Артем Микоян

Мне часто приходится слышать один и тот же вопрос:

– Что главное в работе авиационного конструктора? Что составляет основу творчества создателя самолетов? Я отвечаю на это:

– Умение мечтать!

Когда трудности кажутся непреодолимыми и препятствия множатся – это значит, что успех близок.

И все-таки через десять-пятнадцать лет в музей авиации будут сданы самые совершенные современные самолеты. Самолеты завтрашнего дня будут иметь, очевидно, совершенно другую внешнюю форму, изменятся крылья, фюзеляж, двигатель.

Артем Иванович Микоян

О МиГах и их конструкторе

Знакомство с МиГами состоялось у меня перед самой войной и оставило след в моей летной практике. МиГ-1 и МиГ-3 меня сразу же покорили стремительностью своих аэродинамических форм. В технике пилотирования они лучше, чем И-16, отвечали моему стремлению вести воздушный бой с применением маневра по вертикали. Возможность выполнения энергичного пикирования с набором большой скорости и последующим уходом вверх горкой соответствовала важному тактическому фактору – внезапности атаки.

После войны мне доводилось летать на реактивных МиГах – младших братьях того, на котором я начал военную страницу своей летной жизни. Я осваивал машины, построенные в разные годы, беседовал с конструкторами, летчиками-испытателями, каждый из которых в меру своих сил и возможностей был соавтором генерального конструктора, реализовавшим его смелые замыслы.

Реактивные МиГи были наиболее скоростными, хорошо вооружены и удобны в эксплуатации. Одним словом, первоклассными боевыми машинами.

Когда новые самолеты только рождались, творческая лаборатория Артема Ивановича Микояна была открыта единицам. Сейчас благодаря этой книге многое станет всеобщим достоянием. Молодой читатель проникнет в сокровенные замыслы конструктора, влюбленного в свое дело, ощутит напряженность и самоотверженность труда большого коллектива инженеров, летчиков-испытателей, надежно вооружившего нашу авиацию.

Перед Микояном и конструкторским бюро, которое он возглавлял, возникало много барьеров. В постоянном, каждодневном преодолении разного рода препятствий заключалась одновременно трудность и радость исполинского труда. Дорога к успеху, к мировому признанию проходила у Микояна через большую работу.

Маршал авиации трижды

Герой Советского Союза

А.И.Покрышкин

Глава первая. Юность

Между Ереваном и Тбилиси, в глубоком ущелье стремительной реки Дебед, притаился городок Алаверди, один из центров меднодобывающей промышленности Армении. Над ним, на вершине горы, плоской, как стол, стоит древний монастырь, окруженный прилепившимися к нему домиками деревушки Санаин.

У этих мест бурное прошлое. И монастырь и деревушка пережили нашествие арабов и монголов, персов и турок...

В маленьком горном селении 5 августа 1905 года у плотника Ованеса (по-русски Ивана) Микояна родился сын – будущий авиационный конструктор.

Жили Микояны в деревне, но работал Ованес Нерсесович в Алаверди на медеплавильном заводе, принадлежавшем французским концессионерам. Его месячный заработок – 38 – 40 рублей, а семья-то многодетная – сын Ерванд, дочь Воскеат, сын Анастас, дочь Астхик, и вот теперь родился пятый. Каждого надо накормить, одеть, обуть.

Правда, старший сын Ерванд работал молотобойцем на том же заводе, что и отец. Ованес Нерсесович плотничал по заказам соседей. Талида Отаровна шила односельчанам. И все-таки с деньгами было трудно. Концы с концами сводили – лишнего не оставалось...

К тому времени, когда родился младший сын, Ованес Микоян имел репутацию первоклассного мастера. По-видимому, это и побудило священника заломить за крестины двойную цену. Несмотря на давно и твердо установленную в деревне таксу – один рубль, он потребовал два. Пришлось согласиться. В каменной купели, выдолбленной в стене монастырской церкви, окрестили младенца, назвали его Анушаваном.

Почти семьдесят лет спустя я приехал в маленькую горную деревушку, где был принят с истинно армянским радушием. Среди санаинцев оказались люди, делившие с Артемом Ивановичем радости и горести детства, хорошо знавшие семью.

Дома, где родился Артем Иванович, уже давно нет... Как это часто можно увидеть в армянских деревнях, дом был одноэтажным, с подвалом, выкопанным в склоне горы. Внизу – подсобные помещения, хлев, наверху – жилье. Перед жилыми помещениями – балкон, большой, просторный, открытый всем ветрам.

В летнюю пору балкон был главным местом жизни семьи. Днем здесь ели, вечерами принимали гостей, ночью спали, убирая по утрам постель в нишу, обязательную в каждом армянском жилище.

Когда заканчивалось длинное кавказское лето, начиналась пора заготовок. В них принимала участие вся семья от мала до велика. Из леса, покрывавшего горные склоны, Анушаван привозил на маленьком ослике и вязанки хвороста, и хурджины диких яблок, груш, кизила. Лесные фрукты – существенная часть питания семьи. Яблоки и груши солили в бочках, сушили. Сушили и кизил. Зимой из него варили фруктовый суп.

За грецкими орехами отправлялись большой компанией. На деревья забирались самые смелые и ловкие. Сбивая орехи палками, Анушаван забирался очень высоко. Заберется и поддразнивает:

– Кто может выше?

Выше не мог никто.

И те, кто орудовал на вершинах деревьев, и те, кто подбирал орехи внизу, делили урожай по-братски. Собирали и зелень, без которой ни зимой, ни летом не обходится армянский стол. Некоторые сорта (Талида Отаровна отлично знала народные рецепты) солили, некоторые сплетали в авлук – длинную косу. Авлук развешивали в затененных местах, чтобы зелень не теряла цвета и аромата.

Очень дружно и весело заготавливали ришту – лапшу, похожую на русскую. Своими силами обычно не управлялись и (так было принято) звали на помощь соседских девушек. С песнями, шутками месили крутое тесто, раскатывали в листы, резали, сушили на веревках, растянутых между деревьями или на балконе. Подсушенную ришту обжаривали на медленном огне, а затем складывали в мешки.

Пока жив был дед Артема Ивановича, обширное семейство Микоянов жило в одном доме. Незадолго до смерти дед собрал сыновей и разделил имущество. Одному отдал дом, другому – корову, третьему еще что-то, а когда дошел черед до Ованеса, сказал:

– Ты человек мастеровой, все заработаешь сам!

В семейной легенде не обошлось без преувеличений. Дед все же выделил Ованесу комнату, правда крохотную. Почти всю ее заняла тахта – общее ложе семьи. Выделил и располагавшийся под комнатой подвал, где ночевали куры и козы. Так жить было неудобно. Ованес взялся за топор, и у родительского дома появилась пристройка. В ней-то и прошли первые годы жизни будущего конструктора.

«Когда младшему брату стало пять-шесть лет, – пишет Анастас Иванович, – отец разговаривал с ним в нашем присутствии как с равным. Обычно немногословный, отец становился в таких случаях словоохотливым. У меня сохранились приятные воспоминания о теплых беседах, которые он вел ранее и со мной».

Анушаван видел в отце друга и стремился подражать ему...

Большое влияние на мальчика оказала и мать. Тихая, кроткая, бесконечно добрая, на редкость благожелательная к людям, Талида Отаровна обожала младшего. До самой смерти она называла его «балик-джан» (милый, дорогой мальчик). В поседевшем пожилом человеке, всемирно известном инженере, она продолжала видеть ребенка. Много лет прожила мать в доме Артема Ивановича, нежно любимая, глубокоуважаемая...

Когда Анушавану исполнилось семь лет, ему препоручили двух коз, которых до этого стерег Анастас. За козами нужен глаз да глаз. Проморгаешь – потравят чужие посевы, а 20 копеек штрафа по тем временам деньги.

У маленьких козопасов ноги всегда разбиты в кровь. Армянские лапти «трех», сплетенные из полосок кожи, быстро пробивались. Богатые выбрасывали прохудившиеся лапти. Бедные – латали. Как вспоминают современники, лапти Артема Ивановича всегда были латаные-перелатаные...

В горах Анушаван чувствовал себя как дома. Он придумал для коз самый удобный маршрут и заставил их «выучить» дорогу. Он доводил своих подопечных до какого-то одному ему известного места, а затем бросал и уходил играть. И это не легкомыслие и не пренебрежение трудовыми обязанностями. Через некоторое время сообразительный пастушонок встречал коз именно там, где они и должны были оказаться по его расчету.

В жару козы отдыхали. Анушаван спускался горными тропинками в долину, чтобы отнести отцу обед, и, пока Ованес Нерсесович ел, мастерил мальчишеские конструкции. Мальчик пилил, строгал, а отец, не доверявший инструментов никому, кроме Анушавана, с интересом наблюдал за ним. Каждый деревенский мастеровой по природе своей инженер, только инженер необразованный, которому опыт, смекалка и практический расчет заменяют знания, он не всегда знает, но всегда умеет...

Детство будущего конструктора – типичное детство деревенского ребенка. Работать он начал раньше, чем учиться.

...Школа существовала в Санаине без малого тысячу лет, но выглядела более чем скромно. В небольших классах занимались вместе мальчики и девочки, человек по тридцать в каждом. Предметы и в первом, и во втором классе (третьего просто не было) одни и те же – закон божий, чистописание, арифметика, природоведение, пение, рисование.

Овсен Акопович Галстян хорошо запомнил своего ученика:

– В школу он ходил с интересом и, я бы сказал, с любовью. Был быстрый, как ветер. Очень внимательный. Никогда не давал застать себя врасплох. Учился с завидным старанием. Какой-то дар у него был сообразить или угадать, что надо делать дальше.

Любил рисовать и обожал арифметику. Особенно устный счет. Сразу же тянул руку, чтобы ответить...

Однако примерный ученик, каким он возникает из воспоминаний старого учителя, далеко не всегда был столь примерен. Подвижный, озорной и очень азартный в играх, он не раз убегал с приятелями в пещеры, где играл до конца занятий. Возвратившись домой, демонстративно оттопыривал пальцы, предусмотрительно измазанные чернилами.

Спустя много лет, рассказывая своим детям об этих далеких годах, Микоян с благодарностью вспоминал маленькую деревенскую школу и доброго учителя.

Анушавану исполнилось девять лет, когда началась первая мировая война. Отца в армию не взяли, а старшему брату Ерванду пришлось надеть солдатскую шинель. Воевал он храбро, заслужив Георгиевский крест.

Один из фронтов проходил совсем близко. Союзник Германии Турция целилась захватить Баку, Восточную Армению. Армяне знали: турецкие кинжалы не щадят даже женщин и детей. Подобно кровавым событиям конца XIX века, резня 1915 года – организованная попытка истребления целого народа.

В Санаин турки пришли в 1918 году. Население скрылось в горах. Спрятался и Анушаван Микоян, которому шел тогда тринадцатый год...

Незваных гостей интересовал завод в Алаверди. Там плавили медь – металл, необходимый военной промышленности.

В 1918 году на санаинском плато произошло событие, всполошившее местных мальчишек, – неподалеку от обрыва совершил вынужденную посадку «Фарман».

«Фарман» – типичный аэроплан зари авиации: мотор, каркас из реек, проволоки и крылья, обтянутые полотняной обшивкой. Почти воздушный змей с двигателем. Но маленькому горцу машина, способная летать, показалась пришельцем из какого-то иного, далекого мира. И пока летчик копался в моторе, устранял неполадку, маленький Микоян с дружками не отходил от самолета. Спустя много лет он скажет:

– С этого момента я решил, что надо летать!

В том же 1918 году Анушаван потерял отца. Однажды, когда мальчуган гнал на пастбище коз, его позвали:

– Анушаван! Вернись!

У калитки дома столпились односельчане. Многие плакали...

После смерти мужа, посоветовавшись с родными, Талида Отаровна решила отвезти Анушавана в Тифлис, к двоюродной сестре Вергинии Туманян. Уж очень хотелось, чтобы младший сын получил образование.

И вот Анушаван шагает с матерью по древнему каменному мосту на станцию Алаверди, чтобы впервые поехать по железной дороге.

Ехали долго. Угля не было. Паровозы топили дровами, которые подвозили к станциям на арбах. Задержится арба (а это случалось частенько), и поезд стоит. Вместо четырех часов добирались сутки.

Тифлис оглушил маленького горца. Все казалось в диковинку – и большие дома, и извозчики, и продавцы фруктов, громко расхваливавшие свой товар.

По мере того как мать вела Анушавана, людей вокруг становилось все меньше и меньше, наконец они добрались до узенького переулка на краю города. Здесь и стоял небольшой домик Вергинии Туманян. Сестры обнялись, поцеловались, а пока они обменивались новостями, Анушаван познакомился с троюродным братом. Дружба с Гаем Туманяном, сыном Вергинии, пройдет через всю его жизнь.

Передав мальчика в надежные руки, мать возвратилась в Санаин.

Размеренной и удивительно спокойной выглядела жизнь семьи Туманян. Был Лазарь Туманян чистосердечен, трудолюбив, добропорядочен. Работал приказчиком. Лелея мечту о собственном деле, копил деньги. А когда с трудом созданная лавчонка прогорела, Туманян снова пошел в приказчики.

В Тифлисе Анушаван начал учиться в армянской школе. Армянская колония в городе была велика, и многие тифлисские армяне стремились учить детей на родном языке. Одновременно мальчик из Санаина проходил и революционные университеты. Очень немногие знали, что в доме Туманянов была, как свидетельствует Анастас Иванович, к тому времени уже профессиональный революционер, «штаб-квартира нашей партии в Тбилиси. Там хранилась нелегальная литература».

1 декабря 1919 года к Туманянам нагрянули стражники. Вергиния Туманян не растерялась. Часть бумаг она бросила на горящий примус, часть засунула под тюфяк тахты, на которой лежал больной Анушаван. Однако огонь жандармы погасили и начали обыск.

«Меня сбросили с тахты, – вспоминал спустя много лет Артем Иванович. – В это время тетя закричала: „Не трогайте больного мальчика!“ Но это не помогло: из-под тюфяка уже извлекли бумаги, а меня побили. Меня побили еще раз за то, что я не сказал, где мой брат Анастас.

В это же время в другой комнате били и допрашивали Лазаря и его сына Гайка. Потом их увезли в тюрьму.

Отыскивая тайник, стражники начали ломать перегородку комнаты. Они так и не нашли его, так как тайник был ловко замаскирован шкафом с посудой. (Шкаф прикрывал запасной подземный выход в сад на случай побега конспираторов во время тайных заседаний.)

Передачи, которые я носил в тюрьму, тетя Вергуш ловко маскировала пловом: на дно глубокой посудины опускалось письмо, а сверху накладывался плов. Стражник ковырял ложкой, проверяя, нет ли недозволенных вложений, но то ли ложка была коротка, то ли посудина глубока – письма все же доходили до адресатов».

Такие события запоминались и, равно как влияние старшего брата, наложили свой отпечаток на формирование личности Анушавана Микояна (ему было тогда только тринадцать лет).

В 1921 году в Армении установилась Советская власть. Приехав на летние каникулы в Санаин, Микоян организовал комсомольскую ячейку и стал ее первым руководителем. Среди односельчан он пользовался уважением – городской человек, много видел, много знает, интересно рассказывает. Его слушали внимательно. Жители маленьких селений любят размышлять над большими проблемами. Уставшим от войны людям запомнилась фраза молодого агитатора:

– Придет время, и из винтовок будут строить заборы!

Но до этой светлой поры было еще далеко. Ее предстояло завоевать.

Секретарь комсомольской ячейки энергично помогал объединению односельчан в коммуну. С землей было туго. Беднякам отрезали наделы от княжеских владений. Из княжеских же хранилищ выдали реквизированный семенной картофель.

Мешки с картофелем бедняки потащили в гору на плечах. Рассказывают, что Анушаван, схватив старую берданку, приказал двум крепким парням седлать княжеских лошадей вьючными седлами. Не смолчал и князь, но секретарь комсомольской ячейки был весьма решителен:

– Будешь много шуметь, потащишь картошку сам!

В санаинской школе, в маленьком, с любовью собранном музее, висит фотография комсомольца Анушавана Микояна.

В Тифлисе после установления Советской власти Микоян прожил недолго. В 1923 году старший брат, возглавлявший в Ростове-на-Дону Юго-Восточное бюро ЦК партии, позвал его к себе. Окончив в Ростове школу ФЗУ при заводе сельскохозяйственных машин «Красный Аксай», Анушаван стал учеником токаря.

Свидетелем того, как работал Микоян, оказался его племянник С.М.Симонян, тогда еще школьник.

«Чтобы добраться до завода, пришлось часа полтора ехать на ростовских трамваях.

Артем Иванович провел меня через проходную, а когда мы вошли в цех, посадил на ящик:

– Будешь сидеть и смотреть. Но не мешай!

Когда станок закрутился, Артем Иванович забыл и про окружающих и про меня. Другие останавливали станки, курили, шутили, переговаривались. Артем Иванович работал с удивительной сосредоточенностью.

А я сидел и смотрел. Когда загудел гудок на обед, он выключил станок, вытер руки и отправил меня домой».

21 января 1924 года произошло событие, потрясшее всю страну, весь мир. Скончался Владимир Ильич Ленин. На экстренном пленуме ЦК РКП (б) 21 – 22 января было принято обращение «К партии. Ко всем трудящимся». Рабочий класс ответил на обращение массовым вступлением в партию. В 1924 году ученика токаря Микояна приняли кандидатом в члены РКП (б). В 1925 году он стал коммунистом ленинского призыва.

...Поезд шел к Москве не торопясь. Часто останавливался. Звонкими ударами медного станционного колокола дежурные в красных фуражках собирали пассажиров, разбежавшихся за кипятком. После третьего звонка лязгали сцепки, и состав медленно отплывал дальше.

Микоян имел заветный адрес, по которому рассчитывал получить на первое время кров. Старший брат дал ему небольшое письмо к Екатерине Сергеевне, вдове Степана Шаумяна, одного из двадцати шести бакинских комиссаров. Анастас Иванович не сомневался – Шаумяны встретят Анушавана сердечно, помогут обжиться в столице.

Ноябрьским днем 1924 года, выйдя на площадь Курского вокзала, Анушаван направился к остановке трамвая линии Б, чтобы добраться до Угольной площади, где жила Екатерина Сергеевна.

Ростов-на-Дону – город совсем не маленький и не тихий, но Москва (нэповская Москва!) подавляла и оглушала. Из окна он увидел и поводыря с медведем – их ходило по Москве немало, давая представления во дворах и около рынков. Фотограф-пушкарь таинственно копошился под черным покрывалом. Желающих он снимал на фоне специально намалеванного задника – средневекового замка, около которого плавали в озере белые лебеди.

У Красных ворот (их еще тогда не снесли) толпились сезонники. Калужане, тамбовцы, владимирцы с пилами, топорами, малярными кистями ожидали заказчиков.

Прикрикивая резкими звонками на невнимательных прохожих, трамвай приближался к Сухаревскому рынку. «Букашка» обогнула Сухареву башню, и Микоян увидел знаменитое московское торжище.

Пронафталиненные старушки в салопчиках предлагали предметы, давно вышедшие из употребления. Здоровенные мужики в картузиках с надписью «Моссельпром» оглушительно рявкали:

– Есть «Аллегро», продаю «Золотые»! Хотишь – «Червонец» купишь. Папиросы «Ира» – курит полмира!

Толстая баба с бидоном, закутанным в какую-то грязную телогрейку (чтобы не остыл товар), повторяла как заклинание:

– Какава, какава! Самая лучшая какава на натуральном сахарине.

Трамвай медленно прокладывал дорогу. Через несколько остановок, услышав громкое «Угольная площадь!», Микоян вышел из вагона...

В здании, где жили Шаумяны, до революции размещалась духовная семинария. После установления Советской власти здесь стал жилой дом. Часть его предназначили для делегатов разного рода съездов и конференций, приезжавших в Москву. Божедомский переулок переименовали в Делегатскую улицу, само же здание стали называть Третьим Домом Советов.

Став москвичом, Микоян быстро втянулся в жизнь столицы.

Семья Шаумянов, приютившая Анушавана, сыграла большую роль в его жизни. У Екатерины Сергеевны он почувствовал себя легко и просто. Была Екатерина Сергеевна всегда немножко печальной – она не могла забыть трагической смерти мужа. Но мудрая женщина отлично понимала: молодежь есть молодежь...

По вечерам вся семья и близкие ей люди – Анушаван Микоян, Геворк Аветисян, Гай Туманян, Левон Сафразьян собирались за большим столом. Шутили, читали, спорили, играли в шахматы, чаще – в нарды.

Некоторые из молодых людей были уже студентами – Гай и Геворк учились в «Свердловке», как называли в просторечье Коммунистический университет имени Я.М.Свердлова – первую в Советской Республике высшую партийную школу.

Впоследствии, получив гуманитарное образование, Гай Туманян, продолжая увлекаться литературой, историей, философией, стал профессиональным военным. Он был большим знатоком армянской и русской литературы. Настольная книга – «Фауст» Гёте, любимая часть – вторая, философская. На склоне лет, выйдя в отставку, преподавал основы марксизма-ленинизма в Московском авиационном институте – естественное завершение многолетнего увлечения историей и философией.

С Геворком Артем Иванович сдружился сразу. Аветисян вступил в партию пятнадцати лет. Сражался в Баку как связной и разведчик. «Настоящий бакинский Гаврош», – сказал о нем Анастас Иванович Микоян.

Анушавану хотелось учиться, как и его друзьям, но с учебой пришлось повременить. Прежде всего нужно было устроиться на работу. В Москве это оказалось просто. Он был металлистом, как называли тогда токарей, слесарей, фрезеровщиков, строгальщиков. В молодой Советской России в металлистах была большая нужда.

Завод «Динамо», куда поступил молодой токарь, – первое в стране предприятие, выпускавшее электрические машины и аппараты для фабрично-заводских установок и трамвайного хозяйства. Завод «Динамо» славился революционным прошлым: в октябре 1917 года динамовцы в составе боевых отрядов штурмовали Кремль.

Проблема работы была решена. Поблагодарив семью Шаумянов за гостеприимство, Анушаван стал жить самостоятельно. К тому времени в Москву приехал и Анастас Иванович. Он пригласил брата к себе, но Анушаван отказался.

– Меня прекрасно разместили в общежитии!

Но это была неправда. Святая неправда. Молодой токарь снимал у дворника угол в кухне. Спустя много лет Микоян рассказывал друзьям:

– Приезжаешь с завода усталый, ложишься спать, а угол мой возле крана с водой. Дворник придет поздно, да к тому же подвыпивши. Откроет кран – брызги летят. Примешь неожиданный душ, проснешься, потом никак не заснешь, а в пять утра надо вставать и идти на работу...

Тяжелый быт не прошел бесследно. У молодого человека начался туберкулез в опасной открытой форме. По счастью (именно по счастью, так как возможности лечения туберкулеза у медицины того времени были очень малы), удалось быстро ликвидировать болезнь, хотя, как выяснилось впоследствии, не до конца.

Узнав о бедственном положении Микояна, заводская партийная ячейка попросила одного из коммунистов, инженера-конструктора Додева, эмигранта из Болгарии, взять молодого человека к себе в квартиру. Додев согласился, и Микоян перебрался на Воронцовскую улицу. Теперь до завода рукой подать. Тяжкая жизнь у дворника вспоминалась словно страшный сон, который Артем Иванович не забывал до самой смерти.

Товарищи по работе относились к молодому Микояну с большой теплотой и симпатией. Для них он сразу же стал «своим парнем». Они-то и переименовали его из Анушавана в Артема. Микоян привык к новому имени, принял его и при оформлении партийных документов записал уже вполне официально.

В декабре 1925 года собрался XIV съезд партии, вошедший в историю как съезд индустриализации. Решения этого съезда круто повернули жизнь всей страны. Сыграли они значительную роль и в судьбе Артема Ивановича Микояна.

В резолюции съезда было записано:

«...вести экономическое строительство под таким углом зрения, чтобы СССР из страны, ввозящей машины и оборудование, превратить в страну, производящую машины и оборудование, чтобы таким образом СССР в обстановке капиталистического окружения отнюдь не мог превратиться в экономический придаток капиталистического мирового хозяйства, а представлял собой самостоятельную экономическую единицу, строящуюся по-социалистически...

...принимать все меры по укреплению обороноспособности страны и усилению мощи Красной Армии и Красного Флота, морского и воздушного...»

Артему Ивановичу удалось побывать на съезде. И это оставило неизгладимое впечатление на всю жизнь. В одном из корпусов Третьего Дома Советов размещалось общежитие делегатов съезда. Тут-то и встретил Артем Иванович земляка – делегата с совещательным голосом. С его помощью поп-ал на съезд.

На заводе «Динамо» Микоян проработал до 1928 года. Потом его вызвали в райком: «Рекомендуем тебя на партийную работу».

Так Микоян стал секретарем партийной организации Октябрьского трамвайного парка. А в декабре того же 1928 года – призыв в армию. Новобранца зачислили в пехоту и отправили в город Ливны Орловской области. Тяжелые марши – пешие переходы с полной выкладкой на большие расстояния – оказались для Артема Ивановича явно непосильными. Несколько раз он падал в обморок – сказывался перенесенный незадолго до армии туберкулез.

В августе 1929 года красноармейца Микояна перевели в Иваново-Вознесенскую военную школу. По поводу этого периода его жизни известно немногое. Школа эта, хотя и называлась Иваново-Вознесенской, располагалась в Орле. Вскоре после того, как в нее попал Микоян, школу реорганизовали в первое советское танковое училище.

Формировал училище Сурен Степанович Шаумян. Артем Иванович познакомился с ним в 1923 году в Ростове-на-Дону. Потом не раз встречался в Москве, когда жил у его матери Екатерины Сергеевны.

Сурен – человек в высшей степени незаурядный. С детских лет принимал участие в революционном движении. В 1918 и 1919 годах, рискуя жизнью, ездил через фронты с партийными заданиями в Москву, к Ленину. Вскоре после революции стал одним из первых командиров Красной Армии, получивших высшее военное образование.

Опытный военный человек, любивший технику, он отлично понимал, что материальная часть, которой оснащалось училище, – танки с тонкой броней, защищавшей только от пуль, желала лучшего. Но иной техники Красная Армия пока не имела. Происходил этапный для нашей армии процесс – создание бронетанковых сил.

Возможно, что участие в этом процессе, на ролях, естественно, весьма скромных (Микоян был секретарем комсомольской организации Иваново-Вознесенской военной школы), равно как и влияние Сурена Шаумяна, авторитет которого был очень высок, определило дальнейший жизненный путь Артема Ивановича. И если до военной службы, как рассказывают люди, близкие Микояну, он задумывался о гуманитарном образовании, то после демобилизации решил избрать профессию инженера.

Возвратившись из армии, Артем Иванович снова оказался среди старых друзей. В начале ЗО-х годов их компанию пополнил Хаджи Умар Джиорович Мамсуров. Знакомство с ним завязалось через Гая Лазаревича Туманяна. Они вместе служили в Северо-Кавказской горских национальностей кавалерийской школе, начальником которой был Туманян, а Хаджи Умар Мамсуров, окончивший Коммунистический университет трудящихся Востока (КУТВ), преподавал политэкономию. В 1937 году Хаджи уехал в Испанию воевать с фашистами.

Спустя много лет дважды Герой Советского Союза генерал армии П.И.Батов отмечал в своих воспоминаниях страстную целеустремленность и неутомимую изобретательность в борьбе с врагом, присущую Хаджи Мамсурову. «К сожалению, – читаем мы у П.И.Батова, – еще не настало время, чтобы в полный голос рассказать о деятельности этого человека, а когда настанет – люди будут читать и удивляться, и радоваться, что среди нас живут такие натуры...»

Все друзья – и Гай Туманян, и Хаджи Мамсуров, и Геворк Аветисян, и Артем Микоян – сверстники, единомышленники.

Ни одного из них уже нет в живых...

В 1930 году, вернувшись с военной службы, Артем Иванович снова оказался на партийной работе. Сначала он – секретарь парткома на заводе «Компрессор». Затем, когда Бауманский район разделили на Бауманский и Сталинский, – инструктор орготдела Сталинского райкома.

День за днем Микоян накапливает опыт организационной работы, так пригодившийся впоследствии, когда он стал руководителем конструкторского коллектива.

В пору первых пятилеток индустриализация, овладение техникой – важнейшая задача, поставленная перед народом партией. Стране предстояло создать собственную промышленность, и прежде всего тяжелую, способную производить военную технику. Надеяться было не на кого и не на что...

На XVI съезде партии К.Е.Ворошилов обратил на это внимание делегатов.

«Качество вооружения к настоящему времени гигантски выросло и продолжает непрерывно (в самом точном значении этого слова) расти и совершенствоваться...

Выступая на XV съезде... я говорил, что основную базу обороны нашего государства мы видели в форсированном развитии нашего хозяйства... Я должен сказать, что генеральная линия нашей партии, проводимая ЦК со всей жесткостью, со всей большевистской напористостью, была в то же время и линией на укрепление, на усиление обороны нашего государства».

25 января 1931 года IX Всесоюзный съезд ВЛКСМ принял постановление о шефстве комсомола над Военно-Воздушным Флотом.

В день, когда принималось это решение, зал выглядел торжественно, празднично и романтично. К столу президиума, где сидели секретарь ЦК ВЛКСМ А.В.Косарев, руководитель авиационной промышленности П.И.Баранов, командующий Военно-Воздушными Силами страны Я.И.Алкснис, его заместитель С.А.Меженинов, журналист М.Е.Кольцов, полярный летчик Б.Г.Чухновский и другие выдающиеся деятели партии, комсомола, авиации, подрулила настоящая авиетка. Освещенные прожекторами, летали модели самолетов. Косарев прочел обращение съезда к молодежи. В ответ на призыв «Овладеем штурвалами воздушных кораблей!» зал ответил громовым «ура».

Попасть в число комсомольцев и коммунистов, рекомендованных в воздушный флот и на работу в авиапромышленность, – высокая честь. Среди избранников оказался и молодой партийный работник Артем Микоян, направленный на учебу в Военно-воздушную академию имени Жуковского.

«Как мой брат попал в число парттысячников, откомандированных в авиацию? Тут сочетание двух обстоятельств, – объяснил Анастас Иванович. – Во-первых, он был коммунист, которого очень уважали товарищи. Во-вторых, отличался смелостью, дисциплинированностью. В таких людях очень нуждалась авиация – дело романтичное, привлекательное, требовавшее мужества и работоспособности».

Вот его и послали на передний край, каким считалась тогда авиация. Убежденный коммунист, Артем Иванович принадлежал к людям, которых небезосновательно называют солдатами партии. Человек долга, выдержанный, целеустремленный, дисциплинированный, он любое задание выполнял с максимальной отдачей. Он и в авиацию пошел главным образом потому, что это было нужно.

Поступление в академию далось нелегко, ведь Артем Иванович не имел даже законченного среднего образования. Правда, в ту пору отсутствие образования было скорее правилом, нежели исключением. Поэтому для будущих слушателей устроили подготовительные курсы типа рабфаков. Окончание этих курсов давало право поступить в вуз.

Скитаясь после армии по квартирам доброжелательных знакомых, Артем Иванович жил в то время на Арбате, в комнате Леона Богдановича Сафразьяна, с которым сдружился у Шаумянов. Комната временно пустовала – Сафразьян работал в Челябинске заместителем начальника строительства тракторного завода.

Сосед Сафразьяна, военный инженер И.3.Лисогурский, помогал Артему Ивановичу готовиться к вступительным экзаменам. Восхищенный волей и трудолюбием абитуриента, Лисогурский говорил:

– Я потрясен, что человек, не знающий даже толком десятичных дробей, с такой невероятной быстротой схватил самые трудные вещи!

Оставим на совести Лисогурского некоторое преувеличение, но то, что Артем Иванович закрыл в своем образовании зияющую брешь, не вызывает сомнений...

Глава вторая. Взлет!

Военно-воздушная академия имени Н.Е.Жуковского – первое в стране высшее авиационно-техническое учебное заведение. В 1919 году в Москве Жуковский организовал авиатехникум. Спустя год техникум превратился в Институт инженеров Красного Воздушного Флота, получив имя своего создателя. В 1923-м институт реорганизовали в военную академию.

В 1923 году, при рождении, академия въехала в здание бывшего Петровского дворца, выстроенного знаменитым зодчим М.Ф.Казаковым.

Авиационных специалистов после Октября готовили в Московском высшем техническом училище (на базе аэродинамической кафедры МВТУ в 1930 году родился Московский авиационный институт имени Орджоникидзе), в Ленинграде, Киеве, Харькове. Но кадры для Военно-Воздушных Сил, специально подготовленные к работе и в научных учреждениях, и в строевых частях, и в авиапромышленности, выпускала только Военно-воздушная академия имени Н.Е.Жуковского.

У каждого учебного заведения свой стиль, свои традиции. Имела их и Военно-воздушная академия. Главная линия характерна для большинства военно-учебных заведений – любой выпускник должен был стать и умелым практиком, и специалистом, способным к теоретическому мышлению.

С первых же дней учебы Микоян ощутил атмосферу высокой требовательности, царившую в академии.

«Нам нужен такой инженер, – говорил слушателям в декабре 1931 года начальник Военно-Воздушных Сил страны Яков Иванович Алкснис, – который практически умеет организовать работу по технической эксплуатации новой материальной части непосредственно в строю и в школах, который мог бы быть в этом деле прямым помощником командира части. Нужен инженер, который, работая на приемке в научно-исследовательском институте, давал бы образцы усовершенствования самолета, мотора и вооружения на основе новейшего технического и оперативно-тактического искусства. Надо бороться за уменьшение каждого килограмма веса без ущерба для запаса прочности».

Слушатели академии не обычные студенты. Это военно-служащие, выполнявшие воинский долг в необычных условиях – за партой. Ходили они в военной форме. Носили наганы, которыми, по выражению одного из однокурсников Микояна, «протирали гимнастерки». Ни на минуту молодым людям не давали забывать, что они и будущие квалифицированные специалисты, и одновременно командиры, от которых боевая авиация ждет очень многого.

Маршрут трамвая № 13, проходивший мимо академии, начинался на Страстной (ныне Пушкинской площади). Там трамвай делал круг и, неторопливо развернувшись, полз по Тверской. За Триумфальной аркой и Брест-Литовским (ныне Белорусским) вокзалом трамвай нырял в зеленый коридор деревьев. Москва здесь словно кончалась.

В клубе на колесах, каким становился по утрам для слушателей трамвай, с жаром обсуждали разные проблемы – от своих академических до международных.

Многие сразу же утыкались в газеты, полные острых сообщений. Одна часть мира строила, другая накапливала силы для разрушения.

Советская страна завершала социалистическую реконструкцию народного хозяйства. Газеты ежедневно сообщали о достижениях на заводах и новостройках, приносили вести с колхозных полей, из вновь созданных МТС.

В январе – феврале 1934 года XVII съезд партии утвердил второй пятилетний план. На первый план в области промышленности выдвигалась задача освоения новых предприятий.

Газеты много писали о фашизме. В конце 1933 – начале 1934 года большое место занимали отчеты с процесса о поджоге рейхстага (повод для того, чтобы запретить Коммунистическую партию Германии). Суд в Лейпциге был в центре внимания всего мира. Беспрецедентная дуэль Георгия Димитрова с «наци № 2», как любил именовать себя Геринг, произвела впечатление и запомнилась надолго.

Сообщения о стройках новых индустриальных центров воспринимались как сводки с фронта. На этом огромном фронте и у комсомольцев академии был свой участок. С лопатами и ломами в руках слушатели не раз подтверждали популярный тогда лозунг: «Метро строит вся Москва!»

Переживали молодые люди и успехи спортсменов – первые международные встречи футболистов, завершение автопробега Москва – Каракумы – Москва.

Круг интересов слушателей был обширен, но главное место занимали в нем дела профессиональные.

30 сентября 1933 года над Москвой повис стратостат «СССР-1». Толпы людей останавливались с задранными головами – шутка ли, воздухоплаватели забрались на высоту в 19 тысяч метров! В этой пионерской работе многое сделано и выпускниками академии. Роль академии в научной подготовке и обеспечении полета в стратосферу была отмечена даже специальным приказом Реввоенсовета СССР.

Авиационные специалисты видели в штурме стратосферы новые возможности для военной авиации. Конструкторы разведчиков и бомбардировщиков небезосновательно считали, что большие высоты сделают полет их машин безопаснее. Однако и создатели истребителей стремились к завоеванию стратосферы.

Зимой 1934 года страна переживала драму челюскинцев. Летчики делали для их спасения все возможное...

– Долетят или не долетят? Выдержат ли люди? Не подведут ли машины?

Остановка трамвая обрывала животрепещущие дискуссии. Слева Ходынское поле. Справа Петровский дворец. Предъявив пропуска, молодые люди входили в ворота...

День в академии начинался с утренней поверки. Построение происходило в Круглом зале, на втором этаже. После двух-трех часов занятий, во время большой перемены интенсивная физкультурная зарядка на свежем воздухе.

Спорту в академии уделялось большое внимание, и Артем Иванович занимался спортом увлеченно, больше того – азартно. Неприятности приносил лишь гимнастический конь. Он был Микояну явно не по росту. Но ушибы и падения не отпугивали его от непокорного снаряда.

Преодолеть! Не поддаться физической слабости – это стремление Микоян пронес через всю жизнь. Даже когда изношенное непосильной работой сердце стало напоминать о себе все чаще и чаще, каждое утро, серьезный, сосредоточенный, он делал физическую зарядку.

За физическими упражнениями шли стрельбы. Стрелял Микоян очень хорошо, что высоко ценилось в академии.

С огромным интересом Артем Иванович и его товарищи слушали курс теоретической аэродинамики Б.М.Земского. Изучали экспериментальную аэродинамику под руководством одного из ее основоположников, Б.Н.Юрьева. Лекции по математике блестяще читал В.В.Голубев. Курсы «Воздушные винты» и «Динамика полета» – В.П.Ветчинкин. С двигателями слушателей знакомил Б.С.Стечкин, конструктор и ученый, основоположник теории воздушно-реактивных двигателей...

Уделялось большое внимание и формированию военного мышления слушателей. Среди преподавателей военных дисциплин один из блестящих полководцев гражданской войны – легендарный Гай, крупнейшие специалисты А.Н.Лапчинский, А.А.Свечин, Ф.Ф.Новицкий, Д.М.Карбышев, Н.А.Яцук. Для эпизодических лекций приглашался и Б.М.Шапошников, впоследствии Маршал Советского Союза.

Командный факультет академии готовил командиров старшего и среднего ранга. Инженерный факультет был в этом смысле шире. Авиационные военные инженеры с дипломами об окончании Военно-воздушной академии имени Н.Е.Жуковского становились специалистами самого разного профиля. Помимо летчиков и штурманов (тогда их называли летчиками-наблюдателями), авиационных командиров, летчиков-испытателей с инженерным образованием, из числа слушателей вышел большой отряд планеристов и строителей планеров, впоследствии выдающихся аэродинамиков и самолетных конструкторов. В ее стенах получили инженерное образование будущие известные конструкторы поршневых и реактивных двигателей, специалисты по оборудованию и вооружению, директора и главные инженеры самолетостроительных и моторостроительных заводов, ученые, многим обогатившие авиационную науку...

С профессорами, написавшими основополагающие учебники по аэродинамике, расчету самолета на прочность, двигателям, конструкциям самолетов и практически создававшими эти конструкции, можно было советоваться, а если не согласен, то и поспорить. Передовые идеи, самостоятельные мысли здесь всегда встречали поддержку.

Частые споры побуждали думать, обобщать, способствовали самостоятельности суждений.

В тот год, когда Микоян стал слушателем академии, в ее многотиражке «Вперед и выше» появилось объявление:

«При Центральном совете Осоавиахима в Бюро Воздушной техники существует группа по изучению реактивного летания и реактивных двигателей.

Ряд энтузиастов-инженеров принимает горячее участие в этом деле. Но работников еще мало. Нужны новые свежие силы для развития дела с огромным будущим.

Все товарищи, желающие испытать свои силы и знания по реактивным двигателям и проектированию новых типов ракетопланов, ракетосаней, глиссеров и т.д., могут записаться у летнаба т.Сумароковой – пом.нач. Аэронавигационной лаборатории, корп. «Г», ком. 186, тел. доб. 68».

Прошел год, и на старших курсах началась специализация в области реактивных двигателей. Привлекли первоклассных специалистов – теоретиков и практиков. Лекции по ракетным двигателям и топливам были поручены В.П.Глушко, ныне дважды Герою Социалистического Труда, действительному члену Академии наук СССР.

Как и во всех высших учебных заведениях, занятия в академии проводились по бригадно-лабораторному методу. Учебное задание выдавалось на бригаду, экзамены сдавали бригадой. Устраивались и мероприятия, сегодня совершенно необычные. Вот как описывала их многотиражка «Вперед и выше»:

«В настоящее время во всех втузах начинают распространяться академические бои по разным предметам. Сущность академбоя состоит в следующем: какая-нибудь группа „А“ вызывает на открытое соревнование по этому предмету группу „Б“. Намечается жюри. Бой идет по материалу, пройденному слушателями, например, в триместр. Слушатели одной группы задают теоретические вопросы и задачи слушателям другой группы. Жюри решает, кто получает первенство».

Коллективность сдачи экзаменов – отличная возможность замаскировать огрехи в знаниях. Но подобная маскировка была не для Микояна. Напротив, ощущая слабость (поначалу у Артема Ивановича не ладилось дело с математикой – сказывалась недостаточная подготовка), он постарался побыстрее ликвидировать ее.

И лабораторно-бригадный метод и академбои продолжались недолго. Через год после поступления Микояна в академию их отменили. Каждый слушатель стал экзаменоваться самостоятельно, с полной ответственностью за свои знания.

Учился Микоян серьезно, жадно восполняя недостаток образования.

Среди учителей Микояна немало блестящих инженеров, сильных философским отношением к своему труду. Один из таких философов от техники – Виктор Федорович Болховитинов. Виктор Федорович очень тепло отнесся к слушателю Микояну и многим способствовал утверждению его интереса к конструированию.

– Наши знания о природе и происходящих в ней процессах, – не раз говаривал своим ученикам Болховитинов, – выражаются многими законами различных наук. Эти науки стали очень многочисленны и потребовали специализации людей, занимающихся ими. Техника усложнялась. Ее создание стало невозможным без увеличения числа различных специалистов.

Каждый из специалистов (для самолета это аэродинамики, прочнисты, конструкторы, технологи, производственники, двигателисты, электрики, радисты, вооруженцы и пр.) обеспечивает надежность и эффективность работы своей отрасли техники. В разработке нового самолета представители всех этих отраслей составляют тесное содружество. Отсюда необходимость обобщений, которые позволяли бы установить основные условия коллективного творчества и связи...

Стремление дать слушателям «идеологию» профессии характерно не только для Болховитинова. И другие профессора объясняли, чем должен руководствоваться в работе любой конструктор, в том числе и главный. Они учили слушателей мыслить.

Пройдет много лет, и дважды Герой Социалистического Труда академик Артем Иванович Микоян добрым словом вспомнит своих учителей, научивших его думать, взвешивать и оценивать факты, дерзать, заглядывать далеко вперед. На пятидесятилетии академии он скажет:

– Я вспоминаю годы неустанных поисков, огорчений, удач, годы невероятного мужества и отваги, невероятных усилий людей, строивших отечественную авиацию. Как питомец академии я всегда тепло вспоминаю таких выдающихся профессоров, как Юрьев, Пышнов, Голубев, Козлов, и многих других ее преподавателей...

Впоследствии, когда Микоян вышел на самостоятельную дорогу, в его кабинете неизменно висел портрет Николая Егоровича Жуковского. Это тоже своеобразная дань академии, ведь ученики Жуковского были там учителями Микояна.

Легкий, как говорят, контактный характер Артема Ивановича, настойчивость и принципиальность снискали ему симпатии и уважение однокашников. Слушателя Микояна, имевшего к тому времени уже достаточный опыт партийной работы, не раз избирали секретарем партийной организации.

Всю жизнь Микоян превосходно ладил с людьми – с людьми очень разными. Часть товарищей в академию пришла со школьной скамьи (точнее, с рабфаков), остальные из армии. Такое формирование курса – акт сознательный. Половина слушателей кадровые военные – командиры, техники. Вторая половина – слушатели из гражданских лиц (в академии их называли «комсомольцами»), обладавшие более высокой общеобразовательной подготовкой. Преимущества «стариков» – опыт, знание военного дела.

Во время летней учебы в лагерях слушатели из числа военных летчиков поднимали в воздух своих товарищей, не имевших летной подготовки. В одном из таких ознакомительных полетов Микояна вывозил слушатель того же инженерного факультета, летчик Андрей Григорьевич Кочетков. Увлекаясь спортом, Микоян и Кочетков еще до этого встречались в плавательном бассейне у Московского автозавода. Теперь знакомство приобрело иной характер. Оно продолжалось около тридцати лет; заслуженный летчик-испытатель, инженер Герой Советского Союза Кочетков не раз испытывал истребители Артема Ивановича Микояна.

Но если ознакомительные полеты – обязательный элемент учебной программы, то парашютная подготовка выходила за ее рамки. Инициатором занятий парашютизмом стал товарищ Микояна летчик М.П.Вахрушев. Он поднимал в воздух однокурсников-парашютистов. Прыгал с парашютом и Артем Иванович, очень гордившийся приобщением к почетному виду спорта.

В 1935 году Микояна послали на производственную практику в Харьков. Харьков того времени был одним из центров новых для самолетостроения идей. Там работал выдающийся специалист – профессор Иосиф Григорьевич Неман. Окончив в конце 20-х годов Харьковский технологический институт, Неман пришел в бюро известного конструктора Константина Алексеевича Калинина. Человек способный и трудолюбивый, Неман выдвинулся быстро, стал руководителем бригады крыла. При его непосредственном участии были построены такие известные самолеты, как К-4, К-5, К-6, К-7, К-9. Затем Неман начал работать в Харьковском авиационном институте, где вскоре возглавил кафедру конструкций самолетов.

Его портрет живо нарисовал инженер А.Г.Агроник:

«Неман был в высшей степени грамотным инженером, с большим вкусом и с грандиозной памятью. Он был очень широко образованным человеком. Читал конструкцию, расчет самолета на прочность, гидроавиацию. Был прекрасным математиком. Уже будучи главным конструктором, окончил математический факультет Харьковского университета.

Его любовь к студентам, стремление уделять им много времени, много внимания, интерес к реальному студенческому проектированию создали в институте какую-то особую, неповторимую обстановку. У Немана можно было консультироваться по любому вопросу. Я полагаю, что контакты с Неманом – а во время пребывания Микояна в Харькове они имели место – не могли не произвести на Артема Ивановича впечатления. Ему было что рассказать такому любознательному человеку, как Артем Иванович».

Отказавшись от обычной практики дипломного проектирования, при которой студент вкладывает в проект свой ум и знания, чтобы затем, после защиты, свитка чертежей и сопутствующие им пояснительные записки были погребены в институтских архивах, Неман сформировал при научно-исследовательском секторе института конструкторское бюро из оканчивающих студентов и молодых преподавателей. В этом конструкторском бюро студенты-дипломники проектировали ХАИ-1, пассажирский самолет, знаменитый тем, что полетел он быстрее истребителей.

Конечно, это был выдающийся успех. И самолет по тому времени считался очень прогрессивным. Свободнонесущий обтекаемый моноплан из новых высокопрочных материалов с небольшим, тонким крылом без подкосов и расчалок, с гладкой обшивкой, убирающимся шасси. Мобилизация разного рода новшеств позволила повысить скорость полета на 20 – 30 процентов без увеличения мощности двигателей. Столь выдающийся результат ко многому обязывал и конструкторов военных самолетов. Еще недавно они шли в авангарде, и вдруг настал черед заимствовать у конструкторов гражданских самолетов эффективные технические решения.

В КБ завода, куда прибыл на практику Микоян, студентов уважали, ценили свежесть их восприятия. Один из конструкторов уступил Артему Ивановичу рабочее место (в КБ было тесновато). Но, несмотря на приветливость хозяев, с первых же минут Микоян понял: им сейчас не до приезжего практиканта...

На заводе пренеприятнейшее ЧП, порожденное запуском в серию истребителя «Z» конструкции Д.П.Григоровича с автоматическими динамореактивными пушками Л.В.Курчевского. На испытаниях дела шли плохо. Истребитель с трудом выходил из штопора¹.

Для заводских конструкторов поиски и исправление такого серьезного дефекта одновременно и служебный долг и вопрос профессиональной чести. Окончательно отработанных, четких, доведенных до практического применения способов исследования штопора тогда не существовало. Правда, еще в 1927 году Владимир Сергеевич Пышнов впервые в СССР серьезно занялся штопором. Изучали штопор и в ЦАГИ под руководством А.Н.Журавченко. В 1934 году опубликована работа, в которой Журавченко описал результаты первых экспериментов. И все же до окончательного решения сложной проблемы было еще далеко, штопор оставался бичом авиации.

Выход из положения харьковчане искали на ощупь. Перемещали оперение то выше, то ниже, меняли площадь рулей, стабилизатора, пытались определить наиболее выгодную противоштопорную центровку. Делали это экспериментально. На истребитель ставили баки с водой. Летчик-испытатель, выливая в воздухе по рекомендациям конструкторов воду, стремился определить, как влияет изменяющееся за счет этого положение центра тяжести на выход из штопора.

– Артем Иванович сразу же проявил повышенный интерес к тому, чем мы занимались, – вспоминает Александр Григорьевич Агроник. – Он ездил на аэродром. В КБ сидел реже, а когда сидел, принимал активное участие в обсуждении различных вариантов изменения оперения. Когда высказывался, чувствовалось, что излагает очень продуманные мысли, что разобрался во всех наших сложных вопросах. Если называл какие-то конкретные цифры, то, как правило, очень близкие к тем, которые вырисовывались и из наших расчетов. С большим удовлетворением узнавал о результатах, которые получались у нас.

Аврал окончился, и Микоян смог заняться делом, ради которого и приехал в Харьков, – знакомиться с работой КБ по программе своей практики. Однако и тут он не ограничился привычными рамками, стараясь вникнуть в организацию принципиально новой постановки инженерного образования в Харьковском авиационном институте – практического проектирования. Ведь, по существу, знаменитый скоростной самолет ХАИ-1 представлял собой коллективный дипломный проект.

С большим интересом изучал Микоян и другие самолеты харьковчан, построенные по схеме «летающее крыло», – ХАИ-4, ХАИ-5, ХАИ-8, планерлет.

Встречи с председателем АВИАНИТО² академиком Георгием Федоровичем Проскурой, духовным отцом харьковских самолетостроителей, активное участие в обсуждении материалов по новым проектам, представлявшимся ученому совету АВИАНИТО, долгие беседы с профессором Иосифом Григорьевичем Неманом, конечно, обогатили Микояна. И Проскура и Неман каждый по-своему формировали харьковскую школу самолетостроения, оставившую заметный след в истории советской авиации. Об уме, энергии, энтузиазме академика Проскуры восторженно отзываются все авиационные инженеры, учившиеся или работавшие в Харькове.

Обогащенный новой информацией, разобравшись во многих, дотоле неизвестных ему особенностях конструирования и производства, возвращался Микоян в Москву. Поездка в Харьков помогла поверить в себя. В один прекрасный день он сказал своему однокурснику Самарину:

– Слушай, я могу достать мотор «Райт-Моррихауз». Давай построим авиетку!

Добыть двигатель помог знакомый Микояна инженер Шитиков. Человек, любивший технику и к тому же некоторое время увлекавшийся авиацией, Шитиков понимал и желание Микояна попробовать силы пусть на небольшой, но самостоятельной работе, и то, сколь остро лимитировало такой шаг отсутствие двигателя.

– А если я дам тебе мотор? – спросил Шитиков.

– Построю самолет!

Двадцатипятисильный двигатель, ржавевший на предприятии, где работал Шитиков, требовал восстановления и годился для самолета лишь с очень большой натяжкой. Друзья Микояна и Самарина, слушатели Валерьян Александрович Терциев и Александр Николаевич Родин, в прошлом мотористы, перебрали и отрегулировали двигатель.

Вскоре после начала проектирования к Микояну и Самарину присоединился третий слушатель академии, Николай Антонович Павлов. ...