Прелюдия к убийству. Смерть в баре (сборник) - Найо Марш

Все права на текст принадлежат автору: Найо Марш.
Это короткий фрагмент для ознакомления с книгой.

Купить эту книгу в ЛитРес

Найо Марш Прелюдия к убийству; Смерть в баре. Сборник

Серия «Золотой век английского детектива»

Ngaio Marsh

OVERTURE TO DEATH DEATH AT THE BAR

Перевод с английского

И. А. Соломатиной («Прелюдия к убийству»),

А. П. Кашина («Смерть в баре»)

Серийное оформление В. Е. Половцева

Печатается с разрешения наследников автора и литературных агентств Aitken Alexander Associates Ltd. и The Van Lear Agency

Найо Марш (1895–1982) – ярчайшая звезда «золотого века» английского детектива, автор 32 романов и множества пьес. Не имя стоит в одном ряду с такими признанными классиками жанра, как Агата Кристи и Дороти Л. Сэйерс. За свои литературные достижения она была удостоена звания дамы– командора ордена Британской империи.

Прелюдия к убийству

К воскресному утреннику: Г. М. Лестеру, Дендасу и Сесилу Уолкеру, Норману и Майлсу Стакпулу, холостяку. А также моему отцу.

Глава 1 Собрание в Пен-Куко

I

Джослин Джернигэм – хорошее имя. Так думал седьмой Джослин, стоя у окна в своем кабинете и глядя на долину Пен-Куко, где в погожий день в бинокль можно увидеть шпиль собора в Солсбери.

– Здесь стою я, – произнес он, не поворачивая головы, – на том самом месте, где поколение за поколением стояли мои предки, глядя на свои возделанные земли и пашни. Седьмой Джослин Джернигэм.

– Я не очень понимаю, – сказал его сын, Генри Джослин, – в чем разница между возделанной землей и пашней, отец?

– Между ними нет никакой разницы, – ответил Джослин сердито. – Молодое поколение увлечено только глупыми пересудами да бессмысленными разговорами.

– Уверяю тебя, я люблю только слова, имеющие смысл. Вот почему прошу объяснить мне, что такое «пашня». И ты говоришь «молодое поколение», имея в виду моих ровесников, не так ли? Но мне двадцать три. Есть уже поколение моложе моего. Если мы с Диной поженимся…

– Ты намеренно играешь словами, чтобы увести нашу беседу к этой абсурдной идее. Если бы я знал…

Генри нетерпеливо вздохнул и отошел от камина. Он приблизился к отцу, стоявшему у окна, и стал смотреть на погружающуюся во мрак долину. Перед ним предстал суровый пейзаж, над которым опустилась завеса зимнего тумана. Голые деревья тихо спали. Поля были скованы холодом. И только уютный голубой дымок, поднимающийся из труб нескольких домов, был единственным свидетельством жизни в долине.

– Я тоже люблю Пен-Куко, – произнес Генри и добавил с тем оттенком иронии, которую Джослин не понимал и считал крайне раздражающей: – Я испытываю гордость от одной лишь мысли, что стану собственником этого поместья, но не хочу, чтобы оно давило на меня. Мне не пристало изображать из себя добропорядочного джентльмена, берущего пример с Кофетуя^[1]. Я против разговоров о родословной. Гордый отец и своевольный наследник – это не про нас. Речь не идет о возможном мезальянсе. Дина вовсе не скромница из низов. Она такая же, как и мы, с теми же корнями. Если мы собираемся говорить о ней в этом ключе, могу лишь подчеркнуть ее положение в обществе и отметить, что количество поколений Джернигэмов в Пен-Куко и Коуплендов в местном приходе одинаково.

– Вы оба слишком молоды, – начал Джослин.

– Нет, сэр. Так не годится. Вы хотите сказать, что Дина очень бедна. Если бы на ее месте был кто-то ловчее и богаче, то вы и моя дорогая кузина Элеонор даже не обмолвились бы об излишней молодости. Давайте не будем притворяться.

– Не смей говорить со мной в таком тоне, я не потерплю этого.

– Прошу прощения, – ответил Генри. – Я понимаю, что иногда бываю невыносим.

– Ты меня очень утомил. Ладно. Если это важно, то буду откровенен. Пен-Куко много значит для меня, и надеюсь, он и для тебя дороже всего в жизни. Тебе прекрасно известно, что у нас совсем нет денег. А сколько всего надо сделать! И коттеджи в Клаудифолде! И Винтон! Румбольд говорит, что если мы не починим крышу, то это будет дырявая корзина. Все дело в том…

– Я не могу позволить себе материально невыгодный брак?

– Ну, пусть будет так, если тебе угодно.

– А как я могу это назвать по-другому?

– Хорошо. Так и назовем.

– Ну что ж, раз уж мы стали изъясняться на языке звонкой монеты, который, я уверен, тебе не очень приятен, замечу, что Дина не вечно будет дочерью бедного священника.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Джослин тревожно, хотя пытался выглядеть как можно беззаботнее.

– Мне казалось, уже всем известно, что мисс Кампанула завещала весь свой презренный металл или большую его часть именно пастору. Не притворяйся, отец: до тебя должны были дойти эти слухи. Повар и горничная заверили завещание. Служанка подслушала, как мисс Кампанула плакалась об этом своему адвокату. Ни Дине, ни мне эти деньги не нужны, но рано или поздно они будут.

– Сплетни, распространяемые прислугой, – самое отвратительное, – пробормотал эсквайр. – В любом случае это еще не… Она может и передумать. А нам так нужны деньги.

– Давай я найду работу, – предложил Генри.

– Твоя работа здесь.

– Что? Стать посмешищем для всех этих знатоков сельского хозяйства?

– Глупости!

– Послушай, отец, – мягко обратился к нему сын. – Сколько из того, что ты сказал, напела Элеонор?

– Она, как и я, беспокоится, чтобы ты не натворил глупостей. Если бы твоя мать была жива…

– Нет! Нет! – воскликнул юноша. – Давай не будем говорить за умерших. Это чудовищно несправедливо… Здесь явно чувствуется влияние кузины. Элеонор очень умна. Я не собирался говорить тебе о Дине, пока не убедился, что она любит меня. Но разговор, так «удачно» подслушанный Элеонор в доме пастора, был просто началом.

Он неожиданно замолчал, отвернулся от отца и прижался щекой к оконной раме.

– Это невыносимо, – проговорил Генри. – Своим вмешательством кузина испортила все, что связано с Диной. Стоять в холле и слушать! Кудахтая, как вульгарная клуша, прибежать к тебе и с восторгом все доложить! Как будто Дина – служанка, застуканная с ухажером.

– Ты никогда не был справедлив к Элеонор. Она сделала все, чтобы заменить тебе мать.

– Ради всего святого, – жестко сказал Генри. – Все было совсем не так. Она наихудший тип старой девы. По большому счету, ей выпал счастливый билет приехать в Пен-Куко, покинув Кромвель-Роуд, чтобы стать известной дамой в графстве. Ей просто повезло, но она вовсе не добрая. Эта женщина – выскочка.

– Со стороны матери, – подчеркнул Джослин, – она тоже из рода Джернигэмов.

– О, дорогой отец! – воскликнул Генри и рассмеялся.

Бросив на сына свирепый взгляд и покраснев, Джослин проговорил, запинаясь:

– Ты можешь смеяться, но Элеонор рассказала о невольно услышанном разговоре только потому, что считала это своим долгом.

– Не сомневаюсь в том, что это именно ее слова.

– Да, и я согласен с ней. Я категорически против твоей женитьбы на этой девушке, но я немного успокоился, услышав, что это была всего лишь попытка сделать ей предложение.

– Если Дина любит меня, я женюсь на ней, – заявил Генри в ответ на нравоучения отца. – И это решено. Если бы Элеонор не играла на твоем тщеславии, отец, ты бы попробовал встать на мою сторону. Но кузина не позволит тебе этого сделать. Она возомнила себя первой леди. Помещицей. Владелицей замка Пен-Куко. Дина для нее – соперница. И что хуже всего, я уверен: она ей откровенно завидует. Эта ревность имеет сексуальную подоплеку.

– Полная чушь! – гневно воскликнул Джослин, но было ясно, что он не в своей тарелке.

– Нет! – вскричал Генри. – Это не чушь! Все, что я говорю, не имеет никакого отношения к психоанализу. Ты должен был понять, что за человек Элеонор. Это алчная женщина, любившая тебя до тех пор, пока не поняла, что это бесполезно. Теперь она и ее подруга Кампанула соперничают из-за пастора. Дина говорит, что старые девы всегда влюбляются в ее отца. Это очевидно для всех. Такое часто бывает с женщинами вроде нашей кузины и ее подруги. Доводилось ли тебе слышать ее рассуждения о докторе Темплетте и Селии Росс? Ей удалось и там найти повод для скандала. А потом она сообщит бедной миссис Темплетт, что ее муж слишком хорошо относится к вдове. И это будет, если Идрис Кампанула не вмешается первая. В дамах такого склада есть что-то патологическое. Дина говорит…

– Ты со своей возлюбленной обсуждаешь чувства моей кузины к пастору? Если так, то считаю это полным дурновкусием и отсутствием манер.

– Дина и я, – ответил Генри, – говорим обо всем.

– Это что, современный способ ухаживать за девушкой?

– Отец, давай не будем ссориться. Ты всегда во многом понимал меня. Во всем виновата Элеонор! Элеонор! Элеонор! Это ее вина! – воскликнул Генри.

В другом конце комнаты открылась дверь, и в дверном проеме освещенного холла появилась женская фигура.

– Ты зовешь меня, Генри? – спросила она тихим голосом.

II

Мисс Элеонор Прентис вошла в комнату. Она протянула свою худенькую ручку и включила свет.

– Уже больше пяти часов, – заметила Элеонор. – Скоро все придут. Я назначила встречу на половину шестого.

Кузина засеменила к столу из вишневого дерева. Генри заметил, что он отодвинут от стены и стоит в центре кабинета. Мисс Прентис принялась раскладывать на нем бумагу и карандаши. Делая это, она тихонько напевала, чем сильно раздражала Генри. Он не мог выносить ее унылое мычание. В надежде прекратить это он спросил:

– Какая встреча, кузина Элеонор?

– Ты забыл, дорогой? Собрание комитета по проведению мероприятий. Будет пастор с дочерью, доктор Темплетт, Идрис Кампанула и другие. Мы очень рассчитываем на тебя и на Дину, конечно.

Последняя фраза была произнесена с особой нежностью. Генри подумал: «Ей известно, что мы говорили о Дине». Он смотрел, как женщина перебирает бумажки, и в его глазах отразилась плохо скрываемая ненависть.

Элеонор Прентис была стройной неприметной женщиной лет примерно пятидесяти. Генри почувствовал, как флюиды ее святости заполнили всю комнату. Ее постоянная полуулыбка говорила о хорошем расположении духа, скрывая, однако, истинный характер этой особы. Кузина была достойным представителем рода Джернигэмов. Генри неожиданно подумал, что Джослин гораздо меньше похож на предков с семейных портретов, чем он, его сын, и кузина. У Генри и Элеонор были носы и подбородки Джернигэмов. А эсквайр унаследовал круглый подбородок своей матери и бесформенный нос. Взгляд серых глаз мисс Прентис всегда оставался холодным и смотрел на этот мир через оправу пенсне. У эсквайра же, несмотря на частые, хотя и слабые вспышки гнева, взгляд оставался беззащитным и немного удивленным. Генри, все еще наблюдая за Элеонор, нашел странным, что сам похож на эту женщину, которую ненавидит всем сердцем. У них не было ничего общего, по всем этическим вопросам они имели абсолютно противоположные мнения, совершенно не доверяли друг другу, но оба обладали решительным характером и чувствовали это. В характере Генри это качество смягчалось обходительностью и добрым сердцем. Элеонор была просто вежливой и терпеливой. Она вела себя как обычно: несмотря на то что слышала, как Джернигэм-младший сердито повторял ее имя, не задала ни одного вопроса, приняв его молчание. Возможно, потому, что она стояла за дверью и подслушивала. Кузина начала придвигать к столу стулья.

– Я думаю, что мы должны посадить пастора в твое кресло, Джослин, – заметила она. – Генри, дорогой, ты не поможешь? Оно довольно тяжелое.

Мужчины помогли ей с мебелью и по ее просьбе подкинули дров в камин. Когда все приготовления были закончены, мисс Прентис села за стол.

– Между прочим, твой кабинет – мой самый любимый уголок в Пен-Куко, – сообщила она радостно.

Эсквайр что-то пробубнил в ответ, а Генри спросил:

– Но, кузина, ведь ты любишь каждый уголок в этом доме, разве не так?

– Да, – мягко ответила она. – С самого детства, когда проводила здесь каникулы (ты помнишь, Джослин?), я полюбила этот милый старый дом.

– Агенты по недвижимости изменили для меня понятие «дом». Оно теперь ничего не значит. Очень жаль, что когда я женюсь, то не смогу привести супругу в Винтон. Ты же знаешь, Элеонор, что мне не по средствам залатать крышу.

Джослин откашлялся, гневно взглянул на сына и вернулся к окну.

– Безусловно, Винтон – тоже часть наследства, – пролепетала мисс Прентис.

– Как тебе уже известно, – продолжал Генри, – я начал ухаживать за Диной Коупленд. Принимая во внимание все услышанное в доме пастора, как ты считаешь – она не отвергнет меня?

Элеонор прищурилась и улыбнулась шире, чем обычно, обнажив некрасивые зубы. «Напоминает французскую карикатуру на английскую старую деву», – подумал юноша.

– Надеюсь, дорогой, – сказала мисс Прентис, – ты не считаешь, что я намеренно подслушала твой разговор с Диной. Но те несколько слов, что я уловила, меня очень огорчили…

– Те, что ты передала отцу? Не сомневаюсь в этом.

– Я подумала, что обязана поговорить с твоим папой, Генри.

– Почему?

– Потому что считаю, что вы очень молоды и нуждаетесь в чутком и мудром руководстве.

– Тебе нравится Дина? – резко спросил он.

– Без сомнения, у нее много прекрасных качеств, – ответила мисс Прентис.

– Я спросил, приятна ли она тебе?

– Я ценю ее именно за эти качества. Но боюсь, дорогой, сейчас лучше прекратить наше обсуждение.

– Согласен, – отозвался Джослин, все еще стоя у окна. – Генри, не желаю больше слушать об этом. Скоро все будут здесь. Уже вижу машину пастора, поворачивающую на Клаудифолд. Она подъедет через пять минут. Элеонор, лучше расскажи нам о предстоящем собрании.

Мисс Прентис оперлась на стол.

– Речь идет о Молодежном обществе. У нас трудности с финансами, и пастор предложил поставить небольшую пьесу. Ты помнишь? Это было в тот вечер, когда мы обедали у него.

– Немного припоминаю, – ответил эсквайр.

– Только между нами, – продолжила мисс Прентис. – Я знаю, Джослин, что тебе всегда нравилось играть на сцене. У тебя все получалось так естественно. Помнишь, как мы раньше ставили пьесы? Я все обсудила с пастором, он согласен! Доктор Темплетт очень неплохой актер, особенно ему удаются комедийные роли. И наша дорогая Идрис Кампанула, конечно, полна энтузиазма.

– О боже! – Генри и его отец воскликнули одновременно.

– А что она собирается делать на сцене? – спросил Джернигэм-старший.

– Мы не можем быть немилосердными, – отозвалась Элеонор с холодным блеском в глазах. – Осмелюсь уверить тебя, что бедняжка Идрис успешно справится с маленькой ролью.

– Я слишком стар, – ответил Джослин.

– Что за вздор, дорогой. Конечно, это не так. Мы найдем для тебя что-нибудь подходящее.

– Не дай бог, у меня будет любовная сцена с Кампанулой, – заметил эсквайр весьма невежливо.

На лице Элеонор появилось то выражение, с которым она выслушивала неприятные замечания, но взгляд ее оставался все таким же холодным и высокомерным.

– Пожалуйста, Джослин, – попросила она.

– Кого сыграет Дина? – осведомился Генри.

– Что ж, раз она уже почти профессионал…

– Она уже мастер, – уточнил Генри.

– Да, такая жалость, – прокомментировала мисс Прентис.

– Почему?

– Я консервативна и считаю, что сцена не лучшее место для добропорядочной девушки, дорогой. Но, конечно, Дина должна сыграть в нашей маленькой пьесе. Если она снизойдет до такой скромной сцены.

Генри открыл рот, собираясь что-то ответить, но передумал. Эсквайр промолвил:

– А вот и они!

Послышался шум машины, едущей по гравию, и два веселых гудка старомодного клаксона.

– Пойду встречу их, – предложил Джернигэм-младший.

III

Генри вышел в холл. Когда он открыл входную дверь, то сразу ощутил холодный воздух с улицы. Молодой человек вдохнул морозную свежесть, запах промерзшей земли и опавшей листвы. Фонарь у дома бросал свет на три фигуры, выбирающиеся из машины. Пастор, его дочь Дина и высокая женщина в бесформенном меховом пальто – Идрис Кампанула. Произнеся все необходимые приветственные слова, он пригласил гостей в дом. Появился дворецкий Тейлор и мастерски справился с поношенным пальто пастора. Генри, не отрывая глаз от своей возлюбленной, повесил на вешалку меха мисс Кампанулы, сразу заполнившей собой весь коридор. Идрис была надменной старой девой с большим бюстом, румяным лицом, непричесанными серыми волосами и огромными костлявыми руками, в безвкусной дорогой одежде. Она была очень богата и считалась близкой подругой Элеонор Прентис. Их альянс держался на взаимных антипатиях и интересах. Обе обожали скандалы и скрывали свою страсть под видом благопристойных и верных суждений. Заклятые подруги не доверяли друг другу ни на йоту, но было очевидно, что им приятно общаться. В беседах их манеры существенно разнились. Элеонор никогда не отказывалась от своего образа добропорядочной дамы, избегающей прямых столкновений. Идрис же была из тех женщин, которые гордились своей откровенностью. Она любила хвалиться тем, что всегда смело называет вещи своими именами, добавляя, что кузен, генерал Кампанула, однажды назвал ее «лопатищей». Дама взращивала в себе эту грубоватую прямоту, которая вряд ли могла многим понравиться, но сходила за чистую монету среди самых простоватых ее знакомых. Правда же заключалась в том, что она закрепила за собой право выражаться в таком тоне, но очень рассердилась бы, если б кто-нибудь отплатил ей той же монетой.

Пастор, вдовец, отличался классической мужской красотой, благодаря которой он стал предметом вожделения старых дев, проявлявших слишком большой интерес к делам прихода. Об этом Генри сообщила Дина. Элеонор Прентис держалась с пастором скромно и застенчиво. Она говорила с ним нежным воркующим голосом, время от времени мелодично смеясь. Идрис Кампанула называла пастора «мой дорогой человек», смотрела на него такими глазами, что заставляла его морщиться, вызывая у Дины смешанные чувства отвращения к ней и сострадания к отцу.

Повесив шубу, Генри поспешил к Дине. Они были знакомы всю жизнь, но во время учебы в Оксфорде и после, проходя военную службу, он видел ее очень редко. К его возвращению в Пен-Куко девушка окончила театральные курсы и присоединилась к небольшой труппе, где проработала шесть месяцев. Потом труппа развалилась, и Дина вернулась домой, став актрисой. Три недели назад Генри неожиданно встретил ее на холмах за Клаудифолдом. Ему вдруг показалось, что он видит ее впервые. От такого открытия он испытал изумленный восторг. Ловить ее взгляд, говорить, стоять рядом с ней – все это дарило ему блаженство. Теперь его сны были наполнены любовью, а пробуждаясь, он мечтал о ней и наяву.

– Дина – моя самая большая и единственная мечта, – говорил он себе, но так как не был до конца уверен во взаимности, то боялся признаться. Только вчера в прекрасной старой гостиной в доме пастора, когда девушка так доверчиво смотрела в его глаза, он заговорил о любви. Но затем он увидел Элеонор, застывшую в темном холле. Дина заметила ее спустя минуту и, не сказав ни слова, вышла, поприветствовав даму. Генри пулей вылетел из дома любимой и поехал к себе в Пен-Куко с побелевшим от гнева лицом. С тех пор они не говорили, и сейчас молодой человек смотрел на нее взволнованно. В ее больших глазах он увидел радость.

– Дина!

– Генри!

– Когда я смогу тебя увидеть?

– Ты видишь меня сейчас, – ответила она.

– Одну. Пожалуйста!

– Я не знаю. Что-нибудь случилось?

– Элеонор!

– О господи! – воскликнула Дина.

– Мне надо поговорить с тобой. За Клаудифолдом, где мы встретились в то утро. Завтра, до завтрака, сможешь, Дина?

– Хорошо, – ответила она. – Если получится.

Они услышали голос Идрис Кампанулы. Генри неожиданно понял, что она задает ему вопрос.

– Извините, – начал он, – боюсь, что я…

– Итак, Генри, – перебила она. – Куда нам теперь идти? Ты забыл о своих обязанностях, секретничая с Диной. – И она засмеялась, издав звук, похожий на ослиный крик.

– Пожалуйста, пройдите в кабинет. Мы идем за вами.

Войдя в кабинет, Идрис пожала руку Джослину и чмокнула мисс Прентис.

– Где доктор Темплетт? – спросила гостья.

– Еще не приехал, – ответила Элеонор.

– Он сейчас на другой стороне Клаудифолда, – пояснил пастор. – Старой миссис Трини стало намного хуже. Третий сын Каинов умудрился проткнуть гвоздем ноготь на большом пальце ноги. Я встретил Темплетта в деревне, и он рассказал мне об этом. Он также просил передать, чтобы мы начинали без него.

– На другой стороне Клаудифолда? – нежным голосом переспросила мисс Прентис. Генри заметил, что она переглянулась с мисс Кампанулой.

– Миссис Росс не пьет чай до пяти часов, – сообщила Идрис, – что, на мой взгляд, просто глупая показуха. Да неужели мы будем ждать доктора Темплетта! Ха!

– Он ничего не говорил о том, что зайдет к Селии, – сказал пастор, – уверен, что доктор скоро будет здесь.

– Мой дорогой, – обратилась к священнику мисс Кампанула, – вы просто святой. Остается надеяться, что он не осмелится ввести ее в нашу пьесу.

– Идрис, дорогая! – вмешалась мисс Прентис. – Можно мне?

Завладев всеобщим вниманием, она тихо произнесла:

– Я думаю, все согласны с тем, что это все должно остаться между нами? У меня есть несколько небольших пьес на пять-шесть человек, и я думаю, что Дина тоже что-нибудь бы подыскала.

– Но у нас всего три женщины и трое мужчин, – заявила Идрис. – И если пастор…

– Нет, – отказался отец Дины. – Я на сцену не выйду. Если смогу помочь чем-нибудь за сценой, буду рад, но выступать, право, мне не хочется.

– Тогда три женщины и трое мужчин, – подытожила мисс Кампанула. – Шесть.

– Не больше, – согласилась мисс Прентис.

– Ну что ж, – заговорил эсквайр, – если миссис Росс хороша на сцене, а ведь она и внешне довольно привлекательна…

– Нет, Джослин, – возразила мисс Прентис.

– Она очень красива, – повторил Генри.

– У нее хорошая фигура, – вставила Дина. – Но есть ли у нее опыт?

– Мое дорогое дитя, – начала мисс Кампанула, – эта дама очень вульгарна, и мы, безусловно, не хотим ее. Могу сказать, что я ознакомилась с пьесами, которые подобрала Элеонор, и полностью одобряю «Простушку Френсис». Там шесть персонажей: три женщины и трое мужчин. Нет смены декораций, и тема вполне подходящая.

– Она довольно старая, – заметила Дина.

– Моя дорогая девочка, – повторила Идрис, – если ты считаешь, что мы собираемся ставить одну из ваших проблемных модернистских пьес, то сильно заблуждаешься.

– Я полагаю, некоторые современные произведения действительно не очень подходят, – вежливо согласилась мисс Прентис.

Генри и Дина улыбнулись.

– А что касается миссис Селии Росс, – подчеркнула мисс Кампанула, – я уверена, что вещи нужно называть своими именами, и мы по-христиански услужим бедной миссис Темплетт, которая, как известно, слишком больна, чтобы заботиться о себе, если озадачим доктора чем-нибудь другим…

– Перестаньте! – воскликнул пастор. – Не пытаемся ли мы перелезть через забор раньше, чем он встретился у нас на пути? Председатель собрания не выбран до сих пор, и никто не предложил миссис Росс принять участие в постановке.

– А лучше и не надо, – заявила мисс Кампанула.

Тейлор открыл дверь и объявил:

– Миссис Росс и доктор Темплетт, сэр.

– Да?! – невольно воскликнул эсквайр.

В комнату вошли очень хорошо одетая женщина и румяный мужчина.

– Привет! Привет! – прокричал Темплетт. – Еле уговорил миссис Росс пойти со мной. Она великолепная актриса, и думаю, что ей пора снизойти до нас и показать свое искусство. Уверен, вы будете в восхищении!

Глава 2 Шесть ролей и семь актеров

I

Ситуацию, выходящую из-под контроля, спас Генри. Ни мисс Кампанула, ни мисс Прентис даже не попытались оказать пришедшим гостям должного приема. Дина поприветствовала миссис Росс вежливо, но чуть нервозно. Пастор, заморгав, последовал примеру дочери. Но присутствие любимой наполнило Генри неосознанным желанием быть милым со всеми окружающими. Он тепло пожал руку Селии Росс, похвалил доктора Темплетта за его идею и с улыбкой предложил сразу выбрать председателя и перейти к вопросу с пьесой.

Эсквайр, Дина и пастор поддержали Генри. Мисс Кампанула презрительно фыркнула. Мисс Прентис, улыбаясь, сказала:

– Боюсь, нам не хватает одного стула. Мы рассчитывали на семь человек. Дорогой Генри, тебе придется принести стул из столовой. Мне так неудобно тебя беспокоить.

– Мы с Диной легко уместимся на одном, – радостно отозвался юноша.

– Обо мне не нужно беспокоиться, – заметила миссис Росс. – Билли может присесть на подлокотник моего кресла.

Она спокойно устроилась слева от священника, и доктор Темплетт сразу же присел на ручку кресла. Мисс Прентис была уверена, что ее место справа от пастора, а побежденная мисс Кампанула, издав короткий смешок, пошла к дальнему концу стола.

– Элеонор, я не знаю, какое место было предусмотрено для меня, – сказала Идрис. – Но, судя по всему, на нашем собрании формальности не соблюдаются, поэтому я буду сидеть здесь.

Генри, его отец и Дина заняли оставшиеся стулья.

Свет старой люстры освещал лица восьмерых, сидящих вокруг стола: розовое от смущения лицо эсквайра, улыбающееся мисс Прентис, лицо мисс Кампанулы, напоминающее морду кобылы с раздувающимися ноздрями, смуглые джернигэмовские черты Генри, свежую и яркую красоту Дины, угловатое, типичное для священника лицо пастора и пышущее здоровьем, ничем не примечательное лицо доктора Темплетта.

Освещалось и бледно-желтое лицо Селии Росс, женщины лет тридцати восьми. Она не была красива, но в ней чувствовались изящество и утонченность. Ее волосы мягкими волнами спадали на плечи. Искусно наложенная косметика и со вкусом подобранная одежда вызывали восхищение. Она выглядела осунувшейся. Глаза Селии были светлыми, а ресницы без туши казались совсем белыми. Если сравнивать каждого присутствовавшего с животным, то миссис Росс определенно напоминала хорька. Вместе с тем в ней было что-то привлекающее внимание многих женщин и большинства мужчин. Она умела широко распахивать глаза и бросать быстрые взгляды. Несмотря на все попытки казаться утонченной леди, Селия была настолько решительна, что любое проявление чувствительности воспринимала как слабоволие. Казаться хрупкой и утонченной ей мешали грубоватость и отсутствие такта. Ее манера общения была веселой и добродушной, она изо всех сил старалась быть вежливой, но ей мешал острый язычок. Каждая женщина, встречавшаяся ей в жизни, понимала, что ее интересуют исключительно мужчины. Дина смотрела на нее и не могла не уважать ту спокойную уверенность, с которой Селия встретила столь холодный прием. Было невозможно понять, то ли миссис Росс была настолько сдержанной, что решила не показывать свою обиду, то ли настолько черствой, что ничего не почувствовала. «Она довольно наглая», – подумала Дина. Взглянув на Генри, девушка прочла на его лице те же мысли. Он не отрываясь смотрел на миссис Росс, и в его взгляде была смесь неодобрения и восхищения. Повернув голову, Генри встретился взглядом с любимой, и его глаза вмиг стали такими нежными, что ее сердце забилось. Дину захватили эмоции, но голос мисс Прентис вернул ее в реальность.

– Избрать председателем нашего маленького собрания я предлагаю пастора.

– Одобряю, – низким голосом поддержала подругу мисс Кампанула.

– Вот так вот, Коупленд, – добавил эсквайр. – Все говорят «да»! – и мы сдаемся. – Он громко засмеялся и бросил гневный взгляд на кузину.

Священник дружелюбно посмотрел на всех. Если бы пастору от природы досталось круглое лицо с невыразительными чертами и добрые близорукие глаза, это наилучшим образом выразило бы его темперамент. Но, по иронии судьбы, внешность этого человека была настолько величественной, что люди не сомневались, что и характер у него под стать. С такими внешними данными он мог бы пойти далеко и стать важным церковным сановником, но пастор был нечестолюбив, искренен и любил Пен-Куко. Ему нравилось жить в том же доме, где и все его предки, заниматься делами прихода, дарить душевное утешение прихожанам и отражать атаки Идрис Кампанулы и Элеонор Прентис. Он прекрасно понимал, что эти две дамы были глубоко возмущены присутствием миссис Росс. В этой ситуации ему казалось, что он пытается удержать большим пальцем пробку в бутылке, наполненной газированным имбирным напитком, готовым вырваться наружу.

– Большое спасибо, – произнес он. – Мне не кажется, что обязанности председателя будут слишком трудными, так как мы собрались лишь для того, чтобы установить дату и характер мероприятия, и когда все будет решено, я передам свои полномочия непосредственным участникам процесса. Возможно, мне нужно лучше объяснить, что мы имеем в виду. Молодежное общество, проделавшее такую замечательную работу в Пен-Куко и в соседних приходах, остро нуждается в деньгах. Президент мисс Прентис и секретарь мисс Кампанула расскажут вам об этом подробнее. Больше всего нам необходимо новое пианино. Тот инструмент, который есть сейчас, был подарен вашим отцом, не так ли, эсквайр?

– Да, – ответил Джослин. – Я прекрасно это помню. Мне тогда было около двенадцати лет. Оно и тогда не было новым. Даже страшно представить, во что оно теперь превратилось.

– У нас был настройщик из Грейт-Чиппинга, – сообщила Идрис, – и он говорит, что больше ничего с пианино сделать нельзя. Я виню во всем скаутов. Когда старший из Каинов стал начальником, они начали вести себя еще хуже. Этот молодой человек понятия не имеет о дисциплине. В субботу я застала Джорджи Биггинса топающим ногами по клавишам и бьющим острым концом какого-то шеста внутри инструмента. «Будь я твоим начальником, тебе влетело бы так, что помнил бы целый год», – так я ему и сказала. Его ответ был грубым и очень дерзким. Также я заявила старшему Каину, что если он не в состоянии контролировать поведение своих подопечных, то пусть передаст полномочия тому, кто справится!

– Боже мой, да, – быстро сказал пастор. – Иногда они ведут себя хуже юных варваров. Ну что ж, безусловно, пианино не единственная собственность общества. Это был подарок приходу. Но мое предложение заключалось в том, чтобы отдать часть собранных за мероприятие денег на покупку нового пианино, а не отдавать в общую копилку общества.

– Сколько может стоить новое? – поинтересовался доктор Темплетт.

– Есть очень хороший инструмент в Грейт-Чиппинге, в Приис, – ответил пастор. – Стоит пятьдесят фунтов.

– Мы вряд ли сможем заработать такую сумму нашим представлением, – с сожалением заметила Дина.

– Я тебе вот что скажу, – вмешался эсквайр, – внесу ясность. Пианино – это дело Пен-Куко.

Все одобряюще зашептались.

– Это очень хорошо, – поддержал его доктор Темплетт, – очень щедро.

– Действительно, это замечательно, – согласился пастор.

Мисс Прентис сидела, не двигаясь, и явно гордилась собой. Генри заметил, как мисс Кампанула взглянула на свою подругу, и был очень удивлен, увидев гневный блеск в ее глазах. Юноша подумал: «Она завидует, потому что на Элеонор падают лучи славы и благородства поступка моего отца». Неожиданно он с ужасом осознал, какую чудовищную неприязнь испытывают друг к другу эти две старые девы.

– Возможно, – сказал пастор, – надо формально проголосовать?

Они так и сделали. Пастор всех поторапливал. Представление назначили ровно через три недели в приходском центре. Мисс Прентис, которая стала секретарем, так как сидела справа от пастора, неустанно все фиксировала. Но все понимали, что они ходят кругами вокруг истинной причины их собрания. То, что Элеонор называла «сутью нашего маленького представления», все еще не было определено. Каждый то и дело бросал взгляды на стопку современных пьес перед Диной и большую папку старинных французских изданий перед Элеонор. Пока шло обсуждение цен на билеты и дат представления, у каждого была своя потаенная мысль.

II

Пастор думал: «Я не верю, что Темплетт мог пойти на такое. Врач с женой-инвалидом. К тому же у него есть репутация. Но что заставило его привезти ее сюда? Он же должен понимать, как все будут судачить. Как бы мне хотелось, чтобы мисс Кампанула не смотрела так на меня. Ей опять нужно встретиться со мной наедине. Зачем я только сказал, что исповедь признается церковью? Но какой у меня был выход? Надеюсь, она не будет исповедоваться. Не хотелось бы узнать, что они делают это лишь для того, чтобы наклеветать друг на друга. Шесть персонажей и семь актеров. О господи».

Эсквайр думал: «Элеонор права. Мне хорошо удалась роль в «Ici on Parle Francais»^[2]. Странно все-таки, как естественно многие люди ведут себя на сцене. Теперь, если Дина и Генри предложат одну из современных пьес, может оказаться, что там нет подходящей для меня роли… Хотелось бы получить роль того обаятельного, не очень молодого мужчины из комедии Мари Темпест. Но Элеонор и старая Идрис ни за что на это не согласятся. Я не удивлюсь, если актеры действительно не целуются на сцене по-настоящему из-за грима. Но что касается репетиций…

Интересно, насколько правдивы слухи о докторе Темплетте и миссис Росс? Я чувствую себя совсем молодым. Что же мне делать с сыном и Диной Коупленд? Она хорошая девушка. Но своеобразная. Современная. Будь ее семья немного богаче, я бы не возражал. Думаю, они будут обо мне говорить. Генри, конечно же, станет умничать. Будь проклята Элеонор! Если бы она держала язык за зубами, мне не пришлось бы разбираться с этой ситуацией. Шесть ролей и семь актеров. Почему бы ей, в конце концов, не принять в этом участие? Я полагаю, Темплетт тоже не отказался бы от роли немолодого, обаятельного мужчины, и мне пришлось бы играть того забавного, дрожащего, убогого старикашку».

Элеонор Прентис размышляла о своем: «Если мне удастся все уладить, то получится, что все проблемы создает Идрис, и он будет считать ее немилосердной. Шесть ролей и семь претендентов. Мисс Кампанула полна решимости любой ценой остановить эту мадам Росс. Я просто вижу ее будущую истерику. Ну хорошо. Мне будет сорок девять в следующем месяце. Идрис же старше меня. Дина должна работать в приходе. Интересно, что происходит между актерами и актрисами? Переодевания за сценой и совместные гастроли. Если бы мне удалось узнать, что Дина… В случае брака Джослин определил бы мне содержание. Это же надо, как Темплетт и эта женщина смотрят друг на друга. Генри и его возлюбленная! Я не в силах больше этого выносить. Просто не могу вытерпеть! Главное, никогда не показывать свое неудовольствие. Я хочу смотреть на него, но не должна. Генри наверняка наблюдает за мной. Ему все известно. У приходского священника должна быть жена. У него лицо, как у ангела. Нет. Не как у ангела. Как у греческого бога. Пасть ниц пред твоим троном, лежать и смотреть, и смотреть, на Тебя. Боже, позволь ему полюбить меня!»

Генри думал: «Завтра утром, если все сложится хорошо, я встречусь с Диной за Клаудифолдом и признаюсь в своих чувствах. Почему Темплетт не должен привлекать свою Селию Росс в эту пьесу? К черту шесть ролей и семь актеров! Давайте найдем другую пьесу. Я впервые влюблен. Я попал в неведомую прежде страну, и такой момент больше не повторится. Завтра утром, если все пойдет хорошо, мы с моей любимой будем на холмах».

Мысли Дины: «Завтра утром, если все сложится удачно, Генри будет ждать меня в условленном месте. Думаю, он расскажет о своей любви. Никого не будет в целом мире: только мой милый и я».

Размышления Темплетта: «Мне следует быть осторожным. Наверно, было глупо с моей стороны предложить ей прийти, но когда она сказала, что играть на сцене – ее самая большая страсть, мне ничего другого не оставалось. Если эти две изголодавшиеся старые девы вцепятся нам в глотки, то моей врачебной практике придет конец. Если бы Бог создал меня другим! Если бы моя жена не болела! Хотя, возможно, будь она здорова, все вышло бы так же. Селия завладела мною полностью. Это как инфекция. И она полностью поразила меня».

Селия Росс думала: «Пока все хорошо. Я попала сюда. С эсквайром я разберусь без труда, он уже положил на меня глаз. Мальчик влюблен в девочку, но он мужчина и, я думаю, будет добр ко мне. Юноша очень умен и, предполагаю, уже испытывает ко мне симпатию. Привлекательный, сверкающие серые глаза и черные ресницы. Это должно быть презабавно – отбить его у нее. Хотя сомневаюсь, что у меня это получится. Джернигэм-младший уже перерос возраст, когда легко влюбляются в женщин старше себя. Я чувствую себя равной всем им. Как весело прийти сюда с Билли и увидеть этих двух замороженных старых дев с вытаращенными глазами. Они понимают, что им не по зубам мой здравый смысл и моя решительность. Они все пытаются увидеть, как его рука лежит на моих плечах. Кампанула смотрит нагло, а бедная родственница исподтишка. Я сейчас откинусь на спинку кресла! Вот так! Смотрите! Очень тоскливо, что мы должны соблюдать приличия ради сохранения репутации Билли. Я очень хочу показать им всем, что он мой! Ни один другой мужчина никогда не вызывал во мне таких чувств. Мы словно растворились друг в друге. Думаю, это любовь. Я ни за что не позволю ему играть в этой школьной постановке без меня. Ему, скорее всего, предстоит любовная сцена с девочкой. Я не вынесу этого. Шесть ролей и семь актеров! Так вот!»

А Идрис Кампанула размышляла: «Если бы не правила приличия, я схватила бы эту бледно-желтую распутницу и вытрясла из нее всю душу. Позорный, наглый, бесстыдный поступок! Явиться в Пен-Куко без приглашения, пользуясь покровительством этого мужчины! Я всегда подозревала, что доктор Темплетт на такое способен. Будь Элеонор чуточку сообразительнее, она бы запретила им приходить в этот дом. Сидеть на подлокотнике кресла! Отличная отговорка! Он практически обнял ее! Буду смотреть прямо на них и дам ей понять, что я думаю! Вот так-то! А она улыбается! Эта особа все понимает, и ей плевать. Это все равно что согрешить с ним публично. Пастор не может этого допустить. Это открытое оскорбление для меня – сидеть с ними за одним столом. Все против меня. Друзей нет. Им нужны исключительно мои деньги. Элеонор такая же, как и все остальные, потому что пытается настроить священника против меня и завидует. Поставить пьесу было моей идеей, а теперь она выдает ее за свою. Пастора нужно предупредить. Я попрошу его выслушать мою исповедь в пятницу. Обязательно признаюсь в недобрых мыслях об Элеонор Прентис и, прежде чем он остановит меня, все скажу, и тогда святой отец посмотрит на нее другими глазами. Затем я покаюсь в том, что была немилосердна к миссис Росс и доктору Темплетту. Объясню, что я искренняя женщина и всегда стараюсь смотреть фактам в лицо. Он должен предпочесть меня Элеонор. Было бы хорошо выйти за него замуж. С моими способностями, умом и деньгами я добилась бы многого. Наведя порядок в приходе, выгнала бы эту неуместную старую горничную. Дина может возвращаться на сцену, когда ей захочется, или, если сплетни Элеонор правдивы, может вступить в брак с Генри Джернигэмом. Сплетница не станет сильно переживать, но будет царапаться и кусаться, чтобы в Пен-Куко не появилась новая хозяйка.

Я поддержу ее в том, что касается доктора Темплетта и его маленькой вульгарной пассии, но если она попробует встать между мной и Уолтером Коуплендом, то сильно об этом пожалеет. А теперь пришло мое время говорить».

Резко положив свою огромную уродливую руку на стол, она начала:

– Могу я сказать?

– Пожалуйста, говорите! – отозвался пастор.

– Как секретарь, – начала мисс Кампанула громко, – я обсудила эту ситуацию со всеми членами Молодежного общества. Они планируют свое собственное мероприятие немного позже, и им бы хотелось, чтобы это небольшое действо сначала было организовано нами. Они говорили всего о пяти или шести участниках, реально заинтересованных в представлении. Они упоминали, конечно, вас, пастор, эсквайра как нашего покровителя и, безусловно, тебя, Элеонор, как президента. Они также выразили надежду, что Дина оценит наши скромные старания и украсит собой наше маленькое представление. И, Генри, они особенно выделили тебя.

– Благодарю, – торжественно произнес Генри.

Мисс Кампанула посмотрела на него с подозрением и продолжила:

– Возможно, они не против увидеть среди всех уже названных и меня тоже. Конечно, я не утверждаю, что у меня есть какие-то актерские таланты.

– Безусловно, ты должна участвовать, Идрис, – поддержала ее мисс Прентис. – Мы все зависим от тебя.

– Спасибо, Элеонор, – ответила мисс Кампанула. И между двумя дамами мелькнул слабый огонек общности.

– Значит, нас пятеро? – мягко спросила мисс Прентис.

– Пятеро, – подтвердила дама.

– Шестеро, с доктором Темплеттом, – уточнил Генри.

– Мы были бы очень рады принять его в нашу команду, – поддержала мисс Прентис таким тоном, что скрыть ненависть к миссис Росс, сквозившую в каждом слове, было невозможно.

– Когда дело дойдет до репетиций, я, как практикующий врач, доставлю вам много хлопот. Никогда не знаешь, когда поступит срочный вызов. Но если вас не пугают риски, то буду рад принять участие.

– Безусловно, мы рискнем, – ответил пастор.

За одобрительным шепотом последовала мертвая тишина. Пастор перевел дух, посмотрел на дочь и произнес:

– Прежде чем мы продолжим дальше разбираться с количеством участников, мы должны определиться с форматом представления. Если мы возьмем пьесу, то многое будет зависеть от выбранного отрывка. Есть ли у кого-нибудь предложения?

– Я голосую за пьесу, – сказала мисс Кампанула. – И, на мой взгляд, самая подходящая – «Простушка Сьюзан».

– Поддерживаю, – присоединилась мисс Прентис.

– Что это за пьеса? – поинтересовался доктор Темплетт. – Я раньше о ней не слышал. Она современная?

– Я полагаю, она была написана в одно время с «Ист-Линн»^[3] и «Серебряным королем»^[4], – пояснила Дина^[5].

Генри и доктор Темплетт засмеялись. Мисс Кампанула выпятила грудь, покраснела и заявила:

– По моему скромному мнению, милая, это не так уж и плохо.

– Она такая смешная, – вспомнила мисс Прентис. – Ты помнишь, Джослин? Там есть маленький отрывок, где лорд Сильвестр притворяется своим же собственным портным и делает предложение леди Мод, считая ее горничной. Очень оригинальная идея и смешная пьеса.

– Поколения зрителей смеялись до колик в животе, – согласился Генри.

– Генри, – осадил эсквайр.

– Прости, отец, но, честно говоря, как драматическое произведение…

– «Простушка Сьюзан» может показаться старомодной, так как в ней отсутствуют грязные намеки. В ней нет ничего вульгарного, поэтому она и кажется смешной, в отличие от множества современных пьес.

– Как далеко заходит лорд Сильвестр? – начала Дина.

– Дочка! – тихо оборвал ее пастор.

– Все в порядке, папочка. Прости. Я всего лишь хотела…

– Сколько лет лорду Сильвестру? – неожиданно перебил всех эсквайр.

– Примерно сорок пять или пятьдесят, – прошептала мисс Прентис.

– А почему бы нам не взять пьесу «Личный секретарь»? – спросил Генри.

– Я никогда не считала это произведение хорошим, – ответила ему мисс Прентис. – Возможно, это предвзятое мнение. – И она благоговейно улыбнулась пастору.

– Согласна, – поддержала ее мисс Кампанула. – Я всегда считала, что это полная безвкусица. Возможно, я старомодна, но мне не нравятся шутки о грязном белье.

– Мне не кажется, что «Личный секретарь» может обидеть кого-то из нас, – мягко заметил пастор. – Но не уходим ли мы от темы? Мисс Кампанула предложила нам пьесу «Простушка Сьюзан», мисс Прентис ее поддержала. У кого-то есть еще предложения?

– У меня! – сказала Селия Росс. – Есть предложение!

Глава 3 Они выбирают пьесу

I

Если бы миссис Росс достала из сумки бомбу с тикающим механизмом и положила на стол, вряд ли это вызвало бы более оглушительный эффект. Хотя то, что она всем показала, было всего лишь маленькой зеленой книжечкой. Семь пар глаз пристально следили за движениями ее тонких пальцев с пурпурными ногтями. Семь пар глаз без отрыва, словно под гипнозом, смотрели на черные буквы на обложке книги. Положив руки на книгу, миссис Росс обратилась к собравшимся:

– Надеюсь, что вы простите мне мое предложение, но оно явилось результатом очень странного совпадения. Мне не было известно о вашей встрече, пока мистер Темплетт не навестил меня сегодня днем, и так совпало, что я как раз читала эту книгу. И, когда он появился, первой моей фразой было: «Однажды мы обязательно должны это поставить». Ведь так, Билли? Хочется подчеркнуть, что это абсолютно необыкновенная вещь. Во время чтения меня не покидала мысль о том, как прекрасно было бы сделать это в помощь некоторым местным благотворительным организациям. В пьесе есть две роли, идеально подходящие для мисс Прентис и мисс Кампанулы. Герцогиня и ее сестра. Их совместная сцена с генералом Тальботом – лучшая! Нельзя придумать ничего забавнее, и вы, мистер Джернигэм, прекрасно смотрелись бы в роли военного.

Она замолчала и искоса посмотрела на эсквайра. Никто не проронил ни слова, только Идрис облизнула губы. Селия Росс, искренне улыбаясь, подождала минуту, а затем продолжила:

– Конечно, я не знала, что пьеса вами уже выбрана. Разумеется, знай я об этом, мне бы и в голову не пришло сюда приходить. Во всем виноват этот мужчина, – она по-дружески толкнула доктора Темплетта локтем. – Он затащил меня сюда силой. Мне следовало бы извиниться и сразу уйти, но я не могла удержаться и не сказать вам о своей находке. – Распахнув глаза еще шире, Селия посмотрела на пастора. – Возможно, если я оставлю ее мистеру Коупленду, комитет захочет посмотреть на нее перед принятием окончательного решения. Прошу вас не думать, что мой план – получить роль в этой постановке, или у меня еще какие-нибудь намерения. Просто это было бы прекрасно, и я счастлива это предложить.

– Очень любезно с вашей стороны, – произнес пастор.

– Это не любезность. Я очень эгоистична. Жду не дождусь, когда вы все вплотную займетесь постановкой предложенной мной пьесы, и втайне надеюсь, что отказа не будет. Очень трудно найти современные произведения, в которых нет ничего отвратительного, – продолжала миссис Росс. – Говорю совершенно искренне, но эта пьеса действительно прелестна.

– Но что это за произведение? – осведомился Генри, напрасно пытаясь вытянуть шею, чтобы прочитать название.

– «Витрины» Джейкоба Ханта.

– Господи! – воскликнула Дина. – Конечно! Как же мне это не пришло в голову? Это то, что нужно!

– Вы читали ее? – спросила миссис Росс, дружелюбно глядя на девушку.

– Я смотрела лондонскую постановку, – ответила та. – Вы абсолютно правы, это было бы великолепно. Но как же быть с авторским гонораром? Хант берет очень дорого за любительские постановки, а нам и вовсе может отказать.

– Я обдумала этот вопрос, – сказала миссис Росс. – Если вы примете решение в пользу моей пьесы, я возьму заботы о гонораре на себя, если не будет возражений.

В очередной раз наступившую тишину прервал пастор:

– Это очень благородно с вашей стороны.

– Нет, честно, нет! Мне очень хочется, чтобы вы ее поставили.

– Сколько там персонажей? – неожиданно поинтересовался эсквайр.

– Давайте посмотрим, я думаю, что шесть. – Селия раскрыла книгу и стала считать, красиво водя пальцами в воздухе.

– Пять, шесть – нет, кажется, там семь. Как я ошиблась!

– Ха! – усмехнулась мисс Кампанула.

– Но я уверена, вы сможете найти седьмого. Как насчет кого-нибудь из Мортона?

– А как насчет вас? – спросил доктор Темплетт.

– Нет-нет! – быстро ответила миссис Росс. – Я сюда не вписываюсь. Не надо!

– Это чертовски хорошая пьеса, – сказал Генри. – Я тоже видел лондонскую постановку. Ты думаешь, у нас может получиться?

– Нет причин для неудачи, – отозвалась Дина. – Мы доведем дело до конца. А три персонажа действительно отличные.

– Какие именно? – требовательно спросил эсквайр.

– Генерал, герцогиня и ее сестра, – ответила миссис Росс.

– Они не появляются до второго акта, но с этого момента они главные в постановке.

– Можно ли мне взглянуть? – попросил Джернигэм-старший.

Миссис Росс открыла книгу и передала ему.

– Читайте начало акта, а затем откройте страницу восемьдесят четыре.

– Могу я взять слово? – громко потребовала мисс Кампанула.

– Пожалуйста! – торопливо ответил пастор. – Призываю всех соблюдать порядок.

II

Идрис, ухватившись своей огромной рукой за край стола, стала говорить очень серьезно. Дама рассуждала о том, что ей неизвестно, как себя чувствовали другие, она же была смущена. Ей удивительно, что такие известные, авторитетные люди, как Дина, Генри и миссис Росс, сочли бедный Пен-Куко подходящим местом для постановки современной пьесы, получившей всеобщее одобрение.

Ей показалось, что эта интеллектуальная постановка может быть слишком заумной для бедной долины и Молодежного общества. Она обратилась ко всем собравшимся:

– Не кажется ли вам, что это слишком амбициозно и может стать большой ошибкой? Должна признаться, – тут мисс Кампанула рассмеялась, – мой план был намного проще. Я не предлагаю прыгать выше головы, и, по моему мнению, будет несправедливо выставлять себя дураками. Вот и все.

– Но, мисс Кампанула, – возразила Дина, – ошибочно полагать, что, поскольку актеры не очень опытны, они будут лучше смотреться в плохой пьесе, чем в хорошей.

– Мне жаль, что вы считаете «Простушку Сьюзан» плохой пьесой, – вставила мисс Прентис.

– Ну что ж, по-моему, она очень устарела и, боюсь, достаточно глупа, – продолжала Дина с явным упорством.

Элеонор и Идрис громко рассмеялись.

– Я согласен с ней, – быстро проговорил Генри.

– Допустим, мы все читали оба произведения, – предположил пастор.

– Я прочел «Витрины», – сказал доктор Темплетт. – Должен признаться, наилучшего выхода я не вижу.

– Мы в невыгодном положении, Элеонор, – заметила мисс Кампанула с явным неудовольствием, а мисс Прентис снова засмеялась. Удивительно, но эсквайр последовал ее примеру. Его смех был очень громким и сопровождался хрюканьем, как от удушья. Все обернулись, чтобы посмотреть на него. Слезы текли по его щекам, и он рассеянно вытирал их тыльной стороной ладони. Его плечи дрожали, брови были подняты в экстазе веселья, щеки стали багровыми. Он остановился на втором акте пьесы, предложенной миссис Росс.

– О господи! – воскликнул он. – Это очень забавно.

– Джослин! – крикнула мисс Прентис.

– Что? – отозвался эсквайр, перевернул страницу, прочел полдюжины реплик и положил книгу на стол, продолжая так же безудержно смеяться.

– Джослин! – повторила Элеонор. – В самом деле!

– Что? – обернулся эсквайр. – А? Все в порядке. Все чертовски хорошо! Когда мы начинаем?

– Привет! – сказал Генри. – Спокойно, отец! Наше собрание еще не определилось с пьесой.

– Что ж, нам лучше поторопиться, – откликнулся эсквайр и наклонился к Селии. – Когда он говорит, что у него есть подвязка, а она думает, что речь идет о другом! И потом она говорит, что не будет считать «нет» за ответ! О господи!

– Это божественно, не так ли? – согласилась миссис Росс. Она, Генри и Дина залились смехом, вспомнив эту сцену, и в течение минуты или двух повторяли прелестные шутки из второго акта пьесы «Витрины». Пастор слушал все это, нервно улыбаясь. Мисс Прентис и мисс Кампанула сидели с плотно сжатыми губами.

Наконец эсквайр оглядел стол невидящими глазами и спросил словно сам у себя:

– Чего же они все ждут? Я предлагаю поставить «Витрины», – заявил он. – Кажется, таков порядок голосования на собраниях?

– Поддерживаю, – выразил свое мнение доктор Темплетт.

– Наверно, я ошибаюсь, – выказала недовольство мисс Кампанула, – но мне казалось, что моя идея, пусть и плохая, но одобренная Элеонор, прозвучала все-таки раньше?

Пастор был обязан вынести это на голосование.

– Мисс Кампанула предлагает выбрать для постановки пьесу «Простушка Сьюзан». Мисс Прентис ее поддержала, – сообщил он удрученно. – Кто согласен?

– Я! – одновременно сказали две дамы.

– Остальные?

– Нет, – возразили остальные участники собрания, наделенные отличным чувством юмора.

– Спасибо вам, – съязвила мисс Кампанула. – Спасибо всем. Теперь понятно, где мы находимся.

– Подождите, ведь мы еще не начали учить роли, – сказал Джослин весело. – Роли очень большие, – продолжил он, переворачивая страницы. – Я предполагаю, что Элеонор сыграет герцогиню, а мисс Кампанула – другую даму, миссис Синг или как ее! Гертруда! Как хорошо все придумано!

– Это была моя идея, – заметила миссис Росс.

– Я могла бы высказать свое мнение, – перебила ее мисс Кампанула, – но оно может не всем прийтись по душе.

– Возможно, Джернигэм, – сказал пастор, – ты предложишь что-то свое?

Разумеется, эсквайр высказался за «Витрины». Идрис и Элеонор не разжимали губ. Дамы были смущены и напряжены. Их весьма возмутила обида, нанесенная «Простушке Сьюзан», каждая желала встать и, сказав пару подходящих словечек, покинуть собрание. Но обеих останавливало разумное нежелание навредить себе, чтобы досадить другому. Было очевидно, что «Витрины» будут поставлены независимо от их присутствия или отсутствия. Если все остальные не лгали, похоже, в пьесе были две превосходные роли, которые у них могли перехватить. Тихо вздыхая и прихорашиваясь, дамы наблюдали друг за другом.

III

Между тем с присущим всем Джернигэмам энтузиазмом при воплощении новых проектов Джослин и его сын принялись распределять роли. Почти столетие назад случилось то, что Элеонор назвала «инцидентом» в семейной истории. Одна из миссис Джернигэм была простой, глупой и в придачу бесплодной женщиной. Ее Джослин, четвертый по счету обладатель этого имени, в открытую жил с очень красивой и изысканной актрисой. При этом он весьма успешно убедил всех в том, что его сын, рожденный вне брака, являлся законнорожденным, и его жена растила мальчика как своего собственного. Это бесстыдство привело к тому, что в Пен-Куко полюбили театр, и эта страсть передавалась у Джернигэмов из поколения в поколение. Как будто хорошенькая актриса немного припудрила румянами все семейные портреты. И Джослин, и Генри играли в Драматическом обществе Оксфордского университета. Они двигались по сцене так, словно выросли на театральных подмостках. Джослин считал себя лучшим актером, чем был на самом деле, а Генри и не подозревал, как прекрасно может играть. Даже мисс Прентис, которая была Джернигэм по матери, тоже получила капельку актерской крови. Хотя ей ничего не было известно о театре, она относилась с неприязнью даже к самой идее карьеры на сцене для умных людей, не могла по достоинству оценить ни одной пьесы, но в любительских театрах была удивительно органична и играть любила. Ей было известно, что Идрис Кампанула надеялась на ее отказ играть в «Витринах», и была почти склонна сказать «нет». «Неужели? – думала она. – Отказаться от пьесы, выбранной мной, ради чего-то, что предпочла эта женщина! Смотреть, как они делят роли». Подбирая слова для объявления о своем отказе, она представляла леди Эпплбай из Мортон-Гренджа, соглашающуюся на роль, о которой Джослин так хорошо отзывался. И более того, пастор будет думать, что Элеонор лишена милосердия. Этот довод оказался решающим. Дождавшись паузы в общей беседе, она обратилась к пастору:

– Могу я сделать маленькую ремарку?

– Безусловно, – ответил мистер Коупленд. – Соблюдайте порядок, пожалуйста!

– Я хочу сказать только одно, – начала мисс Прентис, избегая взгляда мисс Кампанулы. – Искренне надеюсь, что никто не подумал, будто я расстроена или разочарована из-за моей маленькой пьесы. Понимаю, она уже довольно устарела, и мне приятно думать, что вы нашли более подходящий вариант. Если смогу быть полезна, то буду очень рада.

Элеонор поймала улыбку пастора и, ликуя, отразила свирепый взгляд мисс Кампанулы своей лучезарной улыбкой. Затем она заметила, как Селия Росс смотрит на нее, и догадалась, что та все поняла.

– Очень хорошо! – воскликнул мистер Коупленд. – Этого мы и ожидали от доброй натуры мисс Прентис и признательны ей. – И смущенно добавил: – Очень благородный жест.

Элеонор гордилась собой, не обращая внимания на недовольство мисс Кампанулы. Остальные, смутно представляя, чего от них ждут, сказали пару благодарных слов.

– Итак, как насчет подбора актеров для пьесы? – спросил доктор Темплетт.

IV

Не было никаких сомнений, что пьеса выбрана удачно. За исключением одного персонажа, все остальные роли распределились прекрасно. Эсквайр играл генерала, мисс Прентис – герцогиню, мисс Кампанула, которую все очень боялись, пробовалась на роль миссис Арбутнот, лучшую в пьесе. Когда ей предложили эту роль, она ответила довольно двусмысленно и мрачно:

– Очевидно, мне нечего сказать.

– Скажи пару слов, Идрис, – пробормотала мисс Прентис.

– Я могу сказать только одно, – мисс Кампанула, – надо ждать и смотреть.

И пастор быстро написал ее имя напротив имени героини. Дина и Генри получили роль двух молодых возлюбленных. Доктор Темплетт сообщил, что возьмет роль французского посла, и начал читать свои слова на ломаном английском. Оставалась еще роль Эллен, таинственной леди, которая потеряла память, но обрела ее вновь в середине первого акта во время деревенского праздника.

– Это, очевидно, Селия, – сказал доктор Темплетт. – Ты должна сыграть Эллен.

– Нет-нет, – ответила миссис Росс. – Это немножко не то, что я имела в виду. Ничего не говори сейчас, Билли. Иначе все могут подумать, что я пришла сюда, имея тайные намерения.

Все, кроме эсквайра, именно так и подумали, но даже мисс Кампанула не рискнула произнести это вслух. Одобрив пьесу миссис Росс, им ничего не оставалось, кроме как предложить ей роль, которая к тому же была не самой длинной. Возможно, только Дина понимала, насколько хороша роль Эллен. Но миссис Росс запротестовала.

– Вы абсолютно уверены, что хотите моего участия? – спросила она, бросив косой взгляд на эсквайра. Джослин, уже пролиставший пьесу и знавший, что генералу предстоит любовная сцена с Эллен, искренне подтвердил, что ее участие просто необходимо. Генри и Дина, занятые своими любовными сценами, тоже кивнули, а пастор снова спросил у мисс Кампанулы, согласна ли она принять участие в постановке. Идрис приняла предложение с самым милым видом, не выдав своего истинного отношения. Мисс Прентис тоже удалось сохранить вежливую улыбку. Пастор надел очки и просмотрел свои записи.

– Итак, подытожим, – громко сказал он. – Мы предполагаем поставить эту пьесу в ратуше, в субботу, двадцать седьмого числа, через три недели. Выручка должна быть передана в фонд покупки пианино, а остальные расходы будут любезно покрыты мистером Джослином Джернигэмом. Комитет и члены Молодежного общества должны организовать продажу билетов и взять на себя ответственность за… как это называется, Дина?

– Оформление фасада, папа.

– Да, верно, оформление фасада. Как вы считаете, можем ли мы доверять этим молодым людям, мисс Кампанула? Я знаю, вы сможете ответить от их имени.

– Мой дорогой, – откликнулась дама, – я не могу отвечать за поведение тридцати деревенских хамов и девиц, но обычно они делают то, что я им говорю. Ха!

Все вежливо рассмеялись.

– Мой друг, – добавила она с неприятной улыбкой, – мой соратник, мисс Прентис – президент. Без сомнения, если они не посчитаются со мной, то для нее сделают все на свете.

– Идрис, дорогая, – пробормотала Элеонор.

– Кто собирается ставить пьесу? – спросил Генри. – Я считаю, что это нужно поручить Дине. Она профессионал.

– Правильно! – воскликнули доктор Темплетт, Селия Росс и эсквайр.

Мисс Прентис очень прохладно добавила что-то вроде:

– Да, конечно.

Мисс Кампанула ничего не сказала. А дочь пастора застенчиво улыбнулась и опустила глаза. Ее выбрали режиссером. Девушка была еще в самом начале своей театральной карьеры, поэтому горячо поблагодарила всех за оказанную ей честь и назначила первую репетицию на вечер вторника, девятого ноября.

– К этому дню все ваши роли будут напечатаны, – пояснила начинающий режиссер. – Я уверена, Глэдис Райт все сделает, потому что она учится печатать и ей нужен опыт. Я ей поручу правильно расставить реплики. Мы будем читать по ролям и, если останется время, попробуем выстроить сцену первого акта.

– Боже мой! – воскликнула мисс Прентис. – Звучит очень тревожно. Боюсь, дорогая Дина, ты посчитаешь нас всех очень непрофессиональными людьми.

– Нет, что вы! – горячо возразила девушка. – Я уверена, все будет отлично. – Бросив неуверенный взгляд на отца, она добавила: – Должна сказать спасибо вам всем за назначение меня режиссером. Надеюсь, что оправдаю ваши ожидания.

– Ну что ж, ты знаешь об этом намного больше, чем кто-либо из нас, – заметила Селия Росс.

Откровенно говоря, Дина не желала видеть миссис Росс своей сторонницей. Она почувствовала неприязнь к этой женщине, что одновременно и удивило, и смутило ее. Девушка считала себя бунтаркой. Как мятежнице, ей следовало принять эту даму. Для Дины мисс Прентис и мисс Кампанула были ненавистными олицетворениями всего самого убогого, бестолкового и старомодного. Селия Росс намеренно дала бой этим двум дамам и выиграла первый раунд. Почему же тогда Дина не могла принять ее как союзника даже в глубине сердца? В душе она не доверяла миссис Росс. Чувство было инстинктивным, и это ставило ее в тупик. Как будто невидимый диктатор не позволял ей принять новую дружбу. Девушке не удалось ответить с подобающей дружеской улыбкой. Она почувствовала, как краснеет от смущения, и торопливо сказала:

– А как быть с музыкой? Нам необходимы увертюра и антракт.

Этими словами Дина неосознанно подняла занавес спектакля, которому было суждено поглотить Пен-Куко и превратить «Витрины» из изящной пьесы в нелепую, позорную мелодраму.

Глава 4 О музыке

I

Как только Дина произнесла эти роковые слова, каждый в кабинете в Пен-Куко подумал о рахманиновской прелюдии до-диез минор, и, за исключением мисс Кампанулы, у всех сердце ушло в пятки. Прелюдия была ее прерогативой. В долине она обладала исключительными правами на это произведение. Идрис играла его на всех службах в церкви, на своих домашних праздниках и в других домах на званых обедах, если хозяйка проявляла особую отвагу. Как только возникали проблемы с музыкой, Идрис предлагала свои услуги, и в очередной раз раздавались три решительных аккорда: «бом, бом, бом». А затем нога исполнительницы опускалась на левую педаль, и далее все звучало весьма расплывчато, но в довольно дерзкой манере. Идрис играла прелюдию и на добровольных началах, заменяя органиста мистера Витерса, когда тот шел в отпуск. Ее даже сфотографировали сидящей за роялем с нотами прелюдии на пюпитре. Всем своим друзьям она отправила этот снимок на Рождество. Фотография, которую получил пастор, была вставлена в рамку, и он не очень понимал, что с ней делать. Так было до приезда Элеонор Прентис в Пен-Куко три года назад. У Идрис Кампанулы и ее прелюдии был свой собственный путь. Но вновь прибывшая дама тоже принадлежала к тому поколению девочек, которых учили игре на фортепьяно, и ей тоже льстило, когда от нее ожидали выступления. Ее «основным блюдом» являлась «Венецианская сюита» Этельберта Невина, которую она исполняла с плохо скрываемой неуверенностью, и аккорды аккомпанемента иногда не совпадали со слащавыми нотами основной мелодии. Между двумя дамами завязывалась битва на приходских мероприятиях, на субботней работе в школе и частных вечеринках. Они только притворялись, что музыка их связывала.

Так что, когда Дина взволнованно спросила, как насчет музыки? – мисс Кампанула и мисс Прентис встрепенулись.

Элеонор ответила:

– Да, конечно! Может быть, нам удастся договориться между собой? Будет намного приятнее, если музыка останется в нашем кругу.

– Кстати, текст комедии у вас? – спросила мисс Кампанула.

– Да, – ответил Генри.

– Как я понимаю, некоторые герои не появляются до второго акта. Но не знаю, какие именно, я еще не смотрела пьесу. – Мисс Кампануле протянули текст. – Благодарю. Не хочу показаться эгоистичной. Я ведь очень спокойное существо.

Когда Идрис говорила о себе в шутку как о «существе», это обычно означало, что она в гневе. Все ответили:

– Нет-нет! Пожалуйста, возьмите себе!

С трудом перетянув пенсне с груди на нос, она открыла пьесу и в гробовой тишине приступила к ее изучению. Сначала дама стала читать список действующих лиц, водя по строчкам костлявым указательным пальцем и делая паузы, чтобы найти человека, который будет играть этого персонажа. Но выражение ее лица неизменно оставалось угрожающим. Затем она открыла первую страницу пьесы. Все ждали. Тишину нарушал только шорох переворачиваемых страниц. Генри почувствовал отчаяние. Казалось, они так и будут сидеть молча, пока Идрис не дочитает до конца. Закурив сам, он дал сигарету и Дине. Идрис подняла глаза и смотрела на них до тех пор, пока не погасла спичка. Только после этого она продолжила чтение. Миссис Росс взглянула на доктора Темплетта, который, наклонив голову, что-то шептал ей. Мисс Кампанула подняла глаза и уставилась на нарушителей тишины. Эсквайр прокашлялся и сказал:

– Прочтите середину второго акта. Она начинается на странице сорок восемь. Это самое смешное, что я читал за много лет. Рассмешит вас больше, чем что-либо до этого.

Идрис ничего не ответила, но открыла второй акт. Дина, Генри, доктор Темплетт и Джослин, встревоженно улыбаясь, ожидали от нее хотя бы видимости веселья, но губы старой девы оставались плотно сжатыми, а взгляд тусклым. Вскоре мисс Кампанула подняла глаза.

– Я дочитала до конца этой сцены, – сообщила она. – Именно эту часть вы и считаете смешной?

– Вам она не кажется забавной? – поинтересовался эсквайр.

– Моей целью было найти, кто из персонажей не занят в первом акте, чтобы сыграть в антракте, – холодно заявила мисс Кампанула. – Полагаю, я нашла то, что искала. Персонаж по имени Арбутнот не появляется до середины второго акта.

– Кто-то говорил, что мисс Арбутнот и герцогиня появляются вместе? – спросила Элеонор, не желая упускать возможность сыграть «Венецианскую сюиту».

– Возможно, – откликнулась Идрис. – Я правильно понимаю, что эту роль играть мне?

– Если хотите, – ответил пастор. – И мы очень надеемся, что вы не возражаете.

– Мне бы хотелось быть правильно понятой. Возможно, я делаю из мухи слона, но мне важна ясность во всем. Поправьте меня, если я заблуждаюсь, но если я сыграю эту роль, то не будет никаких проблем или задержек, – мисс Кампанула бросила игривый взгляд на пастора, – если я возьму на себя чуть больше и сяду за инструмент. Возможно, у вас другие планы. Вам, наверное, хочется нанять Джо Хопкинса и его друзей из Грейт-Чиппинга, хотя полагаю, что в субботний вечер они будут сильно навеселе. Если у вас другие планы, то мне больше нечего добавить. Если нет, то я в распоряжении комитета.

– Что ж, кажется, это лучшее предложение, – начал бедный пастор. – Если мисс Кампанула…

– Можно мне сказать? – перебила мисс Прентис нежным голосом. – Очень любезно со стороны дорогой Идрис предложить свои услуги, но боюсь, что мы немного торопимся воспользоваться ее добротой. Ей придется организовывать молодежь, чтобы оформить зал, и учить большую роль. Полагаю, мы не можем просить ее сыграть на этом ужасном пианино. Теперь, когда мой кузен участвует в покупке нового инструмента, я думаю, что лучше освободить бедную Идрис от этого дела. Если мои скромные усилия могут быть полезны, то я сыграю увертюру в антракте.

– Очень мило с твоей стороны, Элеонор, но я вполне в силах…

– Конечно, ты в силах, Идрис, но в то же время…

Обе замолчали. Между ними возник такой явный антагонизм, что все были ошеломлены. Пастор внезапно сложил руки вместе и посмотрел прямо перед собой.

– Я считаю, что этот вопрос может быть решен позже.

Две соперницы быстро взглянули на него и умолкли.

– Полагаю, на этом все, – подытожил мистер Коупленд. – Спасибо всем.

II

Собрание закончилось. Генри подсел к Дине, которая подвинулась ближе к камину.

– Ну и перебранка! – сказал он себе под нос.

– Ужасно! – согласилась девушка. – Даже трудно поверить, что такое возможно.

Они заговорщически улыбнулись, и когда все остальные обступили режиссера, выясняя, можно ли получить текст ролей до понедельника, какая понадобится одежда, верит ли она, что все будет хорошо, ни Дина, ни Генри не обращали ни на кого внимания. Их мысли занимала предстоящая утренняя встреча, и сердца трепетали от счастья. Им казалось невозможным, что их чувство может быть хоть в чем-то схоже с тем, что испытывал доктор Темплетт к Селии Росс или две старые девы к своему пастору. Они не представляли, что у любви может быть оборотная сторона и что в их сердцах уже дремлют противоречия и сомнения. Влюбленным было невдомек, что им больше никогда в жизни не доведется испытать то чувство восторженного ожидания, которое сейчас владело их душами.

Мисс Прентис и мисс Кампанула демонстративно избегали друг друга. Элеонор ухватилась за представившуюся возможность и загнала в угол мистера Коупленда. Все слышали, как она предлагает пастору цветы из оранжерей Пен-Куко для службы в следующее воскресенье. Идрис, вцепившись в Джослина, рассказывала ему, какой чудовищный урон был нанесен ее хозяйству гончими. Доктор Темплетт, большой любитель этой породы собак, тоже вмешался в спор. Миссис Росс расслабилась, наклонила голову, и на ее губах появилась легкая полуулыбка.

– Этого не может быть, – рассеянно произнес эсквайр, заметив эту полуулыбку. – Я переговорю с Эпплбаем, с вашего позволения. Я только хотел…

Он с радостью оставил мисс Кампанулу и присоединился к прекрасной даме. Она встретила его так, что он пришел в неописуемый восторг. Ее глаза горели, и на губах играла интимная улыбка. Он и не помнил, когда женщины так улыбались ему. И ответил со светской обходительностью, проведя рукой по усам:

– Вам известно, что вы очень волнующая женщина?

– Что вы имеете в виду? – спросила миссис Росс.

Он был очарован. Именно так должна начинаться беседа с симпатичной особой. Забытые фразы легко слетали с его губ, те самые остроумные бессмысленные фразочки, которые произносились очень многозначительно.

– У нас важная сцена, не так ли? – произнес Джослин. – И я буду настаивать на приватной репетиции.

– Не знаю, стоит ли мне на это соглашаться, – ответила Селия Росс.

– Да бросьте. Это абсолютно безопасно.

– Неужели?

– Вам досталась роль очень хорошенькой женщины, потерявшей память. Ха-ха-ха! Черт! Очень удобно! Вот что! – воскликнул Джослин. Миссис Росс рассмеялась очень душевно, а эсквайр неожиданно поймал на себе удивленный взгляд своего сына.

«Пусть Генри смотрит. А то эти современные щенки понятия не имеют, как флиртовать с симпатичными дамами», – подумал Джернигэм-старший. Но сын смотрел на него со злой усмешкой, и тогда Джослин снова повернулся к миссис Росс. Она все еще лукаво улыбалась, ожидая продолжения беседы. «В любом случае Генри уже все видел. Пусть знает, что его отец все еще в прекрасной форме». И тут к ним присоединился доктор Темплетт, которому наконец-то удалось сбежать от мисс Кампанулы.

– Ну что ж, Селия, если ты готова, я отвез бы тебя домой.

«Его бесит, что мы разговариваем, – подумал эсквайр, радуясь своему триумфу. – Ревность маленького человека».

Когда миссис Росс молча подала ему руку, он крепко сжал ее.

– Au revoir^[6], – сказал он. – Это ваш первый визит в Пен-Куко, пусть он будет не последним.

– Мне вовсе не следовало быть здесь. Меня же никто не приглашал.

– Это не важно, – поклонился Джослин.

Миссис Росс повернулась, чтобы попрощаться с мисс Прентис.

– Я провожу вас до машины, – вызвался эсквайр. – Генри!

Генри поспешил к двери. Джослин проводил миссис Росс из комнаты, и в тот момент, когда доктор собрался идти следом за ними, пастор воскликнул:

– Темплетт, задержитесь на минутку! Нужно поговорить о юном Каине.

– О да. Маленький глупый дурачок!

– Я выйду с вами, – сказал священник.

Генри пошел следом и закрыл за ними дверь.

Дина, оставшаяся со старыми девами, знала, что битва за музыку отложена, так как дамы объединятся, чтобы осуждать миссис Росс.

– Знаешь, Элеонор, – начала Идрис, – я не понимаю, почему ты ее не выставила. Следовало отказать ей в приеме.

– Меня потрясло, – оживилась мисс Прентис, – когда Тейлор объявил о ее приходе. В это было невозможно поверить! Я разочарована в докторе Темплетте. Он больше не будет лечить мой прострел, обещаю!

– Ему следовало бы вести себя как джентльмену. Мне всегда казалось, что медицина – это его призвание. В конце концов, Темплетты жили в Чиппингвуде с тех пор…

– С тех пор как Джернигэмы поселились в Пен-Куко, – продолжила мисс Кампанула. – Но, конечно, тебе это не было известно.

Это был удар исподтишка. Напоминание о том, что мисс Прентис – человек новый и, строго говоря, не имеет прямого отношения к этому роду и долине. Идрис продолжила:

– Думаю, что в твоем положении у тебя не было другого выхода, кроме как принять ее. Но я поразилась тому, с каким рвением ты ухватилась за ее пьесу.

– Но это же прекрасная веселая пьеса, – вставила Дина.

– Нам об этом уже говорили, – заметила Идрис.

– Это было бесполезно, – произнесла мисс Прентис. – Что я могла сделать? Один не в силах противостоять всеобщему упорству.

– Безусловно, она стала триумфатором, к тому же ушла, уведя всех мужчин с собой! – посетовала мисс Кампанула.

– Но, мисс Кампанула, – вмешалась в разговор дочь священника, – мы же не знаем, есть ли между ними что-то помимо дружбы. А даже если и есть, то это их дело.

– Дина, дорогая! – возмутилась мисс Прентис.

Наступила тишина.

– Я думаю, что моя машина уже ждет меня, Элеонор, – сказала мисс Кампанула. – Мне остается только попрощаться. Видимо, мы не понимаем современный юмор. Спокойной ночи.

– Может быть, мы подвезем вас домой? – предложила Дина.

– Благодарю тебя, милая. Но я заказала машину на шесть, а уже половина седьмого. Спокойной ночи.

Глава 5 За Клаудифолдом

I

Следующее утро было прекрасным. Генри встал в шесть утра и посмотрел в окно. На чистом холодном небе еще виднелись большие бледнеющие звезды. Через час уже начнет светать. Генри, полный радостных предчувствий, забрался обратно в кровать и закутался в одеяло, обняв себя за колени. Прекрасный зимний рассвет с легким морозцем, и вскоре первые лучи солнца осветят все вокруг. Внизу, в конюшнях, загремят ведрами, послышится оглушительный свист и стук сапог о булыжник. Свору гончих уже ждут сегодня в Мортон-парке, и скоро конюх Джослина приведет туда двух скаковых лошадей, ожидая его приезда. На мгновение Генри пожалел о своем решении прекратить охотиться. Он так любил звуки, запахи и само зрелище охоты. Все казалось ему замечательным до того дня, когда он посмотрел на все другими глазами. Генри вдруг увидел толпу сытых, богато одетых людей с красными лицами, оседлавших холеных лошадей, с криками и важным видом гоняющихся за маленьким бедным зверьком, которого позже разорвут на кусочки, а удовлетворенные охотники будут с радостью за этим наблюдать. Генри не мог не вспоминать эту ужасную картину, поэтому он отказался от участия в подобном действе. Джослин был очень расстроен и сразу стал обвинять его в пацифизме. Однако сын уверил отца, что в случае нападения врага на Англию он будет биться до последнего, чтобы кузину Элеонор не изнасиловал иностранный наемник.

Лежа в кровати, Генри думал о том, что собирался сказать Дине. Он заметил, что мысли о любимой заставляют его сердце биться чаще. Затем он вылез из кровати, принял душ, побрился и оделся при свете лампы, тихо прокрался вниз и вышел навстречу новому дню.

Как прекрасно оказаться вне дома, на холмах Дорсета в холодное морозное утро! Генри обогнул западное крыло Пен-Куко. Под ногами хрустел гравий, а из сада слышался запах самшита. Привычные вещи казались загадочными. Поля были в серебре, как в дорогой оправе, рощица с голыми деревьями спала таким крепким сном, что, казалось, ни шум шагов по опавшей листве, ни хруст веток не могли ее пробудить. На склоне холма пахло промерзшей землей и обледенелыми камнями. Когда юноша поднимался наверх, ему казалось, что ночь осталась внизу, в долине. В Клаудифолде, на вершине холма, все принимало четкие очертания, становясь горами, кустами и столбами, ожидающими наступления нового дня. Генри услышал далекий крик петухов и почувствовал запах дымка и тепло человеческого жилья.

Поднявшись на вершину, Джернигэм-младший посмотрел вниз, в долину Пен-Куко. Его дыхание превращалось в пар, пальцы замерзли, глаза слезились, но он чувствовал себя Богом, оглядывающим свой маленький мир. Молодой человек посмотрел вниз на окутанные дымом крыши. Чуть дальше, все еще в полумраке, виднелись крыши Винтона. Глядя на них, Генри подумал: неужели они так сильно протекают, что они с Диной не смогут их залатать? Дальше были земли его отца, простиравшиеся до невысоких холмов и заканчивающиеся в Селвуд-Бруке. Он видел каменный фасад Чиппингвуда, который доктор Темплетт унаследовал от своего старшего брата, погибшего в Первой мировой войне. За Чиппингвудом в деревушке Чиппинг виднелся григорианский особняк мисс Кампанулы. Еще дальше, едва различимый за полями, отделявшими его от долины, находился Грейт-Чиппинг, самый большой город в этой части Дорсета. Чуть ниже по склону, за Винтоном и Пен-Куко, стояла церковь Святого Жиля в Винтоне и домик пастора, спрятавшийся за ней. Дина должна выйти из рощи перед их домом и подняться на гребень холма Клаудифолда. «Только бы она пришла! Боже, сделай так, чтоб это произошло!» – повторял про себя Генри. Под ним, далеко в стороне, были дорога на Мортон-парк и деревня Клаудифолд. Там, скрытый за поворотом дороги, находился Дак-Коттедж, с ярко-красной дверью и новыми оконными рамами, сделанными миссис Росс. Генри удивлялся, почему эта леди решила жить в подобном месте. Она производила впечатление типичной горожанки. Минуту или две он думал о ней, сладко спящей в своем обновленном коттедже и мечтающей, возможно, о докторе Темплетте. Еще дальше, за гребнем холма, располагалась ферма Каинов, куда врач, должно быть, приезжает, чтобы наблюдать за большим пальцем ноги самого младшего члена семьи.

«Они все там внизу, – думал Генри. – Крепко спят в своих теплых домах, и никто из них не подозревает о том, что я здесь, в холодный рассвет, жду Дину Коупленд».

Он почувствовал, что спине стало немного теплее. Пожухлая трава становилась как будто ярче, и он разглядел свою нечеткую тень. Юный Джернигэм повернулся на восток и увидел восход солнца. И вдруг юноша заметил свою возлюбленную, одетую в голубое платье, с красным шарфом на шее.

– Доброе утро, – поприветствовал ее Генри.

– Не могу отдышаться, – сказала Дина. – Доброе утро! Твоя сигарета пахнет просто великолепно.

Он дал ей одну.

– Превосходное место. Я рада, что пришла. Ты не поверишь, но мне жарко. Руки и лицо – холодные, но все остальное горит, как в печке.

– Я тоже очень рад, что ты пришла! – воскликнул Генри.

– Генри, – спросила вдруг Дина, – как бы ты себя повел, если б узнал, что наделен властью над всеми людьми? Как бы ты поступил?

– В первую очередь даровал бы кузине Элеонор мысль о том, что она должна заниматься миссионерством в Полинезии, или внушил бы мисс Кампануле идею об организации общественного движения нудистов в Чиппинге. Или сделал бы так, чтобы мой отец стал сюрреалистом.

– Нет, честно, что бы ты сделал? – настаивала Дина.

– Не знаю. Возможно, я бы попытался сделать их проще. Люди кажутся мне слишком сложными.

– Сделал бы их добрее?

– Да, возможно, им бы это помогло.

– Помогло бы. Если бы мисс Кампанула и твоя кузина Элеонор перестали завидовать друг другу, и доктор Темплетт больше бы жалел свою жену, и миссис Росс позаботилась бы о том, чтобы не разрушать жизни других людей, мы бы не были свидетелями таких сцен, что произошли прошлым вечером.

– Возможно, и не были бы, – согласился Генри. – Но нельзя запретить любить, если их чувства можно назвать любовью. Надеюсь, тебе известно, что я люблю тебя. Поэтому мне все кажутся благородными, добрыми и великодушными. Но в то же время, будь у меня гарем больных жен, это не помешало бы мне признаться тебе в любви. Я безумно люблю тебя, Дина.

– Правда, Генри?

– Ты никогда не поверишь в то, как сильно я тебя люблю. Нет, все не так. Я много раз представлял, как признаюсь в своих чувствах. Вначале мы просто мило беседуем, а потом, в самый подходящий момент, я говорю, что люблю тебя.

– Ты хотел все сделать красиво?

– Да, но мне это казалось сложным.

– И мне тоже, – поддержала его Дина.

Они не отрываясь смотрели друг на друга. Несмотря на сильное волнение, они на всю жизнь запомнят этот момент.

– Дина, – произнес Генри, – дорогая, дорогая Дина. Я тебя очень люблю.

Он сильно сжал ее ладонь. Это прикосновение стало для них первым.

– О господи! – вымолвил юноша и прижал любимую к себе. Конюх Джослина, проезжавший по дороге на Клаудифолд, посмотрел наверх и увидел две фигуры, прижавшиеся друг к другу на фоне зимнего неба.

II

– Нам нужно спуститься на землю, – сказала Дина. – Звонит церковный колокол, должно быть, уже восемь часов.

– Я поцелую тебя восемь раз между ударами, – заявил Генри. Он целовал ее глаза, щеки, мочки ушей и дважды поцеловал в губы.

– Ну вот! – пробормотал юноша. – Чары развеялись!

– Не смей! – закричала его любимая.

– Что такое, моя дорогая?

– Не цитируй «Макбета». Это приносит неудачу.

– Кто так говорит?

– В театре все так говорят!

– Мы не в театре – мы на вершине мира!

– Все-таки я скрещу пальцы, чтоб не сглазить.

– Когда мы можем пожениться?

– Пожениться?

Дина затаила дыхание. И он заметил перемену в ее настроении.

– Что такое? Мысль о нашей свадьбе пугает тебя?

– Просто нам на самом деле пора вернуться на землю, – хмуро проговорила девушка. – Я не представляю, когда мы сможем пожениться. Дело в том, что произошло одно очень неприятное событие.

– Боже, что ты собираешься мне сообщить? Не о семейном ли проклятии, о дюжине кровных родственников, прозябающих в приютах для лунатиков?

– Не совсем. Это твоя кузина.

– Элеонор?! – воскликнул Генри. – Но что это значит?

– Подожди, я еще не все сказала. Расскажу, пока будем спускаться вниз.

– Вначале скажи, что ты так же счастлива, как и я.

– Нельзя быть счастливее.

– Я люблю тебя, Дина.

– Я люблю тебя, Генри.

– Мир принадлежит нам! – воскликнул молодой человек. – Давай пойдем вниз и сделаем его своим.

III

Они спустились по склону холма и вошли в сад пастора. Дина шла впереди, и, чтобы поговорить, им приходилось все время останавливаться.

– Ты знаешь, Генри, – начала Дина, – вчера вечером мисс Прентис приходила к моему отцу.

Генри замер и взволнованно посмотрел на нее.

– Она сказала… Она сказала…

– Продолжай.

– Твоя родственница рассказала ему, что мы встречались и что ты скрываешь это от своего отца. Но он обо всем узнал и очень сильно расстроился. Она намекнула, что мы…

Не зная, что еще сказать, Дина остановилась и замолчала.

– Что мы согрешили? – предположил Генри.

– Да.

– Боже мой, о чем только она думает! Уверен, пастор не придал этому никакого значения.

– Она умеет убедить. Помнишь тот осенний день, несколько недель назад, вскоре после моего возвращения, когда ты отвез меня к Мортонскому мосту? У нас там был пикник, и мы вернулись только под вечер?

– Помню каждую секунду того дня!

– Ей стало известно об этом. Причин замалчивать что-либо не было, но я скрыла это от отца. Тот день был таким ярким и удивительным, что мне не хотелось с кем-то говорить о нем.

– Мне тоже.

– Ну вот, а теперь все выглядит подозрительно, и отцу кажется, будто я сделала что-то нехорошее. После ухода мисс Прентис он позвал меня в кабинет. В его глазах было больше сожаления, чем гнева. Оказалось, он действительно расстроен. Мой отец рассуждал как настоящий землевладелец и сказал, что мы всегда были вассалами господ Джернигэмов. Никогда не совершали бесчестных поступков, а теперь я повела себя как горничная, бегающая на тайные свидания. И все в таком духе. Генри, милый мой, как бы смешно это ни звучало, я начала ощущать себя убогой и вульгарной.

– Он не поверил?

– Нет, конечно. Папа в это не поверил. Но все-таки, знаешь, у него в голове ужасная путаница по поводу интимных отношений.

– Да, у них у всех так, – мрачно сказал Генри. – Особенно у Элеонор и Идрис.

– Знаю. Но он запретил мне встречаться с тобой наедине. Я сказала, что не могу этого обещать. Это была наша самая крупная ссора. Думаю, он долго молился после того, как я пошла спать. Было очень неприятно лежать в постели и думать, что в соседней комнате кто-то исступленно молится за тебя. Мне казалось, что я тоже сейчас встану и начну молиться. Ты знаешь эти слова: «Да постыдятся и исчезнут враждующие против души моей. Аминь».

– Это как раз про Элеонор, – заметил Генри.

– Я об этом подумала, но не сказала. Но я не хочу постоянно расстраивать папу, хотя боюсь, что так оно и будет. Нет, Генри, подожди. Ведь мне всего девятнадцать, и он может запретить мне вступить в брак. Более того, он так и сделает.

– Но почему? – воскликнул юноша. – Почему? Почему?

– Потому что он считает, что мы не должны идти наперекор твоему отцу. И скажу по секрету, у него комплекс социальной неполноценности. Он уверен, что если благословит нас, то это будет выглядеть так, будто ему удалось найти для меня хорошую партию и он пытается выгодно выдать дочь замуж.

– Какой вздор!

– Я согласна. Но между тем все обстоит именно так. И все это благодаря усилиям мисс Прентис. Какое ей до нас дело?

– Ревность, – объяснил Генри. – Она старая и взбалмошная. Я бы сказал, что эти проблемы психологического и физиологического свойства. В ее представлении, ты, став моей женой, свергнешь ее с престола. Весьма вероятно, она ревнует к тебе твоего отца.

Оба понимающе покачали головами.

– Папа ее боится, – сообщила Дина. – И мисс Кампанулу тоже. Они попросят его выслушать их исповеди, а после их ухода он будет ужасно переживать.

– Мне кажется, они пытаются рассказать ему обо всех и каждом. Послушай меня, Дина. Я против вмешательства Элеонор в нашу любовь. Ты моя. Я попрошу твоей руки у твоего отца и скажу обо всем своему. И заставлю их рассуждать здраво: если же кузина продолжит вмешиваться, то я… я…

– Милый, – сказала Дина, – это изумительно.

Генри усмехнулся.

– Это было бы изумительно, если б она не была просто несчастной старой девой с извращенными представлениями о жизни.

Они немного помолчали.

– Генри, – неожиданно произнесла девушка, – давай заставим их объявить перемирие на время спектакля.

– Но мы должны чаще встречаться.

– Я умру, если этого не будет. Встречаясь на репетициях, мы не станем ни от кого скрывать свои чувства, но я дам отцу обещание, что встреч наедине не будет. Ты понимаешь меня, Генри?

– Пожалуй, да, – неохотно согласился молодой человек.

– Я заставлю эту ненавистную женщину замолчать. Невыносимо, что Элеонор может погубить нашу любовь.

– Мы этого не допустим.

Глава 6 Репетиция

I

Репетиции проходили ужасно. Несмотря на все усилия, Дина не могла добиться от этой компании плодотворной работы. Никто, кроме Селии Росс и Генри, не учил свои роли. Доктор Темплетт даже гордился этим обстоятельством и постоянно повторял, что, будучи студентом, участвовал в любительских постановках.

– Я никогда не знал, что буду говорить дальше, – радостно вспоминал он. – Мог сказать все, что угодно. Но, несмотря на это, спектакли всегда проходили отлично. Немного наглости еще никому не повредило. Одной-двумя шутками можно обмануть весь зал. Главное – не нервничать.

Сам доктор не волновался. Он произносил только те реплики своей роли французского посла, которые помнил. Много гримасничал, размахивал руками на иностранный манер и ни одной минуты не стоял на месте.

– Просто удивительно, как ты меняешься, когда на тебе грим и эта смешная одежда. На сцене невозможно сохранять хладнокровие.

– Но, доктор Темплетт, это необходимо, – уговаривала его Дина. – Как же мы можем сохранить ритм и мизансцены, если на одной репетиции вам подсказывают, а на другой вы смотрите в текст?

– Не переживай, милая, – отвечал ей доктор Темплетт. – Все будет отлично.

Даже вне сцены он продолжал говорить на своем ломаном английском.

– Если я забуду, – сказал он пастору, выступавшему суфлером, – то подойду к вам и спрошу: – Что дальше? Вы поймете.

У него и Селии Росс была привычка опаздывать на репетиции. Вероятно, большой палец на ноге младшего Каина все еще нуждался во внимании доктора Темплетта. Они приходили на полчаса позже, благодушно улыбаясь, пока Дина читала их роли и пыталась играть свою. Иногда она просила отца прочесть их реплики, но пастор делал это настолько медленно и тщательно, что среди остальных участников пьесы начиналась путаница.

Мисс Кампанула создавала проблемы другим способом. Дама наотрез отказывалась расставаться со своим машинописным текстом. Идрис везде носила его с собой и во время предшествующего диалога вполголоса читала свои реплики. Поэтому, когда она появлялась на сцене, голоса других актеров звучали на фоне ее утомительного бормотания. Когда наступала очередь ее реплики, новоиспеченная актриса часто восклицала: «О, теперь я!» Дама отбарабанивала свои реплики безо всякой интонации, абсолютно не задумываясь об их смысле. Мисс Кампанула все время говорила Дине, что открыта для критики, но любые предложения воспринимала с очень надменным видом, не меняя своей актерской игры. Хуже всего было то, что свои особенности Идрис использовала для создания образа. Она делала много неуклюжих и бесполезных движений, значение которых не могла объяснить.

Дама постоянно переминалась с ноги на ногу, что делало ее похожей на пингвина, блуждала по сцене и строила гримасы, смущающие всех остальных. Вдобавок ко всему у нее начался сильный насморк, и репетиции становились невыносимыми из-за ее постоянного хлюпанья.

Джослин относился к тому типу актера-любителя, который учил роль только с помощью суфлера. В отличие от мисс Кампанулы он не держал в руках ничего. На самом деле текст своей роли он потерял после первой же репетиции. По его словам, это не имело никакого значения, так как все свои слова он уже запомнил. Это была ложь. Джернигэм-старший едва ли представлял своего персонажа хотя бы в общих чертах. Его выступление напоминало Дине богослужение, как если бы он повторял свои реплики вслед за пастором. Тем не менее эсквайр был наделен природным чувством театра. В отличие от доктора Темплетта он не бегал по сцене и не жестикулировал без надобности.

Мисс Прентис свою роль тоже не знала, но она оказалась хитрой обманщицей. У нее была длинная сцена, во время которой она в руках держала газету. Дина заметила, что Элеонор приколола несколько листочков со своими репликами на страницы «Таймс». Другие листочки со словами роли она разложила по всей сцене. Когда, несмотря на все эти маневры, дама замолкала, она устремляла укоризненный взгляд на того, кто должен был говорить после нее, чтобы все думали, что виноват ее партнер.

Миссис Росс свои слова выучила. Ее чистый, сильный голос имел множество оттенков. Она работала усердно, следуя советам Дины, была очень добродушна и любезна. Если что-нибудь было нужно, она сразу же приносила. Так в ратуше появились ее подушки, бокалы и столик для бриджа. Дина вдруг поняла, что теперь многое зависит от Селии, ее «ручного реквизита» и других мелочей. И все же она не любила миссис Росс, особенно за взрывы ее смеха в ответ на жалкие выходки доктора Темплетта. Это особенно раздражало Дину. Из-за непоколебимой неприязни, с которой две старые девы встречали все поступки миссис Росс, девушке пришлось сделать пару дружеских жестов, о которых она впоследствии пожалела.

Молодой режиссер с ужасом заметила, что ее отец незаметно для себя пал жертвой очарования Селии и ее неожиданного интереса к церкви. Именно это, больше чем что-либо другое, настроило мисс Прентис и мисс Кампанулу против миссис Росс. Дина чувствовала, что теперь репетиции насквозь пронизаны все более нарастающим антагонизмом. Последней каплей стало то, что отношения эсквайра и Селии, построенные на старомодном озорстве, стали раздражать Генри и обеих дам.

Генри выучил свою роль и играл хорошо. Только он и Дина слаженно работали в команде. Остальные не обращали друг на друга никакого внимания и считали свои роли самыми важными в спектакле.

II

Битва за музыку длилась три недели. Мисс Прентис и мисс Кампанула вместе и поочередно притворялись альтруистками, обвиняя друг друга в эгоизме, дулись, отрицали свое желание играть на пианино, отказывались от ролей, смягчались и заново предлагали свои услуги. В конце концов Дина, которую морально поддерживал отец, воспользовалась моментом, когда Идрис в очередной раз отказалась играть на инструменте с пятью сломанными клавишами в верхнем регистре и шестью в басах.

– Хорошо, мисс Кампанула, – сказала девушка, – мы поступим так. Мисс Прентис любезно согласилась быть пианисткой, и я назначу ее. Ведь у вас есть дополнительная ответственность за девочек из Молодежного общества по оформлению фасада здания.

После этого Идрис замечала только пастора и эсквайра.

За пять дней до выступления у мисс Прентис начал нарывать указательный палец на левой руке.

– Ты бы лучше позаботилась о пальце, дорогая, – говорила мисс Кампанула. – Он нарывает и выглядит очень плохо. Скорее всего, у тебя проблемы с кровью.

Элеонор все отрицала, но не было сомнений, что состояние пальца ухудшалось. За три дня до выступления на больном месте появилась повязка, и все знали, что это работа доктора. Прошел слух, что каждый день после завтрака мисс Кампанула играет прелюдию Рахманинова.

Дина побеседовала с Темплеттом с глазу на глаз.

– В каком состоянии палец мисс Прентис? Сможет ли она играть на пианино?

– Я велел ей забыть об этом. Нарыв очень большой и болезненный.

– Как она отреагировала?

Доктор Темплетт ухмыльнулся.

– Мисс Прентис сказала, что не хочет разочаровывать публику и сможет не играть этим пальцем. Это ведь будет, как обычно, «Венецианская сюита»?

– Да, – мрачно подтвердила Дина. – «Рассвет» и «На канале» для увертюры, а «Ноктюрн» для антракта. Она ни за что не уступит.

– Селия говорит, что готова поспорить: старая Идрис положила яд в перчатку, как Лукреция Борджиа^[7], – пошутил доктор Темплетт, а потом испуганно добавил: – О господи! Мне не стоило повторять здесь эти слова. Это может обернуться против меня.

– Все останется между нами, – успокоила его Дина.

Она обсудила ситуацию с мисс Прентис, предложив ей не играть на пианино.

– Как мило с твоей стороны, Дина, – ответила Элеонор с улыбкой святоши. – Но я сделаю все, что от меня зависит. Можешь на меня положиться.

– Но, мисс Прентис, как же ваш палец?

– Мне намного лучше! – ответила дама с обидой.

– Нам нужно печатать программки. Ваше имя…

– Не переживай, моя дорогая. Мое имя появится в целости и сохранности. Мы можем считать этот вопрос решенным?

– Хорошо, – с тревогой согласилась Дина. – Это очень мужественно с вашей стороны.

– Ах, это мелочи, – игриво ответила Элеонор.

III

В четверг, двадцать пятого ноября, за два дня до премьеры, Дина стояла у керосинового обогревателя в проходе между рядами в ратуше и с тревогой в сердце готовилась к просмотру начальных сцен, в которых сама не принимала участия. На генеральной репетиции музыка не была предусмотрена.

– Как раз чтобы дать моему дурацкому пальцу прийти в норму, – усмехнулась мисс Прентис.

Но Генри рассказал своей любимой, что они с отцом видели, как Элеонор побледнела, ударив пальцем по столу. Все даже испугались, что она упадет в обморок.

– Тебе ее не остановить, – сказал Генри. – Если ей придется играть басы ногой, она это сделает.

Дина мрачно кивнула. Загримировав всех для генеральной репетиции, начинающий режиссер всеми силами пыталась создать нужную атмосферу в месте, целиком пропитанном таинством церковной службы. Даже сейчас из-за зеленого занавеса раздавался голос ее отца, покорно призывающий:

– Прошу на сцену тех, кто начинает.

Перед Диной сидели, смеясь, шесть молодых девушек из Молодежного общества, которые должны будут раздавать программки и работать билетерами. Больше всего их интересовали доктор Темплетт и Генри. Доктор об этом знал и постоянно выглядывал из-за занавеса. Он настоял на том, что будет гримироваться самостоятельно, и сейчас его подбородок был словно измазан щеткой для чистки каминов. Как раз в тот момент, когда Дина собиралась дать сигнал к поднятию занавеса, сбоку снова выглянула его коротко стриженная голова.

– Почему вы… как это сказать? Так много смеяться? – спросил начинающий актер помощниц. Раздался новый взрыв хохота.

– Доктор Темплетт! – прикрикнула на него Дина. – Освободите сцену, пожалуйста.

– Десять тысяч извинений, мадемуазель, – пролепетал доктор. – Исчезаю. – Состроив смешную гримасу, он удалился.

– Папа, все готовы? – крикнула Дина отцу.

– Думаю, да, – ответил пастор с сомнением.

– Все по местам. Свет, пожалуйста. – Последнее указание она должна была исполнить сама, так как выключатель находился в зрительном зале. Лампы погасли, и несколько зрительниц завизжали.

– Тишина! Занавес!

– Минуточку! – тихо проговорил пастор.

Занавес поднялся неравномерными рывками. И все увидели эсквайра, который должен был стоять у телефона, но вместо этого яростно жестикулировал, повернувшись к кому-то за кулисами. Он сделал шаг вперед, посмотрел в зал и занял свое место на сцене.

– Где телефонный звонок? – спросила Дина.

– Ох, дорогая. – Голос пастора звучал уныло. Было слышно, как он зашуршал в суфлерской будке, после чего раздался очень четкий велосипедный звонок, имитирующий телефонный. Но Джослин уже поднял трубку, и несмотря на то что звонок, который должен был вызвать его на сцену, все еще звонил, он решительно начал говорить свою первую реплику:

– Алло! Алло! Кто говорит?

Генеральная репетиция началась.

В актерской среде поговаривают, что если генеральная репетиция проходит хорошо, значит, будет плохой спектакль. Дина верила, что бывает и наоборот. Казалось, что все идет не так. Девушка подозревала, что в гримерных проходят тяжелые споры, но так как ей самой не нужно было переодеваться, она оставалась около сцены. Перед выходом двух дам во втором акте к ней подошел Генри.

– Все плохо? – спросил он.

– Это конец, – отозвалась Дина.

– Моя дорогая, может быть, сегодня просто неудачный день и стоит все перенести на завтра?

– Я не вижу, где доктор Темплетт! – закричала Дина. – Что вы делаете? Вам сейчас нужно находиться у камина. Вернитесь на свое место, пожалуйста!

Неожиданно по всей сцене прошла Элеонор и скрылась за противоположной дверью.

– Мисс Прентис!

Но уже было слышно, как она и мисс Кампанула ругаются с Джорджем Биггинсом, помощником, приглашавшим актеров на сцену.

– Ты очень непослушный мальчик, и я попрошу пастора запретить тебе быть на представлении.

– Ты заслуживаешь хорошей порки! – грозно заявила Идрис. – И будь моя воля, я бы…

Эсквайр и доктор Темплетт остановились и посмотрели за кулисы.

– Так, что здесь происходит?! – строго спросила Дина.

Негодника вывели на сцену. Он выкрасил нос в ярко-красный цвет и надел шляпу, в которой мисс Прентис должна была выступать в третьем акте. В руках мальчик держал водяной пистолет. Девушки в первом ряду закричали от восторга.

– Джордж, – обратилась к нему Дина со слезой в голосе, – сними шапку и иди домой.

– Я не…

– Делай, что я тебе велела.

– Да, мисс.

В двери мелькнула рука Элеонор, сдернувшая с него шляпу. Доктор Темплетт взял его за подтяжки брюк и спустил с лестницы.

– О-го-го! – закричал Джордж и помчался в глубину зала.

– Пожалуйста, продолжайте, – еле проговорила бедная Дина.

Вопреки всему они все-таки добрались до конца. Режиссер заставила всех еще раз отрепетировать явно неудачные сцены. Это их очень расстроило, но Дина была непреклонна.

– Во время спектакля все будет замечательно! – уверенно воскликнул доктор Темплетт.

– Спектакль уже в субботу, и я не разделяю вашего оптимизма.

Около полуночи, сев на скамью в третьем ряду, Дина остановила репетицию. Все собрались в одной из комнат воскресной школы и расположились около камина, а миссис Росс стала угощать всех вкусным ужином. Она приготовила пиво, виски, кофе и бутерброды. Мисс Кампанула и мисс Прентис вызвались было сами приготовить еду и остались крайне недовольны тем, что миссис Росс их опередила.

Дина удивилась, поняв из разговоров двух дам, что им не понравилась репетиция. Эсквайр был в восторге от своей игры. Доктор Темплетт так хорошо вошел в роль, что и сейчас продолжал строить из себя француза. Селия Росс беспрестанно повторяла, что, по ее мнению, оба были просто превосходны. Идрис и Элеонор же говорили только с мистером Коуплендом, и каждая ждала своей очереди, чтобы пообщаться с пастором наедине. Дина видела, что ее отец явно озадачен.

«Господи, – думала она, – что же опять затевается?» Ей хотелось, чтобы он поставил этих женщин на место и заставил замолчать. И неожиданно ее пронзила мысль: «А что, если он потеряет голову и женится на одной из них?»

Генри принес ей чашку горячего кофе.

– Я добавил туда немного виски, – сказал он. – Ты бледна, как звезды на рассвете. Что случилось?

– Ничего. Я просто устала.

Генри наклонил голову и прошептал:

– Дина!

– Да.

– Я в воскресенье поговорю с отцом, ведь он будет так воодушевлен своим сомнительным триумфом. Ты получила мое письмо?

Дина молча приложила руку к груди.

– Дорогая, – прошептал Генри, – я тоже получил твое послание. Мы не можем больше ждать. Ну что, послезавтра?

– Послезавтра, – пробормотала Дина.

Глава 7 Подробности

I

– Я согрешила, – призналась мисс Прентис, – в мыслях, словах и поступках. Особенно корю себя за то, что после последней исповеди, которая была месяц назад, согрешила против своего ближнего, затаив в душе злые подозрения против тех, с кем общалась. Обвиняла их мысленно в адюльтере, неверности и неподчинении родителям. Я осудила в душе свою подругу, слышала о ней много дурных слухов и не могу сказать, что не верила им.

– Не ищите оправдания, вместо того чтобы осуждать себя, – ответил ей пастор из-за перегородки исповедальни, которой ему разрешил пользоваться епископ. – Обвиняйте только свое грешное сердце. Вы попустительствовали скандалу. Продолжайте.

Элеонор ненадолго замолчала.

– Я корю себя за то, что совершила грех бездействия, не сделав того, что считаю своим христианским долгом по отношению к больному, к тому, кто находится в опасности.

Пастор слышал, как мисс Прентис перевернула страницу блокнота, где она вела записи перед исповедью. «Понимаю, к чему она клонит, – подумал он печально. Но так как священник был искренним и скромным человеком, он помолился: – Боже, надели меня силой духа, чтобы выдержать это. Аминь».

Мисс Прентис тихо прокашлялась и продолжила:

– Я общалась с одной женщиной, которую считаю очень злой по характеру, зная, что, поступая так, потворствую греху.

– Бог одинаково добр и к грешным, и безгрешным. Не судите да не судимы будете. Чужой грех должен вызывать в вашем сердце только чувство сострадания. Продолжайте.

– У меня были злые и жестокие мысли о двух молодых людях, которые ранили того, кто…

– Стоп! – прервал ее пастор. – Не обвиняйте других. Вините только себя. Спрашивайте со своей совести. Будьте уверены в том, что вы пришли сюда с раскаянием и покорностью в сердце. Если в нем есть жестокость, раскайтесь и признайтесь в ней. Не пытайтесь оправдать свой гнев поиском его причин. Пусть Бог сам рассудит, насколько сильным было ваше искушение.

Он ждал. Кающаяся мисс Прентис молчала. Казалось, будто вся церковь замерла, прислушиваясь к малейшему шороху.

– Дочь моя, я жду! – поторопил ее пастор – и услышал в ответ резкие, злые рыдания.

II

Несмотря на простуду, мисс Кампанула была счастлива. Она собиралась исповедоваться и чувствовала гармонию с окружающим миром, ощущая себя юной и возвышенной. Ужасное, мрачное настроение, с которым она проснулась, полностью исчезло. Идрис даже повеселела от мысли, как Элеонор будет играть свою «Венецианскую сюиту» на завтрашнем спектакле. Из-за ужасного нарыва на пальце пианистка все испортит, и тогда все пожалеют, что не поручили играть Идрис Кампануле. От этой мысли на душе у нее стало тепло. Она никогда не знала, какое у нее будет настроение. Оно менялось самым причудливым образом, по не зависящим от нее причинам, от восторженности до сильной раздражительности, возникающей по пустякам, что сильно ее пугало. Это выглядело так, будто она была одержима дьяволом, чудовищем, которое могло навлечь на нее черные мысли и заставить дрожать от гнева. Об этих приступах ярости Идрис рассказывала только отцу Коупленду (так они с Элеонор называли его между собой), он был добр и молился о ней. Пастор, к ее большому удивлению, посоветовал ей посетить врача. Но дама рассудила, что больших проблем со здоровьем у нее нет, за исключением прострела и обычных физиологических процессов, связанных с возрастом. Идрис быстро отогнала от себя эту мысль, так как из-за нее можно было впасть в депрессию, и тогда дьявол возьмет верх.

Личный шофер отвез ее в церковь. Приехав туда на несколько минут раньше, дама решила заглянуть в ратушу, чтобы посмотреть, ведет ли комитет Молодежного общества подготовку к завтрашнему вечеру. Безусловно, все декорации будут сделаны завтра утром под ее чутким руководством. Но было необходимо подмести полы, расставить скамейки и вынести столы. Может, там сейчас Элеонор, или отец Коупленд заглянул по дороге в церковь. В который раз за это утро она ощутила прилив счастья. Возможно, он будет в Пен-Куко во время этого нелепого прогона в пять часов, но лучше всего было то, что теперь ее очередь быть председателем в кружке любителей книги в гостиной у пастора. Когда все кончится, Идрис заглянет в кабинет, священник будет один, и они немного поговорят.

Велев своему шоферу подождать, Идрис пошла по усыпанной гравием тропинке.

Дверь была закрыта. Видимо, молодые люди решили, что уже и так достаточно сделали, и ушли, оставив половину работы на завтра. Она уже собиралась уходить, когда услышала неясное бренчание. Кто-то очень плохо играл на пианино, нажав на правую педаль. Мисс Кампануле стало интересно, кто это. Она постучала в дверь. Бренчание сразу же прекратилось.

– Кто там? – крикнула мисс Кампанула гнусавым от простуды голосом и постучала снова.

Ответа не последовало.

«Задняя дверь!» – вспомнила она. Идрис обошла вокруг здания, но дверь была закрыта. Мисс Кампанула с силой постучала, не пожалев свои черные лайковые перчатки, но ей никто не открыл. Ее лицо покраснело от напряжения и нарастающего гнева. Идрис еще раз обошла вокруг все здание. Замерзшие окна были выше уровня ее глаз. У последнего окна, к которому она подошла, рама была приподнята. Мисс Кампанула вернулась обратно и увидела, что шофер следовал за ней на машине.

– Гибсон! – закричала дама. – Гибсон, иди сюда!

Он вышел из машины и подошел к Идрис. У него были грубые черты лица, но хорошее телосложение. Мужчина отлично выглядел в бордовой ливрее и блестящих ботинках.

– Загляни в окно! – велела ему мисс Кампанула. – Там внутри кто-то есть и ведет себя очень подозрительно.

– Хорошо, мисс, – ответил водитель.

Он ухватился за подоконник. Мышцы под тонкой тканью ливреи напряглись, когда он пытался подтянуться так, чтобы заглянуть в окно.

Мисс Кампанула громко чихнула, высморкалась в огромный носовой платок, пропитанный эвкалиптом, и прогнусавила:

– Ты там что-нибудь видишь?

– Нет, мисс. Там никого нет.

– Но там должен кто-то быть! – возразила его хозяйка.

– Я здесь никого не вижу, мисс. Все помещение чисто убрано.

– Где пианино?

– На полу, перед сценой.

Гибсон спустился.

– Наверняка они ушли в одну из задних комнат, – пробормотала Идрис.

– Может быть, этот человек вышел через переднюю дверь, пока мы огибали здание?

– Ты кого-то видел?

– Не могу сказать. Я разворачивал машину, но они могли свернуть в сторону с тропинки прежде, чем я их заметил.

– Все это кажется мне странным и подозрительным!

– Смотрите! Мисс Прентис выходит из церкви.

Идрис стала близоруко вглядываться. Она увидела южные ворота церкви и фигуру в дверном проеме.

«Мне нельзя было опаздывать, – подумала она. – Элеонор меня опередила, как всегда». Дама велела Гибсону ждать ее около церкви и направилась к калитке. Элеонор все еще была на крыльце. Идрис увидела Элеонор и поприветствовала ее кивком, удивившись тому, как ужасно та выглядит.

В душе у нее затеплилась надежда, что пастор остался недоволен ее соперницей на исповеди. И она с радостью в сердце вошла в церковь.

III

В это же время Генри, остававшийся в Пен-Куко, находился в тревоге и нетерпении. Они с Диной соблюдали условия договора и после той встречи на холме больше не виделись наедине. Генри сообщил об их намерениях отцу за завтраком, пока Элеонор Прентис была в комнате.

– Это была идея Дины, – пояснил юноша. – Она называет это перемирием. Так как наши отношения развиваются на глазах у всех и ее отец был расстроен беседой, состоявшейся у вас прошлой ночью, кузина Элеонор, Дина считает, что нам следует отложить то, что вы называете тайными встречами, на три недели. После этого я сам поговорю с пастором. – Глядя прямо в глаза мисс Прентис, он добавил: – Я был бы очень признателен, если бы вы больше не говорили с ним на эту тему. В конце концов, это касается только нас двоих.

– Я должна делать то, что считаю своим долгом, Генри, – ответила мисс Прентис.

Они с Диной писали друг другу письма. Однажды Генри увидел, как за завтраком кузина пристально смотрела на письмо, лежавшее около его тарелки. Он убрал его в нагрудный карман, удивленный выражением ее лица. После этого случая юноша стал спускаться к завтраку пораньше.

В течение трехнедельного перемирия Джослин не говорил с сыном о Дине, но Генри точно знал, что мисс Прентис постоянно изводит эсквайра разговорами о племяннике и его любимой. Несколько раз юный Джернигэм заходил в кабинет и заставал там отца вдвоем с кузиной. Неловкие попытки эсквайра скрыть эти разговоры не оставляли сомнений о их теме.

В этот день Джослин был на охоте, а Элеонор отправилась в церковь. Она ходила в церковь пешком и в темноте, и под проливными дождями, а после страдала от простуды и сильнейших мигреней. Впрочем, сегодня погода была хорошей, иногда даже выглядывало солнце. Генри взял трость и вышел из дома.

Он пошел по дороге, обсаженной деревьями, которая вела к ратуше. Возможно, там потребуется его помощь. Но на полпути к клубу он встретил Дину.

– Я подумал, – начал Генри, – что тебе может понадобиться моя помощь.

– Мы все закончили в два часа.

– Куда ты идешь?

– На прогулку. Я не знала, что ты… Я думала, что ты…

– Я тоже не знал, – сказал Генри, и его голос задрожал. – Ты бледна, дорогая.

– Да, я просто устала. Ты тоже бледнее обычного.

– Дина!

– Нет! Нет! Не раньше, чем завтра. Мы обещали!

И как будто под воздействием какой-то неведомой силы они оказались в объятиях друг друга.

В этот момент появилась мисс Прентис (с высохшими слезами, но неутихающей бурей внутри) и увидела счастливо целующуюся пару.

IV

– Я не понимаю, – возмущалась Селия Росс, – какое имеет значение, что говорят две старые злобные церковные крысы?

– Имеет, – ответил доктор и подбросил полено в камин. – У меня такая профессия, где личная жизнь влияет на профессиональную репутацию. И я не могу позволить себе лишиться практики, Селия. Моему брату удалось сохранить большую часть того, что осталось после смерти отца. Я не хочу продавать Чиппингвуд, но трачу все время и деньги, чтобы содержать его в порядке. И я не могу просить Фриду о разводе. Она уже год парализована.

– Бедняга, – мягко проговорила миссис Росс. Темплетт сидел к ней спиной. Она изучающе смотрела на него, расположившись на своем изящном стуле с высокой спинкой.

– Только сейчас, – пробормотал доктор, – старая миссис Каин что-то сказала о том, что видела мою машину у твоего дома. Обо мне поползли слухи, черт подери. А все из-за этих двух женщин, вцепившихся в меня своими когтями. На днях, когда я накладывал повязку на палец мисс Прентис, она спросила меня о жене – и сразу же заговорила о тебе. Господи, пусть у нее будет гангрена! И теперь еще это!

– Прости, что сказала тебе.

– Нет, все правильно. Мне нужно было это знать. Дай взглянуть.

Миссис Росс подошла к своему рабочему столу и открыла один из ящиков, достала листок бумаги и протянула доктору. Он пристально посмотрел на шесть строчек, написанных большими буквами черными чернилами: «Вам следует уехать отсюда. Предупреждаю, если вы не уедете, то ваш любовник пострадает».

– Когда это пришло?

– Сегодня утром. На конверте был почтовый штемпель Чиппинга.

– Почему ты думаешь, что это она?

– Понюхай.

– Эвкалипт, господи.

– Она вся им пропитана.

– Возможно, она носила письмо в сумке?

– Вот именно. Билли, лучше сожги его.

Доктор Темплетт бросил записку в тлеющие поленья, но сразу же выхватил.

– Нет, – заявил он решительно. – У меня дома есть от нее записка. Я сравню бумагу.

– Скорее всего, та бумага с гербовыми знаками.

– Возможно, она решит завалить тебя подобными посланиями.

– По моему мнению, – задумчиво протянула Селия Росс, – она бесится от ревности, ведь мне удалось завоевать симпатию и пастора, и эсквайра.

Глава 8 Несчастье

I

В субботу, двадцать седьмого ноября, без десяти восемь, ратуша наполнилась запахом вечнозеленых растений, украсивших вход. Члены Молодежного общества сумели продать все билеты заранее. Несмотря на очень плохую погоду, все места были заняты. Пришли даже жители Мортон-парка. С ними заглянули на представление их гости, оставшиеся у них с ночевкой. Были заняты даже самые неудобные места за два шиллинга. За ними сидели церковные служители, включая мистера Проссера, а также аптекарь из Чиппинга и мистер Блэндиш, полицейский инспектор. Также присутствовали представительницы Женского института со своими мужьями и детьми. Еще дальше расположился целый ряд хохочущих девушек из Молодежного общества. А за ними, на задних скамейках, сидела деревенская молодежь, пропахшая потом и хлевом. У входа мисс Кампанула посадила сержанта Ропера, работающего в полицейском участке Чиппинга и по совместительству являющегося церковным служителем в Сейнт-Джайлсе. В его обязанности входило быть билетером и усмирять сидящих на задних рядах деревенских зрителей. Они имели обыкновение гоготать и бросать бумажные шарики в своих подружек. В четвертом ряду, с краю, слева от прохода, сидел Джордж Биггинс вместе с родителями, которого уволили с почетной должности – приглашать актеров на сцену. Его розовые щеки горели ярким румянцем, а в его черных, похожих на пуговки глазах, пристально смотревших на пианино, блестел дьявольский огонек. ...

Все права на текст принадлежат автору: Найо Марш.
Это короткий фрагмент для ознакомления с книгой.

Купить эту книгу в ЛитРес