Джин Уэбстер Это же Патти!

Глава 1. Реформа нравственного облика школы Св. Урсулы

– Безобразие! – воскликнула Присцилла.

– Возмутительно! – заявила Конни.

– Оскорбительно! – добавила Патти.

– Поселить нас врозь на четвертом году учебы, после того как мы прожили вместе три предыдущих года…

– И нельзя сказать, чтобы мы вели себя чересчур плохо в прошлом году. Полно девочек, которые получали гораздо больше замечаний.

– Только наши прегрешения, пожалуй, больше бросались в глаза, – признала Патти.

– Но последние три недели мы вели себя очень хорошо, – напомнила Конни.

– А видели бы вы мою новую соседку по комнате! – простонала Присцилла.

– Не может быть, чтобы она была хуже, чем Айрин Маккаллох, – отозвалась Конни.

– Гораздо хуже!.. Ее отец – миссионер, и она выросла в Китае. Зовут ее Керенгаппух Херси. Имя ей дали в честь младшей дочери Иова^[1]. И она не видит в этом ничего смешного!

– Айрин Маккаллох, – мрачно сообщила Конни, – прибавила за лето двадцать фунтов. Теперь она весит…

– А видели бы вы, с кем придется жить мне! – с негодованием воскликнула Патти. – Ее зовут Мей Мертл Ван Арсдейл.

– Керен постоянно сидит за учебниками и рассчитывает, что я буду ходить на цыпочках, чтобы обеспечить ей возможность сосредоточиться.

– Слышали бы вы болтовню Мей Мертл! Она сказала, что ее отец финансист, и поинтересовалась, чем занимается мой. Я сказала ей, что он судья и что его главное занятие – сажать финансистов в тюрьму. Она назвала меня дерзким ребенком. – Патти вяло усмехнулась.

– Сколько же лет ей самой?

– Девятнадцать, и ей уже дважды делали предложение.

– Ого! С чего это она выбрала наш пансион?

– Ее отец и мать сбежали от своих родителей и поженились, когда им было девятнадцать, и они боятся, что она унаследовала их склонности. Так что они выбрали нашу Св. Урсулу – хорошую церковную школу со строгими правилами. Мей не знает, как ей вообще удастся укладывать волосы без помощи горничной. У нее ужасные предрассудки насчет лунных камней. Она носит только шелковые чулки и терпеть не может салаты с рубленым мясом. Мне придется учить ее, как застилать кровать. Она всегда плавает в Европу на судах компании «Уайт Стар».

Патти приводила подробности в том порядке, в каком они ей вспоминались. Подруги слушали сочувственно, а затем добавили еще кое-что о собственных огорчениях.

– Айрин весит сто пятьдесят девять фунтов шесть унций^[2] – и это без одежды! – сообщила Конни. – Она привезла с собой два чемодана, битком набитых сластями, и попрятала все это по углам в нашей комнате. Последнее, что я слышу, погружаясь в сон, – это как Айрин хрустит конфетами. И тот же звук первым доносится до меня, когда я просыпаюсь утром. Она никогда ничего не говорит; она постоянно жует. Иметь такую соседку – все равно что жить в одной комнате с коровой. А до чего милая компания в соседних комнатах! Малыш Маккой занимает комнату напротив, и шума от нее больше, чем от десятка ковбоев. А за стенкой – новая девочка-француженка. Вы, наверное, ее видели: хорошенькая девчушка с черными косами.

– С виду она кажется довольно желанной соседкой, – заметила Патти.

– Была бы желанной, если бы умела говорить, но она знает не больше полусотни английских слов. В одной комнате с ней живет Харриет Гладден, вечно унылая и вялая, как какая-нибудь устрица, а в конце коридора – Эвелина Смит. Вы же знаете: она полнейшая идиотка.

– Ох, просто жуть! – согласились собеседницы.

– Во всем виновата Лорди, – сказала Конни. – Вдова ни за что не разлучила бы нас, если бы в это дело не встряла Лорди.

– А теперь мне придется жить здесь, в Восточном крыле, под ее надзором! – застонала Патти. – Вам-то хорошо: у вас там Мамзель и Уоддамс, кроткие и простодушные, сущие агнцы, но в Восточном крыле девочки даже чихнуть не могут без того, чтобы Лорди…

– Тсс! – предостерегающе прошептала Конни. – Она идет.

Преподавательница латыни, проходя по коридору, задержалась у открытой двери. Конни с трудом выбралась из кучи платьев, книг и диванных подушек, в беспорядке сваленных на кровать, и вежливо встала. Патти соскользнула с металлической спинки кровати, а Присцилла слезла с крышки сундука.

– Хорошо воспитанные девушки не взгромождаются на спинки и ручки мебели.

– Разумеется, мисс Лорд, – пробормотали все три в унисон, серьезно глядя на нее широко раскрытыми глазами. В прошлом они не раз имели приятный случай убедиться, что больше всего ее раздражает выраженное улыбкой согласие.

Мисс Лорд обвела комнату критическим взглядом. Патти все еще была в дорожном платье.

– Надень форму, Патти, и кончай распаковывать вещи. Завтра утром рабочие унесут все сундуки вниз, в кладовую.

– Хорошо, мисс Лорд.

– Присцилла и Констанс, почему вы не на улице в такую хорошую осеннюю погоду? Все остальные девочки гуляют.

– Но мы так давно не видели Патти, а теперь, когда нас разлучили… – начала Конни, уголки ее рта печально опустились.

– Я надеюсь, это изменение благотворно отразится на вашей учебе. Вы, Патти и Присцилла, собираетесь в колледж и должны понимать, как важна основательная подготовка. От того, насколько прочным окажется фундамент, который вы заложите здесь, будут зависеть ваши успехи в последующие четыре года… и успех всей вашей жизни, если можно так выразиться. У Патти хромает математика, а у Присциллы – латынь. Констанс могла бы поработать над своим французским. Давайте посмотрим, на что вы способны, когда действительно постараетесь.

Она коротко кивнула всем троим и удалилась.

– «В школе познаем мы радость и учебы, и труда», – с иронически преувеличенной серьезностью пропела Патти, роясь в сундуке в поисках синей юбки и матросской блузы с вышитыми золотом на рукаве буквами «Св. У.».

Пока она переодевалась, Присцилла и Конни занялись перекладыванием содержимого ее сундука в комод, небрежно рассовывая вещи в том порядке, в каком они попадались под руку, – но заботливо свертывая и расправляя все, что оказывалось на самом верху. Перегруженная работой молодая учительница, на которую был возложен неблагодарный труд каждое субботнее утро инспектировать состояние шестидесяти четырех комодов и шестидесяти четырех стенных шкафов, была, к счастью, доверчива по натуре. Она никогда не заглядывала под верхний слой.

– Лорди совсем ни к чему поднимать такой шум из-за моей успеваемости, – сказала Присцилла, хмуро глядя перед собой поверх охапки одежды, которую держала в руках. – Я сдала хорошо всё, кроме латыни.

– Осторожнее, Прис! Ты топчешь мое новое бальное платье, – воскликнула Патти, как только ее голова появилась из воротника матросской блузы.

Присцилла машинально убрала ногу с лежавшего кучей на полу голубого шифона и продолжила свои сетования.

– Если они думают, что, поселив меня с младшей дочерью Иова, тем самым помогут мне лучше писать латинские сочинения…

– Я просто не смогу учиться, пока из моей комнаты не уберут Айрин Маккаллох, – подхватила Конни. – Она точь-в-точь комок липкого теста.

– Подожди, вот познакомишься с Мей Мертл! – Патти села на пол прямо посреди царившего в комнате хаоса и подняла на подруг широко раскрытые, серьезные глаза. – Мей привезла с собой пять вечерних платьев с глубоким декольте, а все ее туфли на высоченных каблуках. И она носит корсет – представляете? Она сначала выдыхает, а потом изо всех сил затягивает шнурки. Но это еще не самое ужасное. – Патти понизила голос и добавила доверительным шепотом: – У нее есть что-то красное в бутылочке. Она говорит, будто это для ногтей, но я видела, как она намазывала этим лицо.

– Не может быть! – шепотом ужаснулись Конни и Присцилла.

Патти поджала губы и кивнула.

– Отвратительно, правда?

– Кошмар! – содрогнулась Конни.

– Слушайте, давайте поднимем восстание! – воскликнула Присцилла. – Давайте заставим Вдову вернуть нам наши прежние комнаты в Райском Коридорчике.

– Но как? – спросила Патти; на лбу у нее залегли две параллельные складки.

– Скажем ей, что, если она не согласится на наше требование, мы уйдем из школы.

– Разумное предложение, ничего не скажешь! – насмешливо заметила Патти. – Она тут же вызовет Мартина и отдаст ему распоряжение запрячь лошадь в «катафалк» и отвезти нас на станцию к поезду, который отходит в шесть тридцать. Мне кажется, тебе пора бы уже знать, что Вдову на пушку не возьмешь.

– Угрожать бесполезно, – согласилась Конни. – Мы должны воззвать к ее чувству… чувству…

– Сострадания, – подсказала Патти.

Конни протянула ей руку и помогла подняться на ноги.

– Пошли, Патти, ты владеешь даром слова. Мы спустимся к ней прямо сейчас, пока у нас хватает мужества… Руки у тебя чистые?

Вскоре все три решительным шагом подошли к двери личного кабинета миссис Трент.

– Я постараюсь быть дипломатичной, – шепнула Патти, поворачивая дверную ручку в ответ на послышавшееся из кабинета «Войдите». – А вы кивками подтверждайте все, что я буду говорить.

Патти действительно пустила в ход все свои дипломатические способности. Описав с трогательными подробностями их долгую дружбу и нынешние страдания, вызванные разлукой, она плавно перешла к вопросу об их новых соседках по комнатам.

– Они, несомненно, очень милые девочки, – заключила она вежливо, – но, понимаете, миссис Трент, они нам не подходят. А ведь крайне трудно сосредоточиться на учебе, если рядом нет близкой по духу соседки.

Пристальный и строгий взгляд Патти наводил на мысль, что учеба была целью ее существования. Легкая улыбка промелькнула на лице Вдовы, но уже в следующее мгновение оно снова стало серьезным.

– Для нас очень важно усердно учиться в этом году, – добавила Патти. – Мы с Присциллой собираемся в колледж и понимаем, как важна основательная подготовка. От того, насколько прочным окажется фундамент, который мы заложим здесь, зависят наши успехи в последующие четыре года… и успех всей нашей жизни, если можно так выразиться.

Конни в виде предостережения толкнула ее локтем. Это был слишком уж явный плагиат: Патти цитировала мисс Лорд без ее согласия.

– И кроме того, – продолжила Патти поспешно, – все мои вещи голубые, а у Мей фиолетовая ширма и желтая диванная подушка.

– Это неприятно, – согласилась Вдова.

– Мы привыкли жить в Райском Ко… Я хочу сказать, в Западном крыле… и нам будет… э… не хватать вида на закат.

Воцарилось выжидательное молчание; Вдова в задумчивости постукивала по столу своим лорнетом. Посетительницы внимательно изучали выражение ее лица, но перед ними была маска, проникнуть за которую оказалось не в их силах.

– Нынешнее распределение учениц по комнатам более или менее временное, – начала Вдова спокойным тоном. – Может быть, я сочту целесообразным что-то изменить, а может быть, и нет. У нас необычно много новых учениц в этом году, и мне показалось, что будет разумнее поселить их не друг с другом, а с теми, кто уже проучился несколько лет в нашей школе. Вы учитесь у нас давно. Вам хорошо знакомы традиции школы. Поэтому… – Вдова улыбнулась; улыбка была чуть лукавой, – я отправляю вас в качестве миссионеров к нашим новеньким. Я хочу, чтобы ваше влияние ощущалось в школе.

Патти напряженно выпрямилась и в растерянности уставилась на нее.

– Наше влияние?

– Твоя новая соседка, – невозмутимо продолжила миссис Трент, – слишком рано становится взрослой. Она жила в разных фешенебельных отелях – в подобных обстоятельствах девочки, как правило, начинают вести себя несколько жеманно и неестественно. Попробуй пробудить в Мей интерес к обычным забавам девочек вашего возраста.

– А ты, Констанс, теперь будешь жить в одной комнате с Айрин Маккаллох. Она, как ты знаешь, единственный ребенок в семье и, боюсь, чуточку избалованна. Я была бы рада, если бы ты смогла открыть для нее духовную сторону жизни и заставить ее меньше думать о материальном.

– Я… Я попробую, – пробормотала Конни, ошеломленная тем, что так неожиданно получила непривычную роль духовного реформатора.

– Кроме того, рядом с тобой будет жить эта маленькая француженка, Орели Дерем. Я была бы рада, Констанс, если бы ты взялась опекать ее на первых порах. Общение с ней поможет тебе лучше овладеть разговорным французским… А ты, в свою очередь, поможешь ей освоить разговорный английский.

– Ты, Присцилла, живешь с… – Вдова поднесла к глазам лорнет и взглянула на лежавшую перед ней большую схему. – Ах да, с Керен Херси. Это очень необычная девочка. Я думаю, у вас несомненно найдется немало интересных тем для разговора. Дочь морского офицера и дочь миссионера должны иметь много общего. Керен, как кажется, станет усердной ученицей… пожалуй, даже – если такое вообще возможно – чересчур усердной. Она всегда училась в одиночестве, у нее не было подруг, и ей ничего неизвестно об искусстве компромисса, без которого не обойтись в школьной жизни. Она может научить тебя, Присцилла, прилежанию, а ты ее – как бы это выразиться? – уступчивости.

– Да, миссис Трент, – пробормотала Присилла.

– Таким образом, – заключила Вдова, – я возлагаю на вас обязанности реформаторов нравственного облика наших учениц. Я хочу, чтобы девочки, которые давно учатся у нас, подавали пример новеньким. Было бы хорошо, если бы в нашей школе всем руководило крепкое, здоровое Общественное Мнение. Вы, все три, имеете большое влияние на остальных. Подумайте, как вы можете помочь вашим соседкам искоренить те недостатки, на которые я указала… и другие, которые могут броситься вам в глаза, когда вы будете общаться с остальными ученицами. Я внимательно наблюдала за вами три года, и ваш глубокий здравый смысл вызывает у меня огромное доверие.

Она кивнула в знак того, что разговор окончен, и три девочки снова оказались в холле. С минуту они в молчании растерянно смотрели друг на друга.

– Реформаторы нравственного облика! – ахнула Конни.

– Я вижу Вдову насквозь, – сказала Патти. – Она думает, что нашла новый способ держать нас в узде.

– Но мне кажется, что при всем этом возвращение в Райский Коридорчик нам не светит, – пожаловалась Присцилла.

Глаза Патти внезапно блеснули радостью. Она схватила каждую из подруг за локоть и втолкнула обеих в пустую классную комнату.

– Мы сделаем это!

– Сделаем что? – уточнила Конни.

– Немедленно возьмемся за дело и реформируем нравственный облик всей школы! Если только действовать решительно и не отступать… вот увидите! Через две недели мы снова будем в Райском Коридорчике.

– Хм, – задумчиво отозвалась Присцилла. – Можно попробовать.

– Начнем с Айрин, – заявила Конни, с жаром приступая к обсуждению подробностей предстоящей работы, – и заставим ее сбросить двадцать фунтов. Именно это Вдова имела в виду, когда сказала, что хочет, чтобы Айрин стала менее материальной.

– Она у нас живо сделается худышкой, – энергично кивнула Патти. – А Мей Мертл получит от нас хорошую дозу кипучего интереса к забавам девочек нашего возраста.

– И мы научим Керен, – вставила Присцилла, – легкомыслию и более беспечному отношению к учебе.

– Но этими тремя мы не ограничимся, – продолжила Конни. – Вдова просила нас распространить наше влияние на всю школу.

– О да! – согласилась Патти, все больше приходя в восторг, по мере того как перебирала всех учениц школы. – Малыш Маккой употребляет слишком много жаргонных словечек. Мы научим ее хорошим манерам. Розали не любит учебу. Мы напичкаем ее до отказа алгеброй и латынью. Харриет Гладден на редкость бесхарактерна, Мэри Даскем – ужасная маленькая лгунья, Эвелина Смит – дурочка, Нэнси Ли – сплетница…

– Если поискать, то у всех можно найти какие-то недостатки, – кивнула Конни.

– У всех, кроме нас, – поправила Присцилла.

– Д-да, – согласилась Патти, мысленно анализируя собственное прошлое, – я не нахожу у нас никаких недостатков… Меня не удивляет, что проводить эту реформу в жизнь поручено именно нам!

Конни вскочила на ноги в приливе энергии.

– Пошли! Мы присоединимся к нашим юным соученицам и начнем творить добро… Да здравствует великая Партия Реформ!

Они вылезли в открытое окно, что было совершенно не в духе предписаний, получаемых ими каждый четверг на вечерних занятиях по этикету. Множество девочек в синих матросках расположились группами на лужайках, отведенных для отдыха. Три миссионерки приостановились, чтобы оценить обстановку.

– Вон Айрин. Продолжает жевать. – Конни кивнула в направлении удобной скамьи, стоявшей под деревьями возле теннисных кортов.

– Давайте устроим цирк, – предложила Патти. – Заставим Айрин и Мей Мертл катать обручи вокруг крикетной площадки. Так мы убьем сразу двух зайцев: Айрин похудеет, а Мей станет больше похожа на девочку нашего возраста.

Катание обручей было физическим упражнением, особенно поощрявшимся в школе Св. Урсулы. Учительница гимнастики считала очень полезным учить девочек бегать. Прокатить обруч одиннадцать раз вокруг овальной крикетной площадки означало пробежать целую милю, а миля пробежки позволяла получить освобождение на день от упражнений с гантелями и булавой. Три реформаторши нырнули в подвал и вскоре возвратились с обручами, диаметр которых почти равнялся росту самих девочек. Патти приняла на себя командование и отдавала приказы.

– Конни, прогуляйся с Керен и постарайся своими разговорами шокировать ее на каждом шагу: мы должны отучить ее от педантичности. А ты, Прис, займись Мей Мертл. Не давай ей напускать на себя взрослый вид. Если она скажет тебе, что ей дважды делали предложение, скажи, что ты уже сбилась со счета – столько раз тебе их делали. Осаживай ее все время. Я превращусь в дрессировщика слона и заставлю Айрин бегать. К концу занятий она станет грациозной газелью.

Они расстались, и каждая направилась выполнять свое задание. О покое в Св. Урсуле теперь можно было только мечтать. Отныне школа пребывала в муках морально-нравственных реформ.

Спустя две недели, в пятницу вечером, преподавательницы собрались на неофициальную встречу в кабинете Вдовы. Звонок, объявивший «отход ко сну», прозвенел за пять минут до этого, и три измученные учительницы, с радостью освободившись от своих утомительных обязанностей на следующие девять часов обсуждали свои неприятности с руководительницей школы.

– Но что именно они сделали? – спросила миссис Трент спокойным тоном судьи, пытаясь остановить поток огорченных восклицаний.

– Трудно привести точные факты, – произнесла дрожащим голосом мисс Уодсворт. – Они, насколько я смогла выяснить, не нарушили никаких правил, но они… э… создали атмосферу…

– Каждая из девочек в моем коридоре, – сказала мисс Лорд, поджимая губы, – уже побывала у меня с просьбой вернуть Патти в Западное крыло к Констанс и Присцилле.

– Патти! Mon Dieu!^[3] – Мадемуазель возвела свои выразительные глаза к небесам. – Чего только не выдумает этот ребенок! Она сущий бесенок.

– Вспомните, – обратилась директриса к мисс Лорд, – когда вы предложили поселить их врозь, я говорила, что исход этого эксперимента весьма сомнителен. Находясь вместе, они расходовали свою кипучую энергию друг на друга; разлученные, они…

– Изматывают всю школу! – воскликнула мисс Уодсворт почти со слезами. – Конечно, они делают это непреднамеренно, но такой уж у них несчастный нрав…

– Непреднамеренно! – Глаза мисс Лорд сверкнули. – За пределами классной комнаты они только и делают, что шушукаются втроем, придумывая все новые проделки.

– Но что же они все-таки сделали? – настаивала миссис Трент.

Мисс Уодсворт заколебалась на мгновение, пытаясь выбрать примеры из богатого фактического материала, которым располагала.

– Я застала Присциллу в тот момент, когда она перемешивала содержимое ящиков комода Керен хоккейной клюшкой. На мой вопрос, зачем она это делает, она отвечала без малейшего смущения, что пытается помочь Керен стать менее педантичной и что об этом ее просила миссис Трент.

– Гм, – задумалась директриса, – я просила не совсем об этом, но неважно.

– Однако больше всего обеспокоил меня, – робко продолжила мисс Уодсворт, – тот случай, когда я столкнулась едва ли не с богохульством. Керен очень религиозна, но у нее досадная привычка молиться вслух. Однажды вечером, после особенно тяжелого для нее дня, она молилась, чтобы Присцилла получила от Бога прощение за то, что так досаждает ей. Тогда Присцилла встала на колени у своей кровати и принялась молиться вслух о том, чтобы Бог помог Керен стать менее самодовольной и упрямой и более склонной присоединиться к забавам своих подруг, проявляя при этом благородство и искренность. Они продолжали в таком духе… и это, право же, можно было назвать чем-то вроде состязания в молитвах.

– Возмутительно! – воскликнула мисс Лорд.

– А маленькая Орели Дерем… они вбивают в голову бедному ребенку… э… разговорный английский. Выражения, которые, как я случайно услышала, она послушно повторяет за ними, едва ли следует употреблять хорошо воспитанным девушкам.

– Какие выражения? – спросила директриса с ноткой любопытства в голосе.

– Ошалеть!

Мисс Уодсворт густо покраснела. Даже повторять вслух что-либо в столь дурном вкусе было совершенно чуждо ее натуре.

Губы Вдовы дрогнули в усмешке. К огорчению ее помощниц, чувство юмора часто брало у нее верх над чувством справедливости. Очень озорная девочка, если она умудрялась при этом быть забавной, могла надеяться на прощение, в то время как столь же озорная девочка, которая не была забавна, сполна отвечала за свои прегрешения. К счастью, в школе было не очень много тех, кто сумел нащупать это уязвимое место в броне Вдовы.

– Они дезорганизуют, – снова вмешалась мисс Лорд, – работу всей школы. Мей Ван Арсдейл говорит, что уедет домой, если ее и впредь будут заставлять жить в одной комнате с Патти Уайат. Не знаю, в чем там дело, но…

– Я знаю! – вмешалась Мадемуазель. – Вся школа смеется. Это связано с накладкой.

– С чем? – Вдова склонила голову набок. Мадемуазель иногда выражалась очень странно, мешая английский с французским. Она никогда не отдавала предпочтения ни одному из этих языков.

– Накладка… ну, из волос… чтобы делать высокую прическу. На прошлой неделе, когда устраивали живые картины, Патти одолжила эту накладку у Мей и выкрасила синькой, чтобы сделать бороду для Синей Бороды. Но, так как накладка первоначально была желтого цвета, от синьки она стала зеленой, и краску невозможно смыть. Накладка испорчена… совершенно испорчена… и Патти в отчаянии. Она извинилась. Патти предполагала, что синька отстирается, но, так как этого не произошло, она предложила Мей выкрасить синькой ее собственные волосы, чтобы они подходили по цвету к накладке, а Мей вышла из себя и наговорила грубостей. Тогда Патти сделала вид, будто плачет, положила зеленую накладку на кровать Мей в венке из цветов, а на дверь повесила черный чулок вместо крепа и пригласила девочек прийти на похороны, и все смеялись над Мей.

– Неплохая идея, – заметила Вдова невозмутимо. – Я не собираюсь поощрять ношение фальшивых волос.

– Это принципиальная сторона вопроса, – сказала мисс Лорд.

– А эта бедная Айрин Маккаллох! – продолжила Мадемуазель. – Бедняжка просто утопает в слезах! Эти трое настаивают, что она должна похудеть, а она вовсе этого не желает.

– Они уносят ее масло, – подтвердила мисс Уодсворт, – прежде чем она выйдет к столу, и оставляют ее без десерта, и не позволяют ей класть сахар в овсянку. Они требуют, чтобы она постоянно делала физические упражнения, а когда она жалуется мне, придумывают для нее новые наказания.

– Мне кажется, – заметила Вдова с оттенком сарказма в голосе, – что Айрин достаточно большая, чтобы самой позаботиться о себе.

– Их трое против нее одной, – напомнила мисс Лорд.

– Я вызвала Патти в мою комнату, – сказала мисс Уодсворт, – и потребовала объяснений. Она сказала мне, что миссис Трент находит Айрин слишком толстой и хочет, чтобы они заставили ее сбросить двадцать фунтов! По словам Патти, это тяжкий труд, и сами они при этом ужасно худеют, но понимают, что, как старшие, должны стараться положительно влиять на других учениц. И я, право же, думаю, она была вполне искренна. Она очень убедительно говорила о моральной ответственности и необходимости для старших девочек подавать пример остальным.

– Ее дерзость, – вмешалась мисс Лорд, – поистине невыносима!

– Но это… это же Патти! – засмеялась Вдова. – Должна признаться, что все три очень меня забавляют. Это хорошее, здоровое озорство, и я хочу, чтобы его было побольше. Они не подкупают горничных, чтобы те отправляли их письма, и не проносят тайком в школу сласти, и не флиртуют с продавцом содовой воды. Им по меньшей мере можно доверять.

– Доверять?! – ахнула мисс Лорд.

– Да, – кивнула директриса, – они готовы нарушить с веселой беззаботностью любое малозначительное правило школьного распорядка, но никогда не сделают ничего, что было бы хоть в малейшей степени позорным или бесчестным. У них добрые сердца, и все девочки любят их…

В этот момент с пугающей неожиданностью раздался стук, и, прежде чем кто-либо успел ответить, дверь распахнулась. На пороге появилась Керен. Одной рукой она стискивала складки своего яркого японского кимоно, другую оставила свободной, чтобы иметь возможность жестикулировать. Кимоно было усеяно огнедышащими драконами размером с кошку, и удивленным зрительницам казалось, что раскрасневшееся лицо Керен и ее встрепанные волосы являются частью декоративного ансамбля. Личный кабинет директрисы был священным местом, предназначенным для официальных встреч; никогда ни одна ученица не появлялась здесь в домашнем халате.

– Керен! – воскликнула мисс Уодсворт. – Что случилось?

– Я хочу, чтобы меня поселили с другой девочкой! Я больше не могу выносить Присциллу. Она отпраздновала свой день рождения в моей комнате…

– День рождения? – Миссис Трент обернулась к мисс Уодсворт.

Та кивнула с несчастным видом.

– Вчера был день рождения Присциллы, и она получила посылку от своей тети. Так как это был пятничный вечер, я разрешила ей…

– Разумеется. – Вдова обернулась к трагической фигуре в центре комнаты. – Комната, в которой вы живете, является комнатой Присциллы в той же мере, что и твоей, а потому…

Керен разразилась бурным потоком слов. Ее слушательницы подались вперед, напряженно пытаясь выловить из этого потока хоть какой-то смысл.

– Они использовали мою кровать вместо стола, так как она стоит не у стены, и Патти опрокинула чашку какао прямо посередине. Она сказала, что это вышло нечаянно… но она сделала это нарочно… Я знаю, что нарочно! А когда я возмутилась, Присцилла сказала, что невежливо делать замечания, если гость прольет что-нибудь на стол, и тут же опрокинула стакан со смородиновым желе на мою подушку, чтобы Патти почувствовала себя непринужденно. Она сказала, что это долг вежливости со стороны хозяйки – их учили этому в прошлом году на занятиях по этикету. А какао впиталось в одеяло и прошло насквозь, и Конни Уайлдер сказала, как хорошо, что я худая и смогу спать, свернувшись кольцом вокруг пятна, а вот если бы такое случилось с Айрин Маккаллох, то той пришлось бы спать прямо в какао, так как она настолько толстая, что занимает кровать целиком. А Присцилла сказала, что мне повезло, поскольку завтра суббота, а по субботам мы получаем чистые простыни; но ведь могло случиться и так, что мне пришлось бы спать в этой луже какао целую неделю! А потом прозвенел звонок «отхода ко сну», и они оставили меня убирать все с кровати, и кастелянша уже легла спать, и я не могу получить чистое белье, и я отказываюсь спать так! Я не привыкла спать на шоколадных простынях! Мне не нравится Америка, и я терпеть не могу девочек.

Слезы капали со щек Керен на огнедышащих драконов. Вдова без единого слова поднялась и позвонила в колокольчик.

– Кейти, – сказала она, когда в дверях появилась дежурная горничная, – чистые простыни для мисс Керен, пожалуйста, и перестелите ее постель. Сегодня ограничимся этим, Керен. Постарайся уснуть как можно скорее и ни с кем не обсуждай случившееся. Ты не должна беспокоить других девочек. Завтра мы подумаем, кого и куда переселить.

Горничная и возмущенные драконы удалились.

Последовало молчание. Мисс Уодсворт и Мадемуазель обменивались взглядами, полными отчаяния, а мисс Лорд готовилась продолжить борьбу.

– Вот видите! – воскликнула она, в ее голосе прозвучал намек на торжество. – Когда они доходят до того, что начинают притеснять бедную…

– Из опыта моей школьной жизни, – сказала миссис Трент рассудительно, – я знаю, что, если девочку притесняют, она сама в этом виновата. Методы у них довольно топорные, но вполне действенные. Керен – неисправимая маленькая педантка…

– Но вы ведь не можете допустить, чтобы она страдала…

– О нет, я сделаю, что могу, ради всеобщего спокойствия. Завтра утром Керен переедет в комнату к Айрин Маккаллох, а Патти, Конни и Присцилла вернутся в их прежние комнаты в Западном крыле. Вы, Мадемуазель, уже отчасти привыкли…

– Я не против, когда они втроем. Они только – как это говорится? – кипят энергией. Сложности возникают, когда они оказываются разлучены.

– Вы хотите сказать, – мисс Лорд пристально взглянула на директрису, – что собираетесь поощрить их за это возмутительное поведение? Ведь снова поселиться вместе – это именно то, чего они добивались.

– Вы должны признать, – улыбнулась Вдова, – что ради этого они усердно потрудились. А упорство заслуживает поощрения.

На следующее утро Патти, Конни и Присцилла с охапками платьев, шляп и подушек, весело пританцовывая, бежали по Райскому Коридорчику; остальные школьницы с чувством облегчения помогали им перебраться на новое место жительства. Заметив прохаживающуюся неподалеку мисс Лорд, они хором запели любимую школьную песню:

Глава 2. Романтическая история Катберта Сент-Джона

Миссис Трент была сторонницей весьма разумной теории, согласно которой девочки в пансионе должны оставаться девочками, пока не закончат учебу и не выйдут, свежие, энергичные, непосредственные, за стены школы, чтобы радостно приветствовать мир взрослых. Школа Св. Урсулы была фактически, как и по названию, чем-то вроде монастыря. Предполагалось, что мужскую половину человеческого рода нет необходимости даже принимать во внимание.

Иногда какая-нибудь новенькая девочка была склонна смотреть сверху вниз на детские забавы, нравившиеся ее соученицам. Но в конце концов, как бы она ни противилась, ее вовлекали в общие развлечения. Она училась прыгать через веревочку и катать обручи, участвовала в «бумажной охоте»^[4], разворачивавшейся на окрестных холмах, каталась на коньках, съезжала на санках с горки или играла в хоккей, радовалась леденцам из черной патоки и воздушной кукурузе, коротая субботние вечера у большого открытого камина, или импровизированным маскарадам, когда вся школа совершала набеги на чердак, чтобы, порывшись в сундуках, изготовить для себя необычные костюмы. И через несколько недель самая испорченная и суетная особа забывала о соблазнах света за пределами школы, покоренная задором и живостью сестринских отношений со своими сверстницами. ...