Алексей Пехов, Елена Бычкова, Наталья Турчанинова Киндрэт

Киндрэт. Кровные братья

Пролог

12 сентября 1977 года…

Город купался в дожде вторые сутки. Капли тихо шелестели по разбитому асфальту и робко стучались в крышу синего «бентли». Окно машины было опущено. Со стороны водителя горел красный огонек сигареты, и слышалось тихое пение радио. Автомобиль стоял в переулке практически скрытый от глаз прохожих густым покрывалом позднего вечера и дождя.

Впрочем, какие прохожие при такой погоде, в таком месте, в подобное время? Прогулки после захода солнца в районе, где нет даже фонарей, зато в больших количествах бродит всякая шваль, чреваты потерей не только кошелька, но и здоровья. Правда, любители легких деньжат сегодняшней ночью не торопились на работу и пока сидели в своих берлогах.

Неподалеку от машины темнели мусорные ящики. Один оказался перевернут, а его содержимое разбросано по асфальту.

«Колоритное зрелище. — Мужчина, сидящий за рулем, пренебрежительно стряхнул пепел на мокрую дорогу. — Отлично вписывается в окружающий пейзаж и концепцию нового молодежного движения. Как их там? Панки? Помойка — как раз место для подобного направления человеческой культуры».

Вольфгер Владислав считал, что чем дальше, тем сильнее люди сходят с ума. Придумывают что-то новое. Стараются жить так, чтобы хоть на время забыться, ощутить свободу от всего, мешающего существовать. От законов, общества, правил, политики, морали, мнения окружающих. Силятся отринуть, взлететь над грязью, а если не получается — самим стать мусором. Быть против всего, пытаясь тем самым почувствовать терпкий вкус жизни, лишь для того, чтобы рано или поздно все равно умереть. Так было раньше, и так будет всегда. Неумолимый закон. Смерть приходит за всеми. Водитель улыбнулся. Ну… или почти за всеми.

Иногда бывают исключения.

На одном из ящиков тощая мокрая кошка поспешно выуживала из-под крышки объедки. Вольфгер сидел неподвижно уже минут пять, наблюдая за ней. Зверек чувствовал его присутствие. Поначалу даже хотел уйти, но голод оказался сильнее врожденного инстинкта самосохранения. К тому же мужчина не делал попыток напасть. Так что поколебавшись недолго, кошка принялась за еду. Но бдительности не теряла, ела быстро, торопясь, всем своим видом показывая, что хочет убраться как можно скорее.

Едва слышный звук полицейской сирены пронзил дождливую пелену и спустя несколько секунд стих в отдалении.

В этой части города, состоящей из множества кривых улочек, дворов и тупиков, полицейские были редкостью. Ребята не любят подобные места. Слишком много работы. Слишком много проблем. Кому они нужны? Особенно при таких зарплатах. Куда уж лучше патрулировать ярко освещенные центральные проспекты столицы и не лезть в болото, из которого можно будет выбраться, лишь написав груду никому не нужных рапортов.

Двадцать три тридцать восемь.

Радио и дождь пели в унисон. Джо Дасэн задушевно рассказывал всему миру о том, что стало бы с ним, если бы у него «…не было тебя». Хорошая песня.

Сигарета дотлела до конца, и Вольфгер выбросил ее в темноту за окном.

Кристоф хотел пойти с ним. Собирался. И если бы «не было ее» пошел бы точно. Но Флора прикатила на своем ядовито-красном «ягуаре», вошла в холл особняка стремительным шагом, слегка стесненным длинной узкой юбкой, окатила всех присутствующих ароматом пятой «Шанели». И на лице ученика появилось непередаваемое выражение тщательно скрываемой влюбленной дурости.

— Мэтр, вы уверены, что вас не нужно сопровождать?

— Уверен. Можешь идти. Она не будет ждать долго.

— Я могу отменить встречу.

— Не можешь. Она уже надела на тебя шлейку. Осталось пристегнуть поводок.

Кристоф улыбнулся. Похоже, его не пугала перспектива оказаться в роли преданной собачки прекрасной Даханавар. Он был готов принять свою участь до конца.

— Давай, иди. Она ждет.

Флора стояла перед картиной Моне, рассматривая ее со спокойным интересом. Услышала шаги, повернулась, с улыбкой протянула руку для поцелуя.

— Мое почтение, леди. Вы изумительно хороши сегодня. Впрочем, как всегда.

— Добрый вечер, неотразимый Кристоф. — Флора улыбнулась еще обворожительнее, и ее глаза цвета голубого топаза засияли лукаво. — Согласны ли вы быть моим спутником этой ночью?

Глупо было бы отказаться и предпочесть такой женщине скучную встречу и старого учителя.

Двадцать три сорок пять.

Вольфгер еще раз посмотрел на часы и позволил себе небольшое проявление чувств. Поморщился. С досадой.

Тот, кого он ждал, опаздывал, и это было так же странно, как и выбранное для встречи место. Партнер всегда славился своей пунктуальностью.

Что-то случилось? Гадать и просчитывать варианты не имело резона. Сейчас дипломатические отношения слишком нестабильны. Постоянно заключаются новые альянсы и столь же часто распадаются. Предугадать невозможно. Все ищут то, что будет выгодно для своих, и пытаются побольнее уколоть соперников. Впрочем, все как всегда. Мышиная возня, длящаяся уже не первый год. Но на этот раз дело кажется очень серьезным. Вольфгер начинал беспокоиться.

Джо Дасэн уже давно допел свою песню, и теперь из динамиков звучал какой-то незатейливый, совершенно приторный мотивчик. Мэтр без сожаления выключил радио и стал слушать дождь. По его мнению, это было гораздо лучше и куда менее назойливо, чем современная музыка. Он не всегда ее понимал, а оттого не любил.

Вольфгер услышал шаги в тот же момент, что и кошка. Зверек оторвался от еды, навострил уши, а затем, решив не рисковать, ловко спрыгнул с мусорного бака и скрылся в подвальном окошке одного из обшарпанных домов.

Мэтр напряг глаза, пытаясь разглядеть вышедшего из подворотни, но мешал дождь. Можно было видеть лишь нечеткий силуэт. Кто именно стоит на противоположном конце короткой улочки — непонятно. Лишь в одном ошибки нет — это один из братьев. Значит, встреча все-таки состоится. Отлично.

Вольфгер недовольно нахмурился, когда понял, что опоздавший не собирается подходить к машине. Лишь махнул рукой, приглашая следовать за собой, а затем развернулся и, не оглядываясь, скрылся за углом.

Подобной наглости водитель не ожидал: «Интересно, кто этот щенок? Новичок, не знающий правил, или… Неужели дело так серьезно, что партнер боится собственной тени? Кого он может опасаться? Амира? Или солдаты Миклоша опять собираются устроить кровавую ночь?»

Мэтр задумчиво побарабанил пальцами по рулю. Хорошо. Сегодня он сделает исключение и сыграет по правилам пригласившего. Вытащив ключи из замка зажигания, бросил их в карман, взял плащ с соседнего сиденья и шагнул из машины. Дождь, как назло, усилился. Поднятый воротник оказался бесполезным. В последний раз оглядев пустую улочку, Вольфгер направился следом за «родственником».

До поворота, где тот скрылся, он дойти не успел. Люди появились внезапно. Словно черти из табакерки. Семеро. Крепкие парни с оружием в руках. Мэтр не стал дожидаться, пока неизвестные выскажут ему свои пожелания. Он не собирался вести пространные разговоры под проливным дождем и тем паче выполнять чужие требования.

На какое-то мгновение Вольфгер почувствовал разочарование. Его совсем ни во что не ставят, если устраивают подобный фарс?! Да еще и с привлечением людей?! Даже опившемуся крови наркомана сыну Лигамента стало бы понятно, что это ловушка.

Лишенная смысла. Бездарная. И жалкая. Неужели это действительно инициатива тхорнисхов? Без ведома Миклоша? Тот подобной глупости никогда бы не допустил. Если бил, то наверняка. Мэтр презрительно скривил губы и щелкнул пальцами левой руки. Семеро упали как один. На мокрый, выщербленный выбоинами асфальт. В лужи. В мусор перевернутых баков.

Он не смотрел на них. Умершие от мгновенной остановки сердца не представляли никакой опасности. А вот тот, кто скрылся в проулке, заманивая его в ловушку, может причинить неприятности. Минуты сменялись минутами, но учитель Кристофа не шевелился. Ждал. Вслушивался в шелест дождя, который окончательно промочил волосы, стекал по лицу и заливался за шиворот. Лишь спустя четверть часа мэтр позволил себе расслабиться. Похоже, тот, кто подготовил западню, понял, что затея провалилась, и убрался подобру-поздорову. Интересно, кто это был?

Вольфгер подошел к ближайшему телу, пошевелил носком ботинка зажатый в руке пистолет. И вот с помощью этого они хотели чего-то добиться? Люди воистину сходят с ума. Странно… эти парни не похожи на наемников. Не тот уровень. Слишком грязно сработано для опытных бойцов, которых нанимает Миклош. Он склонился над мертвецом.

Можно оживить его и заставить рассказать правду.

Тонкая струйка некромантической магии потекла в человека. Предельно сосредоточившись, Вольфгер наполнял своей силой мертвые клетки. Главное, случайно не повредить мозг, иначе невозможно будет получить членораздельные ответы на все вопросы. Тупой зомби ему не нужен.

Работая, он продолжал интуитивно держать ситуацию под контролем, прислушиваться. Шелестел дождь, с тихим хрипом воздух вошел в легкие реанимируемого, гулко стукнуло сердце. Все спокойно. Опасности нет, но что-то продолжало смутно беспокоить. Настораживало…

Последняя мысль еще не успела оформиться в голове Вольфгера, а он уже начал действовать. Бросил себя влево и вперед, одновременно призывая «Покров Ночи». Но не успел.

Затылок обожгло морозом, и он рухнул на колени. Холод мгновенно растекся по нервам, захватив синапсы и нейроны. Сковал мышцы, парализовал тело, отрезал волю. Неизвестный враг лишил его способности использовать магию. Его поймали, как чайлда. Глупого несмышленого «птенца». Выманили, усыпили бдительность и ударили в спину. Это был единственный способ его победить. Лицом к лицу с мэтром не справился бы ни один из Старейшин. Да и сейчас колдун чувствовал, что использованный противником «Поцелуй Медузы» был усилен в десять, если не в двадцать раз. В парализующее заклинание вложил силу не один кровный брат, а несколько. Причем не самые слабые представители…

Шум приближающейся машины. Хлопок двери. Шаги по лужам.

— Заберите тело. Господина Вольфгера Владислава ждет долгое путешествие. Кто-нибудь отгоните «бентли». Желательно так, чтобы его никогда не нашли.

Мэтр ощущал полное разочарование. В первую очередь из-за собственной недальновидности. Когда живешь слишком долго, начинаешь верить в свою неуязвимость и тогда рано или поздно совершаешь ошибку.

Спустя несколько минут на темной улице не было ни следа происшедшего. Тела убраны, машины уехали.

Снова темнота и дождь.

Голодная кошка осторожно выбралась из своего убежища, огляделась и, поняв, что опасность миновала, вновь направилась к мусорному баку.

Глава 1 Сканэр

Я могу выдержать грубую силу, но грубая мысль несносна. Есть что-то нечестное в ее действии. Это удар ниже интеллекта.

Оскар Уайльд. Портрет Дориана Грея.

12 сентября 2004 Дарэл Даханавар

— Что, нравится? — услышал я за спиной шепот Кристофа и только хмыкнул в ответ.

Он стоял под фонарем, опираясь о перила моста, и ветер трепал его светлые волосы. Подросток лет пятнадцати, за которым я слежу уже несколько дней.

— Так в чем же дело? — снова спросил вездесущий, неумолимый Кристоф. — Подойди к нему, и пошли.

— Я не уверен.

— Чушь. Иди, я подожду.

Было в этом тинейджере нечто странное. Необычное. И я никак не мог понять, что именно меня беспокоит. От него как будто тянуло свежим холодным ветром. Бриз, или поток воздуха с ледника. И дело даже не в чистоте крови, хотя я чувствовал, что она не загрязнена наркотиками, никотином или болезнью.

— Первая группа, — пробормотал Кристоф. — Резус положительный. — Заметил недовольство на моем лице, усмехнулся. — Не обращай внимания. Мысли вслух.

Развернулся и пошел прочь по темной, продуваемой ветром улице.

Мальчишка в золотом ореоле, казалось, солнечного света поднял голову, следя за полетом белого ночного мотылька, и я поймал легкую улыбку. Она погасла, когда он увидел меня, стоящего рядом.

— Привет. Не помешал?

Он отрицательно покачал головой, оглянулся как будто в растерянности. Но так и не решил — отойти ему от подозрительного незнакомца или подождать, пока тот отвяжется сам.

— Дарэл, — сказал я негромко, понимая, что начинаю ненавязчиво «замутнять» его сознание. Совсем чуть-чуть, только для того, чтобы он неожиданно почувствовал доверие ко мне.

— Лориан.

Я уже слышал этот голос. В прошлое воскресенье. На Курском вокзале. Тогда он произнес всего лишь три слова: «Ботанический переулок, пожалуйста», — и уехал на желтом такси.

Мальчишка представился мне интернетным ником. Настоящее имя ему, уж не знаю почему, не нравилось. Подросток считал его дурацким. К тому же он решил, что я тоже назвал свое «сетевое» имя. Я прочитал это в его мыслях мельком, не задумываясь.

— Любишь гулять по ночам?

— Да. — Он уже начал потихоньку «привыкать» ко мне.

Проходил стадию узнавания.

— Да, люблю.

По ощущениям для него это должно быть похоже на встречу с хорошо знакомым человеком. Мальчишка снова посмотрел на меня.

— Приятная привычка.

Мы уже шли рядом, от одного фонаря к другому. И наши тени, то укорачиваясь, то удлиняясь, бежали впереди. Он бросал на меня редкие любопытные взгляды, стеснялся подолгу задерживать их на моем лице, но чувствовал себя все свободнее. Естественнее. А мне можно было не смотреть на него. Я видел его внутренним зрением: ветер с ледника, холодный ровный поток воздуха и свет. Слегка рассеянный свет солнечного осеннего дня.

— Зайдем?

Я указал взглядом на ярко освещенные окна ночного бара и конечно же услышал в ответ тихое: «Зайдем».

Сейчас здесь было тепло, приглушенно играла музыка, сигаретный дым сизой полосой висел в воздухе. За дальним столиком я увидел Берта. Он был не один. Я не знал его девушку, но она улыбнулась, поднимая свой бокал, и мне показалось, что я ее уже где-то встречал.

Берт холодно кивнул в ответ на мое безмолвное приветствие и отвернулся. Другого я и не ожидал.

Лориан заметил эти многозначительные переглядывания, но ничего не сказал, лишь в глазах его вспыхнуло почти детское любопытство. Я заказал красное мартини для себя и кока-колу в высоком стакане для него. Мальчишка улыбнулся в ответ на мой выбор.

— Как ты догадался, что я хочу «колы»?

Я поднял свой бокал.

Когда он вот так поворачивает голову, становится видна тонкая жилка, которая часто-часто бьется под кожей на шее… Мне показалось, что я чувствую аромат его крови. Губам вдруг стало горячо, и я поспешил поднести бокал ко рту, чтобы прикосновение холодного стекла остудило невыносимый жар.

Подросток смотрел в окно. На противоположную сторону улицы, где висел гигантский рекламный щит с крупной черно-белой фотографией в стиле «готика». И в его чувствах зрело устойчивое сожаление. Он знал, что никогда не попадет на премьеру года, о которой сейчас кричат все афиши.

Я кивнул на плакат:

— Хочешь пойти на эту оперу?

Он глянул на меня немного насмешливо:

— Все билеты уже проданы, я узнавал в кассах. И потом, это очень дорого.

— По именному флаерсу абсолютно бесплатно. У моего хорошего друга всегда есть пара штук лишних.

— Он что, директор театра?

— Нет. Поет главную партию.

Тинейджер улыбнулся недоверчиво и произнес наставительно:

— Главную партию в «Призраке» поет Гемран Вэнс.

Но ему не удалось поймать меня на лжи. Я действительно был знаком с кумиром подростков и молодежи, знаменитым Британцем, рок-певцом. Что и сообщил мальчишке. Его лицо слегка вытянулось, глаза округлились от изумления. Меня обожгло ярким восторженным удивлением.

— Серьезно?! Ты его знаешь?! Самого Гемрана?! — Знаков восклицания в этом заявлении можно было поставить сколько угодно. — И давно ты с ним общаешься?

— Достаточно. Если хочешь, могу познакомить и тебя.

— Еще бы! — воскликнул он громко и тут же смущенно оглянулся. Берт смотрел в свой бокал. Девушка, улыбаясь, рассматривала бармена. Никто не обращал на нас внимания. Лориан успокоился и продолжил выражать свой восторг на полтона ниже. — Я очень хочу взять у него автограф. А когда ты смог бы нас познакомить?

— Завтра, после оперы. Пойдет? — Я поднялся и положил деньги на стойку.

— Да. Отлично!

Он вскинул на меня взгляд, в котором горел восторг от общения с человеком, лично знакомым с самим Гемраном Вэнсом. Это было забавно. Подросток оказался фэном Британца.

— Завтра вечером, без четверти девять, я буду ждать тебя в холле.

В дымчатой синеве его глаз отразились матовые переливы неяркого света. Словно от лучей заходящего солнца. Несколько мгновений я смотрел на это чудо, затем развернулся и стремительно вышел.

Звезды гасли одна за другой. Над просыпающейся рекой струился прохладный воздух. Ночная темнота медленно катилась по прозрачному небу все дальше на запад, отступая перед восходящим солнцем…

Конечно, Кристоф не дождался меня. Но я успел. Как всегда. Первые лучи пробились из-за горизонта в тот миг, когда я закрыл за собой дверь.

Здание оперы было построено в позапрошлом веке. Массивное сооружение из серого камня, щедро украшенное колоннами, статуями и барельефами. Монументальное, холодное, величественное. Подсвеченное нежно-золотыми огнями.

Мраморный Аполлон в развевающейся тунике едва сдерживал четверку коней, готовых сорваться со Ската крыши. Музы, нимфы, сатиры и менады застыли в танце вокруг солнечного бога и, казалось, готовы броситься под колеса его квадриги.

На плечах каменных танцоров, на головах лошадей сидели чайки. Их пронзительные крики перекрывали шум города, когда вся стая взмывала в воздух. Птиц нервировал белый дирижабль с яркой афишей на боку, рекламирующей новую постановку Моцарта, — он с воем летал вокруг здания, чуть покачиваясь на ветру.

От реки веяло свежестью. Широкая черная лента поблескивала в свете фонарей, отражала перевернутый мост и здания набережной. Чудилось, что они плывут, дрожа в мелких волнах. Шлюзы были закрыты. Три прогулочных теплохода терпеливо стояли у ворот, дожидаясь, пока вода поднимется до нужного уровня. Играла музыка, гомонила публика, кричали чайки.

В здании оперы были люди, я чувствовал их даже сквозь каменные стены. Скопление теплых огоньков. Басовито гудящий рой, в однообразном пении которого раздаются высокие голоса, похожие на вскрики речных птиц.

Лориан звучал чистой певучей нотой «соль».

Он пришел и теперь стоял в фойе возле одной из колонн. Волосы волной метались по плечам, когда он нетерпеливо оглядывался по сторонам, высматривая меня в толпе. Я видел, как он вертит в руках программку, свернутую трубкой, и машинально убирает непослушную прядь за ухо, уже чувствуя мой пристальный взгляд, но еще не понимая, что я смотрю на него.

Неподалеку топталась компания подростков. Все длинноногие, тонкие, нервные, развязные и неуверенные одновременно. Они то «скрежетали», словно несмазанные телеги, то их «звучание» поднималось до едва переносимого визга. Я содрогнулся внутренне и приглушил обострившуюся чувствительность.

— Привет.

Он слегка вздрогнул и обернулся. Теперь я видел немного смущенное лицо, легкие тени под глазами, яркий румянец на щеках.

— Добрый вечер. Я решил, что глупо упускать такой шанс. Мне бы никогда не удалось купить билет на эту оперу. А познакомиться с Гемраном вообще нереально. — Он в свою очередь рассматривал меня в ярком свете тысячи электрических лампочек — мое бледное лицо, мои глаза…

— Умение логически оценить ситуацию — большое достоинство.

В ложе я сел в кресло второго ряда, чтобы видеть только линию его шеи, белый воротник рубашки и сцену.

Свет погас. Раздались первые аккорды вступления. Совсем рядом, в опасной близости, я услышал громкий, восторженный стук человеческого сердца. И вновь раздалось беззвучное: «Так в чем же дело!..» Жаркое пламя коснулось моих губ, музыка застыла на одной ноте, прервалось дыхание подростка, замерли в воздухе танцоры, мир остановился… Но я сильно, до боли, сжал ладонь в кулак. Так, что ногти врезались в кожу. Боль немного отрезвила, и огонь отступил. Я опять мог видеть, слышать и чувствовать не только свои желания. Снова заиграл оркестр, и Лориан, стряхнувший опасную «паутину», с улыбкой обернулся.

— Ну, как тебе?!

— Нравится.

В темноте зала его глаза блестели, в их глубине, доступной только моему взгляду, вспыхивали золотые лучики чистого, почти солнечного света… А я и забыл, что такое бывает. Еще где-то бывает…

— Но ты совсем не слушаешь!

— Слушаю.

Он отрицательно покачал головой, слегка склонил ее к плечу… Мой голод и жар опять стали едва выносимы.

— Не слушаешь. Ты смотришь так, словно… — Он не нашел нужных слов и отвернулся к сцене.

…Он и не мог их найти.

Гемран, как всегда, не разочаровал своих поклонников. В роли кровожадного, но страждущего призрака он был великолепен. Сильный, низкий, чуть хрипловатый голос рок-певца вплетался в мощное пение труб органа. И у меня пробегал мороз по спине, когда со сцены звучало страстное и отчаянное: «Я жизнь свою на ноты положил…» От музыки Баха начинало колотить. Слишком много правды, боли, ярких картин было скрыто в музыкальных фразах.

Пришлось закрыть глаза и снова сжать ладони в кулаки, потому что на меня хлынул поток человеческих чувств. Восторг, завороженное оцепенение, потрясение, грусть, жалкий внешний скептицизм: «слышали мы и не такое», — а под ним все то же восхищение. А рядом со мной яркое, почти слепящее изумление и счастье Лориана, очарованного волшебной музыкой и голосом. Жаль только, мальчишка не понимал итальянского, на котором Призрак пел свою арию.

Я наклонился ближе к юному фэну и шепотом стал переводить:

Он внимательно слушал несколько секунд, а потом вдруг затряс головой и зашептал яростно:

— Нет! Не надо! Так хуже! Я не понимаю, но чувствую, что он говорит!

Я улыбнулся и отодвинулся на прежнее место. Правда. Чувствует.

Долгая тягучая нота органа заглушила голос певца. Последние слова утонули в дрожащем минорном «фа». Мгновение зал сидел молча, словно зачарованный, а затем взорвался аплодисментами.

Лориан повернул ко мне светящееся от восторга лицо. Глаза его блестели.

— Потрясающе! Просто обалденно!

— Лориан. Мне нужно уйти ненадолго.

— Что-то случилось? — Счастье и удовольствие мгновенно смыло с его лица.

— Нет, все хорошо.

Он стал подниматься следом, не спуская с меня огорченного и удивленного взгляда, но я указал ему на прежнее место:

— Останься здесь. Дождись меня. Я скоро вернусь.

Он остался один. Немного удрученный и недоумевающий.

Я вернулся в самом конце антракта. Сердце мое снова было спокойно, почти холодно. Угли недавнего пожара смиренно тлели где-то в глубине души, и возвращение к прежнему безумству казалось слишком утомительным.

Лориан не обернулся, когда я вошел в ложу, продолжая рассеянно постукивать ладонью по бортику и смотреть в зал.

— Извини. Я задержался.

Резкое движение плеча, короткий равнодушный выдох в ответ:

— Я хотел купить программку. Теперь не успею.

— Будешь мороженое? Сливочное, с орехами и кленовым сиропом.

Подросток искоса взглянул на меня и удивленно приподнял бровь, увидев в моих руках запотевший стаканчик с пластиковой ложечкой.

— Знаю, этим невозможно восполнить потерю, но, может, все же попробуешь?

Рассмеявшись, он взял стакан:

— Ты просто… телепат! Как ты догадался, что я смертельно хочу мороженого?

Он занялся, было, десертом, но, скользнув взглядом по моему лицу, с легкой тревогой остановился:

— Дарэл, у тебя… кровь?

Я прикоснулся к губам и посмотрел на кончики пальцев. На одном осталась маленькая алая капелька.

— Пустяки. Прокусил, наверное.

— Дать тебе платок?

Потянулся к карману, но я опередил его:

— Нет. Спасибо. У меня есть… Ешь свое мороженое.

В последней сцене, когда человек-призрак умирал под черную, тяжелую, мрачную музыку, Лориан сидел, сжавшись, в кресле, исподлобья смотрел на сцену. И оглушал меня состраданием к выдуманному персонажу…

Занавес опустился в полной тишине. И снова овации. Распаренный, довольный Вэнс в распахнутой на груди шелковой рубахе выходил на поклон. Принимал букеты, завернутые в хрустящий целлофан, улыбался своим партнерам. Но это было «уже не то», как неожиданно почувствовал Лориан. Ему больше нравился тот одинокий, опасный Призрак, чем благополучный Британец, освещенный прожекторами славы. Мальчишка не сказал мне ничего, но засомневался, хочет ли знакомиться с певцом лично. Вдруг тот окажется «совсем не таким».

— «Нельзя прикасаться к идолам, — произнес я не громко, — позолота остается на пальцах» [1].

— Что? — Тинейджер, пробирающийся между кресел к выходу, оглянулся на меня, озадаченно наморщив лоб.

— Ты все еще хочешь посмотреть на Вэнса вблизи?

— Да! Конечно! — Мимолетные сомнения были забыты! «Это же сам Вэнс!!»

Рабочие помещения оперного театра, в отличие от блистательной сцены и роскошного зала, были холодными, серыми, мрачными. Чрезмерно высокие потолки с остатками лепнины, тяжелые, скрипучие двери, сквозняки и вечные звуки нежилого, старого дома. Заглушённые закулисной суетой, они были доступны только моему обостренному слуху. Пение ветра на чердаке, потрескивание рассыхающихся деревянных панелей, возня крыс в кучах старого реквизита в подвале. Шелест, шепот, шуршание, вздохи.

Остатки давних эмоций, отголоски древних страстей. Думаю, Кристоф увидел бы здесь настоящих призраков, не упокоенных жителей потустороннего мира. Я слышал лишь голоса, произносящие обрывки монологов, улавливал чувства. То далекие, серые, как будто присыпанные пылью, то взрывающиеся яркой жгучей болью.

Слишком долго люди жили здесь чужими чувствами, слишком правдиво страдали, любили и ненавидели — каждый вечер на сцене, каждый день в репетиционном зале и гримерных. Наверное, кое-кто из наиболее чувствительных актеров видел тут фантомы — маленьких балерин с голубоватыми от холода плечами и тонкими ногами, грациозных и печальных, черную сгорбленную фигуру старого трагика, мелькающую в конце темного коридора. Слышал хлопки невидимых дверей и серебристую, тающую вдали, музыку.

Но сейчас никому не было дела до таинственных звуков. Опера гудела реальными живыми голосами.

Вэнс сидел в своей гримерной, в компании приятелей-артистов (двоих из них я знал, третий был новеньким), пары симпатичных поклонниц и нескольких бутылок вина. Узкое, ярко освещенное помещение было заставлено корзинами цветов. Их ароматы плыли, смешиваясь с запахом человеческого пота и театрального грима. Особенно удушающе благоухали белые лилии.

Гемран больше не играл на публику, но выглядел, как всегда, эффектно. Темные мелко вьющиеся волосы небрежными прядями спадали на широкий воротник белой рубашки, на шее серебряная цепь в палец толщиной, на ней болтается амулет непонятного назначения. Черные кожаные штаны слегка потерты, на правом колене подсыхает рисунок, сделанный красной губной помадой, — сердце, перечеркнутое колючей проволокой. Широкие скулы, тяжелый подбородок — лицо крестьянина или разнорабочего. Неуловимый взгляд.

Вэнс предпочитал смотреть в свой стакан, а не на собеседника. Но когда удавалось заглянуть в его глаза, было видно, как сияет в них яркая, переменчивая, человеческая сила. Внутренняя гениальность — так я называл про себя этот свет.

Фэриартос до сих пор не добрались до него только потому, что он не был красив. А наша богема принимала в свой клан лишь физически совершенных людей.

Лориан, слегка робея, держался позади, но успевал с любопытством оглядываться по сторонам.

Меня приветствовали радостными, дружелюбными возгласами. Выделили место рядом с Вэнсом, вручили стакан с вином. Мальчишка пристроился на краешке сиденья около меня, с восторгом разглядывая своего кумира.

При ближайшем рассмотрении Британец выглядел уставшим. Вымотанным до предела, выжатым. Вокруг глаз темные круги, щеки запали. Тяжелые крестьянские руки устало лежали на подлокотниках кресла, как будто только что выпустив рукоять плуга. Гемран честно «отпахал» оперу и теперь отдыхал. Его не поддерживала нервная энергия, которая часто бурлит в артистах после представления. Он чувствовал усталость сразу, как только опускался занавес. Ему хотелось спать, но традиция требовала посидеть с друзьями и выпить за успешную премьеру.

— Ну, как? — неопределенно поинтересовался рок-певец, внимательно рассматривая носок своего ботинка.

Вопрос был обращен ко мне. Он знал, что я был на премьере, и теперь хотел услышать мое мнение.

— Отлично. Мне понравилось. Только в последнем акте ты слегка переигрываешь.

— Ха! — Сидящий напротив парень презрительно вы пятил нижнюю губу. Его волосы были выкрашены в черный цвет, одежда полностью из черной кожи. — Мнение дилетанта.

Вэнс проигнорировал это высказывание, пристально взглянул на меня:

— А что зал?

— Полный восторг. Особенно в третьем акте.

Глубокая морщина на лбу певца разгладилась, он улыбнулся.

— Ерунда, — заявил все тот же скептик. — Ты сам видел реакцию зала.

— Дарэл — эмпат, — пояснил терпеливый Гемран. — Он не только видит, но еще и чувствует.

Я ощутил на себе быстрый, внимательный взгляд Лорина.

— И в чем конкретно выражается эта сверхчувствительность? — Парень в черной коже уставился на меня с недоверием. — Ты можешь почувствовать реакцию целого зала?

Кэнзо усмехнулся. Я не знал его настоящего имени, только прозвище. Он был главным исполнителем почти всех ролей героев-любовников в театре. Особым талантом не отличался, зато радовал глаз скульптурной правильностью черт лица.

— Что, Лорд Вампир, не верится? — спросил он на смешливо, вытащил из ведерка со льдом бутылку, старясь не капнуть на брюки, отпил прямо из горлышка.

Мне показалось, что я ослышался:

— Как ты его назвал?

— Лорд Вампир, — повторил Элл — бас-гитарист из группы Вэнса, показывая в улыбке чуть крупноватые, но ровные зубы. Протянул руку и забрал у приятеля бутылку. — Он гот.

Одна из девиц, блондинка в слишком узком для нее синем платье, захихикала. Другая — неестественно черная брюнетка — с обожанием смотрела на «лорда», внимая каждому его слову.

Среди моих друзей было много странных индивидов. Включая типов с весьма экзотичным разделением личности. Но с готами общаться пока не приходилось. Поэтому я с любопытством, не уступающим пытливости Лориана, уставился на новый человеческий экземпляр. Интересно, насколько серьезно его увлечение потусторонними силами?

«Лорд Вампир» думал, что шокировал меня, и теперь с горделивым удовольствием ждал вопросов, которые обычно задают в таких случаях.

— Ты правда вампир? Настоящий?

— В нашем мире нет ничего настоящего и постоянного, — ответил он, наслаждаясь вниманием всех присутствующих. — Все относительно и временно. Да, я вампир.

Лориан рядом едва слышно скептически хмыкнул, но от комментариев вслух воздержался. Я внимательно вгляделся в готического приятеля Вэнса. Черные волосы, скорее всего крашеные, темная одежда, светлая незагорелая кожа, безграничное удовольствие от своего придуманного, эффектного образа. Ну да, и конечно же великолепные искусственные клыки, продемонстрированные мне в широкой улыбке. Образец стоматологического искусства.

— Невероятно, — произнес я задумчиво. «Вампир» был польщен моим изумлением и решил, что его оригинальность превосходит мою. — А что, кровь ты пьешь?

— Естественно, — лениво признался тот. — Время от времени это необходимо.

— И где берешь?

— Из банки с томатным соком, — снова вмешался в беседу Кэнзо, жестом велев кому-то заглянувшему в гримерную из коридора закрыть дверь, — Цвет и консистенция почти одинаковые, а воображение восполнит недостающие вкус и запах.

«Вампир» раздраженно сверкнул на него глазами. Лориан и блондинка в синем платье одновременно фыркнули от смеха. А я вдруг увидел яркую картину из памяти гота. Темная кухня, горящие свечи, красные шторы на окнах. «Лорд» в бордовом халате с длинным поясом подходит к черному холодильнику, открывает дверцу и достает стеклянную банку с густой красной жидкостью. С лицом величественным и непроницаемым наполняет хрустальный кубок. Направляется в комнату. Там, среди шелковых красных подушек на кровати возлежит брюнетка в черном кружевном пеньюаре. Ее губы намазаны темно-вишневой помадой, глаза покрашены черными тенями, короткие волосы, естественно, тоже черны, как ночь. Она медленно протягивает руку, и «вампир» подает ей кубок с томатным соком, изображающим кровь.

Мне стало смешно. Но я вовремя успел прикусить нижнюю губу, чтобы не рассмеяться. Люди очень трепетно относятся к своим увлечениям и образу жизни. Не стоит насмехаться над тем, что им дорого. Пусть лучше этот парень играет в вампира, чем станет настоящим. Одним из тхорнисхов, например.

— Я тоже увлекаюсь готикой, — заявил неожиданно Лориан, и покраснел, когда все посмотрели на него. — То есть готической музыкой. Гемран, я слушал ваш диск. «Немезида». Он весь об этом.

— Я играю музыку разных направлений, — снисходительно ответил Вэнс, выслушав мальчишку.

— Кстати, — вмешался я. — Это Лориан, твой большой фанат. Дай ему автограф.

Гемран выдвинул ящик стола, возле которого сидел, с грохотом разворошил его содержимое.

— Где-то у меня был подарочный диск. А, вот.

Вытащил плоскую квадратную коробочку и маркер.

Достал вкладыш из-под крышки, размашисто расписался под своей фотографией. Протянул подростку:

— Держи.

«Лориану, который любит готику так же, как и я», — прочитал подпись мой протеже и глубоко вздохнул. Восторг был полным.

— Спасибо! Это… это здорово! Я даже не думал, что когда-нибудь буду сидеть в одной комнате с самим Гемраном Вэнсом!

Он наконец произнес эту фразу вслух и покраснел еще сильнее.

— Не за что. Приходи еще, буду рад видеть. — С улыбкой отозвался рок-певец. Ему было приятно. Мое одобрение и восхищение юного фэна пришлись очень кстати, поддержав творческое вдохновение. Вещь капризную и требующую постоянного стимулирования.

Мы посидели еще минут пятнадцать, послушали болтовню музыкантов, потом попрощались и ушли. Естественно, Лориан готов был провести в компании Вэнса хоть всю ночь, но я проголодался.

На улице было холодно. Ветрено. Низкие тучи затянули небо. Временами начинал накрапывать дождь. Обещанный циклон все-таки добрался до нас и накрыл город.

Мы шли до метро дворами. Здесь было тихо и безлюдно, только пару раз встретились унылые владельцы собак, вынужденные в любую погоду сопровождать своих питомцев по их неотложным делам. Люди не обратили на нас внимания, зато животные забеспокоились.

Одна из них, овчарка, зарычала на меня, вздыбив шерсть на загривке. Однако в ее голосе было больше испуга, чем грозного предупреждения. Другая — кудлатая болонка — с визгом умчалась в дальний конец двора и залилась там истеричным звонким лаем.

— А тебя собаки не любят, — задумчиво произнес Лориан. — Интересно, почему?

— Наверное, потому, что любят коты, — пошутил я.

Хотя это было неправдой. Коты меня тоже боялись.

Мальчишка улыбнулся и снова задумался. Его мысли перескакивали с одной на другую. Ассоциации возникали самые дикие. Чувства тоже казались растрепанными. «Друзья обалдеют… автограф самого Вэнса… на оперу бесплатно попал, сам бы билет не купил, их в кассах уже месяц нет, а в принципе какая разница… нормальный парень этот Дарэл, хоть и чудной. Но по крайней мере не такой, как тот гот…»

— По-моему, это глупо, — озвучил он последнюю мысль, глядя на светящиеся окна дома, мимо которого мы проходили, — считать себя вампиром.

Мне стало любопытно.

— Ты думаешь?

— Точно! Можно играть в кого-то другого. Но быть уверенным, что ты на самом деле — вампир, странно. Тебе не кажется?

— Игра и реальность очень близки. — Я перешагнул через лужу, в которой отражался светящийся круг фонаря. — Ты бы удивился, если узнал, сколько людей хотят стать не тем, чем являются на самом деле. Им проще быть кем-то другим, нежели собой. Это уход от реальности, от собственного несовершенства.

Лориан подозрительно посмотрел на меня:

— Ты не психолог случайно?

— Я эмпат, ты же слышал.

— А тебя, значит, все устраивает в себе?

— Почему ты так решил?

— Выглядишь очень довольным, благополучным. И ощущение от тебя такое же. Человек, у которого все отлично.

— В твоем голосе слышится ехидство.

Он улыбнулся:

— Нет, я серьезно. Ты очень… — Лориан задумался, подбирая нужное определение. — Беспечный, что ли.

— Проблемы есть у всех. — Ответил я резковато.

Разговор о себе самом уже начал немного утомлять.

Но мальчишку это не смутило. Ему очень хотелось узнать: кто я такой, что у меня на уме и каким образом мне удалось познакомиться «с самим Вэнсом»?!

— И какие у тебя проблемы?

— Недостаток общения.

От неожиданности он едва не споткнулся:

— Это у тебя недостаток общения?!

В душе у него мелькнуло не очень приятное чувство. Подозрение, что я «выпендриваюсь» и набиваю себе цену.

— Очень многие хотят быть не тем, кем являются. Изображают не то, что испытывают на самом деле. А я улавливаю их подлинные чувства. И знаешь, как редко удается встретить человека, у которого внешние и внутренние эмоции совпадают?

Лориан нахмурился, машинально звякая мелочью в кармане куртки:

— Ты чувствуешь это, потому что эмпат?

В его голосе звучало некоторое сомнение. Он еще не до конца поверил в мои редкие психические способности.

— Да. С тобой, например, мне общаться легко. Ты говоришь то, что чувствуешь. У меня нет ощущения постоянного раздвоения, когда человек улыбается тебе, а сам испытывает глубокое отвращение.

Подросток наклонил голову, глядя себе под ноги, засунул руки глубже в карманы. Задумался. Принял мое объяснение:

— Но ведь многие понимают, когда им врут или лицемерят. И для этого вовсе не нужно обладать какими-то особыми способностями.

— Понимают. Но не чувствуют, как я.

Мальчишка кивнул. Его не задело, не покоробило мое признание собственной уникальности.

— А где ты работаешь? То есть твоя работа как-то связана с твоими способностями?

— Я консультант у одной… фирме. — Даже не соврал.

Просто упростил до человеческого уровня понимания свое занятие.

— Ясно. — На самом деле ему было совсем неясно, кого и для чего я консультирую, но он посчитал невежливым расспрашивать дальше.

Следующие пять минут мы шли молча. Каждый из нас думал о своем, не испытывая ни малейшего желания посвящать в эти мысли другого. Вышли на Кутузовский проспект. Здесь дул сильный, порывистый ветер. В разрывах облаков проглядывали куски черного неба. Звезд не было видно, их затмевали огни реклам. По дороге мчались машины, с гладких полированных боков срывалась дождевая пыль.

— Тебе куда? — спросил Лориан, имея в виду метро.

— Серая ветка.

— Дать тебе номер моего телефона? А то Вэнс не успел.

— Говори, я запомню. И запиши тогда мой.

Он полез в карман, вытащил блестящий новенький сотовый, нажал на несколько кнопок, продиктовал свой телефон, сохранил «мою» запись.

— Ну что? Счастливо, Лориан.

— Пока. Спасибо большое за Гемрана.

— Не за что, — повторил я ответ Вэнса.

Я шел вдоль Дмитровского шоссе, рассматривая спешащих навстречу прохожих. Усталые, сосредоточенные, хмурые, счастливые, равнодушные, заинтересованные лица. Если бы я не умел защищаться, они смели бы меня потоком своих мыслей и эмоций.

Мне нравилось бродить по городу, среди людей. Не глядя «выхватывать» человека из толпы и читать его эмоции, видеть мир, окрашенный его чувствами. Для одного ночь была черной, враждебной, холодной. Для другого — мистической и романтичной. Для третьего — временем суток, которое нужно тратить только на сон или секс.

Я поднялся по узкой лестнице на железнодорожный мост. Облокотился о перила, глядя на шоссе и пролетающие подо мной редкие автомобили. За спиной, грохоча и обдавая жаром, пронеслась электричка. Железные ограждения затряслись, передавая вибрацию моим ладоням.

А ведь, пожалуй, мне не хватало ощущения, которое возникло в присутствии Лориана. Тепло, беззаботность. И солнце. Я видел мир, освещенный солнцем, в его воспоминаниях. Очень правдоподобно. Почему-то никто из моих человеческих друзей не держал в памяти блики света, играющие на листьях, длинные лучи, тянущиеся между стволов деревьев, черные тени от домов…

Я закрыл глаза, представляя это реальнее, и вдруг сквозь шум очередной электрички, бормотание голосов и гул ветра в опорах моста до меня долетел зов. Глухой и отчаянный вопль:

— Дарэл! Дарэл, помоги! Помоги-и!

Машинально повернувшись в сторону, откуда прилетел крик, я произнес мысленно:

— Слышу. Кто зовет?

— Артур… Арчи. Я в «Хамелеоне».

— Буду через… — я глянул на часы, — десять минут. — Жди.

— Жду! — всхлипнули в ответ.

На месте я оказался через семь с половиной минут. Улица была мне отлично знакома. На ней находились ночные клубы и бары с сомнительной репутацией. За поворотом — военное училище. И, насколько я знаю, будущие военные частенько отрывались здесь от нудной строевой службы. Я приходил сюда не чаще одного раза в две недели, чтобы поесть. В городе насчитывалось около трех десятков подобных заведений — я регулярно посещал их.

Присутствие Арчи чувствовалось по резким вспышкам паники и страха. Я видел этого парня у Констанс. Мелькал он там последние несколько месяцев. Высокий, тощий, нескладный, нервный. Сталкиваясь со мной в коридоре, смотрел с тихим благоговением и поспешно уступал дорогу. Взгляд как у нашкодившего щенка, ожидающего трепки, постоянное желание сделать все правильно, и полное незнание, что именно — правильно. А в глубине души — хорошо скрытая злоба отчаяния.

Интересно, что натворил мой младший братец? И не вызывает вопросов, почему он не просит помощи у Констанс. Темпераментная ирландка имеет склонность жестоко наказывать за малейшую ошибку. А я слыву в клане личностью либеральной и снисходительной.

В клубе, как всегда, было шумно, полутемно и накурено до омерзения. Толкались в дверях девицы, приличные и не очень. Компания развязных молодых людей лениво переговаривалась и посматривала по сторонам с голодной жадностью. Больше всего их интересовали те самые не очень приличные девицы и выпивка со скидкой, полагающейся по флаерсу. Бродили одинокие дамочки, профессия которых без труда читалась на их лицах… Еда, всего лишь еда.

И по традиции на фейсконтроле ко мне опять привязалась одна из охранниц. Дважды проверила карманы и, как обычно, не нашла ничего запрещенного. Она помнила меня в лицо и искренне считала извращенцем, который приходит в клуб за удовольствиями сомнительной чистоты. Забавно было чувствовать ее брезгливое высокомерие и ехидное «все я про тебя знаю».

Кристоф никогда не ходил в подобные «клубы», его раздражала толпа, хамство охраны и музыка. Впрочем, нет, однажды мы были здесь вместе. Он с непроницаемым лицом оглядел малый зал, прошел в бар и, ничего не сказав, вышел вон.

Арчи ждал меня. Он сидел на корточках в мужском туалете, прислонившись спиной к стене, и смотрел в кафельный пол. Серые спутанные волосы свешивались на его лицо, кожаная куртка, предназначенная для того, чтобы придавать больший объем худосочной фигуре, сползла с плеч, согнутые колени торчали под острым углом, на одном — джинсы порваны. Дань моде или последствия драки. На расстроенного парня не обращали внимания. Не до него.

Под потолком висело три телевизора. На одном из них лениво сменялись кадры старого порнографического фильма. В противоположном углу двое торопливо курили, передавая друг другу сигарету, судя по запаху дыма — с марихуаной. В одной из кабинок что-то билось о стену через равные промежутки времени, шумела вода в поломанном бачке.

Люди входили и выходили, оставляя после себя дрожащий, запутанный эмоциональный фон, от которого я постарался жестко отключиться.

— Привет.

Арчи вскинул голову, увидел меня, и глубокое отчаяние на его лице сменилось отчаянной надеждой. Вскочил, покачнулся на ногах, затекших от долгого пребывания в одной позе. Схватил меня за рукав:

— Дарэл! Как хорошо, что ты пришел!

Парни с любопытством покосились на нас, но я тут же создал легкую «завесу», и любители покурить в туалете потеряли к нам интерес. На какое-то время для людей мы перестали существовать.

— Что случилось?

Он выпустил мой рукав, сжал кулаки, шмыгнул носом:

— Я убил ее. Женщину. В «Лабиринте». Я не хотел. Так получилось. Случайно. Она дернулась, и я…

Он говорил с трудом, как будто выталкивая из себя слова. И смотрел на меня с ожесточением, готовый выслушать справедливые упреки и оскорбления.

— Ты уверен?

— Конечно! Да. Уверен…

Неприятно. И, главное, не вовремя. Убийство человека в общественном месте одним из даханавар [2]. Интересно, как это отразится на тонкой межклановой политике. Представляю довольную физиономию Амира. «Вот вы, уважаемые Мормоликаи [3], говорите о гуманности, а сами смертных в борделях режете. Ах, это был не бордель? Ночной клуб?»…

Похоже, предвидение этих слов отразилось на моем лице или долетело отголоском до Арчи. Он снова шмыгнул носом:

— Знаю! Я не должен был! Я не хотел! Это получилось случайно! Что теперь будет?! Констанс сразу почувствует, что я убил. Мы же не должны! Не имеем права убивать. И полиция… они найдут труп и… там кругом мои отпечатки пальцев. На ее сумочке и на ожерелье. У нее на шее было такое широкое блестящее… И мой телефон. Я дал ей свою визитку. Идиот! Какой же я идиот!!

В полном отчаянии он ударил себя кулаком по лбу. Я перехватил его руку, удерживая от более серьезного членовредительства:

— Где это произошло?

— В «Лабиринте». Я же говорю. Меня теперь арестуют, да? Меня посадят? Слушай, я не могу! Я просто не могу попасть в тюрьму!!

— Успокойся!

Он вздрогнул и замолчал, напуганный моим резким окриком.

— Сначала пойдем посмотрим.

— Я не пойду! Нет! Нет! Я не могу идти туда!

— Пойдешь.

И Арчи, конечно, пошел.

Я мельком взглянул на своего спутника, попытался прочувствовать его. С родственниками это сложнее, чем с людьми. Словно темная, густая завеса окружает любого из нас, скрывая мысли и чувства. По желанию собрат может слегка раздвинуть ее, чтобы пообщаться мысленно, или, наоборот, сделать свою мысленную защиту совершенно непроницаемой.

Я умел рассеять «щит» любой степени прочности (за что меня и ценили в родном клане), но сейчас не было необходимости применять свои способности. То ли Арчи еще не умел защищаться от телепатических нападений, то ли был слишком расстроен. Едва «прикоснувшись» к нему, я почувствовал страх. Мальчишка отчаянно трусил. И непонятно, чего он боялся больше — гнева Констанс (а наши дамы-Даханавар страшны в ярости), полиции (этот страх почему-то был очень силен) или непонятных последствий нарушения Клятвы, принятой несколькими кланами еще в незапамятные времена — Даханавар, Кадаверциан, Нософорос, Лигаментиа, Фэриартос, и Вьесчи не должны были лишать смертных жизни.

Даханавар вообще не имели права причинять людям вреда — ни физического, ни психологического. По этическим соображениям и во имя доброй славы рода.

Кадаверциан и Нософорос были гуманны из чисто практических соображений: сегодня ты убиваешь, завтра тебе нечего будет есть.

Лигаментиа приняли Клятву по каким-то своим, малопонятным и сложнообъяснимым причинам, но строго соблюдали ее. До тех пор, пока были в здравом уме.

Фэриартос, видимо, были слишком красивы сами и чрезмерно эстетствовали для зрелища смерти.

«Старицы-Даханавар» вынуждали Вьесчи подчиняться Закону — пока соглашение, заключенное между нашими кланами, остается в силе. (Впрочем, никто не мог поручиться, что в один из подходящих моментов негоцианты не расторгнут стратегически выгодный союз, чтобы объединиться с кем-то другим. И тогда игра пойдет по совершенно иным правилам.).

Если же говорить о Грейганн — те следовали только стечению обстоятельств и природной необходимости. Спокойно могли отпустить живым человека, если тот не начинал сам каким-нибудь образом раздражать их. Так иногда делают сытые тигры. Но вряд ли они хоть на секунду задумывались, если жертва погибала.

Оставшиеся два клана плевали на Клятву, людей и на нас тоже.

Асиман могли бы оправдать свое равнодушие к чужим жизням научной необходимостью. Если бы захотели. Но они никогда ни перед кем не оправдывались. Им было все равно.

А Тхорнисх, вообще, считались выродками. И если с первыми иногда удавалось хоть как-то договориться, то «ночные спасители» творили такие зверства, от которых даже у выдержанного Кристофа начиналась неконтролируемая нервная дрожь, и говорить о них он мог только на старофранцузском, потому что современные языки утратили больше половины ругательств.

Об остальных четырех кланах я практически ничего не знал. Они пропали, затерялись где-то в прошлых веках. И никому сейчас не было дела до их этических представлений.

Мы вышли в коридор. Было заметно, что веселье идет на убыль. Основные огни потушили, людей осталось немного, и все уже какие-то «смазанные», оглушенные, замедленные.

В основном зале звучали слащавые легкие песенки и уныло прыгали молоденькие девчонки в компании курсантов первого года обучения. От вспышек неона под потолком у меня, как всегда, немедленно заломило зубы.

На второй танцевальной площадке пульсировала музыка потяжелее. В четырех «клетках», установленных в разных концах просторного помещения, довольно профессионально изгибались девушки в коротких серебристых шортиках и узких топиках. На сцене, возвышающейся в центре, по пятницам проводились пошлейшие конкурсы типа «Получи музыкальный центр, изобразив самую эротичную позу» или «Почувствуй себя трансвеститом».

А между двумя дискотечными площадками тянулся «Лабиринт». Темный коридор с неосвещенными нишами — закутками, где парочки, пришедшие в клуб, могли уединиться. На входе справа стоял охранник в черном костюме с белым пятном бейджа на груди, слева — новенький автомат, выдающий презервативы и жевательную резинку. Из темноты веяло жалкими вялыми всплесками эмоций, словно туда сползлись полусонные рептилии, желая погреться друг о друга перед тем, как впасть в спячку.

Я машинально потряс головой и взглянул на хмурого Арчи, нервно покусывающего нижнюю губу.

— Там?

— Да.

— Пойду посмотрю.

Но я не успел. Из «Лабиринта» вылетел такой яркий и мощный поток страха, что мои рецепторы парализовало на мгновение, затем раздался громкий вопль, и в зал вылетел подросток, на ходу застегивая джинсы.

— Она там! — вопил он. — Там! Мертвая! Кровь! Лежит!

И началась обычная бессмысленная человеческая паника. Беготня, крики и столпотворение.

— Ну все. — В голосе Арчи прозвучало обреченное спокойствие самоубийцы. — Мне конец.

— Пока еще нет.

Я взял его за локоть и, преодолевая легкое сопротивление, отвел подальше от входа в «Лабиринт», к углу сцены.

— Я знаю, кто мог бы тебе помочь.

Мой непутевый родственничек покосился на двух девчонок, испуганно топчущихся неподалеку, и спросил дрожащим голосом:

— Кто?!

— Некромант, естественно. А теперь помолчи немного.

Арчи испуганно замер, не зная, принимать ли мое заявление о некроманте всерьез. Я настроился, прислушался и позвал мысленно:

— Крис… Кристоф! Целая минута ожидания и наконец: — Дарэл?..

— Крис, мне нужна твоя помощь.

— Где ты?

— Клуб «Хамелеон».

— Еду.

Арчи, преданно заглядывающий мне в глаза, встрепенулся:

— Ну? Что?

— Ждем.

— А он точно придет?

— Обещал. А теперь расслабься и объясни, почему ты так боишься полиции?

Расслабиться у Арчи не получалось — он не сводил глаз с темного провала «Лабиринта», где лежала изувеченная им женщина, и периодически нервно вздыхал. Я видел в его воспоминании девушку с неестественно вывернутой окровавленной шеей.

— У них в картотеке есть… кое-что на меня. Я отпущен на поруки, и если на меня повесят еще и убийство…

— Ну и что?

— Дар, ты не понимаешь! Ты слишком давно не человек! Тебе все равно! Никто не знает твоего адреса, не помнит в лицо, кроме таких же, как ты! А я… родители умрут, если узнают, что их сын — убийца!

Я взял его за плечи и развернул к себе, заглядывая не только в глаза, но и глубоко в душу.

— А что будет с ними, если они узнают, что их сын вампир? Они ведь не в курсе этого?

Арчи закусил губы. Мне показалось — еще немного и он расплачется.

— Мальчик, как же ты ухитряешься скрывать?! Это просто невозможно!

— Отец часто уезжает в командировки, его подолгу не бывает дома, а мама… маме я говорю, что работаю по ночам. Я знаю, что так долго продолжаться не может, но… Дарэл, я люблю их, они же не виноваты! Я не могу бросить их!

— О да! — Я легко оттолкнул его, и парень снова при жался к стене, глядя на меня несчастными, покрасневшими глазами. — Единственное, чего я не понимаю, — зачем Констанс обратила тебя.

— Я очень хороший компьютерщик, прирожденный хакер, я могу взломать любую систему. Констанс говорила, что вам это может быть очень полезно.

— Поэтому полиция интересуется тобой?

— Да. Однажды я попался, случайно… Но мне удалось выкрутиться. А в этот раз… В этот раз не знаю, что будет.

— Сколько тебе лет?

— Двадцать.

— Давно ты в клане?

— Четыре месяца.

— Глупый птенец! Констанс знает, что ты продолжаешь общаться с родными?

— Я не говорил… но, наверное, она догадывается. Она сказала, что я должен забыть прежнюю жизнь, друзей, родителей, но я не могу. Не говори ей. Она очень умная, но она не поймет. А ты… я знаю, ты умеешь читать чувства. Ты же понимаешь меня?!

Сколько отчаяния и тоски! Сколько ошибок еще он наделает, пытаясь соединить две несовместимые жизни.

— Я понимаю тебя.

Пока еще понимаю, но это продлится недолго. Через несколько лет ты почувствуешь в себе силу и равнодушие к смертным, тебя начнет раздражать их неповоротливость, бессмысленная суета, их привычки и слабости, запах человеческой еды будет непереносим, а запах их крови сладок и притягателен. Тогда ты станешь достойным представителем клана, и Констанс перестанет сердиться на тебя.

— Дарэл! — Арчи дотронулся до моей руки, прерывая неприятные раздумья, и почтительно показал взглядом на высокую фигуру, приближающуюся к нам.

О легендарном Кристофе, самом могущественном колдуне из клана Кадаверциан, знали все. Мой братец-даханавар с жадным любопытством, перекрывающим даже страх за свою судьбу, рассматривал историческую личность. Забавно было читать его мысли: «Лет двадцать восемь… ну, может, тридцать. Высокий! А говорят, в древности все были низкими. Сколько же он живет? Восемь? Десять веков? Да, видно, что старый. Лицо несовременное. Как на картине… Но фигура вполне спортивная. Девицы по нему должны с ума сходить. Он, вроде, француз?.. Ну да, они все темноволосые… И у этого волосы черные. Длинные слишком. И глаза чудные… ненормально зеленые какие-то. Или это потому что он некромант?» Арчи, снова вспомнив о «специализации» кадаверциана, непроизвольно отступил. Я усмехнулся про себя и шагнул навстречу колдуну.

— Кристоф! Я рад тебя видеть! Ты очень вовремя. Нам нужна помощь.

— Я понял. — Мой друг оглядывался по сторонам, на свой лад «сканируя» пространство. Он уже чувствовал знакомый запах смерти. Арчи резко вздохнул и с отчаянной мольбой уставился на меня.

— Ты его последняя надежда, — сказал я кадаверциану. — Сделай что-нибудь, иначе у мальчика будут неприятности.

Кристоф холодно и равнодушно посмотрел на хакера, тот сжался под его взглядом и не решился вымолвить ни слова в свое оправдание.

— Крис, ради меня.

Несколько мгновений кадаверциан изучал оцепеневшего мальчишку-даханавара, потом отвернулся и сказал с прежним высокомерием в голосе:

— Только ради тебя, Дарэл… Кстати, у дверей остановились две полицейские машины в полной боевой готовности, так что можете пока придумать себе правдоподобное алиби.

— Мы не сможем сейчас подойти к телу?

Кристоф отрицательно покачал головой, взгляд его стал пустым, безжизненным, глаза потемнели из-за расширившихся зрачков. В воздухе вдруг запахло резким и свежим запахом аниса, совершенно неуместным в прокуренном «Хамелеоне». В пальцах Криса зашевелилось что-то. Он изо всех сил сжал этот как будто живой комок. Прошептал над ним заклинание, потом быстро прокусил запястье и позволил нескольким каплям крови упасть в пульсирующий «огонь».

— Что ты сделал? — спросил я с неуместным любопытством.

— Сейчас увидишь. — Кристоф жестом заставил нас отступить дальше к стене.

А еще через мгновение полутемный коридор заполнился людьми в форме. Спокойно, по-деловому, они оттеснили любопытствующих. Самый главный свидетель — все тот же мальчишка-подросток — возбужденно и, видимо, уже не в первый раз рассказывал сосредоточенному, хмурому офицеру, где и как он нашел тело. Заместитель директора клуба с унылой физиономией вяло пытался объяснить назначение «Лабиринта» и с тоской оглядывался по сторонам. К нише приблизился врач.

В этот момент Кристоф приподнял ладонь. И дальше произошло невероятное. Девушка, несколько мгновений назад лежавшая в темном закутке в неестественной позе с вывернутой шеей, приподнялась на полу, вскочила, сделала несколько шагов… И вот она уже стояла рядом с представителями власти. Живая. Более того — на ее горле и лице не оказалось ни капли крови.

— В чем дело? — резко спросила она у ошеломленного офицера полиции. — В чем дело, я вас спрашиваю?!

— Извините, барышня, — начал тот долгое и неприятное объяснение. — Нам сообщили, что вы…

— Да она была мертвая! — закричал парнишка, чувствуя, что из важного свидетеля он превращается во все общее посмешище. — Говорю вам, она была вся в крови и не дышала!

— Вы что, с ума посходили?! — завопила ожившая девица. (Не знаю, как при жизни, но после смерти характер у нее оказался скандальный.) — Это что, шутка такая дурацкая?! Теперь здесь принято выставлять посетителей идиотами?! Я мертвая?! — Она ухватила за руку довольно ехидно улыбающегося врача. — Потрогайте, ну что, я труп?!!

Арчи, внимательно наблюдавший за всеми присутствующими, хихикнул и с восхищением посмотрел на главного режиссера разворачивающегося скандала. Кристоф искоса взглянул на него, едва заметно подмигнул и снова устремил свое внимание на «сцену». Девица продолжала буянить. Она требовала, чтобы врач пощупал ее пульс, тот слабо отбивался.

— Успокойтесь, мадмуазель, — уговаривал «пострадавшую» непробиваемый офицер. — Случилось недоразумение, молодому человеку показалось.

— А я что — псих?! — завелся мальчишка. — Я видел, как она лежала со сломанной шеей. Вот там! Вот так! — Он попытался изобразить, как именно лежала убитая, но его схватили за шкирку и поставили на ноги.

— Я тебе сейчас сама шею сломаю, наркоман несчастный! — взъярилась мертвая красотка, наступая на него.

Офицер побагровел, медик, равнодушно отвернувшись, искал что-то в своем портфеле, толпа росла, охрана тщетно пыталась вытеснить любопытных, среди которых белело перекошенное лицо замдиректора, уже почувствовавшего, что весь скандал ему придется вывозить на своих плечах. И в этот самый миг Кристоф, едва заметно улыбаясь, разжал ладонь. Пульсирующее «пламя» вспыхнуло последний раз и рассеялось.

Посреди фразы «Не позволю над собой так…» девица вдруг побледнела, схватилась за сердце, мучительно повела по сторонам мутнеющим взглядом и рухнула на пол.

Толпа замерла. В полной тишине послышался резкий женский всхлип, и на меня понеслась волна многократно усиленных человеческих эмоций. Врач вмиг перестал ухмыляться и бросился к девушке. Расталкивая толпу, к ней же поспешил его помощник. Они засуетились, быстро проверили пульс, начали проводить непрямой массаж сердца и делать искусственное дыхание, но неподвижное тело не реагировало.

— Бесполезно, — сказал Кристоф, вытирая ладонь белоснежным платком. — Она мертва.

— Она мертва, — эхом отозвался запыхавшийся врач. — Остановка сердца. Он с досадой посмотрел на парнишку, затеявшего весь этот переполох. — Похоже, ты ясновидящий. Она действительно умерла.

— Они решат, что у нее было слабое сердце, — сказал Кристоф. — Идемте, нам здесь больше нечего делать.

Мы с Арчи послушно направились вслед за ним к выходу. Нас никто не остановил. Полиция была довольна тем, что все закончилось банальным несчастным случаем, дирекция счастлива, что клуб не закроют, толпа переваривала новые впечатления. Конечно, первое время никто не сунется в «Лабиринт», но постепенно трагическое происшествие забудется, и все станет как прежде.

— Спасибо, Кристоф, — неожиданно серьезно и спокойно сказал Арчи. — Ты спас меня. Просто спас. Я твой должник. Если я смогу чем-то помочь тебе…

Кадаверциан насмешливо взглянул на него, и молодой даханавар растерянно замолчал.

— Вряд ли мне когда-нибудь понадобится твоя помощь, мальчик. Это было примитивное колдовство. Оно ничего мне не стоило. Иди и в следующий раз будь аккуратнее.

Арчи кивнул, украдкой пожал мою руку и быстро, почти бегом, скрылся в одном из темных переулков.

— Хорошая ночь сегодня, — сказал Кристоф, глядя на небо, чуть прикрытое легкими облаками.

— Значит, примитивное колдовство?!

Я посмотрел на его запястье. Рана еще не успела затянуться, и края ее слегка кровоточили.

— Самое примитивное, Дар. — Мой друг равнодушно проводил взглядом полицейские машины, неторопливо отъезжающие от клуба.

— Но ты… ты что, вернул ее душу обратно в тело?!

Кадаверциан весело и удивленно посмотрел на меня:

— Что ты! Нет, конечно! Я же не Господь Бог, чтобы вдохнуть душу в мертвое тело. Это была просто ходячая и говорящая кукла. Я запустил ее механизм на несколько минут, а потом снова остановил его.

— А ты мог бы сделать так, чтобы она жила дольше?

— Да. Я умею делать зомби. Они будут жить, сколько понадобится, но это грязная работа. Примитивная. Я не получаю от нее удовольствия.

Я решил, что не испытываю желания спросить, от какой работы кадаверциан получает удовольствие.

Глава 2 Совет

Давать советы всегда глупо, но давать полезные советы по меньшей мере вредно.

Оскар Уайльд. Портрет мистера W. Н.

14 сентября 2004 Дарэл Даханавар

Констанс уже все знала. Мгновенная мысленная связь учителя с «птенцом» действовала безотказно. Разъяренная фурия с ярко-рыжими волосами набросилась на бедного Арчи:

— Кретин! Безмозглый тупица! Бездарный осел!

Я сел в кресло и вытянул ноги, ожидая продолжения. Низкий, чуть хрипловатый голос ирландки с едва заметным акцентом было приятно слушать, а сама она — в черном кожаном костюме с короткой узкой юбкой и гривой огненных волос — смотрелась весьма экзотично. При этом она удивительно вписывалась в интерьер особняка Фелиции. Белые колонны, статуи, мраморные стены и полы, краснофигурные [4]вазы, и посреди этого античного великолепия мечется ярко-рыжая темпераментная дир-дале [5].

— Чему я тебя учила?! Ты что, не можешь запомнить элементарные правила, идиот?!

— Но, Констанс, — всхлипнул юный неудачник, навытяжку стоящий перед ней. — Это получилось случайно. Я не хотел!

— Посмотрите на него! Он не хотел! Из-за таких неуклюжих тупиц, как ты, мы скоро будем питаться крысами! Да ты и крысу поймать не сумеешь [6]!

Представив Арчи в роли крысолова, я невольно улыбнулся, и Констанс немедленно набросилась на меня:

— А ты куда смотрел?!

— Спокойно! Я бы попросил сбавить обороты! Меня эта история с «Хамелеоном» вообще не касается!

— Она касается тебя, она касается меня, убийство смертного касается всех. Сегодня мы собираемся предъявить обвинение асиманам в неоправданно жестоком обращении с людьми, а мой собственный «птенец» в то же самое время убивает человека!

— Успокойся. — Я потянул страдающего Арчи за рукав, усаживая на стул. — Инцидент исчерпан. Кристоф великолепно…

— Ты что, не понимаешь?! — Констанс нависла надо мной, заслоняя свет своим великолепным телом. — Сколько раз можно повторять?! Нельзя вмешивать посторонних в личные дела Клана!

Я стремительно вскочил, заставив ее отшатнуться.

— Определись, дорогая! Что для тебя важнее — репутация или невмешательство «посторонних»?

Она немного успокоилась — поняла бессмысленность своих нападок на меня. Кивком велела Арчи удалиться, и тот мгновенно смылся. До нас долетел лишь громкий топот по ступеням.

— Я не верю кадаверциану, — произнесла Констанс — Знаю, он лоялен к нам, но… Я не могу доверять Мастеру Смерти.

— Ты просто не понимаешь его магии.

— А ты понимаешь?

— Нет, но я его чувствую.

— Кстати, по поводу твоей чувствительности…

Она не договорила. Послышались легкие шаги, и в атриум вошла Фелиция. Прекрасная гречанка.

Наверное, именно потому, что Первой Старейшиной нашего клана всегда была она — женщин-даханавар иногда величали Мормоликаи. Именно так в Древней Элладе называли девушек, своей нечеловеческой красотой по ночам заманивающих юношей и пьющих их молодую кровь.

Фелиция Александрийская была невысока (классические метр шестьдесят пять — рост Венеры Милосской). Сложена по античным канонам. С широко расставленными светлыми глазами, пепельными волосами и прямой переносицей. Думаю, скульптор — знаток эллинского искусства — задрожал бы от восторга, увидев ее в жемчужно-сером хитоне, и немедленно попросил разоблачиться, чтобы запечатлеть в мраморе совершенное тело.

Однажды я подумал об этом слишком громко. Первая Леди, одарив меня своей сдержанной улыбкой, как бы невзначай взглянула на статую Афродиты работы Праксителя, и я заметил в двух богинях — живой и мраморной — явное сходство…

— Дарэл, — произнесла Фелиция, глядя на меня снизу вверх, и я очнулся от воспоминания. — Сегодня ты сопровождаешь меня на Совет к Ревенанту.

— Могу я взять свою машину?

— Поступай, как считаешь нужным, — любезно ото звалась Гранд Леди.

Мотора под капотом моего «понтиака» почти не было слышно, и ничто не мешало звучащей из динамиков песне плавными изгибами ленивой реки течь по полутемному салону.

Завораживающая. Красивая песня. При всем презрении большинства моих братьев к роду человеческому ни один из них не способен создать подобной, до боли осязаемой музыки. Я тихонько напел давно ставшую знакомой мелодию. Пожалуй, танцы под солнцем — не важно каким, обычным или полуночным, — это мечта, которая теперь никогда не осуществится. С тех пор как меня увидела Флора, солнце перестало считать своим ребенком…

Ну вот. Не прошло и минуты, как романтическое настроение сменилось глухой тоской. Неужели Констанс была права и я старею?

Выключив магнитолу, я сильнее вжал педаль газа.

Скорость для подобной дороги была приличной, но я не опасался вылететь с трассы. В такое время шоссе уже пустынны, а потенциальных самоубийц, любящих прокатиться с ветерком, не так много на этом свете. Несколько минут я жил только ветром и скоростью. Ясная ночь пела вокруг мелодию осени, обволакивая машину, и подталкивала меня к безрассудству. Быстрее. Еще быстрее…

Когда появился нужный указатель, говорящий о съезде с Рублевского шоссе на дорогу к частным коттеджам, я сбросил газ и стал примерным водителем.

По дороге к особняку Ревенанта я обогнал всего лишь одну машину — длинный черный «роллс-ройс». Ощутил за тонированными стеклами своих братьев и, оказавшись впереди, позволил себе несколько больше допустимого приличиями. Прочитал мысли пассажиров. Котировки валют, падение цен на нефть, продажа территории под застройку нового жилищного комплекса. Вне всякого сомнения — размышления уважаемого Вьесчи.

Еще десять минут — и «понтиак» остановился у высоких кованых ворот. Охраны здесь было много. Конечно же, все люди. Двое плечистых ребят в штатском подошли к машине. Я опустил стекло и вежливо улыбнулся:

— Добрый вечер, господа. Я на совещание.

— Ваше имя?

— Дарэл Эриксон.

Один из них сверился с бумагами, которые держал в руках, нашел мое имя в списке приглашенных и кивнул:

— Документы, пожалуйста.

Я протянул водительские права. Секьюрити внимательно изучил фотографию, сверился с вежливо улыбающимся оригиналом.

— Все в порядке. Вы знаете дорогу?

— Да.

— Доброй ночи, господин Эриксон.

Я кивнул, подарил им еще одну улыбку и направил «понтиак» через парк к особняку. Парень был очень любезен. Из этого можно сделать лишь один вывод: тхорнисхи еще не прибыли. Обычно после общения с Миклошем люди перестают быть вежливыми.

Аллея, по которой я вел машину, была ярко освещена, фонари в стиле конца девятнадцатого века походили на огромных светлячков. И сам того не желая, я вспомнил, как восьмилетним ребенком заблудился в лесу. Темно. Страшно и холодно. Нет сил, чтобы плакать. И вдруг сотни светящихся звездочек замерцали среди елей. Яркие зеленые огоньки хаотично плыли в ночи, превращая ее из угрюмой старухи в веселую девушку. Они заставили забыть о страхе и времени и дождаться того прекрасного мига, когда первые лучи солнца засияли сквозь деревья. И помогли мне найти дорогу.

Спустя годы я вновь вернулся в лес своего детства. И была ночь, которая давно уже стала привычной и родной. И были яркие образы светляков. Но теперь мне каждый раз приходилось уходить гораздо раньше, чем небо на востоке вспыхнет рассветом…

Особняк Ревенанта был построен в стиле ампир. Я подогнал машину к левому крылу замка и припарковался возле черного «ягуара» Фелиции. Тут же стоял «Форд Мустанг». Чья это машина — я не знал.

У «ягуара», небрежно облокотившись о машину, стояла Констанс, которая одарила меня недовольным взглядом. Я не стал читать ее мысли. От раздраженного сумбура ирландки могла заболеть голова. Дир-дале проигнорировала мое приветствие. Все как всегда.

— Где Фелиция?

— Ждет тебя в особняке.

Гранд Леди ожидала нас в вестибюле, у гигантского аквариума. За стеклом в непрерывно струящемся потоке воды медленно плавали два огромных осетра. Они едва шевелили плавниками, изредка касаясь друг друга острыми носами. Костяные пластины, покрывающие вытянутые тела, казались гладкими, словно лед, а кожа жесткой и грубой, как наждачная бумага. Желтые глаза с черными продольными зрачками, совершенно не похожие на рыбьи, с пристальным вниманием смотрели по сторонам. Я бы сам с удовольствием постоял пару минут у прозрачной стены и понаблюдал за ними.

Фелиция услышала наши с Констанс шаги. Обернулась с улыбкой:

— Доброй ночи, Дарэл.

— Доброй ночи, Леди…

В зале Совета ничего не изменилось. Круглый полированный стол, кресла с высокими спинками, скорее красивые, чем удобные, алые с золотом драпировки, ковры и гобелены с изображениями древних животных, картины на античные сюжеты в тяжелых рамах. Меня всегда угнетала подобная роскошь. Слишком много золота, алой парчи и единорогов, от которых начинало рябить в глазах. Это несколько притупляло мою сверхчувствительность.

Мы появились раньше, чем было назначено, — высокий трон Ревенанта пустовал. Фелиции хотелось осмотреться и дать мне время сосредоточиться. Но, как я и предполагал, не одни даханавар оказались такими умными.

Прежде всего я увидел Амира из клана Асиман с двумя телохранителями. Верховный Магистр сидел в кресле с таким видом, словно все окружающее принадлежит ему лично, а любой из присутствующих раздражает и утомляет. На его сухощавое лицо с желтоватой кожей падали отсветы огненно-красной мантии. И оттого казалось, что запавшие щеки горят лихорадочным румянцем. Тонкие крепко сжатые губы аскета. Длинный нос, готовый гневно трепетать ноздрями по любому поводу. В миндалевидных глазах под полуопущенными веками горит вечная жажда власти, почитания, денег и преклонения. Она иссушает его сильнее, чем огненная магия его клана. На указательном пальце правой руки главного чернокнижника Асиман — перстень с рубином. Камень посверкивал и притягивал взгляд. Телохранители равнодушно глазели по сторонам.

Амир довольно любезно ответил на приветствие Констанс, а меня проигнорировал. Ну и ладно, мое самолюбие не пострадает от его наглой заносчивости.

Фэри тоже были здесь. Александр, увидев союзников — Даханавар, стремительно подошел к нам. Главе клана Фэриартос было тридцать восемь человеческих лет. Красивый, высокий мужчина с породистым лицом аристократа. Каштановые волнистые волосы до плеч, яркие темно-фиолетовые глаза. Стиль одежды небрежно-элегантно-артистический. Шейный платок вместо галстука, бархатный пиджак, рубашка с кружевными манжетами. На мизинце — платиновая печатка с прозрачным александритом. Держится свободно и уверенно, но в то же время чувствуется в нем… осторожность. Как у кошки, оказавшейся в незнакомом месте и с опаской поглядывающей по сторонам.

— Фелиция, рад тебя видеть. Дарэл, доброй ночи.

Наша Первая Леди ответила изысканно-любезной фразой, выразив в ней свое расположение ко всему клану Фэриартос и Александру лично. Я не отличался подобными дипломатическими талантами, поэтому просто кивнул.

Александр галантно повел улыбающуюся сестру-мормоликаю к столу и по дороге бросил на меня подозрительный взгляд. Я почувствовал в нем легкое раздражение. Не любил благородный, воспитанный почитатель искусства, чтобы читали его мысли. Тем более чтобы читал их я — «этот молокосос Даханавар». Он имеет право считать себя оскорбленным тем, что Фелиция привела «телепата». Мое присутствие можно считать явным вызовом обществу и неуважением к Ревенанту.

Но меня это не касается.

И вдруг я почувствовал чье-то настойчивое мысленное прикосновение. Посмотрел направо и вздрогнул. В самой темной части зала, прислонившись плечом к стене, затянутой бордовой тканью, стоял тхорнисх. Йохан — правая рука главы клана. Высоченный, широкоплечий. У него были глубоко посаженные темные глазки, густые лохматые брови, смоляная борода и абсолютно лысая голова. Как всегда, черный кожаный плащ, грязные сапоги и дурные манеры.

Чем дольше я смотрел на него, тем отчетливее виделось мне его настоящее лицо, проступающее сквозь вполне человеческое обличье. Уродливое, хищное… отвратительно хищное, как у древней рептилии, готовой сожрать все, что попадется ей на пути.

Очень осторожно, испытывая какое-то болезненное любопытство, я потянулся к нему и тут же с отвращением отпрянул. Мне показалось, что я вляпался в грязную, вязкую, маслянистую жижу, в которой что-то медленно, лениво копошится. Я представил, как на протяжении всего вечера придется погружаться в эту мерзость с головой, чтобы поймать хотя бы одно связное размышление, и мне стало нехорошо. Тхорнисх почувствовал, какое омерзение он вызывает у представителя славного рода Даханавар. Нагло усмехнулся мне прямо в лицо, демонстрируя великолепно отточенные клыки, и сказал:

— Приветствую тебя, брат. — Его голос был хриплым. С нечеловеческой издевкой, но человеческими интонациями.

Я постарался отойти как можно скорее.

Мы не сможем договориться с ними. Они не будут ни о чем договариваться. Им все равно кого сожрать — нас, фэри, смертных или друг друга. И если тхорнисхи до сих пор не выбрались из своих нор, то лишь потому, что охотиться на улицах города опасно…

А вот и представители клана Грейганн. Я надеялся, что их не будет. Весь вечер читать нелогичные мысли, улавливать нестабильные эмоции и чувствовать звериным чутьем не легче, чем погружаться в эманации тхорнисхов.

Длинные плащи грейганнов были подбиты серым мехом. Напоминание о втором названии клана — Вриколакос — «носящие волчью шкуру». Они умеют превращаться в волков. Предпочитают жизнь вдали от городов, в единстве с природой. И это «единство» не пустые слова из современных газет. Грейганн действительно чувствовали лес и могли скрываться там годами в отличие от городских киндрэт, привыкших жить только в мегаполисах.

Иован Светлов — Старейшина вриколакосов — прошел мимо, задев краем плаща, и на меня накатило: зеленый полумрак, мягкие мокрые иглы под ногами… лапами, шелест, шорох, шуршание, тонкий звон комаров, запах мокрой шерсти и прелых листьев… Грейганн скользнул по мне желтыми глазами, ощутив, что его сканируют, и усмехнулся.

Сейчас он не уважал меня. Едва ли не презирал. За то, что живу в городе и, нападая на людей, стараюсь быть осторожным. Не позволяю охотничьему инстинкту победить разум. За то, что «служу» и «подчиняюсь» женщинам. Он так и подумал: «служишь и подчиняешься».

Он был высоким, широкоплечим, казался несколько грузным. Но это обманчивое впечатление. Я знал о его невероятной силе и ловкости. Матерый волк. Грива серых, жестких, тронутых сединой волос. Суровое, холодное, мрачноватое лицо, в усах и бороде тоже заметна седина. Желтые глаза поблескивают дикими, веселыми огоньками. Традиционная одежда клана — замшевые сапоги, льняная рубаха, штаны из мягкой кожи и широкий пояс, на котором висит длинный нож в ножнах.

Не преминули прийти пораньше и Вьесчи. Негоцианты, бизнесмены, или торговцы, мира киндрэт. Трое. Глава клана — Рамон Дэ Кобреро, одетый в великолепный костюм от Армани. Внешне он казался лишенным всех чувств, кроме высокомерия. Оно было написано на его холеном смуглом лице испанца и отмеряло каждое движение. Рамон приветственно кивнул всем присутствующим и, дождавшись, когда один из его людей отодвинет для него стул, сел. Он давным-давно научился усмирять свой южный темперамент и срывался очень редко.

Умный, жесткий, безапелляционный, решительный.

Этот клан меньше других уделял внимание магическому воспитанию своих «птенцов», больше обучая их игре на бирже. Но в Рамоне чувствовался непонятный мне энергетический заряд — пелена, остро и свежо пахнущая озоном, в которой назревали грозовые разряды.

Его спутники казались копиями своего главы, и внутри были похожи на пустые сейфы, запертые одним и тем же ключом.

Я слышал, что раньше, в древности, клан был очень силен. Но и теперь, несмотря на магическую слабость, никто не ссорился с торговцами. Хотя бы потому, что большая часть денежных средств всех кланов лежала на счетах в их банках. От благополучия Вьесчи во многом зависело благосостояние остальных.

Ну вот и все. Кадаверциан не будет. Они уже давно не приходят на общие собрания братьев.

Боковая дверь распахнулась. Появился Ревенант. Высокий статный мужчина лет тридцати. Больше всего он походил на преуспевающего бизнесмена — отлично сшитый темно-серый костюм, золотой колпачок вечного пера, выглядывающий из нагрудного кармана, «Роллекс» под белоснежной манжетой рубашки. Бизнесмен или политик, а может быть, и то и другое. Он занимал немаленький пост в министерстве и проворачивал крупные сделки на бирже. Ему принадлежало несколько банков, две судостроительные верфи, великолепный особняк в лучшем районе города, а также жена и двое детей.

Он не был человеком, но не был и вампиром. Древнее проклятие королевского рода Корвинусов. Каждый второй ребенок в этой семье рождался ревенантом — нечеловеческим существом, обладающим способностями вампира. Ревенанты были очень могущественны. Обладали странной силой, действующей и на людей и на киндрэт. Но умирали, как обычные смертные. И сами не знали, благо это или проклятие.

Давным-давно, еще в Темные Времена, кланы, устав от междоусобных войн, признали ревенантов из рода Корвинусов своими верховными судьями. Теми, к кому можно обратиться для решения спорного вопроса. И чье решение становилось последним, более не обсуждаемым. Я сел рядом с Фелицией, напротив мрачного Грейганна. Приготовился.

— Приветствую, господа! — произнес губернатор Белов, наш Судья, тоном, больше подходящим для ведения долгого заседания, чем для Совета киндрэт. — Рад видеть вас всех в добром здравии.

В ответ на это приветствие ко мне приплыла едва оформленная мысль Амира о том, что «доброе здравие» понятие весьма далекое оттого, что он хотел бы пожелать большинству из присутствующих. Долгая мучительная смерть звучала в его представлении более благозвучно. Особенно это касалось «щенка-Даханавара», то есть меня. Я привык к подобным эмоциональным выпадам в свой адрес. Первое время высокородные братья и сестры, раздраженные присутствием «телепата», обливают меня потоками почти материальной неприязни.

— Я не вижу почтенного Миклоша Тхорнисха. — Ревенант оглядел присутствующих. Встретился взглядом со мной. И я на мгновение почувствовал его спокойствие, уверенность, уравновешенность. А еще чувство долга, каменным монолитом лежащее в его душе. Ревенанты рождались с ним. И именно ему были подчинены все их действия.

Йохан лениво шевельнулся в своем кресле.

— У нахттотера Миклоша другие планы на сегодняшний вечер. Он выражает сожаление, что не может посетить почтенное общество.

А меня зацепила черная, жирно лоснящаяся и одновременно колючая мысль:

«Больше ему заняться нечем, кроме как сидеть среди тупых блаутзаугеров, которые недостойны ступать в пыль его следов». — Тхорнисх не скрывал своего отношения к нам всем и даже не пытался подавить эмоции. Ему было все равно.

— Давайте, приступим сразу к делу, — заявил Амир недовольно. — Никому не интересно, почему многоуважаемый Миклош Бальза не почтил своим вниманием наше скромное заседание.

И подумал довольно громко: «Гнилая колода!»

Ревенант опустился в свое кресло. Посмотрел на Фелицию:

— Кто-нибудь желает сделать заявление?

Моя Гранд Леди величаво повела головой:

— Клан Даханавар желает выдвинуть обвинение клану Асиман в необоснованной агрессии, направленной на человеческую часть населения.

Грейганн громко фыркнул. Александр слегка нахмурился, справедливо предполагая, что ему придется ввязываться в очередную склоку между родственниками, принимать какое-то решение. И теперь он лихорадочно соображал, как отреагирует большинство. Тхорнисх развлекался тем, что мысленно раздевал Констанс извращенным и довольно… кровавым способом. Рамону было в принципе плевать на людей, но он не возражал против того, чтобы асиманам прищемили хвост.

— Что вы имеете в виду, дорогая Леди? — осторожно поинтересовался Амир, закрываясь тяжелым мощным щитом от моих настойчивых всепроникающих сенсоров.

Но это было бесполезно, я продолжал чувствовать его раздражение и злость…

— Я имею в виду, дорогой лорд, участившиеся случаи нападения на людей. Со смертельным исходом.

— Из-ви-ни-те, — процедил Амир, оскорблено раздувая ноздри, и погрозил пальцем всем присутствующим. — Бездоказательно. С чего вы взяли, что это наша работа?.. Но даже если бы и так. Мы не подписывали вашей Клятвы о гуманном обращении со смертными.

— Вы живете на нашей земле, — произнес глава Вьесчи, глядя в полированную поверхность стола, и его черные испанские брови сошлись у переносицы.

«Режьте смертных, сколько хотите, но зачем оставлять после себя трупы?!» — услышал я.

— Восемнадцатый век, — продолжила Фелиция, пристально глядя на раздраженного оппонента. — Как вы помните, именно тогда была Первая Вампирическая Эпидемия [8]. Так ее назвали люди. А киндрэт она принесла массовое истребление. Вы помните, какую «охоту на вампиров» устроили смертные? И все потому, что много уважаемые Тхорнисх, — взгляд, полный презрения, в сторону «заместителя» Миклоша, — считали слишком унизительным для себя убирать мертвые тела.

Тот лишь сладко прищурился в ответ, и ко мне приплыла яркая картина. Улочка старинного города. Дома, почти соприкасающиеся крышами. Грязь, вонь, в которой смешиваются «ароматы» гниющих отбросов, густой смрад разлагающейся плоти… И человеческие тела с разорванными шеями, вывернутыми конечностями, наваленные в груду у стены.

Так представляют себе рай тхорнисхи. Одна часть людей валяется на улице мертвой. Другая — сидит в резервации.

Внезапно я испытал чувство признательности и уважения к Фелиции, которая сдерживает это безумие. Сейчас лишь клан Даханавар в состоянии останавливать наших братьев-выродков от начала новой резни.

— Эта «вампирическая эпидемия» закончилась ничем. Охота на киндрэт превратилась в глупейший фарс! — Амир огляделся по сторонам в поисках поддержки.

Естественно, все присутствующие главы помнили те времена. Рамон Вьесчи кивнул едва заметно, и я разобрал: «Но сколько сил и денег было потрачено на то, чтобы успокоить смертных».

В голове Александра, пристально глядящего на Фелицию, мелькали полумысли-полуобразы о том, как человеческое население начало осознавать, что рядом с ним живут опасные чужие существа, убивающие по ночам. В представлении народа живые мертвецы восставали из могил, чтобы пить их кровь. Легенды тысячелетней давности оживали. Люди были в панике. В человеческой культуре мифы о вампирах занимали не последнее место.

— Мы не хотим, чтобы этот фарс повторился, — уверенно заявила Фелиция. — Мы против того, чтобы смертные знали, кто управляет ими. Иначе они начинают сомневаться и бунтовать. Им спокойнее подчиняться власти, выбранной «самостоятельно», чем той, что навязывается извне. Тем более существами, которых они боятся и ненавидят. Это заложено в человеческой природе.

— Под «управлением» мы понимаем разные вещи, дорогая Леди. — Амир крепко сцепил пальцы, хрустнул суставами.

— Да. Мы знаем, что Ваша позиция в этом вопросе близка к той, что проповедует клан Тхорнисх.

— Мы не собираемся управлять людьми, — заявил вдруг представитель того самого клана, который упомянула наша Первая Старейшина. Ухмыльнулся довольно. — Мы их едим.

— Господа, — подал голос Ревенант, со спокойным вниманием следящий за разговором, — попрошу ближе к теме сегодняшнего собрания.

Фелиция утвердительно наклонила голову и взглянула на спутницу. Констанс мотнула рыжей копной волос и достала из папки несколько листов бумаги.

— Я зачту несколько выдержек из прессы за последний месяц. Все они имеют прямое отношение к теме сегодняшнего собрания. Вот, вчерашний выпуск «Столичного комсомольца». «Жестокое убийство в „Восьми попугаях“ произошло в ночь с четверга на пятницу. Девушку с разорванной шеей нашли в туалете клуба…» — Констанс выразительно посмотрела на Амира и продолжила: — «„Криминальный вестник“ предупреждает: уже десятая жертва с колотыми ранами в области шеи доставлена сегодня в городской морг. По-видимому, это действия одного и того же маньяка». А это уже вообще ни в какие ворота не лезет. Уважаемое собрание, прошу обратить особое внимание: «Газета „Оракул“ взволнована! На Лазаревском кладбище обнаружены полностью обескровленные тела трех мужчин, без видимых признаков насилия. Может ли это быть результатом сверхъестественных ритуалов сатанинской секты?.. Полиция разводит руками».

Амир снисходительно улыбнулся:

— Деточка. Все это обычные людские небылицы. Раньше они рассказывали о нападениях киндрэт устно, после чего отправлялись разрывать могилы своих усопших родственников, дабы удостовериться, что их тела разлагаются с должной скоростью. Теперь пишут об этом в газетах и снимают глупейшие фильмы. Тот валашский князь Влад [9]перевернулся бы в гробу, узнав, какое пугало из него сделали.

— Это не сказки! — воскликнула Констанс с горячностью, недопустимой для высокородной даханаварской леди. — Вы же знаете, что это правда! И все знают.

«Человеческая шлюха!» — глумливо подумал Амир, продолжая снисходительно улыбаться.

И я порадовался, что Констанс не слышит этого. На протяжении многих сотен лет Леди из моего клана успешно влияли на человеческую политику. Они манипулировали дипломатами, становясь их любовницами, а иногда даже женами. Прекрасные серые кардиналы. Наша рыжеволосая ирландка, к примеру, жила с министром связи.

— Если мы не хотим получить еще одного Августина Кальме с его мерзкой книжонкой [10], нам всем, уважаемые, следует проявлять осторожность! — Сказал Александр.

Рамон позволил себе сдержанно усмехнуться, вспоминая о вкладе, сделанном им, чтобы успокоить впечатлительных смертных. Бурные дебаты по поводу реальности существования киндрэт благополучно закончились спустя лет десять. И ученых стало интересовать лишь одно: что заставляет людей верить в такое нереальное существо, как вампир? Великолепное завершение многолетней работы. Никто не мог объяснить, кто мы такие и откуда взялись в человеческом мире. Очень славно.

— Мы не должны повторять прошлые ошибки, — произнесла Фелиция. — Нельзя давать людям еще один шанс обнаружить наше существование среди них.

— Я поясню, — с улыбкой заметил Рамон. — Многоуважаемый Амир, представьте себе девственный лес. Непуганая дичь позволяет приблизиться, не убегает, не шарахается в стороны. Но если в этом лесу расстреливать зверей направо и налево, развешивать их трупы на деревьях и устраивать травлю с собаками, ни один зверь не подпустит вас к себе.

Он вдруг стукнул кулаком по столу, на мгновение превращаясь из уравновешенного, чуть ироничного бизнесмена в кровожадного, мстительного кровного брата.

— Мы не знаем, кто оставляет трупы в городе, но я присоединяюсь к клану Даханавар с требованием прекратить гадить в собственном особняке! Политика Вьесчи тесно связана со смертными. Я работаю с людьми! Они должны доверять мне и моим братьям.

Он говорил еще что-то, но я вдруг увидел, услышал… почувствовал. Амир вспомнил. Несколько мертвых человеческих тел на станции метро. Укусы — «колотые раны» — на шее. Большая потеря крови. Двое выжили. Отправлены в реанимацию пятидесятой городской больницы.

Наверное, я произнес это вслух, потому что все присутствующие смотрели на меня. Фелиция — довольно: я оправдал ее надежды. Александр с раздражением. Грейганн — с легким пренебрежением. Рамон с поощрительной улыбкой. Тхорнисх с преувеличенным вниманием, как на шута.

— Вот вам и доказательства, — произнес Вьесчи.

— Бред сканэра — это не доказательства. — Амир едва сдерживал ярость.

— Вы же знаете, что он не лжет! — воскликнула Констанс, перебивая. — Когда он работает, не может лгать. Он говорит только то, что слышит и чувствует. Отключается от своих эмоций и желаний!

Движением руки Фелиция заставила ее замолчать:

— С согласия всех присутствующих я требую прекращения террористической деятельности клана Асиман по отношению к человеческому населению.

— Полностью поддерживаю, — заявил Рамон.

— Присоединяюсь, — тут же сказал Александр.

— Решение уважаемого тхорнисха? — спросил Ревенант.

— Вам известно мнение по этому поводу нахттотера Миклоша, — ответил тот, рассматривая свои ногти. — Люди нужны нам для еды. И мы обращаемся с ними как с едой. Свежее употребляем в пищу, протухшее выбрасываем. Нас не волнуют проблемы помоев. И мы не договариваемся с кормом.

— Вриколакос Иован, ваше мнение?

Грейганн сверкнул желтыми огнями в глазах и усмешкой:

— Я не согласен.

— С кем? — терпеливо поинтересовался Ревенант.

— С позицией клана Даханавар.

— Но в прошлый раз вы одобрили… — начала Фелиция, не сумев сдержать удивление.

Грейганн ухмыльнулся:

— Мне не нравится эта рыжая девица.

Констанс от удивления захлопала глазами и рассыпала свои бумаги.

— Простите, я не совсем понимаю… — Судья тоже потерял часть своей невозмутимости. — Какое отношение это имеет к вопросу, который мы решаем?

— Самое прямое. Она мне не нравится. И я не согласен.

Рамон хлопнул ладонью по столу:

— Хватит изгаляться, Светлов! Тебе же все равно, как выглядит эта девушка!

— Не люблю рыжих.

— Господин Иован, — Фелиция прикрыла на мгновение глаза, собирая все свое внутреннее спокойствие, — сегодня мы решаем вопрос о прекращении асиманами убийств смертных, которые ставят под угрозу наше тайное существование среди них. И я не понимаю, какое касательство имеет к этому моя помощница.

Конечно, она не понимала. Моя Гранд Леди была слишком логична и последовательна. Она не могла оценить звериного чувства юмора грейганна. Ему всего лишь захотелось пошутить. Позабавиться немного. И потом он действительно не любил рыжих. Они его раздражали.

Ревенант в отличие от остальных киндрэт понял или ощутил это вместе со мной. Все-таки он был человеком, а люди — некоторые из людей, я уже знал — иногда проявляют удивительную чувствительность.

— Амир Асиман, я поддерживаю клан Даханавар в его требовании ограничить ваши агрессивные действия по отношению к человеческому населению. Мы не можем заставить вас следовать Клятве, но требуем не забывать о законе сохранения нейтралитета.

Это означало: можете по-прежнему убивать людей, но не оставляйте после себя тела с «колотыми ранами в области шеи». А если не подчинитесь, будут приняты жесткие меры. Кланы Даханавар, Вьесчи, Грейганн и Фэриартос найдут способ укротить зарвавшихся человеческих убийц.

— Позволю себе вмешаться. — Рамон вынул свой «паркер» и машинально откручивал и закручивал колпачок. — Что делать с теми двумя в больнице? Хорошо бы асиман довели начатое дело до конца. Лишние свидетели ни к чему.

Амир промолчал, но думал он очень громко. В основном нецензурными выражениями, большинство которых было адресовано мне, а часть имели отношение к Фелиции. И еще почему-то он вспомнил о Флоре. Моей погибшей матери. Подумал мельком, в его памяти всего лишь мелькнуло ее лицо, но меня неприятно зацепило это воспоминание.

Ревенант поднялся, что означало завершение Совета.

Асиман выходили первыми. И я успел поймать взгляд Амира, полный ядовитой ненависти.

Глава 3 Смена инсценировок…

Весь мир — театр.

Но пьеса поставлена плохо.

Оскар Уайльд. Преступление лорда Артура Севила.

15 сентября 2004 Дарэл Даханавар

— Подлая продажная тварь! — сказал Вэнс, и его звучный низкий голос сорвался до хрипа. — Стерва!

Я непроизвольно поморщился, прижал телефонную трубку к другому уху. Освободившейся рукой потер ноющий висок. Как всегда после психического напряжения, страшно болела голова. Хотелось пару суток не вставать с кровати и не ощущать ничьих эмоций.

Но, будто назло, я опять не отключил телефон.

Даже на расстоянии чувствовалось — Гемрана трясет от раздражения, отчаяния, злости и, как ни странно, любви. В его мыслях, то приближаясь, то отдаляясь, мелькал женский образ. И Вэнсу не удавалось сосредоточиться ни на чем другом. Ему было плохо, муторно, неспокойно. Он ждал от меня помощи, хотя сам не знал какой.

— Все возвращается, — бессвязно говорил он, откашлявшись и вернув голосу прежнюю звучность. — Я чувствую, что это безумие возвращается, но не могу ничего сделать. Она опять нашла меня, а я думал, что все давно забыто и похоронено. Оказывается, нет, не забыто. Ее невозможно забыть. — И тут же без перехода: — Извини, сам не знаю, зачем рассказываю тебе все это.

Конечно, он не знал. Никто из людей не понимал, почему начинает испытывать ко мне привязанность и доверие. Желание открыть душу. И почему им так хорошо рядом со мной.

— Дарэл, я иду сегодня на репетицию в один, так сказать, театр. Может, пересечемся после? Хоть поговорим нормально.

Почему-то я вспомнил, какая надежда на следующую встречу с Гемраном светилась в глазах человеческого подростка.

— Давай встретимся прямо там. Не возражаешь, если я возьму с собой Лориана? Ему будет интересно посмотреть.

— Лориана? А, давешний фэн. Бери. Но я не обещаю захватывающего зрелища. Театр так себе. Любительский уровень.

— Это не важно. Где и во сколько?

Он продиктовал адрес, и я положил трубку. Посмотрел на будильник. Спать оставалось еще полтора часа.

Телефонный разговор с Вэнсом немного помог забыть о причастности к тонким интригам кланов, я с удовольствием отключился от гнусных планов кровных родственников. Решать человеческие проблемы Гемрана гораздо приятнее, чем выслушивать мысли Амира.

Хотя с большим удовольствием я бы сейчас поговорил с Лорианом, посмотрел на мир его глазами.

Выбравшись из постели, я побрел на кухню — восполнять недостаток сна едой. Открыл холодильник, некоторое время изучал его содержимое и решил, что коктейль из крови первой и второй группы будет в самый раз.

Телефон подал голос в тот момент, когда напиток был готов — подогрет до нужной температуры и перелит в стеклянный стакан. Я взял трубку, уже зная, кто это. На том конце провода сияло мягкое осеннее солнце.

— Да. Слушаю.

— Это Лориан. Я звонил тебе вчера, но никто не подходил.

Юный голос врывался в темноту моей спальни из другого мира, беззаботного и солнечного.

— Меня не было.

— Слушай, я тут подумал… ну, то есть…

Мальчишка позвонил именно сейчас потому, что я позвал его. Он, конечно, не знал этого. Но надеялся, что его осенит и он по ходу придумает тему для разговора. Однако вдохновение так и не пришло.

— Лориан, хочешь сегодня пойти с Вэнсом на репетицию? Он приглашал нас обоих только что. Ты вовремя, я как раз хотел искать тебя.

Неловкость мгновенно сменилась восторгом.

— Ух ты! Так он не шутил! Правда, меня пригласил? Здорово! На репетицию с Вэнсом! Конечно, хочу! Только… — он снова запнулся, посопел в трубку и спросил быстро, опасаясь, что я откажу сразу, — можно я возьму с собой друга? Ему тоже ужасно интересно посмотреть.

— Конечно. — Я улыбнулся про себя. — Я заеду за вами в половине девятого.

Он сказал, куда мне подъехать, и остался ждать назначенного часа, довольный, что снова увидит Вэнса.

Кровь в стакане остыла, но я выпил ее залпом и пошел одеваться.

Они вышли из подъезда ровно в половине девятого. Увидели меня, стоящего у машины. Поспешили подойти. Оба были одеты в теплые свитера, джинсы, ботинки на толстой подошве, гордо именуемые «Камелот». Оба излучали взволнованное нетерпение, а второй подросток — еще любопытство и легкое беспокойство.

— Привет, — сказал Лориан. — Это Макс. Мы с ним учимся вместе. А это Дарэл, он знаком с Вэнсом.

Похоже, знакомство с Гемраном — самое большое мое достижение за всю жизнь.

Я по очереди пожал руку каждому из мальчишек. Поздоровался как со взрослыми, чем вызвал вспышку удовольствия Макса. Открыл дверцу машины. Они забрались на заднее сиденье. И принялись болтать.

— Это «понтиак»? — Со знанием дела осведомился приятель Лориана, осматривая кожаный салон.

— «Понтиак». — Я поправил зеркало заднего вида так, чтобы видеть своих пассажиров, и повернул ключ в замке зажигания.

— А какого года?

— Прошлого.

— Клево. Хорошая машина. А у моего отца «мерс», правда, старый. Ему уже лет десять. Электроника все время летит. Сейчас хотим новый брать.

Лориан молчал и внимательно наблюдал за моей реакцией, чтобы определить момент, когда Макс надоест мне своей трепотней. Но беспокоился он напрасно. Люди никогда не утомляли.

Забавно, мальчишки одного возраста, но совершенно разные. Лориан излучал ровное теплое сияние. В его душе не было хаоса. Макс вспыхивал радостью — «Увижу Вэнса, поговорю, возьму автограф!», и тут же черная полоса гасила его восторг: «Вдруг он не захочет разговаривать со мной? Кто ОН и кто я?! Лориану всегда везет! Подписал ему подарочный диск. Надо было мне тоже с собой такой взять!» И снова яркое пятно удовольствия: «А здорово, что мы дружим. Если бы не он…» И опять траурная кайма на чувствах: «Но почему я никогда не знакомлюсь с людьми, общающимися со знаменитостями?!»

Лориан распространял вокруг ауру радости и прозрачного осеннего света. Это не значит, что он ничего не чувствовал. И волновался, и радовался, и смущался по-человечески. Но рядом с ним было спокойно. И я, задерганный вчерашними эманациями братьев, тоже успокаивался.

Макс поерзал на сиденье, вглядываясь в темноту, раскрашенную светом фонарей.

— А куда мы едем?

«Завезет еще куда-нибудь!» — мелькнула у него непроизвольная мысль.

— Район Речного вокзала.

Мальчишка сразу повеселел.

— Знаю! У меня брат туда на тренировки ездил, — стал он объяснять Лориану. — Это далековато отсюда. До Ленинградки ползти будем. Да и на проспекте сплошные пробки.

— Мы поедем через кольцо, — ответил я, пролетая по ворот, ведущий на Сущевский вал.

Макс открыл рот, чтобы возразить, но я сделал радио погромче и перестал обращать на него внимание. Плавно, до упора, вдавил в пол педаль газа. Мальчишек бросило на спинку сиденья. И оба внутренне задрожали от восторга. Подростки любят быструю езду под громкую музыку.

С двух сторон дороги стоял темный лес — монолитная изломанная стена с неровным верхним краем. Ряды фонарей по обочинам светили размытыми желтым пятнами. Время от времени мы обгоняли тяжелые груженые фуры. Они тащили за собой облака водяной пыли, которая потоками грязи оседала на стеклах «понтиака». Гудели пронзительно, когда моя машина проносилась прямо у их морд.

— Здорово, — прошептал Лориан.

— А можно еще быстрее? — попросил Макс.

Иногда у подростков отключается инстинкт самосохранения.

Мы обогнали очередной тягач, и вдруг справа, из темноты дороги, вынырнул черный, лакированный, монстроподобный «Ламборджини Дьяболо». Некоторое время он бесшумно несся рядом, а затем стал настойчиво оттеснять меня к обочине.

— Что он делает, придурок?! — Голос Макса прозвучал неожиданно тонко. — Совсем обалдел?!

— Дарэл, осторожно! — воскликнул Лориан и замолчал. Они оба замолчали, погрузившись в оцепенение.

Не оборачиваясь, я накинул на них легкий «морок». Никто из мальчишек не должен был видеть, с кем можно встретиться на темной кольцевой дороге.

Я остановил «понтиак», вышел. «Дьяболо» затормозил рядом. Его дверь поднялась, из просторного кожаного нутра дорогого автомобиля выбрался Иован Светлов. Глава клана Вриколакосов.

— Проклятые машины, — пробормотал он, отдуваясь. — Гробы на колесах… Приветствую, Даханавар.

— Доброй ночи. — Я прикусил нижнюю губу, чтобы не рассмеяться. Настолько забавно выглядел лесной житель — могучий, седовласый грейганн в дубленой коже и волчьем плаще — рядом с современным, великолепным средством передвижения.

— Извини, что помешал твоему ужину. — Он глянул на Лориана с Максом, полулежащих на заднем сиденье. — Славные щенки.

Я кивнул, принимая извинения и комплимент.

— У меня к тебе дело, — продолжил он, хмуро рассматривая меня из-под густых бровей. Помолчал, расправил широкий пояс, передвинул длинный нож в кожаных ножнах.

Я его не торопил, зная, что медлительному грейганну нужно время для формулировки своей неожиданной просьбы.

— Раз уж я застрял в вашем паршивом городе, можно сделать кое-какие дела. Мне нужен переводчик. На один вечер.

— Переводчик?

— Хочу, чтобы ты поразнюхал кое-что. — Вриколакос громко засопел и приблизился. От него тянуло звериной силой, неукротимой, опасной, яростной. — Сегодня у меня встреча с этим. Хочу знать, что у него на уме. А то вертится, как жук в навозной куче. Не поймешь ничего.

Мимо пронесся грузовик, воздушный поток взъерошил шерсть на плаще Иована, бросил мне в лицо горсть капель.

— Ты хочешь, чтобы я выступил в роли сканэра на стороне клана Грейганн во время переговоров с Вьесчи? — спросил я, мгновенно поймав его мысль.

— Точно. — Он огладил свою бороду и довольно улыбнулся.

Я не открыл рот, не уставился на него, вытаращив глаза, и не выразил как-либо иначе свое изумление. Но все же вид у меня был озадаченный — Иован ухмыльнулся:

— Ну что?

— Обычно я не вступаю в сделки с другими кланами.

— Работать за так не будешь.

Он, вытащил из-за пояса мешочек, развязал шнурок и высыпал содержимое на широкую ладонь. Это были необработанные алмазы.

— Здесь половина. Сделаешь дело, получишь еще столько.

— Я должен посоветоваться с главой клана.

— Давай, советуйся. — Грейганн принялся запихивать камни обратно в мешок, бормоча мысленно: «Советуйся-советуйся. Знаем, что вы все бродите за ее юбкой, как слепые кутята!»

Правая дверца «Дьяболо» поднялась, из машины выглянул молодой парень, один из тех, кто сопровождал старейшину вриколакосов на Совет. Злобно сверкнул желтыми глазами в мою сторону. Я бы не удивился, если бы он зарычал, оскалив клыки.

— Отец, долго ты будешь стоять посреди дороги с этим…

— Скройся! — рявкнул на него Иован. — Сиди и жди.

Парень «поджал хвост» и убрался обратно.

— Словен, — пояснил старейшина добродушно. — Хороший нюх у него, но еще молод.

Я машинально кивнул, не вдаваясь в подробности родственных отношений клана. Сосредоточился и позвал.

Фелиция откликнулась сразу.

Перед глазами возникла картина. Мормоликая сидит перед зеркалом, укладывая волосы в сложную прическу. Рядом в кресле, с включенным ноутбуком на коленях, устроилась сосредоточенная Констанс.

— Слушаю тебя, Дарэл, — произнесла Гранд Леди.

Я коротко пересказал предложение господина Светлова. Расческа на мгновение замерла в ее руке, затем продолжила скользить по мягким пепельным волосам.

— Ты должен согласиться. Мы поможем Грейганну, а они помнят оказанные им услуги. И кроме того, для нас будет полезно знать, что связывает их с Вьесчи.

Мне вдруг пришлось сделать усилие, чтобы сдержать раздражение.

— Леди, Иовану вряд ли понравится, что я лезу в его мысли, в то время как он платит мне за сканирование Рамона. Мне придется читать вриколакоса очень осторожно. Потратить массу сил, а я еще не до конца восстановился после вчерашнего Совета.

— Дарэл! — В мелодичном голосе Фелиции послышались металлические нотки. — Это моя личная просьба.

— Ладно! Хорошо! Я буду сегодня на встрече. Но за последствия не отвечаю.

Я отключился, не попрощавшись. Иован напряженно смотрел на меня, пытаясь услышать, о чем мы говорили, но не смог уловить ни слова.

— Во сколько встреча?

Грейганн усмехнулся в ответ на мой резкий тон, взвесил на ладони мешочек с алмазами и положил его на капот «понтиака».

— В двенадцать.

— Я приеду раньше на полчаса. Мне нужно будет подготовиться. Проследите, чтобы в помещении для переговоров не курили. И поблизости не болтались люди.

Он внимательно слушал, кивая в конце каждой фразы:

— Все сделаем, как надо.

Запахнул плащ, глянул поверх моей головы на полоску леса и направился к машине. Тяжело опустился на сиденье, закрыл дверь. «Ламборджини» взревел и унесся в темноту, светя красными габаритными огнями.

Я взял мешочек с авансом, сунул его в карман. Сел за руль.

Мальчишки очнулись через пару минут, ничего не помня.

— А почему ты купил такую машину? — Макс как ни в чем не бывало продолжил прерванный разговор.

— Мне нравится название. Почти Понтианак — так звали вампира с острова Ява.

Они рассмеялись в ответ. Переглянулись. Вспомнили о вчерашнем готе. Лориан уже успел рассказать приятелю об оригинальных друзьях Вэнса.

Мне бы сейчас постараться отключиться от всего, расслабиться. Привести в порядок раздерганные чувства. Обычно в обществе людей это получалось хорошо. Буду надеяться, что мальчишки и Гемран вдохновят меня и взлом ментальных щитов кровных родственников пройдет успешно.

Нужное здание располагалось напротив сквера. Островок леса посреди города шелестел листьями под ветром. Но этих робких звуков не было слышно за гудками машин, человеческой речью и гулом в проводах.

Сам театр находился в полуподвале. Сюда надо было спускаться по узкой каменной лестнице, застеленной задубевшим от грязи ковровым покрытием.

Лориан с приятелем шли следом за мной, громко топая своими тяжелыми ботинками. Я чувствовал их нетерпение, смешанное с легким волнением и справедливым опасением споткнуться на крутых ступеньках. Макс вытащил цифровой фотоаппарат и принялся вдохновенно запечатлевать святую святых — коридор, по которому пару часов назад прошел сам Вэнс.

Спустившись, мы оказались в темноватом холле, куда выходили двери сразу несколько помещений. На подоконнике фальшивого окна, вырезанного в стене, сидели два парня в женских колготках, атласных рубахах и туфлях с пряжками. Актеры. Они проводили нас затуманенными, видимо от глубоких внутренних исканий, взглядами.

Громко разговаривая и смеясь, мимо прошли еще трое служителей музы Мельпомены. Все молодые, не старше моих спутников. На гладких юных лицах неумелые попытки с помощью грима изобразить трагические переживания старости.

Три девчонки с ворохом старой одежды в руках, представляющей театральный реквизит, прошмыгнули мимо.

Репетиционный зал был крошечным. Маленькая сценка, на которой умудрились соорудить пару хлипких деревьев, кособокий серый домик, изображающий храм, и суфлерскую будку. Над декорациями висело потертое синее небо с серебряными звездами.

На переднем плане длинноногая девица в короткой юбке, высоких сапогах и расшитой бисером кофточке яростно изображала трагическую греческую героиню. Не нужно быть специалистом, чтобы понять — кроме радости бытия, удовольствия от пребывания на сцене и приятной внешности, молодая актриса не обладала больше никакими талантами.

Рядом с вековым дубом из картона топтался парень, лихорадочно перелистывая тетрадь. Видимо, со словами своей роли.

В зале, на последнем ряду, собралась компания исполнителей, не занятых в этом действии. Они непринужденно болтали и посмеивались. Довольные, спокойные. Счастливые, что выдался вечер приятного общения с друзьями.

Вообще, здесь витала атмосфера взаимного удовольствия. Люди наслаждались встречей друг с другом. А также возможностью поиграть в кого-нибудь постороннего, не того, кем они были в обычной жизни. И только во втором ряду располагался эпицентр ярких, едва контролируемых отрицательных эмоций. Там сидел Вэнс.

Увидев его, Макс толкнул Лориана локтем, внутренне задрожал от восторга и снова принялся фотографировать, боясь пропустить хотя бы один жест легендарной личности.

Британец был одет как всегда во время неофициальных выходов. Потертые джинсы от «Вояж» [11], синяя рубашка из того же материала и той же фирмы. Любой другой в таком виде выглядел бы стильно — на Вэнсе модная одежда возвращалась к своему изначальному предназначению — рабочей спецовке. Светлый плащ с клетчатой подкладкой в исполнении Джона Гальяно немного исправлял это впечатление. Длинные мелко вьющиеся кудри певца были стянуты в хвост на затылке. Мрачная физиономия небрита.

Рядом с ним сидела темноволосая женщина неопределенного возраста, замотанная в черное пончо. Режиссер. Подпрыгивая в кресле от переполнявшей ее энергии, она активно дирижировала спектаклем.

— Привет, Дарэл. — Гемран привстал, увидев меня. Глянул на мальчишек. Узнал Лориана, мельком улыбнулся ему. — Подожди. Через пять минут у них перерыв.

Он кивнул на сцену, где девица с ботфортах и парень с открытой тетрадью слились в жарком диалоге.

Режиссер недовольно покосилась на Вэнса, но ничего не сказала — рок-звезду приходилось терпеть молча. У творческой дамы было маленькое, худое, остроносое личико с явным перебором косметики. Массивные серебряные серьги оттягивали мочки ушей. На шее болтались бусы, собранные из необработанных булыжников среднего размера, и еще целая связка цепочек, амулетов, шнурочков. На пальцах кольца, перстни и браслеты. В черных волосах поблескивает цепочка из мельхиора с таинственными символами. И вся эта бижутерия позвякивала, постукивала и позванивала от малейшего движения.

Сама она горела от внутреннего созидательного восторга. Будь у нее возможность выскочить на сцену и самостоятельно сыграть все роли, она бы уже была там.

Я совсем недолго понаблюдал за экзальтированным режиссером и переключился на Вэнса. Его раздражало все. Болтовня артистов на заднем ряду под аккомпанемент хлопков открываемого пива. Манера молодой актрисы в порыве чувств откидывать голову, отбрасывая волосы, падающие на лицо. Ей казалось, что этот жест придает убедительности и трагизма ее репликам. На самом деле он выглядел манерно и наигранно. Гемрана бесил голос девицы, а точнее его полное отсутствие. Пока она говорила, было вполне терпимо, но как только запела, Британец внутренне взвыл. Режиссер же, сияя улыбкой, горделиво посмотрела на гостя — насколько тот оценил ее творческую находку.

Оценил. «Непрофессионализм! — поставил диагноз Вэнс. Это было самое серьезное обвинение, по его мнению. — Клуб по интересам!»

Обводя колючим взглядом зал, он думал о том, что все присутствующие убивают время. Никто из них не добьется ничего, кроме ролей в маленьких любительских пьесках и пустых похвал дилетантов. Никто из них не выберется из этого подвала.

«Я пахал по восемнадцать часов в сутки. Я бредил музыкой, я ею жил… Вонючие, заплеванные забегаловки, где приходилось петь. Никто не верил, что я смогу подняться выше этого уровня. Гроши, которые удавалось откладывать, чтобы купить приличный инструмент. Никто в меня не верил…»

Никто в него не верил.

Кроме меня.

Мы сидели в той самой «заплеванной» забегаловке, где он пел популярные песенки, чтобы заработать. Вэнс пил пиво и смотрел на меня злыми, голодными глазами человека, которому не дают заниматься любимым делом. У него не было денег, группа, в которой он работал, разваливалась, ушла любимая девушка — единственный человек, который пытался поддерживать его. Устала, разочаровалась, получила более выгодное предложение.

— Тебе нужно записать диск. — Я делал вид, что пью мартини, он не поднимал взгляд от густой пивной пены.

— Деньги. За студию, профессиональную обработку песен, дизайн обложки.

— Я дам денег.

Он скривился, как будто откусил от лимона:

— Нет!

— Я дам тебе денег. И возьму десять процентов с прибыли, если диск будет хорошо расходиться. Если плохо — пять.

Вьесчи впору позавидовать моей деловой хватке. Вэнс впервые за разговор посмотрел на меня. Его болотно-зеленые глаза отразили внутренне смятение. Мой тактический ход удался. Я не бросал ему подачку. Давал деньги под процент — значит, рассчитывал получить прибыль. Значит, верил в него. Больше всего Вэнсу нужна была вера и поддержка.

Он согласился и до сих пор, по-моему, не жалел об этом.

Теперь Гемран сидел в репетиционном зале и бесился оттого, что все присутствующие не понимают смысла настоящего искусства. Для него казалось дикостью попрыгать пару часов на сцене, а затем, благополучно забыв о роли, отправиться на работу. Он не понимал, что для парней и девушек в зале этот театр — всего лишь возможность побыть короткое время в каком-то новом качестве. Превратиться из банковского служащего в Цезаря, из официантки — в богиню. Вэнс жил музыкой все время, для него она — тяжелая, напряженная работа, мучительная и приносящая наслаждение. Но для других — это всего лишь возможность отдохнуть и развлечься.

Лориан, сидящий рядом, осторожно дотронулся до моей руки. Я очнулся от раздумий и взглянул на него.

— Все нормально? — шепотом спросил мальчишка.

Он почувствовал мое напряжение, но не знал, чем оно вызвано.

— Все хорошо. — Я ободряюще улыбнулся и получил в ответ теплую волну вновь обретенного спокойствия.

Лориан снова откинулся на спинку кресла и с любопытством принялся наблюдать за представлением. Ему, в отличие от Вэнса, было интересно. Макс в экстазе продолжал снимать все подряд. Похоже, из парня может получиться неплохой фоторепортер.

Гемран посмотрел на часы. Со злостью подумал о приятеле, который упросил пойти посмотреть на молодую перспективную актрису и не явился сам, хотя клятвенно заверял, что будет не позже десяти. Потом, окончательно наплевав на репетицию, повернулся ко мне. Ему не терпелось поговорить.

— Слушай, Дар. Ты свободен сегодня всю ночь?

Он был в курсе специфики моей «работы», когда посреди дружеской беседы я мог подняться и спешно уйти, сославшись на неотложные дела.

— До двадцати трех тридцати.

— Тогда пора заканчивать эту ерунду.

Вэнс повысил голос и заявил на весь зал с повелительными интонациями своего вчерашнего оперного героя:

— Достаточно. Всем спасибо. Все свободны.

Актриса приоткрыла рот от удивления, и ее красиво накрашенное лицо застыло в напряжении. Режиссер подпрыгнула от неожиданности:

— А вы не посмотрите… еще один диалог… — Она по пыталась вернуть интерес рок-певца, делая многообещающие жесты в сторону сцены, но Вэнс упрямо выдвинул нижнюю челюсть и сжал ручки кресла.

— Нет. Хватит. Она мне не подходит. Ни голоса, ни слуха.

Он поднялся, оставив оскорбленную даму-драматурга переваривать его грубость, и кивнул мальчишкам, вскочившим со своих мест.

— Привет. Как дела?

Следующие двадцать минут Гемран раздавал автографы, отвечал на вопросы поклонников, которых в этом зале оказалось порядочно. И старательно не замечал молодой актрисы-неудачницы, многозначительно крутящейся возле него.

Потом, отбившись от фэнов, подошел ко мне. Сел рядом. Лориан с Максом остались с актерами, поглядывали издали на своего кумира, но не решались мешать его беседе. Фотовспышки сверкали с регулярностью в несколько секунд. Британец не обращал на это внимания. Привык.

— Какие еще проблемы, кроме внезапного появления твоей бывшей возлюбленной?

Гемран невесело усмехнулся, показывая, что принимает мой оптимизм, но не в состоянии ответить тем же.

— Последнее время, месяца три, я начал чувствовать вокруг себя странную суету. Постоянно вьются незнакомые люди, предлагают контракты. Выгодные, но… чувствую в них какой-то подвох. Не пойму какой. Как будто подталкивают к далекой, но значимой цели. Звучит что-то типа: «Парень, у тебя может быть очень многое. Все, что захочешь. Ты знаешь, чего хочешь? Деньги. Настоящие деньги, не те, которые получаешь по контракту со своей звукозаписывающей компанией. Положение в обществе. Не в том, состоящем из обкуренных подростков и молодежи. В настоящем обществе. Ты можешь получить все это, но не сейчас. Ты еще не готов. Пока не готов». Странные намеки, странные взгляды, заманивают, как в масонскую ложу.

Вопреки привычке опускать взгляд во время собственного монолога, он пристально смотрел на меня. Требовательно, как будто был уверен, что я знаю ответы на его вопросы.

— А сам ты хочешь настоящих денег, настоящего общества, настоящей славы?

Вэнс улыбнулся:

— О славе речи не было. А деньги нужны всегда.

— Тогда о чем была речь?

— Не знаю. Сам не знаю… — Он опустил голову, глядя на свои руки.

А когда поднял ее, по узкому проходу, направляясь к нам, уже шла девушка.

Паула.

Фэриартос.

Легко, стремительно, упруго, плавно. Перетекая из одного грациозного движения в другое.

Гордо посаженая головка с пышной короткой стрижкой на гибкой шее, стройное, сильное тело.

Ошеломительно хороша. Изумительна. Волшебна.

Светлый брючный костюм идеально облегал идеальную фигуру. Туфли на высоких каблуках. На лацкане пиджака брошь — серебряный подсолнух.

Не красива, не прекрасна. Женщины-Фэри выше этих простых человеческих слов. Божественна. Казалось, она едва держится на грани, отделяющей тонкий вкус и экстравагантность от вульгарности. Губы чуть более полные, чем нужно для ее узкого, заостренного к подбородку лица, чуть более яркие. Скулы выступают немного сильнее. Нос мог бы быть немного более тонким, а вырез на груди менее глубоким. Но эти детали вместе создавали столь обольстительный образ, что я почувствовал, как все мужчины в зале одновременно затаили дыхание и одновременно выдохнули.

Изумительная внешность — одно из орудий Фэриартос.

Лицо Вэнса окаменело. Я увидел, как дернулся его кадык — с трудом сглотнул, сунул руки в карманы плаща, сгорбился, но тут же расправил плечи.

Это была она. Та самая «потерянная возлюбленная», по чьему поводу я иронизировал минуту назад. Та, о ком он говорил со мной по телефону. Паула, которая бросила Гемрана в начале его карьеры, для того чтобы стать фэри.

Подошла, небрежно покачивая сумочкой на длинном ремешке. Улыбнулась. И произнесла великолепно модулированным, глубоким, певучим, пьянящим голосом:

— Привет, Вэнс. — Посмотрела на меня с вежливым, отлично сыгранным интересом. — Познакомишь со своим другом?

— Это Дарэл, — буркнул Гемран, глядя в пол. — Дарэл — Паула.

Она протянула мне изящную ладонь, украшенную тонким витым браслетом. Я сильнее, чем было нужно, сжал тонкие пальцы:

— Очень рад.

— Взаимно. — Девушка играла очаровательными ямочками на щеках, не показывая неудовольствия от моего намеренно грубого рукопожатия. — Что привело вас сюда, Дарэл?

— То же самое, что и вас, Паула.

«Зачем пришел, Даханавар? Какие у тебя могут быть интересы в театральной среде?» «Не твое дело!»

Наша перебранка звучала мысленно, в то время как мы любезно улыбались, делая вид, что видим друг друга впервые.

«Добрались, в конце концов, и до него?! Хотите обратить Вэнса?!» «А это не твое дело!!»

«Мое. Загубите отличного певца. Дайте ему пожить. Он хочет жить как человек!»

«Он хочет денег и славы. И он хочет быть со мной».

Да. Вэнс всегда хотел быть с ней. Он любил Паулу. Он мечтал добиться успеха еще и для того, чтобы она поняла, как ошибалась в нем, и вернулась. И она вернулась. Но не той девочкой, с которой они пели вместе десять лет назад, а прекрасной, великолепной приманкой своего клана творческой богемы.

Она была очень способной ученицей лично маэстро — Александра Фэриартоса. Жертвы, намеченные ею, никогда не уходили. Очаровать, убедить, купить человека или действовать через его жену, любовницу, друга, партнера по бизнесу. Клан пожирал привлекательных, талантливых людей. Он хотел сохранить красоту и гениальность на века. На вечность. Законсервировать волшебную искру, загорающуюся в душе художника, залить воском боль, рождающуюся в сердце актера, засушить тонкие изменчивые образы, витающие над головой писателя.

Безумцы. Они не знали, что это невозможно. С годами ощущения и эмоции притупляются. А тысячелетия жизни убивают все чувства. Душа становится холодной. Не способной гореть. Фэри лишали людей того, что я искал в них и ценил больше всего — ярких, живых чувств.

Через пару веков Вэнс не захочет петь. Послушные связки возьмут любую ноту, но боль и страсть уйдут из его голоса. Он сам не заметит, как изменится. Забудет, каким был раньше…

Молчание затягивалось. Я прожигал Паулу ненавидящим взглядом. Она презрительно надувала пухлые губки. Вэнс переводил взгляд с нее на меня, и обратно. Чувствовал — нас связывает нечто, но не понимал что.

— Паула, ты хотела поговорить со мной? — решился он наконец на прямой вопрос.

— Хотела. Но вряд ли получится сегодня. Ты занят.

Гемран хотел возразить, что для нее свободен всегда, но промолчал. Из-за меня. Не хотел признаваться в ее власти над собой. Несколько часов назад в телефонной беседе со мной Вэнс называл девушку стервой. Теперь готов был повиноваться любому ее желанию. Очарование фэри действовало безотказно. Невозможно сопротивляться.

Нет, возможно. С ментальной помощью Даханавар.

Паула нахмурилась, когда почувствовала, как я «проясняю» разум ее жертвы. «Она бросила тебя, когда ты сильнее всего нуждался в ней. Ушла к богатому и благополучному бездельнику. А теперь, когда ты стал знаменит, явилась. Низкая, подлая, расчетливая тварь!» Эти слова звучали в голове Вэнса, произнесенные его собственным голосом. Неотличимые от его мыслей. Болезненные, отрезвляющие.

«Даханавар, что ты делаешь?! Зачем настраиваешь его против меня? Как ты смеешь вмешиваться?!»

«Смею! Оставь его в покое! Охмуряй кого-нибудь другого».

Казалось, лицо Паулы засветилось волшебным мерцающим светом, как жемчужина, извлеченная из раковины. Она стала немыслима хороша. Находиться рядом с ней и не желать ее стало невозможно. Это был ответ на мое грубое вмешательство в психику ее жертвы. Вэнс мысленно застонал. Его невыносимо тянуло к фэри, он был почти готов наплевать на свою гордость, но я «держал» Гемрана. Ради него самого.

«Один раз она уже предала. И сделает это снова. А ты никогда никому не прощал предательства».

Паула продолжала улыбаться и смотрела на него. Нежно, призывно.

Не знаю, чем, в конце концов, закончился бы наш поединок. Но человек — поле битвы Даханавар и Фэри отступил первым. Не выдержал борьбы между гордостью и любовью.

— Паула, давай встретимся завтра. Дарэл, я позвоню тебе… Сегодня не могу.

Он выглядел измученным, как после концерта. Опустошенным. Накал яростных чувств в его душе не оставил ничего, кроме апатии. Вэнс ушел, не прощаясь, тяжелой походкой человека, несущего на плечах неподъемный груз. Не оглядываясь.

Мы с Паулой посмотрели друг на друга. В ее темных глазах заблестели злобные огоньки, словно открылись два черных окошка в болотной трясине. Лицо по-прежнему красиво, но, казалось, под гладкой кожей пробегают мелкие волны ненависти. Впрочем, я и сам, думаю, выгляжу не лучше.

— Не мешай мне делать мою работу, — прошипела фэри, гневно раздувая ноздри.

— Работу?!

— Он получит деньги, свободу, славу, бессмертие. Все, о чем может мечтать смертный.

— Я не понимаю, зачем вам Вэнс. Он же не соответствует эстетическому идеалу Фэриартос.

— Он невероятно талантлив и работоспособен. Это искупает недостатки его внешности. К тому же наша кровь даст ему привлекательность.

— А мне кажется, дело не только в интересах Клана. Он нужен тебе. Не так ли?

Паула высокомерно приподняла бровь:

— У меня тоже могут быть личные привязанности.

— Хочешь отомстить?

Она удивилась. Хотя внешне не показала этого. Фэри учат железной выдержке не менее строго, чем леди-даханавар.

— Что ты имеешь в виду?

— У него великолепный голос. Изумительный успех. Пусть не мировая слава в веках, но вполне достаточно для живого человека. Деньги. Не миллиарды. Но хватает. Свобода. Слегка ограниченная, и все же есть. Он добился этого сам. Своими человеческими силами. А ты струсила. Испугалась полуголодного существования и постоянной работы. Побежала к богатому благодетелю. Продала свою смертную сущность за теплый коврик и полную миску. А теперь носишься, выполняя приказы господина. Забираешь человеческое счастье у других. Соблазняешь легкой жизнью. Которая на самом деле безумно тяжела… Отвратительно тяжела и бессмысленна. А ведь у тебя тоже был талант. Сколько лет ты уже не поешь?

Губы Паулы задрожали, но она крепко сжала их, зато в глазах заблестели слезы. Девушка стиснула кулаки, с трудом сдерживаясь, чтобы не влепить мне пощечину. Едва сдержалась. Можно было позлорадствовать. Но меня в ответ обдало такой жгучей душевной болью, что на секунду стало тяжело дышать.

Я сказал правду. То, о чем она старалась не думать, прячась за мысли о величии своего клана, о своем бессмертии, исключительности и красоте. Теперь передо мной стояла не обольстительная, уверенная в себе женщина, а девчонка с мокрыми ресницами, потерявшая саму себя. Настоящую. По глупости, опрометчивости или корысти, какая разница. Прежнего уже не вернуть.

— Мерзавец! — прошептала она, горько кривя красивые губы. — Проклятый телепат!

Развернулась и быстро пошла прочь от меня, почти побежала. Я не сканировал ее. Всего лишь произнес вслух то, о чем думал. И попал в самое больное место…

— Лориан, Макс, идемте. Я отвезу вас домой.

Они сидели в машине тихие, задумчивые. Чувствовали мою нервозность, которая глушила их радость от встречи с Вэнсом. Но ребята списывали свою легкую апатию на усталость.

Сначала я доставил Макса. Потом Лориана. Вылезая из «понтиака», он хотел что-то сказать, но, взглянув на мое замкнутое, хмурое лицо, произнес только:

— Спасибо. Пока.

На меня снова неожиданно повеяло теплым летним ветром, лучик солнца смыл видение двух черных окошек в зеленой болотной ряске, наполненных человеческими слезами. И я ответил неожиданно для себя самого:

— Тебе спасибо.

— За что?! — искренне, по-детски удивился он.

— За тебя.

Я захлопнул дверцу машины, оставив его стоять на мокром тротуаре под холодным моросящим дождем. Озадаченного, но довольного.

Адрес, по которому должна проходить встреча Иована и Рамона, был «передан» мне Словеном мысленно.

Я узнал помощника Старейшины Грейганн по злобно-арессивной ауре и пренебрежительному отношению к «городскому телепату». Молодой вриколакос небрежно «скинул» информацию и отключился, умудрившись вложить в простое действие максимум презрения. Щенок.

У него действительно были способности сенсора. Невысокие по уровню техники, но усиленные звериным чутьем. Это плохо. Он может почувствовать, как я лезу в мысли его наставника.

Несколько минут перед тем, как подняться в офис для переговоров, я сидел в машине, пытаясь расслабиться, отключиться от постороннего. Почувствовать себя пустым внутренне. Готовым перекачивать чужие эмоции, распутывать ассоциации и тайные планы. Едва ли не силой выдрал из души светлый образ Лориана, воспоминания о его человеческой беспомощности, жадном любопытстве и сочувствии.

Вышел из машины. На стоянке перед современным высотным зданием, похожим на пирамиду из стеклянных кубов, было припарковано несколько автомобилей. Черный «ламборджини» смотрелся среди них волком, припавшим к земле перед прыжком.

Я вошел в ярко освещенный подъезд, снаружи напоминающий витрину дорогого магазина. Охранник на ресепшене вопросительно посмотрел на меня. Выглядел он слегка замороченным, но это могло объясняться не присутствием киндрэт, а тяжелым рабочим днем. Услышав цель визита и мое имя, кивком головы указал в сторону лифта.

Двадцатый этаж. Из огромного окна в коридоре был виден весь город. Полосы огня, текущие по улицам, сияние вокруг ярко освещенных зданий. Тонкие двухголовые тела фонарей, горящие желтым, поднимались из земли ровными рядами. Рекламные щиты светились ярким неоном. И далеко на востоке бледная, едва заметная дымка в ночном небе — вечное напоминание о смертельном для меня солнце.

Я с трудом заставил себя оторваться от ее созерцания и пошел к нужному офису. Здесь тоже было окно во всю стену, но оно оказалось закрыто белыми жалюзи. В центре — овальный стол, вокруг него четыре кресла. Пепельницы, стаканы, бутылки с минеральной водой. Экран, кинопроектор. Белая доска для записей.

Иован сидел в кресле, и, казалось, ножки современной мебели подгибаются под его тяжестью. Словен — нервный, злой, голодный — стоял у окна. Вриколакосы считали, что сканэр будет работать лучше на «пустой желудок». Чувствительность обострится.

Впрочем, может, у них это действительно так.

Ментальный щит младшего грейганна выглядел странно — переплетение колючей стальной проволоки. Старший был окружен привычной монолитной стеной.

— Садись. — Иован показал мне на кресло рядом с собой. — Если что надо — говори.

Не обращая внимания на злобные взгляды Словена, я прошел к своему месту. Сел. Достал из внутреннего кармана кожаный чехол размером с обычный бумажник. Под заинтересованным взглядом грейганна, открыл его. В узких ячейках лежали тонкие стеклянные капсулы. Я достал одну, разломил и вылил содержимое на носовой платок. Острый свежий аромат поплыл по комнате, забивая казенный запах офиса.

Вриколакос заинтересованно принюхался, шумно втянув носом воздух.

— Левзея кубеба. — Прижав платок к лицу, я несколько раз глубоко вдохнул. — Проясняет сознание и придает остроту мысли.

— Я знаю, для чего нужна левзея, — проворчал Иован, изучая меня с большим интересом. Не предполагал, что я могу разбираться в ароматерапии. Словен у окна презрительно фыркнул.

Обычно я не пользовался дополнительной стимуляцией, но сегодня ожидался тяжелый вечер.

Рамон появился ровно в двенадцать. За ним шли двое помощников. Вьесчи прищурился, увидев меня, сел напротив, щелкнул замками дипломата, вынул папку с документами. Положил перед собой.

— Насколько я помню, уважаемый Иован, — сухо произнес он вместо приветствия, не глядя ни на кого, — ты не предупреждал, что на встрече будет присутствовать телепат.

Довольный грейганн провел ладонью по бороде:

— Предупреждал.

— Ты говорил об этом. — Рамон презрительно указал на Словена, исподлобья поглядывающего на всех присутствующих по очереди. — Но ни слова не было сказано о Дарэле Даханаваре.

Рамон злился.

— Хорошо. Приступим. — Поборов раздражение, он раскрыл папку и подвинул бумаги к партнеру. — Тебе нужно подписать эти документы. В трех экземплярах.

И начались долгие, нудные переговоры. Вьесчи собирались взять в аренду кусок земли, принадлежащий клану Вриколакосов. И каждый пытался заключить сделку с максимальной выгодой для себя.

Мое сознание разделилось. Одной его частью я честно изучал Рамона. Другой осторожно прощупывал Иована, закрываясь одновременно от старейшины и его помощника. Словен попытался залезть в мое сознание, но тут же получил ощутимый укол, похожий на болезненный электрический разряд. Ощетинился от злости. Теперь я постоянно слышал его громкое ворчание, но он уже не мог отвлечь меня от основной работы.

Голова вьесчи была забита цифрами. Длинными цепочкам расчетов, виртуальными образами реальных прибылей. Жирная линия воображаемого графика ползла в его сознании, поднимаясь или опускаясь в зависимости от результата вычисления. Это было даже интересно. Он просчитывал итог своих действий на десяток ходов вперед. Безупречная логика.

Понимая, что не запомню рост процентов с эксплуатации земли грейганнов в течение семи лет, я протянул руку к лежащей передо мной на столе бумаге, взял ручку и стал не глядя записывать колонку цифр, возникающих перед глазами.

Рамон искоса взглянул на мои корявые записи и покровительственно усмехнулся. В деле с вриколакосами ему скрывать было нечего.

Иован просматривал документы, сосредоточенно хмуря брови, чувствовалось, что ему сложно разбираться в тонкостях юридического языка.

— Еще один экземпляр. — Я протянул руку к папке вьесчи, и тот, снисходительно улыбаясь, протянул мне копию договоров.

— Пункт первый. Обязанности сторон…

И началась нелегкая работа перевода сухих терминов в понятные грейганну образы.

Постепенно Рамон стал раздражаться. Время шло, а мы добрались лишь до середины договора.

— Господа, может быть, вам оставить документы для детального изучения? Встретимся завтра. Или вы готовы выдвинуть мне конкретные обвинения в нечестной игре?

— Эта земля стоит слишком дорого. — Я грубо перебил вьесчи. Сам не знаю зачем. Какое мне дело до стоимости участка, подлежащего аренде?! — Неперспективный район. За десять лет можно развить инфраструктуру. Но доход он станет приносить не раньше чем через пятнадцать — двадцать.

— Я в курсе. — Рамон высокомерно повел рукой, отметая мое заявление как несущественное. На его запястье блеснули часы марки «Лоджин».

— Нет дорог. Высоковольтная линия…

— Я знаю! Уважаемый Дарэл, вас пригласили для обеспечения эмоционального контроля переговоров. Выводы обе стороны сделают сами.

Словен нагло ухмыльнулся, посылая гаденькую, ехидную мысль о моей профпригодности. Я не обратил на него внимания. Иован буркнул что-то успокоительно-одобрительное в мой адрес и потянулся за ручкой.

— Подпишу. Все устраивает. Знал — не обманешь, Рамон, но проверить надо было.

Я снова поднес к лицу платок, пропитанный левзеей, чувствуя, как сознание начинает перекашивать от несовместимости ощущений двух лидеров кланов, и вдруг увидел. Перед глубоким погружением в чужие эмоции накатила короткая дурнота, в ушах зазвенело. Видение пришло со стороны Рамона.

Человеческая фигура на земле. Тело, выгнутое дугой, закаченные глаза, рот, разинутый в крике… вопле, оскаленные клыки. Значит, кто-то из киндрэт. Руки раздирают на груди одежду, скрюченные пальцы царапают кожу. А над ним высокий, широкоплечий силуэт в длинном плаще. И напротив — другой, в современном деловом костюме. Наблюдает…

Картина потекла, сменилась бешеным нетерпением Рамона. Он подался вперед, едва не схватив меня за отворот пиджака.

— Что?! Что ты увидел?

— Ничего, — пробормотал я, комкая в руке влажный платок. — К делу не относится. Это… личное.

Вьесчи не удовлетворился моим ответом, но пояснений потребовать не успел. Гневный вопль Словена взвился к потолку:

— Отец! Отец, он!..

Договорить ему я не дал. Терпение истощилось. Попытка наглого щенка влезть в мои мысли была последним событием за прошедшие два дня, которое довело меня до бешенства.

Я ударил. Сильно, резко, с наслаждением. Без предупреждения. Словен взвыл, обеими руками схватился за голову. Рухнул на колени. Заскулил, как побитая собака. А я продолжал увеличивать напряжение «нейронной атаки». Это было действительно больно. От такого кажется, что мозги начинают кипеть.

— Дарэл! Дарэл!! Оставь его! Перестань! Хватит!

Рамон не решался прикоснуться ко мне. Его крик заглушал вопли щенка, но кроме желания прекратить экзекуцию и мирно разойтись он испытывал острое любопытство, наблюдая за агрессивным проявлением силы даханавар. Иован держал меня за плечо, с его пальцев текла мягкая, теплая волна. Пытался успокоить. Странно, а должен был напасть.

— Отпусти его. Отпусти…

Словен всхлипывал, его сознание дрожало в предобморочном состоянии, но никак не могло сорваться в полное беспамятство. Говорят, звери не могут падать в обморок.

— Прекрати! Довольно!

Я отпустил его. Не потому, что пожалел. Стало противно. Сам себе стал противен. Молодой вриколакос скрючился на полу, ткнувшись головой в колени. Рамон откинулся на спинку кресла.

— Вот это я имел в виду, когда говорил о своем нежелании задействовать в переговорах сканэра Даханавар.

Иован грузно опустился в кресло. Размашисто подписал все три копии договора. Вынул из-за пояса мешочек, через стол швырнул его мне.

Я молча взял алмазы и, не прощаясь, вышел из офиса. Меня шатало.

Глава 4 Почти бессмертие

Мир можно разделить на два класса — тех, кто верит невероятному, их большинство. И тех, кто творит невозможное.

Оскар Уайльд. Женщина, не стоящая внимания.

16 сентября 2004 Дарэл Даханавар

Я пытался не думать.

Глядя на мокрую дорогу, плавно летящую под колеса машины, развлекал себя посторонними размышлениями. О Пауле, Вэнсе, даже о том, в какой банк и под какой процент положу заработанные сегодня деньги в алмазном эквиваленте. Но проклятые мысли забивали голову, я вяз в них, как в сухом песке.

Для чего грейганн пригласил меня на переговоры? Что ему нужно было на самом деле? Если Иован не разбирается в гражданском праве, мог бы позвать юриста. Тот растолковал бы ему все документальные тонкости.

Зачем платить кучу денег за никчемный кусок земли?

И что значит мое видение?

Нет, пусть об этом думает наша Первая Леди! Мое дело — телепатия. Обеспечение эмоциональной поддержки переговоров, как заявил Рамон. Больше я ничего не хочу знать!

Дорога, освещенная фонарями и фарами проезжающих машин, вдруг поплыла перед глазами. Пришлось сделать усилие, потрясти головой, чтобы вернуть остроту зрения. Я устал. Осточертели все родственники вместе с их делами. Не желаю о них думать.

Забавно, а ведь всего за два дня я нажил трех врагов: Амира, Паулу, Словена. Может быть, еще Иована…

Фелиция позвала неожиданно. Громко. Так, словно сидела рядом — на соседнем сиденье. Голос молодой, звонкий, вибрирующий от внутренней силы. Она прекрасно отдохнула, хорошо пообедала и великолепно себя чувствовала. С неожиданной досадой я понял, что мне неприятно ее слышать.

— Дарэл.

— Переговоры закончились. — Естественно, этой короткой фразой от нее не отделаешься. Леди хотела полного, детального отчета.

— Я жду тебя.

— Нет. У меня ни времени, ни сил.

Она помолчала, решая, стоит ли обращать внимание на дерзость «птенца». Оценила важность того, что я могу сообщить. Вспомнила, что наглость не постоянный мой порок…

— Хорошо, поговорим сейчас. Что ты узнал?

— Может быть, завтра? Я… устал.

Напрасная попытка выторговать немного отдыха.

— Мне нужна эта информация сегодня. — Она не приказывала. Мягко настаивала. И ей было все равно, что чувствует «телепат». Я.

При необходимости Фелиция вывернула бы меня наизнанку, лишь бы выяснить интересующие факты.

«БМВ» с затемненными стеклами обогнал мой «понтиак» и раздраженно посигналил. Его гудок был низким, будто уходящим в инфразвук. Я ехал слишком медленно и занял среднюю полосу. Пришлось перестраиваться в правый крайний ряд.

Ментальных сил осталось мало, но я с мстительной, отчаянной решительностью протянул между нами глухой тоннель, защиту от прослушивания. Хотя она могла сделать это сама.

Коротко, преодолевая отвращение, пересказал содержание встречи:

— Не понимаю, зачем я был нужен вриколакосу. Он мог обойтись без меня. — Я притормозил у светофора, дождался, пока загорится стрелка для нужного мне поворота. — Зачем вообще было устраивать этот фарс с арендой? Вьесчи выбросили кучу денег ни за что.

Я не ждал отклика на свои вопросы, но Фелиция неожиданно снизошла до ответа, вернее, до размышления вслух:

— Не выбросили. Рамон заплатил Иовану за услуги. Аренда была всего лишь предлогом.

— Все равно. Он мог передать деньги, не впутывая в личные дела старейшин постороннего.

— Ты был нужен ему… Что это за звук?

— Тормоза. Я на машине. Ехал, теперь остановился, мне сложно одновременно следить за дорогой и разговаривать с тобой. Так зачем мое присутствие было нужно Иовану? Я ведь мог увидеть что-нибудь, компрометирующее обоих. И увидел.

— Иован не так дик, как ты думаешь. Я полагаю, это видение предназначалось не для тебя. Вриколакос знал, что ты передашь мне их с Рамоном беседу дословно. Со всеми увиденными образами.

— Не понимаю.

Фелиция помолчала, как будто сомневаясь, стоит ли посвящать меня в тонкости политической игры. Я слегка опустил стекло со своей стороны. В узкую щель потянуло прохладой и острым запахом города. Редкие машины, проезжающие мимо, освещали салон «понтиака» яркими огнями.

— Вьесчи лишены магии. Ты знаешь об этом.

Не вопрос — утверждение. Но я не был бы в этом так уверен. Негоцианты не могут швыряться огнем или делать зомби, но как объяснить Фелиции ощущение колючего, искрящего электричества внутри Рамона. У него есть сила, хотя я не мог бы определить ее суть.

— Они попытались получить немного магического потенциала у грейганнов. Как ты видел — не получилось. Опытный экземпляр погиб.

Я тупо смотрел на приборную доску. Надо съездить заправиться — бензин почти на нуле.

— Вы хотите сказать, что вьесчи проводят эксперименты по соединению сил двух кланов? Но это же бред!

— Как сказать, — уклончиво отозвалась Леди. — Негоцианты так не считают. Рамон не хочет афишировать свои тайные дела, поэтому даже простая передача денег замаскирована им под сделку аренды.

Она замолчала, отвлеклась на происходящее в комнате. Я не захотел смотреть на что именно. Глухое раздражение стало сильнее. Меня использовали. Как живую видеокамеру. Записали нужную информацию и передали хозяину.

— Ты хорошо поработал сегодня. — Фелиция «вернулась», лучась удовольствием от моей успешно выполненной миссии. — Я довольна.

Это можно было считать разрешением отправляться домой. Даже не поблагодарила. Не удосужилась произнести вслух элементарное «Спасибо, Дарэл». Хотя к чему? Неодушевленные предметы не благодарят. Средство связи выполнило свое предназначение. О нем можно забыть на какое-то время. Когда понадобится — позови, и оно снова возникнет на расстоянии вытянутой руки.

Я вернулся в свою темную пустую квартиру, прошел в гостиную и, не снимая куртку, сел в кресло.

Голова гудела. «Белый шум» — избыток информации. Шорох, звон, скрип, бессмысленные отголоски чужих эмоций. Кожа вокруг глаз казалась воспаленной, на скулах — туго, болезненно натянутой и собравшейся в глубокие складки от носа к губам.

Усталость перешла свое пограничное состояние. Вместо тупой апатии — нервная внутренняя дрожь. Надо бы поспать. Отключиться от мыслей и воспоминаний.

Интересно, а если Рамон предложит Фелиции очень большие деньги за то, чтобы вскрыть мою голову и посмотреть, как я читаю чужие мысли, — она согласится? Нет, вряд ли. Терять отличного сканэра за вульгарное материальное вознаграждение — глупо. Но я не уверен, что она не пожертвует мной ради каких-нибудь серьезных интересов клана. И оправдает эту жертву жизненной необходимостью.

Как они меня достали! Жадные, дальновидные, мудрые, подлые… пустые. Высушенные, выжженные, вымороженные сущности внутри молодых привлекательных тел. Отягощенные памятью прошедших веков. Забывшие подлинные, яркие чувства. Старые.

На улице, за стенами дома, начинался день.

День… Пылающий диск в горячем мареве светлого осеннего неба. Густые тени с острыми краями, лежащие на асфальте. Дома, облитые светом. В каждом стекле отражается маленькое слепящее солнце. Человеческие лица кажутся белыми в этом освещении. Бледными.

Я пошел в спальню, разделся, побросав одежду как попало. Забрался в постель, прижался щекой к прохладной подушке, зажмурился. Под закрытыми веками продолжали плавать горячие красные пятна.

Уснуть не получалось. Меня мотало по сновидениям, но я не мог зацепиться ни за одно. Захлебывался, тонул в серой мути. Ворочался в постели, пытаясь найти удобное положение, в котором уставшее тело расслабилось бы, и не находил.

Говорят, лигаментиа умеют управлять пространством, находящимся между реальностью и миром снов, могут черпать оттуда свои силы, знания. В тонком слое между состояниями полного засыпания и бодрствования растворена масса информации, течение времени меняется каждую минуту, там легко потерять себя. Поэтому дети Лигамента обладают способностью предсказывать будущее и видеть прошлое. Поэтому они такие странные.

Резкая трель телефонного звонка прозвучала пронзительно. Оглушающе. Меня встряхнуло и вышвырнуло из глубокой темноты, куда я погрузился, казалось, всего несколько минут назад. Злость, усталость, только начинающие растворяться в сновидении, вернулись.

— Алло, Дарэл?

Я с трудом подавил зевок:

— Слушаю.

— Это Лориан. Что ты сейчас делаешь?

— Сплю.

— Спишь?!

Он зазвенел смехом на том конце провода, и мне показалось, что из трубки прямо мне в лицо бьет поток ослепительного света. Пришлось закрыть глаза.

— Спишь? Это в четыре часа дня?

— Боже, какая рань!

Он снова рассмеялся, думая, что я шучу.

— Просыпайся. На улице чудесная погода.

— Да? И что там?

— Тепло. Тихо. Небо ясное, солнце светит…

— Отвратительно, — пробормотал я и был вознагражден еще одним взрывом чудесного смеха. Открыл глаза и сейчас же в темноте комнаты увидел его — мальчишку, пританцовывающего от нетерпения у телефона. Он звонил из автомата, стоящего в парке на углу, — вот откуда это ощущение огромного пространства, полного света и шороха опадающих листьев.

— А я люблю осень. Просыпайся и давай встретимся. Я хочу передать тебе фотографии. Те, что Макс делал, когда мы были на репетиции. Помнишь? Там вы с Гемраном. Беседуете. И еще фото, где вместе с девушкой Вэнса. Это ведь его девушка? Мы сразу догадались. Представляешь, какой эксклюзив?! Ты можешь гордиться.

Мальчик был абсолютно, искренне уверен, что эти фотографии действительно могут осчастливить меня. Конечно, больше мне гордиться в этой жизни нечем — стою рядом с интриганкой Паулой и ее будущей жертвой. Но его наивность, радость и желание сделать приятное в ответ на то, что я (не прилагая никаких усилий) помог ему воплотить в жизнь мечту — одну из многих, — было очень приятно. Лориан от всей души хотел сделать для меня что-то хорошее.

Как непохоже это на эгоистичное отношение к жизни моих родственников. Я понял, что улыбаюсь. Несмотря на свое непроходящее раздражение.

— Дарэл, давай встретимся сейчас.

— Я не могу.

— Если у тебя плохое настроение, я постараюсь тебя развеселить. Мы можем зайти в парк. Там очень красиво. — Он помолчал и добавил чуть дрогнувшим голосом: — Я так счастлив сегодня… — И тут же попытался «исправить» проскользнувшую, было, романтичность, изменив интонации голоса в сторону деловой сосредоточенности: — Я буду ждать тебя на мосту, там, где ты подошел ко мне.

— Я не могу сейчас.

— Почему?! — Он снова замолчал и несколько долгих секунд я слышал только гулкую тишину, а потом тихое: — Ты придешь?

— Да. На мосту, в девять вечера.

И, прежде чем он успел возразить, положил трубку, а потом выдернул разъем из розетки.

Оставалось пять часов, достаточно времени для того, чтобы выспаться… Если я смогу это делать.

…А ведь мне, похоже, становится лучше, когда я говорю с ним. Исходящая от мальчишки жизнерадостность размывает мою ядовитую ожесточенность, и уже не так гудит голова…

Но теперь он точно не придет. Такого пренебрежения мальчик не простит. Он звал меня в свой мир позолоченных осенью деревьев, ясного неба и поспевшей рябины, а я повесил трубку. Он не простит.

Я зажег свечи. Все, которые у меня были. Много-много свечей. Золотистое сияние поднялось над тонким белым воском и поплыло по комнате все выше и выше, мягко омыло больные глаза, пересохшие губы, все лицо. Я опустился в кресло и позволил золотому свету играть с моим воображением. Его дрожащие блики сливались, и в них виделось сочувствующее человеческое лицо.

Почему меня тянет к тебе, крохотный огонек на мосту? Ни тепла от тебя, ни света. Движение руки, и я погашу тебя. Зачем ты мне? Почему мое, давно уже успокоенное, сердце вспоминает, как сладко замирать и взлетать, как приятно волноваться и ждать?… как хорошо быть человеком, как хорошо… не быть одному…

…Бред!

Резким взмахом руки я сбросил свечи со стола на пол. Туда же полетел подсвечник с тумбочки. Ногой расшвырял огарки у кресла.

Если б я мог так же растоптать огоньки в своей душе, я бы давно сделал это…

Он пришел.

Я стоял на мосту. Темная вода лениво колыхалась далеко внизу. Холодный ветер бросал в лицо редкие капли приближающегося дождя, а в разрыве туч белым светом сияла далекая ледяная Вега. Я смотрел на нее и вспоминал совершенно ненужный, дурацкий разговор с добродетельным Кристофом.

— Дарэл, ты можешь ответить на один простой вопрос: откуда в тебе эта постоянная тяга к общению со смертными? Зачем?

Я мог бы ответить честно, что не знаю, если бы он не вел себя со мной как…

— Как со своим «птенцом», Крис! Мне это надоело!

— Ты и есть мой «птенец». С тех пор как погибла Флора, я отвечаю за тебя.

— Смотрите, он отвечает!

— И прошу без иронии. Тебе нужно еще много учиться, чтобы произвести на меня впечатление своим сарказмом… Оставь в покое человека. Перестань морочить ему голову.

— Кристоф, отстань!.. И вообще, хватит следить за мной! Тебе что, больше нечем заняться?

— Когда-нибудь я укорочу твой лживый, дерзкий даханаварский язык!

— Смотри, как бы тебя не укоротили раньше, кадаверциан!

Я усмехнулся, вспомнив, как обмен «любезностями» перешел в совершенно недостойную потасовку, от которой и «учитель» и «ученик» получили массу удовольствия. Мы обменялись парой безобидных заклинаний, после которых у меня перед глазами плыли зеленые круги, а Кристоф, морщась и одновременно улыбаясь, потирал пальцами виски…

Рядом прозвучал тихий вздох, я обернулся и увидел, что предмет нашего спора стоит рядом. Зеркальные отражения холодной Беги вспыхивали в его глазах.

— Я принес фотографии. Но уже темно, ты не сможешь ничего на них увидеть. — Четко и медленно он выговаривал каждое слово дрожащим от обиды голо сом. — Я не понимаю, зачем бросать трубку. Мы могли бы и не встречаться сегодня.

Я посмотрел на него внимательнее. Обида, удивление, недоумение, ожидание, тихая дрожь. Что еще я должен знать? Что еще мелькает в твоих чувствах так быстро?

— Извини, Лориан. У меня очень серьезные проблемы на работе.

Я почувствовал, как его отношение мгновенно изменилось. Потекло, словно горячий пластилин, потеряло официальную форму. Участие и внимание к чужим неприятностям затопило огорчение от моего хамства.

Он вспомнил о моих способностях эмпата и связанной с ними работе. Забеспокоился. В его чрезмерно развитом воображении замелькали картины того, что могло произойти. И в большинстве видений присутствовали почему-то крепкие парни с бритыми затылками, свирепыми физиономиями, пистолетами под кожаными куртками. Разозленные тем, что я неправильно предсказал котировки валют на бирже. А тут он со своими фотографиями.

— Очень серьезные?

— Терпимые.

Порыв ветра с реки сдул холодные капли с перил моста. Лориан поежился.

— Тебе холодно?

— Немного… — Он шмыгнул покрасневшим носом, улыбнулся. — Хочешь, пойдем ко мне? Посмотрим фото. Я покажу тебе мою коллекцию дисков Вэнса.

Мне вдруг стало не по себе. Вспомнилось древнее суеверие. До тех пор, пока ты не пригласишь вампира к себе в дом, он не сможет войти. Не сможет причинить тебе вред. Неприятное ощущение. Я почувствовал себя одним из этих жадных, дальновидных, мудрых, подлых, старых…

Лориан смотрел со спокойным ожиданием, не зная, что творится у меня в душе.

— Твои родители не будут против?

— А их нет дома. Они еще неделю в отпуске, в Египте. Я пока живу один.

Я глубоко вздохнул про себя, а вслух сказал:

— Ладно. Идем.

Лориан жил в Ботаническом переулке, в новом шестнадцатиэтажном доме, стоящем параллельно проспекту Мира. На десятом этаже.

Он привел меня в свою квартиру и здесь, среди привычных, знакомых вещей почувствовал себя увереннее:

— Проходи, раздевайся. Тут у нас гостиная…

Я прошел мимо него, задернул шторы.

Уютно, тепло, удобная красивая мебель. На полках изящные безделушки, книги, фотографии. Я с любопытством разглядывал улыбающиеся лица незнакомых людей, такие беззаботные. Эта очаровательная женщина в легком ситцевом платье под полосатым зонтом наверняка его мать. У подростка ее глаза и волосы. А этот человек с собакой — отец. Когда-нибудь у Лориана будет такой же твердый подбородок уверенного в себе мужчины, такой же пристальный взгляд… а пока вот он — в коротких белых шортах, с теннисной ракеткой в руке, смеющийся, загорелый мальчишка, на смуглом лице которого глаза кажутся прозрачными, как вода…

Тинейджер исчезал где-то в глубине квартиры, но я продолжал слышать его на кухне, где он звенел посудой, в соседней комнате, где постукивали, выдвигаясь, ящики, потом он появлялся и пояснял:

— Это мы на море прошлым летом. А это мы с приятелем из моего класса… Эту собаку мне подарили на день рождения в десять.

Я взял фотографию в простой деревянной рамке, где солнечный свет оседал тусклой позолотой на его волосах, а белая теннисная ракетка была расчерчена тонкими ромбиками тени от натянутой сетки.

— А. Это я на школьном турнире по теннису. Третье место.

Он снова скрылся на кухне, но через минуту выглянул и спросил чрезвычайно серьезно:

— Дарэл, ты пьешь кофе?

Мне нравился запах кофе, а кровь тех, кто его пил, приобретала пьянящий, очень приятный привкус.

— Сегодня не буду.

Лориан поразмыслил немного:

— У нас есть хороший коньяк. Хочешь?

Мальчишка был горд, что у него взрослый, серьезный гость. И он может предлагать ему серьезное угощение, а не чипсы или пепси, как школьным приятелям.

Я положил фотографию на полку, оглянулся. В комнате произошли некоторые изменения. На низком журнальном столике между двух кресел стояла бутылка коньяка, два бокала, тарелка с нарезанным лимоном.

Все как у «больших».

Видимо, на моем лице появилось насмешливое выражение, потому что он слегка покраснел. Показался глупым самому себе. Подумал, что я насмехаюсь над его попытками организовать встречу двух друзей, объединенных интересом к творчеству Вэнса. Рассердился и заявил нелогично:

— А ты вообще спал, как… летучая мышь!

Сравнение было таким метким, что я не сдержался и расхохотался во весь голос.

— Тише! Помешаешь соседям! Здесь слышимость знаешь какая!

Ему снова стало легко со мной.

Мы сидели в широких удобных креслах. Лориан, разговорившийся после рюмки коньяка, повествовал о своей жизни. А я слушал его с непонятными для себя самого жадностью и тоской.

В шестом классе он болел. «Ничего серьезного, но пришлось много пропустить, и я занимался дома». В седьмом впервые влюбился. «Но ей больше нравилось обсуждать наряды и своих подруг, а мне — заниматься физикой и играть в теннис».

Потом мы смотрели фото со встречи. Лориан с гордостью демонстрировал кадры, на которых я рядом с Вэнсом и Паула во всем своем фэриартовском великолепии.

— Красивая, — вздохнул мальчишка, рассматривая совершенное, надменное лицо девушки. — Она кто?

— Певица. Бывшая.

— Очень красивая.

Снова Вэнс. С ним красный от смущения и восторга Макс. Лориан. Я, на удивление спокойный, стою напротив Паулы, хотя именно в тот момент мне хотелось придушить ее.

— Хорошие фотографии.

— Мне тоже нравится. Макс здорово снимает. Пойдем, покажу альбомы Вэнса.

Комната Лориана оказалась маленькой, но уютной. Стены обклеены плакатами с изображением певца — обоев не видно. Стол, кресло, компьютер, узкий диван, шкаф с книгами. Целая полка отведена под записи Гемрана. В центре — диск с дарственной подписью. Стоит открытый. Так, чтобы любой мог увидеть размашистые слова с острыми углами букв. Кроме отсутствия инстинкта самосохранения подростки склонны к созданию идолов и поклонению им. Какое-то рудиментарное язычество.

Я снял с кресла футболку Лориана. (На ней красовалось название группы Вэнса, написанное ядовито-красным.) Огляделся в поисках места, куда ее можно переложить. Мальчишка поспешно выхватил у меня из рук раритетную одежду, аккуратно сложил, открыл шкаф, не глядя сунул на полку. Вытащил из-под подушки пульт, нажал на кнопку, включая музыкальный центр. Крошечную комнату наполнили мощные звуки органа и голос Гемрана. Лориан уменьшил громкость, забрался на кровать. Я сел в освободившееся кресло.

— Знаешь, — сказал он неожиданно, — а я ведь совсем ничего не знаю о тебе.

— Тебя это напрягает?

— Нет. Просто странно общаться с человеком, о котором известно только, что он эмпат и знаком с известным рок-певцом. Ну, еще его имя.

Я взял книгу со стола. Это оказалось не жизнеописание Британца, как можно было ожидать, а «Чайка по имени Джонатан Ливингстон» Ричарда Баха.

— Дарэл, иногда я очень странно чувствую себя рядом с тобой. Так, будто ты прекрасно знаешь, что происходит в меня в голове. Это реально?

— Да.

Он сидел в неудобной позе, подогнув ногу, упираясь рукой в подушку, и пристально, требовательно смотрел на меня. — Это, наверное, тяжело — постоянно чувствовать других?

— Тяжело.

— Сегодня, когда ты стоял на мосту и смотрел на звезды, мне показалось вдруг, что тебе нет дела ни до меня, ни до кого вообще на земле. И я испугался. По настоящему испугался, вдруг это правда.

— Это неправда.

Редкий дар у этого мальчика. Я чувствовал его искреннее внимание к собеседнику, доверие, желание разделить его проблемы. Таким же был я в человеческой жизни…

Он поднялся и со словами: «Подожди, я сейчас…» вышел из комнаты.

Теплый, мягкий свет, приглушенный голос Вэнса, который не мешал думать, удобное кресло. Я не собирался спать. Но двое суток без отдыха, тяжелая работа и теплая волна сочувствия, исходящая от мальчишки, отключила мой инстинкт самосохранения и стала тянуть в глубокую черную яму, без мыслей и сновидений.

Лориан не разбудил меня. Несколько мгновений он стоял рядом, не зная, что делать со спящим в кресле гостем. Но потом пожалел, не стал беспокоить. И я провалился в черноту окончательно.

Меня разбудила острая режущая боль в плече. Она вонзалась все глубже и глубже.

Я открыл глаза и увидел свет. Солнечный свет! Тонкий, как спица, луч солнца пробивался сквозь щель в гардинах и падал на мое плечо, прожигая, кажется, насквозь. День… свет… солнце!

— Черт! Черт!! — Я кубарем скатился с кровати в спасительную тень, разбудив своим воплем и своим ужасом Лориана, спавшего в соседней комнате.

— Дарэл, что? Что случилось? — Он появился на пороге, хлопая сонными ресницами. — Что с тобой?!

— Опусти жалюзи!.. Сделай что-нибудь! Этот свет убивает меня!

Он с ужасом смотрел на мое скорчившееся от боли тело, на длинный дымящийся шрам на плече и увидел наконец при дневном свете мое бледное лицо, сверкающие глаза, мои клыки… Лориан бросился к окну и рывком опустил жалюзи.

Полумрак, мягкий нежный полумрак коснулся обожженной кожи, ослепленных глаз. Стало легче. Я глубоко вздохнул, все еще слыша дрожь в своем дыхании, расслабился, поднял голову.

Подросток стоял, прижимая ладонь к горлу, и смотрел на меня огромными, откровенно перепуганными глазами. Растрепанный, в мятой одежде, босиком.

— Дарэл, ты?.. Нет. Этого не может быть.

Я бы сейчас на его месте пошире распахнул окно и дождался, пока солнце до конца испепелит меня.

— Послушай…

Он отчаянно замотал головой и вскинул руку, предупреждая мою попытку двинуться.

— Не надо. Не говори ничего, пожалуйста.

Мальчишка мысленно пытался успокоить себя, но шрам от солнца на моем плече не выдерживал логических объяснений. Его привычный, реальный человеческий мир рушился. В него пришло чудовище из фильмов ужасов и древних легенд. То, которое отгоняют святой водой и втыкают кол из осины в сердце.

— Дарэл, но ты же знаешь, что вампиров не бывает! Ты смеялся над тем готом! Выставил его полным идиотом!

— Лориан…

— Нет. Не бывает! Этого просто не может быть!

— Лориан!

— Почему? Ну почему со мной?! Скажи, что это не правда. Это ведь шутка? Ты просто разыграл меня?

— Да, это шутка. Дурацкая шутка. Тебе легче?

Он отрицательно помотал головой, волосы упали ему на лицо, и из-под этой мягкой завесы до меня донесся едва слышный звук. Плачет? Или смеется? Я бы на его месте смеялся. Ну где моя хваленая сверхчувствительность?! Бережно и очень осторожно я потянулся к нему, стараясь, чтобы мое прикосновение было теплым, пытаясь почувствовать. Боль, изумление, страх, обида и что-то еще. И за это «что-то еще» нужно держаться.

— Лориан, знаю, я должен уйти. Но я не могу этого сделать… сейчас. Придется дождаться ночи, иначе…

Я потер все еще ноющий рубец, и подросток вскинул голову:

— Тебе больно? Там, в ванной, есть бинт, йод… Нет, я сам принесу. Там светло.

Он принес аптечку и положил на пол рядом со мной. Сел на краешек стула. Мальчишка не боялся меня так, как должен был бояться. В его чувствах не было гадливого отвращения, ужаса, желания бежать сломя голову. И распахнуть окно он тоже не хотел.

— Поэтому ты не пришел вчера?

— Да.

— И если бы тогда я так поздно не вышел на улицу, мы бы никогда не встретились?

— Да.

Он прикоснулся к своей шее, словно искал несуществующие шрамы.

— Почему ты мне ничего не сказал? Думал, что я не поверю? Не хотел пугать?

Я прижался затылком к холодной стене и закрыл глаза.

— Ты испуган.

— Я мог придумать все что угодно, только не это… Дарэл, ведь неправда?..

— Проверь. Для этого нужно только пошире распахнуть шторы.

Он опустил голову так низко, что его лицо почти полностью закрыли волнистые волосы.

Так мы и сидели. Он на кровати, подтянув колени к груди, я — на полу, в самом темном углу комнаты. Ну что ж, мне здесь самое место. И хорошо, что все закончилось именно так. Больше не будет дневных звонков, обид, неправдоподобных объяснений. Ничего не будет.

Я открыл аптечку и с треском распечатал бинт. Снял прожженную рубашку. Оторвал кусок ваты, взял бутылочку антисептика, прижал мокрый тампон к ране, перетерпел жгучую боль и туго перебинтовал плечо. Вряд ли это поможет, но что-то человеческое во мне осталось. Хотя бы тело, которое вот так, совсем по-людски, болит…

Лориан смотрел на меня. Ему хотелось узнать еще о многом, но, видя жесткое выражение моего лица, он молчал.

— Мы не поссорились? — спросил он неожиданно.

— Глупый мальчик. — Я улыбнулся своей обычной улыбкой. Теперь можно было ее не скрывать.

Подросток вздохнул, и в его вздохе было облегчение, еще немного прежнего страха и чуть-чуть нового. И этот новый страх заставил его спросить:

— А ты… не сделаешь мне ничего плохого?

Я рассмеялся:

— Не бойся. Руководство моего клана не позволяет причинять людям вред.

— А Вэнс знает, что ты вампир?

Знал бы ты, Лориан, как достал меня своим Вэнсом!

— Нет, не знает. И сообщать ему об этом не нужно.

Мальчишка улыбнулся. Осознал. Сравнил. С удивлением понял, что человеческая значимость Гемрана слегка меркнет рядом с моей нечеловеческой сущностью.

Он на удивление быстро переступил грань, за которой фантастическое смешивается с реальным. Принял существование нереального… Подросток. Очень гибкая психика. Они постоянно живут в ожидании чуда, даже если сами не понимают этого. Желают видеть себя главным героем истории, происходящей в настоящей жизни. Мечтают стать владельцами личного волшебника, робота, инопланетянина, лепрекона, русалки… вампира.

Вслух могут рассуждать о невозможности этого и вспыхивать про себя жаркой, почти детской мечтой о волшебном друге. И тут вдруг появляюсь я — воплощение подросткового бреда. Фантастический приятель, узнав о котором, одноклассники «умерли бы от зависти».

Я «возник» вовремя. Через несколько лет он бы уже не смог дружить с вампиром.

Я удобнее устроился в кресле и почувствовал, как меня снова медленно тянет в сон. Знал, что он будет тяжелым. Слишком много всего сразу — усталость, страх, боль, солнце… Лориан говорил что-то, но я уже не слышал его. Короткие обрывки какого-то яркого сновидения выплыли из темноты вместе с уходящей болью, и сквозь их путаницу я чувствовал прикосновения теплых солнечных лучей, не обжигающих меня.

Я проснулся в ту самую минуту, когда солнце опустилось за горизонт. Как по будильнику. И понял, что великолепно выспался.

Комнату освещало матовое свечение экрана компьютера. Лориан сидел перед монитором и, прикусив нижнюю губу, сосредоточенно «листал» страницы интернета. Искал информацию про вампиров. Которой было, надо сказать, огромное количество.

Некоторое время я смотрел на его руки, на тонкие пальцы над клавиатурой, на волосы, в матовой полумгле ставшие почти темными, и черную тень от книжной полки, падающую на его обнаженную шею.

Он обернулся, почувствовав мой взгляд.

— Привет. Ты проспал весь день как убитый. Даже не шевелился во сне. Уже восемь.

Наверное, в моем лице нечто изменилось, потому что подросток вдруг спросил тревожно:

— Дарэл? Что-то не так?

— Я голоден.

Да, именно это мне снилось — голод, боль и солнце. Теплое, нежное солнце, от которого не нужно прятаться…

Подросток сидел на тумбочке в прихожей и смотрел, как я одеваюсь.

— Ты уйдешь сейчас?

— Да.

— А я… ничего не могу сделать для тебя?

Я усмехнулся:

— Нет… — снова мельком взглянул на его смуглую шею и поспешно отвел глаза. — Нет.

— Я иду с тобой!

Видимо, эта идея только что пришла ему в голову и ужасно понравилась. Тинейджер вскочил и побежал выключать компьютер.

— Нет, не идешь.

— Дарэл, пожалуйста!

Сначала он перестал бояться меня. Потом выклянчит одну маленькую уступку, затем другую, дальше — попросит познакомить с моими друзьями. А потом я пойму, что уже ни в чем не могу отказать ему.

— Слушай, мальчик, не зли меня! Ты никуда не пойдешь.

И тут произошло невероятное. Послушный, донельзя напуганный еще несколько часов назад, подросток вскинул голову и заявил упрямо:

— Нет, пойду! Я хочу гулять. И не кричи. Ты не имеешь права запретить мне.

Из подъезда мы вышли вместе. Лориан тревожно втянул носом холодный ночной воздух и огляделся по сторонам так, словно оказался в лесу, полном опасных хищников, и ожидал нападения в любую секунду. Сквозь раздражение от его упрямства, я почувствовал жалость к самонадеянному ребенку:

— Ты помнишь бар, где мы были в первый раз?

Он кивнул.

— Иди туда и жди меня. Я скоро.

— Нет, я с тобой.

Его пугал голодный блеск в моих глазах, но еще больше — темнота улиц, переставшая быть таинственной и притягивающей. Теперь там притаились бесформенные тени, которые следили за ним из-за каждого угла холодными, сверкающими глазами. Почти такими же, как у меня.

— Хорошо, пойдем… пройдемся до этого угла.

Я быстро шел по темной улице, не глядя по сторонам, не останавливаясь, не задумываясь о том, куда иду. Лориан едва поспевал за мной. Впервые он видел меня… на охоте. И еще не знал, пугает моя холодная сосредоточенность или завораживает.

Вот оно, медленно наступает — равнодушное спокойствие, в котором растворяется воспоминание о человеческом подростке, о моем чувстве симпатии к нему, о Веге в его глазах, об осени и о солнце. Мир сужается до тонкой полосы в глухой темноте, по которой мне нужно пройти тихо и незаметно. Тогда я смогу слышать обрывки чужих мыслей и чувств, смогу быть невидимым и почти всесильным. Мгновения, когда я перестаю подчиняться смертным желаниям, которые все еще сильны во мне, и становлюсь по-настоящему свободным.

— Дарэл!! Дарэл, можно я подожду тебя здесь… на скамейке?

Я медленно повернулся, и Лориан, встретившись со мной взглядом, отпрянул. Растерянная, беспомощная улыбка появилась на его губах и тут же исчезла. Мне показалось, что он хочет убежать, позвать на помощь, или сделать еще какую-нибудь глупость, но подросток только повторил тихо.

— Можно?

Я вернулся через час.

Он сидел на скамейке, нахохлившись, словно воробей, под порывами ледяного ветра, который окатывал его с ног до головы, трепал волосы и забирался в рукава куртки. Ждал. Время от времени поднимал голову, всматривался в темноту переулка, откуда, как ему представлялось, должен был появиться я. И на его лице было такое взволнованное, напряженное отчаяние, что сердце мое замерло от прежней, давно забытой боли.

Увидел меня. Резко вскинул голову, вскочил:

— Ты так долго…

— Да. Ты замерз. Пойдем.

— Нет, подожди…

Он устал, продрог, больше всего ему хотелось ни о чем не думать и погреться где-нибудь. Но нужно было зачем-то узнать всю правду. До конца.

— Ты хочешь знать, не убил ли я кого-нибудь? Не убиваю ли каждую ночь?

Подросток кивнул, глядя на меня с жадным вниманием.

— Нет… Нет, не убил. Теперь пойдем. Я расскажу тебе…

Мы снова сидели в том, первом, баре. Я уже давно выбрал его как предпоследнюю остановку во время ночных скитаний по городу. Он был очень похож на другой бар в другом городе. Тот, в котором давным-давно Кристоф на спор одним ударом разрубил дубовый стол, очаровательная Лидия — юная фрейлина императрицы — назначала свидания своим возлюбленным… однажды Ференц [12]играл на пианино — оно стояло вот в том углу. А почти через век — Сэмюэл учил меня курить марихуану…

Именно в него меня привела Флора. Растерянного, сомневающегося, голодного… Тогда я впервые узнал, что такое настоящий голод. А она, усадив за стол и ласково улыбаясь, сообщила, что я больше не человек…

Сейчас мы сидели за самым дальним столиком у стены, под медным светильником, напоминающим увядший цветок. Лориан держал обеими руками большую чашку с горячим шоколадом и взволнованно слушал то, что я рассказывал. На этом самом месте много лет назад сидела Флора, и я так же бесцельно крутил зажигалку, стараясь не встречаться с ней взглядом и не видеть в ее лице выражения нежного внимания к своему неразумному ребенку. Пытаясь не замечать, что она читает меня насквозь. Маленький огонек вспыхивал под моими пальцами и отражался ярким бликом на полировке стола. Тогда я еще любил ее…

— Мою вторую мать… женщину, которая стала моей второй матерью, звали Флора. Мне было двадцать пять, когда она привела меня в свой клан. Я был молод, самонадеян и отчаянно искал новых ощущений… ну, это так, вступление… — Я продолжал смотреть на крошечный огонек в своей руке. — Я Дарэл, сканэр из клана Даханавар. Мне сто двадцать девять лет, и я просто воплощенная мечта современной молодежи и подростков, кладезь нечеловеческих сверхспособностей… Что-то из разряда людей-Х или Человека-Паука.

Горячий взгляд продолжал жечь меня, но Лориан все не опускал глаза, и на какое-то мгновение мне показалось… да, невероятно, но он жалел меня. Меня, почти бессмертного и почти всесильного!..

Что-то изменилось. Я должен был знать, что все изменится после того, как он узнает правду.

Подросток рассматривал меня, а я ловил какую-то новую волну, идущую от него. Я ожидал, что он станет бояться меня, ну в крайнем случае опасаться немного или хотя бы уважать за неограниченные возможности, а он — жалел.

— Дарэл, ты… сто четыре года не видел солнца! Это ужасно!..

Я равнодушно пожимал плечами, наблюдая, как он выписывает в своей электронной записной книжке колонку цифр и жирно подчеркивает особенно удивляющие подробности моей биографии. Этих «не видел», «не пробовал» и «не хотел» набралось уже больше десятка.

— Ты видишь мир черно-белым. Темное, бесформенное пятно на берегу — деревья, пятна посветлее — дома, черное небо, серая река.

Я усмехнулся. Потрясающее знание «предмета». Ясно. Начитался в Сети…

А я смотрел на его золотые волосы, дымчато-голубые глаза и не мог признаться самому себе, что вокруг становится светлее, когда он улыбается.

Ему хотелось знать как можно больше, и я рассказывал ту правду, которая была известна мне самому. Темные, тысячелетней давности легенды. Слухи и предания о Тринадцати Великих Кланах вампиров, ведущих постоянную кровную войну, о нечеловеческой внешности Нософорос, красоте девушек Фэриартос, о моих друзьях Кадаверциан и жестокости Тхорнисха. Я рассказывал про наши убежища, глубокие катакомбы, лабиринт под улицами города, обвалившийся еще в прошлом веке. О сокровищах, собранных Асиманами и спрятанных где-то на востоке, о сумасшествии Лигаментиа, с которыми я никогда не встречался и о которых слышал много странных рассказов, о Грейганнах, умеющих превращаться в волков. Длинных, зимних ночах и коротком световом дне, когда я сплю всего несколько часов. А также о страшном голоде, который преследует всех кровных братьев и может довести до безумия.

Лориан слушал, затаив дыхание, про времена, когда смертные почитали нас, как богов, про погибшие кланы и прекрасные разрушенные города, и восхищение в его глазах смешивалось с печалью…

Как часто люди представляют моих сестер и братьев совсем не такими, какие они в действительности. Боятся отнюдь не того, чего стоит. И пытаются найти с нашей помощью вовсе не те ценности, ради которых стоит жить…

Я подумал слишком громко. Кажется, Лориан услышал последнюю мою мысль, потому что ответил именно на нее:

— Дарэл, я не хотел бы жить в твоем мире.

Знаю. Не хотел бы.

Это странно. Это как минимум необычно для человека, но тебе действительно не нужна сила и власть, которую дает нечеловеческая сущность. Для тебя важнее солнечный свет…

Глава 5 Рыцарь ночи

Циник — это человек, который знает цену всему и ничему не знает ценности.

Оскар Уайльд. Веер леди Виндермир.

27 сентября 2004

Миклош Бальза любил комфорт. Поэтому для своих редких поездок по городу всегда выбирал лимузин. Несмотря на отвращение нахттотера [13]ко всему новому и прогрессивному, эта машина полностью соответствовала его эстетическим требованиям. Здесь нахтриттер [14], как почтительно называли своего главу члены клана, не чувствовал себя крысой, что бывало, когда приходилось изменять своему вкусу ради дела семьи и пересаживаться в менее удобный и престижный автомобиль.

Вот и сегодня вечером господин Бальза приказал Роману из многообразия авто, находящихся в гаражах Золотых Ос [15], взять черный «роллс-ройс». Выезжать в Столицу из резиденции на этом чуде машиностроения было даже приятно, хотя в последние сто лет у нахттотера выработалась стойкая антипатия к городам.

По его мнению, за эти годы людские муравейники настолько забились, что смрад человеческих тел порой причинял Миклошу головную боль. Он, конечно, с этим досадным фактом смирялся — «всех овец не перережешь (во всяком случае, сразу)» — но свои вояжи по улицам мегаполиса сократил в пять, если не семь раз.

«Раньше, — раздраженно думал нахтриттер, сидя в комфортном салоне на удобном мягком сиденье, — все было куда проще. О миллионных городах никто и не слышал. Жизнь пусть грязная, зато являлась куда более свободной и вольготной. Тогда киндрэт были королями ночи. А сейчас — больше похожи на выползающих из укрытий призраков. Цивилизация овец губит волков. Превращает киндрэт в беззубых телят. Чем стали те же кадаверциан, к примеру?.. И это грозный клан Смерти, в Средние века заставлявший пражан прятаться по домам, как только наступала ночь?!»

Миклош посмотрел в окно. Проводил взглядом памятник, стоящий на противоположном берегу реки. Едва не выругался. Где здравый смысл устанавливать в Столице такое?! В глазах господина Бальзы бронзовый гигант с треугольной шапкой, водруженный на скорлупку парусного кораблика, походил скорее на огромное чудовище. И что оно высматривало на территории его, Миклоша Тхорнисха, города — следовало еще выяснять. Нахттотер не стал вникать в подробности произведения искусства, лишь про себя отметил: «Встречусь со скульптором — разберемся»…

Впрочем, Кремль, мимо которого сейчас проезжал лимузин, Миклошу также не нравился. Нагромождение красных кирпичей, плоские поверхности. Чрезмерно радостные цвета… Лично для него единственно признаваемую ценность имела лишь мрачная готическая или хотя бы псевдоготическая архитектура. Этим любимая нахттотером Прага отличалась от Столицы в лучшую сторону. Но Прага, увы, теперь недоступна. Уже несколько веков. И останется впредь.

— Проклятые кадаверциан! — пробормотал он, скрипнув зубами.

Следующее проклятие было адресовано клану Даханавар. Последние доводили тхорнисха до бешенства тем, что смели защищать овец!

Миклош удовлетворенно хмыкнул. Правильно, что он отправил Йохана на Совет к Ревенанту вместо себя. Слушать истеричные визги Фелиции — то еще удовольствие… Господин Бальза жалел свои нервы и уши. Он люто ненавидел Старейшину клана Даханавар и после вынужденных встреч с ней порой по две недели не мог писать музыку.

Нахттотер был уверен — «прекрасная» мормоликая слишком много о себе мнит. Считает королевой. И самое отвратительное — пытается вводить свои правила для других семей. Что забавно — те очень часто их принимают и соблюдают. Кому-то приходится считаться с мощью клана Леди, кто-то слишком туп, чтобы понимать, что им управляют. Лишь Асиман и Тхорнисх пока не подписали ни одного соглашения по правилам охоты.

Господин Бальза был твердо убежден: все люди — законная добыча киндрэт, и не собирался расшаркиваться перед каждой овцой, прежде чем вцепиться ей в шею. А уж тем более оставлять в живых… Асиман, конечно, дураки. Если гадишь, за собой следует убирать, чтобы не было лишних вопросов. Но это их дело. Раз уж Амир так любит пачкать, то, быть может, он считает удовольствием избавляться от проблем, которые наваливаются после того, как полиция или, того хуже, чистюли-Даханавар обнаруживают очередной человеческий труп.

Позиция Тхорнисх в этом вопросе предельно ясна. Золотые Осы будут делать, что захотят, и плевать на всех. И пусть их только попытаются загнать в рамки глупых правил. Клану есть чем ответить.

…Девчонку он заметил сразу. Невысокая, но с отличной фигуркой и (что самое главное) толстенной соломенной косой ниже талии. Одета стильно, хотя не шикарно. Минимум косметики и, судя по отличному цвету лица, — не курит. То, что надо. Эта малышка была в его вкусе.

Миклош Бальза обратил на девушку внимание, когда посмотрел в окно очередной раз, беседуя по телефону. Приказал немедленно остановить лимузин. Не спуская глаз с неизвестной, закончил разговор и, потянувшись за плащом, бросил шоферу:

— Жди.

— Но, нахттотер, — попытался возразить тот. — У вас встреча и…

— Я сказал, жди, — не повышая голоса, произнес глава клана.

Водитель заткнулся и поспешил открыть дверь для господина Бальзы.

Тот вышел из машины. Вдохнул ночной воздух. Пахло грозой и выхлопными газами с автострады. Мерзость! А Йохан еще слезно умоляет не сидеть дома и хотя бы раз в неделю гулять по городу. Что за глупость! Нахтриттер не был склонен наслаждаться прогулками. Из своей берлоги он вылезал крайне редко и только по делам. Даже пищу ему доставляли в особняк.

Подумав о еде, Миклош вновь бросил взгляд на девчонку. Та стояла на противоположной стороне дороги, явно кого-то ожидая. Что же, малышка даже не представляет, кого она дождалась в эту ночь. Мурлыча себе под нос симфонию собственного сочинения, глава клана уже собрался подойти познакомиться, но тут протяжно затрезвонил телефон.

Господин Бальза поднял очи горе. Сегодня все словно сговорились. Никак не дадут ему расслабиться. Воистину, подчиненные устроили заговор. Он вытащил сотовый. Ничего не говоря, приложил к уху.

— Нахттотер, это Я, — раздался голос Йохана. Легок на помине.

Иногда господина Бальзу бесил его первый помощник. Это случалось крайне редко, но достаточно метко.

— Нахттотер — это я, — ответил Миклош, стараясь унять злость.

Последовало ошеломленное секундное молчание. Затем неуверенное:

— Вы где?

Вместо ответа Миклош посмотрел на небо. Вроде до полной луны еще далеко. Странно. Обычно активность ненормальных приходится на период полнолуния. А Йохан сейчас ведет себя именно как умственно отсталый.

— Ты знаешь, почему я ненавижу сотовые телефоны? — процедил тхорнисх. — Основной вопрос, который мне через них задают: где я нахожусь? Тебе не кажется, что это мое личное дело, мой друг?

— Простите, нахттотер. Вы не приехали на встречу…

— Если я не приехал на встречу, значит, у меня появились более важные дела.

— Светлов волнуется.

Миклош равнодушно пожал плечами. Проклятый блаутзаугер недоволен. Ну надо же! Какое горе.

— Я готов заплакать от умиления. Ну извинись перед ним от моего имени. И веди переговоры сам. Не маленький уже. Я занят.

Сказал и отключил мобильный. Дело, по которому хотел переговорить явившийся в город грейганн, было не таким уж важным. Видеть усатую рожу Иована и ощущать едва уловимый запах псины, исходящий от его поеденной молью шубы, Миклошу не хотелось. От Светлова не убудет, если он не придет. Йохан вполне в состоянии согласовать все вопросы самостоятельно.

Пока тхорнисх говорил по телефону, к девчонке подошли две подружки, и все вместе они скрылись в шестиэтажном красном здании, стоящем у дороги. Это был известный клуб «Б-9». Респектабельное, достаточно популярное заведение. И не самое дешевое.

У входа толпились люди. Желающих попасть внутрь было много. Без очереди пускали только по клубным картам. Миклош стоять не собирался.

Один из двух массивных охранников заступил ему дорогу:

— Куда, парень?

Господин Бальза не любил, когда вставали на его пути. Но в этот раз он решил не наказывать грубияна. Легкое прикосновение к мозгу громилы в корне изменило ситуацию. Охраннику внезапно захотелось пропустить хрупкого молодого человека внутрь. И, рассыпавшись в извинениях, он отодвинулся в сторону. Миклош вошел в клуб.

Вестибюль с еще парочкой секьюрити. Чуть поодаль — огромный, во всю стену, аквариум. Зеркальный коридор. Первый зал. Сине-зеленые огни и рев так называемой музыки.

Она обрушилась на идеальный слух Миклоша чудовищной какофонией, но ради незнакомки тот был готов вытерпеть даже подобное издевательство над своими ушами. В многоликой толпе пляшущих овец он искал девчонку, но тщетно. Среди танцующих ее не было. Как и у барной стойки, где толпились жаждущие промочить горло. Нахттотер не унывал. Клуб был большой. Рано или поздно блондинка найдется.

Зеркальный коридор. Новый танцевальный зал. Здесь все затянул туман, пронизанный копьями фиолетовых лучей. Шум музыки был иным, но таким же неприятным для чуткого уха. Проигнорировав вход в зал игровых автоматов — вряд ли девушка направится туда, — «ночной рыцарь» вошел в третий, самый большой, двухэтажный танцевальный зал.

Опять смена стиля шума — на скрежет бензопилы. Опять смена дизайна зала — на космический корабль. И опять неудача.

Поднявшись по винтовой лестнице на второй этаж, Миклош миновал балкон, коридор с кожаными диванами и пальмами, прошел еще один ярус и вошел в бар-ресторан. Быстро огляделся. Взгляд остановился на сидящих за столиком у стены. И, как ни странно, одним из них оказался телепат Фелиции. Его собеседник не принадлежал к числу братьев.

Человек.

Мальчишка.

Дарэл Даханавар решил откормить собственный ужин? Что-то не очень на него похоже.

Миклош не любил телепатов. Он чувствовал себя в их присутствии неуютно. Постоянно приходилось держать защиту, чтобы «не копались» в мыслях. И это невыносимо утомляло.

Сейчас воспитанник Флоры что-то рассказывал открывшему рот подростку. Он был так увлечен беседой, что не заметил тхорнисха. И, похоже, не только его. В самом дальнем углу барной стойки восседали трое. Миклош без труда узнал в них выкормышей Амира и язвительно хмыкнул.

Да сегодня в «Б-9» аншлаг киндрэт!

Асиманы тоже не обратили внимания на нахттотера. Все их внимание было приковано к телепату. Интересно, что бывшим храмовникам понадобилось от Даханавара? Вряд ли хотят пригласить его за свой столик и угостить первой резус-отрицательной. Йохан очень живописно описал, как Амир был вне себя от ярости на прошедшем Совете.

Впрочем, тхорнисху не было никакого дела до мстительности Верховного Магистра асиман. Он нисколько не расстроится, если тот спросит с телепата за явные, или даже мнимые, обиды. Дарэл Даханавар не любил Миклоша, и тот отвечал взаимностью.

Убедившись, что девушки в зале нет, господин Бальза вышел на лестницу и поднялся еще на один этаж. Поиски лишь раззадоривали его. Чем дольше ищешь, тем слаще находка. Он уже понимал, что не будет долго возиться и ходить вокруг да около. Голод становился нестерпимым.

Потолок следующего зала был «усыпан» многогранными зеркальными шарами. В барную стойку утоплен розовый «кадиллак» шестьдесят пятого года выпуска. Миклош ненавидел человеческую музыку, но в стилях разбирался. Здесь вместо положенного по дизайну рок-н-ролла звучало диско. Людей было гораздо меньше, чем внизу. В нынешние времена музыка этого стиля не так популярна, как раньше.

Тхорнисх сразу же увидел подружек блондинки. Те о чем-то весело щебетали с тремя парнями. А вот искомой девушки не было. Он выругался. И тут же почувствовал страх, ужас, отчаяние, боль и спустя еще секунду — агонию. Едва не зашипев от разочарования и злости, быстро направился в сторону женского туалета.

Он опоздал. Уже взялся за ручку двери, когда та отворилась и в проеме появился асиман. Явно из той же компании, что и троица в баре. Увидел милашку и решил заморить червячка. Миклош чуть ли не взвыл от ярости. Этот щенок убил ЕГО добычу!

Неизвестный блаутзаугер ошалело распахнул глаза. Не ожидал встречи с такой персоной. Воспользовавшись этим замешательством, разъяренный Миклош втолкнул соперника обратно. Вошел следом и плотно закрыл за собой дверь…

Воротник ослепительно белой рубашки был испорчен. Удивительно, но этот досадный факт ничуть не повлиял на настроение нахттотера. Посмотрев на себя в зеркало, он откинул волосы со лба. Усмехнулся. Припадок неконтролируемой ярости улетучился, словно и не было.

Подобные вспышки время от времени случались, и Миклош не находил в этом ничего дурного. Ему даже нравилось. Порой стоило расслабиться и выпустить пар, иначе жизнь становилась слишком скучной. То, что от приступов бешенства страдали все, кому не повезло попасть под горячую руку, его не заботило.

На место злости вновь пришло хорошее настроение. Девчонка и асиман были забыты. Ну… или почти забыты.

Господин Бальза покосился на одну из закрытых туалетных кабинок, где находились тела обоих. Асиман заслуженно отправился во тьму. Возможно, нахттотер несколько поторопился, но ни о чем не жалел. Да, конечно, теперь от Амира жди воплей, но он, Миклош, в своем праве. У него отобрали добычу, и он наказал наглеца так, как счел нужным. Тхорнисхи, в отличие от других кланов, никогда не собирались соблюдать глупые дипломатические отношения.

Дверь в туалет распахнулась. Вошедшая девушка, увидев стоящего у раковины молодого человека, испуганно пискнула, и ее точно ветром сдуло. Жаль. Тема для общего разговора у них бы нашлась. Голод никуда не исчез, лишь притупился.

Скептически изучив кровь на воротнике, Миклош посильнее открыл холодную воду, оторвал бумажное полотенце и попытался хоть как-то замыть пятно. За этим занятием его и застал следующий посетитель.

На этот раз нахттотер не оборачивался. Лишь бросил быстрый взгляд в зеркало и тут же создал крепкий ментальный щит. Хмыкнул и добавил в него «битого стекла», чтобы некоторым было неповадно лезть в чужие мысли.

— Сегодня удивительная ночь, даханавар, — по-прежнему занимаясь воротником, произнес господин Бальза. — Все киндрэт словно сговорились посетить женский туалет. Ты уже третий.

— Миклош? — Телепат был напряжен и не принял игривого тона.

— В твоих глазах читается вопрос. Что я здесь делаю? Не так ли?

— Что ты тут делаешь, Тхорнисх?

— Пытаюсь вычистить рубашку, — невозмутимо ответил нахтриттер. — Ты не знаешь, чем можно оттереть кровь? Кстати, спрашивать меня о том, что я здесь делаю, по меньшей мере невежливо. Я здесь раньше тебя. С этим утверждением ты спорить не будешь? Мне и любопытствовать. Что тебя привело в столь необычное место, Даханавар?

Прищурив светлые глаза, Дарэл внимательно осматривал помещение. Миклош не испытывал к нему ни капли симпатии: «Кто он там? Скандинав?… В современном мире благородная кровь древних предков перемешалась с таким огромным количеством вульгарных примесей. А то и вовсе растворилась. Так что серые глаза и русые волосы вовсе не означают принадлежность к викингам».

Наконец сенсор закончил изучать кафельные стены и пол:

— Один из братьев только что умер здесь.

— Порой я тебе не завидую. Быть телепатом… такая головная боль, — усмехнулся Бальза. — Все мы не без греха. Да, ты верно почуял. Не зря Фелиция считает тебя лучшим. Он там. В кабинке. Если у тебя есть желание, можешь посмотреть.

Миклош сделал приглашающий жест. Собеседник поколебался, но приглашение принял.

Тхорнисх внимательно следил за ним через зеркало. Вот — распахнул дверь. К его ногам упали тела. Мертвая девушка в объятиях мертвого асимана. Охотник и жертва, соединенные незримой смертью. Весьма символично. Эдгар Алан По, с которым нахттотер пару раз вел непринужденную беседу, наверняка написал бы по этому поводу великолепный рассказ, наполненный мистикой и ужасом. Он знал толк в таких вещах. Чувствовал потустороннее. «Незримое», как он это называл. Но в отличие от кадаверциан-некромантов, работающих с мертвечиной, человека завораживало волшебное мгновение перехода живого в неживое, угасание, тление. Беспомощное трепыхание души до того самого мгновения, пока не оборвется тонкая ниточка, связывающая ее с телом. То, что занимало самого Миклоша. Жаль, Эдгар умер, слишком испугавшись того, что узнал. Талантливый был писатель… Впрочем, следует справедливости ради отметить, что талант его смог развиться лишь под воздействием гения главы клана Нахтцеррет, открывшего смертному чарующую магию смерти…

Голос даханавара заставил очнуться от воспоминаний.

— Асиман?

— В точку, — ухмыльнулся господин Бальза и встретился взглядом с воспитанником Флоры. Ему ужасно нравилось злить этого недотрогу.

— Почему ты убил его?

— Это мое дело. — Нахттотер закрыл воду. — Если Амир ар Рахал спросит вежливо… Я подумаю над ответом.

— Ты только что нарушил Договор…

— Я не заключал договоров с Даханавар! — отрезал глава клана. — Тхорнисхи могут убивать блаутзаугеров, если это в интересах клана. Разговор окончен.

Он скорее догадался, чем почувствовал, что телепат пытается проникнуть в его воспоминания. Внутренне усмехнувшись, Миклош ослабил щит и подумал о мальчишке, который совсем недавно сидел за одним столом с этой приставучей мухой. Очень живо представил, как впивается пальцами в глаза того щенка, раздирает ему лицо так, что плоть слезает с костей, а затем впивается в трепещущую шею, грубо разрывает ее и жадно глотает кровь, стараясь причинить умирающему как можно больше боли.

От увиденного телепат содрогнулся и отпрянул. В его глазах горела неприкрытая ненависть.

— Так-то лучше, — мягко произнес нахттотер. — Не стоит лезть в чужую голову, иначе у тебя есть шанс на ткнуться на очень специфичные мечты.

— Если с ним хоть что-то случится, ты, ненормальный садист…

— То что? Что ты мне сделаешь, даханавар? Без приказа Старейшин — ничего. Они крепко держат тебя на поводке. Ты — кукла в этом женском царстве. Пока мормоликая не скажет прыгать, ты не прыгнешь. Так что твои угрозы по меньшей мере смешны. Впрочем, мне нет дела до твоего щенка. Я предпочитаю другой вид развлечений и пищи. Советую тебе вернуться к своему другу как можно скорее. Тела могут обнаружить, а тебе ведь не нужны неприятности с полицией? Доброй ночи, брат.

Он подошел к убитым и протянул руку ладонью вниз.

— Пришла к ним Смерть с лицом прекрасным и юным. Уводила в сады благоухающие, и каждый шаг снимал покровы с их тел.

В оригинале, помнится, говорилось «снимая покровы с их душ», но господин Бальза любил импровизировать.

Трупы стали разлагаться. Кожа на них запузырилась и потекла, обнажая мышцы. Кое-где проступили кости. В воздух взметнулось смрадное облако.

Даханавар отодвинулся к стене, Миклошу было приятно видеть гримасу омерзения, проступившую на его лице.

— Мы с твоим приятелем кадаверцианом почти братья. — Миклош добавил напряжения в «Волну Танатоса», исходящую из ладони. — Только он управляет мертвой плотью. Превращает мертвое в живое. А я совершаю обратный переход — из живого в мертвое.

На месте тел остались скелеты. А потом и кости рассыпались в труху, не выдержав разрушительной магии тхорнисха. Через минуту на полу виднелись лишь два неровных пятна.

Миклош медленно опустил руку, наслаждаясь видом бледного до зелени лица телепата. Видимо, слабенькое заклинание уничтожения произвело слишком сильное впечатление на этого чистоплюя.

— Что, даханавар убирают тела другим способом? Ах да, вы же не убиваете.

Не дожидаясь ответа и больше не обращая внимания на сенсора, он вышел из туалета. Подружки покойницы уже начали волноваться. Еще немного и они пойдут проверить, что случилось с девушкой. В клубе делать больше нечего. Пора уходить.

Продравшись сквозь вал музыки и толпу танцующих овец, он покинул клуб. Удивительно. На этот раз воздух улицы не казался столь удушающе-вонючим. Зазвонил телефон.

— Ну кто еще?! — Настроение вновь стало портиться с катастрофической скоростью.

— Алло! Миклош? Надо поговорить, — раздался голос руководителя клана Вьесчи.

— Я сегодня только и делаю, что говорю. Уже устал разговаривать. Если хочешь говорить, заведи себе психоаналитика.

Рамон не придал значения невежливости нахттотера. Первое для негоцианта — бизнес и только потом манеры. К тому же вьесчи давно успел привыкнуть, что, когда тхорнисх говорит по телефону — он груб и чрезмерно язвителен.

— Нам следует встретиться.

— Не сегодня.

— Тогда завтра. Думаю предложить выгодный контракт для твоего клана.

— Хорошо. Йохан с тобой свяжется.

Миклош с раздражением бросил телефон в карман плаща. Перешел дорогу. Водитель уже стоял рядом с услужливо распахнутой дверью.

— Не надо. Отправляйся домой. Я проедусь на метро.

Не обращая внимания на опешившего шофера, он пошел к ближайшему входу в подземку. Сегодня господину Бальзе хотелось развлечений и крови. Он едва сдерживал свой голод. До конца ночи было далеко, так что можно успеть совместить и то и другое.

Сказать, что Миклош Бальза ненавидел метро, — это значит ничего не сказать. Он был там только один раз и едва не умер от людской вони.

Сейчас до закрытия подземки оставалось не больше двадцати минут. Нахттотер спустился по эскалатору. Людей было мало, пришлось бродить по перрону больше пяти минут, прежде чем подошел поезд.

Он с презрением изучил синий вагон и вошел внутрь. Опасаясь заразиться какой-нибудь неизвестной дрянью и стараясь не касаться руками поручней, сел на сиденье. Кроме него здесь ехала лишь целующаяся парочка и спящий бомж.

— Отличное соседство, — с иронией в голосе пробормотал Миклош, но на следующей остановке не вышел.

Он стойко доехал до конечной и только тогда поднялся в город.

Это оказался рабочий район. Не трущобы, конечно, но ничего хорошего. Особенно для чужаков, шляющихся здесь глубокой ночью. Обогнув по широкой дуге спавшего на асфальте пьяного, нахттотер углубился в переплетение строек, гаражей и обшарпанных старых пятиэтажек.

Многочисленные бездомные кошки, почуяв присутствие киндрэт, спешили убраться подобру-поздорову. Темные, неосвещенные улицы были пусты. Но Миклош не отчаивался. Сегодня он ловил рыбу и надеялся вытащить на живца что-нибудь приличное и крупное.

Дорогу перегородили, когда «ночной рыцарь» проходил через очередную подворотню. Два крепеньких, паршиво одетых двадцатилетних дурачка. Как раз то, что надо.

— Закурить не найдется, пацан?

— Вторая, резус положительный и четвертая, резус положительный. Хороший коктейль. То, что надо.

— Тебя как зовут, умник?

— Называй меня нахттотер.

— Чё?!

— Хрена ты с ним возишься?! — не вытерпел второй.

Сверкнул нож-выкидушка.

— Гони кошелек и мобилу.

Понятное дело. Двум ли здоровякам бояться такого хлюпика?

— Сотовый?! — Миклош ужасно обрадовался шансу избавиться от надоедливой трубки. — Да, пожалуйста!

Он бросил телефон тому, кто держал нож. Ночные горе-грабители были столь ошеломлены такой покладистостью жертвы, что пропустили момент, когда тхорнисх оказался рядом с ними.

— Ты слишком много куришь, — сказал он одной из своих жертв. — Тебя я оставлю на закуску.

— Чё? — не понял тот, но ответа не дождался. Одним ловким движением господин Бальза сломал ему позвоночник.

Вторая жертва соображала куда лучше товарища. Парень, отбросив телефон и нож в сторону, с воплем бросился прочь. Оставив парализованного дожидаться своей участи, Миклош без труда догнал беглеца и вцепился ему в шею. Когда с этим блюдом было покончено, он вернулся назад и закончил с закуской. На мокром асфальте осталось два трупа.

Вкус крови был не ахти какой, но нахтриттер получил большое удовольствие от охоты. Он уже уходил из подворотни, когда зазвонил сотовый. Миклош остановился, выдал на старонемецком с десяток ругательств. Телефон не унимался. Зарычав, глава клана Тхорнисх вернулся, поднял с асфальта трубку.

— Нахттотер, это Йохан. Шофер сказал…

— Да. Приезжай за мной. — Он назвал улицу. — И привези мне новую рубашку.

Он прервал связь и подумал, что, пожалуй, Йохан был прав. Иногда бывает полезно совершать прогулки перед сном.

Глава 6 Мастер смерти

Опыт — это слово, которым люди называют свои ошибки.

Оскар Уайльд. Веер леди Виндермир.

10 октября 2004 Дарэл Даханавар

Кристоф пожертвовал одним из своих вечеров для того, чтобы навестить меня.

Мы сидели в моем «убежище». Кадаверциан — в кресле, небрежно опустив руку на подлокотник, — говорил о каких-то пустяках. А я думал о том, что лет восемьсот назад его манеры были далеко не столь изысканны и большую часть свободного времени он проводил, шатаясь по кабакам в компании таких же, как сам, грубых нахальных бургундов, ведрами хлестал дешевое вино и ввязывался в любую драку.

— Слушай, Крис, сколько вас осталось? Мудрых, благородных кадаверциан? Пятьдесят? Двадцать? Или еще меньше? Почему вы не хотите продолжить славный род? Возродить ваш клан?

Кристоф наклонился вперед, ближе ко мне, и в его глазах зажглось мрачное холодное пламя.

— Потому что мы мертвы, друг мой Даханавар. Мертвы уже несколько веков. Наша кровь слишком стара, и мы слишком устали… Поэтому нас и не трогают. Несколько столетий назад мы перестали быть конкурентами в этой постоянной войне за власть. Мы всегда хотели, чтобы нас оставили в покое. Асиман жаждет быть самым могущественным кланом? Ради бога, мы не возражаем! Грейганн желает единства с природой? Пусть он его получит. Мы хотим покоя. Мы устали, потому что жили слишком долго… Я хочу просто сидеть в этом кресле и спокойно смотреть, как горят свечи.

— Какую чушь ты говоришь! — воскликнул я, едва он замолчал. — Да если бы у меня были твои знания, твои способности…

Кадаверциан уставился на меня с откровенным любопытством:

— И что бы ты сделал?

— Не знаю… Но уж точно не сидел бы здесь, мечтая о прошлом.

— Милый Дарэл, я бы с радостью отдал тебе все свои знания, если бы мог получить взамен несколько дней своей прежней жизни.

Он замолчал, и я вдруг увидел в нем былого человека — солдата, стоящего на развалинах древних империй. Совсем молодого парня, не обремененного знаниями и тайнами ночного мира.

— Все мы тоскуем о прежней жизни, — сказал Кристоф, снова превращаясь в элегантно-равнодушного аристократа. — И мстим смертным за то, что они так беспечны и свободны, за то, что их жизнь так коротка, за то, что они могут видеть солнце. Поэтому мы превращаем их в себе подобных, чтобы они жили бесконечно и мучились так же, как и мы. Поэтому тебя так тянет к этому мальчику.

— Не знаю, прав ли ты… Он не похож на нас. Он не похож на всех остальных смертных.

— Это опасно, Дарэл. Ты слишком привязался к нему, — сказал Кристоф, улыбаясь. И эта улыбка смягчила его предостережение. — Ты проводишь с ним чересчур много времени, дал ключ от своего убежища, раскрыл очень многие наши тайны…

Иногда своей мягкой заботой колдун мог довести до бешенства.

— Я просто хочу предупредить тебя, что рано или поздно кому-нибудь из старших не понравится, что ты возишься со смертным мальчишкой. А одним из нас тебе его сделать не позволят. Ты не хуже меня знаешь, что он не представляет для вас, Даханавар, никакой ценности. Слишком молод, слишком неопытен и слаб. Эдгара приняли в клан, потому что он хорошо умел махать мечом, а в те времена вам требовались умелые воины. Флора была очаровательна и очень умна. Ты обладал редкой психической чувствительностью. Аякс — дипломат из самых высших политических кругов, а твой мальчик…

— Знаешь, — перебил я друга, — он похож на меня. На того меня, каким я был в человеческой жизни. Я не могу объяснить понятнее… что-то очень знакомое…

— Ты хочешь сказать, из него мог бы получиться сканэр? Такой же, как и ты? — Кристоф подался вперед, поднес переплетенные пальцы ко рту, что выражало высшую степень заинтересованности.

— Не знаю. Даже не хочу думать об этом.

— Ладно.

— Крис, это не важно… А ты не мог бы… ну если вдруг это стало бы необходимо, принять его к себе?

— Я не беру учеников, Дарэл, — произнес кадаверциан медленно. — Я перестал возиться с «птенцами» несколько сотен лет назад.

— А если я попрошу тебя?

— Даже если ты меня попросишь.

— Почему?

— У тебя никогда не было своего… воспитанника? Не было. Ты не знаешь, что это такое — перелить часть себя в другое существо и каждый день следить за тем, чтобы из этой крошечной частицы выросло нечто достойное. А если это существо делает какую-нибудь сознательную мерзость, мучительно соображать — делает оно так по тому, что твоя кровь портит его, или потому, что от природы испорчено. И никогда нельзя быть уверенным — получишь в конце концов искреннюю благодарность за свою заботу или какую-нибудь гадость исподтишка.

Я сдержал не очень вежливую улыбку и предположил осторожно:

— Может быть, ты слишком серьезно к этому относишься?

— Может быть. Но я не хочу, чтобы клан Кадаверциан состоял из этих современных молодых идиотов, которые выбирают пепси и «Эм Ти Ви». Можешь считать меня старомодным, но я не терплю, когда в мой дом заваливается нахальное безмозглое создание, разваливается в моем кресле, кладет ноги в грязных ботинках на полированный стол, называет меня стариком и пытается учить жизни. Он думает, что, получив несколько капель древней благородной крови месяц назад, имеет право считать меня своим приятелем. Да он не смеет даже заговорить со мной без моего разрешения!

Похоже, кто-то из молодых задел благородные чувства Кристофа. Хотел бы я посмотреть на этого несчастного.

— И что ты с ним сделал?

— Устроил небольшую трепку.

Я рассмеялся, представив эту «трепку». Непомерная гордость рыцаря должна была заставить моего друга немедленно схватиться за меч и как следует проучить зарвавшегося наглеца. А его представления о сложной системе подчинения в древних кланах были настолько строгими, что, наверное, даже я не имел права сидеть в его присутствии. Но, кажется, колдун делал исключения для своих друзей.

— Знаешь, Крис, в чем твоя проблема?

— Интересно послушать, — ответил он немного резко, все еще находясь под впечатлением от недавнего оскорбления.

— Ты… да и не только ты, все ваши — вы слишком связаны с прошлым. Я понимаю, что древний кодекс чести требует немедленно спустить с лестницы этого несчастного мальчишку, но подумай сам, он ведь не хотел ничего плохого. Этот «птенец» был в восторге от своих новых способностей, от новых друзей, чувствовал себя всемогущим. Откуда он мог знать, что клан Смерти все еще следует правилам тысячелетней давности? Вы продолжаете жить прошлым, а чтобы выжить, нужно приспосабливаться к настоящему.

— Наверное. — Кристоф наклонился и поправил свечу в светильнике у своих ног, готовую погаснуть. — Скорее всего, ты прав. Но дело не только в моей личной неприязни к современной моде и правилам приличия. Я не доверяю современной молодежи. Я не могу передать им наши знания, потому что не знаю, для чего они их будут использовать.

Эта тема всегда меня очень интересовала — секретные мистические знания Кадаверциан.

— Но ты можешь не открывать всех своих секретов ученику.

— А зачем мне пустышка, созданная по моему подобию? Мне нужен друг, помощник, в котором я буду уверен и который не станет делать мерзости за спиной, чтобы занять мое место или выведать секреты. Нет, Дарэл, я уже все это прошел.

— Но Лориан не такой!

— Не знаю. Неизвестно, каким он станет, когда почувствует нашу силу. Я знал милых мальчиков, которые превращались в зверей, получив совсем немного власти.

— Ему не нужна власть. Ему ничего не нужно…

— Кроме… чего?

Я промолчал, потому что услышал щелчок открывающегося замка. В комнату вошел Лориан. Радостный, сияющий, с охапкой желтых кленовых листьев. «Моя мать собирала их каждую осень, — услышал я его голос, прозвучавший в моем воспоминании. — Проглаживала утюгом, и на столе в гостиной до зимы всегда стоял большой букет».

— Дарэл… Он увидел колдуна и остановился на пороге. А тот, сверкнув зелеными глазами, молча взглянул на меня, ожидая продолжения.

— Лориан, познакомься, это Кристоф. Крис — Лориан.

Подросток кивнул и попытался улыбнуться. Мастер Смерти с неотразимой кошачьей грацией поднялся из кресла, подошел и взял его руку так, словно собирался поцеловать. Лориан вздрогнул, и несколько листьев упало на пол, а кадаверциан все с тем же молчаливым спокойствием перевернул его ладонь, осмотрел совершенно гладкое запястье, не отмеченное ни единым укусом, перевел на меня взгляд мерцающих глаз, в которых я прочел: «Даже так?..» — и сказал:

— Очень рад.

Лориан выдернул свою ладонь из его руки. Кристоф, все еще глядя на меня, поднял один из упавших листьев и усмехнулся.

— Ладно, Дар, мне пора. Время позднее, а я голоден. Приятно было познакомиться, Лориан.

Когда за ним закрылась дверь, мальчишка бросил весь свой гербарий на низкий столик, заставленный высокими подсвечниками, упал в кресло и сжал виски ладонями.

— Дарэл! Я боюсь! Боюсь твоих друзей… И тебя тоже… иногда.

Я повторил свое недавнее обещание:

— Не бойся. Я никогда не сделаю тебе больно.

И наивный подросток снова поверил мне.

— Кто этот Кристоф? — спросил он чуть позже, удобнее устраиваясь в кресле. — Он показался мне немного… странным.

— Он — кадаверциан, а они все… немного странные.

Лориан поднял голову:

— Почему?

— Однажды мы сходим к нему в гости, и ты поймешь почему.

— Кадаверциан — странные, — проговорил подросток медленно. — Асиман умеют летать. Нософорос — становиться невидимыми. А ты? Что умеешь ты?

Я приподнялся, рассматривая его серьезное лицо:

— Я… Я могу быть любым из них. Или человеком.

…Мы шли по Новому Арбату. Несмотря на поздний час, здесь было многолюдно. Погода обязывала. Воздух казался необычайно теплым и свежим. Горожане ловили последние теплые деньки.

Сегодня было удивительное освещение. Насыщенного апельсинового цвета ореолы широкими кольцами окружали фонари, дрожали вокруг домов, поднимались вверх столбами бледного дымчатого сияния. Небо растекалось фиолетовым и лиловым. Разноцветные, горящие рекламные щиты в этом сиянии казались бледными. Машины, несущиеся по шоссе, ловили полированными боками нереальный свет и тут же отражали его.

Лориан поглядывал на меня с жадным любопытством. Внимательно. Как будто я с минуты на минуты мог превратиться в летучую мышь или провалиться сквозь землю. Он все больше осознавал присутствие рядом с собой «сверхъестественного» существа. Хотел знать, что происходит у меня в голове. Пытался понять, что я чувствую, о чем думаю. И чем отличаюсь от обычного человека.

Я выполнял обещание. Вел мальчишку в гости к Кристофу.

— Поедем на метро.

Он удивленно уставился на меня, хотя, кажется, ничего необычного предложено не было.

— А где твоя машина?

— В ремонте. Карбюратор барахлит.

Еще один недоверчиво-изумленный взгляд. Мальчик искренне верил, что вампиры чинят свой транспорт исключительно с помощью магии. Или бросают сломанные автомобили посреди улицы, чтобы через полчаса купить новый лимузин. Как в фильмах про гангстеров.

Нет, естественно, кое-кто так и делал. Но я не привык разбрасываться деньгами.

— Ну поехали на метро. — В его голосе все еще звучало недоверие.

Мы спустились в подземку. Вошли в подъехавший поезд.

Все сидячие места оказались заняты. Народ стоял, держась за поручни. Тянуло вечерней усталостью, легким, пока еще неоформленным раздражением. Кое-кто читал — мне слышались невнятные бормочущие голоса и мелькали смазанные образы, не имеющие никакого отношения к реальности. Несколько человек дремало, покачиваясь в такт движения поезда, и вокруг них плавали мутные, еще не оформившиеся облака сновидений. Если бы я был лигаментиа, работал бы в метро. Сны людей сейчас кажутся очень доступными. Наверное, в них легко проникнуть.

От парочки, стоявшей в конце вагона, веяло ярким обжигающим желанием как можно скорее добраться до дома и лечь в постель. Компания молодых людей, ввалившаяся в двери через несколько секунд после нас, искрилась весельем, бодростью, жаждала музыки и необременительного общения.

Лориан занял освободившееся место у противоположной от входа двери, прислонился спиной к поручню и вытащил из кармана рекламку, которую ему сунули при входе.

— Смотри, Дарэл. «Пришли sms-сообщение своему любимому музыканту и получи мобильный бесплатно!» Здорово, да? Можно написать sms своему любимому певцу или музыканту. «Каждую неделю авторы двух самых оригинальных сообщений получают в подарок телефон…» Как думаешь, написать Вэнсу?

Я глубоко вздохнул, призывая свое многолетнее терпение:

— Тебе нужен новый сотовый?

— Нет, но… там встроенный МР-3 плеер, 3D звук и светомузыка.

Он вытащил свой новенький серебристый мобильник, включил его и действительно собрался писать Гемрану.

— Думаешь, Вэнс будет читать дурацкие сообщения своих поклонников? Уверен, они до него даже не дойдут. А если тебе очень хочется пообщаться с ним, можешь позвонить домой.

— Но это же совсем не то! — заявил Лориан. Попытался объяснить, в чем, на его взгляд, ценность общения с певцом через мобильную связь, но я уже не слушал его.

Откуда-то… из первого вагона неслось острое, болезненное чувство. Не успев осознать до конца, что оно значит, я схватил мальчишку за шиворот, толкнул на пол к углу двери и упал следом. Секунда… меньше доли секунды. Время, ощутимое лишь для киндрэт. Серебристый мобильник вылетел из его руки, но не успел разбиться, как будто завис в воздухе. И в то же мгновение состав затормозил. Скрежет, свист, удар, звук рвущегося металла, звон стекла, вопли людей, падающих на пол, друг на друга. Свет погас. Боль, ужас, истеричный надрыв, предобморочное мерцание. Я заставил себя отключиться от человеческих эмоций, резко отсек их.

— Дарэл… Дарэл, что это?! — затрепыхался рядом подросток. — Что случилось?! Почему темно?!

— Тихо, — произнес я негромко. — Авария. На этой ветке часто случаются аварии. Вагоны сходят с рельсов, или подмывает грунт. Река близко.

— Как же мы выберемся? Как мы выберемся отсюда? — Он хотел вскочить, броситься сам не зная куда, но я удержал его на месте:

— Не бойся, выберемся.

— Я ничего не вижу!

— Я вижу.

Люди, лежащие на полу, начали вяло шевелиться, шарить вокруг себя руками, как слепые, послышались стоны, слабые голоса. Кто-то пытался неуверенно уговорить соседей не паниковать, несколько женщин начали всхлипывать, истеричный голос из дальнего конца вагон возвестил, что рядом с ним мертвый, кто-то особо впечатлительный захрипел, воображая, что ему не хватает воздуха. Лориан крепко прижался ко мне, и я почувствовал, как его колотит. До паники оставалось совсем немного.

— Мы в нескольких десятках метров от станции. — Вместе с моим голосом на людей полился поток спокойствия. — Она на поверхности. Нас вытащат через полчаса. Не позже.

Люди затихли, завороженные моей магией.

— Есть у кого-нибудь фонарик? Или включите сотовые, хоть какое-то освещение.

В разных концах вагона стали зажигаться робкие пятнышки света. Оранжевые, голубые, желтые. Пассажиры пытались осмотреться, искали свои вещи.

— А мой мобильник разбился, — прошептал Лориан.

— Куплю тебе другой.

И вдруг меня перетряхнуло от новой волны паники и боли, еще более мощной. Но на этот раз опасность была куда более реальной.

— Лориан, нам надо немедленно уходить отсюда.

— Ч-что? Почему? Ты сам говорил — от станции не далеко, спасатели нас вытащат через полчаса…

— Вытащат, но не спасатели и не через полчаса.

— Что ты делаешь?!

— Открываю эту дверь.

— Дарэл!

— Я чувствую асиман.

Он замолчал, но меня хлестнуло таким диким ужасом, что пришлось повернуться к нему и приложить ладонь ко лбу, успокаивая. Блокируя страх, мешающий мне.

Всплеск паники стал гаснуть.

— Я боюсь.

— Сейчас выберемся. Не отходи от меня.

Мальчишка вцепился в мою куртку. Я просунул пальцы между резиновыми створками двери и стал раздвигать их. Очень медленно. Возможно, открывающий механизм заклинило. Асиманы приближались. Шестеро шли по вагонам, пятеро — в тоннеле. Четверо были магами высокого уровня.

— Что вы делаете? — Ко мне подобралась бойкая дамочка с кудрявыми волосами, излучая страх и раздражение, подергала за рукав. — Зачем вы это делаете?

— Хочу подышать свежим воздухом, — буркнул я, уперся ногой в приоткрывшуюся половинку двери и резко толкнул ее. Закрывающий механизм жалобно скрипнул, выход оказался открыт.

И вдруг по вагону поплыл тяжелый, едкий запах горящего пластика. Какой-то идиот завопил «Пожар!», и началась паника. Люди бросились спасаться. Заметались в темноте, калеча и давя друг друга. Кто-то закричал от боли высоким срывающимся голосом, захрустело стекло, отдельные вскрики слились в общий панический вопль. А сквозь это безумие чувствовалось спокойствие «работающих» асиман. Они отбирали человеческий материал для своих опытов.

В конце вагона зажглась лампа. Наверное, проводку замкнуло или заработало аварийное освещение. В слабом свете стала видна открытая мною дверь. Перекошенные лица пассажиров с дикими глазами повернулись в нашу сторону. Казалось, на них всех одновременно надели шоры, так что в замутненном разуме осталась одна-единственная четко различимая цель — открытая дверь в середине вагона. И они бросились к ней, не замечая больше ничего.

Лориан слабо вскрикнул. Одной рукой удерживая половинку двери, другой я схватил его поперек живота, прижал к себе, и ударил по обезумевшей толпе. Дамочка, оказавшаяся ближе всех, взвизгнула. На ее узком лобике под крашеными черными кудряшками проступила красная полоса. Кровь потекла по лицу тонкой струйкой, закапала с носа. Женщина еще раз взвизгнула, отступила назад и шлепнулась на пол. Моя магия оказалась почти материальной. У парня из первых рядов паникующих треснули очки, у многих пошла носом кровь. Но главное, все они на несколько секунд замерли, с тупым равнодушием глядя в пустоту.

— Лориан, спускайся вниз, быстро.

Но мальчишка неожиданно задергался:

— Дарэл! А как же остальные? Их убьют…

— Да, возможно.

— Но так нельзя! Нельзя! Слышишь?!

Я поставил его на ноги и, продолжая удерживать дверь открытой, легонько шлепнул по щеке. Ментальную силу приходилось экономить. Голова мальчишки мотнулась, он коротко моргнул от неожиданности, но бунт был прекращен.

— Там десять асиман. Четверо — маги высшего уровня. И я не собираюсь драться с ними. Главное — спасти тебя. На остальных мне плевать. А ну живо, прыгай вниз!

Лориан без звука вылез наружу. Я спустился следом. Дверь закрылась. Мы оказались между каменной стеной тоннеля и поездом. Я схватил мальчишку за руку и потащил за собой к голове состава.

Но мы не успели сделать и нескольких шагов. Из боковой ниши выскочил асиман. Из молодых. Смазливый парень лет двадцати. В щегольской замшевой куртке с множеством блестящих заклепок. Замахнулся. Его поднятая ладонь загорелась красным.

За мгновение до того, как я ударил, глаза вампира расширились от изумления. И тут же погасли, из его носа, рта, ушей хлынула кровь, прямо на дорогую куртку. Зашатавшись, он мягко осел на шпалы. Мой узко направленный психический луч разорвал его сознание, одновременно разрушив мозг.

Ледяная рука Лориана изо всех сил стиснула мою руку.

— Ты… ты убил его?

Вагон, из которого мы только что выбрались, закачался на рессорах. Яркий магический огонь асиманской магии осветил его изнутри. Вопли боли и ужаса хлестнули меня по нервам. На окно швырнуло человеческое тело, оно медленно сползло по стеклу, оставляя размазанные кровавые следы от рук и лица. А асиманские вивисекторы неторопливо шли вперед, продолжая свою работу.

Я схватил подростка в охапку, прикрыл нас плотной завесой и побежал. Мальчишка крепко вцепился в меня, почти задыхаясь. У него кружилась голова и шумело в ушах. Человеческому телу было сложно переносить скорость передвижения киндрэт. А бежать приходилось действительно быстро.

Тоннель расширился, появились боковые ответвления. Я свернул в первое же из них. Толстые перекрученные провода тянулись по стенам. Кое-где светили лампы. На каменном полу, между шпалами, натекли лужицы воды. Пару раз из-под ног с писком выскакивали крысы. Вдали прогрохотал поезд. Похоже на боковой отросток основной дороги, видимо, электрички проходят здесь редко.

Нас не преследовали. Были слишком заняты или еще не нашли мертвое тело брата. Вспышки человеческой боли стихли, отдалились, асиманы почти не ощущались. Заглушить источник эмоций могло только действительно большое расстояние. Значит, пока бояться нечего. Я остановился, еще раз прислушался. Точно, все тихо. Мы отошли достаточно далеко. Можно было выбираться из метро, но Лориан начал всхлипывать и вырываться. Пришлось поставить его на ноги. Мальчишка опустился на корточки, ткнулся лбом в колени, сжался в комок, плечи его затряслись.

— Они их всех… убьют… убили, — можно было разобрать сквозь всхлипы. — Такие звери… сволочи.

Я присел рядом, протянул руку, но он сбросил с головы мою успокаивающую ладонь:

— Отстань! Уйди! Ты такой же! Ты их всех бросил!

И он снова затрясся в беззвучных рыданиях. Шок.

Это скоро пройдет. Через несколько минут Лориан вытер руками щеки, полез в карман, вытащил мятый носовой платок, громко высморкался. Спросил немного невнятным после слез голосом, не глядя на меня:

— Зачем они это делают?

— Им нужен материал для опытов. Они проводят эксперименты над живой материей.

— Какие еще опыты? — Тинейджер сложил мокрый платок, вытер нос ладонью.

— Не знаю. Меня не приглашали в их лаборатории.

— Но ведь когда прибудут спасатели…

— Они найдут поврежденный поезд. Кучу обгоревших трупов. Никто не поймет, что в них не хватает некоторых частей. Асиманы не оставляют после себя следов. Обычно.

Лориан зажмурился, прижал сжатые кулаки ко рту. Ему было противно. Больно. Сказка о загадочной жизни киндрэт, которую я рассказывал ему, не имела ничего общего с реальной жизнью. Она была отвратительна.

— Вы считаете нас скотом, да? — прошептал он почти с ненавистью.

— Я не считаю.

— Да ладно. — Мальчишка не знал, что думать. — Вранье это! Все вы…

Он говорил что-то еще, но я уже не слушал. В голове зазвучал смутно знакомый, разъяренный голос: «Дарэл! Тварь! Я знаю — ты меня слышишь! Ты убил моего ученика! Встречу — выжгу твои мозги, ублюдок!»

— Что случилось?! — Голос Лориана задрожал.

— Уходим! Немедленно!

— Они нас нашли?

— Нет. Пока нет.

Эрнесто. Вот кто послал мне «сообщение». Сильный и очень опасный маг. Один из помощников Амира. Угораздило же меня встретиться с его «птенцом»! Но как он узнал меня?! Чайлд был на постоянной связи с учителем?

Найти нас он не сможет. Только если пошлет своих приятелей прочесывать всю округу или наткнется случайно.

— Дарэл!

— Идем.

Рывком я поднял его на ноги и повел за собой. Меня не испугала угроза асимана. Но неприятное покалывание в области солнечного сплетения ощущалось. Амир, Паула, Словен, Эрнесто… Похоже, у меня редкая способность наживать врагов.

В конце тоннеля вспыхнул свет, рельсы задрожали. Лориан вскрикнул. Я мгновенно подхватил его, перебросил через плечо и снова бросился бежать, высматривая в стенах нишу или проход, где можно спрятаться, пропуская несущийся следом поезд. Нет ничего глупее — спастись от асиман и попасть под колеса электрички. Узкий коридор показался слева.

Я резко свернул и на полном входу вмазался в охранное заклинание, натянутое поперек прохода. За долю секунды до контакта, почувствовав неладное, отшвырнул Лориана, но сам отпрыгнуть не успел. Боль была жуткая. Меня прошило насквозь острыми ледяными прутьями, парализовало, скрутило и швырнуло на пол, трясущегося, взмокшего.

— Дарэл!!

— Не подходи… не трогай. — Собственный голос доносился до меня как будто сквозь вату. За спиной прогрохотал поезд, обдав горячим воздухом.

Заклинание оказалось старым. Его магическая мощь значительно ослабла от времени. Интересно, кто поставил? Явно не Асиман. Будь это работа пироманов, меня бы слегка поджарило. А здесь… нет, не могу классифицировать. Никогда с таким не работал. Надо будет спросить у Кристофа.

Я медленно встал на четвереньки, потряс головой. Испуганный Лориан сидел на расстоянии вытянутой руки:

— Что с тобой?

— Уже ничего.

Я медленно поднялся, держась за стену, потер шею. Мальчишка тоже вскочил:

— Что это было?

— Старое заклинание. Очень старое.

— А… ясно. Тебе помочь?

— Нет. Идем.

Голова еще немного гудела, в коленях ощущалась слабость, но я уверенно направился вперед, одновременно настраиваясь на волну человеческих ощущений. Лориан шагал рядом, тревожно поглядывая на меня.

Минут через двадцать мы выбрались на станцию. И я искренне удивился, когда увидел ее название. Подземные ходы вывели на ветку, не имеющую никакого отношения к той, с которой мы начинали путешествие.

— Вот что, хватит с меня метро, — заявил я, рассматривая бледного испачканного Лориана. — Поехали на такси.

Мальчишка не возражал.

Последние тридцать лет Кристоф жил в роскошном особняке на набережной, где его квартира занимала три этажа — второй, первый и подвал. Планировка апартаментов была настолько странной, что я до сих пор не мог понять, сколько здесь комнат. К тому же через каждые три-четыре месяца кадаверциан переставлял всю мебель «из гостиной в спальню и наоборот».

На первом и втором этажах я бывал довольно часто, в подвал он не пускал меня никогда. Впрочем, туда я и не стремился попасть. В подвале находилась лаборатория, где кадаверциан проводил свои малопонятные опыты.

Кристоф открыл дверь лично. И молча уставился на меня. Именно уставился. Он умел смотреть таким тяжелым мрачным взглядом, под которым становилось очень неуютно.

Мы пришли не вовремя. Кадаверциан был одет в белый, вполне современный комбинезон, его роскошные черные волосы оказались безжалостно стянуты резинкой на затылке, на тонких медицинских перчатках, которые он небрежно засунул в карман, бурели подозрительные пятна, а из глубины квартиры тянуло сладковатым, неприятным и очень знакомым запахом.

— Привет, Крис, нам следует уйти?

Он перевел взгляд с меня — грязного, измученного, в разодранной куртке, на не менее чумазого и уставшего Лориана. Повел черной бровью:

— Ладно. Заходите.

Мы вошли. Кристоф махнул рукой в сторону одной из своих многочисленных «гостиных» и скрылся за дверью, ведущей в подвал, едва ли не бегом. Лориан вопросительно посмотрел на меня, но я лишь улыбнулся и пожал плечами.

— Давай лучше пройдем сюда.

— Он рассердился?

— Нет. Скорее удивился.

Указав на черное кожаное кресло, я пошел на кухню. Здесь у Кристофа кроме холодильника с запасом крови было еще несколько шкафов, в которых хранилась человеческая еда. Бутылка хорошего виски и чуть менее хорошего вина, пакетики со специями, пачка миндального печенья. Интересно, зачем кадаверциану эти запасы? Кого угощать?

Я открыл бутылку вина, вылил его содержимое в ковш, поставил на плиту, вскипятил, добавил специй. Судя по запаху, получилось неплохо. Перелил в кружку и отнес Лориану.

Он пил горячий глинтвейн и постепенно успокаивался. Психика подростков очень гибкая, хотя и рыхлая. Любой пустяк может оставить на ней незатягивающиеся рубцы, а серьезное происшествие забывается быстро. Вытесняется другими более яркими впечатлениями. Впрочем, так бывает не всегда.

Допив вино, мальчишка принялся с любопытством оглядываться по сторонам. Я его понимал — здесь было на что посмотреть. Великолепная комната казалась немного мрачной — черное дерево, зеленоватая бронза… и на этом темном фоне неожиданно ярким пятном — огромный букет желтых тюльпанов в круглой черной вазе.

Я поднял взгляд выше. На стене висела картина в широченной раме, отсвечивающей тусклым золотом: рыцарь в алом плаще, небрежно наброшенном на вороненые доспехи. Казалось, рука его в тяжелой чешуйчатой перчатке опирается прямо на массивную раму, а край плаща откинул легкий порыв ветра. Другая ладонь лежала на древке огромного боевого топора. Я встретился с холодным, пристальным взглядом и снова посмотрел на Лориана. Тот оглянулся, чтобы понять, с кем я его сравниваю, увидел портрет. Голубые глаза широко распахнулись.

— Он похож на Кристофа.

— Это и есть Кристоф… в молодости.

Портрет едва заметно улыбался в пустоту.

Когда-то на противоположной стене висела картина с изображением очаровательной молодой дамы в зеленом, с глубоким вырезом, платье, и пунцовой розой в руках. Она смотрела на рыцаря сквозь узкие прорези бархатной полумаски, и ее глаза сияли. Флора времен Людовика XIV и молодой Кристоф в своих «парадных» доспехах… Потом портрет темноволосой красавицы исчез со стены.

Я не знаю… не должен был знать, что и как у них было. Но хорошо помню. Услышав о гибели Флоры, невозмутимый элегантный Кристоф, будто обезумев, с дикой яростью принялся крушить свою великолепную квартиру. Он не пожалел ничего, даже уникальной коллекции этрусских ваз с треножником. А потом на несколько месяцев закрылся в подвале и не откликался ни на стук, ни на мысленные призывы. Никто не знал, что он там делал. Пытался напиться, обратился к странной магии или думал о мести?.. Никто этого не знал, даже я, хотя мне всегда казалось, что Кристоф доверяет мне больше других.

Когда кадаверциан снова появился среди нас, он был почти прежним: спокойный, рассудительный, холодный, только еще сильнее ненавидящий Асиман, еще более жесткий и решительный. Он не оставил ничего, что могло бы напомнить ему о ней. Он заставил себя забыть или действительно забыл…

— Дарэл…

Я вздрогнул, услышав тихий голос, и очнулся. Лориан поднялся со своего кресла и подошел ближе, встревоженный моим долгим молчанием и невидящим взглядом. Сейчас подросток выглядел откровенно испуганным.

— Здесь так странно, так темно. Вон в том углу стоит египетская статуя, а в том — саркофаг, гобелены на стенах очень мрачные… а ты все молчишь и молчишь, словно спишь с открытыми глазами. Мне страшно.

— Здесь нечего бояться. — Я подвинулся, давая ему место рядом с собой.

Лориан забрался на диван, приложился щекой к кожаной спинке, посмотрел на меня сонными глазами.

— А что это было за заклинание — там, в метро?

— Какое заклинание? — Кристоф стремительно вошел в комнату, на ходу поправляя манжеты.

Он успел переодеться. Сменил современный комбинезон на свою обычную одежду, стилизованную под Средневековье. Рубашка с манжетами, бриджи, сапоги из мягкой кожи. Мой друг сел в кресло, закинул ногу на ногу, и на фоне темной гостиной его глаза засветились ядовито-изумрудной зеленью. Точно такой же взгляд был у статуэтки египетской кошки, стоящей на полке над его головой. Мудрый, спокойный, пронизывающий.

Тинейджер смотрел на колдуна, открыв рот, забыв о глинтвейне и пугающем интерьере комнаты. Все кадаверциан отличались этим необъяснимым изяществом, изысканностью, загадочностью. Очарование смерти. Дурацкое выражение, но я никогда не мог подобрать лучшего определения. Они были окутаны мистической, магнетической дымкой, притягивающей к ним. Я видел, как на Кристофа смотрели женщины, стоило ему появиться в обществе. Любом, не важно человеческом или вампирском.

— Ну? — многозначительно произнес он.

— Мы были в метро! — выпалил Лориан, покраснел от собственной смелости и пролил остатки вина себе на колени. После путешествия по подземке его брюки не особенно пострадали от этого.

Кристоф, чуть приподняв брови, взглянул на мальчишку. В лице мелькнуло легкое удивление, которое могло возникнуть, если бы в его присутствии неожиданно заговорил неодушевленный предмет. Но колдун тут же справился с собой, мысленно стараясь поднять статус гостя от существа низкой степени разумности до собеседника, равного себе.

— И что же случилось в метро?

— Асиман напали на поезд. — Я забрал из рук Лориана кружку, оберегая его от очередного обливания. Поставил на стол, рядом с букетом. — Полагаю, подробности мы прочитаем в завтрашних газетах. Состав сошел с рельсов. В связи с повреждением проводки три вагона загорелись. Количество жертв не установлено. Причины катастрофы — старение металла, несоблюдение норм эксплуатации состава, подмыв почвы, оседание грунта и так далее…

— Они всех убили, — мрачно произнес мальчишка, глядя на свои поцарапанные, грязные руки. — Дарэл говорил, им нужны люди для опытов. Что это за опыты?

Кадаверциан глубоко вздохнул, крепко сжал подлокотники кресла:

— Я полагаю, они пытаются синтезировать из человеческой плоти вещество, способное обеспечить защиту от солнца.

— Ну да?! — не очень вежливо воскликнул тинейджер, тут же прикусил язык и виновато покосился на меня.

Кристоф благодушно усмехнулся, подался вперед, пристально рассматривая смущенного гостя.

— Что тебя удивляет? Под действием ультрафиолета в твоей коже вырабатывается меланин. Если бы получилось синтезировать химическое вещество, способное придать коже киндрэт свойства такие же, как у человека, они получили бы большое могущество.

— Теоретически… — осторожно заметил мальчишка, — наверное… возможно. А практически… на это надо потратить уйму времени.

— Времени у них неограниченное количество. Дарэл, у тебя подозрительно задумчивый вид. Примеряешь на себя положительный результат эксперимента?

— Это было бы неплохо. — Я сам не знал, что думать о грандиозных планах асиман. Скорее не верил в их успех, хотя… — Думаю, проще было бы экспериментировать не над людьми, а над ревенантами. У них-то есть иммунитет от солнца.

Я предполагал, Кристоф оценит мое чувство юмора, но он продолжал серьезно смотреть на меня, постукивая пальцами по ручке кресла.

— Дарэл, ты знаешь, отчего погиб клан Обайфо?

— Они решили, что у них выработалась защита от ультрафиолета, и дружно вышли на улицу днем?

Колдун покачал головой с видом полной беспомощности перед моим легкомыслием.

— Они решили стать всемогущими, почти так же, как Асиман сейчас. И слишком далеко зашли в своих экспериментах. Мечта каждого клана — увеличить свой потенциал. Идеальным было бы объединить силу нескольких мастеров. Например, психическую мощь даханавар, огненную магию асиман и выносливость ревенантов.

— Подожди! Ты хочешь сказать, Обайфо работали с ревенантами?

Довольный произведенным впечатлением, Кристоф откинулся на спинку кресла, рассматривая свои тонкие кружевные манжеты.

— Да, но это было давно.

Лориан нетерпеливо заерзал, ему очень хотелось узнать, кто такие ревенанты, но он молчал, не решаясь прервать разговор.

— Они погибли в процессе своих опытов?

— Нет. Их уничтожили. Остальные кланы объединились и… — Он сжал кулак, потом раскрыл ладонь и сдул с нее воображаемую пыль. — Это единственный случай за историю, когда мы все действовали сообща.

— Они действительно добились чего-то стоящего?

— Я не присутствовал при опытах. Но думаю, Старейшины не стали бы паниковать понапрасну. Представляешь, что можно создать, объединив силу нескольких кланов и добавив особенности ревенантов? Собрать всю возможную мощь в одном клане. Обайфо стал бы непобедим.

В моей памяти всплыло недавнее видение. Иован и Рамон, стоящие над умирающим братом. Вспомнились слова Фелиции: «Вьесчи лишены магии. Они пытаются получить немного магического потенциала у греиганнов».

— Исследования Обайфо уничтожены? Полностью? Или осталось хоть что-то?

Кристоф повел рукой с видом трагического актера, заканчивающего финальный монолог:

— Кто знает…

— Мне кажется, в последнее время интерес к соединению сил вернулся.

— Может быть.

Он больше не хотел говорить об этом. У него были свои не слишком приятные воспоминания. Личного характера. В которые я никогда не лез. Я вообще старался не сканировать Кристофа без особой, редкой необходимости. Наверное, слишком уважал. Не хотел лишать покрова кадаверцианской мистической загадочности. И был уверен в его честности. Пожалуй, он был единственным, кому я доверял полностью, без оглядки, всегда.

Колдун перехватил мой взгляд и с улыбкой кивнул на Лориана. Подросток спал. Вот почему последние несколько минут он сидел так тихо. Увлеченный разговором, я не заметил этого.

— Сегодня у вас был тяжелый день.

— Да.

Я рассказал о наших приключениях, эффектно описав убийство асимана и бегство по тоннелям.

— Кстати, Кристоф, что это было? — Со второй попытки я полностью передал ему впечатление от контакта с заклинанием.

Кадаверциан поморщился от жестокого натурализма ощущений, подумал минуту и заявил уверенно:

— Нософорос. Это их стиль. Попади ты в эту западню лет триста назад — разнесло бы в пыль.

— Триста лет назад метро не было.

— Зато тоннели под городом были. Подземка захватила какую-то их часть, перестроила.

— А как же люди?

— Ловушка настроена только на киндрэт.

Кристоф никогда не произносил вслух название «вампир». Считал его унизительным.

— Отвези мальчишку домой. Уже поздно. И найди время поесть. Ты похож на привидение. И еще, будь осторожнее. Постарайся не попадать на глаза асиманам. На всякий случай.

— Да, господин учитель. Непременно.

Глава 7 Асиман

Те, кто отделяют душу от тела, не обладают ни тем, ни другим.

Оскар Уайльд. Заветы молодому поколению.

17 октября 2004

Никогда прежде Лориан не проходил столько за один вечер. Он вообще раньше не гулял так. И не представлял, что ночь может быть настолько прекрасной.

Она больше не казалась тускло-черной, как прежде. Дарэл открыл ему бледно-зеленые и темно-синие ночи, фиолетовые и оранжевые, ночи цвета опавшей листвы… Они были глубокими, словно колодцы. Или совсем плоскими, как рисунок на мелком блюдце, — казалось, можно протянуть руку и коснуться самого дальнего дерева на берегу.

Каждый день стал ожиданием новой ночи, и каждая из них была разной. Прекрасной, удивительной, волшебной. И всякий раз подросток терял своего «проводника» в темное время суток — на час или два. Тот уходил, чтобы вернуться уже без голодного блеска в глазах.

Опасный, сдержанный Дарэл знал десятки ночных клубов, ресторанчиков и кафе. На совершенно темной, глухой улочке он вдруг останавливался, оглядывался и говорил:

— Где-то здесь должен быть прекрасный бар. Там подавали отличный горячий шоколад. Зайдем, ты замерз.

И только после того как он произносил это, Лориан понимал, что действительно замерз и ужасно хочет горячего шоколада.

Иногда им встречались такие же, как Дарэл. Они улыбались друг другу или проходили мимо, равнодушно отводя взгляд.

Подросток понимал, что должен бояться странного нового друга. Любой другой на его месте вообще поскорее перестал бы общаться с ним. Например, Макс. Да если бы ему только намекнули, кто такой на самом деле парень, возивший их на встречу с Вэнсом! Он сторонился того, как зачумленного. Сказал бы, что школьный приятель — ненормальный. Как он всегда это говорил с гнусной, отрепетированной перед зеркалом улыбочкой Джима Кэрри. «Приятель — ты псих. Надо меньше ужастиков смотреть. Вампиров не существует. Значит, у этого чудика не в порядке с головой. А шизофрения — болезнь заразная. Лучше бы тебе держаться от него подальше».

Но Лориан отчего-то не мог поступить так, как советовал здравый смысл. Может быть, это было из-за скрытого глубоко в душе авантюризма. А может, он просто боялся возвращения повседневной пустой суеты и будничной скуки.

Когда живешь каждый день нормальной жизнью — школа, дом, обед, уроки, «что получил по физике?», «опять врубил своего Вэнса, сделай потише, соседи прибегут», «еще раз получишь трояк по алгебре — отберу магнитофон»… И новая жена отца — жаба. Накручивает перед зеркалом свои кудельки и нудит, нудит, нудит или, еще хуже, начинает сюсюкать: «Детка, ты обедал? Съешь котлетку. А может, тебе супчику налить?» Подмазывается! И вдруг посреди этой ерунды и тоски — шарах! Дарэл. Вампир. Киндрэт. Голова кругом идет. Как теперь можно учиться, читать, говорить о бесконечных пустяках с приятелями, когда рядом идет невероятная, нереальная, фантастическая жизнь? Всегда шла, веками, тысячелетиями, но люди понятия не имели об этом. И сейчас знают лишь избранные. Время от времени, правда, становилось жутко. Лориану казалось, будто он заглядывает в глубокий колодец в музее археологии. Круглая дыра, выложенная по стенкам мозаикой, изображающей древних людей, мамонтов, ископаемых моллюсков, а внизу и наверху — зеркало. Смотришь вниз и видишь разноцветные пласты, уходящие в бесконечность, и где-то между ними торчит твоя крошечная голова. Всего лишь эффект двух отражений, а дух захватывает.

На самом деле страшно. Тинейджер вспоминал, как расширились глаза того вампира, которого убил Дарэл. Как они вылезали из орбит, становясь белыми, словно половинки сваренного вкрутую яйца, а потом потекла кровь. Из носа, ушей, изо рта. Пару раз это окровавленное лицо снилось по ночам, а еще крики и переплетение тоннелей, по которым пришлось бежать. После таких кошмаров вообще не хотелось выходить на улицу. Ни ночью, ни днем. В каждом темном углу мерещились монстры с оскаленными клыками.

Когда он рассказал об этом Дарэлу, тот пристально посмотрел в глаза, положил на лоб теплую, сухую ладонь. И в голове как будто щелкнуло. Переключилось. Происшествие в поезде отдалилось, смазалось, ощущение постоянной опасности ушло. Снова стало можно жить нормально. Почти нормально.

Лориан понимал, что задает своему сверхъестественному знакомому кучу дурацких вопросов. Но не мог удержаться. Например, в кафе, за порцией мороженого, невозможно было не поинтересоваться:

— Как ты относишься к человеческой еде?

Тогда Дарэл заглянул в его креманку, где медленно таял пломбир с шоколадной крошкой, и пожал плечами.

— Никак не отношусь.

— А если ты съешь что-нибудь? Что с тобой будет?

Вампир усмехнулся и очень забавно изобразил гримасу мучительной смерти от удушения.

— Нет, ну правда? Что?

— А что будет с тобой, если ты съешь кусок глины?

— Не знаю. Стошнит, наверное. Хотя, может, и ничего.

Дарэл поболтал соломинкой в своем стакане:

— Нравится мне искренность твоих высказываний. Сразу все представляется натурально.

Подросток фыркнул, щедро зачерпнул мороженого и сделал вид, что собирается метнуть его. Дарэл улыбнулся, уперся ногой в ножку стола, оттолкнулся и отъехал вместе со стулом в сторону. Женщина и мужчина, сидящие по соседству, недовольно покосились на них. Пришлось быстро сунуть ложку в рот и отвести взгляд в сторону. Вампир, посмеиваясь, вернулся на прежнее место. Вообще-то клыки у него были заметные. Настоящие. Но он умел улыбаться так, что на них никто не обращал внимания.

И с ним было интересно.

— Слушай, Дарэл, почему с тобой всегда безмятежно? Ты специально это делаешь? Или сам по себе такой?

Тот на мгновение поднял взгляд от нового мобильного телефона, который сам же и купил Лориану час назад, и снова уткнулся в меню.

— Сам по себе.

— И все это чувствуют, так же как и я?

— Угу.

— Погоди. Не так. Нажимай сюда, потом сюда. У тебя что, никогда мобильника не было?

— А зачем? — Он снова выбрал не ту опцию, и сотовый возмущенно запищал.

— Вообще-то двадцать первый век. Люди общаются.

— Моя специализация дает мне возможность общаться и без телефона.

— А какая у тебя специализация? Ах, ну да. Ты телепат.

Человеческая жизнь Лориана внезапно разделилась на две половины.

Неожиданное знакомство со сверхъестественным очень быстро изменяло восприятие мира. Он пытался жить днем, учиться, встречаться с друзьями, молча терпеть упреки родителей, которые видели, что с их сыном происходит что-то странное. И ждал, когда же солнце наконец опустится за горизонт.

Дарэл ни разу ни одним словом не намекнул, что хотел бы контролировать дневную жизнь. Ее словно не существовало для него. Словно настоящая жизнь начиналась только после захода солнца. Иногда подросток думал — не уйти ли в мир теней, темноты и разноцветных ночей навсегда. Почувствовать ту силу, о которой говорил Дарэл, освободиться от человеческих сомнений и страхов, стать совсем другим…

Правда, вампир никогда не предлагал этого. «Отказываться от жизни человека — слишком больно», — сказал он однажды. И сам не заметил, что это прозвучало очень беспомощно.

У даханавара был дом в одном из самых старых кварталов, в переулке, недалеко от Покровки. Здравомыслящие люди старались не соваться сюда позднее одиннадцати вечера. Фонари тут горели через один, узкие закоулки и тупики были просто созданы для того, чтобы подстерегать в них поздних прохожих. В прошлом это место было оживленной частью столицы, но постепенно «большой» город стал отползать дальше, в новые районы, за реку, оставляя после себя старые дома, заборы, кривые улочки, разбитые мостовые.

Лориан все время спрашивал себя: как Дарэл не боится здесь жить? Казалось, кроме реальных живых воров и убийц по темным подворотням бродят еще и призраки прошлых столетий с мечами или топорами.

Впрочем, киндрэт, похоже, ничего не боялся. На осторожный вопрос, не пытался ли на него кто-нибудь напасть, он мог равнодушно ответить:

— Да, кажется, на прошлой неделе. Это оказалось очень кстати, потому что я был страшно голоден.

Больше спрашивать не хотелось.

Даханавар жил на первом этаже старинного каменного дома. В трехкомнатной квартире, очень просторной и очень необычной. Не только из-за полного отсутствия окон. На стенах здесь не было привычных обоев, их заменяла белая штукатурка, а кое-где — голая кладка.

В огромной гостиной стоял широкий, вполне современный, кожаный диван, несколько кресел, очень красивый резной стол черного дерева. И подсвечники. Очень много. Самые разные. Простые металлические чашечки на тонких ножках. Затейливые стеклянные композиции, похожие на замерзшие цветы: в их венчиках «росли» тонкие длинные свечи. Керамические, напоминающие этрусские вазы. Бронзовые. Вырезанные из целых кусков полудрагоценных камней.

Это были не просто безделушки, которые киндрэт расставил по всей квартире, чтобы произвести впечатление на гостей своей оригинальностью. В каждом стояли свечи, частично оплывшие или сгоревшие до основания, а на стройных ножках подставок застыли белые потеки воска.

К удивлению Дориана, вместо огромной коллекции бесценных древних артефактов, собранных за долгую жизнь, в доме была простота и пустота. Почему-то Дарэл не коллекционировал ни старинных картин, ни мебели — ничего, что сейчас считалось бы дорогим антиквариатом. Только эти подсвечники…

Еще подростку всегда казалось, что спальня вампира должна быть темной, мрачной, каменной, чем-то напоминающей… склеп. Как в фильмах ужасов, с неизменным гробом для дневного сна и прочими атрибутами нечеловеческого существования. И снова он ошибся.

Спальня была очень светлой. Те же белые оштукатуренные стены. Широкая кровать из светлого дерева. На низком столике — радиотелефон цвета топленого молока. И яркими, почти неуместными пятнами на этом чистом фоне — несколько книг в синих обложках, лежащие аккуратной стопкой, и черная кожаная куртка, небрежно брошенная на сливочно-белое покрывало.

Эта куртка почему-то потрясла тинейджера сильнее всего. Дарэл вдруг представился совершенно нормальным, обычным парнем, который спит на обыкновенной кровати, с равнодушной небрежностью может позволить себе побросать одежду на пол или, прочитав книгу, не убрать ее на место, совсем как Лориан, как Макс… И при всех этих совершенно человеческих чертах он продолжал быть не человеком.

Растерянный окончательно, подросток обернулся в противоположную от кровати сторону и увидел огромную картину во всю стену, написанную прямо на штукатурке, — прекрасные девушки в длинных греческих хитонах, стройные колонны, ослепительно светлый мрамор ступеней, облака, ясное небо…

— Нравится? — спросил Дарэл, мгновенно оказавшись рядом.

— Очень. Потрясающая фреска. Кто ее написал?

— Один мой знакомый. Моне.

Девушки, казалось, парили над гладким мраморным полом, держа в руках ветви зеленого лавра и цветы.

— Потрясающе. Моне… Ты был знаком с Моне?

— Да.

— Здорово!

Он был знаком с кучей известных людей. В прошлом. И в настоящем тоже. Вот Вэнс, например…

Странно, но в последнее время интерес Лориана к Британцу поутих. Рейтинг рок-певца в таблице самых популярных личностей в жизни сместился с позиции «намбэр ван форэвэ» [16]к скромной троечке. Теперь на первом месте стоял Дарэл. А после похода в гости к кадаверциану разделил его с Кристофом. Но все же пока шел с опережением.

— Прогуляемся? — предложил даханавар. И тин, конечно, согласился.

Они шли по парку.

Кроны деревьев уже заметно поредели. Желтые кленовые листья медленно падали, планируя по ветру. Ложились на холодную землю. Свежие, влажные, тонкие, закрывая собой своих бурых, пожухлых собратьев.

Небо было ясным. Ярко светила луна, желтая и круглая. Иногда на нее как будто набегала легкая дымка, и тогда казалось, что по светящемуся диску пробегает легкая рябь.

Хотя дыхание еще не оставляло после себя облачков пара, воздух казался прохладным. Подросток натянул на голову капюшон, и звуки долетали до него чуть приглушенно. Ровно, монотонно гудел ветер. По соседней улице время от времени проезжали машины.

Болтали о пустяках. Разговор как раз зашел про оборотней, когда Дарэл резко остановился. Лориан огляделся по сторонам и увидел несколько человек около скамейки. Те смотрели в противоположную сторону, но вампир почему-то насторожился. Лицо его окаменело как тогда, в поезде.

— Лориан, сейчас ты уйдешь отсюда.

В предчувствии беды сердце заколотилось часто-часто, а потом пропустило несколько ударов.

— Что-то случилось? Кто это?

— Ничего не случилось. Это мои старые знакомые, но я не хотел бы, чтобы ты знакомился с ними. Будь умницей, не подставляй меня. Иди домой.

Его голос звучал очень мягко, очень спокойно, но глаза…

— Иди.

— Дарэл…

— Нет. Я… позвоню тебе. Потом.

Компания медленно направилась к ним, и стало понятно, что это не люди.

— Иди… Ну иди же! — Дарэл подтолкнул тинэйджера к темной боковой аллее. И тот услышал мысль, что сейчас слабость именно в нем, что именно его не может защищать… не сможет защитить киндрэт. И не хочет никакой помощи. Единственное его желание — знать, что человек в безопасности, как можно дальше отсюда.

Даханавар вдруг сильно толкнул Лориана, так, что тот едва не упал, и крикнул:

— Кому сказал! Беги отсюда!

И подросток побежал, подстегнутый этим грубым окриком. Помчался изо всех сил, не оглядываясь.

Кристоф жил в центре, на набережной, недалеко от Третьяковской галереи.

Сердце Лориана колотилось уже где-то в горле, когда он влетел на крыльцо и нажал гладкую кнопку звонка. «Он должен быть дома. Уже пора, скоро рассвет. Рассвет, боже! Так мало времени!» Подросток позвонил снова, потом еще раз и еще… а потом дверь распахнулась.

Сначала ему показалось, что на Кристофе маскарадный костюм — белая шелковая рубашка с кружевными манжетами и серебряной вышивкой, черные брюки, отделанные все тем же серебром, высокие сапоги. И тут же он вспомнил, что это не костюм. Кадаверциан носит эту одежду, как носил ее сто, двести, триста лет назад.

— Какой сюрприз! Чем обязан?

Зеленые глаза сверкают. На губах улыбка — самая насмешливая. Но Лориан заставил себя вспомнить, что это друг Дарэла и он не должен его бояться.

— Кристоф, Дарэл пропал.

— Что значит «пропал»?

— Мы были в парке и встретили каких-то… киндрэт. Кажется, он знал их. Велел мне уходить, а сам остался.

Колдун вдруг стал серьезным, крепко взял посетителя за плечо и втащил в дом.

— Пойдем со мной, мальчик. Расскажешь все толком.

Впереди было огромное темное пустое помещение, но рассмотреть его не удалось, кадаверциан повернул сразу налево в низкий каменный коридор. Тот закончился большой полутемной комнатой с аркообразным потолком, освещенной светильниками, похожими на факелы. В их желтом свете Лориан разглядел гобелены на стенах, длинные скамьи, высокие черные вазы, стоящие на полу. Еще здесь был старинный шкаф, весь покрытый затейливой резьбой, шестиугольный стол в центре и какой-то странный продолговатый предмет, закрытый бордовым покрывалом, в дальнем углу.

А потом взгляд его «нашел» гостей Кристофа. В комнате были двое молодых мужчин и две девушки. Один из парней сидел на том самом странном длинном предмете, другой растянулся во весь рост на скамье, девушки расположились на полу. Они что-то весело обсуждали. Появление человека оборвало громкий дружный смех. Компания застыла от изумления.

— Кристоф, это что… десерт? — спросила одна из девушек, синеглазая с роскошными светлыми волосами.

Тот отрицательно покачал головой:

— Нет, Дона. Это друг Дарэла. И у него плохие новости. Наш брат повстречался с асиманами.

Почему Кристоф был уверен, что это именно асиманы, Лориан не знал. Но спорить не стал.

Парень на скамье выразительно присвистнул, девушки переглянулись. Кристоф слегка небрежно подтолкнул подростка: «Присядь». Стремительно подошел к шкафу. Изучая содержимое, он одновременно отдавал распоряжения:

— Сэмюэл, Вив, пойдете со мной. Нужно успеть до восхода. Оружие есть?

Возлежащий отвел полу пиджака, демонстрируя кобуру:

— Конечно. Всегда.

Другой молча кивнул. Кристоф обернулся.

— Лориан, драться умеешь?

— Пару раз приходилось.

— Тогда держи. — Он бросил тяжелый шипованный кастет. — Вдруг пригодится. И вот это.

Мгновенно оказавшись за спиной, прежде чем человек успел удивиться, кадаверциан застегнул на его шее широкий ошейник, похожий на металлическую рыбью чешую. Тонкие стальные пластины плотно прилегали друг к другу, надежно защищая горло. Потрясенный подросток потрогал холодные чешуйки. И в ответ на его вопросительный взгляд Кристоф неприятно усмехнулся:

— Надеюсь, кто-нибудь обломает об это свои зубы… Девочки уберите тут все.

— Осторожнее, — сказала блондинка с синими глазами, ни к кому конкретно не обращаясь, а когда тинейджер посмотрел на нее, улыбнулась.

На улице стоял предрассветный холод, звезды казались совсем белыми и такими яркими, что даже свет фонарей не мог затмить их сияния.

К крыльцу плавно подъехал черный «бумер» с тонированными стеклами. За рулем сидел Вивиан — молчаливый светловолосый парень. Сэм — шатен с темными глазами и немного неправильными чертами лица — рядом с водителем.

До парка они добрались за каких-нибудь десять минут. Оставили автомобиль у входа. «И даже не потрудились запереть, — подумал Лориан. — Хотя, наверно, на него наложено специальное заклинание от угона».

Кадаверциан быстро шел вперед и казался совершенно спокойным, как будто вышел на короткую прогулку перед сном. Вив и Сэмюэл держались позади. Тинейджер слышал их легкие крадущиеся шаги у себя за спиной и внезапно до конца осознал, что с Дарэлом случилось что-то страшное.

Голова вдруг сухо загорелась, ладонь, сжимающая кастет, напротив, повлажнела, а самого Лориана стало трясти, и он никак не мог унять дрожь.

— Перестань, — сказал Кристоф, не глядя на него.

К удивлению подростка, это подействовало мгновенно.

— Нужно поторопиться, — прозвучал спокойный голос кадаверциана.

— Что они с ним сделают?

— Не знаю.

Он и это произнес равнодушно. Почти безразлично. Глядя по сторонам.

Лориан обернулся, чтобы взглянуть на спутников, и лишь теперь заметил, что один из них куда-то исчез. Но его отсутствие, похоже, нисколько не беспокоило оставшихся киндрэт.

Появился Вивиан так же неожиданно, как и пропал, вынырнув из какой-то подворотни. Подошел к Кристофу, быстро шепнул что-то. Тот помрачнел и произнес фразу, короткую и звучную. Было нетрудно догадаться, что это ругательство. На старофранцузском. На неправильном старофранцузском. Лориан не стал переспрашивать о точном значении — выражения лиц были понятны без перевода.

— Ненавижу асиман, — пробормотал Кристоф сквозь сжатые зубы, и подросток впервые увидел его клыки.

— Почему? — спросил он, снова пытаясь справиться с нервной дрожью.

— Мерзкие, хитрые твари. Раньше они были членами тайного магического ордена. Знаешь, что это такое?

Тот кивнул:

— В общих чертах.

— Чародеи и колдуны, они решили, что станут сильнее, получив наш темный дар. Ты уже слышал, что их любимое занятие — эксперименты над людьми. Но с некоторых пор они начали охотиться и на киндрэт.

— Зачем им это? — Подросток внутренне содрогнулся.

Кристоф пожал плечами:

— Каждый клан по-своему распоряжается своим даром и по-своему стремится к совершенству. Мы не вмешиваемся в дела друг друга, пока не появляется реальная угроза со стороны соседей.

Лориан вспомнил, что рассказывал Дарэл, и спросил:

— А правда, что асиман умеют летать?

— Правда.

Кадаверциан усмехнулся и взглянул как-то странно.

И сразу стало понятно — он отвечает на вопросы только потому, что пытается отвлечь от тревожных мыслей. И это было очень кстати.

— Почему вы называете друг друга «киндрэт»?

— Некоторые из нас не любят, когда их называют вампирами, это звучит не лучшим образом. Киндрэт — значит «кровные братья». Получив дар, мы уходим из мира смертных навсегда. В новую семью, в семью киндрэт.

— Это ужасно!

Кристоф рассмеялся:

— Вижу, тебя не привлекает сила, власть, вечная молодость?

Лориан отрицательно помотал головой:

— Я вообще не верил в ваше существование до знакомства с Дарэлом. И даже после него не совсем верю.

— Хорошая тактика, — небрежно бросил колдун, как будто потеряв интерес к разговору. — Вивиан, проверь, они должны идти к тоннелю.

Тот кивнул молча. А Сэм попробовал, легко ли достается из кобуры пистолет.

Спутники еще раз свернули. Оставили за спиной узкую аллею, прошли под низкой аркой и оказались в самой глухой и темной части парка. Где-то недалеко должен быть пустырь, который упирается в кирпичную стену старинного кладбища.

Однажды, в детстве, Лориан забрался туда с приятелями, чтобы посмотреть на могилу волхва, похороненного под столетней сосной. Об этом месте рассказывали друг другу страшные истории все ребята во дворе. Ни сосны, ни могилы они так и не нашли, потому что сбежали, напуганные мрачной тишиной древнего кладбища и кровожадным выражением морды каменной горгульи, сидящей на одной из могильных плит.

При воспоминаниях о детских ощущениях по спине пробежал озноб, и желания испытать их снова не возникло.

Да, так и есть, они шли прямо туда. И теперь мальчишка не удивился бы, если узнал, что здесь тоже живут какие-нибудь вампиры. Нософорос, например.

Кристоф вдруг приостановился, медленно осмотрелся. Как будто принюхивался к холодному утреннему воздуху… За его спиной сухо щелкнули взведенные курки. Похоже, киндрэт почувствовали что-то… или кого-то. И приготовились.

Подросток напряженно вслушивался в темноту, но ничего не мог услышать. Он крепче стиснул кастет в кармане, и тут же сильная рука сжала его плечо, оттаскивая назад.

— Главное, не путайся под ногами, — шепнул Вивиан.

Лориан испытал мгновенную благодарность за этот совет, потому что заметил наконец тех, кого уже давно почувствовали кадаверциан. Это оказалось намного страшнее, чем все, что он мог себе придумать. Вроде бы ничего особенного, просто фигуры. Но хотелось закричать, бежать прочь. И было невозможно. Подросток не мог двинуться с места и едва дышал, загипнотизированный взглядами странных существ, стоящих на другом конце пустыря.

Их было пятеро. Похожие на обычных людей. Один в черной спортивной куртке, трое в кожаных, еще один — в плаще. У ног ближайшего из асиман лежало тело Дарэла.

— Не смотри им в глаза, — снова послышался спасительный шепот Вивиана. — Особенно вон тому, в черном.

«Они все в черном!» — мелькнула у мальчишки в голове паническая мысль, и Вив, словно прочитав ее, сильнее сжал его плечо, указывая на вампира, стоящего чуть впереди, на одной линии с Кристофом.

— Это Яков — очень сильный маг.

— А Кристоф? — прошептал Лориан с трудом. — Он тоже сильный маг?

Вивиан едва слышно фыркнул, но ничего не сказал, потому что кадаверциан пошел вперед, неторопливым, прогулочным шагом.

Лориан увидел, как один из асиман медленно вытащил из-за пояса нож и так же медленно завел руку для броска, целясь в Кристофа. А тот, как будто не замечая этого, продолжал идти.

Подросток хотел крикнуть, чтобы предупредить его, но не успел. Свистящее лезвие пронеслось в нескольких сантиметрах от головы мастера Смерти, но не произвело на того никакого впечатления, не остановило размеренного шага и даже не заставило пригнуться.

Хлопнул выстрел. Асиман, метнувший нож, схватился за плечо, но тут же выпрямился, мгновенно регенерируя.

Это было сигналом к началу. Сэм выстрелил еще несколько раз. Вивиан выхватил шпагу. Кристоф остановился.

И Лориан увидел самую невероятную драку в своей жизни.

Временами ему казалось, что он смотрит фильм с потрясающими спецэффектами. Потому что все это не могло происходить на самом деле.

Не могло.

Но происходило.

Пустырь освещали вспышки вампирской магии. Киндрэт двигались с такой скоростью, что человеческий глаз не успевал проследить за их перемещениями, и иногда подростку казалось, что он видит одно существо в нескольких местах одновременно. Словно кадры киноленты перед его глазами появлялись и исчезали: Сэм, палящий из пистолета, Вивиан со шпагой, клинок которой светился зеленым, Кристоф…

Кристоф с белым от напряжения лицом стоял напротив Якова, и в его вытянутых руках разгорался огонь ядовито-болотного цвета. Капли этого жидкого огня стекали с пальцев, и зелеными жгучими брызгами падали на противника. Одежда и волосы того дымились, но он, словно не замечая, отвечал вспышками лилового света, бьющего Кристофа наотмашь, словно хлыстом.

На мальчишку-человека никто не обращал внимания. Кажется, никто. Оцепенение стало проходить. Как будто быстрее забилось сердце. И он вспомнил:

— Дарэл!

Не замечая ничего вокруг, бросился через весь пустырь к кладбищенской ограде.

— Дарэл! Очнись!

Лицо даханавара было бледным, а тело слишком тяжелым.

— Дарэл! Нам нужно уходить отсюда! — Схватив за воротник куртки, Лориан встряхнул его изо всех сил. — Очнись же!!

В отчаянии ударил. Потом еще раз. И еще.

И вдруг кто-то налетел сзади, схватил, сжал так, что перехватило дыхание, поднял над землей. Грубым рывком с плеча дернули куртку. И только сейчас подросток понял, что с ним могут сделать. Закричал от ужаса и еще не существующей боли.

— Нет! Не-е-т!!

Острые клыки скрипнули по металлическим пластинам, закрывающим шею, и в ту же секунду раздалось короткое ругательство.

— Кристоф! Кри-ис!! Помоги!!

Из огненного клубка, оплетающего двух врагов, вылетел сгусток зеленого пламени. Лориан услышал громкий вопль. Панический ужас растворился в мгновенном понимании того, что эти жуткие киндрэт тоже испытывают боль. Он вывернулся из ослабевших рук асимана, не глядя, ударил кастетом и, кажется, попал. Упал, и тут же перед ним, еще оглушенным после падения, возник Вивиан. Клинок со свистом рассек воздух, и подросток зажмурился, чтобы не видеть обезглавленного тела, медленно оседающего на землю.

— Хорошая ты приманка, малыш, — услышал он смеющийся голос — Теперь я понимаю, почему Кристоф взял тебя с собой.

Это было необидно, потому что он был прав.

— А как же Дарэл?! Он без сознания! Нужно помочь ему!

— Не сейчас!

Вивиан с легкостью, словно котенка, отшвырнул подростка на груду сухих листьев и успел встретить своей шпагой меч асимана, появившегося неизвестно откуда. Второй удар он пропустил, и острое лезвие рассекло грудь. Вив упал, успев, видимо, позвать на помощь, потому что Кристоф швырнул еще одну «шаровую молнию». Но асиман уклонился, и она снесла одно из надгробий, осветив поляну зеленым светом. Торжествующий враг занес свой клинок, примеряясь, как лучше раскроить Вивиану голову.

Лориан почти не сознавал, что делает, поднимая с земли обломанную деревянную палку, похожую на одну из жердей частокола. Очутившись за спиной вампира, он плашмя опустил кол на его поясницу. От неожиданности тот вздрогнул и обернулся. Под злобно-удивленным взглядом у мальчишки подогнулись колени, и бесполезное оружие выпало из рук. Мгновенно загипнотизированный, он смотрел в хищное лицо, а потом в черных глазах асимана вдруг появилось изумленное выражение. Он покачнулся. Попытался обернуться. И рухнул на землю.

Когда Лориан решился поднять голову, Вивиан, целый и невредимый, но с распоротой на груди курткой, подмигнул ему:

— Ну что, малыш, мы квиты.

Получить ответ он не успел, потому что вдруг прыгнул вперед, схватил подростка за шкирку, сбил с ног, зажал рот ладонью, прижал к земле, не давая дышать. Ошеломленный, испуганный, тот попытался вырваться, но коварный киндрэт, казалось, даже не чувствовал этого. Лориан замер сам, когда услышал далекий низкий вой. Он становился все громче и громче, превратился в оглушительный вопль, совсем низко над поляной пронеслось нечто стремительное, едва ли материальное, сделало круг, и теперь в этом жутком вое слышались человеческие крики, полные страданий. А еще ладонь Вивиана вздрагивала едва заметно. «Неужели он тоже боится?..»

Рядом зашуршали листья, кто-то еще упал, и донесся голос второго ученика Кристофа:

— Он вызвал Темного Охотника. Я еле ноги унес.

Вив коротко шикнул. Сэм замолчал. И вдруг стало тихо. Так тихо, что зазвенело в ушах.

Хватка ослабла. Лориану помогли встать.

— Все, малыш, Теперь уже все.

Следом за ним поднялся взволнованный Сэм:

— Я впервые видел, как он это делает. Представляешь, просто поднял руку, и тут прямо из пустоты… эта тварь…

Кажется, Вивиан не разделял этого восторга, он едва заметно подмигнул подростку, а потом вдруг развернулся и влепил приятелю пощечину. Любой нормальный человек от такого удара получил бы перелом челюсти, но тот только отступил на шаг, обалдев:

— Вив, ты что?

А спокойный, улыбчивый Вивиан бросился на него, сгреб за воротник куртки и едва ли не зарычал от бешенства:

— Из-за тебя он вызвал эту тварь! Нас чуть не сожрали живьем, кретин! Я видел, как он постоянно прикрывал тебя! Какого дьявола ты опять изображал из себя боевика?! Яков чуть не спалил его!

Молодой кадаверциан мгновенно ощетинился, сбрасывая с себя руки кровного брата:

— А какого черта он потащил сюда мальчишку?! Кажется, ты сам был его персональной нянькой?

— Не твое дело! Тебя это не касается!

— Вивиан! Хватит.

Голос колдуна прозвучал как нельзя кстати. Еще немного, и новые знакомые Лориана сцепились бы в грандиозной драке.

Кадаверциан выглядел очень усталым. Его белоснежная рубашка была забрызгана кровью и порвана, глаза казались потухшими, а лицо бледнее обычного. Увидев его, и Сэм и Вив опустили головы с видом провинившихся мальчишек.

— Кристоф, как ты? — осторожно спросил Вивиан.

— Он задел меня.

— Извини. — Сэм еще ниже опустил голову. — Это из-за меня. Я могу что-нибудь сделать?..

Колдун ничего не сказал, потому что заметил во взгляде Лориана тревожный вопрос. Он подошел и приложил руку к его щеке:

— Мы упустили их. Яков успел бежать и прихватил с собой Дарэла.

— Что же будет?!

Несколько мгновений кадаверциан смотрел молча, как будто думая о чем-то своем, а потом решительно повернулся к своим друзьям:

— Мне нужна кровь.

Вив и Сэмюэл встрепенулись. Каждый из них сделал едва ли осознанное движение — потянулся к запястью левой руки, чтобы расстегнуть манжет.

Кристоф кивнул Вивиану, тот протянул ему свою руку, и Лориан увидел, как это происходит на самом деле. Вив чуть поморщился, когда острые клыки вонзались в запястье, а потом на его лице появилось выражение едва ли не восторга и благодарности. «Наверное, в клане Кадаверциан считается честью отдать свою кровь старшему брату…» — подумал Лориан.

Сэмюэл, закусивший губы от досады, подтвердил эту догадку. Подросток так и не понял, в чем он провинился, но заметил, что Кристоф, отдав предпочтение крови Вивиана, достаточно сильно наказал его.

Выпустив запястье, колдун глубоко вздохнул, казалось, по его телу при этом пробежали искры. Потом потянулся и, став прежним невозмутимым Кристофом, повернулся, вытирая губы белоснежным кружевным платком:

— Идемте. У нас мало времени.

Никто не спросил, куда нужно идти. Все молча подчинились. Тин оглянулся на пустырь. Никаких следов сверхъестественной твари не осталось. Асиманы исчезли. Не было даже тел убитых.

Подростка мучила сотня вопросов, но только когда все трое вышли из парка, он осторожно пристроился рядом с заметно довольным Вивианом и тихонько спросил:

— А кто это, Темный Охотник?

— Существо из потустороннего мира, — так же тихо ответил тот. — Очень опасная тварь. Она пожирает все живое на своем пути и подчиняется только хозяину.

«Значит, тех вампиров, что не успели сбежать, тварь сожрала…» — Лориан поежился.

— А кто его хозяин?

Вивиан молча показал взглядом на учителя. И подросток понял, что начинает бояться загадочного друга Дарэла.

— Почему же этот Охотник не съест его?

— Потому что Крис заплатил ему своей кровью.

— А ты можешь его вызвать?

— Нет. И, даже если бы умел, не стал. Это слишком опасно.

— А Сэм?

Вивиан усмехнулся, взглянув на своего мрачного приятеля, и отрицательно покачал головой.

— Вы «птенцы» Кристофа? — со знанием дела спросил Лориан.

— Скажем так, мы его дальние родственники, — ответил Вив, улыбаясь. — А теперь помолчи.

Подросток замолчал, но не перестал думать о странности всего происходящего. Они снова сели в машину, потом петляли по темным дворам. Остановились перед серой пятиэтажкой. В ней светилось несколько окон. Кто-то проснулся и уже собирался на работу. Или только что вернулся.

Кристоф вошел в подъезд и уверенно направился вниз по лестнице, ведущей в подвал, к высокой металлической двери. Воняло сырой штукатуркой, помойкой, сигаретным дымом. Стойкий, никогда не выветривающийся запах старого дома.

Лориан крепче сжал в кармане кастет.

— Приготовились. — Одним ударом ноги колдун высадил эту новенькую дверь.

В неосвещенном узком коридоре за ней кто-то испуганно вскрикнул, метнулась неясная тень. Мастер Смерти бросился следом. Несколько мгновений, и все услышали его резкий, властный голос и невнятные, но явно испуганные ответы.

Подросток вопросительно взглянул на Вивиана. Тот отрицательно качнул головой, что, видимо, означало: «Молчи и жди»…

Ждать пришлось недолго. Кристоф появился в дверном проеме, крепко держа за шею совсем молодого вампира. Лориан еще никогда не видел таких совершенных черт и такого испуганного лица… Почему-то стало его жалко.

Кадаверциан же, сжимая тонкое горло затянутой в кожаную перчатку рукой, продолжал спрашивать о чем-то на непонятном языке. Парень быстро отвечал и, судя по интонациям его голоса, был готов признаться в чем угодно. Но ответы не нравились Мастеру Смерти.

Подросток отвернулся, чтобы не видеть, как молодой киндрэт задыхается, но даже не пытается защищаться. Парень отчаянно крикнул что-то. Раздался смех колдуна.

— Пошли, — сказал Кристоф. — Все в сборе.

Он крепко держал пленника за шиворот, а тот, судя по растерянному несчастному лицу, и не думал о побеге.

Коридор был очень узкий, плавно уходящий вниз, под землю. Каменный, с арочным сводом, освещен редкими, но ярко горящими светильниками, похожими на керосиновые лампы. Лориан уже давно был где-то за гранью страха и чувствовал в себе пустоту. Кристоф уверенно шагал вперед, словно у себя дома, по-прежнему не отпуская заложника. Тот спотыкался на каждом шагу и затравленно озирался. Подкованные сапоги колдуна вызывающе стучали по каменному полу. И можно было поклясться: кадаверциан делает это специально — совсем недавно он передвигался совершенно бесшумно.

Искоса наблюдая за его уверенными движениями, Лориан тоже невольно приободрился. Сэм и Вивиан за его спиной шли молча и тихо, как раньше. Подростку казалось, что сейчас они что-то типа телохранителей колдуна. Или почетный эскорт. Потому что некромант, без сомнения, сам мог позаботиться о себе.

Коридор постепенно расширялся. В стенах появились трещины, корни деревьев раздвинули плиты и свисали с потолка тоннеля. Послышалось журчание невидимой воды, потянуло прохладным ветерком, в котором чувствовался запах сырости, гниющего дерева и почему-то ванили. «Керосиновые лампы» сменились круглыми шарами, светящими молочным рассеянным светом. Пол под ногами стал мягче, и подросток понял, что они идут по земле. Кристоф поморщился. Вынул белоснежный носовой платок и смахнул им длинную нить паутины, повисшую на рукаве куртки. Лориан с восторгом осознал, что он совершенно не боится, даже не волнуется, и это путешествие по мрачному подземелью, может быть, совершается им не впервые.

Длинный тоннель стал разветвляться. Часто попадались боковые проходы — узкие, широкие или похожие на темные норы. У одного из них колдун на мгновение остановился, огляделся и указал уверенно: «Туда». Спутники свернули в сумрачный, затхлый коридор с зеленой плесенью на стенах.

— Сейчас здесь довольно чисто. Не так давно кругом валялись гробы и… и все такое. — Увидев выражение лица Лориана, Кристоф рассмеялся.

— Это тоннели Нософорос?! — ахнул тот от удивления и любопытства.

— Да, — улыбнулся кадаверциан. — Но не надейся, ты не увидишь ни одного. Они ушли. Давно. И теперь здесь ошивается всякий сброд… Стойте.

Он замер у стены и принялся осматривать кладку. Видимо, что-то особенно заинтересовало его, потому что Кристоф, оставив пленника под охраной учеников, принялся счищать плесень и мох, не боясь испортить кружевные манжеты. Потом отступил на шаг, окинул взглядом очищенную поверхность и обеими руками надавил на едва заметно выступающий кусок камня.

Стена под его руками как будто дрогнула, пошатнулась и плавно ушла в сторону. Тинейджер изумленно выдохнул, когда увидел открывшееся помещение.

Буквально семь метров по сухому, выстланному красным ковром полу, и спутники оказались в просторном зале. Хорошо освещенном, с пластиковым покрытием на стенах и решетками новейших кондиционеров под потолком. «Неплохо устроились», — пробормотал Кристоф, оглядываясь, и снова крепко сжал шею заложника.

Подросток вздрогнул и едва сдержался, чтобы не схватить колдуна за руку, когда увидел, кто направляется к ним из глубины, зала. В нем не было ничего нечеловеческого — обычный предприниматель из мегаполиса — строгий темный костюм, короткая стрижка. Но тинейджер почувствовал прокатившийся по спине холод. Внешне мужчине было не больше тридцати лет, однако казалось, что он очень стар. Быть может, одно из самых старых созданий на земле. И живет до того долго, что потерял все человеческие качества, даже те, которые остаются у киндрэт после «посвящения». И нервная дрожь Лориана была не от страха, а от невозможности находиться с этим существом в одном и том же месте в одно время.

Увидев мужчину, пленный вампир дернулся, торопливо заговорил на непонятном для тина языке с обилием гортанных звуков, но колдун слегка встряхнул его, а хозяин тайного убежища сделал успокаивающий жест, злобно глянув на кадаверциана.

— Я знаю тебя, — сказал мужчина, обращаясь к Кристофу.

Тот ответил великолепным равнодушным взглядом и чуть наклонил голову:

— Мы встречались.

— Англия? — спросил старый вампир.

— Ирландия, — уточнил Кристоф.

Они вежливо улыбнулись друг другу и заговорили на том же самом гортанном наречии. Лориан беспомощно оглянулся на Вивиана с Сэмом, по-прежнему стоящих чуть позади. Вив понял, в чем дело, наклонился и шепотом стал переводить разговор:

— Отпусти моего «птенца». Ты уже воспользовался им для того, чтобы попасть сюда.

— Я хочу только одного, — ответил кадаверциан любезно, — вернуть моего друга. Твои… младшие братья забрали его сегодня ночью. Он имел неосторожность встретиться с ними.

— Благородный Кристоф в прошлый раз тоже хлопотал о ком-то из своих друзей. Не помню, что с ним стало.

— Я пришел слишком поздно, — сказал колдун холодным, почти равнодушным голосом. — Верните моего друга, и мы уйдем из вашего дома.

— С чего вы взяли, что он здесь?

— Несколько дней назад Дарэл оказался в том месте, где асиманы проводили операцию по изъятию человеческого материала. Он вел себя не слишком осторожно, и у меня возникло впечатление, что кто-то из ваших братьев, посчитав себя оскорбленным, решил отомстить ему за вмешательство в дела клана.

— Вел себя не слишком осторожно?! — С вампира слетел весь светский лоск. Он оскалился и заорал: — Он убил моего лучшего ученика! Сжег его мозг!

— Забавно. — Кристоф посмотрел на свою ладонь, начинающую загораться зеленым светом. — А я не знал, что он это умеет. Выжигать мозги. Не могу поручиться, что у меня получится повторить его успех, но попортить личико этому красавчику смогу. Если не ошибаюсь, Эрнесто, это твой последний «птенец»?..

Пленник взвыл, вытаращив фиалковые глаза на магический огонь в руке кадаверциана.

— Учитель! Нет!! Пожалуйста!

— Отпусти его, — глухо произнес асиман. — И можешь забирать своего дружка.

Кристоф помедлил секунду, потом оттолкнул заложника. Молодой вампир почти пролетел несколько метров и упал к ногам учителя. Тот помог ему подняться, насмешливо глянул на колдуна:

— Пойди и забери его. — Мужчина кивнул на проход, открывшийся в стене. В голосе его прозвучала ненависть и злорадство.

Больше всего узкий коридор был похож на нору, даже Лориан мог пройти там только согнувшись. Кристоф шагнул, было, к тоннелю и тут же отпрянул с выражением отвращения на лице.

— Это что, глупая шутка?!

— Очень жаль, мой милый Кристоф, — сказал асиман, обнимая ученика за плечи. — Но к Хранилищу нет другого пути.

Кристоф коротко выругался и обернулся к спутникам. Его взгляд остановился на подростке. Что-то вроде легкого сомнения мелькнуло в глазах и тут же исчезло. Он быстро подошел:

— Лориан, тебе придется идти одному. Нам не пробраться сквозь ловушки.

Кадаверциан достал из кармана монету и бросил ее на пол коридора. Тут же под потолком вспыхнул яркий свет.

— Ловушки Нософорос и лампы дневного света, усиленные древней асиманской магией. Они выжгут нам глаза.

— Хорошо. — Согласие далось нелегко, но отступать было нельзя.

— Не бойся. Ты не заблудишься. — Кристоф по-своему понял его нервозность. — Иди все время прямо. Это длинный тоннель. Ты увидишь много… странного, но не особенно разглядывай. И поторопись, скоро рассвет. — Колдун на мгновение прикрыл глаза, как будто вспоминал что-то… — Когда дойдешь до конца, попадешь в круглую камеру. Посмотри, на стенах должно быть что-то вроде выключателя. Рычаг. Или каменный брусок, выступающий из основной кладки. Нажмешь на него, и лампы погаснут.

Лориан кивнул, вошел в коридор и зачем-то поднял монету, блестевшую в полосе света. Мельком заметил, что это золотой империал прошлого века, и, продолжая сжимать в кармане кастет, пошел вперед.

Некоторое время тоннель оставался прежним. Современным. Освещенным через равные промежутки. Здесь было нечего бояться. Пластик пола и стен кончился внезапно. Снова земля. Лужи. Корни. Низкий потолок. Потом неожиданно сухой поток воздуха с примесью тонкого пряного аромата. Под ногами появились каменные плиты, чуть присыпанные песком. Тихо, только едва слышно где-то далеко гудит ветер.

Темные ниши от пола до потолка. Лориан присмотрелся. В них что-то лежало… кто-то лежал. Высохшие, сморщенные тела. Похожие на засушенных насекомых, обтянутые кожей кости. Руки, как тонкие ветки, сложены на груди, головы с остатками волос, ребра словно паучьи лапы. Люди? Вампиры?

Стало жутко. Водолазка прилипла к взмокшей спине, и воздух сделался колючим, обдирающим горло. Только мысль о том, что Дарэл может оказаться среди этих мумий, подтолкнула вперед. «Он здесь из-за меня. Если бы не убил того асимана, не очутился бы тут».

Идти оказалось легче, если не глазеть по сторонам. Главное — не давать волю воображению. Ну мало ли что там может валяться, в этих рассохшихся от времени ящиках.

Подросток вскрикнул, когда с потолка ему на плечо, чуть ли не за шиворот, свалилось что-то здоровенное, темное, шевелящее колючими лапками. Одним взмахом сбросил это на пол и только тогда разглядел, кто на него напал. Оказалось — гигантский черный таракан. Мерзость! Содрогаясь от отвращения, он бросился вперед, уже не обращая внимания на неизвестные трупы.

Коридор закончился неожиданно. В центре круглого помещения с куполообразным потолком была пробита дыра, сквозь которую виднелось небо.

Дарэл лежал точно под ней в каменном саркофаге. Его лицо казалось восковым, руки сложены на груди, а на шею просто страшно смотреть. Она была изодрана. Кровь не сочилась сквозь порезы, ее как будто вообще не осталось.

— Дарэл… Сейчас я вытащу тебя отсюда. Потерпи.

Стены камеры были сложены из неровных каменных плит. Один брусок действительно заметно торчал. Но нашелся он не сразу, пришлось несколько раз обойти помещение по кругу, прежде чем выключатель попался на глаза. Он противно заскрипел под ладонями, сантиметр за сантиметром уходя в стену. Потом щелкнул и зафиксировался. Оставалось лишь надеяться, что лампы на самом деле отключал именно этот.

Глубоко вздохнув, Лориан попытался приподнять даханавара и вдруг с ужасом понял, что не может этого сделать. Вампир был слишком тяжелым.

— Ничего! Я справлюсь!

Бледная звезда светила над головой. Когда солнце поднимется, лучи упадут прямо на его лицо… Паника прибавила сил. Если перехватить вот так холодную, безвольную руку и потянуть… Нет, он не мертвый — просто в коме. От недостатка крови или от боли киндрэт засыпают. Об этом написано во всех книгах про вампиров, показано во всех фильмах.

Лориан изо всех сил дернул на себя Дарэла. Тяжелое тело перевалилось через бортик саркофага и мягко упало на пол. Отлично. Дальше уже проще. И совсем недалеко. Сначала через коридор с мумиями, потом до тоннеля с магическими лампами. Только бы сил хватило.

Стараясь дышать глубоко и не сбиваться с размеренного ритма, подросток тащил по земле бесчувственного даханавара. Он больше не думал об опасностях и ничего не боялся. Только чувствовал, как сильно колотится сердце, когда представляется приближающийся рассвет, и время от времени плечом убирал волосы, липнущие к потному лицу.

Примерно в середине коридора с высохшими трупами пришлось остановиться, чтобы передохнуть. Спина ныла. Перед глазами плыли разноцветные круги. Скоро рассвет. Надо спешить! «Что будет, если я не успею?!» Рука Дарэла неожиданно шевельнулась, ледяная ладонь сжала запястье Лориана. Он чуть не закричал от ужаса и неожиданности, но тут же обругал себя. «Конечно! Он же не мертвый! Всего лишь в коме!»

— Я вытащу тебя. Не бойся. Я справлюсь.

Холодные пальцы сжимались все сильнее, как будто хотели переломить кости.

— Дарэл! Не надо!..

Вырваться не получалось. От боли стало мутиться в голове. А даханавар начал медленно тянуть его к себе. И Лориан вдруг понял, что тот хочет сделать. «Он в коме. И чувствует меня. Я для него всего лишь источник крови. Это рефлекс. Он не понимает, что делает. В нормальном состоянии он бы никогда не обидел меня, а теперь…»

— Зачем ты?! Я же помогаю тебе!

Дурацкие слезы обиды обожгли глаза. Так унизительно быть кормом.

— Я не хочу! Нет! Не смей!

Лориан дернулся еще раз, зажмурился, ожидая новой боли, но ее не было. Клыки Дарэла с противным скрипом царапнули по ошейнику из «рыбьей чешуи». Как предусмотрителен Кристоф… И тут же вампир, отпустив свою несостоявшуюся жертву, впал в прежнее оцепенение.

Подросток громко всхлипнул, вытер нос рукавом, оттолкнул расслабленную руку вампира.

— Что, получил? Так тебе и надо! Оставить бы тебя здесь. Валялся бы до тех пор, пока сам не превратился в мумию.

Дальнейший путь запомнился плохо.

В коридоре с лампами дневного света Лориан понял, что больше не может сдвинуться с места. Но чьи-то сильные руки рывком забрали у него бесчувственное тело. Рядом стоял Кристоф. Сильный, невозмутимый, спокойный. При взгляде на него стразу стало лучше.

— Скорее, Лориан.

Кадаверциан с неправдоподобной легкостью перекинул через плечо тело Дарэла и пошел к выходу. Остальные поспешили за ним.

Серые предрассветные сумерки. Четкими стали силуэты деревьев и домов.

Вивиан бросился к машине, открыл перед Кристофом дверцу, помог ему уложить Дарэла на сиденье, обежал «БМВ», сел за руль. Сэм занял свое место. Колдун толкнул замешкавшегося Лориана внутрь и сам устроился рядом.

— Мы не успеем добраться ни до его, ни до моего дома. Это противоположный конец города. Придется останавливаться в другом месте, — пояснил кадаверциан подростку.

Автомобиль несся но проспекту, игнорируя красный свет светофоров. Один раз за ним попыталась увязаться полицейская машина, но тут же свернула в сторону, «забыв» о нарушителях. Сэм тихонько постукивал кулаком по ручке дверцы. Нервничал. Боялся, что не успеют до восхода солнца. Дарэл по-прежнему не подавал признаков жизни. Его запрокинутая голова лежала на спинке сиденья, глубокие раны краснели на белой коже шеи. Кристоф был абсолютно спокоен.

— Ну? — спросил он, поняв, что Лориану не терпится задать вопрос.

Подросток почувствовал, как горячеют щеки:

— Да, нет ерунда. Не важно.

— Спрашивай.

— Куда Вивиан дел шпагу после драки в парке? — Прозвучало это глупее некуда, но договорить пришлось. — На поясе не висит, под курткой вроде не заметно…

Кристоф рассмеялся. Серьезные глаза молодого кадаверциана, отражающиеся в зеркале заднего вида, смешливо прищурились.

— Потом расскажу, — пообещал он и резко повернул руль. Машина въехала во двор.

Кристоф вышел, снова взвалил на плечи Дарэла и почти бегом скрылся в подъезде. Спутники поспешили следом за ним. Не дожидаясь лифта, поднялись на четвертый этаж. Колдун открыл металлическую дверь, впустил всех и повернул ключ в замке.

Это была полупустая просторная двухкомнатная квартира. Только что после дорогого ремонта. Здесь еще пахло новым ковровым покрытием и влажными обоями. Подвесные потолки, великолепные дубовые полы, светлые стены, кажущиеся шелковыми в мягком свете ламп. Окон то ли вообще нет, то ли они отлично замаскированы.

Вивиан и Сэм остались в гостиной. Кристоф сгрузил даханавара на широкий диван в соседней комнате. Знакомым жестом закатал рукав на своей рубашке.

— Подержи ему голову, — распорядился кадаверциан и прокусил запястье. На белые манжеты снова брызнула кровь.

— А ему не вредно пить твою кровь? Вы же из разных кланов, — тихо спросил Лориан, осторожно придерживая тяжелый затылок.

— Не вредно, — сухо отозвался колдун, и было непонятно — раздражает его неуместное любопытство или настораживает непомерная любознательность.

Кровоточащая рука прижалась ко рту Дарэла, и тот впился в нее. Сжал предплечье Кристофа и пил жадно, торопливо, долго.

Колдун внимательно посмотрел на Лориана:

— Не очень красивое зрелище?

— Да. Не очень.

— Вот так это выглядит на самом деле. А когда прокусывают сонную артерию, — свободной рукой он провел себе по шее, — еще отвратительнее.

— Наверное.

Кадаверциан болезненно поморщился, разжал скрюченные пальцы Дарэла, перехватил свое запястье, останавливая кровь:

— Теперь он придет в себя.

Даханавар пошевелился. Его лицо больше не выглядело трупно-безжизненым, он глубоко вздохнул несколько раз, открыл глаза. Посмотрел на Кристофа, потом перевел взгляд на растрепанного, грязного Лориана в металлическом ошейнике. Резко сел на диване, ладонью поспешно вытер губы, испачканные кровью. Уже понял все, что произошло. Почувствовал. Он же телепат.

— Лориан, я… я ничего тебе не сделал? Не пытался… когда ты…

— Пытался, — ответил за него Кристоф. Застегнул манжет, зевнул, деликатно прикрыв рот ладонью, сел в кресло у стены. — И не ты один.

Дарэл свирепо глянул на него, но от комментариев воздержался:

— Лориан, извини, я…

— Знаю. Ты не хотел. Я не обижаюсь. Просто ты…

— Просто я — вампир. И для тебя опасно общаться со мной.

Глава 8 Искусство фэри

Искусство — это зеркало, которое отражает того, кто в него смотрит.

Оскар Уайльд. Портрет Дориана Грея.

28 октября 2004

Картина была великолепна.

Из полумрака прямо над зрителем нависала колонна. Казалось, еще мгновение — и она упадет. Придавит росток плюща, растущий у подножия, погребет под собой девушку, остановившуюся на ступенях храма. Рухнет, выломав кусок рамы, разорвет холст, выбьет из мраморного пола каменные брызги…

Паула отвела взгляд, чтобы избавиться от ощущения опасности, веявшей от полотна. Александр стоял в дальнем конце комнаты, у фальшивого окна. За тонким венецианским стеклом пейзаж — жаркий испанский полдень. Пыльные кроны деревьев в плывущей дымке, холмы цвета охры и громады облаков, кипящие ослепительными солнечными лучами.

Фигура маэстро на фоне южной страны казалась нереальной, словно его вырезали из черной бумаги и наложили на цветную картинку. Как в театре теней. Площадь Вероны. Маленький павильон. Вход десять лир. Темные контуры, движущиеся за белым, туго натянутым полотном. Воспоминание было таким ярким, что Паула на мгновение почувствовала запах смолы от свежих досок помоста, а во рту вкус лакричных леденцов. Усилием воли отогнала видение прошлого.

Снова посмотрела на колонну, готовую прорвать холст, на хрупкую девушку, не догадывающуюся, что ее тело через секунду разобьет каменная глыба.

— Великолепная картина. Идеальная, — сказала Паула тихо, почти шепотом, для самой себя, но маэстро услышал. Медленно обернулся, посмотрел мимо ученицы, иронично приподнял бровь:

— Говорят, трагедия художника в том, что он не может достигнуть идеала. Но на самом деле, когда тот достигнут, причем в полной мере, возникает еще большее разочарование. Волшебная сила, таинственность совершенного творения теряется. Созданное произведение становится всего лишь отправной точкой для создания другого, не похожего на прежний идеал.

Паула улыбнулась. Раньше она честно пыталась понять парадоксальные размышления Александра, теперь просто наслаждалась ими. Принимая как аксиому каждое высказывание.

— И чей же это загубленный идеал?

— Ты не знаешь его. Пока никто не знает.

— Это символы? Плющ, ионическая колонна, полу разрушенная лестница на заднем плане… Они изображены с умыслом, или просто…

— Думаю, он сам не может сказать точно. Единственная цель художника — запечатлеть собственные переживания. Но с того момента как произведение закончено, оно живет самостоятельной жизнью и высказывает совсем не то, что в него было заложено.

Александр подошел ближе. Встал за спиной Паулы. Она продолжала смотреть на картину и вдруг увидела. Цвета на полотне стали меняться. Густая киноварь проступила сквозь белила, и теперь светлый хитон девушки у колонны перечеркивала алая полоса пояса.

Дрожь восхищения пробежала по спине ученицы, как всегда, когда она видела волшебство маэстро.

— Так лучше, — произнес он, и Паула снова задрожала, на этот раз от его голоса. Глубокого, наполненного низкими звучными нотами. Банальные желания, недопустимые во время сеанса высшей магии, затуманили голову. Ясность восприятия рассеялась. В его словах больше не было смысла, лишь чередование минорных нот, словно в пении виолончели.

— Природа, как и жизнь, всего лишь копирует искусство. Воздействуя на произведение искусства, я меняю реальность.

Она пыталась сосредоточиться, но добилась только того, что услышала стук его сердца. Размеренный, чуть замедленный, эхом отдающийся в ее теле.

— Паула, взгляни на себя.

Когда Александр произносил ее имя, в его голос возвращался легкий акцент. Получалось «Паола». Юная фэри посмотрела на свою белую блузку. На тонкой ткани рукава появилась алая полоса — от плеча до манжета. Такого же цвета, как и на полотне. Вот оно — воздействие искусства на реальность. Наверное, если бы он захотел, колонна на картине рухнула на девушку, стоящую на переднем плане, а Паула упала бы на пол с размозженной головой.

Ученица снова взглянула на рукав. Красный цвет был лишним в ее костюме, и маэстро прекрасно знал это. Шутка в его стиле. Еще вчера он цитировал Бодлера [17], завязывая галстук перед зеркалом: «Неразумно сводить дендизм к преувеличенному пристрастию к нарядам и внешней элегантности. Для истинного денди все материальные атрибуты — лишь символ аристократического превосходства его духа».

Воздействие на реальность через искусство… Иногда невозможно понять, говорит он серьезно или виртуозно играет своими парадоксами, дразня наивную ученицу.

Она была его ребенком. Любимой воспитанницей. Говорят, самой способной. Умела очаровывать, завораживать, соблазнять. Но не обладала его магической властью над миром. Александр был настолько умен, что рядом с ним не стыдно быть глупой. Недостижимая вершина. Если мудрость достигается с годами, то Паула не представляла, сколько веков нужно прожить, чтобы приблизиться к ней.

Он говорит, природа и жизнь — всего лишь отражение искусства. Разумом она могла понять это. Распутать сложное умозаключение, сделав его более-менее приемлемым для своей логики. Но почувствовать — нет. Отсюда ее бессилие в фэриартосской магии: влиять на реальность с помощью вымышленных образов.

Жизнь подражает Искусству гораздо более, нежели Искусство — Жизни… И так было всегда. Великий художник создает тип, а жизнь старается скопировать его. Воспроизвести в популярной форме. Сколько молодых людей покончили с собой, потому что это сделал Вертер в книге Гёте. И сколько прекрасных детей родилось в Элладе потому, что их матери смотрели на великолепные, совершенные статуи. Туманы не существовали в восприятии людей, пока искусство не изобразило их.

Это не были слова маэстро. Но, повторяя великого английского писателя и драматурга, Александр добился того, что нереально создать человеку. Наполнил магией великолепную теорию. Подобрал совершенный магический ключ к несовершенной реальности. Жаль, что сам Оскар Уайльд отказался принять бессмертие, чтобы насладиться реальными плодами своей идеи.

Когда-нибудь Паула поймет, почувствует и сможет создавать свою реальность. А пока она находит красивых, умных, талантливых, избранных. Тех, кто со временем все меньше и меньше будет соприкасаться с жизнью, потому что та несовершенна и жестока, за ее дары приходится платить непомерно высокую цену, катастрофы случаются в ней не с теми и не тогда, и она или слишком коротка или чрезмерно длинна.

Искусство никогда не причиняет боли. Волшебный мир, созданный им, вызывает страдания без реальной физической муки, печаль без трагедии, грусть без горечи. Он совершенен. И те, кто создают этот мир, должны быть подобны ему…

Паула не чувствовала себя совершенной. Она ничего не создавала. А лишь, как сказал Дарэл Даханавар, бегала по приказу своего господина. Но телепат не знает теории маэстро. Он всего лишь ворует чужие мысли и оживляет за их счет свою душу.

А Гемран… Гемран был нужен ей. Нужен, и все! И она не собиралась ни перед кем отчитываться!

— Александр, я хотела поговорить с тобой о Вэнсе.

Он отошел от картины, сел в низкое кресло, стоящее у низкого столика, положил ногу на ногу:

— И что ты хотела мне сказать о Вэнсе?

— Я думаю, он может стать одним из нас.

Маэстро вынул из вазы цветок подсолнуха, рассеянно покрутил его в пальцах.

— Может. Но не станет. По крайней мере не теперь.

Паула в отчаянии обвела взглядом комнату. Здесь все было великолепно. Идеально. Полная гармония цветов и линий. На этом диване так удобно сидеть, забравшись с ногами на его упругие подушки, эта лампа дает удивительно приятный золотистый свет, ковер нежно пружинит под ногами, круглое зеркало на стене сделано из отполированного серебра, и человек, отражаясь в нем, кажется окруженным божественным сиянием. И жаркий испанский полдень «за окном». Кажется, солнечные лучи бьют в комнату, освещая каждый уголок. Это ощущение возникает из-за правильно подобранных красок. Лимонные шторы, сливочный ковер, светлые гобелены. И только картина черным пятном выделяется на стене.

— Но почему? Почему ты против? Он очень талантлив. И так нравится публике.

— Да. — Фэриартос небрежно опустил цветок обратно в вазу. — Публика всегда чувствует себя великолепно, когда с ней беседует посредственность.

— Вэнс не посредственность! — Паула сама не ожидала от себя подобной горячности. — Ты же знаешь!

Маэстро ответил одной многозначительной улыбкой. В ней было и сомнение в объективности ученицы, и недоверие к успеху Гемрана, и легкая усталость от вереницы людей искусства, мелькающих каждый день перед глазами. Среди них встречалось очень мало по-настоящему талантливых.

Вэнс нужен ей. Александр непостижим. Его ум, магнетизм, его волшебная сила иногда становились непосильны для нее. Хотелось перенести на себя хотя бы часть восхищения, достающегося ему. А Гемран так смотрел на нее. С любовью, обожанием, тоской…

Паула подошла к креслу, в котором сидел маэстро, опустилась на пол, не думая о том, что может испортить свой английский костюм. Ворс мягкого ковра примялся под коленями. Александр взял ее за подбородок, заставил запрокинуть голову и посмотреть себе в глаза.

— Мышление — самое нездоровое занятие на свете. От него люди умирают так же, как и от других болезней.

Она улыбнулась в ответ. Не хотела, но губы сами послушно растянулись в улыбке.

— Ты хочешь, чтобы я меньше думала?

— Я хочу, чтобы ты больше чувствовала.

Он провел большим пальцем по ее лбу. И сразу захотелось закрыть глаза, прижаться щекой к его колену и постараться выкинуть из головы все мысли. До единой. Но не получилось.

Зазвонил телефон. Александр перегнулся через подлокотник, одной рукой достал трубку, другой удержал ученицу на месте. Она как раз поднималась, хотела уйти, чтобы не мешать разговору. Но теперь осталась. Замерла в неустойчивой позе, стоя на одном колене перед маэстро. Его глаза оказались на уровне глубокого выреза ее блузки, но взгляд фэриартоса остался сосредоточенным, напряженным, незаинтересованным.

— Слушаю. — Его голос изменился, стал сухим, неприятным. — Да… да. Помню.

Паула не слышала, с кем он говорит, но почему-то представляла собеседника уверенным и властным. Александр хмурился все сильнее, угрюмо смотрел на картину, и та вдруг стала меняться. Словно на полотно щедро плеснули растворителем. Краски текли, превращая композицию в безобразную мазню.

Юная фэри осторожно положила ладонь на запястье учителя, почувствовала его напряжение, попыталась успокоить мысленно. В ответ на эту робкую ласку он посмотрел на нее, увидел тревогу в глазах, кивнул едва заметно, и картина спустя мгновение приобрела нормальный вид.

— Да. Я понял.

Собеседник первым закончил разговор. Александр положил трубку. Стремительно поднялся, отошел к «окну».

— Кто это был? — решилась спросить Паула, поворачиваясь за ним. И напомнила сама себе цветок подсолнуха, который так же следит за движением солнца по небу.

— Вьесчи.

Не нужно было спрашивать, какой именно. Понятно и так. Рамон Дэ Кобреро.

— Что ему нужно?

— Переодевайся, — резко ответил маэстро. — У тебя осталось сорок минут.

Она молча поднялась и пошла одеваться. Через два часа — в десять — начиналась презентация фотовыставки молодого перспективного фотохудожника. Пока еще человека.

Мероприятие проходило под патронажем клана Фэриартос. Идейным вдохновителем был Александр, исполнителем — Паула.

Девушка приехала за час до начала. Еще раз проверила столы, сервированные к фуршету, наличие прайс-листов для прессы. Указала телевизионщикам, где лучше установить камеры.

Естественно, все оказалось идеально. Несколько залов «Арт-галереи» были ярко освещены. Огромные, от пола до потолка, окна ловили блики ночной улицы. С той стороны казалось, что внутри люди медленно проплывают, не касаясь пола, и ореолы света окружают их. Голосов не слышно за толстыми пуленепробиваемыми стеклами, зато видно каждое изменение в лице, каждая морщинка, улыбка или недовольная гримаса. Театр пантомимы.

На стенах фотографии формата девяносто на сто двадцать. Социальные, лиричные, ироничные. Среди них есть и ее портрет. Паула стоит на самом краю тротуара. Мимо несутся машины — разноцветные полосы света, размазанные огни, плывущие вспышки. Весь мир кажется размытым. И только она, в черном длинном пальто, — четкая, неподвижная, реальная. Бледное лицо светится, как жемчужина, в глазах отражение блеска витрин.

Сам фотохудожник уже был здесь. Примчался за три часа до начала. И первым делом бросился перевешивать фотографии, посчитав, что нарушена общая композиция. Пауле уже доложили о его непомерной активности. Он еще не осознал наличие обслуживающего персонала, готового по первому требованию броситься выполнять приказание. Привык все делать сам. Но это пройдет со временем.

Влад стоял в офисе менеджера, возил по впалым щекам электробритвой и одновременно разговаривал с кем-то по телефону. Увидев ее, просиял и немедленно завершил разговор.

— Паула, рад тебя видеть! Извини, я тут, вот…

— Ничего, — улыбнулась она, с удовольствием прикасаясь губами к его свежевыбритой щеке. — Телевидение уже подъехало.

С их последней встречи, которая была на прошлой неделе, фотограф похудел еще сильнее. Удивительно, как это у него получалось. Лицо осунулось, нос заострился. Но светло-зеленые глаза сверкали неизменным оптимизмом, и человеческая звенящая энергия буквально выплескивалась из него. Волновался и радовался. Еще бы, выставка в крупнейшей галерее города! Редкая удача. На его работы обратил внимание знаменитый меценат. Сам Александр Данвиль Мело. Тот, кто вытащил из неизвестности, почти из нищеты популярного художника Илью Комарова. Можно не сомневаться, после этой презентации имя Влада станет известным не только в творческой среде, а еще через пару выставок — знаменитым.

Он нравился Пауле. Впрочем, он нравился всем. Друзьям, моделям, с которыми работал, коллегами. Даже те, кто ненавидел сниматься, признавали, что «парень знает свое дело». Он умел заражать своей энергией, вдохновлять, убеждать. Великолепные качества для будущего фэриартоса. Усиленные магией клана, они превратятся в мощнейшее орудие.

Влад был помешан на фотографии и, кажется, видел мир по-своему, как будто через постоянный прицел объектива. Вот уж кто, без сомнения, быстро овладеет умением влиять на реальность через искусство.

Обаятельный, добрый, внимательный. Очень талантливый. Находка для клана. Еще несколько лет — он наберется опыта, отточит мастерство и будет готов войти в семью фэриартос. Тогда Паула придет к нему и сделает великолепное, щедрое предложение, от которого трудно, почти невозможно, отказаться умному человеку.

У каждого смертного есть больное место. Тайное желание. Деньги, слава, мировая известность… Влад хотел жить долго. Лет до ста двадцати, как признавался сам с улыбкой. Хотел увидеть, изменится ли в следующем веке фотоискусство. Мечтал следить за этими изменениями, узнать, во что превратится современный цифровой фотоаппарат лет через пятьдесят.

Человеческая слабость, на которой легко сыграть. Вместо жалких шестидесяти — семидесяти лет жизни он получит бессмертие и вечную молодость. От такого предложения непереносимо отказаться. Что он теряет в этом мире? Только возможность снимать днем. Она поговорила с Владом несколько минут. Ему нравилось все. Освещение, просторные залы, блюда, предложенные для фуршета, список приглашенных, и сама Паула. Впрочем, он испытывал искренний интерес и симпатию ко всем, с кем общался.

Фэри поправила ему галстук, улыбнулась и отправилась в зал.

Гости постепенно прибывали. Телевизионщики, как всегда, группой. Она поздоровалась с парой журналистов. Оба были людьми, и оба обречены оставаться такими. Клан не проявлял к ним личного интереса. Один из них считался известным, другой изо всех сил претендовал на эту роль.

Взглянув мимо них, Паула заметила Элвиса. Красивый мужчина — надо признать, — но совсем не в ее вкусе. Даже обидно. Кумир миллионов стоит рядом, а она испытывает к нему лишь сестринское участие. А ведь девушки сходили по нему с ума. До сих пор сходят. Не верят, что он умер. Придумывают нелепые легенды о его похищении инопланетянами. Смуглое лицо, темные широко расставленные глаза, широкая переносица, черные волнистые волосы, щедро политые гелем для укладки. Простой строгий костюм, разительно отличающийся от его прежних белых, красных, серебряных пиджаков и рубашек с закатанными рукавами. Неповторимое обаяние и сексуальность. Пожалуй, этим король рок-н-ролла и заводил поклонников. Пауле периодически хотелось узнать, как звезда пятидесятых ощущает себя в современной жизни. Но спрашивать об этом считалось нетактичным.

Певец едва заметно подмигнул ей и снова повернулся к фотографии, которую глубокомысленно изучал. «А ведь он тоже больше не поет, — подумала она неожиданно. — Так же, как и я… Проклятый Даханавар!» Она вдруг почувствовала такую ненависть к Дарэлу, как будто это он не давал ей петь. Усилием воли заставила себя не думать об этом и пошла к другим гостям.

Фрэдди Фарах галантно поцеловал ей руку и шепнул на ухо милую непристойность. Паула рассмеялась, смерив собрата оценивающим, но ничего не значащим взглядом. Вряд ли он действительно был способен на то, о чем намекал.

Этот тоже никогда не испытывал недостатка в поклонницах, а уж тем более поклонниках. Фэриартос спасли его от неизлечимой болезни, чумы двадцатого века, и теперь он наслаждался новой, как говорил он «загробной», жизнью. Больше не упоминал свой звездный псевдоним, вернувшись к скромной наследственной фамилии.

У противоположной стены в окружении журналистов, точнее журналисток, стоял популярный писатель-фантаст. Один из тех, кого клан Фэриартос собирался обратить в ближайшее время. Но, к счастью, или к сожалению, Олег не знал этого. В отличие от большинства, одетого в строгие костюмы, он был в черных джинсах и серой футболке с ярко-красной надписью «Бей вампиров!». Видимо, еще находился под впечатлением от своей последней книги. Помнится, Александр, прочитав ее, помолчал и позволил себе один-единственный комментарий: «В Искусстве… хм… подобный взгляд на проблемы киндрэт также не лишен смысла…»

Литератора любили на телевидении. Потому как, кроме харизмы (которая и привела его в клан Фэри) он обладал неплохим чувством юмора и хорошо поставленным голосом. Сейчас, сопровождая речь небрежными движениями руки, Олег излагал свои взгляды на современную литературу и ее несомненную связь с настроениями в обществе. Дальше умный человек мог бы сам сделать вывод о том, что фотография также отражает жизнь и проблемы социума. Журналистки нервно щелкали кнопками диктофонов и восхищенно ловили каждое слово.

Появилась известная поэтесса Ольга Артемьева в окружении трех новых почитателей, пара молодых телеведущих с музыкального канала в экстравагантных нарядах, модный художник со свитой поклонников, кинорежиссер, продюсер.

Паула машинально выполняла роль хозяйки, переходя от одного гостя к другому, улыбалась, принимала комплименты и поцелуи. Знакомила Влада с нужными людьми. И вампирами, естественно. Тот, излучая неизменное обаяние, тут же находил правильные слова для каждого и, похоже, производил нужное впечатление.

Ровно в десять часов фэри взяла микрофон и вышла в центр зала. Гости прервали болтовню. Глядя в их вежливо-заинтересованные лица, она объявила об открытии выставки молодого, но талантливого фотохудожника Влада Бондаря. Яркий свет прожектора зажег разноцветные огни в бриллиантах на ее руках и груди, и полосы серебристого сияния на платье. Затем несколько слов сказал Влад.

Через полчаса официальная часть была закончена. Оператор с камерой отправился бродить среди приглашенных знаменитостей, и Паула снова занялась своей работой. Беседовала с гостями, выслушивала впечатления от фотографий. Следила, чтобы опустевшие блюда на фуршетных столах своевременно наполнялись. Обычно культурные мероприятия вызывали у человеческой части посетителей непомерный аппетит. Остальные голод утолят позже…

Пока все шло прекрасно. Александр будет доволен. А ей можно гордиться своими организаторскими способностями. Как всегда.

Вэнс появился в десять сорок пять. Расслабившиеся телевизионщики сразу же оживились и, дожевывая бутерброды на ходу, устремились к рок-звезде. Гемран был мрачен, небрежно одет — джинсы, футболка с мордой скалящегося волка, кожаная куртка. В своей иронично-циничной манере он отшил журналистов, остановился, внимательно осмотрел зал, увидел ее, и его угрюмое лицо просветлело. Быстро подошел.

Не нужно быть телепатом, чтобы чувствовать в нем болезненный надлом. Казалось, в любой момент он может сорваться. Начнет играть в клубах с сомнительной репутацией, впадет в запой или сядет на героин. И Паула знала, кто в этом виноват. Она сама.

— Отлично выглядишь. — Гемран смотрел с жадной тоской. Внимательно рассматривал, останавливая взгляд на обнаженных руках, на глубоком вырезе платья, на губах. Не нужно применять магию, чтобы очаровать его.

Достаточно всего лишь приблизиться на один шаг, так чтобы он почувствовал запах ее духов, улыбнуться или опустить руку на его предплечье.

— Мы можем поговорить? — Голос Вэнса звучал глухо, щеки из-за трехдневной щетины казались еще сильнее запавшими.

Паула хотела бы поговорить с ним прямо сейчас, но вдруг сзади зашелестел нервный шепоток. Спиной чувствуя напряжение в зале, она обернулась. В центре стоял невысокий молодой человек лет двадцати. Хрупкий, белокурый, голубоглазый, с непередаваемым выражением спеси, презрения, высокомерия и самодовольства на тонком лице. Все киндрэт, присутствующие на выставке, нервно посматривали в его сторону. Человеческой половине гостей юноша был незнаком, поэтому они лишь бегло взглянули на него и снова вернулись к разговорам или угощению. Фэри судорожно сжала ножку бокала. Она показалась ледяной, а скулы как будто закололо изнутри мелкими острыми иголками.

Миклош Бальза. Глава клана Тхорнисх.

Она испугалась.

Но скорее умерла бы, чем показала это.

Подле юноши топтался чернобородый ухмыляющийся детина в кожаном плаще. Его круглая лысая голова блестела под ярким светом ламп, а сапоги оставляли заметные грязные следы на мраморном полу. Пауле показалось, что стекло бокала хрустнуло в ее крепко стиснутых пальцах.

Появления этого гостя она не ожидала. Даже представить не могла, что он придет.

— Так мы можем поговорить? — Вэнс не понял, по чему она напряглась, замерла и отвернулась от него.

— Не сейчас.

— Когда?

— Завтра. Я позвоню тебе.

— Во сколько?

— В восемь. Вечера. А теперь, прошу тебя…

— Ясно. Я, как всегда, не вовремя.

Вэнс резко повернулся и направился к выходу, злой и обиженный, но она уже забыла о нем.

Фэри пошла вперед, от макушки до острых носков туфель излучая очарование, гостеприимство и сексуальность. Улыбаясь.

— Нахттотер Миклош! — Несмотря на предательский трепет в горле, голос звучал как надо: глубоко, певуче, обворожительно. — Какое удовольствие видеть вас здесь.

Тхорнисх усмехнулся. Оценил неприкрытую лесть, а также ее тело, плотно обтянутое шелком вечернего платья. Нагло осмотрел с ног до головы.

— Желаете посмотреть выставку? Я покажу работы, которые могут вас заинтересовать.

Он прищурил свои белесые, как будто выцветшие глаза.

— А ты знаешь, что может меня заинтересовать? — У него был странный голос. Молодой, чистый, и в то же время в нем проскальзывали хрипловатые низкие ноты.

Двуличный. Лживый. Опасный. Но, как и все, активно реагирующий на ее фэриартосскую привлекательность.

— Могу предположить. — Паула улыбнулась и непринужденным, естественным движением взяла тхорнисха под руку, мягко направляя в нужную сторону.

Он снова скривился в усмешке, но позволил вести себя. Видимо, у Миклоша сегодня было хорошее настроение. Йохан брел сзади, презрительно громким сопением выражая свое отношение к окружающим.

Влад тоже заметил нового посетителя, заинтересовался, хотел подойти. Паула едва заметно, но выразительно отрицательно качнула головой. Он понял, остался стоять на прежнем месте, удивленно глядя ей вслед. Объяснить ему, что господин Бальза весьма пренебрежительно относится к смертным, было бы очень трудно.

Идти рядом с тхорнисхом, чувствовать его прикосновения и желания, оказалось омерзительно. Черная, гнилая вода, под которой на дне рассыпано битое стекло. И она ступает по нему, улыбаясь, плавно покачивая бедрами, сохраняя спокойствие.

Паула знала, что Миклош предпочитает голубоглазых блондинок, а она брюнетка, с темными, почти черными глазами. Итальянка в прошлой жизни. Но его заинтересованный взгляд время от времени ощупывал ее. Когда любишь кровь третьей группы, это не значит, что рано или поздно не захочется попробовать вторую.

— Прошу вас. — Она сделала приглашающий жест в сторону зала, где были выставлены работы, посвященные войне и прочим социальным катастрофам.

Снимки были черно-белыми. И от этого еще более выразительными. Мертвые пустые дома с выбитыми стеклами, груды щебня, следы от гусениц танков. Мужчины в пыльном камуфляже с равнодушными лицами, заросшие до самых глаз черными бородами, с автоматами в опущенных руках на фоне белого восточного дворца. Молодой солдат, одной рукой прижимающий к себе тяжелую снайперскую винтовку, а в другой держащий металлическую кружку с кипятком. Вбитые в грязь поломанные детские игрушки. Стол в комнате с разрушенной стеной и следами пуль на потолке. Крупно — лицо мертвого человека и разбросанные вокруг него гильзы. Маленькие черные точки — заходящие на атаку боевые вертолеты над селом. Пролетающий на большой скорости бронетранспортер с облепившими его солдатами десанта. Беженцы, везущие на тележке уцелевшие вещи. Плачущая старуха. Горящий завод. Разбитый танк с оторванной башней и обгоревшими трупами экипажа. Засевший в обломках здания гранатометчик в чалме.

Паула убрала ладонь со сгиба руки Миклоша, отошла в строну, чтобы не раздражать своим присутствием и не видеть кровавые подробности на снимках. Йохан встал в противоположном конце зала, привалился спиной к стене. Его не интересовала выставка. Он зорко посматривал на своего господина. Как будто ожидал, что кто-нибудь решится причинить ему вред.

Сам нахттотер медленно переходил от одной фотографии к другой, рассматривал их с явным удовольствием, задерживался у особенно понравившихся. Со стороны он был похож на интеллигентного, симпатичного молодого человека, интересующегося современным искусством и не пропускающего ни одной новинки в культурной жизни города. Безобидный, утонченный театрал. Но первое впечатление рассеивалось, стоило посмотреть ему в глаза. Убийца и садист, жестокий выродок. Паула спокойно и доброжелательно улыбнулась, когда он мельком глянул на нее. И, повинуясь резкому кивку, подошла.

— Неплохо, — сделал вывод Миклош. — Вот это.

Маленькая девочка в драном платье, грязная, растрепанная сидела рядом с развалинами, держа в руках такую же грязную куклу, и смотрела в объектив огромными, печальными, мудрыми глазами. Вокруг метались люди, спасатели выносили из завала раненого, рыдали родственники, шепчущейся кучкой стояли любопытные. Над местом катастрофы оседало облако пыли, вился дым. А ребенок продолжал смотреть на мир с недетским выражением смирения и спокойствия, прижимая к груди резиновую куклу.

— Это напоминает… — Тхорнисх повернулся к Пауле, глядя как будто сквозь нее остановившимся взглядом. — Помнишь материалы с Нюрнбергского процесса? Фотография девушки из концлагеря. Она среди других заключенных ждет похода в газовую камеру. Все уже раздеты, и она обнаженная сидит на переднем плане, прикрывая грудь рукой. У нее такие же покорные, печальные глаза. Мадонна двадцатого века. А это, — кивнул на фотографию, — Мадонна двадцать первого.

Паула почувствовала, как перехватило горло. Она не ожидала такой реакции от Миклоша Тхорнисха.

— Ваши слова было бы лестно услышать автору. Это высокая оценка.

— Нет. Фотограф всего лишь снял то, что увидел. Но не он был режиссером, не он вызвал боль в глазах ребенка. Он не создатель катастрофы.

Теперь тхорнисх в упор смотрел на нее, пристально, внимательно и не как на игрушку, с которой приятно позабавиться. Ему хотелось поговорить, поделиться впечатлениями.

— Но он увидел, нахттотер. Немногие умеют видеть именно те мгновения, которые становятся картинами эпохи. Такими, как Джоконда Леонардо. На полотне не просто женщина. В ее глазах отражение века. Медленного, размеренного.

Он усмехнулся:

— С кем, как не с фэри, говорить об искусстве. Шестнадцатый век был не менее кровав и жесток, чем другие. Это время войн. Италия превратилась в поле нескончаемой битвы, в Спире происходило восстание за восстанием, алжирские корсары наводили ужас на испанцев и все Средиземноморье. Европа была одним большим костром. Конкистадоры огнем и мечом крестили инков, за Новый Свет шла грызня, а религиозные войны поставили Францию на колени.

— С кем, как ни с тхорнисхом, говорить о войне. — Паула улыбнулась, возвращая комплимент, если это был комплимент. — Я читала о событиях того времени, но в глазах Моны Лизы — мир и покой. Средоточие спокойствия — того, к чему всегда стремились люди…

В кармане Миклоша зазвонил телефон, лицо нахттотера перекосило от раздражения, он вытащил сотовый и с размаху швырнул в мусорную корзину. Тот жалобно звякнул, стукнувшись о дно, и замолчал. Йохан, наблюдавший за господином, невозмутимо подошел к урне, запустил в нее руку, покопался там, сосредоточенно сопя, и выудил мобильный.

— …то, что представляет для них наивысшую ценность. — Закончила Паула свою мысль, делая вид, что не заметила выходки тхорнисха.

— Мир не представляет никакой ценности, — недовольно буркнул тот, провожая взглядом заботливого помощника. — Мир — это покой, значит, отсутствие движения и развития. Катастрофы являются тем толчком, который возбуждает в людях творческую энергию, перетряхивает их, заставляет видеть новое. Не слюнявые пейзажики и натюрморты, а вот это. — Тхорнисх обвел ладонью фотографию. — То, что оживляет их собственную душу. А натюрморт может вызвать лишь рвоту или несварение желудка. Что?! — резко перебил он сам себя, заметив выражение ее лица. — В чем дело?

Паула поспешно захлопала ресницами, пытаясь очнуться от изумления и в какой-то мере восхищения.

— Жаль, что телевидение уже уехало. То, что вы говорили, хорошо бы повторить перед камерой.

Если он и был польщен, то не показал удовольствия от комплимента:

— У войны есть своя эстетика. Она выше понимания фэри, да и всех остальных. Я хочу познакомиться с фотографом…

Паула замешкалась всего лишь на мгновение:

— Господин Бальза, но он — человек.

Тхорнисх насмешливо покосился на нее:

— Я знаю. Где он видел все это? Где сделаны снимки? ...