Перевод: группа "Исторический роман", 2015 год.

Домашняя страница группы В Контакте: http://vk.com/translators_historicalnovel

Над переводом работали: gojungle, Oigene, olesya_fedechkin, linaalina, Blangr, Sam1980 и Cnpym .

Редакция: Oigene, gojungle, Elena_Panteleevа, david_hardy и Sam1980 .

Поддержите нас: подписывайтесь на нашу группу В Контакте!

Книга первая

Глава первая

В августе 1790 года три путника проехали по протоптанной мулами тропинке мимо шахты Грамблер и свернули в сторону разбросанных в конце деревни хижин. Наступил вечер, солнце только что скрылось за горизонтом, западный ветерок разогнал все облака, а небо, теряя свой закатный румянец, начинало бледнеть.

Даже дымоходы шахты, из которых почти два года уже не шел дым, в вечернем свете окрасились в сдержанные глубокие тона. В том, что повыше, голуби свили гнездо, и шорох хлопающих крыльев нарушал тишину, пока путешественники проезжали мимо.

Полдюжины детей в лохмотьях качались на самодельных качелях, подвешенных между двумя сараями, несколько женщин стояли у дверей хижин, скрестив руки на груди, и наблюдали за проезжающими всадниками.

Скромно, но респектабельно одетые всадники в черном, с виду чиновники, с важным видом восседали на своих конях. В последнее время редко можно было увидеть таких людей в этой полузабытой, полузаброшенной деревушке, которая была построена и существовала исключительно для обслуживания шахты, и теперь, когда ту закрыли, сама находилась в состоянии медленного упадка.

Казалось, что всадники проедут мимо, что было бы вполне ожидаемо, но едущий последним кивнул, и они осадили лошадей у самой убогой лачужки из тех, что им когда-либо доводилось видеть.

Это была одноэтажная глинобитная хибара со старой железной трубой вместо дымохода и латаной-перелатаной мешковиной и плавником крышей. У открытой двери на перевернутом ящике сидел кривоногий мужчина, стругающий какую-то деревяшку.

Человек среднего роста, крепкого телосложения, но уже в годах. На нем были старые сапоги для верховой езды, подвязанные тесемкой, желтые бриджи из свиной кожи, грязная серая фланелевая рубашка с оборванным по локоть рукавом и черная жилетка из жесткой кожи, карманы которой вздувались от никчемного барахла.

Он почти беззвучно насвистывал, но когда всадники спешились, разомкнул губы и посмотрел на них налитыми кровью глазами. Пока он разглядывал путников, его нож воткнулся в брусок.

Предводитель всадников — высокий тщедушный мужчина с настолько близко посаженными глазами, что трудно было понять выражение его лица, сказал:

— Добрый день. Вы Пэйнтер?

Нож медленно опустился, кривоногий поднял грязный указательный палец и почесал блестящую лысину.

— Можа и так.

Другой мужчина нетерпеливо махнул рукой.
— Ну же! Вы или Пэйнтер, или нет. И тут не может быть двух мнений.

— А я чтой-то в ентом не уверен. Люди свободны в том, как звать других. Можа, тут и два мнения. А можа и три. Зависит от того, чего вы от меня хотите.

— Это Пэйнтер, — сказал тот, что сзади. — Где твоя жена, Пэйнтер?

— Пошла в Марасанвос... Если подождете, она...

— Меня зовут Танкард, — резко произнес первый всадник. — Я поверенный, действующий в интересах короны в деле «Корона против Полдарка». Мы хотим задать вам пару вопросов, Пэйнтер. Это Бленкоу, мой клерк, и Гарт, заинтересованное лицо. Внутрь пустите?

Джуд Пэйнтер нахмурил побуревшую физиономию, приняв выражение оскорбленного святоши, однако под маской привычной самозащиты проглядывала неподдельная тревога.

— Чего вы ко мне привязались? Я всё выложил. Рассказал судьям, и больше ничё не знаю. Живу себе туточки христианской жизнью, как сам святой Петр, сижу перед собственной дверью, никому не мешаю. Оставьте меня в покое. 
— Закон есть закон, — сказал Танкард, ожидая, когда Джуд угомонится.

Спустя мгновение, подозрительно поглядывая то на одного, то на другого, Джуд всё же провел их внутрь. Гости уселись в темной хижине, Танкард, с отвращением осмотревшись, поднял фалды, чтобы не испачкаться. Никто из посетителей не был неженкой, однако Бленкоу, болезненно-бледный, ссутулившийся мужчина, с тоской оглянулся, любуясь приятным вечером снаружи.

— Я ничегошеньки не знаю. Не по адресу обратились, — сказал Джуд.

— У нас есть все основания полагать, — сказал Танкард, — что ваши показания, данные на предварительном слушании, до последнего слова — ложь. И если...

— Прошу меня извинить, мистер Танкард, — произнес Гарт вполголоса, — но, может, вы позволите мне переговорить с Пэйнтером наедине пару минут. Вы же помните, я говорил еще до того, как мы сюда отправились, что есть много способов...

Танкард скрестил тощие руки.
— Что ж, прекрасно.

Джуд обратил свои бульдожьи глаза на нового противника. Ему показалось, что прежде он уже видел Гарта, как тот скакал по деревне или что-то в этом духе. Наверное, что-то разнюхивал.

Гарт начал доверительно, в дружеской манере:
— Как я понимаю, когда-то вы вместе с женой были слугами капитана Полдарка, а до того много лет служили у его отца, так?

— Можа и так.

— И после стольких лет верной службы вас внезапно выгнали вон, вышвырнули из дома, ни словом не предупредив.

— Ага. И это неправильно, неподобающе, вот чего я вам скажу.

— И еще говорят, если позволите, в общем, молва такая ходит, ну вы понимаете, будто перед тем он обошелся с вами постыднейшим образом, отделал хлыстом и чуть ли не утопил под водокачкой. Это правда?

Джуд сплюнул на пол, обнажив два больших зуба.

— И это противозаконно, — вступил в разговор Танкард, сморщив свой длинный тонкий нос.— Этого человека можно обвинить в нападении и побоях. Вы могли бы выдвинуть обвинение, Пэйнтер.

— И это же не впервой, могу поручиться, — прибавил Гарт.

— Ага, так и есть, — через минуту откликнулся Джуд, причмокнув.

— Люди, в наши дни дурно обращающиеся с прислугой, не заслуживают ее иметь, — заявил Гарт. — Нынче из-за границы пришли новые веяния. Каждый человек не хуже своего соседа. Поглядите, что произошло во Франции.

— Ага, как же, знаю я, — сказал Джуд и замолчал. Не следовало выдавать этим любопытным надоедам секрет о его посещении Роскофа ^[1]. Это дело с Полдарком могло быть всего лишь ловушкой, чтобы выманить у него признание.

— Бленкоу, — сказал Танкард. — У вас остался бренди? Мы могли бы сделать по глоточку, и Пэйнтер, без сомнения, к нам присоединится.

Краски заката померкли, и тени в заваленной мусором хижине стали темнее.

— Помяните мое слово, — произнес Гарт, — с аристократией покончено. Ее дни сочтены. Простые люди вступят в свои права. И одно из них — право, чтобы с ними не обращались, как с собаками, и не использовали, как рабов. Вы знаете закон, мистер Пэйнтер?

— Дом англичанина — это его крепость, — ответил Джуд. — Хартия вольностей ^[2] и всё такое. И да не нарушай межи ближнего твоего.

— Когда кто-то преступает закон, — сказал Гарт, — как это случилось здесь в январе, слугам закона часто трудно бывает действовать, как должно. И потому они действуют, как могут. А когда случается мятеж, кораблекрушение, грабеж или что-то подобное, то вина лежит не на тех, кто следует, а на тех, кто ведет. В этом же случае зачинщика далеко искать не надо.

— Можа и так.

— Тут никаких «может» быть не должно. Лишь надежные свидетельства. Свидетельства ответственных людей вроде вас. И кстати, если закон не может доказать обвинения против зачинщика, то он смотрит вокруг и вылавливает людей помельче. Вот какова правда, мистер Пэйнтер, это такая же истина, как и то, что я сижу перед вами, так что лучше всего, чтобы перед судом предстал нужный человек.

Джуд схватил свой стакан и снова опустил его, поскольку тот был пуст. Бленкоу поспешно протянул Джуду бутылку с бренди. Когда тот опрокинул ее в себя, раздалось приятное бульканье.

— Не пойму, чего вы ко мне-то явились, меня там и вовсе не было, — сказал он по-прежнему настороженно. — У меня глаз на затылке нету.

— Слушайте, Пэйнтер, — произнес Танкард, не обращая внимания на протестующий жест Гарта. — Нам известно гораздо больше, чем вы думаете. Мы ведем расследование уже почти семь месяцев. Для вас же лучше рассказать всё, как на духу.

— И правда что ль как на духу?

— Нам известно, что вы взаимодействовали с Полдарком утром после кораблекрушения. Мы знаем, что вы были на берегу во время беспорядков в тот день и следующую ночь. Для нас не секрет, что вы сыграли главную роль в противодействии королевским офицерам, когда один из них был серьезно ранен, так что во многих смыслах вы столь же виновны, как и ваш хозяин.

— Отродясь не слыхал таких бредней! Я? Да я и близко не подходил к кораблекрушению, не сойти мне с этого места!

— Однако, как объяснил Гарт, мы готовы это пересмотреть, если вы станете свидетелем короны. У нас достаточно свидетельств против этого Полдарка, но мы хотим сделать их весомее. Вы уж точно ему ничего не должны. Вы же ведь сами только что признались, как постыдно он с вами обошелся! Давайте уже, и здравый смысл, и чувство долга подсказывают, что вам следует сказать нам правду.

С долей достоинства Джуд поднялся на ноги.

— А кроме того, — прибавил Гарт, — мы готовы оплатить ваше беспокойство.

Джуд задумчиво крутанулся на каблуках и снова медленно сел.
— Чего?

— Неофициально, конечно же. Официально этого делать не следует. Но есть и другие способы.

Джуд высунул голову за дверь и огляделся. Пруди нигде не было видно. Вечно одно и то же, когда она уходит навестить кузину. Пэйнтер исподтишка осмотрел всех находящихся в хижине, словно пытался незаметно оценить их намерения.

— Какие еще способы?

Гарт вытащил кошель и потряс им.
— Ну, вроде того, что корона получает свидетеля обвинения и готова заплатить за сведения. Разумеется, негласно. Исключительно по-дружески. Как предлагают награду за поимку, нечто вроде этого. Не так ли, мистер Танкард? Ничем от этого не отличается.

Танкард промолчал. Джуд поднял стакан и заглотнул остатки бренди.

— Поначалу угрозы, а таперича подкуп, — едва слышно пробормотал он. — Подкуп, чтоб мне пропасть! Иудины денежки. Вот как обо мне думают. Чтоб я стоял в суде супротив старого друга. Хуже Иуды, потому как тот это не втихаря делал. И чего ради? Ради тридцати сребреников. Зуб даю, даже этого мне не предложат. Дадут двадцать или десять. Это неразумно. Неподобающе. Не по-христиански. Неправильно.

Возникла небольшая заминка.

— Десять гиней сейчас и десять — после суда, — сказал Гарт.

— Ха! — бросил Джуд. — Так я и знал.

— Можно и до пятнадцати поднять.

Джуд встал, но на сей раз медленно, причмокивая и пытаясь присвистнуть сквозь зубы, но губы у него пересохли. Он подтянул штаны и сунул два пальца в карман жилета, вытащив понюшку табака.

— Не дело это — приходить к человеку вот так вот, — хмыкнул он. — У меня голова кругом идет. Возвращайтесь через месячишко.

— Слушания назначены на начало сентября.

Танкард тоже поднялся.
— Мы не требуем длинного выступления, — сказал он. — Лишь несколько слов об основных фактах, насколько они вам известны, и в нужное время их следует повторить.

— И чего я скажу? — вопрошал Джуд.

— Правду, разумеется, и присягнете в этом.

— Правду, разумеется, — нетерпеливо перебил Гарт, — но, пожалуй, прежде мы могли бы объяснить, чего хотим. Речь идет о нападении на солдат, вот о чем нам нужно свидетельство. Это произошло в ночь с седьмого на восьмое января. Вы тогда были на берегу, не так ли, мистер Пэйнтер? Без сомнений, вы всё видели.

Джуд выглядел усталым и измученным.
— Неа, ничего об том не помню.

— Если ваша память прояснится, то сможете получить двадцать гиней.

— Двадцать сейчас и двадцать опосля?

— Да.

— Эта байка того стоит.

— Мы хотим услышать правду, — нетерпеливо напомнил Танкард. — Так вы были свидетелем нападения или нет?

Гарт положил кошель на шаткий трехногий стол, когда-то принадлежавший Джошуа Полдарку, и начал отсчитывать двадцать золотых монет.

— Короче, — сказал Джуд, уставившись на деньги, — когда тому солдату проломили башку, остальные драпанули с пляжа Хендрона быстрее, чем пришли. Вот была умора. Вам это хотелось знать?

— Разумеется. И какую роль в этом сыграл капитан Полдарк.

С приближением ночи хижину наполнили тени. Монеты звенели так мелодично, и на мгновение показалось, будто весь оставшийся свет исходит от тусклого золотого островка гиней.

— Ага, — сказал Джуд, сглотнув, — я вроде как отлично всё помню. Хотя сам-то и не участвовал, ага. Болтался поблизости, — он ненадолго призадумался и сплюнул. — И чего вы мне сразу не сказали, что вам надо?

***

На следующий день через Грамблер в другую сторону проскакала девушка — мимо церкви Сола, обогнула Тренвит и вскоре по крутой тропинке спустилась в бухту Тревонанс. Наездница, темноволосая молодая женщина ростом чуть выше среднего, была в синей обтягивающей амазонке и небольшой треугольной шляпке. Ценитель не назвал бы ее по-настоящему красивой, но некоторые мужчины не проехали бы мимо, не бросив на нее второй взгляд.

Оставив позади плавильни, чьи охристые испарения отравили растительность в бухте, она подъехала с другой стороны Плейс-хауса, приземистого и прочного строения, которое, противостоя ветру и штормам, нависало над морем. Как только девушка спешилась, сразу стало ясно, что она нервничает. Ее затянутые в перчатки пальцы неустанно теребили уздечку, и когда конюх вышел придержать коня, запнулась, задавая ему вопрос.

— Сэр Джон Тревонанс, мэм? Я узнаю, здесь ли он. А кто его спрашивает?

— Госпожа Полдарк.

— Госпожа Полдарк. Кхм... да, мэм. 
Ей показалось, или конюх действительно бросил на нее косой любопытный взгляд?
— Пройдите сюда, пожалуйста.

Ее проводили в теплую маленькую комнатку, выходящую в оранжерею. Через пару минут после того, как она присела и стянула с рук перчатки, послышались шаги возвращающегося слуги, который сказал, что сэр Джон на месте и готов с ней встретиться.

Он находился в длинной комнате с видом на море, похожей на кабинет. Демельза с облегчением увидела, что Тревонанс здесь один, если не считать огромного датского дога, лежащего у его ног. Она обнаружила, что сэр Джон менее внушителен, чем Демельза себе представляла. Он оказался не намного выше ее ростом, с румяным лицом и глазами весельчака.

— К вашим услугам, мэм. Присаживайтесь, — сказал он.

Хозяин подождал, пока гостья выбрала кресло, и вновь сел за стол. Несколько минут она сидела, опустив глаза, зная, что сейчас её рассматривают, и принимала это пристальное внимание к себе как часть необходимого испытания.

— Я не имел удовольствия встречать вас раньше.

— Нет... Вы хорошо знаете моего мужа...

— Разумеется. До недавнего времени нас связывали деловые отношения.

— Росс был очень расстроен разрывом вашего союза. Он всегда им очень гордился.

— Хм! Сложившаяся ситуация оказалась для нас непреодолима, мэм. Никто не виноват в случившемся. Мы все потеряли деньги в этой сделке.

Она подняла взор и увидела, что осмотр удовлетворил Тревонанса. Одним из немногих факторов, делающих набеги Демельзы в общество более комфортными, была способность нравиться мужчинам. Она еще не видела в этом источника своего могущества, лишь опору для ускользающей храбрости. Демельза знала, что ее визит сюда нарушал любые нормы этикета — и хозяину это известно не хуже неё.

С того места, где они находились, оба могли наблюдать за медленно поднимающимся по заливу дымом от плавильных печей, и спустя некоторое время сэр Джон довольно сухо сказал:

— Вы... хм... несомненно, знаете, что у компании теперь новое руководство. Для нас было ударом, что концерн разорился, но вы понимаете, в какое положение меня поставили. Все постройки располагались на моей земле — прямо у меня под носом — я вложил туда больше всех, и было бы безумством просто позволить им сгнить. Появилась возможность получить свежий приток капитала, и каждый здравомыслящий человек ухватился бы за нее. Я верю, что капитан Полдарк понимает, как это бывает.

— Уверена, что понимает, — сказала Демельза. — Полагаю, что Росс пожелал бы вам успехов в новом деле, даже если сам не в состоянии принять в нем участие.

Глаза сэра Джона загорелись.
— Как благородно с вашей стороны так говорить. Конечно, пока мы едва покрываем расходы, но я полагаю, что положение наладится. Могу я предложить вам напитки? Может быть, бокал канарского?

— Нет, благодарю, — она помедлила, — но я бы выпила бокал портвейна, если вас не затруднит.

Иронично подняв бровь, сэр Джон встал и позвонил в колокольчик. Принесли вино, и они вели вежливую беседу, наслаждаясь напитком. Беседа шла о шахтах, коровах, повозках и испорченном лете. Демельза чувствовала себя во время беседы всё свободнее, а сэр Джон меньше осторожничал.

— Сказать по правде, — произнесла Демельза, — я думаю, что все проблемы с животиной из-за дурной погоды. У нас есть чудесная корова по имени Эмма, две недели назад она давала потрясающие надои, а сейчас всё молоко ушло в рога. То же самое и с остальными, хотя это и неудивительно.

— У меня тоже есть чудесная корова херефордской породы, стоит кучу денег, — сказал сэр Джон. — Отелилась второй раз два дня назад, а сейчас у нее паралич. Доктор Филлипс, ветеринар, осматривал корову уже более пяти раз. Мое сердце разобьется, если я ее потеряю.

— С теленком всё в порядке?

— О да, но роды прошли тяжело. А с тех пор Минта не может стоять. Что-то неладное с зубами, и хвост как будто распался на отдельные суставы. Филлипс сдался, и мой ветеринар не лучше.

— Помню, когда я жила в Иллагане, — проговорила Демельза, — случилось нечто похожее. У пастора заболела корова, и симптомы похожие. И тоже после отела.

— А он нашел лечение?

— Да, сэр, нашел.

— И какое же?

— Что ж, будет не совсем правильно сказать, что именно пастор нашел лечение. Но он не погнушался позвать старуху по имени Мегги Доус, припоминаю, она ​​жила сразу за ручьем. Мастерски лечила бородавки и золотуху. Однажды к ней заявился мальчишка с куском стекла в глазу. Жуткое дело, но она...

— Вернемся к корове, мэм.

— Ах, да. Её можно посмотреть, сэр Джон? Хотелось бы убедиться, что симптомы те же самые, что и у коровы пастора.

— Я сам вас сопровожу, если вам так угодно. Еще бокал портвейна, чтобы поддерживать вас?

Через несколько минут они пересекли мощеный двор позади дома и прошли в коровник, где лежала корова. Демельза отметила массивную каменную кладку надворных построек и пожелала, чтобы у нее были такие же. Корова молча лежала на боку с полными скорби добрыми карими глазами. С деревянного стульчика поднялся мужчина и почтительно встал у двери.

Демельза склонилась, осмотрела корову наметанным за семь лет проживания в Нампаре глазом, не говоря у же о детстве в Иллагане. Ноги животного парализовало, а половина хвоста выглядела странно безжизненной и не соединенной с оставшейся.

— Да. Симптомы те же. Мегги Доус называла это «кургузый хвост».

— И каково лечение?

— Это её лечение, не моё, понимаете?

— Да-да, понимаю.

Демельза провела кончиком языка по губам. 
— Она велела разрезать хвост вот здесь, в футе от конца, где размягчились позвонки, приложить хорошо посоленную луковицу, туго перебинтовать грубой тканью и оставить на неделю, прежде чем снять повязку. Корма давать немного — раз в день, и с настойкой, для которой в равных долях смешать розмарин, можжевельник и очищенные семена кардамона. Как сейчас помню — так она велела.

Демельза выжидающе взглянула на баронета — сэр Джон задумчиво прикусил нижнюю губу

— Что ж, — промолвил он, — никогда не слышал о подобном лечении, но и заболевание редкое. Вы, похоже, первая, кто с ним сталкивался ранее. Проклятье, думаю, что попробую. Что скажешь, Лайсон?

— Уж всяко лучше, чем просто смотреть, как животина страдает, сэр.

— Именно так и я думаю. Слышал, эти старухи творят чудеса, когда дело доходит до малоизвестных болезней. Вы не могли бы повторить указания моему слуге, миссис Полдарк?

— С удовольствием.
Спустя минуту или две они пересекли двор и вошли в дом.

— Надеюсь, капитан Полдарк не сильно обеспокоен приближающимся судом.

Как только он это произнес, то пожалел о своей неосторожности. Чувствовалось, что гостья сознательно избегает этой темы, возложив на него бремя упоминания об этом, но не подхватила её с горячностью, которой сэр Джон опасался.

— Разумеется, радости нам это не приносит. Думаю, что беспокоюсь об этом больше него. 
— Скоро всё закончится, есть хороший шанс на оправдание.

— Вы действительно так полагаете, сэр Джон? Это сильно меня утешает. Вы будете в Бодмине во время выездной сессии?

— Хм, хм. Этого я не знаю. А почему вы спрашиваете?

— Я слышала, что в сентябре пройдут выборы в парламент, а поскольку суд назначен на шестое число, то вы, вероятно, будете в Бодмине.

— Вы имеете в виду, чтобы помочь моему брату? Он вполне в состоянии позаботиться о своем кресле, — баронет недоверчиво глянул на её спокойное лицо, когда они снова вошли в большую комнату, служившую ему кабинетом. Было нелегко догадаться, о чем она думает. — Даже если бы я и находился в городе, у меня слишком много дел, чтобы присутствовать на суде. Кроме того, со всем уважением, мэм, мне бы не хотелось видеть старого друга в беде. Желаю ему успехов, конечно, но никто не захочет развлекаться, глядя на этот спектакль.

— Мы слышали, что будет двое судей, — заявила Демельза.

— Нет-нет, не двое в одном деле. Двое разделят между собой все дела, полагаю, так. Уэнтворт Листер — недурной человек, хотя мы давно не виделись. Вы получите справедливое судебное разбирательство, можете быть уверенной: британское правосудие об этом позаботится.
Датский дог подошел к нему, сэр Джон достал из ящика стола сладкое печенье и отдал собаке.

— Меня сильно удивляет, — сказала Демельза, — как человек, судья, может приехать из центра страны, рассматривать дела и разобраться в них за несколько часов. Это мне представляется невозможным. Разве он никогда не пытается заранее сам узнать правду до начала рассмотрения дела?

— Вы будете удивлены, — сэр Джон улыбнулся, — как быстро натренированный ум может разобраться в истине. И помните, не всё зависит от судьи, дело еще и в присяжных, а они корнуольцы, как и мы, так что взгляните на это с положительной стороны. Еще глоточек портвейна?

— Немного пьянит, я подозреваю, — отказалась Демельза, — но великолепный аромат. Когда всё это закончится, мы хотели бы, чтобы вы нас как-нибудь навестили, сэр. Росс просил меня это передать.

Сэр Джон ответил, что польщен. Собака разбросала крошки от печенья по всему полу. Демельза поднялась, чтобы уйти.

— Надеюсь, что ваше лечение Минте поможет, — добавил баронет.

Демельза тоже на это надеялась, хотя и скрывала свои сомнения.
— Вы сообщите мне о ней?

— Разумеется, сообщу. И если вы будете проезжать мимо, я буду очень рад вашему визиту.

— Благодарю вас, сэр Джон. Иногда для здоровья я катаюсь вдоль побережья. Путь для лошади не самый легкий, но мне нравятся виды и бодрящий воздух.

Сэр Джон проводил её до двери и помог взобраться в седло, восхищаясь гибкой фигурой и великолепной осанкой. Когда она выезжала за ворота, в них въехал мужчина на серой кобыле.

— Кто это был? — спросил Анвин Тревонанс, бросив серые перчатки для верховой езды на пачку чеков. Младший брат сэра Джона всё делал обдуманно, придавая значение даже самым бессмысленным действиям. Высокий и властный, с лицом льва, в возрасте тридцати шести или тридцати семи лет он обладал гораздо более впечатляющей внешностью, чем баронет. Но всё же сэр Джон имел деньги, а Анвин — нет.

— Жена Росса Полдарка. Привлекательная юная особа. Прежде я с ней не встречался.

— Чего она хотела?

— Этого я пока не знаю, — ответил сэр Джон. — Непохоже, чтобы она в чем-то нуждалась.

На переносице Анвина пролегла глубокая складка, углубившаяся, когда он нахмурился.
— А разве она не была его посудомойкой или что-то в этом роде?

— И до нее многие поднимались, даже обладая меньшими талантами, могу поклясться. А она уже определенно элегантна. Через несколько лет трудно станет отличить ее от женщины, получившей хорошее воспитание.

— И пришла просто так? Сомневаюсь. Как по мне, она выглядит опасной.

— Опасной?

— Когда она уходила, мы обменялись взглядами. Я умею разбираться в людях, Джон.

— Что ж, как и я, Анвин, и я подумываю рискнуть, — сэр Джон бросил псу очередное печенье. — Она предложила способ лечения для Минты, хотя чтоб мне пропасть, если я уверен, что это сработает. Ты нашел Рэя?

— Да. О, да. Я рассказал ему, что Кэролайн хочет прервать путешествие, чтобы остановиться в Бодмине на время выборов, но Кэролайн тоже ему написала, так что это не стало новостью. Как это на нее похоже — попросить меня поговорить с ее дядей, а потом написать ему самой!

— Она всего лишь девица. Будь с ней терпелив, Анвин. Имей терпение. Она пылкая и капризная. А кроме того, другие тоже могут счесть ее хорошим уловом, не ты один.

Анвин погрыз кончик хлыста.
— Старик — закоренелый скопидом. Нынче утром он просматривал свои счета, листая их заскорузлыми руками, а дом — даже в лучшие времена его не назвали бы особняком — почти пришел в упадок, так нуждается в починке. Это точно не то место, где Кэролайн следовало бы провести полжизни.

— Ты сможешь всё это изменить.

— Точно. Когда-нибудь. Но Рэю не больше пятидесяти трех или четырех. Он может еще десяток лет прожить.
Анвин подошел к окну и посмотрел на море, которое этим утром было спокойно. Низкие облака над скалистыми утесами придавали воде более насыщенный темно-зеленый оттенок. На стене вокруг дома расселись чайки, издавая хриплые крики. На Анвина, привыкшего к лондонской жизни, этот пейзаж навевал меланхолию. 
— Кстати, Пенвенен сделал странное заявление, — продолжил он. — Утром он высказал мнение о том, что Корнуолл слишком хорошо представлен в парламенте, заявив, что эти места следует перераспределить между новыми городами в центре страны. Сущий вздор.

— Не обращай внимания на его мелкие слабости. Он частенько говорит такое, просто чтобы позлить. Это у него в привычке.

— Что ж, — обернулся Анвин, — надеюсь, что в ближайшие семь лет больше у нас выборов не будет. Они обойдутся мне в две тысячи фунтов только за удовольствие быть избранным, а ты ведь знаешь, что на этом всё не заканчивается, да и не начинается, если уж на то пошло.

Глаза сэра Джона приняли встревоженное выражение, кровь отхлынула с лица, как всегда происходило, стоило только упомянуть деньги.
— Ты сам выбрал себе занятие, мальчик мой. А у других дела обстоят еще хуже. Картер из Грампаунда сказал, что, когда придет время, ему придется заплатить по три сотни гиней за голос.
Он встал и дернул колокольчик.
— Госпожа Полдарк спрашивала меня, буду ли я в Бодмине во время избирательной кампании. Интересно, с чего бы ей это понадобилось?

Глава вторая

Утро уже давно закончилось, когда Демельза повернула Каерхейс в сторону обеда и дома. Миновав Тренвит-хаус, она подумала, как было бы хорошо заскочить туда на несколько минут, чтобы по-дружески поболтать с Верити. Демельза так по этому скучала и никак не могла привыкнуть. Но Верити жила в Фалмуте, если не в море — похоже, в счастливом браке, несмотря на все дурные пророчества, а она, Демельза, сыграла весьма деятельную роль в этой перемене, так что теперь грех жаловаться. Тайное бегство Верити стало причиной резкого разрыва между их семьями, и, несмотря на самопожертвование Демельзы на прошлое Рождество, рана так полностью и не затянулась.

Теперь виноват был не Фрэнсис. После болезни и смерти на прошлое Рождество маленькой Джулии он, похоже, всеми силами стремился выказать Демельзе благодарность за ее поступок. Но Росс и слышать об этом не желал. Крах «Карнморской медной компании» встал между ними стеной. И если подозрения Росса относительно этого краха были верны, то Демельза не могла его винить. Но если бы дела обстояли по-другому, она была бы гораздо счастливее. Демельза всегда предпочитала прямое выяснение отношений мучительным горьким подозрениям.

Как раз перед тем как потерять дом из вида, она заметила Дуайта Эниса, едущего за ней по дороге, и потому осадила лошадь, чтобы его подождать. Приблизившись, молодой доктор снял шляпу.

— Чудесное утро, мэм. Рад видеть, что вы наслаждаетесь свежим воздухом.

— И не бесцельно, — улыбнулась она. — Всё, чем я занимаюсь в последние дни, я делаю с той или иной целью. Весьма похвально, я полагаю, если смотреть с этой точки зрения.

Он ответил улыбкой — трудно было бы не улыбнуться — и позволил своей лошади идти рядом с лошадью Демельзы. Дорога была достаточно широкой, чтобы позволить ехать рядом. Энис отметил профессиональным взглядом, как Демельза похудела с тех пор, как переболела в январе.

— Полагаю, это зависит от того, насколько похвальна цель.

Демельза поправила выбившийся из-за ветра локон.
— Ах, вот этого я не знаю. Нужно спросить у священника. Я была в Плейс-хаусе, лечила корову сэра Джона.

— Не знал, что вы в этом разбираетесь, — удивился Дуайт.

— Я и сама не знала. Молюсь Господу, чтобы его херефордской корове стало лучше. Если она умрет, я ничего не добьюсь.
— А если выживет?

— Куда вы направляетесь, Дуайт? — взглянула на него Демельза.

— Повидать кое-кого в Соле. Я приобрел популярность у пациентов, которые не в состоянии заплатить. Чоук еще больше разленился.

— И стал еще более недружелюбным. А что стоит за всем этим — тем... тем, что Росса пытаются приговорить?

Доктор почувствовал себя неловко. Он притянул опущенные вожжи к рукаву черного бархатного сюртука.
— Закон, я полагаю.

— Ах да, закон. Но и кое-что еще. Когда еще закон поднимал столько шума вокруг грабежа потерпевшего кораблекрушение корабля и грубого обращения с несколькими таможенниками, даже если предположить, что Росс принимал в этом какое-то участие, а мы знаем, что он не принимал. Такого не бывало с моего рождения и еще сотни лет до того.

— Я не настолько уверен, что это правда, вовсе нет. Я приложу все усилия, чтобы помочь Россу, вы это знаете...

— Да, я знаю.

— Но думаю, нет ничего хорошего в том, что вы десять раз обманете закон, а на одиннадцатый попадетесь. Он вцепится в вас, как пиявка, и не отпустит, пока не выбьет признание. Такова истина. Разумеется, в этом случае интересно, раз уж закон так изменился, не влияет ли на это дело кто-то еще...

— Повсюду рыскали какие-то люди, задавая всем вопросы, даже нашим собственным слугам, даже до Гимлеттов добрались. В округе не сыщешь ни одного коттеджа, куда бы они не заглянули, и всё пытаясь навешать вину на Росса! Это закон, сомнений нет, но закон, у которого куча денег и времени, потому что никто из местных Росса не выдаст, и им это известно. У Росса есть враги, но не среди шахтеров, которые помогали ему во время кораблекрушения!

Они добрались до церкви Сола, накренившейся, как Пизанская башня, и Дуайт остановился на краю оврага Сол. На холме несколько женщин убирали засеянный зерном склон, складывая урожай на краю, но центр поля пока еще не тронули, и он выглядел как вышитый платок.

— Вы не будете здесь спускаться?

— Нет, Росс ждет меня дома.

— Если даже за этим делом кто-то стоит, — сказал Дуайт, — я бы не стал приписывать это напыщенным ничтожествам вроде доктора Чоука, у которого нет ни денег, ни яда, чтобы нанести серьезный урон.

— Я тоже так думаю, Дуайт. Мы тоже так думаем.

— Да. Кстати, для сведения, я не был у Уорлегганов уже целый год, — сказал он.

— Я лишь однажды встречалась с Джорджем. Как выглядят остальные?

— Я мало их знаю. Николас, отец Джорджа, деспотичный и тяжелый человек, но имеет репутацию честного, которой не так-то легко добиться. Дядя Джорджа по имени Кэри всегда держится в тени, и если речь идет о каких-нибудь темных делишках, могу предположить, что занимается ими он. Но должен признаться, что со мной они всегда вели себя благородно.

Демельза уставилась на серебристо-синий треугольник моря, виднеющийся в конце долины.
— Сансон, погибший во время кораблекрушения, был их кузеном. А еще между Россом и Джорджем были и другие разногласия, еще до медеплавильной компании... Настало время расплатиться по старым счетам.

— Я бы не стал слишком об этом беспокоиться. Закон лишь выяснит истину.

— Я в этом не так уверена, — возразила Демельза.

***

Пейзаж на пляже Хендрона отличался от бухты Тревонанс. Хотя прилив был невысоким и почти не омывал скалы, на плоском песчаном берегу море бурлило, а туман низко стелился в пока еще неподвижном воздухе. Возвращаясь после привычной утренней прогулки к Темным утесам, Росс оглядел скалы, на которых воздвигли хибары Уил-Лежер, и едва их различил сквозь дымку. Словно бы шел по наполненной паром купальне.

После потери Джулии и начала судебного преследования Росс ежедневно заставлял себя гулять. Или, если позволяло настроение и погода, выходил в море на новой лодке и плыл до Сент-Агнесс. Эти занятия не разгоняли тучи в его разуме, но помогали справиться с будничной рутиной. Дочь умерла, кузен предал, с таким трудом взлелеянное плавильное предприятие обратилось в прах, ему грозили обвинения в уголовном преступлении, за которое могли приговорить к смерти или пожизненной высылке, и если по какой-то случайности ему и удастся это пережить, то через несколько месяцев его всё равно ждет неминуемое банкротство и заключение в долговую яму. Но в то же время нужно было засеять поля и собрать урожай, добывать и продавать медную руду. Нужно было одевать и кормить Демельзу, так что он не мог себе позволить просто отстраниться на этом этапе.

Смерть Джулии он переживал тяжелее всего. Демельза горевала не меньше, но обладала более жизнерадостной натурой и непроизвольно отзывалась на события, которые так мало значили для Росса. То чистотел расцвел не ко времени, то на чердаке обнаружились котята, то настало тепло после зябкой стужи, запахло первыми копнами сена — всё это служило ей временным утешением, и потому печаль не так ей овладевала. Хотя Росс этого и не осознавал, большая часть забот нынешнего года легла на плечи Демельзы.

После рождественских штормов настала тихая зима, но покоя никому не принесла, думал Росс, не больше, чем ему самому. Цены на медь повысились лишь настолько, чтобы принести небольшие прибыли пока еще открытым шахтам, но не давая возможности создавать новые предприятия или вновь открыть старые. Все просто выживали, а не жили.

Покинув пляж, Росс забрался на сломанную стену и увидел, как Демельза спускается вниз по долине, а она тут же заметила мужа и помахала ему рукой, и он помахал в ответ. Они добрались до дома почти одновременно, Росс помог ей спешиться и передал лошадь Гимлетту, который уже спешил навстречу.

— Сегодня ты приоделась для утренней прогулки, — отметил Росс.

— Подумала, что будет нехорошо, если меня увидят неопрятной, словно бы меня не заботит, как выглядит миссис Полдарк.

— Некоторые именно так и считают.

Демельза обвила его руку и сжала ее, потащив Росса в сад.

— Мои мальвы в этом году не так хороши, — сказала она. — Слишком много дождей. И урожай запоздал. Нам нужен на редкость жаркий сентябрь.

— Тогда в суде задохнешься.

— Мы же не проведем в суде весь месяц. Лишь один день. А потом тебя освободят.

— Кто это так говорит? Ты что, со своими гадалками советовалась?

Демельза помолчала, чтобы снять слизня из-под листа примулы. Она с отвращением держала его двумя пальцами в перчатке.

— Никогда не знала, как с ними лучше поступать.

— Брось на тот камень.

Демельза так и сделала, а потом отвернулась, когда Росс раздавил слизняка.
— Бедолага-улитка. Но они такие жадины. Я бы не возражала, если бы они удовольствовались листочком-другим... Что касается гадалок, Росс, то ты когда-нибудь слышал о коровьем заболевании под названием «кургузый хвост»?

— Нет.

— Задние ноги отнимаются, и у коровы выпадают зубы.

— У коров вечно выпадают зубы, — ответил Росс.

— И хвост приобретает странный вид, будто позвонки не связаны между собой, словно бы сломан. Потому так и назвали. Как думаешь, эту болезнь можно вылечить, если вскрыть хвост и приложить вареный лук?

— Нет, — сказал Росс.

— Но ведь вреда это не принесет, а корова и так может поправиться, правда?

— Где ты была нынче утром?

Демельза взглянула в его худое лицо с резкими чертами.

— На пути домой я встретила Дуайта. Он собирается на слушания.

— Не вижу в том нужды. Там будет половина Сола и Грамблера, мне так кажется. Прямо бои гладиаторов.

Их прогулка продолжалась в тишине. Сад замер под низко нависшими облаками, листья и цветы представляли собой приятную глазу, неподвижную и неизменную картину. Росс подумал о том, что нет ничего постоянного, только короткие мгновения тепла и дружбы, драгоценные секунды замершего времени в веренице беспокойных дней.

Тучи разверзлись ливнем, загнав пару внутрь, еще минуту они стояли у окна, наблюдая из гостиной, как крупные капли падают на листья сирени, окрашивая их в темный цвет. Когда пошел дождь, Демельза вдруг инстинктивно захотела выйти и проверить, не спит ли Джулия снаружи. Демельза хотела рассказать об этом Россу, но сдержалась. Имя ребенка никогда не упоминали. Временами Демельзе казалось, что Джулия стеной становилась между ними, и хотя Росс всеми силами старался доказать обратное, воспоминания о ее помощи больным в Тренвите еще терзали его.

— Разве тебе не пора опять идти на встречу с нотариусом Пирсом? — спросила Демельза.

— Я его раздражаю. Чем меньше я с ним вижусь, тем лучше, — хмыкнул он.

— Моя жизнь в такой же опасности, как и твоя, — сказала она тихо.

Росс обнял ее.
— Да будет тебе! Если со мной что случится, то у тебя останется еще много причин жить. Этот дом и земля станут твоими. Ты превратишься в главного акционера шахты Уил-Лежер. У тебя возникнут обязательства перед людьми со всей округи.

— Нет, Росс, — прервала его жена, — у меня ничегошеньки не останется, я снова стану нищей. Превращусь в девчонку-шахтерку.

— Ты будешь привлекательной молодой женщиной чуть за двадцать, с небольшим поместьем и кучей долгов. Лучшие годы жизни будут ждать тебя впереди.

— Я живу лишь тобой. Ты сделал меня тем, кем я стала. Это ты задумал меня привлекательной, ты задумал превратить меня в жену сквайра.

— Вздор. Ты уж точно снова выйдешь замуж. Если меня не станет, со всего графства сюда слетятся мужчины. И это не лесть, а чистая правда. Ты сможешь выбирать из десятка....

— Я никогда не выйду замуж снова. Никогда!

Он сжал ее крепче.
— Какая ты до сих пор худющая!

— Вовсе нет. И тебе следовало бы это знать.

— Ну ладно, стройная. Раньше твоя талия была помягче.

— Только после рождения Джулии. Тогда я была другой.

Вот и произнесено это имя.

— Да, — сказал он.

На пару минут наступило молчание. Росс прикрыл глаза, и Демельза не могла прочитать их выражение.

— Росс?
— Что?

— Возможно, со временем всё станет по-другому. Возможно, у нас будут еще дети.

Он отстранился.
— Не думаю, что хоть один ребенок будет рад иметь отца-висельника... Интересно, обед уже готов?

***

Расставшись с Демельзой, Дуайт направился вниз по крутой узкой дорожке — к Солу, навстречу журчанию ручья и стуку оловянных прессов. Прошло совсем немного времени с тех пор, как он приехал сюда, неопытный молодой врач с радикальными взглядами на медицину. Но казалось, что уже пролетело лет десять его жизни. За это время он заслужил доверие и любовь людей, среди которых работал, и непростительно нарушил клятву Гиппократа, после чего мучительно восстанавливал свою репутацию в глазах округи, которая считала, что он сыграл несущественную роль в произошедшем, а всю вину возлагала на девчонку. И всё это время он неизменно оставался критично настроен и требователен по отношению к себе.

Он понял важную вещь: человеческая природа бесконечно разнообразна и противоречива, так что любое лечение состоит из терпеливого эксперимента с чередой проб и ошибок, где доктору часто отводится роль зрителя, который наблюдает за битвой, разворачивающийся прямо перед его глазами, и никакая помощь извне не составляет даже четверти могущества восстанавливающей силы организма, а пилюли и микстуры чаще вредят, чем помогают.

Будь он человеком самодовольным, то смог бы найти некоторое утешение в этих мыслях, поскольку многие доктора и аптекари из тех, что он встречал, и за всю жизнь не приобретали столько знаний. Дуайт избегал людей своей профессии, потому что постоянно с ними препирался. Утешало его лишь то, что те и сами постоянно спорили друг с другом, общей у них была только полная и непререкаемая уверенность в непогрешимости собственных методов, уверенность, которую, казалось, ничто не может поколебать, даже смерть пациента. Если больной умирал в результате лечения, это оказывалось виной самого больного, а не метода лечения.

Дуайт не разобрался, во что верит доктор Томас Чоук. Они редко виделись, с тех пор как с самого начала повздорили, но поскольку практиковали примерно на одной территории, то неизбежно время от времени сталкивались.

Чоук всегда имел под рукой какое-нибудь снадобье — иногда он, похоже, даже заранее решал насчет лекарства, даже не осмотрев пациента. Но происходили эти снадобья от какой-нибудь медицинской теории или просто были плодом мысленных изысканий Чоука, Дуайт так и не понял.

В этот день Дуайт посетил нескольких пациентов, первым из которых оказался Чарли Кемпторн. Два года назад Кемпторн заработал чахотку в обоих легких, хотя затронута была только верхняя часть, но и того оказалось достаточно для смертного приговора.

Теперь же он явно поправился, чувствовал себя хорошо уже целый год, не кашлял, прибавил в весе и снова работал, не шахтером, а чинил паруса.

Он был дома, как и ожидал Дуайт, сидел у двери коттеджа с изогнутой иглой и ниткой. Увидев доктора, он улыбнулся во всю худую и загорелую физиономию и встал, чтобы его поприветствовать.

— Проходите, сэр, рад вас видеть. Я тут как раз несколько яиц припас к вашему приходу.

— Я не смогу задержаться, — приветливо ответил Энис. — Просто зашел, чтобы дать дальнейшие указания. Но всё равно благодарю.

— Да это совсем не сложно, лечиться-то. Сижу тут день-деньской на солнышке, шитьем занимаюсь и заколачиваю больше денег, чем когда шахтером был.

— А как Лотти и Мэй?
У Кемпторна было две тощих дочери пяти и семи лет. Жена утонула три года назад.

— Они сейчас у миссис Лоудс. Хотя мне и не нравится то, чему они научились, — облизав нитку, Кемпторн помешкал, держа ее между большим и указательным пальцем и хитро переглянувшись с Энисом. 
— Вы уж, наверное, в курсе, что за границей распространяется лихорадка. Тетушка Сара Трегигл попросила вам сказать.

Дуайт никогда не любил обсуждать болезни с пациентами, поэтому ничего не ответил.

— Тетушка также просила рассказать, что уже захворали Карноу и Бетти Коуд, и Ишбелы. Конечно, чего еще ожидать в августе.

— Какой прекрасный большой парус.

— Да, сэр. Вся эта махина — для «Все как один» из Сент-Агнесс. Вот уж кому понадобятся все паруса.

— Вы шьете паруса и для таможенных судов?

— Только если получится сшить так, чтобы они разорвались в клочья, когда судно на всех парусах за кем-то погонится.

Отсюда до площади у подножия холма ехать на лошади было небезопасно, и уйдя глубоко в свои мысли, Дуайт пошел пешком вниз по крутому переулку Стиппи-Стаппи-лейн.

Здесь находились самые лучшие коттеджи в деревушке, занимающие одну сторону переулка, а напротив возвышалась заросшая корноульская стена; долина на этом участке резко уходила вниз, к оврагу, где в море впадала река Меллинджи и работали оловянные прессы.

Каждый домик располагался на шесть футов ниже соседнего, возле самого нижнего Дуайт привязал коня. Когда он постучал в дверь, из-за облаков просочился медный луч солнца, осветив сгрудившиеся коттеджи и придав крышам мокрый блеск в предвкушении дождя.

Здесь жил Джака Хоблин, владелец собственного оловянного пресса, с женой Полли, дочкой Розиной, полукалекой, и младшей, Парфезией, прекрасным маленьким созданием одиннадцати лет, открывшей дверь.

На первом этаже располагались две маленькие комнатки с полом цвета жженой извести, в одной из них Розина шила и вышивала.

Парфезия сообщила, что мать лежит в постели, и ускакала по каменной лестнице на чердак, где спала вся семья. Убедившись, что Дуайт вошел, девочка снова побежала искать отца, который, по ее словам, тоже приболел.

Его оживленно поприветствовала Полли Хоблин — сорокалетняя женщина, выглядящая на все пятьдесят пять, Дуайт улыбнулся в ответ, заметив у нее обычные симптомы приступа малярии: мышечные сокращения, перекошенное бледное лицо, мертвецки бледные пальцы. Состояние хуже некуда.

Обнадеживающим обстоятельством явилось то, что его позвали хотя бы осмотреть больных, неуверенно и словно извиняясь. Два года назад люди с подобными жалобами просто покупали снадобья у Ирби — аптекаря из Сент-Агнесс, если могли себе это позволить, или у какой-нибудь старушки-соседки: конечно же, простой народ не мог себе позволить вызвать доктора Чоука, если только дело не касалось сломанных рук и ног или больной находился на смертном одре.

Доктор Энис никогда не отказывался помогать простому народу, способному заплатить только продуктами или не способному вовсе, но даже в этом случае ему выказывали признательность. Конечно же, находились и такие, кто говорил, что доктор проводит эксперименты над бедняками, однако всегда найдутся злые языки.

Он сделал для женщины лекарство из хинной корки и смотрел, как она принимает микстуру между клацающими зубами, две порции порошка Энис отложил, чтобы та приняла позже, вместе с морской солью и отваром ревеня на ночь. Тут в дверном проеме возникла тень — появился Джака Хоблин.

— Доброго вам дня, доктор. Фезия, сбегай-ка вниз и принеси, чем утереться. Я вспотел, как бык. И что же не так с Полли?

— Перемежающаяся лихорадка. Ей следует оставаться в постели еще по меньшей мере два дня. А как вы? Мне кажется, у вас то же самое. Подойдите-ка сюда, к свету.

Когда он приблизился, Дуайт ощутил запах перегара. Так значит, Джака опять запил. Танцующей походкой приблизилась Парфезия с куском красной ткани, и Джака утер платком свои густые брови. Его пульс был быстрым и едва слышным. Лихорадка была уже на последней стадии, приведя к всепоглощающей жажде.

— Мне слегка поплохело. Но лучшее лекарство — гулять по округе, а не лениться промеж одеял. Чем быстрее двигаешься, тем быстрее отпустит.

— А теперь послушайте, Хоблин, я хочу, чтобы вы немедленно приняли вот это, а этот порошок растворите в воде, перед тем как ложиться спать. Ясно?

Джака провел рукой по торчащим во все стороны волосам и бросил на доктора сердитый взгляд.
— Не терплю я все эти снадобья.

— И тем не менее, вам следует это принять. Вам станет гораздо лучше.

Они уставились друг на друга, но престиж Дуайта был слишком велик, и он с определенным удовлетворением пронаблюдал, как в глотке Джаки исчезла приличная доза растворенного винного камня.

Ночной порошок, если Джака будет достаточно внимательным и его примет, содержал десять граммов ялапы, но это не имело особого значения. Дуайта больше заботило состояние здоровья трех женщин, чем Джаки.

Покидая дом, Энис увидел, как Розина хромает вверх по холму с кувшином молока. Ей было семнадцать, и она еще не испортила прекрасные глаза бесконечными часами шитья при плохом освещении. При встрече девушка улыбнулась и присела в реверансе.

— Твоей семье к завтрашнему дню станет лучше. Убедись, чтобы мать приняла порошок.

— Всенепременно. Спасибо, сэр.

— Отец доставляет неприятности, когда пьет?

Она вспыхнула.
— Становится немного не в духе, сэр, трудно с ним управиться, вы бы так сказали.

— И дерется?

— Ох, нет, сэр, это редко. А потом всегда за это винится.

Дуайт миновал низкие окна лавки тетушки Мэри Роджерс и добрался до сгрудившихся у подножия холма маленьких полуразрушенных коттеджей, известных под названием Гернси.

Здесь царила страшная нищета. Окна были заколочены и затянуты тряпьем, двери просто опирались на косяки, кругом открытые выгребные ямы, а крысы шныряли от одной к другой, крыши сломаны, а стены покосились, тем временем полуголые ребятишки ползали или играли рядом.

Приходя сюда, Дуайт всегда вспоминал о своем приличном платье — феномене из другого мира. Он постучал в первый коттедж, удивленный тем, что обе половинки двери оказались закрытыми, поскольку комнату освещал только свет, проходящий через дверь.

Неделю назад он помог Бетти Каркик с рождением первенца, когда напортачили и сдались две повитухи, рыбацкие жены.

Он услышал плач младенца внутри, и через минуту в дверях появилась Бетти, подозрительно приоткрыв верхнюю половинку всего на дюйм.

— Ах, это вы, сэр. Входите же.
Бетти Каркик, в девичестве Коуд, была не из тех, кто угасает при первых же проблесках болезни, но Дуайт вздохнул с облегчением, когда четвертый и пятый день прошел без родильной горячки. Теперь с ней всё должно быть в порядке.

Он прошел за ней в каменный дом, но так и застыл на пороге, наклонив голову, когда увидел сидящего у небольшого очага Теда Каркика, помешивающего на огне какой-то травяной отвар. Тед и Бетти были женаты всего месяц, но оставаться дома, когда имелась работа, работа, которую так сложно получить, было дрянным способом показать привязанность.

Он кивнул молодому человеку и направился осмотреть ребенка. Тед встал и двинулся к выходу, но Бетти его остановила, он фыркнул и вернулся обратно к своему вареву. Младенец простуженно сопел, дыхание было учащенным, и Дуайт подумал о том, что натворила неопытная девушка — ему вечно приходилось бороться с невежеством и пренебрежением.

— Твоей матушки здесь нет, Бетти?

— Нет, сэр. Она приболела.

— Ну, разумеется. Кемпторн упомянул Коудов. Лихорадка?

— Думаю, да.

Варево на огне забулькало, а пламя затрещало, когда на него закапала жидкость. От открытого очага вился дымок, вплетаясь в почерневшие балки потолка.

— А как ты?

— В порядке. Но у Теда не так всё хорошо.

— Рот закрой, — бросил Тед от очага.

Дуайт не обратил на него внимания.
— Ты слишком рано встала, — сказал он девушке. — Если Тед дома, то может о тебе позаботиться.

— Скорее уж мне о нем придется.

Тед снова сделал раздраженный жест, но она продолжала:
— Пусть доктор тебя осмотрит, Тед. Ничего не добьешься, просиживая штаны у огня. Он не какой-нибудь болтун, мы это знаем.

Тед угрюмо поднялся и подошел к освещенному пространству около двери.
— Я плечо поранил, вот и всё. Тяжкий труд не пойдет ему на пользу.

Дуайт стянул с плеча парнишки мешковину. Пуля скользнула по кости и вышла наружу, рана выглядела достаточно чистой. Но теперь началось воспаление, которое не уменьшилось из-за припарок вареного тысячелистника.

— У вас есть чистая вода? И что ты там варишь на огне?
Дуайт занялся очисткой раны, не сделав никаких замечаний относительно ее причины.

И поскольку он ни о чем не спросил, объяснение последовало, хотя уже и после того, как Энис перевязал рану и собрался уходить. Тед Каркик с четырьмя другими владел лодчонкой, на которой в ясную погоду они отваживались на долгое и опасное плавание во Францию, чтобы взять груз спиртного на продажу.

Это не было крупномасштабным предприятием, как у мистера Тренкрома, но за четыре-пять поездок в год они зарабатывали достаточно, чтобы как-то перебиваться. Они отплыли в прошлую субботу, а вернулись в среду, пристав в бухте Вона — у полоски песка, время от времени соединяющейся с бухтой Сола — и обнаружили там поджидающих их Верскоу и двух других таможенников, готовых их заграбастать.

Возникла стычка, лодка затонула, натолкнувшись во время неразберихи на скалы, а Теда Каркика подстрелили в плечо. Неприятное происшествие, которое может иметь последствия.

— Мы же ничего такого не делали, — негодующе заявил Тед. — Только пытались заработать немного деньжат, как и все остальные, и вот нате вам — придется начинать всё сызнова, и это еще если нас оставят в покое. Наверняка солдаты начнут обыскивать дома, как в Сент-Агнесс.

— Нам всем интересно, — сказала Бетти, — откуда чинуши пронюхали, где они собираются пристать. Что-то здесь не так. Кто-то проболтался. ...