Александр Штейнберг Елена Мищенко ОТ ЛАС-ВЕГАСА ДО НАССАУ

ИЗДАТЕЛИ

Да, диссертацию нужно было продать. Причем, продажа в розницу не получалась. Статьи печатались редко, и за них мало платили. Нужно было издавать книгу. Я созвонился с издательством по архитектуре и назначил свидание с директором. Помня небезызвестное изречение, что краткость – сестра таланта, я решил назвать книгу одним словом «Инсоляция». Директор принял меня весьма любезно, терпеливо выслушал мой доклад и довольно благосклонно посмотрел многочисленные иллюстрации. Когда я закончил, он вяло сказал:

– Название никуда не годится.

После этого наступила длительная качаловская пауза. Я терпеливо ждал.

– Иллюстрации тоже никуда не годятся, – сказал он уже с большим энтузиазмом.

Я обреченно ждал уже третьего определяющего заключения, что текст тоже никуда не годится, но тут он совершенно неожиданно сказал:

– Но печатать мы ее все-таки будем. – Он заявил это, якобы превозмогая себя. – Вы можете предложить двух докторов наук в качестве рецензентов, но таких, чтобы материал им понравился? Обратимся к ним естественно мы, а не вы.

– Могу даже трех.

– Это слишком. Излишний ажиотаж нам не нужен. Постарайтесь найти таких, которые не будут тянуть по полгода.

– А как же с названием?

– Это просто. Напишите различные варианты. Ну, скажем так, принесите мне штук сорок-пятьдесят, и я выберу.

– Так много?

– Когда люди хотят печататься, они придумывают и сто названий.

– А что же делать с иллюстрациями?

– Вот тут не надо жадничать. У нас есть свой художник. Он их перерисует. Ему же тоже надо дать заработать на кусок хлеба. Оформляйте заявку. Форму вам даст Валентина Ивановна, она сидит в соседней комнате. И напишите аннотацию. Сейчас мы готовим план изданий на будущий год. Через месяц ищите его в магазине технической книги.

Можете не сомневаться, что каждый день я заходил в магазины технической книги, но плана издательства не было. Наконец, месяца через три он появился. И в нем, действительно, была заявлена моя книга, правда, с другим названием: «Солнце в архитектуре», но мне на это было наплевать. Главное, что она была в плане. Я тут же засел за рукопись, откорректировал ее, вычитал, перепечатал, написал вступление и заключение и стал ждать. На мои звонки в издательство к Валентине Ивановне я слышал один и тот же ответ: «Год же еще не кончился, куда вы торопитесь?» Появление в издательстве с коробкой шоколада не дало никакой дополнительной информации. Я не знал, что год – это такой длительный промежуток времени. Наконец, год закончился, и, когда я позвонил директору, он мне сказал: «Мы вашу книгу перенесли на следующий год. Тут у нас произошли некоторые перестановки». Через день я встретил Сергея – архитектора, у которого вышло уже несколько книг. Он мне все объяснил.

– Твою книгу держат для солидности и объема плана. Они закладывают в план 120 книг, а печатают 30. Во-первых, каталог должен выглядеть так, чтобы не стыдно было показать начальству, во-вторых, многие авторы не представляют в срок рукописей.

– Что же делать?

– Ждать счастливого случая. И на старуху бывает проруха. Я, например, напечатал свою первую книгу, когда четыре автора не дали рукописей, и редакторы сидели без работы.

Вскоре мне позвонил инструктор ЦК, которого я знал еще по институту. Просил приехать, захватив мои инструменты, сказал, что пропуск уже заказан. Оказалось, что им запроектировали новый корпус для санатория ЦК в Пуще-Водице, и он хочет, чтобы я проверил, правильно ли он сориентирован. Я разложил свои «солнечные транспортиры» и поведал ему все, как на духу: когда придет солнышко, в какую палату, когда уйдет, где попадет на койку раньше положенного и потревожит сон ответственного партийца, где нужны жалюзи, где увеличить лоджии. Он слушал как зачарованный, просил все это написать, сказал, что покажет высокому начальству, и поинтересовался, где можно прочитать об этой методике. И тут я понял, что наступил мой звездный час.

– Да вот, валяется в нашем издательстве моя рукопись уже второй год, и никто ее не хочет печатать.

Через минуту он уже звонил: «Мне директора. Это из ЦК, Проценко. Разыщите его и пусть немедленно мне перезвонит. Телефон он знает». Через пять минут раздался звонок.

– А, это ты! Что случилось? Да много чего случилось. Давно тебя не проверяли. Надо будет тебя пригласить на беседу. О чем? О том, для чего ты печатаешь свои планы и не выполняешь, о том, что у тебя второй год валяется неизвестно где рукопись нужной книги, о том, что наши архитекторы проектируют дома, совсем не считаясь с климатическими условиями Украины, а у тебя лежит книга по инсоляции, и ты о ней забыл. Молодец, угадал. Да, речь идет именно об этой книге. Так что займись ею и не составляй липовые планы.

На следующее утро позвонил директор и попросил меня зайти. Как только я зашел к нему в кабинет, он начал выяснять:

– Что произошло? Почему Проценко поднял такой шум из-за вашей книги?

Я ему изложил нашу вчерашнюю беседу.

– Ах, вот оно что! Хорошо, я дам редактору, пусть он посмотрит.

И опять началась волынка. Редактор, которой передали мою книгу, на мои звонки отвечала сухо: «Я сейчас загружена. Позвоните через месяц». Я рассказал об этом одному из своих приятелей, чем вызвал его глубокое возмущение, но не издательством, а мною.

– Что ты там наплел этому директору? Кому нужна была эта комсомольская честность? Зачем ему знать, что ты рецензировал какой-то проект? Ты должен был сказать этому директору, что Проценко твой родственник, и что он переживает за издание твоей книги, что его жена не дает ему покоя с этим вопросом. Тогда ты бы посмотрел на его реакцию.

Через два месяца я делал новое заключение по спальному корпусу для ЦК. Проценко поинтересовался, как идут дела с книгой, после чего опять устроил очередной разнос директору издательства и предупредил, что, если он будет игнорировать указания вышестоящих организаций, то на его место всегда найдется много желающих.

На сей раз при встрече с директором я вел себя откровеннее, и на его вопрос: «Почему такая спешка?», ответил туманно:

– В основном, потому что эта книга очень нужна архитекторам.

Но тут же намекнул на наши родственные отношения с Проценко. Мой приятель был прав. После этого все пошло как по маслу. Книга вышла в срок.

Писательский зуд – это как болезнь. Когда я увидел напечатанной свою первую книгу, меня, несмотря на всю мою занятость, тут же потянуло написать вторую. На сей раз я был уже тертый калач. Я знал, что нужно писать книгу, которая сможет заинтересовать издательство. Вторую книгу я озаглавил: «Методы и инструменты архитектурного проектирования». Кроме того, я ввел подзаголовок: «Справочное пособие». Этим я убил двух зайцев. Во-первых, на справочную литературу легче идут издательства, во-вторых, гонорар выше. Отпуск я провел на даче, обложившись кучей литературы, благо, все время шел дождь, и написал книгу. Редактирование шло как по маслу, и загвоздка произошла только в финале.

Наш институт находился в Софийском подворье, а недалеко от нас на улице Владимирской располагалось небезызвестное серое здание, построенное по проекту знаменитого Щуко, в котором размещался КГБ. Говорили, что с балкона ресторана, расположенного на крыше гостиницы «Киев», видны были стены внутренней тюрьмы КГБ. В один прекрасный день в нашей мастерской появился молодой человек, спросил начальника и отрекомендовался как представитель этой грозной организации, что само по себе не предвещало ничего хорошего. Однако его визит был весьма мирным. Оказывается, их ведомственная столовая была недогружена, и он предложил, чтобы мы в ней обедали, но пропуска себе оформили в спецчасти после проверки. Для нас наступили золотые времена. Кормили там вкусно, стоило это намного дешевле, и, кроме того, в буфете можно было купить икру и осетрину.

Правда, у меня был небольшой эксцесс, когда дежурный остановил меня на входе и сказал:

– Вообще у нас не положено пускать с бородой, но, учитывая ваш возраст (а надо сказать, что ко времени написания второй книги у меня появилась легкая седина), я думаю, что начальство возражать не будет.

После этого ко мне подошел один наш бородатый архитектор Сережа и попросил его провести, так как его не пускали по той же причине.

– Сережа, я рад буду тебе помочь, только после достижения определенного возраста.

– Какого? – поинтересовался Сережа.

– Ну, эдак лет через 20.

– Тогда пойду лучше сбрею бороду, – сказал расстроенный Сережа.

Аналогичное предложение от столовой поступило и сотрудникам моего издательства, так как оно находилось в том же подворье. Время трапезы у нас совпадало, отличный и недорогой обед способствовал хорошему настроению, так что скоро я перезнакомился со всеми сотрудниками издательства. Особенно хорошие отношения у меня установились с главным редактором. Он очень любил плакаться мне на нерадивость и аполитичность авторов. Он жаловался на то, что они недостаточно ссылаются на директивные документы, что применяют много иностранных терминов, что библиография изобилует трудами зарубежных авторов, в основном, капиталистических стран. Я сделал вывод, что он больше принадлежит организации, которая нас кормит, чем своему издательству.

И вот, когда редактирование моей книги подошло к концу, мне позвонил редактор и сказал, что меня хочет видеть главный. Не успел я переступить порог его кабинета, как он вскочил с кресла, воздел руки горе и запричитал страшным голосом:

– Александр! Что же ты с нами делаешь? Так и знай, что несмотря на наши хорошие отношения, я эту книгу не пропущу.

– А что, собственно произошло?

– Он еще спрашивает! Во первых, ты рисуешь голых баб.

– Каких еще голых баб?

– Вот, вот смотри рисунок 38.

– Так это же классические пропорции человеческого тела, силуэт женщины.

– Не дури мне голову. Это никакой не силуэт, это голая баба. А если тебе нужно показать пропорции человеческого тела, так нарисуй одетого мужика и обмеряй на нем все, что тебе угодно. Это нужно или убрать, или переделать. Теперь, что это ты нарисовал на следующем рисунке, какой-то однорукий инвалид с клешней. Вот написана его фамилия «Модулор».

– Это не я нарисовал. Это Корбюзье нарисовал.

– Вот и хорошо. Корбюзье нарисовал все наперекосяк – он известный абстракционист, а ты возьми, да и исправь. Ты же у нас социалистический реалист. А вообще, я тебе должен сказать, что с рисунками у тебя плохо дело. Вот у тебя раздел «Архитектурный рисунок» – сплошные церкви. Прямо не справочное пособие, а Евангелие. Да еще старье. Все придется переделать.

– Но я же взял для примеров рисунки классиков архитектуры, чтобы показать, как они работали акварелью, пером, углем.

– А ты не бери классиков. Возьми и сам нарисуй. Что, у нас мало новых зданий на Оболони, на Березняках? Нет, рисунки необходимо переделать. А что у тебя тут за ссылки на зарубежных авторов? М. Тваровский. А второй инициал?

– Это Мечислав Тваровский, он поляк. Поляки не пишут второго инициала.

– Они не пишут, а мы пишем. Узнай и поставь. Идем дальше. А. Дюрен.

– Не Дюрен, а Дюрер. Это великий немецкий художник эпохи Возрождения.

– Ну вот, сам говоришь – великий. Так посмотри его биографию и узнай, как звали папашу. А библиография вообще никуда не годится. Что это за Н.А. Рындин, 1908 год. Кто это может проверить, что он делал после революции. А твой поляк Тваровский не был часом в «Солидарности»? Ты можешь принести справку от посольства? В общем, так: все ссылки на книги, изданные до 45-го года убрать. В предисловии сошлись на последние постановления партии и правительства. На все исправления даю тебе месяц. Желаю тебе успехов, и чтоб знал в дальнейшем: главное – это политическая направленность.

Я пошел к своему редактору с тяжелым сердцем и начал ей излагать беспросветное содержание нашей беседы.

– А вы не переживайте, – скажу вам по секрету, что за месяц он все забудет. Так что мы минимум исправим, уберем обнаженную даму, да простит нам Дюрер, исключим старую литературу и все пройдет как по маслу. Сроки уже поджимают.

Действительно, когда я пришел к нему через месяц, он был уже в более благодушном настроении:

– Ты все исправил? Давай посмотрим выборочно. Нука, покажи предисловие. Ага, постановление о строительстве есть. Уже хорошо. Так, теперь посмотрим библиографию. Так, так, 1965 год, 1960-й, 1971-й… Вот видишь. Можешь, когда хочешь. Совсем другое дело. Голых баб нет? Остальное на твоей совести. Я подписываю, но надеюсь, что ты нас не подведешь.

И рукопись пошла в работу. ЛИТ (цензура), набор, верстка, корректура, правка и т. д.

Уже в Филадельфии, вспоминая об этом, я думал, каким длительным и мучительным был этот процесс. Передо мной лежат две маленькие дискетки. На них поместилась книга объемом 25 печатных листов, которую написали мы с Леночкой в Филадельфии и издали с помощью великолепного профессионала-полиграфиста Исаака Вайнштейна.

Книга «Лики великих» о жизни и творчестве великих эмигрантов – деятелей искусства. На этой дискетке вся рукопись с иллюстрациями, заставками, обложкой и титульным листом. Ее можно взять и сразу передать в типографию. ...