Владимир Шмельков Тайна сабаев

Посвящается Татьяне, матери моих сыновей, дорогому мне человеку, рядом с которым я прожил жизнь

Владимир Сергеевич Шмельков родился в 1954 году в Астрахани. Там же окончил школу и технический ВУЗ. Ходил в море, служил в органах МВД. В настоящее время работает инженером на предприятии.

Печатался в периодических изданиях Астрахани, в двух номерах астраханского литературного журнала «Зелёный луч», в газете «Литературная Россия», в альманахе «Российский колокол». В 2013 году стал лауреатом конкурса «Новое имя в фантастике».

Действие романа «Тайна сабаев» происходит в доисторическую эпоху среднего палеолита около тридцати тысяч лет назад, когда неандертальцы – одна из вымирающих тогда ветвей Homo, ещё могли повстречаться людям – нашим с вами прямым предкам. Это был жестокий мир.

Молодой неандерталец по имени Алой оказался изгоем в собственном роду и вынужден был его покинуть, чтобы добраться до жилища праматери рода медведицы Амэ и попросить у неё защиты и помощи. На пути к ней он был пленён людьми и чудом избежал смерти. Обстоятельства сложились таким образом, что в роду чужаков Ллой не только сохранил собственную жизнь, но и остался там навсегда. В более развитом людском коллективе проявились все его потенциальные возможности, о которых он даже не догадывался. Огромная сила, присущая всем неандертальцам, помогла ему завоевать уважение своих новых сородичей, а их навыки и культура – примитивная, но всё же культура, позволили ему вырасти духовно, подняться над своими звериными инстинктами и переродиться, пусть не внешне, в Человека. Ллой познал среди людей, что такое любовь и семейные узы. Их сплочённость, основанная на привязанности друг к другу, позволила выжить всем им в тяжёлые времена природных катаклизмов. И людям в этом во многом помог неандерталец Ллой.

В романе названия животных, предметов и многих объектов изменены автором не только для создания особого колорита, присущего эпохе, о которой идёт речь, но и из других соображений. Животный мир, как и сам человек, постоянно меняется, и тигр, волк или медведь, что населяли Землю тех далёких времён, не совсем те, что живут в нашу эпоху. Да и называть мужчинами и женщинами своих героев у автора не поднялась рука, уж очень они разнятся с нами. Думается, новый словарь не помешает читателю понять отдалённый во времени мир и разобраться в событиях того времени.

Оун наконец-то закончил долбить острым камнем неглубокую яму в полу пещеры, после чего большими ладонями аккуратно собрал и высыпал на её край мелкие обломки породы и грунт. Он начал свою работу задолго до того, как ослепительный диск Арка засиял над далёким холмом, и вот закончил её, когда тень от большого камня при входе стала всего в локоть длиной. Сородичи – все гунги и взрослые вары терпеливо ждали всё это время, столпившись вокруг, предоставив ему, Оуну, право самому построить место для уединения Ыр-Юна. В роду все знали, как они были с ним близки.

Во время прошлого восхождения Арка после затянувшихся проливных дождей все гунги изголодавшегося рода вышли на охоту. Удалось выследить огромного куапура с детёнышем, и самый опытный и сильный Камъян, а потому старший над всеми, жестами начал подавать команды сородичам. Зверя следовало выгнать из леса и постараться отбить детёныша от самки, причём раньше времени нельзя было спугнуть обоих. Маленький куапур был размерами с крупного лая. Не ахти, какая добыча, но его туши хватило бы, чтоб немного утолить голод всем членам рода. Если бы это удалось, можно было бы попытаться гнать самку в направлении реки, туда, где поле отделено от неё глубоким обрывом. Важно было не дать куапуру спуститься к берегу, отрезав ему дорогу, и тем самым сбросить с высоты вниз. Но на такой исход охоты особо рассчитывать не приходилось – огромный зверь был серьёзным противником даже для большой группы крепких гунгов. Подчиняясь командам Камъяна, охотники разбежались в стороны, сжимая в руках тяжёлые дубины и острые обсидиановые патруги. Эти патруги, заточенные острее клыков у-рыка, и тяжёлые дубины, что по силе удара были сродни удару его лапы, являлись грозным оружием, и давали шансы на успех в схватке. Рядом с охотниками бежали молодые юбуры, не познавшие ещё премудростей охоты. Каждый из них удерживал в руках по несколько крупных камней.

Охотникам не один раз приходилось валить куапура, и этот был не крупней остальных. Животные незаметно для них были взяты в полукольцо. По гортанному боевому крику Камъяна гунги бросились на добычу, пугая своими воплями всё живое вокруг. Испуганный куапур дёрнулся, прекратив щипать траву, задел своей тушей небольшое дерево и переломил его пополам. Мать и детёныш бросились бежать в сторону поля, круша на своём пути деревья и кустарники. На поле в лучах Арка тёмнокоричневая шерсть бегущих зверей переливалась блёсками, и из-под их толстых ног вылетали ошмётки влажной земли вместе с травой. Охотники с флангов бежали изо всех сил, направляя добычу к обрыву. Детёныш не мог двигаться быстро и сдерживал мать. Ыр-Юн бежал одним из первых, опережая Оуна, и начал уже сворачивать в сторону, чтобы приступить к смыканию кольца, дав возможность взрослому зверю вырваться из него, оставив своего детёныша. Но самка куапура инстинктивно почувствовала намерения своих преследователей. Вместо того чтобы бежать вперёд, она резко свернула в сторону Ыр-Юна. Её не испугали ни его угрожающие крики, ни тяжёлая дубина, ни камень в его руках. Преследующий добычу по центру Камъян тут же оценил ситуацию. Короткими выкриками он дал команду юбурам по левому флангу начать бросать камни. В ту же секунду острые скальные осколки полетели в животное. Вся группа начала кричать с удвоенной силой, а Оун даже бросил в зверя свой патруг, но ничто не остановило разъярённого куапура. Опустив свой огромный рог почти до земли, он нёсся на Ыр-Юна, и тот уже понял, что столкновение с монстром неминуемо. Он взмахнул дубиной и успел нанести тяжёлый удар по морде зверя с боку в районе его маленького глаза, прежде чем тот всадил свой рог в грудь охотника. Резким движением головы куапур перебросил свою жертву через спину и пронёсся по инерции в сторону за кольцо преследователей. Тем временем несколько камней попали в детёныша и заставили его быстрее побежать вперёд. Самка посчитала, что одного убитого преследователя ей пока, видимо, достаточно, и что в эту минуту лучше быть рядом со своим чадом. Она резко развернулась на месте и побежала вслед за малышом. А в его сторону продолжали лететь камни – это по приказу Камъяна тактика загонщиков резко изменилась. Обезумевший от страха детёныш нёсся прямиком к обрыву над рекой, и летящие теперь только в него камни гнали его к верной погибели. Мать пыталась догнать его и неслась за ним во весь дух. Бесчувственное и окровавленное тело Ыр-Юна осталось лежать на траве, а сородичи его были уже далеко впереди, продолжая пугать округу дикими воплями, преследуя добычу. Самка куапура не успела догнать своего перепуганного детёныша и остановить его, прежде чем тот рухнул со всего разбега с обрыва на каменистый берег. Но и самой ей не суждено было вовремя остановиться – огромная масса её тела не дала ей этого сделать, да и скользкая трава сыграла плохую службу. Подбежавшие к обрыву гунги подняли над головами своё оружие и разразились победными криками. В этих криках не было угрозы, а были только ноты торжества победителей. Камъян стучал себя в грудь и приседал, чем давал понять остальным, что это под его мудрым предводительством тем удалось одолеть грозного противника. Хотя все охотники и так это знали, напомнить им о своём превосходстве было не лишним.

Внизу на камнях куапур ещё пытался подняться на переломанных ногах, он тряс головой и мычал. Добить его уже не представляло большого труда. Детёныш лежал неподалёку, он, видимо, погиб сразу. Когда огромное животное прекратило двигаться, Камъян первым всадил свой патруг в его толстую шкуру. Сжимая остро заточенный камень в сильной ладони, он сделал длинный надрез от головы до хвоста животного, после чего отошёл в сторону. Тушу обступили юбуры. Патругами взрослых гунгов они начали разделку добычи. В это время их старшие соплеменники прыгали вокруг поверженного ими куапура, медленно передвигаясь вокруг него, размахивая дубинами и издавая торжественные гортанные звуки. Их движения походили на незатейливый танец, а грязные волосатые лица с мощными челюстями и покатыми лбами излучали радость. Ниже по реке пришедшие на водопой удоны все как один, включая детёнышей, повернули свои гигантские головы в сторону веселящихся гуабонгов. Эти величавые животные видели окровавленную тушу куапура, возле которой суетились маленькие, но опасные двуногие, их собственной безопасности ничто не угрожало, однако вожак стада поднял вверх свой длинный хобот и издал трубный звук. Потом он стал раскачивать головой, вооружённой длинными кривыми бивнями, давая понять, что к его семейству лучше не приближаться. Но на угрозы удона никто из гуабонгов не обращал внимания, всё их внимание было сосредоточено на поверженной добыче. Молодые юбуры ловко освежевали тушу – к этому занятию их приучили взрослые, едва они научились ходить. Прежде чем приступить к расчленению, Камъян, сильно размахнувшись, всадил свой патруг в бок куапура чуть ниже лопатки. Из отверстия в мускулистой плоти хлынула тёмная кровь. Охотник прильнул к обильному потоку ртом и продолжал лежать так, громко сглатывая. Насытившись кровью добычи, он выпрямился во весь рост. Кровь стекала по его заросшему лицу и по волосатой груди. При его дыхании из ноздрей надувались розовые пузыри и лопались, приводя в восторг остальных гуабонгов.

Вслед за Камъяном к кровоточащему боку туши приложились один за другим все взрослые гунги, и только после них то же самое сделали молодые юбуры. После завершения ритуала старший измазал обе руки кровью куапура и провёл ими по своему покатому лбу, зачёсывая назад длинные чёрные волосы. Затем он стукнул себя в грудь, запрокинул голову, и, закрыв глаза, подставил лицо тёплым лучам Арка. Каждый из гуабонгов сделал то же самое. После этого юбуры расчленили тушу на части, отложив отдельно голову и шкуру. К тому времени на берегу реки собралась огромная стая хищных стрилов, кричащих и ссорящихся друг с другом в предвкушении предстоящего пиршества. За ними в стороне водили носами рыжие поджарые лаи, похожие издалека на молодых сабаев. Стадо удонов величаво покинуло водопой. Запах пищи разносился над округой, и стоило ожидать новых гостей. Среди этих гостей могли быть и грозные у-рыки. Битва с ними за пищу обязательно бы привела к новым потерям. Нужно было трогаться. Охотники не стали забирать тушку детёныша куапура. Всему роду и так не по силам было съесть добычу до того, как она начнёт издавать зловонье. Гунги и юбуры взвалили на себя части разделанной туши и зашагали тесной группой по берегу реки. Их путь лежал к глубокому гроту в отвесной скале – к родной пастои. Когда гуабонги проходили мимо мёртвого окровавленного тела Ыр-Юна, Камъян взял ношу Оуна и взвалил её себе на спину рядом со своей. Оун же поднял с земли бездыханного сородича и перекинул через плечо. Юбуры бросились искать по полю оружие Ыр-Юна, и вскоре нашли в траве его дубину и патруг, а также патруг Оуна.

Все эти события произошли во время прошлого пути по небу Арка. Теперь же светило взошло снова и взирало с высоты на мёртвое тело гуабонга с ужасной раной на груди, а Ыр-Юн смотрел своими мёртвыми, едва приоткрытыми глазами на сверкающий диск и готовился к встрече с ним.

Оун закончил копать неглубокую яму, и, подчиняясь движению руки Камъяна, двое гунгов Зул и Риз развернули на полу пастои волосатую шкуру убитого вчера куапура и перенесли её в приготовленное Оуном место уединения Ыр-Юна. Эти же двое гунгов бережно подняли тело своего мёртвого сородича, лежащее неподалёку за пределами входа, и уложили его на шкуру головой к жилищу арка, что находилось за холмом. Дальше уже Оун как друг Ыр-Юна повернул тело на правый бок, поджал ему ноги, приподнял голову и подложил под неё руку умершего, чтобы тому было мягче спать. Камъян передал ему дубину, что принадлежала охотнику, и Оун возложил на неё безвольную теперь руку. Здесь же рядом он опустил на шкуру боевой патруг. Взрослые гунги по очереди обложили тело своего сородича рогами убитых ими животных, что до этого бережно хранились в дальнем конце пастои. Рог, что оборвал жизнь Ыр-Юна, Камъян положил в могилу лично. Он долго трудился над ним, отделяя от головы куапура.

Все сородичи, включая вар и детей, столпились над могилой. Их грязные заросшие лица выражали не безразличие и не страх, они выражали недоумение. Все они пытались понять, что это такое – уединение во власти арка, о котором говорит предание. Предание также говорит, что рождённая Арком Амэ защищает гуабонгов. Так почему тогда Ыр-Юна проткнул рог куапура? Гуабонги бросали взгляды на лохматую оскаленную морду маунта, чья голова была надета на толстую палку, закреплённую на полу камнями и глиной, пытаясь получить ответ, ведь именно этим зверем была когда– то мать всех гуабонгов. Но зловонная голова молчала. Ответа не знал никто, его не знал и Камъян тоже. Этот гунг вышел из пастои, подставил лицо лучам светила и выкрикнул:

– Арк, Ыр-Юн твой!

После этого гунги начали заваливать тело камнями и грунтом, а вары с детьми отошли в свой дальний угол, туда, где на длинном и ровном камне были выставлены в ряд высоколобые черепа убитых и съеденных когда-то апшелоков, а также черепа гуабонгов других родов. Они покоились рядом с маленькой глиняной фигуркой непонятной формы. Однако каждый в роду знал, что фигурка эта изображает Амэ и поставлена она здесь давно, задолго до рождения любого из живущих сейчас членов рода. Даже недавно уединившийся мамош Рун говорил, что помнил её с детства.

Закончив церемонию похорон Ыр-Юна, гуабонги прошли вглубь пастои, где продолжал гореть аяк, поддерживаемый одним из юбуров по имени Ллой. Гуабонги расселись вокруг огня, понуро опустили головы и молчали. Все сожалели о потере Ыр-Юна. Он был молодым и сильным охотником, и его уединение пришло к нему слишком рано. За время от прошлого холодного и голодного сезона – хавоя род лишился троих молодых охотников и дряхлого беспомощного мамоша, который не в счёт. Все они лежат теперь рядом с Ыр-Юном.

Эти уютные стены покинули четверо, а круглые животы вар за это время принесли только двух младенцев, и из них только один будет когда-то охотником. Вопрос витал над молчащими гунгами, и вслух его задал самый печальный из них Оун.

– Камъян, говори, Амэ в гневе на гуабонгов? – охотник обхватил огромной ладонью свой покатый лоб. – Почему Инг, Шур, Юй уединились рано? – он оторвал ладонь от головы, сжал её в кулак и сделал им вертикальный мах. – Только Рун хорошо ушёл. – Оун сделал паузу, во время которой пригладил свои слипшиеся грязные волосы. – Он был мамошем.

Гунги подняли головы, и из-под мохнатых бровей на Камъяна разом глянули блестящие в свете аяка чёрные глаза его соплеменников.

Камъян сам хотел бы знать ответ, но он должен был что-то сказать. Этот опытный гунг помолчал немного, потом произнёс:

– Камень скажет.

– Камень! Камень! – начали выкрикивать гунги, и их крики эхом пронеслись под сводами пастои. Все знали, что когда в роду возникает безвыходная ситуация или когда нет ответов на какие-то вопросы, камень, брошенный самой старой варой в фигурку Амэ, даст ответ. Самой старой в роду была Кила. За свою долгую жизнь она родила много гуабонгов и была опытной матерью. Кому, как не ей, теперь обратиться к их общей матери.

Камъян выкрикнул имя старухи и постучал своим патругом по каменному полу. Все охотники поднялись и отошли от аяка, сделав несколько шагов вглубь пастои, где размещались вары с детьми, и где стоял камень с фигурой праматери Амэ рядом с черепами. Вары не вмешивались в разговор гунгов и до этой минуты занимались своими повседневными делами: нянчили младенцев, оббивали камнями добытые ранее шкуры, чтобы те были мягкими, очищали скребками выкопанные ими коренья. Рядом с ними молодые, не проявившие пока себя ни силой, ни ловкостью, ни охотничьим опытом юбуры, которых пока никто не считал гунгами, делали попытки под присмотром мамоша самостоятельно изготовить орудия труда и охоты. Когда Камъян выкрикнул имя Килы, и гунги отошли от аяка, только тогда остальные члены рода оставили свои занятия, исключая кормящих матерей.

– Кила, – Камъян вытянул вперёд руку, указывая на седую старуху, – твой камень спросит Амэ. Гунги уходят от нас, а большие животы вар, – охотник кулаком постучал по своему, – не приносят много гуабонгов. Амэ гневается. Почему?

Кила с трудом поднялась с подстилки из сухой травы, почесала себе бок, потом склонила голову, ловко поймала в этом месте вошь и отправила её в рот. Её глубоко посаженные глаза были мутными от старости, грудь дряхлой, а кожа на теле облезлой. Несколько пучков седых волос осталось только на плечах и на животе.

Камъян сделал жест рукой одному из юбуров, и тот подал ему с пола небольшой осколок обсидиана. Потом охотник грозно и протяжно крикнул, после чего резко развёл руки в стороны. Вары, расположившиеся рядом с плоским камнем, расползлись со своими детьми в стороны. Камъян вложил Киле камешек в руку.

– Спроси Амэ!

Старуха слегка подбросила осколок, прищуриваясь. Видимо, она плохо различала перед собой маленькую фигурку прародительницы. Потом неумело замахнулась и сделала бросок. В гробовой тишине камень преодолел расстояние в пять шагов и ударился об высоколобый череп апшелока, отскочил от него и сбил фигурку Амэ. Та скатилась на подстилку из травы. И снова наступила тишина.

– Апшелоки! – выкрикнул Камъян, и каждый в роду понял, что тот хотел сказать. Камень не просто так попал в высоколобый череп и сбил фигурку Амэ. Было очевидно, что праматерь даёт объяснение своей немилости к гуабонгам. Необходимо убить апшелока и съесть его не только гунгам, но и варам, чтобы те нарожали как можно больше детей. Охотникам же это принесёт удачу. Получив ответ, гунги вернулись к аяку и сели вокруг него кружком. Остальные члены рода продолжили свои дела.

Юбур Ллой вышел из пастои, чтобы набрать в примыкавшем к ней лесу сухих веток для поддержания огня. Именно это занятие было возложено на него старшими. Он уродился не таким как все, этот молодой гуабонг. Хотя крепким телом он не отличался от своих сверстников, однако не мог соперничать с ними в житейских навыках. На охоте Ллой обязательно спугивал добычу, когда его соплеменники уже подобрались к ней незамеченными, брошенный им камень редко попадал в цель, а мамош Чуг всегда сердился на него, потому что у его ученика не получалось правильно сколоть при изготовлении патруг, чего нельзя было сказать об остальных юбурах. Ллой с отвращением ел мясо апшелока, и старался незаметно отбросить полученный им от старших кусок. Он был не таким, как все, и понимал это сам. Этот юбур чувствовал сострадание к любой жертве побоев в роду, ему было некомфортно в такие минуты, хотя остальные его соплеменники выражали восторг. С недавнего времени его потянуло к Лее – молоденькой варе, но Ллой отчётливо понимал, что ему никогда не суждено с ней слиться, как и с любой другой варой, если он останется таким никчёмным, если со временем не сумеет подняться в глазах своих сородичей. Но как этого добиться, если любое дело, которое он ни начинал бы, проваливалось? Видимо, до конца своих дней ему, Ллою, суждено будет вместо того, чтобы наравне с остальными гунгами охотиться, собирать сухие ветки, дабы не дать погаснуть аяку.

С охапкой сушняка Ллой вернулся в пастою и сложил его у стены входа. Отсюда он наблюдал за живыми горячими языками аяка, которые становились всё меньше и меньше. Он не решался пока тревожить гунгов, сидевших кругом, и выжидал. Отсюда, со своего места, он разглядывал Лею, что вместе с остальными варами очищала скребком от земли корни пакуйи. В это же время на юную вару бросал взгляды Оун. Та, сменив позу, прижалась спиной к стене пастои, поджала ноги в коленях и раздвинула их. Чёрные глаза охотника сверкнули дьявольским огнём. Оун заелозил на своём месте, водя из стороны в сторону широкими плечами и играя желваками. Оранжевые языки один за другим начали пропадать. Самое время было их подкормить сухими ветками, и Ллой направился к аяку. Он встал за спинами охотников и начал громко кряхтеть, чтобы те поняли, что его следует подпустить для выполнения своей обязанности. Первым поднялся Оун. Он грубо оттолкнул юнца и направился к варам. Ллой выронил из рук охапку сушняка и начал торопливо её собирать, чтобы успеть бросить ветки в аяк, до того как охотник вернётся на своё место. Такой гунг, как Оун, не даст спуску нерасторопному юбуру, если тот заставит его ждать. Охотник же отошёл к дальней стене и встал, возвышаясь своим крепким, мускулистым телом над юной варой по имени Лея. Занятая своим делом, та не сразу увидела перед собой гунга. Она медленно подняла глаза вверх, и первое, что её напугало до того, что аж волосы на её хрупких плечах поднялись дыбом, было возбуждение, охватившее соплеменника. Поросшая густыми волосами грудь Оуна часто вздымалась, а его чёрные глаза сверкали диким блеском из-под нависших над ними бровей. Лея была ещё молодой варой, и ей не доводилось иметь близость ни с кем из гунгов, поэтому вид Оуна сильно её напугал, и она крепче прижалась спиной к каменной стене. Остальные вары уже заметили интерес одного из своих сородичей к молодухе. Их большие рты растянулись в довольных улыбках, и все они закивали головами в знак одобрения. Оун нагнулся, схватил Лею за волосы и поставил перед собой, демонстрируя своё возбуждение. Гунг потащил Лею к противоположной стене пастои и швырнул на пол, после чего бросился на неё и навалился всем телом. Та не сопротивлялась, хотя по её рукам и ногам время от времени пробегала дрожь. Гунги у аяка повернули головы в ту сторону, где волосатая спина Оуна покрыла хрупкое тело молодой вары. Понаблюдав немного за действом, женская половина рода продолжила свои занятия, и только все до последнего юбура, включая Ллоя, досмотрели весь акт до конца. Оун поднялся с пола, на котором продолжала лежать Лея, и постучал себя по груди. У аяка встали со своих мест сразу двое охотников. Оба они были возбуждены. Эти гунги сделали несколько шагов к тому месту, где продолжала лежать молодая вара. Между ними вспыхнула потасовка, переросшая в шумную драку. Оба охотника избивали друг друга в кровь, и схватка могла бы закончиться чьей-нибудь гибелью, если бы не пара хороших ударов дубины, что оказалась в руке Камъяна. Оглушённые гунги остались лежать на полу, а старший рода тем временем приблизился к Лее. Он не мог скрыть своих намерений.

Ллой смотрел, как после Камъяна попробовали молодое тело облюбованной им вары ещё двое охотников. Ощущение своего ничтожества у юбура усилилось. Лея долгое время лежала без движений, и никто из соплеменников к ней не подошёл. Алою хотелось помочь ей, но он знал, что этого делать нельзя, если не делают старшие.

За входом в пастою сгустились сумерки, и до их наступления несчастному юбуру пришлось несколько раз выбраться в лес, чтобы заготовить дров до утра. Ему предстояло просидеть у аяка всю ночь, чтобы не дать тому погаснуть, и он так и сделал. Было время для горьких раздумий, хотя и раздумьями назвать нельзя ту кашу из отдельных тревожных мыслей, что посещали голову Ллоя.

К утру он был твёрдо уверен, что нет иного выхода, как отправиться на поиски жилища праматери Амэ. Только у Амэ он мог попросить помощи. Какая она должна быть, эта помощь, Ллой не знал, но был уверен, что мать матерей не откажет ему. Ведь сегодня он своими глазами видел, как, отскочив от черепа апшелока и попав в глиняную фигурку, камень по воле Амэ дал ответ на вопрос, мучивший весь род, что уж тогда стоит ей, праматери, оказать помощь ему одному.

Ллой собрался в дорогу незадолго до того, как сияющий диск Арка поднялся над холмом. Сумерки к этому времени отступили, но воздух за стенами пастои ещё не прогрелся. Страшновато было уходить в неизвестность из тёплого жилища, родной запах которого – некий букет из запахов тел сородичей и их испражнений, а также запахов остатков пищи и шкур, смешавшихся с дымом аяка, вызывал чувства уюта и безопасности. Все эти ароматы были впитаны юбуром с молоком вары по имени Паоя, вскормившей его, но всё сложилось так, что иного выхода, как отправиться за помощью к Амэ, он не видел.

Соплеменники ещё спали, громко сопя во сне. Ллой набросал в аяк побольше веток, потом прокрался к спящему Оуну и, с опаской поглядывая на грозное лицо охотника, лицо теперь ему ненавистное, тихонько поднял с пола его острый патруг и дубину. Путь предстоял длинный и опасный, в несколько переходов, за далёкий холм, где жила, как знал каждый гуабонг, праматерь Амэ рядом со светилом Арком. Поэтому оружие не окажется лишним. Хотя Ллой и считал себя никчёмным, всё же понимал, что с пустыми руками отправляться в дорогу нельзя. Он вышел из пастои, держа в правой руке тяжёлую дубину Оуна, а в левой – его патруг. Вершина холма, что возвышалась у горизонта над зелёным морем леса, светилась проснувшимся за ней Арком. Юбура охватил страх перед неизвестностью, он даже сделал один шаг назад, но остановился. В эти минуты он сам не знал, чего боится больше: клыков и когтей хищников или доброй праматери в образе огромной самки свирепого пещерного маунта? Ллою доводилось однажды видеть этого лохматого чёрного зверя ростом с двух вставших на плечи друг другу гуабонгов. Он знал, что все в его роду произошли от такого же монстра, однако не хотел бы повстречать его на своём пути. Не считая, конечно, самой Амэ. Его-то она не тронет. Вот только теперь предстояло понять, как отличить праматерь от такого же, как она, другого зверя? Видимо, будут заметны какие-то отличия. Ллой смотрел на восток, и в его голове накладывались друг на друга образы, смешанные с известными ему понятиями. Мозг молодого гуабонга напрягся. Он думал, пытаясь осуществить примитивный анализ. Наконец, это у него получилось. Страхи отошли на второй план, а желание измениться с помощью Амэ вышло на первый. Было довольно прохладно, и по голому телу юбура пробежала дрожь. Но разве эта утренняя прохлада шла в какое-нибудь сравнение с холодом в голодное белое время хавоя, когда даже шкура лая не спасала? Уже скоро Арк поднимется над холмом и согреет всё вокруг своим теплом. Ллой последний раз бросил взгляд на спящих сородичей и начал спуск по камням со скалы, в которой была вырублена кем-то, возможно, самой Амэ большая дыра, где размещалось жилище его рода. Спуск не занял много времени, и вскоре грязные босые ноги молодого гуабонга ступили на мягкую, прелую лесную подстилку. Мелкий кустарник, проросший сквозь камни, те, что скатились с горы, возвышавшейся над лесом, сменился могучими деревьями с узловатыми корнями. Ллой пробирался сквозь просыпавшийся лес, теперь его окружили совсем другие запахи. Как и запахи родной пастои, они были знакомы, и он хорошо в них разбирался. Ему также был знаком каждый звук, что доносился до него. Вот перекликались над головой безобидные маленькие стрилы, что порхали у самых макушек деревьев, видимо, они предупреждали друг друга о появлении стрила хищного с цепкими лапами и грозным изогнутым клювом. А этот шелест издавали прыгающие с ветки на ветку неугомонные амрэки. Ллой всегда завидовал ловкости этих быстрых созданий. Как бы ему хотелось так же перелетать с дерева на дерево. Там, в вышине, мало хищников и в изобилии спелых сочных плодов, до которых ему, гуабонгу, произошедшему от маунта, ни за что не добраться. А этот запах издавал помёт сабая, что ночью охотился здесь. Один сабай не страшен охотнику, вооружённому патругом, а ещё и дубиной, сабаи страшны в стае. Эти хищники никогда не приближаются слишком близко к жилищу гуабонгов, чего не скажешь об у-рыке, из пасти которого торчат два огромных клыка. Именно его когти оставили след на коре дерева, мимо которого сейчас проходил Ллой. Он шёл вглубь леса, стараясь издавать как можно меньше шума, инстинктивно чувствуя себя и охотником, и добычею одновременно. Лес наполнен был звуками, они доносились со всех сторон, даже от земли. На некоторые из них юбур не обращал внимания, а другие его настораживали, заставляли замереть и прислушаться. Он много раз слышал где-то поблизости хищников, даже улавливал их запах, но близость зверя его не пугала. Врождённый инстинкт не говорил об опасности. Ллой ощущал себя частью этого огромного живого мира, где каждому существу отведена своя роль. Этот мир и дарил жизнь, и отнимал её, он кормил, поил и давал кров каждому, кто в нём нуждался.

Лучи Арка пробивались сквозь плотную листву уже прямо над головой, и юбур почувствовал голод. Прямо под его ногами торчали из сухой перегнившей хвои знакомые листья пакуйи. Валявшейся поблизости веткой он выкопал из земли длинный белый корень. Ллой присел под деревом, облокотившись спиной об его ствол, и взялся за дело. Острым патругом он ловко очистил от грунта и жёсткой кожуры сочный корешок. Ему доводилось много раз видеть, как это делают вары. Вкус у растения был слегка сладковатым, а истекающая соком плоть жёсткой. Но крепкие зубы гуабонга могли разжевать ещё не такое. Юбур не торопился. Он смаковал свой обед и отдыхал после продолжительного пути. Мимо пробежал маленький пятнистый пис. Поначалу он не обратил внимания на Ллоя, тихо сидящего у дерева, а когда заметил его, в испуге прижался к земле. Гуабонг не подавал признаков жизни, и зверёк понемногу успокоился. Он даже сел на задние лапки и стал с интересом разглядывать незнакомца. Ллой улыбнулся ему, чем опять напугал. Пис метнулся в сторону и со всех ног бросился наутёк. Если бы на месте гуабонга под деревом притаился лай, дни беспечного писа были бы сочтены. Этот мир не давал возможности никому расслабляться, Ллой это усвоил с самого детства. Даже во время своей скромной трапезы под деревом при видимой беспечности он инстинктивно прислушивался и принюхивался к окружавшему его лесу. Но вот ноги юбура отдохнули, чувство голода пропало, и он продолжил свой путь к далёкому холму, к жилищу праматери Амэ.

Ллой шёл сквозь лес своей слегка раскачивающейся походкой, характерной для всех гуабонгов, сжимая в крепких руках тяжёлую дубину и патруг. Лес был густым и тёмным, и только иногда лучи Арка пробивались сквозь плотную крону. Впереди показался просвет, и он говорил об открытом пространстве. Среди деревьев любой гуабонг чувствовал себя в большей безопасности, поэтому юбур замедлил шаг и начал приглядываться и прислушиваться. Прячась за толстыми стволами деревьев, перебегая от одного из них к другому, он подобрался к ярко освещённой поляне. До того как увидеть, Ллой уже знал по знакомым ему звукам о разыгравшейся на открытом пространстве драме. Из-за ствола последнего к поляне дерева ему хорошо теперь был виден у-рык, терзающий эсель. Жертву – это грациозное животное в длинными прямыми рогами и с рыжей в чёрную полосу шерстью, не узнать было нельзя. У-рык рвал своими огромными клыками её плоть и громко урчал при этом. Постоянные участники таких маленьких трагедий, длинношеие стрилы уже толпились на поляне. Это говорило Ллою о том, что хищник давно убил эсель, и у него было время насытиться. А такой грозный, но сытый зверь гуабонгу, как и другим обитателям леса, не опасен. Юбур не отказался бы сейчас от мяса эсели, но рассчитывать на обед не имело смысла. У Ллоя не было никакого желанья отбиваться от стаи стервятников после того, как у-рык уйдёт восвояси. Было куда разумнее до наступления сумерек самому выследить и убить какое– нибудь небольшое животное. Хотя у-рык был занят своим делом, юбур посчитал правильным обойти поляну, оставаясь незамеченным для хищника, который мог увидеть в гуабонге претендента на свою добычу. Ллой отошёл назад в лес и обогнул поляну, продолжив свой путь к заветному холму. В противоположной стороне Арк уже опускался над макушками деревьев, и было самое время позаботиться о пище и ночлеге. С ночлегом особых проблем не было – любое дерево могло дать приют, а вот с удачной охотой дело обстояло сложнее.

Ллой начал внимательно присматриваться к земле у себя под ногами в надежде найти свежие следы или помёт какого-нибудь травоядного. И то и другое встречалось часто, но ничто не говорило о близости добычи. Каждый участок леса пересекало большое количество троп животных, и нужно было найти именно ту, что привела бы к удачной охоте. Лес был средой обитания множества зверей, но далеко не на всех из них охотились гуабонги, Ллой это знал. Кого-то спасали от охотников быстрые ноги, кого-то огромная сила, а некоторым помогал оставаться в живых внушительный размер. Охотиться в одиночку было крайне сложным делом, поэтому сородичи юбура использовали свою численность и навыки, передаваемые из поколения в поколение. Ллой был сейчас один и сам себя считал охотником неопытным. Если бы всё обстояло по-другому, разве отважился бы он отправиться за помощью к праматери Амэ? Он мог рассчитывать на какую-нибудь мелкую дичь, такую же беспечную, как встретившийся ему недавно пис. Выбрав из множества следов чёткие свежие отпечатки ног лабса, которые, судя по их размерам, принадлежали животному молодому и некрупному, пригнувшись к земле, Ллой последовал за зверем. Мясо лабса было довольно вкусным, особенно если принадлежало детёнышу.

Поджаренное на аяке, оно было деликатесом и доставалось юбурам и варам, только если охота прошла удачно, и мяса было много. Взрослый лабс тоже недурён на вкус, но это уже был грозный противник. Этот зверь, хотя и не являлся хищником, в минуты опасности мог за себя постоять. Из его пасти торчали вверх и в стороны два грозных клыка. Они были остры, как хорошо заточенный патруг, и могли выпустить внутренности любому противнику. Ллой вспомнил, как он, будучи ещё ребёнком, испугался огромной головы этого зверя, отделённой от туши. Вскормившая его Паоя успокаивала тогда малыша, а другие дети над ним потешались. Взрослых гунгов страх будущего охотника, каковым они все считали маленького Ллоя, особенно возмущал. Может быть, тогда зародилось отчуждение юного гуабонга от своих сородичей, и именно тогда они уже начали его презирать. Юбуру ещё никогда не доводилось убить самостоятельно зверя, но он знал, как это делается, потому что не раз участвовал в охоте, прежде чем его поставили следить за аяком. Можно было, конечно, продержаться, питаясь одними корнями и ягодами, но растущий организм требовал мяса, тем более что Ллой вошёл в лес не с пустыми руками. Тяжёлая дубина и патруг давали ему шанс не остаться голодным. Где-то подсознательно юбур был уверен, что способен провести удачную охоту, кем бы уж его ни считали в роду. Он продолжал идти по следу лабса. След привёл его сначала к лесному ручью, где зверь утолил жажду, а после подвёл к густому кустарнику. Ллой каким-то неведомым ему чувством знал теперь наверняка, что добыча рядом, в этих самых кустах. Молодой гуабонг лёг на землю, поднял вверх голову и принюхался. Раздувая свои широкие ноздри, он почуял добычу. Лабе был где-то поблизости. Потом до него донеслись звуки, которые тоже нельзя было спутать ни с чем. Впереди за кустами животное фыркало, сопело и время от времени хрюкало. Оно явно что-то копало своим рылом. Самое время было к нему подобраться. Ллой тихонько раздвинул ветки кустов и ползком начал продвигаться вперёд, кладя перед собой патруг и волоча дубину. Даже душитель бо издал бы шума больше, проползая сквозь эти кусты, чем это сделал молодой и голодный гуабонг. Он уже видел сквозь листву небольшого лабса, роющего землю среди корней дерева. Зверь был увлечён своим занятием и не слышал крадущегося к нему охотника. Продвинувшись ещё немного вперёд, находясь от жертвы на расстоянии одного прыжка у-рыка, Ллой замер. Он оценивал обстановку и прикидывал каким способом ему стоит попытаться убить лабса. Можно было попробовать оглушить зверя, метнув в него дубину. Патруг казался слишком лёгким для этой цели. Было очевидным, что животное сразу сорвётся с места, как только почувствует опасность. Поэтому вскочить, подбежать к нему, и ударить было вариантом нереальным. Оставалось только попытаться метнуть в него дубину и рассчитывать на удачу. Ллой так и сделал. Он протянул вдоль ноги своё тяжёлое оружие, крепко сжал в сильной ладони его круглое основание, собрался с силами и замер. Хотя при приготовлении к броску юбуром не было издано и одного звука, лабс насторожился. Он поднял рыло вверх и принюхался. Он, видимо, не почуял опасности, потому что фыркнул и продолжил своё занятие. Ллой сосредоточился и сделал резкий мах. Тяжёлая дубина полетела к дереву, под которым копался лабс. Целью охотника была голова животного, однако снаряд попал тому в бок. Зверь дёрнулся в сторону и с визгом помчался прочь, хрустя ветками кустов. Юбур свёл лохматые брови к переносице и ощерился, выражая разочарование. Он поднялся с земли и прошёл вперёд сквозь кустарник за своим оружием.

Темнело, поэтому шансов завалить какого-либо другого зверя не было никаких. Предстояло провести ночь натощак. Однако Ллою не раз доводилось это делать, особенно в холодный хавой. В это тяжёлое время род иногда голодал по несколько дней кряду. Случалось так, что умирали младенцы. Сейчас, в сезон благани, юбур не беспокоился за свою жизнь – на деревьях всегда можно было найти какие-нибудь фрукты и утолить голод. Деревья также предоставят и безопасный ночлег для гуабонга. Ллой облюбовал одно из них – недостаточно толстое, чтобы можно было его обхватить, и с ветками на уровне роста. Он взобрался на него и огляделся. В полусумерках среди листвы различались какие-то яркие плоды на вершине, но добраться до них не было никаких шансов. Юбур какое-то время разглядывал их, очередной раз сожалея, что он не амрэк, после чего тяжело вздохнул и успокоился. Оставленные на земле патруг и дубина не помешали ему теперь удобно расположиться среди раскидистых веток и уснуть чутким сном. В кромешной тьме ночи внизу кипела жизнь: раздавались рычание и писк, топот ног и хруст кустарника, предсмертные вопли жертв и крики ночных птиц. Все эти звуки не пугали Ллоя и не мешали ему спать. Его уши их слышали, а мозг занимался анализом и был готов выделить среди них опасные, но в ветвях высоко над землёй гуабонгу ничто не угрожало, поэтому за всю ночь он ни разу не встревожился.

С первыми лучами Арка он проснулся хорошо выспавшимся. Его молодое сильное тело было полно энергии, однако усилившееся чувство голода давало о себе знать. Патруг с дубиной продолжали лежать под деревом – их хорошо было видно с высоты. Ллой спустился вниз и продолжил свой путь навстречу восходящему светилу. Заветного холма видно не было не только сквозь деревья, но даже с встречавшихся по дороге полян, а это подсказывало гуабонгу о том, что заветная цель была ещё далека. Его отвлекали время от времени кричавшие над головой разноцветные стрилы, и он останавливался, чтобы полюбоваться, задрав голову, на этих необычных созданий. Одна такая остановка едва не стоила Ллою жизни. Он в очередной раз увлёкся созерцанием крупного, синего с красным стрила, державшего в клюве оранжевый плод. Юбур не заметил, как приблизился к логову сабая, он даже не почувствовал характерного запаха этого зверя. Ощерившийся хищник выскочил из норы и бросился на молодого гуабонга, едва не застав того врасплох. Сабаи не нападают на гуабонгов, но этот зверь был самкой, видимо, защищавшей своих детёнышей, оставшихся под землёй. Хищник успел вцепиться в ногу Ллоя и попытался вырвать из неё кусок мяса. Ещё не успев даже увидеть противника, юбур сделал мах дубиной и опустил её на хребет сабаю. Послышался глухой удар, и едва слышный хруст. Самка опустилась на землю, продолжая сжимать свои челюсти. Её глаза закрылись, похоже, она умерла сразу, однако голова продолжала висеть на ноге её противника. Алою пришлось поработать патругом, чтобы разжать грозные челюсти. Рана кровоточила и причиняла боль. Такое случалось со многими гуабонгами – жизнь среди хищников не была безопасной. Юбур огляделся, нашёл растение с широкими листьями, сорвал один такой листок и заклеил им рану. Теперь ему следовало уйти быстрее и как можно дальше от этого места. Самец сабая мог скоро вернуться и посчитаться с убийцей его самки. У Алоя уже не было сил ещё на одну схватку. Он поднял с земли тело убитого им хищника, взвалил его себе на плечи и быстро зашагал, слегка хромая, прочь. Удалившись от логова сабая на достаточное расстояние, юбур сбросил свою ношу на землю. Ловким продольным движением патруга он распорол шкуру зверя от шеи по животу до самого хвоста. Потом сделал надрезы на лапах. Свежевать туши любому гуабонгу приходилось с самого детства, поэтому шкура сабая отделилась от мяса довольно быстро. Она должна была оказаться нелишней прохладными ночами, которые ещё предстояло пережить Алою. Большой кусок свежего, кровоточащего мяса, снятого с лопатки, сразу утолил голод. Наполненный пищей впрок, живот юбура теперь раздулся. Удачливый охотник завязал вокруг пояса лапы шкуры, закрыв остальной её частью мехом внутрь бёдра и ноги. Шкура спадала до земли и мешала передвижению, поэтому была переброшена через плечо, и безвольные лапы переплелись теперь на груди её теперешнего хозяина. Вразвалку Ллой пошёл быстрым шагом вперёд, опасаясь преследования самца сабая, хотя тот и не должен был бы надолго оставить осиротевших малышей. В таких случаях, найдя труп своей подруги, сородичи этого хищника обычно успокаивались, а может, печалились, переживая потерю, и отказывались от преследования. Любой охотник, даже самый неопытный, знал, что так оно всегда бывает. Теперь, одетому в плотную шкуру, Ллою не был страшен никакой холод. Победа над сабаем была его первым серьёзным успехом, и он ощущал чувство радости. Он шагал по лесу, нёс тяжёлую дубину на плече и улыбался своим большим ртом, не забывая при этом прислушиваться и приглядываться ко всему вокруг. Прежде чем увидеть, он почувствовал приближение воды то ли по характерному запаху ила, то ли по плеску рыбы, то ли ему об этом сказал гомон стрилов. Он знал наверняка, что где-то рядом впереди вода. После плотного обеда начинала мучить жажда, и повстречать на своём пути реку или озеро было большой удачей, хотя любой достаточно большой водоём мог стать непреодолимой преградой. Вскоре сквозь деревья показалась река, бегущая вдоль каменистых берегов. Она была не очень широкой, всего в два хороших броска камнем. На другой стороне виднелся пологий берег, усыпанный галькой. К нему вплотную подступал такой же густой, как и этот, лес. Немного вниз по реке можно было разглядеть несколько эселей, пришедших на водопой. Они утоляли жажду и то и дело по очереди отрывались от своего занятия, опасливо озирались по сторонам. Ллой приблизился к последним деревьям у воды и оглядел берег. Никаких хищников видно поблизости не было. Только где-то вдалеке у воды маячили кажущиеся отсюда небольшими фигуры удонов. Зайдя по брюхо в реку, они набирали длинными хоботами воду и выплёскивали её на свои лохматые спины. Над водой носились стрилы, крича что-то друг другу на своём языке, время от времени разбивая волнистую поверхность обтекаемыми телами и на какое-то время исчезая из виду. Озираясь по сторонам, как и эсели, юбур выбрался на берег. Оставив своё оружие, он зашёл по колено в воду и ладонями начал её черпать. Когда, напившись, он поднял взгляд, то впереди вверх по течению увидел большой коричневый предмет, лежавший наполовину в воде. Предмет его заинтересовал. Ллой вышел на берег, взял в руки дубину и патруг и зашагал по холодным галькам, чтобы рассмотреть поближе странную находку. Заинтересовавшим его предметом оказался череп, наполовину ушедший в дно, но только какой! Даже головы самых крупных из удонов были значительно меньше! А зубы размерами с клыки у-рыка! Но у у-рыка их было только два, не считая остальных зубов поменьше, а у найденного мёртвого гиганта вся пасть ими утыкана! Рядом с черепом в прозрачной воде лежали позвонки таких же внушительных размеров. Никогда раньше Ллою не доводилось видеть подобных монстров, он даже не слышал о них от сородичей. Зверь с такой головой должен был быть размерами с дерево. Не хотелось бы повстречать такого на своём пути. Молодой гуабонг с опаской огляделся. Одно его немного успокаивало – это то, что цвет костей подсказывал, что они давнишние. Всё же спокойней было бы укрыться в лесу, где легче спастись от такого великана, если вдруг он объявится. Ллой так и сделал. Он быстрым шагом покинул берег, бросив несколько тревожных взглядов на страшную находку, и под кронами деревьев почувствовал себя в безопасности. Лес жил своей обычной жизнью, и ничто не говорило о бродящем где-то поблизости ужасном создании. Юбур постепенно успокоился. Он продолжил свой путь вверх по течению реки, ведь именно в том направлении находился холм, из-за которого поднимался Арк. Холм уже был виден, и до него оставался всего один переход. По дороге Ллой питался ягодами и кореньями и не испытывал особого голода, поэтому заняться охотой у него не было нужды. Встречались некрупные хищники и травоядные, все они обходили его стороной. Для первых гуабонг не был лёгкой добычей, а для вторых – представлял опасность. Арк скрылся до того, как Ллой нашёл подходящее дерево для ночёвки и удобно расположился среди его ветвей. Шкура сабая согревала, и он переночевал, не ёжась. ...