Защиту интеллектуальной собственности и прав издательской группы «Амфора» осуществляет юридическая компания «Усков и Партнеры»

1934 год Осип Мандельштам

1934-й — год двух исторических съездов, крепко-накрепко связанных между собой.

Один из них — XVII съезд ВКП(б), который известен как съезд победителей. Он открывается 26 января. Выступая с отчетным докладом, Сталин сказал: «Марксизм добился того, что он одержал полную победу в одной шестой части света. Решающие успехи социализма во всех отраслях хозяйства и культуры очевидны. Генеральная линия партии победила по всей линии».

Через два года, в 1936-м, именно эти выводы войдут в преамбулу сталинской конституции. Разговоры о новой конституции ходят по Москве уже осенью 1934-го. Литератор и журналист Илья Эренбург вспоминает: «Ноябрь 1934-го: говорили, что на предстоящем съезде Советов будет обсуждаться проект новой конституции».

Сталинскую конституцию напишет Бухарин. За два года до своего расстрела Бухарин вносит в текст конституции: «Социализм в СССР победил полностью и окончательно». Иными словами, извечная мечта человечества о светлом будущем осуществилась. Больше мечтать не о чем и ни о чем больше мечтать нельзя.

Надежда Мандельштам, жена поэта Осипа Мандельштама, пишет: «Я утверждаю, что все мы находимся в состоянии, близком к гипнотическому сну. Нам действительно внушили, что мы вошли в новую эру, и нам остается только подчиниться исторической необходимости, которая, кстати, совпадает с мечтами борцов за человеческое счастье. Люди лишились воли и самостоятельного суждения».

Один старый знакомый говорит Мандельштаму: «Неужели ты не понимаешь, что все теперь иначе?» Во-первых, это относится к вопросам личной чести и порядочности. Во-вторых, убежденность, что «теперь все иначе», объясняет насилие со стороны власти и заставляет смириться, принять его как неизбежное.

Кроме того, практически все поголовно верят, что «там», за пределами СССР, еще хуже, чем у нас. Но ведь скоро советская власть выйдет из своих границ, распространится на ббльшую часть света, и везде будет одинаково. И в этом историческая предопределенность. Обычным делом тогда был такой разговор: «Нам хоть когда подкинут селедки там, или сахару, или керосинчику… А как в капиталистических странах? Там, верно, хоть пропадай!»

В январе 1934 года доклад Сталина о победе социализма слушают 1966 делегатов. 1108 из них в ближайшие годы будут репрессированы. Из 139 членов и кандидатов в члены ЦК уцелеет 41.

О. Э. Мандельштам

В 1934-м, еще до начала Большого террора, матери уже учат своих маленьких детей говорить на том новом языке, на котором говорят взрослые. Жена поэта Пастернака Зинаида Николаевна говорила: «Мои мальчики больше всех любят Сталина, а потом уже меня». Все хотят, чтобы их дети выжили. Своими сомнениями, переживаниями с детьми не делится никто. Из детей вырастают совсем новые люди.

17 августа открывается еще один исторический съезд 1934 года. Это Первый всесоюзный съезд советских писателей. У входа в Колонный зал толпы людей. Все хотят живьем увидеть писателей. Внутрь входят самые неожиданные делегации. От моряков-командиров запаса Осоавиахима до художников Палеха. Пионеры «Базы курносых», метростроевцы, колхозники Узбекистана. Представители саамской народности Кольского полуострова, которые докладывают об отёле самок северного оленя. Ударник-колхозник товарищ Чабан обращается к Шолохову: «Очень хочется, чтобы Лукерья, которая все время ласкается к мужу, стала ударницей колхозного производства».

Кандидатуры возможных участников съезда начали обсуждаться еще в 1932 году. В числе беспартийных писателей рассматривались фамилии Бабеля, Платонова, Клюева, Эрдмана, Пастернака. Рядом с фамилиями в скобках указывались произведения, которые расценивались как крамольные. В список допущенных беспартийных писателей на 1932 год включен поэт Осип Мандельштам.

Вспоминает Мария Вишнякова, мать режиссера Андрея Тарковского, первая жена поэта Арсения Тарковского: «Я стояла на лестнице в Литинституте имени Герцена. Вдруг почувствовала сильнейшую боль в руке. Это Тарковский с такой силой сжал мою руку и сдавленным голосом произнес: „Смотри, Мандельштам идет“».

К рубежу 30-х годов Осипом Мандельштамом уже написано все, что даст многим современникам и потомкам право говорить о нем как о самом сильном русском поэте XX века.

У него нет постоянного места жительства. Долго живет где придется, по знакомым в Ленинграде. Потом несколько лет по разным углам в Москве. В январе 1932-го он с женой получает десятиметровую комнату в Доме Герцена, то есть в общежитии Литинститута. Оборванные обои. Тьма клопов. В отвращении к клопам Мандельштам решил обрить жене голову. Кто-то из знакомых возразил: «Это же будет некрасиво». Мандельштам ответил: «Я вообще люблю шершавую эстетику».

Потом там же, в Литинституте, им дали комнатку побольше. А в десятиметровку въехал некий начинающий поэт с женой и ребенком. Жена этого молодого поэта выбегала в коридор и кричала, что ее муж — молодой поэт, а Мандельштам — старик, уже не пишущий, а если и пишет иногда, то все равно он бывший поэт, устаревший.

Но вдруг в октябре 1933-го Мандельштаму дают квартиру в одном из первых кооперативных писательских домов в Нащокинском переулке, д. 3/5. Кто внес деньги за квартиру, Мандельштамы не знали, но не могли не догадываться, что это был аванс. Аванс со стороны власти.

В ноябре Мандельштам написал стихотворение «Квартира»:

Стены квартиры для утепления обиты войлоком. Вследствие этого в квартире полно моли. Приходящие в гости ловят ее, хлопая руками. Войлок меж тем не спасает от отличной слышимости. И вот в этой квартире с отличной слышимостью через месяц после вселения Осип Мандельштам пишет стихотворение «Горец»:

Осип Мандельштам не только написал это стихотворение. Он начал его читать. Вспоминает друг поэта биолог Борис Кузин: «Однажды утром Осип Эмильевич прибежал ко мне в сильном возбуждении, но веселый. Он прочитал стихотворение о Сталине. После паузы остолбенения я спросил, читал ли он это еще кому-нибудь. „Никому. Вам первому. Ну, конечно, Наденьке“. Я умолял его никому больше не читать этого. В ответ последовал очень веселый и довольный смех, но все же обещание никому не читать эти стихи он дал».

О. Э. Мандельштам. 1933 год

Вслед за этим Мандельштам читает «Горца» другу семьи Эмме Герштейн. Читает и добавляет: «Смотрите — никому. Если дойдет, меня могут расстрелять». И еще добавляет: «Это комсомольцы будут петь на всех улицах! В Большом театре… на съездах… со всех ярусов».

Пастернаку Мандельштам прочел «Горца» во время прогулки, где-то в районе Тверских-Ямских. Пастернак сказал: «То, что вы мне прочли, не имеет никакого отношения к литературе, к поэзии. Это не литературный факт, но акт самоубийства, которого я не одобряю. И в котором не хочу принимать участия. Вы мне ничего не читали, я ничего не слышал и прошу вас не читать их никому другому».

Через два дня после этого Мандельштам опять пришел к Кузину. Кузин вспоминает: «Осип Эмильевич со сладчайшей улыбкой, точно он съел кусок чудного торта, сообщил мне: „Читал стихи Борису Леонидовичу“».

Года за два до написания «Горца» в гостях у Эммы Герштейн Мандельштам затеял разговор с ее отцом, членом группы консультантов Кремлевской больницы. Мандельштам видел его впервые. Разговор происходил на квартире доктора Герштейна. Квартира — при больнице имени Семашко. Из-за двери кабинета доносилось: «Он не способен сам ничего придумать. Воплощение нетворческого начала. Тип паразита». Не было никаких сомнений, что Мандельштам говорил все это о Сталине. Доктор Герштейн сказал потом дочери: «Слушай, твой Мандельштам — форменный ребенок. Он такие дикости говорил. Какой-то детский лепет».

В декабре 1933-го Осип Мандельштам читает «Горца» знакомым прямо на бульваре. В феврале 1934-го он идет по Гоголевскому бульвару с Анной Ахматовой. Ахматова вспоминает: «Осип сказал: „Я к смерти готов“».

В 1932 году, в начале сентября, Мандельштам, проживавший тогда в общежитии Литинститута, потребовал у соседа, армянского поэта Амира Саргиджана, чтобы тот вернул давно взятые в долг 75 рублей. Настоящее имя Саргиджана — Сергей Бородин. В начале 30-х в Москве большой официальный спрос на представителей национальных литератур. И начинающие литераторы из русской глубинки из карьерных соображений часто берут армянские, грузинские, таджикские псевдонимы. Так вот, от Бородина-Саргиджана Мандельштам потребовал вернуть 75 рублей. Дело в том, что Мандельштам в окно увидел, как по двору Литинститута идет жена Саргиджана и несет корзинку с продуктами и двумя бутылками вина. В Москве в это время все по карточкам, а у нее в корзинке такая роскошь. Осип Эмильевич закричал на весь двор: «Вот, молодой поэт не отдает старшему товарищу долг, а сам приглашает гостей и распивает с ними вино». Началась ссора. В разгар ее жена поэта Саргиджана потребовала, чтобы муж побил Мандельштама. Саргиджан полез с кулаками на Мандельштама. Ударил он и жену Мандельштама. Мандельштамы потребовали товарищеского суда. Товарищеские суды в большой моде. В советском сознании тех лет товарищеский суд — это вполне достаточная мера защиты чести, по накалу страстей и зрелищности вполне заменяющая дуэль.

Председательствовал на товарищеском суде писатель Алексей Толстой. Перед процессом его проинструктировали в том смысле, что необходимо проявить снисхождение к молодому национальному поэту, который к тому же член партии. Молодого поэта обязали вернуть по возможности деньги. Но избиение жены Мандельштама порицания со стороны суда не получило.

А. Н. Толстой и А. А. Фадеев

Смешной человек Мандельштам коммунальную советскую склоку воспринял как пушкинскую ситуацию: жена оскорблена, это требует отмщения. Но в СССР пушкинская ситуация не может разрешиться по-пушкински. Речь не о дуэли, а о невозможности защиты достоинства вообще. Впоследствии защищать собственных жен никому и в голову не придет. Жен будут отправлять в лагеря, а их высокопоставленные мужья будут тем временем спокойно пользоваться всеми материальными привилегиями своего положения. Сталин эффектно закрепит это положение вещей в 1937-м, когда торжественно и празднично во всесоюзном масштабе будет отмечаться столетие со дня смерти Пушкина. Каждый человек должен будет усвоить: раз — Пушкин умер, два — вместе с ним навсегда похоронен пушкинский кодекс чести.

К весне 1934 года выясняется, что Мандельштам с пушкинскими понятиями о чести расставаться не собирается. Отмщение за жену становится у него идеей фикс. Причем его ненависть сконцентрировалась на фигуре председателя товарищеского суда Алексее Толстом. Мандельштам мечтает дать Толстому пощечину. Он вовлекает в это дело еще не посаженного Льва Гумилева, сына Анны Ахматовой и расстрелянного в 1921 году Николая Гумилева. Они на пару ходят возле особняка Толстого, это рядом с особняком Горького у Никитских ворот. Гумилев, завидев Толстого, должен подать Мандельштаму сигнал. Тогда не получилось.

В конце апреля 1934 года Мандельштамы едут в Ленинград. В начале мая в помещении «Издательства писателей» Мандельштам дает пощечину Алексею Толстому. «Вот вам за ваш товарищеский суд», — произносит Мандельштам.

Происшедшее получает широчайшую огласку. Известный поэт Перец Маркиш реагирует: «О, еврей дал пощечину графу». Высказался и Горький: «Мы ему покажем, как бить русских писателей». Это заявление Горького, дошедшее до нас в воспоминаниях современников, много говорит и о власти, и о Горьком. Горький всегда был ярым борцом с антисемитизмом. Если в 1934-м он до него опускается, значит, клещи сжаты до упора.

А. Н. Толстой

За Мандельштамом пришли в ночь с 13 на 14 мая 1934 года. Ахматова — свидетельница ареста: она гостила у Мандельштамов. Ордер на арест подписан ценителем литературы и в прошлом приятелем Маяковского зампредом ОГПУ Яковом Аграновым. Причина ареста — стихотворения «Горец», «Квартира», а также стихотворение «Холодная весна», написанное в Крыму в 1933-м. По поводу этого стихотворения в протоколе допроса от 25 мая 1934 года содержится следующее заявление Мандельштама: «В моем политическом сознании и социальном самочувствии — большая депрессия. Социальной подоплекой этой депрессии является ликвидация кулачества как класса. Мое восприятие этого процесса выражено в моем стихотворении „Холодная весна“».

На следующий день после ареста Мандельштама Анна Ахматова идет к Пастернаку. Пастернак — к Бухарину, тогда главному редактору «Известий». Ахматова доходит до секретаря ЦИК Авеля Енукидзе. Он выслушал Ахматову и не проронил ни слова. Ахматова пошла к писательнице Лидии Сейфуллиной, которая позвонила знакомому чекисту. «Лишь бы его не свели там с ума, — сказал знакомый чекист, — наши на этот счет большие мастера».

Мандельштама свели с ума. Тяжелейшее психическое расстройство со слуховыми галлюцинациями. Врачей в 1934 году это не удивляло. Женщина-врач в ссылке сказала жене Мандельштама, когда та требовала медицинской экспертизы: «Чего вы от меня хотите? Все они „оттуда“ приезжают в таком состоянии». И посоветовала не отдавать Мандельштама ни в какое лечебное заведение. «Там его загубят. Вы знаете, как у нас в таких местах». Другой врач уже на поселении сказал, что подобные психические состояния возникают после нескольких недель, а иногда даже нескольких дней ареста. Мандельштам тогда поинтересовался у врача, почему сейчас тяжело заболевают после нескольких дней внутренней тюрьмы, хотя раньше просиживали по многу лет в крепости и выходили здоровыми. Врач в ответ только развел руками.

Вследствие сильной природной возбудимости поэт Мандельштам был легкой добычей для следствия и особых, утонченных приемов не потребовалось. Действовали стандартно. Бессонный режим. На допросы водят по ночам. Большая часть времени уходит не на допрос, а на ожидание допроса у дверей следователя. Во время допроса направляют в глаза яркий свет. Кормят соленым. Пить не дают. Когда Мандельштам просил воды, на него надевали смирительную рубашку и тащили в карцер.

В камере с Мандельштамом второй, подсадной. Он говорит, что все близкие и знакомые Мандельштама уже арестованы, что всем будут предъявлены обвинения в терроре и заговоре. Однажды утром этот человек вернулся в камеру позже Мандельштама — якобы с допроса. Мандельштам заметил, что от него пахнет луком, о чем тут же ему и сказал. Подсадного немедленно убрали.

Это еще был социалистический гуманизм образца 1934 года" ближе к 1937-му одиночных камер с подсадными или без в помине не будет Уже совсем скоро одиночки будут битком набиты и люди в них сутками будут стоять на ногах.

Мандельштама не интересует, кто на него донес. Он человек своего времени, то есть отлично знает, что на Лубянку таскают тысячи и тысячи самых разных людей, как говорили в 1934-м, "всех таскают".

С этими бесчисленными мужчинами и женщинами на специальных квартирах беседуют и требуют, чтобы они информировали органы о мыслях и настроениях своих знакомых и соседей. Им сулят покровительство. Их запугивают. Другу Мандельштама биологу Кузину говорили: "Ваша мать не вынесет, если мы вас арестуем". Он отвечал, что желает смерти своей матери. Его собеседник зверел, орал: "Мы распустим слухи, что мы вас завербовали, и вы не сможете смотреть в лицо людям". Попутно с получением информации достигается еще одна, вероятно, более важная цель. Люди теряют доверие друг к другу. Ведь о приглашениях на Лубянку в Москве знают все. То же самое происходит в провинции. Люди перестают общаться, замолкают, нормальные связи рвутся, общество слабеет. И ослабевает совсем. В 1934-м это уже свершившейся факт. Именно в таком состоянии советское общество подойдет к 1937 году.

Мандельштам на первом же допросе признал авторство инкриминируемых ему стихов. Следователь интересовался тем, что послужило толчком к написанию этих стихов. Мандельштам ответил: "Больше всего мне ненавистен фашизм". Следователь потребовал, чтобы Мандельштам прочитал стихотворение о Сталине. Мандельштам прочитал.

Следователь Николай Христофорович Шиваров — Мандельштам, вспоминая, называл его Христофорыч. Христофорыч курировал в ОГПУ литературу и принадлежал к той части чекистов, которые отличались слабостью к литературе. Так что допрос большого поэта доставляет ему утонченное удовольствие. Христофорыч на допросе говорит Мандельштаму: "Вы рассказывали мне, что для поэта крайне полезно ощущение страха — оно способствует возникновению стихов. Так вот теперь вы получите полную меру этого стимулирующего чувства". Чекист Христофорыч не понял поэта. Страх, сопровождающий написание стихов, не имеет ничего общего со страхом перед ОГПУ. Мандельштам часто повторял: "Когда появляется примитивный страх перед насилием и террором, исчезает другой главный таинственный страх — перед самим бытием. С революцией, у нас на глазах пролившей потоки крови, этот страх исчез".

По требованию Христофорыча Мандельштам записал стихотворение "Горец". Следователь приложил автограф поэта к делу.

Следователь Мандельштама Николай Шиваров будет расстрелян в 1938-м. В 1934-м, как раз в период следствия о стихах Мандельштама, по Москве пошли слухи о том, что Главный прокурор Вышинский начинает копать под главу НКВД Ягоду. Некоторые граждане воспринимают эти слухи как обнадеживающие, полагая, что Вышинский, юрист по образованию, положит конец самоуправству органов безопасности.

Фото из следственного дела О. Э. Мандельштама. 1934 год

В соответствии с особенностями человеческой памяти люди в этот момент забывали, как однозначно страшно уже проявил себя Вышинский на процессах конца 20-х — начала 30-х годов.

Кроме того, общественное сознание первой половины 30-х категорически отказывалось воспринимать происходящее как борьбу властных группировок за право бесконтрольно распоряжаться жизнью и смертью граждан СССР. Неограниченная и жесточайшая эксплуатация человеческого ресурса страны — основа сталинской экономики. То есть эта эксплуатация — основа сталинского режима и личной власти самого Сталина.

Что касается граждан страны, то в 1934-м никто из них не задумывается о том, что новая волна террора впереди и что она непременно будет.

Только больной поэт Осип Мандельштам в 1934-м в своем следователе разглядел то, чего не обнаружил бы ни один человек в здравом уме. В ссылке он будет говорить жене, что "во всем поведении следователя, несмотря на крик и угрозы, чувствовалась какая-то двусмысленность и проступала ненависть к Сталину". Христофорыч зная, что ему готовит система. Знал, что смерть не будет мгновенной. Что о смерти он еще будет мечтать. Больной Мандельштам во время собственного допроса рассмотрел самый сокровенный страх своего следователя.

Первым делом на Лубянке у Мандельштама отобрали брючный ремень. Брюки падали. Он все время нелепо их подхватывал.

Мандельштама на Лубянке видел Петр Павленко. Павленко — советский писатель. Он даже проехался с Мандельштамом в лифте, когда того везли на очередной допрос. Мандельштам в нервном припадке упал, забился в угол. Советский писатель Павленко укоризненно сказал ему: "Мандельштам, Мандельштам, как вам не стыдно".

Павленко был приятелем следователя Христофорыча. Тот по-дружески пригласил Павленко поприсутствовать на допросе Мандельштама. Павленко принял приглашение, в том числе, как он говорил, чтобы набраться художественных впечатлений.

В кабинете следователя на Лубянке несколько одинаковых дверей. Одни ведут в специальные шкафы-ловушки, если кто попытается бежать. Другие служат запасным выходом для хозяина кабинета Писатель Павленко наблюдает за допросом Мандельштама, сидя в спец-шкафу. Трудно сказать, как было дело с художественными впечатлениями у писателя Павленко во время допроса поэта Мандельштама, но политически Павленко точно промахнулся. Сталин в мае 1934-го не желал смерти Мандельштама. У него были виды именно на этого поэта. Мандельштам давно и по гамбургскому счету поэт с большой буквы. В России, где есть Пушкин, само звание поэт — уже более чем достаточная оценка. Кроме того, Осип Мандельштам — поэт Серебряного века со старыми дореволюционными корнями. Это важно для Сталина. Еще в незабвенные времена петербургского артистического клуба "Бродячая собака" и именно в "Бродячей собаке" Анна Ахматова произнесла: "Мандельштам, конечно, наш первый поэт". А тогда было из кого выбирать. Сталину наплевать, что к 1934 году мало кто в советском литературном сообществе ценит Мандельштама. Цена всех оценок ему отлично известна. Надо сказать, и в иные времена публика была не в состоянии принять Мандельштама. В 1920 году при Врангеле в Крыму, в Феодосии, местный литературно-артистический кружок устроил в его честь вечер. Он вышел, заложив руку за борт пиджака, откинул назад маленькую птичью голову и начал читать. В публике послышались смешки. Потом пошел откровенный и грубый смех. Вспоминает очевидец Андрей Седых, впоследствии главный редактор нью-йоркского "Нового русского слова": "До сих пор со стыдом вспоминаю, как вела себя в тот вечер наша публика. Люди смеялись над тем, чего не могли понять. Мандельштам остановился, топнул ногой. Смех только усилился. "Варвары!" — крикнул он и сошел с эстрады. Максимилиан Волошин утешал его и говорил, что чернь и не должна понимать поэта".

Слева направо: О. Мандельштам, К. Чуковский, Б. Лившиц, Ю. Анненков. 1914 год

В 1933-м Сталин над стихотворением Мандельштама "Горец" не смеялся, потому что, несомненно, оценил его высоко. Это было первое серьезное посвященное ему поэтическое произведение, принадлежащее перу, возможно, сильнейшего из живущих поэтов. Негативное авторское отношение в такой ситуации значения не имеет. На изменение авторской позиции с минуса на плюс, если речь идет о таком авторе, можно и поработать. Более того, даже при очевидном знаке минус в стихотворении Мандельштама "Горец" Сталин вычитал главное для себя: его власть абсолютна.

Скорее всего, на фоне истории с "Горцем" Сталин пожелал ознакомиться с творчеством поэта пошире. Мимо его глаз в этом случае, очевидно, не прошла мандельштамовская строка 1931 года: "Душно, а все-таки до смерти хочется жить". Сталин вырвал эту строку из контекста и принял решение: "Живи и пиши. Ты знаешь, чего я от тебя жду. Твое, Мандельштам, несравненное перо оставит мой образ в истории".

Стихотворение 1931 года, из которого Сталин вырвал строку, — это обреченность. Вечное ожидание казни на рассвете. После внутренней тюрьмы Лубянки это стихотворение Мандельштама стало его жизнью. И его болезнью. После Лубянки всю оставшуюся недолгую жизнь с редчайшими просветами каждый день в шесть часов утра он ждет, что его расстреляют. Он забивается в угол, трясется, кричит, что сейчас его поведут на расстрел. В ссылке в Чердыни он выбросится в этот час из окна больницы. Со второго этажа. Нелепо упадет на мягкую клумбу. Будет лежать, сжавшись в комочек. Санитары с руганью потащат его наверх. После прыжка наступит успокоение. В стихах так и будет сказано: "Прыжок — и я в уме". В безумии он правильно понимал, что его ждет. В периоды просветления он терял чувство реальности и начинал верить в собственную безопасность.

Лечить Мандельштама в ссылке в Чердыни нечем. Чтобы избавить его от ежедневного ожидания расстрела, просто переводят часы на два часа вперед, Он видит — восемь часов, за ним никто не приходит. И успокаивается.

Иногда просыпается среди ночи и говорит жене, что арестована Анна Андреевна Ахматова и ее сейчас ведут на допрос. Когда гулял по Чердыни, искал труп Ахматовой в оврагах.

В той же чердынской больнице, где Мандельштам, много ссыльных крестьян. Они здесь с гнойными язвами, сломанными конечностями, надорванные от подъема непомерных тяжестей. Север Пермской области, где Чердынь, в 1934-м — самое что ни на есть лагерное место. Сюда гнали эшелонами содранных с родной земли крестьян. Здесь они и полегли.

Жена одного из этих мужиков написала письмо Сталину. Письмо выловлено местным ГПУ. "Товарищ Сталин. Я бедная женщина-крестьянка. Мы считались на деревне самые бедные, наш дом был ветхий и никудышный. Все у нас отняли и сослали в ссылку. У нас четверо детей, старшему 9 лет, а младшей 2 годика. Прикажи совсем нас убить. Пусть убивали бы совсем, так лучше было бы, чем так мучить. Прости меня, бедную бабу. Крестьянка Елена Федосеева".

Женщин в ссылке на легкую работу не берут. Даже посудомойкой не устроишься.

В начале июня 1934 года — точная дата неизвестна, но скорее всего числа 7–8, Николай Бухарин пишет письмо Сталину. Пункт третий этого письма так и называется "О поэте Мандельштаме": "Я получил отчаянную телеграмму от жены Мандельштама, что он психически расстроен, пытался выброситься из окна и т. д. Моя оценка Осипа Мандельштама: он первоклассный поэт, но он абсолютно несовременен. Так как я не знаю, что он и в чем наблудил, то я решил написать тебе. Привет, твой Николай".

В постскриптуме к письму — опять о Мандельштаме: "Борис Пастернак в полном умопомрачении от ареста Мандельштама, и никто ничего не знает".

Бухарин писал по единственно верному адресу, где знали о судьбе Мандельштама. К моменту получения бухаринского письма Сталин уже принял решение, как распорядиться жизнью поэта. Приговор пересмотрен. Трехлетняя ссылка в Чердынь заменена тем, что называлось "минус двенадцать". То есть запрет на проживание в Москве, Ленинграде и еще десяти крупных городах СССР. Это невероятное послабление, для автора "Горца" — фантастическое.

На письме Бухарина Сталин оставил автограф: "Кто дал им право арестовать Мандельштама? Безобразие…" Замечание очень интересное. В особенности потому, что документ не имеет обязательных входящих и исходящих данных. То есть сталинскую ремарку никто не видел. Она не рассчитана на подчиненных. Это актерство, скуки ради. "Арестовали Мандельштама! Безобразие!" Сталин шутит, Сталин развлекается. Потом Сталин позвонит Пастернаку.

13 июня 1934 года в квартире Бориса Пастернака в доме № 14 по Волхонке начинается его знаменитый разговор со Сталиным. Сталин говорит, что отдано распоряжение и с Мандельштамом все будет в порядке, и спрашивает, почему Пастернак не хлопотал за Мандельштама. "Если бы мой друг попал в беду, — сказал Сталин, — я бы лез на стену, чтобы его спасти". Пастернак ответил, что если бы он не хлопотал, то Сталин не узнал бы об этом деле. Сталин спросил: "Но ведь он ваш друг?" Последовала пауза. Сталин продолжил вопрос: "Но ведь он же мастер, мастер?" Пастернак ответил: "Это не имеет значения. Почему мы все говорим о Мандельштаме и о Мандельштаме, я так давно хотел с вами поговорить", — сказал Пастернак. "О чем?" — спросил Сталин. "О жизни и смерти", — сказал Пастернак. Сталин повесил трубку.

Б. Л. Пастернак. 30-е годы

В Чердынь телеграмма из Москвы об изменении приговора пришли 14 июня. Комендант не поверил своим глазам, послал запрос в Москву и только тогда убедился, что телеграмма действительно правительственная. Мандельштаму предложили выбрать город для проживания. Мандельштам вдруг вспомнил, что у знакомого биолога Леонова отец работал тюремным врачом в Воронеже. "Кто знает, может, еще понадобится тюремный врач", — сказал Мандельштам и выбрал Воронеж.

По дороге в Воронеж Мандельштамы были несколько часов в Москве. Надежда Мандельштам побежала к Бухарину. Бухарин ее не принял. К этому моменту Бухарин уже знал причину ареста Мандельштама. Он встречался с Генрихом Ягодой, и Ягода читал ему "Горца" Мандельштама. Глава НКВД читал его наизусть.

Летом 1935 года, беседуя со знакомым в скверике у памятника поэту Алексею Кольцову, ссыльный Осип Мандельштам спросил: "Как вы думаете, а будет ли когда-нибудь поставлен в Воронеже памятник мне?"

На съезде советских писателей в августе 1934-го Николай Бухарин в своем докладе первым советским поэтом назвал Бориса Пастернака. Бухарин говорил больше трех часов подряд. Доклад сложный, со вкусом, с латынью вскользь без перевода. Пастернак в президиуме. Пастернак принимает от лица Союза писателей портрет Сталина Скоротечное пребывание Пастернака в советской официозной обойме — следствие его со Сталиным телефонного разговора о Мандельштаме. Уже через несколько часов после того разговора вся Москва знала о телефонном звонке Сталина. Вспоминает жена поэта Зинаида Пастернак: "В Союзе писателей все перевернулось. В ресторане стали нас особенно внимательно обслуживать, вплоть до того, что когда Боря приглашал к столу нуждавшихся писателей, то за их обед расплачивался Союз писателей". Как ни странно, из этого сложнейшего положения Пастернака высвободит Сталин. В декабре 1935 года "лучшим и талантливейшим поэтом нашей советской эпохи" Сталин назначит Маяковского. Это позволит Пастернаку написать Сталину письмо следующего содержания: "Горячо благодарю Вас за Ваши слова о Маяковском. Косвенно Ваши строки о нем отозвались и на мне спасительно. Последнее время меня под влиянием Запада страшно раздували. Я даже заболел от этого. Теперь, после того как Вы поставили Маяковского на первое место, я с легким сердцем могу жить и работать по-прежнему в скромной тишине".

Добрая знакомая семьи Мандельштама Эмма Герштейн пишет, что последний всплеск психической зараженности Пастернака личностью Сталина пришелся на 1936 год. Корней Чуковский вспоминает об их с Пастернаком посещении X съезда комсомола в 1936-м: "Вчера на съезде сидел в шестом ряду. Оглянулся. Борис Пастернак. Я взял его в передние ряды. Вдруг появляются Каганович, Ворошилов, Жданов и Сталин. Что сделалось с залом! А ОН стоял немного утомленный, задумчивый. Видеть его — просто видеть — для всех нас было счастьем. Когда ему аплодировали, он вынул часы — серебряные — и показал аудитории с прелестной улыбкой. Все мы зашептали: "Часы, часы, Сталин показал часы". Домой мы шли вместе с Пастернаком, и оба упивались нашей радостью".

Н. Тихонов и Б. Пастернак в президиуме Первого съезда советских писателей

На съезде писателей в 1934-м Сталин не появлялся. Он на юге. Но он регулярно получает информацию от секретно-политического отдела Главного управления государственной безопасности НКВД СССР. НКВД изначально был главной организацией по подготовке съезда писателей. В составе всех делегаций — "творческие деятели", работающие на органы. Регулярно идет информация о настроениях в писательской среде.

В правление Союза писателей, несмотря на усилия Горького, не будет введен сибирский писатель Владимир Зазубрин. В 1923-м он написал повесть под названием "Щелка". В 1992 году по повести Зазубрина снят фильм "Чекист". Короткий фрагмент из повести:

"Трое стреляли как автоматы. Глаза у них были пустые, с мертвым стеклянным блеском. Ждали, пока приговоренные разденутся, встанут, механически поднимали револьверы, стреляли, отбегали назад. Ждали, когда уберут трупы и приведут новых". Писатель Владимир Зазубрин расстрелян в 1938-м.

20 августа 1934 года замначальника секретно-политического отдела товарищ Люшков сообщает главе НКВД Ягоде о листовке, распространенной на съезде: "Пока обнаружены 9 экземпляров. Написано карандашом под копирку печатными буквами. Проверяем почерка по анкетам делегатов. Прилагаю копию листовки". Обращена листовка к иностранным гостям съезда:

"Мы, русские писатели, напоминаем собой проституток публичного дома, с той лишь разницей, что они торгуют своим телом, а мы душой. Нам нет выхода из публичного дома. За наше поведение отвечают наши семьи. Мы даже дома не говорим так, как думаем, ибо в СССР круговая система доноса. Вы устраиваете у себя комитеты по спасению жертв фашизма, но почему мы не видим вашу деятельность по спасению жертв от нашего советского фашизма, проводимого Сталиным".

Как раз во время съезда писателей в поселке Переделкино под Москвой начинается строительство и распределение первых писательских дач. Журналист Михаил Кольцов шутит на съезде: "Алексей Максимович Горький открыл пять вакансий для гениальных и 45 для очень талантливых писателей. Уже началась дележка".

В те дни на съезде обращает на себя внимание Юргис Балтрушайтис, поэт Серебряного века, в 1934-м посол независимой Литвы. Он умоляет спасти Мандельштама. Он не находит ничего лучшего, как заклинать советских писателей памятью расстрелянного поэта Гумилева. Еще в 1921 году Балтрушайтис уговаривал Мандельштама принять литовское подданство. Это было возможно — Мандельштам родился в Варшаве.

Юргис Балтрушайтис

Он даже собрал какие-то бумаги, но потом раздумал. Сказал, что уйти от своей участи все равно нельзя и не надо даже пытаться.

Во время съезда и два с лишним года после него Мандельштам будет в Воронеже. Там он напишет четверть из созданного им за всю жизнь. Сначала была возможность работать в Воронежском театре и в местном радиокомитете. Потом уволили. Жена приходила с просьбой о материальной помощи в Воронежский союз писателей. Приняли решение — отказать. В начале 1937-го без работы, без денег Мандельштам пишет "Оду Сталину". Он создавал, сочинял впервые не так, как всё до нее.

Анна Андреевна Ахматова рассказывала, что, когда в ней зародилась ее знаменитая "Поэма без героя", она заболела ею так мучительно, что ей хотелось избавиться от нее, освободиться. Она готова была сделать что угодно, даже бросилась стирать, но ничего не помогло. Мандельштам знал это сложное ощущение, близкое к галлюцинации. Но к написанию "Оды Сталину" оно отношения не имеет. Впервые в жизни Мандельштам раскладывает на столе карандаши и бумагу. Садится за стол и берет в руки карандаш. Через полчаса вскакивает и проклинает себя за отсутствие мастерства.

Вспоминают, что однажды, в 1937-м, в Воронеже он кинулся через дорогу к городскому автомату, набрал какой-то номер, начал читать стихи, потом кому-то гневно закричал: "Нет, слушайте, мне больше некому читать!" Мандельштам читал высокому чину из НКВД, к которому он был прикреплен. Мандельштам читал ему "Оду Сталину". Человек, который слушает Мандельштама на другом конце провода, — начальник управления НКВД по Воронежской области Семен Дукельский. В 1938-м он будет назначен главой Комитета по кинематографии СССР. До революции он служил тапером в синематографе. В 1937-м Дукельский "Оду Сталину", прочитанную по телефону, не понял. В ней много блестящего литературного опыта, но нет главного, чего ждал от Мандельштама Сталин: она лишена чеканности и простоты "Горца", она никогда не ляжет на слух. Доносчик не сможет записать ее по памяти. Она ненародна.

Сталин дал Мандельштаму на попытку три года жизни. Попытка не удалась. Срок истек.

Стихотворение Осипа Мандельштама "Горец" до сегодняшнего дня остается единственным серьезным поэтическим произведением, посвященным Иосифу Сталину.

Второй раз Мандельштама арестуют при Ежове. Погибнет он при Берии.

Он стал полным доходягой еще по дороге в Магадан. Его оставили в пересыльном лагере "Вторая речка". Он был в состоянии помешательства. Подозревал, что из Москвы пришел приказ отравить его. Он отказывался от пищи, таскал еду у соседей, считая, что их пайки не отравлены. За это его били, пока не поняли, что он безумен. Тогда его выкинули из барака. Он жил около помойных ям, подбирал отбросы. По словам выживших очевидцев, он до последнего сочинял стихи. Он читал их, люди их слышали, но никто ничего не записал.

1935 год Сергей Киров

1935 год в СССР начался 1 декабря 1934-го в 16 часов 37 минут. В этот час в Ленинграде убит член Политбюро и Оргбюро ЦК ВКП(б), секретарь ЦК, руководитель Ленинградского обкома и горкома партии Киров. Индивидуальный террористический акт, осуществленный Леонидом Николаевым в отношении высокого партийного лица, произведет на Сталина сильнейшее впечатление. Сталин испытает глубочайший шок. Последствия шока будут отложенными во времени.

1 декабря в 9:30 утра на дежурство у дома 26/28 по улице Красных Зорь, где живет Киров, заступают, как обычно, два оперативника. Улица Красных Зорь — в прошлом Каменноостровский проспект, в будущем Кировский проспект, сейчас снова Каменноостровский. Киров в тот день готовится к докладу на ленинградском партактиве в Таврическом дворце.

29 ноября он вернулся из Москвы с пленума ЦК ВКП(б). Он собирается делать доклад по итогам пленума. В 15:55 Киров звонит в гараж, который находится в том же доме, где он живет, и просит подать машину. В 16:00 Киров выходит из дома. Он говорит, что пройдет несколько кварталов пешком. У Троицкого моста — тогда мост Равенства — он садится в машину и едет в Смольный. Он входит в Смольный через главный подъезд и направляется к себе в кабинет на третьем этаже. Когда Киров проходит по большому коридору третьего этажа, там полно народу. С кем-то Киров останавливается на минуту, перекидывается парой слов. Взад-вперед по коридору ходит директор цирка в ожидании назначенной встречи. Впереди Кирова в том же направлении, что и он, идет курьер Федорова. Она не знает, что за ней идет Киров. Из показаний курьера Федоровой: "Я увидела Николаева, который стоял у стенки. Я удивилась, что он страшно качался, и одна рука его была заложена за борт. Я хотела подойти к нему, но не успела, о чем после очень жалела, так как если бы я подошла, то отвлекла бы его внимание. Я думала, что Николаеву худо".

Леонид Николаев в этот день уже второй раз приехал в Смольный. Никакой системы спецпропусков в Смольном для членов партии нет. Проход по партбилету. Его предъявляют охране между вторым и третьим этажами. Первый раз в тот день Николаев явился в Смольный около половины второго и примерно в течение часа ходил по знакомым и выпрашивал пригласительный билет на предстоящий в этот день партактив. Николаева в лицо в Смольном знают многие. Он работал некоторое время в аппарате обкома партии, а затем в Институте истории ВКП(б) при том же обкоме, откуда он был уволен весной 1934-го. При увольнении из Института истории партии ему была предложена работа в системе транспорта. Он отказался, Его исключили из партии. Потом восстановили. С трудоустройством у Николаева всю жизнь были проблемы: за 15 лет он сменил 13 мест работы. Никогда не скрывал, что стремился к негрязной работе с дополнительным пайком. В этом смысле начало 30-х для него крайне удачное время. Пик материальной обеспеченности, то есть пребывание в стенах обкома партии, приходится на самые голодные для страны годы. Мелкий обкомовский служащий Николаев переезжает из коммуналки в отдельную трехкомнатную квартиру в только что отстроенном Батенинском жилом массиве. По тем временам — это фантастика.

Ленинград уплотнен до предела. Еще 1 августа 1927 года вышло постановление ВЦИК и СНК РСФСР "О самоуплотнении". В соответствии с постановлением каждый владелец или съемщик квартиры получал право вселить на свою площадь любого человека, даже не родственника. Однако воспользоваться этим правом люди могли только в течение трех недель после выхода постановления. По истечении трехнедельного срока вопрос о подселении переходил в ведение домоуправления. Домоуправление подселяет кого и куда хочет.

С. М. Киров и И. В. Сталин

Отныне коммуналка становится главной формой проживания в Ленинграде. Киров к моменту реализации постановления ВЦИК и СНК "О самоуплотнении" уже два года как у власти. Он переведен в Ленинград из Баку с поста секретаря ЦК компартии Азербайджана. Он — протеже Сталина. Во главе Ленинграда он оказывается после смещения Зиновьева. То есть Киров направляется на важнейший участок борьбы Сталина с последствиями зиновьевской оппозиции. 4 января 1926 года он пишет жене из Москвы: "Меня переводят в Ленинград, где теперь происходит невероятная склока". Киров не хочет ехать в Ленинград, Киров к этому времени уже опытный и осторожный аппаратчик.

13 февраля 1926 года на пленуме Губкома партии он избран 1-м секретарем. 3 марта в "Ленинградской правде" опубликовано постановление ЦК ВКП(б) об утверждении Кирова в должности. 12 апреля в Ленинград приезжает Сталин, чем публично выражает поддержку новому главе города. Уже в июле 1926 года на пленуме ЦК Киров избран кандидатом в члены Политбюро. Членом Политбюро он станет в 1930-м.

Дом 26/28 по улице Красных Зорь, в который Киров с женой въехали в апреле 1926-го, построен по семейному проекту братьев Бенуа в самом начале XX века. Дом заселяется партноменклатурой с первых послереволюционных лет. То есть новое советское чиновничество вселяется в чужие квартиры.

8 января 1922 года Петрогубисполком специальным постановлением узаконил право новых владельцев на чужую мебель. В этом доме в квартире 118 жил первый советский хозяин Петрограда-Ленинграда Григорий Зиновьев. Киров проживает в квартире 20.

Семья Кирова бездетна. Хозяйство ведут кухарка, домработница и специально прикрепленный человек от обкома, который следит за состоянием квартиры. Плюс охрана. Это стандартный набор сталинской номенклатуры.

Киров появляется в Ленинграде в конце НЭПа и окончательно сворачивает НЭП в Ленинграде. После относительного шестилетнего затишья город принимает второй послереволюционный удар, меняющий его социальный состав. Киров проводит в жизнь постановление ВЦИК и СНК РСФСР "Об ограничении проживания лиц нетрудовых категорий в национализированных домах". Это постановление адресовано тем коренным жителям, петербуржцам, которые, ни за что и несмотря ни на что, не хотели покидать родной город. И которые все еще придают этому городу необщее выражение лица.

Летом 1929 года к гражданам, подлежащим выселению, приходят представители домоуправления и вручают им извещения о необходимости освободить занимаемую жилплощадь. В случав отказа — выселение принудительное. Лица, выселяемые в рамках этой кампании, проходят под общим, давно уже привычным названием "лишенцы", то есть лишенные гражданских прав.

Эти лица лишены не только формально существовавшего избирательного права. У них нет возможности устройства на работу. Они не могут поступить в учебные заведения. Никаких шансов на получение пайков и продуктовых карточек. Детей лишенцев не принимают в школу.

Писатель Михаил Пришвин пишет в дневнике: "Классовый подход практикуется даже к умирающим. Из больницы выбрасывают трех больных, признанных лишенцами".

Киров квалифицированный партийный чиновник. Не больше и не меньше. Ленинград под его руководством твердо идет в русле общегосударственной политики по выравниванию социального состава страны. В 1933 году кампания по паспортизации населения позволит ленинградскому руководству дополнительно выселить из города около 80 тысяч бывших.

Киров точен в поведении вплоть до мелочей. Киров никогда не выходит на люди в очках, хотя страдает возрастной дальнозоркостью. В 1934-м ему 48 лет. Дома у него четыре пары очков. Перед аудиторией он не пользуется ими принципиально. Он пишет тезисы своих выступлений крупными буквами. Очки интеллигентны или буржуазны. Они не в моде. Киров следит за партийной модой.

С. М. Киров, первый секретарь Ленинградского обкома партии

В 1929 году глава одной из московских комсомольских организаций, впоследствии глава ВЛКСМ и впоследствии расстрелянный, Александр Косырев на страницах "Комсомольской правды" предлагает новый фасон костюма для советской молодежи. Гимнастерка с отложным воротником, с двумя карманами по бокам, с двумя карманами на груди, брюки полугалифе, ремень или портупея. Форма цвета темного хаки. Эта одежда — прообраз знаменитой сталинки, распространившейся не только в СССР, но и в Китае, Вьетнаме, в Северной Корее. Киров на большинстве фотографий начала 30-х именно в этой одежде.

Академик Дмитрий Лихачев вспоминает Ленинград в разгар правления Кирова. Лихачев в 1932-м только вернулся из лагеря — сперва Соловки, потом Беломорканал. Родной город должен был ослепить его. Тем не менее он пишет: "Толпа на улице темная, серая. Если кто-то в белом или ярком, значит, иностранец".

Дмитрий Сергеевич Лихачев пишет, что Ленинград 1932–1933 годов полон беженцев из деревни. Крестьяне от лютого голода бегут в города. Лихачев вспоминает: "Я возвращался из филармонии. Стоял сильный мороз. С площадки трамвая на Большом проспекте я увидел дом, имевший глубокий подъезд". Лихачев на всю жизнь запомнит номер этого дома — 44. "Дверь, запиравшаяся на ночь, была в глубине. Ближе к улице стояли крестьянки и держали на поднятых руках какие-то скатерти или одеяла. Так они создавали нечто вроде закутка для детей, лежащих в глубине".

До зимы 1933-го крестьяне-беженцы с детьми еще могут ночевать на лестницах в подъездах. В конце 1933-го городские власти отдают приказ: все подъезды с вечера запирать. Начинается срочный ремонт парадных дверей, вставляют замки, проводят звонки к дворникам, ворота во дворы запирают. В числе 80 тысяч, высланных из Ленинграда во время паспортизации, — крестьяне, спасавшиеся от голода; они идут наравне с адвокатами, врачами, инженерами и научными работниками из бывших.

На сводках ОГПУ о ходе высылки из Ленинграда Киров пометок не оставляет. Он берет их просто для ознакомления, и его карандаш не вычеркнул из списков ни одной фамилии.

Что касается крестьянского вопроса, то свою позицию Киров сформулировал абсолютно четко в речи на совещании руководителей районного звена Ленинградской области. Речь была опубликована в "Правде" от 6 августа 1932 года. Киров сказал: "Наша карательная политика очень либеральна, Мне кажется, если человек уличен в воровстве колхозного добра, так его надо судить вплоть до высшей меры наказания. И если уж смягчать наказание, так не менее чем на 10 лет лишения свободы". Эта публикация речи Кирова вышла за день до принятия драконовского закона "Об охране общественной собственности написанного лично Сталиным, Этот закон, принятый в разгар голода и каравший смертью за кражу картофелины или горсти зерна, получил народное название "закона о трех колосках".

Речь Кирова предвосхищала принятие закона, под который будут подводить многодетных матерей, не знающих, чем накормить своих голодающих детей. Именно эти женщины будут бежать в большие города, в том числе в Ленинград. Именно при Кирове их будут выметать из Ленинграда.

Вот в эти тяжелые для рядовых ленинградцев годы мелкий обкомовский служащий Леонид Николаев добивается плохо объяснимого жизненного, то есть материального, успеха. Полоса везения продолжается до 31 марта 1934 года, когда его выгоняют с работы. Он вынужден жить на зарплату жены. Жена Николаева — латышка Мильда Драуле, член партии с 1919 года. Высокая, крупная, рыжеволосая. В 1930 году она поступает на работу в обком партии в сектор статистики, потом переходит в сектор кадров легкой промышленности.

М. Драуле и Л. Николаев

Менее чем через год после начала работы жены Николаева Мильды Драуле в стенах обкома ее семья получает отдельную трехкомнатную квартиру. Киров известный поклонник женской красоты. Вероятно, это самая яркая его характеристика, хотя в негласном списке партийных донжуанов он стоит всего лишь на третьем месте после председателя ЦИК СССР Калинина и секретаря ЦИК Енукидзе.

В Ленинграде об амурных похождениях Кирова говорят как о само собой разумеющемся. Конкретно об особых отношениях с Мильдой Драуле говорит кадровый работник НКВД Леонид Райхман. Он рассказывает об этом другому высокопоставленному сотруднику НКВД, Павлу Судоллатову.

Женой Райхмана через несколько лет станет звезда балета Большого театра Ольга Лепешинская.

Жена Судоплатова работает в секретно-политическом отделе НКВД, который занимается вопросами идеологии и культуры и курирует Большой и Мариинский театры. Судоплатов со слов жены и Райхмана указывает: "В оперативных донесениях осведомителей НКВД из Мариинского театра подчеркиваются особые отношения Кирова с Мильдой Драуле". Другими словами, балетная труппа Мариинки проявляет признаки ревности к Мильде Драуле. Ленинградский балет начала 30-х — это мир хорошо и очень близко знакомый с Кировым. Киров активно ценил красоту женской части труппы. Когда после убийства Кирова Ленинградский театр оперы и балета Сталин назовет Кировским, он будет дважды прав. И политически и по существу.

Летом 1933 года Мильду Драуле неожиданно убирают из обкома и переводят в Управление уполномоченного наркомата тяжелой промышленности с повышением оклада. Наркомат тяжелой промышленности возглавляет Серго Орджоникидзе. Ленинградское управление в его ведении. Орджоникидзе — ближайший друг Кирова.

Николаев не мог не быть в курсе слухов о своей жене и Кирове. После убийства Кирова даже академик Павлов, наслушавшись разговоров своих ассистентов и домработницы, однозначно прокомментировал происшедшее: "Ревность".

Но одной ревностью все не ограничивается. Леонид Николаев — узкоплечий, с искривленными ногами, непомерно длинными руками, от рождения страдавший рахитом, не ходивший до 11 лет, этот замкнутый, нервный человек необыкновенно самолюбив и честолюбив. Он ревнует жену и при этом хочет войти в историю. Опыт отечественной революционной борьбы подсказывает ему, что лучший способ войти и закрепиться в истории — это террор. В своем дневнике Николаев пишет: "Совершив террористический акт, я войду в историю, мне будут ставить памятники, мое имя встанет в один ряд с Желябовым".

Андрей Желябов — организатор убийства императора Александра II, отменившего в России крепостное право.

Николаев в определенном смысле старомоден. Он мечтает об индивидуальном терроре, в то время как уже 17 лет в моде террор государственный. С одним из столпов государственного террора, с Лаврентием Берией, Киров работал рука об руку еще в 1921 году. Сталин в то время даже не слышал о Берии.

Киров в 1921-м — 1-й секретарь ЦК компартии Азербайджана. Берия при Кирове зампред азербайджанской ЧК. На самом деле их пути пересеклись раньше. Киров в мае 1920 года назначен полпредом РСФСР в меньшевистской, еще не советской Грузии. Берия в этот момент сидит в кутаисской тюрьме. Именно Киров направляет министру иностранных дел Грузии ноту за № 327, в которой требует освобождения Берии и высылки его за пределы Грузии. Именно после этого освобождения Лаврентий Берия и попадает в Азербайджан, где и становится ответственным секретарем ЦК по экспроприации буржуазии. Это первая чекистская должность Берии. В определенном смысле Киров его крестный отец на этом поприще. В 1935 году, будучи уже первым лицом в Закавказье, Берия курирует издание сборника под названием "Сергей Миронович Киров в борьбе за нефть".

Леонид Николаев

Надо сказать, в начале своей партийной карьеры Киров одевался иначе, чем в ленинградский период. В 1919-м, в разгар Гражданской войны, в Астрахани Киров не носит военной формы, чем всех удивляет. Он в костюме и галстуке. Перед дипломатической командировкой в Тбилиси Киров тщательнейшим образом одевается в Москве. Его обшивают по последней моде лучшие московские портные. Синий костюм, макинтош, мягкая шляпа, замшевые перчатки.

Если бы осуществилась самая дерзкая советская оппозиционная идея и Сталина неведомым образом поменяли на Кирова, культ вождя все равно неизбежно бы сложился. Культ — всегда в большей степени характеристика страны, а не лидера. Но культ Кирова по своим внешним проявлениям отличался бы от того, что было сотворено в отношении Сталина. Культ Кирова скорее напоминал бы встречу оперного тенора с экзальтированными поклонницами у служебного подъезда после премьерного спектакля. Женщины переходят на визг, он улыбается фирменной кировской улыбкой. Но, в отличие от оперного певца, он не бережет голос. Он говорит без устали. Киров неутомимый публичный говорильщик.

С. М. Киров. 20-е годы

К театральному подъезду, к сцене Кирова тянуло с юности. С 1909-го до октября 1917-го он работает во Владикавказе в газете "Терек". Статьи подписывает псевдонимом Сергей Миронов. В числе прочего ведет колонку театрального критика. Как репортер имеет постоянное кресло во втором ряду партера. Приводим фрагмент из рецензии Кирова на спектакль "Анна Каренина" в городском театре Владикавказа: "В высшей степени драматический момент, когда Анна открывает своему мужу, что она беременна. Здесь не нужно слов, тут говорить нечего. Надо суметь передать свои переживания фигурой".

В плане экономической политики в случае прихода Кирова к власти принципиальных изменений не было бы. Теоретиком Киров не был. Сохранение прежней линии в экономике по-прежнему требовало бы огромных даровых трудовых ресурсов. То есть аресты продолжались бы. В хозяйстве Кирова — Хибиногорский комбинат, Волховский алюминиевый комбинат, строительство электростанции на Свири, торфоразработки в Ленинградской области. Основной вид рабочей силы на всех объектах — раскулаченные крестьяне и заключенные. Кирова это устраивает. У него на них чисто практический взгляд.

Киров дважды посетил строительство Беломорско-Балтийского канала. Первый раз сам в июне 1932 года, второй раз вместе со Сталиным, Ворошиловым и Ягодой.

В докладе на XVII съезде ВКП(б) Киров скажет о строительстве канала, поглотившем более ста тысяч человеческих жизней: "Надо отдать справедливость нашим чекистам, которые руководили этим делом. Которые буквально чудеса сделали".

"Мы строим коммунизм и будем его строить до конца, несмотря ни на какие затруднения и жертвы. Любой ценой, любыми средствами будем идти к намеченной нами цели кратчайшим путем", — скажет начальник Управления НКВД по Ленинградской области Филипп Медведь, ближайший помощник и соратник Кирова.

С. М. Киров, репортер владикавказской газеты "Терек"

Идея замены Сталина на Кирова, действительно блуждавшая в начале 1930-х, связана как раз с тем, что Киров ни в коем случае не состоял в оппозиции Сталину. В обстановке, которая сложилась в стране в начале 30-х, Сталина в результате переворота мог заменить только верный сталинец. Именно таким был Киров. Киров активно и правоверно способствовал созданию культа Сталина. Он постоянно ссылается на Сталина в своих многочисленных выступлениях. Он произносит: "Трудно представить себе фигуру гиганта, каким является Сталин". В подобных высказываниях Киров не оригинален. Но сама идея культа для него органична. Кирову — человеку и политику — Сталин симпатичен. Когда Киров приезжает в Москву, старой дружбе с Орджоникидзе он предпочитает ночевки в квартире Сталина. Он спит на сталинской кровати. Сталин уступает ему свою кровать. При Кирове по сталинскому указанию распроданы шедевры Эрмитажа и уничтожена половина церквей города. В последние годы Киров иногда переходит на прямое подражание сталинскому стилю.

Он перестает курить папиросы. Меняет их на трубку. Хотя публично этого не демонстрирует.

Именно близость Сталина и Кирова порождает идею о том, что в случае переворота фигура Кирова может быть принята партийной верхушкой и населением. О событиях 1933 года рассказал своему сыну писатель и драматург Всеволод Иванов, человек, близкий к Горькому. Картина событий, а точнее, версия событий выглядит следующим образом. Одним из активных сторонников выдвижения Кирова на главную роль в стране является Горький. Главный мотив: при всей его любви к Сталину Киров лично значительно более терпим и уравновешен, чем Сталин. Горький полагает, что Киров не склонен к политической истерии. Сам Горький находится под постоянным контролем ОГПУ. Всякое действие и слово Горького за спиной зампреда ОГПУ Ягоды невозможно. Но горьковская затея без участия Ягоды вообще не имеет смысла. Горький в личных дружеских отношениях с Ягодой. В этой ситуации трудно сказать, кто вообще из них двоих — Ягода или Горький — был инициатором идеи смещения Сталина и замены его на Кирова. Очевидно одно: вся охрана Сталина — в подчинении Ягоды. Ягода может осуществить любую акцию в отношении первого лица. ОГПУ при Ягоде в начале 30-х — мощнейшая как никогда, мало зависящая от партийного руководства организация. Она обеспечена собственными войсками, армией штатных и внештатных осведомителей. Кроме того, именно ОГПУ при Ягоде курирует экономику страны, построенную на лагерной системе. У Ягоды, как мало у кого другого, прямая заинтересованность в сохранении своих позиций. При Сталине эти позиции под постоянной угрозой. Горький — инженер человеческих душ и знает сталинскую подозрительность. Он в состоянии просчитать ближайшее политическое будущее и втолковать Ягоде, что его ждет.

А. М. Горький с сыном Максимом

По одной из версий сын Горького Максим в апреле 1934-го направлен с определенной миссией в Ленинград к Кирову. Миссия осталась невыполненной, разговор с Кировым не состоялся. Сын Горького был срочно отозван в Москву. Он погибнет через две недели после поездки в Ленинград. А Ягода через два месяца после смерти Горького получит пост главы НКВД. Киров и Сталин останутся каждый на своем посту. В 1937-м Ягода будет арестован. В 1937-м арестованного Ягоду прокурор СССР Вышинский будет допрашивать о его замысле о "смене советского руководства". Горький к этому моменту уже год как будет лежать в могиле.

1 декабря 1934 года Николаев не ожидал увидеть Кирова в Смольном. Киров и не должен был быть в Смольном. Он заезжает туда неожиданно по дороге на заседание партактива в Таврическом дворце. В начале пятого Николаев второй раз в тот день приходит в Смольный. Пригласительный билет на заседание партактива он так и не раздобыл. На третьем этаже он заходит в уборную. Когда он выходит из нее, то видит, что прямо на него по коридору идет Киров. Вот в этот момент Николаева и видит курьер Федорова, которая идет по коридору впереди Кирова. Сопровождавший Кирова охранник, или опер-комиссар, Борисов, как всегда, нетороплив и отстал. Николаев останавливается у стены, отворачивается, пропускает Кирова. Киров поворачивает в маленький коридор к своему кабинету. Николаев уже быстро делает несколько шагов, на бегу достает револьвер и делает один выстрел в затылок. Киров падает лицом вниз.

Николаев взводит курок и намеревается выстрелить в себя. В конце коридора стоит на стремянке электромонтер Смольного Платоч. При звуке выстрела Платоч оборачивается и бросает в Николаева молоток, удар которого приходится по голове. Именно по этой причине Николаев не убивает себя. Выстрел произведен, но пуля попадает в стену. Николаев падает в полуметре от убитого им Кирова.

В Москву Сталину о происшедшем сообщает начальник ленинградского НКВД Филипп Медведь. Он произносит в телефонную трубку: "Сегодня в Смольном убит товарищ Сергей". "Шляпы!" — в ответ говорит Сталин. Он произносит это в присутствии Молотова, Кагановича, Ворошилова и Жданова. После звонка из Смольного Сталин вызывает Ягоду. Потом появляются Орджоникидзе, Микоян, Калинин, Андреев, Енукидзе. Потом все уходят. Остается Ягода.

В Ленинград Сталин прибывает 2-го утром. Сначала в больницу имени Свердлова, где находится тело Кирова, потом — к вдове, потом — в Смольный.

Очевидец вспоминает: "Вижу, идет группа лиц. Смотрю, в середине — Сталин. Впереди Сталина — Генрих Ягода с поднятым в руке наганом. Он командует: "Всем лицом к стенке! Руки по швам!""

2 декабря в Смольном Сталин сам допрашивает Николаева. Записи допроса не ведутся. Рапорт сотрудника НКВД Кацафы, охранявшего Николаева в камере, передает слова Николаева после допроса: "Сталин обещает мне жизнь, если я выдам соучастников. Нет у меня соучастников".

Там же, в Смольном, Сталин допрашивает осведомительницу НКВД Марию Волкову. Волкова в 1934 году предоставляла разнообразную информацию о готовящихся покушениях на Кирова. Волкова съездила в дом отдыха НКВД, где обнаружила заговор сотрудников НКВД в целях убийства Кирова. Вслед за этим она сообщает, что в Ленинграде действует контрреволюционная организация "Зеленая лампа" в количестве 700 человек. Доносы Волковой проверяются. Результаты проверок обсуждаются на совещаниях у главы ленинградского НКВД Медведя. Тогда же, на совещании, начальнику санчасти НКВД рекомендовано показать Волкову психиатру. После обследования Волкова отправлена в знаменитую психиатрическую Обуховскую больницу. В эту самую больницу в финале пушкинской "Пиковой дамы" попадет Германн. Там он твердит: "Тройка, семерка, туз! Тройка, семерка, дама!" Именно оттуда Волкову доставили в Смольный к Сталину. Вот как в конце 30-х о встрече со Сталиным она рассказывала своим дочерям. Она со Сталиным едет в машине, город в траурных флагах, и она узнает, что убит Киров. Она плачет, а Сталин успокаивает ее, протягивает ей свой платок, и она утирает слезы.

Волкова до самой смерти в середине 70-х будет оставаться на службе в органах и на психиатрическом учете. Вполне вероятно, что именно после разговора с душевнобольной Волковой у Сталина появилась мысль придать убийству Кирова характер коллективного политического заговора.

Жену Николаева Мильду Драуле допросили в первую очередь. Через 15 минут после убийства Кирова. Она была в Смольном.

По некоторым предположениям, именно на встречу с ней Киров и заехал в Смольный. Работник НКВД Попов, который допрашивал жену Николаева, вспоминает слова Мильды Драуле: "Мне тут говорят о ревности, что вы, кому это могло прийти в голову".

На самом деле это последние слова, имеющие отношение к реальной жизни Кирова, а также к его смерти. На самом деле смерть Кирова, убитого наповал на почве ревности, — это "прекрасная смерть". В 1937-м его смерть могла бы быть иной. Близость к Сталину, любовь к Сталину ничего не гарантирует. К тому же за Кировым с XVII съезда партии был непростительный грешок. При голосовании кандидатур в члены ЦК Киров получил практически столько же голосов, что и Сталин.

Мильда Драуле

А если точнее, то против Кирова голосов меньше, чем против Сталина. Выстрел Николаева снял с повестки дня вопрос о дальнейшей судьбе Кирова. Выстрел Николаева сделал Кирова дважды мучеником. В сталинском официальной мифологии он — жертва заговора оппозиции. В послесталинской мифологии Киров — жертва, павшая от руки, наведенной Сталиным.

До 5 декабря Николаев утверждает, что "он единственный исполнитель акта над Кировым". Заместитель Ягоды Яков Агранов, оставленный Сталиным в Ленинграде, передает Сталину материалы допросов Николаева от 4 декабря. Агранов пишет Сталину: "Николаев держится крайне упорно". Ремарка Агранова отчетливо указывает на то, какая задача уже поставлена Сталиным перед отъездом из Ленинграда. Убийство Кирова — дело рук организации, а не одиночки. Политическая направленность организации пока не озвучена.

Вне зависимости от допросов Николаева в первые же дни в разных городах арестованы 103 человека, вернувшиеся в СССР из-за границы. Мотивы возвращения у них были прозаические — воссоединение с родными и близкими. Мотив ареста — участие в подготовке теракта против Кирова. Все 103 расстреляны.

5 декабря арестованы Котолынов и Шатский, чьи фамилии случайно упоминаются в конфискованном дневнике Николаева. 6 декабря Николаев после усиления психологического давления соглашается, что двое арестованных являются участниками теракта. Вслед за первыми двумя арестованы еще 11 человек. Четверо из них вообще Николаеву незнакомы. Николаев после попытки самоубийства дает показания о принадлежности всех арестованных к организации, которая в ходе следствия получает название "Ленинградский центр".

В 1937 году на пленуме ЦК ВКП(б) нарком внутренних дел Ежов делится воспоминаниями: "Как сейчас помню, вызвал товарищ Сталин меня и Косырева и говорит: "Ищите убийц среди зиновьевцев"". 14 декабря 1934 года в протоколах следствия впервые появляются фамилии Каменева и Зиновьева. 15 декабря на пленуме обкома ВКП(б) в Ленинграде Жданов с трибуны оповещает партактив, что руку Николаева направляли сторонники Зиновьева и Каменева.

16 декабря на закрытом заседании пленума обкома в Шахматном зале Смольного выступает Агранов: "Убийство организовано молодежной частью бывшей зиновьевской оппозиции".

18 декабря впервые "Ленинградская правда" называет Зиновьева и Каменева "фашистским отребьем".

Леонид Николаев и 13 арестованных по сфабрикованному обвинению расстреляны 29 декабря. К этому времени советская юриспруденция уже обеспечена руководством о судопроизводстве по делам террористов и контрреволюционеров: "Следствие заканчивать в десятидневный срок. Дело слушать без участия сторон. Подачи ходатайств о помиловании не допускать. Приговор к высшей мере приводить в исполнение по вынесении приговора".

На юридическое нововведение реагирует академик Иван Павлов: "Никакой защиты осужденных. Убийцу царя Александра II, освободившего крестьян и сделавшего немало хорошего, судили 50 лет на^: зад судом с защитой и кассацией".

Реакция академика Павлова — единичный случай. Страна после убийства Кирова встречает новый, 1935 год в состоянии массовой истерии. Тысячи и тысячи людей на митингах по всей стране с упоением скандируют: "смерть, расстрелять, выродки, ублюдки, стереть с лица земли". Это звучит повсеместно с первых дней следствия и в течение всего следствия. В этой обстановке нормально и естественно то, что прокурор СССР Вышинский привозит из Москвы готовый приговор. Текст приговора написан Сталиным.

В дни истерии, сопровождавшей следствие, академик Павлов направляет письмо в Совет народных комиссаров. Он пишет: "Те, кто превращен в забитых животных, едва ли смогут потом сделаться существами с чувством собственного человеческого достоинства".

В первые же дни после убийства Кирова в редакцию Госиздата в Ленинграде зашла писательница Раиса Васильева. Она громко сказала: "Теперь мы все погибли". Ей никто не возразил. Действительно, 28 февраля 1935 года начинается зачистка Ленинграда. Ввиду того, что план по аресту сторонников зиновьевской оппозиции провален — в городе арестовано всего 983 человека, — обком и ленинградский НКВД принимают решение о высылке "бывших". Операция завершена за месяц. Из спецсообщения УНКВД по Ленинграду на имя наркома внутренних дел Ягоды: "Совершенно секретно. За 28 дней операции изъято "бывших людей" из города Ленинграда и осуждено Особым совещанием НКВД 11 тысяч 702 человека".

Дворян из их числа 1434 человека. Все остальные — люди разных сословий и рода занятий. Изымаются из города вместе с семьями. Дмитрий Сергеевич Лихачев в 1935-м работает корректором в издательстве Академии наук. В коридоре мимо него пробегает молодая особа, завкадрами. На ходу она кричит Лихачеву: "Я составляю список дворян. Я вас записала". Лихачев, недавно вернувшийся из лагеря, мгновенно понимает, что его ждет. Он хватает завкадрами за рукав и начинает объяснять ей: "Мой отец имел личное дворянство, оно не передается по наследству". "Подумаешь, — говорит завкадрами, — буду я из-за такой мелочи перепечатывать список". Лихачев сам заплатил машинистке за перепечатку.

В начале 1935-го — толпы людей каждый день возле так называемого Большого дома на Литейном. "Большой дом" — это бытовое название здания ленинградского НКВД. Построено ударными темпами при Кирове к 15-й годовщине Октября. Все улицы, прилегающие к Большому дому, заполнены людьми с вещами. Это те, кого выгоняют из родного города. Старая женщина в толпе говорит: "Ну, пусть мы. Но за что же наших детей и внуков. Что же, это месть до десятого колена?"

Обычный разговор в городе в это время: "Пусть выселяют. Может, рабочим скорее квартиры дадут". Освободившиеся квартиры на самом деле получат другие. После высылки членов зиновьевской оппозиции освободилось 450 комнат и квартир. После высылки "бывших" город получает 9950 комнат и квартир. В них въедут партактив, сотрудники НКВД и военные, прибывающие для укрепления ситуации в городе.

Кроме того, в марте производится высылка финнов-ингерманландцев. Высылаются те, кто проживает в 22-километровой приграничной зоне с Финляндией. Их отправляют в Таджикистан. В Ленинградской области ликвидируется существовавший до 1935 года финский национальный район. Его ликвидируют в течение суток. Разорено около ста деревень, выслано 22 тысячи человек.

Мы знаем о размахе сталинских антикрестьянских репрессий в 1929–1931 годах, мы знаем о безжалостной политике в отношении голодающих в 1931–1933 годах. Известно, какой мощной волной террор накроет страну в 1937-м. В этом контексте, который определяется количеством пролитой крови, реакция Сталина на убийство Кирова выглядит крайне умеренной, подозрительно мягкой.

Убийство Кирова взорвало сталинскую уверенность в прочности собственной власти, в собственной безопасности. Он потерял чувство опоры. НКВД бесполезен, а точнее, опасен в существующем виде. Убили именно Кирова. Киров не ленинский человек, он его, Сталина, человек. И частушка появилась в, казалось бы, уже добитой деревне: "Самолет летит, / Под ним проталина, / Убили Кирова, / Убьют и Сталина".

И. В. Сталин у гроба Кирова

Сталинское потрясение настолько сильно, что его последствия, по всем законам медицины, дадут о себе знать не сразу. Пауза продлится два года. 1935-й — первый год этой паузы. На Западе его даже назвали розовым. В смысле, не красным. В смысле, меньше крови. А иногда, второпях, поговаривали о новом НЭПе.

В 1935-м Сталин неожиданно начинает заигрывать с крестьянством. Амнистия для колхозников и председателей колхозов, осужденных за экономические преступления. В том числе и осужденных по "закону о трех колосках". Детям раскулаченных дано формальное право на высшее образование. Сталин лично на II съезде колхозников-ударников предлагает давать отпуск по беременности и родам женщинам-колхозницам. Сталин лично предлагает расширить приусадебные участки колхозников.

1935-й — год стахановского движения. Оно получает название в честь донбасского шахтера Алексея Стаханова, давшего рекорд добычи угля в ночь с 30 на 31 августа. Стахановское движение пропагандируется и распространяется повсеместно. Съезды стахановцев проводят в Москве. Именно на этих мероприятиях Сталин появляется в новом образе. Он добродушен, он держится по-отечески, никакой замкнутости, он улыбается. Он в гуще народа. Именно в 1935-м на публичных, непартийных мероприятиях Сталин предстает в облике отца народа.

Победителей стахановского движения премируют. Им дают деньги, швейные машинки, иногда даже настоящие машины, мебель, патефоны. В 1935-м, в отличие от предыдущих лет, материальными приобретениями можно и нужно гордиться. Это новая установка.

В 1935-м отменяют карточки на хлеб. На самом деле это эффектное действие государства вовсе не вызвано ростом производства. Напротив, государство не в состоянии выполнять своих обязательств и отказывается их выполнять. Карточная система к этому моменту уже загнала советскую экономику в тупик. Торговля как механизм в СССР отсутствует. Деньги через торговлю в бюджет не возвращаются. Дефицит бюджета означает отсутствие капиталовложений в промышленность, невыплату зарплат. Государство живет на денежной эмиссии. Сталин вспоминает об экономических стимулах к труду. Сталин говорит: "Надо возвратить моду на деньги".

В газетах появляется термин "свободная торговля". Речь вовсе не идет о рыночной экономике. Но производит головокружительное впечатление на население, давно живущее по карточкам. Открывшиеся коммерческие магазины дороги, но их витрины вселяют надежду.

А на улицах уже начинают повсеместно продавать мороженое. Люди без карточек могут купить неожиданно появившиеся сосиски. Товарный дефицит сохраняется. Но женщины переодеваются в крепдешиновые платья и шелковые кофточки. Мужской костюм вытесняет "сталинку". Члены Политбюро на параде физкультурников в 1935 году в легких белых пиджаках. В Мосторге — вечерние платья и смокинги.

Дама-член партии, приглашенная на прием в Кремль по поводу 8 Марта, вспоминает: "В последний момент нам дали инструкцию, чтобы все наши деятельницы выглядели женщинами. Наши активистки носились по Москве как угорелые, приводили себя в предписанный Сталиным вид". В довершение всего в канун приближающегося 1936 года разрешают елку, запрещенную в 1928 году как религиозный пережиток.

В городах моментально открываются елочные базары. ...