруженосец мне как раз положен, я просто давно никого не брал. Поживешь у меня. Сам чем заниматься хочешь? Воевать, охотиться…

— Учиться.

Кажется, мне удалось его удивить.

— И чему же?

— Как быть лойрио. Как защитить себя и маму.

Филип хлопнул меня по плечу.

— А ты не дурак, парень. Несмотря на свой возраст — не дурак.

— Вам тоже было тринадцать.

— И я был куда как глупее тебя. Одни бабы и попойки на уме… у тебя — нет?

Я покачал головой. Хотелось, да. Тянуло иногда, но я понимал, что любая близкая мне женщина — это оружие Рылу против меня. Перебьется.

— Этому, кстати, тоже надо учиться.

— Зачем?

— А чтобы против тебя не использовали. А то дорвется кое-кто до сладенького…

Филип смотрел испытующе — и я кивнул.

— Научите?

— Научу.

Следующие два года я прожил у него. Мама писала каждый месяц, и в письмах были условные знаки. Все нормально, жить можно. Лойрио груб, но руку на нее не поднимает. Его счастье, убью мерзавца безболезненно. Может быть…

В ту ночь мы многое обсудили и поняли, что пока маме лучше молчать. Она во власти Рыла, если лойрио узнает, что его преступление может выплыть наружу — он никого не пощадит. А потому мама будет молчать. И я пока — тоже. Потом, когда мне исполнится семнадцать, я смогу вызвать отчима на поединок, потом…

А пока — надо было учиться, и я учился.

Филип был мной доволен, я это знал. В меру своих сил я осваивал все оружие, метко стрелял из лука и арбалета, фехтовал, проблемы были только с двуручным мечом. Он для меня пока был тяжеловат. Ничего не поделаешь, я не произвожу впечатления крепкого малого. Волосы у меня темные, а глаза, как у мамы, синие, но черты лица тоже мамины, тонкие. Борода расти и не торопится, а те несколько волосков, которые пробиваются, проще сбривать, не позорясь. Я высокий, но пока еще костлявый, кость у меня тонкая и выгляжу я тощим. Филип говорит, что это временно, просто такие, как я оформляются позднее, годам к двадцати — двадцати пяти, но это меня не волнует. Хватило бы сил управляться с мечом и копьем, а их — хватает.

У Филипа и тетушки Марго мне было уютно и спокойно. В его замке вообще было спокойно всем. Тетушка создавала вокруг себя такое поле тепла и спокойствия, что все поневоле пропитывались им — и тоже преставали спешить и волноваться. Уютная, кругленькая, сильно располневшая после рождения четырех детей — два сына и две дочки, Марго целый день крутилась по хозяйству, возникая в самых неожиданных местах. Даже на стрельбище и в конюшне не обходилось без ее забот, когда она приказывала подносить мишени или починить денник… Филип жил за ней, как за каменной стеной, доверив жене даже счета — и в знак уважения не спал ни с кем из девушек в замке. Каждую ночь он приходил к Марго, был к ней подчеркнуто внимателен, любезен, дарил подарки, оказывал знаки уважения… тетушка цвела. Хотя любовница у дяди была — в дальней деревне. И ездил он к ней три раза в неделю. Но там все было очень тихо. Деревенские знали, но все молчали, понимая, что лойрио не пощадит. Я с дядей об этом не заговаривал — ни к чему.

С кузенами и кузинами я тоже подружился. Они были неплохие, девочки пошли в мать, такие же хлопотуньи, не особенно далекие и богатые умом, зато теплые и ласковые, как две пушистые кошечки. Филип уже присматривал им женихов — и к его чести, мне их не предлагал. Кузены же больше думали об оружии и девчонках, чем о том, что один из них станет наследным лойрио, но злобы в них тоже не было. Скорее сочувствие. Это заслуга тетушки. Она всех вокруг себя делала добрыми.

Так прошло три года. Мне исполнилось шестнадцать, все было спокойно, и тут…

Сын!

Ваша мать умерла и требуется Ваше присутствие на похоронах…

Свинья в хлеву тебе сын. Я разжал пальцы, заставляя себя успокоиться, и обратился к капитану замковой стражи — судя по шеврону на рукаве и цвету формы. Тоже из новых, раньше его не было.

— Я не знаю вашего имени.

— Тарс Крашри, капитан замковой стражи.

— Лойрио Ры… Ройл взял вас на службу?

— Да, господин.

— И давно?

— Два года, господин.

Значит, у мамы осталось еще на одного друга меньше. Старый капитан, Джек Лемех, учил еще моего отца, любил его и как мог оберегал маму. М-да… гадюшник… попробовать потянуть время?

— Мой лойрио в отъезде. Я не могу уехать без его разрешения…

Филип действительно был в отъезде. Так совпало — или…?

На границе его владений начались беспорядки, кто-то травил посевы и он решил съездить сам. Меня же в этот раз оставили дома из-за дурацкой болезни. Пробежался босиком под дождем — и не обратил вовремя внимание на кашель, а тот привязался и тетушка, когда стало окончательно плохо — вздохнуть нельзя было без приступа кашля, уложила меня в постель… Самое обидное, стоило дяде уехать — и кашель пошел на спад и почти прекратился. З-зараза…

— Господин, лойрио Ройл очень просил вас приехать попрощаться с матерью. И у него есть дозволение короля…

На бумаге действительно была королевская печать. М-да… ехать придется.

— Хорошо. Утром выезжаем.

Капитан дернулся было что-то сказать, но кто б его слушал?

— Тетушка, устройте, пожалуйста, солдат на ночь. Полагаю, на конюшне найдется место?

— Да и в казармах найдется, и что выпить есть, и горяченького, наверное, воины не откажутся покушать…

Через десять минут солдаты и от яда не отказались бы, если получат его из рук Марго. Она хлопотала, как только она это умела, устраивала их, а я сидел у себя в комнате и размышлял.

Мысли были откровенно неприятными.

В прошлом месяце письмо пришло — и от мамы. Обстановка не накалялась, судя по условным знакам. Что их могли вычислить — вряд ли. Не Рыло, который и писал-то с трудом. Итак, все было спокойно и вдруг она умирает. А меня вызывают на похороны.

Чего тут можно ждать?

Хм-м… вот так сразу я бы сказал, что несчастного случая. На преднамеренное убийство Рыло не пойдет, Филип ему не спустит. Даже если ничего и не докажут, где он, а где Филип? Рыло силен, спору нет, но я знаю, как сражается дядюшка, он его просто уничтожит. По полу размажет и остатки с сапога соскребет. Поэтому случайная стрела не пройдет.

Разбойники?

Вполне вероятно.

Отравление, пожар, потоп — и я случайно утоп, яд, болезнь, то есть тот же, только более хитро данный яд…

Одним словом несчастный случай потому так и называется, что не счастливый.

А вот что мне делать?

Можно сбежать. Я могу. Марго выпустит меня из замка, еще и провизией обеспечит, и как бы не укрытием, но… меня будут искать. И несчастный случай мне организовать будет куда как проще. Не говоря уж…

Неподалеку раскинулся Лес.

Опасный и весьма не любящий чужаков. Лес — это проклятие и дар нашего королевства. Там растут травы и деревья, которых нигде нет, там водятся удивительные животные, там очень любят людей и готовы жрать их три раза в день. Только зайдите, как говорится.

И заходят специальные охотничьи команды, и выходят, но… я-то не охотник. И подготовки специальной у меня нет, во всяком случае, пока. Филип считал, что мне сначала надо научиться владеть оружием, ездить верхом, опять же геральдика, история, экономика, политика… времени хватало только учиться и спать. А охотнику требуется нечто иное. Ходить по лесу, скрадывать зверя, читать и путать следы… этому можно научиться, но зачем?

Я же не планирую стать рейнджером. Я — лойрио, это моя работа и мой долг, и в лес мне не сбежать, хоть мои владения с ним и граничат небольшой частью. Ну и пусть граничат. Команды охотников я тоже посылать буду, когда получу наследство, а сам не пойду. Ни к чему это лойриоу…

Но дело сейчас не в этом. Меня просто съедят в лесу. А под крышей — найдут и устроят несчастный случай. И оно мне надо?

Есть и еще один вариант. Есть направление, на котором меня искать не будут — то есть я могу сам поехать к Рылу. При таком раскладе в дороге мне вряд ли что будет угрожать — на этом направлении меня ждать не будут, во всяком случае, без сопровождения, и есть шанс проскочить. А может, и нет. Что бы я сделал?

Да оставил человека с парой голубей где-нибудь в таверне на тракте, а потом через него дал знать сообщникам. Вот, кстати, сокола с собой захватить надо. Ловчего, дрессированного. Но в любом случае, я попадаю по приезде в лапы к Рылу. Кинет меня в подземелье и скажет, что не доехал. Или вообще замурует… с перерезанным горлом, ага?

Живой я ему всяко не нужен.

В дверь постучали. Тетушка смотрела грустно.

— Ты собираешься, малыш?

Даже "малыша" от нее было приятно слышать. Теплая она. И домашняя. И очень уютная… повезло дяде. Кстати, сам Филип это отлично понимает.

— Это лучший выход.

Тетя кивнула. В уме она просчитывала то же самое, что и я. Не стоило обманываться ее внешностью, или вы думаете, что дурочка сможет управлять таким хозяйством? Ну-ну…

— Я дам тебе сопровождающих. Десять человек, больше никак.

Я кивнул.

— Да, пожалуй. И нескольких почтовых голубей.

Вряд ли это сильно поможет. Но уж точно не повредит. Мне придется ехать, иначе ничего хорошего не получится.

— Само собой. Я тут поговорила с людьми, у капитана, если что, приказ привезти тебя силой.

— Вот даже как?

— Якобы лойрио в глубоком трауре, жена при жизни мечтала увидеть сына…

— Пусть теперь она его увидит на том свете? — мрачно пошутил я.

Укоризненный взгляд тетушки.

— Я буду за тебя молиться, малыш.

Я криво усмехаюсь. Молитвы никому еще не помогали, но хотя бы не вредили. Ладно, попробуем выжить.

Я уже не щенок, я уже подросток и видит Бог — я без колебаний пущу в ход зубы. Глотку прегрызу за маму.

Зоя.

Первая ночевка в лесу вышла печальной. Бегать ночью по лесу в заячьем обличье не рекомендуется никому. Не тот зверь, чтобы его боялись и не трогали. Одни совы чего только стоят, да и другие дикие звери… Пришлось обернуться и забраться на дерево. Стало холодно и тоскливо. Кора царапалась, мысли были исключительно печальные, я опять перекинулась зайцем и в таком виде намного удобнее устроилась в сплетении ветвей. Заяц на дереве?

И что такого? Жить-то хочется.

И кушать тоже. И тепла. А нет и не будет.

Домой возвращаться… нет уж, увольте. Я позор семьи? Ну, так семье будет лучше без меня!

Возвращаться я не собираюсь, если только за шкирку в зубах не приволокут. Значит, надо решить, как жить дальше — чем не занятие на эту ночь? Спать придется урывками, а ничто не гонит сон так хорошо, как тяжелые раздумья. Я точно знаю, когда о Райшене думала, ночами могла не спать.

Итак, что я буду делать вне леса?

Хм-м… а ведь я правда над этим не задумывалась раньше. Попробуем сейчас, раз уж не спится? Да и не нужно мне много сна, три-четыре часа и буду бодра, как хвост бобра. Братья эту поговорку произносили куда как неприличнее и смеялись при этом. И Райшен… с-скотина блохастая. Кстати — блох он цеплял регулярно, я же и выводить помогала, теперь перебьется!

Итак — чем я буду заниматься вне леса?

Я знаю, что там живут люди. Там есть деревни, есть города… оборотни вообще не любят людские земли, потому что раз в месяц нас тянет перекинуться. А потом и по лесу побегать, загрызть кого-нибудь, да-да, некоторые оборотни, особенно молодые и волки в такие минуты себя плохо контролируют и могут напасть на тех, кто боится, убегает, проявляет агрессию…

А дальше все просто. Рано или поздно поймут, поймают, вызовут храмовников — и добро пожаловать на костер или на рогатину. Не хочется…

Но то волки. А я?

Безобидная, беленькая, пушистенькая, мне, в принципе, можно перекидываться и сидеть дома. Положу себе заранее пару капустных кочанов или морковки начищу, никакого леса не захочется. Ну, можно будет раз в три месяца пробежаться, там, где безопасно. Зайцы бегают?

И пусть бегают…

Ум-то у меня человеческий, в любой ипостаси, я вообще не дурею. Просто никому это не интересно, вот была бы я медведицей или волчицей… или хотя бы лисицей… Лайса, дрянь рыжая, жаль, что я перед уходом с тобой поквитаться не могу. Ну и пусть!

Бери себе Райшена и подавись им! Чтоб вы грызлись до упаду каждый день, да по три раза в день! Не жалко!

Ага, кому я вру? Себе?

Еще как жалко. И тоскливо, и тошно, и выть хочется, видели вы воющего зайца на дереве? Тогда вы вообще мало что видели в этой жизни. Ну и я тоже. Тут поневоле взвоешь. Хорошо вышло, душевно…

Среди людей жить — не в лесу выть. Это я точно знаю. У них имеют хождение деньги. Не настолько я уж глупая и темная, между прочим. Дочь вожака стаи, причем потомственного. Папа иногда ездит к людям, а то как же?

Мы живем в Лесу, богатства которого не измерить. И людям нужно многое из того, что есть у нас. А нам нужно кое-что из того, что есть у них. У них есть кузнецы, у нас нет. Оборотни не любят работать с огнем. Да и ткань… можно и ткать, и прясть самим, но где взять лен? Разбить в лесу поля и батрачить на них все лето? Как же, уже бежим, помахивая хвостиками. И с зерном то же самое, и со сладостями. Люди умеют делать многое, что нужно нам. А мы можем собирать жив-корень, можем найти такие травы, которые позарез им нужны, но люди никогда не доберутся до глубин леса, можем платить им шкурами дикого зверья… одним словом, кое-какая торговля есть.

И папа рассказывает о своих визитах к людям. Я вот слушала с удовольствием, теперь понимаю, что не зря. Первым делом, мне нужна будет одежда. Ее можно купить или украсть. Потом обувь. Это в лесу все ходят босиком даже в холода, но люди так не могут и не умеют, я привлеку излишнее внимание. Обувь, одежда, место для жилья…

А вот с последним проблема.

Отец рассказывал так.

Деревни и города — там простые люди. Над людьми обязательно есть лойрио или трайши — именно он решает, кому где жить. И как это будет выглядеть? Здравствуйте, лойрио, я из леса вышла, позвольте мне тут поселиться?

Звучит как-то неубедительно… и люди корыстны, отец это постоянно повторял. Значит, от меня могут потребовать денег, а это плохо. Денег у меня тоже мало. А что можно придумать?

Возможно, кто-то возьмет меня в свой дом?

Не знаю, это сложно. Но допустим, дом я нашла. А вот чем я буду заниматься? А, глупый вопрос. Травницей я буду, травницей. Оборотень, между прочим, по одному запаху и болезнь определить может, и лекарство приготовить… я точно могу, меня мама учила. Я не тупая Лайса, которая даже писать не умеет, я умная. Нет, ну что он в ней нашел? Лохмы рыжие? Кобель вонючий!

Итак, что я умею?

Читать, писать, лес знаю, травы знаю… есть возможность пристроиться?

Наверняка найдется. Я умная, я со всем справлюсь. А если мне пока немного страшно — это не беда. Глаза боятся — руки делают…

Ночь прошла более-менее спокойно, и я еще раз похвалила себя. Никто меня сожрать не пытался, я просто не вписывалась в картину мира диких зверей. Заяц должен прятаться в траве, по деревьям они не лазят и летать не умеют. Поэтому на дереве меня никто искать не станет.

А теперь опять бежать и бежать. До границы леса еще далеко.^[1]

Колин.

Мы выехали достаточно поздно. Капитан ярился и хотел отправиться в путь с рассветом, но — нашел дурака. Чтобы теленок вперед мясника на скотобойню бежал?

Нет, помечтать ему не вредно, но я лично так поступать не собирался. Поедем медленно, печально, с перерывом на сон и еду, а там Филипу письмо долетит, тетушка сообщит — и дядя либо догонит нас, либо Рылу гостем явится — в любом случае будет неплохо. Так что я спокойно завтракал, невинно хлопал глазами на все вопли капитана, а потом зарядил ему в лоб:

— капитан, а куда мне спешить? Мать уже умерла, теперь тридцать дней ее тело будет лежать в церкви, а потом ее опустят в землю. До моего поместья, — "моего" я выделил голосом так, что мужик аж побагровел, понимая нескромный намек, — восемь дней пути, если торопиться, двенадцать — если не торопиться, так что мы в любом случае успеем.

Крашри вылетел из зала, я покачал головой и посмотрел на тетушку. Та поняла намек и повела меня в комнату, еще раз проверить, все ли собрано.

— Тетя, я боюсь, что этот тип тоже в доле. Вы предупредили людей, которых со мной отправляете?

— Да, сынок.

— Это хорошо. А то погибнут ни за грош… жалко.

— Ты, главное, себя сбереги… письмо дяде я уже отослала. Двух голубей послала и трех гонцов, так, на всякий случай. Кто-то да доберется…

Я поцеловал тетю в щеку. Хорошая она…

— Спасибо тебе…

Тетя погладила меня по голове.

— Возвращайся, сынок.

С тем я и вышел на крыльцо. Конюх подвел мне моего конька. Крепкий буланый жеребчик по кличке Обмылок. Смешно?

Кому смешно, а кому смеяться грешно. Прозвище было дано не просто так. Характер у конька был премерзкий, любой, кто на него пытался садиться, тут же оказывался на земле. И на него еще норовили наступить копытом. Вот один из конюхов и… обругал. Мол, скользкий, как обмылок, хоть как извернись, а не удержишься…

Имя приросло. Вроде бы и окликнул, и обругал…

Дядя совсем отчаялся, и хотел было его сплавить куда-нибудь, но мне строптивец приглянулся. Я вообще животных люблю, вот и начал разговаривать с коньком, приносить ему то яблоко, то морковку, то подсоленного хлеба… прошло не меньше трех месяцев, прежде чем он разрешил мне просто сесть ему на спину, но потом мы сдружились. А как конь, Обмылок был выше всяких похвал. Умный понятливый, правда, с характером, ну так кто из нас без норова? Но если он понимал, чего я от него хочу — все. Он мог свернуть горы. Так что когда мы с дядей отрабатывали схватку с копьями, я вообще конем не управлял, Обмылок все делал своей волей. И шпоры я никогда не носил — незачем. Вид у конька был не особенно приглядный, масть неприметная, грива неопрятной щеткой — вот не росла она у него и все тут, но крепкая спина, сильные ноги и ум с лихвой искупали все остальное. Мне ж на нем не дам возить — перебьются.

Седлал коня, кстати, я сам. И расседлывал, и обихаживать тоже сам старался. В исключительных случаях Обмылок позволял слугам поухаживать за собой, но все равно старался или наступить на ногу, или чисто случайно навалиться всем весом… характер не запрешь.

Одним словом, мы поехали.

Тетушка отрядила со мной десять человек под началом десятника Шакра — старого вояки, ворчуна и хама, которому цены не было в дрессировке солдат. А заодно, хотя об этом знали только три-четыре человека, когда-то в прошлом, он был наемным убийцей и изучил все их уловки. Но сейчас никто о нем такого не подумал бы, а нам того и надо было…

Первый день пути прошел спокойно, видимо, Рыло предупредил своего подпевалу, что сразу я погибнуть не должен. Вот, на третий-четвертый день — вполне. И может быть, где-то на дороге ждет засада.

Шакр, кстати, сказал мне то же самое. Мол, на дороге нас убрать милое дело, тем более, что с главного тракта тут сойти некуда. Неподалеку лес, люди тут селиться не любят, а на тракте хоть таверны есть. Одним словом — пододеньте, лойрио, кольчугу под камзол?

Я надел, причем, втайне от капитана Крашри, что мне — сложно умного человека послушаться? А дальше все было достаточно скучно.

Рысью. Шагом. Рысью. Шагом. Привал. И опять рысь — шаг, рысь — шаг.

Для Обмылка переходы были не в диковинку. Капитанские вояки, кстати, те еще висельные рыла, под стать нанимателю, сначала попробовали подсмеяться над именем конька, потом перестали. Кусался и лягался Обмылок без повода и предупреждения, просто чувствуя мое плохое настроение. Своим не доставалось, но на чужих он зло срывал от души и с размахом. В частности, тяпнул за круп мерина капитана, отчего тот взвизгнул и скакнул в сторону налетел на другую лошадь… одним словом, я ехал в окружении своих, а капитан со своим десятком держался поодаль, причем я старался чередовать. То приказывал им ехать впереди, то позади нас. Пыль быстро покрыла дорожные плащи, скрывая различия, мерный ритм не отвлекал от дурных мыслей… мама, мама… как же я перед тобой виноват…

Два дня спустя, деревня оборотней.

Калайя, жена вожака. Мать Зои.

— Как — дома быть должна?!

Я смотрела на подростков с абсолютным недоумением. Они только что вернулись со сбора червень-травы — и Зоеньки с ними не было. Оказывается, она распорола ногу и должна была вернуться, чтобы промыть рану. Да, у нас все заживает быстро, но только если рана чистая, если загноится — будет дольше. Естественно, ребята посчитали, что рана оказалась плохая и Зоенька осталась дома. А мы думали, что она с ними, на болотах…

Зоя.

Моя младшенькая дочь, мое горюшко…

Все в моей семье оборотни. Отец, мать, деды с бабками и так еще на много поколений назад. Нет, встречались и лисы, и медведи, но чаще всего все перекидывались волками. А вот Зоенька… то ли кровь выдохлась, то ли Лес подшутил.

Моя доченька родилась зайцем!

Добычей для любого.

И что с этим делать, я категорически не знала. А вы бы знали? Каждое полнолуние было смертельно опасно для моей малышки, тем более она такая слабенькая, хрупкая… я планировала со временем отдать ее в ученицы к знахарке, хранительнице памяти. Она, по традиции, живет на отшибе, так что никто мое дитятко не обидел бы. А парни… еще и за честь сочли бы ее приглашение. Без мужчин бы девочка не осталась, а там и дитятко родила бы…

Я уже начала готовить дочку. Учила ее сама, показывала, что к чему, Зоенька читала и писала, она вообще у меня умница, хоть и родилась зверем бесполезным…. но где же она?

Расспросы соседей показали, что девочку никто не видел. Проверка вещей — вроде как все на месте… она голая ушла?

Куда?!

Зачем?!

Мужа дома не было, поэтому я сама помчалась на площадь, кидать клич. Перекинулась, дернула зубами за веревку колокола, громко завыла — и так несколько раз. Потом опять обернулась в человека — и уселась как была, голышом. А плевать, мы своих тел не стесняемся и не закрываем тряпками. Мы свободные хищники…

Зоенька, зайка моя, где ты, что с тобой…

Беспокойство туманило мозг, в человеческой ипостаси было легче его сдерживать…

Народ собирался быстро. Прибежал из леса муж, я тут же огорошила его известием, что у нас пропал ребенок, появились дети, которые получили по ушам — чего плохо за младшенькой смотрели…

Наконец собрались все — и я изложила ситуацию.

Два дня назад моя дочь пропала. Что, как — неизвестно… кто-то что-то знает?

Кто-то что-то видел, слышал, унюхал…

Нет, нет, нет…

Райшен?

Если Зоя забегала домой, то обязательно завернула бы к мальчишке. Нет, мне он никогда не нравился, слишком самовлюбленный и безмозглый, но… мало ли?

Зою он тоже не видел. Но… чем-то таким от него тянуло… страхом? Стыдом? Я тряхнула мальчишку, как грушу.

— признавайся! Ты ее обидел?

Райшен отрицал истово и я верила. Не обижал. А чего тогда смущаться?

— Ма-ам… а от него лисицей пахнет, — сообщила старшая дочь, которая как раз вернулась.

— ну и что?! — огрызнулся Райшен. Но взгляд его метнулся, я проследила за ним… ага!

Там в толпе стояла одна хищная рыжая девка, на которую у меня давно уже когти точились. Лайса мне с детства не нравилась. Ни ума, ни таланта, зато сисек и наглости в достатке. С другой стороны — и что с того, даже если они спаривались?

Муж перекинулся и взял Райшена за шкирку.

— Спал с Лайсой?

Долго Райшен отпираться не стал — и подтвердил, что да, было. Когда?

Да вот два дня назад как раз и…

Во сколько? Так с утра, как все из деревни ушли…

— А я видела…

Все посмотрели на малышку лет восьми. Кажется, Люша… не помню, как зовут.

— Зоя шла к дому Райшена, а потом оттуда бежала. Быстро так… и плакала, потому и меня не заметила. А я сказку хотела, — девочка явно была обижена такой несправедливостью. Верно, Зоенька обожала возиться с маленькими, рассказывала им сказки, мастерила куколок из соломы, играла в их игры с искренним удовольствием.

И вот тут до меня дошло. Разумеется, если девочка вернулась в деревню, она не могла не зайти к Райшену. А он с этой…

— Спали?! — выдохнула я.

Наверное, что-то Райшен почувствовал, потому что закивал и попятился. Лайса попыталась удрать, но сын словно из воздуха соткался у нее за спиной, перекрывая пути отхода.

— Далеко собралась? Умела пакостить — умей и отвечать…

Лайса дернулась, но даже во второй ипостаси она была слабее — старший сын у меня волк. Матерущий, чуть ли не полтора метра в холке, лиса ему на один зуб и две минуты…

Я переглянулась с мужем.

Ну разумеется, девочка была в шоке. И естественная реакция — удрать из деревни. Но куда?

— Я пробегусь к медведям, сын, давай к лисам, — сориентировался муж.

— Я к травнице.

— А с этой что? — подала голос старшая дочь, нехорошо разглядывая Лайсу.

— Потом разберемся, — отмахнулась я. — Куда эта дрянь денется? Успею еще шкуру на половик снять…

— Так, сначала домой за оборот-травой, — решил муж.

Я кивнула.

Настой оборот-травы помогал, усиливал способности к трансформации, часто его пить было нельзя, раз в два-три месяца, но сейчас особенный случай.

Где моя девочка!?

Колин.

За три дня пути капитан достал меня до печенок.

Отчим этого идиота, что — специально нанял? Нам умные не надобны, нам нужны тупые и верные?

К-кретин…

Хотя чему удивляться, умом Рыло не блещет.

Капитан лез куда надо и не надо, нажирался каждый вечер, орал матерные песни, лез к служанкам, и вообще, вел себя так, словно он не капитан замковой стражи, а глаза помоечной шайки.

Устрою я ему пакостей, определенно. А пока — переговорил с Шакром и два наших отряда перестали смешиваться. Люди капитана даже и своего командира не слушались. Люди Шакра тоже не желали выполнять приказы всяких дураков, в результате единственным связующим звеном оставался я. Хотя капитанский отряд поглядывал… нехорошо.

Не кровожадно, нет. Но у них на лбу было написано "жертва". Меня собирались убить, все об этом знали, и помогать не собиралась ни одна сволочь. Ну, Шакр, но тут другое…

Раздражение копилось глубоко внутри, собираясь вырваться наружу…

Сутки спустя, Лес.

Зоя.

По Лесу я шла уже несколько дней. Естественно, в заячьем обличье. Скорость у зайца вполне приличная, но это если бежать по ровной дорожке, а ее-то мне и не предоставили. Лес же…

Завалы, буреломы, болота, которые приходилось обходить. Сильно помогало, что я могу прыгать на три метра в длину, но опять-таки, не везде и скорость теряется.

И время тоже.

Пару раз я даже думала, что надо бы вернуться домой, но потом…

Нет уж.

Родители, конечно, немного погрустят, но у них еще четверо детей. Хорошие, сильные, не такие… позорные, как я. Райшен пусть будет счастлив с Лайсой.

Отпускаю тебя, радость моя лживая. Иди с миром… в болото!

И я упорно шла к опушке леса.

Все было неплохо, когда…

Вой раздался неожиданно. Я обернулась…

Ох, Лес!

Пара волков. Диких. А в середине лета, когда у них молодняк… перекинуться и на дерево влезть не успею, да и толку с того дерева…

Ноги оказались умнее головы. Я думала, а они уже мчали туда, где было светлее… Волки, не желая оставаться без обеда, мчались следом, и приходилось петлять, благо, заячье тело знало все лучше меня. И как подпрыгнуть, и куда, и когда… оторваться не удавалось, но ведь пока еще и не съели…

Лес закончился так внезапно, что я не сразу это поняла — и по инерции летела дальше. До дороги, по которой ехали… люди?

Да, определенно, люди на конях…

Кто-то из них рассмеялся, потянул лук, волки взвыли сзади…

Я тоже взвыла от страха, зажмурилась — и прыгнула вперед. Перелететь через них, хоть как-то… сейчас вот приземлюсь пред тем конем…

Я не учла только, что конь, испугавшись волчьего воя, прянул вперед, я вписалась в его бок — и стекла вниз. Лапы не держали. Столкновение с такой тушей оказалось тяжеловатым…

Я распласталась на дороге, понимая, что сейчас меня убьют…

— Тихо, тихо, обмылок…

Человек спрыгнул с коня, успокаивая его. А потом наклонился и поднял меня за уши.

А у меня глаза так разъезжаются, что понятно, почему зайцев косыми называют. И лапы тоже. Вырваться не смогу. Перекинуться пока тоже, голова кругом…

Неужели, конец?…

Колин.

Все произошло так быстро, что я едва не подумал о начале покушений.

В лесу взвыли волки — обнаглели, твари, средь бела дня, рядом с трактом, охотников на них нет. Обмылок захрипел. А потом из леса что есть дури вылетел белый комок. Промчался по полю, на миг замер у дороги, и я успел его разглядеть. Заяц. Белый, летом… странно. Они такие по зиме, а летом-то серые…

Заяц замер у дороги, сжавшись в комок. А волки, вконец обнаглев, вылетели из леса. На людей они не напали бы, наверное, не то число. Но беляк-то этого не знал. И Обмылок тоже.

Конь свечкой взвился на дыбы, прыгая вперед, а заяц тоже сиганул с места — и со всей дури врезался в бок Обмылка, который от такого подарочка на минуту опешил.

И я успел перехватить узду плотнее, сжал ногами бока, зашептал на ухо нечто успокаивающее… в одного из волков ударила стрела.

Второй оказался умнее — и удрал в лес, пока тоже не подстрелили.

Я спрыгнул на землю, погладил коня по умной морде, тихо заговорил…

Обмылок прядал ушами, но хотя бы не рвался, умница моя, мальчик мой хороший…

Твердая рука Шакра перехватила под уздцы коня, и я смог оглядеться. Один из людей капитана направлялся к волку, все спешивались, радуясь поводу размяться после нескольких часов в седлах.

Заяц так и лежал в пыли, распластав лапы. Бока его судорожно вздымались и опадали. Я наклонился и поднял его за шкирку.

— М-да. Задал ты хлопот, косой.

Тушка безвольно обвисла в моих руках.

Так, ну для начала это не заяц, а зайчиха. Вся беленькая, глаза черные, с красноватым отливом, на шее…

Что у нее на шее? Похоже на небольшой мешочек… посмотрим.

Второй рукой я примерился к мешочку. Ан нет, не все так просто, он не привязан, а продет на кожаный шнурок и тот завязан каким-то хитрым узлом.

— Давайте эту тварь сюда, господин…

Капитан протянул руку. Был бы кто другой — отдал бы, но тут…

— И зачем вам моя добыча?

Капитан даже опешил. Зачем ему заяц? Так сразу и не ответишь. Пару минут он жевал ус, потом нашелся.

— Так шею сверну, в суп на привале пойдет.

Заяц вздохнул как-то очень по-человечески, почти всхлипнул от ужаса. А я…

Дурак я, да?

Я тоже так думаю, но я вдруг понял, что в суп животинку не отдам. Она от волков вырвалась, сбежала бы, если бы не Обмылок, да и в эту пору… может, у нее дети есть, она волков от зайчат уводила… как моя мама в свое время…

Я перехватил зайчиху поудобнее, чтобы не вырвалась.

— Уберите руки от моего питомца, капитан.

Ошаление на усатой морде было как медом по сердцу. Ну, не нравился он мне, не нравился…

— Пи… том… ца?

— Вот именно. Я буду в Торвальде разводить зайцев. Шакр, что с конем?

— Все в порядке.

Перехватываю свободной рукой поводья, вскакиваю в седло.

— Тогда поехали.

— Лойрио, а шкура…

— С зайца?

— Вот, волк же…

Да вижу я, как один из его людей обдирает шкуру, а второй помогает ему…

— Догонят, как закончат.

Устраиваю зайца поудобнее, продолжая держать за шкирку и чуть ударяю пятками по конским бокам. Обмылок опять начинает движение, а за мной подтягиваются все остальные. Шакр, по-моему, в полном восторге. Да и остальные дядюшкины солдаты не злятся. А капитан… а кто сказал, что мне этот усатый боров на службе нужен?

Зоя.

Я тряслась на спине лошади и раздумывала — как бы дать понять человеку, что ни кусаться, ни убегать не собираюсь? Тем более драться…

А то все уши уже измочалил, чай, не казенные…

И по шерстке меня гладит, и разговаривает… хорошо, что меня животные любят.

В человеческом облике скотина оборотней терпит. В зверином же… бесятся — это еще слабо сказано. С ума сходят, и часто — это не преувеличение.

Но меня лошади, да и другая скотина признавала в любом виде. Выяснилось это совершенно случайно, когда я, перекинувшись, пряталась от той же Лайсы с ее насмешками — и умудрилась забраться в коровник. Хоть бы одна буренка мыкнула…

Одним словом — конь со смешным именем Обмылок терпел меня на своей спине, а его всадник даже по голове гладил — и это было приятно. Кажется, есть меня не собирались. Я уже и с жизнью попрощалась — не перекидываться же при всех? Вот представьте, то у вас в руках был заяц — и вдруг он начинает расти, превращается в обнаженную девушку, которую вы так же держите за уши…

Веселье обеспечено. Людям. А мне — костер или сначала стрела под лопатку, а потом — костер.

Так что я собралась умереть, только жалко себя стало до боли. Я ведь ничего не видела, не знаю, пожить не успела… а парень решил меня не убивать.

Ну и я пока убегать не буду.

Что я — дура, такой шанс упускать?

Я ведь ничего о людях не знаю толком. Ни как они говорят, ни как поступают, как одеваются, даже как поесть купить… наделать глупостей мне раз плюнуть. Поэтому поживу у парня, посмотрю, как и что…

Предупреждать ли его о своей второй ипостаси?

Смешно.

Вот еще не хватало.

Отблагодарить могу, если случай представится, а сообщать, что я оборотень — ищите других дураков. В обличье зайца я могу находиться долго, очень долго. Дня три-четыре точно, потом перекинусь на пару часов — и опять в зверя.

Разум я не теряю, контроль над ипостасью тоже… почему бы нет?

Только, надеюсь, меня кормить будут?

Я перевела взгляд с дороги на парня.

Симпатичный. Темные волосы чуть ниже плеч ложатся красивыми кольцами, яркие глаза странного цвета… словно золотую монетку кто-то обвел по краю синим ободком, а вокруг зрачка решил изобразить солнышко, спохватился, что монетка и так золотая — и снова сделал его синим. Красиво.

Но какой-то он… почти как я. Пальцы тонкие, запястья изящные, у той же Лайсы — и то толще будут…

Как девчонка.

И все равно — симпатичный.

Зайка, ты о чем думаешь, а? Нет мозги у тебя все-таки заячьи. Нет бы подумать, как удрать со временем, а вдруг тебя вообще в клетку посадят или собакам скормят, а ты на парня загляделась!

А как же Райшен?

А так!

Ему можно, а мне нельзя? Пусть катится к лешьей матери! И вообще, зайцы с рогами — это неправильно. Волкам рога пойдут намного больше… да, и вот тут еще тоже погладь, и под подбородочком почеши…

— А звать я тебя буду Зая.

Так, подойдет. Я даже отзываться буду. Честно-честно. А кормить будут? А тебя как зовут?

— Интересно, ты не убежишь, если чуть приотпущу?

Не убегу я, не убегу…

— Ты, вроде, ручная. Кто-то же на тебя ошейник надел?

Сама и надела. Кстати — не покушаться. Не твое — не трогай, а то за руку цапну.

Уши чуть отпустили. Я не торопилась шевелиться. Потом почесали еще, а уши вообще отпустили. Я чуть поерзала, устраиваясь поудобнее. Лучше бы не на брюхе, но боюсь, если я сяду, как хочется, меня опять за уши возьмут.

Интересно, а куда мы едем и зачем?

Ладно, будем прислушиваться. Отец говорил, что люди — существа болтливые.

Колин.

Зайка распласталась тряпкой поперек лошади. Ну точно — ручная. Интересно, что у нее на шее? Ладно, потом будет время посмотреть.

Слышал я, что в жарких странах дрессируют мангустов, да и у нас собаки, птицы… но зайцы?

Они глупые…

Хотя по этой так не скажешь. Уши чуть приотпустил, но готов был в любой момент сжать руку, так зайка даже не дернулась. Словно привыкла ездить верхом. Только чуть поудобнее легла.

Я бы ее себе оставил, но как еще дело в замке отчима повернется?

А, как бы ни повернулось. Отпустить я зайчиху всегда успею.

— Интересно, ты не беременная?

Темные глаза блестели, словно зайка и правда меня слушала. А я поглаживал теплую шерстку, чувствуя ладонью биение маленького сердечка и успокаивался. Я не девчонка, конечно, но вот кузинам эта зайка была бы в радость… так и сделаем.

— Если все будет в порядке, заберу тебя к дяде, подарю кузинам. Они хорошие, добрые, ты у них будешь как сыр в масле кататься… Интересно, чья ты? Наверное, какой-нибудь крестьянской девчонки… вот теперь рыдать тоже будет.

Но найти хозяина возможным не представлялось.

Ладно, пусть едет со мной. Выпустить всегда успею.

Я еще раз погладил мягкую шерстку.

— Хорошая, хорошая заюшка…

Зайка потерлась головой об мою ладонь. Интересно, что она понимает из моих слов?

Зоя.

К вечеру парень уже настолько ко мне привык, что даже не придерживал. А я уже вполне удачно сидела на седле впереди него. А почему бы нет?

Меня сегодня накормят, я переночую под крышей, к тому же я устала за эти дни. Мне надо отоспаться в безопасности. И ноги болят. Я ведь тоже живая…

Паренька звали Колин и он был лойрио. Я только пока не поняла, каким и чего, но это еще впереди. И зачем он едет, тоже непонятно.

Видно только, что его люди разделены на две группы и одна, определенно, парня не любит, но и не нападает… почему?

Странные существа — люди.

А потом стало еще интереснее. Парень спрыгнул с лошади во дворе какого-то приземистого строения. Я смотрела во все глаза. Люди запахи, лошади… все смешалось в одну массу, и эта масса… подавляла. Я бы растерялась, а паренек уверенно снял меня с седла, взял на руки, отпихнул ногой брехливую собачонку, крутанувшуюся рядом, и распорядился подбежавшему человеку.

— Комнаты и ужин.

Толстяк поклонился. Маленькие глазки обшарили парня с ног до головы, потом в них что-то блеснуло…

— Шесть серебряных, лойрио…

— Два.

Я навострила уши. Шесть — это много? Или как? У меня-то и того нет… и что они делают?

— лойрио, вы меня разорите! Пять серебрушек — и то из моего самого искреннего уважения.

— За ночевку в твоем клоповнике еще нам приплачивать надо. Я боюсь, что мой заяц тут блох подцепит. Три серебряных.

— Четыре, лойрио… Прошу вас, у меня большая семья…

— Хорошо, четыре.

Ага. Кажется я поняла. Это называется "торговаться", отец рассказывал. Но если ночлег и ужин на двадцать человек стоит четыре серебрушки, то на меня одну… несколько медяков, не иначе?

— Но если в моей комнате окажутся клопы — ты получишь не больше двух.

Трактирщик поклонился до земли.

— у меня нет клопов, лойрио.

— Посмотрим. Прикажи проводить меня в мою комнату.

И потрепал по шее коня.

— Шакр, отведи Обмылка на место, я попозже спущусь…

Тем временем трактирщик махнул кому-то, и к парню подошла девчушка. Молоденькая, еще младше мня, платье серое, если бы я такое нацепила, мать бы меня с головой в речку засунула. Грязи на нем было… и солома к подолу прилипла. А еще… я взъерошила шерстку.

Отец рассказывал, что у людей женщина — добыча сильного, а я не верила. Думала, везде, как у нас, ан нет…

Синяки на запястьях и легкая желтизна на лице, в месте старого удара отчетливо показывали, что девочку принуждали к случке. И запах тоже… такой бывает у забитого покорного животного.

Что бы с ней не делали — она к этому привыкла.

А если бы так со мной поступили? Ударили, попытались покрыть? Что бы я сделала?

Странный вопрос. Оборотень сильнее человека. И свернуть шею одному насильнику я бы смогла. А потом сбежать… а что еще остается?

Но этой, похоже, бежать некуда.

Девочка почтительно проводила нас до двери, подождала, пока парень войдет внутрь, поклонилась.

— Господину нужны другие услуги?

— Нет, — парень резко кивнул на дверь. И от девчонки потянуло… разочарованием?

Ничего не понимаю. Странные существа — люди.

Дверь закрылась. Парень спустил меня с рук на кровать — и я огляделась.

Комнатка. Не слишком большая. Пять шагов от стены до стены. Кровать, в изножье кровати сундук, окованный металлом, небольшой стол и кривоногий стул. На единственном окне засаленные шторки. Пол грязный, правильно мня на кровать отпустили. Я тут ходить не буду.

Мне лапки пачкать неохота, вот.

Колин уселся рядом со мной.

— Вот так. Еще один день прожит, теперь надо пережить ночь.

Почему ему надо пережить ночь? А парень грустно посмотрел на меня.

— Дожил. С зайцами разговариваю…

И почему со мной нельзя поговорить?

— А может, оно и неплохо. Ты меня точно не предашь, никому ничего не расскажешь…

Не предам. И не расскажу.

— …а хотя бы одна живая душа рядом быть должна. Ведь еду в гадючье гнездо…

Странно. Гадюки гнезд не вьют, это и ребенку ясно. А куда он тогда едет? Мне стало интересно, я подергала ушами, подобралась поближе и ткнулась мордой в руку. Ладно, перетерплю, тем более, что пахло от мальчишки вполне неплохо, молодым и здоровым телом.

— Хоть ты меня поддерживаешь. Вот беда-то… и ехать надо, и не ехать нельзя — и убьют меня там. Уж точно попытаются.

Я дернула ушами, но слушать продолжала. Как оказалось, у паренька умерла мама — и он должен был ехать на похороны. Странно, почему детеныш не жил с матерью?

Потом вопрос прояснился. Отец мальчишки умер, и его мать вышла замуж второй раз, у нас тоже так делают. Самке с детенышами сложно охотиться одной, к тому же она уже доказала свою плодовитость, может принести еще щенков…

А в этот раз матери щенка попался плохой, бешеный самец. Который решил сожрать чужого щенка, вместо того, чтобы наплодить своих. Такое тоже бывало, но у нас таких загрызали — и быстро. А тут вот не получилось… плохо.

И он попытается загрызть парнишку. Только если у нас это приходится делать самому, то здесь он может нанять людей — и убить пасынка чужими руками.

Мерзость!

Скотина бешеная!

Но меня это все равно не касается. Я побуду недолго с пареньком, а потом удеру. Еще не хватало — свою шкурку под стрелы подставлять… интересно, а кормить меня будут?

Хочу морковки…

Колин.

Зайка сидела рядом, я гладил ее и выкладывал, что на душе накипело. Странно, но бессловесное животное вело себя лучше множества людей. Не лезло с комментариями, не пыталось давать советы, не дергалось и не сбегало посреди разговора…

Ладно-ладно, все я понимаю, но хоть с кем-то поговорить. С Шакром?

Тому лишь бы службу нести, а что у меня на душе — ему и дела нет. А больше никого нет рядом. Раньше хоть тетушка выслушивала, если очень накатывало…

И мамы больше нет… я еще доберусь до горла отчима, Богом клянусь! Он у меня кровавыми слезами заплачет… тварь!

Зайка прянула ушами и смешно дернула носом.

— Поедешь со мной, пушистик? Поедешь… хорошо тебе. Ни родных, ни друзей, ни проблем, ни переживаний, даже если твоя мать умрет. Ты и не задумаешься… Ладно, сиди здесь. Дверь я запру. Надо еще коня почистить, а то Обмылок скотина своевольная…

Я еще раз потрепал зайца по пушистой шубке. Красивая заюшка, хорошая, умная…

— Жаль, что ты не собака…

И пошел на конюшню, пока моя зверюга всех конюхов не перекусала.

Зоя.

Парень ушел, и я услышала, как снаружи лязгнул засов. Спрыгнула с кровати, отбежала в угол, туда, где меня нельзя будет сразу заметить от двери, сосредоточилась. Жаль ему, что я не собака! А мне-то как жалко, что я не волк, знал бы ты!

Р-раз…

По телу проходит судорога, как будто ты долго сидела в одной позе.

Два.

Удлиняются конечности, втягивается вовнутрь пушистый мех, на лицо падает прядь светлых волос.

Три.

С пола поднимается девушка, то есть — я. Поправляю шнурок на шее и провожу по себе руками. Все в порядке. Это надо контролировать, а то часто можно увидеть молодняк в полуформе. Или со звериной мордой, или наполовину в шерсти, или с человеческой головой, но в волчьем теле… тут надо опять оборачиваться в зверя и обратно в человека, а то застрять можно. Но у меня так ни разу не бывало.

А вот что теперь делать? Ну, для начала осмотреть комнату. В человеческих глазах она выглядит еще более замызганной, чем в звериных. Кровать узкая, пол грязный, от ночной вазы под кроватью нестерпимо воняет, но этим можно пренебречь. Со вздохом облегчения встречаюсь с вазой. Вряд ли Колин додумается вынести меня в уединенное место и оставить там одну, а делать свои дела под всеобщим присмотром, да еще когда на тебя смотрят… нет, настолько я не озверела.

Ф-фу… жизнь вновь становится прекрасной и удивительной.

Та-ак, а куда содержимое вазы вылить? Не оставлять же так?

Я бросила взгляд на окно. Подошла, попробовала раму… открывается. Фу! А в нос как вонью шибает!

Есть там кто из людей? Нет?

Вот и ладненько, все равно тут воняет.

Содержимое вазы отправилось за окно, а я опять отошла в угол. Надо перекидываться в зайца — и лучше сделать это спокойно. Ах да… деньги…

Хотя — нет. Брать у Колина я ничего не буду. Во-первых, непорядочно это — обкрадывать своего спасителя. Во-вторых, наверняка он сразу обнаружит пропажу и пойдет шум. В-третьих, спрятать деньги пока некуда, только в мешочек на шее. Нет, не надо…

Я опускаюсь в углу на колени и выдыхаю, чтобы не вскрикнуть. Белая шерстка пробивается сквозь такую же белую кожу, исчезают волосы, руки и ноги вновь становятся лапами — и вот в углу уже вновь сидит белая зайка. Очень вовремя.

Колин вернулся минут через десять. Улегся на кровать и принялся гладить меня. Кажется — просто потому что нервничал. Руки вроде заняты и чуть полегче. Я подумала — и улеглась ему на грудь. Свернулась комочком, засопела… ладно уж! Если меня сюда занесло — помогу чуть-чуть мальчишке. Он ведь не виноват в том, что человеческая стая бешеных самцов не загрызает.

Идиллию разрушил стук в дверь.

— Да?

— Господин, ваш ужин…

Ужином оказался большой поднос с несколькими мисками и кувшином. А еще там лежали капустные листья и несколько морковок. Колин огляделся, потом стряхнул с одной из тарелок ломти хлеба на поднос, а на тарелку положил мою еду и опустил на пол.

— Прошу вас, госпожа…

Я спрыгнула и принялась грызть морковь. Вкусно… Потом мне налили в ту же тарелку воды. А потом Колин улегся, взяв меня с собой на кровать — и уснул. Я подумала, распласталась поудобнее и тоже уснула.

Что бы ни ждало впереди — сейчас надо было набраться сил.

Ночь. Деревня оборотней. Калайя, жена вожака. Мать Зои.

— Что ты собираешься делать?

— Скоро полнолуние, поэтому сейчас я искать девочку не могу. Отсылать кучу неуправляемых балбесов носиться по лесу?

Я кивнула. Полнолуние сложное время для вожака. Стаю надо собрать, вести за собой, надо контролировать молодняк… мы умные и сильные, да, но в зверином обличье нам тоже можно причинить вред. Да, мы устойчивее к ядам, на нас все быстрее заживает, но поможет это оборотню, который с юной дури попадет в болото? В лощину зябников? В пасть туманника? Даже в лапы к обычному медведю попадать не советую…

— А после полнолуния?

— Я уже пытался пройти по следу. И попросил Марси.

— И что сказал этот лис?

Марси огненно-рыжий матерущий лис, старый друг моего мужа, Зайку любил. И узнав, что она сбежала из-за Лайсы, долго возил лисицу за хвост по деревне. Поделом сучке…

На Райшена тоже все смотрели волками — быть ему покусанным в это полнолуние, не иначе. И правильно!

Скотина блохастая! Если б он не морочил голову моей девочке, та бы не сбежала. Ну, хочешь ты эту рыжую дрянь — твое дело, честно сказал бы все Зоюшке и не скрывался. Я дочку знаю, она сильная. Поплакала бы месяц — и успокоилась. А он вот крутил на две стороны. Конечно, Зоя почувствовала, что ее все предали и бросили. А в таком состоянии…

Мы не люди и у нас иной разум. Очень часто оборотни-подростки срываются и мы, старшие, привыкли с этим справляться. И попади Зоя в лапы кому-то из старших, ее бы успокоили, объяснили все, утешили… не успели!

Нет, хвост я Райшену-таки вырву!

Лично!

— Что девочка упорно двигалась к границе леса.

— ЧТО?!

— А что тебя так удивляет, родная? Похоже, дочка решила уйти к людям.

— Но она ведь…

— Да, оборотень. Но она — заяц. И кстати, она себя сильно недооценивает. У нас вечно не было времени поговорить, а то я бы ей объяснил, что она вовсе не худший оборотень.

Я тихо зарычала. Муж чмокнул меня в нос, заставляя спрятать клыки.

— Всем рот не заткнешь, ты это отлично знаешь. Но подумай сама, наша девочка не теряет разума в ипостаси зверя, перекидывается в любой миг по своему желанию, может сколь угодно долго не менять облик… ну дней пять-шесть точно…

— И все же — заяц…

Муж вздыхает.

— Да. И что с этим делать — я не представляю…

Я тоже не представляла.

— Ты пойдешь за ней?

— После полнолуния, вместе с Марти. И попробую уговорить ее вернуться.

— Я надеюсь на тебя…

Зоенька, зайка моя, где ты сейчас? Только бы все было хорошо, только бы жива была, люди — твари злобные, я знаю……

Зоя

Два дня нашего путешествия прошли спокойно. Мы ехали и ехали. Меня сначала слегка укачивало на лошади, но потом я приноровилась и даже начала получать удовольствие. А что?

Кормят, чешут, гладят, везут — и денег не требуют. Единственное неудобство — Колин решил, что я дрессированная, то есть понимаю людские команды, а как реагировать — я не знала. Вот и стала выполнять простейшие, вроде "сидеть", "лежать", "голос"…

Я же не знаю, как с этим у людей, вроде бы так, отец рассказывал. Зато это объясняет другие мои странности. Что я не убегаю, что у меня на шее мешочек, в который, кстати, Колин пытался заглянуть. Но я выворачивалась упорно, кусалась, хотя сначала и не до крови — и парень понял, что лучше оставить меня в покое. Вот и правильно.

Да и с командами меня не сильно тревожили, разве что по вечерам. Колин командовал, я то садилась, то ложилась, а еще мальчишка хотел научить меня притворяться мертвой. Командовал, укладывал меня, в качестве поощрения подсовывал кусочки яблока — я не возражала. Яблочки мне тоже нравились, так что можно и подыграть юноше.

К тому же я стала изучать людей.

Они оказались очень интересными существами. Вот как можно говорить одно, а думать другое? И надеяться, что все примут за чистую монету?

Например, старик по имени Шакр, терпеть не мог человека, к которому все обращались "капитан", но внешне это никак не проявлялось. Только запахом, жестами. Колин тоже не любил капитана, и это было вполне взаимно. При этом разговаривали они вполне спокойно, но запах неприязни прямо-таки залеплял мне ноздри. Странно это, мы бы уже давно в глотку вцепились, а они терпят друг друга… странные существа. Но присматриваться я старалась. Мне среди них жить, как-никак…

Шакр спокойно относился к блажи Колина, капитана она бесила. Солдаты кто посмеивался, кто пожимал плечами, кто вообще отмахивался.

А вот на третий день пути…

Капитан был как-то необычно возбужден, но изо всех сил старался это скрыть. Когда мы с Колином вышли из очередного трактира (шел Колин, а я сидела у него на руках) от него прямо волна запаха хлынула. Люди вообще сильнее воняют, когда тревожатся. Встревожилась и я.

Людей я знала мало, но будут ли они беспокоиться просто так?

Будут.

А вот скрывать свое волнение от окружающих уже вряд ли… ...