Warhammer Битвы в Мире Фэнтези: Омнибус Том II

История изменений

1.0 — книга произведена в Кузнице книг InterWorld'а.

1.1 — добавлен рассказ Роберта Вардемана "Очищение".

1.2 — добавлен рассказ Саймона Спурриера "Блеск".

1.3 — добавлена новелла Фила Келли "Кровь Зигмара".

Джош Рейнольдс Рыцари Сияющего Солнца (не переведено)

Первый долг

Не переведено.

Рыцари Сияющего Солнца

Не переведено.

Энтони Рейнольдс Рыцари Бретонии (не переведено)

Странствующий рыцарь

Не переведено.

Рыцарь земель

Не переведено.

Ищущий рыцарь

Не переведено.

Рыцарь Грааля

Не переведено.

Вечный покой

Не переведено.

Джош Рейнольдс Рыцари Манаана (не переведено)

Мертвецкое спокойствие

Не переведено.

Зубы Штормфела

Не переведено.

Владыки болот

Не переведено.

Празднество мертвеца

Не переведено.

Пушка Бернхеймера

Не переведено.

Дэвид Ферринг Сага о Конраде

Конрад

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Они шли с запада и востока, с юга и севера. Они лезли из каждого уголка Империи, из каждой земли Старого Света — и даже из-за их пределов.

Одни из них были людьми или когда-то были таковыми; другие никогда людьми не были.

Едва ли не все они враждовали друг с другом. В иных обстоятельствах подобная встреча непременно закончилась бы всеобщей резней, поскольку каждый из них, обуреваемый жаждой крови, ополчался на своих заклятых врагов и соперников при каждом удобном случае.

Разумеется, поход проходил далеко не мирно. Никто из них даже не знал, что такое мир.

К концу дня запахло бойней. Однако смерть и взаимное уничтожение не были дозволены тем, кого объединил этот странный союз. Пока не были дозволены. Они должны были сначала принести смерть и уничтожение другим.

Общее у них было лишь одно: каждый служил Хаосу. Они поклонялись Хаосу в любом его воплощении, будь то Кхорн или Слаанеш, Нургл, Тзинч или любое другое темное божество.

Они объединились ради одной страшной цели — увечить, жечь, душить, разрывать на куски и убивать, убивать…

Еще не рассвело, когда он был уже на мосту. Большая луна, Маннслиб, уже скрылась. Ее спутница, маленькая Моррслиб, еще только начала всходить.

На середине деревянного моста он остановился. Облокотившись о перила, подождал, пока не начало светлеть, и лишь тогда решился идти дальше. Поднявшись на холм, он направился к лесу.

От дыхания в морозном воздухе поднимался пар; он то и дело вздрагивал от холода.

Рвань, которая считалась одеждой, защищала от холода плохо. Ветхие сапоги в попытке защитить ноги от сырости были изнутри выстланы тряпьем. Но трава уже пропиталась утренней росой, грязь на земле размокла, а сапоги еще не успели просохнуть со вчерашнего дня.

Но он не обращал на это внимания. Так было всегда, во всяком случае, сколько он себя помнил. Казалось, с того самого дня, как он начал ходить, он приходил сюда, то поднимая босыми ногами пыль, то хлюпая сапогами по грязи.

Дальше будет еще хуже. Через месяц появятся снег и лед, и его каждодневная работа станет еще тяжелее.

Он внимательно оглядывал лес, стараясь определить, не прячется ли кто меж ветвей. Даже в самый ясный день в этом лесу было темно, свет почти не проникал сюда.

Многие деревья сбросили листья, но от этого здесь стало только опаснее. Среди голых стволов труднее прятаться, а деревья как будто превратились в чудовищ, что готовы наброситься на тебя в любое мгновение.

Стояла тишина, но он знал, сколь она обманчива. Лес был полон всякой живности. Насекомые, птицы, животные — обычные его обитатели, но были здесь и другие, которых уж никак не назовешь обычными.

Ему стало страшно. Здесь, в лесу, ему всегда было страшно. В детстве он думал, что с возрастом эти страхи пройдут, но получилось как раз наоборот. Прежде он боялся всего непонятного. Теперь, когда он знал, кого можно здесь встретить, он стал бояться еще больше.

Возможно, потому он все еще и жив. Не будь он постоянно начеку, хоть раз допусти оплошность — и он давно бы уже погиб. Был бы утащен одним из тех существ, которые прячутся меж корявых деревьев.

Никто из жителей его деревни не ходил сюда в одиночку. Люди отправлялись в лес группами и только хорошо вооруженные. Дровосеки работали здесь только под надежной охраной.

Однако иногда и этого бывало недостаточно. В прошлом году ранним утром в лес отправились шестеро. Вечером они не вернулись. Они вообще никогда не вернулись. Поисковый отряд обнаружил лишь несколько окровавленных обрывков одежды.

Он подул на руки и потер их одна о другую, чтобы хоть чуть-чуть согреться. Затем вытащил из-за пояса кинжал. Держа в правой руке кинжал, а в левой моток веревки, чтобы связать охапку хвороста, он вступил под полог ветвей.

Он ходил в лес каждый день и всегда выбирал один и тот же маршрут. Он знал здесь каждое дерево и каждый корень, каждую ветку и каждый куст. Будь что-то не так, он сразу бы это заметил. Однако всякий раз отходить от привычной тропы приходилось все дальше. Валежник нужно было искать. Обламывать ветви было бессмысленно, поскольку даже зимой они не были достаточно сухими.

Возле тропы лес был уже основательно прорежен. Но чем дальше, тем гуще сплетались ветви, как будто стараясь оказаться поближе друг к другу, чтобы защититься от неведомого врага.

Впрочем, эта защита была не более надежной, чем у тех дровосеков, ибо на земле нередко попадались огромные поваленные стволы — словно жертвы нападения неизвестных хищников.

Он видел этих тварей лишь несколько раз, но довольно часто ощущал их присутствие. Он не знал, кто они и как называются, да и не стремился это узнать.

Для него они были существами, от которых следует держаться подальше.

Не люди, не звери, они казались их мерзкой помесью, результатом противоестественных совокуплений, отвратительной комбинацией меха, кожи, перьев, рук, копыт и рогов. И были они совершенно тупыми. По-видимому, в результате мутации у них отмерли все естественные органы чувств. У них не было ни мозга человека, ни инстинктов зверя.

Много раз он находился буквально в двух шагах от этих отвратительных тварей, скрываясь за стволом дерева, но они не смогли его увидеть, услышать или учуять.

Но если бы они его обнаружили, он был бы уже мертв. Вот почему он всегда держался настороже. Нельзя все время полагаться на везение.

Он подошел уже к самой кромке леса; сердце забилось сильнее, и он, забью о холоде, крепче сжал в ладони рукоять кинжала. Он продвигался вперед медленно, оглядываясь по сторонам, прислушиваясь и всматриваясь в заросли.

Все было тихо, никого не было видно, но он знал: рядом кто-то есть.

Впереди, совсем недалеко, затаилась одна из тварей. Возможно, она поджидает как раз его, уже зная, что он приходит сюда каждое утро. А возможно, он случайно попался ей.

Тварь находилась от него ярдах в пятидесяти; он мог ее хорошо рассмотреть — она пряталась меж корней расщепленного пня.

Он тоже затаился. Он умел быть терпеливым. Это уже не раз спасало ему жизнь.

Он стоял не шевелясь, боясь даже дышать, чтобы его не выдал пар изо рта; сердце бешено колотилось, во рту пересохло.

Эти существа вели ночной образ жизни. Когда становилось темно, они подбирались к деревне и утаскивали оставленный во дворе скот. С наступлением утра они возвращались в лес. Но днем или ночью — они всегда были смертельно опасны.

После того, что случилось в прошлом году, было решено очистить от них лес, для чего прислали солдат. Никогда еще он не видел столь великолепного зрелища. Солдаты въехали в деревню верхом на лошадях, в сверкающих доспехах, с яркими развевающимися знаменами. До того дня он не видал ничего, кроме своей деревни. И ему ужасно захотелось стать солдатом.

Часть войска разместили на постоялом дворе, к великому неудовольствию хозяина, чье участие в операции по очистке леса вылилось в содержание воинов.

Но он пришел от этого в восторг, ибо часами мог слушать рассказы солдат о жизни за пределами деревни, то есть таких вещах, о которых даже не подозревал. Он был счастлив полировать их шлемы, натирать доспехи и чистить лошадей.

Некоторые из них даже бросали ему пенни, первые заработанные им монетки. Он спрятал их в хлеву, рядом с тем местом, где спал, потому что знал: если хозяин обнаружит у него деньги, то непременно их отберет, а его самого поколотит. Правда, его все равно поколотили, но деньги он сохранил.

Еще у него был теперь кинжал, который он стащил у капитана. Этот капитан ни разу не поблагодарил его за работу, хотя он из кожи лез вон, чтобы ему угодить. Ему так хотелось получить хоть что-нибудь из того, другого мира, а такого странного ножа он ни разу не видел.

Рукоять, сделанная из чего-то похожего на кость, была вырезана в виде головы змеи, но не это делало кинжал поистине уникальным. Его клинок — не ровный, а покрытый остро отточенными зазубринами от рукояти до самого острия, где зазубрины располагались так часто, что почти сливались.

Солдаты прочесали лес, оттеснив тварей. Но лес тянулся, казалось, до бесконечности, и вскоре твари вернулись.

И сейчас одна из них находилась поблизости, поджидая жертву.

Внезапно со стороны деревни послышался шум. Это был стук подкованных лошадиных копыт по деревянному настилу моста.

Он прищурился, пытаясь разглядеть седока. В деревне редко кто поднимался в такую рань. Часто он приходил в лес, набирал полную вязанку хвороста и возвращался еще до того, как хоть кто-нибудь проснулся. Правда, не зимой, когда многие вставали пораньше, чтобы сделать свои дела, пока светло.

Он узнал всадника — он знал всех жителей своей деревни, — но в такой ранний час он менее всего ожидал увидеть ее.

Он был уверен, что она целыми днями валяется в постели, а слуги выполняют работу по дому и исполняют любую ее прихоть. Она жила в усадьбе, расположенной на самом высоком краю долины. Усадьба, как и вся долина, принадлежала ее отцу. Каждый житель деревни жил на его земле; даже хозяин постоялого двора был его данником.

Сейчас на ней были белые меха; лошадь, пофыркивая, осторожно прошла по мосту. На мгновение придержав ее, она бросила взгляд назад, затем вновь тронула поводья, заставив лошадь свернуть. Но не к деревне, а туда, где прятался он.

И где затаилась тварь!

Он следил за всадницей, ни на секунду не забывая о твари. Он прекрасно видел ту, а вот она его — нет. Зато тварь видела всадницу, которая приближалась к лесу.

Всадница могла бы поехать по дорожке вдоль реки. Но она почему-то стала подниматься на холм. Ее путь пролегал вдоль границы леса, где затаился он и где ее поджидала тварь.

Ему было плохо видно, но он знал, что тварь, прячась за деревьями, начала осторожно подбираться к всаднице, двигаясь по диагонали, чтобы сократить путь.

Всадница ехала быстро и уверенно. Он смотрел на нее, отчаянно надеясь, что вот-вот она заподозрит неладное, повернет лошадь и поскачет прочь. Но она продолжала ехать вперед, не подозревая об опасности.

Что она здесь делает? Почему она одна?

Он продолжал следить. Тварь была уже совсем рядом. Всаднице нужно немедленно уезжать, или будет поздно.

Он понял, что сейчас произойдет. Еще несколько секунд, и тварь, сделав прыжок, нападет на всадницу.

Выскочив из-за деревьев, он побежал к тому месту, где тварь уже приготовилась к прыжку. Он закричал всаднице, приказывая ей повернуть назад, назад, надеясь, что успеет добежать раньше твари, и вместе с тем понимая, что не сможет совершить невозможное.

Всадница его увидела и услышала, поскольку резко осадила лошадь. Но было уже слишком поздно, слишком.

Он преодолел только половину пути, когда увидел тварь, выскочившую из зарослей. Так ясно он видел ее впервые; в следующую секунду она взвилась в воздух.

Это была отвратительная насмешка над человеком и отталкивающая пародия на животное: массивное тело, покрытое тусклым темно-серым мехом; собачья морда, но с рогами и длинными кабаньими клыками; короткие конечности, заканчивающиеся острыми когтями и с зажатым в них ржавым мечом.

Тварь с ревом бросилась на всадницу, которая тотчас откинулась в седле, натягивая поводья и пытаясь остановить лошадь. Поэтому тварь промахнулась и, вместо того чтобы вцепиться в жертву, лишь выбила ее из седла. Всадница полетела на землю, а обезумевшая лошадь рванулась и понеслась прочь.

Чудовище тоже оказалось на земле, но не успело оно подняться, как подоспел он.

Прыгнув на спину зверю, он левой рукой обхватил его за шею, приподнял его голову и вонзил в горло кинжал.

Зверь завизжал, пытаясь вырваться; из его горла фонтаном забила кровь.

Тогда он снова вонзил кинжал, потом еще раз и еще. С каждым ударом тварь заходилась от визга, отчаянно извиваясь, и наконец, сбросила его с себя.

Она оказалась значительно крупнее его. Меч ей был ни к чему — она могла бы прихлопнуть его одним ударом лапы.

Пока тварь вставала, он успел откатиться в сторону. Чудовище прижало лапу к ране на горле, как будто пытаясь остановить кровь, которая была мерзкого желто-зеленого цвета.

Тварь уставилась на свою мокрую лапу — она явно не понимала, что это с ней приключилось. Открыла пасть, чтобы зареветь, и вместе с ревом из ее пасти вырвалась новая струя крови. Сузив глаза, зверь в упор посмотрел на своего мучителя и в следующую секунду бросился на него.

Он едва не задохнулся от смрада, исходившего из его пасти. Он был слабее зверя, но гораздо проворнее и тут же отскочил, увернувшись от первого удара меча.

Однако он не заметил длинного, тонкого хвоста, одним взмахом которого тварь зацепила его за лодыжку и опрокинула на землю. Он упал, попытался откатиться в сторону, но на этот раз не смог — хвост крепко прижимал его к земле.

Тварь стояла неподвижно, разглядывая врага. Ее кровь капала на его одежду, прожигая в ней, словно кислота, дыры. Он извивался и корчился, пытаясь избавиться от петли на ноге.

Безымянный хищник навис над ним, заслонив утреннее солнце. Прижатый к земле, он ощутил такой холод, какого не испытывал никогда и какого уже больше не испытает, ибо это была последняя минута его жизни.

Стало темно. Он не видел ничего, ничего кроме чудовищного тела, нависшего над ним.

Но нет, без боя он не сдастся. Перестав вырываться, он внезапно передвинулся по грязи чуть ближе к твари, чем немного ослабил захват, а затем, крепко сжав скользкий хвост левой рукой, полоснул по нему кинжалом.

Второй удар, затем третий. И вновь дикие вопли, один за другим, с каждым разом все громче. Хвост отделился от туловища. Его руки были в крови, которая жгла кожу, но он не обращал внимания на вонь и жгучую боль.

Чудовище бросилось на него, в ярости размахивая мечом. Теперь, вместо того чтобы попытаться отпрыгнуть в сторону, он двинулся навстречу врагу, сжимая кинжал обеими руками, — и чудовище само напоролось на клинок.

Кинжал вошел по самую рукоятку, раненая тварь заревела страшнее прежнего и выпустила из лап меч.

Он легко отскочил в сторону, избежав последнего удара агонизирующей твари. Та тяжело рухнула на землю, и от этого удара, казалось, содрогнулся весь лес.

Наконец она затихла.

Он стоял в нескольких ярдах от нее, приготовившись к бегству. Широко раскрытые тускнеющие глаза чудовища смотрели прямо на него.

Он потер руки об одежду, пытаясь стереть с них едкую кровь. Затем устало огляделся, не зная, что делать дальше. Если неподалеку есть другие мерзкие создания, они непременно должны учуять запах крови. Не слишком заботясь о судьбе своего сородича, они могут отлично попировать.

Его нож так и торчал в груди твари. Нужно его вытащить; однако он все еще не решался подойти к зверю.

Внезапно сзади раздался шорох, и он резко обернулся, готовый удрать. Но это была всадница, которая, успев прийти в себя, теперь сидела на земле.

— Мой костюм! — сказала она. — Все запачкалось!

На ней были редкие белые меха. Ее накидка, штаны и сапоги были вымазаны в грязи. Может быть, она предпочла бы, чтобы это была кровь? Например, ее собственная?

— Да помоги же мне встать!

Только сейчас он спросил себя, зачем все это сделал, зачем рисковал жизнью? Чтобы спасти эту девчонку?! «Глупость какая», — подумал он. Просто до этого он вообще ни о чем не думал — вот и ответ. Он действовал инстинктивно, им руководило тело, а не разум.

— Ты что, не слышишь? Помоги мне встать!

Она была человеком. Вот еще один ответ на его вопрос. Все люди были союзниками в борьбе против отвратительных чудовищ.

— Где моя лошадь?

Не обращая внимания на ее слова, он подошел к мертвой твари. Нужно вытащить из ее груди кинжал. Это все, что у него есть.

Внезапно она взвизгнула, и он резко отскочил в сторону, решив, что та ожила.

— Он мертвый?

Она замерла, уставившись на тушу. По-видимому, она заметила ее только сейчас.

Он взял прутик и, подойдя к твари, потыкал ее. Тварь не шевелилась, мертвее не бывает. На то, чтобы притворяться, она попросту не имела ума.

— Что случилось?

Наверное, ударившись о землю, она перестала соображать. Она не помнила, как чудовище вышибло ее из седла, а самого боя и вовсе не видела.

Немного побарахтавшись в грязи, она встала, затем, хлюпая сапогами, подошла к нему. Он стоял, наклонившись над тварью, и сдерживал дыхание, чтобы не чувствовать отвратительной вони. Ухватившись за рукоять кинжала обеими руками, он потянул. Нож не подался.

Он отвернулся, глотнул свежего воздуха, уперся ногами в грудь зверя и потянул снова.

— Что ты делаешь? — спросила она, подойдя совсем близко.

Клинок слегка сдвинулся. Он потянул еще раз. Затем почувствовал, как две руки ухватили его за пояс и стали тянуть; он тоже потянул, сильнее, сильнее, и вот нож начал потихоньку выходить. Внезапно он полностью высвободился, и они оба повалились назад.

Ему удалось удержать равновесие и устоять, а вот она снова грохнулась в грязь. Не обращая на это внимания, он рассматривал кинжал.

Кажется, с тем все было в порядке. Он еще ни разу не применял его в серьезных целях. До сих пор он только играл в войну, нападая с ножом на поленья и кусты. Правда, он никогда им ничего не резал, даже веток, чтобы не затупить лезвие.

Снова взглянув на поверженную тварь, он внезапно испытал чувство гордости. Он дрался с противником, значительно превосходившим его размерами, и победил. Он тщательно вытер клинок о темный мех. Удостоверившись, что тот абсолютно чист, он заткнул кинжал за пояс.

Затем пнул ногой меч. Ржавый и зазубренный. Нет, такое оружие ему ни к чему.

Он повернулся и посмотрел на девочку. Ей около двенадцати — примерно столько же, сколько и ему.

У нее короткие иссиня-черные волосы, темные глаза и очень светлая кожа — там, где она не заляпана грязью.

На этот раз он протянул руку, чтобы помочь ей подняться. Когда она уцепилась за него, он поморщился — она схватилась там, где его рука была покрыта глубокими ссадинами и ожогами.

— О! — воскликнула она, заметив их.

Он хотел убрать руку, но она ее не отпускала, стараясь при этом заглянуть ему в глаза. Он отвернулся.

— Ты парень с постоялого двора, верно? Говорят, что ты не умеешь говорить, но только что ты кричал. Ты хотел меня предупредить, да?

Он не ответил, пытаясь освободиться, но она крепко сжимала его запястье.

— Да? — не унималась она.

Он кивнул.

— Я буду тебе благодарна всю жизнь, — сказала она. — Ты спас меня от смерти.

Он высвободил руку. Нужно уходить. Ему нужно набрать хвороста. Он не должен находиться рядом с ней.

Если хозяин это увидит, то отколотит так, что не скоро забудешь.

— Дай мне руки!

Это был приказ, а приказы он исполнял всегда. Он протянул ей руки.

Стянув зубами мягкие кожаные перчатки, она взяла его правую руку и сжала в своих ладонях. Она была такого же роста, как и он, но ее ладошки были меньше — и теплее.

Она поднесла его руку к губам и стала на нее дуть. Ему показалось, что ее ладони сделались еще теплее — его руку как будто опалил огонь.

Она что-то тихо сказала, он не расслышал, что именно. Через несколько секунд она открыла глаза и отпустила его руку. От ее тепла боль в руке, обожженной ядовитой кровью твари, утихла. Взяв его левую руку, она проделала с ней то же самое.

И тогда, взглянув на свои руки, он охнул от удивления. Раны закрылись, вместо них остались только шрамы.

Он попятился — эта девочка испугала его не меньше, чем лесная тварь. Она была столь же необычной: она была волшебницей…

— Только никому не говори, — предупредила она, приложив к губам палец. Потом улыбнулась. — Если, конечно, ты умеешь говорить. Ты мне что-то кричал, но что это было? Слова? Или ты просто кричал, как животное? Ты умеешь говорить, мальчик?

— Я… умею, — прошептал он.

— Что?

— Я умею говорить, — громче и с вызовом произнес он.

Обычно он разговаривал только сам с собой, но в этот раз впервые показал другому человеку, что умеет говорить.

До сих пор единственными звуками, которые срывались с его губ, были крики, когда его хлестали кнутом. Вообще-то, наказания уже перестали на него действовать; он к ним привык.

— Мой отец наградит тебя, — сказала девочка.

— Нет! Никому об этом не рассказывай!

— Почему?

Он затряс головой, не зная, как ей это объяснить, да вообще-то и не желая этого делать. Никто не должен знать о его поступке. Хозяин не должен знать, что у него есть нож и что он умеет говорить. Он бросил взгляд на мертвую тварь.

— Зверочеловек, — сказала девочка.

Зверочеловек?! Теперь он вспомнил. Так их называли солдаты, которые прочесывали лес после той истории с дровосеками.

— Получеловек-полузверь, — продолжала девочка. — Мне говорили, их полно в Лесу Теней. — Она оглянулась на темные деревья. — Надеюсь, других поблизости нет.

— Нет, — ответил он.

— Откуда ты знаешь? — спросила она, снова посмотрев на лес.

— Я его видел.

Он видел — а она нет. Вот потому тварь и подобралась к ней так близко.

И вот почему погибли дровосеки. Они не услышали, что к ним подкрадываются зверолюди.

Девочка следила за ним, внимательно вглядываясь в его лицо, а он упорно смотрел в сторону.

— А где моя лошадь? — спросила она.

— У реки, — ответил он, махнув рукой.

— Хорошо, — сказала она. — А то если она пропадет, мне мало не будет. — Она осмотрела свои испачканные грязью меха. — Мне ведь тоже нельзя здесь находиться, так что будет лучше, если мы оба станем держать язык за зубами. А с этим что делать? — спросила она, показывая на труп зверочеловека.

— Его скоро не будет, — ответил он.

Через несколько часов падальщики оставят от него чисто обглоданный скелет. А еще через несколько часов не останется даже костей.

— Ты мне поможешь поймать лошадь?

Это был скорее вопрос, чем приказ. Он кивнул. Она подобрала с земли свою меховую шапочку и пошла к реке.

Он посмотрел на меч. Прикасаться к нему не хотелось, но и оставлять его здесь нельзя. Его могут найти другие зверолюди. Спустив рукав, он через ткань взял меч и, подойдя к реке, зашвырнул его на самую ее середину.

Затем они подошли к мирно пасущейся лошади, и он подставил девочке руки, чтобы она могла взобраться в седло. Но девочка не двинулась с места. Он поднял на нее взгляд и увидел, что она снова внимательно смотрит ему в глаза. Он уставился в землю. Наконец она оперлась ногой о его сложенные замком руки и вскочила в седло.

Вытерев ладони о штаны, он взглянул на свои шрамы. Затем снова на девочку — она приложила палец к губам, прося его молчать.

Но ведь он и так всегда молчал. До нынешнего дня.

Даже заляпанная с ног до головы грязью, она выглядела весьма элегантно. По сравнению с ней он просто нищий в лохмотьях.

— Я этого никогда не забуду, — сказала она. — Мой отец не наградит тебя, потому что ничего не узнает, но я могу сделать это и сама. Чего ты хочешь?

Он пожал плечами, не зная, что ответить. У него никогда ничего не было, и ему ничего было не нужно. Правда, у него имелся кинжал, и это решило дело.

— Стрелы, — сказал он. — И лук.

Она кивнула, и на ее грязном и бледном личике появилась легкая улыбка.

— Ты их получишь, — сказала она. — Кстати, меня зовут Элисса. А тебя?

ГЛАВА ВТОРАЯ

Они объединились ради одной цели — увечить и убивать, разрывать на куски и проливать кровь. А это событие вполне заслуживало того, чтобы быть занесенным в анналы истории, — разумеется, при условии, что в живых остался бы хоть один свидетель его.

Но когда заходящее солнце бросило последние лучи на неубранные поля, улицы и дома, когда ночные тени, наконец, легли на изрытую землю и дымящиеся руины, в долине не осталось ни одного живого человека.

Словно здесь никогда никого и не было; словно не существовало людей, которые здесь рождались и жили.

Погибшие не могли рассказать, что здесь произошло, равно как и победители, ибо даже захватчики не смогли пережить тот день.

Расправившись с обитателями долины, мародеры бросились друг на друга, сцепившись в смертельной схватке. И кровь полилась еще сильнее, когда победители принялись истреблять друг друга во имя богов Хаоса.

Так прекратила свое существование и была предана забвению деревня в долине, исчезнувшая с лица земли вместе со всеми своими жителями.

И уже никто не помнил, что здесь когда-то находилось — или могло находиться…

У него не было ничего. Даже имени.

Его всегда называли «парень!», «ты!», «эй!», «крысеныш!», «паразит!» или еще как-нибудь вроде того. Имена были у тех, кто имел настоящий дом, настоящую семью и нормальное место, чтобы спать. У тех, кто не спал в грязном хлеву вместе со скотиной и кому не приходилось драться с собаками за кости, на которых еще оставались куски мяса, — эти кости предназначались для хозяйских гончих. Хозяин обращался с ними лучше, чем со своим «парнем».

Имя обычно дают родители, а их у него никогда не было. Его хозяина звали Адольф Бранденхаймер, но он не был ему отцом. Ни один отец не стал бы так обращаться со своим сыном.

По той же причине не могла быть его матерью и Эва Бранденхаймер. Если уж на то пошло, она обращалась с ним даже хуже, чем ее муж. Именно она любила сажать его на цепь в свинарнике. Одним из его первых воспоминаний был сыромятный ремень в ее руке. И чем сильнее он кричал, тем сильнее она его хлестала.

Тогда он научился не кричать, а вскоре и вообще стал невосприимчив к наказаниям.

Зная, что дети обычно похожи на своих родителей, он радовался, что ничуть не походит на толстобрюхих Бранденхаймеров и их шестерых жирных отпрысков. Даже если бы его нормально кормили, между ним и семьей хозяина не было бы ничего общего. Он знал, что никак не может быть их родственником.

Но кто же его родители? И почему он живет у Бранденхаймеров?

Эти вопросы занимали его с давних пор, а ответов на них не находилось. Никто не рассказывал о его семье, а сам он не спрашивал. Разговаривать с Бранденхаймерами ему было решительно не о чем, поэтому он всегда и молчал, сделавшись для них чем-то вроде домашней скотины.

Животные не разговаривают; он тоже.

У животных нет человеческого имени; у него тоже.

Прошло уже несколько недель, и он решил, что Элисса о нем забыла. Они встречались в деревне два-три раза, но оба делали вид, что незнакомы. Он уже начал думать, что так будет всегда, но вот однажды ранним морозным утром по деревянному мосту застучали копыта лошади.

Он привык, что в деревне к нему относятся с презрением или вовсе не замечают. Он был низшим из низших, а она — единственной дочерью Вильгельма Кастринга, богатейшего человека в долине.

Была вторая половина зимы, вторая неделя месяца нахексен. Солнце остановило свой путь на юг, и день начал медленно, но неуклонно увеличиваться. Как и прежде, он каждое утро ходил в лес за хворостом.

Все дни были похожи один на другой. По утрам он приносил хворост и разжигал в доме огонь; по вечерам не ложился спать до тех пор, пока не удостоверится, что угли во всех печах прогорели. За всю свою жизнь он не знал ничего другого — и, по-видимому, никогда не узнает.

Правда, иногда ему казалось, что он живет словно во сне. Будто все происходящее относится не к нему, а к кому-то другому, будто ему рассказывают о чьей-то жизни.

Доехав до середины моста, Элисса остановила лошадь и огляделась по сторонам. Может быть, она просто выехала на прогулку, снова нарушив запрет отца?

Он вышел на открытое место, хотя еще не набрал полную вязанку хвороста. Он не стал ее звать. Если он ей нужен, она его заметит сама.

Элисса пришпорила лошадь и подъехала к нему.

— Хорошо, что ты здесь, — сказала она.

— Я всегда здесь, — ответил он. — На заре.

— Я только сегодня смогла вырваться. — К седлу был приторочен сверток, который она протянула ему. — Это тебе.

Развернув холст, он обнаружил лук и колчан с десятью стрелами. Это было великолепное оружие, оружие воина, а не охотника. Оно предназначалось для войны и битв с врагами, а не для того, чтобы набивать мясом кладовые.

Все было черного цвета. Лук был сделан из гладкого дерева и обтянут мягкой черной кожей. Там, где крепилась тетива, в дерево был вделан маленький золотой знак в виде двух перекрещенных стрел и сжатой в кулак руки в железной перчатке. Даже тетива лука была черной. Такой же рисунок — две перекрещенные стрелы и кулак — красовался и на черном колчане.

Он внимательно рассматривал стрелы, вынимая их одну за другой, в то же время пытаясь придумать, что следует сказать. Все стрелы были совершенно одинаковы — из черного дерева, с угольно-черным оперением и наконечником из черного матового металла. Каждую стрелу обвивала узкая золотая лента, на которой повторялся уже знакомый ему рисунок — стрелы и кулак.

Он уставился на Элиссу, забыв, что нужно поблагодарить ее, и только тряс головой.

Девочка с улыбкой смотрела на него, и он снова заметил, что она смотрит ему прямо в глаза. Тогда он быстро отвернулся, сделав вид, что разглядывает великолепное оперение стрел.

Почему она заглядывает ему в глаза? Что она там видит? Никто никогда не смотрел ему в глаза, так зачем это нужно Элиссе? Потом он вспомнил: она ведь волшебница…

— Это лук моего отца, — сказала она, спрыгнув с лошади. — Но он им никогда не пользуется, наверное, даже забыл, что у него он есть. Смотри, какая пылища.

Она провела пальцем в перчатке по колчану. Он повторил ее жест и посмотрел на свой грязный палец.

— Как твои раны? — спросила она.

Он показал ей руки. На коже не осталось и следа от ожогов, оставленных ядовитой кровью твари.

Стянув с руки перчатку, Элисса взяла его руку и стала ее внимательно разглядывать. Ее глаза стали круглыми от удивления, словно она сама не верила в то, что сделала. Однако она промолчала, он тоже, решив об этом не думать.

— Как тебя зовут? — спросила она.

Во время их первой встречи он ей не ответил, а сейчас сказал:

— У меня нет имени.

— Неправда. У всех есть имя.

— Нет.

— А как ты сам себя называешь?

— Я, — ответил он и рассмеялся. И сам удивился этим звукам. Странные звуки, их он никогда прежде не издавал. У него никогда не было причин смеяться.

Элисса тоже рассмеялась.

— Надо же тебя как-то называть, — сказала она. — Хочешь, я дам тебе имя?

Он пожал плечами. До сих пор он прекрасно обходился без имени. И даже не задумывался об этом.

— Можно?

Он взглянул на лук, колчан и стрелы. Впервые в жизни ему что-то подарили, и он был счастлив. Что ж, если Элисса хочет дать ему еще и имя, то пусть дает. Он кивнул.

Лошадь стояла рядом, и Элисса погладила ее по шее.

— Когда я была совсем маленькой, у меня был друг. Не настоящий, настоящих у меня не было. Это был мальчик, который всегда оказывался рядом, когда был мне нужен. Он жил только в моем воображении, и о нем никто не знал. Я его придумала. Но он не появлялся уже очень давно.

Помолчав, Элисса спросила:

— Хочешь быть моим другом?

Он молча взглянул в ее темные глаза. Он боялся Элиссы, ведь они с ней такие разные. У нее есть все, у него ничего. Он спас ей жизнь, но она его за это отблагодарила. Так зачем он ей нужен теперь? И зачем он разговаривает с ней, забыв о своем решении никогда и ни с кем не говорить?

Она колдунья. Вот почему. Она его заколдовала. Наложила на него чары, так что ему выбирать не приходится.

— Хочу, — ответил он.

— Тогда тебя будут звать, как моего друга, — сказала она. — Твое имя — Конрад.

— Конрад, — прошептал он, произнося незнакомое имя. — Конрад, — громче повторил он, с удовольствием произнося эти звуки.

Он никогда не слышал такого имени, но всегда его знал. Это было его имя, его собственное имя, которое дожидалось его всю жизнь.

— Конрад! — выкрикнул он, подняв над головой лук и колчан со стрелами. — Конрад!

Спрятать лук и стрелы оказалось труднее, чем кинжал. Лук и половину стрел он спрятал под мостом, привязав их снизу, под бревнами. Колчан с оставшимися стрелами — в хлеву за таверной.

Даже Элиссе он не сказал, где спрятал свое оружие. Он относился к девочке настороженно, даже слегка побаивался ее. Он никому не верил и полагал, что она может его предать. Ведь Элисса запросто могла сказать отцу, что лук, колчан и стрелы у него кто-то украл.

А деревня принадлежала Вильгельму Кастрингу. Судьба каждого ее жителя находилась в его руках. Казнить или миловать — решал он.

Элиссе запрещалось покидать пределы усадьбы без охраны. Только он знал, что она нарушает отцовский запрет.

Так что при необходимости она вполне могла бы заставить его молчать, пригрозив, что расскажет о черном оружии.

Но такой необходимости не было. Он и без того молчал и разговаривал только с ней. Элисса назвала его другом — и они действительно стали друзьями.

А он стал Конрадом.

Разумеется, так его звала только Элисса, потому что об этом никто больше не знал. Но теперь он и сам стал так себя называть. Она дала ему имя, и его жизнь, словно сдвинувшись с мертвой точки, пошла вперед.

Элисса когда-то придумала себе друга по имени Конрад. Выходило так, что его она тоже придумала, своего второго Конрада.

Но ведь и Элисса родилась во второй раз — если бы не он, ее бы уже не было в живых. Так благодаря друг другу они как будто родились заново.

Поначалу лук был для него великоват, но вскоре он научился с ним обращаться. Каждое утро он стрелял, неделю за неделей, месяц за месяцем, пока не приобрел достаточный опыт.

От частого использования, холода и сырости его первые тренировочные стрелы искривились, их наконечники затупились, оперение истрепалось. Зато пять других, которые он хранил в хлеву, пребывали в прекрасном состоянии. Регулярно наведываясь в хлев, он доставал стрелы, проводил пальцем по древку, металлическому наконечнику и перьям, восхищаясь работой мастера, сумевшего слить все это воедино.

Он протирал колчан маслом, чтобы кожа не загрубела, размышляя о том, из кожи какого животного могли его сделать, смотрел на перекрещенные стрелы и кулак и пытался угадать, что они означают, поскольку эмблема не была гербом рода Кастрингов.

Кожа, из которой был сделан колчан, наверное, принадлежала одному из тех полумифических существ, которые жили на самом Краю Мира. А может, и в соседней долине. Для Конрада это было одинаково далеко.

Как и кинжал, черная кожа колчана и этот таинственный знак были символами неизвестных земель, простиравшихся за лесом, рекой, холмами. При мысли о подобных чудесах ему становилось и весело, и страшно.

Он научился метко стрелять, целясь в стволы и ветки деревьев. Однако они были неподвижными мишенями. Тогда он решил, что ему нужна живая цель. Он попробует силы на обитателях леса.

Лучше всего было бы подстрелить зверочеловека, однако встречаться с ним ему не очень-то хотелось. Он знал, что тогда ему просто невероятно повезло. К чему испытывать судьбу еще раз? Если твари к нему не лезут сами, он также не станет их беспокоить.

Пока у него не было лука, он ставил силки на кроликов, чтобы хоть как-то улучшить свой рацион, поэтому кролик и стал его первой жертвой в искусстве стрельбы из лука. Набравшись опыта, он научился попадать в птиц на деревьях и даже в проворных белок.

А затем он потерял первую из стрел: она застряла где-то на самой верхушке дерева, лезть же на такую высоту он не решился.

Он охотился на мелкую дичь, но если бы попытался жить в диком лесу, то сам превратился бы в дичь для крупных животных, которые обитали в его глухих уголках. Но однажды он подстрелил кабана. Чтобы свалить его, потребовались две стрелы. Но не успел он подойти к зверю, как из чащи выскочили три здоровенных волка и набросились на тушу. Наевшись до отвала, все остальное звери утащили с собой, чтобы, немного передохнув, продолжить пиршество.

Так он потерял еще две стрелы. Но что он мог сделать? Только стоять и смотреть, стараясь, чтобы волки не заметили его самого.

За несколько лет тетива неоднократно рвалась, и он менял ее. Конечно, найти такую же черную струну он не смог. Под конец у него треснул и сам лук. Погоревав, он выкопал для него могилку и закопал в том самом месте, где когда-то впервые встретился с Элиссой.

На следующий день он обнаружил, что могила разрыта — там поработали ночные падальщики, надеясь найти поживу. Ничего съедобного они не нашли, но лук исчез.

Он мог бы вырезать себе другой лук, но как быть со стрелами? Когда сломалась четвертая, у него осталась только одна — не считая тех пяти, что он спрятал в хлеву.

Он не умел делать стрелы, но на помощь пришла Элисса. Хотя новые стрелы не были так хороши, как первые, они позволили ему сохранить припрятанные в хлеву. Честно говоря, он и сам не знал, зачем их прячет, просто ему казалось, что в один прекрасный день они ему понадобятся.

Зима сменяла лето, год проходил за годом. В его жизни почти ничего не менялось. Элисса часто навещала его по утрам. Иногда несколько дней подряд, иногда раз в неделю, иногда раз в месяц. Она говорила, что он ее единственный друг, как и она была для него единственным другом.

Их встречи были единственной радостью в его жизни. Если она не приезжала, он огорчался, и очень печалился, когда наступало время расставаться.

Как-то раз она упомянула о празднике в усадьбе, который отец устраивал в честь какого-то соседа-землевладельца. Конрад рассказал ей, чем его кормит хозяин, и она пришла в ужас.

После этого она всякий раз приносила ему что-нибудь вкусное — деликатесы, каких он отродясь не пробовал: пряное мясо и вкуснейшие пирожные.

— Мне иногда кажется, что еда интересует тебя больше, чем я сама, — подшучивала над ним Элисса.

— Точно, — соглашался он.

В первые минуты встречи он обычно молчал — и ел.

Затем они разговаривали, потому что обоим было не с кем поговорить. Так вместе они и росли. С каждым месяцем Конрад становился выше, превращаясь из мальчика в юношу.

Элисса была высокого для девочки роста, но все же пониже Конрада. По-прежнему оставаясь тоненькой и стройной, она превращалась в девушку.

Когда она была с ним, Конрад уже не заботился о том, чтобы вовремя принести домой хворост, предпочитая подольше побыть с Элиссой и рискуя навлечь на себя гнев хозяина. Иногда он вообще забывал про хворост.

Однажды, когда хозяин в очередной раз хлестал его за то, что он вернулся с пустыми руками, Конрад заметил в его глазах новое выражение; раньше в них читалась только ненависть, теперь же появилось нечто иное — страх.

До сих пор Конрад боялся своего хозяина. Теперь этот страх исчез. Кнут Бранденхаймера по-прежнему частенько прохаживался по широкой спине Конрада, но он на это почти не реагировал — наказание превратилось для него в привычную бессмысленную процедуру.

Теперь Конрад знал, что вечно так продолжаться не будет. Таким было его прошлое, но не будущее.

Он был уверен: что-то непременно должно произойти. Может быть, не так скоро, не в этом году и даже не в следующем, но произойдет обязательно.

— Я спросила о тебе у отца, — сказала Элисса. Она всегда надевала накидку, независимо от времени года. Обычно она расстилала ее на земле, чтобы не запачкать одежду. Конрада же грязь и сырость никогда не беспокоили.

Стоял месяц воргехайм, середина лета, они только что искупались в реке и грелись на утреннем солнце.

Свой лук, который Конрад сработал сам с помощью кинжала, он положил рядом. Секунда — и он будет у него в руках, еще одна — и стрела ляжет на туго натянутую тетиву. Впрочем, летом зверолюди нападали редко; последний раз он видел этих тварей уже несколько месяцев назад.

Конрад смотрел, как Элисса расчесывает волосы; они стали длиннее, а она — старше.

— Что спросила? — с непонятной тревогой поинтересовался он.

— О твоем происхождении, — ответила она.

Внезапно у него забилось сердце, словно он увидел хищника, подкрадывающегося к ним. Схватив кинжал, он крепко сжал рукоять.

Она взглянула на него и улыбнулась. Это была одна из ее недобрых улыбок. Характер Элиссы вообще не отличался миролюбием. Она бывала очень капризной, ее настроение могло резко меняться, причем без видимых причин. Иногда, переехав через мост, она внезапно поворачивала лошадь и молча уезжала; иногда не привозила еду и даже не удосуживалась объяснить причину этого; иногда за все время, пока они были вместе, она произносила от силы одно-два слова.

— Ты ведь ничего не знаешь о своем прошлом, — сказала она. — Но мой отец знает все, что происходит в его долине. — Она улыбнулась, — Или почти все.

У Конрада застучало в висках. Он вспотел, но не от жары. Ему и хотелось узнать, что скажет Элисса, и было страшновато выслушать ее.

Они уже не раз обсуждали этот вопрос, придя к выводу, что Конрад никак не может быть родственником своего хозяина. Но кто же он тогда? В деревне не было такого человека, с которым обращались бы как с рабом. Даже Вильгельм Кастринг, богатейший человек, платил своим слугам жалованье и не распоряжался ими, как имуществом.

Конрад молча ждал. Элисса же явно решила его подразнить.

— Так что? — нетерпеливо спросил он. — Что он сказал?

— Он спросил, откуда я тебя знаю. Я сказала, что видела тебя в деревне, что с тобой обращаются как со скотиной и что мне стало интересно, кто ты и почему попал в такое положение.

— И что он ответил?

— Он сказал, чтобы я держалась от тебя подальше. Я сказала, что ты не умеешь разговаривать. Тогда он спросил, откуда я это знаю, и я ответила, что все знают, что ты глухонемой, да еще и полный дурак.

Ее глаза весело сверкнули.

— Ну и что дальше?

Элисса нахмурилась и посерьезнела.

— Знаешь, это странно, но, когда я начала приставать к нему с расспросами, он почему-то смутился. Как будто… испугался. И не захотел отвечать. А потом снова сказал, чтобы я к тебе даже не приближалась. — Она делано засмеялась. — Я всегда слушаюсь отца. Поэтому меня здесь и нет.

Конрад со злостью вонзил кинжал в землю. И зачем только Элисса полезла к отцу со своими вопросами — лучше бы вообще ничего ему не говорила. И лучше бы ему, Конраду, ничего об этом не знать. А так выходит, что Кастринг что-то действительно знает.

— Он испугался, — повторяла Элисса, и Конрад сразу вспомнил выражение глаз Адольфа Бранденхаймера. Односельчане всегда избегали Конрада. Из презрения или страха?

И если второе — то почему?

Элисса взяла его за руку, но он отодвинулся.

— Не сердись, — сказала она. — Просто я не ожидала такого. В другой раз я подготовлюсь получше. Я знаю, как к нему подойти; в конце концов, я любимая дочь.

Элисса была единственной дочерью Кастринга; кроме нее, у него было еще три сына, все старше ее.

— Но это еще не все, — добавила она. — На следующий день он спросил меня, не знаю ли я, где его лук и стрелы.

— Что? Он все знает?

— Нет! — быстро ответила Элисса. — Разумеется, он не знает, что они у тебя. Наверное, просто ходил за ними в кладовку и не нашел их. Они были спрятаны там. Замок был совсем ржавый, я туда и вошла.

— И что ты ответила?

— Я ответила, что понятия не имею, о чем он говорит. Я вообще не разбираюсь в луках и стрелах, пусть лучше спрашивает братьев. — Она пожала плечами. — Совпадение, только и всего.

Конрад бросил взгляд на последнюю черную стрелу и крошечный знак, вырезанный на ней.

— Не бойся, — сказала Элисса. — Отец ничего не знает. Он уже давно о них забыл.

— Забыл, пока ты не сказала обо мне.

Он поежился, но не потому, что замерз. Придвинувшись поближе, Элисса принялась расчесывать его волосы. Он старался не думать о черном оружии; вместо этого он пытался припомнить, когда впервые она стала его причесывать.

Это случилось после их первого купания, в этом самом месте, вниз по течению, подальше от деревни. Это было в то лето, когда он спас ее от зверочеловека.

Конрад ненавидел воду и боялся ее, но девочка заставила его раздеться и войти вместе с ней в реку. Она всегда было очень настойчивой. Именно она и научила его плавать.

— Я еще ни разу не видела тебя чистым. Знаешь, а ты симпатичный, — сказала она, когда они вышли из воды. Затем засмеялась и добавила: — Для крестьянина. — Тут она заметила его шрамы и легонько коснулась их пальцем. — Это тебя хозяин?

— Он, и его жена, и дети.

— Слишком старые, такие я убрать не могу, — сказала она. — Пока не могу.

Он взглянул на девочку, но она только улыбнулась, приложила палец к губам и потянулась за расческой.

Потом она попыталась расчесать его спутанные волосы. Его причесывали впервые в жизни. «Играет со мной, как с куклой, — подумал он. — Как со своим Конрадом». Но он не возражал. Он наслаждался каждой минутой их встречи. Впервые в жизни он не чувствовал себя одиноким и каждое утро надеялся, что увидит Элиссу.

В тот день, когда они расстались, он первым делом вывалялся в пыли, взлохматил волосы и вымазал грязью лицо. К чему хозяину знать об их встречах?

Однако на этот раз Конрад явился в таверну чистым и причесанным, хоть и в лохмотьях. Теперь ему было наплевать. Теперь Бранденхаймер ему ничего не сделает.

В тот день, на берегу реки, Элисса впервые заговорила о его глазах. Раньше, когда он замечал, что она ловит его взгляд, то старался отвернуться.

— У тебя странные глаза, Конрад, — сказала она.

Он немедленно прикрыл их руками — жест понятный, но бесполезный: колдунья Элисса умела видеть и сквозь них.

— Не надо, — сказала она, дергая его за руки.

— Зачем тебе мои глаза? — спросил он, заглядывая ей в лицо. Ее глаза были такими же черными, как и ее волосы, как стрелы, которые она ему подарила. — Что ты там видишь?

— А ты? — эхом отозвалась она.

— Ничего! — отрезал он и зажмурился. — Все, — добавил он немного погодя.

Больше о глазах они не говорили.

До сегодняшнего дня. Все было по-прежнему. Почти. Время, место. Изменились только они сами. Они выросли. Они стали ближе друг другу, знали друг о друге все. И вместе с тем что-то их разделяло.

— У тебя странные глаза, Конрад, — сказала Элисса. Опять.

И тем самым нарушила их негласный договор о молчании. Раньше он никогда не говорил с ней о колдовстве, о тех вещах, которые она могла делать с его помощью, а она никогда не говорила с ним о его глазах, вернее, об одном из них — левом.

Его слепом глазе.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

И больше никто не помнил, что здесь когда-то находилось — или могло находиться.

Будущее целого мира складывается из мелких деталей, довольно незначительных, если судить о них с точки зрения великого целого. Вместе с тем каждая из этих деталей составляет неотъемлемую часть единой схемы, и кто может сказать, что окажется важнее для будущих столетий.

После того дня мир неуклонно катился к царству Хаоса. Появись на этом пути какое-либо препятствие, его немедленно бы убрали, как ту деревню.

Большая часть нападавших понятия не имела, зачем они это делают; впрочем, это их и не интересовало. Битва — вот единственное, что было им нужно.

Сражение или просто кровавая резня — разницы они не ощущали. Результат был всегда один и тот же: боль и муки, пытки и смерть. Смерть врагов, союзников, своя собственная — всего лишь признаки вечной войны.

Единственным смыслом их жизни была смерть, и в этом захватчики значительно преуспели. Они жили ради смерти — и должны были умереть…

Конрад не видел того, что видела Элисса, что видели люди. Он никогда не видел своего лица, своих глаз.

Элисса часто говорила ему, что у него странные глаза. Что она имела в виду — их внешний вид или что-то иное, он не знал. Глаза самой Элиссы были темными и глубокими, как омут, и видела она гораздо больше, чем ему говорила. Впрочем, он тоже видел то, что было ей недоступно, но предпочитал об этом молчать.

На следующий день Элисса принесла с собой зеркало.

Было раннее утро. То место, где он когда-то убил тварь, превратилось теперь в луг — лес отодвинулся еще дальше после того, как в нем поработали лесорубы.

Чтобы их не заметили, Элисса и Конрад стали встречаться подальше от моста.

— Ты ведь себя никогда раньше не видел? — спросила она, глядясь в зеркало, и, откинув со лба черную прядь, заправила ее за ухо. — Смотри. — И протянула ему зеркало. — Только осторожнее, я не хочу, чтобы какой-нибудь урод разбил стекло!

Он не слушал. Не отрывая глаз, он смотрел на предмет в ее руке. Овальной формы, в серебряной оправе. Даже его ручка и задняя часть были из серебра, в которое были вставлены блестящие красные и желтые стеклышки. На гладкой поверхности зеркала отражалось небо.

— Почему разбил? — спросил он, отодвигаясь.

— Это шутка, — сказала она и хотела сунуть зеркало ему в руки.

— Шутка? — Он отодвинулся еще дальше.

— Считается, что если в зеркало посмотрится урод, то стекло разобьется.

Наверное, это зеркало стоит целое состояние. Красные и желтые вкрапления были не стеклом, как он догадался, а драгоценными камнями. Серебро и драгоценные камни — и в такую вещь Элисса запросто смотрится!

— Ты что, боишься? Он боится, боится, боится!

В каком-то смысле она была права, но Конрад рассердился. Выхватив из ее рук зеркало, он осторожно поднес его к лицу.

Раньше он видел свое отражение только в воде. Он имел общее представление о своей внешности, но вот о глазах не знал ничего. Кажется, они ничем не отличаются один от другого, только один — левый — совсем не видит.

Как-то раз, несколько лет назад, он попытался разглядеть свое отражение в начищенной солдатской кирасе. Но и это ничего не дало.

В их деревне даже стекло было редкостью, а уж что касается зеркал, то они были только в усадьбе Кастринга. О зеркалах он и узнал от Элиссы, а ее зеркальце наверняка было привезено откуда-то издалека.

Конрад видел себя впервые в жизни.

Задыхаясь от волнения и хлопая глазами, он смотрел на незнакомца, который, точно так же хлопая глазами, смотрел на него. Копна растрепанных волос, ни светлых, ни рыжих, а что-то среднее. Волосы такого цвета он прежде не видел.

Бросив быстрый взгляд на Элиссу, он заметил, что она улыбается.

Приподняв зеркало и заслонившись от нее, он стал рассматривать свои глаза.

Ничего особенного, глаза как глаза, светло-зеленого цвета. Но вот за его спиной блеснули яркие лучи солнца, и он немного сдвинул зеркало, чтобы его не слепил свет.

И тут он заметил странную вещь: в лучах солнца один его глаз потемнел, приобретя темно-зеленый цвет, а другой, наоборот, стал светлее, пожелтел — и превратился в золотой…

Его глаза были совершенно разного цвета.

Один был золотым. Другой — зеленым. Так вот почему Элисса говорила, что у него странные глаза.

И один его глаз видел. Другой — нет.

Держа зеркало в одной руке, он поднес другую к глазам. То же сделало и его отражение. Он потрогал кожу под левым глазом. Но отражение потрогало кожу под правым. Он нахмурился.

Элисса рассмеялась и встала позади него. Поднявшись на цыпочки, она заглянула в зеркало, и он увидел ее лицо рядом со своим.

Странно, но ее лицо показалось ему не совсем таким, каким он привык его видеть. Черные волосы были зачесаны за правое ухо, а не за левое.

К тому же она стояла справа от него, а в зеркале выходило, что слева…

Отражение Элиссы улыбнулось, и он услышал у своего плеча ее шепот.

— Это зеркало, Конрад. В нем право — это лево, а лево — право. В зеркале все выглядят немного по-другому, и ты, и я. Смотри.

Она передвинулась справа налево, но в зеркале — слева направо.

Значит, у него один здоровый глаз. Второй слепой. Один его глаз зеленый, другой — золотой. Но где какой? Конрад перестал смотреть на отражение Элиссы, пытаясь сосредоточиться на своих мыслях.

Перед ним был молодой человек лет двадцати, хорошо ему знакомый, с видом скорее растерянным, чем испуганным, — и с глазами разного цвета.

Конрад видел лишь правым глазом, левый он привык закрывать. А зеркало показывало, что он видит левым, золотым глазом.

Значит, зеркало искажает изображение. Ему нельзя верить; верить можно только себе, а это означает, что он видит правым, зеленым глазом.

Даже закрыв один глаз, он видел в зеркале то же, что и двумя. Так он и думал. Правый глаз — здоровый. Закрыв его, он переставал видеть вообще, значит, левый — слепой.

— Ну что? — спросила Элисса.

Он видел ее. И себя. Он кивнул, и его отражение в зеркале кивнуло. Его золотой глаз сверкнул.

Он вообще-то догадывался, что у него разные глаза, просто не думал, что до такой степени.

Элисса сказала ему об этом первая, это понятно. Только она с ним разговаривала, только она заглянула ему в глаза и заметила разницу.

Он закрыл правый глаз и сразу перестал видеть. Он не видел того, что происходит сейчас…

В темноте перед ним блеснул какой-то свет, слабый и отдаленный. Если бы он видел своим золотым глазом, он попытался бы разглядеть этот свет получше. Свет имел овальную форму, как зеркало Элиссы. И в этом зеркало виднелось чье-то лицо.

Тогда он догадался, что видит то, что последним запечатлелось в его мозгу. Зеркало. А в нем — отражение лица с разными глазами, одним золотым, а другим — зеленым.

Но это было не его лицо!

На него смотрел бородатый старик с мрачным, морщинистым и запачканным кровью лицом. Этого старика Конрад не видел ни разу, и все же он показался ему знакомым.

Это был он сам. Он видел себя, только гораздо, гораздо старше.

Он видел свое будущее.

— Нет! — крикнул он, зажмурился, затем широко открыл глаза, на мгновение увидев свое обычное отражение, и отшвырнул зеркало в сторону.

Он услышал звон бьющегося стекла и сердитый крик Элиссы. Внезапно она размахнулась и отвесила ему здоровенный подзатыльник, после чего, продолжая проклинать его на чем свет стоит, бросилась собирать осколки.

Конрад видел, что произошло, но ему почему-то казалось, что все это сделал не он, что он наблюдает за этим со стороны — словно уже видел нечто подобное и сейчас об этом вспоминает.

Вспоминает то, что с ним когда-то случилось.

Или должно случиться…

Они расположились на берегу реки. Держа на коленях осколки разбитого зеркала, Элисса сидела возле Конрада, но чуть дальше, чем обычно.

Все было так, словно они только что встретились и она собирается показать ему зеркало.

Конрад был ужасно смущен. Прошлое, настоящее, будущее — все переплелось в его голове, и он уже не понимал, где что.

Он знал, что произойдет. Знал, потому что это уже произошло. Это было настоящее. Повторения не будет. Элисса показала ему зеркало, а он его разбил.

Он старался не думать о том, что в нем увидел, — не думать о своем будущем.

Зеркало разбилось. Но Элисса собрала осколки, тщательно уложила в серебряную рамку и, что-то шепча, принялась водить по ним кончиками пальцев, которые сделались ярко-красными от прилившей к ним крови.

Он знал, чем она занимается, но старался об этом не думать. Мысли Конрада приковывал его слепой левый глаз, который мог видеть будущее.

Постепенно Конрад пришел в себя, его сердце перестало бешено колотиться. Он почувствовал себя спокойнее, паника улеглась.

Отругав его за разбитое зеркало, Элисса не сказала больше ни слова. Видимо, она поняла, что произошло что-то необычное, раз он повел себя так странно.

Посмотрев на себя в зеркало, она бросила взгляд на Конрада. Их глаза встретились.

— Я же пошутила, когда сказала, что уродливое лицо разбивает зеркало, — сказала она. — Ты что, подумал, что я серьезно? Или испугался самого себя? — насмешливо улыбнувшись, добавила она.

Он молча покачал головой и потер глаза, думая о том, что ей сказать.

— Что ты там увидел? — спросила Элисса.

Он уставился на нее. Откуда она знает, что он увидел нечто странное?

Она была его единственным другом, они любили болтать обо всем на свете. Кроме одного: они никогда не обсуждали ее умение колдовать.

Он посмотрел на ее пальцы. Почему их кончики такие красные — может быть, она порезалась об осколки зеркала?

Что ж, если Элисса не хочет распространяться о своих талантах, почему он должен ей все рассказывать?

Была и еще одна причина: Конрад по-прежнему не испытывал к Элиссе полного доверия. Он не знал почему; просто что-то его останавливало. Да, она была его единственным близким существом, он мог отдать за нее жизнь — и все же его постоянно грыз червь сомнения.

Лучше не лезть в ее дела, тогда и ему не придется открывать ей всю правду о себе, а то, чего доброго, попадешь в ее сети и не выпутаешься.

Глупая мысль, конечно, но как примирить разум и чувства?…

И все из-за его глаз. Надо же, видит то, что произойдет в будущем…

Только сейчас он вспомнил, что его левый глаз всегда видел на одно мгновение вперед.

Вот, значит, как ему удавалось увернуться от сапога Бранденхаймера или его кнута. Он знал, куда будет нанесен удар, и успевал отскочить.

Элисса вновь принялась смотреться в зеркало, осторожно слизывая кровь с кончиков пальцев.

Теперь Конрад начал сомневаться, что видел в зеркале свое собственное отражение. Может быть, это была просто игра света, а впрочем, нет, он ведь закрыл глаза. Значит, с ним что-то случилось.

Он не мог видеть свое будущее; у него никогда не было таких способностей. Он отказывался в это верить.

Он не скажет Элиссе, что увидел в зеркале; но нужно сказать хоть что-то.

— Я еще никогда не видел своих глаз, — сказал он. — Я и не знал, что они разного цвета. Я так удивился. Прости, я не хотел разбивать твое зеркало. Я не знал, что стекло такое хрупкое.

Она молча смотрела на него, и было видно, что она ему не верит. Значит, чтобы она поверила, нужно сказать правду. Не всю, разумеется.

— Когда я закрываю правый глаз, — начал объяснять он, — левый ничего не видит. Когда правый глаз открыт, я вижу левым — но то, что я вижу, немного другое. Я вижу не то, что происходит сейчас, а то, что произойдет.

— У тебя есть дар предвидения? Ты можешь предсказывать будущее?

Конрад пожал плечами:

— Я вижу вперед на несколько секунд, ну, может, на минуту.

— Значит, когда мы с тобой встретились тогда, в лесу, ты видел того зверя?

— Я знал, где он прячется. Когда ты поехала в его сторону, я понял, что ты его не видишь, как вижу я. Потом он выпрыгнул из-за кустов и вышиб тебя из седла. А потом я увидел все это снова, только чуть позднее. Хорошо, что он тебя не убил.

— Потому что ты меня предупредил.

— Наверное, — пожал плечами Конрад.

— А сейчас ты что-нибудь видишь?

— Ничего. — Он покачал головой. — В смысле, ничего другого. Я вижу, как ты сидишь рядом со мной, и все. — Он посмотрел в сторону леса. — Там тоже все тихо.

— Значит, ты чувствуешь приближение опасности? Ты знаешь, что произойдет что-то страшное, и умеешь это предотвратить?

— Нет, не могу. Я могу видеть, что сейчас что-то произойдет, и успеваю к этому подготовиться. Если, например, рядом дикий зверь, я могу от него уйти. Я знаю, где он пойдет, и сверну в сторону.

Элисса была права: он предвидел опасность. Это могло быть что-нибудь обычное, вроде палки, которую занес над ним Бранденхаймер. Или что-нибудь посущественнее. Так он уже несколько раз спасал себе жизнь.

Но бывали случаи, когда он едва не погиб.

Он не мог полностью полагаться на свой дар, поскольку пару раз он его серьезно подвел. Первый раз — когда он сражался с тварью, напавшей на Элиссу. На какое-то мгновение он словно ослеп и не знал, что сейчас сделает тварь, куда нанесет удар.

Правый глаз показывал, что происходит, а вот левый полностью отключился. Его окружила тьма, будущее превратилось в черную пустоту, и он подумал, что умирает. Вероятно, он не видел своего будущего, поскольку ему было нечего видеть.

Но он не умер. Умер зверочеловек. Но самым страшным эпизодом той битвы стала для Конрада внезапная слепота.

Во второй раз это случилось, когда он убил кабана. Тогда тушу утащили волки — а он и не догадывался, что они рядом, в результате чего сам едва не стал жертвой хищников.

Второе зрение появлялось у него только в минуту опасности. Но поскольку опасность подстерегала его всегда, он уставал и порой становился столь же уязвимым, как и любой другой человек.

Он умел предвидеть события только на несколько секунд вперед — до нынешнего дня, когда он увидел себя через много лет.

— Если ты умеешь предвидеть только опасность, — сказала Элисса, — значит, не сможешь сказать, что сейчас произойдет…

Он недоуменно уставился на нее. Элисса, сделав равнодушное лицо, положила зеркало на траву.

Затем наклонилась, сняла одну сандалию и швырнула ее в сторону Конрада. Сандалия шлепнулась рядом с ним. Развязав шнурок на другой, Элисса дернула ногой, и в него полетела вторая сандалия. Конрад поймал ее на лету, чтобы не получить удар в грудь.

На Элиссе были шелковая блузка и длинная бархатная юбка. Светло-голубая блузка завязывалась несколькими ленточками. Элисса начала их медленно развязывать, одну за другой, переходя от шеи к талии.

Блузка распахнулась, и Конрад увидел грудь девушки. Элисса встала и поправила тонкий пояс, стягивающий бирюзовую юбку. Этот пояс был скорее украшением, поэтому, оставив его на талии, Элисса решительно взялась за тесемки, удерживающие юбку.

Юбка представляла собой кусок материи, дважды обернутый вокруг бедер. Элисса развернула ткань.

Глядя Конраду в глаза, она медленно высвободила из юбки одну ногу. Постояла, положив руки на бедра и прикрываясь юбкой, затем отпустила ткань — и юбка упала к ее ногам. Элисса быстро повернулась к Конраду спиной.

Бросила на него взгляд через плечо. Теперь на ней осталась одна блузка, которую она осторожно сняла и бросила на траву рядом с юбкой.

Он видел Элиссу обнаженной много раз, но сегодня смотрел на нее по-другому. Обычно она быстро раздевалась и бросалась в воду, но еще ни разу не сбрасывала одежду так дразняще-неторопливо.

Элисса медленно повернулась к нему. На ней остались только ее драгоценности — серебряное ожерелье, пояс и браслеты на руках и ногах.

Девушка стояла, положив руки на талию и расставив ноги. Конрада всегда удивляла ее невероятно светлая кожа. Не считая иссиня-черных волос и розовых сосков, тело Элиссы было совершенно белым.

Облизнув пересохшие губы, Конрад взглянул на свою подругу.

— Ты что, хочешь искупаться? — спросил он.

Она тряхнула головой. Потом подняла правую руку и поманила его к себе.

Он послушно поднялся и подошел к ней. Взявшись за его лохмотья, Элисса с силой потянула за них. Рубашка поползла вниз, зацепившись за сандалию, которую он все еще держал в руке. Забрав у него сандалию, Элисса отшвырнула ее прочь и сорвала с него рубашку, затем взялась за ремень на его штанах.

Они стояли, глядя друг другу в глаза. Зрачки Элиссы так расширились, что не стало видно белков.

Штаны Конрада упали на землю. Он оказался еще более голым, чем Элисса, — на нем не было никаких украшений.

— Ты уверена, что не хочешь купаться? — хриплым голосом спросил он.

На лице Элиссы мелькнула улыбка.

— Я хочу кое-чего другого, — сказала она и прижалась к нему.

Конрад задохнулся от удивления и счастья. Они частенько прикасались друг к другу, но это бывало только во время игры или просто случайно. На этот раз все было по-другому. Элисса стояла, прижавшись к нему; осторожно скользнув руками по ее телу, он приподнял ее груди. Лаская их, он подумал, что впервые в жизни прикасается к нежной женской плоти.

Несколько лет назад она попросила научить ее стрелять из лука. Он встал позади нее, показывая, как нужно держать лук и натягивать тетиву. При этом он случайно задел ее выступающую грудь. Конрад смутился, надеясь, что Элисса этого не заметила. Но она заметила и, когда он хотел отодвинуться, прижалась к нему сильнее. После этого они много раз касались друг друга, и голышом, и в одежде. Сначала их это смешило, но потом дело приняло более серьезный оборот.

Конрад и Элисса поцеловались.

Они целовались и раньше, но никогда так, как сейчас. Раньше, расставаясь, они просто легонько соприкасались губами. Теперь их губы слились.

Элисса слегка раздвинула губы, и Конрад почувствовал, как она провела по его губам кончиком языка. Он тоже приоткрыл рот, и его язык скользнул навстречу ее.

Их тела были прижаты друг к другу так же крепко, как и их губы, — от головы до пальцев на ногах, но им хотелось прижаться еще теснее. Тело Элиссы казалось Конраду жарче солнца; он ощущал бешеный стук сердца, но чье сердце стучало — его или Элиссы, — он сказать не мог.

На мгновение они отпустили друг друга, чтобы глотнуть воздуха. Оба молчали. К чему было говорить? Затем улыбнулись и опустились на траву.

Элисса легла на свою атласную накидку; Конрад накрыл ее сверху своим телом.

Они растворились друг в друге, слившись в одно целое.

Конрад смотрел в ясное голубое небо; Элисса, растянувшись рядом, смотрела на него. Он пожевывал травинку и очень старался не улыбаться.

Элисса взяла зеркало и направила ему в глаза солнечный зайчик.

Закрыв глаза рукой, он повернулся к девушке. Он не видел ее лица, ему мешал яркий свет, но ему показалось, что в ее взгляде появилось какое-то новое выражение. Да и сама Элисса как-то неуловимо изменилась.

Как недавно он видел себя стариком, так сейчас на мгновение увидел совсем другую Элиссу. Не девушку, но женщину. Ее веселое, озорное лицо было перекошено злобой.

Он видел и дальше. Гораздо дальше…

Конрад быстро отвернулся, зажмурив глаза, но было уже поздно.

Ее горячая любовь превратилась в горячую ненависть.

Рай обернулся адом.

Конрад не нуждался в умении предсказывать будущее, ему не нужно было серебряного зеркала. Он и без того знал, что придет день, когда его единственная подруга предаст его и станет причиной его гибели.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Единственным смыслом их жизни была смерть, и в этом орды захватчиков значительно преуспели. Они жили ради смерти — и должны были умереть.

Сегодня смерть ожидает каждого. Победители сами станут жертвами, былой союзник бросится на союзника.

Ошибок больше не будет, как случилось две с половиной тысячи лет назад.

В тот день один человек все-таки выжил; из-за этой оплошности Хаос не смог обрести полную власть над миром.

Выжившего звали Зигмар — Зигмар Молотодержец, который основал Империю…

Летние дни были длиннее зимних, и в это время года Конрад работал больше. Зимой он обычно вставал до рассвета, чтобы засветло переделать все дела. Летом ему удавалось поспать на несколько минут дольше.

Как обычно, он спал в хлеву на заднем дворе. Постелью ему служила охапка сена, которым кормили скот. Единственное, что отличало его от соседей по хлеву, — это неспособность питаться этим сеном.

Конрад лежал на своей подстилке и смотрел вверх; сквозь щели в крыше было видно небо, которое уже начало светлеть. Он вспоминал о своем разговоре с Элиссой. Тогда, в прошлом году, она сказала ему, что отец хватился своего оружия — черного лука и стрел. Больше они об этом не говорили, но теперь он почему-то вспомнил этот разговор.

Зевнув, Конрад сел и посмотрел в тот угол хлева, где он спрятал колчан со стрелами. Последний раз он проверял их несколько недель назад. Спустившись с сеновала, он взял лестницу и приставил ее к другой стене. Затем вскарабкался наверх и подлез под самые стропила.

Колчан был на месте, завернутый в холщовую тряпку, которую ему дала Элисса. Усевшись верхом на балке, Конрад достал драгоценный сверток и стал его разворачивать.

Внезапно он замер: он слышал, видел…

На дороге показался всадник.

Элисса?

Но она стояла чуть поодаль. Всадник был ему незнаком.

Видимо, он представлял собой большую опасность, раз Конрад его увидел, да еще рядом с Элиссой.

Она как раз собиралась выехать из усадьбы, чтобы отправиться к реке, где ее ждал Конрад. И если сейчас она поедет обычным путем, то непременно встретится с незнакомцем.

Конрад действовал не раздумывая. Кубарем скатившись с лестницы, он вылетел из хлева. До всадника оставалось не более сотни ярдов, он уже подъезжал к колодцу на площади.

Конрад помчался к усадьбе Кастринга.

Он не видел, как всадник встретился с Элиссой; это было только его предположением. Он был уже рядом — сейчас он перехватит Элиссу и не даст ей встретиться с незнакомцем.

По булыжной мостовой застучали копыта. Это лошадь Элиссы. Лошади незнакомца слышно пока не было.

Элисса уже поравнялась с первыми домами. Дальше шел спуск. Конрад видел девушку очень четко.

Увидев его, она придержала лошадь.

— Назад! — крикнул он, стараясь сдерживать голос, чтобы его не услышал незнакомец.

— Что случилось?

Конрад схватил лошадь под уздцы и только сейчас заметил, что забыл вернуть на место колчан и стрелы, он по-прежнему держал их в руке. Он дернул лошадь, пытаясь ее развернуть.

— Тебе нужно спрятаться, — задыхаясь, сказал он Элиссе. Оглянувшись, он увидел, что… никого там нет.

Улица, по обеим ее сторонам — дома. И никакого всадника. Он непременно должен был появиться там через несколько секунд — но его не было.

Незнакомец словно растворился в воздухе. Конрад не мог ошибиться — и, тем не менее, второе зрение подвело его снова, как в той истории с тварью, а потом с волками. Значит, этот всадник действительно крайне опасен.

— Поехали!

Элисса не спорила и ни о чем не спрашивала, она поняла, что Конрад очень встревожен. Она протянула ему руку, и он одним махом вскочил в седло позади нее. Элисса пришпорила лошадь. Развернувшись, они поскакали в сторону усадьбы. В тишине ясного утра раздавался громкий стук копыт.

Конрад беспокойно оглядывался назад, но никого не было.

Он попытался вспомнить, что же он увидел. Одинокий всадник, утреннее солнце, заливающее светом бронзовые доспехи, в которые тот закован с ног до головы.

Даже его лошадь скрыта под доспехами.

Они подъехали к усадьбе. Подъемный мост был опущен, деревянные ворота широко распахнуты. Они въехали во двор. Усадьбу Кастринга нельзя было назвать крепостью. Подъемный мост служил скорее чем-то вроде украшения. Даже когда он был поднят, узкий ров вряд ли смог бы задержать врагов. Ворота можно было без труда сбить с петель, а стены проломить.

Конрад еще никогда не бывал в барской усадьбе. Крестьянам ходить сюда запрещалось. Однако в данный момент он предпочел находиться внутри усадьбы.

Спрыгнув с лошади, Конрад спрятался за воротами, пока Элисса спешивалась и привязывала лошадь в дальнем углу двора, где ее не было бы видно.

Наконец на дороге показался всадник; он направлялся к усадьбе. Его лошадь ступала совершенно беззвучно. Всадник ехал в полной тишине. У Конрада было такое чувство, словно весь мир затих и ждал приближения незнакомца.

Из деревни не доносилось ни звука: не лаяли собаки, не ревела скотина. Не слышно было даже щебета птиц и крика животных в лесу.

— Кто это? — прошептала Элисса, подойдя к Конраду.

— Не знаю, — тихо ответил он.

Рыцарь был еще далеко и не слышал их, но нарушать зловещую тишину они не решались.

— Он словно призрак.

Конрад вздрогнул. Элисса была права. Словно они оба были призраками, этот всадник и его лошадь, ибо никакое живое существо не может двигаться столь бесшумно.

У Конрада было с собой пять стрел, но не было лука. Впрочем, стрелять в незнакомца он все равно бы не решился. Что может сделать стрела против сверхъестественной силы?

— Может, позвать отца? И стражу?

Конрад покачал головой. Это бесполезно.

Всадник подъехал поближе, и Конрад смог его рассмотреть. Рыцарь и его конь были закованы в доспехи из полированной бронзы, покрытые замысловатой чеканкой. Его шлем был довольно необычного вида — забрало наглухо закрывало лицо, оставляя лишь узенькую щель для глаз. Если только у этого рыцаря имелись глаза.

Его лошадь казалась каким-то фантастическим существом, покрытым сверкающим бронзовым панцирем. Голова лошади, — если это была лошадь, ибо какая же лошадь способна везти на себе такую гору металла? — голова лошади была тоже защищена шлемом, из которого — там, где должны быть глаза, — торчали два острых шипа.

Такие же шипы украшали и шлем рыцаря, делая его похожим на какого-то рогатого зверя. Шипы торчали из его перчаток и наколенников, из железных сапог и налокотников. Кое-где на металле виднелись вмятины, — значит, рыцарь уже не раз бывал в бою.

К седлу всадника был приторочен бронзовый щит и тяжелое копье. На боку висел меч с бронзовой рукоятью, в бронзовых ножнах. Кроме этого, рыцарь был вооружен бронзовой пикой, которую он держал вертикально, сжимая ее рукой в железной перчатке.

— Что ему нужно? — тихо спросила Элисса.

Всадник то и дело посматривал по сторонам. Не из осторожности, поскольку ему явно было нечего бояться, а словно старался получше рассмотреть усадьбу. Остановившись возле подъемного моста, он посмотрел прямо туда, где были Конрад и Элисса.

Всадник их не видел, но у Конрада появилось чувство, что рыцарь приехал именно за ним, что именно он, Конрад, — причина его визита.

— Я его не боюсь, — заявила Элисса.

Она не бравировала. Она сказала это спокойно и уверенно, и Конраду вновь стало тревожно.

Элисса хотела выйти навстречу незнакомцу, но Конрад, схватив ее за одежду, оттащил назад, за старинные деревянные ворота.

— Я хочу с ним поговорить! — заупрямилась она.

Конрад зажал ей рот.

— Он не хочет ни с кем говорить. Он приехал сюда не разговаривать.

Она оттолкнула его руку:

— Откуда ты знаешь? Что ты можешь знать, дурак деревенский!

Он уставился на нее. Не потому, что обиделся, слова ничего для него не значили. Но на какое-то мгновение в темных глазах Элиссы что-то блеснуло, не гнев, нет.

Он увидел…

Он увидел смерть. Реальную смерть. Смерть Элиссы.

Он увидел ее без признаков жизни. Это было больше чем смерть, хуже, чем смерть, это было погружение в самую бездну отчаяния и порока.

Конрад сразу отодвинулся. Словно не хотел к ней прикасаться, чтобы не заразиться.

Он зажмурился, пытаясь стереть из памяти страшное видение, и понял, что не в силах этого сделать. Отныне видение будет преследовать его всегда. Оно будет жить, а вот Элисса — нет.

Вырвавшись из его рук, она выскочила на открытое место.

— Что вы хотите? — спросила она рыцаря. — Кого ищете?

Конрад выскочил из-за ворот вслед за Элиссой, на ходу доставая нож. Напрасные старания. От рыцаря Элиссу не спасти, это не лесной зверочеловек.

Но рыцарь, повернувшись к ним спиной, уже спускался с холма. Доспехи скрипели и лязгали, копыта лошади стучали по вымощенной булыжником дороге. «Значит, это не призрак», — подумал Конрад, когда всадник скрылся в деревне. Затем он повернулся к Элиссе.

Незнакомец не был мертвым, а Элисса скоро будет.

Он уйдет. Куда, он не знал, но оставаться в деревне больше не мог.

Это решение Конрад принял уже давно, нужно было только все хорошенько обдумать. Сегодняшнее событие решило это окончательно.

В их деревню редко кто заезжал. Она находилась в стороне от больших дорог и торговых путей; даже река, протекающая рядом, была узкой и мелкой и потому несудоходной.

Рыцарь отправился дальше, нигде не останавливаясь.

По-видимому, его визит так и остался незамеченным. О нем знали только Конрад и Элисса. Конрад считал, что при виде бронзового рыцаря все жители попрячутся и вылезут из своих домов только после его отъезда. Однако утро прошло как обычно.

Как обычно для всех — но не для Конрада. Впервые в жизни он не пошел в лес собирать хворост, потому что решил покинуть деревню навсегда.

Была ли это случайность, что колчан со стрелами он уже приготовил?

Случайность? Но ведь именно приезд незнакомца заставил его достать сверток; именно приезд незнакомца положил конец его сомнениям.

У него есть стрелы — больше ему ничего не нужно. Те несколько монет, что он заработал, были вынуты из потайного места за таверной. Он спрятал их под мостом, где некогда спрятал лук и стрелы, что ему дала Элисса.

— Тебе нельзя здесь находиться, — сказала девушка, когда рыцарь скрылся из виду.

Она с тревогой оглянулась на дом. Поблизости никого не было. Конрад ожидал, что внутри усадьба окажется совсем другой. Он-то думал, что вдоль стен будут стоять стражники, и у ворот, и что для того, чтобы убежать к нему, Элисса каждый раз пользуется каким-нибудь потайным ходом.

Конрад ничего не знал о жизни в усадьбе Кастринга, а Элисса не любила об этом рассказывать. Конрад считал, что поскольку Кастринг — самый богатый землевладелец долины, то и дом его должен представлять собой что-то вроде крепости. Прежде он видел дом и окружающую его стену только издалека.

Дом был огромным, каменным, с черепичной крышей. За стеной виднелись еще какие-то строения, поменьше, но и они были сложены из огнеупорного кирпича.

— Хорошо, ухожу, — сказал Конрад.

Он подобрал с земли сверток, который бросил, когда кинулся спасать Элиссу. Она наблюдала за ним.

— Отец убьет тебя, если узнает, что это ты взял его лук и стрелы.

— А откуда он узнает?

Конрад пристально взглянул на Элиссу. Кажется, она не изменилась. Такая же, как всегда. Почти такая же. Несколько минут назад он увидел ее мертвой, даже хуже чем мертвой. А в прошлом году он видел, какой она будет в старости — когда предаст его.

Странно… Впрочем, что для него эта измена, если у него есть черный колчан, лук и стрелы с непонятным золотым знаком?

Конрад не верил ничему и никому, даже своим собственным ощущениям. Поэтому он решил уйти, хотя от себя все равно не убежишь.

Элисса не ответила. Конрад зашагал прочь. Прошел деревянные ворота, подъемный мост и повернул в сторону деревни. Сейчас он выйдет на главную дорогу, потом перейдет через мост. Там начинается тропинка, которая наверняка куда-нибудь да выведет его.

Он не оглядывался. Через несколько секунд позади раздался топот копыт. Элисса ехала за ним, стараясь не приближаться, чтобы никто не подумал, что они вместе.

Деревня начинала просыпаться — захлопали окна. Распахнулись двери хлевов, и скотина побрела в поля. Днем можно было не опасаться хищников. Под охраной пастухов коровы и овцы спокойно паслись.

Конрад прошел мимо таверны. Все было тихо и спокойно. На постоялом дворе ложились позже всех, позже всех гасили на ночь свечи и масляные лампы и позже всех вставали по утрам.

Добравшись до моста, Конрад залез под него и достал спрятанные там лук, стрелы и деньги.

Элисса ждала его в обычном месте. Она уже спешилась и сидела на своей расстеленной на земле накидке.

Конрад сел чуть поодаль. Подсаживаться к ней ближе ему не хотелось.

— Я сегодня не взяла с собой еду, — сказала Элисса. — Повар куда-то пропал. Со вчерашнего дня его никто не видел. Отец ужасно рассержен и все жалуется, как плохо его накормили.

Конрад видел этого повара, тот частенько покупал в их деревне продукты. Это был странный человечек, кругленький и толстенький. Позже Конрад узнал, почему повар казался ему странным: он был единственным в деревне нечеловеком.

— Кто это был? — спросила через некоторое время Элисса, и Конрад понял, что она говорит не о поваре.

— Я тебя сам собирался об этом спросить.

— Если бы ты дал мне с ним поговорить, мы бы уже это знали.

— Ты думаешь, он стал бы тебе отвечать?

Элисса пожала плечами:

— Перестань дуться. Я не тебя имела в виду, когда говорила о деревенских дураках.

Он посмотрел на нее, и их глаза встретились. Взгляд девушки был все таким же глубоким, но в нем светилась жизнь, а не смерть.

— А вообще ты тоже деревенский дурак!

Тогда он дернул ее за ногу, и она повалилась на землю. Оба рассмеялись, и напряжение пропало. Они снова были друзьями.

Элисса села и сказала:

— Я выхожу замуж.

— Что?

— Что слышал. Я выхожу замуж. Просто раньше не хотелось об этом говорить.

— За кого ты выходишь?

— Один знакомый отца. Живет в Ферлангене.

Конрад уже слышал это название. Но где находится этот Ферланген и как до него далеко, Конрад даже не представлял.

— Итак, — сказала Элисса, — похоже, я наконец-то посмотрю мир.

Она знала о его решении покинуть деревню, он сам с ней это обсуждал. Она даже подталкивала его к этому, говоря, что на его месте давно бы уже сбежала отсюда.

Она говорила, что у него нет семьи, поэтому он никого здесь не оставит. Почему бы ему вот так не взять да и уйти? Будь она мужчиной, так давно бы это сделала. Но для девушки такое невозможно.

Теперь же, когда он и сам решил уйти, говорить об этом с Элиссой не хотелось. Он боялся, что она захочет его удержать. Вполне вероятно, что она пытается навязать ему свою волю. Конрад хорошо знал, как изменчива Элисса — и как она умеет убеждать.

— Ты с ним уже встречалась?

Она покачала головой.

— А что-нибудь о нем знаешь?

— Старый, что-то около сорока. Но богат, очень богат. — Она пожала плечами. — Приходится чем-то жертвовать. — Потом помолчала и повторила: — Приходится чем-то жертвовать.

— Тебе это непременно нужно?

— Солнцу нужно всходить каждый день? А оно всходит. Не может не всходить. Я должна выйти замуж за Отто Крейшмера.

— А ты этого хочешь?

— Хочу, не хочу — это не имеет значения.

— Это несправедливо.

Элисса улыбнулась, потом рассмеялась, а потом так расхохоталась, что не могла остановиться. Она хохотала, вытирая слезы уголком накидки, то ли от радости, то ли от горя — Конрад понять не мог.

— Справедливо? — спросила она. — И это ты говоришь мне о справедливости? А как насчет твоей жизни? С тобой обращаются справедливо? В мире нет справедливости, Конрад. Такой вещи просто не существует. Ты должен это знать. Ничего, я не жалуюсь. Сколько лет прошло с тех пор, как ты спас мне жизнь? Пять? Шесть? Может быть, в тот день я должна была умереть, может быть, так мне было предначертано судьбой. А ты меня спас, и после этого я просто считала дни, которые ты мне подарил. Я не жалуюсь. Даже если бы завтра я умерла — я бы все равно была тебе благодарна за еще один день моей жизни.

Говоря это, она крепко держала его за руку, и Конрад впервые почувствовал, как холодны ее пальцы — как у покойницы…

— Ты что? — спросила она, взглянув на него.

— Ничего, — ответил он, сжимая ее холодную руку. Он лгал, и они оба это понимали.

А он хотел предложить ей уйти вместе с ним. Тогда покидать родные места было бы для него менее болезненно, ведь он забрал бы с собой самое дорогое, что у него было.

Но, как ни парадоксально это звучало, именно Элисса и была главной причиной его бегства. Он покидал не столько деревню, сколько Элиссу.

Он больше не мог скрывать правду о своих видениях. Больше не мог видеть в них Элиссу; он знал, что не в силах спасти ее.

Возможно, она права. Она должна была умереть. Он спас ее от зверочеловека и тем самым лишь немного продлил срок жизни, отведенный ей судьбой, вот и все. Но уйти от судьбы невозможно.

— Не знаю почему, но у меня было странное чувство, словно тот рыцарь — это мой будущий муж, — внезапно сказала Элисса. — Наверное, поэтому мне так захотелось с ним поговорить. Мне казалось, что я его знаю или скоро узнаю. Я даже подумала, что он приехал для того, чтобы схватить меня и увезти, понимаешь, похитить, а потом на мне жениться.

— Ты же говорила, что он похож на призрака.

— Ну и что. Любой, кому сорок, — уже почти что покойник.

И Элисса делано засмеялась.

Конрад задумался. Элисса права. Сначала он тоже принял рыцаря за привидение.

Но нет, они с Элиссой просто ошиблись, от страха потеряв слух. А потому и решили, что всадник едет беззвучно.

«Во всяком случае, лучше думать так», — решил Конрад. Рыцарь был пришельцем из другого мира, о котором Конрад ничего не знал и который собирался скоро увидеть. Поэтому лучше не поддаваться страху и не наделять этот мир всякими ужасами и опасностями.

— Интересно, кто же это все-таки был? — спросила Элисса.

— Кто знает? Может быть, человек просто заблудился. Кто к нам поедет? Заблудился, вот и все.

Элисса недоверчиво смотрела на него.

— Рыцарь въехал в долину, — продолжал Конрад, — увидел вашу усадьбу и понял, что заехал не туда, поэтому развернулся и поехал обратно.

Честно говоря, Конрад и сам не верил своим словам.

Она взглянула на солнце. Оно встало всего час назад, но жарило уже вовсю. Элисса развязала ленточки на своей блузке.

— Знаешь, какой завтра день? — неожиданно спросила она.

Со дня их знакомства прошло уже столько лет, а он так и не привык к ее манере резко менять тему разговора.

Дни значили для него очень мало. Иногда он даже не знал, какой сейчас месяц.

— Фестаг, — наугад ответил он.

— Нет, не день недели. И вообще не фестаг, а бэкертаг. Завтра будет восемнадцатое число месяца Зигмарцайт, первый день лета!

— О…

— Тебя, кажется, это не волнует?

Конрад яростно взмахнул руками, словно хотел обнять весь мир.

— Лето уже началось! — сказал он. — Вон как жарко.

Ну откуда можно знать, когда начинается лето? Как будто оно начинается в какой-то определенный день. Люди пытались подчинить себе природу, да только не больно у них это получалось. Иногда весна бывала жарче лета, а осень — холоднее, чем зима. Природу не приручишь, и урожай не соберешь по расписанию.

Элисса только покачала головой, всем своим видом показывая, что Конрад совершенно безнадежен.

— Дело в том, — сказала она, — что завтра день святого Зигмара!

— О, — снова произнес он.

О Зигмаре он слышал не раз. Сначала это было просто имя — им клялись постояльцы в таверне. «Клянусь Зигмаром!» — говорили они.

Потом Конрад узнал, что странное здание перед въездом в долину — это храм Зигмара. А еще позднее он узнал, что Зигмар основал Империю. Впрочем, тогда это Конрада не заинтересовало. Он ничего не слышал об Империи и даже не знал, где она находится. Только от Элиссы он узнал, что их деревня входит в состав этой самой Империи, — Элисса вообще была для него единственным источником информации.

— Завтра все пойдут в храм, — сказала она. — Богачи и бедняки, все будут стоять плечом к плечу и возносить молитвы и хвалы. Все, кроме тебя, Конрад. Почему? Ты что, не веришь, что Зигмар — это бог?

Конрад пожал плечами. Жизнь деревни его не касалась. Бранденхаймеры ни разу не брали его с собой в храм, и он никогда не думал о богах.

— Может быть, ты поклоняешься кому-нибудь другому? — спросила Элисса. — Может быть, Ульрику?

Он снова равнодушно пожал плечами. Этого имени он никогда не слыхал.

— А может, — продолжала Элисса, — ты поклоняешься темным богам?

— Кому-кому? — спросил Конрад. — Кто это такие?

— Я и сама не знаю, — ответила Элисса. — Отец как-то их упоминал. Я не запомнила их имен. Помню только, что он говорил о них с опаской, словно чего-то боялся. Таким испуганным я его видела только тогда, когда он спрашивал о своем черном оружии, которое я отдала тебе. — Она закусила губу. — Я думала, ты что-то знаешь о темных богах.

— Я даже о Зигмаре ничего не знаю, к чему спрашивать? Я же деревенский дурачок, что с меня взять?

На этот раз Элисса дернула его за ногу и повалила на спину. Он быстро встал, и она поднялась вслед за ним.

— Значит, завтра ты в храм не пойдешь? — спросила она.

— Нет, — ответил он.

— Ладно, мне надо идти, — сказала Элисса.

Она подошла к лошади, и Конрад подставил ей руки. Они взглянули друг на друга. Элисса долго смотрела ему в глаза. Затем оперлась о его ладони и вскочила в седло.

Они молча посмотрели друг на друга, ибо говорить им было не о чем. Они знали, что больше не увидятся. Знали_, потому что Конрад покидал деревню, а Элисса… Элиссу ждала смерть.

Оба не проронили ни слова. Слова были не нужны. Элисса слабо улыбнулась; Конрад небрежно кивнул. Так они простились.

Потом он смотрел ей вслед. Смотрел, пока она не переехала через мост и не скрылась в деревне.

Она ни разу не оглянулась.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Единственного, кто выжил, звали Зигмар — Зигмар Молотодержец, который основал Империю.

К концу дня на поле битвы уцелел только один воин.

После этого все было так, как и должно было быть.

Именно этот уцелевший выбрал место предполагаемой бойни, спланировал ее ход, предал всех своих бывших союзников, превратив их в окровавленные трупы, после чего и сам превратился в жертву, как те, кого он предал и обрек на гибель.

Он перестал быть человеком, но и демоном еще не стал — хотя умел управлять и теми и другими, — а после сегодняшнего триумфа наверняка станет одним из высших богов в пантеоне Хаоса.

Разглядывая раскинувшуюся внизу деревню, он представлял себе, как принесет ее в жертву, стерев с лица земли, как потом насладится своей полной победой — и улыбался.

Жители расположенной в долине деревни поклонялись Зигмару и как раз собирались отметить его день.

Пусть молятся своему Зигмару. Он им не поможет.

Им уже никто не поможет…

Конрад все не уходил. Словно не знал, как нужно уходить.

Он прожил в деревне всю жизнь. Он никогда не отходил от нее больше чем на час пути. Поэтому, к его большому удивлению, оставить ее оказалось не так-то легко.

Если бы Элисса попросила его остаться, он бы остался. Но она не попросила. Словно хотела, чтобы он ушел, хотела от него избавиться.

Он ждал, что вот сейчас его догонит Адольф Бранденхаймер или один из его толстых отпрысков и велит немедленно вернуться домой, но его никто не искал.

Несколько часов просидел он за деревней, наблюдая за ее жизнью. Все было как обычно. Его никто не хватился, он не был нужен никому.

Зато он вдруг заскучал и по своей деревне, и по таверне. Каждый день, на протяжении всей своей жизни он выполнял одну и ту же работу, а теперь, когда ее не стало, неожиданно почувствовал себя даже более одиноким, чем всегда.

Забыть о своих ежедневных обязанностях стоило ему немалого труда. Лишь усилием воли он подавил в себе желание собрать охапку хвороста, чтобы отнести ее на постоялый двор.

Одна его половина требовала вернуться к работе. Но другая гнала прочь из деревни. Борясь с раздирающими его чувствами, он сидел, не двигаясь с места.

Так он провел весь день, наблюдая за своей тенью. Почувствовав жажду, напился из реки. Почувствовав голод, не обратил на него внимания. К голоду он давно привык.

Он все ждал и ждал, спрашивая себя, чего же он ждет. Может быть, какого-нибудь события, силы, которая его подтолкнет?

Так он и дожил до этого дня, ожидая, что внезапно все изменится. Может быть, сегодня время этому и пришло, а он все сидит и не хочет взглянуть в лицо неизвестности.

Но чем дольше он сидел, тем яснее ему становилось, что в деревню он не вернется. День начал клониться к вечеру. Ему давно нужно было уйти, чтобы засветло добраться до соседнего селения.

Он не знал, сколько туда нужно идти, дело было в другом: путь лежал через лес, населенный этими опасными тварями. И Конрад ждал — вот еще одну минуту, еще один час…

Нет, если час — тогда действительно будет слишком поздно. Солнце уже начало садиться, день подходил к концу. Тьма — это опасность. В темноте его не спасет даже второе зрение.

Если не видишь, куда стрелять, не сможешь защититься. Ночью лес оживает, а ночные хищники видят в темноте прекрасно. Темнота — их союзник и враг Конрада.

«Сейчас или никогда», — наконец решил он.

Конрад встал и взглянул на свою деревню, как ему подумалось, в последний раз. Бросил прощальный взгляд на соломенные крыши по обеим сторонам улицы, на водяную мельницу, на тучные поля, на луг, где мирно паслись коровы, на сараи и храм Зигмара, даже на таверну и под конец на крыши усадьбы Кастринга.

Затем он повернулся и зашагал прочь, прямиком через лес. Куда приведет тропа, он не знал, зато лес был ему хорошо знаком.

В лесу было уже темно, но Конрад знал тут каждый корень, каждый куст, каждое дерево.

Чем глубже он забирался в лес, тем меньше попадалось здоровых деревьев; большинство из них было поражено плесенью, покрыто наростами и грибами.

Кажется, болезнь эта распространялась все дальше, захватывая новые участки леса.

Конрад не успел уйти далеко. Через час спустилась ночь, и идти дальше стало опасно. Он остановился возле огромного ствола. На высоте примерно пятнадцати футов от земли в дереве виднелось узкое дупло. Конраду уже приходилось в него забираться, и он знал, какое это прекрасное укрытие.

Видимо, об этом знал не только он, поскольку в дупле было полно перьев и высохших костей — здесь обитала прежде какая-то хищная птица. По всей видимости, крупная — некоторые кости были не меньше фута в длину.

Он бросил в дупло камень, проверяя, нет ли там сейчас кого-нибудь. Из дупла не раздалось ни крика, ни визга, ни шипения или уханья.

Зажав в зубах нож, он полез наверх. Ветвей в нижней части ствола не было, это делало дупло еще более пригодным для ночлега.

Добравшись до дупла, он заглянул внутрь. Ничего не видно. Конрад потыкал в темноту ножом. Пусто.

Спустившись, он подобрал лук, стрелы и холщовый мешок и снова полез наверх. Пролезть в дупло оказалось труднее, чем в былое время, — Конрад вырос.

От костей и перьев шел не особо приятный запах, однако в его хлеву пахло ничуть не лучше.

Завтрашний день не пропадет впустую, как сегодня. Завтра на рассвете он отправится в путь. Целый день он бездельничал, однако почему-то чувствовал себя совершенно разбитым.

В лесу и днем-то было страшновато, а теперь, казалось, деревья начали двигаться, их стволы превратились в туловища, а ветви — в руки.

Лес Теней — так его называла Элисса. Интересно, как далеко он тянется?

Он зевнул. Наверное, по ночам лес действительно оживает. Темнота действует на него как волшебство, оживляя все то, что днем было неживым. Может быть, по ночам деревьев следует опасаться.

Может быть, сейчас дерево и его поймало в ловушку. Может быть, дупло — это его желудок, а перья и кости — это все, что осталось от пойманных некогда им существ, которые надеялись тут спрятаться.

Конрад улыбнулся. Фантазии, и больше ничего. Он не боится деревьев, он слишком устал, чтобы бояться.

Ему стало холодно; в дупле не было сена, в которое можно было бы зарыться. И вытянуться тоже было нельзя, приходилось спать сидя.

Спал он плохо. Ему снились кошмары. Лес наполнился страшными и мерзкими существами, по сравнению с которыми самый жуткий зверочеловек казался невинным младенцем.

Проснувшись, Конрад обнаружил, что это были вовсе не кошмары.

Это было на самом деле.

Его разбудили чьи-то голоса. Сначала кто-то крикнул вдалеке. Ему сразу ответили, уже ближе. Потом еще ближе. Затем он услышал, как по земле мягко затопали чьи-то ноги. Ближе, ближе, и вот уже с тяжелым топотом шагает великое множество ног.

Было еще темно, поэтому Конрад не мог хорошенько разглядеть, что происходит внизу. Но, судя по звуку, целое войско, не меньше. От топота вздрагивали деревья. Армия двигалась медленно, ее задерживал густой подлесок.

Конрад слышал лязг оружия, скрип доспехов и голоса. Кто-то переговаривался на незнакомом языке.

Вслушиваясь в эту речь, в эти странные звуки, Конрад внезапно догадался, что это говорят не люди.

Что происходит? Судя по топоту, странное воинство движется в сторону деревни.

Конрад боялся даже шевельнуться. Сжавшись в комок, он ждал, когда протопают последние когорты.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем под деревом прозвучали шаги последнего солдата. И не только под деревом. Когда блеснули первые лучи зари, Конраду вдруг показалось, что ярдах в пяти над его головой что-то мелькнуло.

«Наверное, игра света», — подумал он. На свете не было живого существа, обладающего таким ростом. Наверное, просто блеснул наконечник пики.

Армия прошла, но в лесу не стало тихо и пустынно. Таинственные чужеземцы были рядом, Конрад чувствовал их присутствие. Они остановились возле кромки леса, спрятавшись в его тени.

Конрад ничего не видел, только ощущал движение невидимых воинов, которые своим отвратительным запахом напомнили ему зверолюдей. Но каким образом зверолюди могли сплотиться в армию? Этого Конрад и вообразить себе не мог.

Наверное, как раз сейчас сотни диких глаз с голодным видом разглядывают мирно спящую деревню. С рассветом зверолюди обычно забирались подальше в чащу. Видимо, теперь они перестали бояться света и объединились, чтобы напасть на деревню. Другого объяснения происходящему Конрад не находил.

Его первой мыслью было бежать и предупредить односельчан. Но как пройти через войско?

С другой стороны, кого он будет предупреждать? Кто за многие годы сделал для него хоть что-нибудь хорошее? Никто и никогда не интересовался, жив он или умер, так ради кого он станет рисковать жизнью?

Да, но как быть с Элиссой?

Тогда, в лесу, он спас ей жизнь. Человек пришел на помощь другому, ведь надо же помогать друг другу в борьбе против тварей. Вот так он подумал и сейчас: нужно быть со своими, когда на тебя собираются напасть неведомые твари.

Но теперь он не выскочит и не бросится вперед, не помня себя. Тогда у него не было времени подумать — и все же шанс выжить был.

Теперь никаких шансов нет. Так зачем погибать неизвестно ради чего?

Элисса умрет, и он это знал. Потому и оставил деревню.

И потому находится сейчас в относительной безопасности.

Он ничем не может помочь людям. Он может спасти только себя самого.

Конрад просидел в дупле до рассвета, обдумывая вопрос: может ли он незаметно спуститься с дерева и убежать. В дупле безопасно, ночью его никто не заметил. Но что будет, когда полки ночных чудовищ начнут возвращаться? Если его обнаружат, ему конец. Нет, нужно бежать сейчас, немедленно!

Конрад осторожно выглянул из дупла. Ничего не видно. Все тихо. Со стороны деревни не доносится ни звука, значит, зверолюди — или кто это — тоже ждут.

Он достал лук, мешок и колчан со стрелами.

Забираться на дерево с мешком в руках, было трудно, спускаться оказалось не легче. Можно было, конечно, сбросить мешок, но Конрад боялся, что его услышат. Наконец он тихо спрыгнул на землю.

Прижавшись к стволу, он прислушался. Теперь нужно быть вдвойне осторожным. Где-то рядом твари, к тому же ему предстоит идти в ту часть леса, куда он никогда не осмеливался ступить.

Затем он тщательно проверил лук и тетиву.

Он одинаково ловко обращался и с новыми, и со старыми стрелами, но все же черные были подлинным произведением искусства, а новые — самыми обыкновенными.

Конрад перекинул через плечо ремешок черного колчана. Он пришелся ему как раз впору.

Держась настороже, он отправился через лес. Он не оглядывался, да и к чему? Против армии чудовищ он бессилен.

Теперь он остался совершенно один. Об Элиссе нужно забыть. Она была его единственным другом, но это осталось в прошлом. Он снова один.

Взглянув на лук, он обнаружил, что случайно положил на тетиву одну из черных стрел.

А когда оглянулся и увидел, что всего в нескольких ярдах от него стоит чудовище, понял, что сделал это вовсе не случайно.

Это был зверочеловек, кто же еще. Животное, которое передвигалось на двух ногах. Но таких зверолюдей он раньше не видел. Существо не походило ни на одно из известных Конраду животных, но оружие делало его в сто раз опаснее любого зверя.

Чуть повыше Конрада, зато гораздо шире в плечах. Покрытый густым рыжеватым мехом, он нацепил на себя части доспехов, с которыми, по всей видимости, не умел обращаться. Зверь был подпоясан ремнем, на котором висело множество разнообразных пил и ножей — орудий мясника.

Конрад сразу обратил внимание на морду твари. Сначала ему показалось, что тот носит маску — некую пародию на человеческое лицо. Потом он разглядел, что это действительно было лицо — голая плоть темно-красного цвета, полностью лишенная шерсти. У чудовища были нос, рот и два глаза, но глаза находились там, где должен быть находиться рот, а рот располагался посреди лба!

Длинные уши твари были отведены назад, как у собаки, лысую голову покрывали бородавки; шишковатая кожа на голове и шее свисала длинными складками, как у рептилии. Изо рта и ноздрей сочились розовые выделения.

От неожиданности Конрад опешил — он никак не ожидал встретить чудовище. Второе зрение подвело его снова, видимо, слишком уж много опасностей грозило со всех сторон.

Тварь также замерла от неожиданности. Так они и стояли, глядя друг на друга; глаза твари были совершенно белыми, без зрачков. Прошло несколько мгновений, но они показались Конраду вечностью. Наконец тварь быстро занесла руку, в которой сверкнул топор. Издав леденящий душу рев, она бросилась на Конрада.

Конрад с ужасом увидел, что это был не обычный топор — он был частью руки этого порождения ужаса. Сросшиеся пальцы представляли собой топорище, которым оно и орудовало.

В следующее мгновение Конрад вскинул лук, натянул тетиву и выпустил стрелу, которая вонзилась прямо в грудь чудовища.

Издав короткий крик, зверь зашатался, но упал не сразу. Он остановился и с удивлением посмотрел на кусок дерева, торчащий меж его ржавых доспехов. Затем зашатался как пьяный и рухнул на спину.

Конрад выстрелил снова. Вторая стрела вонзилась чудовищу в горло.

Из жирной шеи хлынула кровь — стрела пригвоздила зверя к стволу.

Тело твари изогнулось, в горле что-то забулькало, из него полилась темная жидкость, затем снова хлынула кровь, руки бессильно опустились, она дернулась — и затихла.

Конрад держал наготове третью стрелу. Тварь не шевелилась, из ее горла тихо вытекала кровь. Она была красного оттенка, как и морда зверя, и его тусклая рыжеватая шерсть, и ржавые доспехи. Тварь была мертва.

Она лежала, привалившись к трухлявому дереву, и казалась его частью — такой же корявой и прогнившей.

Конрад не знал, что это за существа, но понял, что лес буквально кишит ими.

Они были повсюду, и, как будто в подтверждение этого, к нему быстро приближался второй хищник.

Он уже слышал его шаги. Такой крупный, тяжелый зверь не мог ступать бесшумно.

Конрад быстро огляделся. Спрятаться было негде — разве что за толстым стволом, возле которого лежал убитый зверь. Едва он юркнул за дерево, как на поляну, тяжело топая, вышел второй зверь.

Чудовище состояло из двух половинок — подобно сросшимся близнецам. Огромное туловище заканчивалось двумя крохотными головками; четыре ноги, четыре руки и в каждой зажато оружие — топор, меч, булава и копье.

На безволосом черном туловище виднелись пятна желтой кожи; тяжело ступая и раскачиваясь на ходу, тварь опиралась на четыре кривые ноги, каждая из которых двигалась по отдельности, словно ноги желали разбежаться в разные стороны, но были вынуждены избрать некое среднее направление.

Конрад выглянул из-за дерева, и неуклюжая гигантская туша тут же двинулась в его сторону. Конрад на секунду замешкался, решая, в какую из двух голов стрелять, в какой из четырех глаз целиться.

Одна из голов опустилась и взглянула на мертвого собрата. Раскрыв пасть и размахивая руками, зверь издал пронзительный вопль, который явно предназначался кому-то, кто находился неподалеку.

«В эту голову и буду стрелять», — решил Конрад, но тварь уже скрылась в зарослях, откуда раздался треск кустарника и тяжелые шаги.

«Наверное, подумала, что убитый еще жив», — решил Конрад и опустил лук. В следующий раз ему может и не повезти — судя по звукам, у него будет еще много следующих разов.

Конрад вышел из-за дерева и посмотрел на убитую тварь. Даже мертвая, она производила жуткое впечатление.

Он старался сдерживать дыхание, чтобы не чувствовать отвратительного запаха, который, словно щит, укрывал мерзкое существо.

Ему бы такую защиту. Сейчас в лесу может выжить только зверочеловек. У обычного человека надежды на это нет.

Ну что ж, значит, он станет зверочеловеком.

И Конрад вытащил кинжал.

Ему и раньше приходилось свежевать туши, но трупы зверолюдей — никогда. От твари исходил омерзительный запах. Конрад тихо радовался, что не завтракал — иначе его бы вырвало, но желудок все равно отчаянно сопротивлялся смраду, и горло Конрада постоянно наполнялось желчью.

Вытаскивать стрелы не было времени, он их просто обломил, и туша зверя завалилась на бок.

Сняв с нее ржавые доспехи, Конрад вонзил в грубую шкуру нож и принялся за дело. Рыжий мех имел ровный цвет от основания до кончиков. Освежеванная туша могла привлечь внимание других хищников, поэтому Конрад оттащил ее подальше и спрятал в кустах.

Он очень торопился, но шкура получилась что надо, целехонькая — ему пришлось только срезать кисти и ступни.

Развернув шкуру, он всунул в нее ноги, потом руки. Поскольку они оказались короче, чем у твари, он скрыл их под густым мехом, затем запахнул шкуру у себя на груди. Тварь была выше его ростом, и шкура была ему велика, но он поплотнее запахнул ее, подпоясавшись ее же ремнем. Остальные дыры он прикрыл ржавыми доспехами.

Одеваясь, Конрад весь пропитался теплой и липкой кровью, сочившейся из шкуры. Покрытый свежей кровью, Конрад и сам начал ощущать себя трупом. Но ничего не поделаешь — без этого он вскоре и стал бы таковым в действительности.

Конрад закинул за плечи колчан, взял в одну руку лук, а в другой зажал свой кинжал, с которого еще капала кровь.

За спиной болталась свободная складка кожи — можно использовать ее как капюшон. Там была голова твари, а теперь он может скрыть под ней свое лицо. Конрад надеялся, что со временем вонь рассеется, но она становилась только сильнее. Он сдерживался изо всех сил, но желудок выворачивало, рот наполнялся слюной. «Сейчас потечет, как слизь из пасти у той твари», — подумал Конрад.

Сплюнув, он вытерся рукавом. Только это был не его рукав — это была мохнатая лапа поверженного врага, — и от этого Конраду сделалось еще противнее.

Он выглядел как зверочеловек, и воняло от него, как от зверочеловека. Но примут ли его за своего?

«Скоро выясню», — подумал он и тут же услышал, как в его сторону пробирается третья тварь.

Конрад обернулся. У твари была одна голова, две руки, две ноги и светлая, почти белая шерсть. Но череп… Он был так густо покрыт рогами, что можно было подумать, будто тварь носит шлем.

Конраду показалось, что доспехи существа того же цвета, что и его шерсть, но, приглядевшись, он понял, что железо и плоть срослись, образовав единое целое. Тварь была вооружена двумя кривыми мечами, которые сжимала в лапах-клешнях.

Заметив Конрада, существо остановилось; из-под рогов блеснули огромные зеленые глаза.

Конрад помахал кинжалом, надеясь, что существо воспримет этот жест как приветствие. Так оно и случилось — в ответ тварь подняла обе руки с зажатыми в них мечами, — очевидно, она приветствовала сородича…

Зверь издал низкий и хриплый рев Конрад не знал, что он означает, но на всякий случай выкрикнул что-то нечленораздельное.

Тварь это успокоило, и она продолжила свой путь в сторону деревни.

Конрад быстро пошел прочь, вспоминая свою встречу с двумя чудовищами. Это были не люди, но и не животные. У них было оружие, и они умели разговаривать.

Очень скоро путь ему вновь преградили. На этот раз перед ним стояли сразу три существа. Те зверолюди, которых ему приходилось встречать, сильно отличались друг от друга и вообще от любого живого существа, и было трудно сказать, от кого они произошли. Но происхождение этих тварей было совершенно очевидно.

Это были крысы, гигантские крысы.

Ростом они были меньше его, и в бою Конрад вполне мог бы с ними справиться. По одной, разумеется, но не со всеми тремя одновременно. Крысы явно что-то заподозрили. Повернувшись в его сторону, они начали нюхать воздух.

Звери стояли вертикально, на двух лапах, которые были у них значительно длиннее, чем у обычных крыс. И зубы были гораздо длиннее.

Их коричневые тела были покрыты доспехами, каким-то тряпьем и шкурами других животных. Крысы — известные падальщики, и эти существа не были исключением.

На их латах красовалась эмблема в виде зигзага. У одной из крыс этот знак украшал грудь, другая гордо носила его на морде.

Две крысы были вооружены короткими мечами с зазубренным лезвием; у третьей был такой же меч, но насаженный на древко. Каждая имела круглый щит, на котором была все та же эмблема-зигзаг.

Одна из крыс что-то быстро сказала и угрожающе подняла свой меч-пилу. К ней присоединились ее товарки, которые что-то запищали, показывая то в сторону Конрада, то в сторону деревни.

Конрад ничего не понял, хотя не обязательно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что означают такие жесты. Крысы явно хотели ему сказать, что он идет не в ту сторону.

Он бросил на них взгляд — крысы ответили ему злобным прямым взглядом; их хвосты подрагивали.

Ясно, они его не пропустят и просто так в покое не оставят. Если сейчас он пойдет вперед, они на него набросятся. Похоже, они приняли его за дезертира.

За свою жизнь Конрад прикончил не одну сотню крыс, но это были нормальные маленькие зверьки. С тремя крысами-гигантами ему не справиться.

Остается одно — повернуться и возвращаться туда, откуда он пришел, стараясь не выпасть из шкуры зверочеловека. Крысы приблизились к нему почти вплотную, о чем-то тихо переговариваясь между собой.

Ему казалось, что еще секунда, и они набросятся на него, ведь крысы — существа умные и хитрые.

Второе зрение ничего ему не показывало, но в данных обстоятельствах это было бы бесполезно. Получалось так, что, когда он более всего нуждался в предупреждении, оно ничем не могло ему помочь.

Даже если он и прорвется через этих крыс, то наверняка скоро столкнется с другими тварями, наводнившими лес. Его все равно распознают — и убьют.

Остается только одно — спрятаться среди зверолюдей.

Близился рассвет, небо становилось все светлее. Он уже почти вышел из леса. В темноте он еще мог на что-то рассчитывать, но при свете дня шансов у него почти нет.

Конрад замедлил шаг, но в следующую секунду сзади раздался предостерегающий свист, и в спину ему уткнулось острие меча. Он подскочил от неожиданности — сзади раздалось что-то похожее на смех.

И вдруг лес огласился таким страшным ревом, что, казалось; вздрогнули сами небеса. В утреннем воздухе прозвучал оглушительный боевой клич.

Орды тварей выскочили из леса и лавиной обрушились в долину, визжа и размахивая мечами.

Набег на беззащитную деревню начался.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Оцепенев от ужаса, Конрад смотрел, как орды варваров, скатившись с холма, ворвались в деревню.

Они бежали не просто так — они действовали по единому сигналу. Это не были твари, которые, затаившись в лесу, ждут удобного момента. Это была армия, которая по команде атаковала деревню со всех сторон. Долина была взята в кольцо, которое неуклонно сжималось, как петля на шее висельника.

В набеге принимали участие не только зверолюди — помесь человека с животным, но и другие чудовища: существа, которые бегали, существа, которые ползали, существа, которые извивались, летали, ехали верхом на зверолюдях и, наконец, которые представляли собой сросшиеся половинки человека и животного — лошади с человеческой головой или лошади с головой какого-нибудь хищного зверя.

И каждая из этих гнусных тварей была смертельно опасна.

Конрад стоял, не смея шевельнуться, не отводя глаз от жуткого зрелища. Нападающих было во много раз больше, чем жителей деревни.

В деревне стояла тишина, хотя солнце уже взошло. Внезапно Конрад вспомнил, что вчера говорила ему Элисса.

Сегодня первый день лета. День святого Зигмара. Все находятся в храме, чьи позолоченные купола возвышались над деревней. Там их и перебьют. Его односельчане обречены.

Словно свора диких псов, мерзкие твари всевозможных форм и размеров хлынули в долину со склонов холма.

Путь им преградила река. Мост оказался слишком узок, поэтому многие стали прыгать в воду. В это время года вода стояла низко, и перейти реку вброд не составляло никакого труда — для человека.

Но захватчики немедленно устроили давку; толкаясь и пихаясь, они сбрасывали в воду своих сородичей и тут же наступали на их тела, так что, в конце концов, на реке образовался второй мост, состоящий из живых шевелящихся тел, шерсти, меха, чешуи, перьев, доспехов, обломков оружия и украшений.

А деревня, похоже, даже не слышала, что творится совсем рядом.

Конрад не мог ни думать, ни шевелиться; он был не в силах понять, что происходит. Откуда взялись эти твари? Кто это? И зачем им понадобилась эта деревня?

Внезапно в спину ему ткнулось что-то острое, причем так сильно, что проделало дыру в шкуре зверочеловека. Конрад со злостью обернулся, сжимая в испачканной кровью руке окровавленный кинжал, который прилип к ней.

Это оказались все те же три крысы. Понять выражение их морд он не мог, но видел, как злобно поблескивают их глаза. Крысы явно хотели спровоцировать его на драку, чтобы прикончить.

Внезапно в душе Конрада закипели все накопившиеся в ней боль и ярость. Они хотят драки — они ее получат. Он убьет одну, может быть, двух, а потом и сам погибнет, как жители его деревни.

Но с другой стороны, к чему это? Вчера он ушел из деревни, чтобы жить. А теперь вернулся — для чего? Чтобы умереть?

И все из-за трех мерзких крыс. Ничего, сейчас они заплатят ему за все. В рукопашной схватке их не одолеть, но… Вот если бы между ним и крысами было какое-то расстояние, и тогда — три крысы, три стрелы…

Бросив взгляд на сверкающие злобой и ненавистью глазки-бусинки, Конрад внезапно повернулся и побежал вниз по склону холма.

Он знал, что сможет бежать быстрее, чем эта пакость, ноги которой не приспособлены к бегу. По этому холму он бегал уже бесчисленное количество раз. И знал здесь каждый камень, впадину и выступ.

Прежде Конрад не считал себя полноправным жителем деревни. Он прожил здесь всю жизнь, но своей ее не считал. Он всегда думал, что существует сам по себе, что у него нет ни родины, ни семьи. Но сейчас, летя с холма во весь дух, он чувствовал, что бежит по своей земле.

Лес всегда был границей между людьми и нелюдью, как всегда есть граница между светом и тьмой. Зверолюди всегда жили на своей территории и охотились только в свое время, теперь же были нарушены все неписаные законы их существования, все законы природы. Зверолюди не должны выходить из леса.

Они бросили вызов человечеству тем, что показали свои отвратительные морды, что отравили воздух своим зловонием, что вопят и визжат на своем мерзком наречии, словно издеваясь над человеческим языком.

Полчища тварей продолжали сыпаться с холма. Некоторые были столь уродливы, что казалось странным, как смогли они выжить после рождения. Но может быть, они и не рождались? Разве могут подобные ошибки природы появиться на свет обычным путем?

Некоторые состояли из двух частей, словно были созданиями некоего ваятеля с извращенным чувством юмора.

Возможно, эти твари появлялись на свет из яиц, как птицы, или претерпевали ряд превращений — как, например, головастики превращаются в лягушек. А может быть, они зарождались в кучах отбросов и навоза, как личинки мух.

Конрад старался не смотреть им в глаза, чтобы ненароком не привлечь их внимание. Нужно было подражать им во всем, что он и делал по мере своих сил, иначе его ожидало одно — смерть.

Он вспомнил, как когда-то, когда в их деревню пришли солдаты, он ужасно захотел стать одним из них. Сейчас он стал солдатом, но оказался в армии своих врагов.

Может быть, твари напали на деревню в отместку за гибель своих сородичей? Ведь несколько лет назад солдаты уничтожили множество зверолюдей.

Теперь вместе с их полчищем Конрад перебрался через реку, после чего немного отклонился влево, в сторону от двух мостов — деревянного и живого, шевелящегося.

Чудовища были вооружены дубинками, копьями, мечами, топорами, кинжалами, пиками, булавами — словом, оружием, хорошо известным Конраду. Однако у некоторых были предметы, о предназначении которых он ничего не знал. Мерзкие твари орали, топали, размахивали оружием, поэтому никто не обратил внимания на одного из сотоварищей, который снял с плеча лук и начал прилаживать стрелу.

Только целиться он стал почему-то не вперед, а назад, в сторону холма…

Он ждал крыс, но те не появлялись. Конрад незаметно обшаривал глазами холм, но крысы, по-видимому, затерялись среди орущей орды.

Он повернулся к реке; никто не обращал на него внимания. Он стоял немного в отдалении, но и это никого не заботило. Их ум занимало другое — если у этих тварей был ум. «Наверное, крысы побежали за остальными», — решил Конрад.

Тем временем кошмарная переправа продолжалась. Свой лук Конрад держал наготове. Нужно как-то снять напряжение, излить ярость на первого, кто подвернется. Если выпустить стрелу в общую свалку, она непременно попадет в цель.

Конрад взглянул на реку: большая часть воинства переправилась, некоторые уже добежали до деревни. И оттуда донесся первый крик.

Так кричать мог только человек. Это был крик боли, крик истязуемого существа, крик отчаяния — и смерти.

И тут Конрад увидел одного из своих преследователей. Возможно, не из той троицы, но это была крыса, до остального Конраду не было дела. Крыса находилась далеко, она сновала между домами.

Конрад тщательно прицелился, пытаясь определить место, в котором окажется крыса в тот миг, когда он пустит стрелу.

Он спустил тетиву; стрела взвилась в воздух, описала дугу — и вонзилась в мерзкую спину твари, которая тут же грохнулась замертво.

К этому времени Конрад уже приготовил вторую стрелу, ни секунды не сомневаясь, что его уже заметили, что своими действиями он себя выдал. Он бросил взгляд по сторонам, ожидая, что сейчас на него набросится одна из тварей, но рядом никого не было.

Он использовал не черную, а обычную стрелу. Черных осталось всего две, и ему не хотелось тратить их на что-то незначительное.

Интересно, а почему ему вдруг захотелось сохранить последние черные стрелы? Прищурившись, он пытался сосредоточиться, но ему мешали крики и грохот, доносившиеся из деревни.

Его очередная цель была занята тем, что, используя свою голову как таран, пыталась проломить дверь хлева, в котором еще вчера спал Конрад. У твари были ноги человека и тело насекомого с четырьмя членистыми конечностями, которые служили ему руками.

Стрела вонзилась ему в спину, легко пробив панцирь, но зверь не упал. Шатаясь, он хватал себя за спину, пытаясь вытащить стрелу.

К нему подскочил другой зверочеловек. Этот казался особенно отвратительным, поскольку у него была почти человеческая наружность, но кожа его имела омерзительный зеленоватый оттенок.

Тварь была хорошо вооружена и носила хорошие доспехи. Конрад решил, что она хочет помочь раненому сородичу. Однако вместо этого тварь вытащила свой меч и одним ударом снесла голову незадачливому вояке, после чего преспокойно устремилась дальше.

Но и теперь насекомое не упало, а продолжало тянуться лапами к стреле, словно не замечая, что осталось без головы.

К нему подбежал еще один зверь — существо с клювом и рогами, и набросился на безголового собрата, начав молотить его усеянной шипами булавой. Черный панцирь насекомого трещал и разваливался на куски.

Конрад достал следующую стрелу. Еще одна стрела, еще одна цель, еще одна жертва — на этот раз существо с гребенчатой головой, кожистыми крыльями и когтистыми щупальцами, в которых оно держало два топора.

Выстрел оказался удачным, и Конрад, немного осмелев, подошел к самому краю воды, выбирая следующую цель.

Большая часть захватчиков скопилась в центре деревни, поскольку там находился храм — и заполнившие его люди.

Включая Элиссу.

Элисса погибла. Погибла или уже умирает. Он не может спасти ее, не может изменить ход ее судьбы.

Он находится совсем рядом с храмом — и вместе с тем далеко. Может быть, Элисса еще жива, он должен ее найти. Если же он погибнет, значит, так тому и быть.

Подняв лук над головой, Конрад начал переходить реку. К этому времени почти все твари уже переправились. Правда, многим из них это стоило жизни.

Они утонули, и теперь на поверхности плавали их трупы. Мертвые, они выглядели еще ужаснее, чем при жизни — если это можно назвать жизнью.

По воде расплывались пятна крови, но кровь эта была не только красной. Черная и зеленая, голубая и желтая — страшная радуга смерти, — она вытекла из колотых и резаных ран безобразных существ.

Уже во время переправы рассвирепевшие твари принялись истреблять друг друга.

Эта дикая армия так опьянела от жажды крови, что была готова растерзать кого угодно, даже своих сотоварищей.

В воздухе стоял запах гнили и разложения, он был насыщен тошнотворными миазмами, исходившими от огромного скопления зверолюдей.

Возможно, в этом и заключался ответ: совсем недавно все они были трупами, которые восстали, чтобы отомстить живым. Зверолюди, убитые людьми за много столетий, ожили, чтобы насладиться местью.

Перейдя на противоположный берег, Конрад вдруг ощутил другой запах. Это был запах горящего дерева — и живой плоти. Человеческой плоти!

Чудовища подожгли храм Зигмара, пытаясь либо выкурить оттуда людей, либо сжечь их живьем.

Конрад едва не оглох от криков и воплей тварей — они лаяли, ревели, выли, тявкали, визжали, рычали, мычали, но к этим звукам примешивались и другие — вопли истязуемых людей.

Не в силах удержаться, Конрад направился к храму. Деревня была маленькой, он знал здесь каждый дом, каждый сарай и хлев. Улица кишела тварями. Они врывались в дома и начинали их громить.

Поскольку люди праздновали день святого Зигмара, скотину не выгнали на пастбища, все животные находились в своих стойлах и загонах. Монстры набрасывались на них, разрывая на части и убивая всех подряд, и к воплям людей примешивались жалобное блеяние, визг и вой скотины.

Храм полыхал. Из-за сильного жара и столпотворения Конрад не мог пробиться к нему поближе, да и не слишком к этому стремился. Он слышал звуки, доносившиеся из храма, и этого ему было достаточно.

Он слышал крики сжигаемых заживо людей, видел судьбу тех, кто пытался вырваться с этого кровавого пира.

Тем, кого убили сразу, еще повезло. Менее везучие подвергались пыткам и истязаниям, и только потом их убивали. Но даже этим было лучше по сравнению с теми, кого начали есть заживо…

Все, кто находился в храме, были обречены.

Единственное, что могло спасти Элиссу, — это ее решение не пойти в храм. Такое вполне могло случиться: ведь не всегда если она что-то обещала, то держала свое слово. Много раз она уверяла Конрада, что завтра непременно придет, и после этого пропадала на несколько недель.

Шанс, конечно, невелик, но все же шанс.

Конрад обошел стороной толпу чудовищ, окруживших адский костер. Он направился по дороге, ведущей к усадьбе Кастринга, стараясь избегать тварей, которые в это время грабили дома, вышвыривая вещи из окон.

Он прошел мимо банды зеленых человекоподобных существ, которые развлекались игрой в мяч. Конрад часто видел, как в нее играют деревенские мальчишки, но никогда не принимал в ней участия.

Игроки походили на того зверочеловека, который прикончил человека-насекомого. Высокие и широкоплечие, с огромными руками и головами, они имели острые уши, узкие лбы и острые клыки, которые угрожающе торчали из нижней челюсти. Правила их игры немного отличались от правил деревенских мальчишек.

Твари со всех сил ударяли по мячу, тот врезался в стену дома и летел назад, на дорогу. Этим странным развлечением занималась целая толпа монстров. Игроки, разделившись на команды, толкали, пихали, кусали и лягали соперников, делая вид, что хотят завладеть мячом.

Мячом в этой страшной игре служила человеческая голова.

Конрад обошел стороной «игровую площадку», и в тот момент, когда он уже решил, что опасность позади, «мяч», ударившись о стену, подкатился прямо к его ногам.

Конрад взглянул — и узнал голову. Это было все, что осталось от хозяина постоялого двора Адольфа Бранденхаймера. Его бывшего хозяина…

Конрад замер от ужаса. Голова была покрыта синяками и кровью, но ее глаза были открыты и с укоризной смотрели на Конрада, словно обвиняли его в случившемся.

Сзади раздалось гиканье и вой, по булыжной мостовой тяжело затопали чьи-то ноги — к нему бежала ватага человекоподобных существ.

Конрад отступил на шаг. Его тут же сильно толкнули, и он упал. Человекоподобные твари принялись отбивать друг у друга «мяч», кусаясь и царапаясь.

Им нужен был «мяч», а не Конрад. Поднявшись на ноги и подобрав лук и стрелы, он потихоньку убрался прочь. Игроки с упоением продолжали свой «футбол».

Не глядя на них, Конрад остановился, достал из колчана стрелу и натянул тетиву — и только тут заметил, что выбрал черную, предпоследнюю черную стрелу.

Схватка за «мяч» продолжалась, шум усилился.

Конрад поднял лук. Если хоть один из них к нему подойдет, он умрет, но умрет не один.

Монстры образовали круг, и Конрад увидел, что голова Бранденхаймера раскололась на две части, словно ее рассекли топором. Вот почему игра прекратилась — игроки лишились «мяча»…

Пока у них была голова, они были заняты игрой. Теперь, после некоторого перерыва, они вновь вступили в бой — на этот раз настоящий.

Твари схватились за оружие — ножи, копья, мечи — и принялись драться друг с другом. Поднялся визг, шум, звон; высекая искры, мечи сталкивались с мечами, рубили доспехи.

Потасовка привлекла внимание множества монстров, которые болтались неподалеку, наблюдая, как горят храм и дома жителей. Не имея иного развлечения, они немедленно присоединились к драке.

Конрад спрятался под шкуру зверочеловека, чтобы сохранить себе жизнь, но драка разрасталась, и оставаться здесь стало опасно. Конрад попятился, затем повернулся и быстро скрылся за ближайшим горящим домом.

В самой гуще битвы было хорошо видно одно существо — извивающаяся тварь, похожая на огромную змею, но с человеческой головой, которая торчала на отвратительном скользком туловище, покрытом желтыми и голубыми полосами.

Отчаянно виляя и извиваясь, тварь проскользнула мимо рук, ног и оружия дерущихся и подползла к расколотому черепу Адольфа Бранденхаймера. Высунув длинный раздвоенный язык желто-голубого цвета, тварь принялась слизывать вытекающие мозги несчастного Бранденхаймера.

«А-а-а!» — вскрикнул Конрад, впервые давая волю давно сдерживаемой ярости.

Ему было наплевать, что его бывший хозяин мертв. Он всегда был для него пустым местом. Конрад не смог вынести отвратительного зрелища, против которого восстало все его существо. Смотреть на все это он был уже не в силах.

Не успел затихнуть его крик ярости, ненависти и отвращения, как в воздух взвилась стрела и вонзилась в левый глаз змееподобной твари. В человеческий глаз головы, сидящей на мерзком нечеловеческом туловище.

Визг твари привлек внимание некоторых дерущихся, которые тут же за это поплатились — их затоптали и прикончили соперники.

Приготовив последнюю черную стрелу, Конрад побежал к усадьбе Кастринга.

Подбежав к холму, он понял, что опоздал. Вряд ли там кто-то остался в живых. Из-за стен усадьбы поднимались клубы черного дыма. Дом Вильгельма Кастринга горел, как и вся деревня, превратившаяся в поле битвы. Не помня себя от злобы, захватчики сражались друг с другом.

Стоял невыносимый жар, вверх поднимался черный дым, застилая все вокруг. Камни мостовой стали скользкими от крови. Воздух наполнился запахом крови и горелого мяса, к которому добавлялась вонь зверолюдей.

Конрад понял, что через деревню ему не пройти. Из-за дыма было трудно что-то разобрать, но в любой момент на него мог наброситься кто-то из сражающихся.

Глаза слезились, он задыхался и кашлял. Уходить можно было только в одном направлении — в сторону усадьбы. Скорее всего, там тоже полно тварей, но выбирать не приходилось.

Конрад начал подниматься по склону холма, поминутно оглядываясь, чтобы уберечься от нападения сзади.

Затем он решил, что идти к усадьбе не имеет смысла. Он миновал полосу огня и дыма и теперь может идти в любом направлении.

И все же ноги сами продолжали нести его к усадьбе. Ему не хотелось верить, что Элисса погибла. Вопреки доводам разума, он надеялся, что она жива, что находится там. Конрад видел языки пламени и все же упорно шел туда.

Он миновал подъемный мост и ступил во двор. Он был здесь всего однажды, вместе с Элиссой. Кажется, с того дня прошла целая вечность, а между тем это было только вчера.

В усадьбе стояла тишина, не было видно ни людей, ни чудовищ. Никаких следов — ни жизни, ни смерти. Дом горел, из его окон и дверей вырывались языки желтого и красного пламени, поднимались клубы густого черного дыма.

Но по сравнению с тем, что творилось в деревне, картина была почти что идиллическая: никакого запаха горящего мяса, никакого избиения мужчин, женщин, детей и домашних животных.

Никаких тварей — ползающих, прыгающих, бегающих. Никаких наводящих ужас человекоподобных существ, внезапно впадающих в ярость и начинающих убивать друг друга. Нет следов и тех, кто поджег усадьбу.

Конрад подходил все ближе, сам не зная, зачем это делает. Внезапно внутри горящего дома что-то шевельнулось. Сначала он подумал, что ему показалось, но нет — в доме явно кто-то был.

Если бы дело происходило ночью, он решил бы, что это тень. Но какие тени могут быть в аду? А потом он увидел: в дверном проеме кто-то стоит.

Подойдя поближе, Конрад присмотрелся. В дверях объятого пламенем дома стояла странная фигура.

Конрад замедлил шаги, потом отступил назад, поскольку от дома исходил невыносимый жар.

Из дома на крыльцо вышел человек, настоящий человек! Сначала Конрад решил, что одежда на человеке, наверное, сгорела, но затем, присмотревшись, он не увидел на его теле никаких ожогов. Человек спокойно вышел из горящего дома, словно ничего не случилось.

Это был мужчина, высокий и стройный, голый по пояс и невероятно худощавый. У него была лысая голова, впалые щеки и глубоко посаженные глаза. Его голова напоминала череп.

Конрад не знал этого человека; он был не из его деревни, а значит, пришел с армией чудовищ.

Впрочем, он не был похож ни на одного из них. У него не было ни оружия, ни доспехов, ни трофеев в виде костей или скальпов, ни знаков, указывающих на его участие в боях или ритуальных пытках.

И вместе с тем этот человек испугал Конрада так, как не испугало ни одно из чудовищ.

Человек прошел через огонь, даже не заметив этого, словно огонь был его родной стихией. И сейчас он не спешил отодвинуться от языков пламени.

Вчера Конрад наблюдал, как к усадьбе Кастринга подъехал бронзовый рыцарь. Тот рыцарь показался ему очень странным, но этот человек не шел с ним ни в какое сравнение.

Спрятавшись за кустами, Конрад смотрел, как человек, стоя посреди огня, обводит взглядом горящую усадьбу. Пламя плясало вокруг него, не приближаясь, словно человек носил невидимые доспехи, спасающие его от жара и огня.

Словно он был существом, пришедшим из ада.

Конрад взял последнюю черную стрелу и тщательно прицелился. Его цель — сердце незнакомца из преисподней. С такого расстояния он не промахнется. Стрела глубоко вонзилась в голую грудь Черепа, как его мысленно прозвал Конрад.

Однако тот даже не покачнулся от удара, только с удивлением взглянул на свою грудь, из которой, подрагивая, словно осиное жало, торчало черное древко.

Затем он взялся за стрелу рукой и потянул. Она легко вышла, не оставив на теле даже царапины, даже капли крови.

Незнакомец внимательно разглядывал стрелу, вертя ее в руке. Заметив золотой знак, он с удивлением поднял глаза.

Посмотрев именно туда, где прятался Конрад, незнакомец переломил стрелу пополам. Она щелкнула, как сухая ветка. Этот звук Конрад часто слышал в лесу, он всегда служил ему сигналом: впереди опасность. И Конрад, вскочив на ноги, бросился бежать.

Он бежал, бежал, бежал и бежал.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Конрад почти не помнил, как бежал из усадьбы — от странного человека, которого нельзя убить.

Он помнил только одно: он бежал, бежал и бежал, пока не очутился у реки. Ему удалось проскочить деревню, где среди горящих домов орудовали мародеры, разрушая все, что еще осталось, и затевая потасовки друг с другом.

Конрад помнил, как с разбегу плюхнулся в холодную воду, которая подхватила его и понесла. Шкура, которая была на нем, тут же пропиталась водой и потянула его на дно, и он чуть не утонул, пытаясь от нее освободиться.

Потом он плыл вниз по течению, то помогая себе руками, то просто держась на поверхности, стараясь как можно дальше убраться от деревни и всего, что в ней происходит. Каждое мгновение он ожидал, что на берегу появятся зверолюди, вытащат его из воды и прикончат так же жестоко, как расправились с жителями деревни.

Ему казалось, что река несет его уже несколько часов, ударяя о выступающие из воды острые камни, цепляя за корни растущих по берегам деревьев и коряги, сталкивая с трупами погибших захватчиков.

Вода в реке была холодной всегда, даже в разгар лета, и Конрад трясся от холода. Он не чувствовал боли от ран и ушибов только потому, что продрог до костей.

Наконец его вынесло на отмель, и он выбрался на берег. Видимо, он и в самом деле пробыл в воде несколько часов: взглянув на солнце, он увидел, что уже почти полдень.

В этом месте лес подступал к самому берегу, но ему удалось найти поляну, где можно было согреться на солнце и обсушиться. Он устал, замерз и проголодался, тело ныло от боли, но просто лежать Конрад был не в состоянии. Выдохлось его тело, но не ум. Ему хотелось что-то делать, куда-то бежать, он не мог сидеть сложа руки.

Вывернув карманы, он обнаружил, что денег в них нет. Он их потерял. Кусок холста, в который когда-то был завернут его черный лук, также исчез.

Оказалось, что и свой новый лук он потерял, хотя не мог вспомнить, когда это произошло. Каким-то образом сохранился только колчан, который теперь болтался у него на груди. Стрел больше не было. В колчане хлюпала вода.

Снимая в воде шкуру твари, он развязал пояс, вот тогда, очевидно, лук и упал в воду. Конраду удалось сохранить только свой драгоценный кинжал, который он все это время крепко сжимал онемевшими от холода пальцами.

Воткнув кинжал в землю, Конрад принялся растирать ладони. Снял с себя колчан, вылил из него воду, затем разделся. Так он сможет быстрее согреться.

На рваной рубахе и старых штанах остались пятна крови тех тварей, которых он убил. Ладно, хотя бы отмылись лицо и волосы.

Вспомнив о тварях, Конрад внимательно всмотрелся в гущу деревьев. Опасности он не чувствовал, но полагаться на свои чувства уже не мог. Впрочем, одного зверочеловека, крадущегося в лесу, он не боялся. После всего увиденного зверь-одиночка не казался ему таким уж опасным.

Он изо всех сил старался не думать о том, что произошло, но память не слушалась его. Он всегда знал, что в мире полно злобных и жутких существ. Не раз слышал он от посетителей таверны рассказы о всяческих чудовищах, да и Элисса говорила ему о далеких землях, которые лежали за пределами их долины и в которых побывал ее отец.

Элисса…

Она погибла. В этом не может быть сомнений, надеяться больше не на что. Он знал, что она умрет, вот она и умерла.

Он не знал, каким будет ее конец, знал только, что жить ей осталось недолго. Но он и предположить не мог, что погибнет не только Элисса, но и вся деревня.

Погибнут все, кроме него.

Почему он выжил? Потому что всегда был чужаком? Почему так произошло? Нет, об этом ему думать не хотелось.

Его мысли возвращались к другому — странному человеку, Черепу, которого он видел в горящей усадьбе и которого не смог поразить стрелой, хотя та попала ему прямо в сердце. Это было невероятно, и Конрад никак не мог убедить себя, что видел все это наяву.

Он знал, что такое огонь и что такое стрела. Знал, что ни один человек не может выйти целым и невредимым из бушующего пламени, не может остаться в живых, если ему в сердце угодила стрела. Ни один человек. Значит, Череп — не человек.

Но ведь и зверолюди, напавшие на деревню, тоже не были людьми, почему же его так беспокоит именно Череп?

Решив избавиться от тяжелых и навязчивых раздумий, Конрад собрал одежду и подошел к воде, где, как будто насмехаясь над его попытками обо всем забыть, как раз проплывал труп одной из тварей.

У нее были перепончатые лапы, но спасти ее они не смогли. Присмотревшись, Конрад понял, что зверь убит вовсе не во время резни в деревне.

По всей видимости, труп пробыл в воде уже несколько дней, поскольку омерзительное тело твари уже начало разлагаться.

Труп плыл мордой вниз, и на поверхности торчала лишь незначительная часть тела, но Конрад разглядел разноцветную, всю в коричневых, желтых и зеленых пятнах кожу, длинные шипы, покрывающие позвоночник и затылок. У твари были длинные и мощные клешни, которыми заканчивались лапы.

Подождав, пока мерзкий труп проплывет мимо, Конрад принялся счищать с одежды кровь и грязь. Запах крови — отличная приманка для хищников, которые скрываются в лесу.

Пока Конрад полоскал одежду в воде, колотил ею о камни, тер руками и тщательно отжимал, он почти согрелся. Расстелив одежду на камне, чтобы она высохла, он задумался.

Что ему теперь делать — сейчас и до конца жизни?

Он устал, но на это наплевать. Он замерз, но скоро отогреется. Он ранен, но это всего лишь легкие порезы и ссадины. Он голоден. Значит, нужно искать еду. Если он хоть что-нибудь съест, усталость отступит.

В реке есть рыба_, но ловить ее без снасти дело непростое. К тому же снова лезть в холодную воду совсем не хочется.

Можно что-нибудь найти в лесу, если, конечно, поискать внимательно. За свою жизнь Конрад научился быть внимательным, иначе хозяин давно уморил бы его голодом, даже несмотря на еду, которую приносила Элисса. Конрад частенько наведывался в лес. Кстати, в день их встречи с Элиссой он как раз и пошел туда, чтобы раздобыть чего-нибудь съестного.

Лес, растущий на берегу реки, мало чем отличался от леса вокруг их деревни. Деревья показались Конраду даже здоровее и прямее, чем больные, искривленные стволы в их лесу. Значит, в этом месте можно найти больше съедобных грибов и растений, здесь меньше риск съесть что-нибудь ядовитое.

Оставив одежду на камне, Конрад отправился на поиски съестного: грибов, ягод или орехов — чего-нибудь, чем можно наполнить пустой желудок.

Когда же ему, наконец, удалось утолить голод, одежда уже высохла. От стирки она обтрепалась и разорвалась еще больше, и пятна грязи на ней остались, но кровь он все же отстирал.

Конрад оделся и тут вспомнил о своем черном колчане. Без стрел он, конечно, бесполезен, но все же какой смысл его бросать? И Конрад закинул колчан за спину.

Он никогда здесь раньше не бывал; не зная местности, вполне можно запутаться и вновь выйти к деревне, а значит, путь остается только один.

Зажав в руке нож, Конрад пошел берегом реки, двигаясь вниз по течению.

В эту ночь он спал спокойно и крепко.

Немало времени он потратил на то, чтобы отыскать безопасное место для ночлега. Дерева с большим дуплом он не нашел, зато обнаружил ствол, разветвлявшийся на три толстых ствола. Место, где они расходились в стороны, представляло собой широкую и удобную площадку, где можно было улечься, свернувшись калачиком.

Как обычно, он проснулся на рассвете. Он замерз, тело затекло, поэтому сначала Конрад потянулся и начал растирать конечности, затем осмотрел свои порезы, которые уже начали заживать. Что ж, у него прибавится шрамов, только и всего.

Дождавшись, когда станет светло, он спустился с дерева. Попил воды из реки и отправился в лес на поиски пропитания.

Спустя час желудок удалось кое-как успокоить, но все-таки нужно было раздобыть что-нибудь посущественнее. В деревне, чтобы хоть чего-то поесть, он обычно залезал в кормушки к животным.

Конрад улыбнулся. За все утро он впервые вспомнил о своей деревне, и странное дело — не в связи с ее уничтожением, а в связи с едой.

«Так и должно быть», — подумал он. Деревня значила для него только одно — пишу и кров. Больше ничего. Ему было наплевать, что ее сожгли, наплевать, что перебили всех ее жителей.

За одним исключением…

Он попытался выбросить из головы Элиссу, вместо этого сосредоточившись на мысли о еде. Стрел у него нет, значит, придется либо бродить по мелководью в надежде поймать рыбу, либо ставить силки.

Выбрав подходящую ветку, он наделал из нее колышков. Затем прошелся вдоль реки и собрал несколько пучков длинной и прочной травы, из которых сплел веревку.

Конрад старался не отходить от реки, поэтому все время ему приходилось пробираться сквозь густые заросли, но лучше немного потерпеть, чем заблудиться в незнакомом лесу.

Этот лес мало чем отличался от леса возле их деревни, а значит, в нем тоже должна водиться всякая живность, пригодная в пищу.

Выйдя на поляну, Конрад внимательно огляделся. Почва тут была каменистой, однако в изобилии росла трава, которую любят кролики.

Конрад прошелся по поляне, проверяя, нет ли где следов их пребывания — помета и нор. Наконец он нашел то, что искал.

Кролики, как и люди, обычно ходят по одной и той же тропе, поэтому на ней он и решил ставить силки.

Конрад изготовил четыре веревки, приладил их к колышкам, колышки вбил в землю, сделал из веревок петли, подпер их веточками и стал ждать.

Ожидание, как он скоро выяснил, штука довольно трудная. Прежде ему ничего не приходилось ждать подолгу: хозяин обычно сильно нагружал его работой. Впервые ждать ему пришлось в лесу, когда он наблюдал за зверочеловеком.

Хотя нет, иногда он подолгу ждал Элиссу. Бывало, что целыми неделями, но все же это не шло ни в какое сравнение с его теперешним ожиданием — когда появится кролик и предложит себя на обед. Пойти и разведать, что находится впереди, ему не хотелось — все равно придется возвращаться.

Шло время. Солнце медленно приблизилось к зениту. Прошло полдня, столько же еще впереди. Нет, ждать кролика всю жизнь он не собирается. Если ничего не поймает, пойдет дальше по реке. Наконец Конрад отправился проверять силки. В двух из них оказались кролики.

Один из них задохнулся, запутавшись в петле. Второй попал в нее лапой. Одним движением руки Конрад свернул ему шею.

Очень довольный, он вернулся к реке, чтобы освежевать зверьков. Внутренности он бросил в воду, чтобы их запах не привлек внимания каких-нибудь зверей покрупнее.

Развести костер оказалось делом не менее трудным, чем поймать кроликов. Он мог бы съесть их и сырыми, если бы находился в отчаянном положении, но сейчас голод еще не довел его до такого. Конрад решил развести костер посреди поляны, чтобы, в случае чего, заметить привлеченного запахом хищника.

Разводить огонь Конрад умел. Он набрал веток посуше. Согнув дугой короткую палочку, он привязал к ее концам веревку из травы, набросил ее петлей на воткнутый в землю колышек и принялся энергично тереть. Наконец показался дымок, затем трава начала тлеть, появился язычок огня — и трава загорелась. Разведя костер, Конрад подвесил над огнем тушку.

И снова стал ждать.

Мясо получилось черным, подгоревшим снаружи и почти сырым внутри, но Конрад пришел от него в восторг.

Пока кролик жарился, он тщательно обработал его шкурку. Она может пригодиться. Отправляясь в дорогу, он заткнул шкурку за пояс и привязал к нему тушку второго кролика. Силки он сложил в колчан.

Через несколько минут Конрад подошел к мосту через реку. Здесь дорога расходилась в двух направлениях. Мост совсем не был похож на мост в их деревне — он был выше и шире и сделан из камня. И дорога была совсем другой — широкой и ровной.

Конрад ступил на мост. Дойдя до середины, остановился. Река привела его к мосту, но куда ему идти? Нужно решать.

Сначала ему просто хотелось выбраться из обреченной деревни. Он выбрался, но что теперь?

Не может ведь он жить в лесу. Найти другую деревню и поселиться в ней тоже не хотелось, деревенской жизнью он был сыт по горло. Он не знает никакого ремесла, поэтому скорее всего ему придется пристроиться в какую-нибудь таверну. По крайней мере, там ему будут платить.

Потом он вспомнил, что все-таки кое-что умеет. Он умеет охотиться. Он умеет ловить силками мелких животных и стрелять крупных — когда у него есть лук и стрелы. Он может поймать несколько кроликов и обменять их на стрелы. А лук может сделать и сам.

Итак, остается выбрать.

Конрад взглянул налево, затем направо. Обе дороги одинаковы. И Конрад, не раздумывая, отправился по одной из них.

Он надеялся, что скоро выйдет к какой-нибудь деревне, расположенной у реки, но когда прошло полчаса, а следов человеческого жилья не было и в помине, Конрад решил, что выбрал не то направление. Нужно было бы вернуться, но он не спешил, а потому продолжал идти вперед.

Дорога была довольно грязной, по обеим ее сторонам тянулись канавы, которые, как правильно догадался Конрад, служили для отвода талых вод, не давая дороге превращаться в грязное месиво. Деревья стояли поодаль от дороги, что также делало ее более удобной для путешественников — можно было не опасаться засады. Но Конрад все равно держался самой середины и не выпускал из рук нож.

Сзади послышался какой-то шум, и Конрад обернулся. Звук быстро нарастал.

Решив, что нечего торчать на виду, он спрыгнул в канаву и добежал до ближайшего толстого дерева. Звук становился все ближе и ближе.

Послышалось фырканье, скрип, топот — и на дороге появился фургон, который тащили четыре лошади. Закрытый фургон, внутри его сидели люди, а двое на козлах правили лошадьми.

В их деревне были повозки, в которых перевозили урожай с полей и дрова, но никогда еще он не видел, чтобы повозки предназначались только для людей.

Фургон проехал мимо, и Конрад вышел на дорогу, чтобы посмотреть ему вслед, но из-за пыли, поднятой колесами, разглядеть повозку не удалось.

Конрад замахал перед лицом руками, пытаясь рассеять облако пыли.

И вдруг он увидел, что к нему направляются двое мужчин.

Его первой реакцией было замереть на месте, что он и сделал. Вторая реакция — бежать, но в руках мужчин он увидел луки. Стрелять они не собирались, но наверняка они местные, а потому легко смогут найти его в лесу и убить.

Наверное, они из ближайшей деревни. А может быть, разбойники. Только у него нечего отбирать.

Но и вечно от всех прятаться тоже нельзя. Все равно придется выйти к людям. Подумав об этом, Конрад шагнул навстречу незнакомцам, надеясь, что они люди. По крайней мере, они выглядели как люди, хотя после того, что он видел вчера, нельзя быть уверенным ни в чем.

Заметив его, мужчины остановились. Оба были старше Конрада, носили бороды и были одеты как дровосеки из его деревни, только у них не было топоров. Конрад и мужчины остановились друг против друга.

— Привет, парень, — сказал один из них.

— Здорово, — сказал другой.

Конрад облизал пересохшие губы.

— Что-то раньше мы тебя не видали, — сказал первый.

— Ты что, пришлый? — спросил второй.

Конрад кивнул.

— А куда идешь?

— Заблудился, что ли?

Конрад молча смотрел на них.

— Что это с ним? — спросил первый своего товарища.

— Ты что, говорить не умеешь? — спросил тот.

— Не умеешь, малый?

Конрад открыл рот, чтобы ответить, но слова застряли у него в горле. За всю жизнь он говорил только с одним человеком — Элиссой. Он не знал, как нужно разговаривать с другими.

Конрад молча затряс головой.

— Дурачок, видно, — сказал первый второму.

— Точно, — согласился тот.

Первый показал рукой в ту сторону, откуда приехал фургон.

— Ты — идешь — оттуда? — спросил он медленно и громко.

Конрад подумал, что дурачок здесь не он, а кое-кто другой, поскольку откуда же еще он может идти?

— Да, — ответил он.

— А куда, — громко и отчетливо сказал второй, — куда ты идешь?

Конрад пожал плечами.

— Хочешь идти с нами? — спросил первый. — Мы возвращаемся. Покажем тебе дорогу.

— Дорогу куда? — спросил Конрад.

— Куда ты идешь.

— Но я не знаю, куда иду.

— Тогда тебе повезло, потому как мы тебя отведем, куда надо.

— Куда это?

— В город, конечно, — сказал второй.

Конрад почувствовал беспокойство. Что-то уж больно приветливы эти незнакомцы. А может быть, так и полагается себя вести. Может быть, только в его деревне с ним обращались плохо.

— Кроликов ловил, парень? — спросил первый. — Хорошего подцепил. Неси его в город, тебе за него дадут будь здоров. Три шиллинга.

— Три! — сказал Конрад, не веря своим ушам.

— Больше, — быстро сказал второй, думая, что Конрада рассердила сумма. — Больше трех. Пять!

Пять шиллингов — да это же целое состояние! Теперь Конрад жалел, что съел одного кролика.

— Верно, Карл, — сказал первый, глядя на кролика, висевшего на поясе Конрада. — Пять шиллингов. Ну как, парень? Мы отведем тебя в город и покажем, где за кроликов дают хорошую цену.

— Ты его где поймал, здесь? — спросил мужчина по имени Карл.

Конрад кивнул. Карл засмеялся:

— У реки? Возле моста?

— Да.

— Мы знаем, где лучше всего ловить животных, — сказал Карл, обращаясь к своему приятелю. — А малый думает, что мы хотим отобрать у него кролика, Хайнц. Ей-богу.

— Не бойся, парень, — сказал Хайнц. — Мы охотимся на кое-кого покрупнее кроликов.

Конрад снова кивнул, но вид у него был недоверчивый.

— Мы же тебе помочь хотим, парень, — продолжал Хайнц. — Тебе, похоже, нужна еда, да и одежда не помешает. В городе все найдешь. Мы тебе помочь хотим. Ты нас не знаешь, а потому не веришь. Пошли с нами. Если боишься, можешь идти сзади.

Карл взглянул на приятеля:

— Не знаю, как ты, Хайнц, а я хочу пива. Пошли, я угощаю.

Они повернулись и пошли в сторону города. Карл бросил взгляд через плечо.

— Я и тебе пива куплю, — сказал он.

Подождав, пока они отойдут ярдов на двадцать, Конрад двинулся вслед за ними.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Вход в город закрывали деревянные ворота. Сначала Конрад подумал, что они служат защитой от неприятеля, но потом увидел, что ворота совсем прогнили и вряд ли могут служить препятствием.

Возле них стоял стражник в форме, который собирал пошлину с тех, кто входил или выходил из города.

Остановившись возле ворот и ожидая, пока Карл и Хайнц заплатят, Конрад старался разглядеть, что находится за воротами. Наконец Карл кивнул ему, и все трое направились в город.

Стражник стоял, прислонившись к воротам, но когда мимо него хотел пройти Конрад, остановил его.

— Три пенса, — сказал он.

— За то, чтобы войти в город?

— Не-а, за то, что ты пользуешься дорогой.

— Но у меня нет трех пенсов.

— Жаль. Тогда я тебя не пущу. У нас только бароны проезжают бесплатно — остальные должны платить.

— На, — сказал Карл, порывшись в карманах. И протянул монеты стражнику.

Конрад изумился.

— Спасибо, — сказал он. — Спасибо. Я вам верну, обязательно. Я верну.

— Конечно, вернешь, — сказал Карл и пошел догонять Хайнца.

Стражник приоткрыл ворота, чтобы пропустить Конрада.

— Счастливо, — сказал он.

Город показался Конраду огромным, гораздо больше их деревни. Он еще ни разу не видел такого скопления людей. Сколько улиц, и все вымощены булыжником. Все такое большое, огромные дома, длинные улицы.

Шагая позади Карла и Хайнца, Конрад с удивлением оглядывался по сторонам.

Никто не обращал на него внимания. Вот когда в их деревню заходил кто-то незнакомый, об этом немедленно знали все, и все на него пялились. А здесь, похоже, путешественник — дело обычное. Да и жителей здесь столько, что они, похоже, и сами не знают, кто свой, а кто чужой.

Люди с разных концов города уж точно были чужаками друг другу.

Конрад заметил фургон, который проехал мимо него час назад. Сбоку на нем красовался рисунок — что-то похожее на башню, наверное, замок, решил Конрад. Лошадей уже увели, а сама повозка стояла возле домика, который мог быть только таверной. Она была гораздо больше, чем таверна Адольфа Бранденхаймера, и в гораздо лучшем состоянии.

Проведя на постоялом дворе всю жизнь, Конрад мог узнать таверну везде; тем более тут над входом висела яркая вывеска: намалеванная на деревянной доске кружка, доверху наполненная элем, что не оставляло сомнений в назначении этого заведения.

Конрад заметил, что подобные вывески висели на многих домах — у булочника, мясника, торговца овощами, кузнеца.

Его деревня была маленькой, у них все знали, кто в каком доме что продавал. Город же был таким огромным, что любой мог затеряться в лабиринте его улиц, и, конечно, требовались вывески, чтобы знать, где и что можно купить.

Конрад подумал, что его новые приятели зайдут в таверну, но нет, они шли все дальше, направляясь, по-видимому, к рыночной площади. Возле нее на углу оказалась еще одна таверна!

Конрад никак не мог понять, зачем нужны две пивные. Потом он решил так: наверное, одна не может вместить всех желающих освежиться.

Конрад и подумать не мог, что на свете бывают такие большие города. Вдали он разглядел поля, но они находились так далеко, что почти скрывались за высокими зданиями.

— Пришли, — раздался голос. — Хочешь выпить?

Конрад уже и думать забыл о своей встрече с незнакомцами. Хайнц куда-то пропал — наверное, уже зашел в таверну. Карл стоял в дверях; он и окликнул Конрада.

Конрад кивнул и хотел войти.

— Ты лучше спрячь нож, — сказал Карл. — А то вид у тебя не очень дружелюбный.

Конрад взглянул на свою правую руку — она сжимала кинжал. А он и не заметил, что всю дорогу так и шел с ним.

Входить через парадную дверь ему было очень непривычно. В таверне Бранденхаймера ему разрешали пользоваться только черным ходом. Конрад увидел грубые деревянные столы и табуретки, на полу свежую солому, почувствовал знакомый запах пива. Из кухни доносились ароматы жарящегося мяса и готовящегося эля.

Хайнц уже дожидался их возле высокого деревянного стола, рядом с которым на боку лежали три огромные бочки. Около одной из них стоял хозяин таверны и, открыв кран, наполнял оловянную кружку. Передав ее Хайнцу, он заметил Карла и принялся наполнять вторую.

Карл что-то сказал Хайнцу, и они посмотрели на Конрада, который все еще стоял в дверях. Карл протянул кружку ему.

— Иди сюда! — позвал он и поставил кружку на стол. — Я плачу, — сказал он хозяину.

Карл бросил на стол несколько монет, и хозяин начал наполнять третью кружку.

Конрад несмело вошел в таверну. Несколько посетителей, бросив на него беглый взгляд, вернулись к своему элю. Конрад подошел к столу, за которым сидели Карл и Хайнц, и взглянул на кружку с элем. Свою кружку.

Конраду не позволялось пить хозяйский эль, впрочем, это не мешало ему наверстывать упущенное, когда Бранденхаймера не было поблизости. Хозяин терпеть не мог, даже когда Конрад пил его воду.

— Кто это, Карл? Ваш новый приятель? — спросил хозяин таверны, ставя на стол большую кружку с элем и сгребая монеты.

— Да вот, в лесу встретили, — ответил Карл, прихлебывая пиво.

Конрад облизнул губы, взял кружку двумя руками и поднес ее ко рту.

— Никакой он нам не приятель, — сказал Хайнц, глядя на Конрада, и поставил свою кружку на стол.

— Точно, — сказал Карл и тоже поставил кружку.

Не успев сделать и глотка, Конрад понял, что сейчас произойдет. Еще он понял, что ничего не успеет сделать.

Но это его не остановило. Резким движением он плеснул эль в лицо Карлу и сразу отпрыгнул в сторону, пытаясь выхватить кинжал.

Но не успел. Хайнц схватил его за кисть, а Карл со всех сил ударил в живот. Конрад согнулся от боли.

Схватив его за волосы, Хайнц поднял его голову, а Карл приставил ему к горлу нож.

— Ну, уж нет! — выкрикнул Карл, стирая с лица пиво. — Никакой он нам не приятель.

— Это браконьер, — сказал Хайнц.

Конрад лежал на каменном полу, глядя, как за толстыми прутьями начинается рассвет, и в который раз думал, что с ним теперь будет.

Да, не следовало доверять Карлу и Хайнцу. Нужно было верить инстинкту, тогда бы он не оказался в этом погребе.

Он объяснял, что не знал о запрете ловить кроликов, спрашивал, что с ним собираются делать, но предатели не вступали с ним в разговор, сказали только, что его судьба решится завтра. Он даже слышал, как Карл обещал хозяину таверны заплатить, если тот продержит пленника у себя до утра.

В его деревне законом была воля Вильгельма Кастринга. Всякого, кто нарушил закон, тащили к нему. Преступника подвергали штрафу, били, заставляли бесплатно работать или надевали на него колодки — в зависимости от тяжести преступления.

Интересно, а как в этом городе наказывают за убийство кролика? Нет, двух кроликов. Если штрафуют, то денег у него нет. Он может только отработать. Может быть, его накажут кнутом. Ну, к этому-то он привык. Послышался звук отпираемого замка, и в погреб хлынул свет.

— Встать! — приказал чей-то голос.

Конрад встал и подошел к ступенькам, ведущим наверх. Там его ждали Хайнц и Карл, оба держали в руках ножи. У Карла был нож Конрада.

— Острый, — сказал он, заметив, что Конрад взглянул на свое оружие. — Браконьеру такой иметь не обязательно.

— Повернись! — сказал Хайнц. — Руки за спину!

Конрад почувствовал, что ему связывают за спиной руки.

— Что происходит? — спросил он. — Что вы собираетесь делать?

— Мы — ничего, — ответил Хайнц.

— Точно, — сказал Карл. — Делать будет кое-кто другой. — И он засмеялся.

Сунув нож Конрада в ножны, он вывел юношу из таверны. Проходя мимо стола, на котором лежали кролик и колчан, Хайнц захватил их с собой.

Несмотря на ранний час, на улицах было полно людей. Заметив, что ведут пленника, прохожие обращали на него внимание.

— Кто это? — спросил один.

— Эй, что он сделал? — окликнул другой.

— Пойди да узнай! — огрызнулся Карл.

Хайнц хмыкнул. Они вели Конрада куда-то вверх по улице, навстречу утреннему солнцу. Они кого-то искали, и Конрад уже понял: судью…

Через несколько минут вдали послышался стук копыт. Судя по звуку, лошадей было несколько; к ним приближалась группа всадников. Схватив Конрада за шиворот, Карл вытащил его на середину дороги; Хайнц подталкивал его в спину.

Через несколько мгновений из-за угла вывернул первый всадник, за ним ехали еще пятеро. Наконец показалась вся свита — еще человек двенадцать, включая двух егерей, каждый из которых вел на поводках по паре гончих.

Четверо всадников были солдатами в шлемах с голубым плюмажем, ярко начищенных нагрудниках, с мечами и щитами, на которых красовался один и тот же знак — голубой дракон.

Пятым всадником была женщина, одетая в богатые и яркие одежды. Она ехала в дамском седле, рядом с ней шла служанка и держала над ней зонтик с длинной-предлинной ручкой. Лицо женщины закрывал легкий шелковый шарф.

Впереди процессии ехал мужчина, которого, видимо, и дожидались Карл и Хайнц. По сравнению с его одеждами наряд женщины можно было считать просто нищенским. Атлас и замша, и все отделано пышными кружевами. В наряде преобладали всевозможные оттенки синего — от синих кожаных сапог до светло-голубой шляпы и пышного пера на ней еще более светлого оттенка. Только сокол, сидевший у него на правой руке, не был синим; впрочем, на нем был голубой колпачок.

Улицы заполнялись людьми, и все приветствовали важного всадника, кланяясь ему. Он не обращал на них внимания, держась высокомерно и надменно. Заметив Конрада и его стражей, всадник направился прямиком к ним.

— Барон! — сказал Карл.

— Барон! — как эхо откликнулся Хайнц.

Они бухнулись на колени, потянув за собой Конрада.

Всадник чуть шевельнул поводом, и лошадь объехала троицу, стоявшую прямо на дороге.

— В чем дело? — спросил барон, ни к кому не обращаясь.

— Это преступник, господин! — крикнул Карл.

— Ах, вот как, — сказал барон и соизволил взглянуть вниз. Он остановил лошадь, и вся свита также остановилась в некотором отдалении.

Конрад посмотрел на барона. Чисто выбритые жирные щеки, ужасно толстый, из-за тучности было трудно определить его возраст, что-то около сорока. Чтобы нести такую тушу, потребовалась огромная лошадь.

Конрад успел взглянуть на барона лишь мельком, поскольку Карл немедленно пригнул его голову так низко, что волосы коснулись грязных булыжников мостовой. В таком положении, когда все видится вверх ногами, Конрад заметил, как на другой стороне площади появился еще один человек.

Он шел пешком, ведя под уздцы белую лошадь, к которой была привязана еще одна, вьючная; подойдя к таверне и привязав лошадей у входа, человек вошел внутрь. Конраду было плохо видно, но человек, похоже, носил черный шлем, который полностью закрывал его лицо.

Тем временем барон начал допрос.

— Что он сделал? — спросил он Карла и Хайнца.

— Это браконьер, господин барон. Он поймал двух кроликов. Смотрите, одного он съел, вот его шкура, а второй вот. А вот силки.

— Он вор, господин барон. Вот его колчан, видите? Он его, наверное, тоже украл.

— Хозяин! — послышался громкий голос из таверны.

Человек в черном шлеме, видимо, обнаружил, что таверна пуста. Все высыпали на улицу, чтобы посмотреть, что там происходит.

— Что ты можешь сказать, вор? — спросил барон. Кто-то рывком поднял голову Конрада, и он взглянул барону в глаза.

— Я хотел есть, — сказал Конрад. — Только и всего. Я поймал кролика, потому что очень хотел есть. Я не знал, что это преступление. Я пришел издалека. Я заплачу вам за кролика.

— У него нет денег, — сказал Хайнц.

— Молчать! — приказал барон. — Ты не здешний, я это вижу. Возможно, в ваших местах законы другие. Но пока ты здесь, должен подчиняться моим законам. Ты украл у меня.

— Я не хотел красть!

— Молчать! Ты говоришь, что хотел есть. Это я понимаю. Мы все хотим есть, если не ели целых два или три часа. Я бы простил тебя, если бы ты поймал и съел одного кролика. Но ты поймал двух. Что ты можешь на это ответить?

Конрад открыл рот, чтобы что-то сказать, но так ничего и не придумал, а потому ответил:

— Извините.

— Поздно извиняться, — сказал барон. — Сейчас я еду на охоту. Когда вернусь, тебя повесят.

Конрад уставился на барона, не веря своим ушам. Неужели он выжил в страшной резне только для того, чтобы быть повешенным за каких-то двух кроликов?

Его не убили чудовища, но ведь они просто-напросто безмозглые твари. Получается, что в вопросах жестокости и предательства они не идут ни в какое сравнение с самым опасным существом — человеком.

— Вы не можете его повесить, — раздался голос из дверей таверны.

Голос прозвучал негромко, но, поскольку на площади стояла мертвая тишина, все повернулись, чтобы взглянуть на того, кто это произнес.

На нем действительно был черный шлем. Забрало было поднято, потому что человек собирался пить эль, но лицо его находилось в тени. Он был одет во все черное: кольчуга на кожаной подкладке, из черных металлических колец, на черном поясе черные ножны, даже рукоять меча была черной — такой же, как и шерстяные штаны, и короткие кожаные сапоги.

— То есть как это? — спросил барон. — Кто вы такой? И какое право вы имеете вмешиваться? — Он бросил быстрый взгляд назад, где находилась его охрана. — Это вас не касается, — продолжал он, — кем бы вы ни были.

— Этот человек имеет право на защиту, — сказал незнакомец в черном.

— На защиту? Какую защиту? Это преступник, какая тут может быть защита?

— Он имеет право защищать себя сам.

— Он только что использовал это право. И не слишком удачно.

Барон взглянул на собравшихся; кое-кто в толпе угодливо засмеялся. Барон продолжал смотреть на людей, и смех стал громче.

Незнакомец прихлебывал пиво, дожидаясь, когда станет тихо.

— У него есть право защитить себя в поединке, — сказал он, когда наступила тишина.

Барон удивился.

— Поединок? — спросил он. — Но ведь он… э-э… крестьянин!

— Ну, это пустая формальность. Я думаю, вы знаете, что, согласно рыцарскому кодексу, принятому при дворе императора Магнуса в две тысячи триста двадцать пятом году, право защищать свою жизнь в поединке имеет каждый, кто обладает клинком. — Человек в черном хлебнул еще эля и глянул на Конрада. — У тебя есть клинок, парень?

Конрад, который еще не пришел в себя, машинально ответил:

— Да.

— Нет, — сказал Хайнц.

— Нет, — сказал Карл.

— Вот видите? — сказал барон. — Слово двух моих самых верных подданных против слова браконьера и вора. Я знаю, кому можно верить.

— Но если у него нет клинка, — сказал незнакомец, — то, как он снял с кролика шкуру? Зубами, что ли?

— У него было оружие? — резко спросил барон.

— Э-э… — промямлил Хайнц.

— Ах да… — сказал Карл и показал нож. — Вот…

— Хорошо, хорошо, — сказал барон. Он взял нож и внимательно его осмотрел. — Но у крестьянина не может быть такого оружия. Оно наверняка краденое.

«Что верно, то верно», — подумал Конрад.

— У него есть клинок, — сказал человек в черном, — значит, он имеет право защищать свою жизнь в поединке.

— Нет! — запротестовал барон. — Рыцарские правила касаются только благородных людей, рыцарей, людей чести, а не каких-то крестьян! И под клинком подразумевается меч, а не нож!

— Клинок — он и есть клинок, — ответил незнакомец. — Обвиняемый имеет право защищаться, так что вам придется либо его освободить, либо предоставить ему это право. Вы не можете его повесить.

— Не надо мне указывать, что я могу и что нет! — сердито сказал барон.

Он потянулся к своему мечу, и сокол слетел с руки. Громко хлопая крыльями, птица заметалась на цепочке, которой была привязана к перчатке барона.

Один из охотников бросился выручать птицу; поймав сокола, он посадил его на свою кожаную рукавицу; барон отцепил цепочку и передал ее охотнику.

— Я просто советую вам придерживаться буквы закона, — сказал человек в черном. — Впрочем, если вы боитесь…

— Боюсь? Я? — Барон делано засмеялся. — Чего мне бояться? — сказал он, горделиво выпрямляясь в седле и обводя взглядом горожан.

— Вы назначены Императором править этой местностью, следовательно, ваш долг — строго соблюдать закон, до последней буквы. Обвиняемый имеет право защищать свою жизнь и честь в поединке, поэтому вам решать, принять его вызов или нет.

— Мне? Вы хотите, чтобы я бился… вот с этим? — Барон сделал презрительный жест в сторону Конрада.

— Вам самому не обязательно, — ответил незнакомец. — Если хотите, можете назначить кого-то вместо себя. Но я уверен, что вы горите желанием свершить правосудие лично. Выбор оружия, естественно, за вами. Ваша репутация широко известна, барон. Когда-то вы были отчаянным дуэлянтом. Вы убили пятнадцать человек, верно?

— Шестнадцать, — поправил барон.

— Разумеется, тогда вы были моложе и не такой…

Незнакомец замолчал, не желая произносить слова «жирный», но все было понятно и так.

— Я с кем угодно справлюсь, — уверенно заявил барон, — а что касается какого-то крестьянина — ха!

— Значит, вы принимаете вызов?

— Да, да, да! Давайте покончим с этим побыстрее. Сейчас я убью этого вора и до обеда еще успею поохотиться.

Барон подозвал одного из солдат.

— Дай ему меч.

Конрада поставили на ноги и развязали ему руки. Солдат протянул ему меч.

Барон с трудом слез с лошади. Вытащив меч, он медленно подошел к Конраду:

— Если веришь в какого-нибудь бога, помолись ему хорошенько.

— Одну минуту, барон, пожалуйста, — сказал человек в черном. — Вы имеете право назначить кого-то вместо себя, но обвиняемый ведь тоже имеет такое право. Вы отказались, но давайте спросим его.

Барон нахмурился:

— Мне надоели ваши советы. Перестаньте вмешиваться, вы препятствуете свершению правосудия. Здесь нет никого, кто осмелился бы выйти против меня. Дайте мне с ним расправиться, и дело с концом.

— Что скажешь, парень? — спросил Конрада незнакомец. — Сам будешь драться или кого попросишь?

Конрад взглянул на меч в своей руке, взглянул на барона, взглянул на человека в черном и сказал:

— Я прошу вас.

— Принимаю.

— Эй, это еще что? — воскликнул барон, поворачиваясь к человеку в черном. — Кто вы такой?

Вместо ответа незнакомец снял черный шлем. Его коротко подстриженные волосы были белыми как снег, такой же была и его бородка. Все его лицо было густо покрыто татуировкой; черные, глубоко въевшиеся в кожу линии располагались так, что лицо человека напоминало морду какого-то животного — собаки или лисицы. Нет — волка…

— Ты! — воскликнул барон и попятился.

— Я, — сказал человек с татуировкой. — Рад, что ты меня не забыл, Отто. Я говорил тебе, что мы еще встретимся, и знаю, как бы ты огорчился, если бы я не сдержал обещания. Я вообще человек слова. В отличие от тебя.

Барон бросил беспокойный взгляд по сторонам, словно решая, куда можно сбежать. Взглянул на своих солдат, сидящих в седле, явно намереваясь просить их о помощи, но вместе с тем не желая выказывать слабость перед лицом горожан.

— Вольф, — сказал барон, вкладывая меч в ножны и подходя к беловолосому человеку, — рад видеть тебя после стольких лет. Когда-то мы с тобой не поняли друг друга, а теперь, похоже, все повторяется!

И он засмеялся, хотя было понятно, что барону вовсе не до смеха.

Вольф отбросил в сторону шлем и вытащил меч; металл клинка был таким же черным, как и доспехи рыцаря, по-прежнему державшего в руке кружку с пивом.

— Давай-ка отойдем в сторонку и поговорим, — сказал барон. Он говорил тихо, но Конрад стоял к ним ближе всех, поэтому слышал каждое слово. — Я тебе заплачу, — продолжал барон. — Я дам тебе много денег, очень много. Обещаю, мы все уладим. Прошу тебя, не шути такими вещами. Не станешь же ты вызывать меня на бой из-за какого-то воришки!

— Не стану.

Барон явно обрадовался:

— Ну вот, я знал, что ты разумный человек, Вольф.

— Я буду драться из-за себя. Молись своему Ульрику.

— Ты не уйдешь отсюда живым! — прошипел барон. — Даже если я погибну, мои люди прикончат тебя!

Вольф глянул на солдат, потом на женщину, которая молча наблюдала за сценой, и сказал:

— Не думаю.

— Послушай, Вольф, чего ты хочешь?

— Справедливости. Ты принял вызов, Отто. Неужели после этого ты собираешься сбежать, как трусливый и лживый предатель, кем ты, собственно говоря, и являешься?

Барон бросил взгляд через плечо. Все собравшиеся смотрели на него.

— Что же мне делать, Вольф?

— Умереть, Отто, умереть.

— Я убил на поединках шестнадцать человек, Вольф! Ты будешь семнадцатым!

С этими словами барон выхватил меч и бросился на Вольфа, целясь ему в живот. Для такой жирной туши он двигался неожиданно ловко и проворно.

Человек в черном неторопливо сделал шаг в сторону и отхлебнул пива. Лезвие меча просвистело рядом с ним.

Барон хотел нанести удар в голову. Вольф подставил свой меч. Клинки скрестились, противники стояли лицом к лицу.

Впервые на лице Вольфа отразились какие-то эмоции. Он усмехнулся, обнажив острые зубы.

— Я пришел не для того, чтобы драться с тобой, Отто, — сказал он. — Я пришел, чтобы казнить тебя!

Он оттолкнул барона. Черный клинок со свистом рассек воздух и вонзился ему в грудь. Барон замер, с удивлением глядя на красное пятно, которое быстро расплывалось по его светло-голубой атласной рубашке.

Вольф вытащил меч, и барон рухнул на камни мостовой. Он был мертв.

Вольф обвел взглядом собравшихся — толпу горожан, солдат, свиту барона, женщину на лошади, Конрада. Все стояли не шевелясь. Вольф поднес к губам кружку и допил пиво.

— Заберите его, — сказала женщина, впервые заговорив. — Положите на лошадь.

Тело барона уложили поперек седла.

— Отвезите его в крепость, — приказала женщина. — А мы — едем на охоту. — Все это она произнесла, не сводя глаз с человека в черном. — Ты пообедаешь со мной сегодня, Вольф? Возможно, я смогу отчасти возместить то, что остался должен тебе мой брат. — Она взглянула на тело барона. — Теперь я перед тобой в долгу. Ты примешь мое приглашение?

— Возможно, — ответил Вольф.

Похоже, женщине ответ понравился. Тело барона повезли назад, а все остальные как ни в чем не бывало продолжили свой путь.

— Верните ему его вещи, — приказал Вольф.

Меч у Конрада уже забрали, однако взамен вернули нож, колчан, силки, шкуру первого кролика и тушку второго.

Вольф прислонил к стене свой окровавленный меч.

— Почисти, — велел он Конраду.

Затем повернулся, поднял с земли свой черный шлем и скрылся в таверне.

— Еще пива! — послышалось оттуда.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Теперь, когда смотреть было уже не на что, толпа начала рассеиваться. Карл и Хайнц тихо исчезли.

Конрад старательно вытирал меч Вольфа шкуркой кролика. Закончив работу, он отшвырнул шкурку в сторону и понес черный меч в таверну. Он был длинный, широкий и очень тяжелый.

Вольф допивал очередную кружку пива. Он снял кольчугу, под которой оказалась черная кожаная рубаха. Вокруг его запястий были повязаны полоски черного меха, шею плотно обвивала черная цепь с крупными и тяжелыми звеньями.

Черный шлем лежал рядом. Забрало было опущено, и Конрад увидел, что шлем сделан в виде головы волка: на забрале, которое было как бы мордой зверя, виднелись металлические клыки, прорези располагались там, где у волка находятся глаза.

Повернув меч рукоятью от себя, Конрад подал его рыцарю. Бегло проверив, не осталось ли на клинке пятен, Вольф взял меч и сунул его в ножны.

— Спасибо, — сказал Конрад.

— За что? — спросил Вольф, не глядя на него.

— Вы спасли мне жизнь.

— Случайность.

— Не для меня.

Вольф повернулся к нему. Окинул взглядом с ног до головы, задержавшись на лице.

— Твоя жизнь не имеет для меня никакого значения, как, впрочем, и для всех остальных, — сказал Вольф. — Она нужна только тебе самому.

— Мне повезло, что вы оказались рядом.

— Повезло? — сказал Вольф. Он улыбнулся, показав острые зубы. — Везения не существует.

Увидев его зубы так близко, Конрад от неожиданности попятился.

Вольф расхохотался. Он был выше Конрада, футов шести ростом, с мускулистыми руками. Его волосы побелели вовсе не от старости; он был наверняка не старше барона.

— Еще пива! — крикнул он хозяину, который жался в уголке. — Мне и моему другу.

Хозяин продержал его всю ночь в погребе, поэтому сейчас, услышав слово «друг», Конрад вспомнил, как тот спрашивал Карла и Хайнца, кто их новый друг. На этот раз это слово прозвучало совершенно по-другому. Тем двоим Конрад не верил, а этот человек делом доказал, что ему можно доверять. Но друг?

— Вы недавно говорили, — сказал Конрад, — что тот, у кого есть клинок, имеет право защищать свою жизнь и честь в поединке. Это правда?

— Не совсем. У богачей свои законы. Так было и так будет. — Вольф пожал плечами. — Дай-ка посмотреть твой нож.

Конрад протянул ему клинок, и Вольф стал его разглядывать.

— Такой кинжал называется крис или малайский, — сказал он. — Его сделали за много тысяч миль отсюда, гораздо дальше, чем Катай. — Он вернул нож Конраду. — Только я не думаю, что ты привез его оттуда. — Он хлебнул из кружки. — Как тебя зовут, парень?

— Конрад.

— И все? Просто Конрад?

Тот кивнул.

Вольф также кивнул:

— Понятно. Ты похож на самого последнего бедняка, так что у тебя и вправду может быть только имя. На, пей.

Он протянул Конраду кружку, и тот принялся жадно пить.

— Выпивка может быть опасной штукой, Конрад. Смотри, что она сделала со мной. — Он показал на свое лицо. — Однажды я напился и решил, что уж если мое имя означает «волк», то и выглядеть я должен по-волчьи. И велел покрыть себе лицо татуировкой и подпилить зубы. Тогда я находил эту идею превосходной. Так пусть же это послужит тебе предостережением, парень!

Конрад кивнул; однако он не собирался делать с собой ничего подобного. Вольф, может быть, и сожалел о содеянном, но, честно говоря, на его лице подобная татуировка была к месту. Сделай такую кто-то другой, и он превратился бы в посмешище, но у Вольфа черные линии только подчеркивали мужественные черты лица, а острые зубы показывали, каков его характер.

— Дай посмотреть колчан.

Конрад протянул колчан, и Вольф принялся рассматривать знак на черной коже — две перекрещенные стрелы и кулак в железной перчатке.

— Где ты его взял?

— Мне его дали.

— Кто?

— Элисса Кастринг. Она дочка… была дочкой владельца нашей деревни. Это его колчан.

— Была дочкой? Почему была?

Конрад замялся.

— Она умерла, — быстро сказал он. Вольф молчал, выжидающе глядя на него.

— Вы знаете, чей это герб? — спросил Конрад, чтобы переменить тему.

— Нет. Где находится ваша деревня?

— Недалеко отсюда.

— Как она называется?

— Деревня.

Вольф закатил глаза. Они были ярко-голубые.

— У нее должно быть название. Люди, которые живут в этом городе, называют его «город», но у него есть название — Ферланген. А как называется твоя деревня?

— Ферланген? — переспросил Конрад. — Это Ферланген?

— Да.

— А как звали того человека, которого вы убили, барона? Вы называли его Отто.

— Отто Крейшмер, барон Ферланген. Ты о нем слышал?

— Он должен был жениться на Элиссе.

Вольф отхлебнул пива.

— И она дала тебе этот колчан? Да уж, как говорится, мир тесен. — Он вытер рот ладонью. — Но я повидал достаточно и могу тебе сказать, что все это вранье.

Конрад думал о мерзком бароне Крейшмере и о том, как Элисса вышла бы за него замуж, будь она жива. Жуткая перспектива для девушки, но все же лучше быть чьей-то женой, чем покойницей.

— А за что вы хотели его убить? — спросил он Вольфа.

— За то, что несколько лет назад он меня обманул. Украл у меня деньги, а потом хотел расправиться со мной, но передумал и решил проявить ко мне милость. Милость — удел трусов, Конрад, запомни это.

— И вы приехали сюда, чтобы отомстить?

— Нет. Лошадь потеряла подкову, а ближайший кузнец был здесь. Кто-нибудь скажет, что я нашел Крейшмера из чистого везения, но я так не считаю. И уж конечно, он так не считал бы. Я ему сказал, что пришел для того, чтобы убить его, но это не так. Мы встретились, я увидел возможность с ним расквитаться и эту возможность использовал. Вот и все.

— А как вас барон обманул? — недоверчиво спросил Конрад, не зная, верить Вольфу или нет.

— Тебя прямо распирает от вопросов, парень. Я всегда говорю, что лучшая политика — это ничего не говорить и все слышать.

— А что я услышу, если не буду спрашивать?

Вольф улыбнулся:

— Несколько лет назад я помог Отто в одном споре, касающемся земель между этим городом и соседним. Тогда благодаря моему вмешательству дело было улажено в его пользу, но, когда все закончилось, он отказался выплатить мне ту сумму, на которую мы с ним договаривались.

— Так вы наемник!

— Я предпочитаю называть себя солдатом удачи. — Вольф окинул Конрада взглядом. — Конрад, у меня есть предложение. Я тебя спас. За это ты должен отдать мне пять лет своей жизни.

— Как это?

— Мне нужен оруженосец. Ты мне подходишь.

Конрад опешил и не мог вымолвить ни слова. Наконец он спросил:

— А если я скажу «нет»?

— Тебе решать, парень. Ты пойдешь в один город, потом в другой, но кто поручится, что ты опять не вляпаешься в историю и не закончишь тем, что будешь болтаться в петле?

Конрад пожал плечами и, чтобы не отвечать, взялся за пиво.

— Ну, так как? Пять лет твоей жизни, пять лет приключений в самых дальних уголках мира, пять лет риска и опасностей.

— А мне будут платить?

— Платить? Платят торговцам, лавочникам и крестьянам. Ты будешь получать свою долю. Мы с тобой будем добывать богатства, награды и выкупы, и все это будет наше общее. Послушай, у меня бывали такие деньги, какие тебе и не снились! И еще будут.

Конраду никогда и ни за что не платили, а потому он решил, что даже если ничего и не заработает у Вольфа, разница будет невелика.

— А что случилось с вашим прежним оруженосцем? — спросил он.

— Повздорил с кем-то в темном переулке — и проиграл. Погиб из-за собственной глупости. Мне кажется, Конрад, ты не дурак, так что решай. Но учти: если скажешь «да», обратного хода уже не будет. Ты отдашь мне пять лет своей жизни, начиная с этого дня. Ты будешь принадлежать мне безраздельно, как мой конь, как мой меч. Но, клянусь, я хороший хозяин. Так что ты решил?

Что он мог ответить? Конечно, «да».

— Хорошо. — Вольф забрал у Конрада кружку. — Теперь все, никакого пива. Из нас двоих буду пить только я. Мое имя — Вольфганг фон Нойвальд, но ты будешь называть меня «сэр». А теперь заплати за пиво и отведи моего Миднайта к кузнецу.

— У меня нет денег, — сказал Конрад, бросив взгляд в сторону хозяина таверны.

— Ничего, ничего, пожалуйста, — торопливо заговорил тот, стараясь не смотреть на Конрада. — За счет заведения.

— Вот это мне нравится! — сказал Вольф. — В таком случае еще пива!

Конрад вышел на улицу, спрашивая себя: что он сделал и зачем? Он оглянулся на дверь таверны. А что его держит? Можно взять и уйти. Пять лет. Это же целая вечность!

Да, но куда он пойдет? Работы у него нет, идти ему некуда. А, кроме того, служить Вольфу так долго не обязательно. Если ему что-то не понравится, кто сможет его удержать?

Конрад подошел к коновязи, где стоял огромный белый жеребец. Издали лошадь казалась гладкой и ухоженной, но при ближайшем рассмотрении Конрад обнаружил на ее шкуре несколько шрамов, и, кроме того, у нее недоставало одного уха.

Конрад потянулся к уздечке. Жеребец фыркнул и прижал уши. Затем попятился, присел на задние ноги и вдруг рванулся вперед. Конрад отскочил в сторону, едва избежав удара копыт.

— Миднайт! — раздался рев из таверны. — Все в порядке. Этот парень с нами.

Конь тут же успокоился. Оглянувшись, Конрад увидел Вольфа, который стоял в дверях и прихлебывал пиво.

Осторожно подойдя к коню, Конрад отвязал поводья, затем несмело погладил животное по мощной шее.

— Хороший мальчик, — сказал он, — хороший.

Когда вчера он вошел в город, то сразу заметил, где находится кузница. Туда он потихоньку и повел Миднайта, осторожно ступавшего на правую заднюю ногу, с которой слетела подкова.

Пока кузнец прилаживал новую, Конрад отошел подальше, чтобы, в случае чего, не испытать на себе гнев жеребца. Бродя по двору, он оказался в каком-то заброшенном сарае, где принялся разглядывать всякие ржавые металлические штуки, которые висели по стенам и валялись на грязном полу.

И тут он внезапно что-то почувствовал…

— Чем это воняет? — спросил один голос.

— Вроде как браконьером, — ответил второй.

По обеим сторонам дверного проема стояли Карл и Хайнц. У обоих были в руках ножи, и тогда Конрад тоже потянулся к своему малайскому клинку — крису…

— Ну, надо же! — сказал Карл.

— Привет, малый! — сказал Хайнц.

— Что вам нужно? — резко спросил Конрад.

Левую руку Карл держал за спиной, а когда он ее вытащил, Конрад увидел, что в ней. Это была веревка.

— Нам нужно сделать то, что хотел барон. Повесить тебя!

— Он так любил нас, парень, так любил. А теперь он умер, и все из-за тебя. Как это несправедливо!

Двое мужчин стали медленно подходить к Конраду.

— Вы меня не повесите! — сказал он, отступая назад.

— Ладно, тогда мы разорвем тебя на куски.

— Теперь тебе никто не поможет, малый.

Конрад уже привык к темноте, а Карл и Хайнц только что зашли в сарай с улицы, поэтому он видел их лучше, чем они его.

Конрад начал с Хайнца. Издав отчаянный вопль, он бросился вперед и со всех сил ударил его головой в грудь, после чего вонзил ему в живот свой нож — раз, затем второй.

После третьего удара Конрад отбежал в сторону.

Хайнц не вставал. Он лежал на боку, истекая кровью.

Но не успел Конрад опомниться, как на него навалился Карл.

Сцепившись, они покатились по земле. Бросив веревку, Карл намертво вцепился в правую руку Конрада, а тот держал левую руку Карла, в которой был зажат нож.

Карл был крупнее и тяжелее, и это решило дело. Усевшись на Конрада верхом, он накрепко прижал его к земле. Нож Конрада выпал из его руки.

— Есть! — ухмыльнулся Карл. — Ты будешь умирать медленно, парень, очень медленно.

Конрад извивался, пытаясь вырваться, но Карл держал его крепко. Конрад пытался достать его ногами, но у него ничего не получалось.

— Слушай, у меня есть деньги, — сказал Конрад.

— Нет у тебя денег.

— Не у меня. У человека с татуировкой. Я знаю, где он их держит. Только помоги мне их стащить.

— Врешь!

— Нет! Мы украдем деньги вместе. Если я вру, вы меня убьете.

— Убей его, Карл! — выдавил Хайнц, который, приподнявшись на локтях, пытался руками остановить хлещущую из раны кровь.

— Если вы меня сейчас убьете, денег вам не найти.

— Где он их держит?

— Карл, нет!

— Заткнись! — прикрикнул на своего раненого подельника Карл, слегка повернувшись в его сторону. Этого оказалось достаточно — на какую-то долю секунды Карл ослабил хватку.

Собрав все силы, Конрад рванулся так, что Карл потерял равновесие и отлетел в сторону, а Конрад, уже держа в руке крис, навалился на него.

Тот попытался его сбросить, но нож вошел в его грудь почти по самую рукоятку, пройдя между ребрами и вонзившись в самое сердце. Хлынула кровь. Карл застонал, изогнулся — и затих.

— Долго же ты возился, — раздался сзади чей-то голос.

Держа нож наготове, Конрад мгновенно обернулся — в дверях стоял Вольф.

— Сколько вы уже здесь?

— Довольно долго. Ты делаешь успехи, парень, но под моим руководством ты достигнешь большего, гораздо большего. А теперь прикончи вот этого и поедем.

— Нет, пожалуйста! — начал умолять Хайнц.

— Убить его? — спросил Конрад.

— Он же хотел тебя убить, — сказал Вольф. — Никогда не оставляй в живых раненого врага. Вообще любого врага. В этом и состояла ошибка Крейшмера, помнишь?

Конрад посмотрел на Хайнца, который пытался отползти. Минуту назад Конрад с радостью вонзил бы в него нож, но тогда он сражался с вооруженным врагом.

Конрад равнодушно посмотрел на Карла, которого убил. Зверолюди или настоящие люди — если они были его врагами, они умирали. Но беспомощный Хайнц не представлял никакой угрозы.

— Не могу, — сказал Конрад. — Так — не могу.

— А ты представь, что это кролик. — Вольф поднял мертвого кролика, которого держал в одной руке. В другой был колчан Конрада. — Ну, скорее!

— Не могу, — повторил Конрад.

Вольф вздохнул:

— Ладно. Я понимаю, твой первый день. Тогда я сам.

Передав колчан Конраду, он вытащил меч.

— Сейчас я тебе покажу, как это делается. Быстро и без усилий. Все, что тебе нужно, это прижать кончик меча вот сюда…

— Нет! — крикнул Хайнц.

— А потом просто…

Конрад закрыл глаза, но закрыть уши не мог, поэтому услышал предсмертный крик жертвы.

— Почисти, — сказал Вольф, передавая меч Конраду.

Присев на корточки возле тела Хайнца, Конрад вытер меч и свой нож о его окровавленную одежду.

— А если бы я не смог сбросить его, — спросил Конрад, кивнув в сторону Карла, — что бы вы сделали? Вы бы мне помогли?

Вольф пожал широкими плечами:

— Мне не хочется превращать в привычку выручать тебя из беды, парень. Надеюсь, ты не станешь мне обузой.

«А как насчет привычки без конца чистить меч?» — подумал Конрад, но промолчал, размышляя о тех обузах, которые лягут на его плечи.

— Обыщи их, — велел ему Вольф, вкладывая меч в ножны. — У них могут быть деньги.

— Одиннадцать пенсов, — сказал Конрад, обчистив карманы трупов.

— И всего-то? Столько возни, и все впустую.

И он печально покачал головой.

Конрад вновь промолчал, думая о том, что возился-то в основном он. Вольф только прикончил раненого.

— Надеюсь, — продолжал Вольф, — что ты просто тянул время, когда говорил, что хочешь меня ограбить. Во всяком случае, ты им действительно наврал: сейчас я несколько на мели.

— Что?

— У меня нет денег. — Вольф тряхнул кроликом, держа его за заднюю лапу. — Будем надеяться, что кузнец согласится взять за работу вот это. Если же нет, это его проблема.

Он махнул рукой в сторону трупов:

— Бери все, что у них есть. Примерь-ка их сапоги. Мне не нужен босой оруженосец, это создает плохое впечатление. Раздень их, может, за тряпки мы сможем что-нибудь выручить. Потом спрячь трупы — ну, вон за теми мешками.

Конрад сделал, как велел Вольф.

— А как быть с той женщиной, сестрой Крейшмера? — спросил он. — Она же собиралась вас отблагодарить.

Вольф покачал головой:

— Марлене я доверяю еще меньше, чем доверял ее брату. Она пригласила меня на обед, но первым блюдом на том обеде будет порция яда. Мне жаль человека, за которым она замужем. Теперь, когда Отто нет, для него настанут трудные времена. — Он улыбнулся. — Ладно, поторапливайся, пора ехать.

— Куда?

— В твою деревню.

— Но там же ничего нет, — сказал Конрад.

Поразмыслив хорошенько, он пришел к выводу, что Вольф хочет поехать в его деревню именно из-за черного колчана. Однако, когда Конрад рассказал ему все, что произошло в деревне два дня назад, тот заторопился в путь еще сильнее.

На деньги Карла и Хайнца и полученное за их ножи Вольф купил хлеба и курицу, чтобы было чем перекусить в дороге. Сняв с мертвецов одежду и связав ее в узел, Конрад привязал его к седлу вьючной лошади.

Вольф вскочил на своего белого жеребца. Конрад взял под уздцы серую лошадь, на которую были погружены оружие и доспехи Вольфа. У Карла и Хайнца не было луков и стрел, так что Конрад пока что оставался почти безоружным. Места на серой лошади уже не было, и ему пришлось топать пешком.

Верхом Конрад ездил всего несколько раз, когда Элисса учила его держаться в седле. Тогда эта идея ему не очень понравилась, но девочка настояла на своем.

Единственный путь к деревне, который был известен Конраду, — это дорога вдоль реки, но Вольф порасспросил еще и возницу фургона, который попался Конраду по дороге в город. Конрад узнал, что такой фургон именуется дилижансом.

Однако поскольку он не мог определенно сказать, как называется его деревня, выяснить, как туда добраться, им так и не удалось.

Они выехали из города по той дороге, по которой в него прибыл Вольф. Когда страж у ворот заметил Вольфа, то немедленно распахнул их и отступил в сторону, заискивающе улыбаясь. Когда Вольф проезжал мимо, стражник отдал ему честь.

— Расскажи мне о себе все, с самого начала, — сказал Вольф, когда город остался позади.

И пока они ехали по лесу, Конрад рассказывал. Он начал с того, как решил покинуть свою деревню, как ночевал в лесу, как провел ночь в дупле, а утром услышал топот армии чудовищ и увидел их самих.

Он рассказал, как выстрелил последней черной стрелой в грудь Черепа, как убежал из усадьбы и бросился в реку.

Время от времени Вольф просил его повторить некоторые моменты или уточнить детали, но большей частью слушал молча, не прерывая.

Когда Конрад закончил рассказ, его сердце стучало, а тело покрылось потом, словно ему вновь пришлось пережить те страшные часы.

Он замолчал, ожидая, что скажет Вольф, но тот упорно молчал.

— Вы мне верите? — быстро спросил Конрад.

— В то, что ты рассказал, поверить невозможно, — ответил Вольф через пару минут молчания, — хотя кое-что вполне могло быть на самом деле. Людей-крыс, например, уже встречали, их называют скавены. Очень немногие верят в их существование, и еще меньше людей их видели — и уж совсем немногие дожили до того дня, когда смогли о них поведать. Судя по ярким и живым картинам, которые ты мне нарисовал, все это ты видел собственными глазами — или считаешь, что видел.

— Вы думаете, что все это мне… привиделось?

— Галлюцинации? Вполне возможно.

— А как быть с этим? — спросил Конрад, показывая на свои шрамы. — Это тоже галлюцинации?

— Это может быть реакцией на увиденное.

— Как это?

Вольф усмехнулся:

— Ладно, парень, забудь, скоро мы все выясним. Так ты говоришь, что это произошло два дня назад, в день святого Зигмара?

— Да. Все в нашей деревне почитают Зигмара. В смысле — почитали.

— Рад это слышать. Я сам почитаю Зигмара. А в молодости я хотел примкнуть к ордену Анвила. Ты только подумай!

И Вольф рассмеялся. Конрад ничего не понял.

— Я в роли монаха! — продолжал Вольф. — Держу пари, ты ожидал, что я собирался стать тамплиером, одним из рыцарей Пламенного Сердца.

Конрад решил, что лучше промолчать.

— Так ты говоришь, что в вашей деревне поклонялись Зигмару?

— Кажется, да.

— Странно. В вашей местности почти все поклоняются Ульрику. Центр его культа находится в Миденхейме, самом крупном городе здешних мест, — хотя до него отсюда далеко.

— Конечно, — ответил Конрад, окончательно сбитый с толку.

— Ты, наверное, думал, что я тоже почитаю Ульрика, ведь он бог войны и покровитель волков. Его знак — голова волка. Но на моем щите ничего не написано, я предпочитаю быть… волком-одиночкой.

Вольф усмехнулся, обнажив свои острые зубы.

Имя Ульрика Конрад уже слышал во время разговора между Вольфом и бароном Крейшмером.

Однако впервые он узнал об Ульрике от Элиссы. Наверное, это другой бог.

— Это не совпадение, что все события, о которых ты рассказал — если, конечно, все это правда, — произошли в день святого Зигмара, потому что совпадений не существует.

Сказав это, Вольф погрузился в молчание. Конрад ждал продолжения, но напрасно.

— Насчет Зигмара… — сказал Конрад, прождав несколько минут.

— Что насчет Зигмара?

— Он бог?

— Да.

— И он основал Империю?

— Да.

— Тогда, — сказал Конрад, облизав пересохшие губы, — кто такой этот Зигмар и что такое Империя?

Вольф остановил лошадь и изумленно уставился на Конрада.

— Ты что, дурака валяешь, парень? — сердито сказал он. — Если да, то…

— Нет, — заверил его Конрад. — Я действительно не знаю. То есть я вообще ничего не знаю о Зигмаре, честное слово.

— Будь это кто другой, — сказал Вольф, — я бы подумал, что он врет. Но…

Он провел рукой по белым волосам и вздохнул. Затем спрыгнул с лошади, отхлебнул воды из своей фляги и показал Конраду на пятачок травы у дороги.

— Присядем. Пора дать тебе образование.

Они сели на траву. Вольф глотнул воды, затем протянул фляжку Конраду, и тот также сделал большой глоток.

— Зигмар, — начал Вольф, — жил две с половиной тысячи лет назад. В те времена люди, населяющие эту часть мира, были куда более примитивными и дикими, чем сейчас, но, если бы ты побывал там, где пришлось побывать мне, ты бы в этом усомнился. Землю никак не могли поделить между собой люди и гоблиноиды — гоблины, тролли, орки. Судя по твоим описаниям, в футбол играли именно орки. Все они были исконными врагами дварфов, которые, как и орки, появились на земле гораздо раньше людей. Зигмар был сыном вождя, предводителя унберогенов. Согласно легенде, в день его появления на свет в небе сверкнула молния с раздвоенным хвостом и разразилась страшная буря. Эта молния, или комета, — один из знаков Зигмара. Когда ему было пятнадцать лет, Зигмар в одиночку разогнал шайку гоблинов и спас их пленников, дварфов. Среди них оказался Карган Железная Борода, предводитель одного из кланов. За свой подвиг Зигмар получил из рук Каргана боевой молот. На языке дварфов такое оружие называется Гхалмараз, или Череполом. Это магическое оружие помогло Зигмару стать самым знаменитым и могущественным из всех людей-воинов и собрать огромную армию. После смерти отца Зигмар стал вождем и однажды в страшной битве одолел своего главного соперника, вождя тевтогенов. После этого Зигмар смог объединить восемь племен людей — и вот тебе еще один его знак: восьмиконечная звезда в двух пересекающихся квадратах, что означает восемь единых племен. Зигмар повел свое войско против армии гоблинов, намереваясь изгнать их и занять их земли. И это ему удалось.

Великая битва произошла в графстве Стирланд. Это далеко отсюда, на юге, парень, но географией мы займемся потом. Впрочем, гоблиноиды не были побеждены окончательно, поскольку их армия развернулась, двинулась на дварфов и разбила их. Дварфам пришлось вернуться на свою древнюю родину, оставив несколько сотен воинов в арьергарде. Узнав об этом, Зигмар немедленно послал свои легионы в Черные горы. И тогда в ущелье Черного Огня произошла битва; орки и гоблины были зажаты между армией людей и арьергардом дварфов. Зигмар шел впереди войска, размахивая своим боевым молотом и круша головы направо и налево. Враг был разбит, а Зигмар в тот день получил еще одно имя — Победивший Гоблинов, то есть Зигмар Молотодержец. Благодаря Зигмару столетняя война между гоблинами и дварфами закончилась. Зигмар получил возможность создать Империю; со дня ее основания и начинается наш календарь — год первый. Зигмара короновали и провозгласили Императором в городе Рейкдорф, который потом был переименован в Альтдорф и стал нашей столицей. Кстати, это мой родной город. Спустя полвека после того, как он стал Императором, Зигмар внезапно исчез. Он отправился к дварфам возвращать им Гхалмараз, их боевой молот. В ущелье Черного Огня он въехал совсем один. Больше его никогда не видели — ни люди, ни дварфы; никто не мог сказать, что с ним стало — если, конечно, кто-то об этом знал. Вот кто такой Зигмар, парень.

Вольф глотнул воды из фляги.

У Конрада голова шла кругом от всего услышанного. Гоблины, орки, дварфы, легендарные события, мифические герои, древние битвы…

— А я и не знал, — сказал он.

— Что же ты делал всю жизнь?

Конрад пожал плечами, не зная, что ответить.

— И родители никогда тебе об этом не рассказывали?

— У меня нет родителей, в общем, я о них ничего не знаю. Поэтому у меня и родового имени нет — неизвестно, из какого я рода. Я всю жизнь проработал в таверне.

— Ну, бывает и хуже, — заметил Вольф.

— Не бывает.

— Ладно, — сказал Вольф, — пошли дальше. Это была история, теперь займемся географией. Ты знаешь, где мы находимся?

— Между Ферлангеном и моей деревней, — ответил Конрад. В этом он был уверен, поскольку слышал разговор Вольфа с возницей дилижанса — В Империи.

— Точно?

— Точно, — кивнул Конрад.

— Дай-ка мне какую-нибудь палочку.

— Палочку?

— Да, палочку, ты знаешь, что это такое?

В палочках Конрад разбирался прекрасно. Он сбегал в лес и вернулся с веткой фута два в длину. Вольф принялся чертить на земле линии.

— Точную карту я тебе нарисовать не могу, но все-таки кое-что ты поймешь. Мы живем в едином мире, так? — И он начертил большой квадрат.

— Так, — сказал Конрад.

— Старый Свет — это маленькая часть целого мира. — И Вольф начертил в большом квадрате квадрат поменьше. — Так?

— Так.

— А Империя — это маленькая часть Старого Света. — Он начертил еще один квадрат. — Так?

— Так.

Вольф стер ногой рисунок и вместо квадратов нарисовал круг.

— Империя, — сказал он. — Вот здесь находится юг, здесь восток, здесь запад. С этих сторон Империя окружена горами. На северо-востоке лежит Кислев, а на севере находится Море Когтей. Альтдорф, наша столица, вот здесь, на западе. А это — Миденхейм.

— Вы сказали, что он рядом?

— Рядом — понятие растяжимое. Рядом, но не настолько рядом, как твоя деревня, скажем так. В Миденхейме я останавливался на ночь. Должен сказать, что мне там понравилось — может быть, потому, что его называют город Белого Волка! Миденхейм — крупнейший город в этой части Империи, хотя он относится не к твоей провинции. А здесь — Остланд, смотри. — Вольф показал палочкой на северо-восток, в сторону Кислева. — Столица Великого княжества Остланд — город Вольфенбург. Неплохое название, верно? Он меньше, чем Миденхейм, и, возможно, находится дальше отсюда. Но Миденхейм — столица государства, а не провинции.

Конрад изо всех сил пялился на линии и черточки, пытаясь разобраться, что к чему, но у него плоховато получалось.

— А вот здесь находимся мы, — сказал Вольф, втыкая палочку в землю, — между Срединными горами и побережьем, в Лесу Теней. Понятно?

— Да, — кивнул Конрад, хотя ничего не понял.

— Хорошо. — Вольф отбросил палочку в сторону. — Вот и все. Давай-ка перекусим.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

До деревни они добрались на удивление быстро — вернее сказать, до того места, где недавно была деревня.

Теперь там не было ничего. Захватчики сожгли все, что можно, но огонь все же не мог вызвать таких опустошений.

Там, где раньше были дома, постройки, сараи, теперь была пустота.

Конечно, дерево и солома сгорают без остатка, но где же камни и кирпичи? Их тоже не было, как не было и дороги, вымощенной булыжником.

Вся деревня была начисто стерта с лица земли; остались только пыль, пепел да борозды на земле в тех местах, где жили сотни людей — и где они погибли.

Не осталось ни одного тела зверочеловека и их жертв. В тот день погибли сотни людей и монстров. Но где же их останки? Конечно, здесь наверняка побывали хищники из ближайшего леса, но не могли же они растащить трупы так быстро. На это им потребовалось бы несколько недель.

Но если сверхъестественные силы способны уничтожать камни и горы, то что им человеческая плоть и кости?

Деревянный мост через реку сохранился, словно монстры не сочли его частью деревни.

Переехав на ту сторону реки, они остановились. Вольф молча смотрел на картину полного опустошения.

— Знаешь, я тебе верю, — сказал он.

Но теперь Конрад не верил сам себе. Куда все подевалось?

Остался только пепел от пожарищ. Если бы не он, то можно было бы сказать, что здесь вообще никогда и ничего не было.

Конрад изумленно качал головой и шептал: «Как…»

— Ты видел нападение зверолюдей, парень, зверолюдей и их мерзких приспешников. И здесь поработали не только они. С ними пришли твари, которые вырезают не только людей, но и скот. А когда со всем живым было покончено, они и сами исчезли, уничтожив все, что могли. На вашу деревню напали великие и могущественные силы зла.

Конрад провел с Вольфом всего несколько часов; и еще не научился его понимать, но сейчас ему было ясно: он понял, что случилось с его деревней. Он прожил в ней всю свою жизнь. Он видел, как началось ее уничтожение. И все же Конрад спросил:

— Какие силы?

— Мне трудно тебе это объяснить, — ответил Вольф, — я даже и пытаться не буду, потому что и сам толком не знаю.

А знал он очень много, гораздо больше Конрада, ведь он путешествовал по миру и многое повидал.

— Кто они такие, эти зверолюди? — спросил Конрад. — Откуда они пришли?

— Это воплощение абсолютного зла. Им уже никогда не искупить свою вину. Те, кто пришел сюда, — это остатки злых сил, которые напали на Империю двести лет назад, но были отброшены Магнусом Благочестивым. Те из чудовищ, кто выжил в той битве, а потом их потомки попрятались в самых глухих уголках Леса Теней. Постепенно они становились смелее и стали нападать на людей. Но такого я никогда не видел. А я повидал достаточно, могу тебя заверить. — Вольф глотнул воды и посмотрел в сторону бывшей деревни. — Империю снова атакуют со всех сторон, изнутри и снаружи. Те, кто засел изнутри, действуют хитро, исподтишка. Вот эти-то опаснее всего — их не одолеешь в открытом бою, с оружием в руках, когда холодная сталь проливает горячую кровь. Чтобы расправиться с этим врагом, воин должен выйти за пределы Империи, пересечь ее границы. Туда я, собственно, и направлялся, когда повстречался с тобой. — Вольф сжал рукоять своего меча. — Я потому и решил уехать. Мне показалось, что стало что-то уж очень тихо. — Он невесело улыбнулся, показав острые зубы. — А где, ты говоришь, жила девушка, которая дала тебе колчан со стрелами?

— Вон там, — ответил Конрад, — на холме.

Вольф пришпорил Миднайта, и они двинулись по пустынной местности дальше. От домов остались только следы на земле, словно их начертила палочка Вольфа.

Скоро не будет и этого. Ветер, дождь и снег сделают свое дело, и в этом месте не останется ни единого свидетельства человеческого пребывания. Пройдет время — и здесь вырастет лес, вернув себе землю, что когда-то была у него отвоевана.

Конрад взглянул туда, где стояла таверна. Не было больше ни постоялого двора, ни хлеба за ним. Они исчезли, как исчезла его прежняя жизнь, уйдя в небытие вместе с деревней.

Странно, но его это радовало.

Оставив деревню, он начал новую жизнь. До того дня он не жил, он существовал. Деревни не стало — и вместе с ней не стало его прошлого; он начал жить заново.

От усадьбы осталось не больше, чем от деревни, иначе говоря, ничего. Там, где стояли стены, лежали угли, словно кто-то собирался начертить ими план былых построек.

— Расскажи-ка мне еще раз, кто здесь жил, — сказал Вольф.

— Владельца усадьбы звали Вильгельм Кастринг. У него была дочь — Элисса. Однажды в старой кладовке она нашла колчан, лук и десять стрел и отдала все это мне в награду за то, что я спас ее от зверочеловека. Со временем лук сломался, стрелы пошли на дело, и остался один колчан. А почему вы спрашиваете?

Не ответив, Вольф протянул руку, и Конрад вложил в нее свой черный колчан. Вольф еще раз внимательно осмотрел черную кожу и золотой знак в виде перекрещенных стрел и кулака в железной перчатке.

— Не врешь? — спросил он.

— Нет.

Вольф швырнул колчан на землю перед входом в дом. Именно здесь стоял Череп, здесь его сердце пронзила черная стрела, и здесь он рассматривал ее так же внимательно, как сейчас это делал Вольф.

Конрад хотел поднять колчан.

— Не трогай! — приказал Вольф. — Откуда пришел, пусть там и остается.

Конрад опешил.

— Но… — начал было он.

Вольф презрительно махнул рукой.

— Крестьянское оружие, — хмыкнул он. Конрад взглянул на свой колчан — он лежал в куче пепла.

Колчан был единственной памятью об Элиссе. Что ж, решил он, у него остались воспоминания, а это поважнее какого-то колчана. Пока он помнит об Элиссе, она жива.

Подъемный мост, ведущий в усадьбу, уцелел. Когда они выехали из усадьбы, Конрад вспомнил еще кое-что.

— Забыл сказать, — произнес он.

— Что?

— За день до того, как все это случилось, в нашу деревню заезжал странный рыцарь, весь в бронзовых доспехах.

Вольф остановил лошадь и выжидающе посмотрел на Конрада.

— Он проехал через деревню на рассвете и двигался так тихо, что не было слышно ни звука. Мне трудно вам это объяснить, его видели, наверное, только я и Элисса. Пока он находился в деревне, мне показалось, что время остановилось.

— Что он делал?

— Ничего. Проехал по дороге, затем подъехал к усадьбе, потом развернулся и поехал назад.

— Его лошадь была тоже в доспехах?

— Да.

— Его доспехи были покрыты шипами?

— Да.

— А на шлеме — два длинных шипа, как рога?

— Да.

— У него не было никаких знаков, эмблем или гербов?

— Нет.

Вольф крепче сжал поводья и ничего не ответил.

— Кто это был? — спросил Конрад.

Вольф оглянулся по сторонам, посмотрел на небо, на землю, а когда смотреть ему было уже не на что, наконец, ответил:

— Мой брат. У меня есть брат-близнец. Вернее, был…

Тут Конрад вспомнил, что Элисса назвала того рыцаря привидением, и спросил:

— Вы хотите сказать, что он умер?

— Хуже чем умер, — ответил Вольф, глядя на Конрада и думая о чем-то другом.

Конрад промолчал. Если Вольф не хочет объяснять, ладно, пусть так.

Вольф погладил по шее своего коня и сказал:

— У Миднайта ведь тоже есть брат-близнец, черный как смоль. Когда мы с братом стали взрослыми, отец подарил нам по жеребцу. На одном из них, закованном в доспехи, он, тот рыцарь, и ездит. Я сказал «он»? Лучше сказать «оно».

Он хлебнул воды и вытер ладонью рот.

— Семья, Конрад, семья. Тебе повезло, что ты сирота. Тебя никогда не предаст самый близкий человек.

Внезапно Конрад почувствовал озноб: Вольф сказал то, о чем давно думал он сам, — как будет предан самым близким человеком.

Однако теперь это уже невозможно. Элисса погибла.

Внезапно Конрад резко обернулся к лесу. Там ничего не было — но он видел…

— Зверолюди! — только и успел крикнуть он, когда внезапно появились три чудовища.

Мгновенно вытащив меч, Вольф оглянулся и, нахмурившись, вопросительно взглянул на Конрада.

Сжав в руке нож, тот смотрел куда-то назад, в сторону усадьбы и леса за ней.

Но вот и Миднайт фыркнул, очевидно что-то почуяв. В следующую секунду со склона холма к ним понеслось смертельное трио, мчащееся с невиданной быстротой!

Все зверолюди, как правило, были тяжелыми, неповоротливыми монстрами, но эти твари были гладкими и мускулистыми; у них были легкие доспехи, кривые сверкающие мечи и тускло поблескивающие овальные щиты. Их тела напоминали тело человека, но покрытое мехом с красно-желтыми полосами; из пасти торчали клыки, на голове виднелись рога.

А двигались они так быстро потому, что летели!

На спине тварей были огромные крылья, которые позволяли им скользить по воздуху. Эти крылья напоминали птичьи, но вместо перьев были покрыты чешуей, сверкающей в лучах солнца.

— Кажется, сейчас у нас возникнут некоторые проблемы, — пробормотал Вольф, вытаскивая шлем. Но, поняв, что надеть его все равно не успеет, он прикрылся щитом.

В следующее мгновение первая из тварей спикировала на Конрада. Тот успел отскочить в сторону, почувствовав лишь, как возле его лица свистнул кривой меч.

На него тут же бросилась вторая тварь, и на этот раз его задело — тварь оцарапала ему плечо. Только оцарапала, но ее когти были так остры, что глубоко проткнули кожу. Конрад упал на землю, приготовившись к атаке третьего монстра.

Вольф рванулся вперед, чтобы прикрыть его. Яростно пришпорив Миднайта, он мгновенно вытянул вверх руку с мечом. Конь попятился, присел на задние ноги и внезапно встал на дыбы; черный клинок поднялся выше — и вонзился в туловище твари, распоров его от горла до пояса. Хлынула кровь, и клинок из черного превратился в красный.

Упав на землю, тварь билась и визжала, пока тяжелые копыта Миднайта не заставили ее замолчать.

В это время два оставшихся чудовища готовились к атаке. И снова обрушились на Конрада. Тот уже стоял на ногах, но был вынужден опять броситься на землю, чтобы увернуться от страшных ударов мечей, готовых рассечь его надвое.

На этот раз Конрад упал на спину, выставив перед собой нож; в следующую секунду он почувствовал, как лезвие вошло в плоть. Тварь выронила меч, из ее рассеченной руки полилась кровь.

Но в это время, сложив за спиной свои красно-золотистые крылья, в атаку ринулась другая тварь.

И снова на выручку пришел Вольф, успев поставить коня между атакующей тварью и ее целью. Вольф вскинул руку, прикрывшись щитом, тварь парировала удар и начала набирать высоту.

— Что-то ты им не нравишься, парень! — крикнул Вольф, когда красные монстры снова пошли в атаку.

Конрад уже вскочил на ноги и бросился к валявшемуся на земле мечу твари.

— Нет! — раздался предостерегающий окрик Вольфа.

Конрад уже взялся за рукоять — и внезапно почувствовал, как от пальцев вверх по руке побежала волна энергии, разливаясь по всему телу. Он недоуменно взглянул на Вольфа, не понимая, что случилось.

Конрад поднял меч. С виду он казался тяжелым, но на самом деле это было не так. И все же Конрад взялся за него двумя руками, чтобы энергия меча глубже вошла в его тело — в каждый мускул и нерв, в каждую кость и каждое сухожилие.

К нему быстро приближался летающий монстр. Рыча и шипя, он ринулся вниз, занеся меч. Конрад встал потверже и тоже поднял меч, держа его обеими руками. Он видел, куда целилась тварь, знал, что сейчас она совершит ложный выпад, сделав вид, что хочет ударить слева, но затем резко развернется и нанесет решающий удар справа…

Конрад не стал уклоняться от удара. Когда меч со свистом рассек воздух слева от него, он внезапно подпрыгнул и сам нанес удар. Тварь попыталась увернуться и подставила щит, но меч Конрада отрубил ей крыло. Монстр кувырком полетел вниз.

Что-то просвистело возле головы Конрада. Нож. Второй монстр, хоть и потерял меч, не был безоружен. Ринувшись в атаку на Конрада, он достал из-за щита второй нож, который тут же полетел в цель, но Конрад успел увернуться.

Клинок пролетел возле его шеи, и в следующий момент Конрад ударил мечом. Монстр взмыл вверх, часто хлопая крыльями, и достал третий нож.

В этот момент Вольф, размахнувшись, швырнул в монстра свой круглый щит; описав в воздухе дугу, щит ударил врага в живот. Потеряв скорость, монстр перестал бить крыльями и упал.

Спрыгнув с лошади, Вольф побежал туда, где лежала тварь, взмахнул мечом — и тот вновь окрасился в красный цвет.

В это время Конрад подбежал к раненой твари, которая стояла на земле, опираясь на когтистые ноги.

Изрыгая яд и заходясь визгом от ярости, тварь бросилась на него.

Мечи скрестились; высекая искры, клинок налетел на клинок.

Противник был выше Конрада и тяжелее, но, вместо того чтобы попятиться под его натиском, Конрад вдруг снова ощутил в себе прилив энергии, исходившей от меча.

Глубокая царапина на плече сильно болела, но он не обращал на нее внимания. Энергия меча облегчала боль.

Когда противники сошлись лицом к лицу, Конрад заглянул твари в глаза — они были белыми и лишенными зрачков, точно такими же, как у зверочеловека, которого он убил два дня назад и в чью шкуру потом залез.

Столкнувшись, они отступили и подняли мечи.

Конрад еще ни разу не дрался мечом, однако умело парировал каждый удар, заранее зная, куда станет целиться тварь. При этом он только защищался, не переходя в атаку.

Решив, что противник у нее слабый, тварь разъярилась еще больше; удары ее меча сыпались один за другим, слева, справа, сверху, снизу. Она рычала, ревела, щелкала зубами и начала его теснить, заставляя отступать.

Он чувствовал смрадное дыхание чудовища, видел, как в предвкушении победы трепещут его ноздри.

Держа меч в левой руке, Конрад, напрягая силы, пытался остановить чудовище правой.

Когда он схватился за нож, который торчал у него за поясом, тварь ударила его щитом, намереваясь сбить с ног. Увернувшись от удара и отпрыгнув в сторону, Конрад выхватил нож и бросился вперед, всадив крис прямо в морду твари; пройдя сквозь нижнюю челюсть, кинжал проткнул ей язык и вонзился в мозг.

Еще не понимая, что проиграла, тварь продолжала теснить Конрада. Тогда он просто отступил, и монстр грохнулся на землю. Его конечности судорожно цеплялись за меч и щит, пальцы взрывали песок, словно он намеревался выкопать себе могилу. Но вот движения замедлились. Воздушный налетчик издох, пропитав своей кровью сухую почву.

— Впечатляет, — изрек Вольф, который наблюдал за поединком, стоя в стороне и опираясь на меч.

Конрад застыл, приготовившись к следующему удару.

— Брось меч, — сказал Вольф.

Едва сознавая, что делает, Конрад сделал шаг к Вольфу.

— Брось меч, я сказал!

Конрад повиновался; он разжал пальцы, и меч упал на землю. Взглянув на мертвое чудовище, он подошел к нему, чтобы вытащить свой нож.

— Ох! — вскрикнул он, когда плечо пронзила острая боль. По спине потекли три струйки крови — по числу когтей ранившей его твари.

— Снимай рубаху, — сказал Вольф.

Подойдя к вьючной лошади, он развязал один из нагруженных на нее тюков, достал оттуда кусок ткани и оторвал несколько полос. Промыв рану водой, он начал перевязывать ее.

— Интересно, с чего это они к тебе привязались? — спросил воин.

— Ко мне?

— Конечно. Они же тебя хотели убить, не меня.

Конрад не ответил.

— И как это ты их увидел еще до того, как они появились? — спросил Вольф, закончив перевязку.

Конрад уставился в землю, потому что заметил, что Вольф смотрит ему в глаза — в его разные глаза…

— Вот, — сказал Вольф, протягивая ему свой меч, — я думаю, ты уже знаешь, что нужно сделать.

Взяв меч, Конрад бросил взгляд на трех дохлых монстров.

— Кто это?

— Зверолюди.

— Содрать с них шкуру?

— Нет! Даже не прикасайся. Возьми тряпку, которой ты пользовался утром.

Теперь Конрад понял, из чего были сделаны его бинты: из рубашки Карла. Пока он чистил меч, Вольф подобрал свой щит.

Вскоре они покинули пепелище, еще недавно бывшее деревней, оставив трупы трех зверолюдей лежать там, где их настигла смерть.

— А здесь безопасно? — спросил Конрад, когда они, наконец, остановились на ночлег.

Весь день они ехали без остановки. Вольф больше не рассказывал ни о своем брате, ни о тварях, напавших на них, поэтому Конрад не осмелился задать ему такой глупый вопрос, как, например, куда же они едут.

Провести ночь в лесу ему не очень-то хотелось, но выбора не было.

Вольф пожал плечами:

— Может быть, один будет стеречь, а другой спать?

— Стереги, если хочешь, только зачем? Между прочим, мне всегда хотелось умереть именно во сне.

Конрад бросил на него удивленный взгляд. Трудно было сказать, когда Вольф шутит, а когда нет. Казалось, он вообще не может подолгу оставаться серьезным.

Конрад подумал, что было бы неплохо разжечь костер. Он, конечно, отпугнет хищников, но как быть с теми, кто гораздо опаснее любых хищников? Наоборот, огонь только привлечет их внимание.

— Тяжелый у тебя был день, — заметил Вольф.

Конрад кивнул, осторожно потрогав повязку на плече. Рана еще ныла, но боль начала стихать.

Потом он задумчиво потрогал горло, вспомнив, что совсем недавно его чуть не повесили. В прошлом году у них в деревне было совершено убийство, виновным признали сына мельника. Кто-то видел, как он спорил с одним фермером по поводу веса мешка с мукой, а потом этого фермера нашли мертвым. Вильгельм Кастринг приговорил сына мельника к смерти, и его повесили.

И все же быть повешенным за убийство — это одно, а за двух кроликов…

— Как вы думаете, меня бы в самом деле повесили?

— Ты же слышал, что сказал Крейшмер.

— За двух кроликов?

— А что еще они могли сделать? Посадить тебя в тюрьму? Тогда пришлось бы тебя кормить, нанимать тюремщиков. Куда дешевле убить — и деньга тратить не надо. — Вольф зевнул. — Но они не успели привести приговор в исполнение. Со мной такое было уже не помню сколько раз. В нескольких местах выдан приказ о моем аресте и назначена награда за мою голову. И уж поверь мне, быть приговоренным к смерти лучше, чем сидеть в тюрьме.

Вольф развязал тесемки на своей кожаной безрукавке, и даже в темноте Конрад разглядел, что вся его грудь покрыта шрамами. Их было так много, что, казалось, нетронутой кожи было меньше, чем рваной и зажившей. По сравнению с этим все старые ссадины и порезы Конрада были просто легкими царапинами.

— Смотри, как развлекались мои тюремщики, — только мне тогда было почему-то не до смеха.

Вольф тронул цепь на своей шее.

— Когда-то я сидел вот на этой самой цепи. С тех пор я ее так и ношу — чтобы не забывать. И больше никогда, никогда не дам посадить себя, в темницу. — Он внимательно взглянул на Конрада. — И запомни: если когда-нибудь над тобой нависнет опасность попасть в плен — а так оно, скорее всего, и будет, — лучше перережь себе горло. Говорят, что пока есть жизнь, есть надежда. Так вот, это неправда.

— Но ведь вы живы, — сказал Конрад. — Вы сумели спастись, вы выжили.

— Иногда мне кажется, что это не так.

Это была еще одна из загадочных фраз Вольфа. Чтобы перевести разговор на другую тему, Конрад спросил:

— Только кто же станет меня преследовать? Кому я нужен?

Вольф завязывал свою безрукавку.

— Они попытаются тебя поймать, если не смогут убить, — за нынешний день это случилось уже дважды. Нет, трижды. Сначала тебя пытались повесить, потом убить, потом на тебя напали зверолюди. У тебя всегда такая бурная жизнь?

— Может быть, те летающие твари набросились на меня потому, что я последний выживший житель деревни, — сказал Конрад. — Только среди армии зверолюдей я таких не видел.

— Зверолюдей очень много, парень, и все они разные. И с каждым годом их становится все больше. Одни похожи на животных, но умны, как люди; другие похожи на людей, но имеют мозги улиток.

— А вы думаете, что есть какая-то связь между этими зверолюдьми и тем, что случилось со мной в Ферлангене?

Но Вольф его уже не слушал: он вглядывался в лес, где мелькали какие-то тени. Конрад схватился за нож, но Вольф остался спокоен и только встал.

— А мы тут не одни, — сказал он, указывая на лес.

Конрад тоже встал и увидел: между деревьев скользили темные тени.

Блеснули свирепые желтые глаза.

Вольф шагнул в темноту, и его окружили животные.

«Это волки, — подумал Конрад, — волки».

Поблизости рыскала стая волков, но Вольф, похоже, умел находить с ними общий язык. Значит, волчьими были не только его имя и облик.

Всмотревшись в темноту, Конрад увидел, что Вольф, присев на корточки возле одного из волков, гладит его по голове и как будто с ним говорит.

Вскоре он вернулся.

— У нас тоже есть союзники, — сказал он. — Можешь спать спокойно, парень, нас постерегут.

У Конрада вертелись на языке сотни вопросов, но он уже знал, что отвечать на них Вольф не станет.

Поежившись, Конрад уселся возле костра.

— Холодно?

— Да, — ответил он, не зная, от чего дрожит — то ли от холода, то ли от страха перед волками.

— Как плечо?

— Болит, — ответил он, поморщившись.

— Это хорошо. Значит, заживает. А тебе пора привыкать тепло одеваться и носить сапоги.

— Но сейчас лето.

— Там, куда мы едем, лета не бывает.

— А куда мы едем?

— В Кислев, — ответил Вольф. — И еще дальше.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Они путешествовали много дней, и все это время Конрад шел пешком.

Днем волки не появлялись; но каждую ночь Конрад слышал, что они рядом. Была ли то стая, которая шла за ними, или каждый раз новые, он не знал. Он даже не мог сказать, были это настоящие волки или какие-нибудь призраки, которых сотворил сам Вольф, чтобы иметь ночную охрану.

Конрад ни о чем не спрашивал. А Вольф ничего не объяснял.

Каждый вечер, когда спускалась тьма, Вольф уходил в лес и там проводил некоторое время со стаей. Конрад легко мог бы подойти поближе и выяснить, что там происходит, однако чем именно занимается Вольф среди волков, он предпочитал не знать.

Сначала от такого соседства ему было не по себе. Но прошло несколько ночей, и он стал мирно засыпать, зная, что их охраняют верные стражи, готовые отогнать любого пришельца.

Его сомнения относительно того, стоит ли связываться с Вольфом, давно отошли на задний план. Он уже понял, что на свете есть вещи поважнее, чем его деревня, что теперь у него новая жизнь и новые заботы. Служба у Вольфа и стала для него началом этой новой жизни.

Сначала Конрад не знал, что должен делать оруженосец, и занимался в основном чисткой меча. Но он понимал, что у него будет много обязанностей, когда они доберутся до Кислева.

Думать о Кислеве ему почему-то не хотелось, и Конрад от всей души наслаждался путешествием.

Они проходили города и поселки, но нигде не останавливались на ночь. Каждый раз Вольф находил в тюках вьючной лошади что-нибудь такое, что можно было обменять на продукты. Они никогда не ночевали на постоялых дворах и пили только воду.

— Теперь, я думаю, все нормально, — сказал Вольф как-то вечером.

— Что нормально?

— Твое плечо.

Конрад уже и думать о нем забыл. На плече остались три полосы, и перевязки больше не требовалось.

— Все нормально, — ответил он.

— Вроде бы да, — сказал Вольф. — Но я видел, как человек умирал и от более легких царапин. В жилах зверолюдей течет яд, который может попасть в рану. Сначала человек ничего не чувствует и даже не замечает, что ранен. А потом поднимается такая боль, что он кричит и умирает в страшных мучениях. Я видел, как люди отрубали себе покалеченные конечности, чтобы прекратить эту боль. Но из этого ничего не выходило.

После этого Конрад каждый вечер внимательно осматривал свое плечо, проверяя, нет ли признаков заражения. Рука не болела, — впрочем, если бы яд попал в кровь, он все равно ничего не смог бы сделать…

Дорога, по которой они ехали, была не слишком широкой и довольно разъезженной, но Вольф сказал, что это одна из главных дорог Империи. Страна Кислев лежала за пределами Империи, и Конрад ничего не понимал до тех пор, пока не выяснил из обрывочных фраз Вольфа, что страна и ее столица имеют одинаковое название — Кислев.

Они ехали на восток, в сторону Эренграда, который находился на границе с Кислевом. Другая дорога привела бы их в Миденхейм, лежащий на пересечении главных дорог Империи. К югу от Миденхейма был расположен Альтдорф. Продолжая ехать на запад, они оказались бы на побережье, в морском порту, который назывался Мариенбург.

Береговая линия между Эренградом и Мариенбургом была северной границей Империи. Дальше лежало Море Когтей.

Изучая карты, которые рисовал на песке Вольф, Конрад начал постепенно разбираться в названиях местностей и их расположении.

Дорога от Эренграда вела на запад, к Мариенбургу, который рекой соединялся с Кислевом. От Кислева река уходила на запад, к Альтдорфу, где ее называли Рейк; оттуда она поворачивала на север и текла к морю.

— Все соединено друг с другом, — сказал Вольф, проводя линию от Мариенбурга до Миденхейма, оттуда — до Эренграда, потом по реке к Кислеву, оттуда — к Альтдорфу и снова к Мариенбургу. — Настоящую карту, нарисованную на куске пергамента, мне показали всего несколько лет назад. До тех пор я даже не знал, что такое карта. И мне сразу стало все понятно. Я побывал во всех этих местах и теперь знаю, как они связаны между собой. То, что происходит в одном конце Империи, немедленно сказывается на другом, даже если до него тысяча миль.

Как обычно, Конрад понял это весьма приблизительно.

Не раз им приходилось проезжать ворота, которые преграждали дорогу, как то было в Ферлангене.

Их охраняли вооруженные стражники, но с Вольфа плату никогда не брали. Обычно он обменивался со стражниками несколькими словами, и ворота немедленно распахивались.

Стражник, дежуривший у ворот Ферлангена, пропустил их потому, что струсил; стражники, которые охраняли ворота на дорогах от Миденхейма до Эренграда, похоже, не боялись ничего.

«Наверное, их подбирают специально — самых сильных и отважных», — думал Конрад, зная, что окрестные леса кишат зверолюдьми. И чем дальше они продвигались, тем сильнее Конрад ощущал присутствие чудовищ, таившихся в лесной чаще.

— Нас пропускают потому, что вы едете в Кислев сражаться со зверолюдьми? — спросил Конрад, когда они беспрепятственно миновали очередные ворота.

— Нет, — ответил Вольф, — но ты подал неплохую идею. Войска, которые посылают для защиты Кислева, не платят за проход через ворота. И воинов-одиночек тоже вполне можно было бы от этого освободить. Только я в этом не нуждаюсь.

— Почему?

— Потому что когда-то служил у самых жутких, самых страшных людей во всей Империи. При виде нас самые сильные мужчины дрожали от ужаса. Мы не знали пощады.

— Кем же вы были?

— Сборщиком податей! — со смехом сказал Вольф. — А это означало, что мне самому не нужно было их платить. Стражники, которые охраняют ворота, тоже не платят. Мы принадлежим к одному братству. К тому же я знаю пароль, так что от платы я освобожден. И ты тоже.

— Спасибо.

— Не за что.

Дальше они ехали молча, останавливаясь лишь для того, чтобы поесть, поспать, купить продуктов, покормить лошадей или переждать сильный дождь. Пока, наконец, не достигли Кислева.

Границы, указывающей, что территория Империи закончилась и начинается новая страна, не было. Конрад понял, что они находятся в Кислеве, только когда Вольф, махнув рукой, сказал:

— Эренград.

Город представлял собой крепость, окруженную деревянной стеной, над которой высилось несколько башен. Леса вокруг города не было. Со сторожевых башен внимательно наблюдали за окрестностями.

Восхищенно разглядывая мощные стены, которые, казалось, тянулись до бесконечности, Конрад перевел взгляд на север и увидел море.

Значит, все это время они двигались в сторону побережья, только за лесом его не было видно. Впервые в жизни Конрад увидел море.

Он не верил своим глазам.

Между ним и городом лежала суша протяженностью не меньше мили, что само по себе было удивительно. Он еще никогда не видел, чтобы столько земли было очищено от деревьев — и не занято постройками. Всю свою жизнь Конрад провел в лесу, где привык видеть вдаль не более чем на несколько сотен ярдов.

От этой абсолютной бесконечности, этого пространства, уходящего в никуда, захватывало дух.

День был ясный, и в синих волнах отражалось солнце. Вдали виднелись паруса кораблей, которые заходили в порт или выходили из него.

Конрад стоял, не в силах вымолвить ни слова; свежий ветер дул ему в лицо и шевелил волосы.

— Это же просто вода, — сказал Вольф.

— Но… как ее много. Где же она заканчивается?

— Нигде. Она простирается до бесконечности. Волны, которые лижут вот этот берег, те же самые, что омывают берега Аравии и Лустрии, Катая и Ниппона. И все это составляет одно целое, Конрад. Вместе с нами. Мы — частички, одной великой космической схемы.

От этого необъятного пространства у Конрада закружилась голова; отвернувшись, он поискал глазами то, что было ему хорошо знакомо, — Лес Теней. Этот лес тоже тянулся до бесконечности, но от Вольфа Конрад уже знал, что он является частью лесов, покрывающих территорию Империи: Рейквальда, Лаурелорна, Драквальда, Великого леса…

— Пошли, — сказал Вольф. — Мы проехали еще только полпути.

— Куда?

Вольф не ответил; Конрад мог бы и не спрашивать.

Дорога привела их к огромным воротам из бронзы. Но даже эти массивные, тяжелые ворота казались карликами по сравнению с гигантской стеной, в которую они были вделаны. И они не распахнулись перед Вольфом, как все остальные.

Стражи ворот носили поверх доспехов меховые накидки. Это были рослые мужчины с густыми свисающими усами. Пока Вольф спешивался, стражники бросали на него подозрительные взгляды. Оставив Конрада присматривать за лошадьми, он направился к сторожевой будке.

Начались переговоры, сопровождаемые бурной жестикуляцией. Затем из будки вызвали офицера, и дискуссия была продолжена.

Через некоторое время ворота приоткрылись, и появился один из представителей местной власти, присланный, очевидно, для подкрепления.

Один из стражников подошел к Конраду, внимательно оглядел его с ног до головы, сунулся было к Миднайту, но быстро отскочил в сторону, когда жеребец угрожающе фыркнул и приподнял заднюю ногу, осмотрел мешки, нагруженные на вьючную лошадь, после чего вернулся к своим, вроде бы удовлетворенный увиденным. Переговоры у ворот продолжались.

Наконец начались улыбки, рукопожатия, кивки и приветствия.

Вольф подошел к Конраду.

— Пропади они пропадом, эти иностранцы! — пожаловался он, забираясь в седло. — Я же приехал им помогать. Ладно, поехали.

Створка бронзовых ворот приоткрылась, пропуская путников.

Когда-то Конрад был поражен размерами Ферлангена. Но Эренгард оказался гораздо, гораздо больше.

Город стоял в устье реки, как сказал Вольф. Единственной рекой, известной Конраду, была речушка возле их деревни, но разве могла она сравниться с рекой Линек! Это было все равно что сравнивать каплю росы с проливным дождем.

Линек был так широк, что на его середине образовался остров, который был больше целого Ферлангена.

Сюда заходили морские корабли со всего мира, здесь они перегружали свой товар на речные суда, которые затем перевозили его в Кислев.

Но до самого Кислева, как говорил Вольф, по реке было не добраться. Он лежал к югу от реки и соединялся с ней дорогой.

Когда-то Конрада поразил каменный мост возле Ферлангена.

Мост, который вел в Эренград, был деревянным, но что это было за сооружение! Он стоял на деревянных сваях, вбитых в дно реки, но в середине мог разделяться на две половины и подниматься, чтобы пропускать корабли с высокими мачтами.

Оставив Конрада при лошадях, Вольф куда-то ушел. Куда, он объяснять не стал.

Разинув рот и хлопая глазами, Конрад смотрел на окружающие его чудеса. Корабли выше домов; матросы из чужеземных стран в странной одежде, говорящие на еще более странных наречиях; грузчики, таскающие такие товары, которых он никогда в жизни не видел и даже не мог сказать, что это такое.

Через некоторое время возле Конрада остановились двое мужчин. Маленького роста, босые, в свободных белых рубахах и грязных штанах. У них были узкие глаза, желтые лица и густые прямые черные волосы. Должно быть, это были моряки из какой-нибудь далекой страны.

Один из них заговорил с Конрадом на непонятном языке, его речь звучала быстро и мало походила на человеческую.

Конрад затряс головой, показывая, что не понимает.

Моряки переглянулись и принялись что-то бурно обсуждать, отчаянно жестикулируя.

Миднайт фыркнул и хотел шагнуть вперед. Конрад быстро схватил его под уздцы, заставив попятиться.

Внезапно жеребец присел на задние ноги и взвился на дыбы.

Моряки выхватили длинные и острые как бритва ножи.

Конрад понял это сразу, ему даже не пришлось оборачиваться. Бросив поводья, он тоже схватился за кинжал. Он уже знал, что эти моряки — его смертельные враги.

Миднайт ударил передними копытами, которые мелькнули в воздухе, как руки кулачного бойца. Один из моряков отскочил в сторону, чтобы избежать страшного удара копыт.

Второй бросился на Конрада, издав пронзительный боевой клич. Конрад ответил ему столь же яростным криком.

Острые клинки скрестились, противники сошлись в рукопашной.

Наконец они покатились по земле, каждый держал противника за правую руку, в которой был нож.

Шансы были примерно равны: Конрад был выше, но его противник тяжелее.

Вдруг раздался пронзительный, отчаянный крик — крик смерти. Это был первый моряк. Угодив под копыта Миднайта, он лежал теперь на земле, затоптанный огромным белым жеребцом.

На какое-то мгновение Конрад и его противник забыли о драке, уставившись на расплющенное, окровавленное тело. Затем их глаза встретились — и Конрад усмехнулся.

— Теперь твоя очередь, — прошипел он.

Моряк его не понял, но догадаться было нетрудно. Выкрикнув какое-то ругательство, он попытался выбить из его руки нож и дотянуться до горла.

За секунду до того, как это произошло, Конрад заметил, что его противник немного ослабил хватку, притворившись, что теряет силы. Конрад сделал вид, что поверил, и ринулся в атаку — и вдруг почувствовал, что летит по воздуху…

От удара о землю из него едва не вышибло дух. Разбираться, что произошло, было некогда, поскольку противник уже бежал к нему. Не было времени и искать кинжал, который Конрад выронил во время неожиданного полета.

Он перекатился по земле, увернувшись от удара ножа, но моряк уже навалился на него. Сцепившись, они вновь покатились по земле, борясь за единственный оставшийся нож.

К этому времени бойцов уже окружила толпа зрителей, — катаясь по земле, Конрад заметил, что их окружает кольцо ног. Матросы и докеры с удовольствием наблюдали за дракой, хохоча, свистя и улюлюкая, словно речь шла о веселой шутке, а не смертельной схватке.

Вцепившись друг в друга, Конрад и моряк подкатились к краю причала — и свалились в воду.

Оказавшись под водой, они расцепились. Сквозь поднявшуюся муть Конрад увидел, что противник целится ему в грудь ножом.

Конраду удалось схватить моряка за руку; он вывернул ее, и нож упал на дно. Схватив моряка за горло, он изо всех сил сдавил его. Пуская пузыри, тот начал захлебываться.

Конрад подтащил его к свае и начал бить о нее головой. Один раз, другой, третий. Пузырей больше не было, вместо них по воде расплылось красное пятно. Еще один сильный удар, и противник перестал сопротивляться. Еще один удар о дерево, снова кровь, и Конрад отбросил в сторону тело, которое стало медленно опускаться на дно, а Конрад вынырнул на поверхность, жадно хватая ртом воздух. Его появление было встречено гулом восторженных голосов.

На причале толпились люди. Среди них был и Вольф.

С причала к воде спускались деревянные ступеньки. Подплыв к ним, Конрад выбрался на берег. Оглянувшись на воду, он подумал, что если бы не Элисса, сейчас на дне остался бы он. Ведь это она научила его плавать.

Сев на ступеньку, он принялся выливать воду из сапог.

На причале стоял человек — он протянул Конраду его нож. Юноша напрягся, но человек рассмеялся и что-то сказал на чужом языке. Затем он повернул нож рукоятью к Конраду и протянул его снова. В другой руке он держал горсть монет.

Когда Конрад взял у него нож, человек пожал ему руку, вновь рассмеялся и пошел своей дорогой. Видимо, победа Конрада принесла ему неплохой куш.

Конрад поискал глазами Вольфа — тот стоял рядом с каким-то стройным светловолосым человеком и показывал ему их вьючную лошадь. Светловолосый осматривал ее зубы. Мокрый с головы до ног, хлюпая сапогами, Конрад подошел к ним.

Вольф продавал их серого. Он нахваливал животное, демонстрировал, какие у него прекрасные стати, а светловолосый качал головой, давая понять, что не все так хорошо.

— Ну, я не знать, — сказал чужеземец.

— Но я-то знаю, — уверял его Вольф. — Это хороший конь, Стефан. Он еще будет служить и служить. Он крепкий, надежный, здоровый. Чего тебе еще нужно?

— Чего мне нужно? Мне нужно честный сделка, Вольф.

— Слушай, тут полно людей, которые дадут мне за серого гораздо больше, чем ты.

— Тогда почему ты не продавать лошадь им?

— Я же тебе говорил, деньги мне не нужны. Мне нужна ладья, только и всего. Тебе это ничего не будет стоить. Я тебе лошадь просто дарю.

— Я тебя везти и больше никого не посадить.

— Соглашайся, Стефан. Мне нужно подняться вверх по реке — я же еду освобождать Кислев.

— Ха! Теперь тебе понадобиться мой патриотизм?

— Да.

Стефан еще раз осмотрел лошадь. Снова покачал головой.

— Значит, так: ты, твой лошадь, твой слуга — до Болгасград?

— До Праага.

— Хорошо, — вздохнув, согласился Стефан.

Мужчины поплевали в ладони, пожали друг другу руки, и сделка состоялась.

— Поставь мой лошадь вместе с твоей в ладья, — сказал Стефан. — Отплывать будем вместе с отлив.

С этими словами он отправился по своим делам. Вольф взглянул на Конрада, затем на мертвого моряка, который валялся на причале.

— Тебя что, и на минуту нельзя оставить? — проворчал он.

— Я ничего не сделал. Они сами на меня напали.

— Что-то ты не слишком популярен, парень. Ох, не нравишься ты им.

— Кому? — спросил Конрад, понимая, что Вольф имел в виду не чужеземных моряков. — Кому не нравлюсь?

Вольф не ответил, а только спросил:

— Ты на ладье когда-нибудь плавал?

Конрад покачал головой; он никогда ни на чем не плавал и не слишком к этому стремился.

— Мы поплывем в Прааг на ладье. Это лучше, чем идти пешком. — Вольф бросил взгляд на мокрую одежду Конрада. — Или плыть туда своим ходом. Пошли, нужно найти ладью Стефана, пока он не передумал. — И Вольф вскочил в седло.

Ладья стояла у причала возле верфи. Вольф завел на нее Миднайта, а Конрад чуть не волоком затащил по сходням упирающегося серого. Команда, с хохотом наблюдавшая за сценой, помогать ему не стала.

— Обсушись, — сказал Вольф, когда лошади были привязаны на палубе.

— А что будет в Прааге? — спросил Конрад, заворачиваясь в старое одеяло. — Мы будем сражаться со зверолюдьми?

По пути в Эренград Вольф много рассказывал ему об истории Империи и о том, что над ней вновь нависла угроза вторжения несметной армии чудовищ. Единственным препятствием на их пути был Кислев.

Если Кислев падет, то погибнет и вся Империя. Этого боялся Магнус Благочестивый двести лет назад. В те времена Кислев оказался в опасности, а Прааг уже был захвачен неприятелем, подошедшим с севера. Армия Империи немедленно пришла на помощь соседу, и демонские легионы были отброшены. В честь этой победы царь Алексис и император Магнус поклялись, что отныне их страны станут вечными союзниками.

А сейчас пришло время проверить эту клятву на прочность. Орды чудовищ вновь объединились и двинулись на Кислев, захватывая города, сжигая деревни, уничтожая все на своем пути. И если они захватят Кислев, путь на Империю им будет открыт.

— Император посылал войска на защиту Кислева, — сказал Конрад, когда они стояли на корме, наблюдая за жизнью порта, — так вы мне рассказывали.

— Совершенно верно.

— Значит, за этим вы сюда и отправились? И я с вами?

— Некоторым образом.

— Как это?

Вольф пожал плечами:

— Я мог бы предложить свои услуги Империи в войне против захватчиков. Я так уже делал, в молодости, когда был идеалистом. Но мне нужно думать и о своем будущем. Если уж я берусь рисковать жизнью, и даже больше чем жизнью, то должен быть уверен, что получу за это хорошую плату. Я профессиональный солдат, один из самых лучших, и привык, что мне хорошо платят за услуги. Я служу где хочу и когда хочу.

Конрад нахмурился, немного сбитый с толку.

— То есть вы здесь не для того, чтобы биться с тварями?

— Да, да! Кислев — богатая страна, но она еще не научилась правильно распоряжаться своим богатством. И все эти существа, которые рыщут у ее границ, — плохие торговцы, с ними нельзя иметь дело. Я здесь для того, чтобы положить этому конец. И ты тоже, Конрад. Мы будем бороться с захватчиками — и получать за это скромную компенсацию. Война делает некоторых людей богачами, парень, в смысле — плохих людей. Но она позволит разбогатеть и нам с тобой. Кроме того, мы воюем за правое дело. — Он улыбнулся, и его острые зубы сверкнули. — А знаешь, жизнь иногда бывает прекрасна.

Они поступили на службу на золотодобывающую шахту. Шахта находилась в горах Края Мира, возле ущелья Белые Ворота. Следы золотоносной руды находили в реке уже в течение нескольких столетий, но настоящую жилу обнаружили только полвека назад.

Хотя шахта находилась недалеко от человеческого жилья, она процветала — до тех пор, пока с Северных Пустошей на нее не начали совершать набеги чудовища, которых с каждым годом становилось все больше. Они приходили из страны снега и льда, где породивший их ад замерз и превратился в ледяную пустыню.

Эти набеги серьезно нарушали работу шахты, поэтому ее владельцы — включая самого царя — сформировали здесь армию наемных солдат.

Вольф уже когда-то служил в ней, но занимать столь низкое положение ему больше не хотелось. Он знал человека, который командовал местным гарнизоном, и спустя два месяца занял его место.

Нет, применять насилие ему не потребовалось; ему хватило слов. Вольф всего лишь намекнул на постоянные кражи и грабежи, которые не прекращались за годы службы его предшественника. Вольф сказал ему, что отставка лучше смерти, но сначала предложил назначить себя на его место.

Задача Вольфа заключалась не только и не столько в том, чтобы защищать шахту от набегов зверолюдей. Твари убивали людей, но золото их не интересовало. Главная угроза исходила от многочисленных разбойников и воров, которые грабили шахту и захватывали корабли с золотом. Кроме того, приходилось следить и за самими шахтерами, которые не отставали от воров: работая в шахте, они частенько присваивали себе найденные самородки.

Все это надлежало немедленно прекратить, поскольку Вольфу была обещана доля с прибыли шахты.

Большинство шахтеров составляли рабы и преступники, приговоренные к пожизненной каторге или смерти, ибо на шахте выживали очень немногие.

Впрочем, и стражники мало чем отличались от тех, кого они сторожили. У многих тоже были нелады с правосудием, поэтому бегство на север, за пределы цивилизации, было для них единственной возможностью избежать наказания. Они были плохо обученными солдатами и ждали от жизни еще меньше, чем рабочие.

Но были среди стражников и другие. Они пришли из армии Старого Света, потому что здесь всегда было опасно, здесь в любую минуту могла начаться война, а значит, здесь больше платили — тем, кто оставался в живых. В охрану шахты входили солдаты со всех концов Империи и даже из-за ее пределов.

Каждый из них был мастером по части смертоубийства, и Конрад у них многому научился.

Один свергнутый принц из города-государства Тайлин учил его, как уходить от ударов. Для искусного владения мечом требуется не только сила, здесь нужны ловкость, скорость и хитрость. Конрад научился вести поединок, как благородный воин, узнал рыцарские законы, которым необходимо следовать в поединке.

А один уличный боец из Бретонии, никогда и не слыхавший слово «честь», показал ему, как дерутся простолюдины, как использовать в драке все, что подвернется под руку.

Конрад оттачивал технику боя под руководством парня из Ниппона, который показывал ему, как убивать голыми руками — и ногами. Он научил Конрада драться с вооруженным противником и побеждать его. Это древнее искусство пришло с востока, где, казалось, каждая провинция имела свой стиль ведения рукопашного боя. Конрад вспомнил, как его подкинул в воздух моряк в Эренграде, — но тот владел этим искусством плохо и в итоге сам стал жертвой криса.

Применять в бою лук Конрад не любил, зато против арбалета не возражал, и тогда один наемник из Эсталианских королевств преподал ему урок стрельбы; воин из Аравии научил его высшему мастерству владения ножом, показав, как тот следует метать; здоровенный воин из Норски обучил владеть копьем и дротиком; рыцарь из Альбиона наставил в искусстве верховой езды; и еще многое, многое другое.

На шахте работали не только люди. В качестве горных мастеров здесь трудились дварфы. Они строили новые туннели и взрывали горные породы. Именно дварф научил Конрада владеть всеми видами топоров — от маленьких ручных топориков до огромных двуручных; дварф показал ему, как сражаться, держа в каждой руке по тесаку, а также продемонстрировал лучшие способы обращения с секирой.

Когда в одной стычке со зверолюдьми Конрад серьезно повредил правую руку, Вольф сказал:

— Какой толк от воина-правши, если она у него не работает? Запомни: в бою особо защищай правую руку.

Хотя Конрад по-прежнему оставался оруженосцем Вольфа, он не был его слугой. Вскоре они стали просто товарищами по оружию, хотя Вольф долго не хотел признавать этот факт.

— Как я ее буду защищать? — спросил Конрад, глядя на свою туго забинтованную руку. Ее лечил эльф, владевший искусством врачевания. Вольф ненавидел волшебство и всех волшебников, поэтому эльф-знахарь был единственным из них, кому было дозволено жить на шахте.

Конрад вспомнил, как в день их первой встречи его лечила Элисса, — но теперь он вспоминал о ней все реже…

Вольф рассмеялся и сказал:

— Драться каждый дурак умеет, здесь большого ума не требуется, даже наоборот. Но мы люди, у нас есть разум, и это отличает нас от животных — и от зверолюдей. Книги рассказывают нам о мире, мы их читаем и становимся умнее. Пока рука заживает, займись-ка делом. Будешь учиться читать и писать.

Конраду не очень-то хотелось учиться грамоте, но все же он нашел себе учителя. Это был Мэттью, студент из Праага, который приехал на шахту, чтобы подзаработать денег для продолжения образования.

Мэттью покинул Прааг на ладье, но по дороге его ограбили и вышвырнули за борт. После этого он шел пешком до шахты. Весь путь он проделал в одиночку, имея при себе только свайку, которую прихватил на ладье; Мэттью прибыл на шахту, пройдя кишащие зверолюдьми леса и пустоши. О его подвиге говорили еще несколько дней.

Конрад называл его Мэттью-свайка. На третье лето Конрад уже бегло читал и писал, а Мэттью сдал выпускной экзамен на должность адвоката. После этого он привез своему ученику специальный свиток — документ об окончании «школы», в котором говорилось, что Конрад показал себя как «способный школяр».

На первых уроках военного искусства Конрад начал учиться владеть и левой рукой — драться мечом или булавой, метать копье или кинжал.

— С полчищами зверолюдей можно воевать двумя способами, — говорил Вольф. — Либо ты имеешь хорошо обученную, дисциплинированную армию, как, например, в Альтдорфе или Миденхейме, либо твое войско — еще более дикое и необузданное, чем армия чудовищ, и каждый солдат воюет сам по себе.

Батальон Вольфа и состоял из воинов-одиночек, которые объединились только для того, чтобы противостоять ордам с севера. К сожалению, чем больше тварей они убивали, тем больше тех становилось.

— Мертвые у них воскресают, что ли? — говорил Конрад.

— Наконец-то ты начал что-то понимать, — ответил на это Вольф, и на этот раз было видно, что он не шутит.

Конрад учился убивать быстро и эффективно. Он не боялся остаться без работы. Сколько бы тварей он ни убил, на их месте немедленно появлялись новые.

Иногда наступали периоды бездействия, когда, томясь от скуки, Конрад занимался тем, что начищал мечи и доспехи — свои и Вольфа. А потом разведчики докладывали, что рядом бродит шайка монстров, — и скуки как не бывало.

И все же Конрад ни разу не видел ничего схожего с нападением на его деревню. Во время набегов тварей на шахту он не замечал ни единства в выборе цели, ни согласованности в их действиях.

Во время стычек зверолюди часто нападали на своих собратьев только потому, что те подворачивались им под руку. Или приканчивали и начинали пожирать раненых. Казалось, что у них вообще нет разума, что это машины для убийства.

По уровню развития твари находились на более низкой ступени, чем животные, поскольку были лишены чувства самосохранения: сотнями чудовища погибали ради того, чтобы убить одного человека.

Впрочем, у подобной тактики была и своя причина: жертвуя своими воинами, монстры отвлекали на себя солдат, проверяли надежность укреплений вокруг шахты.

Вольф называл их дикими и неорганизованными. Первое было верно, зато второе — не совсем. Иногда во время стычек Конрад замечал, что некоторые твари, стоя в отдалении, показывают своим сородичам, куда направлять удары.

У зверолюдей определенно была армия, в которой имелись военачальники.

И все же чаще они убивали только потому, что в этом был единственный смысл их жизни.

А Конрад уже знал, как нужно убивать их самих.

Миновало пять долгих зим.

Пять холодных, суровых, жестоких зим.

За которые Конрад стал холоднее, суровее, жестче.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Пришла весна, начались оттепели, но набеги с севера стали еще ожесточеннее.

Конрад отслужил у Вольфа условленные пять лет, но состояния не нажил; более того, он был уверен, что Вольф и сам не слишком-то разбогател. Элисса научила Конрада считать, и он еще более преуспел в этом занятии, когда Вольф рассказывал, во сколько ему обходится его войско.

Все, что Вольф зарабатывал в качестве пайщика шахты, он тратил на вербовку солдат. Правда, с тех пор, как он появился на шахте, работы не прерывались ни на один день и не был убит ни один из шахтеров.

Количество золота, доставляемого в Кислев, удвоилось, но и армия наемников увеличилась вдвое.

Впрочем, Вольф не только увеличивал свою армию. Он занимался ее обучением, и теперь во время набегов гибло гораздо больше тварей, чем раньше. Более того, Вольф иногда водил свое войско на север, где громил противника в его логове. Армия Вольфа все чаще переходила от обороны к нападению, оттесняя зверолюдей все дальше на север. Империя могла спокойно вздохнуть.

Шахтерский поселок был куда больше деревни Конрада. Это был маленький городок, где можно было купить все необходимое. Шахтеры были здесь на положении рабов, но цепи на них не надевали. Если во время набегов чудовищ кто-то хотел сбежать, его никто не удерживал. Только решались на это очень немногие — даже те, кто имел возможность подкупить сторожей.

Наемникам во время отдыха требовались развлечения. Вольф постоянно что-то придумывал — это тоже стоило ему денег. Но если бы он позволил солдатам пить и таскаться по борделям, то потом им просто не на что было бы покинуть шахту и жить дальше.

То же самое относилось и к самому Вольфу — он так ничего и не скопил. Сначала Вольф говорил, что отлично заработает во время военных действий. Оказалось, что это невозможно. И едва у Вольфа оказывалась хотя бы одна золотая монета, он тут же спускал ее в таверне.

Вольф редко выходил за пределы поселка, то же самое и Конрад. У него были лошадь, оружие, доспехи, но все это принадлежало не ему. Он и сам был словно вещь, принадлежащая Вольфу. Если ему было что-то нужно, приходилось всякий раз просить Вольфа.

Когда Вольф бывал в хорошем настроении, а это случалось после удачной вылазки против монстров, он выставлял Конраду выпивку. Одну кружку.

Однажды Вольф велел Конраду зайти за ним в таверну. Там было многолюдно, и, входя внутрь, Конрад столкнулся с каким-то дварфом, который нес в руках кружку эля. Эль пролился, плеснув Конраду на штаны.

— Дурак! — огрызнулся дварф.

Дварфы вообще не отличались особым миролюбием, и этот не оказался исключением. Он был менее пяти футов ростом, с длинными рыжими волосами и испачканным грязью лицом. Дварфы — горные мастера уже не могли отмыться от пыли и грязи, в которых им приходилось работать.

В отличие от других дварфов, этот был безбород. Его кожаная рубашка и штаны были протерты до дыр. Большинство местных обитателей носили за поясом нож, а этот имел при себе только молоток и набор зубил. За плечом у него торчала кирка, словно он как раз направлялся в штольню.

Конрад смущенно пожал плечами. Этого ему показалось достаточно. В конце концов, дварф ведь тоже был виноват.

— Ты расплескал мой эль! — сердито сказал дварф. — Покупай мне новую порцию!

В качестве помощника Вольфа Конраду нередко приходилось улаживать конфликты в поселке. Менее всего он хотел затевать ссору, а потому с радостью купил бы дварфу кружку эля, если бы не одно обстоятельство: у него совершенно не было денег.

Конрад оглянулся по сторонам, надеясь увидеть Вольфа. Дварф, решив, что Конрад хочет удрать, схватил его за руку. Конрад вырвал руку и прошептал одно слово — очень обидное ругательство, которому его научил один знакомый дварф.

Мгновенно разъярившись, дварф выплеснул в лицо Конраду остатки эля, за которым последовала и кружка. А затем…

Конрад, описав в воздухе дугу, зацепился за табуретку и с грохотом шлепнулся на спину. Он хотел подняться, но дварф уже приставил ему к горлу кирку.

«Да это же эль, — подумал Конрад, — всего-то разлитый эль». Он не раз видел, как человек погибал и за меньший проступок, и чуть не угодил в подобное положение сам. Конрад мог бы освободиться, нанеся два удара, и второй из них прикончил бы противника на месте, но он продолжал лежать неподвижно, глядя на дварфа. Их глаза встретились.

Что-то пробурчав, дварф отпустил Конрада. Тот встал и снова оглянулся, ища Вольфа.

Тот сидел в дальнем углу таверны, как Конрад и полагал. Взглянув на его залитые элем штаны, Вольф ничего не сказал. На столе стояла полная кружка.

Но едва Конрад протянул к ней руку, как за стол рядом с Вольфом плюхнулся кто-то маленький и коренастый.

— Это Анвила, — сказал Вольф. — А это Конрад.

За столом рядом с Вольфом сидел тот же самый дварф. На пристальный взгляд Конрада он, хлебнув из своей кружки, ответил столь же прямым взглядом. Конрад также глотнул пива.

— Ты, вероятно, догадался, — сказал Вольф, — что Анвила — дварф. А ты знаешь, что дварфы жили в этих местах еще тысячу лет назад? Горы Края Мира — их родина, хоть они и располагаются далеко на севере. Я правильно рассказываю?

Анвила пожал плечами и отхлебнул эля.

— Чем занимаются дварфы, Конрад? — спросил Вольф.

Конрад в свою очередь пожал плечами и тоже отхлебнул эля.

— Они копают ямы, туннели, проходы, — ответил за него Вольф. — Им нельзя это запретить. Они копают землю, как копали ее тысячу лет назад. Ты мог бы добраться отсюда до самого Караз-а-Карака и не увидеть дневного света. Отсюда к югу расходилась целая сеть туннелей. В молодости, когда я впервые оказался в этом поселке, я услышал о древнем храме дварфов. Ты что-нибудь о нем знаешь?

— Нет, — сказал Конрад.

— В нем хранятся сокровища. Вот почему я сюда и вернулся. Я знал, что за каждой легендой скрывается правда, и оказался прав. Там, в горах, нас ожидает целое состояние. Путь к нему отрезан теперь из-за землетрясений и извержений вулканов. Но это сокровище не должно принадлежать шахте, оно лично наше — твое, мое и Анвилы.

— О… — сказал Конрад.

— Вот именно, — сказал Вольф. — Мы с тобой поработали достаточно и на Кислев, и на компанию, и на всю Империю — они нам должны гораздо больше, чем мы им. Пришло время получить свою долю. Но для этого нам нужно пробраться на вражескую территорию. Конечно, мы могли бы пробиться силой, но тогда нам пришлось бы взять с собой много людей и, следовательно, делиться с ними — в смысле с теми, кто остался бы в живых. Но я считаю, что это ни к чему, маленькому отряду проскочить легче. Выезжаем завтра в полночь.

— У меня есть выбор?

Вольф хмыкнул, и Конрад понял, что нет.

— Еще что-нибудь ему сказать? — спросил Вольф.

— Нет, — ответил Анвила.

Он допил эль и встал из-за стола.

— Значит, до завтра, — сказал Вольф, салютуя дварфу кружкой.

Анвила молча повернулся и вышел из таверны.

— Вот этого я и ждал, — сказал Вольф. — Скажу честно, сперва все пошло не так, как мне хотелось.

Я тратил время на войну с монстрами, вместо того чтобы подумать о себе. Но теперь все налаживается. С дварфами трудно установить контакт, и с Анвилой мне пришлось повозиться. Наконец мы поделились знаниями и выяснили, где может находиться храм, так что она его найдет, если мы ее туда отведем.

— Она?

— Да, она. И чтобы доказать свое право находиться в поселке, Анвиле пришлось работать вдвое больше дварфов-мужчин и быть вдвое жестче, чем они.

— Но ведь она… всего лишь женщина.

— Ну и что? Это имеет значение для дварфов, но не для нас. Учти, Анвила очень умна. Она училась в каком-то университете в Караз-а-Караке и прочитала массу древних рукописей, касающихся туннелей.

«Если она такая умная, — подумал Конрад, — то почему работает на шахте?» Но вслух ничего не сказал.

Если бы его повалил дварф-мужчина, это еще куда ни шло, но дварф-женщина…

Конрад думал об этом, лежа рядом с Кристен.

Только теперь он понял, почему его грубость вызвала столь бурную реакцию дварфа, но ведь он-то думал, что имеет дело с мужчиной. Теперь Конраду было стыдно за непристойность, которую он адресовал Анвиле.

За окном было темно, в комнате горели свечи. Скоро ему уезжать. Он больше не вернется на шахту — и не вернется к Кристен. Жаль ее, он и перед ней виноват.

Но ведь раньше она без него обходилась, значит, обойдется и потом. Она никогда не называла его любимым. Они были просто друзьями, только и всего.

Осторожно, чтобы не разбудить девушку, он выбрался из постели. В зеркале на стене он увидел ее отражение. Это зеркало он привез ей из Праага. Она может его продать, если захочет, — зеркала стоят дорого. Он взглянул на ее обнаженное тело, на густые золотистые волосы, рассыпавшиеся по подушке. Как она хороша…

Потом он жалел, что подарил ей зеркало. Оно постоянно напоминало ему об Элиссе — как и сама Кристен постоянно напоминала ему о его первой любви, его единственной любви.

Прошло уже пять лет со дня смерти Элиссы. Конрад надеялся, что со временем память о ней потускнеет, но этого не случилось. Наоборот, не было и дня, чтобы он о ней не вспоминал.

С какой бы женщиной он ни оказывался, каждый раз перед ним вставали темные завораживающие глаза Элиссы, ее нежное белое тело. Она приходила к нему во сне — но не такая, какой была, а какой бы стала теперь, останься жива.

Эти сны не всегда были приятными. Иногда Элисса его пытала или пыталась убить, и тогда Конрад вспоминал о предчувствии, что Элисса станет его погибелью.

Всякий раз, когда он открывал глаза, он почему-то был уверен, что Элисса жива. А когда просыпался окончательно, то понимал, что сны и реальность — совершенно разные вещи.

Теперь Элисса жила только в его памяти. Она навсегда стала частью его самого. Она могла убить его только в том случае, если бы этого захотел он сам, но смерть в его планы пока что не входила.

Конрад взглянул на себя в зеркало. Когда-то он недолюбливал зеркала и побаивался их, но с тех пор прошло много лет. Он изменился. Он больше не был юношей, он стал взрослым мужчиной. Как и прежде, он был худощав, но его руки теперь бугрились мышцами, а тело покрылось шрамами от боевых ран.

Повязав голову белой кожаной лентой и заправив за нее заплетенные в две косы волосы, он начал одеваться. Было лето, и меховую накидку он не носил. Не надел он и те несколько драгоценных вещичек и безделушек, что приобрел за эти пять лет. Нагрудник и кольчуга, шлем и перчатки, меч и щит, топор и верный крис — вот и все, что нужно воину.

На глаза Конраду попал свиток, который когда-то вручил ему Мэттью-свайка. Свиток, потрепанный и закапанный вином, Конрад сунул за голенище сапога.

Ему хотелось, чтобы Кристен проснулась, и вместе с тем он надеялся, что она не проснется. Он поцеловал ее в щеку и почувствовал на ней слезы. Она знала, что он уходит и что больше они не увидятся.

Они выехали ночью, держа направление на север. Их путь освещали Маннслиб и Моррслиб. Они ехали медленно: дорога была плохая.

В горах дорог вообще не было, а потому они шли пешком, ведя за собой трех верховых и трех вьючных лошадей. Анвила шла впереди, поскольку лучше видела в темноте. Дварфы привыкли работать глубоко под землей, а потому их зрение острее, чем у людей.

За Анвилой шел Вольф, последним — Конрад, держась начеку, готовый в любую секунду поднять тревогу. Из своего деревенского прошлого он помнил, что зверолюди выходят на охоту по ночам, но в этих горах и днем было опасно — твари могли напасть в любую минуту. Деревня Конрада была уничтожена именно днем.

Почти пять лет назад… Через несколько дней будет восемнадцатое число месяца Зигмарцайт, первый день лета, согласно календарю Империи. В этот день были убиты все жители его деревни. Через два дня он поступил на службу к Вольфу.

Вольф ни разу не упомянул о том, что скоро истекает пятилетний срок службы Конрада, и тот не раз задавал себе вопрос, что произойдет в этот день. Может быть, стоит Вольфу об этом напомнить? И что тогда?

Каждый день они разбивали лагерь среди скал. Каждую ночь они продвигались вперед на несколько миль. Дорога становилась все круче, уже и опаснее.

Лошадей было бы лучше оставить, но Вольф боялся, что их обнаружат; кроме того, он заявил, что на лошадях они будут вывозить сокровища, а пока что они нужны для того, что везти орудия труда Анвилы: кирки, черпаки, лопаты, какие-то странные измерительные устройства и бочки с порохом.

Этот черный порошок очень не нравился Конраду. Нельзя производить взрывы, которые действуют как удар молнии, — это противоестественно. Но Вольф поощрял опыты с порохом, говоря, что с его помощью можно уничтожать зверолюдей.

Похоже, Вольф и Анвила вообще прекрасно ладили друг с другом — она помогала ему в делах с помощью своих изобретений, а он всячески способствовал ее опытам. Кстати сказать, при проведении опытов иногда погибали наемники, но Вольф с этим не считался.

Некоторые солдаты Вольфа имели ружья, но Конрад не любил это оружие, оно было единственным, которым он не владел. Ружье не требовало ловкости и силы, к тому же было опасно для его владельца не меньше, чем для противника. Да и штуки эти не слишком оправдывали себя в бою.

Ничего нового о цели их похода Конрад больше не узнал — Вольф был не очень-то многословен. В пути они почти не разговаривали, опасаясь, что их услышат. Копыта лошадей по этой же причине были обернуты тряпками.

А дварфы даже в обычное время не любят болтать, поэтому надо ли говорить, что в пути Анвила почти все время молчала. Конрад думал о том, верит ли она в затею Вольфа или имеет какие-то свои причины принимать в ней участие. Конрад не слишком-то доверял ей, да и она, похоже, его недолюбливала, но его это совершенно не волновало.

Размышлял Конрад и над тем, что поведал ему Вольф. Сокровища, хранящиеся под землей тысячу лет? Возможно, хотя и сомнительно. Впрочем, кто он такой, чтобы судить? Его дело подчиняться и выполнять приказы Вольфа — по крайней мере, в ближайшие дни.

Сначала Конрад опасался, что их будут разыскивать солдаты-охранники. Но погони не было.

Не было видно и зверолюдей. Сначала Конрад радовался этому, но затем начал беспокоиться. Что-то здесь не так. Местность буквально кишела тварями, но они до сих пор почему-то не встретили ни одной.

Внутреннее зрение предупреждало Конрада об опасности — иногда… Левый глаз видел, что произойдет в следующую секунду, и это не раз спасало ему жизнь за эти пять лет.

Он был уверен, что Вольф знает об этой его особенности. Скорее всего, он понял это уже в тот день, когда Конрад предупредил его о нападении крылатых тварей. Но с тех пор Вольф не вспоминал о том случае ни разу.

Как всегда, Конрад надеялся, что в трудную минуту его загадочный дар придет ему на выручку. День и ночь, пробираясь по горным тропам, он был начеку.

Наконец дорога стала столь опасной, что идти по ней ночью было уже нельзя, и они шли днем. Легче от этого не становилось.

— Лошадей придется оставить, — сказал Вольф. — С нами пойдет только Миднайт. Ты останешься их сторожить, Конрад. Мы с Анвилой дальше отправимся вдвоем. Мы почти что у цели.

Конрад удивился. Откуда Вольф мог об этом знать? Камни, скалы и горные вершины ничем не отличались друг от друга. Но если ему велят, он останется. Горы созданы не для людей, они для орлов и, может быть, для дварфов.

Конраду не очень хотелось оставлять Вольфа наедине с Анвилой, хотя, в случае чего, Вольф сможет о себе позаботиться.

— Сколько мне ждать? — спросил Конрад.

— Сколько понадобится, — ответил Вольф.

— А потом что? Идти за вами?

Вольф пожал плечами и отвернулся.

Конрад бросил взгляд на Анвилу, она тоже отвернулась. На Миднайта нагрузили столько, сколько он мог увезти. Вольф и Анвила, тоже взяв на себя роль вьючных животных, взвалили себе за спину огромные мешки.

Они двинулись в путь и вскоре скрылись за каменным выступом, Конрад ждал их весь день, но они не возвращались. Наступила ночь, он лег на землю и стал смотреть на звезды. Засыпая, он почему-то думал о двухвостой комете, которая пронеслась по небу в день рождения Зигмара.

Он проснулся внезапно. Было еще темно; его рука крепко сжимала изогнутую рукоять верного криса. Медленно, осторожно Конрад потянулся к лежащему рядом мечу.

Он видел опасность…

Не открывая глаз, он понял, что беда грозит не ему — в смертельной опасности находятся Вольф и Анвила…

Конрад сел и стал всматриваться и вслушиваться в темноту, но лошади вели себя спокойно, а они всегда чуяли приближение зверолюдей.

Видение немного поблекло, но Конрад все же продолжал видеть Вольфа и Анвилу. Они находились где-то, где было темно, — и к ним медленно подползали темные молчаливые тени.

Они попали в засаду, хотя твари их еще не атаковали. Конрад ничего не мог сделать.

Он был слишком далеко, но все же, набрав в легкие воздуха, он закричал изо всех сил:

— Вольф!

По горам прокатилось эхо и замерло в отдалении.

— Вольф! — снова крикнул Конрад.

«Вольф! Вольф! Вольф! — насмешливо отозвалось эхо. — Вольф… Вольф… Вольф…»

— ВОЛЬФ! — не своим голосом завопил Конрад.

Несмотря на темноту, он бросился вверх по горной тропе, где скрылись Вольф и Анвила. Он не стал надевать доспехи, они были слишком тяжелыми и не позволяли быстро бежать. Конрад взял с собой только меч и двуручный боевой топор.

Он бежал почти наугад. Вверх, вверх, повинуясь внутреннему чувству.

Выглянуло солнце, стало светло, теперь он видел, куда бежит, — пока не понял, что уже слишком поздно. Твари уже наверняка схватили Вольфа и Анвилу. Постояв минуту, Конрад пошел дальше. Идти становилось все труднее.

Пот стекал с него градом, он сбросил свою меховую накидку и меховые штаны; пальцы, пораненные об острые выступы, кровоточили и прилипали к камням.

Прошло, наверное, часа три, пока он добрался до места засады. Но все, что он увидел, — это трупы зверолюдей и мертвый Миднайт, лежащий на боку. Жеребец больше не был белым, он стал красным от запекшейся крови.

Конрад осторожно двинулся вперед, прячась за огромной серой скалой. Здесь могли затаиться десятки тварей. Но не было никого — только трупы.

Все они были гоблинами. Гоблины — плохие воины, поэтому в этой стычке их погибло так много. Их тела были исколоты, изрублены, раздавлены копытами Миднайта, а у одного в черепе торчала кирка Анвилы.

Вольфа и Анвилы среди погибших не было. Может быть, они убежали? А может быть, все это подстроила Анвила, заманив Вольфа в ловушку? Внезапно совсем рядом что-то заскреблось. Мгновенно подняв меч и сжав в руке кинжал, Конрад приготовился к нападению.

Шорох повторился, и Конрад понял, что он раздается из-за гладкого выступа скалы. Осторожно подойдя поближе, он увидел узкую щель у самого края — скреблись там. Он заглянул в щель.

— Чего уставился, дурак, помоги!

Это была Анвила. Видимо, она свалилась в щель и не могла выбраться. Покопавшись в разбросанных вещах, Конрад нашел веревку, закрепил один конец за камень, а другой спустил в щель — и вскоре перед ним стояла она.

Они взглянули друг на друга. Анвила не стала его благодарить; он не стал спрашивать, не ранена ли она.

Анвила посмотрела на трупы.

— Где Вольф? — спросила она.

— Я собирался тебя об этом спросить.

— Ночью на нас напали. Мы сражались. Я поскользнулась и упала. Последнее, что я видела, — это Вольф, окруженный гоблинами. Ненавижу! — добавила она и пнула один из трупов.

— Что могло с ним случиться?

— Может быть, его убили и сбросили со скалы.

— А может быть, взяли в плен, — сказал Конрад.

Плена Вольф боялся больше всего на свете. Он никогда не рассказывал, кто его схватил, где и когда, но всегда повторял, что скорее убьет себя, чем снова станет пленником.

Похоже, времени на самоубийство у него не было.

— Его нужно найти, — сказал Конрад. — Куда его могли утащить?

— Насколько мне известно, храм находится поблизости. Вчера вечером мы уже нашли один перекрытый туннель.

— Туннели?… Там, должно быть, и живут гоблины, — сказал Конрад. — Как нам туда пробраться?

— Подожди, — сказала Анвила — Признаюсь, Вольф мне нравится. Для человека он очень неплох. Но нас только двое, Конрад, а гоблинов — сотни, а может, тысячи. Мы не знаем, где Вольф, мы даже не знаем, жив ли он. Не будем испытывать судьбу, с нашей стороны логичнее отступить.

— При чем здесь логика?

Дварфиха вздохнула:

— Наверное, ты прав, человечишка.

— Как нам попасть под землю? Где этот храм?

— Дай-ка сюда мои вещи.

Анвила принялась копаться в своих мешках. Когда она выбрала то, что ей было нужно, они поделили груз пополам; Конрад позаботился только о том, чтобы не тащить на себе бочонки с порохом.

Они полезли дальше в горы, Анвила шла впереди. По дороге Конрад не раз замечал на камнях капли крови, но молчал.

Несколько раз Анвила останавливалась и втыкала в землю деревянные колышки, на которые насаживала какие-то металлические штуки.

Между дварфом и человеком больше не было вражды. Они стали союзниками — совсем как Зигмар Молотодержец и дварфы, которые вместе воевали с гоблинами двадцать пять веков назад.

— Скорее, скорее, — шептал Конрад. — Они могут его убить!

— Здесь, — сказала, наконец, Анвила.

— Где? — спросил он, озираясь вокруг.

Это место ничем не отличалось от тех, которые они миновали: те же вершины, такие же камни, редкая растительность, жалкие пучки травы, мох на скалах. Никакого храма, вообще никаких строений.

— Смотри, человечишка, — сказала Анвила, показывая рукой.

Конрад увидел расщелину в скале. Подойдя поближе и заглянув в нее, он увидел только мрак.

На скале, возле самой расщелины, виднелся кровавый отпечаток ладони. Человеческой ладони. Это мог быть только Вольф.

— Я иду, — сказал Конрад.

— Подожди!

— Нет времени ждать.

— Внизу очень темно, возьми факел.

— А где?…

Не дослушав, Анвила порылась в своем мешке и достала оттуда масляный факел. Такие с собой всегда брали шахтеры. Анвила зажгла факел трутницей и протянула Конраду.

— А как же ты? — спросил он.

— Найди Вольфа. Я займусь своими делами.

Она показала на бочонки с порохом. Конрад повернулся, чтобы уйти.

— Конрад!

Он оглянулся.

И тут Анвила выругалась — на языке дварфов она произнесла ужасно неприличное ругательство, гораздо более неприличное, чем то, которое услышала от Конрада в день их первой встречи.

— Сделай так с гоблинами! — сказала она и мрачно засмеялась.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Ругательство дварфа-женщины звучало в ушах Конрада, когда, пробираясь по темному туннелю, он вспомнил о древней вражде между дварфами и зеленокожими. Среди нескольких книг, которые Конрад прочел на одном дыхании, был старый потрепанный экземпляр «Жизни Зигмара Молотодержца». Вспомнив, как могучий Зигмар крушил своим боевым молотом полчища гоблинов, как брызгала во все стороны кровь, когда молот обрушивался на головы чудовищ, Конрад ощутил прилив сил.

Держа в правой руке меч, а в левой факел, он осторожно начал спускаться в подземелье.

Он еще никогда не опускался под землю, от этого адского мрака его начала пробирать дрожь. В воздухе стоял мерзкий запах — это пахло гоблинами. От света факела на стенах плясали зловещие тени.

Через некоторое время щель в скале расширилась, образовав коридор, выложенный обтесанными каменными блоками, на которых виднелись древние письмена.

Конрад не знал языка дварфов, но он узнал руны; их показывал ему Мэттью-свайка, когда обучал грамоте. Значит, Вольф вел поиски в правильном направлении — здесь когда-то обитали дварфы, и, возможно, здесь находился их древний храм. Вольф достиг своей цели — но в качестве пленника.

Конрад увидел ступени; это была крутая винтовая лестница, уходившая вниз. Факел давал мало света. Конрад почти ничего не видел, свет скорее мешал, чем помогал, — он предупреждал гоблинов об опасности; твари могли увидеть его скорее, чем он их.

Внезапно Конрад оказался в большой пещере и едва не упал, споткнувшись о какой-то предмет. Что-то звякнуло, и он посмотрел себе под ноги. Это был старый меч, ржавый и зазубренный. Приглядевшись, Конрад заметил, что по всей пещере валяется оружие: дубинки и булавы, копья и кинжалы, щиты и всевозможные доспехи, и среди всего прочего — короткий, круто изогнутый лук.

Но лук без стрел бесполезен, и Конрад уже собрался идти дальше, когда заметил стрелу.

Вольф предупреждал его: нельзя брать оружие врага. Все, к чему прикасаются зверолюди, может быть отравленным. Оружие монстров, оставшееся после боя, обычно бросали в ямы вместе со зловонными телами тварей.

Однако гоблины и зверолюди были не совсем одно и то же. Конрад наклонился и поднял стрелу, боясь, что сейчас она рассыплется прямо в его руках.

Стрела не рассыпалась. Под слоем грязи Конрад увидел крепкое древко, целый наконечник и густое оперение.

Тетива лука тоже оказалась в полном порядке. Может быть, она порвется, когда он ее натянет?

Она не порвалась. Конрад сунул стрелу за пояс. Видимо, лук и стрела были не такими древними, как сам храм.

Пещера, в которой находился Конрад, имела три выхода, три темных мрачных туннеля. Он осмотрел их, но следов нигде не нашел.

Конрад пошел наугад, повинуясь внутреннему чутью, и проход вновь сделался таким узким, что ему приходилось протискиваться между стен. Вокруг царили мрак и тишина, от которой звенело в ушах.

Но внезапно тишину нарушил какой-то звук, эхом разлетевшийся по туннелям. Это был крик. Человеческий крик. Это кричал Вольф.

Конрад бросился вперед. Несколько раз он больно ударился о камни, но продолжал бежать, понимая, что от него зависит жизнь Вольфа. В одном месте коридор расходился в двух направлениях, но теперь ориентиром служили крики Вольфа. Они становились все громче…

И вдруг туннель закончился. Конрад стоял при входе в огромную пещеру.

Впереди маячили скорченные тени каких-то существ, окруживших светлую прямую фигуру, подвешенную на стене. Кого-то собирались принести в жертву, и смерть его, видимо, будет долгой и мучительной. И этот кто-то был Вольф.

К Конраду обернулись сотни уродливых лиц, в свете факела сверкнули сотни красных горящих глаз. Он метнулся в самую гущу гоблинов — зеленокожего ужаса подземного мира.

Высоко над полом пещеры находился алтарь, возле которого стоял мучитель Вольфа. Одетый в черную мантию жрец был выше и менее безобразен, чем прячущиеся по углам тени. В одной руке он держал то-темный жезл, увешанный костями, с человеческим черепом на конце. В другой его руке был кривой нож, с которого капала кровь.

— Вольф! — не своим голосом крикнул Конрад.

— Конрад! — послышался слабый отклик. — Убей меня!

Не колеблясь ни секунды, Конрад высоко поднял над головой горящий факел и швырнул его. Пока факел летел, кувыркаясь и рассыпая искры, Конрад выхватил из-за пояса стрелу и вскинул лук.

Последний раз он стрелял из лука пять лет назад, но казалось, что этих лет не было. Стрела легла на тетиву, тетива натянулась, Конрад прицелился, определяя траекторию полета.

Выпустив стрелу, он отшвырнул лук и хотел выхватить меч — но того не было.

Тогда, схватив свой боевой двуручный топор, он бросился вперед; дорогу ему освещал свет упавшего на уступ и продолжавшего гореть факела. Размахивая топором, словно косой, Конрад пробивался вперед.

Он уже успел прикончить несколько тварей, когда стрела вонзилась в правый глаз жреца. Его предсмертный вопль слился с визгом гоблинов, угодивших под удар орудия мести — топора.

Держа топор обеими руками, Конрад наносил удары вверх и вниз, направо и налево. Во все стороны разлетались куски мяса, отрубленные руки и ноги, крошились кости, катились с плеч уродливые головы. Пол пещеры стал скользким от крови гоблинов. Конраду удалось захватить их врасплох, но тварей было слишком много и с каждым мгновением становилось больше. Факел светил слабо, к тому же он почти выгорел, и в следующую минуту пещера погрузилась во тьму.

Конрад почувствовал, что твари наступают. Они были вооружены, к тому же хорошо видели в темноте, но его топор продолжал свою страшную работу. Гоблины были так близко, что промахнуться было невозможно.

Это был тяжелый труд, но вид очередного поверженного врага придавал ему свежих сил. И все же без света левый глаз Конрада уже не мог ему помочь; гоблины все теснее сжимали кольцо, их мечи все чаще задевали его, и тогда он понял: еще несколько секунд, и ему будет нанесен последний, смертельный удар. Силой уже ничего было не решить; находясь на грани полного отчаяния, Конрад подумал о самоубийстве.

Внезапно раздался отдаленный гул, и в следующее мгновение храм содрогнулся. Сверху посыпались камни, один из них упал в нескольких ярдах от Конрада, придавив трех гоблинов. Взметнулись клубы пыли, стало трудно дышать. Бой сразу прекратился, и Конрад потряс головой, стряхивая с лица струйки крови. Далекий гул повторился. Неужели землетрясение?

Ослепительно сверкнула молния — и в его мозгу мелькнули две светящиеся полосы.

И вдруг в пещере вспыхнул яркий свет! Храм заиграл огнями, словно в нем начался пожар, но не было ни огня, ни жара.

Гоблины, вопя и визжа, прикрывали глаза лапами и опрометью бежали прочь, лишь бы скрыться от слепящего света.

Конрад не стал раздумывать, откуда тот исходит. Он был слишком занят. Началась настоящая охота.

Он врезался в толпу гоблинов, разя топором направо и налево, и каждый его взмах означал смерть одной из скрюченных тварей. Кровь хлынула рекой, заливая камни.

Конрад чувствовал, что в нем зарождаются невиданные силы, как было в тот раз, когда он взялся за рукоять меча летучей твари. Но на этот раз сила передалась ему не от оружия, она возникла в нем самом. Источник силы находился внутри его.

Он словно переродился — как Зигмар из героической саги. Топор взлетал вверх и опускался вниз, его лезвие вспыхивало, словно заколдованное. Бойня продолжалась, он впал в какой-то транс.

В его воображении возникла картина: боевой молот крушит головы гоблинов. Неудивительно, что дварфы прозвали его «Гхалмараз» — Череполом. Это была битва в ущелье Черного Огня, где орки и гоблины были окружены людьми и дварфами. Размахивая огромным сверкающим молотом, Зигмар шел тогда впереди войска, рассеивая врага. В тот день он получил имя Победивший Гоблинов — Зигмар Молотодержец.

Резня закончилась только тогда, когда все гоблины, не успевшие удрать в свои норы, были убиты.

Наконец, постепенно выйдя из транса и опомнившись, Конрад смог передохнуть; он стоял, опершись на топор. Волшебная сила, бушующая в нем, начала утихать.

Он гордо оглядывал поле битвы. Сотня гоблинов — а может, и две — уложена одним человеком!

Конрад направился туда, где был привязан Вольф. Воин висел на стене, подвязанный за руки, голый, весь в крови, но это была не зеленая кровь гоблинов, а красная, человеческая, его собственная кровь. Он смотрел на Конрада слегка испуганным взглядом.

Тело Вольфа как-то странно изменилось. Его руки и ноги казались вывернутыми в суставах. Впрочем, и лицо Вольфа изменилось — нижняя челюсть была выдвинута вперед.

— Ты что, не слышал, что я тебе приказал? — слабым голосом сказал Вольф. — Ты должен был убить меня, а не его.

И Вольф плюнул на лежащее на спине тело жреца. На мертвое лицо упал сгусток слюны, смешанной с кровью.

— Убивать из лука — дело ненадежное, лук — крестьянское оружие, — ответил Конрад, прислоняя к стене свой могучий боевой молот… Нет, топор. Странно, что ему привиделся молот.

Конрад потер глаза руками, смывая с них кровь гоблинов, затем кинжалом принялся перерезать веревки, стягивающие руки Вольфа.

Когда была перерезана последняя, клинок кинжала вдруг рассыпался на сотню мелких осколков. В руках изумленного Конрада осталась одна рукоять.

— Я думал, ты перережешь себе горло, чтобы не попадать в плен, — сказал он Вольфу, отбрасывая рукоять в сторону.

Тот поморщился.

— Я решил, что лучше сначала перережу горло нескольким тварям, — с трудом произнес он.

Вдали послышались чьи-то тяжелые шаги, и оба насторожились, глядя в черные коридоры, ведущие к пещере.

Одной рукой поддерживая Вольфа, другой Конрад потянулся к топору.

Шаги звучали все ближе, громче, словно к пещере приближалась целая армия. И наконец, из одного из черных туннелей появилась маленькая одинокая фигурка.

— А где же сокровища? — спросила Анвила, оглядывая голые стены древнего храма.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Это время пришло вновь. Пять лет назад люди избежали возмездия, но такое не повторится.

Вместо того чтобы спрятаться, забиться подальше от тех, кто жаждал его гибели, он остался в самом центре конфликта.

Словно он все знал заранее — что совершенно невозможно.

Его, наконец, нашли и взяли под наблюдение до тех пор, пока предзнаменования его смерти не станут самыми благоприятными.

Силы Тьмы слишком яростно бились друг с другом, их энергия оказалась растраченной на это. Их разделившееся воинство было отброшено армией людей.

Впрочем, это была намеренная тактика: чем дальше они отступали, тем большее количество людей, преследуя их, попадало в ловушку и находило смерть.

Победа будет поистине триумфальна; в честь истинных богов будут пролиты реки крови.

Решающая битва состоится в Кислеве. Армия людей будет сметена, земля опустошена, на ней больше не останется следов пребывания смертных.

Тогда наступит черед Империи. Это время пришло вновь.

От усталости и изнеможения Конраду хотелось только одного — просто закрыть глаза и уснуть. Вольф лежал без чувств на полу пещеры, и Конрад ему завидовал.

Раны Вольфа оказались хуже, чем он думал. Конечно, со временем они затянутся, и на его теле значительно прибавится шрамов. Сейчас Вольф выглядел как обычно. Конрад решил, что странные перемены во внешности Вольфа, которые поразили его, когда он ворвался в пещеру, объяснялись либо результатом пыток, либо его собственным, Конрада, воображением. В бою действуют инстинкт и рефлексы, а не разум, иначе с чего ему мог привидеться боевой молот вместо его топора?

Раны на теле Вольфа говорили о том, что у него старались вызвать сильнейшие боли, но не саму смерть — смерть должна была наступить позднее. Гоблины хотели, чтобы она была медленной и мучительной.

Конрад взглянул на усеянный трупами пол.

Сначала он опасался, что гоблины вернутся, но потом понял, что они боятся света.

Свет…

Яркий свет исходил из широкого прохода, прикрытого стеклом, как окно.

— Дварфы освещают свои подземные храмы с помощью линз, которые отражают солнечный свет, поступающий с поверхности, — объяснила Анвила. — Я нашла линзы наверху, но они оказались завалены, поэтому пришлось пробиваться к ним с помощью пороха.

— Я же тебе говорил, что она ужасно умная, — еле ворочая языком, пробормотал Вольф, после чего опять отключился.

Тем временем Анвила исследовала храм. Но вряд ли она искала сокровища. Все золото и драгоценности наверняка были давным-давно растащены.

Анвила проверяла ниши и коридоры, отходящие от центральной пещеры.

Пещера была высечена прямо в скале. Пол был круглым, стены поднимались вверх и смыкались, образуя купол футов двести высотой.

Вскоре Анвила вернулась и опустилась возле Вольфа на колени. Посмотрела на него, на стены, на веревки, которыми он был привязан.

— Это был храм дварфов, человечишка, — сказала она, — а теперь гоблины используют его для своих мерзких ритуалов. Должно быть, сегодня они собирались отметить последний день весны.

— Завтра первый день лета? — тихо спросил Конрад. Он помнил, что случилось в тот день пять лет назад, но старался об этом не думать.

Он взглянул на мертвого жреца, который лежал со стрелой в глазу. Пять лет назад он послал последнюю стрелу в сердце Черепа. Конрад тряхнул головой, силясь отогнать воспоминания.

Пока Анвила охраняла Вольфа, Конрад отправился искать воду. Воды он не нашел и поскорее вернулся, чтобы не оставаться одному в темноте. Он принялся разглядывать огромный кусок стекла, торчащий из скалы. Он был совершенно круглый и имел внутри множество колец всевозможной толщины и размеров.

Конрад уже хотел пройти мимо, когда неожиданно заметил в стекле какое-то движение. Он присмотрелся: изображение становилось четче, словно выплывая из тумана. Конрад увидел человека верхом на лошади — всадника. Не узнать его было невозможно.

Бронзовый воин! Человек, которого Вольф назвал своим братом-близнецом…

Не веря глазам, застыв от изумления, Конрад смотрел в стекло. Вольф упомянул своего брата только один раз, в день встречи с Конрадом. Тогда он говорил, что его брат погиб. Прошло пять лет с тех пор, как бронзовый рыцарь приезжал в деревню Конрада, ровно пять лет.

«Хуже чем умер» — были слова Вольфа о своем брате.

И Череп не умер, когда стрела вонзилась ему в сердце.

Почему так случилось? Не потому ли, что у него не было сердца, что он не был живым? Он не умер, потому что был уже мертв.

А этот бронзовый рыцарь — что ему нужно от Конрада? В самом ли деле он его преследует, или он просто иллюзия, призрак?

— Анвила! — крикнул Конрад, показывая на круглое стекло. — Ты его видишь?

— Да! — крикнула она в ответ.

— Что это такое?

— Это изображение какого-то далеко расположенного предмета, отраженное и увеличенное линзами. Он где-то в нескольких милях отсюда, у края горной гряды.

Пока она говорила, призрачное видение потускнело, расплылось в тумане и исчезло.

— Я должен следовать за ним, — сказал Конрад, подбегая к Вольфу и Анвиле.

Дварфиха молча взглянула на него.

— Я должен. Это… моя судьба…

Анвила пожала плечами:

— Если тебе это так важно, иди.

— А как Вольф? Ты сможешь о нем позаботиться, вывести его отсюда?

— Да.

— А гоблины?

— Я же дварф. Это земля моих предков. Я знаю, как обращаться с гоблинами.

В это время Вольф открыл глаза, облизал губы и попытался что-то сказать. Он произнес только одно слово, скорее прохрипел, и Конрад его не понял. Тогда Вольф собрался с силами и повторил это слово, уже громче, после чего снова потерял сознание, словно израсходовал последние силы.

Это слово Конрад уже слышал раньше, его часто произносили на границе, Конрад сам иногда им пользовался, не понимая его значения. Он вопросительно взглянул на Анвилу, но та ничего не сказала.

— Я должен идти, — сказал Конрад.

— Я это уже слышала. Должен — так иди!

Он кивнул и медленно вошел в коридор, по которому Анвила попала в храм.

Он должен был уйти, и вместе с тем ему хотелось остаться. Он не хотел бросать Вольфа. Но Анвила сказала, что сможет вытащить Вольфа наверх и вывести его из гор.

Конраду больше нечему было учиться у Вольфа, его второго учителя. Элисса была первым, и она умерла пять лет назад. Пять лет, не считая одного дня.

А теперь где-то поблизости находился бронзовый всадник, и в тот же день, когда его впервые увидели Конрад и Элисса.

Совпадений не бывает — есть только судьба.

Конрад должен найти того рыцаря, ибо он чувствовал, что только тогда сможет постичь свое истинное «я».

Элисса и Вольф многому его научили, но только сам он сможет узнать, кто же он на самом деле, кем был и кем станет…

Бросив последний, прощальный взгляд на Анвилу, на Вольфа, он повернулся и решительно зашагал прочь по туннелю, который вел на поверхность.

Идя по древнему туннелю, Конрад повторял про себя слово, которое произнес Вольф.

«Хаос», — прошептал Конрад.

«Хаос!» — предупредил Вольф.

Порождение мрака

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Боевой двуручный молот Зигмара со свистом рассекал воздух, и с каждым его взмахом погибал новый зеленокожий монстр, чья голова превращалась в кровавое месиво. Гоблины не отступали, волна за волной прорываясь вперед, и превращались в изуродованные трупы, падая под ударами священного оружия дварфов.

Дварфы прозвали его Гхал-мараз — Череполом, и нынче он оправдывал свое имя. Раз за разом опускалось тяжелое оружие, сокрушая омерзительных тварей.

Этому дню предстояло стать решающим событием в ходе истории; в этот день в ее анналы были вписаны имена, ставшие легендой: в этот день Зигмар, вождь унберогенов, предводитель восьми объединенных человеческих племен, получил прозвище Победивший Гоблинов и стал именоваться Зигмар Молотодержец. В этот день были заложены основы Империи. И в этот день гоблины, орки и их приспешники были изгнаны из мира людей.

Дварфы и гоблины враждовали с давних пор. Они долго и яростно боролись за обладание землями между Морем Когтей и горами Края Мира; создавалось впечатление, что зеленокожие одолеют дварфов просто потому, что их во много раз больше. Миновало несколько кровопролитных столетий, и дварфов действительно начали оттеснять в их родные горы; они отступили, оставив в ущелье Черного Огня несколько сотен добровольцев, которые должны были прикрывать отход армии. Это была последняя надежна дварфов, а для оставленного арьергарда надежды не было никакой; им предстояло умереть, отдать жизнь, чтобы жили другие.

Однако герои не погибли; погибла армия гоблинов, оказавшись зажатой между дварфами и их новыми союзниками, молодой и быстро развивающейся расой людей.

Именно Зигмар привел свои войска к победе; он пробивался сквозь сомкнутые ряды гоблинов, а его мощный молот собирал с них кровавую дань…

От яркого света он зажмурился. Солнце стояло в зените, сияя на безоблачном небе. Наверное, зимой Кислев был самым холодным местом в мире, зато летом самым жарким.

Он несколько раз глубоко вздохнул, набирая в легкие свежий воздух и стараясь прочистить ноздри от мерзкой вони, которая заполняла подземные коридоры. На его коже и одежде все еще оставались пятна зеленой крови, которую будет нелегко отчистить.

Конрад вспомнил, когда так перепачкался в последний раз. Да, в тот день, когда была уничтожена его деревня; когда, спасая свою жизнь, он нацепил на себя шкуру убитого зверочеловека и затерялся среди монстров.

Он сплюнул, прочищая рот от вкуса смерти и стараясь не думать о том, что осталось в прошлом, — задача довольно непростая.

Вскоре он обнаружил огромную линзу, которая когда-то освещала подземный храм дварфов. Круглая, ярдов пять в диаметре и ограненная, как драгоценный камень, она была вставлена в скалу немного под углом. Анвила взорвала камни, которые в течение многих веков закрывали этот огромный кусок стекла, и сейчас он во многих местах был покрыт трещинами и царапинами.

От линзы было отбито несколько кусков, видимо, поэтому изображение всадника получилось искаженным. Рыцарь отразился в одной из граней линзы, и это отражение передалось под землю, принимающей линзе.

Подойдя к краю пропасти, Конрад оглядел раскинувшийся под ним ландшафт, несколько скрытый выступами скал. Бронзового рыцаря нигде не было.

Конрад начал спускаться по склону. Подойдя к знакомой расщелине, он заглянул в темноту.

Ему очень хотелось вернуться, чтобы помочь Анвиле, но он понимал и другое: он оставил их, чтобы найти бронзового рыцаря, теперь это его главная задача.

Стараясь придерживаться того же маршрута, которым пришел сюда, Конрад пустился в путь. Идти вниз оказалось не легче, даже труднее. Тогда он не боялся за себя, думая только о Вольфе и его спасении, о времени, которого было очень мало. Теперь же он постоянно думал о том, как далеко ему придется падать, если он сорвется…

Наконец он добрался до того места, где Вольф и Анвила попали в засаду.

Найдя среди вещей бурдюк с водой, который вез на себе несчастный Миднайт, Конрад с наслаждением влил себе в горло прохладную жидкость.

Вдоволь напившись, он вылил остатки воды на лицо, чтобы смыть кровь. Утеревшись ладонью, он принялся копаться в вещах, выбирая то, что могло ему понадобиться.

Он взял не много. Вольфу и Анвиле тоже понадобятся вода и пища. К тому же на вьючных лошадях, оставленных у склона, было много разных припасов — если, конечно, животных не обнаружила еще одна шайка гоблинов.

Конрад очень устал, но времени на отдых не было. Он начал спускаться, подбирая свои брошенные вещи — меховые штаны, доспехи, пока не добрался до места ночлега.

Здесь все было в сохранности, так, как он оставил, когда сломя голову кинулся на помощь Вольфу и Анвиле. Лошади стояли там, где их привязали, но Конрад, подходил к ним осторожно, вытащив меч, тщательно осматривая ближайшие скалы. Все было тихо.

Еще раз умывшись, Конрад перевязал себе раны, затем оседлал лошадь и задумался: куда теперь ехать? Для начала нужно спуститься с гор. В этом месте склон был не такой уж крутой, но все же ехать придется осторожно. Раньше они опасались погони, а теперь он сам превратился в преследователя. У него нет времени, чтобы вести лошадь в поводу, теперь главное для него — скорость. Конечно, лошадь может споткнуться и сломать ногу; что ж, придется рискнуть, поскольку иначе бронзового рыцаря не догнать.

Конрад всматривался в даль, выискивая одинокого всадника, но никого не было видно — ни человека, ни какого-либо другого существа. Так же было и по дороге сюда. Это казалось подозрительным, но тогда они только радовались временной передышке.

Конрад вырос в Лесу Теней, где враг мог прятаться за каждым деревом, поэтому он до сих пор не привык к открытым пространствам, хотя и научился видеть на многие мили вокруг, и если бы вдали появился зверочеловек, Конрад тут же бы его заметил. Он был начеку, но сейчас искал не монстров.

Вскоре он решил, какой выберет путь.

Пять лет назад они с Элиссой увидели бронзового всадника. На следующий день на деревню напала армия чудовищ и перебила всех ее жителей. Конрад выжил только потому, что ушел в лес.

Завтра будет первый день лета, день святого Зигмара. Может быть, история повторится? Может быть, тот всадник — предвестник смерти и разрушений?

Возможно, что так. И бронзовый рыцарь — это следопыт, разведчик, который ведет за собой силы Тьмы.

Северный Кислев был пустынен и малолюден. Единственным по-настоящему населенным местом был здесь шахтерский поселок — вот туда, скорее всего, и будет направлен удар армии чудовищ.

Конрад решил ехать туда, где прожил последние пять лет. До сих пор они с Вольфом успешно защищали поселок от набегов. В течение последних двух лет дела шли особенно хорошо — им удалось отогнать монстров довольно далеко. Армия Вольфа не оборонялась — она перешла в наступление.

А потом была осада Праага. Битва была ожесточенной, но недолгой: казалось, война пошла на убыль…

Он гнал лошадь вперед, возвращаясь той же дорогой, какой поднимался в горы несколько дней назад. Он делал только короткие привалы. Проваливаясь в сон, Конрад снова и снова думал о бронзовом всаднике. Был ли то настоящий рыцарь или что-то вроде призрака? Ведь привиделся же ему после боя с гоблинами не его топор, а двуручный молот. «Но ведь и Анвила тоже видела того рыцаря», — подумал Конрад, засыпая.

Ему снилось, что он убивает гоблинов, которые не дают ему приблизиться к бронзовому всаднику. И среди монстров, призывая их убить Конрада, стоит Элисса…

Он проснулся внезапно, весь в поту, и попытался нащупать свой крис. Потом сел, посмотрел на звезды в черном небе и на две луны, лег и снова уснул.

Едва занялась заря, он был уже в седле, проезжая пустынную равнину, где, казалось, кроме него, не было ни одной живой души.

Пять лет назад была уничтожена беззащитная деревня. Неужели такое произойдет и здесь, в далеком Остланде! Но поселок и шахта хорошо укреплены, их охраняют опытные воины, которые уже не раз громили врага, пришедшего из Северных Пустошей. Ну, какое здесь может быть сравнение!

И все же на месте убитых монстров каждый раз появлялись новые. За последние два года их число только увеличилось. Неужели они действительно собрали войско, чтобы нанести решающий удар?

В день нападения на деревню тварей объединяла общая цель. И если они вновь объединятся, выступив сплоченной армией, шахтерский поселок обречен…

Когда Конрад увидел на горизонте столб черного дыма, он понял, что опоздал.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Конрад летел вперед, яростно вонзая шпоры в бока лошади; но та вдруг споткнулась, упала на передние ноги, и Конрад кубарем вылетел из седла. Лошадь лежала на боку, хрипела, из ее рта валила пена, взмыленная шкура была в крови. Животное дергало задними ногами, словно продолжая бежать, но внезапно движения прекратились, и лошадь затихла. Она была мертва.

Не медля ни минуты, Конрад подобрал меч, топор, шлем и доспехи и устремился дальше, подгоняя себя так, как он подгонял бы своего коня.

До поселка оставалось не больше трех миль, но он уже чувствовал запах дыма, видел языки пламени. Хотя ветер дул в его сторону, со стороны шахты не доносилось ни звука. Не было слышно ни боевых кличей, ни лязга оружия, ни криков раненых и умирающих…

Расположенный в долине между тремя скалами, каждая из которых служила прекрасным оборонительным укреплением, шахтерский поселок ни разу не подвергался нападениям монстров.

А сейчас три скалы, служившие неприступными сторожевыми башнями, были объяты красно-оранжевыми языками пламени. Над ними поднимались густые клубы дыма, но они не шли ни в какое сравнение с черными тучами, окутавшими сам поселок.

Конрад вспомнил, что первым строением, которое подожгли монстры, ворвавшись в его деревню, был храм Зигмара, где и погибла большая часть его односельчан. Но тогда Конрад думал не о храме; он помнил об усадьбе.

Там он надеялся найти Элиссу. Но, вбежав во двор усадьбы, он увидел лишь горящие постройки и среди них — человека с лицом, напоминавшим череп, которого не смогла убить стрела Конрада, пущенная прямо в сердце. Конрад помнил, что тогда он испугался так, как никогда прежде в жизни, и бросился бежать от того жуткого существа.

Конрад истребил множество тварей, но Черепа убить было невозможно.

Потом Конрад не раз встречал тварей, на которых не действовало обычное оружие, их приходилось убивать подолгу и разными хитроумными способами.

Гоблинов убивать было легко, но не они были самыми страшными врагами. Гоблины были частью Старого Света, как и дварфы, и люди. Они не были порождением Северных Пустошей, Пустошей Хаоса…

Именно оттуда приходили орды зверолюдей, словно застывшая земля там стала почвой, где рождалось само зло.

Череп не погиб потому, что там, куда вонзилась стрела, не было сердца; однако многие твари имели множество сердец и умирали только после того, как умирали все их сердца.

Некоторые из них оставались в живых, получив рану, смертельную для любого человека. Их отрубленные в бою конечности продолжали жить сами по себе: нога превращалась в змею, а рука, державшая меч, продолжала сражаться. Некоторые из тварей умели даже распадаться на половины, и вместо одного двухголового воина появлялось два.

С некоторых пор Конраду перестали сниться кошмары, ибо какой бы кошмар ему ни привиделся, он не мог сравниться с действительностью.

Слегка замедлив бег, чтобы передохнуть, Конрад перешел на легкую трусцу. Со стороны поселка повеяло жаром. Глядя на столб огня и дыма, он думал о том, что же увидит там.

Внезапно он почувствовал запах горящей человеческой плоти. Конрад на секунду помедлил, задав себе вопрос, зачем бежит в поселок, где уже никому не сможет помочь.

Однако он продолжил свой бег. Как деревня, в которой он провел свое детство и юность, поселок стал для него родным. Это была его земля.

Первое, что он увидел, были трупы зверолюдей, убитых защитниками поселка. Чем ближе к укреплениям он подходил, тем больше видел он тварей, распростертых на земле.

Было жарко, мертвецы валялись здесь уже несколько часов, но Конрад бродил между ними с осторожностью. Он хорошо знал повадки самого страшного врага людей. У большинства тварей не было мозгов, но некоторые из них умели притворяться мертвыми, чтобы неожиданно схватить ни о чем не подозревавшую жертву.

Для тварей не существовало слова «смерть». Конрад не раз видел, как убитый монстр через некоторое время оживал, словно человек, пробудившийся от сна, и снова бросался в бой.

Некоторые из тварей, уже умирая, могли внезапно ожить, когда рядом оказывался человек, и напасть на него. Они чуяли запах крови человека, а жидкость, которая текла в их собственных жилах, могла быть холодной, как у ящерицы, и иметь любой цвет.

Твари, среди которых бродил Конрад, были столь же безобразны, как и всегда, — уродливая помесь человека и животного, насекомого и рептилии или птицы. Казалось, что они наспех составлены из частей их тел. Видимо, этим тварям было так тяжело жить, что умереть было гораздо легче.

Существа эти погибли под градом стрел, обрушившихся на них с бастионов; так и он стрелял пять лет назад…

Но лучше об этом не думать. Прошлого нет, как нет больше тварей, которых он убил. Нужно думать о настоящем — и о тех, кто мог выжить.

Конрад шел дальше. Внезапно в глаза ему ударил едкий дым и жар, и он машинально прикрыл лицо щитом. Топор он держал в руке.

Три скалы-башни были огорожены крепкой деревянной стеной высотой в три человеческих роста. Перед стеной был вырыт глубокий ров с торчащими из него острыми кольями. Такая преграда могла надолго задержать наступающую армию — и захватчиков она явно задержала.

Деревянные стены горели, но ворота остались целыми и были по-прежнему заперты; подъемный мост был поднят. Пройти через ворота монстры так и не смогли. Они перелезли через стену, образовав возле нее вторую, еще более высокую стену — из трупов…

В прошлом Конрад уже наблюдал, как твари бросались в бой, совершенно не думая о смерти; десятки, а то и сотни погибали ради того, чтобы убить одного человека. Десять, сто, тысяча погибших — им было все равно. У них не было страха за свою жизнь, не было инстинкта самосохранения, и это делало их особенно опасными.

Конрад увидел, что тысячи тварей, упав одна на другую, образовали живую стену; многие из них задохнулись под тяжестью своих собратьев, но своей цели они достигли — прорвали кольцо обороны.

Так как ворота оставались запертыми, ему пришлось идти по трупам захватчиков. Он полез наверх, то и дело соскальзывая, ступая по уродливым головам и туловищам.

Он был почти на гребне этой «стены», когда из груды трупов внезапно высунулась чешуйчатая рука и схватила его за лодыжку. Его реакция было мгновенной — свистнул топор, и рука отделилась от туловища. Однако она продолжала цепляться за его сапог, и тогда ему пришлось еще поработать топором, чтобы освободиться. Наконец рука, разжав когтистые пальцы, шлепнулась на кучу трупов. Пнув ее, Конрад полез дальше.

Взобравшись на «стену», он посмотрел вниз, пытаясь что-нибудь разглядеть сквозь завесу дыма. Конрад повидал много всяческих ужасов за свою жизнь, но от зрелища, представшего перед его глазами теперь, его рот наполнился желчью.

У него закружилась голова; закрыв глаза, он попытался справиться с приступом рвоты, несколько раз глубоко вздохнул, чтобы глотнуть чистого воздуха, но того не было. Вся атмосфера была пропитана запахом горящего мяса.

Чтобы спуститься со «стены», Конраду пришлось прыгнуть. Закинув за спину щит и вытащив из ножен меч, он ступил во двор.

Здесь не было ни единого места, где не стояла бы лужа крови или не валялось мертвое тело — человека или нечеловека. Людей не просто убивали. Изуродованные, изувеченные трупы находились повсюду: прибитые гвоздями к стене, повешенные на перекладинах, пригвожденные к земле. Им вспарывали животы, их поедали заживо, с них сдирали кожу, их поджигали. Повезло тем, кто погиб в первые минуты боя.

Некоторых задушили их же собственными кишками, другие задохнулись от набитых в рот внутренностей. Им отрезали головы, вырывали из суставов конечности, выкалывали глаза, отрезали пальцы, сдирали кожу с лица… Этот перечень зверств был бесконечен.

Монстры развлекались тем, что разрубали на части тела защитников крепости и составляли из них «мозаику». Голова дварфа была приставлена к туловищу женщины в том месте, где у нее должен находиться живот. У шахтера вместо отрезанных ног были приставлены вырванные из суставов руки ребенка. У одного наемника из распоротой груди торчала чья-то ступня. Другому в перерезанное горло были вставлены глаза, словно ожерелье из огромных жемчужин. Каждый труп был изувечен до неузнаваемости, словно монстры соревновались друг с другом по части выдумки. Это было больше чем убийство, чем месть, чем жажда крови: это было зло, абсолютное, тотальное зло.

Это была сама сущность Хаоса.

Стражники, которые охраняли шахту, каторжники, которые работали под землей, надсмотрщики, которые следили за ними, дварфы, которые работали горными мастерами, женщины, которые здесь жили, их дети — все были мертвы.

Конраду удалось узнать некоторых. Они приехали на шахту со всех концов Старого Света и даже из-за его пределов. Солдаты удачи, которые приехали сюда, за сотни, тысячи миль от своей родины — и которым удача изменила.

Защитники своего родного Кислева, воины из всех частей Империи, из Эсталианских королевств и Бретонии, из города-государства Тайлин и Пограничных княжеств, из загадочных заокеанских земель, Аравии и Африки, даже из Катая и Ниппона — всех сплотила армия, созданная Вольфом. Они воевали против общего врага. И умерли медленной, мучительной смертью.

Конрад до крови закусил губу. В бессильной ярости он сжимал рукоять топора. Он хотел драться, убивать, броситься в самую гущу боя, вылить на монстров свой гнев, но рядом не было никого.

Стояла полная тишина, только трещал огонь. Над трупами кружились мухи. В небе вороны и стервятники дожидались, когда Конрад уйдет. Из разрушенной конюшни выскочила крыса, затем юркнула обратно. Скоро сюда придут волки и другие хищники, привлеченные запахом ожидающего их пиршества.

На каждого убитого человека приходилось несколько страшилищ. Как и пять лет назад, они вновь выступили единой армией: существа с перьями и шерстью, с шипами и чешуей, с когтями и клыками, с клювами и крыльями, с конечностями в виде разных видов оружия, покрытые яркой раскраской или незаметные, с лицами, перевернутыми подбородком вверх, или вовсе без лиц, с глазами, болтающимися на жилах, или с глазами, лишенными зрачков.

Были среди них и такие, которые своим обличьем напоминали людей. Возможно, потому, что когда-то действительно были таковыми. Да, некоторые из людей предавали свою расу, предпочитая служить темным силам и превратиться в чудовищ.

А сам он во второй раз избежал верной смерти; он снова выжил.

Его деревня была стерта с лица земли. Вернувшись, он не застал в ней ни одного дома и ни одного человека. Если то же самое его ждет в поселке, ему лучше поскорее уйти. Но сначала он должен кое-что сделать — то, о чем не хотел и думать, завидев на горизонте черный дым.

Вход в поселок был завален камнями, бревнами и трупами людей и монстров.

Все дома были разграблены. Трупы людей висели в окнах, валялись у дверей. Большая часть деревянных построек была сожжена. Постоялый двор превратился в груду тлеющих головешек и обугленных костей.

Конраду во что бы то ни стало нужно было найти галерею над казармой наемников и комнату, в которой жила Кристен. Он упорно не хотел туда смотреть и все же взглянул в сторону самой высокой из трех скал, на которой находилась казарма.

Хотя дым, застилая землю, выползал из всех окон, было видно, что верхний этаж уцелел. В глубине души Конраду хотелось, чтобы здание рухнуло и превратилось в пепел. Тогда ему не пришлось бы подниматься по узким ступенькам и смотреть, что там внутри.

Медленно, неохотно он двинулся к казарме.

Передняя, заваленная трупами людей и монстров; лестница, залитая кровью, красной и других цветов.

Внутри было темно, от дыма першило в горле, и Конрад снял шлем. Оставив топор и щит у входа, он начал пробираться среди общего разгрома, отпихивая трупы ногой. Окровавленная плоть была для него лишь кусками мяса. Души людей забрали к себе почитаемые ими боги, осталась лишь оболочка.

Он узнал всех, кого еще можно было узнать. Это были солдаты, которыми он командовал и которым доверял; девушки, которых он знал и любил.

Но нигде не было и следа маленькой фигурки с золотистыми вьющимися волосами, хотя чем дальше он шел, тем больше был уверен, что она должна находиться именно здесь.

Каждый шаг давался ему с трудом, сердце бешено колотилось. От невыразимой тоски и печали по его щеке поползла слеза.

Несколько дней назад он почувствовал на губах слезы Кристен — когда, прощаясь, поцеловал ее. Они оба знали, что больше не увидятся, и она притворилась, что спит, но слезы выдали ее.

Тогда, отправляясь вместе с Вольфом и Анвилой на поиски подземного храма, Конрад думал, что больше в поселок не вернется. Он оставил Кристен такой же, какой и нашел в свое время, — одинокой. Он надеялся, что после его ухода она будет жить, как жила прежде, но теперь понял: после нападения тварей выжить невозможно.

Или почти невозможно.

Он скорбел не только о Кристен. Он всегда помнил об Элиссе, которая сейчас вновь ожила в его памяти.

Она тоже погибла при нападении тварей. И, как и Кристен, была оставлена им перед самой атакой…

Когда он был с Кристен, он ничего не предчувствовал; но смерть Элиссы он видел — был уверен, что она погибнет, только не знал, где и когда.

Он предвидел, что Элисса его погубит, но она умерла, а значит, это предвидение было неверным. Она умерла, а он продолжает жить.

Элисса и Кристен, Кристен и Элисса. Как не похожи они одна на другую. Может быть, поэтому его и потянуло к уроженке Кислева, чтобы она помогла ему забыть об Элиссе? Элисса была высокой и темноволосой, а Кристен — маленькой блондинкой. Теперь же они ничем не отличались друг от друга. Обе мертвы.

Откинув испачканную кровью занавеску, он вошел в комнату Кристен. На соломенном тюфяке лежал труп: желтокожий монстр с застывшей в предсмертной агонии кошачьей мордой; из мохнатой груди торчал кинжал, воткнутый по самую рукоять.

Конрад молча разглядывал разгромленную комнату. Девушки здесь не было — ни мертвой, ни живой. Но он узнал кинжал. Это был стилет, который он как-то подарил Кристен, чтобы ей было чем защищаться. Похоже, стилет выполнил свое назначение. Неужели Кристен удалось сбежать?

Потыкав мертвую тварь концом меча, Конрад сбросил труп с матраса, чтобы дохлая тварь не оскверняла постель Кристен.

Конрад знал эту комнатку до мельчайших подробностей — здесь Кристен спрятаться было негде. На полу были разбросаны ее безделушки, которые она хранила на полочке возле кровати, — горстка украшений, ее единственное сокровище. Полочка была сорвана со стены и валялась на полу, разбитая в щепки.

Выпрямившись, Конрад заметил зеркало, еще один свой подарок. Оно висело на стене криво и все было покрыто трещинами.

Глядя на него, он вспомнил еще одно зеркало — зеркало Элиссы, в котором впервые увидел свое отражение, а потом и будущее; зеркало показало ему, что с ним будет…

В зеркале Кристен ничего нельзя было увидеть, да Конраду это было и не нужно. Он стоял, погруженный в воспоминания о прошлом, как вдруг заметил какое-то движение — в зеркале мелькнула тень и сверкнул клинок!

Конрад отскочил в сторону, и тут же в стену, где только что был он, вонзился нож. Опоздай он хоть на мгновение, и нож проткнул бы ему горло.

Конрад рванулся к двери, чтобы схватить нападавшего. Издав боевой клич, он бросился за приземистой фигурой, удирающей по темному коридору. Существо запнулось о валявшийся на полу труп, покатилось по полу, встало на четвереньки и попыталось отползти в сторону, но путь ему преградили еще несколько трупов.

— Умри! — прорычал Конрад, занося меч.

— Нет! — взвизгнула фигура. — Нет! Не убивайте меня, я человек, человек!

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

— Я думал, это один из них, сэр. Вижу, вы поднимаетесь по лестнице, ну, думаю, хоть с одним поквитаюсь за все, что они сделали.

Схватив нападавшего, Конрад вытащил его во двор, чтобы хорошенько рассмотреть; там хотя бы не так сильно пахло мертвечиной.

Это был один из шахтеров, очевидно единственный, кому удалось спастись. Он был не больше пяти футов ростом и, наверное, был бы повыше, если бы не провел много лет в скрюченном положении. Его голова ушла глубоко в плечи, словно у него не было шеи, а волосы на голове, подбородке, груди и руках совсем поседели. Его кожа казалась серой из-за въевшейся в нее пыли. Человек нервно озирался, словно боясь, что сейчас откуда-нибудь выскочит монстр.

— Как тебе удалось спастись? — спросил Конрад. Меч он не убирал, не слишком доверяя шахтеру.

— Да спрятался, — ответил тот, покосившись на оружие в руке Конрада. — Честное слово, сэр, я принял вас за одну из тварей.

Сказав это, он левой рукой почесал нос. Правой у него не было, вместо нее была культя. Руку он потерял много лет назад, то ли несчастный случай, то ли таким было наказание.

Все, кого присылали на шахту, были каторжниками, как правило, пожизненными; выйти на волю удавалось очень немногим. Их не заковывали в цепи, поскольку бежать было все равно некуда. За поселком начинались бескрайние пустынные земли, где не было никого, кроме зверолюдей. Каторжники могли беспрепятственно удрать из поселка, но пробраться через эти земли было почти невозможно.

Конрад снова оглядел руины и трупы. Он все еще искал Кристен, втайне надеясь, что она спаслась. Шахтер заметил его взгляд.

Конрад все еще держал в руке безделушки Кристен, которые рассматривал, когда в него метнули нож. Выкопав концом меча ямку в земле, он бросил их туда и притоптал ямку ногой.

— Что здесь произошло? — спросил он.

— Было раннее утро, мы собирались на работу, сэр, и тут напали они. Их были сотни. Сотни и сотни. Мы не могли их остановить. Я никогда такого не видел и видеть больше не хочу. Стражники ничего не успели сделать. Тварей, сэр, было уж больно много. Это было ужас что такое, ужас. — Он поежился. — Они полезли через стену, лезут и лезут, орут, вопят, визжат и убивают всех подряд. Некоторые из наших похватали оружие убитых стражников, да куда там! А мне-то что делать без руки? Вот я и спрятался.

— А нож ты неплохо метнул, даром, что без руки, — заметил Конрад, подумав о том, что запросто мог погибнуть. Второе зрение подвело его и на этот раз.

За последние годы он все меньше полагался на свой левый глаз. Он не нуждался в предупреждениях об опасности; здесь, в Кислеве, опасность была повсюду.

И открытой атаки можно было не опасаться, поскольку местность далеко просматривалась со всех сторон.

Он стал настоящим воином, опытным солдатом и мог одолеть любого противника. Ему больше не требовалось видеть, какой маневр предпримет враг в следующее мгновение, он выработал в себе отличную реакцию; ему было нечего добавить к своим умениям.

— Хорошо метнул, да? Я всегда хорошо ножи метал, — усмехнулся шахтер, показывая редкие зубы.

Конрад подумал о том, кем мог быть этот человек и за что он попал на каторгу. Возможно, вор из какого-нибудь городка в Кислеве.

— Дальше, — приказал Конрад.

— А что дальше? — Шахтер пожал плечами. — Прячься, или тебя убьют. Многие так решили, сэр, да только это их не спасло. Нашли их всех и перебили. — Он посмотрел на трупы. — Убили, а то и чего похуже. А я вот залез под трупы и спасся. — Он потер кровавые пятна, которыми были перепачкана его рубашка. — Так и лежал несколько часов. А потом вас увидал и решил, что какая-то из тварей вернулась. И так мне тошно стало от всего, что я пережил, что я на вас и накинулся. Вот так, сэр. — Он бросил на Конрада внимательный взгляд. — А вы-то как остались живы, сэр?

Конрад смотрел на старика, не зная, верить ему или нет. Но, в конце концов, он сумел спастись, а это главное.

Шахтер его не узнал, впрочем, и он не знал всех каторжников в лицо; они для него ничем не отличались друг от друга. А для каторжника, скорее всего, все наемники были одинаковы.

— Я ушел патрулировать территорию, — ответил Конрад. — Когда увидел дым, сразу вернулся. Как тебя зовут?

— Меня?

— Да.

— Хайнлер, сэр.

Каторжник назвал свое имя с некоторой запинкой; возможно, он лгал, но Конраду было все равно. Они не доверяли друг другу. Один был каторжником, другой наемником, а разница, в сущности, состояла лишь в том, что одного вывели на чистую воду.

— Меня зовут Конрад. Кажется, мы с тобой единственные люди на много миль вокруг. И не называй меня «сэр».

— Простите, сэр. Когда проведешь на каторге столько лет, всех так начинаешь называть.

— Давай поищем воды, Хайнлер, и какой-нибудь еды.

Они обыскали все вокруг, но в колодце плавали трупы, а все кладовые были разграблены.

Лошадей в конюшне не оказалось, оружие исчезло, твари утащили даже запасы золота. Странно, поскольку раньше оно монстров не интересовало. Они убивали, но не грабили.

Конрад направился к трем скалам, и Хайнлер последовал за ним. Они поднялись по высеченным в скале ступенькам туда, где раньше находилась смотровая башня, а сейчас лежали лишь груды обломков и обгорелые трупы.

— Они ушли в том направлении? — спросил Конрад, и Хайнлер кивнул.

Вдали расстилалась пустынная земля. Видимо, монстры ушли в сторону Праага. Неужели все повторяется — нападение тварей на Империю двести лет назад и их нынешние набеги на деревню и шахту?

— Череп, — произнес Конрад.

— Что?

— Ты не видел среди тварей высокого человека? Лысого и худого как скелет? Это один из их предводителей.

— Э-э…

— Его легко заметить, потому что он не похож на остальных. Он выглядит как человек и не носит оружия. И может спокойно расхаживать среди бушующего огня. Ты его не видел?

— Да, да! Я его видел, видел!

Конрад с сомнением взглянул на Хайнлера — что-то уж больно быстро он вспомнил.

— Очень высокий, очень худой, лысый, да? — спросил тот. — Клянусь, я его видел!

Конрад подумал, что Хайнлер просто повторяет то, что только что услышал; но ему очень хотелось, чтобы все это было правдой.

Вчера бронзовый рыцарь; сегодня — Череп.

Конрад посмотрел на юг — там лежала Империя, Остланд, долина, где из него сделали воина.

— Он тут командовал! — продолжал Хайнлер. — Это он приказал прекратить резню, и тогда твари забрали с собой пленников.

— Пленников? — резко переспросил Конрад и, схватив Хайнлера за рубашку, притянул его к себе. — Они взяли пленников?

— Да. — Хайнлер попытался вырваться. — Честное слово, сэр.

— Кого? Сколько их было? Для чего?

Шахтер затряс головой:

— Не знаю. Очень много.

— Мужчины? Женщины?

— Да. Мужчины. Женщины. Все. Все, кто еще был жив.

Конрад разжал пальцы, и Хайнлер поспешно отошел в сторону.

О Кристен его можно было не спрашивать, шахтер говорил то, что хотел услышать Конрад. Но о пленниках он сказал сам, Конрад его не спрашивал. Среди мертвых он Кристен не нашел, значит, твари увели ее с собой.

Как ему хотелось, чтобы она была жива, чтобы он нашел ее, чтобы больше не мучил себя мыслями о предательстве! Но плен только отсрочит смерть, твари оставили ее для каких-то своих страшных целей.

— Кажется, впереди у нас долгий путь, Хайнлер, — сказал Конрад.

— Что?

— Если, конечно, ты не захочешь остаться здесь.

Хайнлер взглянул на трупы и поморщился.

— Куда мы пойдем? — спросил он.

Конрад махнул рукой в южную сторону.

— Туда, за ними, — ответил он.

Они вернулись в комнату Кристен и забрали оттуда ножи.

Нож Хайнлера был, скорее всего, самодельным: деревянная кривая рукоять, грубо заточенный клинок. И все-таки это было оружие, которым можно было убить — и которое, кстати сказать, едва не убило Конрада.

Стилет Кристен имел тонкий четырехгранный клинок — отличная штука, чтобы протыкать шкуру зверочеловека. Когда-то этот стилет принадлежал одному очень молчаливому наемнику, который даже не назвал своего имени и страны, в которой родился. Он ушел патрулировать местность вместе с четырьмя другими стражниками и больше не вернулся. Потом Конрад нашел то, что от них осталось: четыре человеческих трупа и огромное количество дохлых тварей, которые подстерегли патруль. От молчаливого наемника остался лишь его стилет, Конрад нашел кинжал немного в стороне от места битвы, его окровавленное острие показывало на север.

Потом он отдал его Кристен, а теперь стилет вернулся к нему.

Конрад и Хайнлер покинули поселок.

Солнце склонялось к горизонту, но было еще жарко. Конрад всегда считал, что у него был только один близкий человек — Элисса, но теперь получалось, что это не так. Всю дорогу он думал о Кристен.

Самих монстров нигде не было видно, но их следы обнаруживались повсюду. На дороге то и дело попадались трупы тварей, умерших от ран. Многие из них выглядели так, словно погибли уже много дней назад и давно начали разлагаться; они гнили и расползались, над ними кружили мухи, в плоти копошились черви и личинки.

Армия монстров двигалась так, словно намеренно отмечала свой путь, бросая по дороге ненужный груз, сдирая кору деревьев, — потерять ее след было невозможно. Земля была испещрена следами колес, отпечатками ног, копыт, лап. Здесь прошли тысячи монстров, которые двигались бы значительно быстрее, если бы их не задерживали пленники.

Конрад вновь чувствовал себя так, словно остался единственным живым существом во всем мире, хотя сзади за ним следовал Хайнлер. Они были просто попутчиками и объединились только потому, что оба принадлежали к расе людей.

Конрад быстро шел вперед. И шахтер не отставал. Он оказался крепким, что было немудрено: с одной рукой ему приходилось тяжелее, чем его товарищам. Хайнлер шел босиком, его ступни кровоточили, к тому же он немного прихрамывал. Впрочем, Конраду тоже было не слишком удобно — его сапоги были предназначены для верховой езды. И все же он упорно шел вперед, решив не обращать внимания на мозоли и натруженные ноги. Пока враг идет, он будет следовать за ним.

Наконец к вечеру впереди показалось облако пыли — это двигалась вражеская армия.

Монстры должны сделать привал, не могут же они идти бесконечно. Или могут?

Расстояние между двумя путниками и армией сокращалось. От края до края, с востока на запад, куда хватало глаз, равнину покрывали темные марширующие фигуры. Присмотревшись, Конрад заметил, что армия начала разделяться: одна колонна свернула влево, другая вправо, третья продолжала двигаться вперед. Значит, твари собираются напасть на Кислев с нескольких сторон.

В стране было три главных города: Прааг, Эренград и столица, Кислев. Захватить хорошо укрепленные и охраняемые города монстрам вряд ли удастся, поэтому, скорее всего, они будут нападать на маленькие городки и деревни, чтобы сеять панику и страх.

А может быть, эта армия — всего лишь авангард, высланный вперед, чтобы разведать обстановку; за ним двинутся тысячи, десятки тысяч тварей…

Однако сейчас Конрада занимала только судьба Кристен.

Через несколько минут марширующие легионы остановились. Расстояние между колоннами составляло мили три, и вряд ли они разделились лишь для того, чтобы сделать привал. Скорее всего, утром они двинутся каждая в своем направлении. А пока монстры развели костры и остановились на ночь.

Наконец-то Конрад тоже позволил себе остановиться. Он тяжело опустился на землю, чувствуя, как ломит все тело. Рядом, тяжело дыша, плюхнулся Хайнлер, его ноги сильно кровоточили. Конрад не стал снимать сапоги, в которых что-то подозрительно хлюпало.

— Подождем, когда стемнеет, — сказал он. — Потом подойдем поближе.

— И что?

Шахтер, как видно, до сих пор не понимал, зачем Конрад преследует армию монстров, хотя, может быть, и догадывался. Он не мог не заметить волнения Конрада, когда сказал ему, что монстры увели с собой пленников. И все же Хайнлер последовал за ним, не задавая лишних вопросов; они вообще почти не разговаривали друг с другом. Им было не о чем говорить.

— И тогда мы выясним, нет ли у них излишков продовольствия и воды, — ответил Конрад.

Он собирался обследовать каждый из трех лагерей монстров, чтобы найти то, что он искал.

Солнце садилось, наступала ночь.

Конрад не хотел брать с собой Хайнлера: тот не был воином. Он едва ли знал, как нужно бесшумно ходить, как сливаться с темнотой; он не умел устраивать на монстров засаду и убивать их без шума; он не умел тихо красться по лагерю неприятеля, перерезая горло тем, кто просыпается и может поднять тревогу.

Но шахтер уже спал крепким сном, и Конрад бесшумно скрылся в ночи. В небе сияли только звезды. Через несколько часов выплывет Маннслиб и осветит все вокруг. До нее взойдет Моррслиб, но света она даст не много.

Конрад взял с собой только топор и меч; медленно и осторожно подбирался он к пылающим кострам. Для начала он выбрал западный лагерь. Конрад старался не думать о том, что может сейчас пожирать армия монстров. Подкрадываясь к лагерю, он вспомнил, какую дань каждую ночь платила тварям его родная деревня, и так было во многих частях мира. День был для людей, зато ночью землей завладевали обитатели лесов.

Но в этом месте время не имело значения. Эти монстры были армией Тьмы, и ночь или день — им было все равно. Они могли выступить в поход в любое время. Раньше они считали своими земли севернее Кислева, но теперь, по-видимому, решили захватить всю страну. А потом…

Ночной воздух был наполнен громкими звуками и странными запахами. Твари были наполовину людьми, наполовину животными, поэтому звуки и запахи, доносившиеся из лагеря, были соответствующими. Слышались взрывы хохота и крики; хохотали твари, кричали люди.

Даже летом ночи в Кислеве были холодными. Конрад уже давно к этому привык, но сейчас он задрожал, от этих криков у него мурашки побежали по спине. Он вспомнил, как выглядели жертвы нападения на шахту. Наверное, они тоже кричали, громко, пронзительно, — те, у кого не был отрезан язык или распорото горло.

Сегодня, поклялся себе Конрад, он хотя бы отчасти отомстит тварям за мучения и пытки жителей шахтерского поселка. Вчера он косил гоблинов рядами, сегодня пришел черед зверолюдей. Зрелище, конечно, будет менее эффектным, зато более эффективным.

Жаль, у него больше нет верного криса. В юности он с его помощью спас Элиссу. Но может быть, и без него ему удастся спасти Кристен?!

Конрад подкрадывался ближе и ближе. Он будет искать до тех пор, пока не обнаружит девушку. Или его не обнаружит враг.

Твари были настолько уверены в себе, а может быть, настолько тупы, что даже не выставили часовых. Конрад подкрался к костру почти вплотную. Вокруг огня сидело несколько тварей. В его отблесках они выглядели еще безобразнее, чем при свете дня.

В темноте некоторые были похожи на людей, но вот вспыхивал огонь — и перед глазами возникала отвратительная пародия на человека.

Конрад следил за ними, замерев от ужаса. Кошмар состоял не в том, как разительно твари отличались от наемников, которыми он командовал, но в том, как сильно они походили друг на друга. По кругу так же передавался кувшин с элем; твари смеялись какой-то шутке; что-то оживленно обсуждали на своем диком наречии, вероятно бахвалясь ратными подвигами. Некоторые даже пытались петь, нестройно завывая хриплыми голосами.

Конрад их ненавидел, ненавидел всех вместе и каждого в отдельности. Он поклялся, что все они умрут; он объявляет им вендетту.

Он медленно встал во весь рост, сделал глубокий вдох, расправил плечи, занес топор — и вдруг застыл, потому что увидел…

Конрад резко повернулся влево, откуда исходила опасность, и отступил в тень. Едва он скрылся, как к костру приблизилась высокая светлая фигура. Это был человек, высокий, стройный и совершенно безволосый.

Череп!

Конрад не мог шевельнуться, он не верил своим глазам. Человек прошел всего в двадцати футах от него. «Теперь или никогда», — решил Конрад. Стряхнув с себя оцепенение, он бросился на врага.

При этом он выхватил меч, считая его более точным оружием, чем топор.

Острие меча вошло Черепу в спину, под левую лопатку, где у него было сердце — вернее, где оно должно было быть. Хлынула кровь, и только тут Конрад понял, что ошибся. У Черепа нет крови.

Он освободил меч, и светлая фигура молча рухнула на землю. Дернувшись несколько раз, тварь затихла. Конрад уже давно научился определять, жив его противник или нет. Он стоял, приготовившись к нападению на тот случай, если его заметят, но вокруг было тихо.

Конрад пнул труп сапогом, тот перекатился на спину. Он уже понял, что это не Череп, — тот не мог умереть так просто. Даже в темноте было видно, что он убил всего лишь еще одну тварь. Высокая, тощая, бледная и лысая — лысая, потому что на голой кости волосы не растут. Голова твари была полностью лишена кожи, плоти, мышц и сухожилий.

Внезапно Конрад услышал какой-то шорох и мгновенно обернулся. Из темноты вывалилась огромная бесформенная масса и бросилась на него. Тварь повалила его на землю, занесла над ним тесак… и отлетела в сторону.

Конрад почувствовал на лице что-то липкое и теплое. Кровь. Но не его кровь. Он взглянул на зверочеловека. В темноте было плохо видно, но он был большим, темным — и мертвым.

Из темноты выплыла еще одна тень.

— Я подумал, а вдруг вам помощь понадобится? — прошептал знакомый голос.

Конрад встал, стер с лица кровь и увидел Хайнлера, который вытаскивал из мертвой твари нож. Выходит, он недооценил каторжника. Хайнлер долго работал под землей, поэтому хорошо видел в темноте; кроме того, он явно обладал и другими способностями.

Значит, не так уж случайно пережил он нападение тварей, когда остальные спастись не сумели.

Конрад взглянул в сторону костра: монстры как ни в чем не бывало шумели и пировали. Они даже не заметили, что произошло всего в двух шагах от них.

Странно, но тварь, которую он принял за Черепа, пришла не со стороны лагеря. Конрад решил немного подождать.

— Вы не скажете, что вы ищете? — спросил Хайнлер.

Конрад все ему рассказал.

— Так что, пойдем ее искать? — предложил шахтер.

— Может, возьмешь вот это? — сказал Конрад, протягивая ему свой меч.

Хайнлер сунул за пояс нож и взял меч; Конрад держал в одной руке топор, в другой — стилет.

Вырабатывать план действий они не стали, все было и без того ясно.

Они тихо перебирались от костра к костру, высматривая пленников и прикрывая друг друга. Они подкрадывались ко второму лагерю, когда Хайнлер внезапно крикнул: «Берегись!»

Конрад резко обернулся, но было поздно — на него обрушился страшный удар. Конрад сделал несколько шагов, попытался поднять топор, упал — и провалился в темноту.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Когда Конрад, наконец, приоткрыл глаза, первое, что он увидел, была Моррслиб, тускло поблескивающая в небе.

Его голова была запрокинута назад, вокруг шеи туго затянута петля, руки заведены за спину и связаны. Он стоял, привязанный к дереву, голый, точно в таком же положении, в каком нашел Вольфа два дня назад, — пожалуй, даже в более беспомощном, поскольку ему-то надеяться было не на что.

Конрад смотрел вверх, на неровные края луны. Опустить глаза и взглянуть, что творится рядом, ему не хотелось. Жуткие звуки, доносившиеся до него, говорили сами за себя.

В отличие от луны Маннслиб, маленькая Моррслиб давала немного света даже при полной фазе. Свет Моррслиб всегда был каким-то странноватым, словно это был не совсем и свет.

Казалось, что она — это луна-тень, которая все окутывает дымкой, что вместо света она излучает тьму.

Поглядев на луну, Конрад осмотрел собственные раны. Он был привязан к дереву за шею и руки. Голова пульсировала от сильного удара, тело ныло и болело. Видимо, пока он был без сознания, его били, а потом тащили по земле. Многие раны, полученные им в битве с гоблинами, открылись, и теперь он был весь испачкан кровью, и свежей, и уже запекшейся.

В данный момент он был жив, но в том, что его ждут пытки и смерть, он не сомневался.

Бросив беглый взгляд по сторонам, Конрад тотчас зажмурился. Монстры не должны знать, что он пришел в себя; кроме того, ему не хотелось видеть то, что происходит перед ним.

Посреди окруженной деревьями поляны находился маленький алтарь. На нем сидела фигура в доспехах. Существо было одето в черное и красное, в руках у него были огромный топор и щит с эмблемой, которая была Конраду знакома. Такой знак он не раз видел на стягах зверолюдей: Х-образный крест с горизонтальной чертой посредине и такой же у основания.

На голове существа был надет богато украшенный медный шлем, но лица под ним не было — вместо него зияла пустота. На стуле сидели пустые доспехи. Нет, не на стуле — то был резной трон, поскольку на доспехах виднелись изображения нечестивых богов, которым поклонялся клан изгоев. У подножия трона лежала куча костей и черепов. Человеческих черепов.

Рядом валялись только что отрубленные головы…

Вокруг алтаря в почтительных позах стояли твари, с наслаждением слизывая свежую кровь, которая ручьем стекала к ногам их кровавого бога.

Конрад отвернулся, успев заметить, что монстры кого-то пытают. Он слышал дикие крики. Люди кричали во время пыток, кричали перед смертью, и даже после нее их крики, казалось, еще долго отдавались эхом в ночи.

Конрад вновь быстро огляделся, ища Хайнлера. Его нигде не было. Он не был привязан к дереву, его труп не валялся в страшной груде мертвецов, чьи головы служили подношением страшному божеству.

Глянув в сторону алтаря, Конрад узнал последнюю жертву. Это был Хралван, наемник из Норски, человек невероятной силы. Ради развлечения этот воин любил делать себе надрезы ножом или держать руку над горящим факелом, чтобы показать, насколько он нечувствителен к боли.

Теперь он не был нечувствителен к боли. Это был гигант семи футов ростом, его нельзя было обхватить руками, как толстый ствол дерева; сейчас у него не было ног и он плакал, плакал, как дитя, но из его глаз текли не слезы, а кровь. Хралвана медленно разрезали на части.

А совершали эту немыслимую жестокость две молодые женщины, прекраснее которых Конрад не видел за всю свою жизнь. Впрочем, это были не совсем женщины; у обеих были длинные и тонкие хвосты с раздвоенным концом.

Кроме металлического ошейника с шипами и вставленных в мочки ушей небольших косточек, на них ничего не было. Их длинные и тонкие руки были по локоть в крови. Жертва умирала, и женщины приходили от этого в возбуждение — они смеялись, плясали, лизали лезвия ножей, которыми терзали плоть умирающего, покрывая свои тела его кровью. Ножи женщин были такими же тонкими и длинными, как они сами.

Конрад не знал, сколько тварей стоит возле алтаря, поскольку большинство из них находилось в тени; он слышал только их крики и пение, гимн кровопролитию.

Внезапно наступила тишина. Не слышно стало ни пения, ни криков, ни стонов.

Конрад понял, почему стало тихо. Гигант из Норски был обезглавлен, одна из женщин держала в руках его голову. Подняв ее вверх, она принялась жадно пить свежую кровь, после чего швырнула голову Хралвана к ногам закованного в латы идола.

Больше тварям было некого убивать, у них не осталось жертв — кроме одной…

Конрад крепко зажмурил глаза, надеясь показать, что все еще не очнулся.

Было очень тихо, но он знал, что девы, пританцовывая, приближаются к нему. Он почувствовал на лице их теплое дыхание. Затем их пальцы, липкие от крови, принялись ласкать его. Конрад решил, что даже если его начнут мучить, он будет притворяться, что все еще без сознания. Но он оказался не в силах вытерпеть отвратительные ласки похотливых кровавых дев.

Открыв глаза, он подтянулся и хотел пнуть дев ногами. И промахнулся. Они отскочили, захихикали, а он чуть не задохнулся от затянувшейся на горле веревки.

«А ведь так умереть будет быстрее и менее болезненно», — подумал он. Но едва он пришел к такому решению, как одна из дев зашла ему за спину и перерезала веревку на горле. В следующий момент у него освободились и руки — но только на секунду.

К его запястьям тут же были привязаны длинные веревки, концы которых находились в руках прекрасных мучительниц. Несмотря на то, что лица и волосы дев были испачканы кровью, они были завораживающе прекрасны. Девы были похожи одна на другую как две капли воды, их было невозможно различить.

Конрад бросился на одну из них, но она увернулась, в воздухе сверкнул нож — и вонзился ему в руку. Он вскрикнул от боли. Когда из раны на землю потекла кровь, девы блаженно вздохнули и начали свое пение, означавшее, что ритуал жертвоприношения продолжается.

Торжествующе взмахнув ножом, дева лизнула клинок, на котором осталась кровь Конрада. Ее язык был таким же раздвоенным, как и хвост.

Конрад сильно дернул за веревку, чтобы подтянуть к себе вторую жрицу, но она просто отпустила свой конец, и Конрад, потеряв равновесие, шлепнулся в жидкую грязь, в которую обычно превращается земля после ливня, но эта почва размокла не от дождя, но от крови.

Девы вихрем метнулись к нему — и по его горлу потекли две струйки крови. Конрад поднялся на ноги; обнаженные девы кружились вокруг него, то бросаясь вперед, то отскакивая в стороны, прыгали и вертелись, нанося все новые раны.

Они были очень быстрыми, люди такой реакцией не обладают. Наверное, их выбрали потому, что женщины обычно действуют более тонко, чем мужчины, они умеют убивать более изощренно. Жертвы дев умирали медленно, по каплям теряя кровь.

Скоро тело Конрада стало красным от льющейся из ран крови, его крови. Ему было очень больно, но это были лишь поверхностные порезы, девы-палачи пока вели с ним игру. Пока.

Что же, он тоже поиграет с ними. Но для этого ему нужно оружие, и как можно скорее. И тут Конрад вспомнил о пустых доспехах, которые сидят на троне, и огромном топоре, зажатом в железной перчатке.

Между ним и троном сейчас находилась одна из дев. Конрад ринулся на нее, и она легко отскочила в сторону, что ему и требовалось. Но, вместо того чтобы повернуть назад, он продолжал бежать вперед, к алтарю.

До сих пор он не думал о темных фигурах, окружавших дьявольский алтарь, поскольку они находились в тени, а он был занят поединком с дуэтом хищниц.

Они стремительно перекрыли ему путь к оружию. Конрад изо всех сил ударил того, кто стоял прямо перед ним. Рука натолкнулась на гладкую кость. Фигура упала на спину, и в стене образовалась брешь.

Но не успел Конрад нырнуть в образовавшуюся щель, как чья-то рука в перчатке схватила его за плечо. Он вырвался, успев при этом выхватить меч из ножен противника. Рукоять меча украшала обвившаяся вокруг нее змея. Сжав в руке оружие, Конрад развернулся и побежал к своим мучительницам. Но вдруг змея ожила и вонзила зубы в его руку.

Вскрикнув от боли, Конрад уронил меч и схватился за место укуса.

Наступила полная, абсолютная тишина, все замерло. Ритмичное пение прекратилось, все смотрели на Конрада. Дьявольская парочка дев встала у него за спиной, твари взяли в кольцо три обнаженные окровавленные фигуры.

Тень, у которой Конрад выхватил оружие, вышла вперед, за ней шагнула другая, подняла брошенный меч и отдала его владельцу. Рукоять меча вновь стала такой же, какой и была; змея вновь обвилась вокруг нее и застыла.

Конрад взглянул на темную фигуру, почти неразличимую в ночной тьме. Она держала щит, на котором были те же рунические знаки, что и на алтаре, но Конрад вдруг увидел еще один знак, хорошо ему знакомый.

— Кастринг! — сказал он.

Фигура, которая вложила меч в ножны и уже собиралась уйти, остановилась. Посмотрев на Конрада, существо шагнуло к нему.

— Давно меня так не называли, — сказала тень. Конрад не мог рассмотреть лицо этого человека — его скрывал шлем.

— Кастринг, — повторил Конрад.

— Я давно жду твоей смерти, — со вздохом ответил тот. — Но сначала нам все же придется поговорить. Однако не обольщайся: мы все равно принесем тебя в жертву.

Кастринг что-то сказал на незнакомом языке. Темные фигуры пришли в движение. Конрад случайно обернулся в тот момент, когда одна из дев-мучительниц одним быстрым движением ножа внезапно снесла голову другой. Безголовый труп постоял несколько секунд, заливаясь кровью, фонтаном бьющей из шеи, и рухнул в грязь.

Оставшаяся в живых дева подняла голову и торжественно продемонстрировала ее толпе монстров, которые орали от удовольствия, наблюдая за сценой.

Конрад оглянулся на тень, которая распоряжалась монстрами, и украдкой бросил взгляд в сторону трона, на котором находились пустые доспехи. Может быть, это ему показалось, поскольку из-за залившей лицо крови он плохо видел, но из-под забрала на него вроде бы смотрели чьи-то глаза…

— Не хочешь чего-нибудь выпить? — спросил Кастринг, который, по-видимому, был предводителем этой шайки.

Кастринг было родовое имя Элиссы. Вот почему Конрад узнал знакомый знак на щите, но кем приходилась Элисса этому человеку?

Он не мог быть ее отцом; Вильгельм Кастринг погиб вместе с дочерью. Скорее всего, это один из ее братьев. Они были старше Элиссы и оставили усадьбу до того, как на нее напали монстры. А сейчас один из Кастрингов командует шайкой этих существ.

Элисса редко рассказывала ему о своей семье, и сейчас Конрад тщетно пытался вспомнить имена ее братьев. Впрочем, это не имело значения.

Развели костер, на котором начали что-то жарить, на этот раз не человечину. Конрад сел перед огнем. Он дрожал — от холода, слабости, потери крови и всего, что пережил за последние дни. Раны покрывали все его тело, словно паутина.

— Говорят, что знание настоящего имени человека дает над ним власть, — заметил Кастринг, усаживаясь неподалеку от Конрада и глядя на огонь. — Ты еще жив, и это доказывает, что поговорка не лишена основания. И все же я не стану спрашивать, как тебя зовут.

Конрад смотрел на него, пытаясь вспомнить. Братьев Элиссы он видел, но это было очень давно. Кроме того, тот, кто сидел рядом с ним, сильно изменился. У него не было губ, и поэтому казалось, что он все время усмехается, а из головы у него торчала пара рогов. Даже при свете огня узнать его было бы трудно — там, где раньше были волосы, теперь росла густая шерсть. Конрад тихо радовался, что не видит всего, что случилось с этим человеком — если его можно было назвать человеком…

К ним направлялось какое-то существо — стройное, гибкое, явно женского пола. Это была оставшаяся в живых мучительница. В руках у нее был серебряный поднос, на котором стояли украшенный драгоценными камнями кувшин и два столь же богато украшенных кубка.

Кастринг сказал ей несколько слов, и она разлила по кубкам какую-то жидкость. Красного цвета. Дева взяла поднос и повернулась к Кастрингу. Тот сердито махнул рукой, показывая на Конрада.

— Извини, она понятия не имеет о том, что такое этикет, — заметил Кастринг. — Прошу, — добавил он, видя, что Конрад находится в нерешительности. Затем невесело рассмеялся. — Это не то, что ты думаешь, поверь. Это вино, красное вино.

Конрад взял в руки кубок, понюхал, слегка пригубил и залпом выпил.

Кастринг, который молча наблюдал за ним, взял свой кубок и что-то сказал деве. Та немедленно ушла.

— Я собирался выпить за твое здоровье, но осмелюсь предположить, что при данных обстоятельствах это было бы неуместно.

Повертев кубок в руке и насладившись букетом, он поднес его ко рту — нижняя челюсть Кастринга заходила за верхнюю — и откинул голову. Поскольку у него не было губ, то часть жидкости пролилась на рубашку, и он вытер ее кружевным носовым платком.

— Пожалуйста, угощайся, — сказал Кастринг, показывая рукой на поднос.

Конрад наполнил свой кубок раз, потом второй.

— Я был не один, когда меня схватили, — сказал он. — Что с тем человеком?

Кастринг пожал плечами, затем что-то произнес на странном языке, обращаясь к огромной твари, которая стояла за спиной Конрада. У твари было лицо с клювом и когти на руках и ногах. Вместо ответа тварь громко и протяжно рыгнула. Кастринг вновь пожал плечами, пригубил вино, посмаковал немного, выпил и вытер пролившиеся капли.

Конрад не видел Кристен среди мертвых, но спрашивать о ней не стал. Правду ему все равно не скажут.

— Откуда ты меня знаешь? — спросил, наконец, Кастринг.

Нельзя говорить правду, это Конрад усвоил уже давно, поэтому и сказал:

— Я из Ферлангена.

— Ферланген! Давненько я не слышал этого названия. А я-то думал, ты из Остланда, как и я. Я когда-то жил в одной вонючей деревеньке недалеко от Ферлангена и частенько удирал оттуда в город, где неплохо проводил время. Мы с Отто Крейшмером иногда вместе охотились. Как он там, не знаешь?

— Он умер.

Кастринг молча поднял свой кубок, но Конрад пить не стал. Крейшмер хотел его повесить за двух пойманных кроликов и, если бы не Вольф, так бы и поступил.

— Когда ты уехал из Ферлангена?

— Пять лет назад, — ответил Конрад. — А ты?

После некоторого молчания Кастринг ответил:

— Еще раньше, я думаю. Точно не помню. Что такое, в сущности, время? Всего лишь цепь, затянутая вокруг нашей жизни. Я уехал, потому что захотел повидать мир, огромные города, далекие земли. И повидал. А потом попал в дурную компанию и…

Если б он мог, то, наверное, улыбнулся бы. Вместо этого Кастринг выпил вина и вновь вытер подбородок. Гладко выбритый, он и не пытался скрыть свой безгубый рот под бородой и усами. Была ли то болезнь, или Кастринг намеренно изуродовал себя?

— Расскажи мне о Ферлангене, — попросил он. — Как там Марлен, сестра Отто? Полагаю, она еще жива?

— Была жива.

— Мы с ней прекрасно проводили время. Довольно долго мы были очень близкими друзьями, даже едва не сочетались законным браком, но потом я вовремя передумал. К чему связывать себя навечно? И вместо этого я предложил Отто жениться на моей сестре. Ты не знаешь, они поженились? Не люблю писать письма, понимаешь ли. А учитывая свое положение, я вообще перестал с кем-либо видеться.

Кастринг потянулся к кувшину.

Конрад внимательно смотрел на него.

— Значит, это была твоя идея — выдать Элиссу замуж?

— Конечно. — Кастринг опустил кубок. — Так ты знаешь и мою сестрицу?

— Я слышал ее имя, — быстро сказал Конрад. — Не думаю, что они успели пожениться. Отто был убит… Случайно, на охоте.

— Какой стыд! Выйти замуж за толстого борова — вот чего только и заслуживала моя сестричка. — Заметив пристальный взгляд Конрада, Кастринг дотронулся до шрама, который пересекал его лицо от левого глаза до подбородка. — Моя первая боевая рана, — со смехом сказал он. — Подарок сестры. Отто и Марлен были близки, очень близки, так почему бы и нам с Элиссой не поступить так же, к обоюдному удовольствию? — Кастринг отхлебнул вина. — Увы, она придерживалась на этот счет другого мнения. — Он вновь зло рассмеялся.

Элисса никогда не рассказывала Конраду, что кто-то из братьев склонял ее к кровосмесительной связи; впрочем, она вообще мало говорила ему о своей семье.

— Если Отто умер, — продолжал Кастринг, — значит, Марлен стала баронессой. Когда мы придем в Империю, я, возможно, нанесу ей визит. Пожалуй, нам стоит возобновить знакомство.

— В Империю? — тихо переспросил Конрад. — Вы идете туда?

Он давно подозревал, что армия монстров движется к границам Империи, но ему очень хотелось думать, что он ошибается.

— Так, краткий визит, — ответил Кастринг. — Сожжем несколько городков, разграбим несколько деревенек, поубиваем жителей. — На этот раз он действительно развеселился; остатки верхней губы поползли вверх. — Слишком долго они жили в свое удовольствие, хватит. Засиделись, размякли, как перезрелые фрукты.

При мысли о том, что может сделать с беззащитными городами и поселками эта чудовищная армия, Конрад содрогнулся. Его пальцы судорожно сжали кубок.

— Пожалуй, я даже навещу свою сестричку, — как ни в чем не бывало продолжал Кастринг. — Уверен, она мне обрадуется. — Он заметил взгляд Конрада. — Чего ты на меня уставился? Она мне не родная сестра.

— То есть как это?

Кастринг зевнул и привалился спиной к стволу дерева.

— Ну, точно не знаю, отец никогда об этом не говорил, но я уверен, что с Элиссой все не так просто. Ее мать умерла сразу после ее рождения, хотя я не уверен, что она действительно была ее матерью. Я даже не уверен, что мой отец был отцом Элиссы. Думаю, что один из моих родителей попал — как бы это выразиться? — в неприятное положение. А возможно, что и оба.

Конрад промолчал. Элисса это от него скрывала, да и зачем ей было такое ему рассказывать? Может быть, она и сама ничего не знала. Значит, её мать могла вовсе и не быть ее родной матерью, а Вильгельм Кастринг мог и не быть ее отцом. Происхождение Элиссы было так же окутано тайной, как и его, Конрада…

Интересно, знал ли о нем хоть что-нибудь этот Кастринг? Конрад жил в деревне, принадлежавшей его отцу, и он должен был знать, что там происходит. Впрочем, если Кастринг ничего не знает о происхождении своей собственной сестры, откуда ему знать о прошлом какого-то деревенского мальчишки?

Рядом с Кастрингом лежал его щит; на нем рядом с эмблемой темного божества красовался родовой герб Кастрингов. Но на колчане и стрелах, которые ему когда-то отдала Элисса, найдя их в старой кладовке, был другой.

Колчан из какой-то странной шершавой кожи, десять стрел — и все угольно-черного цвета с одинаковым золотым знаком: кулак в железной перчатке между двумя перекрещенными стрелами. Последнюю из тех стрел Конрад потратил на Черепа, когда пытался его убить. Похоже, что тогда Череп узнал этот рисунок, как и Вольф, который, взглянув на него, сразу велел Конраду проводить его в сожженную деревню.

Кому же принадлежало это оружие?

— Однажды в Ферлангене, — начал Конрад, — я видел герб, черный с золотом: кулак и две перекрещенные стрелы. Ты ничего о нем не знаешь?

Немного подумав, Кастринг ответил:

— Что-то знакомое.

— Ты видел такой на луке, колчане и стрелах?

— Да. — Закрыв глаза, Кастринг провел пальцами по лицу. — Похоже, это связано как-то с эльфами? Впрочем, не могу вспомнить.

Конрад смотрел на огонь, пытаясь сосредоточиться, но от слабости и усталости у него ничего не получалось.

Элисса дала ему не только лук и стрелы, но и имя. До встречи с ней у него не было ни того, ни другого.

А теперь ее брат, или тот, кого она считала своим братом, по всей видимости, даже не собирался никак это имя использовать.

— Ты говорил, что знание имени дает над человеком власть, — сказал Конрад. — Почему же ты тогда не хочешь узнать мое имя?

Кастринг всегда отвечал после некоторого молчания, теперь же он молчал целую минуту, и Конрад даже подумал, что он уснул.

— Потому что оно тебе больше не понадобится, — медленно ворочая языком, ответил Кастринг. — На рассвете ты умрешь. — При этих словах Конрад тревожно оглянулся. — Вообще-то говоря, ты уже мертв, — добавил Кастринг. — Не следовало дотрагиваться до моего меча.

Конрад взглянул на свою правую руку, на которой еще виднелись следы змеиного укуса. Рука онемела; то же самое происходило и с левой рукой, и с ногами. Нет, не может быть, он устал, он просто очень устал. Устал, замерз и страдает от ран.

Кисть даже не распухла. Он почти ничего не почувствовал, когда змея его укусила — если только это была змея. Наверное, все это ему почудилось. Не было никакой змеи, не было ядовитых зубов, не было яда, проникающего в кровь…

Минуту назад Конрад желал только одного — спать, но теперь ему ужасно не хотелось закрывать глаза и проваливаться в ночь.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Резко поднявшись, Конрад поморщился от боли. Солнце нещадно жгло его обнаженное тело, в горле пересохло, губы запеклись и потрескались, кожа покрылась коркой засохшей крови. Костер еще не потух, и от тлеющих углей поднимался серьга дымок. Вокруг стояла полная тишина; рядом никого не было.

Судя по солнцу, рассвело часа три назад. Он редко спал так долго. Но сейчас, хотя он и не чувствовал особой усталости, ему хотелось забраться куда-нибудь в тень и проспать весь день.

Стряхнув с себя сонливость, Конрад посмотрел на свою кисть. Место змеиного укуса и раны, нанесенные девой-палачом, покрылись подсохшей коркой. Эльф, который когда-то спас его руку, на этот раз спас ему и жизнь. Кастринг говорил, что до рассвета Конраду не дожить. Вот почему монстры бросили его; они решили, что он умер. На самом же деле крепкий сон был следствием исцеляющей магии.

Конрад поднялся, решив осмотреть лагерь монстров. На первый взгляд могло показаться, что здесь вообще никого не было. Исчезло все, даже безголовые трупы принесенных в жертву людей; их кровь поглотила земля и высушило солнце. Конрад потрогал землю. В ней не чувствовалось жизни, она стала сухой, как песок. Несколько чахлых кустиков и пучков травы, росших поблизости, засохли и увяли, деревья покрылись грибком и загнили, как Лес Теней, в котором обитали зверолюди. Все, до чего дотрагивались твари, начинало болеть и разлагаться, даже земля, по которой они проходили.

Вспомнив о Кастринге, Конрад потрогал губы — неужели и его рот засохнет, потрескается и станет таким же безгубым?

Нет, решил он, нужно срочно найти воду и утолить жажду. Он пил вчера вино, от этого у него всегда пересыхало во рту и начиналась сильнейшая жажда.

— Похоже, ты и в самом деле крепкий парень.

Конрад резко обернулся.

Кастринг сидел на огромном звере, который, видимо, когда-то был лошадью. Шкура зверя была покрыта красно-черными пятнами, бока прикрывали доспехи. Вместо копыт на его ногах были когти; из пасти торчали собачьи клыки, между ушей вырос темный изогнутый рог.

Как ни странно, при свете дня Кастринг выглядел не так жутко, как ночью. Рога не росли у него из головы, а были частью шлема, однако застывшая безгубая усмешка оставалась на лице подобно маске. Его волосы были так длинны, что доходили до пояса; на Кастринге были черная меховая накидка, красная кожаная безрукавка и медные доспехи. На боку висел меч с рукоятью, вокруг которой обвивалась змея, у седла был приторочен щит с двумя гербами.

Конрад попятился.

— Не бойся, — сказал Кастринг. — Я не стану тебя убивать. Сейчас, во всяком случае. Просто хочу пригласить принять участие в нашем походе.

— А если я откажусь?

— Это не ответ. Если я о чем-то прошу, можешь считать это приказом. Я думал, ты уже умер. Но если нет, то ты представляешь интерес. Ты поедешь с нами. Будешь меня развлекать рассказами о Ферлангене. Должен признаться, что вчера я очень устал, поэтому не смог поддерживать разговор. За это прошу извинить. Потом мы проведем с тобой в беседах много часов, пока ты…

— Что?

— Пока ты не умрешь. Все заканчивается, даже жизнь, особенно жизнь. Мы рождаемся, чтобы умереть. Мы не знаем, когда встретим свой конец, и это делает нашу жизнь особенно интересной, ты не находишь? А твоя жизнь, обещаю, будет чрезвычайно интересной.

Конрад почувствовал, что за его спиной кто-то стоит, и обернулся. Это была его старая знакомая — прекрасная танцовщица смерти. На этот раз она оделась — на ней были сандалии и свободная короткая накидка. Хотя дева и отмылась от крови, ее завязанные в пучок волосы были ярко-красного цвета; такими же были и глаза, и хищные зубы.

На лбу танцовщицы виднелся знакомый Конраду знак — Х-образный крест, по-видимому выжженный. Сейчас кровавая дева выглядела гораздо менее зловещей и соблазнительной, чем при свете луны, и от этого она не стала менее жуткой. Все тот же ошейник с шипами, но теперь она добавила к нему еще и ожерелье, сделанное, по всей видимости, из человеческих костей — фаланг пальцев. На ожерелье болтался нож.

— Кажется, я забыл вас познакомить, — сказал Кастринг. — Это Шёлк. Или, может быть, Атлас. Все время их путаю. Ладно, не имеет значения. Как и мне, ей совершенно незачем знать твое имя. Она не владеет языком Старого Света, но ты быстро научишься выполнять то, что она будет тебе приказывать. С этого момента вы станете неразлучны. И даже, может быть, сойдетесь поближе. Уверяю тебя, она умеет доставлять удовольствие. А потом придет день, может быть, скоро, а может быть, и нет, и она тебя убьет.

Кастринг что-то сказал танцовщице, и она торжественно кивнула. Все это время дева не сводила с Конрада глаз, разглядывая его обнаженное тело. Когда Кастринг закончил свою речь, она взяла в руки нож, поцеловала клинок и послала воздушный поцелуй Конраду. Тот содрогнулся, вспомнив о ее раздвоенном языке и жадности, с которой она слизывала свежую человеческую кровь.

— Кажется, ты ей нравишься, — заметил Кастринг.

Конрад ничего не ответил. «Нет, — решил он, — это не я умру, а вы». Первой встретит смерть танцовщица. Или Кастринг…

— Империя, Остланд, Ферланген! — закричал Кастринг, натягивая поводья. — Наша милая родина ждет нас!

Лошадь взвилась на дыбы, развернулась и галопом рванулась вперед.

— У тебя не найдется воды? — спросил Конрад у своей конвоирши. — И чего-нибудь поесть? И какой-нибудь одежды?

Хвост девы дернулся. Что-то хрипло сказав, она показала рукой в ту сторону, куда ускакал Кастринг. Конрад молча смотрел на нее. Дева вытащила нож и занесла его над головой. Она стояла слишком далеко, чтобы он успел до нее добежать и выхватить нож, и слишком близко, чтобы, метнув в него нож, она промахнулась.

Конрад повернулся и двинулся вслед за армией; его эскорт последовал за ним.

От Империи до Кислева он прошел, ведя в поводу лошадь Вольфа. Теперь он возвращался, однако на этот раз за ним, шаг в шаг, следовала страшная молчаливая тень. Это был длинный путь, поскольку без плавания по реке пришлось преодолевать гораздо большее расстояние, кроме того, их задерживали частые остановки, вызванные небольшими стычками, разграблением деревень, принесением в жертву пленников.

Конрад старался держаться от всего этого подальше, равно как и не стремился приближаться к разношерстному воинству Кастринга. Оно не было регулярной армией, которая выполняла бы приказы и ходила маршем. Оно распадалось на отдельные отряды, каждый из которых двигался по своему маршруту, после чего они вновь соединялись, чтобы совершить очередной кровавый набег.

Конраду позволили взять себе одежду, оставшуюся после казненных пленников. Но вскоре она изорвалась, и виной тому была Шёлк, которая колола его ножом всякий раз, когда он не понимал ее приказа или исполнял его недостаточно быстро. Через некоторое время все его тело покрылось густой сеткой уколов, словно его кто-то искусал с головы до ног.

У него не было возможности сбежать и еще меньше было шансов взять верх над своей мучительницей. Шёлк не оставляла его ни на минуту, держась от него на расстоянии нескольких футов. Кроме того, за ним следили и воины Кастринга, зверолюди, готовые прикончить его в любой момент, чтобы напоить его кровью свое омерзительное божество. Сколько их в шайке Кастринга, сказать было невозможно. Их число постоянно менялось, то увеличиваясь, когда Кастринг набирал новых воинов, то уменьшаясь после очередного боя.

Иногда они шли по ночам, иногда при свете дня. Часто они шли день и ночь, а иногда становились лагерем на несколько суток. Конрад никак не мог понять, почему они так делают, но он никого об этом не спрашивал, а ему никто не объяснял.

С собой монстры тащили мало поклажи. У них была всего одна повозка. Ее всегда тщательно охраняли, и Конрад подумал, что в ней, наверное, везут священные доспехи и алтарь.

Большая часть воинов шла пешком, поэтому много унести они не могли, но некоторые твари ехали верхом на лошадях, представлявших собой такой же омерзительный результат мутации, как и их седоки. Это были элитные отряды, в которые входили лучшие воины, обладающие профессиональным оружием и доспехами. Эти воины походили скорее на обученных и вышколенных рыцарей, чем на кровожадных дикарей. У них был свой кодекс чести, и казалось, что единственным смыслом их жизни были сражения, что свое почтение божеству они выражали, проливая кровь на поле брани — свою собственную или противника. А затем происходило обратное: когда светила маленькая луна, начинались кровавые жертвоприношения, и кровь лилась рекой, но на этот раз страдали и гибли беззащитные пленники, которых убивали для исполнения отвратительных ритуалов в честь бога Хаоса.

На другом полюсе находились существа низшего порядка, ни люди, ни звери; они одевались в лохмотья и пользовались тем оружием, которое сумели добыть. Между этими двумя полюсами находилась большая часть воинства Кастринга; они не были людьми, не были животными, представляя собой некую комбинацию того и другого.

Именно с такими существами Конрад чаще всего сталкивался во время службы на границе: с теми, у кого руки заканчивались клинком или топором, кто имел множество глаз, ушей или ртов; у кого лицо было расположено посреди груди; кто был наполовину насекомым с огромными клешнями или наполовину птицей с огромными крыльями. Некоторые были наполовину рептилией, и их кожа была покрыта чешуей; у других была голова зверя и тело человека или голова человека на теле животного.

Основной мастью этих тварей было сочетание красного и черного — цветов крови и смерти; их шерсть, перья, плавники, кожа, раковина или шкура были покрыты полосами, полосками и пятнами всевозможных сочетаний этих цветов. У многих из них глаза не имели зрачков и были совершенно белыми, и все же твари прекрасно видели.

Всех их объединял один символ, одна эмблема была на их стягах и щите Кастринга, и она же была выжжена на лбу Шёлк — зловещий знак Кхорна, Кровавого бога.

Кхорн, один из четырех величайших богов Хаоса.

Его рунический знак означал смерть, словно это была подпись самого Охотника за душами.

Шёлк поклялась служить своему божеству и выжгла на своем лице его знак. Многие из его почитателей носили на голове рога, изогнутые, как знак Кхорна.

Каждая смерть свершалась во славу Кхорна, и умирали не только его враги. Когда бог требовал жертв, ими становились сами монстры — как это случилось, когда Шёлк убила Атлас.

Для почитателей Кхорна любой человек и монстр являлся потенциальной жертвой. У них не было друзей и не было союзников, а были только будущие жертвы. С каждым днем становилось все очевиднее, что скоро наступит черед Конрада. Но пока этого не случилось, каждый прожитый день он мог считать своей маленькой победой.

Проходили дни, недели, пока, наконец, армия чудовищ не покинула территорию Кислева и не пересекла границу Империи. Каждая миля их пути была отмечена смертью невинных жертв, а иногда и случайных союзников.

Конрад жил одной мыслью: только бы монстры нашли себе иную жертву, кого-нибудь другого, не его, чтобы он прожил еще один день. Он должен жить, чтобы добраться до Шёлк и Кастринга. Только это поддерживало в нем силы, только это заставляло делать следующий шаг.

Он стал меньше думать о Кристен. Он даже начал ее забывать. Они были вместе меньше года, и когда он пытался ее вспомнить, то почему-то видел Элиссу. Он не хотел вспоминать о Кристен и потому, что чувствовал себя предателем. Не уйди он тогда вместе с Вольфом и Анвилой, Кристен, может быть, была бы жива. Но она, скорее всего, умерла. Он очень надеялся, что это так, ибо монстры захватывали пленных только ради того, чтобы мучить, пытать и убивать их.

Но сам он еще ни разу не почувствовал смертельной опасности. Словно все ужасы, которые происходили на его глазах, не имели к нему никакого отношения, словно он был сторонним наблюдателем всему, что происходило вокруг. Даже когда его наказывали, он мало обращал на это внимания. Его тело испытывало боль, но сознание было далеко. Он чувствовал, что просто движется в том же направлении, что и кровавое воинство Кхорна. Они шли в одну и ту же сторону, только и всего.

Конечно, он знал, что так долго продолжаться не может, — что-нибудь обязательно случится. Когда смерть заглянет ему в лицо, как и обещал Кастринг, мир вновь станет реальным. Либо это, либо он выйдет из транса каким-нибудь другим образом. Каким, он и сам не знал, но это непременно должно случиться.

Почему Кастринг до сих пор его не убил? Возможно, видя страдания Конрада, он получал от этого мрачное удовольствие. Возможно, его убьют в Ферлангене, городе, который Кастринг считал своей родиной.

— Я вижу, ты опытный воин, — сказал он как-то вечером, усаживаясь напротив Конрада и его хвостатой конвоирши.

Дева кидала Конраду кусочки пищи. Его руки были связаны за спиной, и еду приходилось подбирать с земли. Пытка слабая, но Кастринг и кровавая девица получали от нее немалое удовольствие.

— Ты убил очень многих, — продолжал Кастринг, — поэтому твоя смерть приобретает ценность гораздо большую, чем смерть тех, кто никого не убивал и не проливал ничьей крови. Ты слишком дорогая жертва, чтобы тратить тебя по пустякам. Думаю, что твою кончину я приберегу для какого-нибудь особо важного случая.

Шёлк стала лить на землю тонкую струйку воды, и Конрад торопливо принялся пить. Кастринг что-то сказал ей, и она, внезапно наступив ногой на голову Конрада и прижав ее к земле, приставила к его горлу нож.

— А может, и нет, — добавил Кастринг.

Через несколько секунд он отдал еще одну команду, и Шёлк сняла ногу с головы пленника.

Кастринг наслаждался. Он наслаждался видом воина, превратившегося в раба женщины. Конрад же чувствовал только ненависть, которая росла с каждым днем. Это была холодная, глубокая ненависть.

В первую ночь плена Шёлк и Атлас были сильнее, поскольку он очень устал и ослаб. Теперь он легко расправился бы с обеими, но, на его счастье, осталась лишь одна Шёлк.

Он знал, что в любую минуту может ее убить — он может убить даже Кастринга. Но потом он вспоминал о том, как мало еще сделал за свою жизнь и как много ему еще нужно сделать и что смерть его мучителей не может стоить его собственной смерти. Нет, еще рано.

Только однажды Шёлк оставила его в одиночестве — когда ушла, чтобы принять участие в своем отвратительном ритуале. Но вскоре вернулась, вся покрытая кровью, возбужденная видом мучений и смерти невинных жертв. Несмотря на прекрасную наружность, дева больше походила на животное, чем на человека. Особенно мерзки были ее хвост и раздвоенный язык.

— А может быть, ты присоединишься к нам, — сказал в другой раз Кастринг. В тот день он был в хорошем настроении. Отряд монстров столкнулся с дорожным патрулем и уничтожил его. — Мы всегда рады хорошему человеку. Хотя тебе вовсе не обязательно быть хорошим, и тем более человеком…

Конрад вздрогнул, но продолжал молча смотреть на Кастринга, словно задумавшись над этим предложением. Это поможет ему протянуть еще один день.

— А что мне нужно будет делать? — спросил он.

— Убивать. Ты ведь этим уже занимался. Но теперь ты будешь убивать во имя великого Кхорна. Ты же наемник, я знаю. Поэтому ты и служил в Кислеве. Ты убивал за деньги. Но разве не лучше убивать ради священной цели, во славу величайшего из богов?

Нет, он убивал не за деньги. За службу на границе он получал гроши, он служил не за деньги. Он убивал не ради убийства, а чтобы защищать границу от таких, как Кастринг…

А теперь он находится среди этих тварей и чувствует себя предателем. Он предал свою расу, расу людей, предал их тем, что оставался жив, когда все погибали.

Армия Кастринга тем временем прокладывала огненный след к Остланду, первой провинции, расположенной на границе с Империей. Они не пытались скрывать свое присутствие, а потому встречали все более ожесточенное сопротивление.

Конрад старался понять, что происходит. Была ли то часть общего плана, согласно которому мародеры Кастринга, отвлекая на себя часть войск Империи, облегчали проход главной силе, которая должна была ударить где-нибудь в другом месте? Впрочем, разве можно было ожидать от кровожадных тварей какой-то четко продуманной стратегии? Кастринг производил впечатление человека хитрого и расчетливого, однако он мало чем отличался от монстров, которыми командовал. Он жаждал только крови, смерти и разрушения.

— Кого я должен буду убить? — спросил Конрад, заранее зная ответ.

— У нас тут имеется несколько пленников, — ответил Кастринг. — Я думаю, тебе стоит их посмотреть. Выберешь кого-нибудь, кого захочешь принести в жертву нашему великому господину и повелителю.

Кастринг был прав: Конрад убивал много раз. Но он никогда не убивал слабых и беззащитных. Теперь, похоже, выбора у него не было. Если он не заберет чью-то жизнь, то сам станет жертвой. И даже если он откажется убить, жертву это не спасет, человек все равно умрет. Конрад должен убить. Он умеет убивать быстро, без мучений.

— Они хотят нас убить, сэр? — спросила маленькая фигурка, привязанная к дереву рядом с Конрадом.

Ему было не больше пятнадцати; его глаза были широко раскрыты от страха. Его приволокли вместе с остальными; это был отряд призывников, захваченный возле ближайшего городка. Остальных куда-то утащили, а паренька оставили здесь.

Его одежда была выпачкана в крови; грязное лицо покрыто синяками, на щеках виднелись дорожки от слез.

— Нет, — солгал Конрад. — Если бы нас хотели убить, они бы это уже сделали.

— А что они с нами сделают?

— Не знаю, — вновь солгал он.

Шёлк сидела на корточках недалеко от них и, ухмыляясь и что-то хрипло мурлыча себе под нос, постукивала кончиком ножа по костяному ожерелью.

— Откуда вы, сэр? Когда они вас схватили?

Конрад не ответил. Ему не хотелось говорить, ибо по сверкающим красным глазам девы было видно, кого она выбрала в качестве жертвы.

— Они нас убьют, сэр. Я это знаю!

— Нет, — ответил Конрад, пытаясь успокоить паренька. — Меня схватили уже давно, а я еще жив.

— Она хочет нас убить, — сказал паренек, понизив голос до шепота. — Я вижу.

Шёлк бросила на него взгляд, и паренек поспешно опустил глаза.

— Она из этих мутантов, да? — спросил он, произнеся это слово так, словно впервые осмелился сказать его вслух.

Этот паренек, видимо, знал о мире гораздо больше, чем когда-то Конрад. Живя в деревне, тот и слыхом не слыхивал ни о каких мутантах, а когда на них напали монстры, он даже не знал, как они называются.

— Я не хочу умирать, сэр!

— Я тоже, — ответил Конрад, думая о том, что ценой его жизни станет, возможно, смерть мальчика.

Конрад взглянул на темное небо, усеянное звездами. Маннслиб взойдет через несколько часов; маленькая луна была совершенно непредсказуемой — она часто меняла время своего восхода и захода, а также фаз, но сегодня, похоже, она будет светить в полную силу.

Мучимый страхом, мальчик не умолкал, то и дело задавая вопросы. Конрад старался говорить как можно меньше. Шёлк тем временем ждала; вот, наконец, над горизонтом показались неровные края маленькой луны — и тишину прорезал первый дикий вопль, вопль истязуемой жертвы.

Зверолюди, мутанты, воины Кхорна приветствовали появление Моррслиб убийством первого пленника.

Мальчик тихо вскрикнул, и Шёлк засмеялась. Оставшись без своего двойника, она не часто брала на себя роль палача, хотя редкое вечернее жертвоприношение или пытка обходились без ее участия.

Со своего места Конрад не видел, где установлен алтарь. После первой ночи плена он никогда больше не видел его, хотя всегда слышал, что происходит на площадке для ритуальных жертвоприношений.

Сегодня его оставили в стороне от лагеря, возле лесистого холма, который спускался в долину. Где-то внизу слышалось журчание воды. Когда начались убийства, Конрад попытался сосредоточиться на плеске реки, чтобы не слышать воплей.

Они начали кричать, и вместе с ними дико закричал мальчик.

— Прекрати! — заорал Конрад прямо ему в лицо. — Заткнись, слышишь? Слушай меня!

Мальчик замолчал, испуганно глядя на него. Очевидно, в это мгновение он боялся Конрада даже больше, чем монстров.

— Все будет хорошо. С нами все будет хорошо. Поэтому ты здесь, со мной. Тебя притащили сюда не затем, чтобы убивать. Меня они не убили. И тебя не убьют.

Мальчик внимательно смотрел на него, и вдруг выражение его лица изменилось.

— Ты сам один из них! — бросил он Конраду и плюнул ему в лицо. И отвернулся.

«По крайней мере, замолчал», — подумал Конрад, но слова паренька не выходили у него из головы: «Ты один из них».

Вообще-то говоря, в какой-то степени это верно. Он провел с монстрами уже много недель. И если его все-таки заставят убить этого мальчишку, он и в самом деле станет одним из них — или почти станет.

Кастринг предложил ему поклоняться богу Кхорну. Значит, совершив убийство, он пройдет обряд посвящения? И тем самым начнет опускаться в пучину мрака, постепенно превращаясь в мутанта? Кастринг тоже когда-то был человеком. Как он начал меняться? Когда это случилось — в Пустошах Хаоса или мутация может происходить в любом месте?

Конрад понимал, что спасти свою жизнь он может только ценой смерти мальчика, но будет ли это означать, что он признал Кхорна своим божеством? Если да, то его жизнь больше не будет ему принадлежать — он навеки потеряет самого себя. Сейчас на кону стоит не только его жизнь: поступив так, он отдаст Кхорну и свою бессмертную душу.

Как ему хотелось знать об этом побольше! Конрад никогда не был религиозен. В Империи и Кислеве была уйма разных богов и их почитателей, но он никогда особенно этим не интересовался. Лучше других он знал Зигмара Молотодержца, которого многие считали богом. Вольф тоже из всех богов почитал только Зигмара и обычно перед боем возносил ему молитвы.

Шёлк встала. В то же время Конрад услышал, что наступила полная тишина. Последняя жертва была умерщвлена.

Последняя, кроме одной — или двух…

Дева сбросила сандалии, накидку, отбросила в сторону ожерелье и распустила свои кроваво-красные волосы. Она стояла голая, держа в руке нож; она приготовилась убивать. Затем что-то сказала. Конрад понял: она велела ему подняться, но он не послушался. Подскочив к нему, она прижала к его горлу острие ножа. Потекла тонкая струйка крови.

Дева повторила приказ.

Конрад понимал, что сейчас она его не убьет, но он знал и другое: она может сделать очень больно. Шёлк умела вызывать мучительнейшую боль. Однако дева переключила свое внимание на мальчика и внезапно ударила его ножом в плечо. Тот вскрикнул от боли. Знаком она велела ему встать, и он повиновался. Она быстро разрезала на нем одежду, и мальчик стоял голый, со связанными за спиной руками.

Глядя в глаза Конраду, она провела кончиком ножа по груди мальчика, оставив на ней красную полосу. Тот закричал, по его телу потекла кровь. Дева снова провела ножом по его груди, в другую сторону. «Она вырезает на его груди знак Кхорна, — подумал Конрад, — и будет мучить мальчишку, пока я не встану». Тогда он выполнил ее приказ: он встал. Но Шёлк не прекратила пытку. Двумя быстрыми движениями она закончила рисунок. Грудь мальчика была залита кровью.

Он пошатнулся, едва не потеряв сознание, но не упал. Он уже не кричал, а только всхлипывал. Он не был серьезно ранен. Шёлк не хотела, чтобы он умер. Пока не хотела.

Она подошла к Конраду, сверкнул нож, и по его щеке потекла кровь. Шёлк наказала его за непослушание. Снова заработал нож, и с Конрада упала одежда. Дева что-то прохрипела, и он медленно двинулся к алтарю. Она подтолкнула мальчика, и тот пошел вслед за Конрадом.

Вокруг алтаря уже собрались монстры; их темные тени плотным кольцом окружили трон и сидящие на нем доспехи. Одна из теней вышла вперед.

— Рад, что ты принял приглашение, — сказал Кастринг. — Это и есть твой гость?

Мальчик стоял неподвижно, словно загипнотизированный, не сводя глаз с алтаря, черепов и кучи отрезанных голов у ног бронзовой фигуры.

— Я убью тебя, Кастринг, — сквозь стиснутые зубы процедил Конрад.

— Ты, кажется, не совсем понимаешь ситуацию, — ответил тот. — Ты действительно убьешь, но только не меня, а вот этого юного джентльмена. И вообще, ты выбрал очень неподходящее время для угроз. Это я могу тебе угрожать. И, как я уже говорил, заставлю тебя подчиняться.

Шёлк перерезала его путы, Кастринг протянул ему кинжал, рукоятью вперед. Конрад взял его в руки и тут же почувствовал, как в шею ему уперся кончик ножа. Кастринг отступил назад, Шёлк тоже.

Конрад и мальчик остались стоять перед алтарем. Земля под их ногами была мокрой от крови.

Мальчик посмотрел на алтарь, на нож, затем взглянул Конраду в лицо.

— Я знал, что ты один из них, — тихо сказал он и опустил голову.

Конраду хотелось сказать ему, что он убьет быстро, тогда как монстры убивали бы его долго и мучительно, но что толку в пустых разговорах? Он говорил бы сам с собой, а не с мальчиком.

Монстры запели свой гимн крови.

— Давай! — приказал Кастринг, перекрывая голоса поющих.

Конрад взглянул на темную фигуру, выкрикнувшую этот приказ, удобнее взялся за кинжал и взвесил его в руке, прежде чем метнуть в ночную тьму — прямо в горло Кастринга.

И вдруг кинжал был выбит из его руки. Шёлк, молча метнувшись к Конраду, сильно ударила его плечом. Не устояв на ногах, он упал в грязь и мгновенно откатился в сторону, думая, что сейчас кровавая дева набросится на него. Но ее целью был юноша из Остланда.

В его грудь вонзился нож, и паренек издал долгий, пронзительный, душераздирающий крик. Он упал, а Шёлк склонилась над ним, продолжая орудовать своим страшным ножом. Через несколько секунд она отпрыгнула в сторону. В одной руке она держала нож, а в другой — кусок человеческой плоти. Это было сердце мальчика.

Которое продолжало биться!

Со стороны монстров раздался одобрительный рев, а дева почтительно положила сердце к ногам бронзовой фигуры.

Конрад попытался найти вылетевший из его руки кинжал, но не нашел и встал, заметив, что к нему решительно приближается темная фигура. Было слышно, как из смазанных маслом ножен с легким шорохом выходит меч.

Конрад медленно отступил, глянув через плечо, не подкрадывается ли со спины еще один убийца. Но когда он вновь повернулся к Кастрингу, между ними стояла тонкая стройная фигурка. Это была Шёлк, угрожающе занесшая над головой окровавленный нож, но угрожала она не Конраду, а своему господину.

Кастринг остановился и что-то сказал. Шёлк не ответила и не двинулась с места.

— Нет, ты действительно ей нравишься, — сказал Кастринг.

Делано засмеявшись, он вложил меч в ножны и ушел.

Шёлк обернулась к Конраду, их глаза встретились. Почему она не дала ему убить мальчика, а потом защитила от ярости Кастринга? Почему спасла Кастринга, в последний момент выбив кинжал из руки Конрада? Он не мог ответить на эти вопросы. Впрочем, какой бы ни была причина ее поступка, они оба были обречены.

Тени, окружавшие алтарь, растворились во тьме, оставив Конрада и деву возле тела мальчика и трупов пленников, лежавших у бронзового алтаря Кхорна.

Взглянув на Шёлк, Конрад неожиданно понял, кем она была когда-то: человеком.

А еще он понял, что наступил момент, которого он так долго ждал. Настало время пробуждения.

Конрад пошел в сторону, Шёлк последовала за ним. Над рекой возвышался небольшой утес, и Конрад направился туда. Остановившись, он увидел, что дева занесла нож, замер — но нож полетел в поваленное дерево, лежавшее рядом с ним. Вонзившись в ствол, нож завибрировал. Начала всходить Маннслиб, бросая из-за горизонта серебристый свет и освещая все вокруг гораздо ярче, чем мрачная Моррслиб. Где-то внизу, в долине, тихо шумела река. Краем глаза Конрад заметил, что на ее берегу что-то поблескивает. Это в лунном свете блестел металл.

Теперь он знал, что ему делать.

Тесно прижавшись к нему, дева заглянула ему в глаза. Он ненавидел ее, ненавидел люто, но сейчас он вспомнил о том, что подумал, когда впервые увидел ее и Атлас: что женщин прекраснее он не видел ни разу в жизни.

До сих пор Конрад не думал о ее теле; однако этой ночью он решил отдать последнюю дань существу, которое когда-то было человеком и давно забыло, что значит быть женщиной.

Тело танцовщицы, к удивлению Конрада, оказалось теплым и нежным. Он старался не замечать, что оно выпачкано в крови, не замечать ее дикого взгляда, раздвоенного языка и хвоста. Он опустился на землю, позволив ей лечь сверху, словно продолжая исполнять свою роль подчиненного.

Она перестала быть животным, а он им стал. Когда она закричала, это не был леденящий душу крик мутанта, это был крик женщины в момент наивысшего наслаждения. А он только зарычал, хрипло и примитивно, как животное.

Так начиналась любая жизнь, и Конрада, и самой Шёлк до того, как Хаос исказил ее тело, украл и извратил ее душу.

Конрад потянулся, протянул руку за спину девушки и впервые позволил ей припасть губами к его губам.

Они тоже были теплыми и нежными. Они поцеловались — и это был поцелуй смерти.

Шёлк издала тихий вздох, когда клинок вошел ей в спину и пронзил сердце. Их глаза встретились в последний раз — в глазах девушки стояли слезы. Откинувшись назад, она улыбнулась и умерла так быстро, словно была человеком.

Осторожно уложив ее на землю, Конрад встал. Вытащив нож, взглянул на берег реки, стараясь разглядеть то, что заметил несколько минут назад, — блеск доспехов.

Бронзовых доспехов.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Сжимая в руке нож, Конрад помчался вниз, во тьму. Ему наконец-то удалось вырваться из плена, и теперь он преследовал таинственного бронзового рыцаря.

Вот почему он пробыл у Кастринга так долго — он почти видел, что с ним что-то случится, только не знал, что именно, поскольку до этого события было слишком далеко.

Закованный в доспехи всадник скрылся из виду, но это не означало, что он исчез, просто в этом месте было темно и густо росли деревья.

Он убил Шёлк, она умерла в тот миг, когда почувствовала, что снова становится человеком.

Конрад сожалел лишь об одном; что не успел убить Кастринга. Но у него уже не было времени возвращаться в лагерь и мстить. Едва заметив бронзового рыцаря, он забыл обо всем и бросился за ним. Он должен его догнать, прежде чем вновь потеряет его след.

Конрад спотыкался, скользил, падал и натыкался на деревья, но, не обращая внимания на боль, продолжал бежать, чтобы в следующий миг снова кубарем покатиться по земле, зацепившись за ветку. Вылетев очертя голову на вершину холма, он снова споткнулся и полетел по скользкому склону.

Его спасла река — с громким плеском он упал в воду, совсем рядом с острым камнем. Вынырнув, Конрад попил ледяной воды, затем подплыл к каменистому берегу.

Присев передохнуть, он принялся рассматривать свои синяки, ссадины и царапины. Кинжал он не потерял, как и в тот день, когда спасался от монстров, напавших на деревню. Кинжал был его единственным оружием.

Но как он может сражаться с бронзовым рыцарем, если остался совершенно голый и с одним кинжалом? Впрочем, его это почему-то не волновало. Сначала нужно найти этого загадочного всадника. Но тут Конрад услышал шум погони.

Монстры бежали, вопя и завывая, рыча и издавая воинственные кличи, пронзающие ночную тишину, как кинжалы, которые станут пронзать его тело, если он снова попадет в плен.

Конрад оглянулся по сторонам и вдруг заметил, как слева что-то блеснуло.

Он бросился в ту сторону, стараясь бежать вдоль реки. Рядом бурлила вода, он с ходу перескакивал через лежащие на берегу ветки, опережая своих преследователей всего на несколько минут. Они будут спускаться к реке гораздо осторожнее, чем он; скорее всего, они разделятся, и другой отряд попробует найти путь в обход, чтобы не дать ему выбраться из долины. Но прежде чем его загонят в ловушку, он должен найти бронзового всадника.

Конрад бежал сквозь ночную тьму, судорожно вдыхая холодный воздух и слушая, как шумит река. За его спиной уже чувствовался мерзкий запах тварей — а он видел, видел…

Внутреннее чутье не говорило ему, что впереди опасность; в данную минуту ему ничто не угрожает. Если только оно снова его не обманывает…

Конрад нырнул за ближайший ствол, и впереди, совсем рядом, в лунном свете блеснул металл. Конрад осторожно выглянул. В ста ярдах от него стояла лошадь, сплошь закованная в бронзовые доспехи. Но самого рыцаря видно не было.

Прячась за деревьями, Конрад начал подбираться к лошади, осторожно, бесшумно спускаясь по склону холма. Вскоре он оказался совсем рядом с животным.

Несомненно, это была та самая лошадь, которую он видел пять лет назад. Он узнал богато украшенные доспехи, закрывающие ее от ушей до копыт. На бронзовых пластинах, закрывающих голову лошади, виднелись два острых и длинных рога, как и на шлеме рыцаря. К седлу был привязан щит, рядом с ним — копье.

Бронзовыми были стремена и даже седло.

Седок спешился, а это означало, что он стал более уязвим. Учитывая, что на нем доспехи, он не может быстро двигаться. Если Конрад нападет внезапно, он сможет повалить его и вонзить кинжал в щель под шлемом, в горло.

С другой стороны, зачем ему убивать всадника? По правде говоря, Конрад и сам не знал толком, что ему нужно от рыцаря. Неужели он и в самом деле брат-близнец Вольфа?

Однако рыцаря нигде не было видно. Он не мог уйти далеко. Конрад осмотрел берег реки. Вновь глянув на лошадь, он заметил в ней что-то странное. Она не шевелилась, не делала ни единого движения. Конь стоял у воды, словно статуя, напоминая собой конные памятники великим правителям, только без седока. Неподвижная лошадь была похожа на алтарь Кхорна — там тоже были застывшие без движения доспехи.

Бросив взгляд через плечо, он увидел, что на утесе, с которого только что скатился, показалась темная фигура. Кажется, именно с того места он и сам заметил бронзового рыцаря.

Но где же тот? Может быть, упал в реку? Его могла сбросить лошадь, или она споткнулась, и он вылетел из седла, а потом из-за доспехов не смог выбраться из воды.

Конрад пошел к реке, где стояла лошадь. И вот там-то, среди деревьев, он увидел рыцарские доспехи. Шлем и перчатки, нагрудник и наспинник, наплечники и налокотники, набедренники и наколенники, наголенники и сабатоны, меч в ножнах — все это, словно забытое или брошенное, лежало на земле. Может быть, рыцарь снял доспехи, чтобы поспать или искупаться?

Осторожно подойдя поближе, Конрад встал на колени и принялся рассматривать латы, бросив взгляд в сторону лошади. Вольф как-то говорил, что у его жеребца Миднайта был брат-близнец, а то, что белый жеребец умел убивать, Конрад знал хорошо. Но животное продолжало стоять совершенно неподвижно.

Где-то сзади послышался крик. Конрад быстро поднялся. Если это кричит рыцарь, то без доспехов ему конец. В ответ послышался другой вопль — это перекликались преследователи.

Конрад потянулся было к мечу, но передумал. Когда-то он сумел спастись, потому что влез в шкуру зверочеловека, почему бы теперь ему не проделать нечто подобное?

Бросив меч, он принялся торопливо натягивать на себя доспехи. Под них полагается надевать белье, но такового у него не было. Странно, но доспехи были теплыми. Конрад объяснил это тем, что он сам, наверное, слишком замерз.

Облачаться в рыцарские доспехи без посторонней помощи очень трудно — некому помочь завязывать ремни и затягивать крепления; но Конрад очень спешил, к тому же доспехи пришлись ему как раз впору. Нагрудник и наспинник легко соединились ремнями, образовав прочную кирасу, к ней легко присоединились подол и тассеты. Латы, закрывающие руки и ноги, оказались на удивление очень легкими и гибкими.

Конрад привязал к поясу меч, застегнул на шее ворот кольчуги, натянул перчатки. Все подошло ему идеально. Затем он надел шлем.

Во время службы на границе он часто надевал доспехи, но никогда еще не использовал полное рыцарское облачение, поскольку оно сильно ограничивало движение. Эти же бронзовые латы казались невесомыми — Конрад их едва ощущал на себе.

Раздумывать, почему так, было некогда — совсем рядом раздался вой, и на берег выскочили две коротконогие твари — собакоголовая парочка из шайки Кастринга. Увидев Конрада, они ринулись на него.

Опустив забрало, он вытащил из ножен меч. Затем взглянул на лошадь. Она стояла неподвижно. Рядом с ней Конрад заметил плоский камень. Если влезть на него, то можно забраться в седло и уже сверху отбить первую атаку монстров.

От скользящего удара меча, пришедшегося по руке, он едва не вылетел из седла. Конрад вдел ноги в стремена, натянул поводья, и тут лошадь впервые пошевелилась. Конь встал на дыбы, в воздухе мелькнули бронзовые копыта и обрушились на монстра; подмяв чудовище, конь принялся его топтать.

Значит, этот жеребец действительно брат Миднайта.

В это время на Конрада устремился второй монстр, но тот уже успел приготовиться: его рука и меч словно слились воедино. Блеснул клинок, и с плеч твари покатилась ее собачья голова.

Внезапно Конраду стало жарко, словно он выпил стакан эсталианского вина. Горячий жар разлился по всему телу, проникнув в каждую клетку. Жар исходил от правой руки, сжимающей меч.

Он предчувствовал жаркий бой, и от этого закипела кровь в его жилах. Как давно он не держал в руках меч, не сидел в седле, не сражался! Конрад всматривался в прорезь забрала, выискивая врагов. Они были уже рядом.

Не успел он шевельнуть поводьями и пришпорить лошадь, как она начала действовать сама. Развернувшись, конь поскакал галопом вдоль берега к тому месту, где в свете Маннслиб блестело оружие монстров.

Вскоре полилась кровь; Конрад косил чудовищ направо и налево — их полегло значительно больше, чем жертв, которые они недавно принесли своему Кхорну. В ночи раздавался свист клинка, который окрашивался в красный цвет всякий раз, когда на землю валился очередной труп.

Конрад ощущал в себе невиданную мощь. Каждая убитая тварь словно придавала ему новых сил, каждая пролитая им капля крови вселяла уверенность в победе.

Конь сам прекрасно знал, что делать, и Конраду не нужно было его понукать.

Твари набрасывались на Конрада с копьями и мечами, дубинками и булавами, но конец у всех был один — они погибали.

Бронзовые доспехи отражали каждый удар, который приходился по ним, а не по щиту, а потому твари уже не успевали ударить вторично. Они падали и умирали, как их недавние жертвы, истекая кровью.

Твари, тем не менее, не отступали. Они атаковали с упорством безумцев, возбужденные видом крови. Земля покрылась уродливыми трупами; некоторые из них унесло быстрым течением реки.

Еще один удар, последний — прямо в лоб мохнатому чудовищу, где у того находился третий глаз. Это была его последняя жертва. Тварь взбрыкнула ногами, судорожно дернулась и издохла.

Наступила тишина, полная тишина. Не было слышно криков, воя и стонов раненых. Ибо в этом бою раненых не осталось.

Мерзкое порождение Хаоса погибло. Впрочем, среди них было мало тех, с кем Конрад шел от Кислева до Империи, и не было всадников, наводящих ужас на все живое.

И среди них не было самого Кастринга.

Тогда Конрад отправился на поиски своего заклятого врага.

Кастринг, по-видимому, уже знал, что весь посланный на поимку Конрада отряд погиб. Он наверняка слышал шум боя, лязг оружия и предсмертные вопли тварей. Может быть, даже наблюдал за боем, прячась где-нибудь за деревьями.

Подъем на вершину холма занял немало времени, хотя лошадь и ступала легко; видимо, она умела взбираться и на более крутые откосы. Конрад вспомнил Миднайта, жеребца Вольфа, — тот тоже был выносливым конем, который смог преодолеть горные дороги и добраться до храма дварфов.

Близился рассвет, когда Конрад въехал на холм. Моррслиб зашла, и Маннслиб скоро тоже сделается невидимой. Небо на востоке порозовело. Мародеры удрали; видимо, у них не было времени избавляться от безголовых трупов своих жертв.

Один труп все же остался. В груди мальчика, убитого Шёлк, зияла темная дыра, из нее торчали развороченные ребра — хвостатая дева вырезала у него сердце. Тело мальчика, как и тела остальных жертв, выглядело так, словно пролежало здесь уже несколько дней, а не часов.

Даже в полутьме было видно, что земля, где твари совершали свои жертвоприношения, стала безжизненной. Здесь все начинало болеть. Деревья скоро покроются грибком, а пока они почернели и стояли как будто обугленные. Земля словно окаменела. Здесь больше ничего не будет расти. Хаос установил свое господство над еще одной частью Империи.

Почему твари ушли так поспешно? Испугались Конрада? Но откуда они могли знать, что это их бывший пленник? Скорее всего, они удрали от бронзового рыцаря.

Конрад понимал, что должен испытывать сильнейшую усталость после боя, но ее и в помине не было, напротив, казалось, что он полон невиданной силы. Он провел в плену много недель, его почти не кормили, он был очень измучен и подавлен и все же мгновенно воспрял духом, словно никакого плена и не было. Ему даже не хотелось ни есть, ни пить.

Он стал разглядывать следы на земле. Тут было множество отпечатков копыт; следы расходились в разных направлениях, но Конрад искал следы от колес повозки. Куда увезли алтарь Кхорна, там должен находиться и Кастринг. Следы эти вели на запад, туда Конрад не мешкая и направился.

Вскоре показались три всадника. Видимо, это был арьергард, сопровождающий драгоценную повозку.

Всадники сидели на огромных животных, некогда бывших лошадьми. Теперь это были жуткие существа с рогами, когтями, чешуей, закованные в доспехи, причем местами металл срастался со шкурой животных. То же можно было сказать и о седоках. Они были красно-черного цвета, но где кончается их плоть и начинается звериная шерсть, где их собственные кости, а где металл доспехов, сказать было трудно. Двое всадников носили глухие шлемы с эмблемой Кхорна, а третий… Третьим был сам Кастринг, важно и молчаливо восседавший в седле.

Когда до всадников оставалось не больше пятидесяти ярдов, Конрад остановился. Надев на левую руку щит, правой он вытащил меч. Он не успел его почистить, да это было и не нужно: клинок ослепительно сверкнул в алых лучах зари.

— Кто ты? — спросил Кастринг, обернувшись.

Конрад хотел ответить, что у него нет имени, но затем решил промолчать.

— Что тебе нужно? — снова спросил Кастринг. — Какому богу ты служишь? Что тебе от нас нужно?

Видя, что Конрад не отвечает, Кастринг тоже обнажил меч. У одного из его слуг был топор, у другого — боевой бич, то есть металлический шар, утыканный шипами и прикрепленный цепью к древку.

Кастринг что-то резко выкрикнул, и парочка монстров ринулась на Конрада.

Не дожидаясь сигнала хозяина, конь Конрада рванулся вперед и понесся навстречу воинам Хаоса. Конрад пролетел прямо между ними; отбив щитом удар топора, он ловким движением рукояти меча зацепил цепь и вырвал бич из рук монстра. Все произошло в считанные секунды. Кастринг молча наблюдал за происходящим. Конрад ожидал, что сейчас он тоже ринется в бой, но Кастринг не двинулся с места.

Конрад развернулся; его противники тоже; в следующую секунду они вновь понеслись в атаку. Один размахивал топором, второй достал меч. Подлетев к Конраду, они слегка затормозили и напали на него с двух сторон, но он не стал уходить от атаки, прикрывшись своим тяжелым щитом.

Высекая искры, меч Конрада скрестился с мечом монстра, потом еще раз и еще. В последний момент Конрад внезапно откинулся назад, и клинок противника скользнул мимо. В то же мгновение Конрад сделал выпад, и его меч вошел в бок врага, там, где между нагрудником и наплечником оставалась незащищенная полоска тела. Когда Конрад вытащил меч, монстр согнулся и повалился на землю.

Оставался второй монстр. Отбив щитом удар, Конрад опустил руку. Монстр занес топор, и в этот момент Конрад легко вонзил свой меч ему в горло, поведя клинком направо и налево. Шлем полетел вниз, вместе с ним по земле покатилась и голова монстра. Всадник, тем не менее, оставался сидеть в седле, и Конрад было решил, что поединок еще не окончен. Ему приходилось видеть, как убитые твари оживали и вновь вступали в бой. Но вот из руки монстра выпал топор, за ним щит, и на землю повалился безголовый труп.

Кастринг потянулся к своему копью. Его зазубренный наконечник был украшен многочисленными талисманами, отбеленными костями и заплетенными в косички волосами. Конрад вложил в ножны меч и тоже взялся за копье.

Противники начали съезжаться; лошади пошли сначала легким галопом, затем пустились вскачь.

В прорезь забрала Конрад видел, как быстро сокращается расстояние между ним и Кастрингом.

Отразив бронзовым щитом удар, Конрад нанес ответный — и насадил Кастринга на копье, как барана на вертел. Тот сразу осел и медленно сполз с седла.

— Кто ты? — прохрипел Кастринг, глядя снизу вверх на своего врага.

Из его рта пузырями выходила кровь, заливая грудь. Он по-прежнему держался гордо и высокомерно. Даже умирая, Кастринг хотел выглядеть победителем. Он жил ради войны, и свою смерть он встретил как воин, принеся себя на алтарь Кхорна.

Конрад молча смотрел, как Кастринг слабеющими руками потянулся к мечу. Но не успели его пальцы коснуться рукояти, как он умер.

От этой победы Конрад не испытал ни радости, ни ликования. Но, убив врагов, он почувствовал новый прилив сил и жар, разлившийся по всему телу.

Опустив щит и копье, он захотел поднять забрало. Оно не поддавалось; наверное, что-то заело. Он нажал посильнее — никакого результата. Тогда он постучал по забралу снизу. Забрало не поднималось.

Он решил, что просто ослабел. Нужно постучать рукоятью меча. Взявшись за рукоять, он потащил меч из ножен — тот не двинулся с места. Может, ножны искривились? Взявшись за рукоять обеими руками, он потянул изо всех сил. Меч не поддавался.

Тогда он еще раз попробовал поднять забрало — безрезультатно. Конрад попытался развязать ремни на плече — они не развязывались.

«Нужно спешиться, — подумал он, — тогда будет легче». Он попытался слезть с коня, но и это оказалось невозможно…

Он мог немного шевельнуть ногой, но не мог сдвинуть с места доспехи, которые словно приросли к нему.

Человек, конь, доспехи — все это превратилось в одно целое.

Он стал бронзовым всадником.

Конь вез его, доспехи питались его плотью, тем самым поддерживая и в нем жизнь.

Его целью стало одно — находить жизнь, чтобы продлевать существование своих доспехов, своего коня, свое собственное — находить жизнь и забирать ее.

Он стал пленником бронзовых доспехов, которые требовали смерти, чтобы самим продолжать жить. В такие моменты меч с легкостью вынимался из ножен — для совершения убийства.

Впрочем, некоторая доля свободы у него осталась. Он мог и не убивать, но тогда доспехи начали бы высасывать жизнь из него самого. Он чувствовал, что металл сросся с его плотью, стал его частью. То же самое случилось и с конем; животное и доспехи превратились в одно целое.

Так вот что, значит, произошло с тем рыцарем. Доспехи иссушили его плоть, высосали ее до последней капли, а потом распались на части, поджидая следующую жертву.

И теперь он стал бронзовым воином.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Бронзовый воин странствовал по дорогам и убивал, ибо только таким способом он мог поддерживать в себе жизнь.

Будучи рыцарем, он убивал только в бою, а в мире, состоявшем из войн и битв, армий и солдат, в жертвах не было недостатка.

Много пеших воинов полегло от его меча; много всадников пало жертвой его копья.

Но были и такие, кто отдавал ему жизнь не в честном поединке, — звероподобные твари. Завидев одинокого всадника, они оравой бросались на него — и находили смерть.

Совесть его не мучила. Просто таков был образ его жизни — делать то, что он делал. Он был идеальной машиной для убийства.

Он видел врага. Он с ним сражался. Враг умирал.

Всадник был непобедим и неуязвим; каждая новая победа наделяла его силами продолжать крестовый поход против жизни — и человеческой, и нечеловеческой.

День проходил за днем, ночь за ночью, и не было им числа, как не было числа милям, которые он проехал.

Бронзовый воин странствовал по дорогам.

Он еще помнил, что такое боль.

Настоящей, живой боли он не чувствовал, ибо разве может механизм чувствовать боль и страдание? Но когда его бронзовая оболочка давала понять, что нуждается в питании, это означало, что вновь пришло время убивать.

Ему нужно поскорее найти новую жертву, иначе тюремщик отберет у него еще одну часть тела. Если бы он никого не убивал, то сам стал бы пищей своих доспехов.

Сквозь узкую прорезь забрала он видел, что начинает светать. Значит, начинается новый день, и скоро мир оживет, и вместе с ним оживут люди и нелюдь, и наступит время сражений, время убийств, время смерти.

Впереди он увидел то, что искал.

Так происходило чаще всего. Ему, в общем-то, не нужно было разыскивать противника, обычно тот находил его сам, отвечая на брошенный вызов. На эту закованную в серебряные латы фигуру он обратил внимания не больше, чем на остальных; не обратил он особого внимания и на ее слова.

После стольких дней одиночества все казались ему на одно лицо.

Странным в этой фигуре было лишь то, что, несмотря на рыцарские доспехи, она не сидела на коне. Существо стояло на небольшой прогалине между двумя рядами деревьев, держа в одной руке меч, а в другой — огромный овальный щит. Бронзовый воин вытащил меч, и сразу его конь перешел в галоп, неся своего седока к новой жертве.

Но вдруг, когда до серебряной фигуры оставалось еще довольно далеко, конь споткнулся и замедлил бег.

Такого с ним еще не случалось; что-то здесь было не так. Вскоре конь начал вновь набирать скорость, только ноги словно перестали его слушаться. Затем конь рванулся вперед с такой силой, что всадника отбросило в седле назад, и ему пришлось вцепиться в поводья и покрепче сжать ноги, чтобы удержать жеребца. Раньше такого не случалось.

Фигура в доспехах стояла не шевелясь и даже не пыталась защищаться.

Бронзовый рыцарь подъехал еще ближе, и вновь его конь замедлил бег, едва переступая заплетающимися ногами, затем словно некая сила потащила его в сторону, и всаднику вновь пришлось обуздывать жеребца.

Серебряное существо можно было прикончить одним ударом, и воин уже занес над ним свой бронзовый меч, как вдруг…

Рука перестала его слушаться. Он напрягал мышцы, но доспехи, в которые она была закована, словно окаменели. И вдруг лошадь под ним зашаталась и рухнула на землю, а сам он покатился по земле.

Бронзовый рыцарь подкатился к ногам существа в серебряных доспехах. Щель в забрале позволяла ему видеть только крошечный кусочек неба и своего коня, лежавшего рядом.

И тут он понял, что освободился от него, освободился впервые с тех пор, как… он уже не помнил, с каких пор.

Он вообще мало что помнил. Ему давно уже казалось, что он сам, его конь и его доспехи были одним целым всегда. Он плохо помнил, кем был раньше, и не мог вспомнить ничего из своей прошлой жизни.

Его окружили маленькие коренастые фигурки и стали внимательно рассматривать — и его самого, и упавшую лошадь. «Люди, — подумал он, — я ведь тоже когда-то был человеком». Но это были не люди. Приглядевшись получше, он вспомнил, что это за существа. Это были дварфы, четверо дварфов.

Они шумно переговаривались и, хрипло смеясь, с чем-то поздравляли друг друга. Внезапно он уловил одно знакомое слово, затем другое. Прежде он немного умел говорить на языке дварфов и теперь начал мучительно вспоминать слова.

— Ну, что я вам говорил? — сказал один голос.

Эту фразу он понял прекрасно, поскольку ее произнес человек — и на языке, который когда-то был его родным. Забрало не позволяло ему увидеть говорившего.

— Мои современники не желают покидать библиотеки, чтобы увидеть реальный мир. Они без конца готовы повторять только то, что стало известно уже много веков назад. Какое же это будущее? Ха! Будущее! Они все давно в прошлом, а будущее — вот оно. Я и есть будущее!

Говоривший, наконец, повернулся так, что его стало видно. Это и была фигура в серебряных доспехах.

— Помогите мне снять этот дурацкий наряд, — приказал он, и оба дварфа помогли ему освободиться от доспехов.

Они были ему велики и явно делали его больше, чем он был на самом деле. Это был человек среднего роста, но в компании дварфов он казался даже высоким. Его черные, тронутые сединой волосы спускались до самого пояса; столь же длинной была и борода.

У дварфов тоже были длинные бороды и волосы, только всех оттенков рыжего и без седины. Они походили на сплюснутых человечков: плотное, приземистое туловище, короткие и толстые руки и ноги, короткие пальцы, приплюснутые носы и глубоко посаженные глаза. Дварфы были подпоясаны ремнями, к которым они цепляли свое оружие и инструменты.

Седовласый внимательно разглядывал упавшего рыцаря, а тот мог только беспомощно таращиться, отчаянно желая, чтобы с него вот так же слетели доспехи. Но бронзовые латы прочно держали его в плену, и он по-прежнему не мог пошевелиться.

— Так, посмотрим, что тут у нас такое, — сказал человек и направился к упавшему коню.

— Вы уверены, что это безопасно, хозяин? — спросил один из дварфов.

— Безопасно? При чем тут безопасность? Если тебе нужна безопасность, поищи другую работу. Жизнь — это постоянный риск, поэтому мы и будем рисковать.

— Мы и так зашли слишком далеко, Устнар, — сказал другой дварф. — Назад пути уже нет.

— Точно, — согласился третий. — Подумаешь, одной дрянью больше, одной меньше, какая разница?

Он засмеялся и направился к лошади, на ходу натягивая перчатки и вытаскивая из-за пояса маленький ломик.

Четвертый дварф последовал за ними, приготовив зубило и молоток, и вскоре дварфы застучали по конским доспехам, стараясь разделить их на части.

Всадник увидел, что доспехи медленно приподнимаются, но тут дварфы обступили коня и закрыли его собой. Наконец они отошли в сторону.

На земле лежал скелет. От коня не осталось ничего, кроме белых костей. Через несколько минут исчезли и кости, рассыпавшись в прах.

— А сколько понадобится времени, чтобы такое произошло и с нами, хозяин? — спросил дварф, которого звали Устнар.

— Чем скорее это с тобой случится, — ответил ему другой, — тем лучше!

От злости Устнар взмахнул молотком, потом в ярости пнул последнюю из костей. Вверх поднялось облачко пыли.

— Вот так мы все и закончим, — сказал он. — Только я не слишком тороплюсь.

— Со всадником то же самое, — сказал человек. — Снимите с его костей доспехи, соберите мой аппарат, потом все погрузим в фургон и уберемся отсюда.

Один из дварфов подошел к нему и вставил зубило между кольчугой и шлемом. «Так нужно убивать вооруженного рыцаря», — вспомнил Конрад; он и сам такое проделывал. Можно просунуть зубило, а можно и меч, разница невелика. Конец всегда один — смерть.

Он снова попытался пошевелиться, заговорить, подать хоть какой-то сигнал, чтобы они поняли, что он жив, что он пленник доспехов. Впрочем, какой в этом смысл? Даже если они увидят, что он жив, его все равно убьют.

Дварф занес молоток, чтобы ударить как следует, — и вдруг остановился. Опустив молоток, он встал на колени и наклонился к забралу — его взгляд встретился со взглядом всадника. Дварф нахмурился.

— Эй, хозяин, мне кажется, вам следует кое на что посмотреть, — сказал он.

— Что там такое?

— Мне кажется, он жив. Я видел его глаза.

Над ним склонилось еще одно лицо, человеческое, с крючковатым носом. Светлые глаза внимательно всматривались в щель забрала.

— Кажется, ты прав, — сказал человек спустя несколько секунд. — Давайте посмотрим.

Появился Устнар и, оттолкнув плечом первого дварфа, склонился над всадником.

— Ничего не видно.

— Глаза, — сказал человек. — Есть такая вещь, как глаза. Если ты меня понимаешь, закрой глаза.

Конрад закрыл.

— Теперь открой.

Конрад открыл.

— Это ничего не доказывает, — сказал Устнар. — Что бы ни находилось в шлеме, оно не живое. Это одна из тварей Хаоса. Ее нужно уничтожить.

— Сейчас оно неопасно, — сказал человек. — Интересно, можно его оттуда вытащить?

— Нет, хозяин! Не надо. Лучше убить!

Устнар уже занес над шлемом молоток, но человек оттолкнул его, продолжая вглядываться в щель забрала.

— Интересно, — тихо сказал он, словно рассуждая сам с собой, — очень интересно. Да, думаю, мы возьмем с собой этот экземпляр. — Он улыбнулся. — Отличный трофей! Положите его в фургон.

— Хозяин! — снова попытался возразить Устнар.

— Немедленно!

— А что, если доспехи переварят его прежде, чем мы доберемся до Миденхейма? — спросил дварф, который первым увидел глаза под шлемом.

— Не думаю. Сейчас они замерли. Не знаю, как в них попал этот несчастный, но они ничего не успеют ему сделать. Если, конечно, он не умрет в дороге.

— Но мы не можем тащить исчадие Хаоса в Миденхейм, — не унимался Устнар.

— Почему не можем?

— Э-э… нас могут схватить. Часовые нас ни за что не пропустят.

— Устнар, все прекрасно знают, что дварфы спокойно ходят в город и так же спокойно из него выходят, причем в любое время. Если уж ты не хочешь показывать мне ваши потайные туннели, то, по крайней мере, возьми с собой этот экземпляр.

— На следующей неделе будет карнавал, хозяин, — сказал один из дварфов.

— Ну и что? — спросил человек.

— В этом году праздник пришелся на осень, хозяин. Приедут тысячи людей. Мы вполне сможем затеряться в толпе вместе с этим отродьем. Скажем, например, что он уже надел маскарадный костюм.

Человек кивнул, затем немного подумал и приказал:

— Тащите сюда фургон. Соберите все инструменты. — Он наклонился к самому шлему. — Ты только что мигнул, хотя, может быть, это и не имеет значения. Но я все-таки попробую тебя оттуда вытащить. Смею тебя заверить, я вовсе не альтруист. У меня свои планы, и ты мне поможешь их осуществить. Ты меня понял?

Он закрыл глаза, затем вновь их открыл.

Он по-прежнему оставался пленником доспехов; в этом смысле мало что изменилось. Несколько дней и ночей он лежал на дне фургона, абсолютно неподвижный, и страдал от боли.

Это была не та боль, которую он терпел, пока доспехи медленно высасывали из него жизнь. Бронза — всего лишь металл; теперь он страдал и мучился по-настоящему. Кожа горела огнем везде, где соприкасалась с металлом, а это было все его тело. Ему казалось, что его сжигают живьем, а избавиться от боли было невозможно, поскольку доспехи всё так же полностью закрывали его тело, не позволяя шевельнуть ни единым мускулом, не давая даже кричать от боли.

Муки не прекращались ни на мгновение, даже ночью, ибо он не мог спать; этого ему не позволяли доспехи. Не было надежды и на вечное забвение, поскольку дварфы во главе со своим хозяином-человеком решили сохранить ему жизнь. Он все так же оставался в тюрьме, только сменил одного тюремщика на другого — гораздо более жестокого.

Его сжигала непрекращающаяся адская боль.

Мучась в своих доспехах, он дрожал мелкой дрожью и бился в судорогах — единственные движения, которые были ему доступны.

Он видел свет, потом тьму, дни, ночи; он чувствовал, что фургон то стоит, то движется. Он слышал голоса человека и дварфов. Чтобы не сойти с ума, он старался понять, о чем они говорят, но боль вновь охватывала все его существо, и мысли начинали путаться.

Наверное, прошел целый век, когда его, наконец, куда-то потащили. Двое дварфов, смеясь и перебрасываясь шутками, пытались придать ему сидячее положение и усадить рядом с третьим. Четвертый в этом участия не принимал.

— Ничего не получится, хозяин.

— Да ну его, — сказал дварф, сидевший на козлах. — Он приходит в хорошее настроение, только когда начинает жаловаться. Дайте ему кошелек с золотом, кружку хорошего эля, красивую деву, и Устнар будет самым несчастным существом по эту сторону гор Края Мира!

Он и этот дварф ехали в фургоне, остальные следовали сзади на лошадях. Целую вечность Конрад видел только небо. Теперь он впервые получил возможность въехать в город Миденхейм в сидячем положении.

Впереди виднелась узкая и высокая гора, на которой был построен второй по величине город Империи — Миденхейм, а он не мог понять, откуда он знает о Миденхейме и об Империи. Кто-то когда-то рассказывал ему об этом городе; этот кто-то вроде бывал в Миденхейме, который еще называют городом Белого Волка. Волк? Вольф? Что-то знакомое, но что это за волк?

Горная вершина нависала над окрестными лесами, и даже сквозь застилавшие глаза слезы — а слезы жгли его глаза постоянно — он различал вдали высеченные прямо в скалах домики. Дорога стала извилистой; впереди показались каменные мосты и виадук.

— Это все мы построили, — сказал ему дварф. — Ну, не совсем мы, наши предки. Мои предки. А вот людям ни за что такое не построить. Люди думают, что они нашли это место, да только куда им! Эта гора называлась Фаушлаг — то есть «удар кулака», хотя дварфы дали ей свое название. Я тебе не надоел, нет? Если надоел, скажи мне: «Заткнись». — Дварф хмыкнул, затем нахмурился. — Надеюсь, Литценрайх знает, что делает, — тихо сказал он. — Иначе все мы сядем по уши в дерьмо. И не только мы. И зачем я сболтнул об этом карнавале? Впрочем, он все равно заставил бы нас тебя сюда притащить. Ты что-нибудь слышал о карнавале в Миденхейме? Должен слышать, о нем все знают!

— Слушай, Варсунг, ты не мог бы помолчать? — сказал Устнар. — Если этот еще не умер, то ты точно уморишь его своими разговорами.

— А мне приятнее говорить с тем, кто не изводит меня вечными жалобами!

Устнар занял свое место в конце фургона. Человек по имени Литценрайх ехал впереди, а Варсунг управлял лошадьми, продолжая разговор с закованной в доспехи фигурой.

Две лошади втащили фургон на длинный извилистый виадук. Здесь было полно повозок и экипажей, фургонов и тележек, всадников и пешеходов. Вскоре фургон остановился перед большими воротами, которые охраняли стражники, и занял место в длинной очереди желающих въехать в город.

Наконец подошел их черед. Литценрайх выехал вперед, Варсунг подвел фургон к самым воротам. Возле них стояли два стражника. Один пропускал повозки, другой осматривал подъезжающих. Окинув внимательным взглядом фургон, стражник посмотрел на бронзового рыцаря, сидящего рядом с дварфом, затем на сопровождающих фургон всадников.

— Откуда вы? — спросил он.

— Из Миденхейма. Меня зовут Литценрайх. Эти дварфы — мои помощники.

Стражник кивнул:

— Да, вас я помню. А вот это кто, в дурацком наряде? Почему он его не снимает?

— Кто? — спросил Литценрайх.

— Вот этот. В доспехах.

— Здесь нет никого в доспехах. Кроме вас.

Стражник изумился. Он потер глаза, затем потряс головой, затем зажмурился и снова открыл глаза.

— Видно, я слишком долго простоял на дежурстве, — пробормотал он и махнул рукой, пропуская фургон. Они въехали в город Белого Волка.

— Отлично, хозяин, — заметил Варсунг.

— Пустяки, — ответил человек. — Надеюсь, никто из гильдии не узнает, кого мы привезли. Быстренько сворачивай, спрячем нашего гостя.

— Наконец-то дома, — сказал Устнар. — Как мне опротивела эта лошадь! Я думал, мы уж никогда не доедем.

— Смотри, куда ступаешь, недомерок!

— Это кто еще недомерок? Сам коротышка!

— Хватит! — оборвал их Литценрайх. — За работу! Все только начинается.

Фургон въехал в узкую улочку и остановился. Бронзовый рыцарь почувствовал, что его вновь перетащили в дальний угол фургона, и стало совсем темно. Фургон поехал дальше, стуча колесами по булыжной мостовой.

Наконец он остановился. Рыцаря подняли и куда-то понесли. Было по-прежнему темно; видимо, его чем-то накрыли, чтобы спрятать от любопытных глаз.

Он слышал топот, скрип открывающихся дверей, кто-то спорил и переругивался, потом снова громкий топот, снова хлопанье дверей, пока, наконец, не наступила полная тишина, а вскоре через прорезь забрала он увидел свет. Он лежал на спине и смотрел в грязный потолок.

Его тело все еще словно горело в огне, но силы были уже на исходе; он дрожал, чувствуя, как к сердцу подступает ледяной холод.

Над ним склонилось чье-то лицо, наверное, это был Литценрайх, который заглянул в прорезь забрала.

— Моргни глазами.

Он моргнул. Больше он не мог ничего — только моргать да еще смотреть направо и налево.

— Вам что-нибудь нужно, хозяин?

— Не знаю. Здесь очень темно. Дай фонарь и зеркало.

В лицо ударил яркий свет, и он замигал, чтобы показать, что он жив, все еще жив и все еще пленник доспехов. Ему показалось, что он видит чьи-то глаза, которые вроде бы ему знакомы. Он попытался вспомнить, где он их видел, но память его не слушалась.

— Да. Там кто-то есть, и он жив.

— Вы хотите сказать «оно», хозяин, — сказал Устнар, наклоняясь над шлемом. — Ну, достанем мы его оттуда, и что дальше? Все равно эту тварь придется убить. Лучше сделать это сразу, хозяин, меньше будет проблем.

— Нам понадобится очень много варп-камня, — сказал Литценрайх, не обращая внимания на слова Устнара. — Придется потратить все, что мы привезли.

— Все, хозяин?

— Не волнуйся, Устнар, — сказал Варсунг. — Кончатся запасы, достанем новую партию.

Дварфы засмеялись, Устнар ничего не ответил.

— За работу, — приказал Литценрайх, — за работу!

Он услышал, как четверо дварфов и человек заходили туда-сюда по комнате, как дварфы начали точить какие-то инструменты, почувствовал запах дыма, услышал, как дварфы начали шепотом переговариваться, словно боялись, что их кто-то подслушает. Он изо всех сил старался вникать во все, что происходило вокруг, чтобы хоть как-то отвлечься от боли, разрывающей его тело на части.

Время шло. Значит, он все-таки что-то чувствует, раз не потерял еще ощущение времени. Он может слышать, видеть, чувствовать запахи. Доспехи еще не успели убить его. Кроме того, он может думать.

Он услышал несколько слов на языке дварфов и очень удивился, что понял их. Когда-то он был знаком с дварфами, вернее, с одним из них, но с кем именно? И почему его так взволновало зеркало?

К забралу поднесли зеркало, и он смог кое-как себя разглядеть.

Неужели это он?

— Я уже говорил, что собираюсь освободить тебя от доспехов Хаоса, в которые ты попал, — сказал Литценрайх, склонившись над ним.

Хаос? Еще одно знакомое слово, вот только что оно означает?

— Если бы я мог изготовить снотворное, чтобы дать его тебе и облегчить страдания, я бы обязательно так и сделал, но, к сожалению, это невозможно. Должен тебя предупредить, что во время эксперимента тебе будет гораздо больнее, чем мне. — Он улыбнулся. — Ну что ж, продолжим.

В нос ударил странный незнакомый запах. На потолке заплясали тени существ, собравшихся вокруг него. Он услышал скрежет, к нему что-то подтащили, и свет стал немного слабее. Он находился в какой-то оболочке, больше он ничего понять не мог.

Послышался шум, и с потолка спустился огромный металлический механизм, похожий на насекомое. Механизм был подвешен на многочисленных веревках и цепях, снизу из него торчало множество рукояток, напоминающих когти. Механизм завис в нескольких дюймах от его тела.

Дварфы принялись всовывать в бок механизма какие-то палочки, и через некоторое время его когтистые лапы пришли в движение: они начали сгибаться и разгибаться, как пальцы. Аппарат напоминал огромного паука, висящего в своей паутине.

Когда дварфы проверили, что все работает как следует, послышался лязг цепей, паук медленно отполз в сторону.

Прозвучала команда Литценрайха, и паук появился вновь. В каждой его лапе было зажато по сверкающему инструменту; он увидел молоток и пилу, зубило и нож, клещи, гаечный ключ и еще какие-то приспособления, которых никогда не видел. Эти приспособления излучали жар, и, мало того, в середине каждого из них виднелось черное отверстие, которое словно всасывало в себя весь свет, который находился в комнате.

Кажется, этим приспособлением дварфы собрались снимать с него доспехи.

Но как можно снять то, что является частью его самого?

С ужасом он смотрел, как паук начал медленно подползать к нему, двигая лапами, вооруженными различными инструментами. И вот они заработали, вгрызаясь, врубаясь в бронзовые доспехи, в его плоть, в его кожу.

До этого он считал, что мучится от боли, однако то, что он почувствовал теперь, нельзя было описать никакими словами. Он дикой боли он перестал что-либо соображать, только крепко зажмурил глаза, чтобы не видеть, как его вскрывают заживо. Но даже сквозь зажмуренные, залитые слезами боли глаза он видел, как блестят острые инструменты, терзающие его плоть.

И вдруг впервые за много веков вечной муки он смог закричать, завопить от мучительной боли.

И чей-то далекий голос произнес:

— Он умер, хозяин.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Он был свободен от доспехов. Более того, он был свободен от своего тела…

Он чувствовал, что его куда-то уносит.

Но кто он?

Что он такое? Его сущность отделилась от физической оболочки. У него не было глаз, но он видел. А то, что он видел, был он сам, человеческое существо внутри доспехов.

Ему казалось, что он висит под потолком, а металлический паук закрывает собой всю комнату, но его глаза способны видеть и сквозь паука.

На полу валялись куски доспехов, оторванные от плоти — его плоти. Или того, что было его плотью…

То, что оказалось под ними, было не что иное, как труп, безжизненный труп. Он был по-прежнему скрыт доспехами, но сквозь бронзу проступало человеческое тело.

Оно было покрыто какой-то красной паутиной; сквозь полупрозрачную кожу ясно проступали артерии.

Фигуру окружал некий металлический щит, под которым трудились четверо дварфов и человек, облаченный в серебряные доспехи; на дварфах были шлемы и металлические перчатки.

Дварфы, передвигая рычаги, управляли механизмом-пауком, заставляя его двигать когтистыми лапами. За его работой они следили с помощью целой системы зеркал, установленных на специальной панели.

Сверкающие штуки с черными пустотами продолжали разбирать доспехи.

Но существо, над которым они трудились, было уже мертво. Он был мертв. Он не чувствовал боли, больше не чувствовал. Он вообще ничего не чувствовал, поскольку утратил физические ощущения.

Ибо они перестали быть физическими. Собственная оболочка больше его не удерживала, она умерла, но он продолжал жить. Он стал больше чем просто тело, гораздо больше.

Его сущность жила, а она составляла его самую большую и важную часть. Она появилась еще до его рождения, потом была заключена в оболочку — так же, как бронзовые доспехи стали оболочкой для его тела.

Теперь оно было свободно, хотя и слишком поздно: освобождение досталось ему ценой гибели смертной оболочки.

Зато освободилась его душа.

Он смотрел на то, что когда-то было его плотью и костями. Он покинул свое тело без всякого сожаления и так же легко, как сбрасывал изношенную одежду.

Не было больше связи между его временной физической оболочкой и его истинной сущностью.

Он поднимался все выше, выше, легко пройдя сквозь потолок, сквозь твердый камень, потом еще выше, поднявшись над крышами города, над его шпилями и башнями, туда, где было открытое пространство и много воздуха, потом еще выше, еще.

Внизу лежал Миденхейм, город, высеченный в скалах. Он казался ему игрушечным. Дороги и поселения, реки и леса — все это лежало, словно живая карта.

Он видел, что где-то далеко внизу суетятся сотни, тысячи существ. Это были люди, как и он когда-то. И, как и его, их жизнь не имела ровно никакого значения.

Освободившись от тела, душа вернула его прежние воспоминания. Он вспомнил. Он вспомнил Вольфа.

Вольф — вот кто рассказывал ему о Миденхейме; а тот, кто учил его обращаться с топором, был дварфом, который, кстати, научил его понимать их древний язык.

Он вспомнил и Кристен. Вот почему он пустился в погоню за армией чудовищ, которые разрушили шахтерский поселок и перебили всех его жителей; он искал ту девушку.

Летя высоко над землей, он мог бы легко найти Кристен — если она была еще жива.

Но даже если она и умерла, что с того? У него остались воспоминания, правда, теперь они ему не принадлежали, они перестали быть его воспоминаниями.

Теперь он принадлежит другому миру.

Он поднимался все выше, все быстрее.

Раскинувшийся под ним город уходил все дальше, теперь он мог окинуть взглядом всю Империю. Он даже мог различить то уединенное, заброшенное место, где когда-то стояла его деревня и где он провел много лет своей земной жизни. Но теперь это не имело значения, теперь не имело.

Он видел Кислев; его границы были окрашены в странные, неестественные цвета — далее начинались владения Хаоса.

Море Когтей, Срединное море, Великий Западный океан, Южное море, их зеленые и синие тона переходили в коричневые там, где начинались земли Старого Света; он видел их все, он видел даже те земли, которых не было на карте, или они были изображены неточно или вовсе неправильно, поскольку картографы брали за основу рассказы путешественников.

Поднимаясь все выше, он летел над далекими землями и сказочными странами, над неоткрытыми островами и землями, не имеющими названия, над неизвестными морями и затерянными океанами.

Все это было ничто. Весь мир, эта лежащая внизу сфера, превратился в одну крошечную песчинку.

Он поднялся над планетой и двумя пылинками — маленькими лунами, вращающимися вокруг нее. Он поднялся выше солнца, ставшего для него не более чем искоркой.

Дальше, быстрее, еще выше, глубже, сквозь свет, мимо солнц, бесконечно маленьких и бесчисленных.

В самое сердце Вселенной — и дальше, туда, где нет расстояний и времени, где миллиарды звезд слились в одну, потом потускнели и исчезли.

Он был одинок в абсолютной пустоте, затерян в вечности одиночества.

Попав в бесконечную тьму, он остался там плавать, медленно скользя в призрачном космосе.

Но тут обнаружил, что полного небытия не бывает. Откуда-то из вечности, более далекой, чем сама бесконечность, к нему протянулись нити, которые безжалостно потащили его к самому себе, своему истинному происхождению.

К океану мыслей, океану душ…

Вспыхнул свет; эта вспышка становилась все ближе, ближе, она росла, расширялась, распадаясь на звезды. Другая галактика, вселенная мертвых.

Это были не звезды, это были души, истинная квинтэссенция бытия.

Здесь они обитали, несуществующие сущности.

Он вспомнил, что бывал здесь раньше; бывал много раз, бесконечное число раз.

Периоды, когда он жил в материальной оболочке, были ничто по сравнению с продолжительностью существования там, где не было материи, где царила одна беспредельная вечность.

И все же в этом месте не было вечного мира и покоя. Мир и покой здесь были невозможны, они означали бы только энтропию и абсолютный распад, полное отсутствие чего бы то ни было.

Здесь не могло быть полного вакуума. Там, за гранью ничто, всегда есть нечто большее.

Как и в его прежней физической жизни, здесь были конфликты и пожары. Одни души легко сдавали позиции и исчезали, другие создавали альянсы против врагов, каковые у них немедленно появлялись.

Небесный свод бурлил и кипел, находясь в постоянном движении. Там были победители и побежденные, словно этот несуществующий мир никак не мог забыть о мире материальном, который так долго продержал их в заложниках.

Подобные искали подобных, сливаясь воедино и образуя мощную оппозицию. И каждая из этих группировок выступала ярой противницей других, таких же, как она.

Он не стал примыкать ни к одному из таких альянсов, хотя и не имел полной независимости.

Он почувствовал, что его начинает притягивать к одной из самых малых форм сущности. Чувствуя, какое от нее исходит тепло, он с радостью устремился к самому сердцу своего желания.

Но внезапно его потащило назад, потащило против его воли, прочь от его истинного предназначения. Он упирался и пытался вырваться, но ничего не помогало. Медленно и неумолимо его тянуло сквозь бесконечность туда, откуда он пришел.

Скорость все возрастала; и вдруг, в один миг та общность, частью которой он стал, исчезла.

С невероятной скоростью летел он сквозь пустые промежутки пространственной матрицы.

Здесь была скорость, не имеющая численного выражения, не было ограничений, не было света.

Хотя нет — свет был. К нему рванулись мерцающие звезды, поглотили и потащили вместе с собой с невероятной скоростью.

Наконец он заметил, что сосредоточился только на одной звезде, на одном мире. А потом осознал ужасную правду, о которой ему не хотелось думать…

Это был мир, который он покинул совсем недавно.

Он, кто прошел сквозь вечность, сквозь космическую бесконечность, где вспыхивали и гасли целые галактики, родился вновь.

Он вспомнил, вспомнил все. Свою жизнь, свою смерть. И все, что было между ними.

Он был заключен в бронзовые доспехи, которые его замучили и убили.

Его мучили…

Материальная жизнь означает мучения. От рождения до самой смерти существует только мучительная боль.

Он вспоминал. Он проживет еще несколько лет — ничто по сравнению с бесконечностью времени, — но сейчас ему казалось, что это целая вечность.

Он вспоминал. Он родился в маленьком селении среди лесов, там он вырос и научился стрелять из лука.

Потом на его поселок напали. Он уехал всего за несколько часов до этого и тем самым спас себе жизнь, но Эвана осталась там. Когда он вернулся, поселка уже не было, его сожгли гоблины. Он нашел свою первую любовь, вернее, ее часть: монстры утащили ее голову, оставив безголовый труп.

Он вспоминал, вспоминал.

А невидимая нить продолжала тянуть его назад; ему очень хотелось ее порвать, но он не мог это сделать.

Назад, назад, прочь от вечной свободы, назад, в тюрьму собственной оболочки.

И, как все новорожденные, он закричал, бросая вызов всему живому и вместе с тем сознавая, что потерпел поражение.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Конрад закричал.

— Ага! — произнес чей-то голос.

Открыв глаза, он понял, что с его зрением что-то случилось. Он видел, но все предметы странным образом изменились.

Над ним кто-то склонился. Это был Литценрайх.

— Я уже собрался объявить, что эксперимент прошел успешно, но тут объект, увы, скончался, — сказал Литценрайх. — Похоже, заключение придется пересмотреть.

Они находились в той же комнате, где с него начали снимать бронзовые доспехи. Конрад с трудом посмотрел вниз — первое движение, которое ему удалось сделать за долгое время. Доспехов больше не было, но то, что он увидел под ними, заставило его содрогнуться.

Это не могло быть его телом; оно было таким истощенным, что походило на скелет, обтянутый кожей. А может, это и не кожа? Его туловище, руки и ноги были ярко-красного цвета, словно свежее мясо, словно вместе с доспехами с них сняли и кожу. Он хотел заговорить, но не смог разжать губы; они застыли.

— Я знаю, тебе очень больно, — сказал Литценрайх. — Или было бы очень больно, если бы я не ввел тебе обезболивающий раствор, когда увидел, что ты жив. Не пытайся говорить или двигаться. У тебя еще будет на это время. Твое тело должно переродиться, а тебе нужно восстановить силы. Вот тогда и поговорим.

Конрад увидел дварфов, которые ходили по полутемной комнате, собирая разбросанные куски доспехов; послышался лязг раздираемого металла. Под потолком висел механический паук, освободивший его от бронзового панциря.

Он пришел в себя всего несколько минут назад, но ему казалось, что он не был на земле целую вечность.

Однако время — понятие относительное. Оно может сжиматься и расширяться, изгибаться и искажаться. В мире бесконечности тысяча лет — то же самое, что одна секунда в мире людей.

Он вновь вернулся в свое тело — хотя оно не было в полном смысле слова его телом все то время, что он провел в плену доспехов. Постепенно его метафизическое состояние начинало изглаживаться из памяти, превращаясь в странный сон. Он вернулся к реальности; то, что он видел, пока был без сознания, стало казаться ему плодом воспаленного воображения, вызванного мучительной болью.

Без сознания? А может быть, он на несколько секунд расстался с жизнью? Может быть, его сердце остановилось, а потом забилось вновь?

Он попытался сосредоточиться и вспомнить, что увидел за время полета в бесконечности. Он должен это запомнить, чтобы потом кому-нибудь рассказать и обсудить увиденное.

Он был уверен, что ничего не забудет. Он уже начинал вспоминать свою прошлую жизнь, по крупинкам вытаскивая из памяти событие за событием. Кажется, у него были родители…

Он вспоминал, мучительно вспоминал; если он все вспомнит, то сможет разгадать и тайну своего прошлого.

Потом он понял, что вспоминает не свое прошлое, а прошлое кого-то другого. У него, Конрада родителей не было, но у того, другого, они имелись. Тот тоже жил в маленьком поселке, на который напали чудовища, сожгли его и уничтожили всех жителей, и находился тот поселок совсем недалеко от его родной деревни, только напали на него гоблины, а не зверолюди.

И погибла тогда не Элисса, а девушка, которую звали Эвана.

Это имя прочно засело в его памяти. Но если он никогда его не слышал, тогда кто же она такая? Почему он не может ее забыть? Или ее не может забыть кто-то другой…

— Я буду за тобой хорошо ухаживать, — продолжал Литценрайх. — В конце концов, после стольких усилий было бы очень обидно тебя потерять.

Литценрайх с довольным видом погладил свою густую бороду. Несмотря на то, что его борода и волосы были полны седины, на вид ему было не более сорока. Конрад уже понял, что Литценрайх — чародей. Только волшебник мог освободить его от доспехов, и только волшебник мог одолеть бронзового воина.

Теперь домом Конрада стала подземная нора, высеченная в горе, глубоко под домами, в которых проживали мирные обитатели Миденхейма. Чего хочет от него Литценрайх? Видимо, за спасение от доспехов ему придется заплатить. Вряд ли волшебнику нужны деньги. Награда, которую обычно требуют маги и колдуны, выражается не в монетах.

Спастись от Кастринга и попасть в плен к бронзовым доспехам! А может, теперь он снова находится в плену?

Впрочем, сейчас он слаб и беспомощен — то ли из-за своего полумертвого тела, то ли из-за снадобья, которое ему дал Литценрайх, а может, и от того, и от другого.

— Во-первых, — сказал Литценрайх, — я заберу тебя из моей экспериментальной лаборатории. — Он подозвал двух дварфов. — Отвезите его в последнюю комнату по восточному коридору, только осторожно.

— Как скажете, хозяин, — сказал Варсунг.

Они уложили Конрада на столик, стоящий на колесиках, и повезли по длинным извилистым проходам. Впереди шагал Литценрайх; наконец он отпер последнюю дверь в конце самого узкого и низкого из туннелей. Варсунг вошел первым и зажег фонарь, свисавший с низкого потолка каморки, в которой были одни голые каменные стены. Конрада уложили на соломенный тюфяк, брошенный на полу.

— Приведите сюда Гертраут и Риту, — приказал Литценрайх, и один из дварфов побежал выполнять приказание. — Разожгите огонь, — добавил он, и Варсунг принялся разводить огонь в камине. — Здесь холодно, — сказал волшебник, — а тебя нельзя ничем закрывать. К ранам пока нельзя прикасаться. Тебе понадобится помощь. Я пришлю к тебе сиделок, и, если я буду тебе нужен, они меня позовут.

В каморку вошли две молодые женщины, тоненькие и светловолосые. Литценрайх стал что-то тихо им говорить, затем, бросив быстрый взгляд на Конрада, ушел. Варсунг, кивнув ему, сделал особый жест, который у дварфов означает «желаю удачи», и вышел вслед за колдуном. Снаружи лязгнул засов.

Хотя Конрад и вернулся в собственное тело, он был беспомощен, как новорожденный, — и обращались с ним соответственно. Он ничего не мог делать сам, поэтому во всем ему помогали Гертраут и Рита.

Медленно тянулось время. Находясь глубоко под землей, Конрад не мог считать часы и дни. Все, что менялось в его жизни, — это сиделки. Слышался звук отпираемого тяжелого засова, одна сиделка уходила, ее сменяла другая. Когда им требовалась помощь чародея, они дергали за веревку с колокольчиком, протянутую из коридора.

Женщины его кормили, мыли, давали снадобья, облегчающие боль. Странно, но по мере того, как на его мышцах вырастала кожа, боли усиливались. У него было такое чувство, что его облачили в новые бронзовые доспехи, которые к тому же ему малы.

Он совершенно не мог двигаться. Когда сиделки сменялись, то новая сначала меняла его положение на тюфяке; та, которая уходила, забирала с собой одеяло, на котором он лежал, — все испачканное кровью, постоянно сочащейся из швов. Постепенно набираясь сил, видя, что его кости больше не выступают, как у скелета, Конрад, тем не менее, старался не шевелиться. Ему не хотелось, чтобы Литценрайх знал об улучшении его самочувствия.

Затем Конрад сделал одно открытие. Он заметил, что с его глазами что-то случилось. Его зрение стало нормальным. Раньше его левый глаз был своего рода провидцем: он показывал, что произойдет через несколько секунд. Со временем эта способность стала ненадежной, сделавшись скорее помехой, чем помощью.

Теперь ничего этого не было. Куда делось второе зрение? Конрад был уверен, что никогда больше не сможет видеть будущее, а значит, и опасность.

Живя в плену доспехов, он считал, что зрение — это последнее, что у него осталось. Теперь у него отобрали даже это. А может быть, свой дар он потерял вместе с доспехами или когда его душа отделилась от тела.

И все же Конрад был даже рад всему этому. Знание того, что он умеет предвидеть опасность, не делало его счастливее. Человек не должен обладать никакими сверхъестественными способностями. Интересно, а кто наделил его подобным даром? Вообще-то говоря, это была своего рода мутация. А кто подвержен мутации, как не зверолюди, эти порождения зла? Выходит, и с его талантом тоже было не все в порядке.

Но теперь хватит; теперь он будет жить, полагаясь лишь на обычные пять чувств да еще на те навыки, что приобрел за последние годы. И постарается сделать все, что в его силах, чтобы… поскорее удрать.

Он не знал, что намеревается сделать с ним Литценрайх. Волшебник иногда навещал его, вместе с ним приходил и Варсунг. Они старались вызвать его на разговор, но он упорно не отвечал, делая вид, что не может говорить. Он просто лежал, молча и неподвижно.

И думал. В основном о прошлом, своем собственном и еще кого-то, таинственного…

Доля секунды — вот все, что было ему нужно. Он знал, что должен держать ухо востро, дожидаясь подходящего момента, и наконец, дождался.

Самым подходящим для побега было то время, когда сменялась сиделка. Гертраут и Рита, правда, никогда не приходили одни. Дверь постоянно охранял стражник-дварф.

Он услышал, как отодвинули засов. Странно, до смены сиделок еще целый час. Но вместо сиделки вошел Варсунг. Обычно, когда приходил он или Литценрайх, за дверью оставался кто-нибудь из дварфов. На этот раз в коридоре никого не было. Шанс, конечно, невелик, но все-таки это шанс. Варсунг стоял спиной к Конраду, разговаривая с Гертраут.

Внезапно сев на своем тюфяке, Конрад схватился за рукоятку меча, висевшего на поясе дварфа, и ударом ноги отбросил его в сторону. Вскочив на ноги, он выбежал из комнаты и ринулся в коридор; внезапно ноги его подкосились, и он покатился по полу.

— Рад, что ты, наконец, можешь двигаться, — сказал Литценрайх, который стоял в нескольких ярдах от него.

Конрад все еще сжимал в руке меч Варсунга, но, когда дварф наклонился, чтобы забрать его, покорно отдал ему оружие. Значит, все это время его дурачили. Они знали, что он не так слаб. Впрочем, он оказался слабее, чем сам ожидал.

Конрад медленно встал; голова у него кружилась.

— Чего вы от меня хотите? — спросил он.

— «Чего вы от меня хотите», — передразнил его волшебник. — И это все? Все, что ты можешь сказать? А как насчет «спасибо, что спасли мне жизнь»? Благодарность. Любезность. Ты когда-нибудь слышал эти слова? Они существуют там, откуда ты пришел?

Конрад прислонился к стене и кивнул.

— Как тебя зовут? — спросил Литценрайх.

— Конрад.

— Откуда ты?

— Я родился в маленькой деревушке недалеко отсюда, потом пять лет провел в Кислеве.

— Отведите его назад, — сказал Литценрайх.

Варсунг и Гертраут помогли Конраду пройти обратно в его каморку, где усадили на тюфяк. Гертраут протянула ему кувшин с водой.

— У вас не найдется пива? — спросил Конрад. — Надоела вода.

— Кажется, он поправляется, хозяин, — усмехнулся Варсунг.

— Похоже, что так, — сказал Литценрайх, входя в комнату. — Оставьте нас. Принесите ему эля.

Варсунг и Гертраут вышли, прикрыв за собой дверь. Запирать ее на засов не имело смысла — от волшебника не убежишь. Литценрайх уселся на стул и взглянул в лицо Конрада. Тот отвел взгляд.

— Спасибо, — сказал он, чтобы нарушить молчание.

Вошла Гертраут, протянула Конраду кружку, до краев наполненную элем, и вышла.

— Ты спрашиваешь, чего я от тебя хочу? — сказал Литценрайх. — Ничего.

Конрад подозрительно уставился на него. Нет, так не бывает. Вытерев губы ладонью, он переспросил:

— Ничего?

— Как только ты поправишься, ты свободен.

— Свободен? А почему меня держат взаперти, если я свободен?

— Я не хотел, чтобы с тобой что-нибудь случилось, вот и все. Только что ты выскочил из комнаты, и чем все это закончилось? Ты упал. Ты еще слишком слаб, чтобы уходить. Когда достаточно окрепнешь, тогда и уйдешь.

— Вот так возьму и уйду?

— Да, только это не слишком удачная идея.

— Почему?

— А ты думаешь, что добрые жители Миденхейма придут в восторг, увидев, что по улицам их города расхаживает голый человек? Тебя немедленно арестуют, а гостеприимства ты от стражников не дождешься, смею тебя заверить.

— Вы могли бы дать мне одежду или одолжить на время.

— Ну, нет. Я уже и так сделал для тебя немало, ты не находишь? Ты же не нищий, чтобы постоянно что-то клянчить, и не вор, чтобы у меня красть. Тем более я и так потратил на тебя немало.

— Вы хотите, чтобы я вернул вам деньги?

— Вовсе нет. И откуда у тебя могут быть деньги?

— Деньги вам не нужны, значит, вам нужно что-то другое. Что?

Литценрайх пожал плечами:

— Пока и сам точно не знаю. В одном я уверен: ты благородный человек. Я оказал тебе огромную услугу, — по крайней мере, я так считаю. Ты ведь не хотел остаться в бронзовых доспехах навечно, так?

— Да.

— В таком случае в ответ на мою услугу ты мне тоже поможешь. Мне кажется, это будет справедливо, ты согласен?

Конрад кивнул. Волшебник уже наверняка знает, что ему от него нужно, только не хочет говорить. Что ж, не хочет, так не хочет.

— Как вам удалось снять меня с лошади? Как удалось избавить от доспехов?

— Два вопроса и один ответ, — сказал Литценрайх и встал. — Мне кажется, тебе лучше отдохнуть. Обсудим это позднее. Сейчас тебе что-нибудь нужно?

Конрад немного подумал:

— Книгу, пожалуй. Скучно здесь. Дайте мне что-нибудь почитать.

Волшебник удивленно поднял бровь, — очевидно, он не ожидал, что Конрад умеет читать.

— Какую ты хочешь книгу? Стихи? Научную? Что-нибудь по географии? Или по философии? По истории?

— По истории.

— Поищу в библиотеке, — сказал Литценрайх и вышел.

На этот раз дверь не заперли. Конрад, наконец, остался один.

Через некоторое время пришел Варсунг. Он принес одежду и три книги.

— Спасибо, — сказал Конрад. — И спасибо за…

— За что? — спросил дварф и нахмурился.

— За то, что заметил, что я жив.

— Ах, это! Я как только увидел твои глаза, так сразу понял, что ты живой. — Дварф потер то место, куда его пнул Конрад, и скривился. — Только сейчас мне кажется, что лучше бы я этого не замечал.

Конрад подумал о том, что Варсунг сильно рисковал, когда подставлял ему свой меч; от этого меча он вполне мог погибнуть.

Заметив, что Конрад поглядывает на его меч, дварф усмехнулся, вынул меч и вложил его в руку Конрада! Но едва рукоять коснулась его руки, как меч рассыпался в прах.

— Вот бы такое оружие всем моим врагам! — рассмеялся дварф.

Значит, он вовсе не рисковал. Литценрайх позаботился обо всем.

Ну конечно, он мог бы догадаться и раньше: дварфы обычно сооружены топорами.

— Послушай, — спросил Конрад, — какого цвета у меня глаза?

Варсунг бросил на него подозрительный взгляд.

— Да нет, я не шучу, — заверил его Конрад. — Я хочу знать, какого они цвета.

Взяв фонарь, дварф поднес его к лицу Конрада и заглянул ему в глаза.

— Они… разного цвета, — сказал он. — Сначала вроде бы одинаковые, зеленые, но левый какой-то очень желтый, прямо золотой.

Конрад кивнул. Значит, его глаза потеряли способность видеть будущее, но свои цвета сохранили.

— Мне нужно идти, — сказал Варсунг. — Если тебе что-нибудь понадобится, просто выгляни в коридор и покричи.

Проводив его взглядом, Конрад тут же ухватился за книги. На кожаных обложках крупными буквами было выведено: «Разделенная Империя» — на одной, «Годы отчаяния: императрица-вампирша» — на другой, а на третьей просто — «Зигмар».

На этой он и остановился. Придвинув фонарь поближе, Конрад углубился в чтение. В шахтерском поселке было всего несколько книг, и одна из них, самая потрепанная, называлась сагой — в ней рассказывалось о биографии Зигмара Молотодержца. Конрад перечитывал ее несколько раз, несмотря на то, что в книге не хватало многих страниц.

Он начал читать сагу о Зигмаре с самого начала. Но едва он прочел первые строчки, как встретил знакомое имя.

Имя Эвана…

Конрад открыл для себя много нового.

Раньше он знал, что Зигмар родился две с половиной тысячи лет назад, что он был сыном Тафала, вождя племени унберогенов, что он жил на южной границе Великого леса в маленьком, но хорошо укрепленном поселке.

Однако Конрад не знал, что недалеко от того поселка находилась небольшая деревня. Главным в той деревне был человек по имени Квант, первый помощник Тафала; он и научил в свое время Зигмара пользоваться луком и стрелами. У Кванта были сын Эррол и дочь Эвана. Дети Тафала и Кванта росли вместе и были друзьями; с ходами Зигмар и Эвана так сдружились, что уже не могли жить друг без друга, и тогда их родители решили, что, когда дети вырастут, они их поженят. Но потом на деревню Кванта напали гоблины.

Зигмар в то время был на охоте, но первым заметил, что над деревней поднимаются клубы дыма, и бросился туда. Ворвавшись в деревню, он увидел страшную картину: все разграблено, сожжено, а жители убиты. Он нашел тело Эваны, но чудовища надругались над ним: отрезав голову, они забрали ее с собой в качестве страшного трофея.

Этот ужасный случай остался в памяти Зигмара навсегда. После этого он стал самым непримиримым врагом монстров и посвятил их уничтожению всю свою жизнь. Он объявил им войну, будучи воином-одиночкой, но потом сумел собрать армию, которая громила гоблинов, вытесняя их из мира людей.

Конрад впервые услышал имя Эваны во время своего полета в бесконечности. Почему он вспомнил о той, кого никогда не знал? Вполне вероятно, что он слышал это имя в Кислеве, когда наемники собирались вокруг костра и развлекали друг друга разными историями. Наверное, поэтому ему стало казаться, что его собственные детство и юность так похожи на жизнь Зигмара — на деревню Конрада тоже напали чудовища; Элисса тоже была убита, правда, ее обезглавленного тела он не находил.

Конрад весь ушел в книгу. Заключив союз с дварфами, заклятыми врагами гоблинов, Зигмар одержал решительную победу над их полчищами в ущелье Черного Огня. Там он впервые воспользовался своим знаменитым двуручным боевым молотом, который дварфы прозвали Гхал-мараз. После той битвы Зигмар получил имя Молотодержец.

И здесь в их судьбах просматривалось сходство. Эвана и Элисса погибли, одна от рук гоблинов, другая — зверолюдей. Они оба жестоко пострадали от нападения монстров. Зигмар жил в эпоху диких зверств и бесконечных кровавых войн, а разве он, Конрад, не видит, что время мира и счастья закончилось? Снова Империя находится в страшной опасности. На ее границах хозяйничают шайки чудовищ, и в любой день на ее земли могут хлынуть полчища исчадий Хаоса.

Хаос. Его время наступило вновь.

Как и Зигмар, Конрад начал сражаться с тварями в одиночку и, как и Зигмар, одержал победу над гоблинами, когда ворвался в их подземные норы, чтобы спасти Вольфа. Только вместо двуручного молота у него был двуручный топор.

Впрочем, Зигмар никогда не сидел в темной подземной каморке, глубоко спрятанной под городом-крепостью, и не находился во власти какого-то полоумного колдуна.

Конрад закрыл глаза. Он вспоминал. Там, в пещере, он схватил топор, потому что потерял меч и потратил единственную стрелу, которую пустил в жреца, истязавшего Вольфа. Тогда этот топор оказался очень кстати; он косил направо и налево гоблинов. Один взмах — и мерзкие твари, вопя, издыхали, а топор продолжал свою кровавую работу.

Правда, был момент, когда ему показалось, что в руках он держит молот.

Потом он выбросил это из головы, предпочитая не думать о том, чего не мог объяснить; однако забыть это оказалось не так-то просто. Он вспомнил, как в самый разгар боя внезапно ощутил мощный прилив энергии, словно им начала управлять какая-то неведомая сила.

Когда он вступал в бой, то уже не думал ни о чем. Сражение — это одно, а размышления — совсем другое. Если бы он начал думать, взвешивая и просчитывая каждый шаг, то очень скоро потерпел бы поражение. Нерешительность в его деле означала смерть. Удача сопутствует храбрым.

Впрочем, в битве с гоблинами было не совсем так. Он сражался и чувствовал нечто большее, чем просто боевой пыл; он чувствовал, что как будто кто-то ему помогает. Возможно, это были духи предков, которые пришли ему на помощь, преодолев завесу времени.

Нечто похожее он испытал во время своего призрачного полета над землей, когда ему стало казаться, что какая-то неведомая сила увлекает его в сторону невообразимо яркого пространства, частью которого он был.

Кристен любила разгадывать сны. Она говорила, что сны — это возможность для человека побывать в мире духов. Когда человек спит, его душа отправляется путешествовать; сны — это ее приключения, которые потом могут толковать прорицатели. Конрад в это не верил и посмеивался над девушкой.

Но теперь он и сам начал об этом задумываться. Сны он видел всегда, но никогда они не касались совершенно новых, неизвестных ему вещей.

На следующее утро Литценрайх зашел в каморку Конрада и спросил:

— Как ты попал в бронзовые доспехи?

Конрад взволнованно ходил из угла в угол.

Он рассказывал, что с ним случилось: как попал в плен к шайке Кастринга, как бежал, потом нашел доспехи и надел их, чтобы сразиться с преследователями. Он говорил только правду, но кое-что все же решил утаить.

Он не стал рассказывать о том, что впервые увидел бронзового рыцаря пять лет назад, когда тот заехал в их деревню; что потом увидел его отражение в линзах подземного храма дварфов; что бросился за рыцарем в погоню; и что в результате спасся от прислужников Кхорна, когда заметил блеск лунного света на бронзовых доспехах.

Волшебник кивнул:

— Да, ты прав. Видимо, ты пробыл в доспехах не слишком долго, иначе от тебя остались бы одни кости, как от твоей лошади. А от твоего предшественника, видимо, и того не осталось — доспехи уничтожили его без остатка. Эта бронза питается плотью — либо той, которую убивает ее владелец, либо его собственной.

— Но… что это такое?

— Порождение Хаоса, — просто ответил Литценрайх, — что же еще? Я о нем слышал. Оно бродит по миру людей уже много лет. Когда узнали, что эта тварь добралась до Миденхейма, на ее поиски отправили несколько рыцарей ордена Пантеры. Узнав, что они не вернулись, я решил заняться этим делом сам.

— Зачем?

Литценрайх прищурился, пристально вглядываясь в лицо Конрада.

— То есть как это — зачем? Затем, что тварь подобралась к самому городу!

Пять лет назад, когда Конрад разговаривал о бронзовом рыцаре с Вольфом, тот сказал, что это его брат-близнец. Но когда же тот стал загадочным рыцарем? И был ли он первой жертвой доспехов? Скольких еще людей они погубили?

По-видимому, уже многих. Конрад просто оказался последним по счету — последней жертвой доспехов, которые словно поджидали именно его, словно самой судьбой ему было предназначено стать бронзовым рыцарем…

— Этот воин казался совершенно неуязвимым, — сказал Конрад. — Как вам удалось его остановить?

Сейчас он говорил так, словно этим рыцарем не был он сам. Впрочем, так оно и было. Бронзовым рыцарем были сами доспехи, а он только находился внутри, превратившись в их слугу, исполняющего приказы хозяина.

— Наилучший способ одолеть порождение Хаоса, — ответил Литценрайх, — это призвать на помощь сам Хаос.

Конрад удивленно уставился на него.

— Варп-камень, — сказал Литценрайх, словно произнося заклинание. — Варп-камень, — выразительно повторил он, словно это слово было ключом ко всем вопросам.

Оно показалось Конраду знакомым, но что оно означает, он не знал.

— Воздействие варп-камня — вот что приводит к началу мутации, — продолжал объяснять Литценрайх. — Без варп-камня не было бы зверолюдей. Хаос начал применять бронзу, предварительно добавляя в сплав этот камень. Бороться с варп-камнем можно только при помощи самого варп-камня. Подобное отталкивает подобное — как отталкиваются одноименно заряженные куски железняка.

Конрад молчал, ожидая продолжения. Видимо, у него был такой недоуменный вид, что Литценрайх сказал:

— Я стал охотиться за тварью Хаоса и, нацепив на себя рыцарские доспехи, попытался подманить ее к деревьям, на которых были развешаны осколки варп-камня, которые должны были отразить и усилить… — Он запнулся, заметив, что назвал Конрада «тварью», но затем продолжал: — Камень, спрятанный среди деревьев, аннигилировал действие камня доспехов. Это позволило остановить лошадь, и она упала. Ты, поскольку еще не успел раствориться в доспехах, попросту вылетел из седла. Теперь понятно?

— Да, — не очень уверенно сказал Конрад.

— Когда Варсунг увидел, что ты на него смотришь, он понял, что ты жив, и тогда я решил извлечь тебя из доспехов. Не вдаваясь в технические подробности, могу сказать: я снова применил варп-камень и снова добился успеха.

— Я находился внутри доспехов Хаоса, — задумчиво произнес Конрад, и вдруг его озарило: — А это означает, что я ими заражен!

— Да, — ответил Литценрайх, — но тебя заразили не доспехи. Чтобы освободить тебя, мне потребовался варп-камень.

— Лучше бы я умер.

— Умер? — изумленно переспросил Литценрайх. — Почему?

— Потому что я сам превратился в зло.

Волшебник почесал в затылке.

— Что есть зло? — спросил он так, словно никогда не слышал это слово.

— Полчища тварей, нападающие на наши северные границы, мутанты, зверолюди, Хаос! Все это зло, — сказал Конрад, словно выплевывая изо рта яд, готовый отравить его.

Он хорошо знал, что такое зло. Он боролся с ним целых пять лет, защищая шахтерский поселок и отражая атаки сил Тьмы.

— Хаос и зло — это не одно и то же, — сказал Литценрайх. — Зло — это создание человека, человекоподобного существа. А Хаос — это просто Хаос, он есть, и все тут. Он существует, и никто не знает, хорошо это или плохо. В зависимости от того, как мы его воспринимаем, мы можем говорить, что вот это «хорошо», а это — «плохо».

Конрад не ответил. Перестав ходить по комнате, он задумался.

— Вот, например, вода — это хорошо или плохо? — спросил Литценрайх. — Вода — это не хорошо и не плохо. Если она помогает нам утолить жажду, это хорошо. Но если кто-то утонул, мы говорим, что свершилось зло, если только утонувший не был нашим врагом. У слов «хорошо» и «плохо» нет абсолютного значения. Огонь — это хорошо, если он согревает наши дома, и плохо, если он их сжигает. Огонь — это и хорошо, и плохо.

Конрад смотрел на свои руки, ожидая, что сейчас на них появится шерсть, а вместо ногтей начнут вырастать когти. Пусть Литценрайх сыплет мудреными словами, он и без него знает, что заражен Хаосом, и скоро его тело начнет мутировать. Однако пока что он видел только новую, чистую кожу. Новую кожу, покрытую старыми шрамами.

— Я работаю с варп-камнем уже много лет, — сказал Литценрайх. — Когда он очищен, то безвреден. Ну, если только его кто-нибудь не проглотит! — сказал, смеясь, волшебник. — Но даже в этом случае вероятность мутации очень невелика. Когда у меня накопится достаточно материала, я смогу сказать точнее. Есть у меня кое-какие задумки, — добавил он, лукаво улыбаясь. — Да, так на чем я остановился? Ах да, варп-камень. В виде порошка он безвреден. Должен признать, что в целях эксперимента я применял и сырье, разумеется, соблюдая меры предосторожности. Я ведь тоже человек, как и ты, Конрад.

— Вы колдун.

— Колдуны тоже люди, хотя мне больше нравится называть себя ученым. — Литценрайх встал. — Пойдем, я покажу тебе свою лабораторию.

И он направился к двери, пригласив Конрада следовать за собой.

Он прошли по узким извилистым коридорам, проделанным прямо в скале, и наконец, очутились в комнате, где с Конрада снимали бронзовые доспехи. Там находилось несколько женщин, которые ссыпали какие-то порошки в банки, наполненные разной жидкостью, после чего разливали эту смесь по стеклянным бутылкам разных форм и размеров. В дальнем углу трудились два дварфа, что-то проделывая с маленькими кусочками металла. Одним из них был Устнар, бросивший на Конрада внимательный взгляд.

— Насколько я знаю, — сказал Литценрайх, — слово «колдун» приобрело несколько отрицательное значение, особенно в Миденхейме. С тех пор как колдовство получило легальный статус, оно попало под строжайший контроль, в результате чего перестало развиваться. Нет больше величайших открытий в области магии, наша коллегия строго следит за каждым волшебником. Нам запрещено заниматься новыми разработками, нас ограничили таким количеством обязанностей и правил, что теперь мы намного отстали от наших предков, работавших тайно, но в гораздо более свободных условиях. — Литценрайх обвел взглядом лабораторию. — Как, например, я.

Конрад также огляделся. Под потолком висел уже знакомый ему механический паук. Литценрайх продолжал говорить, не обращая внимания на аудиторию, которая его явно не слушала. Конрад разглядывал двери и смотрел, нет ли поблизости какого-нибудь оружия. Его не увлекли слова волшебника; он по-прежнему мечтал о побеге.

— Единственная причина, но которой была легализована магия, состояла в том, — продолжал Литценрайх, — что ее можно применять в военных целях. Но магия может гораздо больше, чем просто изобретать новые виды оружия и новые способы защиты. Попробуй-ка найти средства на чисто научные исследования, и ты увидишь, как это трудно. Вот тут-то и можно сделать шаг вперед. Ты уже знаешь, что мне приходится самому финансировать свои исследования. Кроме того, я вынужден скрываться, чтобы мои коллеги не пронюхали, чем я занимаюсь. Я сижу здесь только из-за научной библиотеки коллегии и разных приспособлений, которые мне необходимы, понятно?

— Э-э… да, — ответил Конрад.

Он с давних пор недолюбливал магию и относился к ней с подозрением. Вольф никогда не брал на службу колдунов, связанных с военным делом; он был очень консервативен и не верил ни в какие новые штучки вроде пороха. «Никогда не доверяй волшебникам, — говорил Вольф, — они обманут, обведут вокруг пальца, а ты этого даже не заметишь. А если и заметишь, то слишком поздно».

Но Конрад был многим обязан именно волшебникам. Его раненую руку спас эльф; потом это же волшебство помогло ему спастись от укуса змеи Кастринга. И избавиться от бронзовых доспехов ему помогло не что иное, как волшебство. Значит, нужно познакомиться с этим искусством поближе, но только не сейчас.

— Вы всегда были волшебником? — спросил он Литценрайха, чтобы тот вдруг не умолк.

— Разумеется. Это мое призвание. Все мои предки были волшебниками. Ходят слухи, что среди них были даже алхимики, хотя вслух об этом никто не говорит. Я ученый, а потому не склонен отрицать алхимию, ибо считаю, что нужно испытать себя во всех сферах науки и даже лженауки. С какой стати нужно их разделять? Шеф-повар умеет готовить десятки блюд и никогда не ограничивается чем-то одним. — Литценрайх печально покачал головой. — Я с грустью думаю о будущем. Академии все чаще изгоняют из своих рядов талантливых молодых колдунов лишь за то, что те, видите ли, интересуются древними науками. Академиков заботит только одно — деньги, дорогие дома и красивые экипажи — и дорогие и красивые женщины.

— А что случилось с бронзовыми доспехами?

— Что? А, мы их расплавили. Мне понадобился варп-камень. Его и так ушло слишком много на то, чтобы остановить рыцаря, а потом извлечь тебя из доспехов. И сырья, и порошка. Мне нужно пополнить его запасы, а это не так-то просто, поскольку иметь его запрещается.

— А что такое варп-камень? — спросил Конрад, когда рассмотрел все, что ему было нужно.

— Об этом идут жаркие споры. Это вещество, которое попало к нам из другого мира, во всяком случае, так считают многие. Некоторые утверждают, что из него состоит Моррслиб, но кто может это доказать? Никто там не был. А если бы и побывал, все равно бы не вернулся. — Взглянув на Литценрайха, Конрад увидел, что тот улыбается. — Впрочем, у него есть и другие источники. Например, варп-камень можно найти в Пустошах Хаоса. Как я уже говорил, современная наука считает, что именно он составляет основу их почвенных смесей и, следовательно, вызывает мутацию. Вообще, это удивительное вещество, я только недавно начал его исследовать. Ну и, разумеется, поскольку оно признано опасным, его объявили вне закона. Только зачем, спрашивается? — Литценрайх пожал плечами и продолжал: — Когда-то магию объявляли нелегальной; теперь она легальна. В наше время нелегален варп-камень; придет день, и он станет легален. Однако сейчас его можно использовать только с разрешения Имперской службы, хотя я понятия не имею, что это за служба. Законы нужны только самим законникам. Когда появляется закон, что-то запрещающий, я обычно задаю себе вопрос: «Кто это придумал?» Никогда не смешивай понятия «закон» и «справедливость», это совершенно разные вещи. Ты когда-нибудь слышал о богах закона? Теологи считают, что эти боги — порождение Хаоса. Насколько мне известно, Закон и Хаос служат одной цели: сеять невежество и отчаяние, возбуждая животные инстинкты и подавляя разум и просвещение. Законы создают наши правители, чтобы поддерживать свою власть. Вот почему я стараюсь игнорировать законы, разработанные нашей коллегией магии.

Колдун возбужденно расхаживал по лаборатории; внезапно он остановился.

— Я потратил на тебя очень много варп-камня, — сказал он Конраду.

— Вы это уже говорили.

— Мне нужно еще, чтобы продолжать исследования.

Конрад все понял.

— Я хочу, чтобы ты пополнил мои запасы варп-камня, — сказал Литценрайх.

— Где я его возьму?

— Ты, наверное, о них слышал. Их называют скавены.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Конрад действительно слышал о скавенах. Три эти твари, встретив его в лесу, заставили вернуться в деревню, где орудовали полчища зверолюдей и их приспешников, и стать невольным свидетелем их зверств и расправ над жителями. С тех пор он ненавидел их. Несколько раз он встречал скавенов на границе Кислева и всегда их убивал.

Конрад по-прежнему не слишком доверял Литценрайху. Вольф учил его, что лучшая политика — это не доверять никому, и Конрад хорошо усвоил эту науку, особенно в отношении магов и колдунов. Если Литценрайх хочет, чтобы Конрад ему заплатил, что ж, пусть будет так, он заплатит, поскольку не намерен оставаться с колдуном навечно. Иначе получится, что цена его спасения — пожизненное рабство.

С другой стороны, дварфы, которые помогали Литценрайху, вовсе не были похожи на рабов; не были они похожи и на слуг, поскольку, хотя и называли его «хозяин», частенько вступали с колдуном в пререкания. Конрад так и не понял, сколько же их работает на Литценрайха, но шестерых дварфов он видел точно. Подземелье охраняли люди. Было еще несколько женщин, которые выполняли какую-то непонятную работу, а еду готовил какой-то мальчишка.

Волшебник создал довольно большую организацию, которую нужно было финансировать. Конрад решил, что, скорее всего, он делал это за счет продажи варп-камня. Литценрайх говорил, что камень нужен ему для исследований, но Конрад понял, что дело не только в исследованиях.

Волшебник спас ему жизнь, а Конрад был не из тех, кто привык оставаться в долгу. Он сделает то, о чем его просит Литценрайх, а заодно прикончит пару-тройку ненавистных крысоподобных тварей.

— Вот, — сказал Варсунг, протягивая Конраду меч в ножнах. — Не бойся, это не такой, как был на прошлой неделе!

Неужели прошла целая неделя? Живя под землей, где занимался в основном тем, что ел и спал, он потерял счет времени. Выходить в город ему не разрешали, — видимо, Литценрайх все же опасался побега.

Конрад по-прежнему оставался пленником. План подземного жилища волшебника он так и не выяснил — слишком много было тут разных комнат, туннелей и переходов. Однако бежать он не собирался — во всяком случае, пока не вернет долг.

Каждый день Конрад внимательно разглядывал свое тело, с тревогой ожидая, что заметит, как у него начинают отрастать чешуя, копыта, шерсть или перепонки между пальцев. Однако ничего такого не происходило.

Прикосновение к оружию мутанта не обязательно приводило к заражению, об этом он знал. И все же лучше было не рисковать, поэтому оружие зверолюдей всегда оставляли на поле боя. Но ведь он так долго пробыл в бронзовых доспехах, что вполне мог стать их частью…

Кроме того, если этот варп-камень безвреден, как заявлял Литценрайх, почему же тогда во время работы он сам надевал защитный костюм? Почему, трудясь над доспехами, дварфы надели длинные перчатки и закрылись свинцовым листом, следя за своей работой при помощи системы зеркал?

Конрад не знал, следует ли верить рассказу волшебника о Хаосе. Люди часто называли «хаосом» то, что не могли объяснить. Если в северных землях рождаются мутанты, значит, там царство Хаоса и, значит, этот Хаос — воплощение зла.

Как иначе могут объяснить люди появление кровожадных монстров, которые питаются человеческой плотью и пьют свежую кровь, которые живут только ради убийств, пыток и разрушений. Как иначе могут называть их люди, кроме одного слова — зло?

Можно ли применять к этим существам понятия «закон» и «справедливость», Конрад не задумывался. Он знал, на чьей стороне воюет и под какими стягами он, если понадобится, умрет. И если враги Литценрайха — скавены, значит, Литценрайх будет его союзником.

Теперь Конрад подолгу тренировал мышцы, стараясь вернуть им прежнюю силу. У Литценрайха было огромное количество книг, но скоро он потерял к ним интерес. Он жаждал действия. Наконец волшебник объявил, что время пришло.

Конрад внимательно осмотрел клинок. Прекрасное оружие, изготовленное искусным мастером. Он проверил остроту и гибкость клинка, затем несколько раз взмахнул мечом, проверяя баланс. Как хорошо вновь почувствовать в руке тяжесть оружия! Конрад сунул меч обратно в смазанные маслом ножны, мысленно поклявшись, что в следующий раз, когда он его оттуда достанет, прольется кровь первого скавена.

Конрад и четверо дварфов готовились к экспедиции. Дварфы были те самые, что привезли его в Миденхейм, а потом снимали с него бронзовые доспехи. Варсунг, Юкельм, Хьорнур и небезызвестный Устнар, который всеми командовал.

Варсунг рассказал Конраду, что обычно в подобные экспедиции отправлялись именно дварфы; люди оставались стеречь жилище Литценрайха от врагов, каковых в Миденхейме у него имелось немало. Скавены умеют находить варп-камень по запаху и в случае опасности могут его спрятать от волшебника, который когда-то его у них и выкрал. Сам же Литценрайх держит свои запасы глубоко под землей, в свинцовых ящиках, доставая оттуда только перед самым применением.

Варп-камень волшебник мог получать и другими путями, например контрабандой, но это было довольно рискованно, поскольку за торговлю варп-камнем полагалась смертная казнь, если, конечно, контрабандистов первыми не обнаруживали скавены, и тогда казнь по сравнению с тем, что они делали с пленниками, можно было считать исключительно мягким наказанием. Из-за всего этого варп-камень стоил очень дорого, и волшебнику не хотелось тратить на него деньги. Он предпочитал посылать за ним дварфов.

Вновь надевая доспехи, Конрад испытал странное чувство; что ж, по крайней мере, эти доспехи можно будет снять. Их кожаные и металлические части были черного цвета, чтобы сливаться с темнотой туннелей; дварфы оделись так же. Конрад надел шлем без забрала и нагрудник, остальную часть туловища и руки закрывала кольчуга. Он взял с собой перчатки и небольшой круглый щит без герба; помимо меча Конрад прицепил к поясу короткий кинжал.

Дварфы были вооружены топорами и кинжалами; они также надели доспехи, кольчуги и взяли кожаные щиты. Город Миденхейм был построен их предками, которые когда-то выбрались на поверхность возле горы Фаушлаг. Но дварфы есть дварфы, поэтому они продолжили рыть туннели, в результате чего вся подземная часть города, а также его окрестности превратились в сплошной лабиринт. В одном из его ответвлений и жил Литценрайх.

Его жилище находилось даже глубже подземных помещений, которые строили для себя люди: погребов, сточных каналов, потайных ходов, по которым в случае опасности могли уйти граф, выборщик города, и члены знатных фамилий, а также подземелий для хранения сокровищ и погребальных склепов для еще живых и уже умерших богачей.

В древние времена все земли соединялись между собой с помощью сети туннелей, построенных дварфами. Примерно за пятьдесят лет до основания Империи Артур, вождь племени тевтогенов, склонил на свою сторону дварфов и вместе с ними начал строить город-крепость. Потом Артур проиграл свою единственную битву вождю унберогенов, и восемь человеческих племен объединились, избрав себе в вожди Зигмара.

Не многие знали теперь о странных существах, населяющих подземные коридоры, расположенные практически под каждым городом Империи, а может быть, и всего мира. Эту нечисть и называли скавенами.

Литценрайх много рассказывал Конраду об этих крысоподобных существах. Их считали помесью человека и крысы, а их мутацию объясняли действием варп-камня. Однако, в отличие от обычных мутантов, скавены отличались умом. Их животная хитрость, унаследованная от предков-грызунов, соединялась с разумностью предков-людей. Скавены стали своего рода особым видом живых существ, как эльфы или дварфы.

У них была собственная столица — мрачный город Скавенгниль, который, как говорили, находился где-то в болотах Тилеи. Когда-то он принадлежал людям, но теперь превратился в руины. Благодаря огромному количеству разветвленных нор и ходов скавены могли проникать повсюду. Сначала они жили в руинах заброшенных городов, но со временем обнаглели и начали заселять живые города, медленно, но верно приводя их к запустению и вытесняя из них жителей. Так они собирались поступить со всеми городами людей. А для этого им требовалось все больше варп-камня.

— Таким образом, отбирая варп-камень у скавенов, — сказал Литценрайх, — я помогаю спасать Миденхейм.

Кого он при этом убеждал, себя или Конрада? Будучи уверен, что волшебника заботит вовсе не город, Конрад, тем не менее, размышлять об этом не захотел, поскольку был полон решимости сразиться с ненавистными скавенами. Правда, он не совсем понимал, зачем волшебник выбрал для этой цели именно его, поскольку дварфы все равно отправились бы на поиски драгоценного камня. Но лишний клинок никогда не помешает, а колдун знал, что Конрад — профессиональный солдат.

Когда-то один дварф научил его сражаться в туннелях. Он обучал его пользоваться топором и клялся, что это единственное оружие, пригодное для боя под землей.

В ограниченном пространстве взмах двуручного топора производил самый разрушительный эффект; кроме того, им можно было крушить врага направо и налево, а также подцеплять его изгибом лезвия и уже после этого рубить.

Но Конрад все же предпочитал меч. В узком проходе один человек может сдержать целую армию — он знал это по собственному опыту.

Туннели были родным домом дварфов. Маленькие человечки легко передвигались по узким и низким проходам и прекрасно видели в темноте. «Как скавены», — подумал Конрад, который знал, что крысолюди примерно такого же роста, что и дварфы. Наверное, поэтому между ними всегда была лютая вражда. Впрочем, дварфы не сильно любили вообще всех — от эльфов до гоблинов. Единственные, кого они соглашались терпеть, были люди. Так было еще при Зигмаре.

Задача их вылазки заключалась в следующем: найти скавенов, обитающих под Миденхеймом, и отобрать у них варп-камень. При этом Варсунг уверял, что они такое уже проделывали и привезли огромное количество этого вещества. Скавены не ожидали нападения, а потому растерялись и не смогли дать дварфам отпор. Правда, подобные набеги со временем становились все опаснее. Скавены перетащили запасы варп-камня в более глубокие подземелья и стали их надежно охранять.

Согласно намеченному плану дварфы должны были внезапно ворваться в подземные кладовые скавенов, схватить столько камня, сколько в состоянии унести, и столь же быстро ретироваться. Атака должна быть внезапной, поэтому их и будет всего пятеро.

В инструкциях относительно правил ведения боя Конрад не нуждался — он жил этим пять лет, но как найти варп-камень?

— Что я должен искать? — спросил он.

— Дварфы знают, — ответил на это Литценрайх, и Конрад попросил рассказать об этом Варсунга.

Варп-камень, сообщил дварф, существует в двух формах. Считается, что он возник не на земле. Чаще всего он встречается в виде самородков величиной с кулак. Это сырой материал, имеющий глубокий черный цвет, такой глубокий, что, кажется, поглощает свет.

Конрад вспомнил лапы механического паука, — видимо, в них и применялся варп-камень. Человеческий глаз почти не воспринимает камень-сырец именно из-за его особого излучения, поэтому искать его приходится на ощупь.

Скавены научились перерабатывать варп-камень, превращая его в порошок, который называется серым камнем. Гигантские крысы используют его по-разному: они натираются им для придания сил или проглатывают в виде эмульсии, чтобы улучшить свое военное мастерство. Они применяют его в своей магии, ритуалах и боевом вооружении. Варп-камень для скавенов незаменим — вот эту-то драгоценность и собираются выкрасть Конрад и дварфы.

Серый камень опасности для человека не представляет; во всяком случае, так Конраду сказали. Впрочем, ему наговорили столько, что он уже не знал, что здесь правда. Единственное, чему он верил, был меч, который он получил от Варсунга. Впереди были яростные битвы, и от этого сердце Конрада стучало сильнее, а кровь быстрее бежала по жилам.

Они тщательно осмотрели доспехи друг у друга, проверив все ремни и крепления. В каждый щит был вставлен масляный фонарь, глубоко спрятанный в складках кожи щита, чтобы он не разбился во время боя и чтобы не был виден издалека. Поэтому-то щиты дварфов отбрасывали тусклый, зловещий свет.

Конрад не раз замечал на себе пристальный взгляд Устнара.

— Надеюсь, ты оправдаешь потраченные на тебя силы, — заметил он, взваливая на плечо тяжелый двуручный топор.

И вот двое стражников отодвинули засовы, распахнули двери и отпрыгнули назад, выставив перед собой алебарды. В свете фонарей был виден уходящий во тьму туннель. Они встали по бокам дверей.

Варсунг вошел в туннель первым; вторым был Конрад.

Они шли медленно, непрерывно оставаясь начеку. Дорога все время шла вниз, они словно спускались к самому центру земли, следуя друг за другом по бесконечным извилистым коридорам и переходам. Иногда, впрочем, им попадались каменные ступени, а порой приходилось карабкаться вверх почти по вертикальной стене.

Впереди шагал Варсунг, который уверенно вел за собой отряд. Конрад подумал, что одному ему уже ни за что отсюда не выбраться; если все дварфы погибнут, его неминуемо будет ждать та же участь.

Туннели были прорублены в скале; на стенах виднелись следы инструментов древних мастеров, а иногда попадались и их имена, начертанные руническими знаками. Некоторые из туннелей были природного происхождения, щелями в горной породе. Древние строители присоединили их к своим туннелям.

Некоторые туннели были, казалось, непроходимы из-за обвалов, но дварфы всякий раз находили узкую щелочку, через которую можно было протиснуться.

В некоторых местах потолок угрожающе провисал, словно не в силах вынести тяжести горы, и здесь даже дварфам приходилось сгибаться чуть ли не пополам. Иногда проседал пол, или коридор становился очень узким, но дварфы всякий раз ловко находили лазейку, чтобы преодолеть очередное препятствие.

На полу валялись не только камни и осколки скал, не только пыль и прах тысячелетий.

Им встречались и кости. Были они древними, как туннель, или появились здесь недавно, брошенные хищниками, Конрад не знал, но, шагая по извилистому коридору, постоянно был готов к нападению.

Затем туннели начали меняться. Пол и стены перестали быть ровными, хорошо обработанными, система коридоров потеряла четкую планировку. Должно быть, здесь начинались туннели, прорытые скавенами.

За все время пути Конрад и дварфы не обменялись ни единым словом. Во-первых, говорить было, в общем-то, не о чем, а во-вторых, каждый звук громким эхом разносился по всем коридорам. Шум и свет — вот что могло их выдать.

Они уходили все дальше и глубже.

Они шли все тем же порядком: впереди Варсунг, за ним Конрад, дальше Устнар и остальные дварфы.

Но вот Варсунг остановился и взглянул на Устнара. Место, где они находились, мало отличалось от прочих, но дварфам оно, по-видимому, было знакомо. Конрад оглянулся и заметил, что Устнар кивнул. Сделав знак Конраду следовать за ним, Варсунг пошел вперед. Пройдя немного вслед за дварфом, Конрад обернулся — троих дварфов нигде не было, он остался вдвоем с Варсунгом. Может быть, они куда-нибудь свернули или остались их ждать?

Конрад облизал пересохшие губы и вытер с лица пот. Сердце колотилось, он был готов к бою. Он был уверен, что сейчас что-то случится, и чувствовал, что, если ничего не произойдет, он просто взорвется от напряжения.

Спустя некоторое время Варсунг вновь остановился. В узком туннеле была полная тьма. Конрад оглянулся, пытаясь разглядеть свет фонарей. Его не было.

Обернувшись к Варсунгу, Конрад внезапно заметил, что тот начал медленно валиться назад. Подхватив дварфа на руки, Конрад увидел, что из его горла торчит арбалетный болт…

Варсунг погиб, это ясно. Конрад тотчас прикрылся его телом как щитом, одновременно вглядываясь вперед, во тьму туннеля.

Там тоже ничего не было видно. Конраду очень захотелось разбить фонарь, который светил во мраке как маяк, но без фонаря он ослепнет и, значит, станет уязвим для скавенов.

Впереди послышался тихий свист, и тело Варсунга дернулось. «Еще один болт», — подумал Конрад.

Что же делать? Можно отступить, забрав с собой тело, но куда? Они с Варсунгом ушли далеко вперед, и теперь Конрад не знал, как найти остальных дварфов. Но и оставаться здесь тоже бессмысленно. Итак, выход один: воин должен идти только вперед.

Тащить с собой Варсунга он не станет; труп слишком тяжел, и долго прикрываться им невозможно. Конрад поднял свой щит с фонарем и отпустил тело дварфа, которое мягко повалилось на землю. Если согнуться пополам, можно полностью укрыться за щитом. Конрад сунул за пояс топор Варсунга и медленно и очень осторожно двинулся вперед, каждые несколько секунд выглядывая из-за щита. Вновь раздался свист, и от щита отскочил арбалетный болт, а следующий пролетел в нескольких дюймах от уха Конрада.

Судя по скорости, с которой вылетали болты, там прятался один арбалетчик; впрочем, проход был слишком узок, чтобы в нем поместилось больше одного стрелка. И если он там один, его можно ликвидировать, прежде чем он поднимет тревогу. Если правильно рассчитать время перезарядки арбалета, можно добраться до твари одним броском.

Подождав, когда о щит ударится очередной болт, Конрад одним движением поднялся в рост и побежал.

Он услышал резкие голоса тварей — это были скавены. В проходах раздавались топот и шарканье десятков лап. Кажется, к нему мчится целая стая. Значит, арбалетчик только пытался его задержать, теперь сами твари ринулись в атаку.

Конраду это было даже на руку. Остановившись и прикрывшись щитом, он стал ждать. Вот к нему подскочила первая крыса — и получила удар щитом. Масляный фонарь разбился, залив шкуру твари маслом, которое мгновенно вспыхнуло. Охваченная пламенем, крыса отчаянно завизжала; от этого живого факела в туннеле стало светло как днем.

Вторая тварь с разгона напоролась на меч Конрада.

— Это тебе за Варсунга! — крикнул он и плюнул в мерзкую крысиную морду.

Предсмертные вопли двух тварей слились в один общий визг. Конрад сдержал свою клятву: как только его меч вышел из ножен, полилась кровь скавенов.

Через секунду меч вспорол еще одно крысиное горло. Тварь захрипела, из ее пасти хлынула кровь. Быстро вытащив из трупа меч, Конрад тут же вонзил его в грудь следующего скавена. Почувствовав, что весь залит крысиной кровью, Конрад засмеялся от удовольствия. Четырех уже нет, но к нему летит целая стая!

Меч Конрада распорол брюхо следующей твари, и, пока она визжала в предсмертной агонии, он успел снести голову следующему грызуну. Перед ним, словно защитный вал, высилась целая гора трупов. Скавены были вооружены, и время от времени Конрад чувствовал, что ему наносят удары, но он не обращал на них внимания. Эти раны не могли его остановить; он вообще понимал, что ранен, только после битвы.

Конрад яростно пробивался вперед, шагая по трупам и умирающим тварям, отражая удары и сея вокруг себя смерть. Он очищал землю от нечисти. Их жизнь не стоила ничего, он уничтожал их так же легко, как давил бы вредных насекомых. Он не раздумывал, действуя автоматически. И вдруг крысы исчезли; впереди виднелся пустой коридор.

Огонь, охвативший первого скавена, уже потух, но темнее в туннеле не стало. Откуда-то спереди лился призрачный зеленоватый свет; вероятно, там находилось гнездо скавенов.

Тяжело дыша, Конрад вытер с лица вонючую кровь и осторожно пошел вперед. Вскоре коридор расширился. Потолок поднялся выше, земля ушла вниз, и Конрад очутился на уступе, возвышающемся над огромной ямой, напоминающей некую адскую печь. Вокруг Конрада светились маленькие красные огоньки, и лишь несколько секунд спустя он понял, что это светятся глаза скавенов. Крысы молча наблюдали за ним, выстроившись рядами вдоль стен подземного амфитеатра.

Высоко над его головой, словно грозное оружие, свисали с потолка острые сталактиты.

Отступать было некуда. Он примет бой. Опершись на окровавленный меч, тяжело дыша, Конрад смотрел на врагов. Их были сотни, одетых в доспехи, вооруженных зазубренными ножами, мечами и копьями. Их одежда была украшена рунами, на шкурах виднелись их родовые знаки, такие же знаки были видны на их потрепанных стягах и штандартах.

Окинув взглядом пещеру, Конрад заметил, что в ней находятся не только крысы. Далеко внизу он увидел людей — или существ, которые когда-то были людьми, а теперь превратились в рабов. Они толкались возле огромных огненных печей.

Пещеру озарял зеленоватый свет. От грохота печей можно было оглохнуть, от их жара можно было спечься заживо, от густого дыма, поднимающегося от них, можно было задохнуться. Пещера напоминала собой причудливую смесь каморки волшебника и кузницы, только в сто раз хуже: это была мастерская самого дьявола.

Здесь, очевидно, проходил процесс обработки варп-камня. Работа была крайне опасной, поэтому скавены использовали рабов.

Итак, он снова оказался под землей, и снова его окружают враги, однако на этот раз ситуация складывалась далеко не в его пользу. Топор Варсунга — не лучшая замена огромному двуручному топору, которым он сокрушил в свое время десятки гоблинов.

Казалось, время остановилось, когда Конрад обводил взглядом пещеру, но те секунды растаяли, и он вновь был готов к сражению — и к смерти. Он понимал, что скоро умрет, но решил, что перед этим уложит хотя бы еще несколько врагов.

К высокому уступу, на котором он стоял, быстро приближалось какое-то существо в доспехах, вооруженное мечом и щитом. Похоже, это был человек; Конрад загородился щитом и поднял меч. Клинки скрестились, звон металла потонул в реве печей.

Они были равными соперниками. Оба одного роста, веса и телосложения, у обоих одинаковое оружие и техника ведения боя.

На каждый выпад Конрада его противник отвечал таким же выпадом, ловко отражая удары щитом и столь же ловко орудуя мечом.

Никогда еще ему не доводилось сражаться с таким умелым воином. У них были схожие техника и тактика, словно их обоих учили одни и те же наставники.

Сделав очередной выпад и отразив встречный удар рукоятью меча, Конрад заглянул в лицо своему противнику. Его закрывал шлем, и все же он успел заметить его глаза — они были разного цвета.

Левый был зеленым, правый — золотым. Конраду показалось, что он смотрит в зеркало…

И тут он понял, что сражается со своим двойником, с самим собой!

Каким-то образом скавенам удалось создать его живого двойника. Так вот почему противник отражал каждый его удар — он сражался со своим собственным мечом. Подобная дуэль может длиться бесконечно. Его единственное отличие от двойника заключалось в том, что тот держал щит в левой руке, а в правой — меч. Впрочем, Конрада это не беспокоило, поскольку сам он хорошо владел и правой, и левой рукой.

Он сражался бы сам с собой до тех пор, пока не упал бы от изнеможения. Двойник, похоже, был посильнее; ему ведь не пришлось провести столько времени в плену бронзовых доспехов. Конрад не сможет победить его ни мощью, поскольку не имеет ее, ни ловкостью, ибо равный ему во всем противник предвидит каждый его шаг. Значит, нужно срочно придумать что-то такое, чего тот не знает, какой-то новый прием. Другого выхода нет.

— Кто ты? — резко спросил Конрад; конечно, ответ он знал заранее, но ему нужно было выиграть время, хоть какое-то время.

Но противник не дал ему ни ответа, ни времени, а продолжал сражаться. Конрад то парировал удары, как многоопытный фехтовальщик, то размахивал мечом, как дикарь, и все это время мучительно пытался изобрести что-нибудь новое. Он так долго учился военному делу, у него были такие хорошие учителя. Что бы такое придумать, что пошло бы вразрез всем общепринятым правилам? Он вел смертельную дуэль и думал, напряженно думал; и ничего не мог придумать — ничего.

Внезапно Конрад ослабил ремень щита и изо всех сил швырнул щит в сторону. На какое-то мгновение его противник отвлекся, переведя взгляд на щит, и этого Конраду оказалось достаточно — он сделал выпад.

Враг замер, застыв в неподвижности, и Конрад ударил его ногой. Тот зашатался, но устоял. В следующую секунду Конрад нанес ему удар головой, целясь в живот. Двойник упал, и Конрад, мгновенно подскочив к нему, ударил по горлу мечом.

Должна была хлынуть кровь. Вместо нее из страшной раны полезли черви.

Он сражался с мертвецом. Двойник лежал неподвижно, и только из его шеи лезли и лезли белые шевелящиеся личинки.

Тут на Конрада навалились два здоровенных воина-скавена и куда-то потащили. Они сорвали с него шлем, отобрали меч, кинжал и топор Варсунга. Конрад отчаянно сопротивлялся и пытался вырваться из их цепких лап.

Внезапно он почувствовал прикосновение холодной стали. Кто-то третий прижал к его горлу кинжал. Конрад дернул головой, чтобы не напороться на острие, и вдруг узнал оружие: это был стилет, который он когда-то подарил Кристен.

— Сдавайся! — прошипел кто-то.

Этот хриплый голос показался ему знакомым. Существо находилось в тени, его было плохо видно, и все же Конрад узнал очертания знакомой фигуры.

— Конрад…

Стилет он держал в левой лапе, поскольку правой у него не было. Это был Хайнлер.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Итак, все стало ясно: Хайнлер не был человеком, он скавен.

Когда Конрад встретил его в шахтерском поселке, то принял за человека. Он вспомнил, что черты лица Хайнлера действительно делали его похожим на какого-то грызуна, но тогда он не придал этому значения. Однако сейчас перед ним находился настоящий скавен — огромная крыса, которая стояла на двух ногах, как человек. Видимо, он умел изменять свою внешность или с помощью колдовства заставил Конрада поверить в то, что перед ним человек. Хайнлер проделал это довольно легко, а это говорило о том, что он принадлежит к числу самых могущественных скавенов, серых прорицателей.

Об этих существах Конрад узнал от Литценрайха. Колдун старался выяснить о своих врагах как можно больше. Серыми прорицателями назывались скавены, которые знали тонкости обработки варп-камня и таким образом получали от него огромную силу. Это были великие колдуны, верные слуги Тринадцати Повелителей Разрушения.

Эти Тринадцать Повелителей были верховными жрецами и вождями чудовищных крыс. Одни из них правили, не признавая ничьих законов; каждый имел свои владения — крупный подземный город с его окрестностями, где обитали скопища скавенов. Другие были искусными колдунами и специалистами в области энтропии, то есть превращений. Двенадцать из этих правителей принадлежали к племени скавенов. Тринадцатым был верховный правитель, царь царей Рогатый Крыс, ближайший союзник одного из самых могущественных богов Хаоса — Нургла, Повелителя чумы и разложения.

Хайнлер что-то прошипел, и двое могучих скавенов, крепче зажав Конрада, как тряпку поволокли его по длинному темному коридору, после чего бросили в сырую пещеру, где надели на него металлический ошейник с цепью, прикованной к стене, словно зверем был он, а не скавены.

Скавены-воины были выше его, оба покрытые коричневым мехом, в доспехах и кольчугах, с короткими боевыми мечами с зазубренным лезвием. Их мерзкие морды и лапы были покрыты старыми шрамами. У одного не было глаза, вместо него в пустую глазницу была вставлена серебряная монета; у другого были обрублены оба уха. У обоих на лбу красовался одинаковый знак: круг, пересеченный тремя чертами, сходящимися в центре, вроде буквы «Y», четвертая линия как бы подчеркивала круг снизу.

В пещере было темно, поскольку скавены не нуждались ни в фонарях, ни в свечах, но Конрад разглядел, что кроме него и двух стражников-крыс там есть кто-то еще. Вдоль стен сидели прикованные к ним цепями неподвижные фигуры. Здесь были люди и нелюдь, но все они были мертвы. Их трупы гнили и разлагались или давно превратились в высохшие мумии, скелеты или просто кучи костей…

От невыносимой вони Конрада едва не вывернуло.

В сумраке пещеры блеснули острые зубы Хайнлера, — видимо, он ухмылялся. На нем была черная бархатная мантия, на откинутом капюшоне виднелась пурпурная шелковая подкладка. У горла это одеяние застегивалось золотой пряжкой в форме рогатой крысы, верховного правителя скавенов.

— Когда я принял облик человека, — сказал Хайнлер, — то очень жалел, что не смог сделать себе такие же глаза, как у тебя. — Скавен поднес стилет к левому глазу Конрада. — А теперь могу.

Машинально откинув голову, Конрад хотел пнуть эту крысу ногой по ребрам, но серый прорицатель ловко отскочил в сторону, а Конрада отбросило цепью назад, и сразу на него набросились крысы-стражники, которые принялись бить его рукоятями мечей. Конрад попытался отбиться и даже двинул одного из них в челюсть, но его быстро повалили на землю и обрушили на него град ударов. Все, что он мог сделать, — это закрывать голову руками.

— Нет, нет! — шепеляво вопили стражники, очевидно пытаясь подражать человеческому голосу. — Нельзя! Нельзя!

Хайнлер отдал команду, и крысы отошли в сторону.

— Я же пошутил, — сказал Хайнлер. — Подобному юмору я научился у людей.

Он постучал кончиком стилета по стене, а Конрад подумал: что заставляет Хайнлера держать при себе именно этот кинжал?

— Не надо их злить, — предупредил его Хайнлер. — Это моя личная охрана, и они не всегда способны сдержаться, особенно если их провоцируют. Учти, они чуют твой запах и ужасно хотят попробовать, каков ты на вкус.

— Чуют мой запах? — с трудом выговорил Конрад.

Что значит — его запах? Он что, пахнет как-то иначе, чем остальные люди? А в том, что многим скавенам приходилось пробовать человеческое мясо, он не сомневался. Они же крысы, то есть падальщики, способные переварить любую плоть — живую или мертвую, свежую или уже разложившуюся.

— Они чуют запах варп-камня, — пояснил Хайнлер.

Со стороны коридора послышался крик, и в пещеру вбежал еще один скавен. Он был маленького роста, с пестрой шкурой, без доспехов и оружия. Конрад заметил, что у него два хвоста. Скавены обладали высокой способностью противостоять мутации, вызываемой варп-камнем, и все же даже они платили за работу с ним некоторыми физическими изъянами.

Поклонившись Хайнлеру, двухвостый скавен начал что-то быстро говорить. Не дослушав, Хайнлер выбежал из пещеры. Двое стражников рванулись было за ним, но Хайнлер отдал приказ, и один из них, немного постояв в коридоре и посмотрев вслед убежавшим, вернулся в пещеру и подошел к пленнику, нависнув над ним как скала.

Конрад хотел отодвинуться, но мешала стена. Отвратительная морда придвинулась почти вплотную, он чувствовал зловонное дыхание скавена. Конрад разглядел его зубы: вместо клыков из пасти торчали два острых металлических шипа.

Скавен высунул длинный язык и, причмокнув, лизнул кровоточащую рану на щеке Конрада. После этого крыса отошла назад.

— Хорошо, хорошо, — прошипела она, глядя на пленника одним глазом. — Мы быть друзья, друзья.

И в пещере раздался хриплый отрывистый кашель, который, по-видимому, означал у скавенов смех.

Стерев со щеки липкие вонючие слюни, Конрад стал думать о том, куда побежал Хайнлер, очень надеясь, что он скоро вернется. Судя по воплям, разносившимся по туннелям, случилось что-то серьезное.

Конрад был ранен, правда, не очень серьезно. Все его тело покрыто синяками. От нескольких ударов кольчуга кое-где порвалась; на правой руке кровоточила рана в том месте, где металлические колечки разошлись. Рука болела, и Конрад спрятал ее за спину, из-за чего ему пришлось до отказа натянуть свою цепь и терпеть врезавшийся в горло ошейник.

Конрад надеялся, что скавен-стражник не заметит его раненой руки; впрочем, чтобы учуять рану, зрение ему не требовалось.

Вспомнив о шершавом языке крысы, Конрад провел рукой по лицу, дотронувшись до левого глаза. Интересно, что имел в виду Хайнлер?

Глаз не предупредил его об опасности; они с Варсунгом не знали, что впереди их поджидают скавены. Вот еще одно подтверждение того, что дара предвидеть будущее у него больше нет.

Конрад взглянул на своего стражника. Тварь уже попробовала крови, а значит, стала более опасна, чем ее мерзкие соплеменники. Конрад знал, что сбежать из пещеры невозможно, но продолжал внимательно следить за скавеном, на всякий случай приготовившись защищаться.

Скавен снова облизнулся своим длинным и тонким языком.

— Вкусно, вкусно, — сказал он на языке жителей Старого Света. — Потом больше, больше.

Конрад прикрыл рану левой рукой и старался не смотреть на скавена.

«Варп-камень, — думал он. — Скавены чуют его запах, а Литценрайх использовал его, когда снимал бронзовые доспехи».

Сидя на мокром и скользком каменном полу, рядом с трупами пленников, рядом с огромной крысой, сторожившей каждое его движение, Конрад вспоминал события, которые привели его сюда, и очень сердился на самого себя.

Наконец вернулся Хайнлер. Конрад встал, готовый к любой неожиданности.

— Литценрайх! — прорычал Хайнлер.

Конрад молчал и не шевелился.

— А я-то все думал, зачем ты сюда явился? Теперь все понятно. У нас украли несколько фунтов варп-камня, сырья и готового материала. Его утащили дварфы, и наверняка они работают на Литценрайха. Ты нас отвлекал, пока дварфы занимались своим гнусным делом.

Конрад не отвечал, но слова серого прорицателя подтвердили его предположения. Литценрайх послал его к скавенам именно потому, что знал, что твари учуют исходящий от него запах варп-камня; знал, что его, Конрада, могут схватить или убить. Волшебнику было наплевать, что с ним случится, ему было наплевать даже на Варсунга. Они оба были обречены. Они были нужны только для того, чтобы отвлечь скавенов, пока остальные дварфы будут добывать камень.

— Литценрайх как-то раз меня насмешил, — продолжал Хайнлер. — Придумал тоже: человек использует варп-камень! Я проявил непростительную мягкость, когда смотрел на него как на своего собрата по ремеслу магии, хоть он и человек. И вот пожалуйста, получил. Больше я этого терпеть не намерен! Он умрет!

Хайнлер приставил стилет к горлу пленника, и тот уже подумал, что пришла его последняя минута.

— Я могу тебе помочь, — быстро сказал Конрад, чувствуя под нижней челюстью холод стали.

— Помочь мне? — переспросил Хайнлер и залился кашляющим смехом скавенов, однако нож убрал.

— Да, — ответил Конрад и стер с подбородка кровь.

Прежде всего ему хотелось спасти свою жизнь, поскольку Литценрайху он не был должен ничего. Разве колдуна заботила его судьба? Конрад был для него всего лишь монетой, которой он заплатил за варп-камень.

— Никогда не верь человеку, — прошептал Хайнлер. — Это первое, чему мы учим молодых скавенов.

Его взгляд был направлен на глаза Конрада, и тот сразу вспомнил, что собирался сделать с ним Хайнлер; вспомнил он также и о своем двойнике, у которого были точно такие же глаза.

Наверное, его создал Хайнлер. Но был ли то настоящий двойник или просто иллюзия, действие волшебства?

— С кем я сражался? — спросил Конрад. — Это был я? Я дрался с самим собой? Или просто… пытался убить собственную тень?

Хайнлер молча смотрел на него, и Конрад решил, что ответа он не получит, но тут скавен сказал:

— Это был ты, Конрад. Или почти ты. Больше, чем отражение, но меньше, чем твой полный аналог. Могла бы получиться отличная дуэль, великолепный поединок, если бы я знал, что ты идешь к нам.

— Но… — Конрад покачал головой. На языке у него была масса вопросов, однако он не был уверен, что скавен станет на них отвечать.

Хайнлер вздохнул совсем как человек.

— Я занимаюсь обработкой варп-камня, — сказал он. — Я организовал процесс таким образом, что система работает и без меня, поэтому мне пришлось подыскать себе какое-нибудь хобби — ну не сидеть же, в самом деле, сложа руки! И я начал проводить опыты с реинкарнацией. — Он взглянул на трупы, сидящие вдоль стен пещеры. — Здесь, под Миденхеймом, я нашел прекрасное место для этого занятия, и скоро мне понадобится новая партия подопытных. — Скавен посмотрел вверх, словно видел город у себя над головой. — Несколько лет назад у нас возникли с этим проблемы, но теперь положение улучшилось, и у меня снова много работы.

Конрад уже понял, что люди, которые работали возле адских печей, были мертвецами. Варп-камень вызывал в организме необратимые изменения, человек быстро умирал, а значит, работать могли только ожившие трупы.

Существо, с которым сражался Конрад, тоже было ожившим трупом, зомби, которому придали внешность Конрада.

Но ведь Хайнлер говорил, что не ожидал увидеть здесь Конрада, и вместе с тем создал его двойника, готового вступить в бой.

— Скажи, Литценрайх тебя заколдовал, да? — спросил серый прорицатель, который, казалось, говорил сам с собой. — Кто ты, Конрад?

Их взгляды встретились, но Конрад ничего не ответил, ибо не знал, что сказать; но глаз он не отвел.

— А зачем ты создал мое подобие? — спросил он.

— Случайно.

«Случайностей не бывает», — не раз говорил ему Вольф, и за годы службы Конрад понял, что это так.

Случайность, совпадение — все это пустые слова, крошечная часть некоего единого, необъяснимого предначертания.

— Я занимался изучением жизни, — продолжал Хайнлер, — забирая ее у живых и перенося их образ в кого-нибудь другого. Одним из них оказался ты. До того как мы с тобой расстались, я успел взять немного твоей крови и кусочек кожи. Этого оказалось достаточно, чтобы у тебя появился двойник. Отличный двойник, между прочим.

Кровь, кожа. Когда Конрад пришел в себя и обнаружил, что находится в плену у монстров Кастринга, он потерял много и того, и другого.

— Глаза у него не те, — сказал он. — Ты перепутал цвет левого и правого.

— Возможно. А возможно, что это у тебя не те глаза.

Чтобы прекратить разговор о глазах, Конрад сказал:

— Ты, должно быть, знал, что это я иду по вашему туннелю. Поэтому и выслал мне навстречу двойника.

— Я создал подобие человеческого воина. Мне хотелось посмотреть, как он будет сражаться с настоящим человеком. И этим человеком оказался ты, Конрад. Случайность, — повторил Хайнлер.

И вновь Конрад ему не поверил. Крысиный прорицатель, должно быть, лжет; все, что он говорит, — это ложь. Взглянув на его пустой правый рукав, Конрад подумал о том, что если Хайнлер такой великий колдун и умеет создавать подобия живых существ, почему же тогда он не вернул себе правую руку?

Серый прорицатель что-то сказал своей охране. Те ответили, и безухий стражник вышел из пещеры. Одноглазый остался возле своего хозяина.

— Не знаю, что с тобой делать, Конрад, — сказал Хайнлер. — Чувствую, что… — И он покачал головой совсем как человек.

Конрад молчал, ожидая, что Хайнлер скажет еще. Может быть, откроет, наконец, тайну его рождения?

— Что ты делал в поселке? — спросил его Конрад. — Дожидался меня, чтобы убить?

— Ты имеешь в виду нож, который я в тебя метнул? Да если бы я хотел тебя убить, ты был бы уже мертв. — Хайнлер подбросил стилет высоко в воздух, тот несколько раз перевернулся, и колдун ловко поймал его за рукоять левой лапой. — Ну как, неплохо? — спросил он голосом шахтера из Кислева. — Я действительно был шахтером. Один день. Потом накрыл поселок туманом, чтобы наши воины могли в него пробраться, минуя часовых.

— А зачем ты пошел со мной преследовать армию зверолюдей?

Хайнлер не ответил.

— Ты выполнял приказ Черепа?

Серый прорицатель опять не ответил, но выражение его глаз как-то странно изменилось. Он в нерешительности? Неужели он не знает, что ответить? А может быть, он знает не больше Конрада. Хайнлер смотрел ему прямо в лицо, и Конрад не отводил взгляда от его красных сверкающих глаз.

— А почему ты меня не убил потом? — спросил он. — Это ведь ты ударил меня по голове, верно? Ты закричал: «Берегись!» — я обернулся, и ты меня оглушил.

Немного помедлив, скавен ответил:

— Я взял твою кровь и кожу, больше мне ничего не было нужно. На этот раз я возьму больше, гораздо больше.

Резко повернувшись, колдун вышел, и Конрад остался наедине с огромным скавеном-стражником.

Шло время, Конрад снова томился в одиночестве совсем как в каморке Литценрайха, до которой теперь было несколько миль, как в длину, так и в высоту. Но разница была не только в этом. Он сидел на цепи, прикованный к скале, в полной темноте, спал на голых камнях и не получал пищи. Ему удавалось лишь смачивать губы и горло, слизывая со стены влагу, которая накапливалась на ней за день.

Дверей в его темнице не было, да они и не были нужны. Снаружи все время дежурил стражник. Обычно это был один из знакомых Конраду воинов, которых он прозвал Безухий и Серебряный Глаз. Иногда вместо них дежурил кто-нибудь из их клана, с таким же знаком в виде круга и четырех черточек. Хайнлер больше не появлялся. Конрад несколько раз выкрикивал его имя, надеясь, что часовые позовут хозяина, но они на крики не реагировали. Возможно, серого прорицателя звали вовсе и не Хайнлер, он выдумал это имя, когда принял облик человека.

Конрад начал собирать валявшиеся поблизости кости. Их было довольно много. Он стал тереть их друг о друга и о камень, в результате чего получил несколько довольно острых палок, которыми ковырял стену своей темницы в призрачной надежде на спасение.

Это зрелище веселило скавенов, и в темноте он часто видел их красные глаза и слышал кашляющий смех. Их не заботило, что узник пытался снять с себя ошейник или вытащить из стены цепь. Впрочем, Конрад скоро бросил это занятие, поскольку единственное, чего он добился, — это раны на шее.

Он сломал уже несколько берцовых костей, а болт, на котором крепилась цепь, по-прежнему крепко сидел в каменной стене. Наверное, эта цепь находилась здесь уже много веков, на ней сидели сотни узников — и все они умерли.

Не видя дневного света, он не мог сказать, сколько времени провел, сидя на цепи. Несколько раз ему удавалось уснуть, очень ненадолго, и считать дни не было никакой возможности.

Он думал о Хайнлере, вспоминая, как впервые встретился с ним в шахтерском поселке. Значит, это он и заманил его в шайку Кастринга, брата Элиссы; из-за него Конрад стал бронзовым воином и странствовал по дорогам, пока его не освободил Литценрайх. Теперь он стал пленником Хайнлера, а тот знаком с Литценрайхом.

Все сходилось — как звенья одной невидимой цепи, которая крепко опутывала жизнь Конрада. Ему оставалось только наблюдать за очередной невеселой ситуацией, в которой он оказывался по милости своего невидимого надсмотрщика, и пытаться в ней разобраться. Принять какое-либо решение он был не в состоянии, ибо какие могут быть решения у забытого узника, запрятанного глубоко под землей.

Он находился вдали от мира, покинутый всеми, и скоро превратится в труп, который будет медленно разлагаться в вонючей пещере.

Как обычно, он сидел, привалившись к сырой стене, и всматривался во вход в пещеру, где, как казалось, темнота была не такой беспроглядной. Внезапно сзади послышался какой-то звук. Но сзади была скала, и Конрад решил, что это слуховая галлюцинация. Видимо, он начинает бредить от голода.

Он уже почти ждал прихода Хайнлера, который обещал взять у него много крови и плоти. Такая смерть будет быстрой и легкой, хотя ему очень не хотелось, чтобы его двойник продолжал жить.

Шум сзади повторился, какой-то отдаленный гул, который проникал в пещеру сквозь камень.

Конрад прижал ухо к стене. Оттуда слышались частые удары, словно кто-то колотил молотком по зубилу. Наверное, рядом находятся другие пещеры, где сидят узники.

И, наверное, один из них принялся колотить цепью о стену, занимаясь примерно тем, чем так долго занимался и Конрад. Это было единственным возможным объяснением.

Конрад встал и отошел от стены, насколько ему позволяла цепь. Он всегда старался побольше двигаться, хотя упражнения отнимали у него энергию. Но они позволяли не впадать в безразличие и хоть как-то тренировать мышцы.

Конрад прошел два ярда влево и два ярда вправо — и все. В темноте за ним наблюдали красные глаза Безухого.

И вдруг Конрада с силой отбросило к самому входу в пещеру. Он упал на спину, пещера наполнилась дымом.

Над ним склонился кто-то маленький, коренастый. Кажется, он где-то видел этого человечка, только не помнит где. Он видел, что тот что-то говорит, но слов было не разобрать. Кажется, он оглох. Человечек рывком поставил его на ноги. Дварф, это же дварф!

У Конрада кружилась голова, он не слышал, что говорил дварф, и только тряс головой. Из пролома в стене, образовавшегося после взрыва, появился еще один маленький бородатый человечек. Значит, дварфы взорвали скалу, чтобы пробиться к нему. Взрывом цепь оторвало от стены, но этот же взрыв оглушил его на некоторое время.

— Варсунг! — кричал ему дварф. — Где Варсунг?

Это был Устнар, это он помогал ему держаться на ногах.

— Погиб, — прошептал он. — Погиб! — уже крикнул Конрад.

Дварф на секунду закрыл глаза, затем покачал головой и крикнул:

— Уходим!

Но едва Конрад и два дварфа шагнули в пролом, как в пещеру влетела свора скавенов.

Устнар взмахнул своим топором, и сразу несколько окровавленных тварей, визжа и вопя, отлетели в сторону. К Устнару немедленно присоединился Конрад, который принялся размахивать своей цепью, используя ее как оружие. Ему удалось подцепить и подтащить к себе одного из скавенов. Это был Безухий.

Зазубренный клинок крысы едва не впился в его тело, но Конрад успел отскочить в сторону, на ходу подобрав одну из заточенных костей, и в следующую секунду изо всех сил всадил ее в пасть твари.

Безухий упал, выронив оружие. Конрад поднял еще одну кость и вонзил ее в грудь крысы. Та завизжала и начала биться в судорогах, исходя вонючей кровью, но Конрад втыкал и втыкал в нее кость, пока скавен не перестал дышать, но даже тогда он продолжал подергиваться, словно не желал смириться с мыслью, что уже мертв.

— Пошли! — крикнул кто-то. Это был голос Хьорнура.

Устнар без устали рубил скавенов, и весь пол пещеры был уже завален их трупами. Казалось, дварф забыл обо всем на свете, желая только одного — убить как можно больше врагов. О, как знакомо было Конраду это чувство!

Хьорнур кивнул Конраду, и тот, подхватив свою цепь, заскочил в пролом. Там стоял кто-то еще, держа в руках зажженный фонарь. Увидев Конрада, он сделал ему знак следовать за ним. Это был Юкельм. Конрад послушался. Сзади доносились крики и шум битвы. Хьорнур и Устнар прикрывали отход, но Конрад уже забыл о них, изо всех сил стараясь не отстать от маленькой фигурки, освещающей путь в узком туннеле.

Внезапно раздался оглушительный грохот, вихрем взметнувшегося воздуха Конрада швырнуло вперед. Из носа потекла кровь, в рот набилась пыль, он начал кашлять. Задыхаясь от пыли, вновь оглушенный, он понял, что дварфы взорвали проход, по которому пришли, чтобы предотвратить погоню.

Спотыкаясь в темноте, Конрад пробирался вверх, проделывая тот же путь, которым пришел сюда много дней назад. Он возвращался в Миденхейм, в подземную мастерскую Литценрайха.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

— Спасибо, что вернулись за мной, — сказал Конрад.

— Мы вернулись не за тобой, — сказал Юкельм.

— Мы вернулись за Варсунгом, — сказал Хьорнур.

Конрад это уже понял, однако ничего не ответил; каждое слово давалось ему с трудом. Он выпил еще воды. В царство скавенов дварфы отправились без такой роскоши, как еда, довольно и того, что они тащили на себе инструменты, оружие и порох.

После тяжелого и утомительного пути Конрад и дварфы, наконец, добрались до подземных лабиринтов Миденхейма. Несколько раз Конрад падал, не в силах идти дальше, и каждый раз дварфы заставляли его встать, а потом едва ли не на себе перетаскивали через препятствия. Они действовали так, словно кто-то приказал им доставить Конрада, запретив возвращаться без него. Он с ног до головы был покрыт потом, грязью и кровью; все его тело было в синяках, ссадинах и царапинах, но он был жив, он был свободен и ради этого готов был вынести любые муки и лишения.

Конрад промыл свои раны и смыл с себя кровь и пот. Железный ошейник по-прежнему красовался на шее, а цепь волочилась за ним. Он вспомнил черную цепь, которую видел на шее Вольфа. Тот рассказывал, что носит ее в память о тех днях, что провел в плену, сидя на цепи. А еще он говорил, что скорее умрет, чем позволит захватить себя в плен. Конраду подобная память не требовалась, поэтому Юкельм несколькими точными ударами молотка и зубила избавил его от железного «ожерелья».

— Как это случилось? — спросил его Устнар.

— За несколько секунд, — ответил Конрад, поняв, о чем идет речь. — Выстрел из арбалета. Варсунг не успел ничего понять. Он не мучился. Умер мгновенно. Я прикончил убийцу.

Последнее утверждение было не совсем верным, но, с другой стороны, он сразил множество скавенов, и среди них вполне мог оказаться убийца Варсунга.

Устнар пристально взглянул ему в лицо, и Конрад выдержал его взгляд.

— Вот что случилось, — сказал он.

Устнар кивнул и молча отошел в угол пещеры. Трое дварфов проводили его взглядом.

— Варсунг — его брат, — сказал Юкельм.

— Но мы вернулись не поэтому, — сказал Хьорнур, — а потому, что Варсунг был нашим товарищем.

Выпив еще воды, Конрад принялся жевать кусок черствого хлеба, размышляя о том, как много времени понадобилось дварфам, чтобы вернуться. Наверное, после стычки в туннеле скавены всюду расставили часовых, и им пришлось искать обходные пути и даже прокладывать себе дорогу, взрывая скалы.

Конрад был уверен, что сами участники экспедиции Литценрайха вовсе не интересовали. Колдун послал его на смерть, а с ним и остальных. Однако больше всех не повезло Варсунгу.

А может быть, именно Литценрайх предложил ему увести Конрада подальше, тогда как остальные дварфы остались позади?

— Вы достали варп-камень? — спросил Конрад, вспомнив о цели экспедиции.

— Да, — ответил Юкельм.

— Зачем?

— Что — зачем? — не понял его Юкельм.

— Зачем вы это сделали? Зачем работаете на Литценрайха?

— Мы работаем не на Литценрайха, а вместе с ним, — сказал Хьорнур.

— Но вы называете его «хозяин», — сказал Конрад.

— Ему это нравится, — сказал Юкельм.

— Но он командует вами. Он и в самом деле ваш хозяин. Ему нужен варп-камень, а на вас ему наплевать.

— Мы с ним союзники, — сказал Хьорнур. — Мы добываем варп-камень. Литценрайх находит ему применение.

— Нет, он просто вас использует.

— Возможно. Но важен результат.

— Как, например, смерть Варсунга? Это результат?

— Нет, — вступил в разговор Юкельм. — Никто не может жить вечно.

— Особенно если ему не дать ни единого шанса, верно? — сказал Конрад.

— Невозможно предвидеть всё на свете.

Конрад уже начал приходить в себя, а потому рассердился на дварфов. Надо же, как выгораживают Литценрайха. Неужели они не понимают, что служат орудием в его руках?

— Литценрайх хотел, чтобы скавены меня поймали. Он знал, что они непременно учуют варп-камень, которым от меня пахло, потому что с его помощью он снимал с меня бронзовые доспехи. Я и Варсунг должны были отвлечь на себя скавенов, пока вы забирали камень. Из-за этого Варсунг погиб. Вы ведь не желали его смерти, не так ли? Поэтому вы и вернулись — думали, что он жив.

— Мы действительно на это надеялись, — пожал плечами Юкельм, — но…

— У нас идет война, — сказал Хьорнур, — как и у вас в Кислеве. — Наверное, историю Конрада дварфы узнали от Литценрайха. — Ты защищал золотодобывающую шахту, а значит, воевал со зверолюдьми. Смерть каждого убитого тобой монстра хотя бы ненадолго задерживала приход Хаоса. Здесь мы занимаемся тем же самым.

Конрад смотрел на дварфов, не веря своим ушам. Да что же это такое, чем околдовал их Литценрайх?

Такого ответа от Юкельма и Хьорнура он не ожидал. Дварфы всегда отличались высокомерием и вспыльчивостью, поэтому, узнав о том, что Варсунга намеренно послали на смерть, превратив его в приманку, они должны были прийти в ярость. Как тяжело воспринял Устнар смерть брата, и что же? А ничего. Двое других дварфов остались к этому совершенно равнодушны, словно колдун поступил вполне добропорядочно.

Они даже не удивились, когда Конрад сказал им, что, должно быть, скавены были предупреждены об их приходе. И вдруг он понял: дварфы все знали. Они знали о варп-камне и его действии; знали, что тело Конрада пропитано этим камнем; знали, что скавены распознают его запах.

А Устнар? Неужели и он знал, что, согласно плану Литценрайха, Варсунгу предстояло умереть? Наверное, знал. Знал об этом и сам Варсунг…

Получалось, что единственным членом экспедиции, который ни о чем не догадывался, был он, Конрад.

Неужели так будет продолжаться вечно? Неужели любой скавен может учуять его за милю? Нужно спросить об этом Литценрайха. Встречаться со скавенами он больше не намерен. Но если они могут его учуять, значит, сами будут его искать.

Конрад был очень зол на Литценрайха. Тот использовал его, и не только его, но и дварфов. Они об этом знали и все же выполнили свою задачу до конца. Все это не имело никакого смысла, но Конрад уже привык к тому, что логика обычно пасует перед бессмысленностью.

После того как Конрад проспал неисчислимое количество часов и впервые за много дней плотно поел, дварфы повели его дальше, к жилищу волшебника. Охранники открыли двери, и вся компания вступила в главную лабораторию. Литценрайх бросил на Конрада и дварфов беглый взгляд и тут же вернулся к работе — он собирал какой-то медный аппарат.

— Подержи, — сказал он Юкельму, и тот бросился исполнять приказание.

Конрад подошел к волшебнику и встал перед ним. Конечно, Литценрайх знал, что он побывал в плену, и все же упорно не обращал на него внимания. Экспедиция только что вернулась из тяжелого путешествия в мир подземных грызунов, а волшебник вел себя так, словно ничего не случилось.

Сидя на цепи в темной и сырой пещере, Конрад не раз придумывал разные способы, которыми собирался убить Литценрайха, если останется жив. Теперь все эти мысли куда-то улетучились. В пылу боя, когда кипит кровь, месть — прекрасный повод для действия. Когда твой друг погибает у тебя на глазах, ты делаешь все, чтобы разыскать и покарать убийцу.

Мысли о возмездии помогли Конраду выжить, но сейчас он больше не испытывал ненависти. Возможно, на него повлияли дварфы. Конраду больше не хотелось мстить. Что было, то прошло. Он свободен, а это главное. Что ему теперь до Литценрайха? Пусть колдун занимается своими делами; он, Конрад, от него уходит.

Примерно через час его здесь не будет. Прежде всего, ему нужны одежда, оружие, лошадь и деньги. Об этом он и заявил волшебнику, когда тот собрался выйти из комнаты, поручив дварфам возиться с медными трубками аппарата, который своим видом напоминал туннель, откуда они вышли совсем недавно.

— Деньги? — удивился колдун. — Деньги? — повторил он, нахмурившись. — У меня нет денег. — Он хотел пройти мимо Конрада, но тот загородил ему дорогу. — Если хочешь, можешь уходить, ты свободен.

— Доспехи, деньги, шлем, щит, меч, лошадь, — повторил Конрад.

— Я тебе ничего не должен.

— Вы пытались меня убить.

— Нет.

— Вы послали меня к скавенам, зная, что они чуют варп-камень.

— Да.

— Вы пытались меня убить, — повторил Конрад.

— Нет. Не понимаю, чем ты недоволен. Ты жив. Если бы ты погиб, то уже не мог бы жаловаться.

— Я жив только потому, что меня спасли дварфы. Но вернулись они не за мной, а за Варсунгом, который давно погиб.

— Я так и думал.

— Вы знали, что он брат Устнара?

— Все дварфы братья.

— Он его родной брат.

— Ну и что?

Литценрайх спас ему жизнь, и он же едва ее не отнял. Чаши весов выровнялись. Колдун уже как-то говорил, что ценой спасения Конрада от бронзовых доспехов будет новая партия варп-камня; эта задача была выполнена. Но получается, он все еще что-то должен волшебнику.

— Я уйду, как только получу вознаграждение за то, что помог вам достать варп-камень, — сказал Конрад.

— Ты ничем нам не помог. И вернулся, между прочим, не сам.

— Если бы не я, если бы Варсунг не погиб, ваши дварфы не смогли бы захватить камень.

— Это спорный вопрос, — ответил волшебник и хотел идти дальше.

Конрад задержал его, упершись ему рукой в грудь.

— Послушай, угрожать мне — это глупо, — сказал Литценрайх.

Да, глупо, поскольку Литценрайх — волшебник…

Но ведь он может его прикончить одним ударом, и даже без оружия. Мертвый волшебник не сможет произнести заклинание. Конрад убрал руку, думая о том, насколько колдун способен защищаться. Что быстрее — магия или реакция опытного воина? Успеет ли он убить колдуна до того, как тот произнесет заклинание?

— Тебе не следует уходить, — сказал Литценрайх. — Я могу дать тебе все, что тебе нужно.

— Ха! Вы предлагаете мне работу? Может быть, вернуться к скавенам, и пока я буду с ними сражаться, дварфы утащат новую партию варп-камня? Я, может быть, и простой солдат, Литценрайх, и живу тем, что добываю своим мечом, но я не дурак. Я ухожу, пока сюда не пробились скавены.

— Чтобы скавены пробились сюда? — переспросил Литценрайх, впервые взглянув прямо на Конрада, а не куда-то мимо него. — О чем ты говоришь?

— Им нужны вы. Они хотят прекратить воровство камня. Они хотят вас убить.

— Все это твои предположения, — не совсем уверенно сказал Литценрайх.

— Они прекрасно вас знают, Литценрайх, и знают, где вы живете. Они собираются вас убить. Мне не хочется при этом присутствовать.

Волшебник смутился. Такого поворота, дел он не ожидал; видимо, он полагал, что будет воровать варп-камень у скавенов, а те будут закрывать на это глаза.

— Скажи, ты это выдумал? — снова спросил Литценрайх.

— Нет. Мне это сказал Хайнлер.

— Кто это?

— Их вожак. Серый прорицатель.

Литценрайх изумленно уставился на него:

— Тебе это сказал серый прорицатель? Это же смешно.

Конрад пожал плечами:

— Я так понял, что, он вас не любит, Литценрайх. Он что-то говорил о цене, которую вы заплатите за то, что ему сделали. А тут еще и ваши дварфы наубивали кучу скавенов и подорвали туннель. Теперь Хайнлер, я думаю, любит вас еще меньше.

— С тобой действительно говорил серый прорицатель?

— Да, — кивнул Конрад. — Он много чего умеет. Он колдун, как и вы.

— Я — это я, со мной никому не сравниться! — Литценрайх немного постоял, глядя в пространство, затем поднял правую руку. — У него не хватает одной лапы?

— Да. Вы его знаете?

— Это Гаксар. Я знаю его под этим именем. Это я удалил ему одну лапу. Так, значит, он вернулся?

— Вы удалили ему лапу? При помощи волшебства?

— При помощи… — Литценрайх запнулся, словно припоминая забытое слово, — меча.

— Да, но если он колдун, — с интересом спросил Конрад, — почему же он тогда ее не вернул? Свою лапу. Он умеет оживлять мертвецов, так почему же не вернул лапу?

— Есть одна старая поговорка: «Волшебник, исцели себя». Звучит как парадокс, но волшебники зачастую не способны сделать с собой то, что умеют проделывать над другими. — Литценрайх задумчиво покачал головой. — Ты говоришь, он оживляет мертвых?

Конрад рассказал обо всем, что видел в городе скавенов, а также то, что Хайнлер — или Гаксар — рассказывал ему о некромантии.

— Так он опять взялся создавать двойников?! — воскликнул Литценрайх, услышав о дуэли Конрада с самим собой. Его рассказ волшебник выслушал, стоя неподвижно, глядя в пространство.

Однако Конрада волновало совсем другое. Все эти разговоры с Литценрайхом — пустая трата времени. От него ничего не добьешься, нужно действовать самому. В кладовых колдуна наверняка есть оружие, доспехи и одежда, а может, и что-нибудь ценное, что можно будет продать или обменять на лошадь, как только он выберется в Миденхейм.

И, повернувшись спиной к волшебнику, Конрад шагнул в темный коридор.

Конрад плохо представлял себе расположение туннелей, Ему оставалось только бродить по ним в поисках выхода. Вскоре путь ему преградила крепкая деревянная дверь. Конрад отодвинул тяжелые засовы и прошел, но за дверью не оказалось ни коридоров, ни комнат. Он увидел еще одну дверь.

На ней не было ни замков, ни запоров; как вскоре обнаружилось, она была заперта при помощи колдовства. Значит, ему не выбраться из владений колдуна, пока тот сам этого не захочет. Конраду пришлось вернуться. Литценрайх все так же неподвижно стоял посреди комнаты, в круге света, который отбрасывал на него висящий на стене фонарь.

Закрыв за собой дверь, Конрад внезапно услышал сзади какой-то грохот, словно где-то далеко ударил гром. Он обернулся как раз в тот момент, когда в глаза ему ударила ослепительная вспышка.

Тяжелая деревянная дверь разлетелась на тысячу кусков, в Конрада полетели острые щепки, комната озарилась ярким слепящим светом. Конрад уже знал, что происходит, когда взрывается порох, но это был явно не тот взрыв. Физическая сила не могла так быстро разрушить прочную массивную дверь.

Поскольку на нем были его кожаная безрукавка и кольчуга, щепки его не поранили. Когда Конрад открыл глаза, то увидел, как в темном проеме, где только что была дверь, в облаках пыли и дыма появилась фигура, покрытая мехом, с мечом в руках — скавен!

Все еще немного оглушенный, Конрад рванулся вперед, вооруженный самым примитивным оружием своих первобытных предков — руками и ногами. Тварь не ожидала, что враг окажется так близко, поэтому преимущество было на стороне Конрада. Подбежав к скавену, он ударил его ребром ладони по шее — прием, которому его научил один наемник с востока.

Тварь упала, и Конрад добил ее ударом сапога. Забрав у нее меч, Конрад заметил, что он не похож на оружие, которым пользуются скавены; кроме того, под мехом твари виднелись доспехи.

В это время из туннеля вынырнуло еще одно существо. Мечи противников со звоном скрестились, и тут Конрад увидел, что сражается не со скавеном. Это был человек в волчьей шкуре, наброшенной на шлем и доспехи. Но у скавенов не было живых людей; значит, это один из воскрешенных Гаксаром мертвецов. Когда тот упал, сраженный мечом Конрада, из его раны на шее полилась красная кровь, а не полезли белые личинки.

«Волчий мех», — подумал Конрад, расправившись с третьим воином. А Миденхейм — город Белого Волка. Наверное, это солдаты местного гарнизона. Теперь Конрад предпочел защищаться, а не атаковать. Не стоит связываться с городскими властями; чтобы уйти от Литценрайха, ему придется выйти в город. Он убил двух городских стражников, и за это его вряд ли погладят по головке.

— Литценрайх! — крикнул кто-то. — Ты арестован за незаконное использование варп-камня! Прикажи своим людям сдаться!

«Сдаюсь» — такого слова в лексиконе Конрада не было; кроме того, он только что расправился с двумя солдатами, и сдавать после этого меч было бы верхом глупости. Много раз он становился свидетелем того, как сдавшиеся воины подвергались немедленной казни. Здесь, в подземной лаборатории, его наверняка примут за помощника Литценрайха, а наказание за работу с варп-камнем — смерть.

Сзади раздался топот, и Конрад узнал знакомые шаги. Так могут топать только дварфы. Через секунду возле него оказался Устнар. Увидев, что Конрад остановился и не хочет прикончить своего противника, дварф решил взять дело в свои руки. Выскочив вперед, Устнар два раза взмахнул топором — и солдат упал, лишенный обеих ног.

В это время подоспели Юкельм и Хьорнур, которые, пробежав прямо по умирающему солдату, бросились в пролом, кося атакующих направо и налево. Это были специалисты, отлично владеющие техникой ведения боя под землей. Конрад посмотрел на безногого солдата, который, вопя и извиваясь от боли, медленно умирал. Помочь ему он мог только одним способом — добить. Это первое, чему научил его Вольф, когда показал, как надо добивать раненого противника. Конрад хорошо запомнил тот случай в Ферлангене.

Приставив к горлу солдата нож, Конрад нажал на него всем телом. Вскрикнув в последний раз, тот дернулся и затих. Из его горла и рта потекли две струйки крови, смешиваясь с кровавым потоком, вытекающим из отрубленных ног.

Литценрайха Конрад нашел в главной лаборатории. Здесь творилось что-то невообразимое, и Конраду осталось только удивляться, что солдаты обнаружили волшебника так быстро. Но вскоре он понял, что весь этот шум и разгром были вызваны магией. Литценрайх стоял в углу, а вокруг него плясал огонь. Волшебник сжигал свидетельства своей работы — книги и записи, инструменты, механизмы и аппараты.

Из-за невыносимого жара Конрад отступил в коридор, но волшебник не двигался с места. Он мог бы отбросить атакующих силой своего колдовства, но почему-то этого не сделал, а предпочел уничтожить все, чем занимался в подземной лаборатории.

Конрад понимал: волшебника это не спасет. Сам факт, что он сжег свою лабораторию, уже доказательство его вины. А если есть доказательство, есть и наказание — смертная казнь Литценрайху и ему, Конраду.

Но вот волшебник спокойно вышел из полыхающего пламени и только тут заметил Конрада.

— Они не воспользуются результатами моих гениальных трудов, — спокойно сказал Литценрайх. — Все, что я сделал, принадлежит только мне. Ну а самый важный мой инструмент всегда со мной.

И он постучал пальцем по голове. Мимо них проскочили четыре стражника, спеша на помощь дварфам.

— Всем занять свои места! — скомандовал Литценрайх. — Сейчас они полезут со всех сторон!

— По крайней мере, это не скавены, — сказал Конрад.

— Мне кажется, сейчас бы я предпочел скавенов, — ответил Литценрайх. — Ты видел, что стало с дверью? Эти так называемые волшебники Миденхейма боятся встречаться со мной лицом к лицу, а потому подсылают своих наемников — городских стражников.

Но если военные власти города-крепости и его волшебники образовали единый союз, то у него и Литценрайха шансов почти нет.

— Почему вы не хотите воспользоваться магией? — спросил Конрад.

— Мои конкуренты объединились, чтобы одолеть меня. Я чувствую сильнейшее противодействие. Они создали некую оболочку между мной и городом. Мои заклинания на атакующих не действуют.

— Значит, мы можем только драться.

— Драться? О нет, нет. Я попробую поговорить с ними, рассказать о скавенах, объяснить, что происходит.

Но Конрад его уже не слушал. Что толку в словах? Пока они будут болтать, их схватят, а это будет означать, что он сменит одну темницу на другую! Нужно бежать, и в этом ему помогут дварфы, которые знают потайные ходы.

— Скавены, — сказал Конрад. — Вот именно! Мы попали меж двух огней. Нужно стравить их, пусть дерутся, сколько душе угодно, а нас оставят в покое.

— Но как?

Скавены были таинственным племенем. Об их существовании знали не многие. Возможно, что даже граф, правитель. Миденхейма, не догадывался, что под его городом находятся огромные владения грозных подземных хищников. Твари, прячущиеся в темных подземных лабиринтах, представляли куда большую угрозу для города, чем Литценрайх, и Конрад решил, что попытается объяснить это городскому начальству. И тогда они бросят все силы на борьбу со скавенами — а он потихоньку уйдет из города.

— Хайнлер… я хочу сказать, Гаксар… Он что-то говорил о новой партии подопытных, — сказал Конрад. — Он имел в виду мертвецов. Скавены собирались их забрать. Откуда?

— Моррспарк, — сказал Литценрайх. — Катакомбы.

— Вот туда мы и пойдём, — сказал Конрад. — И обязательно проследим, чтобы все видели, куда мы пошли. Вы меня понимаете?

— Я, может быть, и не солдат, — сказал Литценрайх, — но все же не дурак.

Миденхейм был расположен так, что не мог расширяться, — его границами были края скалы. Плато, на котором он стоял, занимало не больше квадратной мили, а это означало, что земля была в большой цене.

Места здесь едва-едва хватало для живых, что же было говорить о мертвых? Бедняки просто сбрасывали тела своих умерших родственников со скалы Вздохов. Те, кто был побогаче, оплачивали кремацию или захоронение у подножия склонов.

И только самые богатые могли себе позволить хоронить умерших в склепах под Моррспарком.

Именно в этом месте в давние времена дварфы, пробившись сквозь гранит, вышли на поверхность. Это была старейшая часть города; здесь находились самые длинные и разветвленные туннели. С течением времени многие из них обвалились, тем самым еще сильнее ограничив площадь захоронений и, следовательно, резко увеличив их стоимость.

Дварфы хорошо знали, как проникнуть на кладбище по старым разветвленным туннелям, которые в некоторых местах пересекались со сточными каналами. План был таков: дать городской армии небольшой бой, после чего увести ее за собой. При этом солдаты не должны почувствовать, что их куда-то заманивают.

Юкельм и Устнар встали во главе отряда беглецов, в который входили еще один дварф, несколько стражников Литценрайха, несколько женщин, включая Гертраут и Риту, повар, а также сам волшебник и Конрад. Несколько дварфов остались вместе со стражниками, чтобы прикрывать отход отряда, поэтому трудно было сказать, сколько же всего их работало у Литценрайха. Вскоре их настигли преследователи. Издалека стали доноситься крики раненых и умирающих и лязг оружия.

Юкельм и Устнар задержали отряд в туннеле, чтобы дождаться остальных. Солдаты должны были появиться с минуты на минуту и обязательно увидеть скавенов — если таковые здесь окажутся…

Конрад собирался покинуть Миденхейм. Но коль скоро у него появилась возможность прикончить перед этим хотя бы несколько скавенов, он не стал раздумывать ни секунды.

Наконец подошли остальные беглецы, число которых сильно поубавилось. Три человека и один дварф. Топот солдат раздавался все ближе. Еще один поворот, и они увидят свет фонарей. Конрад очень опасался, что, заслышав шум битвы, скавены разбегутся, бросив своих мертвецов, но он ошибся. Скавены не ушли!

Одним прыжком заскочив в пещеру-склеп, Конрад увидел нескольких скавенов, которые вытаскивали из каменных гробов недавно захороненных мертвецов. Увидев направленный на них свет, твари замерли от неожиданности.

Команды не потребовалось. Стражники и дварфы ринулись в атаку, а скавены, бросив покойников, шмыгнули в темные коридоры. Конраду очень хотелось броситься за ними, но он, обернувшись к солдатам, крикнул:

— Это зверолюди! — Он решил, что слово «скавены» будет им непонятно. — Остановитесь! Именем Ульрика, остановитесь!

Миденхейм был городом Ульрика, городом Белого Волка. Вот почему солдаты носили поверх доспехов волчьи шкуры. Выскочивший из коридора солдат остановился и занес меч над Конрадом.

Тот не двинулся с места, держа свой меч острием вниз. Подошел офицер и взглянул на оскверненный склеп, где мерзкие твари топтали священную землю его предков.

— Вперед! — немедленно скомандовал офицер, и солдаты бросились на помощь стражникам и дварфам, которые уже сражались с подземными крысами.

— Стойте здесь! — на ходу приказал офицер Конраду и Литценрайху и побежал догонять солдат.

Вскоре несколько солдат вернулись и окружили Конрада и волшебника. Конрад без труда мог бы раскидать их в стороны и скрыться, но бежать ему было некуда; он мог бы ринуться в бой и сразить несколько скавенов, но и в этом, как ему казалось, не было смысла.

Из туннеля вышел низенький толстенький человечек. На нем не было военной формы, его темное одеяние было украшено руническими знаками. В руках он держал резной деревянный посох с золотым шаром на конце. Конрад решил, что это волшебник и посох у него волшебный. Человечек остановился напротив Литценрайха, и оба принялись молча разглядывать друг друга.

Тем временем схватка со скавенами продолжалась. Видимо, их осталось немного, и солдаты добивали последних. Когда бой закончился, люди Литценрайха отдали свое оружие представителям власти Миденхейма.

— Меч! — коротко бросил Конраду капитан и протянул руку.

Он был не старше Конрада; его левую щеку пересекал шрам, который он получил на дуэли и которым страшно гордился, словно это была медаль за доблесть. На самом же деле он ни разу не участвовал в настоящем бою.

Даже сейчас на его одежде не было ни капли крови скавенов, и его меч был абсолютно чистым.

Конрад встречал таких вояк. Они жили на щедрые субсидии своих семей, а их невежество и непрофессионализм приводили к таким потерям, какие не смог бы вызвать и враг. Отдать такому типу меч было для Конрада страшнее, чем лишить жизни солдата, которому этот меч принадлежал.

— Он мне нужен, — ответил Конрад, нарочно подчеркивая свой деревенский акцент, но меч не отдал. — Эти твари называются скавенами, и туннели под Миденхеймом ими кишат. Давайте не будем драться между собой, лучше я отведу вас в их город, и мы прикончим их всех. Вы можете нас арестовать, но придет день, и в ваш город ворвутся полчища скавенов, и тогда вам конец.

— Он говорит правду, — сказал Литценрайх, обращаясь к другому волшебнику.

— Он говорит правду, — повторил тот, обращаясь к капитану. Затем подошел к Литценрайху, и оба колдуна стали что-то тихо обсуждать.

— Я хочу поговорить с вашим генералом, — сказал Конрад, не глядя на офицера. — Нужно действовать без промедления. Одному или двум скавенам наверняка удалось удрать; они приведут сюда легионы тварей.

— Я слышал о скавенах, — сказал капитан, стараясь не выказывать раздражения.

Бросив взгляд на валяющиеся на земле трупы, он подозвал к себе солдата.

— Дварфы знают самые короткие выходы на поверхность, — сказал Конрад.

Офицер неохотно кивнул, и Устнар повел солдат назад.

— Не важно, чем все это закончится, — тихо сказал капитан Конраду, — но все равно ты уже труп. Этот меч принадлежит моему полку.

Конрад взглянул на клинок в своей руке. Ножен у него не было, они остались у погибшего солдата.

— Нет, — ответил Конрад, — он принадлежит мне.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Власти Миденхейма бросили все силы на поход в подземные туннели: туда отправились часть гарнизона, стражники караульной команды, отряд наемников, рыцари ордена Белого Волка и несколько рыцарей ордена Пантеры. Рыцари пожелали встать на защиту своего города в пешем строю, поскольку лошадей взять под землю было невозможно.

Впереди колонны шли дварфы, за ними — люди Литценрайха. В случае нападения им предстояло принять на себя главный удар, отвлекая внимание скавенов от основной части армии.

Конраду очень хотелось удрать; он считал, что и так потрудился немало и теперь армия Миденхейма может обойтись и без него.

Он был уверен, что и Литценрайх с большим удовольствием отказался бы от участия в военных действиях. Любой дварф легко вывел бы их обоих по боковым туннелям куда-нибудь подальше от города.

Но волшебник решил иначе; возможно, его заинтересовал подземный город скавенов, возможно, ему захотелось узнать, как скавены превращают варп-камень в серый порошок.

Во избежание дезертирства колонну построили так, что за каждым из людей Литценрайха шел солдат городской стражи; разумеется, позади Конрада шагал сам капитан.

Однако Конрада это не беспокоило. Стоит ему захотеть, и он удерет от этого болвана в два счета. Но поскольку бежать ему было пока некуда, он послушно шагал в рядах колонны. Впереди него шли только дварфы и их стражи; позади капитана шагал Литценрайх.

Угрозы капитана Конрада не слишком волновали, хотя он был доволен, что узнал об этом заранее. Дурак капитан не скрыл своих намерений; и не менее глупо было вообще их иметь. Конрад убил одного из его солдат и забрал его меч, ну и что с того? Потом он убил еще одного, а потом добил раненного Устнаром стражника. Все это случилось в бою, при чем тут убийство? Почему капитан принимает это так близко к сердцу?

Один из его солдат убил Хьорнура. Этот дварф помогал спасать Конрада, но искать убийцу он был не намерен. Во время битвы воин может преследовать убийцу своего товарища, но после боя это желание пропадает.

Пробираясь по узкому крутому туннелю, Конрад думал о том, что очень скоро ему вполне может представиться шанс отомстить Гаксару. И если им доведется встретиться, он рассчитается с серым прорицателем сполна.

Конрад вспомнил слова Литценрайха о разнице между законом и справедливостью. Может быть, это он и ищет — не возмездия, а справедливости? Гаксар не только держал его в темном и сыром подземелье, он еще и предал его, отдав в руки Кастринга.

Конрад решил, что не сразу убьет Гаксара, сначала он устроит ему допрос.

Чем дольше он об этом думал, тем скорее ему хотелось встретиться с серым прорицателем. Оставалось надеяться на то, что скавены не разбежались. Они наверняка уже знают, что к ним движется армия. Интересно, как они поведут себя: вступят в бой или, поджав хвосты, попрячутся в закоулках своего мрачного царства?

Конрад понимал, что если скавенов не окажется на месте, то перемирию между городской стражей и людьми Литценрайха тут же придет конец. И тогда ему действительно придется спасать свою жизнь. Но пока он в относительной безопасности. Капитан не станет наносить удар в спину — все-таки он джентльмен. Он не сделает ничего худого Конраду, пока не закончится битва со скавенами. Если ему повезет, крысы его не убьют; если повезет Конраду, скавены не убьют и его.

Свой меч Конрад осторожно сунул за пояс и, пробираясь по темному проходу, старался не пораниться об острый клинок. Конрад был в тех же доспехах и кольчуге, которые были на нем во время первого похода к скавенам; он не взял ни шлем, ни щит, а только меч. Это было замечательное оружие — украшенное чеканной резьбой, с головой волка на гарде. Клинок был расписан рунами; наверное, это был девиз на каком-нибудь древнем языке. Возможно, там было написано: «Лучше смерть, чем бесчестье». При мысли об этом Конрад улыбнулся; больше улыбаться было нечему.

Он подумал о своем втором зрении. Жаль, что его больше нет; хоть и загадочный был дар, но все лучше с ним, чем без него.

Однако в узком туннеле, в полной темноте, что бы он мог разглядеть даже с помощью обычного зрения?

Впереди колонны шел Юкельм, но первым погиб не он.

Конечно, скавены знали о готовящемся на них нападении, а потому организовали оборону, выставив навстречу людям заградительный отряд воинов-камикадзе. Твари поджидали колонну, затаившись в боковых туннелях, откуда внезапно выскочили и, пока их не перебили, успели порешить многих.

Помимо этого, скавены приготовили ловушки. Пропустив вперед головную часть колонны, они внезапно обрушили пол, и около десятка солдат полетели в глубокую яму, на дне которой торчали острые колья. Следующие жертвы подземных крыс попали под обвал, когда твари обрушили на них тонны земли. Однако дварфы умели быстро проделывать узкие проходы в обвалившейся породе, чем они тут же и занялись, и приняли на себя следующий удар скавенов.

Юкельм был убит так же, как и Варсунг, выстрелом из арбалета. Воины, идущие впереди Конрада, мгновенно пригнулись, но тот, что шел прямо перед ним, замешкался — и погиб вслед за Юкельмом. Болт вонзился ему в глаз, пробив шлем и выйдя сквозь затылок.

Пролети арбалетный болт чуть дальше, он попал бы Конраду в голову. Не мешкая ни секунды, он подхватил щит, выпавший из рук погибшего солдата, и прикрылся им. Он знал, что капитану это не понравится, но, с другой стороны, зачем погибшему щит?

Быстро оглядевшись по сторонам, Конрад увидел, что находится в знакомом месте. Все туннели были одинаковы — узкие проходы, выбитые в твердом граните, но, кажется, именно здесь погиб Варсунг. И если это так, то до главной пещеры скавенов уже недалеко. Конрад напряженно вглядывался во тьму, стараясь увидеть зловещий зеленоватый свет, исходивший от печей, в которых обрабатывался варп-камень.

— Устнар!

— Что?

— Мы почти пришли?

— Да.

— Еще один выстрел, и прорываемся вперёд.

— Хорошо.

Мимо Конрада просвистел следующий болт. Арбалетчик стрелял из-за угла, поэтому болт ударился о стену; если бы не это, он прикончил бы капитана.

— Вперед! — крикнул Конрад и рванулся в туннель; за ним побежали два незнакомых дварфа и три солдата из Миденхейма, которых тут же стало двое — третий явился очередной жертвой невидимого арбалетчика.

В прошлый раз в этом месте на Конрада навалилась стая скавенов, и сейчас он ожидал услышать их визг и топот, но вместо этого в глаза ему ударил яркий свет. Он стоял в огромной пещере; скавены затаились и чего-то ждали…

К этому времени погибли еще двое солдат и один дварф. Устнар и его товарищ яростно отбивались топорами от наседавших на них скавенов. Вокруг валялись дохлые твари, и Конрад тут же прикончил еще одну. Но живых скавенов было много, очень много. Конрад взмахнул мечом, и еще одна крыса, получив удар в сердце, околела.

Рядом с Конрадом внезапно возник капитан, получив свое первое боевое крещение — он прикончил одну тварь; возможно, он не был таким уж болваном, каким показался Конраду.

Из туннеля выбежал Литценрайх. Он был безоружен, и его немедленно прикрыл собой Устнар. Одному из скавенов удалось избежать удара его топора и прорваться к волшебнику. Тот взмахнул рукой, словно в ней находился меч. Скавен, который уже занес копье, застыл словно каменный. Устнар немедленно снес ему голову, и она покатилась по полу.

Из туннеля один за другим начали выскакивать солдаты; завязался бой, и коричневая крысиная стая начала медленно отступать. «Что-то больно легко они отходят», — подумал Конрад. Кажется, крысы намеренно уводили людей за собой. Конрад немного поотстал, ища глазами Гаксара.

Знакомая уже Конраду пещера, в которой шел бой, напоминала огромный храм, в центре которого, изрыгая пламя и дым, находился чудовищный механизм Гаксара — металлическая печь, алтарь бога зла. Однако здесь никого не было — ни скавенов, ни оживших мертвецов. Огромные рычаги и колеса работали, вращаясь, взлетая вверх и опускаясь вниз, двигаясь по кругу, внутрь и наружу.

Сидя в одной из пещер этого подземелья, Конрад постоянно слышал шум работающей печи и постепенно к нему привык. Однако на этот раз шум был гораздо тише, жар не столь испепеляющим, свет не столь невыносимым; шестеренки и блоки жуткой машины вращались не столь быстро. Казалось, божество погрузилось в сон. Очевидно, узнав о предстоящем нападении, скавены приостановили работу адского литейщика.

В этот момент началась атака мертвецов.

Из рабов-зомби скавены создали целый батальон. Они не нуждались в оружии, поскольку их было очень много. Они появились из боковых туннелей в окружении жирных мух; тяжело переваливаясь, мертвецы медленно наступали, оттесняя людей от машины, лишая возможности сражаться, подавляя своей массой. Их было легко валить с ног, но место упавшего тут же занимал другой мертвец, и так до бесконечности. Конрад опасался, что сейчас среди нападавших снова появится его двойник, но его не было.

Среди рабов-зомби, работавших на хозяев-крыс, были и скавены, которые немедленно присоединились к отрядам, сражающимся с людьми. Эти скавены имели при себе оружие, но при этом были закованы в цепи. Это были камикадзе, чья смерть была столь же неизбежна, как и последующее уничтожение мертвецов. Увидев на них железные ошейники и ржавые цепи, Конрад вспомнил о своем плене. Эти твари были пленниками, как и он, но это не спасло их от разящего меча, и Конрад убил их столько, сколько смог.

Скавены-пленники умирали и присоединялись к разлагающимся зомби и иссохшим скелетам, гниющим трупам и пыльным мумиям, зловонным вурдалакам и забальзамированным покойникам, которые падали под ударами солдат, образуя под их ногами вал, сковывая движения, мешая двигаться дальше.

В этот момент сработала очередная ловушка. Откуда-то сверху на нападавших посыпался град стрел, и многие погибли, не успев прикрыться щитами.

Но скавены пустили в ход еще одно оружие, против которого спасения уже не было. Под потолком пещеры вспыхнуло яркое пламя, и на людей пролилась раскаленная лава, мгновенно расплавившая их щиты.

Больше половины отряда погибло мгновенно, сгорев в доспехах, превратившихся в металлические гробы. Другие умирали дольше, издавая жуткие вопли, пока тлела их живая плоть.

При вспышке воины Миденхейма разом, как их учили, выставили щиты. Конрад этого не сделал, и это спасло ему жизнь. Жидкий огонь его миновал, и он не сгорел в общем пожаре.

В огне погибли не только люди, но и многие скавены и зомби. Одни из них превратились в живые факелы, другие просто разлетелись на куски после удара огненной молнии. Некоторые мертвецы продолжали упрямо шагать вперед, не обращая внимания на то, что сами полыхали огнем.

У них не было голосовых связок, они не чувствовали боли, они не могли кричать, да это им было и не нужно.

Литценрайх посмотрел вверх, на двух скавенов, в лапах которых находилось страшное огненное оружие. У одного из них к спине был привязан деревянный бочонок, другой держал какое-то приспособление из латуни. Эта штука напоминала некий музыкальный инструмент, что-то вроде красиво украшенной трубы, которую скавен уже направил вниз, готовясь снова сыграть на ней смертельное огненное соло.

Колдун взмахнул руками, и из его пальцев вылетела молния. В следующий миг бочонок взорвался, залив обеих крыс светящейся жидкостью. Скавены вспыхнули мгновенно, и через секунду на дно пещеры упала кучка обугленных костей — все, что осталось от крыс.

Литценрайх пошатнулся, и Конрад решил, что колдун ранен, но нет: привалившись к стене, Литценрайх приходил в себя, очевидно истратив слишком много сил.

Лицо Конрада было опалено огненной машиной скавенов, его меч раскалился докрасна. От высокой температуры раскалилась и рукоять — и Конраду пришлось бросить его. Тут же он нашел другой, вырвав его из руки трупа.

Это был труп капитана. Смерть — вот все, что ему досталось. У него был вспорот живот, и его вывернутые кишки валялись на земле, смешавшись с внутренностями скавена, который и после смерти продолжал отчаянно цепляться за капитана. Человек и скавен лежали, как пара омерзительных любовников после совокупления.

— Спасибо, — сказал капитану Конрад.

Конрад снова ринулся в бой с мертвецами. Черви и все виды насекомых-мертвоядов посыпались в стороны из-под его клинка. Трупный запах, исходивший от разлагающейся, гниющей плоти, смешивался с запахом горелого мяса, этого любимого тошнотворного аромата дьявола.

Конрад заметил Литценрайха, который уже пришел в себя и вновь сражался с мертвецами, прокладывая путь сквозь их легионы. Трупы словно расступались перед волшебником, давая ему дорогу. Рядом с Литценрайхом сражался Устнар, срубая своим топором головы зомби. Волшебник успел рассмотреть адскую машину скавенов; по его лицу было видно, что он не слишком-то восхищен ее устройством.

Из туннелей больше никто не показывался. Неужели никого не осталось? Где же подмога? И куда делись скавены? Даже арбалетчики, у которых было столько легкодоступных целей, дали только один залп. Конрад оглянулся по сторонам. Вокруг не было ни одной крысы. Они удрали, как только хлынула огненная лава.

Отступить скавены не могли; значит, они готовят какую-нибудь новую пакость. Конрад очень устал, ему захотелось выбраться из пещеры, но ее стены были почти отвесными. Впрочем, здесь обязательно должны быть ступеньки, ведущие наверх, на уступ. Конрад принялся внимательно изучать пещеру.

Наконец он обнаружил винтовую лестницу, выбитую в скале, и осторожно начал по ней подниматься. Скавены по-прежнему не показывались. Но даже если они его и не видят, они его чуют…

Поднявшись на несколько пролетов, он остановился и прислушался, затем двинулся дальше. Добравшись до четвертого пролета, Конрад увидел, что находится как раз на уровне туннеля, из которого в прошлый раз угодил в самую гущу скавенов. Если пройти по уступу, то можно будет попасть в тот коридор, по которому его волокли скавены-охранники.

Так он и сделал, но не успел он дойти до туннеля, как столкнулся с Серебряным Глазом. Враги уставились друг на друга. Конрад впервые видел эту огромную крысу при ярком свете. В глаз твари была вставлена, оказывается, не серебряная монета, как думал Конрад, а нечто подвижное, напоминающее шарик ртути. Это был кусочек варп-камня. Серебряный Глаз высунул длинный язык и облизнул покрытую шрамами морду.

Конрад поежился, вспомнив прикосновение вонючего языка скавена к своей щеке. Он выхватил меч, Серебряный Глаз прикрылся щитом, противники сошлись — и Конрад с изумлением уставился на щит скавена.

Он был длинным, треугольной формы, черного цвета, с золотой эмблемой в виде сжатой в кулак руки в перчатке между двумя перекрещенными стрелами. Тот же знак, что и на колчане, который когда-то дала ему Элисса!

От удивления Конрад едва не пропустил удар, который вполне мог стоить ему жизни. Клинок скавена скользнул между кольчугой и кожаной безрукавкой; Конрад почувствовал, как из рассеченной кожи потекла кровь. Отбив удар, Конрад ринулся в атаку. Он был быстрее и искуснее. Единственным преимуществом скавена был его рост, но Конрад сумел и это обернуть в свою пользу. Он знал, что убьет Серебряного Глаза. Но, как и Гаксара, он не станет убивать его сразу, а немного подождет.

Ему хотелось спросить крысу, где та раздобыла щит. Он был старый и ржавый, сделанный из металла, и, видимо, побывал во многих боях. Но всегда ли он находился у гигантской крысы? Скавены принадлежали к племени падальщиков, их оружие и доспехи обычно состояли из того, что они подбирали на полях сражений и снимали с трупов. Вот и свой щит Серебряный Глаз вполне мог снять с какого-нибудь воина. Но где, с кого?

Размышляя об этом, Конрад скорее защищался, чем наступал, и скавен начал его теснить. Выходит, поговорить им не удастся. Тем более Серебряный Глаз его и не поймет; нужен переводчик, серый Гаксар. Если бы Конрад мог поймать и его, тогда хорошо было бы допросить обоих. Впрочем, они все равно не сказали бы правду.

Итак, придется убить Серебряного Глаза сейчас. Потом в качестве приза можно будет забрать его щит.

Внезапно позади Серебряного Глаза раздался крик скавена. Тот бросился вперед с удвоенной яростью; удары его меча стали чаще, металлический щит все сильнее бил по щиту Конрада, оттесняя того к краю уступа. Отбивая атаки скавена, Конрад краем глаза заметил, что на площадке каменной лестницы показался Литценрайх.

Крик скавена повторился, и Серебряный Глаз ответил ему хриплым отрывистым воплем. В темноте что-то мелькнуло, и из туннеля вынырнула тень. Это был Гаксар.

Серый прорицатель был не один. Рядом с ним находился человек — приземистый, со светлой кожей и абсолютно голый. На его шею был надет ошейник с цепью, которую держал в руке Гаксар, как человек держит на поводке собаку.

Конрад решил освободить узника. Сейчас скавены погибнут, а человек получит свободу.

Гаксар между тем что-то крикнул, и Серебряный Глаз сделал шаг назад. Конрад немедленно рванулся к нему, но удар его меча был отбит черным щитом.

К Конраду устремился Литценрайх и взглянул на Гаксара. Тот, не мигая, уставился на волшебника.

Конрад на секунду отвлекся, и Серебряный Глаз этим моментально воспользовался. Отскочив назад, чтобы уклониться от удара меча, Конрад пропустил неожиданный, сильнейший удар щитом, который пришелся ему в плечо. Оказавшись на самом краю уступа, Конрад отчаянно замахал руками, пытаясь удержать равновесие.

Внезапно сзади его подхватила сильная рука и помогла выпрямиться. Это был Устнар.

— Пойдем, хозяин? — сказал дварф Литценрайху.

В следующее мгновение Гаксар и его пленник скрылись во мраке, за ними побежал Серебряный Глаз. Конрад хотел броситься в погоню.

— Нет! — остановил его Литценрайх.

Не слушая его, Конрад сделал еще несколько шагов.

— Я знаю, куда они направляются, — сказал волшебник.

Конрад неохотно остановился, понимая, что Гаксара ему не догнать. У него нет с собой фонаря, он ранен. Преследование серого прорицателя может стоить ему жизни. Слишком высокая цена за месть — и даже за справедливость.

— Куда? — спросил Конрад.

— В Альтдорф, — ответил Литценрайх и спросил Устнара: — Кто-нибудь остался?

— Из наших — никого, — ответил дварф.

Подойдя к краю уступа, Конрад заглянул вниз. Огромная яма напоминала общую могилу, наполненную трупами людей, зомби, скавенов и выродков Гаксара. От гарнизона Миденхейма осталось не более дюжины человек.

— Почему в Альтдорф? — спросил Конрад.

— Там живет Император, — ответил Литценрайх.

Конрад недоуменно взглянул на волшебника.

— Ты видел, кто это был? — спросил тот, махнув рукой в сторону туннеля, где скрылись скавены.

— Это был Гаксар, — ответил Конрад.

— Нет, я имею в виду человека. Это наш Император.

Конрад взглянул вверх, на небо — серое, затянутое тяжелыми темными тучами. Собирался дождь, резкий холодный ветер задувал сквозь дыры в одежде, но Конрад был счастлив.

Впервые за бесчисленное количество недель он видел небо, впервые его взгляд не упирался в каменную стену. Впервые он был свободен от подземного лабиринта под горой Фаушлаг, свободен от бронзовых доспехов, свободен от монстров Кастринга, поклоняющихся Кровавому богу Кхорну.

Он мог протянуть руки и не ощутить прикосновения к холодному камню, мог подпрыгнуть высоко в воздух. От переполнявших его чувств Конрад издал крик, громкий и долгий, крик невыразимой радости и беспредельного ликования.

Он посмотрел на Миденхейм, который, казалось, расширился, выйдя за пределы каменного плато, и понял, что самого города он так и не видел. Когда дварфы везли его в город, сквозь прорезь забрала он разглядел лишь часть крепостной стены и несколько улиц, после чего оказался под землей. И затем находился там постоянно.

Он выбрался на поверхность примерно в трех милях от города Белого Волка. Увидев, что начинается рассвет, он побыстрее выскочил из пещеры и побежал от нее прочь, ни одной секунды не желая больше оставаться пленником подземного мира.

Сзади его окликнули. Обернувшись, он увидел Литценрайха и Устнара. Они втроем покинули поле подземной битвы, а потом долго шли по запутанным туннелям. Трудно было судить, кто победил в том сражении. Большая часть гарнизона Миденхейма погибла, но все же солдаты выполнили свою задачу: скавены были изгнаны из своих владений, по крайней мере, на некоторое время.

Но Конрада интересовал только один из них: Серебряный Глаз, обладатель щита с загадочной эмблемой, так давно знакомой Конраду. Прошло почти десять лет с тех пор, как Элисса подарила ему черный лук, десять черных стрел и колчан.

Этот щит с золотым знаком был единственной вещью, которая теперь связывала Конрада с его прошлым, с жизнью в родной деревне. Пусть он ничего не знает о щите, он должен его получить. Нельзя, чтобы такая вещь оставалась в лапах скавена.

Покинув логово скавенов и пробираясь по темным туннелям, они шли молча, но теперь Конрад решил, что настало время все обсудить.

— Это был не Император, — сказал он.

— Разумеется, не сам Император, — согласился Литценрайх, прислонившись к скале и тяжело дыша. — Это его двойник. Гаксар умеет не только оживлять трупы, но и менять их внешность.

Конрад об этом знал, ибо уже сам сражался со своим двойником, но Император? В это трудно поверить, хотя, с другой стороны, Гаксар явно дорожил этим пленником; он взял с собой лишь его одного.

— Я видел Императора, когда был в Альтдорфе, — добавил волшебник.

— Вы сказали, что они направляются в Альтдорф, но зачем? Это столица Империи; там живет настоящий Император.

— Этому я могу дать только одно объяснение: скавены создали двойника для того, чтобы подменить настоящего Императора монстром, порождением Хаоса. Однажды они уже пытались это сделать.

Конраду потребовалось довольно много времени, чтобы понять смысл слов волшебника. Наконец он кивнул. План действительно хитрый.

— Сколько миль до Альтдорфа? — спросил Конрад.

— Около трехсот, если передвигаться по туннелям скавенов, — впервые заговорил Устнар.

Неужели их туннели доходят до самого Альтдорфа?

— Предлагаю отправиться туда всем вместе, — сказал Литценрайх. — Будем друг другу помогать.

Конраду эта идея совсем не понравилась. Уже давно он решил, что впредь не будет иметь с волшебником никаких дел. Он принял решение, и ничто его не изменит.

— Я не хочу идти в Альтдорф.

— Хочешь. Поэтому ты и спрашиваешь, сколько до него миль.

Конрад пожал плечами:

— Я никогда там не был. — Говорить о щите с золотой эмблемой он ни за что Литценрайху не станет. — А зачем вам нужно идти в Альтдорф?

— Нужно же где-то начать новые исследования. Прежде я жил в Альтдорфе, и мне он подходит. Насколько я знаю, скавены живут и под этим городом, и, значит, у меня будут новые источники варп-камня. Кроме того, поскольку я считаю, что людям будет не очень выгодно, если место Императора займет марионетка скавенов, то лучше для всех сорвать план Гаксара.

Верно, это единственный способ встретиться с серым прорицателем. А где Гаксар, там и Серебряный Глаз — и черный щит.

— Куда пойдем? — спросил Конрад.

— На юго-запад, — ответил Литценрайх, показывая рукой.

— Триста миль пешком? У нас ведь нет ни лошадей, ни денег.

— Ты забываешь, кто я, Конрад, — сказал Литценрайх. — Дварф, воин и волшебник — мы же отличная команда. Согласны?

— Да, хозяин, — ответил дварф.

Воин тоже был с этим согласен, однако называть волшебника хозяином не стал.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Дорога между Миденхеймом и Альтдорфом считалась одной из главных в Империи; они отправились по ней в дилижансе. Конрад еще никогда не путешествовал в таком экипаже, и поначалу его даже укачивало; однако к концу первого дня он уже привык к мерному раскачиванию повозки.

Каждый вечер дилижанс останавливался у придорожной гостиницы, где Литценрайх и Устнар получали обильный и вкусный ужин, после чего отправлялись спать на мягких постелях. Промучившись на перине одну ночь, Конрад в дальнейшем предпочел спать на полу. Каждое утро, встав и позавтракав, они отправлялись в путь.

Колдун действительно оказался полезным спутником. Обычные пассажиры дилижанса платили хозяину гостиницы за ночлег, пищу и кров. Литценрайх не платил ни за еду, ни за комнаты, ни за проезд — силой своего волшебства он заставлял всех думать, что за все заплачено.

Таким же образом он раздобыл для своих спутников новую одежду, и Конрад, наконец, расстался с рваньем, которое не снимал с первого похода к скавенам. Какое это было наслаждение — помыться и переодеться! Его раны постепенно заживали, правая рука уже почти выздоровела.

Теперь он понял, почему волшебник не нуждается в деньгах; зачем ему деньги, если все можно получать и так? Все, кроме варп-камня…

В пути, не имея иного занятия, Конрад много размышлял, в основном о том, зачем едет в Альтдорф. Хорошенько все обдумав, он пришел к выводу, что делать ему там, в общем-то, нечего. Даже если Гаксар и Серебряный Глаз сбежали в Альтдорф, как он их там найдет? А если он их даже поймает и допросит, разве скавены откроют тайну черного щита?

И вообще, зачем ему этот щит? Кусок старого металла, и больше ничего. Эмблема — вот единственное, что его интересует, только она может раскрыть тайну его прошлого. Было и еще одно: Элисса. Но он помнил ее и так, без какого-то ржавого щита. Память об этой девушке не тускнела с годами, Элисса продолжала жить в его сознании.

Откуда попало к Кастрингам это оружие? Зачем оно было нужно Вильгельму Кастрингу? Он спрятал в старой кладовке лук, колчан и стрелы; щит находился у кого-то другого. Но если так, то должно быть и другое оружие и снаряжение с тем же знаком. Наверняка где-то есть и меч с ножнами, возможно, кинжал и пояс из странной бугристой кожи. А может быть, есть еще и шлем, и нагрудник или даже полный набор доспехов?

Стрелы, которые ему подарила Элисса, не могли принадлежать простому воину — слишком хорошо они были сделаны, тщательно подобраны, искусно украшены. Такое произведение искусства могло принадлежать только какому-нибудь богачу или правителю. Все было помечено золотыми знаками, значит, и лук, и стрелы, и колчан были очень дороги их владельцу, который никак не мог быть простым лучником. Скорее всего, это был какой-нибудь принц или военачальник. Возможно, конечно, что эти знаки носили и его слуги.

И все же Конрад почему-то был уверен, что лук, колчан и стрелы принадлежали одному человеку. Это чувство не могло сравниться с его двойным зрением, его нельзя было доказать, но когда он впервые увидел черный щит, то понял, что видит часть единого целого. Потом он старался себя в этом убедить, но постепенно это чувство начало ослабевать.

В одном он был уверен: он утратил свое двойное зрение. Наверное, в этом был виноват варп-камень. Когда его освобождали от бронзовых доспехов, то вместе с ними лишили и способности предвидеть будущее. Впрочем, его это не печалило. Отныне он будет жить как любой нормальный человек. Или как большинство людей…

Он позволил Вольфу швырнуть свой черный колчан в огонь, когда пылал дом, в котором жила Элисса — и в котором она умерла. Вспоминая те события, Конрад пришел к выводу, что Вольфу была знакома эта золотая эмблема, а он, Конрад, почему-то его больше о ней не спрашивал. Не спрашивал он и о бронзовом воине, которого Вольф называл своим братом-близнецом. Почему он промолчал? Почему все это казалось ему таким незначительным? Наверное, потому, что все эти вещи были связаны с его прошлым, о котором он решил забыть. А теперь они возникли вновь, оказавшись важной частью его настоящей жизни.

Интересно, кстати, как поживает сам Вольф? Наверное, бросил службу на границе и вернулся в Империю. А может быть, живет в Альтдорфе, поскольку это его родной город. Впрочем, нет, вряд ли. Неуемный характер Вольфа не позволял ему просидеть на одном месте больше нескольких дней. Может быть, Вольф и сейчас на границе?

Черный колчан со стрелами уже не вернуть — колчан Вольф швырнул в огонь, а стрелы Конрад давно истратил; последнюю стрелу он выпустил в Черепа. Конрад хорошо помнил, как тот вытащил ее из своей груди и отбросил в сторону, но перед этим внимательно посмотрел на золотой знак.

Конрад встретил Черепа возле пылающего дома Кастринга, а через пять лет попал в руки одного из его сыновей. Тот тоже ничего не мог сказать о золотом знаке, кроме того, что он как-то связан с эльфами. А может быть, Кастринг это и выдумал.

Но не важно, кто был первым владельцем черного щита — человек или эльф, важно другое: им не должен владеть скавен. Нужно забрать у него щит. Но как это сделать? Снова сражаться со скавенами Конраду не хотелось. Он прикончил достаточно серых тварей, теперь они квиты.

Что там говорил Литценрайх об Императоре? Неужели колдун и в самом деле хочет помешать скавенам посадить на трон двойника? Конрад и сам был бы счастлив помочь Императору, но что тут можно сделать? Разве что предупредить охрану. По-видимому, Литценрайх решил самолично разрушить планы Гаксара, недаром они старые враги.

Конрад по-прежнему не был уверен, что жалкий человек, которого тащил за собой Гаксар, был действительно двойником Императора. Двойника Конрада серый прорицатель создал, взяв у него немного крови и кожи, но так ли просто проделать такую операцию с Императором?

Литценрайх твердит, что догадывается о замыслах Гаксара, но можно ли волшебнику верить?

Всю дорогу в Альтдорф Литценрайх рассказывал пассажирам дилижанса разные истории. Все они были сплошной выдумкой, но чем больше он лгал, тем больше они ему верили. Конрад в это время молчал, Устнар тоже.

Этот дилижанс Литценрайх остановил в нескольких милях от Миденхейма. Он просто встал посреди дороги, кучер остановил лошадей, и трое путников спокойно забрались внутрь, причем ни кучер, ни двое стражников и пятеро пассажиров никак на это не отреагировали. Ничего не сказали даже те два человека, которых Литценрайх попросил с их мест, после чего они были вынуждены сойти с дилижанса. Видимо, колдун просто внушил им, что так и должно быть, как внушал он хозяевам гостиниц, что заплатил за ночлег.

Наблюдая за действиями Литценрайха, Конрад задавал себе вопрос, не находится ли и он сам под влиянием колдовства. Иначе зачем он едет в Альтдорф? Что от него нужно волшебнику?

Тогда он решил, что, как только они доберутся до Альтдорфа, он удерет. Сейчас это не имело смысла, они и так уже почти приехали. И если побег не удастся, значит, Литценрайх и в самом деле его околдовал. Да, но если он околдован, то почему способен вполне здраво рассуждать?…

Ничего, скоро он все узнает. Последнюю ночь они провели в гостинице «Семь ступенек». Кучер и стражники заметно оживились, поскольку путешествие подходило к концу. Их можно было понять — хотя дилижанс и курсировал по дорогам Великого герцогства Миденланд, где было полно патрулей, даже в самом сердце Империи следовало опасаться нападения хищников Хаоса.

Столицей Империи Зигмара был город Рейкдорф, позднее переименованный в Альтдорф; однако за две с половиной тысячи лет правительство не раз переезжало из одного города в другой. Местонахождение столицы зависело от политической ситуации в стране и разделения власти между ее землями. В настоящее время столицей вновь стал Альтдорф. И когда дилижанс, выехав из леса Драквальд, сделал последний поворот, Конрад впервые увидел столицу Империи.

Окруженный мощными белыми стенами, из-за которых выглядывали красные черепичные крыши домов, город лежал в месте слияния рек Талабек и Рейк, на островах, образованных этими реками и их притоками. Рейк был судоходным на всем протяжении от Мариенбурга до Моря Когтей, и в его гавани всегда стояло множество морских и речных судов. Но даже их высокие мачты с распущенными парусами казались карликами по сравнению с двумя огромными, удивительными по красоте зданиями, которые возвышались над городом: Императорским дворцом и собором Зигмара.

Дилижанс въехал в город через северные ворота. Конрад во все глаза смотрел на его улицы и жителей. За исключением Миденхейма, самый большой город, который он видел до этого, был Прааг, но и тот не шел ни в какое сравнение с Альтдорфом, который показался ему местом невиданных чудес.

Экипаж остановился, и Конрад спрыгнул на мостовую. Взглянув на гладкие булыжники у себя под ногами, он вспомнил о скавенах. Где-то далеко, в темных лабиринтах под городом, находятся их владения. Городская площадь была пуста. Впрочем, нет, не пуста: дилижанс тут же окружил отряд стражников с алебардами. На них были красные шапки, длинные светло-коричневые кафтаны, красные штаны и коричневые сапоги. Как только пассажиры начали выбираться из экипажа, стражники опустили алебарды, направив их на Конрада, Литценрайха и Устнара.

Конрад знал, что в пределах города ношение оружия запрещено всем, кроме военных, а потому его меч был завернут в тряпку. Конрад схватился за рукоять. Щита у него не было — он потерял его в сражении со скавенами. Устнар поднял свой топор. Конрад бросил быстрый взгляд на Литценрайха, ожидая, что сейчас тот пустит в ход магию. Но волшебник, оглядев стражников, остановил взгляд на двух людях не в военной форме. В Альтдорфе были свои волшебники. Литценрайх молча пожал плечами. Глядя на него, Устнар опустил топор.

Стражники окружили дилижанс тесным кольцом. Конрад понял, что путь к отступлению отрезан, хотя его такие вещи никогда не пугали.

— Нам нужны эти двое, а не вы, — произнес чей-то голос.

Конрад обернулся. Перед ним стоял сержант. На нем были ярко начищенный шлем с синим плюмажем, алая форма и сверкающие доспехи. На его нагруднике была изображена двухвостая комета — один из знаков Зигмара, на поясе висел меч.

Конрад уже начал прикидывать, скольких стражников он уложит, прежде чем они его схватят, но передумал и молча опустил свой меч.

Доставить сообщение из Миденхейма в Альтдорф, опередив дилижанс, можно было разными способами. Власти города Белого Волка могли послать курьеров или использовать имперскую сеть сигнальных башен, с которых передавали сообщения о беглецах. Скорее всего, волшебника узнали в первой же гостинице, остальное было делом техники.

Не обнаружив его тела на месте битвы со скавенами, власти Миденхейма, конечно же, поняли, что он сбежал, и сразу передали сообщение, согласно которому волшебника, а также любых дварфов, сопровождающих его, надлежало немедленно арестовать. Было известно, что именно дварфы помогали колдуну в работе с варп-камнем. Относительно Конрада никаких распоряжений не поступало, следовательно, его судьба никого не интересовала Литценрайха и Устнара заковали в цепи и увезли, а Конраду сержант приказал следовать за ним. В сопровождении двух стражников его вывели с Кенигплац и повели по запруженным народом улицам. Меч у него не отобрали, и, снова завернув его в тряпку, Конрад держал его под мышкой. Он не был ни пленником, ни свободным человеком, а потому старался шагать не в ногу со своим эскортом.

Разговаривать со стражниками ему не хотелось, тем более задавать им вопросы; вместо этого он предпочел любоваться огромными зданиями, видневшимися впереди. Они выглядели очень впечатляюще: каждое было построено в своем стиле, но все вместе они образовывали замечательный ансамбль.

Слева находился собор Зигмара; его огромные золоченые купола сверкали в утренних лучах зимнего солнца. Рядом с ним располагался Императорский дворец, украшенный небольшой остроконечной башенкой, выложенной из кусков гранита, привезенного из ущелья Черного Огня, места величайшей победы Зигмара. Все башни дворца были одинаковой высоты, чтобы ни одна не доминировала.

Альтдорф считался городом Зигмара, где его весьма почитали. Шпиль дворца был украшен изображением Гхал-мараза, боевого молота, принадлежавшего этому бессмертному герою, а на куполе собора красовались восемь остроконечных звезд, символ восьми разобщенных племен, объединившихся под властью Зигмара.

Дворец был окружен высоким крепостным валом с массивными воротами, через которые Конрада ввели во внутренний двор, довольно мрачный, поскольку лучи солнца сюда не проникали, а затем отвели в небольшое караульное помещение, где, сидя возле пылающего очага, отдыхали стражники. Они смеялись, перебрасывались шутками и не обратили никакого внимания на вошедших. Сопровождавшие Конрада стражники тут же сняли с себя доспехи и присоединились к товарищам.

— Сядь! — приказал Конраду сержант, усаживаясь за грубый деревянный стол. Затем снял с себя шлем, и Конрад увидел седовласого ветерана с суровым, покрытым шрамами лицом. — Дай-ка мне взглянуть на твой меч.

Сев напротив сержанта, Конрад снял тряпку со своего меча. Сержант внимательно посмотрел на голову волка, украшавшую гарду.

— Твои спутники, — сказал он, — нарушили закон Императора. А ты, похоже, нарушил закон Миденхейма. Ты украл этот меч.

Видимо, сержант узнал оружие, принадлежавшее полку Миденхейма, а говоря о спутниках, имеет в виду варп-камень. Но вполне может быть, что он даже не слыхал об варп-камне и не знает, в чем заключается вина Литценрайха.

— Этот меч, — сказал Конрад, — я купил у дварфа, которого вы арестовали. Вы говорите, что он и тот старик — опасные преступники? Они нарушили закон Императора? Знаете, мне они тоже показались подозрительными. Свой старый меч я потерял в бою — всадил его в голову зверочеловеку, а тот с ним так и убежал.

Сержант кивнул. По его лицу было видно, что ему стало смешно.

— Говорят, что хранить краденое — это на девять десятых преступление.

— Это меч из Миденхейма. Вы же сами сказали, что на него распространяется закон этого города. При чем тут Альтдорф?

— Мы уважаем своих союзников. Меч будет им возвращен. Вопрос в другом: стоит ли возвращать им тебя?

— Зачем? Я купил меч у дварфа, спросите его самого.

Конрад не сомневался, что спрашивать Устнара они не станут; ему и волшебнику предстояло отвечать на куда более сложные вопросы. Альтдорф имел репутацию города с великолепно отлаженной судебной системой. Во время допросов здесь пытали менее жестоко, чем в остальных городах Империи. И разумеется, перед казнью волшебника и дварфа состоится суд.

Конрад понимал, что его истории про меч сержант вряд ли поверил, ему было важно другое: показать, что он не имеет никакого отношения к Литценрайху и дварфу, а в дилижансе они оказались просто случайными попутчиками.

— Показания преступника в расчет не принимаются, — сказал сержант. — А если я отошлю меч назад, то придется проводить расследование и возиться с массой бумаг.

— Вот и не отсылайте.

— Нет, мы обязаны это сделать. Если бы в Миденхейме нашли наш меч, его, я думаю, непременно вернули бы нам. А если ты вернешься в Миденхейм вместе с этим мечом, то на все вопросы ответишь сам. По-моему, так будет лучше всего. Ты согласен?

Конрад промолчал. Если его отправят обратно в Миденхейм, даже под усиленной охраной, он сумеет сбежать. Но покидать Альтдорф он пока не собирался.

Сержант смотрел на него с каким-то странным выражением и улыбался. Кажется, весь этот разговор его смешил, а Конрад просто не понимал шуток.

— Но если, — продолжал сержант, — данный меч попал бы в руки, скажем, имперского гвардейца, тогда, разумеется, этот человек был бы вне подозрений. — Конрад все понял, но, тем не менее, продолжал молчать. — У нас хорошая работа, хорошие развлечения, хорошая… — сержант со стуком бросил на стол золотую крону, — плата.

— Имперская гвардия? — сказал Конрад и взглянул на великолепную форму сержанта: ярко начищенные медные доспехи, шлем с пышным плюмажем, жемчужные пуговицы, красивые галуны и знаки отличия. — Что-то не хочется мне быть игрушечным солдатиком — только и делай, что маршируй туда-сюда да стой на часах в будке и держи флаг вместо меча.

— Мы не игрушечные солдатики, Конрад! Мы элитная часть армии Императора, его личная охрана!

Конрад удивленно посмотрел на сержанта.

— Прошлой зимой я был в Прааге, — последовал незамедлительный ответ. — Помнишь? Меня зовут Таунгар.

Конрад кивнул. Он помнил Прааг.

Как можно забыть ту осаду? Но почему он должен помнить сержанта из Альтдорфа, хотя тот и знает его имя?

— Не знаю, зачем ты сюда пришел, — сказал Таунгар, — но тебе лучше записаться к нам в гвардию. Для воина лучшего места не придумаешь. Учти, я говорю для «воина», потому что мы здесь не маршируем и не красуемся на парадах. Я знаю, ты из тех, кто нам нужен.

— Иначе… что?

Таунгар только пожал плечами и взглянул на меч с головой волка.

— Мне дадут другой меч?

— Знаешь, мы тут выяснили, что воин лучше всего сражается, когда он вооружен. — Таунгар протянул руку и снял со стены пояс с ножнами, из которых торчала рукоять меча, и положил это на стол рядом с мечом из Миденхейма и золотой монетой.

Конрад вытащил меч из хорошо смазанных ножен. Его рукоять была сделана из белой кости, гарду украшала императорская корона. Конрад взглянул на украшение, затем на золотую монету — и взял ее со стола.

— Ты взял в руки императорскую монету, Конрад. Теперь ты обязан принести присягу. Встань.

Конрад встал и произнес клятву верности, поклявшись именем Зигмара, что будет честно и верно служить Императору и, если понадобится, отдаст за него жизнь.

— Добро пожаловать, — сказал Таунгар и протянул ему руку, которую Конрад крепко пожал.

Ему хотелось задать сержанту массу вопросов, но он промолчал. Скоро он все узнает сам.

Конраду подрезали волосы, чтобы они не торчали из-под шлема. Пришлось ему и побриться, чего он не делал со времен службы в Кислеве, поскольку носить бороду позволялось только офицерам. Затем ему выдали форму — одинаковую для всех, от новобранца до старшего офицера. Единственным знаком отличия был цвет пышного плюмажа на шлеме: чем выше чин, тем темнее цвет — от светло-голубого до ультрамаринового.

Конраду не придется часами выстаивать в дежурной будке, для этого у Таунгара имелись другие солдаты. Конрада зачислили в военные инструкторы. Впрочем, это не означало, что он был избавлен от обязанности следить за своей одеждой и начищать доспехи до такого состояния, чтобы в них можно было смотреться как в зеркало. Что он иногда и делал, вглядываясь в свое покрытое шрамами лицо и вспоминая тот день, когда впервые увидел себя в зеркале Элиссы.

Скоро он привык носить безупречно чистую одежду и слышать стук своих каблуков по гладким мраморным полам дворца. Став одним из многих, выполняя общую для всех задачу, живя по строгому распорядку, когда в одни и те же часы все ели, развлекались и спали, Конрад чувствовал, как в его душе воцаряются мир и покой. Не нужно было ни о чем думать, не нужно было принимать решения — все это делали за него.

Даже те часы, которые он проводил на занятиях с солдатами, превратились в рутину, хотя Конрад старался внести в них что-то новое. Это было единственное время, когда ему не нужно было носить форму, поскольку полевые занятия — это грязь и пот, и в парадной форме там было нечего делать.

Конрад не только учил других. Он владел многими видами боевого оружия, но в гвардейских арсеналах было и такое, каким он сам не умел пользоваться.

Несколько раз Конрад стоял в почетном карауле во время поднятия и спуска императорских знамен — утром и вечером. С высоты крепостного вала — а это было не менее двухсот футов — был хорошо виден весь город с его дорогами, портом, реками, каналом Вайсбрук, окрестными лесами, деревнями и далекими горами. Еще выше над валом, на одной из башен, находилась сторожевая вышка, с которой окрестности просматривались еще лучше, поэтому там всегда стоял часовой.

Внутри дворца все было таким же колоссальным, как и снаружи. Огромные залы, массивные двери, коридоры и лестницы, широкие, словно улицы, потолки высокие, как дома. Словно Императорский дворец был построен для великанов.

Вдоль стен первого зала, занимая все пространство от входа до лестницы, стояли статуи бывших Императоров, каждая в три человеческих роста. Далее располагались их личные покои. История правления каждого Императора отображалась в виде росписей — по одной на каждое событие, — которые покрывали верхнюю часть стен, образуя что-то вроде бордюра. Помимо росписей стены украшали богато вышитые гобелены, изображающие триумф Императора. Здесь правитель был представлен в виде великого воина, сражающегося с самыми свирепыми тварями. Впрочем, как вычитал Конрад в книгах Литценрайха, большая часть этих событий была скорее плодом воображения художников, нежели историческими фактами.

В залах дворца можно было увидеть целые скульптурные группы, рассказывающие о жизни и подвигах Императоров: вот один из них сражается с оравой мерзких зверолюдей, другой вступил в смертельный поединок со своим врагом. Повсюду были представлены трофеи, собранные и привезенные Императорами со всех концов Империи, как из мира людей, так и нелюди: золотые украшения и изделия из драгоценных камней, чучела фантастических животных, невиданное оружие — память о былых войнах и славных победах. Многие из этих предметов со временем так обветшали, что стали едва узнаваемы, но, тем не менее, занимали почетное место в силу своей древности.

В центре каждого зала, на простом каменном постаменте, куда струился дневной свет из круглых окон, расположенных под самым потолком, покоились останки очередного Императора. Это были гробы, сделанные из золота, гранита и мрамора. Были там и стеклянные саркофаги, в которых лежали позолоченные скелеты. Многие постаменты были пусты, поскольку в то время столица Империи находилась не в Альтдорфе, и Императоры были похоронены в другом месте. Первый постамент был также пуст, ибо никто не знал, где нашел место своего упокоения Зигмар. Согласно легенде, чувствуя приближение смерти, основатель Империи отправился в царство дварфов, чтобы вернуть им их оружие — Гхал-мараз. Больше Императора никто не видел.

Единственная память о правлении Зигмара занимала самое почетное место и лежала на черной бархатной подушке: рукоять из слоновой кости от кинжала, который был при Зигмаре в знаменитом сражении в ущелье Черного Огня. Клинок кинжала со временем превратился в прах.

Возле каждой колонны в каждом зале дворца стояли гвардейцы. Они не были личной охраной Императора, это был почетный караул, охраняющий останки умерших Императоров. Впрочем, дворец был так велик, что мог вместить целую армию. Иногда Конрад замечал одетого в ливрею слугу, который куда-то спешил.

Тишину и пустоту, царящие во дворце, можно было объяснить одной причиной: Император отсутствовал. Конрад выяснил это только через неделю. Император, его свита и большая часть его личной гвардии находились с официальным визитом в Талабхейме, куда отплыли на императорской яхте, чтобы проделать триста миль на восток по реке Талабек.

Узнав об этом, Конрад сразу подумал о Гаксаре: не отправился ли скавен туда, а не в Альтдорф?

Прошло уже двенадцать дней с тех пор, как Конрад был принят на службу в гвардию. За это время он многое узнал и многому научился. Но двенадцать дней — очень короткий срок в глазах правосудия. Конрад знал, что Литценрайх и Устнар по-прежнему томятся в подземелье под казармами Альтдорфа.

Их арестовали за нарушение закона Императора, но охраняла их городская стража. Стража Альтдорфа и имперская гвардия были силами, вечно соперничающими друг с другом.

В городскую стражу солдат набирали в основном из числа горожан и жителей окрестных деревень, расположенных в провинции Рейкланд; в имперскую гвардию зачисляли людей из провинций и городов Империи.

Как только Конрад узнал, где содержат волшебника и дварфа, он стал думать о том, как их оттуда вызволить. Литценрайх спас его от бронзовых доспехов, а Устнар и другие дварфы помогли выбраться из плена скавенов. Правда, трое дварфов уже погибли, но Конрад решил, что за свое спасение отблагодарит того, кто остался в живых.

Было уже темно, когда он, освободившись после дежурства, направился прямиком к главным воротам крепости. Часовые его пропустили, решив, что у него наверняка имеется разрешение. Повернув на север, Конрад перешел через широкий деревянный городской мост, украшенный изваяниями воинов, богов и мифических существ, и направился к месту расквартирования стражи. Начиналась зима, дни становились короче и холоднее, и Конрад про себя радовался, что накинул длинный плащ.

Войдя в темный и узкий коридор, Конрад снял медный шлем. Через несколько секунд на нем красовался ярко-синий плюмаж. Конрад превратился в офицера имперской гвардии.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Часовые первого поста окинули его равнодушным взглядом, когда он уверенным шагом прошел мимо них. Войдя во внутренний двор, Конрад направился к караульному помещению.

— Мне нужно видеть начальника охраны, — сказал он солдату, стоящему перед входом.

— Офицер! — гаркнул часовой. — Тут вас спрашивают!

Через несколько секунд вышел офицер, который направился к Конраду, на ходу застегивая пряжку на ремне. Увидев Конрада, он вытянулся и, щелкнув каблуками, отдал ему честь. Конрад ответил на приветствие, только более небрежно.

Имперские гвардейцы ставили себя выше солдат городской стражи. Но хотя Конрад и был якобы офицером, здесь он не имел права распоряжаться.

— Чем могу помочь? — спросил офицер. — У имперской гвардии закончилась полировка?

— У вас сидят два пленника, — сказал Конрад, доставая бумагу. — Согласно приказу я должен видеть одного из них. Меня интересует дварф, который содержится у вас, как это следует из императорского эдикта.

Конрад развернул документ, на котором стояла массивная печать, очень надеясь, что дежурный офицер не умеет читать, поскольку показывал ему список оружия, хранящегося в арсеналах имперской гвардии.

— У вас содержится данный пленник? — строго спросил Конрад.

Сделав вид, что читает документ, офицер кивнул:

— Да. А в чем дело?

— Я хочу задать ему несколько вопросов, к причине его ареста это не относится. Есть сведения, что этот дварф украл меч, принадлежавший одному из полков Миденхейма.

— Да, я что-то слышал о мече.

Офицер внимательно взглянул в лицо Конрада, но тот ответил ему спокойным взглядом; он знал, как изменился с тех пор, как сбрил бороду и надел гвардейскую форму. Офицерам гвардии разрешалось носить бороду, но в обязанность это не вменялось.

Об украденном мече наверняка уже болтали во всех казармах. Солдат всегда товарищ солдату, пусть даже они и служат в разных войсках.

— Мне нужно расспросить пленника о том, как к нему попал этот меч.

— Хорошо, я проведу вас к нему.

— Вот и славно. Кроме того, я попрошу вас запротоколировать допрос, сделав два экземпляра, один — мне, другой — для властей Миденхейма. Затем вы отправите меч в Миденхейм, соблюдая все необходимые формальности. После этого предоставите мне полный отчет о своих действиях. Справитесь?

— Э-э…

— Что делать, порядок есть порядок. Чем проще кажется поручение, тем сложнее его выполнить.

Офицер воздел глаза к небесам, словно призывая их на помощь.

— Сколько вам нужно времени для беседы?

— Не много, — ответил Конрад и, шутя, легонько стукнул офицера кулаком.

Тот хмыкнул.

Офицер проводил Конрада в кирпичное здание, где взял большую связку ключей и подозвал стражника.

Прихватив ключи и фонарь, тот повел Конрада и офицера по узким коридорам. Кирпичная кладка сменилась каменной, они прошли несколько тяжелых дверей, которые стражники, пропустив посетителей, сразу заперли.

Конрад почему-то вспомнил подземное жилище Литценрайха. Едва выбравшись из-под земли, колдун оказался там вновь, только на этот раз коридоры его нового обиталища были высоки и широки, а грубые каменные ступени, ведущие вниз, были стоптаны поколениями бесчисленных узников.

Спускаясь в подземелье, Конрад понял, что выбраться отсюда самостоятельно уже не сможет; впрочем, возвращаться тем же путем он и не собирался.

Они шли и шли, петляя по бесконечным коридорам и проходя через бесчисленные двери, одни глухие, другие — с зарешеченными окошками. Наиболее важные преступники, как надеялся Конрад, содержались в самой глубине подземелья.

Открылась еще одна, очередная дверь — и вдруг из-за нее прямо на вошедших упал стражник, дежуривший со стороны подземелья. Конрад мгновенно вытащил меч, услышав, что офицер сделал то же самое. Они склонились над телом. Никаких ран на нем не было. Тело было еще теплым; видимо, стражника убили совсем недавно.

— Пленники там? — спросил Конрад.

— Вон те двери, в конце коридора.

Конрад шагнул в темноту, офицер последовал за ним. Коридор перегораживала тяжелая дверь, за ней, по обеим сторонам прохода, находились две двери, запертые на замок. Прижавшись лицом к железной решетке одной из них, Конрад тихо позвал:

— Литценрайх! Устнар!

Ответа не последовало.

— Ключи! — рявкнул офицер, и к нему подбежал стражник. — Открывай! — Стражник открыл. — Входи!

Вытащив меч и держа над головой фонарь, стражник вошел в подземную камеру. Конрад и офицер двинулись за ним. В первой камере никого не было. Во второй тоже.

— Они не могли выйти здесь, — сказал Конрад, кивнув в сторону мертвого стражника. — Скорее всего, они ушли через ту дверь. — И он показал концом меча на дверь в конце коридора.

— Как им удалось выбраться из своих камер? — спросил офицер, понизив голос. — Как они убили солдата?

— Не знаю. Какая разница? Открывайте дверь, пока они не сбежали.

— Мы не можем открыть ту дверь.

— Почему?

— Она заперта. Ключа у нас нет. Эту дверь вообще никогда не открывали. Все время, что я здесь служу, — ни разу.

До сих пор подземная тюрьма была такой, какой Конрад и ожидал. О расположении ее коридоров и камер он узнал от одного гвардейца, который знал о них от своего приятеля-тюремщика. Поначалу план Конрада был таков: пробраться в тюрьму, избавиться от стражников, выпустить Литценрайха и Устнара, открыть с помощью колдовства эту дверь и бежать. Но волшебник, судя по всему, освободился, сумев снять заклинания, которые на него наверняка наложили колдуны Альтдорфа.

Конрад сильно нажал на тяжелую дверь в конце коридора, и она, издавая пронзительный скрип, начала медленно поворачиваться на ржавых петлях. Это была самая тяжелая дверь темницы, старинная, скрепленная тяжелыми металлическими полосами. Конрад вопросительно взглянул на офицера — тот кивнул и взял у стражника фонарь.

— Заходим, — сказал офицер. — А ты возвращайся и как можно скорее веди сюда солдат. Собери всех, кого сможешь. Предупреди, чтобы в местах выхода сточных труб выставили часовых.

Стражник, звеня ключами, помчался выполнять приказ, а Конрад осторожно заглянул за дверь. Дальше тянулся туннель, который сужался и уходил куда-то вниз.

— Где-то здесь протекает подземная река, — сказал офицер. — К ней ведут городские сточные каналы и канавы; за городом река выходит на поверхность и сливается с рекой Рейк.

Конрад об этом знал, ибо подземная река и была выбрана им в качестве пути к отступлению. Наверняка в этом направлении побежали и Литценрайх с Устнаром.

Офицер вошел в коридор, Конрад пошел за ним. Внутри было сыро и холодно, фонарь светил тускло, не справляясь с такой тьмой. В гробовой тишине гулко отдавались их шаги. Вскоре Конрад заметил, что коридор больше не уходит вниз. В лицо пахнуло свежим воздухом.

И не только это — в конце коридора мелькал свет и слышались какие-то звуки…

Конрад ожидал услышать плеск воды о камни в том месте, где подводная река выбегала из-под земли, однако эти звуки совсем не были похожи на плеск воды. По спине Конрада пополз холодок.

Офицер остановился и оглянулся.

— Что это? — спросил он.

В ответ Конрад только покачал головой и, сняв перчатки, сунул их за пояс.

— Не нравится мне все это, — прошептал офицер. — Может, дождемся подкрепления?

Конрад не ответил и хотел обогнать офицера, но тот двинулся вперед. Свет впереди становился все ярче, звуки все громче, напоминая собой не то плач ребенка, не то скулеж каких-то зверенышей, которые отчаянно просят есть.

Но звуки эти издавали не животные, Конрад уже понял это. От волнения у него пересохло во рту, по телу струился пот, взмокшая рука крепко сжимала рукоять меча.

Внезапно офицер остановился, и Конрад едва не налетел на него. Оба замерли, не в силах отвести глаз от открывшейся перед ними картины. Они увидели пещеру, с потолка которой свисали сталактиты, переливаясь таинственным светом и освещая жуткую сцену.

— Конрад! — прошипел знакомый голос. — Мы тебя ждем.

Это был Гаксар. Приняв человеческий облик, он стоял в двух шагах от входа в пещеру, которая была значительно меньше той, в которой скавены обрабатывали варп-камень: это был естественный грот. По самому центру пещеры протекала бурная подземная река.

Литценрайх и Устнар лежали на земле Они были совершенно голыми; их руки и ноги были гвоздями прибиты к камням. Но это не были их единственные раны: их тела были искусаны и изрезаны, из страшных ран широким потоком лилась кровь. Чтобы не было слышно криков, рты истязуемых заткнули кляпами.

Между волшебником и дварфом виднелось свободное место и валялись четыре длинных гвоздя — все это было приготовлено для него, Конрада.

Вокруг пытаемых толпились и толкались какие-то человекоподобные существа — голые, бесполые, маленькие, полностью лишенные волос. Это они издавали крики, которые Конрад принял за крики младенцев.

Их были десятки, голых, маленьких, с огромными головами, выпученными розовыми глазами и телами белыми, как могильные черви. Это было какое-то отродье зверолюдей — с длинными языками, острыми клыками, раздутым туловищем, с короткими хвостами, чешуйчатой кожей и когтистыми лапами.

Толкаясь и отпихивая друг друга, они старались пролезть к обнаженным телам колдуна и дварфа, чтобы слизывать кровь, вытекающую из их ран. Это они издавали жуткие стонущие звуки, ибо жаждали живой плоти.

Их острые зубы и рвали тела пленников; твари уже начали свой кровавый пир.

Рядом с Гаксаром стоял Серебряный Глаз, держа в руке черный щит с золотой эмблемой. Скавен облизнулся, и Конрад сразу вспомнил его шершавый и вонючий язык, когда грызун лизнул его пораненную щеку.

Возле Гаксара находился кто-то еще, но тех было плохо видно. Существа стояли на высоком выступе и оттуда, словно зрители, наблюдали за происходящим.

Конраду потребовались секунды, чтобы оценить обстановку, и еще одна, чтобы выхватить из-под плаща кобуру, в которой находилось его новое оружие! Он прицелился и выстрелил.

Это оружие представляло собой механический арбалет, состоящий из медных колесиков и стальных рычажков. Его шестидюймовый болт был уже нацелен, пружина оттянута назад. Стрелять из этого оружия Конрад учился целую неделю.

Гаксар был прорицателем, но не воином. Болт вонзился ему в правый глаз, и скавена отбросило назад. Он хотел выдернуть ее правой рукой, но этой руки у него как раз и не было. Не издав ни звука, Гаксар медленно осел на землю.

И сразу пещеру потряс оглушительный, пронзительный вопль, от которого кровь стыла в жилах. Это закричал Серебряный Глаз, когда увидел, что его хозяин мертв. Скавен ринулся на Конрада, но на его пути встал офицер из Альтдорфа. Мечи противников со звоном скрестились.

Отбросив арбалет, Конрад выхватил меч и сразил первого же пигмея-монстра, метнувшегося к нему. Тот еще визжал, пока его голова не покатилась по полу пещеры.

Конрад принялся рубить тварей направо и налево. Они выскакивали на него из-за камней, пытались вцепиться в ноги, впивались в него зубами, старались повалить на пол, повисая на нем десятками. Он отпихивал их ногами, стряхивал с себя, колол мечом, рубил на куски, топтал ногами. Они умирали, издавая звуки еще более жуткие, чем их голодный плач.

Подбежав к Литценрайху, Конрад наклонился и вырвал из его рта кляп, но тут же едва не упал, зашатавшись под тяжестью сразу нескольких вцепившихся в него тварей. Чувствуя, что не может распрямиться, он закричал:

— Заклинание! Заклинание, Литценрайх!

— Освободи мне руку, — слабым голосом отозвался колдун.

Наконец Конраду удалось стряхнуть с себя тварей. Свистнул меч, и по земле покатились их отрубленные головы, оставляя за собой кровавый след. Вновь склонившись над волшебником, Конрад попытался вытащить из его руки глубоко вбитый железный гвоздь.

— Дергай за руку!

Конрад схватился за руку, потянул — на гвозде остались осколки костей и куски кровавой плоти, но рука была свободна. Издав дикий вопль, колдун взмахнул ею — и вопль перешел в слова заклинания. Из окровавленных пальцев Литценрайха вылетела молния.

И сразу вслед за заклинанием в пещере раздался пронзительный визг, когда первый из мучителей волшебника вспыхнул ярким огнем. За ним загорелся второй, затем третий, и пещера наполнилась дымом и запахом горелого мяса.

Сразив еще нескольких монстров, Конрад подскочил к Устнару. Подсунув меч под один из гвоздей, он надавил на него, — и, мгновенно вытянув освободившуюся руку, дварф сдавил ею горло ближайшего монстра, пока Конрад освобождал ему вторую руку.

Пол пещеры был усеян трупами тварей, в живых их осталось совсем немного, и все же мерзкое отродье продолжало упорно атаковать, в слепой ярости набрасываясь на Конрада и волшебника. Конрад еще освобождал Устнара, а Литценрайх был уже на ногах, сумев освободиться самостоятельно. Выдергивая из камня последний гвоздь, Конрад услышал звон — это переломился его меч.

Конрад оглядел поле битвы. Офицер из Альтдорфа лежал на земле и, судя по его скорченному телу, был мертв. Гаксар и Серебряный Глаз исчезли. Видимо, скавен сбежал, прихватив с собой тело хозяина. Исчезли и существа, стоявшие на выступе. Все уродцы, набившиеся в пещеру, валялись мертвыми или умирали, пожираемые волшебным огнем Литценрайха; от них исходил зловонный дым и чад.

Конрад, Литценрайх и Устнар стояли окровавленные, тяжело дыша и глядя друг на друга. В пещере наступила тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием людей и стонами издыхающих кровавых бестий.

И вдруг где-то вдали, во тьме одного из туннелей, раздался новый звук. Конрад узнал его сразу: это был боевой клич монстров Хаоса. В пещеру мчались твари огромного роста, отлично вооруженные; судя по звуку, их было много, очень много.

— В реку! — скомандовал Конрад. — Это наш единственный шанс!

Они подбежали к подземной реке. С виду это была самая обыкновенная река — бурная, с пенистыми гребешками. С громким журчанием вода билась об острые камни, уходя куда-то вниз, под невысокую арку в дальнем конце пещеры.

— Ненавижу воду! — воскликнул Устнар и прыгнул в реку.

Мгновенно скрывшись под водой, он вынырнул через несколько секунд уже на середине реки, довольно далеко от пещеры. Литценрайх все еще мешкал, и Конрад просто толкнул его плечом. Колдун полетел в воду, подняв тучи брызг, и через секунды его голова скрылась под аркой.

Оставшись один, Конрад отшвырнул шлем, сбросил с себя плащ, кирасу, стащил один сапог, но на второй у него уже не хватило времени. Из туннеля сверкнула пара горящих красных глаз, затем еще одна, и еще. Медлить было нельзя. Прыгнув в холодную реку, Конрад постарался задержаться под водой, чтобы как можно дальше отплыть.

Вынырнув за секунду до того, как его подхватил бурный поток, Конрад успел бросить взгляд на берег. На выступе вновь стояли две фигуры. Он видел их совершенно ясно.

И одной из этих фигур был Череп!

На этот раз Конрад не мог ошибиться. Даже через пять лет он узнал бы это существо. То же тощее тело, та же совершенно лысая голова, на которой, казалось, не было плоти.

А рядом с Черепом стояла та, которую Конрад не видел пять лет и которую не мог забыть, сам не зная почему. Теперь она была старше, но не узнать ее было невозможно.

На какое-то мгновение их глаза встретились — его зеленый и золотой и ее черные.

Элисса…

Клинок войны

ГЛАВА 1

— Конрад! — прошипел скавен. — Мы тебя ждали…

Гаксар, в человеческом обличье, стоял в пещере, куда выводил узкий туннель. Пещеру освещало мерцание подземных камней: призрачный свет совсем не давал теней.

Конрад и один из альтдорфских командиров молча разглядывали ужасную картину.

Литценрайх и Устнар распростерлись на каменном полу, их раскинутые в стороны руки и ноги были прибиты к нему гвоздями. Кровь сочилась из покрывавших обнаженные тела ран. Пленники мучительно извивались, но не могли даже стонать от боли, поскольку рты им заткнули кляпами.

Человек и дварф лежали в восьми футах друг от друга. Между ними оставалось место для еще одного живого креста, и четыре железных гвоздя отмечали точки, где ладони и голени третьей жертвы прибьют к камню. В качестве последней жертвы, без сомнения, ожидали Конрада; это его плоть и кости размозжат жестокие колья.

Гаксар знал, что он придет за своими товарищами.

В пещере находился еще один скавен, но огромный грызун не стал принимать человеческий облик. Его звали Серебряный Глаз. Конрад сам дал ему имя, когда находился в плену у крысиного отродья, в логове глубоко под Миденхеймом, а назвал его так из-за блестящего куска варп-камня, что заменил скавену потерянный левый глаз. Серебряный Глаз служил одним из телохранителей Гаксара и сбежал вместе со своим господином, когда их владения захватили войска города Белого Волка. Сейчас, под Альтдорфом, воин-скавен все так же носил с собой черный щит с таинственной золотой эмблемой в виде кольчужной перчатки и скрещенных стрел.

Узнав Конрада, грызун чуть заметно усмехнулся; изо рта высунулся изогнутый язык и облизнул толстые щеки. Конраду вспомнилось омерзительное прикосновение шершавого языка, когда тот слизывал с его лица кровь. Тогда он поклялся, что если при следующей их встрече прольется кровь, это будет кровь Серебряного Глаза.

Конрад всегда ненавидел скавенов, но поверженных пленников окружали дюжины существ еще более отвратительных, чем крысоподобные. С первого взгляда они чем-то походили на человеческих младенцев. Присмотревшись внимательнее к голой, белой, как у червей, коже, становилось очевидным, что они никогда не принадлежали к роду людскому. Они скорее напоминали упырей, из которых высосали всю жизнь, и лишь красные глаза горели ярким огнем.

Мутанты-троглодиты обладали огромными безобразными головами, покрытыми чешуей телами и недоразвитыми хвостами. Искривленные лапы оканчивались тремя острыми когтями. Подстегиваемая неутолимой жаждой крови, толпа троглодитов с воем и криками дралась за добычу. На телах пленников преобладали раны именно от их когтей.

Помимо жертв и их мучителей, в подземном зале собрались зрители, чтобы вдоволь насладиться варварской сценой боли и кровопролития. Они стояли на другом берегу подземной реки, на высоком уступе у дальнего конца пещеры. Во тьме едва виднелись их призрачные очертания, наполовину скрытые сталактитами, что свисали с влажного потолка.

За миг, что потребовался Конраду, чтобы шагнуть из укрытия извилистого туннеля под свод пещеры, он успел подметить все эти детали, одновременно перекинув меч в левую руку, а правой потянувшись за спину. Плащ скрывал колчан с оружием, упражнениям с которым он посвятил последние дни. Конрад вытянул его, прицелился и выстрелил.

Спусковой крючок отпустил тугую тетиву, и шестидюймовый болт со свистом полетел вперед. Оружие представляло собой механизм из точно подогнанных медных колесиков и стальных винтов — арбалет для одной руки.

Гаксар славился как серый провидец, искушенный в темных науках, но даже он не смог бы защитить себя от столь быстрой атаки. Болт безошибочно нашел свою цель и воткнулся глубоко в правую глазницу. Скавен пошатнулся. Он попытался ухватить и вытащить болт правой рукой, но у него не было правой руки. В обличье скавена он лишился лапы; в человеческом обличье у него не было руки. Литценрайх утверждал, что это он отрубил Гаксару конечность.

Медленно и бесшумно скавен опустился на землю и остался лежать без движения.

Неумолкающий вой младенцев-нелюдей усилился, но их дикие завывания перекрыл визг настолько леденящий, что Конрад на мгновение замер. Серебряный Глаз оплакивал смерть своего господина. Телохранитель поднял меч и ринулся на Конрада, чтобы отомстить, но ему преградил путь альтдорфский офицер. С лязгом их мечи скрестились.

Конрад отшвырнул арбалет и заторопился на помощь пленникам. Бледные полчища, скрежеща когтями, понеслись на него, и меч Конрада скосил первого мутанта. Безобразная голова отделилась от укороченного тела, но даже в полете изо рта продолжал вырываться жуткий визг. Все больше уродцев подбиралось к Конраду, и все больше их погибало от его руки.

Они попытались свалить человека, пользуясь численным перевесом, вцеплялись в него кривыми пальцами, подпрыгивали и рвали когтями. Троглодиты не владели иным оружием, кроме зубов и когтей, и хотя вскоре после начала схватки Конрада покрывали раны, кровь на полу вокруг него принадлежала в основном противникам. Не чувствуя боли, Конрад рубил и колол, бил и пинал, давил их железными подковками сапог. Рвалась и сминалась плоть, с треском ломались кости.

Мутанты больше не лопотали в примитивном восторге, лакая человеческую кровь; сейчас они задыхались, истекая своей. Их предсмертные звуки казались Конраду более омерзительными, чем отголоски их пиршества.

Карабкаясь по телам мертвых и искалеченных, троглодиты все шли и шли к Конраду. Наконец он сумел прорубиться к Литценрайху, наклонился над ним и выдернул кляп изо рта колдуна.

Троглодиты снова навалились на него, так что Конрад едва удержался на ногах. Его меч взметнулся, расправившись с несколькими хищниками одновременно. Но противников оставалось слишком много. Стоит поскользнуться на кровавой массе, что покрывала каменный пол, и Конраду уже не встать. Армия мутантов расправится с лежащим в считанные секунды.

— Колдуй! — заорал Конрад. — Заклятие!

— Освободи мне руку, — ухитрился выговорить Литценрайх.

Конрад развернулся и отшвырнул от себя цепкие холодные тела. Сверкнул меч, и в брызгах крови полетели головы. Он попытался вытащить гвоздь из правой руки Литценрайха, но тот крепко сидел в камне.

— Руку тяни, тяни руку! — приказал колдун. И Конрад подчинился.

Он рванул руку Литценрайха и сумел оторвать ее от пола. На гвозде остались красные ошметки и белые обломки кости. Колдун, закричав от боли, сжал в кулак порванную ладонь. Но тут же вытянул руку, и крик превратился в заклятие. Изогнутая молния сорвалась с искалеченных пальцев; она ударила в одного из троглодитов и насквозь прошила узловатое тело. Мертвенно-бледная кожа мутантов мгновенно стала черной будто сажа.

Поджариваемое заживо создание завизжало. Оно все еще горело, все еще выло, а собрат рядом с ним уже вспыхнул пламенем. Еще один взметнулся желто-алым костром. В пещере становилось все светлее, стоны смерти все громче, а вонь все невыносимее.

Литценрайх сжигал троглодитов; Конрад их расчленял. И в том, и в другом случае они умирали.

Конрад добрался до Устнара и подсунул клинок под шляпку одного из гвоздей, чтобы выдернуть его. Правая рука Устнара освободилась, и он немедленно ухватил за глотку троглодита, пытающегося прокусить его плечо. Дварф задирал ему голову до тех пор, пока не хрустнули шейные позвонки, и лишь тогда откинулся прочь. К тому моменту Конрад освободил ему другую руку.

Троглодитов осталось немного, и все же ярость их атак не ослабевала. Устнар хватал по мутанту в каждую руку и стукал друг о друга головами, снова и снова, пока головы не превращались в кровавое месиво. Конрад воспользовался подаренной дварфом передышкой, чтобы освободить его ноги. На последнем гвозде его меч треснул пополам. Конрад вогнал обломок лезвия в живот троглодиту, по самую рукоять. Нападающий с визгом отскочил, унося с собой оружие.

Должно быть, Литценрайх воспользовался заклинанием, потому что он самостоятельно оказался на ногах, а вокруг него тлели обожженные трупы. Все троглодиты были мертвы или умирали.

Альтдорфский офицер также лежал мертвым, но Конрад нигде не видел Серебряного Глаза. Тот исчез и прихватил с собой тело Гаксара. Да и призрачные силуэты зрителей за ручьем тоже пропали.

Литценрайх, Устнар и Конрад обменялись взглядами. Пленники почти с ног до головы были в крови, в основном в собственной. Хотя Конрада прикрывала одежда, троглодиты искусали и поцарапали его.

Из одного из проходов в пещеру донесся какой-то звук, и товарищи разом обернулись. Зловещий шум приближался, нарастал — к ним спешили враги. И, подобно тем созданиям, которых они только что одолели, эти враги не были людьми. Эхом отдавались в туннеле звериные боевые кличи, и теперь толпа состояла не из безоружных недоростков — ее не удастся победить так легко.

— Река! — крикнул Конрад, — Она — наш единственный шанс выбраться!

Именно так он первоначально планировал покинуть Альтдорф, но в то время ему представлялось, что они будут бежать из тюрьмы, где держали Литценрайха и Устнара, а не от армии зверолюдей.

Они как могли быстро добрались до берега; и колдун, и дварф сильно хромали. Река текла по промытому в древнем камне руслу, исчезая в туннеле.

— Ненавижу воду, — заявил Устнар, уставясь в бурлящую пену.

И тут же, прыгнув в реку, скрылся под водой. Вынырнув, дварф оказался уже на полпути к каменной арке, где река скрывалась в туннеле.

Но Литценрайх не двигался с места, так что Конраду пришлось подтолкнуть его плечом. Падая, колдун закричал, но крик смолк, когда он ушел под воду. На несколько мгновений его голова показалась над поверхностью, и тут его унесло в подземную трубу.

Конрад начал быстро скидывать тяжелые доспехи. Он успел снять шлем, стянуть плащ, кирасу и один ботинок и тут заметил дикий блеск глаз из темного прохода. Угрожающие кличи приближались.

Он прыгнул в ледяные воды подземной реки. Через несколько секунд Конрад вынырнул и набрал полную грудь воздуха, не зная, сколько придется не дышать. Глянув наверх, Конрад обнаружил, что уступ на дальнем берегу опустел не полностью. Там все еще стояли две темные фигуры, и вблизи он смог лучше разглядеть их.

Одной из фигур оказался Череп!

Конрад ни с кем не спутал бы лысого и неестественно худого, будто на костях не осталось плоти, врага.

Он также узнал его спутника.

Это была Элисса.

И тут Конрада утащило в темноту туннеля, закрутило течением, и ему ничего не оставалось, как вспоминать…

ОН ВСПОМИНАЛ.

Больше пяти лет он верил, что Элисса мертва, что ее убили при нападении на деревню, когда беснующаяся армия зверолюдей уничтожила все на своем пути. До сих пор Конрад считал себя единственным выжившим.

Нападение произошло в первый день лета, в праздник святого Зигмара. За день до того Конрад попытался покинуть деревню, но не смог прорваться сквозь ряды мародеров, что осадили долину. Он думал обмануть их и натянул шкуру убитого мутанта, но троица скавенов перекрыла ему путь и заставила наблюдать за уничтожением единственного дома, который у него когда-либо имелся.

Пробираясь сквозь хаос и разрушения, он шел к поместью в надежде спасти Элиссу. Но когда он добежал до него, имение пылало; никто не смог бы выжить в огне. Ни один человек.

Из яростного пламени выступила нечеловеческая фигура, похожее на скелет существо, — Конрад мысленно окрестил его Черепом. Конрад вскинул лук и пустил одну из черных стрел в сердце Черепа. Будь тот человеком, он умер бы. Однако Череп вытащил стрелу из обнаженной груди, и на ней не осталось ни раны, ни даже капли крови.

Конрад развернулся и побежал, и только он сумел спастись от побоища.

Он всегда верил, что больше никто не выжил.

Элисса…

Элисса — первая и до сих пор единственная любовь Конрада.

Элисса — девушка, которая дала ему имя.

Элисса — девушка, которая изменила его жизнь.

Элисса дала ему колчан, лук и стрелы, и каждую из вещей украшал загадочный геральдический знак — тот самый, что украшал щит Серебряного Глаза.

Должно быть, Череп захватил девушку в плен и по какой-то зловещей причине сохранил ей жизнь.

Пять лет назад Конрад потерпел самое страшное поражение, и вот сейчас ему представился еще один шанс спасти Элиссу.

Он направился в лабиринты под Альтдорфом, чтобы вытащить Литценрайха с Устнаром из темницы, куда их заточили городские власти. Конрад считал себя в долгу перед вторым, если не перед первым. Из спасителей, что освободили Конрада от Гаксара, когда серый провидец плел интриги, чтобы завладеть варп-камнем скавенов, выжил один дварф. Но Конрад слишком поздно добрался до Литценрайха и Устнара; они сами стали добычей злобного колдуна.

Конрад был уверен, что с Гаксаром покончено, но Серебряный Глаз бежал, унося с собой щит, из-за которого Конрад преследовал двоих скавенов от Миденхейма до имперской столицы.

И все же его бегство больше не имело значения. И судьба Литценрайха с Устнаром уже не заботила Конрада. Сейчас для него существовала только Элисса.

Он хотел вплавь вернуться в пещеру, где видел девушку, но сильное течение неумолимо несло его по туннелю. Ему вдруг вспомнилось, что это Элисса научила его плавать.

Она дала ему так много. Конрад с трудом мог припомнить свою жизнь до встречи в ней. Ему казалось, что именно тогда он родился по-настоящему. Она была дочерью хозяина поместья, он — деревенским мальчишкой, помощником на постоялом дворе. Он спас ей жизнь: убил зверо-человека, который напал на девушку на опушке леса. В ответ она подарила ему имя, хотя он до сих пор не знал, кем был в действительности и где появился на свет.

Воды бурного потока поднимались немногим выше середины стен туннеля, и когда Конрад вынырнул на поверхность, он постарался держать рот закрытым и дышать через нос. Хотя в подземную реку отводились сточные канавы города, ему приходилось нырять в более вонючие водоемы.

Он ничего не видел в окружающей темноте и плыл в основном под водой, где течение швыряло его о каменные стены; Конрад рассудил, что синяки и царапины предпочтительнее разбитой головы, если потолок вдруг резко станет ниже.

Вынырнув, чтобы набрать воздуха в третий раз, он заметил, что темнота слегка рассеялась. Стояла ночь, и возможно, река вышла на поверхность. Если так, то в каком-то месте русло будет перегорожено решеткой — она не помешает воде, но остановит чужаков, если те решат использовать стоки, чтобы проникнуть в город. И при ней обычно стоят на посту часовые.

Когда Конрад и альтдорфский офицер обнаружили, что две камеры в подземелье под военным гарнизоном пусты, альтдорфец отдал приказ помешать Литценрайху с Устнаром сбежать по реке. Наверняка в конце туннеля ожидает стража.

Впервые вместо того, чтобы позволить реке нести себя, Конрад начал бороться с ней. Течение оставалось слишком сильным, чтобы плыть против него, но он все равно попытался. Продвижение едва замедлилось. Он вытянул руки, надеясь ухватиться за выступающий камень. В противном случае вскоре его расплющит о прутья решетки, или что там преграждает туннель в этом городе.

Чернота впереди посерела, и Конраду показалось, что он различает очертания выхода. Где же Литценрайх и Устнар? Неужели течение ударило их о тяжелую решетку, и они потеряли сознание? Может, они утонули?

Блеклая темнота приближалась, а Конрада несло все быстрее и быстрее. И тут он углядел отдаленный свет. Либо выход из туннеля освещался снаружи, либо он видел факелы стражи. Он развернулся спиной к выходу и приготовился к неминуемому удару.

И совершенно неожиданно обнаружил, что плывет уже не по туннелю. Железная решетка, что преграждала подземный поток, была прорвана, а края ее завернуты в стороны. Дело рук колдуна Литценрайха.

Теперь Конрада несла более глубокая и широкая река. Скорее всего, Рейк. Значит, он уже за пределами Альтдорфа, и река уносит его от городских стен.

У выхода он увидел фонари и даже сумел разглядеть смутные очертания солдат. Тихое бормотание прорезал крик:

— Вон там! Еще один!

Конрад нырнул, и стрела вошла, в воду у его щеки. Сопротивление воды погасило ее скорость, и только чудом стрела не проткнула ему плечо. Еще одна едва не задела грудь. Он нырнул глубже, развернулся и доплыл вверх по реке, к городу, надеясь, что солдаты не ожидают подобного маневра. Течение ослабело; стиснутый стенами, подземный поток несся быстрее, чем Рейк, величайшая река Старого Света.

Конрад сомневался, что солдаты знают, в кого стреляют, но его положение не позволило убеждать их в чем бы то ни было.

Изначально он собирался освободить Литценрайха с Устнаром из темницы и бежать из города вместе с ними. У него не имелось причин оставаться в Альтдорфе — тогда казалось маловероятным, что он найдет здесь Серебряного Глаза, — и тем более, после того, как поспособствует побегу двух пленников.

Но сейчас он обязан вернуться в имперскую столицу, обязан пробраться в подземный город, где Череп держит в плену Элиссу.

Конрад перестал грести и перевернулся на спину. Он осторожно приподнял над водой лицо и вдохнул, готовый в любой миг нырнуть. Ярдах в сорока ниже по течению, на дальнем берегу, горели фонари стражи. В данный момент Конрад находился в безопасности, и вероятно, колдуну с дварфом тоже удалось выбраться.

Литценрайх без особого труда способен ускользнуть от немногочисленной охраны. А за пределами города, даже раненые и безоружные, они справятся с любой опасностью.

Конраду очень хотелось, чтобы они сейчас находились рядом. Оба весьма пригодились бы ему в незнакомом лабиринте подземных переходов. Устнар — знанием подземелий и мастерством в битве, Литценрайх — колдовством. Но у них не оставалось причин, чтобы составить Конраду компанию, даже если он сумеет их разыскать.

Как зачастую в прошлом, Конрад оказался предоставлен самому себе. И ему это подходило. Литценрайху нельзя доверять. Вольф правильно говорил о колдунах.

На мгновение Конрад вспомнил о Вольфе. Где он сейчас? Все еще на границе, в Кислеве? И существует ли еще эта граница, или северные орды уже маршируют по стране? Но если бы дела обстояли настолько плохо, новости уже достигли бы Альтдорфа, и сержант Таунгар, без сомнения, упомянул бы о них, когда вербовал Конрада в имперскую гвардию.

Конрад медленно плыл по реке. Рейк — лучший способ проникнуть в столицу, но городские стены что-то отказывались приближаться. Течение, хотя и уступало по силе подземному потоку, оставалось достаточно мощным, и Конрад обнаружил, что слабеет, будто в схватке с неутомимым противником. Он припомнил, что у другого берега должно находиться плавучее заграждение; оно не дает судам подняться по Рейку без разрешения и уплаты речного налога.

На ночь реку перегораживали, вдобавок местность вокруг бона хорошо освещалась. Заграждение и так постоянно держали под наблюдением, а сейчас, после тревоги, с него наверняка не спускают глаз. Лучше поискать другой способ проникнуть в город, и Конрад начал выискивать подходящее место, где удастся выбраться на берег.

Пологого спуска к воде ему не найти. Даже за пределами городских стен по берегам Рейка тянулись высокие причалы для кораблей и лодок, ожидающих входа в столицу. Он поплыл к северному берегу, который казался чуть менее оживленным.

Несмотря на насыщенную событиями ночь, Конрад прикинул, что прошло не больше часа с тех пор, как он появился у армейских казарм.

Ночь только начиналась, и на борту стоящих у причала судов кипела жизнь. Надо опасаться, как бы его не увидели вахтенные на кораблях.

Конрад заметил свободное пространство в тридцать ярдов между морским торговым судном и скромной речной баржей и поплыл туда. До причального настила наверху оставалось не менее десяти футов, но ему повезло — с тумбы свисал потрепанный обрывок веревки.

Конрад ухватился за него, выжидая. Он прижался к деревянной свае и перевел дыхание, проверяя, не заметил ли его кто-нибудь из матросов. Ночь стояла темная, и ни одна из лун еще не взошла.

Наконец он начал карабкаться по веревке. В обычных обстоятельствах он поднялся бы по ней за пару секунд, но поскольку он сильно устал, подъем до середины скользкой, мокрой веревки занял вдвое больше времени.

Сверху послышались голоса, и когда Конрад взглянул туда, он увидел, что вниз с причала свешиваются две головы. Он не знал, заметили ли его, поэтому замер и вжался в тень. Но тут веревка закачалась и начала подниматься. Его вытягивали на причал. Он уже собирался разжать руки и рухнуть в воду, но тут один из людей окликнул его:

— Держись, дружище! Щас мы тебя вытащим.

Акцент показался Конраду незнакомым: он явно имел дело не с альтдорфскими солдатами. Должно быть, матросы с корабля из дальнего уголка Империи, и они решили, что Конрад свалился за борт с какого-нибудь судна выше по реке.

В подземном потоке он потерял второй ботинок, и выдать его нынешний род занятий могли лишь пояс и ножны. Носить их без меча все равно не имело смысла.

Одной рукой Конрад быстро расстегнул пряжку, и военного образца пояс шлепнулся в воду.

— Хорошо держишься, парень. Скоро тебя выудим.

Двое моряков выбрали веревку почти до конца и нагнулись, собираясь ухватить его за руки. Конрад принял помощь только одного; он не хотел рисковать и подставлять обе руки на случай, если его ожидает ловушка.

Через пару секунд его выволокли на причал. Нежданный спаситель разжал руку, и оба моряка захохотали, разглядывая Конрада.

— Спасибо, — произнес он, нарочито качнулся и тут же обрел равновесие. — Трудно привыкнуть к тому, что земля не качается под ногами.

— Ага, — согласился матрос, за чью руку он держался, и снова хохотнул. — Мы знаем. Где твой корабль?

Конрад ткнул большим пальцем в направлении города, вверх по реке.

— Вон там. Доберусь как-нибудь. Спасибо. Как-нибудь. Или хотите выпить? Может, пойдем выпьем, а?

— В другой раз, приятель, — ответил второй матрос. — Похоже, тебе уже хватит. А то снова воды нахлебаешься.

Конрад покачал головой:

— Нет. Нет, нет, нет. — Он попятился, спотыкаясь и качая головой. — Но в следующий раз с меня выпивка, идет?

— Идет.

— Идет.

Он помахал своим спасителям, повернулся и медленно поплелся по причалу. Матросы все еще наблюдали за ним, чтобы убедиться, что его не занесет вбок и он опять не плюхнется в Рейк. Конрад дошел до баржи, обернулся и снова помахал. Когда он оглянулся в следующий раз, матросы уже пропали из виду.

Тогда он выпрямился, вытер мокрое лицо и задумался над тем, как попасть в город.

Альтдорф был столицей Империи, и с наступлением сумерек в нем не запирали все ворота. Жители не прятались до рассвета в ужасе перед созданиями, что бродят в ночи. В темные часы жизнь в столице не замирала, как во многих городках и деревнях Империи. Альтдорф полагал себя хорошо охраняемым городом, и от опасностей его защищала многочисленная армия.

Город по праву не боялся того, что могло угрожать ему из-за стен; но, как недавно обнаружил Конрад, главная опасность таилась под столицей.

Он пошагал по причалу к белым городским стенам, к подножию массивной башни, что вырастала практически из реки. При обычных обстоятельствах миновать ворота не составило бы труда. За взятку в несколько пенни часовые пропускали моряков, чьи суда стояли ниже по течению, в любое время дня и ночи. Обычно матросы направлялись на улицу Ста Трактиров, но часто искали и другие развлечения, предоставляемые своим жителям и гостям величайшим городом Империи.

Украдкой, стараясь держаться в тени, Конрад подобрался к башне. У речных ворот было больше солдат, чем обычно входило в состав караульного поста. Ворота хорошо освещались, и сквозь них Конрад углядел помимо часовых еще несколько отрядов стражи. С ними спорила и ругалась группа моряков из разных земель; видимо, они хотели покинуть город, но каждого сперва дотошно опрашивали и обыскивали.

Горстку людей, которые хотели войти в столицу, пропустили без всяких придирок. Охрана осматривала только тех, кто выходил из Альтдорфа. Наверняка им отдали приказ искать колдуна и дварфа. Обнаружить последнего не составило бы труда, но Конрад недоумевал, как они собираются распознать мага. Возможно, в караулке находится колдун, и он почует, если к воротам приблизится кто-то из его собратьев.

Не будь Конрад мокрым с головы до пят и имей при себе пару монет, он легко прошел бы в столицу; но вода текла с него ручьем, а денег не было. При зачислении в гвардию Таунгар дал ему золотую крону, но она осталась в мундире. И одежда не высохнет до утра, особенно учитывая то, что зима на носу. Его и так уже трясло от холода, так что необходимо было переодеться, и поскорее.

Конрад наблюдал за моряками, выходящими за ворота. Большинство шли группками, но ему требовался одиночка, причем такого же роста как он. Конрад ждал; следовало действовать быстро и тихо. Наконец из караулки выбрался подходящего вида матрос. Он шагал очень медленно, стараясь держаться прямо, и все равно спотыкался.

— Гады, — бормотал он себе под нос. — Альтдорфские гады.

Он оглянулся на город и сплюнул через плечо.

— Ты прав, приятель, — согласился Конрад, выступая из темноты.

— Да, — проворчал пьяный моряк. — Все деньги выманили, да еще из чертова города не выпускают.

— И у меня такая же история, — заявил Конрад и обхватил матроса за плечи.

— Ты весь мокрый, — пожаловался тот и попытался освободиться.

Конрад зажал матросу рот и оттащил его в сторону, не обращая внимания на попытки морячка вырваться. Удар кулаком по затылку, и он обмяк. Через миг матрос уже лежал на земле, а еще через несколько секунд Конрад стащил с него верхнюю одежду. Потом сорвал с себя мокрые тряпки и натянул рубашку, куртку, штаны и ботинки моряка.

Конрад обнаружил, что гуляка не врал: он оставил в Альтдорфе все деньги. Конрад затянул пояс и осмотрел висящий на нем кинжал. Короткий и узкий нож прекрасно подходил для потрошения рыбы. Конрад срезал с куртки металлические пуговицы — при беглом взгляде они вполне сойдут за монеты. Он надеялся, что за несколько пенни стражники не станут за ним гоняться. А если и станут, им же хуже.

— Спасибо, приятель, — прошептал Конрад лежащему без сознания моряку. — В Альтдорфе мы все гады.

Он натянул на мокрые волосы шапку и зашагал к воротам, сжимая в левой руке три блестящие пуговицы. Одежда более или менее подходила ему по размеру, хотя сапоги были великоваты и натирали лодыжки.

Часовой у ворот махнул Конраду рукой, даже не взглянув на него.

— Твои ребята сегодня много не заработают, Харальд, — протянул один из часовых за спиной Конрада.

— Были бы твои парни здесь каждую ночь… — отозвался высокий офицер с медным значком на груди. — Но с другой стороны, тогда они захотели бы в долю.

И тут Конрад миновал обоих офицеров и вошел в Альтдорф.

ГЛАВА 2

Конрад знал только один способ попасть в подземную пещеру, где видел Элиссу и Черепа, — пройти тем же путем, что и в первый раз. Даже если удастся пробраться в пещеру, вряд ли он застанет их все еще там, но нельзя пренебрегать такой возможностью.

Значит, придется вернуться в армейский штаб и спуститься в подземные темницы. Он предполагал, что в казармах будет царить сумятица; возможно, зверолюди, что чуть не напали на него в подземелье, попытались ворваться в столицу.

У входа в расположение гарнизона он притаился в тени и осмотрелся. На вид все выглядело спокойно, как и при первом его появлении здесь. Двое часовых-пехотинцев у открытых ворот прислонились к стене и тихо переговаривались. Похоже, никто не придал особого значения недавнему происшествию.

Сбежали два пленника, и офицер, который обнаружил их побег, отправился на поиски, предварительно приказав запереть все выходы из города. Но офицер погиб, хотя известие о его смерти, скорее всего, еще не дошло. Возможно, в штабе считали, что он все еще гоняется за преступниками по подземным лабиринтам. Или же, если труп обнаружили, но не столкнулись с тварями подземелья, его товарищи решили, что он погиб от руки Литценрайха или Устнара.

Если бы стало известно, что офицера убили скавены и что совсем рядом затаилась орда мародеров Хаоса, альтдорфские войска привели бы в полную боевую готовность.

Так что вторжение по-прежнему проходило в тайне, и знал о нем только Конрад. Возможно, так даже лучше, потому что в одиночку у него больше шансов найти Элиссу. О наступлении армии неизбежно станет известно заранее, и похититель девушки успеет улизнуть вместе с пленницей.

Конраду придется пробираться в пещеры через подземную темницу, а оружейный склад гарнизона заодно обеспечит его доспехами и оружием. В прошлый раз он проник в казармы без особого труда, в чем ему помогли форма имперского гвардейца и алый плюмаж офицера. Но сейчас на нем была непритязательная штатская одежда.

Он стянул шапку и засунул ее в карман. Короткие волосы уже высохли, а стрижка соответствовала тому аскетичному стилю, которому следовали альтдорфские офицеры. Ранее Конрад украдкой пробрался к штабу городской стражи, но сейчас он попятился, чтобы оказаться вне поля зрения часовых, выпрямился и, чеканя шаг, направился к воротам.

— Равняйсь! — приказал он на ходу. — Смирно!

Двое часовых немедленно вытянулись по стойке «смирно».

— Смотреть вперед! — командовал он, выходя из тени.

Солдаты уставились поверх его головы, вытянув под уставным углом алебарды. Конрад промаршировал между ними, вошел в ворота и направился через плац к сооруженной из кирпича караулке.

Там стоял еще один гвардеец, и он с подозрением наблюдал за приближающимся Конрадом.

— Кто идет? — спросил он, положив руку на рукоять меча.

— Сэр! — оборвал его Конрад. — Называй меня «сэр», или я возьму тебя под стражу за несоблюдение субординации!

— Сэр! — эхом откликнулся гвардеец и прищелкнул каблуками. Но тут же оглянулся на двери караулки.

Это был тот самый солдат, что стоял на часах, когда Конрад проник в казармы в первый раз. Конрад не хотел, чтобы он снова препроводил его к дежурному офицеру.

— Вольно, — скомандовал он, уже более спокойным тоном. — Командир меня ожидает.

— Я тебя знаю! — заявил гвардеец.

Учитывая то, что в первый раз лицо Конрада наполовину скрывал шлем, гвардеец проявил исключительную наблюдательность, узнав его в полумраке и в совершенно иной одежде.

Солдат потянул меч из ножен, но Конрад уже держал в руке нож моряка. Торс часового закрывали кольчуга и доспехи. Нож Конрада взметнулся наискось и вверх и перерезал солдату горло.

Конрад слишком спешил, чтобы оставить его в живых. Часовой погиб, потому что не терял бдительности, потому что хорошо выполнял свой долг и потому что оказался недостаточно скор на руку.

Конрад зажал рукой рот гвардейца, чтобы заглушить его предсмертный крик, подхватил тело, когда оно начало валиться на землю, и вынул из мертвой руки меч. С клинками в обеих руках он заторопился к дверям караулки.

— Гюнтер? Что происходит?

Конрад разглядел внутри облаченного в доспехи человека, тот размашисто шагал к дверям, а за ним следовал еще один. Он понимал, что, скорее всего, сумеет справиться с обоими, прежде чем они осознают случившееся, но сколько еще солдат находится в караулке? Он собирался незамеченным миновать казармы и спуститься в туннели. Даже если удастся пробиться через солдат, вместо охотника он превратится в добычу. Пора признать, что план потерпел поражение и убираться подобру-поздорову.

Конрад взмахнул мечом, перерубив веревку, с которой свисал масляный светильник. Стоило тому упасть, Конрад его опрокинул; лампа раскололась, осколки полетели в открытую дверь караулки. Горящее масло растеклось по земле, капли попали на стену, и за несколько мгновений из крохотного огонька разгорелось ревущее пламя. Конрад повернулся и что есть духу помчался к воротам. Двое часовых вглядывались во тьму плаца.

— Пожар! — заорал Конрад, подбегая к ним. — Пожар!

Солдаты побежали было к помещению караулки, но один вдруг остановился и что-то крикнул второму. Тот тоже замешкался.

— Оставайтесь на посту! — приказал Конрад. — Я подниму тревогу!

Но прежде чем они успели вернуться к воротам, прежде чем они решили, что делать, и главное, прежде чем они перекрыли выход, Конрад выскочил из ворот и оказался на площади. Он не останавливался, пока не оставил позади несколько улиц, и только тогда привалился к стене пекарни и оглянулся. За ним никто не гнался, а в темном небе лениво извивался черный столб дыма.

Надо решать, что же делать дальше.

Придется остаться в Альтдорфе, потому что где-то здесь прячут Элиссу. Единственным знакомым ему местом в столице был Императорский дворец. Придется вернуться туда, снова играть роль служаки элитной гвардии Императора и делать вид, что за последние несколько часов ничего не произошло.

Он зашагал обратно к войсковым казармам, но на сей раз выбрал длинный путь — по южной части города через мост Карла-Франца. Конрад обнаружил, что все еще сжимает в руке меч часового, и подумал, что в теперешнем положении тоже оказался из-за меча убитого солдата.

Когда Конрад принял участие в нападении на скавенское укрытие под Миденхеймом, он сражался клинком, который принадлежал мертвому солдату одного из отрядов крепости — солдату, убитому его рукой. Гаксару и Серебряному Глазу удалось бежать и прихватить с собой пленника-человека. Этот пленник, по утверждению Литценрайха, как две капли воды походил на Императора.

Конрад знал, что Гаксар умеет создавать неживые подобия людей, потому что как-то ему пришлось сражаться на дуэли со своим двойником, порожденным серым провидцем. Если Гаксар сотворил двойника Карла-Франца, то сделал это с одним расчетом: чтобы подменить Императора на троне…

В таком случае, по словам Литценрайха, Гаксар наверняка направился в Альтдорф по подземным лабиринтам скавенов: паутина туннелей соединяла все города и поселки, куда добралась крысиная зараза. Поэтому и Конрад отправился в Альтдорф. Но он искал не Гаксара, а его телохранителя. Серебряный Глаз носил щит с тем же гербом, что и на луке, стрелах и колчане, десять лет назад подаренных Конраду Элиссой. Конрада не покидало убеждение, что загадочная золотая эмблема — кулак в кольчужной перчатке между перекрещенными стрелами — несла в себе особый смысл. Если он сумеет узнать что-либо о странном оружии, а еще лучше — раскрыть личность их предыдущего владельца, то далеко продвинется в поисках своего доселе неведомого происхождения.

Из-за событий в Миденхейме Литценрайх не смог дольше оставаться в городе Белого Волка. Он заявил, что тоже отправится в Альтдорф, где продолжит исследовать различные свойства и применение варп-камня. Таким образом Конрад, Литценрайх и Устнар — последний выживший дварф и слуга колдуна — прибыли в Альтдорф в одном дилижансе. И немедленно по прибытии дварфа и колдуна арестовали за нарушение закона Империи.

Использование варп-камня не на пользу Империи считалось противозаконным. Нарушителю грозила смерть, а донесение из Миденхейма о том, что двое подобных преступников разгуливают на свободе, пришло как раз перед их приездом.

Приказ об аресте не коснулся Конрада лишь потому, что никто из выживших в битве на рудниках Гаксара не знал о его знакомстве с Литценрайхом. Но сержант Таунгар разглядел, что Конрад вооружен мечом с эмблемой, изображающей голову волка, что свидетельствовало о принадлежности к войску Миденхейма.

Таунгар вспомнил его по тем временам, когда они оба воевали в Кислеве, при осаде Праага. Он знал Конрада как великолепного бойца и, не сходя с места, захотел нанять его инструктором в имперскую гвардию. Он обещал, что если Конрад вступит в гвардию, то с миденхеймским мечом не возникнет никаких проблем.

Предложение подходило Конраду как нельзя более кстати. Ему требовалось задержаться в Альтдорфе на какое-то время, и он не собирался оставаться в гвардии надолго.

Но сейчас выходило, что ему придется побыть имперским гвардейцем чуть дольше, чем планировалось.

Меч часового оказался хорошим оружием, хотя и тяжеловатым и недостаточно сбалансированным. Ему, конечно, не сравняться с клинком, который Конрад держал в руке в пещерах под Миденхеймом; да и до имперского меча, сломанного, когда Конрад пытался вытащить последний гвоздь из руки Устнара, ему далеко.

На мосту было безлюдно, и Конрад перегнулся через перила и бросил меч в мутные воды Рейка. Он не любил ходить безоружным, но нож матроса ему тоже больше не нужен, поэтому тот последовал за мечом. Конрад вытащил из кармана шапку и надел ее. Если его заметят, она поможет ему остаться неузнанным.

Он натянул шерстяную шапку на глаза и только тут заметил кровь на правой руке. Кровь часового. Он скинул куртку и вытер кровь ее рукавом; засохшие пятна с ладони пришлось оттирать слюной. После швырнул куртку через перила. Свободные ботинки производили слишком много шума при ходьбе, и они также очутились в реке.

Булыжники леденили босые ноги, а дыхание вырывалось изо рта паром. Конрад заспешил к дворцу. Огромное строение чернело на фоне темного неба, высокий шпиль заливало звездным светом.

Проникнуть в казармы, где он служил, будет потруднее, чем прорваться в штаб войска. Впустить-то его впустят, но в том случае придется выдумывать историю о том, куда подевалась его форма. Несколько часов назад, когда он покидал расположение гарнизона, Конрад не собирался возвращаться; но сейчас надо сделать вид, будто он никуда не отлучался. Поскольку у него не имелось разрешения на выход за стены дворца, никто не заподозрит, что он его покидал. Часовые видели, как он выходил за ворота, но они не знали о запрете. У них нет причин докладывать о его уходе, и если повезет, никто их не спросит.

Сейчас, ступая босиком, Конраду чудилось, что он вернулся в прошлое, до того, как в его жизни появилась Элисса и перевернула все его существование. Он не потерял умения растворяться в тенях и двигаться неслышно, чтобы остаться незамеченным трактирщиком, на которого работал. К старым привычкам добавились навыки, полученные за пять лет службы у Вольфа: уловки и хитрости, необходимые, чтобы выжить в Кислеве, на границе между людьми и мутантами.

Не раз Конраду приходилось пробираться за позиции противника, и хотя враги во многом не дотягивали до уровня людей, зачастую их органы чувств превосходили человеческие. Их называли звероподобными, а это значило, что они не обладают благородными чертами людей, но сохранили чутье животных. Они гораздо отчетливее видели в темноте, улавливали почти неслышимые для людей звуки и могли обнаружить неприятеля по едва ощутимому запаху. Единственный способ скрыть человеческий запах — замаскировать его другим, и Конраду уже доводилось скрывать свою принадлежность к роду человеческому при помощи звериной крови.

Сегодня ему не придется тягаться с противниками со столь совершенными органами чувств. Дворец охраняли люди, и они считали его товарищем. Но это не спасет, стоит совершить ошибку и обнаружить себя. Единственным приветствием любому вторгшемуся во дворец станет стрела.

Впервые оказавшись в Императорском дворце, Конрад немедленно разузнал все о его укреплении — на случай, если придется покидать дворец в спешке. Он знал, где находятся все посты, все орудийные башни, все точки наблюдения. Время прохождения патрулей часто менялось, а смена караула проходила через разные промежутки времени. Он уже несколько раз покидал дворец через собственный потайной ход, когда исследовал Альтдорф. Но теперь ему предстояла несколько иная задача, потому что часовые, как правило, высматривали тех, кто пытался проникнуть во дворец, а не покинуть его.

Нельзя допустить, чтобы что-то нарушило обычный уклад службы и вызвало подозрения.

Он не сможет устроить диверсию — ночная рутина жизни дворца должна остаться рутиной.

Конрад некоторое время наблюдал за главным входом — к воротам как раз подъехал экипаж с кучером в ливрее, и его остановили для проверки. Сейчас у дворца стояло мало карет, поскольку Император недавно отправился с визитом в Талабхейм. Конрад уже знал, что в обычных обстоятельствах движение не прекращается до раннего утра: послы, курьеры, придворные, купцы и слуги снуют туда-сюда по делам и в поисках развлечений.

Часовые поговорили и с кучером, и с форейтором, заглянули во все двери, отдали честь и поинтересовались пассажирами. Один из гвардейцев наклонился и окинул взором дно экипажа, так что Конраду пришлось отказаться от идеи проникнуть во дворец подобным образом.

Но попасть внутрь крепости можно не только через ворота.

Надо лишь выбрать время, карабкаться и прокрасться. И Конрад карабкался, взбираясь по стене между двумя наблюдательными башнями, где у часовых было меньше возможности заметить его. Он поднимался медленно, тщательно выбирая, куда поставить ногу. Но когда он перемахнул через стену и спрыгнул на крышу конюшен, неторопливость сменилась стремительностью. Потом пришлось распластаться на черепице и подождать, пока патруль пройдет по стене и скроется за поворотом. После Конрад медленно, ползком, пробирался по крышам, лез вверх и спускался вниз по конькам, перебирался через трубы и, наконец, проник сквозь амбразуру в ту казарму, куда его расквартировали при вступлении в гвардию.

Благодаря должности инструктора и боевому опыту, Конраду предоставили отдельный закуток, хотя по чину он не превосходил прочих рекрутов. Сейчас ему удалось пробраться туда незамеченным, но время отдыха еще не пришло. Он лишился меча, шлема, формы, и теперь предстояло возместить потери.

— За все годы в гвардии я никогда не видал такого парада!

Таунгар прохаживался по двору, не сводя потрясенного взгляда с шеренги новобранцев на утреннем смотре.

— Бывало, что кто-то терял шлем; теряли мундиры, штаны и шпоры. По очереди теряли практически все: мечи, пики, кинжалы, латные руковицы, сапоги, кирасы, щиты и лошадей. Но никогда, никогда я не видел, чтобы столько солдат потеряло столько добра за один раз! Пропал полный комплект формы. Что, она пошла прогуляться? Или у нас день Плута? Нет, он не сегодня. А даже если бы он был сегодня, в имперской гвардии не место розыгрышам. Мне не смешно. И те, кто потерял хотя бы нитку, не будет смеяться целый месяц! Вам всем запрещается покидать казармы, вас ждут дополнительные наряды, и вы теряете месячное жалованье, раз уж вы так хорошо умеете терять вещи. К тому же с вас вычтется стоимость пропавшего. Как вы собираетесь охранять Императора, если не можете сохранить даже форму, которую он любезно позволяет вам носить? Кучка безмозглых идиотов! Я понятия не имею, как вас вообще взяли в гвардию. Вам не хватит мозгов, чтобы записаться в армейские рядовые. Вам не хватит мозгов, чтобы попасть в сторожа!

Пока Таунгар отчитывал гвардейцев, одетый в новенькую форму Конрад безучастно глядел прямо перед собой. Он не смог добраться до склада квартирмейстера и подобрать там одежду и оружие. Пришлось обирать новобранцев в казарме: ботинки у одного, ремень у второго, и так до тех пор, пока он не набрал полный комплект обмундирования. Понадобилось много времени, чтобы убедиться, что все сидит как подобает. Будь солдаты более бдительны, они избежали бы наказания. Военное правосудие славилось суровостью и неразборчивостью: всем, кто вступил в гвардию, следовало ожидать, что оно обрушится на них при малейшем проступке. Может, они извлекут из наказания полезный урок: нигде не чувствовать себя в безопасности и никогда никому не доверять.

Отряд стоял по стойке «смирно», кто без нагрудного доспеха, кто без панталон — кто что потерял. Когда пришло время в предрассветной темноте одеваться на смотр, в казарме воцарилась сумятица. Те, кто первым обнаружил пропажу, пытались возместить ее за счет обмундирования менее догадливых товарищей, и сразу же вспыхнуло несколько драк. Начались поиски, но пропавших вещей не нашли. Да и нечего было находить; все было на Конраде.

— Армейцы подожгли вчера собственную караулку, — продолжал Таунгар. — Думаю, что если бы там оказались вы, то спалили бы весь дворец! У них сбежали двое заключенных, погиб часовой и без вести пропал офицер.

Таунгар остановился перед Конрадом.

— Они утверждают, что во всем виноват имперский гвардеец.

Из-под шлема Конрада виднелись свежие укусы и царапины на лице. Сержант посмотрел ему в глаза и добавил:

— Но, конечно же, они врут, чтобы скрыть свое разгильдяйство.

Убитого офицера не нашли, и никто не слышал о скавенах или других представителях адского зверинца, что завелся под Альтдорфом.

Даже первый город Империи не мог от них защитить. Или же Альтдорф стал центром активности Хаоса именно из-за своего положения столицы.

Город признали столицей при Зигмаре, когда тот две с половиной тысячи лет назад объединил восемь доселе враждующих человеческих племен, хотя изначально город назывался Рейкдорф. С тех пор он оставался сердцем Империи, а скорейший способ уничтожить кого-то — это ударить в сердце. То есть нанести удар по Императору Карлу-Францу из Дома Вильгельма Второго.

Пока Императора нет в столице, опасаться нечего. Если Гаксар собирался заменить Карла-Франца на созданного при помощи некромантии двойника, после смерти серого провидца его план обречен на провал. Вряд ли кто-либо кроме Гаксара сумеет управлять его созданием, а с его смертью и двойник должен потерять схожесть с живым.

Литценрайх знал бы наверняка. Однажды колдун сказал, что собирается воспрепятствовать планам Гаксара захватить трон при помощи самозванца. Они с серым провидцем были давними врагами.

Единственный человек, который мог опознать Конрада, — это убитый им часовой. Стражники у ворот и солдат, который сопровождал их с офицером в темницу, не успели толком его разглядеть. В любом случае имперскую гвардию не слишком заботили притязания армейцев. Эти рода войск всегда недолюбливали друг друга.

Но судя по взгляду Таунгара, он что-то подозревал.

— Те, кто одет, — скомандовал Таунгар, — шаг вперед!

Восемь гвардейцев, Конрад в их числе, повиновались.

— Ты, ты и ты, следуйте за мной!

Конрад и еще двое зашагали за сержантом и вскоре обнаружили, что стали частью эскорта, который взбирается по двухсотфутовому подъему на предпоследний уровень дворца — туда, где высоко над столицей каждое утро развевались флаги Империи, За недолгое время службы Конрада один из флагштоков всегда оставался пустым. На позолоченном шесте полагалось развеваться личному флагу Императора, когда тот находился в городе.

С высоты (над площадкой с флагами возвышалась только наблюдательная башня) открывался вид на весь город. Конрад смотрел на армейские казармы; от вчерашнего пожара там и следа не осталось. Он мог разглядеть Рейк и ворота в белой городской стене, через которые попал в Альтдорф. Он перевел взгляд за крытые красной черепицей навесы на стенах и на мгновение задумался, как далеко успели уйти Литценрайх и Устнар после освобождения.

Ему казалось, что можно наклониться, подобрать и переставить домики внизу, как игрушки, и тогда он увидит, где Череп прячет Элиссу.

Когда церемония поднятия флагов завершилась, а последние звуки рога геральда еще отдавались эхом от купола храма Зигмара, капитан повел отряд вниз по узкой винтовой лестнице.

Таунгар с Конрадом начали долгий спуск последними, и сержант сказал:

— Вечером я буду в «Приюте странника».

ГЛАВА 3

Слова Таунгара не следовало считать дружеским приглашением. Сержанты и рядовые не общались друг с другом помимо службы, а имперские гвардейцы не были завсегдатаями «Приюта странника». Конрад облачился в одежду, в которой прибыл в Альтдорф; в кармане лежал пропуск, позволяющий ему сегодня вечером покинуть казармы. Он направился к трактиру обходным путем, через мосты Зигмара и Героя Освальда. Пересекая последний, Конрад выкинул в реку остатки наряда матроса. До сих пор он прятал их под соломенным матрасом в казарме. И наконец, он добрался до трактира. «Приюта странника» ничем не отличался от сотен других: шумный и людный, посетители разговаривали, смеялись и ссорились. Стены и потолок почернели от сажи, а густой воздух пропитался крепким запахом эля — кислой вонью — давно пролитого на дощатый пол, и терпким ароматом пива, что варили в задней комнате.

Поначалу Конрад не заметил Таунгара и решил, что пришел первым, но вскоре увидел сержанта сидящим в одиночестве в дальнем углу трактира. С первого взгляда Конрад засомневался, не обознался ли он. Некоторые люди без доспехов выглядели меньше, но не Таунгар. Он не отличался высоким ростом, но был хорошо сложен и мускулист. Гражданская одежда на удивление шла его сложению и украшенному боевыми шрамами лицу. Ему следовало бы одеться грузчиком или портовым рабочим, но в хорошо сидящих светло-коричневых куртке и штанах, синей сатиновой рубашке и обмотанном вокруг шеи желтом шелковом шарфе с золотой булавкой он походил на зажиточного торговца. Сержант аккуратно расчесал короткие, как у Конрада, седоватые волосы. На его бедре висели ножны, и, судя по их виду, кинжал в них чуть-чуть не дотягивал по длине до запрещенного для ношения гражданскими оружия. Из ножен торчала рукоять чистого серебра.

Сержант покуривал трубку, а на столе перед ним стоял почти полный кубок вина. Конрад кивнул ему вместо приветствия и уже повернулся было к бочкам у прилавка, когда Таунгар жестом подозвал его к столу.

— Девчонка! — заорал сержант, как на параде.

Конрад уселся напротив него, и через несколько секунд через толпу к ним пробралась девочка. Она с трудом несла заполненный пивными кружками поднос и с видимым облегчением опустила его на их стол.

Не старше двенадцати, с практически белыми волосами и ласковыми карими глазами, она напомнила Конраду девушку, о которой он старался не вспоминать. Девочка поставила перед ним одну из кружек, заметила, что он ее рассматривает, и улыбнулась. Таунгар заплатил, она подхватила поднос и скрылась в толпе.

Ее улыбка как две капли воды походила на улыбку Кристен: теплая и искренняя, но в то же время шаловливая.

Кристен, в которую он почти влюбился. Кристен, которую он бросил, когда ушел из шахты и отправился на поиски потерянного храма дварфов. Кристен, которая попала в лапы к отбросам из войска северных захватчиков, когда шахтерский лагерь смели с лица земли. Кристен, которой, скорее всего, уже не было в живых, и он мог только надеяться, что она умерла быстро и без мучений. Кристен, которую, как он сейчас понимал, он все же любил.

Конрад поднял свою кружку и одним глотком отпил половину.

Таунгар не сводил с него взгляда и, наконец, спросил:

— Хочешь рассказать, что стряслось?

Конрад передернул плечами.

— Можешь молчать, но вдруг я смогу помочь?

Конрад внимательно посмотрел на него. Таунгар прошел много кампаний и пережил больше, чем Конрад мог себе вообразить; он побывал во всех уголках Империи, сражался и побеждал любого противника, в человеческом обличье или нет. Конрад огляделся: многие посетители трактира могли подслушать разговор.

— Лучше всего рассказывать секреты там, где шумно, — проговорил Таунгар. — И оставаться незамеченным лучше всего там, где много народу. Ну, так как?

Конрад отхлебнул из кружки.

— Хаос, — тихо произнес он.

Сержант понимающе кивнул.

Это слово использовали многие, но мало кто понимал, и даже Конрад с трудом представлял себе его истинное значение. Для большинства населения Империи подлая мощь Хаоса оставалась чем-то неведомым. Они занимались повседневными делами, даже не подозревая о его существовании, не зная, какое влияние он оказывает на их жизнь и мир вокруг.

— Он здесь, — добавил Конрад, — в Альтдорфе.

Таунгар затянулся трубкой и выдохнул дым сквозь стиснутые зубы.

— Знаю, — ответил он.

— Давно? После Праага?

— До него, и я распознал силы, что стояли за осадой. Я едва не погиб. Мы с тобой похожи, мы оба воины. Мы оба живем, играя со смертью. Я входил в состав резерва и чудом остался в живых. Иногда мне кажется, что я умер и стал призраком. — Таунгар улыбнулся своей выдумке и сделал глоток пива. — Чем старше мы становимся, тем сильнее ощущаем свою смертность. В молодости я рисковал и не заботился о последствиях.

Сержант отпил еще глоток и отставил кружку.

— Я знаю о Хаосе, — продолжал он. — Около двадцати лет назад меня отправили в замок Дракенфелс, чтобы навести порядок. Я вступил в имперскую гвардию, чтобы сражаться за Императора, — это были дни Люйтпольда, — чтобы защищать его и Империю. Как и свойственно молодым, я отличался наивностью, но вскоре перерос и то и другое. Все мои представления о мире перевернулись вверх тормашками, когда мы въехали в Серые горы и обнаружили невероятных существ, что обитали под крепостью Великого Чародея. Мы пытали их, вешали, жгли, но не смогли стереть их из памяти. Они были не просто чудовищами, не просто злобным зверьем. Они представляли полную противоположность всему человеческому. Их породил Хаос.

— А теперь они здесь, в Альтдорфе, — проговорил Конрад. — Готовят заговор против Императора.

— Против Императора всегда кто-то готовит заговор, — спокойно перебил его Таунгар.

— Скавены собираются посадить на его место двойника.

— Вряд ли он окажется хуже Карла-Франца.

Конрад потрясенно уставился на сержанта. Не такой реакции он ожидал от имперского гвардейца. Он упомянул о заговоре Гаксара лишь потому, что нуждался в помощи. Он не собирался спасать Императора, но думал, что опасность, грозящая трону, привлечет внимание Таунгара. Ему требовался кто-то, кто знает Альтдорф и кто сумеет отыскать тайные проходы под городом.

— Что Император сделал для меня? — продолжал Таунгар, заметив недоуменное выражение лица собеседника. — Я преданно служу Империи вот уже четверть столетия, но все еще хожу в сержантах. Я всегда буду носить синий плюмаж, потому что родился не в той семье. Я долго к этому шел, Конрад, но служить стоит только самому себе. Я никому ничем не обязан, только себе. Что бы я ни делал в будущем, я буду преследовать только собственные интересы.

— Но… что если легионы Хаоса заполонят Империю… и мы все превратимся в рабов Тьмы?

— Мы и так рабы, только не осознаем своего положения. Чем один хозяин хуже другого?

— Нельзя дать Хаосу победить!

— Все это миф, который распространяют правители, чтобы мы повиновались им. Мы живем в страхе, а они наслаждаются роскошью.

— Но как же Прааг? Осада не была мифом. Ты же сказал, что чуть не погиб там! И те гнусные создания, которых вы уничтожили в замке Дракенфелс?

— Борьба во имя так называемого правого дела не принесла мне ничего, кроме боли и лишений. Почему я должен волноваться о том, что случится с Императором или Империей? Пока я жив, а у меня за спиной уже больше половины жизни, я хочу насладиться теми днями, что мне суждено прожить.

Слова Таунгара не выходили у Конрада из головы. Они перекликались с его недавними мыслями. Самым важным он считал благополучие Элиссы и не раз задумывался, какую цену готов заплатить за ее спасение. Если придется выбирать между жизнью Императора и жизнью девушки, то он ни на миг не сомневался, что выберет Элиссу. Признание в подобных мыслях граничило с ересью, но после Карла-Франца появится другой Император, чтобы возглавить Империю. А Элисса — одна.

И Конрад предавался вовсе не досужим рассуждениям. Гаксар замышлял заговор против Императора — и Элиссу держали в одной пещере с серым провидцем.

— Я рассказываю это тебе, — продолжал Таунгар, — чтобы ты не потратил впустую свою жизнь, как я растратил мою.

Конрад замотал головой:

— Нет, нет. Мы должны совмещать борьбу с Хаосом и достижение собственных целей. Одно не исключает другого.

— Ты не понимаешь. Ты так похож на меня в молодости. — Сержант наградил Конрада пристальным взглядом и крепко схватил его за запястье. — Я хочу доказать, что я прав. Когда ты увидишь доказательства, ты согласишься со мной.

Конрад ожидал совсем другого; он понял, что Таунгар ему не поможет. Он остался в одиночестве — как всегда. Лишь он один знал Элиссу и волновался о ее судьбе. Никто больше не станет ее спасать.

Конрад освободился от руки сержанта и поднялся.

— Я возвращаюсь в казармы, — заявил он.

— Лучше пойдем со мной, — возразил Таунгар.

Ему не требовалось добавлять чего-то еще. Конрад понимал, что Таунгар знает о его причастности к вчерашнему побегу и может его выдать.

Выбора не оставалось. Конрад взял свою кружку и осушил ее до дна. Он мог бы справиться с сержантом и без оружия, но лишний труп создаст новые проблемы.

— Господа, которых мы собираемся навестить, также состоят в хороших отношениях с Матиасом, советником верховного теогониста. Если пожелаешь, можешь рассказать ему о двойнике, и он передаст информацию по обычным каналам. Кстати, так будет даже лучше, потому что кто поверит рядовому или сержанту?

Он сделал последний глоток, встал, и тут Конрад сумел, наконец, рассмотреть узор на золотой булавке: две обнаженные женщины слились в объятии. Таунгар улыбнулся и добавил:

— Но думаю, мы убедим тебя, что твой интерес лежит в другом месте. Пошли?

Они протиснулись сквозь толпу. Таунгар шел первым и время от времени оглядывался, чтобы убедиться, что Конрад следует за ним. Когда он обернулся в очередной раз, то столкнулся с беловолосой девочкой-служанкой. Она пошатнулась, и поднос выскользнул у нее из рук. Жестяные кружки раскатились по полу, пиво полилось рекой. На мгновение в таверне воцарилась тишина, но тут же смех и споры возобновились.

Таунгар выругался, смахнул со штанов долетевшие до него капли и обошел девочку. Та опустилась на колени и принялась подбирать пустые кружки.

Конрад же остановился и не спускал с нее глаз. Теперь она напоминала ему не Кристен, а самого себя. Ему вспомнилось время, когда он работал на постоялом дворе Бранденхаймера, когда его считали рабом, били и пинали за любую оплошность, а порой и просто так.

— Труди! — закричал коренастый лысеющий мужчина. Он торопился к девочке с другого конца зала. — Ну что ты натворила?

Конрад понимал, что девчонку ждут побои. Он шагнул к ней. Сегодня побои достанутся хозяину.

— Мне очень жаль, герр Рунце, — сказала девочка.

— Мне тоже, — ответил хозяин. — Ну ладно, все равно это были помои. Так поздно, всем уже наплевать.

Рунце развернулся и направился туда, откуда пришел, и Конрад разжал кулаки. Труди посмотрела на него и снова улыбнулась, и на миг перед ним оказалась Кристен — те же волосы, лицо, глаза.

Конрад отвел взгляд и последовал за Таунгаром в царящую за дверью ночь.

Конрад уже подумывал ускользнуть от Таунгара и сбежать из гвардии, но вскоре решил, что тогда его ситуация только ухудшится. Если покинуть дворец, то он лишится последнего прибежища в Альтдорфе. Он даже не сможет оставаться в городе, поскольку за ним станут охотиться как за дезертиром. Ему будет некуда податься; к тому же он окажется без оружия, без денег и без связей, а без них и так невысокий шанс найти Элиссу сведется к нулю.

Равнодушие Таунгара к судьбе Империи может сыграть ему на руку. Судя по его словам, сержант занимался какой-то преступной деятельностью. Наверняка он именно это имел в виду, когда утверждал, что отныне станет действовать только в своих интересах. Поскольку Альтдорф был портовым городом, вероятнее всего, вояка занялся контрабандой. С некоторых видов товаров Империя взимала высокие пошлины, и тот, кто имел возможность поставлять их по низкой цене, мог неплохо заработать. А контрабандист наверняка больше знает об Альтдорфе, чем имперский гвардеец.

Наверное, Таунгар собирался познакомить его со своим работодателем — главой нелегальной организации, в которой состоит. Тогда понятно, откуда он знает советника верховного теогониста культа Зигмара — часто богатые и влиятельные люди относились к закону с большим пренебрежением, чем низший класс. Конраду вспомнились слова Литценрайха о том, что законы издаются этими людьми для собственного блага, и он внутренне согласился с колдуном.

Даже если кого-то из видных горожан ловили при нарушении закона, в худшем случае их судили их же собратья, и наказание назначалось легкое. С представителями более многочисленной, но менее успешной части общества дело обстояло иначе. Даже за ничтожное преступление их ожидала жестокая кара, болезненная, а часто смертельная.

В гвардии Конраду платили очень мало, и даже эту сумму он получит только после месяца службы. Что бы ни случилось, он сильно сомневался, что пробудет в Альтдорфе так долго, поэтому идея заработать несколько крон пришлась ему по душе. Наемники в Северных Пустошах постоянно искали возможность разбогатеть. Даже Вольф не устоял перед соблазном и отправился в затерянный в горах Кислева храм в надежде найти золото и драгоценности дварфов. Вольф, Конрад и Анвила действительно обнаружили заброшенный храм, но встретили там не горы сокровищ, а орду пещерных гоблинов.

После исчезновения Элиссы прошло пять лет. Конрад старался не думать об ужасных испытаниях, через которые она прошла за это время. Теперь, когда он знал, что девушка жива, ему не хотелось терять ни секунды. Но если посмотреть на ситуацию здраво, то девушка страдала так долго, что несколько дней уже ничего не решат.

Единственным препятствием может стать то, что Череп покинул город и забрал с собой пленницу. Если так, то Конрад уже опоздал. В противном случае у него есть пара дней, чтобы четко обдумать свои действия и составить план. А если даже он сумеет выследить Черепа, как убить существо, у которого от стрелы в сердце не осталось даже царапины?

Он вспомнил неестественно тощую фигуру, единственного человека среди зверолюдей, что напали на его деревню. Человека и в то же время нелюдь. Как он вытащил черную стрелу из бескровной груди и внимательно осмотрел эмблему, прежде чем переломить древко. Конраду почудилось, что он узнал золотой герб. И Вольф вроде тоже узнал его, когда увидел на колчане Конрада.

Позевывая, Конрад шагал по городу за Таунгаром. С позавчерашней ночи он толком не спал, и на него навалилась усталость. Закончив воевать, он потерял форму: за несколько недель в плену у налетчиков Кастринга он ослабел, а потом его жизненную силу чуть не иссушил бронзовый доспех, в который его заковали. Он прибыл в Альтдорф две недели назад и за время службы в гвардии старался восстановить силы и выносливость.

В схватке в пещере Конрад получил поверхностные раны, лишь царапины и укусы. Но такие невинные на первый взгляд ранения часто оказывались опасными. Слюна врага могла содержать смертельный яд, который убивал медленно и болезненно. Но, похоже, зубы и когти вчерашних троглодитов не несли отравы, поскольку правая рука Конрада уже заживала. Во время службы в Кислеве он едва не лишился ее из-за опасной раны — в ней началась гангрена. Руку ему спас обладавший волшебной целительной силой эльф, и с тех пор его правая рука заживала быстрее, чем остальные части тела.

Элисса также обладала начальными целительскими талантами. Она облегчила его страдания, когда Конрад защитил ее от зверолюдей. Возможно, магические силы каким-то образом сохранили ей жизнь во время истребления деревни.

Конраду не нравилось бывать в городах, не нравилось ощущение замкнутого пространства. Ему казалось, что укрепления Альтдорфа служат для того, что удерживать его обитателей внутри, а не для защиты от внешних врагов. Но для Конрада любой встречный мог обернуться врагом. На поле боя отличить врагов от друзей было легко, не то что в городах. Здесь не водилось зверолюдей, по крайней мере, на поверхности, но самыми опасными, самыми коварными противниками следовало считать обычных людей.

Богатый Альтдорф кишел ворами и разбойниками. По широким, хорошо освещенным главным улицам до утра ходили патрули, но Конрад все равно прислушивался, не звучат ли за спиной шаги. Любой злодей, что отважится напасть на них с Таунгаром, обломает зубы; к тому же только целая банда решится помериться силами с двумя дюжими мужиками и вдобавок трезвыми. Но ведь никогда не знаешь, что у преступников на уме, вот Конрад и поглядывал через плечо, а заодно держался подальше от поворотов в темные закоулки и тупики, мимо которых они проходили. Они шли по северной части города, в направлении торгового района, и, наконец, Конрад увидел, куда они направлялись.

Дом стоял на вершине холма примерно в двух сотнях ярдов за городской чертой. Его окружали белые стены, похожие на городские. Стены (как ни странно, изнутри) опоясывал ров, через него вел подъемный мост, но войти на него можно было только после проверки у крепких деревянных ворот. Таунгар объявил об их приходе при помощи тяжелого железного дверного молотка, выполненного в виде Гхал-мараза, легендарного боевого молота Зигмара.

Стройный мальчик, не старше пятнадцати лет, немедленно отворил ворота и низко поклонился. Его одеяние поражало белизной: белые туфли, обтягивающие панталоны, просторная туника и круглая шапочка. Мальчик проводил гвардейцев к зданию в середине сада. Его освещало множество фонарей, сработанных в форме мифической кометы с раздвоенным хвостом, которая зажглась в темном небе Старого Света в ночь рождения Зигмара. Фонари сияли двойными лучами света и освещали потрясающий воображение сад.

Там играло несколько фонтанов с гротескными фигурами умирающих орков и гоблинов в середине. Из ужасных ран статуй брызгала вода, имитируя струи крови. Очевидно, скульптуры представляли собой болотных гоблинов, тех, что погибли от боевого молота Зигмара в битве у ущелья Черного Огня. Вода из фонтанов стекала в ручейки. Они разбегались по парку, и их пересекали мостики — миниатюрные копии шести мостов Альтдорфа.

Крохотные ручейки бежали к внутреннему рву и ближе к нему обрамляли остров с необычными деревьями и кустами. Несмотря на зиму, на некоторых ветвях висели спелые плоды.

Дом с белыми кирпичными стенами и красной крышей располагался посреди парка. Каждый кирпич украшало изображение двухвостой кометы, каждая черепица напоминала по форме молот, а каждое окно было выполнено в виде восьмиконечной звезды. Перед домом был еще один маленький мост. Слуга открыл дверь, поклонился и жестом пригласил Конрада с Таунгаром войти в холл.

— Позвольте взять ваши плащи, господа, — предложил другой слуга. Он ожидал в холле.

Конрад понял, что перед ним девушка, одетая так же, как и прочие встреченные ими слуги. Ее волосы полностью прикрывала белая шапочка. Она повесила плащи на изящную узорчатую вешалку и повела гостей по широкому коридору, отделанному темным деревом и украшенному гобеленами, на которых изображались победы Зигмара. С потолка свешивались хрустальные лампы; пламя в них мигало и металось.

Девушка постучалась в дверь в самом конце коридора, толкнула ее и с поклоном пригласила гостей зайти внутрь. Они оказались в просторной комнате; вдоль стен стояли резные шкафы, сундуки и прочая вычурно украшенная мебель.

— Рольф! Как чудесно снова видеть тебя!

Так приветствовал Таунгара спешащий к нему мужчина. Среднего роста, при этом очень полный, он старался скрыть полноту под свободной бледно-голубой мантией, но без особого успеха. На вид ему было около пятидесяти лет, на толстых щеках разбегалась паутинка сосудов. Седые волосы начали редеть, сзади их перехватывала лента под цвет мантии.

В одной унизанной кольцами руке он держал серебряный, отделанный рубинами кубок.

Он схватил Таунгара в объятия и расцеловал в обе щеки. Конрад заподозрил в нем уроженца Бретонии, где мужчины запросто проделывали друг с другом подобные вещи.

— Здравствуй, Вернер, — сказал в свою очередь Таунгар. — Это Конрад; я тебе о нем говорил. — Он повернулся к Конраду. — Это Вернер Цунтермайн.

— А, Конрад! — воскликнул Цунтермайн, делая шаг навстречу. — Очень рад познакомиться.

Конрад шагнул назад, чтобы избежать объятий, но Цунтермайн вместо поцелуев поднял руку и погладил его по щеке.

— Что случилось? Ты дрался? — Он со вздохом покачал головой. — Мальчишки всегда останутся мальчишками, — Он оглядел Конрада с ног до головы. — Какой симпатичный. И глаза, как необычно!

Глаза Конрада были разного цвета. Издалека оба казались зелеными, но при ближайшем рассмотрении становилось заметно, что левый — золотистый. В свое время левый глаз отличался еще одной особенностью. Он предупреждал Конрада об опасности, поскольку часто видел то, что еще только должно произойти, и давал возможность Конраду подготовиться. С годами дар предвидения проявлялся все реже, а когда Литценрайх вытащил Конрада из бронзового доспеха, талант пропал навсегда.

Конрад отшатнулся, уклоняясь от руки Цунтермайна.

— Шрамы — какая жалость, — продолжал тот. — Но ничего в жизни не бывает безупречным, увы. Присаживайтесь. Что-нибудь выпьете?

Не дожидаясь ответа, он щелкнул пальцами, и слуга наполнил два украшенных драгоценными камнями кубка — точно таких же, как держал в руке хозяин.

Конрад сел; он выбрал кресло как можно дальше от Цунтермайна. Слуга поднес ему кубок, который стоил столько, сколько он заработает за пять лет службы в гвардии. Чем бы этот Цунтермайн ни занимался, его дело приносило немалую прибыль. Вино подносил слуга, одетый так же, как и двое предыдущих, только Конрад никак не мог понять, юноша перед ним или девушка.

— Рольф сказал мне, что ты можешь стать одним из нас. — Цунтермайн уселся в кресло, где могли уместиться два человека обычных размеров.

— Последователем Зигмара? — не понял Конрад.

— Не совсем так.

Конрад поднял кубок, но заполнивший ноздри терпкий аромат заставил его помедлить. Он догадывался, что бледный напиток очень крепок, а сейчас ему как никогда требовалась ясная голова. Он поднес кубок к губам, подержал пару секунд, будто отпив, и опустил. Таунгар же, который не стал допивать пиво в таверне, глотал неизвестный напиток, словно умирал от жажды.

— Ты знаешь советника верховного теогониста? — спросил Конрад. Он решил, что пришло время взять инициативу в свои руки.

— Матиаса? Да, знаю. Но сейчас он в отъезде, при Императоре.

— Скавены хотят убить Императора и посадить на трон двойника.

Несколько мгновений Цунтермайн молчал, потом отпил вина и поинтересовался:

— Неужели?

— Это все, что ты можешь сказать? Надо предупредить Императора!

— Если тебе стало известно о заговоре и если заговор — не очередная сплетня, уверен, что охрана дражайшего Карла-Франца о нем также осведомлена. Если за неделю в адрес Императора не поступает хотя бы дюжины угроз, то неделя считается прожитой зря. Не бойся, Император — самый надежно охраняемый человек в Старом Свете.

Если охрана Императора относилась к его безопасности с тем же «трепетным» участием, что и Таунгар с Цунтермайном, Карл-Франц попал в переделку. Тем не менее, Конрад смолчал; его одолевали более важные заботы, чем судьба Императора. Он сделал глоток вина и оно действительно оказалось очень крепким, как он и ожидал. Он неторопливо покатал его во рту и проглотил: тепло спустилось по горлу и растеклось по всему телу. Он заметил, что Таунгар поднял свой опустевший кубок в ожидании, пока слуга заново наполнит его.

— Кажется, ты служил в Кислеве? — спросил Цунтермайн. — Во время осады Праага?

Конрад ответил кивком на оба вопроса.

— Ты уже повидал больше, чем многие люди ухитряются узнать за всю жизнь. Ты повидал настоящий мир, без прикрас. Мы знаем, на что он похож, что в нем происходит и чему только суждено произойти. Мы, — ленивый жест рукой включил в себя Конрада, Таунгара и самого Цунтермайна, — знаем. И пользуемся своим знанием.

— И о чем же вы знаете?

— О Хаосе.

Конрад не ответил.

— Пустоши Хаоса, — продолжал Цунтермайн. Он покачивал в руке кубок и не отрывал взгляда от расходящихся в нем кругов. — Как ты сам думаешь, чем ты там занимался? Отражал напор северных захватчиков? Сдерживал Хаос? Но Хаос нельзя остановить человеческими силами. Он не знает границ. Он подобен воздуху, которым мы дышим. Он везде — даже здесь, в Альтдорфе. — Цунтермайн поднял голову и встретился с Конрадом глазами. — В этой комнате.

Конрад оглянулся на Таунгара, но тот молчал, лишь улыбался и потягивал вино.

— Воздух, которым мы дышим, — повторил Цунтермайн. — Воздух необходим для жизни, и также необходим Хаос. Мы с ним едины.

Конрад отставил кубок на узорчатый столик у локтя и начал подниматься, но вдруг передумал уходить. Уход станет бесполезным жестом, поскольку ему все равно некуда идти. Он согласился пойти с Таунгаром, и теперь следует остаться и выслушать Цунтермайна, даже если тот говорил совсем не то, что Конрад ожидал от него услышать. Он ощущал, что ему ничего не грозит, поэтому оставался спокоен; в конце концов, стоит хотя бы допить вино.

— Некоторые верят, что Хаос создал человечество, — произнес Цунтермайн, — поэтому из людей получаются лучшие слуги для него. Но и Хаос может послужить нам, и награда будет значительной.

Конрад коротко, с презрением рассмеялся.

— Не паясничай, Конрад, — спокойно оборвал его Цунтермайн. — Хаос уже отметил тебя.

— Что ты имеешь в виду? — вскинулся Конрад, но он и так знал ответ.

И Цунтермайн это понимал. Он улыбнулся и отпил вина.

— Ты не сможешь бороться с ним. Ты — часть Хаоса, а он — часть тебя.

— Чего ты хочешь?

— Мы можем помочь друг другу. Присоединяйся к нам. В твоей жизни было так много боли. Настало время повернуть жизнь в другое русло. Пришла пора удовольствий.

— Нет, — отрезал Конрад и поднялся. — Не думаю, что у нас еще остались темы для обсуждения, герр Цунтермайн.

— Зови меня Вернером. — Он тоже встал. — Я надеялся, что мы станем добрыми друзьями, Конрад.

— Ты зря надеялся.

— Тем не менее, не стоит расставаться врагами.

Цунтермайн протянул ему правую руку, Конрад по привычке пожал ее на военный манер, обхватив ладонью запястье хозяина дома. На ощупь рука Цунтермайна оказалась теплой, очень теплой, и становилась все горячее, в то время как рука Конрада начала замерзать. Он попытался вырваться, но не смог. Рука до плеча онемела и потеряла подвижность.

Значит, Цунтермайн колдун…

— Я знаю, где она, — неожиданно заявил он и выпустил руку Конрада.

Тот отшатнулся и начал растирать ледяную ладонь, чтобы вернуть ее к жизни.

— Кто? — спросил Конрад. Но он уже знал ответ.

— Та, о которой ты все время думаешь.

— Где она? Отведи меня к ней!

— Все не так просто. — Цунтермайн прикрыл глаза и приложил ко лбу пальцы правой руки. — Но кое-что можно сделать. — Тут он открыл глаза и улыбнулся. — Ты встретишься с ней, если пообещаешь прийти на одно из наших собраний и серьезно подумать о вступлении в наши ряды.

— Я сделаю все, что скажешь.

— Очень рад, — кивнул Цунтермайн. — А теперь отведи Конрада обратно, Рольф. В течение нескольких дней я передам тебе приглашение.

Таунгар поднялся и направился к двери. Слуга распахнул ее перед ним. Конрад последовал за ним в коридор. Он все потирал запястье, и онемение потихоньку отступало. В голове теснились вопросы, но он не знал, с чего начать.

— Через несколько дней, — прошептал Цунтермайн.

Он чмокнул Конрада в левую щеку, но тот сумел вовремя отступить и избежать поцелуя в правую.

ГЛАВА 4

Еще один рассвет, еще одна церемония поднятия флагов над дворцом, столицей, Империей, и Конрад не сводил взгляда с северного конца города, где едва виднелась красная крыша дома Цунтермайна.

«Никогда не доверяй колдуну…»

Но иного выбора не оставалось. Нечего и надеяться разыскать Элиссу в одиночку.

Только Вольфу, и больше никому, он рассказал о ней, когда тот рассматривал черный колчан, и Конрад признался, что это подарок Элиссы.

Когда Цунтермайн коснулся Конрада, он прочел то, что занимало его непрестанно, — мысли об Элиссе. Несомненно, колдун использует открытие с выгодой для себя, чтобы заставить Конрада присоединиться к нему, к тому же он легко мог солгать. Откуда ему знать, где держат девушку? Но Конрад вернется в дом Цунтермайна, только если его там будет ждать Элисса. Если нет, он уйдет. И сначала отомстит лживому чародею.

Несколько дней, сказал Цунтермайн. Через несколько дней он будет знать наверняка.

Конрад бросил взгляд на Таунгара — тот стоял по стойке «смирно», салютуя поднимающимся штандартам. Сержант записал его в имперскую гвардию, а теперь хотел завлечь в культ Хаоса…

Неужели Цунтермайн и вправду поклоняется Хаосу? Конрад сильно сомневался. Он помнил Кастринга и его банду язычников, а с тех пор повидал немало культов. Он знал цену их еретической веры. Она стоила им всего. Они постепенно теряли человеческий облик и в итоге становились зверьем, не намного отличавшимся от исконных порождений Хаоса, поврежденным и разумом, и телом.

Скрытый под маской респектабельного горожанина, в доме, украшенном священными символами Зигмара Молотодержца, Вернер Цунтермайн разыгрывал из себя послушника Хаоса. Возможно, среди богачей Альтдорфа завелась новая мода. И Таунгар оказался каким-то образом втянутым в эту шараду, — может, он нашел способ заработать на ней деньги?

— Я хочу денег, — заявил Конрад сержанту, когда они снова последними покидали площадку с флагами. — И еще мне нужен пропуск: надо сегодня сходить в город.

Таунгар внимательно оглядел его. После того, что сказал Цунтермайн (хотя он не мог знать, что за девушку имел в виду колдун), он не сомневался, что Конрад вернется во дворец, поэтому согласно кивнул.

— Пяти крон хватит? — спросил он. — Я могу освободить тебя от дневной службы.

Конрад в свою очередь кивнул. После утренней тренировки с боевыми топорами он покинул дворец. Как и прошлым вечером, он переоделся в гражданское, поскольку шел по своим делам, а не по поручению командира. Пока он шагал по Альтдорфу, его охватило то же неуютное ощущение, что и прошлым вечером. Он желал оказаться где угодно, лишь бы не в самом крупном городе Империи.

За исключением Альтдорфа, Конрад довольно долго жил только в Прааге, но при совершенно других обстоятельствах. Двести лет назад Прааг впервые захватили силы Хаоса, и когда его отвоевали, город сровняли с землей и отстроили заново. Большинство зданий Альтдорфа были гораздо старше. Улицы города следовали плану, который наметился тысячи лет назад, а некоторые дома стояли на местах, где жили люди еще во времена Зигмара.

И все же не старинные здания тревожили Конрада и не улицы. Седой вес древности давил на него тяжелым одеялом. Конраду чудилось, что он не может шагу ступить без того, чтобы не натолкнуться на кого-то; и даже если поблизости не было ни души, его шаги замедляли призраки тысячелетий. Даже пустынные зимние равнины Кислева казались ему приветливее Альтдорфа.

Значит, ему мешало скопление людей. Невольно припомнились слова Цунтермайна о том, что люди — порождения Хаоса…

Может, он прав? Если так, то столицу можно считать самым мощным сгустком энергии Хаоса, и Конрада беспокоила именно она.

Потому что Конрад сам теперь стал созданием Хаоса, а они отвергают себе подобных — по крайней мере, так говорил Литценрайх. Поэтому силы Хаоса разделены на мелкие группы и вечно грызутся между собой, каждая защищая свое божество. Их войны никогда не прекращаются.

Литценрайх также утверждал, что зло — вовсе не синоним Хаоса. Хаос существовал сам по себе, а уж человечество взялось давать объяснения его природе. Литценрайх сравнивал Хаос с водой, а Цунтермайн уподобил его воздуху… Конрад не верил ни тому, ни другому.

Он застрял в бронзовом доспехе, доспехе Хаоса, и это означало, что теперь он также заражен Хаосом. Литценрайх освободил его из ловушки, но чародею пришлось применить варп-камень, а потом он признался, что загадочное вещество происходит из Северных Пустошей и что камень считают причиной всех мутаций и повинным в происхождении зверолюдей.

Так что Конрад коснулся Хаоса дважды. И Цунтермайн почуял это.

Он почуял это чутьем колдуна, и Конрад не сомневался в его словах. Цунтермайн сколотил состояние на применении своих способностей, а не благодаря поклонению Хаосу, иначе тесная связь с темными силами уже отразилась бы на его внешнем виде. Врожденный дар колдовства позволил ему заглянуть в мысли Конрада, и тот же дар поможет ему быстро разыскать Элиссу — если, конечно, он действительно собирается ее искать.

Чтобы не думать о девушке и о том, что может произойти в ближайшие дни, Конрад сосредоточился на другой проблеме. Он пришел в Альтдорф из-за щита, с которым Серебряный Глаз сражался под Миденхеймом. Конрад хотел выяснить, где скавен его нашел, а заодно разузнать что-нибудь о выгравированном на нем золотом гербе. Собственное происхождение занимало Конрада уже более десятка лет, с тех самых пор, как Элисса дала ему лук, десять стрел к нему и колчан жатой черной кожи. Теперь у него появилась возможность раскрыть эту тайну…

Помимо Императорского дворца и храма Зигмара, Геральдическая коллегия была самым древним зданием, которое доводилось видеть Конраду. Она пряталась на задворках незаметной улочки, когда-то широкой и людной, но сейчас Конрад не заметил поворота и проскочил мимо. Пришлось возвращаться. Остальные дома на ней много раз перестраивались, а древнее здание коллегии медленно оседало в землю, будто само осознавало свой почтенный возраст и пыталось схорониться. Мусор и городские отбросы копились веками, улица поднялась, так что нижние этажи превратились в подвалы. Крышу покрывала черепица разного цвета и размера; по ее разнообразию можно было догадаться, сколько раз латали крышу. Стены и арки покосились, и все здание походило на согнутого дряхлостью калеку, который все еще цеплялся за жизнь, несмотря на увечья.

Конрад спустился по истертым ступенькам и постучал. Он видел, что этажи уходят в глубь, а дверь вставлена в бывший оконный проем. Дерево крошилось от прикосновения. На стук никто не ответил, тогда Конрад толкнул старинную дверь, заскрипели петли, и он шагнул внутрь.

В темном помещении веяло пылью и сыростью. Конрад подождал несколько секунд, пока глаза привыкнут к темноте; наконец он разглядел вдалеке слабый отблеск света и двинулся к нему по узкому коридору с неровным полом и покосившимися стенами. Когда глаза окончательно приспособились к полутьме, стало заметно, что стены увешаны табличками; некоторые были круглыми, другие по форме напоминали щиты, и на каждой красовался свой узор. Конрад понял, что видит сотни гербов, и, судя по тому, что краска поблекла и местами отшелушилась, очень старых. Кое-где на стене виднелись прорехи: щиты упали, и по какой-то причине их не повесили обратно.

Заглядевшись, он не заметил, как наступил на что-то, что хрустнуло под ногой. Конрад нагнулся, чтобы разглядеть предмет. Оказывается, он наступил на один из упавших щитов; его украшал серебряный крест на красном фоне, а в одной из четвертей проглядывал черный силуэт хищной птицы. Остальные три четверти разглядеть не удалось — щит треснул и краска облупилась. Конрад положил обе половинки ржавого щита в угол и продолжил путь.

Коридор вывел его в большую палату. Ее стены были увешаны полками с книгами, тысячами и тысячами книг. Полки поднимались от пола до потолка. Книги забивали их до отказа, и еще многие тома лежали на полу высокими стопками. Эти стопки опирались друг на друга, едва не рассыпаясь, а многие полки кренились под тяжестью фолиантов. Все вокруг покрывал толстый слой пыли, будто в комнату не заходили веками.

Тем не менее, посреди палаты за заваленным грудами манускриптов столом сидели двое. Между ними стоял фонарь, и пара настолько глубоко погрузилась в изучение документов, что даже не заметила Конрада. Каждый держал в руках свой документ, и они часто делали заметки на пергаменте, лежащем перед ними.

— Добрый день, — произнес Конрад. Его голос гулко разнесся в тишине.

Сидящие сперва не обратили на него внимания, но вскоре молодой поднял голову. Хотя молодым его можно было назвать только по сравнению с коллегой: седые, будто припорошенные пылью волосы выдавали почтенный возраст, около шестидесяти лет. Его коллега выглядел, по меньшей мере, вдвое старше, его кожа сморщилась и истончилась, словно древний пергамент. Он продолжал работать.

— Ты пришел насчет труб?

— Нет, — ответил Конрад. — Я пришел насчет герба.

Архивариус вздохнул, сдвинул очки на кончик носа и потер глаза.

— Как жалко. На нижнем уровне три фута воды, и она все прибывает. Мы потеряли бесценные документы, бесценные! Их, знаешь ли, нельзя восстановить!

— Так как насчет герба? — напомнил Конрад.

— Ты пришел не по адресу. Здесь архив. Если хочешь купить герб, иди в новое здание.

— Я там был, и меня послали сюда.

«Новому» зданию было, по меньшей мере, двести лет, и находилось оно в гораздо лучшем состоянии, да и людей там работало не в пример больше. Клерк за первым же столом в ответ на просьбу Конрада покачал головой и направил его сюда, причем взял с него за это крону.

— Зачем? — полюбопытствовал архивариус. Он сдвинул очки на прежнее место.

— Я видел один герб, — ответил Конрад, — и я хочу узнать его происхождение. Вы сможете мне помочь?

— Придется заплатить, знаешь ли. Нам положено брать плату за экспертизу.

— У меня есть деньги. — Конрад подкинул на ладони оставшиеся четыре кроны.

Архивариус нашел в завалах на столе чистый лист пергамента и жестом подозвал Конрада поближе. Его старший коллега так и не поднял головы. Он по-прежнему горбился над своим документом и то и дело перегибался через него, чтобы свериться с массивным томом.

— Опиши крест на гербе. Только будь предельно внимательным, знаешь ли, вспомни каждую мелочь. Некоторые кресты очень похожи между собой, и отличить их может лишь знающий человек.

— Там очень простой узор.

— Что кажется простым несведущему, знаток может посчитать сложным.

Конрад бросил взгляд на хранителя, но лицо того оставалось непроницаемым.

— Давай начнем с тинктур.

— С чего?

— С цветов, знаешь ли.

Архивариус жестом указал на выложенные в ряд перья, и Конрад догадался, что их кончики обмакнули в чернила разных цветов.

— На нем только два цвета, — сказал он. — Желтый и черный.

— Мы называем их золото и чернь.

— И рисунок в виде двух скрещенных стрел…

— То есть fleche en croix…

— А посредине кулак в латной перчатке.

— Poing maille.

— Стрелы и кулак золотые. Все остальное черное. По крайней мере, так эмблема выглядит обычно.

— Обычно?

— На стрелах узор нарисован наоборот. Сами стрелы из черного дерева, у оперения тонкое золотое кольцо, а на нем вырезана эмблема, так что видно дерево.

— Получается sable dans or на fleches вместо or dans sable?

— Как скажете.

— Так где еще ты видел этот герб? На ecusson?

— На чем?

— На щите.

— Да. Золотой на черном. Еще на луке и колчане.

— Archet и carquois.

Архивариус сделал несколько заметок и снова вернулся к расспросам: «Под каким углом изображены стрелы? Наконечники устремлены вверх или вниз? Насколько велики наконечники по отношению к древкам? Насколько велики перья в оперении? Какая рука нарисована, правая или левая? Прорисованы ли пальцы? С какой стороны большой палец? Где находится основание кулака по отношению к стрелам? Какого размера кулак, если сравнить с длиной стрел?»

Конрад отвечал как мог, а архивариус после каждого ответа делал заметки. Конрад не мог не задуматься, насколько больше времени заняло бы описание, будь герб более замысловатым.

— Хорошо. — Писец придвинул к себе еще один лист пергамента и выбрал другое перо из ряда чернильниц на подставке. Через минуту он спросил: — Похож?

Он жестом пригласил Конрада взглянуть. На выбеленном пергаменте черными чернилами он вывел кулак и стрелы, точь-в-точь какими их помнил Конрад.

— Это он.

— Должно быть, герб очень стар. Более поздние кресты гораздо сложнее, частично для красоты, а частично потому, что все простые эмблемы оказались занятыми.

— Такого герба нет, — подал голос старший хранитель архива.

Он отложил перо, взял книгу, которую до того момента пристально изучал, с трудом поднялся на ноги и по дороге взглянул на рисунок своего коллеги. Его спина по-прежнему горбилась, будто он все еще сидел, согнувшись, за столом, и у Конрада создалось впечатление, что он кренится набок вовсе не под весом тяжелого тома.

Казалось, старик старался изогнуться под стать хранилищу, либо же он так долго прожил в нем, что время не пощадило его вместе с колоннами и стенами древнего здания.

— Но я его видел, — возразил Конрад.

— Ты вполне мог видеть украшения на оружии, — ответил молодой архивариус, наблюдая, как старик ковыляет по палате, — но это не значит, что они — часть герба.

— Вы можете проверить? Посмотреть по книгам?

— Нет нужды. Герр Ренеманн — ходячая энциклопедия по геральдике. Если он говорит, что такого герба нет, значит, такого герба действительно нет.

— Но он не может знать их все!

— Может.

— Но вдруг герб старый и уже не существует?

— Гербы существуют вечно. Семья, которая его носила, могла исчезнуть, знаешь ли, но герб все равно остается. И он где-то здесь, в наших документах.

— Тогда это не имперский герб.

— Нет. Наши записи охватывают весь Старый Свет, от Альбиона до Пограничных княжеств, от Кислева до Эсталианских королевств. Мы не хотим рисковать тем, что кто-то в Альтдорфе получит крест, который на самом деле уже принадлежит дворянину Магритты, например. Хотя мы уже этим не занимаемся. — Архивариус грустно покачал головой. — Описанного тобой герба не существует. Однако если хочешь, займись тем, чтобы он появился. Мы можем присвоить его тебе и твоим потомкам, это еще в нашей власти. — От последней мысли он просиял и, довольный своим предложением, закивал.

Конрад точно знал, что Ренеманн ошибся. Кулак в латной перчатке и скрещенные стрелы означали больше, чем простой узор на оружии.

— Не надо, — ответил он. — Сколько я вам должен?

— Две кроны.

Конрад перекинул две монеты из одной руки в другую.

— Ты упомянул, что некоторые семьи вымирают. Вы ведете записи о семьях, которые обладают гербами?

— Да.

— Я хочу узнать о семье Кастрингов.

— Откуда они?

— Из деревни в Остланде, рядом с городом Ферлангеном.

Он говорил о своей деревне, где жил с тех пор, как себя помнил, хотя никогда не чувствовал там себя своим. Если у деревушки было имя, Конрад его так и не узнал. Да у него самого не было имени, пока Элисса не назвала его. Элисса по фамилии Кастринг…

Архивариус сдвинул очки на кончик носа и принялся поверх них изучать книжные завалы. Поднялся со стула и шагнул к ближайшей полке. Некоторое время водил по ней взглядом, потом повернулся к другой стене, рядом с выходом из палаты. Он стоял слишком далеко от нее, чтобы прочесть надписи на корешках. Его действия выглядели так, будто он собирается найти нужную книгу не сходя с места.

— Ага! — торжествующе произнес он и направился к дальним полкам, взмахом пригласив Конрада следовать за ним.

Тот не мог поверить, что архивариус с одного взгляда точно определил, где хранятся записи о родословной Кастрингов.

— Вон там, — указал хранитель, когда они подошли к грозящим вот-вот посыпаться на пол рядам книг. — Пять рядов, начиная вон с того, и восьмая, нет, девятая книга после той, вверх ногами в красном переплете. Видишь?

— Называется «Восточные Хроники», том тридцать шесть, Джад — Кель?

Архивариус глянул сверху вниз на Конрада и кивнул.

— Достанешь ее? Ты все же половчее меня.

Ни одна из соседних книг не походила названием на нужную Конраду. По всей видимости, книги расставляли как в голову придет. Та, на которую указывал хранитель, стояла слишком высоко, чтобы дотянуться с пола, и Конрад начал оглядываться в поисках лестницы. Должна же здесь быть лестница, иначе как попали на свои места книги на верхних полках?

— Залезай. — Архивариус указал на кипу книг, стоящую под полками.

— Как скажешь.

Конрад вскарабкался на самую низкую стопку, с нее переступил на ту, что повыше — древние тома служили ему ступеньками. Но, даже стоя на самой высокой кипе, он не смог дотянуться до нужной книги, так что пришлось поставить одну ногу на полку, лишь тогда он сумел подсунуть под корешок кончики пальцев. Дюйм за дюймом, он подтащил книгу к краю полки, поймал ее на лету и спрыгнул на пол.

— Мы храним только копии недавних хроник, — пояснил архивариус. Он водрузил том на шатающуюся стопку книг и открыл первую страницу. — Оригиналы находятся в новом здании. Записи в этой давно уже пора обновить, но чему тут удивляться? Как ты мог заметить, работников нам не хватает.

Он начал неторопливо листать том.

— Вот, смотри — Кастринги.

Верх страницы украшал герб, который Конрад сразу узнал, — его разделяла надвое голубая диагональная полоса. В верхней левой половине щита стояли две башни, соединенные стеной с зубцами, красные на белом фоне. В правой нижней помещался одинокий перстень с печатью, а на печати изображался фамильный герб Кастрингов.

— Замок и кольцо, — протянул архивариус и покачал головой. — Что примечательно, это бесконечный повтор герба в кольце. Ну, так что ты хотел узнать?

Конрад уже дочитывал через его плечо последнюю запись, которая находилась примерно на середине страницы. Да, хроники действительно нуждались в обновлении: там не упоминалось ни о пожаре, который уничтожил усадьбу Кастрингов, ни о гибели семьи.

— Судя по записям, у Кастринга было трое сыновей, — сказал Конрад. — Вильгельм, Зигмунд и Фридрих. А как насчет дочери?

— Давай посмотрим. — Палец хранителя заскользил по семейному древу. — Сэр Вильгельм Кастринг, женился на Ульрике Аугенхаус из Миденхейма. Старший сын, как ты можешь заметить, назван по отцу, как и тот в свой черед назван по своему. Еще двое сыновей.

— Но почему не упоминается о рождении дочери? Потому что родилась последней, и ее имя не успели внести в родословную?

— Возможно, хотя я сомневаюсь. С точки зрения генеалогии дочери, знаешь ли, не особо важны. Единственная роль женщины — рожать сыновей. Через них фамилия передается следующему поколению и продолжается род. На дочерей зачастую смотрят как на ненужную роскошь, которая обходится достаточно дорого, начиная с рождения и до свадьбы, когда приходится собирать приданое, чтобы укрепить брак в глазах семьи жениха. Но если у Кастрингов была дочь, ее следовало внести в записи, для полноты сведений. Это все?

Конрад кивнул, тогда архивариус захлопнул книгу и положил на нее руку.

— Забудь. Хроники давно пора обновить. Может, когда-нибудь… — Он передернул плечами.

Конрад снова начал отсчитывать монеты. Писец потер руки, стряхивая пыль. Конрад отдал ему все четыре кроны. Поскольку получалось, что он все равно за него заплатил, Конрад хотел было забрать набросок герба, но потом решил, что подобное напоминание ему не требуется.

— Благодарю. — Архивариус ссыпал монеты в карман. — Если мы можем помочь чем-то еще, не стесняйся.

Посещение коллегии оказалось совершенно бесполезным. Конраду заявили, что ни Элиссы, ни герба не существует, хотя он прекрасно знал, что в обоих случаях архивариус ошибается.

— Вы точно уверены, что такого герба нет?

— Если и есть, то он принадлежит не человеку.

НЕ ЧЕЛОВЕКУ…

В течение двух последующих дней эти слова эхом отдавались в голове Конрада. Наверное, архивариус имел в виду флаги и штандарты, носимые воинами Хаоса; но по опыту Конрада, все подобные изображения включали в себя еретический символ того божества, которому поклонялось то или иное войско. Герб со скрещенными стрелами и поднятым кулаком не осквернял никакой языческий символ.

Когда Конрад вернулся в родную деревню вскоре после набега, от нее осталось лишь пепелище. Сэр Вильгельм и леди Ульрика, скорее всего, погибли в пылающем особняке, и до недавнего времени Конрад считал, что Элисса погибла вместе с родителями.

Ее братья к тому времени давно уже оставили деревню и отправились повидать свет, одного из них Конрад встретил на долгом и трудном пути из Кислева в Империю.

Конрад попал в плен к банде последователей Кхорна, Кровавого бога, чья тяга к сумятице и убийствам завела их далеко вглубь Империи. Он винил в своем пленении Гаксара. Тот в обличье человека заманил Конрада в ловушку. Когда он пришел в себя, то обнаружил, что его собираются принести в жертву охотникам за душами. Но на снаряжении главаря дикой банды красовался герб Кастрингов, и это спасло Конрада — на время.

Кем бы он ни был — Вильгельмом, Зигмундом или Фридрихом, — он уже заплатил немалую цену за преданность Хаосу. Лицо и тело Кастринга изменились: на голове росли рога, тело покрылось шерстью, а зубы вытянулись в клыки.

Его банда ничем не отличалась от звериной стаи, и, тем не менее, это к Конраду относились как к зверю в клетке, издевались и били. В конце концов, он все же отомстил им жестокой местью, убив дюжины собакоголовых мутантов. Схватка превзошла даже их собственные кровавые церемонии. И последним умер Кастринг, насаженный на пику Конрада — пику бронзового рыцаря…

Но перед тем он говорил об Элиссе и утверждал, что она ему не сестра. Хотя Элисса оставалась в неведении, получалось, что законность ее происхождения ставилась под сомнение. Кастринг не знал подробностей, но уверял, что у него с Элиссой разные родители и в лучшем случае она приходится ему сводной сестрой. Может, он говорил правду — тогда становилось понятным, почему ее имени не оказалось в родовых хрониках Кастрингов.

Элисса нашла стрелы и лук где-то в подвалах поместья, и Конрад спрашивал Кастринга, знает ли тот о гербе с кулаком и скрещенными стрелами.

«Эльф? — предположил Кастринг. — Могут они быть как-то связаны с эльфами?»

Неужели Серебряный Глаз носил эльфийский щит? Эльфы были одного роста с людьми, так, может, Конрад научился стрелять из лука при помощи оружия эльфов?

Он где-то слышал, что иногда от связи людей и эльфов рождается потомство; может, отец Элиссы был эльфом.

«Не человеку…»

Слова эхом отдавались в голове Конрада в течение двух следующих дней — пока Цунтермайн не вызвал его к себе.

ГЛАВА 5

Дом изменился до неузнаваемости. Внешне он оставался прежним. Ворота Конраду с Таунгаром открыл тот же самый одетый в белое прислужник и повел их по освещенному саду, через знакомые крохотные мостики к двери.

Зато внутреннее убранство дома изменилось полностью.

В коридоре поджидало очередное юное существо из прислуги, и на сей раз Конрад без усилий определил, что перед ним девушка. Белые одежды заменило собой розовое шелковое платье, обнажившее правую грудь. Непокрытые волосы, выкрашенные в розовый цвет, доставали до середины спины. Она напомнила Конраду кого-то или что-то, но он никак не мог вспомнить, что именно.

— Позвольте взять вашу одежду, господа, — сказала девушка.

В прошлый визит в доме царила тишина, но сейчас его переполнял шум. До Конрада доносилась смех и обрывки разговоров, и тяжелые размеренные удары барабана сотрясали стены. Нос щекотал странный сладковатый запах, а в воздухе висели разноцветные струйки дыма. Не оставалось сомнений, что они с Таунгаром попали на один из приемов Цунтермайна. Судя по тому, как кренилась под тяжестью одежды вешалка, гостей собралось много. Одежда лежала даже на полу, причем не только плащи.

Конрад снял свой длинный жилет и передал прислужнице, которая тут же непринужденно бросила его на пол. Тут он заметил, что, хотя Таунгар уже скинул плащ, он продолжает раздеваться.

— Снимай все, — приказал он.

Сам он уже успел раздеться догола; на нем оставались только украшения, которые он, видимо, носил даже под формой. Руки повыше локтей украшали два серебряных браслета с замысловатым узором, а на шее на золотой цепочке висел медальон с тем же рисунком. Он представлял из себя круг, а вверху справа из него торчали рукоять и круглая перекладина меча. Конраду уже встречалась эта эмблема на знаменах и флагах; на войне он сражался и убивал тех, кто выступал под ней.

Прислужница протянула Таунгару одеяние, похожее на свое, только нежно-голубого цвета. Сержант надел его через голову.

— Ну, давай же, — подбодрил он Конрада. — Не стесняйся.

Конрад тянул с раздеванием вовсе не из застенчивости — ему не хотелось расставаться с ножом в правом ботинке, а также с кинжалом за поясом.

Его одолевало подозрение, что он пришел зря и обещания Цунтермайна — ложь. Вероятность того, что сегодня вечером он встретит в его особняке Элиссу, бесконечно мала. Но если девушка все же здесь, Конраду не останется ничего, как сбежать с ней. Как это сделать, он пока не знал, но совершенно ясно, что ему потребуется оружие, ведь Череп тоже наверняка среди гостей.

Конрад старался не думать о нем, но при воспоминании о Черепе его все еще пробирала дрожь. Он повидал много ужасов в тот день, когда погибла его деревня, и вид худого как скелет Черепа, выходящего невредимым из охваченного огнем особняка Кастрингов, напугал его сильнее всего.

За прошедшие годы Конраду довелось столкнуться с невероятно живучими созданиями. Он видел тварей, практически изрубленных на куски, ползающих на окровавленных обрубках, но отказывающихся умирать; он видел, как отрубленные конечности оживают, чтобы помочь в битве его врагам; он видел, как поднимаются мертвые и убивают живых, хотя в них кишат черви, а прогнившая плоть отваливается кусками.

Но, несмотря на все виденное, именно воспоминания о Черепе были самыми яркими. Его часто пугало то, с чем приходилось сталкиваться на поле боя. Страх придавал воину сил в схватке, обострял чувства и восприятие. Дикие орды не знали страха, но им были чужды любые человеческие чувства. Они никогда не пугались, но никогда и не выказывали храбрости. Казалось, что они живут только для того, чтобы сражаться и умирать, убивать и быть убитыми. Зачастую для них не представляло разницы, с кем сражаться, лишь бы лилась кровь. Они убивали и врагов, и союзников и так же равнодушно встречали собственную смерть.

Конрад скорее выступил бы против легиона таких берсерков, чем снова встретился лицом к лицу с Черепом…

Но Элисса была самым важным человеком в его жизни. Он не представлял себя без нее. К тому же без нее он, скорее всего, погиб бы, когда громили деревню. Мысль об Элиссе в роли пленницы Черепа казалась ему непереносимой.

Готовясь к встрече с Черепом, Конрад прихватил с собой ножи. Хотя, с другой стороны, какой от них толк? Если Череп выжил после стрелы в сердце, удар кинжала принесет ему не больше вреда, чем дракону блошиный укус.

Разумнее последовать примеру Таунгара. Конрад скинул одежду, незаметно сунул второй нож в левый ботинок и натянул шелковую мантию. Ему досталась ярко-желтая, и, так же как у Таунгара и прислужницы, она открывала грудь справа. В шелке он сразу почувствовал себя дураком, но какая разница. Три дня назад Конрад сказал Цунтермайну правду — ради Элиссы он пойдет на все.

На сей раз в канделябрах горели красные свечи, и дом в их свете приобрел жутковатый призрачный вид. Гобелены и картины на стенах коридора, которые в прошлый визит славили победы Зигмара, величайшего героя человечества, сменились похабными изображениями, показывающими, как низко может опуститься человек.

Конрад никогда не видел настолько отвратительных сцен. Он не мог поверить, что о подобном непотребстве можно даже задумываться, не то что в нем участвовать. Чем дальше, тем безобразнее становились совокупления между мужчинами, женщинами и животными. Казалось, их вывесили как доказательство того, что раса зверолюдей действительно появилась на свет в результате развратных союзов между людьми и животными.

— Рольф! Конрад! Я так рад, что вы приняли мое приглашение!

Конрад с трудом узнал Цунтермайна. Тот нарядился в тонкую, шафранового цвета мантию, а из разреза справа выступала округлая женская грудь. Не вызывало сомнений, что в остальном перед ними мужчина, хотя Цунтермайн подкрасил губы, а прожилки на щеках скрылись под слоем пудры. В каждом ухе висело по длинной серьге с тем же узором, что и на амулете Таунгара. Толстый, с прикрытыми желтым париком седыми волосами, он выглядел как пародия на тоненькую прислужницу. Она притворила дверь и осталась с гостями в зале.

Цунтермайн обнял Таунгара и расцеловал его в обе щеки. Конрад предусмотрительно отступил на шаг и быстро оглядел комнату.

— Теперь нас шестеро, — заявил Цунтермайн и взмахом руки обвел находящихся в комнате. — Шестью шесть.

Кольца на его пальцах сверкнули в свете свечей, и вино перелилось через край хрустального бокала.

— Она здесь? — спросил Конрад.

— Терпение, дорогой мой мальчик. Ночь только начинается. Будем есть, пить, веселиться. И если ты станешь хорошо себя вести, очень хорошо… — Цунтермайн улыбнулся и отвернулся, не убирая руки с плеча Таунгара.

Все гости переоделись в мантии, но в алом свете их цвета виделись одинаковыми. Конраду показалось, что мужчин и женщин среди них поровну, хотя в некоторых случаях он не поручился бы, кто перед ним.

Юный прислужник, тот самый, что наливал Конраду вино в прошлый визит, подошел с переполненным подносом и предложил ему хрустальный бокал. Конрад все еще не мог решить, какого он пола. Правая, обнаженная половина груди явно принадлежала мужчине. Но длинные голубые волосы были завиты, а лицо припудрено и накрашено. Поначалу Конрад хотел отказаться от напитка, но тут же решил, что разумнее сделать вид, что он веселится вместе со всеми. Так что он взял бокал, поднес к губам, но пить не стал.

Он уже видел этот зал, хотя сейчас с трудом его узнал. Изящную мебель сменили сатиновые подушки на полу, а стены закрывали длинные бархатные занавеси. Два барабана отбивали несмолкаемый ритм; на них руками играл огромный лысый мужчина. В углу рядом с ним невысокая женщина перебирала струны арфы. Ее инструмент на первый взгляд совсем не подходил буйному сборищу, но, тем не менее, звуки странного дуэта завораживали.

Зал переполняли запахи, цвета и звуки. Хотя Конрад не прикасался к вину, голова его пошла кругом. В густом воздухе витал дым экзотических благовоний. Он узнал «ведьмин корень» и еще множество «запрещенных» ароматов. От нескольких вдохов Конрада накрыла волна опьянения.

Остальные гости разговаривали, смеялись, целовались и танцевали. Конрад оставался в стороне от их веселья. Он неторопливо обходил зал, чтобы его отчуждение не бросалось в глаза, и время от времени для видимости прикладывался к бокалу. Ему даже не требовалось пробовать напиток, чтобы понять, насколько он крепок, — стоило лишь вдохнуть пьянящий букет.

Тем временем хохот и разговоры становились все громче, плавающие в воздухе ароматы все крепче, а сцены вокруг все непристойнее.

— Конрад! — воскликнул один из гуляк и хлопнул Конрада по спине. — Вот она, настоящая жизнь!

Конрад уставился на ухмыляющееся лицо в каких-то дюймах от своего носа — оно показалось ему знакомым. Он попробовал представить его под шлемом имперского гвардейца и сразу же распознал капитана Холвальда, офицера, который каждое утро руководил поднятием имперских штандартов над дворцом. Он на мгновение задумался, сколько еще гвардейцев можно встретить в доме Цунтермайна.

— Да, сэр, — согласился он. — Конечно.

— Сэр? — засмеялся Холвальд. Вино расплескалось и потекло по его бороде. — Здесь мы все равны. Зови меня Манфредом. А тебя-то как по имени, Конрад?

— Это и есть мое имя. А заодно и фамилия. Другого у меня нет.

— Это Сибилл. — Холвальд указал на свою спутницу. — Сибилл, поздоровайся с Конрадом.

Обнаженную грудь высокой светловолосой женщины украшала татуировка с тем же узором, что носили все гости, кроме Конрада. Она опьянела гораздо меньше капитана. Сибилл оглядела Конрада с ног до головы с неприкрытым восхищением и широко улыбнулась.

— Принеси мне еще выпить, Манфред, — приказала она, не глядя на своего спутника.

Холвальд, пошатываясь, отошел, и Сибилл придвинулась к Конраду.

— Вернер знает, как устроить вечеринку, — одобрительно произнесла она.

Конрад кивнул. Вечеринка, вот куда он попал. Его драгоценная возможность узнать о судьбе Элиесы быстро превращалась в невообразимую оргию богатых скучающих жителей столицы, не имеющую ничего общего с Хаосом. Гости просто давали выход своим низменным инстинктам, стремясь получить сегодня все мыслимые чувственные удовольствия, поскольку завтра им придется натянуть привычные строгие одежды и вернуться к своему уважаемому положению в альтдорфском обществе.

А чего еще он ожидал? Конрад поднес бокал к губам и на сей раз позволил себе сделать глоток. Густой мягкий напиток оказался крепким, как он себе и представлял, а мятный вкус приятным теплом освежил рот и горло.

— Ты такое пробовал? — спросила Сибилл, подводя его к столу в противоположном конце зала. — Очень вкусно. Я думаю попросить у повара Вернера рецепт.

Она указала на серебряный поднос, взяла с него горстку крохотных лакомств и отправила в рот.

— Нет, спасибо.

Конрад узнал блюдо — его готовили из гриба, который некоторые солдаты на войне жадно поедали перед битвой. Они утверждали, что он делает их нечувствительными к ранам. Кто знает; не многих из любителей гриба ранили — в основном они погибали. Кто-то доказывал, что гриб изменяет восприятие, обостряет чувство опасности. Конрад же верил в обратное: он считал, что их чувства настолько притуплялись, что солдат уже не пугала смерть. Должно быть, так ощущали себя зверолюди.

— Мне кажется, что ты не получаешь удовольствия от приема. — Сибилл так и не отпустила его руку.

Она была очень хороша собой, даже несмотря на зеленые волосы, и Конрад сознавал, что при других обстоятельствах мог бы увлечься ею. Вероятно, женщина заметила, как он на нее смотрит, потому что неожиданно придвинулась к нему и поцеловала. Конрада обожгло теплом ее голой груди, и он не сопротивлялся — пока она не попыталась скормить ему грибы изо рта в рот.

Он отодвинулся, глотнул еще вина, держа бокал между ними, будто прикрываясь щитом от врага, в которого превратилась Сибилл.

— Дай мне твоего вина, — попросила она, и Конрад протянул ей кубок. — Нет, не так. Сначала выпей ты. Я хочу попробовать его на твоих губах.

Конрад покачал головой и наконец, высвободил руку из ее хватки. Ему больше не хотелось дотрагиваться до нее.

— Ты среди друзей, — настаивала Сибилл. — Мы все друзья. — Она обвела взглядом зал. — Почему бы нам не присоединиться к веселью?

Конрад только сейчас заметил, что они единственные, кто еще стояли. В зале царила почти полная тишина, и все гости были заняты. Не важно, кто с кем или сколько одновременно. Барабанщик и арфистка уже не играли, а занимались совсем другим делом; юный прислужник выбрал себе кого-то столь же неопределенного пола; Таунгар на деле доказывал, что девушка с розовыми волосами умела гораздо больше, чем встречать гостей у ворот, и даже Холвальд нашел себе партнеров за то краткое время, на какое покинул Сибилл. Но Конрад нигде не увидел Цунтермайна, хотя его трудно было бы не заметить, и отсутствие хозяина снова заставило его насторожиться.

Руки Сибилл начали его гладить, и Конрад отстранил ее от себя, поначалу мягко, а потом с большей силой. Она передернула плечами и отвернулась. Ей не пришлось долго искать более радушный прием у других гостей.

Колдун Цунтермайн или нет, но пришло время отыскать его и поговорить начистоту. Конрад двинулся к стене, где под бархатными драпировками скрывалась дверь.

Тут на противоположной стороне зала бесшумно упала занавесь. В прошлый визит Конрада там находилась стена, но сейчас она исчезла, и стал виден скрытый за нею альков.

Там на возвышении перед огромным идолом своего извращенного божества стоял Цунтермайн. А рядом с ним стояла беспомощная, связанная и раздетая догола девушка.

Это была не Элисса.

Элисса, в отличие от нее, была высокой и стройной, с длинными ногами. Прямые густые волосы Элиссы были иссиня-черными, словно вороново крыло, а короткие тонкие кудри девушки были светлыми. Нос Элиссы был прямым и четко очерченным, а не коротким и курносым, а глаза черными, настолько черными, что радужка почти сливалась со зрачком. Девушка же оказалась кареглазой.

Это была не Элисса.

Перед Конрадом стояла Кристен.

В одно мгновение, прежде чем он успел предпринять хоть что-то, Конрада обхватили сзади несколько пар сильных рук, и он уже не мог двинуться с места. Левая половина огромного идола принадлежала мужчине, а правая — женщине. Из длинной золотистой гривы волос торчало две пары рогов. Поверх блеклой бархатной мантии была надета кольчуга, в правой руке статуя держала зеленый скипетр из нефрита, а в левой сжимала небольшой кинжал.

— Слаанеш! Слаанеш! Слаанеш! Слаанеш! Слаанеш!

Конрад, завороженный открывшимся его взору зрелищем, не отрываясь смотрел на чудовищное идолище; оно отталкивало своим уродством, но в то же время манило чем-то неизъяснимо прекрасным.

— Слаанеш! Слаанеш! Слаанеш! Слаанеш! Слаанеш!

Всего секунду назад гости еще предавались похоти, но сейчас все как один стали на колени и по слогам выкрикивали имя своего властелина, будто непристойную молитву. Верная паства в богохульной церкви, и Цунтермайн — ее языческий жрец.

Колдун был по-прежнему одет в желтую мантию, но он больше не выглядел в ней смешным. Он предстал шаманом в священном одеянии. Украшения превратились в могучие талисманы, а косметика стала боевой раскраской. Его парик отливал тем же золотистым оттенком, что и волосы божества, и являл собой символ власти.

— Слаанеш! Слаанеш! Слаанеш! Слаанеш! Слаанеш!

Конрад знал это имя, а теперь припомнил, что символ двуполого божества объединял в себе древние знаки мужского и женского начал: круг, из которого вправо и вверх указывала стрела, и круг с крестом над ним. Именно эти символы носили все поклонники Слаанеша либо как украшения, либо как татуировки.

— Слаанеш! Слаанеш! Слаанеш! Слаанеш! Слаанеш!

Алтарь богу разврата зловещей горой возвышался над Цунтермайном и его беспомощной пленницей.

Кристен стояла с опущенной головой, не поднимая глаз на скандирующую толпу. Ее шею обвивала цепь, конец которой, будто поводок, держал в руке Цунтермайн.

— Слаанеш! Слаанеш! Слаанеш! Слаанеш! Слаанеш!

Цунтермайн поднял свободную руку, и речитатив прекратился.

— Я сдержал обещание, — обратился он к Конраду. — Я знал, что в противном случае разочарую тебя.

Конрад считал, что Кристен мертва, точно так же как он думал, что Элисса погибла пятью годами раньше, день в день. Он считал, что обе девушки умерли в Зигмарцайт, первый день летнего месяца. Он надеялся сегодня увидеть Элиссу, но теперь знал, что обе они живы… по крайней мере, пока.

— Я заметил, что мое гостеприимство не доставило тебе ожидаемого удовольствия, — продолжал Цунтермайн, будто они с Конрадом наедине вели приятную беседу. — Возможно, у нас просто не нашлось удовольствия тебе по вкусу. Ну что ж, я прекрасно тебя понимаю. Вкус у всех разный, у кого-то более утонченный, у кого-то менее. Но мы стараемся предоставить гостям все, что они могут пожелать. У тебя больше нет отговорок, Конрад. Мы нашли то, чем тебя прельстить.

При звуке его имени Кристен впервые пошевелилась. Она приподняла голову, и, когда увидела Конрада, ее глаза округлились, и девушка шагнула вперед. Дальше она двинуться не смогла — не пускала цепь. Она протянула к нему руки.

— Конрад, — умоляюще прошептала она. — Конрад. Конрад.

— Отпусти ее! — закричал Конрад, вырываясь из хватки державших его за руки и шею. Но ему едва удавалось пошевелиться; казалось, что его опутывали крепкие цепи. Его держали Таунгар с Холвальдом, и оба хорошо знали, как скрутить пленника.

— Не будь дураком, — бросил Цунтермайн. — Мне пришлось изрядно потрудиться, чтобы угодить тебе. Тебе следует оценить мои усилия, хотя сдается мне, что я зря ожидаю благодарности. Но неужели ты не рад снова видеть свою подругу?

— Ты цела? — спросил Конрад у Кристен, не обращая внимания на жреца-мага.

Он понимал, что спрашивать глупо, но не мог придумать, что еще сказать.

Кристен покачала головой скорее от смятения, чем в ответ.

— Я думала, — прошептала она, — я думала…

Тихие слезы закапали по ее щекам, и девушка вытерла лицо кончиками пальцев.

— Отпусти ее! — снова закричал Конрад.

Он понял, что сейчас хочет этого больше всего на свете, так что его слова вовсе не пустой звук.

— Могу представить, как ты счастлив узнать, что твоя прекрасная подруга жива и здорова. Кажется, ты не видел ее очень давно? Значит, вам есть что наверстать. Подумай, как чудесно будет снова поцеловать ее, прижать к себе. Как много удовольствия вы доставите друг другу. В благодарность за наши труды по ее спасению, думаю, тебе следует показать, как сильно ты по ней скучал.

Конрад уставился на него, ясно поняв, чего хочет от него колдун. Цунтермайн ожидал от него такого же разнузданного поведения, что демонстрировали остальные гости. Конрад поклялся, что пойдет на все ради спасения Элиссы, но то же самое он мог сказать и о Кристен. Он подчинится любому приказу колдуна — и все же Конрад прекрасно понимал, что, как бы они с Кристен не старались угодить прихотям Цунтермайна, до рассвета им не дожить.

Конрад опустил голову и кивнул.

— Как скажешь, — тихо ответил он.

— Я знал, что, в конце концов, ты со мной согласишься. Подведите его сюда.

Конрада потащили к ступенькам, которые вели на возвышение. Ему припомнилось, что, когда его держала в плену банда Кастринга, они захватили небольшую группку мародеров, имеющих несчастье поклоняться иному богу. Тюремщики Конрада почитали Кхорна; пленники присягнули в верности Слаанешу. Последователи Кровавого бога и те, кто почитал бога удовольствий, считали себя самыми заклятыми врагами, настолько разнились их верования.

Кастринг приготовил для адептов Слаанеша особую казнь, так что они умирали гораздо медленнее и мучительнее, чем прочие жертвы, которые его банда регулярно приносила охотникам за душами. Последователи Кхорна и Слаанеша постоянно враждовали, как и их божества, которые вечно боролись за верховенство в мире Хаоса.

Цунтермайн с трудом подтащил Кристен к дальнему краю алтаря. Девушка ухватилась руками за цепь на шее, чтобы звенья не впивались в кожу, и упиралась изо всех сил. На другом конце возвышения Конрада пришлось удерживать уже втроем.

— Держи ее, — приказал колдун, и мужчина, который помогал Таунгару и Холвальду, отпустил Конрада и взялся за конец цепи.

— Ты искренне желаешь показать нам, насколько она тебе нравится? — спросил Цунтермайн, медленно подходя к Конраду.

В голове Конрада билась единственная мысль — убить Цунтермайна, и сейчас он отчаянно пытался заменить ее другими, представляя, как они с Кристен будут подчиняться извращенным требованиям колдуна.

Тот приложил ладонь к голой груди Конрада, и прикосновение отдалось льдом по всему телу. Конрад чувствовал, как вытекает из него живое тепло, но гораздо больше его волновало то, что чародей вытягивает из его мозга.

— Не следовало пытаться меня обмануть, — вздохнул Цунтермайн, отступая на шаг. — И к тому же желать мне смерти. — Он печально покачал головой. — Когда мы познакомились, я надеялся, что мы станем добрыми друзьями. Увы, этому не суждено сбыться. Поэтому, если ты не собираешься выполнять мои указания…

— Нет! — закричал Конрад.

— Да, — улыбнулся Цунтермайн.

Конрад снова начал вырываться. Теперь его держали вдвоем, но он ослаб, словно касание колдуна вытянуло из него силы.

Он беспомощно наблюдал за тем, как Цунтермайн подошел к Кристен. Та попыталась увернуться, но мужчина, в чьих руках была цепь, удерживал ее на месте. Девушка отбивалась от колдуна, хотя тот не обратил на ее удары внимания, а протянул руку и погладил ее по щеке. От его прикосновения пленница затихла; ее руки еще двигались, но медленно, будто во сне.

Цунтермайн оглянулся на Конрада.

— Есть удовольствие в удовольствии, — сказал он. — А есть удовольствие…

Он потянулся к левой руке идолища и вынул из его кулака кинжал. В его руке нож уже не выглядел таким маленьким, поскольку явно ковался под человеческую ладонь. Вблизи Конрад разглядел, что кинжал имперского образца — скорее всего, один из тех, что его заставили оставить при входе.

— …в боли!

— Нет! — вырвался у Конрада мучительный крик.

— Слаанеш! Слаанеш! — Зрители снова подхватили речитатив, поначалу тихо, потом все громче, пока крик не стал оглушающим. — Слаанеш! Слаанеш! Слаанеш! Слаанеш! СЛААНЕШ! СЛААНЕШ!

Цунтермайн повернулся к Кристен, которая все еще заторможено пыталась отбиваться от него. Он кивнул держащему ее мужчине, тот снял с ее шеи цепь и отступил. Колдун наклонился к девушке и что-то зашептал ей на ухо. Потом поцеловал ее в обе щеки и протянул кинжал.

— Слаанеш! Слаанеш! Слаанеш! Слаанеш! Слаанеш!

Какой-то миг Конрад не понимал, что происходит. Он ожидал, что Цунтермайн приставит нож к обнаженному телу Кристен и начнет медленно ее истязать. Но кинжал держала девушка. Она перевела взгляд пустых глаз на Конрада и медленно пошла к нему, занося нож.

Колдун подчинил ее своей воле и приказал убить его.

— Кристен! — закричал Конрад. — Кристен!

Он понимал, что звука его голоса недостаточно, чтобы разрушить внушение. Конрад с новой силой задергался в стальной хватке, но оказался таким же беспомощным, как и Кристен. Они оба стали пленниками Цунтермайна. Конрад больше не владел своим телом, а разум девушки принадлежал жрецу.

— Слаанеш! Слаанеш! Слаанеш! Слаанеш! Слаанеш!

Кристен подходила к Конраду, с каждым шагом приближая его смерть. И нельзя представить себе смерть более жестокую, чем от руки возлюбленной.

Вот почему его заманивали сюда — чтобы принести в жертву властителю удовольствий.

— Слаанеш! Слаанеш! Слаанеш! Слаанеш! Слаанеш!

Девушка остановилась в ярде от него, кончик кинжала нацелился в горло Конраду.

— Кристен! — снова позвал он.

Она моргнула, и рука с кинжалом чуть дрогнула.

Она что-то прошептала — как показалось Конраду, его имя, — но ее голос потерялся в реве зрителей.

— Слаанеш! Слаанеш! Слаанеш! Слаанеш! Слаанеш!

— Кристен!

И вдруг она обрела контроль над собой. Руки и ноги девушки потеряли неуклюжесть марионетки, и на мгновение Кристен улыбнулась. Она повторила слово, которое прошептала раньше, на сей раз громко, во весь голос — и одновременно полоснула ножом по груди Конрада.

— Кхорн!

ГЛАВА 6

— КХОРН!

Кончик кинжала полоснул по груди Конрада, оставив за собой кровоточащую полосу.

Услышав имя ненавистного противника их бога, хор поклонников Слаанеша внезапно и ошарашено замолк; Конрад почувствовал, как ослабли держащие его руки, и вырвался на свободу.

Он нацелился левым локтем Таунгару в лицо, ощутил, как хрустнул под ударом нос сержанта. Таунгар закричал от боли, отшатнулся и грохнулся с помоста в толпу.

Холвальду удалось удержать хватку на правой руке Конрада чуть дольше, но Конрад все же извернулся и ударил его в горло. Гортань смялась под его кулаком. С такой ужасной травмой Холвальд не мог даже шептать о боли. Конрад уперся ладонью капитану в подбородок и резко толкнул его голову назад. Шея с сухим хрустом сломалась, и Холвальд упал на пол уже мертвым.

Человек, который ранее держал на цепи Кристен, с искаженным ненавистью лицом ринулся к девушке, выставив перед собой пальцы, подобно когтям. После того как девушка полоснула ножом Конрада, она стояла как статуя, но сейчас повернулась к нападающему. Она увернулась от его рук и вонзила кинжал ему в живот. Мужчина вскрикнул от боли и удивления и повалился на пол.

Кристен расправилась с ним так, как учил ее Конрад. Он бросил на девушку пристальный взгляд, но с трудом узнавал ее. Ее лицо лишилось прежней невинности, стало злобным. Она освободилась от заклятия Цунтермайна, но попала под власть еще более сильную.

Хотя из груди его текла кровь, Конрад не чувствовал боли. В свое время ему доводилось получать гораздо более серьезные раны. Если бы Кристен собиралась убить его, она могла нанести точный и быстрый удар в сердце. Этому он тоже ее научил.

Но она хотела не смерти Конрада, она хотела его крови.

— Кхорн! — снова закричала девушка и вскинула руки, вознося молитву Кровавому богу.

Конрад краем глаза уловил движение наверху и поднял голову. Статую Слаанеша затянуло дрожащее марево, ее очертания таяли, менялись, и Конрад разглядел, как она превращается в идола другого бога. Этот бог носил бронзовые доспехи, восседал на троне из костей своих жертв, держал в одной руке мощную боевую секиру, а в другой — щит с крестообразной эмблемой.

Он вспомнил, как стоял в святилище перед похожей статуей, а неистовая танцовщица по имени Шёлк вырезала такой же рунический крест на груди одного из пленников Кастринга…

Конрад коснулся собственной груди, провел пальцами по теплой влаге, что текла из раны, словно принося подношение властителю крови и смерти.

Время замерло, растянулось в вечность. Кристен не отрываясь смотрела на него, и, наконец, их взгляды встретились. Зрачки девушки светились красным огнем. Из их глубины сам Кхорн предлагал Конраду возможность принести ему клятву верности — единственный шанс спастись от последователей Слаанеша.

Сердце Конрада колотилось, в голове стучал пульс, а кровь все струилась из раны.

Кристен стала одной из прислужниц Кхорна. Но страсть с новой силой разгорелась в Конраде, когда он припомнил разделенные с нею ласки.

Он опять хотел быть с Кристен, и цена не имела значения. А еще он хотел бежать из святилища Слаанеша, чего бы это не стоило.

И все же что-то удерживало его, что-то шептало, насколько высока может оказаться цена. Гораздо выше, чем жизнь.

Кристен с улыбкой поманила его к себе.

И тут она закричала.

Ее крик не походил на возглас обожания, с каким взывают к своему божеству. Изо рта девушки рвался вопль невыносимой боли. Ее сотрясали мучительные судороги, корчащееся тело упало на пол.

Она снова попала под влияние Цунтермайна. Колдун оправился от удивления и обрушил на девушку свою магическую силу.

Кхорна изгнали, на его месте снова возвышался алтарь Слаанеша, и через секунду Цунтермайн обрушит на Конрада заклятие. Против магических атак защищаться ему нечем.

И Конрад ринулся в бой. Он не успел подобрать оружие, но, тем не менее, не хотел касаться колдуна голыми руками, поскольку неизвестно, каким заклинанием тот может ответить на прикосновение. Конрад метнулся к статуе Слаанеша, к нефритовому скипетру в левой руке божества. Ручка скипетра, украшенная замысловатой резьбой с символом бога, вполне могла сойти за посох. Конрад выхватил ее из руки статуи и прыгнул на Цунтермайна, который с поднятыми руками готовился произнести заклятие.

Не успел колдун вымолвить и слова заклинания, как Конрад вогнал нижний конец посоха ему в рот, заставив замолчать, и, поднажав, протолкнул в горло.

Конрад напрягся, загоняя его глубже, и обнаружил, что убить колдуна так же легко, как и обычного человека. Все, кто смертен, могут умереть.

И Цунтермайн умер.

Внезапный выкрик, взывающий к ненавидимому богу, заставил сборище замолчать и оцепенеть от неожиданности, но сейчас гости жреца снова обрели голоса и способность соображать. Язычники с кровожадными криками напирали на возвышение, и Конрад столкнул на них тело Цунтермайна, сбив нескольких с ног.

Он вытащил кинжал из живота убитого Кристен мужчины и бросился на тех, кто успел подняться на ведущие к помосту ступеньки. Первый упал с раскроенным горлом, заливая все вокруг фонтаном крови. Второй лишил Конрада ножа: когда он упал, клинок остался у него в сердце.

Хотя противники были безоружными, Конрад понимал, что они сумеют задавить его числом. В прошлом его это никогда не смущало, но сейчас ему придется не только сражаться — ему надо вытащить Кристен.

Он бросил взгляд на канделябр под потолком, где множество свечей пылало алым пламенем, и на бархатные драпировки, что украшали стены святилища.

Конрад развернулся к алтарю и одним махом снова запрыгнул на огромного идола. Но сейчас он продолжал взбираться все выше, используя руки статуи как ступеньки. Он добрался до рогатой головы и потянулся к богато украшенному канделябру. До него оставалось не меньше ярда, поэтому Конрад оттолкнулся и прыгнул. Ему удалось ухватиться за нижний край, но цепь, которой светильник подвешивался к потолку, не выдержала, и канделябр полетел вниз, а вместе с ним и Конрад. Он упал на толпу адептов, заодно обрушив на них тяжелый светильник. Кровь брызнула из нанесенных осколками хрусталя порезов.

Большинство свечей погасло при падении, но некоторые еще горели. Конрад брыкался и раздавал тумаки, пока не выбрался из свалки, тут же выхватил из рожков две горящие свечи и бегом направился к драпировкам. Стоило пламени коснуться ткани, занавеси запылали.

Конрад оторвал полосу ткани от другой драпировки, скомкал ее и поджег от занимающегося пожара. Потом швырнул ее как можно дальше, и в полете ткань развернулась, пылая, словно пущенный из катапульты зажигательный снаряд. Занавеси на противоположном конце зала вспыхнули.

Яростные крики вскоре сменились воплями страха, и теперь, вместо того чтобы преследовать Конрада, гости Цунтермайна всеми силами старались поскорее покинуть зал. На тех, кто оказался недостаточно проворен, Конрад бросался с голыми руками. Он не обращал внимания, мужчина перед ним или женщина, лишь бы поскорее добраться до алтаря и Кристен.

Она лежала на боку и глядела на него немигающим, невидящим взором. Не видимое глазу нападение Цунтермайна не оставило заметных повреждений, и она еще дышала.

— Конрад, — выдохнула девушка, когда он упал на колени рядом с ней. — Я думала, что ты погиб…

— Я не погиб, — заверил он ее, подсовывая одну руку под ее колени, а другую — под спину. — И ты не умрешь.

Когда он ее поднял, Кристен охнула от боли. Конрад понес ее от алтаря, вниз по ступеням помоста, через клубящийся дым и прыгающие языки пламени. Горели уже не только драпировки, весь зал на глазах превращался в пылающее пекло. В доме царил полный хаос. Обезумевшие поклонники Слаанеша с горящими волосами метались по залу; другие срывали с себя пылающие мантии, их кожа покрывалась пузырящимися ожогами.

Скрывающие потайную дверь в коридор занавеси обгорели, и перед ней толпились несколько человек, но они не могли пробраться к выходу из-за невыносимого жара. Смельчаки протискивались вперед, но тут же отскакивали обратно на середину зала — единственное место, куда еще не добрался огонь.

Пламя охватило стены, его жадные языки лизали пол и плясали по потолку.

Зал наполнился дымом и криками, ревом огня и вонью горящей плоти.

Еще немного, и пожар уничтожит все вокруг.

Конрад нес Кристен сквозь стену огня, и ему чудилось, что пламя расступается перед ним. Будто по залу проложена тропинка, видимая лишь ему одному и берущая начало не здесь, в Альтдорфе, а за пределами мира.

Он прошел между обугленными телами сгоревших в муках врагов. Дойдя до двери, Конрад пинком распахнул ее и ступил в спасительную тишину коридора.

За миг до того, как дверь захлопнулась за его спиной, Конрад оглянулся и успел заметить погребальный костер, в который превратился зал. Немногие живые, запертые со всех сторон огнем, горели заживо.

Он догадался, что дверь захлопнулась от жара, от потока воздуха, который засосало в пылающее пекло, но он также понимал, что поклонников Слаанеша пожирает не обычное пламя. Какая-то зловещая сила удерживала их там, не давая выбраться, и она же позволила ему и Кристен спастись. Несмотря на невыносимый жар, у него на голове не опалило ни единого волоска.

Коридор встретил его внезапной тишиной и неподвижностью; сюда не проникал даже запах дыма, будто пожар пылал за тысячу миль. Конрад подхватил Кристен одной рукой, а другой дотронулся до стены, но тут же отдернул руку. Деревянная панель обжигала. Стены не смогут сдерживать огонь долго.

Он добрался до конца коридора и уложил девушку на кучу одежды на полу. Кристен поморщилась от боли. Она открыла глаза и улыбнулась, когда увидела Конрада.

— Я так рада, что ты не умер, — тихо сказала она.

— А я рад, что ты жива, — ответил Конрад и поцеловал ее в лоб.

Кристен приподняла голову и притянула его вниз, так что он поцеловал ее в губы — и почувствовал теплый вкус крови. Тут он обратил внимание на свои руки — их покрывала кровь.

Сперва Конрад решил, что это его кровь, но тут же понял, что она принадлежит девушке. Ранее ему показалось, что глаза у Кристен красные, но сейчас все тело заливала краснота, будто с нее живьем содрали кожу.

— Надо уходить, — сказал Конрад, отпустил девушку и поднялся.

Он улыбнулся, чтобы скрыть тревогу. Начал оглядываться в поисках того, чем бы ее прикрыть, и нашел зеленый бархатный плащ, потом другой. Такие носили придворные, но хозяевам они уже не понадобятся. Конрад завернул в них Кристен.

Девушка приоткрыла губы для еще одного поцелуя, и он ответил. Крови в поцелуе стало больше.

— Почему ты оставил меня? — спросила Кристен и умерла.

Конрад, не веря своим глазам, смотрел на ее труп. Он смахнул прядку светлых волос с ее щеки, вытер с лица кровь, прикоснулся на прощание кончиками пальцев к губам, потом натянул один из плащей повыше, на лицо, и подоткнул, будто укладывая Кристен в кровать.

Он встал, нашел свою одежду и быстро натянул ее. Второй нож так и оставался в ботинке.

Кристен умерла. Ее бездыханное тело Конрад обложил раскиданной по полу одеждой, бросил несколько плащей сверху, взял из стенного рожка свечу и поджег. Затем зашагал по коридору, поджигая на ходу драпировки и все, что попадалось под руку и могло гореть. Наконец он распахнул входную дверь особняка и ступил в ночь.

Его поджидал мальчик-слуга. Он вооружился копьем и попытался ткнуть им в живот Конраду. Тот отступил в сторону, перехватил древко, когда оно скользнуло по бедру, потянул, и слугу подтащило к нему — прямо на нож Конрада.

Когда нож вонзился в грудь мальчика, тот задохнулся от боли. Вздох превратился в долгий отчаянный крик, который не прекращался все время, пока Конрад убивал служку.

Он убивал его медленно; он убивал его безжалостно. Он снова и снова втыкал в него нож, пока белая одежда полностью не окрасилась в красный цвет. Только тогда Конрад пинком сбросил мальчика в ров, где остатки утекающей из него жизни окрасили воду кровью.

У ворот особняка Конрад оглянулся назад. Дом горел гораздо более зрелищно, чем гарнизонная караулка.

Конрад познакомился с Цунтермайном после того, как встретил в трактире Таунгара. Девочка-служанка напомнила ему о Кристен, вот почему та занимала его мысли, когда колдун пытался их прочитать.

После многих месяцев разлуки на совсем короткий срок Конрад снова свиделся с ней.

«Случайностей не бывает», — часто говорил Вольф. Либо он прав, либо как раз наоборот: в жизни слишком много случайностей. Слишком многие из последних событий можно приписать случайному стечению обстоятельств. Многие связанные между собой происшествия могли оказаться частью большего замысла, но Конрад находился к ним слишком близко, чтобы разглядеть свое место в паутине.

После возвращения из храма дварфов, который нашли они с Вольфом и Анвилой, Конрад обнаружил, что пограничную шахту разрушили, а всех ее обитателей либо перебили, либо взяли в плен. Ему повстречался единственный выживший — однорукий мужчина по имени Хайнлер, но на самом деле это был скавен Гаксар. Серый провидец принял человеческое обличье, выдал себя за шахтера и разрушил башни часовых, так что захватчики сумели подобраться к укрепленной шахте незамеченными.

Конрад не нашел тела Кристен среди руин и пришел к выводу, что, возможно, ее захватило войско сил Хаоса. Когда они выслеживали отряды мародеров, Конрад признался Гаксару, что им движет желание найти и вызволить девушку.

После его откровения Гаксар оглушил его, а когда Конрад проснулся, то обнаружил, что стал пленником приверженцев Кхорна. Должно быть, Кристен поймала другая банда, но они захватили не только ее тело. Девушка вступила в ряды почитателей Кровавого бога, а потом каким-то образом попала в руки Цунтермайна.

Конрад сбежал от банды Кастринга в доспехе бронзового рыцаря, которого Вольф называл своим братом-близнецом. Именно он проехал верхом по деревне, где жил Конрад, именно его они с Элиссой видели за день до того, как неистовая орда зверолюдей уничтожила все живое в долине.

Из бронзовой тюрьмы Конрада вызволил Литценрайх; по вине Литценрайха Гаксар лишился правой лапы; Литценрайх убедил Конрада, что Гаксар отправился в Альтдорф после того, как на его логово напали войска Миденхейма.

И Гаксар действительно оказался в столице империи… как и Элисса, и Череп, и Кристен…

Случайностей не бывает…

Конраду чудилось, что он попал в огромную сеть и она опутывает его все прочнее и прочнее. Нити вели к людям, которых он когда-либо знал: к врагам и друзьям, без разбору.

Элисса и Кастринг; Кастринг и Гаксар; Гаксар и Кристен; Кристен и Цунтермайн…

Вольф и бронзовый рыцарь; бронзовый рыцарь и Литценрайх…

Элисса и Череп; Череп и Гаксар…

Серебряный Глаз и золотой герб; золотой герб и Элисса…

Случайность…

Глубоко под Альтдорфом многие из них сошлись в одном месте: Литценрайх, Гаксар, Серебряный Глаз, Элисса, Череп.

И он сам.

Но их связывала не одна непрерывная нить; от каждого тянулось несколько своих. И все они замыкались в кольцо. Куда бы Конрад ни глянул, он неизбежно возвращался к тому, с чего начал, — к Хаосу.

Он стал пешкой Хаоса, и его, беспомощного, несло, куда подуют ветры судьбы, подобно куску дерева в океане: отданный на милость волн и течений, он то оказывается на чужом берегу, то устремляется в воду со следующим приливом. Конрад верил, что пришел в Альтдорф по собственной воле, но дело обстояло совсем иначе. Он всего лишь играл роль, отведенную ему судьбой.

Более того, он стал созданием Тьмы; его совратил кусок варп-камня в бронзовых оковах, что удерживали его так долго, а потом заражение усугубилось порочным мистическим веществом, при помощи которого Литценрайх извлек его из доспеха.

Цунтермайн распознал поселившуюся в нем заразу Хаоса. Конрад знал, что ему уже никогда не избавиться от нее. Скавен тоже почувствовал привкус варпа, пронизывающий его тело.

Когда Кристен взывала к охотнику за душами, неужели ей ответило видение? Конрад готов был поклясться, что видел на алтаре Кхорна, а позже его охватило необъяснимое искушение присоединиться к проклятому божеству. Может, тот наградил его силой, чтобы помочь Конраду выбраться из особняка?

В отличие от того раза, когда он бился с гоблинами в древнем храме дварфов, в горных пещерах Кислева, сейчас Конрад не чувствовал, что его поддерживает сверхъестественная мощь. Он не заметил за собой чужой воли, когда убивал Цунтермайна и разбрасывал поклонников Слаанеша. Его вела ненависть, и только она дала ему силы побороть погрязших во мраке врагов.

Тем не менее, они с Кристен выбрались из обреченного святилища, в то время как все остальные, кто там находился, погибли. Он не мог отрицать, что какая-то нечеловеческая сущность помогла ему выжить, провела невредимым сквозь пламя.

Кто спас его, Кровавый бог? А потом забрал жизнь Кристен в уплату за помощь?

Этого Конраду никогда не узнать наверняка, да он и не хотел об этом думать, ни сейчас, ни позже.

Надо выбираться из Альтдорфа. Петля затягивалась все туже и неумолимо тащила его в середину, где наверняка ждал главный враг. Поэтому надо исчезнуть из столицы.

Он полагал, что сумеет покинуть город без особых сложностей, хотя не помешало бы прихватить из дома Цунтермайна что-нибудь ценное — хотя на тот момент для него в особняке колдуна существовала единственная драгоценность.

Несколько месяцев он ошибочно полагал, что Кристен умерла; теперь это стало правдой.

Когда он уходил из города, тенью в ночи обходя часовых, Конрад знал, что вернется.

ГЛАВА 7

Он мог отправиться куда угодно, в любое место в Империи или за ее границами, — но ничто его не манило, никуда не хотелось.

Единственное, что он умел, — это воевать. Он мог податься в наемники в любой земле Известного Мира. Где-то всегда ждали войны; где-то всегда сражались, убивали и разрушали. Он мог вернуться в Кислев, снова вступить в битву против теснящих с Северных Пустошей захватчиков. По крайней мере, на поле боя он всегда знал, кто враг, — в отличие от Альтдорфа. В столице придворные Карла-Франца могли оказаться приверженцами Слаанеша, в то время как личной гвардией Императора командовали адепты Хаоса.

Конрад хотел оставить Альтдорф, его предательства и интриги как можно дальше за спиной, но часть его сердца затерялась в имперской столице.

Воспоминание об Элиссе, о том кратком миге, когда их взгляды встретились и его унесло бурным течением, не оставляло Конрада. Девушка являлась частью его жизни так долго, что было невозможно стереть ее из памяти. Даже в те годы, когда он считал ее погибшей, Элисса не покидала его мыслей. А теперь, когда он точно знал, что она жива, Конрад все чаще думал о ней.

Сейчас он вернулся к тому состоянию, в котором жил до встречи с Элиссой. Сейчас, как и тогда, все его имущество заключалось в одежде и одном ноже, но большего ему и не требовалось.

Кристен умерла, умерла у него на руках, и Конрад пытался смириться с мыслью о том, что Элисса, вероятно, тоже потеряна для него. Возможно, она еще дышит, но ее душу давно поймали в силки. Если Кристен обратили всего за несколько месяцев, то Элисса уж наверняка вступила в ряды Хаоса за те годы, что провела в плену. Она не смогла бы провести в плену у Черепа так долго и не попасть под его порочное влияние. Наверняка она стала его наложницей и союзницей, таким же созданием Хаоса, как и он.

Для Кристен все закончилось; но для Элиссы — нет.

И Конрад ничего не мог сделать, кроме как попытаться забыть ее — что будет труднее всего.

Он пришел в Альтдорф по следам Серебряного Глаза и таинственного щита, которым владел скавен; но после гибели господина крысиный воин, скорее всего, покинул туннели под столицей. Заговор по замене Императора двойником, вероятно, умер вместе с Гаксаром.

После побега из имперской столицы Конрад направился на юг через Рейкваладский лес, напоминающий ему лесистые земли, где он жил в юности. И первые дни Конрад будто окунулся в то время: кормился тем, что попадалось в ловушки.

В лесах водилось много живности — это служило неоспоримым знаком того, что в окрестностях не много мутировавших хищников. Большинство птиц и животных не относились к падальщикам, доедающим остатки после того, как зверолюди натешатся с добычей.

Лес Теней выглядел гораздо старше, он был полон древних деревьев, многие из которых прогнили и обросли плесенью. В свое время Конрад принимал всепроникающую вонь тления как должное, поскольку не знал другой жизни. Теперь же он понимал, что гнилыми и искореженным деревья сделал не возраст — их коснулся Хаос. В Остланде в лесах все еще обитали различные племена зверолюдей — потомки армий, принявших участие в великом вторжении Хаоса двести лет назад. И леса по-прежнему несли на себе отпечаток проклятия.

Подобные места встречались во всем мире, но здесь, вблизи от столицы, их было меньше. В юности дар предвидения не раз спасал Конрада от встречи со зверолюдьми. Но даже без помощи дара в этом лесу он чувствовал себя в большей безопасности, чем в родной долине. Вокруг возвышались здоровые, крепкие деревья, и они не вызывали у него страха. В Лесу Теней ряды стволов часто выглядели неприступными стенами, не дающими прохода захватчикам, или будто выстраивались в лабиринт и устраивали ловушку забредшим в лес путникам.

Зима уже стояла на пороге, и Конрад не собирался задерживаться в лесу дольше, чем необходимо. Без лошади ему не удастся уйти далеко, что означало, что ему придется остановиться в первой же придорожной деревне; только ему нечем заплатить за ночлег на постоялом дворе.

Деревня ему попалась больше той, где он вырос, и располагалась она на перекрестке дорог. Знак на обочине указывал, что один тракт ведет из города-государства Карробург в Грюнбург, по другому Конрад пришел из Альтдорфа, а добраться по нему можно до Богенхавена. Трактир занимал самый большой дом в деревне и являлся по совместительству почтовым двором. Над входом болталась вывеска «Серый горностай» с нарисованным зверьком.

Придется что-нибудь обменять. Конрад уже успел пожалеть, что при нем нет лука и колчана с десятком стрел, но все же сумел загнать в силки оленя. Он выпустил из туши кровь, освежевал, закинул на плечи и направился в деревню.

По дороге он вспоминал, как попал в Ферланген. Он нес на продажу зайца, а в результате его приговорили к смерти за браконьерство. Приговор вынес барон Отто Крейшмер, за кого прочили замуж Элиссу.

Крейшмер и Элисса — еще одна нить опутавшей его паутины.

Его спас Вольф — он сражался с бароном и убил его из-за каких-то денег, которые Крейшмер обманом выманил у него.

Вольф и Крейшмер — еще нить…

На сей раз Конрад сумеет постоять за себя. Он больше не тот перепуганный юноша, каким был пять с половиной лет назад.

Никто не посмеет обвинить его в браконьерстве, а если посмеет, ему лучше приготовиться отстаивать обвинение с оружием в руках. Как бы то ни было, Конрад держался начеку; вот почему он вошел в деревню после наступления темноты, вот почему спрятал добычу за штабелем из бочек на заднем дворе «Серого горностая» и вот почему незаметно протиснулся в трактир через заднюю дверь.

На кухне у очага стоял мальчик и поворачивал вертел с насаженным на него поросенком. Неподалеку мужчина жевал кусок мяса; он задрал ноги на стол и откинулся на спинку стула, так что тот стоял на двух ножках. Ни один из них не заметил появления Конрада, когда он неслышно прикрыл дверь и медленно подкрался сзади. Но вдруг мужчина повернулся. Он увидел незваного гостя, от неожиданности потерял равновесие и свалился на пол. Лежа на спине, он потянулся к рукояти меча. На ней красовалась имперская корона.

— Не подходи, — предупредил он. — Я — гвардеец.

Несмотря на меч, Конрад сильно сомневался в его словах. Мужчина носил бороду и длинные волосы, но говор простолюдина никак не мог принадлежать офицеру. Хотя и подходящего роста, он был слишком толст, чтобы состоять в рядах элитного боевого подразделения.

— Ты хозяин?

— Почему ты так решил?

— Вопросы задаю я. Так ты хозяин?

— Нет, — ответил мужчина.

Он встал и попятился подальше от Конрада. Он все еще держал руку на мече, но, внимательно оглядев противника, решил, что обнажать клинок, пожалуй, не стоит.

— Приведи его, — приказал Конрад.

— Пойди позови Ницлера, — кивнул толстяк мальчишке.

— Я обращался к тебе, — перебил его Конрад. Он поднял стул и уселся на него.

Мужчина несколько секунд смотрел на него, но все же вышел из кухни. Мальчик проводил его глазами и обернулся к Конраду.

— Дитер — имперский гвардеец. — И он захохотал, будто в жизни не слышал ничего более глупого. — Да он даже кухню посторожить не может. — И он снова засмеялся.

Конрад тоже засмеялся. Мальчику, с перепачканным лицом, в потрепанной одежде, на вид было не больше девяти лет, и он выполнял ту же работу, что и Конрад пятнадцать лет назад. На постоялом дворе Бранденхаймера ему доставалась самая нудная, самая скучная и грязная работа. Все его детство прошло подобным образом, но, в отличие от этого мальчика, Конраду никогда не выпадала возможность посмеяться. Он всегда молчал, делая вид, будто не умеет разговаривать. До встречи с Элиссой ему ни разу не захотелось с кем-то поговорить.

— Не забывай поворачивать вертел, а то мясо подгорит, — посоветовал Конрад, и мальчик послушался.

Через миг дверь распахнулась, и в кухню вошел хозяин. Стройного сложения, без намека на пивное брюхо, которое обычно отмечало людей его ремесла, он походил скорее на преуспевающего купца. Следом за ним в дверь протиснулся Дитер и вытянулся по стойке «смирно», как часовой за плечом господина.

— Что здесь происходит? — требовательно спросил хозяин.

— Я пришел к вам с деловым предложением, которое будет выгодно нам обоим, герр Ницлер, — ответил Конрад.

— Я никогда не отказываюсь поговорить о деле, герр?…

— Таунгар, — ответил Конрад. Сержанту его имя все равно уже ни к чему, а свое собственное разглашать не следует.

— Налей герру Таунгару что-нибудь выпить, Дитер. Что вы предпочитаете?

— Пиво.

— Пиво, — повторил за ним Ницлер, присаживаясь напротив Конрада.

— Ганс, — буркнул кухонному мальчишке Дитер, — пива.

— Ты сам принеси, — приказал ему Ницлер. — А потом возвращайся к работе. — Когда дверь за Дитером закрылась, хозяин с улыбкой наклонился к Конраду: — Он состоит в имперской гвардии.

Мальчик снова засмеялся.

— А здесь он подрабатывает в свободное от службы время? — спросил Конрад.

— Насколько я могу судить, он всегда свободен. Но хватит о нем. Что я могу для вас сделать?

— Скорее, что я могу сделать для вас.

— Я так и думал.

— У меня есть свежее мясо, оно вам понравится.

— Какое?

Конрад бросил взгляд на вертел.

— Оленина.

— Я надеюсь, это не олень Императора.

— Только если он пожалует сюда, чтобы его отведать.

— Карлу-Францу уже случалось здесь обедать, и он попробовал все наши блюда.

Дитер вернулся на кухню с кружкой пива. Он с грохотом поставил ее на стол, толкнул к Конраду и удалился.

Кружка была наполнена лишь наполовину.

— На улице, слева, за штабелем бочек, — сказал Конрад. Он попробовал пиво и опорожнил кружку за два жадных глотка.

Ницлер вышел в заднюю дверь, вернулся, кивнул и спросил:

— Сколько?

Непродолжительный торг закончился словами хозяина:

— И это моя последняя цена.

— Согласен.

— И я не возьму с тебя плату за пиво.

— В таком случае, — Конрад кивком указал на пустую кружку, — я хочу вторую половину.

После нескольких кружек и состоявшего из хлеба, свинины и репы обеда половины его денег как ни бывало. Неудивительно, что Ницлер походил на удачливого торговца — он им и являлся.

«Серый горностай» оказался гораздо больше, чем представлял себе Конрад. В трактир захаживали не только местные жители и проезжие, которые останавливались на ночь, прежде чем снова отправиться в путь по Империи. Наверху было выделено несколько укромных комнат для альтдорфской знати, где они могли развеяться от жизни в столице и провести с удовольствием ночь-другую. Им «Серый горностай» предоставлял не только еду и ночлег.

Конрад в углу медленно потягивал пиво и рассматривал трактир. Он заметил, что портьеры на дальней стене скрывают лестницу. Посетители на галерее местному пиву предпочитали заграничные вина и экзотические ликеры; им прислуживали самые юные и хорошенькие служанки, причем помимо напитков они предлагали кое-что еще.

В основном Конрад наблюдал за Дитером. Похоже, что его работа состояла в том, чтобы поддерживать в заведении порядок, и он неплохо справлялся с тем, чтобы поколотить пьяных и вышвырнуть их на улицу. Конрад глянул в окно: снова пошел снег. За каждые два дня на почтовом дворе ему придется платить по оленю. Или, может, существует другой способ…

Дитер почти весь вечер пил с двумя друзьями. Конрад заметил, что только он подходил за новыми порциями выпивки — наполнял кружки из огромной бочки и ни разу не заплатил. Время от времени Дитер, положа руку на меч, обходил зал, будто в карауле. И стоило ему пройтись дозором, примерно через минуту в зал либо из двери, либо с галереи неизменно заглядывал Ницлер.

— Дитер! — закричал Конрад, когда тот в очередной раз приготовился обойти зал. — Пойди сюда!

— Чего надо? — спросил Дитер, подходя к нему.

Конрад подождал, пока между ними оставалось не больше ярда, и толкнул к нему кружку:

— Принеси мне пива.

— Что? — уставился на него Дитер.

— Что слышал — принеси пива.

— Я тебе не мальчик на побегушках!

— Неправда. Я видел, что ты обслуживаешь своих дружков. Причем бесплатно. Так что неси мне дармовое пиво, или я скажу Ницлеру.

— Какого черта ты мне угрожаешь! Я — гвардеец!

Конрад вытащил из-за пояса кинжал и бросил на стол перед собой. Затейливый узор на рукояти доказывал, что это клинок имперской гвардии. Конрад сплюнул на сапоги Дитера и сказал:

— Все ты врешь, толстый слизняк.

— Попробуй повтори, — закричал Дитер, вытаскивая меч, — и ты мертв!

— Что повторить? Что ты лжец или толстый слизняк?

— И то и другое!

— Ладно, ты и то и другое. Лжец и толстый слизняк.

В трактире царила гробовая тишина. Все взгляды, и из зала, и с галереи, устремились к спорщикам. Ницлер тоже пристально наблюдал за ними, и только он один не замер столбом. Он как можно быстрее протискивался к ним через зал.

— Йа-а-а! — закричал Дитер и направил свой меч в грудь Конраду.

Тот все еще сидел за столом, поэтому ему пришлось лишь слегка уклониться в сторону, и кончик меча воткнулся в оштукатуренную стену за его спиной. Конрад выскочил из-за стола и ударил Дитера в живот, а когда тот согнулся, сильно стукнул ребром ладони по затылку. Дитер рухнул как подкошенный. Можно было остановиться на достигнутом, но, чтобы показать, как серьезно он относится к делу, Конрад пару раз пнул его по ребрам, и Дитер начал извергать выпитый за последние два часа галлон пива.

Конрад заткнул за пояс нож и поднял меч противника. Внимательно оглядев его, он заметил, что клинок когда-то сломался у самой рукояти и не слишком хороший кузнец приделал его на место. Насколько плох получился шов, доказывало то, что теперь он снова разошелся. Конрад загнал клинок в доски пола и крутанул рукоять. Она осталась у него в руках, и он со звоном уронил ее на пол.

— Тот еще имперский гвардеец, — сказал Конрад Ницлеру, когда хозяин, наконец, добрался до него.

— В чем дело?

— Он лжец и вор.

— Знаю, но нельзя же оставлять зал без присмотра. Его предшественника пырнули ножом месяц назад, он истек кровью во дворе.

— Вам нужен кто-то получше.

— То есть ты?

— Ага.

Ницлер бросил взгляд на собутыльников Дитера, потом на Конрада. Тех двоих совсем не беспокоила случившаяся с их товарищем неприятность.

Конрад неторопливо подошел к их столику. Взял кружки и вылил пиво на пол.

— Вы за него не заплатили, — пояснил он. — Значит, и пить не будете.

Они рассерженно заспорили и попытались встать, но Конрад ухватил обоих за волосы и стукнул головами.

— А еще я думаю, что вы должны заплатить за уже выпитое. Это цена одной пинты. Как насчет второй? — И он сделал вид, будто снова собирается стукнуть их лбами.

— Не надо! — зло бросил один из них.

Второй потянулся к кошельку и вытряхнул на стол пригоршню монет.

— Большое спасибо, господа, — сказал Конрад, сметая в ладонь деньги со стола. — Желаю приятно провести вечер.

— Убери его отсюда, — указал на Дитера Ницлер, когда он подошел к нему с деньгами. — Потом подойди ко мне.

Дитер делал попытки подняться, так что Конрад подхватил его под мышки и поставил на ноги. Он засунул сломанный клинок в ножны, запихнул рукоять Дитеру за пазуху, дотащил его до двери и выбросил в снег.

— Тебе нужно следить за порядком, — объяснял ему через минуту Ницлер. — Если возникнут неприятности, разбирайся с ними по своему усмотрению. Но тихо, не привлекая внимания, и я ничего не хочу знать о твоих методах. Иногда твоя помощь может потребоваться на конюшне или еще где-нибудь.

— Я не буду разносить выпивку, — заявил Конрад. — Не буду протирать столы, подметать пол и вообще заниматься уборкой.

Он считал, что достаточно наубирался в детстве.

— И не надо. Ты будешь жить с Гансом, тебя будут кормить и поить, только не расчитывай на богатый стол, а когда девочки наверху свободны, можешь договариваться с ними полюбовно.

— И чем платить? Сколько я буду получать?

Они скова поторговались, пришли к соглашению, и Ницлер добавил:

— А когда у тебя появится свободное время, я с удовольствием куплю то, что тебе удастся принести из леса.

Конрад умел воевать и мог стать наемником где угодно, но он стал вышибалой в трактире.

Работа на почтовом дворе вернула его на пятнадцать лет назад, и поначалу он постоянно вспоминал свою жизнь в родной деревне. Запах бродящего пива, несметное количество дел, необходимых для налаженной работы почтового двора, — все напоминало ему о прошлом. Но сейчас на дворе хватало работников и без него, и никого из них не били так, как Отто Бранденхаймер Конрада почти каждый день.

«Серый горностай» обладал и другими преимуществами, и Конрад немало времени проводил с девушками, которые разносили напитки на верхней галерее, а потом обслуживали гостей за закрытыми дверьми, ведущими в уютные комнаты. Порой, после того как последние посетители расходились по домам или засыпали, они все вместе разговаривали и шутили за выпивкой.

В ту ночь, когда за ним приехали, он делил с Джиной и Марселлой гораздо больше, чем кружечку пива.

Начался новый год, холода подходили к концу, и обе луны ярко сияли высоко в небе. Мысли Конрада были заняты совсем другим, и он не слышал приближения колонны всадников, пока в ночи не раздался леденящий душу крик.

За свою жизнь Конрад слышал много криков. Он узнал вопль всепоглощающего ужаса, который оборвался настолько внезапно, что положить ему конец могла только смерть. Кричал мужчина. Конрад сразу понял, что кричал перед смертью Ницлер.

Он оттолкнул девушек — те вцепились в него уже от страха, а не от страсти, — схватил одежду и кинжал и выглянул в окно. Тут он и увидел всадников на улице перед «Серым горностаем».

Свет лун отражался на металлических шлемах и нагрудниках.

Имперские гвардейцы.

Двое остановились под окном, они держали в поводу двух лошадей. Что-то в темных неподвижных фигурах показалось Конраду странным, но он никак не мог понять, что именно, а времени на размышления не оставалось. Надо бежать, только побег вряд ли дастся легко. Трактир окружали лучшие бойцы Империи, и Конрад не сомневался, что они пришли за ним.

Сейчас у него появился лук со стрелами, но он держал их внизу, в комнате, которую делил с кухонным мальчишкой. Очевидно, что кто-то из гвардейцев уже проник в трактир, но если добраться до оружия раньше них, то можно надеяться подстрелить нескольких всадников и уравнять шансы.

Джина подобралась к окну и ахнула, когда увидела зловещие силуэты поджидающих во дворе всадников.

— Не уходи, — взмолилась она. — Спаси нас.

— Вас они не тронут, — заверил Конрад обеих девушек, но не успел он договорить, как послышался другой предсмертный крик. Кричала женщина. — Быстро, — скомандовал Конрад. — На крышу.

Девушки завернулись в простыни и выскочили следом за ним в коридор. По дороге они распахивали все двери, чтобы позвать перепуганных подруг, затаившихся внутри. Когда они добрались до лестницы на чердак, за Конрадом крались все пять обитательниц почтового двора.

— Ни звука, — прошептал он, жестами подгоняя девиц по лестнице. — Один шорох, и мы все мертвы.

После поступления на работу он тщательно обследовал чердак. Просторное пыльное помещение наполняла забытая рухлядь, которую в течение десятков лет складывали под стропилами. Пока девушки одна за другой карабкались на чердак, Конрад вернулся и осторожно выглянул на галерею. По трактиру эхом разносились крики несчастных жертв. Похоже, гвардейцы расправлялись со всеми, кто попадался на пути, ведя себя как банда грабителей, но, по мнению Конрада, имперская гвардия давно перестала от них отличаться.

Подобно Таунгару и Холвальду, скорее всего, эти гвардейцы поклонялись Слаанешу, и каким-то образом они выяснили, где скрывается Конрад. Пусть они не могли точно знать, что он живет при «Сером горностае», но это их мало смущало. Как и остальные создания Хаоса, они жили убийствами и смертью. Они не пощадят никого.

У Конрада не было ничего, кроме ножа. Шансы добраться до лука и стрел улетучились.

Через мгновение его опасения подтвердились: он услышал крик Ганса. Наверное, мальчик прятался в комнате, когда гвардейцы положили конец его недолгой жизни. Очень скоро внизу не останется никого живого, и убийцы приступят к обыску второго этажа. Бесполезно пробираться на чердак и таиться там в темноте, надеясь, что его не найдут.

У Конрада мелькнула мысль неожиданно напасть на первого поднявшегося на галерею гвардейца, прирезать его и отобрать меч. Тогда он сможет какое-то время удерживать остальных: на балкон вела узкая лесенка, и нападающим придется подниматься по одному. Он беззвучно прокрался к подножию приставной лестницы, что вела на чердак.

— Эй, — прошипел он, и над ним тут же появилось встревоженное лицо Марселлы. — Я уберу лестницу. Заприте люк, и они решат, что на чердаке никого нет. У вас есть ножи?

В люке заблестела сталь. Все девушки держали при себе ножи для обороны, но они не спасут их от гвардейцев.

— Режьте солому на крыше, — приказал Конрад. — Вылезайте около дымохода.

Он опустил деревянную лестницу, но не стал оставлять ее под люком, иначе о ее назначений легко догадаются. Он пронес лестницу по коридору и уже собирался сбросить с балкона, когда на ступеньках появился первый гвардеец. В тусклом свете Конрад едва успел разглядеть металлические доспехи и тут же бросился на солдата, выставив перед собой лестницу как таран. Лестница ударила гвардейца в грудь и сбросила вниз.

Конрад швырнул лестницу с галереи, вытащил нож и бегом бросился в комнату, откуда вышел меньше двух минут назад. Захлопнул дверь, подпер ее стулом, бесшумно открыл окно и забрался на узкий подоконник. Двое всадников все еще дежурили под окном, держа лошадей тех, кто занимался резней внутри.

Единственной надеждой на спасение было украсть лошадь, причем убив обоих всадников и сбежав прежде, чем двое других поймут, что происходит. До земли оставалось около двадцати футов, чуть меньше до облаченных в доспехи всадников. К несчастью, их лошади стояли слишком далеко друг от друга, чтобы добраться до них в один прыжок.

Конрад прыгнул на ближайшего всадника, ногами вперед, и выбил его из седла. Перекатился по земле, вскочил на ноги и ринулся на человека, которого сбил… Только перед ним лежал не человек.

Вот почему всадники показались ему странными. Трактир громили зверолюди в форме имперской гвардии.

Тело того, кого сбил Конрад, украшала голова быка с бледной шерстью; на морде горели круглые зеленые глаза. Конрад мгновенно оправился от удивления и продолжил атаку, вонзив нож в шею распростертого чудовища. Из распоротой глотки брызнула горячая кровь, и создание взревело в предсмертной агонии.

Он еще извивался, а Конрад уже вскочил, но тут же пригнулся, уворачиваясь от меча второго. Клинок косой просвистел у него над головой. Конрад поднырнул противнику под руку, его нож со всей силы вошел между кожаными ремешками кирасы. Снова полилась кровь, раздался второй рык боли и ярости.

Не стоило тратить драгоценное время и добивать противника. Оставшиеся без присмотра лошади заволновались, начали перебирать ногами, и Конрад едва успел схватить одну из них за поводья. Через мгновение он нашарил левой ногой стремя и тронул коня с места, уже на ходу заскакивая в седло.

Перед лошадью мелькнула тень. Блеснул клинок, и лошадь начала заваливаться на бок, но Конрад соскочил с нее прежде, чем его прижало к земле.

Пытаясь встать, он подвернул ногу и упал на булыжники двора. Не успел он снова подняться на ноги, как его уже окружили зверолюди: трое, потом четверо, пятеро. В грудь Конрада уперлись острия мечей, и он крепче сжал в руке нож. Пять имперских мечей против одного имперского кинжала. Ботинок одного из противников тяжело наступил ему на руку, тогда нож пришлось выпустить. Другой ботинок отбросил кинжал в сторону.

— Это он, это он! — послышался рядом человеческий голос.

За спинами зверолюдей стоял Дитер. Стало быть, это он привел их сюда, но какая теперь разница. Конрад посчитал противников: он убил одного, ранил другого, его окружали пятеро и еще один стоял рядом с Дитером.

— Видите? Я один из вас, — заявил Дитер, обращаясь к стоявшему рядом. — Я — имперский гвардеец.

Восьмой зверочеловек (очевидно, предводитель) неторопливо вытащил меч. Он поманил Дитера пальцем, и тот сделал шаг к нему. Мощным ударом главарь снес ему голову, и она откатилась в темноту, а безглавое тело медленно осело на землю.

Главарь жестом указал на двоих воинов, и они отошли от Конрада и направились обратно в трактир.

Предводитель мутантов двинулся к Конраду. Он хромал. Видимо, его доспех скрывал тело еще более уродливое и искореженное, чем у остальных прислужников Хаоса.

Неожиданно вспыхнул яркий свет. Двое мародеров зажгли факелы и понесли их к трактиру. В отсвете пламени Конрад разглядел лицо предводителя, еще более безобразное, чем бычьи морды служителей Слаанеша.

По всей видимости, когда-то он был человеком, но с ним случилось что-то ужасное. По большей части скрытое шлемом, лицо представляло из себя почерневшую, оплывшую бесформенную маску, без губ и носа. Веки обгорели, и правый глаз казался неестественно большим, а на месте левого зияла дыра.

Он приставил меч к горлу Конрада; с клинка еще капала липкая теплая кровь.

Перед Конрадом стоял Таунгар — вернее, то, что от него осталось.

ГЛАВА 8

Пламя быстро охватило «Серый горностай», деревянные стены горели, как бумага. В ярком зареве Конрад не мог отвести глаз от изуродованного лица Таунгара.

Телу сержанта досталось не меньше, чем лицу. С трудом верилось, что кому-то удалось избежать смерти в пожарище особняка Цунтермайна, равно как и в то, что кто-то мог выжить с такими чудовищными повреждениями.

Таунгар дышал хрипло и с трудом, будто его легкие до сих пор наполнял дым. Его зубы почернели и почти все обкрошились. Когда он говорил, безгубый рот страшно кривился, а голос не поднимался выше хриплого шепота.

— Вот почему огонь пос-сща-дил меня, — прошипел он, задыхаясь на каждом слоге. — С-сшто-бы убить тебя, предатель.

— Это ты — предатель, — сплюнул Конрад. — Предатель человеческой расы!

Таунгар сильнее вдавил острие меча в мягкую плоть под его подбородком; выступила кровь. На лезвии клинка она смешивалась с кровью Дитера.

— Тебе будет больно, как было больно мне, — выдохнул Таунгар. — Боль вс-с-се ес-сще с-с-со мной, и ты будес-сшь муч-итьс-с-ся вечно.

Он снова нажал на меч, и кровь потекла уже ручейком. Чуть сильнее, и клинок проткнул бы Конраду горло, но сержант вовремя убрал меч и махнул зверолюдям рукой. Двое силой поставили Конрада на ноги, а третий отошел осмотреть лежащего неподалеку товарища. С первого взгляда не оставалось сомнений, что тот мертв, и солдат перешел к другому, которого Конрад ранил. Он сидел на земле и пытался унять струящуюся из бока кровь.

Двое других все еще не вышли из трактира. Та пара, что держала Конрада, не разжимала стальной хватки ни на секунду, и все же Таунгар отступил на шаг. Видимо, он припомнил, как Конрад вырвался из его рук в нечестивом храме Цунтермайна.

— Мо-лис-сь своему богу, с-сштобы он тебе помог, — издевательски прошипел Таунгар.

Должно быть, он верил, что Конрад, подобно Кристен, поклоняется Кхорну.

— Мне не нужна помощь, чтобы справиться с тобой и твоим богом-выродком!

Таунгар что-то приказал на утробном языке мутантов, и удар по виску чуть не лишил Конрада сознания. Один из солдат ударил кулаком, хотя ему показалось, что в него кинули камнем. Голова Конрада мотнулась, из раны на виске выступила кровь и потекла по щеке. И тут один из солдат оторвал от рубахи Конрада полосу и засунул ему в рот, на случай если тому вздумается орать.

Конрад все время думал о том, что скрывается под доспехами мутантов, человеческие ли у них тела. Может, удар оказался настолько сильным потому, что его нанес не кулак, а копыто? Мутанты стояли прямо, на двух ногах, но покрывала ли их под одеждой бледная шерсть? Бычьи головы были гораздо крупнее человеческих, и из просверленных в шлемах дыр торчали изогнутые рога. Изо рта у них воняло, и они жаждали его смерти не меньше Таунгара.

Рот Конрада затыкал кляп; его держали так крепко, что вырваться было почти невозможно; его окружали зверолюди, которые выглядели как гвардейцы элитного воинского подразделения Империи. Жар горящего трактира обжигал даже сквозь одежду. Хотя его враги не замечали жара — их защищали доспехи и толстая шкура, а Таунгару, похоже, уже было все равно.

По-видимому, лишь Таунгар спасся из пекла в особняке. Может, он собирался отплатить Конраду его же монетой и спалить его живьем? Не потому ли он приказал поджечь трактир, что хотел оставить там Конрада? Но сержант обещал медленную смерть, а во всем, что касается увечий и смерти, порождениям Хаоса стоило верить.

Конраду оставалось лишь надеяться, что держащие его хоть на миг ослабят хватку. А пока они держали его так крепко, что стоило солдатам чуть сжать пальцы, у Конрада хрустнули бы кости. Оба были выше и тяжелее его, в доспехах и вооружены. Когда из трактира вернутся те двое, противники получат неоспоримое численное превосходство.

— Рес-сшал, что с-с-с тобой с-с-сделаю, е-е-ес-ли когда-нибудь найду, — продолжил Таунгар. — С-с-столь-ко вс-с-сего при-думал…

Голова Конрада бессильно повисла. Он увидел, что меч сержанта поднимается, и почувствовал, как острие снова упирается ему в горло. Таунгар приподнял мечом его подбородок, чтобы убедиться, что Конрад в сознании. Они уставились друг на друга, единственный глаз Таунгара пристально смотрел с изуродованного лица.

— Нас-счнем с глаз-з-з, — решил Таунгар, и в тот же миг острие его меча коснулось нижнего левого века пленника.

Конрад инстинктивно дернулся назад, и ему даже удалось уклониться на пару дюймов от клинка, но тут его лоб обхватила затянутая в наручь лапа мутанта. Острие меча вернулось к его левому глазу, и сейчас он метил прямо в зрачок. На клинке засохла кровь, сталь поблескивала в свете пожара, и Конрад осознал, что это зрелище — последнее, что он увидит.

Он пытался уклониться или повернуть голову, но его держали слишком крепко. Тогда он закрыл глаза и сжался в ожидании неизбежной боли.

И тут его голову мотнуло назад и в сторону, по щеке чиркнул клинок, прорезая до кости, и он чуть не упал…

Но только чуть, поскольку один из солдат крепко держал его, в то время как второй с криком боли выпустил его руку.

Конрад открыл глаза, увидел, что Таунгар глядит за его плечо, и без промедления ударил кулаком по звериной морде держащего его мутанта. Другой солдат с криком извивался на земле, умирая. От силы его удара держащий пошатнулся, откачнулся на полшага, а через миг и он завыл в агонии — кто-то напал на него сзади.

Конрад увернулся от бросившегося на него Таунгара, вытащил изо рта кляп, оглянулся и увидел за спиной смутный темный силуэт. В зареве он разглядел черный доспех и меч; голову пришельца скрывал шлем, выполненный в виде головы… волка!

— Я сам! — крикнул Конрад, когда черный рыцарь уже приготовился насадить Таунгара на меч.

Вольф шагнул в сторону, и сержант пролетел мимо. Конрад выхватил клинок у одного из умирающих мутантов, и Таунгар развернулся к нему. Человекобык, который до того занимался раненым, ринулся на Вольфа, и между ними завязалась схватка.

Таунгар с Конрадом обменялись взглядами. Сержант поднял меч перед собой в полагающемся перед дуэлью салюте, и Конрад ответил ему тем же.

— Когда ты стал рабом Хаоса? — спросил он.

Таунгар медленно покачал головой; из его горла вырвался отвратительный звук, будто он задыхался, — так он теперь смеялся.

— Рабом? Никогда. С-с-стал с-с-сво-бодным в Прааге. Думал, ш-што умер, но на с-с-са-мом деле начал жить.

— Ну, жить тебе осталось недолго!

Они скрестили мечи, два имперских клинка легонько звякнули друг о друга — и началась смертельная дуэль.

Конрад нажимал на противника, так ему хотелось поскорее покончить с ним. Преимуществу следовало быть на его стороне. Он находился в прекрасной форме, тогда как сержант после пожара стал калекой. Но Таунгар не зря славился как мастер клинка, и опыт помогал ему там, где подводила подвижность. Благодаря мастерству он прожил достаточно долго, чтобы стать ветераном, хотя в последний раз его спас союз с Хаосом.

Таунгара также выручала броня, она отразила большую часть выпадов Конрада. Тому же приходилось отступать и уворачиваться каждый раз, когда клинок сержанта пробивал его защиту. Если хоть один удар достигнет цели, Конраду конец. Он и так терял кровь из ран на виске, на щеке и на шее.

Мечи их со звоном сталкивались, и им вторил звон оружия другой пары сражающихся. Вскоре раздался крик — животный крик, — и враг Вольфа упал с последним предсмертным воем. Вольф оставил его извиваться и истекать кровью и занялся мутантом, которого до этого ранил Конрад. Тот попытался подняться, но его хватило лишь на жалкие попытки отползти в сторону. Далеко он не уполз.

А Конрад никак не мог одолеть своего противника. Даже лишившись одного глаза, Таунгар безошибочно определял направление и силу его выпадов и каждый встречал контратакой. Чувства бывшего сержанта невероятно обострились, а зловещее божество наполняло его силой.

Оба сражались только мечами, без щитов. Двое убитых Вольфом мутантов пользовались имперскими клинками, и Конрад оказался вооружен одним из них. Это означало, что поблизости лежит еще один меч. Конрад попятился к трупам, а Таунгар напал на него с такой мощью, что Конрад споткнулся об одно из тел и чуть не упал. Клинок сержанта просвистел в воздухе; Конрад чудом не расстался с головой. Он пригнулся, подхватил второй меч, в развороте вскочил на ноги и снова оказался лицом к лицу с противником.

Он прятал второй меч в левой руке за спиной и продолжал сражаться клинком в правой. Когда Таунгар сделал очередной выпад, Конрад поймал его меч у крестовины своим и нажал, заставляя врага отвести руку в сторону.

И тут он ударил вторым мечом, вогнал его в единственный глаз Таунгара, да так, что клинок прошил череп насквозь.

Рот сержанта распахнулся, но крика не последовало — его рот наполнился кровью, и он замолчал навсегда. Конрад вытянул руку чуть дальше, отпустил рукоять, и Таунгар упал.

Конрад осмотрелся. В пылающем свете пожара лежали тела мутантов. Всех их убил Вольф — если, конечно, это был Вольф.

Под доспехом мог скрываться кто угодно. Тот факт, что он пришел Конраду на помощь, мало что значил. Он вполне мог оказаться врагом мутантов, а заодно и его недоброжелателем.

Черный рыцарь воткнул меч в землю.

— Почисти! — приказал он, и тут Конрад убедился, что перед ним Вольф.

Вольф стащил с головы шлем, и Конрад увидел лицо человека, который был его учителем, а стал другом. Белые волосы и борода были по-прежнему коротко подстрижены, и, конечно, ничто не могло изменить заостренные зубы и черные татуировки, которые придавали ему сходство со зверем-тезкой.

— Внутри еще двое, — предупредил Конрад.

Он опустил меч и вытер заливающую лицо кровь. Потом повернулся к пылающему трактиру. Из всех окон и дверных проемов вырывалось пламя.

— Знаю, — спокойно сказал Вольф. — Им оттуда не выбраться.

И не только им, внезапно осознал Конрад. Он едва успел отпрыгнуть, и горящая балка рухнула на место, где он стоял миг назад. Трактир превратился в ревущее пекло.

Соломенная крыша полыхала. Внезапно большая ее часть провалилась. Конрад надеялся, что девушки успели с нее выбраться; если они остались на чердаке, им не выжить. Почтовый двор на глазах превращался в огромный костер.

— Почисти! — повторил Вольф. — Ты мне должен два дня.

— А ты не хочешь потребовать еще пять лет за очередное спасение моей жизни? — спросил Конрад, но послушно выдернул из земли черный меч.

— Если бы я просил по пять лет за каждый раз, что тебя спасаю, ты бы служил мне до скончания веков. — Вольф с наигранным удивлением тряхнул головой. — Не понимаю, как ты ухитрился оставаться в живых все эти месяцы.

Когда Вольф убил Отто Крейшмера и спас Конрада от повешения, Конрад согласился отслужить ему в качестве оруженосца пять лет. Они почти истекли к тому моменту, когда Конрад оставил раненого Вольфа на попечении Анвилы и отправился на розыски бронзового воина. Он никогда не упоминал, что незадолго до того спас Вольфу жизнь, вырвав его из рук толпы гоблинов: Вольф и так прекрасно знал о его заслуге.

— Как ты меня нашел? — спросил Конрад.

— Случайность, — пожал плечами наемник.

— Случайностей не… — начал Конрад, но оборвал себя на полуслове, когда заметил что Вольф улыбается, показывая заостренные зубы.

Конрад вытер черный меч плащом одного из мутантов. Вольф тем временем скрылся в темноте. Вернулся он верхом на черном коне, а в поводу вел вьючную лошадь.

Значит, он нашел замену Миднайту — белого жеребца убили в той схватке с гоблинами.

— Поехали, — велел Вольф, принимая из рук Конрада меч и засовывая его в ножны.

Конраду безумно хотелось спросить «Куда?», но он сдержался и пошел искать себе лошадь.

Его не раз предупреждали о том, что опасно присваивать себе оружие противника, потому что оно может заключать в себе недобрую силу предыдущего владельца. Только недавно Конрад полностью осознал, что имелась в виду зараза, которую несет в себе Хаос (он сталкивался с проявлениями Хаоса, но не знал, что этим словом называют), но все равно он уже стал одним из проклятых, так что не стоило и беспокоиться.

Первый раз, когда он взял в руки оружие Хаоса, он возвращался в деревню — вернее, туда, где она раньше стояла. Троица мутантов, покрытых мехом с красно-желтыми полосами, напала на них с Вольфом, и Конрад вынудил одного из них выронить меч. Когда он его поднял, по телу прошла волна небывалой силы. С тех пор он много раз касался оружия врага, но никогда больше не чувствовал подобной мощи.

Меч, которым он сражался с Таунгаром, ничем не отличался от любого другого. Конрад осмотрел его, думая о его бывшем хозяине-мутанте. Неужели тот действительно состоял в имперской гвардии? И скольких еще развратило пагубное влияние Хаоса? Сколько гвардейцев служили Слаанешу, а не Императору?

И как обстояли дела с другими военными частями Альтдорфа? Или там тоже процветала измена? Начиная городскими часовыми и заканчивая рейкландской армией, каким имперским подразделениям можно доверять? Сколько оставались верными Императору и сколько принесли клятву силам Тьмы?

Таунгар состоял в личной охране Императора, что не помешало ему стать предателем, одним из проклятых. Сейчас Конрад понимал, почему сержант равнодушно отнесся к сообщению о заговоре против Карла-Франца. Хотя Конрад считал, что смерть серого провидца положила конец угрозе, он мог и ошибаться. Череп еще жив. Он знал Гаксара и наверняка принимал участие в его коварном плане.

Конрад поднял ножны и вложил в них меч. Он не стал снимать с мертвых доспехи — память о бронзовом рыцаре была слишком свежа. Он поискал и нашел свой кинжал, потом поймал лошадь, которая не испугалась пожара и не убежала далеко, и сел в седло.

Вольф ничего не сказал ни о его коне, ни об оружии. Просто передал ему поводья вьючной лошади, и Конрад последовал за наемником по темной тихой деревне.

Все двери были заперты, окна закрыты ставнями — жители попрятались в ужасе перед разрушительным взрывом насилия и жестокости, ворвавшимся в их размеренную жизнь.

По дороге Конрад оглянулся на трактир. Пламя пылало менее яростно: все, что могло сгореть, уже сгорело. К рассвету от почтового двора останутся угли, кучка обгоревших костей и пепел.

Вольф тоже оглянулся на пожар.

— Какая жалость, — сказал он. — На мили в округе больше негде выпить.

— Я заметил их на дороге между деревней и Альтдорфом, — рассказывал Вольф. Они сидели у огня, Конрад разжег его, чтобы не мерзнуть в долгой предрассветной мгле. — Я решил проследить за ними и посмотреть, что они замышляют. И тогда я увидел тебя.

— А куда ты до этого направлялся? — спросил Конрад.

Вольф долго смотрел на огонь, но, наконец, ответил:

— Я был в столице, потом уехал. Я мог отправиться по любой дороге, но почему-то выбрал эту. Или она выбрала меня. — Не отрывая взгляда от костра, он спросил: — А ты, Конрад, что ты делал с первого дня лета?

Конрад пожал плечами, не зная, с чего начать, и не зная даже, во что стоит посвящать Вольфа, а во что нет. Многое из случившегося он не стал бы рассказывать никому. За исключением Элиссы, он считал Вольфа самым важным человеком в своей жизни; но столько всего произошло с тех пор, как их пути разошлись, что сейчас наемник казался ему совсем чужим.

— Я видел бронзового воина, — ответил Конрад. — Анвила тебе говорила?

Вольф кивнул.

— Последний раз я видел его пять лет назад, с точностью до дня. За день до того, как мою деревню стерли с лица земли. После того как я увидел его в Кислеве, на шахту напала банда чужаков.

В полумраке он едва заметил кивок Вольфа.

— Ты его нашел?

— К тому времени, как я спустился с гор, он уже пропал. — Это являлось сущей правдой, но Конрад пока решил не упоминать, что он все же разыскал бронзового рыцаря несколько позже. — Однажды ты мне сказал, что он — твой брат-близнец, и еще ты сказал, что лучше бы он умер. Он принадлежит Хаосу?

— Верно.

— Как это случилось?

Некоторое время Вольф молчал. Он смотрел на пламя костра, и Конрад уже решил, что не дождется ответа, но тут наемник заговорил:

— Я родился раньше, на несколько минут. Мы походили друг на друга как две капли воды, хотя я родился с белыми волосами, а Юрген с черными. По натуре мы были полными противоположностями. Росли вместе, играли вместе, но со временем Юрген… изменился. Интерес к колдовству и черной магии его испортил. Он уверовал в то, что он — только половина личности и не сможет стать самим собой, пока не убьет и не поглотит меня. А еще он решил, что должен меня убить без помощи магии. Поэтому он сделал бронзовый доспех, чтобы в нем сразиться со мной. Но все пошло не так.

Вольф снова замолчал, и Конраду оставалось лишь гадать: а рассказывал ли он об этом кому-нибудь еще? Наемник продолжал смотреть в костер, но не видел огня — перед его глазами вставала давно минувшая пора жизни.

— «Тебя никогда не предаст самый близкий человек», — задумчиво и тихо произнес Конрад. Он вспомнил те слова, что сказал Вольф сразу после первой их встречи, но тот то ли не услышал, то ли сделал вид, что не слышит.

Конрада всегда занимал доспех Вольфа, черная железная броня, которую тот редко снимал на его памяти. Он прекрасно помнил тяжелый черный меч и щит без герба. Нечасто случалось, чтобы оружие служило своему хозяину так долго, потому что кровь зверолюдей и их союзников разъедала металл подобно кислоте. Хотя меч Вольфа пролил немало крови, лезвие ничуть не пострадало. Существовала ли какая-то связь между бронзовым и черным доспехами? В бронзовом содержался варп-камень, а в черном?

Будь перед ним кто-нибудь другой, Конрад немедленно заподозрил бы, что при изготовлении оружия и брони использовалась магия. Но Вольф ненавидел магию и чародеев; возможно, его ненависть зародилась после того, как его предал брат.

Бронзовый доспех сделал Юрген фон Нойвальд, а разобрал его Литценрайх. Брат Вольфа и миденхеймский колдун — еще одна нить. Чем больше узнавал Конрад, тем сильнее чувствовал себя закутавшимся в паутину.

Бронзовый доспех иссушил Юргена, выпил из него жизненную силу так же, как он пытался поглотить Конрада. Помимо их двоих, доспех Хаоса наверняка примеряли и другие, и он всех высосал досуха. Юргена первым, Конрада последним.

Конрад ждал, что Вольф продолжит рассказ, но тишину ночи нарушали лишь потрескивание веток в костре да дальний крик совы. Он дотронулся до повязки на шее. Кровь уже свернулась, рана начала затягиваться, так что он немного ослабил повязку. Голову и щеку также стягивали полосы ткани.

Когда-то Конрада встревожила бы мысль, что он может умереть от ядовитого прикосновения клинка зверочеловека. Безобидная на вид царапина иногда оборачивалась мучительной смертью, как от укуса ядовитой змеи. Но его столько раз ранили, и он всегда поправлялся без осложнений, так что к тому времени, когда он пришел с войны, Конрада перестали беспокоить подобные мелочи. Да, вероятность смерти оставалась, незначительное ранение могло привести к ухудшениям, но случалось такое нечасто.

Конрад вспомнил о Таунгаре. Сержант говорил, что почти умер при осаде Праага, но на самом деле он стал союзником Хаоса. Часто ли такое случалось с солдатами, воюющими в Северных Пустошах? Часто они заражались поглотившей все вокруг порчей? Возможно, они не умирали от ран, а преображались; укус вампира может убить, а может обратить укушенного в себе подобного. Один из способов для легионов Хаоса увеличивать свои ряды, пополняя их из войск, которые пытались отбросить их обратно в проклятые земли.

В нескольких словах Вольф рассказал ему больше о своей юности, чем за пять лет службы. Наемник продолжал невидящим взглядом смотреть в огонь, и Конрад понял, что больше ничего не услышит от него о брате, первом бронзовом рыцаре. Но у него оставались еще вопросы.

— Когда мы впервые встретились, — начал он, — у меня был колчан из черной рифленой кожи. Помнишь?

Сначала он подумал, что Вольф не услышал вопроса, но через несколько секунд тот покачал головой.

— С золотым гербом, — продолжал Конрад. — Кулак в перчатке между двух скрещенных стрел. Я спросил тебя, знаком ли тебе этот герб, а ты ответил, что нет. Но я видел, что ты его узнал.

— Да, — после недолгого молчания согласился Вольф. — Помню. Я видел его раньше. На щите.

На щите! Щит теперь принадлежал скавену по прозвищу Серебряный Глаз. Еще одна нить паутины…

— Чьем щите?

Снова молчание. Наконец Вольф произнес:

— Врага. Врага, который мог убить меня, но вместо этого подарил жизнь.

— Кем он был?

Должно быть, Вольф имел в виду первого хозяина лука и стрел, которые отдала ему Элисса. Еще одна нить связывала Вольфа и Элиссу.

— Эльфом, — ответил наемник.

— Эльфом?

Что вполне совпадало с полученными в Геральдической коллегии сведениями: загадочный герб принадлежал не человеку.

— Мы были врагами. Он мог убить меня. Но не убил.

— Когда это случилось?

— Двадцать лет назад. — Вольф медленно кивнул, будто отсчитывая прошедшие годы. — Или больше.

— Где?

— Около Миденхейма.

Ниточка к прошлому Элиссы. Если отец девушки — эльф, вполне объяснимо, что она подарила Конраду его оружие.

— Рядом с тем местом, где мы встретились? — спросил Конрад.

— Возможно.

— Что сталось с эльфом, с его оружием?

— Не знаю. Я постарался поскорее забыть о нем. Пока не увидел у тебя колчан.

— Как его звали?

Вольф пожал плечами.

Конрад откинулся назад, разглядывая звездное небо. Маннслиб ушла за горизонт, и темнота сразу сгустилась. Большую по размеру луну назвали в честь Мананна, бога морей. «Возлюбленная Мананна» сияла сегодня в полной красе и взойдет такой же только через двадцать пять дней. Моррслиб еще висела в небе, но ее неестественное сияние проливало мало света на мир внизу. Ее назвали в честь бога смерти, Морра; она обладала неправильной формой, и ее цикл оставался загадкой. Иногда она всходила полной, иногда ущербной, и ее очертания менялись почти каждую ночь. Одна из легенд гласила, что «Возлюбленная Морра» состоит целиком из варп-камня. Ей верили все приверженцы Хаоса и совершали свои церемонии, когда Моррслиб всходила в полной четверти. Поклонявшаяся Кхорну банда Кастринга приносила своему богу жертвы при полной луне. Сегодня Моррслиб также взошла полной, и служители Слаанеша во главе с Таунгаром явились за Конрадом.

— Как поживает Анвила? — спросил Конрад только потому, что дварф-женщина вроде бы оставалась единственной, кто не имел отношения к паутине его жизни.

— Она занялась перерисовыванием всех рун в дварфском храме, — ответил Вольф. — К счастью, гоблины туда больше не возвращались. Когда я достаточно окреп для путешествия, мы отправились к горе, нашли там приготовленных для нас лошадей и вернулись к шахте. Вернее, к тому, что от нее осталось. Там мы распрощались. Анвила держала путь к горам Края Мира, решила вернуться в университет на Вечном Пике. Дварфы называют его Караз-а-Карак, «Вечный путь к вершине». Она хочет написать книгу о наших открытиях. Я поехал на восток, в Альтдорф. Там многое изменилось с моего последнего посещения, и все к худшему. Оказалось, мне нечего делать в столице, и я уехал. И вот мы здесь.

Наемник почти не изменился с того дня, когда они впервые встретились, хотя на его лице появились новые отметины — шрамы.

— Император вернулся в Альтдорф?

— Он решил провести зиму в Талабхейме, но ходят слухи, что его держит там любовная связь. Поговаривают, что именно поэтому он отослал Императрицу обратно в Альтдорф, а не потому, что занят государственными делами. Одни говорят, что у него роман с племянницей архиликтора Аглима, другие — что он увлекся самой герцогиней Элизой Крайглиц-Унтерменшской, третьи — что он проводит каждую ночь в храме Зигмара. Каждый раз с новой жрицей. — Тут Вольф рассмеялся. — Иногда я жалею, что никогда не носил бархатный плащ. Из меня бы получился отличный придворный: всех забот, что разносить сплетни и пускать слухи. Но тогда я бы столько упустил в жизни!

Он полез под рубаху, почесался и вытащил руку, сжимая что-то между указательным и большим пальцами.

— Да, в Императорском дворце у меня бы водились вши получше.

— Когда Император вернется в Альтдорф, его убьют, а трон займет двойник.

Вольф равнодушно кивнул, будто ему только что сообщили, который час. Он потыкал в костер палкой и подкинул еще веток.

— Откуда ты знаешь? — спросил он. — Ты ухитрился до сих пор ничего не рассказать о себе.

— Я покинул Кислев, — сказал Конрад. Он не стал упоминать о Кастринге. — Поехал в Миденхейм. — И снова опустил случившееся с бронзовым доспехом и Литценрайхом. — Перебрался в Альтдорф. — Ни слова о Гаксаре и скавенах. — И, в конце концов, оказался здесь. — Конрад старательно избегал подробностей.

В первый раз с начала разговора Вольф пристально посмотрел на него, хотя заговорил не сразу.

— Ты изменился. Вернее, что-то изменило тебя. Несмотря на события в Прааге, все зверства, с которыми ты там столкнулся, все немыслимые существа, с которыми сражался, ты вернулся оттуда не таким, каким я вижу тебя сейчас. Значит, с тобой произошло что-то гораздо, гораздо худшее. В твоей душе Тьма.

Конрад никогда не слышал от Вольфа ничего подобного. Хотя наемник утверждал, что поклоняется Зигмару и даже когда-то собирался вступить в орден Наковальни, Вольф не производил впечатления религиозного человека, скорее наоборот. Конрад всегда подражал ему в этом, мало внимания уделяя молитвам и поклонению.

Солдатам на поле битвы, где столкнулись человечество и жестокие подвижники Хаоса, было не до религии. Их гораздо сильнее заботила собственная жизнь, чем духовный рост.

— «Хаос», — произнес Конрад. — Твое последнее слово, когда я покидал храм дварфов. Что ты имел в виду? Предупреждение или…

Вольф с зевком потянулся.

— Завтра мы отправимся в Пустоши.

— В Пустоши?

— Ты будешь делать то, что я тебе скажу. По крайней мере, в течение двух дней. И если в тебе есть хоть капля здравого смысла, ты останешься со мной столько, сколько потребуется. Я вижу, что ты — тот самый человек.

— Какой человек?

— Тот, кого я должен туда отвезти. Тебе нужно кое с кем встретиться. Этот кто-то ответит на все твои вопросы и расскажет, что же с тобой в действительности творилось в последние месяцы.

Конрад уставился на Вольфа. Кто-то, кто ответит на все его вопросы?…

И только сейчас, глядя на наемника поверх мерцающего костра, он осознал, что у них с Вольфом гораздо больше общего, чем ранее. Конрада сбил с пути истинного доспех Юргена фон Нойвальда и варп-камень; но соблазнительный поцелуй Хаоса обратил Вольфа задолго до того.

ГЛАВА 9

Пустоши лежали к западу от Рейквальдского леса, и у Конрада с Вольфом ушло гораздо больше двух дней, чтобы до них добраться. К тому времени как раз закончился пятый год службы Конрада. Ни он, ни Вольф не вспомнили об этом событии.

Пустоши не отличались гостеприимством: голую, безлюдную степь продувал холодный ветер со Срединного моря, у которого стоял единственный в этой местности город — Мариенбург, крупнейший порт Старого Света. Но Вольф направлялся не туда и даже обходил стороной небольшие деревушки и фермы, где прозябали оставшиеся жители.

Вольф упорно не желал говорить, куда он его ведет и кого они там встретят, поэтому довольно скоро Конрад перестал задавать вопросы. Ночное появление Вольфа и спасение им Конрада от быкоголовых мутантов было отнюдь не счастливой случайностью, а началом путешествия к таинственному незнакомцу, который ответит на все его вопросы о Хаосе.

По крайней мере, именно в этом старался убедить себя Конрад: у него нет иного выбора, кроме как позволить судьбе вести его по заранее проложенному пути. К тому же ему казалось, что чем дальше на запад он продвигается, тем сильнее ощущает свободу от нитей паутины, грозящей поймать в ловушку его жизнь.

Вольф также отказался объяснить, где и когда его настигла зараза Хаоса. Конрад прекрасно его понимал, так как и сам не стремился рассказывать о проведенном внутри бронзового доспеха времени и о том, как оно на него повлияло. Но он черпал надежду из того факта, что Вольф еще жив и не поддается Хаосу, хотя заразился гораздо раньше его. Он знал, что прикосновение варп-камня обрекло его на неизбежную погибель, но, возможно, ее приход удастся оттянуть.

Сколько он знал Вольфа, тот постоянно сражался с Хаосом, хотя никогда не называл его по имени. Наемник понимал, что битвы бывают разные, что миру угрожает опасность отовсюду. Но поскольку Вольф в первую очередь считал себя воином, то и боролся с легионами проклятых единственным известным ему способом — при помощи оружия. Вместе с военными силами Империи он отразил атаки северных орд под Кислевом и показал себя успешным командиром. Армия наемников под его командованием даже сумела оттеснить варварские племена обратно в их мрачное обиталище. Но настал день, когда захватчики ринулись на юг и стерли с лица земли шахтерский поселок и всех его обитателей. Или почти всех. Кристен оказалась последней жертвой.

День за днем они с Вольфом ехали по дикой местности. Пустоши назвали так не зря. Под копытами лошадей хрустела сухая трава, и лишь изредка попадались искореженные, чахлые деревья.

Растительности едва хватало, чтобы прокормиться немногим диким животным и птицам, что встречались по дороге. Не приходилось удивляться тому, что здесь живет так мало народу. Создавалось впечатление, что страну уже захватил Хаос и люди покинули ее презренные земли.

Дорог не прокладывали, поскольку по ним все равно почти никто не ездил. На безжизненной земле не встречались даже тропки, и Конрад недоумевал, как Вольф определяет, в каком направлении ехать. Хотя там, где ничего нет, не имеет значения, в какую сторону двигаться.

Но однажды Конрад разглядел на горизонте полоску зелени. По мере приближения она выросла в небольшой клочок леса. К тому времени опустились сумерки, и Конрад с Вольфом решили разбить на ночь лагерь. На следующее утро стало очевидно, что лес находится на острове, в центре большого озера. Сама по себе вода не объясняла плодородие острова. Он скорее походил на защищенный рвом замок, только вместо стен вздымались деревья.

— Здесь живет Галеа, — произнес Вольф, придерживая лошадь у кромки воды.

— Кто такой Галеа? — спросил Конрад, не рассчитывая на подробный ответ.

— Самый мудрый человек на свете. — Вольф бросил на него быстрый взгляд и усмехнулся. — По крайней мере, в Старом Свете.

— И он расскажет мне все, что я хочу знать?

— И вдобавок то, о чем ты даже не подозревал, что хочешь узнать.

— Ты уже здесь бывал?

— Да, — задумчиво кивнул Вольф. Он вспоминал что-то свое.

— Тогда поехали.

И Конрад направил лошадь к воде.

— Нет! — Вольф вытянул руку, чтобы удержать его на месте. — Надо переправляться в одиночку, босым, без оружия и доспеха.

Конрад уставился на него неподвижным взглядом.

— Ну как скажешь, — наконец согласился он.

Он спешился, расстегнул пояс с ножнами, бросил на землю кинжал, следом стянул ботинки и посмотрел на озеро.

— Ты уверен?

— Да. Оно неглубокое. Ты перейдешь его вброд.

До острова было около пятидесяти ярдов, и примерно столько же он составлял в диаметре.

— Когда доберешься до середины, — наставлял Вольф, — надо окунуться с головой. Три раза.

— Ты уверен, что так надо?

— Да. Я уже был здесь однажды, и никому не позволено возвращаться.

Конрад снова уставился на Вольфа. Он доверял наемнику полностью, но все же его охватила смутная тревога. Вольф наверняка побывал на острове очень давно; с тех пор многое могло измениться.

— Все, что я хочу знать? — спросил он, оглядывая озерную гладь.

— Правильно. И ничего не ешь, ничего не трогай, не пытайся забрать ничего с острова и еще ты должен принести подарок.

— Какой?

— Вот он. — Вольф протянул ему небольшой гребень из слоновой кости. — Я ношу его с собой уже много лет в ожидании этого дня.

Конрад внимательно осмотрел гребень, не нашел ничего необычного и положил в карман.

— Что-нибудь еще о Галеа?

— Увидишь на месте. Я в свое время был крайне удивлен; не хочу испортить тебе сюрприз.

— Лучше бы он того стоил.

— Не сомневайся, — заверил его Вольф.

Конрад развернулся и вошел в холодную воду. Через несколько шагов она уже доставала ему до пояса.

— А можно плыть? — спросил он, не оборачиваясь.

— Не знаю, но не забудь обязательно окунуться три раза посреди озера.

«Как поклоны в храме», — подумал Конрад. Он сделал еще два шага, и вода поднялась до груди, но еще через шаг дно перестало опускаться. Он проплыл до середины, три раза нырнул и продолжил путь к острову вплавь.

Выйдя на берег, Конрад обнаружил, что земля у кромки воды белая. Это показалось ему настолько необычным, что он наклонился и зачерпнул пригоршню. Присмотревшись, он обнаружил, что почва смешана с крохотными кусочками кости, и вдруг разглядел, что земли там нет вообще! Весь остров окружало костяное крошево, и оно могло там оказаться только одним путем — его намыло озеро.

Не такая ли судьба постигала тех, кто нарушал правила острова? Тех, кто не снял шляпу, оставил при себе меч или забыл выразить почтение на середине?…

Если так, то в холодных водах нашли свой конец сотни, тысячи людей. Конрада пробрала дрожь. Он вытер ладонь о мокрые штаны и попытался не думать о том, что именно стирает с нее.

Вблизи остров оказался больше, намного больше, а когда Конрад оглянулся на берег, где оставил Вольфа, то не увидел ничего, кроме бесконечной глади воды.

Пятьдесят ярдов — не такое большое расстояние, чтобы не увидеть другого берега, но впереди не существовало ничего, кроме воды. Озеро представлялось таким же огромным, как Море Когтей, чьи берега разделяли сотни миль. Конрада охватило искушение повернуть назад, но он подавил его, поскольку опасался, что ему ни за что не доплыть до другого берега, который мог теперь находиться за много миль. Вероятно, так возрастало число трупов, проглоченных озером, так увеличивалась гора перемытых им костей.

Конрад начал медленно пробираться вглубь острова. Неожиданно он почувствовал, что стало гораздо теплее и одежда на нем быстро высыхает. Солнце стояло высоко над головой: он никогда еще не видел его так высоко в зените; небо сияло насыщенным голубым цветом, какой бывает в разгар лета, и Конраду не доводилось встречать такие экзотические растения, как те, что окружали его сейчас. Он не мог поверить своим глазам, будто вдруг очутился в другом мире.

Хотя кто знает? Он явно находился на необычном острове, словно приплыл на другой континент.

Он пораженно оглядывался вокруг, когда услышал дикий рык, который немедленно привел его в чувство. Конрад по привычке потянулся за ножом — сколько себя помнил, он всегда носил с собой кинжал. Сначала волнистый клинок — его он украл у солдата; тот входил в состав войска, получившего приказ уничтожить всех мутантов в лесу, окружавшем родную деревню Конрада. Годы спустя Вольф узнал в его ноже крис и сказал, что тот попал к Конраду с другого конца света. До недавних пор Конрад не расставался с лезвием, которое получил при вступлении в имперскую гвардию. Но сейчас он оставил его на берегу.

Рычание приближалось, становясь громче. К Конраду через подлесок пробиралось какое-то свирепое животное, и Конрад быстро огляделся в поисках подходящего оружия. Из толстой ветки получится неплохая дубинка, и он уже потянулся к ближайшему дереву, но стоило ему обхватить ветку руками, как вспомнилось наставление Вольфа: «Ничего не трогай».

Конрад замешкался, но все же отпустил ветку и шагнул назад. Ему оставалось защищаться последним оставшимся при нем оружием, которое он имел при себе с рождения: голыми руками. Они еще ни разу не подводили его.

Через миг из подлеска вышла огромная черная кошка с белым пятном в форме ромба на груди и уверенно двинулась к нему. Конрад ожидал чего-нибудь сверхъестественного, но перед ним стоял леопард с гладким, сверкающим мехом и длинными острыми клыками.

Животное замедлило шаг, потом остановилось. Длинный хвост неторопливо качнулся из стороны в сторону, леопард разинул гигантские челюсти и издал вызывающий рык.

Конрад предпочел бы сразиться с мутантом, потому что тот, по крайней мере, не стал бы тянуть с нападением. Дикое животное отличалось непредсказуемостью и соответственно несло большую угрозу.

— Привет, — раздался за спиной Конрада голосок, и он резко развернулся.

В пяти ярдах от него стояла девочка и не спеша ела яблоко. На вид ей можно было дать около восьми лет. Босая, черные волосы заплетены в косички, деревенское платье латано-перелатано. Чем-то выражение грязного личика показалось Конраду странным, но он не мог понять, чем именно.

— Э… привет, — ответил он и оглянулся на черного леопарда.

— Он тебя не тронет, — сказала девочка. — Если ты хороший. Ты принес мне подарок?

Конрад не спускал глаз со зверя, который тихо рычал.

— Я пришел повидаться с Галеа. Ты знаешь, где он?

— Я Галеа.

Конрад бросил на девочку быстрый взгляд.

— Правда, — заверила она и откусила от яблока. — Честное слово.

Конрад уставился на нее. «Мудрейший человек на свете». Вот что имел в виду Вольф, когда говорил о сюрпризе.

— Кто привел тебя? — спросила девочка.

— Вольф. Вольфганг фон Нойвальд.

Галеа кивнула:

— Помню. Он принес мне браслет, а я сказала, что хочу гребень.

Казалось невероятным, что Вольф видел эту девочку и разговаривал с ней. Даже если он побывал на острове сразу перед отбытием на войну, за несколько недель до встречи с Конрадом, в ту пору ей было не больше двух-трех лет.

Невероятно, но, судя по всему, так все и произошло.

— Это тебе, — сказал Конрад и протянул ей гребень.

— Ой, спасибо! — Галеа шагнула к нему и приняла подарок. Она потянула за одну из своих косичек, внимательно изучила перетягивающую ее потрепанную тряпочку. — В следующий раз мне бы хотелось получить ленту. Шелковую… да, красную шелковую ленту.

— В следующий раз? — переспросил Конрад, заглядывая ей в глаза, и только сейчас понял, что беспокоило его в лице девочки.

Ее глаза походили на кошачьи. Золотистые, с узкими вытянутыми зрачками.

Он перевел взгляд на леопарда. Тот уже перестал рычать. Его глаза в точности походили на глаза девочки. В точности. А ее волосы отливали той же чернотой, что и мех зверя.

Галеа подошла к леопарду и потянулась, чтобы погладить ему шею. Голова зверя доходила ей до плеча, а стоило девочке почесать его за ухом, он замурлыкал.

— Как тебя зовут? — спросила Галеа.

— Конрад.

— Пойдем со мной, Конрад.

Она повернулась и зашагала среди деревьев. Ручной леопард шел рядом с хозяйкой. Конрад оглянулся и опять не увидел ничего, кроме воды. Он последовал за Галеа вглубь острова.

Он рассказал ей все, чего никогда никому не рассказывал, но сейчас смог, наконец, сбросить груз с души.

Они сидели на траве, укрываясь от солнца в тени деревьев, а огромный леопард вытянулся рядом с Галеа. Она не просила Конрада рассказать о себе, но стоило ему взглянуть в ее мудрые кошачьи глаза, и он сразу понял, что молчать не следует. Хотя он не смог бы этого доказать, но Конрад знал, что начал говорить по собственной воле и Галеа никак не воздействует на него.

Он поведал историю своей жизни, целиком, начиная с юных лет до знакомства с Элиссой и заканчивая последней встречей с Вольфом. Он вспомнил всех людей, что встречал за прошедшие несколько лет, и так или иначе связанных друг с другом. Он рассказал о загадочном золотом гербе с перекрещенными стрелами и латной перчаткой. Он поведал о схватке с гоблинами в затерянном храме дварфов, как ощутил прилив жизненной силы, когда рубил зеленых врагов, и как ему почудилось, что в руках у него боевой молот, а не секира. Он рассказал о бронзовом доспехе и о том, как отразился на нем контакт с варп-камнем. Описал странные видения, которые его посетили, пока Литценрайх и дварф снимали с него доспех, считая его мертвым, как, судя по всему, в тот момент он вознесся к звездам, а потом возродился в собственном теле; о чужих воспоминаниях, когда он путал смерть Элиссы и Эваны — первой возлюбленной Зигмара, которую убила банда гоблинов-мародеров, и как Конрад сперва увидел это во сне, а уже позже нашел подтверждение в хрониках.

Слова лились из него непрерывным потоком, будто он заранее репетировал свой рассказ, хотя порой Галеа приходилось переспрашивать о наиболее запутанных подробностях. Иногда он обнаруживал, что повторяется, но в основном в тех местах, которые он считал наиболее важными. Наконец он завершил рассказ.

Конрад совершенно забыл, что обращается к маленькой девочке, потому что твердо знал: на самом деле Галеа таковой не является.

Она слушала его, не двигаясь. Но теперь она расплела волосы и стала причесываться новым гребешком. Ее волосы походили на волосы Элиссы, и Конрад тут же отвел взгляд и постарался занять мысли чем-то другим. Пока Галеа причесывалась, она начала говорить, и теперь настал черед Конрада сидеть, слушать и поражаться.

— Представь себе, — говорила Галеа, — что мир — это остров. Остров, окруженный Хаосом. Иногда прилив поднимается выше обычного, и тогда мир оказывается под угрозой, потому что его может залить. Что и происходит сейчас.

Человечество зародилось тысячи лет назад, когда мир также затопил Хаос, когда его примитивная сущность впервые сгустилась в варп и звездную пыль. Эльфов и дварфов прилив задел не так сильно, как молодую расу людей. Они уже пережили свою эпоху взлета, когда эти расы господствовали на земле, но власть перешла к людям, и мир изменился. Смешавшийся с материей нашего мира варп привел к возникновению Пустошей Хаоса и мутантов. Поначалу они не высовывались оттуда, но теперь гуляют повсюду. Зверолюди появились от вторжения в мир Хаоса, так же как орки, скавены, гоблины и прочие мерзкие извращенные существа.

И людей также можно рассматривать как создания Хаоса.

На территории, называемой Старым Светом, дварфы сменили эльфов, и те ушли за Западный океан, а потом дварфов начали теснить гоблины и подобные им народы. Все шло к тому, что правителями земель к западу от гор Края Мира станут мутанты, но тут Зигмар объединил восемь враждовавших племен того района. Зигмар заключил союз с дварфами, за что те отдали ему свой священный боевой молот, Гхал-мараз, и войска союзников уничтожили армии гоблинов в битве при ущелье Черного Огня. Это произошло две с половиной тысячи лет назад, и Зигмар Молотодержец основал Империю.

В наши дни Зигмара почитают как бога. У него есть храм в Альтдорфе, храмы по всему миру, бесчисленные почитатели. Все жители Империи — дети Зигмара, в буквальном и переносном смысле; он жил так давно, что можно с полным основанием считать, что любой человек является его дальним потомком. Каждый человек несет в себе частицу Зигмара.

Галеа замолчала, вглядываясь в лицо Конрада.

— В тебе больше от Зигмара, чем во многих других людях, — сказала она.

Он подозрительно уставился на девочку. После его рассказа сравнение с Зигмаром напрашивалось само собой. Он рассказал ей о битве с гоблинами, когда ему казалось, что он сражается молотом, как его наполнила сверхъестественная сила. И о сне, где его воспоминания переплелись с событиями из жизни Зигмара.

— Я не пытаюсь польстить тебе, — продолжала Галеа. — Ты и так догадываешься, что Зигмар уготовил тебе предназначение. И ты прав.

— Какое предназначение? Какое?

— Будущее мне неизвестно, хотя, когда сюда пришел Вольф, я знала, что однажды он приведет ко мне кого-то еще. Это его предназначение — направлять тебя, как он делал с первого дня вашей встречи.

Конрад молчал, он пытался впитать весь возможный скрытый смысл откровений Галеа.

— Ты очень важен для Зигмара, — говорила она. — И это значит, что у тебя много врагов, которые хотят помешать намерениям Зигмара. И среди них есть один враг, тот, кто при помощи различных подставных лиц старается осуществить свои гнусные планы.

Конрад сразу догадался, кого имеет в виду Галеа.

— Череп! Кто он? Чего он от меня хочет?

Но на сей раз она ответила ему молчанием.

— Расскажи мне еще о Зигмаре, — попросил Конрад.

— Через полвека после того, как он стал Императором, Зигмар вернулся в горы Края Мира, чтобы отдать Гхал-мараз дварфам. Больше никто из людей его не видел, и считается, что его смертная оболочка скончалась.

Тело — это часть вещественного мира, в то время как душа — часть Хаоса. В минуты крайней опасности смертный может призвать на помощь внутренние запасы души, таким образом черпая силы из Хаоса. После смерти дух возвращается в Хаос и там воссоединяется с другими душами или ожидает перевоплощения. Немногие души возрождаются, но те, с которыми это происходит, с каждым перевоплощением становятся все могущественнее.

Хаос иногда называют Морем Потерянных Душ. Души там могут соединяться в единое целое, как сгусток энергии, созданный сплетением родственных духов. Эти сгустки энергии несут в себе квинтэссенцию жизни, и их называют силами Хаоса. Или богами Хаоса…

Поэтому правильно утверждение, что люди создают богов по своему образу и подобию, а боги влияют на нашу жизнь. Или, может, существует только один бог, а все остальные — всего лишь его различные грани? Может, все люди делят между собой всего одну душу? И тогда эта душа — часть одного бога, или же один бог — часть души?

Плохое и хорошее, Хаос и Порядок. Может ли одно существовать без другого? Или же они разные стороны одной и той же веры?

Все свои знания я получила самостоятельно. Я многое знаю, и хотя что-то в моем рассказе может не совпадать, мне больше не на что положиться: только на свою память и веру в собственный и чужой жизненный опыт. И все же людская память недолговечна, и ей порой нельзя доверять. Может, все это неправда, а может, лишь часть. Возможно, то, о чем ты мне рассказывал, никогда не случалось или же произошло совсем по-другому. Возможно, дварфы никогда не жили в Старом Свете, и тот потерянный храм построили за день до того, как ты его нашел. Записанное в исторических хрониках могли внести туда час назад, а пыль на их обложках осела мгновением раньше. Доказательств нет, и их не может быть.

Галеа только что поведала ему так много и вдруг заявила, что ничему нельзя доверять. Но Конрад и так давно уже понял, что правда одного дня зачастую оборачивается ложью на следующий.

— Зачем ты мне все это рассказала? — спросил он.

— Потому что тебе следует это знать.

Конрад посмотрел на нее, пытаясь понять, что скрывается под обликом маленькой девочки, за ее кошачьими глазами.

— Кто ты?

— Я одна из тех, кому удалось спастись. Давным-давно я была одержима самой темной стороной Хаоса. Много лет я была демоном.

Конрад знал значение этого слова, но он с трудом мог представить себе, что за ним скрывается.

— Меня освободила более могучая сила, подобная той, к которой тебя тянуло в видениях о загробной жизни, но бесконечно могущественнее. И теперь я служу ей.

На плечо Галеа приземлился белый голубь, и девочка, взяв его в руки, погладила перья. Птица заворковала в ответ; так мурлыкал леопард, когда Галеа поглаживала его мех.

— Что я должен сделать? — спросил Конрад.

— То, что должен.

— Кто я?

Галеа с улыбкой покачала головой. Конрад не понял, что это значит: что она не может или не хочет ответить.

Галеа стиснула голубя в кулаке и внезапно швырнула его леопарду. Щелканье челюстей, глоток, и птица исчезла во чреве огромного кота.

Когда Конрад вошел в холодную воду, он уже снова мог видеть другой берег озера. Конрад не хотел покидать остров, настолько хорошо и спокойно он себя там чувствовал, но у него закончились вопросы. И только доплыв до берега, он понял, как мало на самом деле рассказала ему Галеа. Немного древней истории, а правда или нет — неизвестно, но он и так знал о большинстве событий. Она объяснила природу Хаоса, но ее толкование необязательно верно.

Несмотря ни на что, после посещения острова Конрад воспрянул духом. Мир снова стал понятным, и ему предстояло сыграть значительную роль в грядущих событиях; в этой части рассказа Галеа он не сомневался. За пределами мира существовала другая, более могущественная сфера бытия, и происшедшее в ней отражалось на нашем мире и наоборот.

В мире все взаимосвязано, как связаны друг с другом все важные в его жизни люди. Конрад все еще не видел перед собой полной картины, но, по крайней мере, он убедился, что она существует; возможно, со временем он сумеет разглядеть рисунок паутины.

Он ничего не узнал о своем происхождении, но по сравнению с ролью, которую ему предстоит сыграть, оно его мало занимало. Прошлое больше не имело значения, потому что оно уже не могло повлиять на него. В будущем его ожидали гораздо более важные вещи.

Вольф ждал его на берегу с разожженным костром. Начало смеркаться, и Конрад проводил взглядом садящееся солнце.

— Не знал, что пробыл на острове так долго, — сказал он, греясь у огня.

— То есть три дня?

— Три дня?

— На острове время течет по-другому; там все другое.

Конрад оглянулся на остров и кивнул, соглашаясь.

— И куда теперь? — спросил Вольф.

Ответ напрашивался только один. До сего дня его вел за собой Вольф, но теперь все изменилось.

— В Альтдорф, — ответил Конрад.

— Я тоже. Я собирался на войну, потому что враги обычно там. Но сейчас враг в столице, и я знаю, как сражаться с таким врагом.

Вольф сжал рукоять меча, чуть вытянул клинок и тут же загнал его обратно в промасленные черные ножны, будто вгоняя в тело врага.

Конрад не отрывал взгляда от острова Галеа. Отсюда противоположный берег казался таким маленьким и темным, но Конрад знал, что там над густым лесом сияет солнце.

«Теперь я точно знаю, что ты — тот самый, — сказал Вольф после битвы с мутантами. — Тот, кого я должен вести». И он привел Конрада сюда.

Потому ли Вольф принял его в оруженосцы пять лет назад? И все, что случилось за эти годы, вело к сегодняшней встрече с Галеа?

И тут Конрад вспомнил, что Вольф предложил взять его в оруженосцы сразу после того, как увидел черный колчан с загадочной эмблемой.

— Мы доедем до Мариенбурга за пару дней, — добавил Вольф, — а потом поднимемся по Рейку до Альтдорфа.

Конрад гадал, что же случилось с Вольфом в прошлый раз, когда сам наемник плыл на другой берег. Как давно это было, и кто привел его сюда? Кого Галеа попросила о браслете, который потом привез ей Вольф?

Он не стал спрашивать, потому что знал, что ответа все равно не получит. Но Конрада не отпускала мысль, что и он когда-то вернется сюда и будет ждать, пока кто-то другой поплывет через озеро. Лучше при первой же возможности купить красную шелковую ленту и носить с собой, пока не придет его пора привезти кого-то в гости к вечному ребенку.

ГЛАВА 10

Менее ста лет назад Пустоши считались частью Империи, но за прошедшие годы бургомистры Мариенбурга добились значительного количества привилегий для своего города, который являлся воротами в мир для большей части Империи. В конце концов, при поддержке Бретонии Пустоши получили независимость.

В устье Рейк разливался в милю шириной, но из-за множества островов в дельте река впадала в океан змейками узких протоков. Мариенбург построили на этих островах, и части города соединялись между собой многочисленными мостами. Только один проток имел достаточную глубину, чтобы по нему могли проходить суда с большой осадкой, и мост через него, названный Высоким, строили с таким расчетом, чтобы под ним могли пройти самые высокие корабли. Главный судоходный канал находился на юге Мариенбурга, где размещались доки.

Город огораживала стена для защиты от пиратов и в качестве наглядного доказательства независимости. Многие из домов состоятельных торговцев представляли из себя крепости. Вольф считал, что предками этих купцов были те же пираты. Когда-то Конрада поразил порт Эренграда на кислевской границе, но по сравнению с размерами и блеском величайшего порта Старого Света Эренград выглядел рыбацкой деревушкой.

Они с Вольфом оглядывали город и широкий залив, где в ожидании прилива стояли на якорях суда. Между кораблями всех видов шныряли туда-сюда в небольших лодках лоцманы и таможенники; над лодками гордо развевалась эмблема города: русалка, держащая в правой руке меч, а в левой — мешочек с монетами.

— Давай зайдем куда-нибудь выпить, — предложил Вольф. — Хотя с твоим появлением в городе вполне может статься, что все трактиры сгорят дотла.

— Я думал, что мы направляемся в Альтдорф.

— Мы пойдем на какой-нибудь постоялый двор у доков, там будет проще найти лодку. А заодно и промочим горло после дороги.

— И чем мы собираемся платить капитану за проезд?

— У меня есть деньги, — ответил Вольф. Конрад еще никогда не слышал от него ничего более невероятного.

За все то время, что он служил Вольфу, наемник заплатил ему не больше горстки крон.

У Вольфа никогда не водилось денег, с самого начала их знакомства. Когда они добирались до Кислева, он обменял свою вьючную лошадь на проезд до Праага по реке Линск. Вольф собирался разбогатеть, подавшись в наемники на золотой шахте, и он мечтал о сокровищах храма дварфов.

— Что ты знаешь о заговоре по подмене Императора двойником? — спросил Вольф, пока они ехали к Рейку.

Оба они понимали, что именно в заговоре кроется истинная причина возвращения в Альтдорф, но еще не говорили о нем. Хотя Карл-Франц не являлся прямым потомком Зигмара, но все же считался его наследником — и ему требовалась защита.

Несколько месяцев назад Конрада совершенно не волновала судьба Императора но с тех пор многое изменилось, и теперь он знал, в чем заключается его предназначение, чего ожидает от него Зигмар.

Поначалу он колебался, стоит ли рассказывать Вольфу о том, что случилось с ним после Кислева, а сейчас, когда они снова путешествовали бок о бок, как товарищи, слова стали неважны.

— Скавены сотворили двойника, — ответил Конрад. — Я его видел.

Когда он был в плену у Гаксара и на логово скавенов напали, а Конрад сражался с Серебряным Глазом, Гаксара видели с другим человеческим пленником. Литценрайх опознал в нем Императора. Но поскольку Карл-Франц никак не мог в тот момент там находиться, значит, серый провидец сделал двойника. Потом, когда Конрад увидел портреты Императора, он убедился в их сходстве.

Гаксар уже делал двойников, в том числе и двойника Конрада, которого тот убил в бою.

— Единственная причина, по которой скавенам может понадобиться двойник Императора, — это желание убить Карла-Франца и посадить на трон марионетку, — продолжал Конрад. — Готов поспорить, что имперской гвардии известно о заговоре, вот почему они хотели меня убить.

— Возможно.

— Возможно?

— Гвардейцы поклонялись Слаанешу, в то время как скавены почитают Рогатого Крыса. Я сильно сомневаюсь, что адепты этих двух культов нашли между собой общий язык Скавены еще могли бы заключить союз с приверженцами Нургла, Повелителя чумы и разложения, но никак не с почитателями бога удовольствий. Этих они скорее разорвут на куски.

— Но ведь случается, что враждующие отряды Хаоса иногда объединяются, когда чуют взаимную выгоду. А уничтожить Императора, живой символ людского противостояния Хаосу, хотят все мутанты.

К тому же Конрад прекрасно знал, кому пришла в голову идея о союзе проклятых: Черепу.

Он видел его всего два раза, но похожий на скелет чародей всегда скрывался за кулисами любых событий, манипулируя пешками и замышляя все новые интриги.

Должно быть, это Череп управлял бронзовым рыцарем, это он заманил Конрада подальше от храма дварфов, а потом обставил дело так, что доспех оказался в нужном месте в нужное время, когда Конрад сбежал от банды Кастринга. Он хотел смерти Конрада, хотел, чтобы демонический доспех поглотил его живьем, но Конрад выжил.

И наверняка именно Череп постарался, чтобы Кристен попала в руки Цунтермайна. Развращенная посулами Кхорна за время немыслимого путешествия из Кислева в Альтдорф, девушка стала заложницей почитателей Слаанеша.

И заодно наживкой для Конрада, но он снова избежал ловушки.

И Череп держал в плену Элиссу…

— Возможно, — повторил Вольф. — Но что мы собираемся делать?

— Мы можем предупредить Императора. Рассказать ему, что в гвардии предатели, что скавены хотят убить его.

— То есть написать ему письмо?

— Нет!

— Ты прав. Почта в наши дни уже не та. Можно биться об заклад, что письмо доставят с опозданием.

Конрад в упор уставился на Вольфа:

— Кажется, ты не относишься к делу всерьез.

Вольф в ответ бесстрастно взглянул на него:

— Зато ты относишься к нему чересчур серьезно.

Казалось, он догадался, что Конрада ведет в Альтдорф не только заговор. До сего момента Конрад не хотел признаваться в этом даже себе.

Хаос коснулся Элиссы, и он приучил себя к мысли, что девушка проклята навеки. Но Галеа тоже была проклята, а ее душа освободилась. Вдруг Элиссу еще можно спасти?

— Ну а ты как считаешь, что нам делать? — спросил Конрад.

— Предупредить Императора, как ты хотел. Если он еще не вернулся в Альтдорф, продолжим путь по реке к Талабхейму и найдем его там.

— Или же можно остаться в Альтдорфе и разузнать о заговоре побольше. И попытаться остановить его.

— Будем сражаться с имперцами и скавенами, а заодно найдем и убьем двойника? Вдвоем? — Хотя Вольф и пытался сохранять серьезное лицо, его губы поневоле растянулись в улыбке.

— А ты можешь предложить план получше?

— Возможно.

Конрад подождал. И еще подождал. Наконец он не выдержал:

— Какой?

— Мы захватим город.

— Вдвоем?

— Нам помогут. Найдем наемников и устроим нападение на Альтдорф. Они отвлекут внимание, пока мы проскочим в город и узнаем, что там творится.

— Напасть на столицу Империи? Ничего себе «отвлечем внимание». И где мы найдем армию?

— Здесь. — Вольф указал на город под ними. — Все ненавидят Альтдорф и его жителей, даже я, хоть я и нездешний. Альтдорфцы так заносчивы, считают, что они лучше всех в Империи, в Старом Свете, вообще на земле. Разграбим город, сожжем его дотла!

Конрад молча уставился на Вольфа. Тот передернул плечами.

— Ну ладно, подпалим пару трактиров. Тех, где подают самый скверный эль.

— Но каким образом мы наберем здесь армию?

— Мы наберем как раз ту армию, которая нам требуется. Которая поднимет много шума и привлечет внимание, которая отнимет у врагов драгоценное время, пока их не перебьют всех до единого, — а мы сделаем то, зачем пришли.

На поле боя Вольф не мешкал, если считал необходимым пожертвовать группой своих солдат, сделать из них наживку, чтобы заманить в ловушку и уничтожить кланы Хаоса. Но, с другой стороны, он жертвовал лишь теми, кого не считал истинными воинами. Он относился к большинству наемников с таким же презрением, как и их погрязшие во мраке враги. Они годились только на то, чтобы умереть, а если им удавалось перед гибелью убить кого-то из врагов, то это считалось дополнительной выгодой.

Убийцы, воры, бандиты, карманники, отбросы Империи — все они гордо величали себя наемниками, свято веря, что название придает законность их жестокости.

Вот почему Вольф всегда говорил, что предпочитает называть себя солдатом удачи; он не хотел, чтобы его принимали за одного из громил, что позорили искусство войны за деньги.

Когда они с Вольфом прибыли на золотую шахту, там уже имелись охранники из подобного отребья. Выбирать не приходилось — либо они, либо шахтеры. В шахтеры ссылали осужденных преступников. В охранники шли те, кто успел сбежать из родных мест прежде, чем их поймали и посадили в тюрьму; шахтерам всего-навсего повезло меньше.

После того как Вольф привял на себя командование, в охрану набрали настоящих солдат — людей, которые умели сражаться лицом к лицу, а не замахиваться ножом в спину. Людей, которые годами тренировались в военном умении, кто понимал и принимал дисциплину и выполнял приказы — в большинстве случаев. Воры и убийцы погибли, в то время как настоящие воины выполняли, что следует. И тогда профессиональная армия Вольфа начала отбрасывать захватчиков к их землям, перейдя в наступление, вместо того чтобы сидеть на шахте и ждать атак.

Мариенбург стоял на границе Старого Света, и в нем собирались подонки отовсюду, потому что дальше бежать было некуда. Город кишел беглыми преступниками со всего мира, дезертирами, которые сбегали с кораблей, стоило тем бросить в порту якорь, отчаянными парнями, которые за выпивку готовы перерезать дюжину глоток.

То есть идеальным местом для поиска суррогатных наемников.

— И мы будем искать их в портовых кабаках? — спросил Конрад.

— Правильно. А пока будем сидеть в пивной, можем заодно пропустить кружечку-другую.

Конрад со смехом покачал головой:

— Надеюсь, что у тебя куча денег. Потребуется целое состояние, чтобы экипировать твою армию и переправить ее в Альтдорф.

— Найдем поручителей, — ответил Вольф. — Они дадут денег на экспедицию за долю в прибыли.

Конрад внимательно разглядывал Вольфа, пока тот объяснял свой план, и сейчас призадумался: неужели наемник действительно собирается разграбить Альтдорф, и не в том ли кроется его намерение вернуться в столицу?

— Они знают, что следует ожидать потерь, — закончил Вольф. — И они правы.

И он ухмыльнулся, блестя заостренными зубами.

— Может, лучше оставим Альтдорф в покое? — предложил Конрад.

— Нет, ни за что. — Вольф затряс головой. — Они знают, что ты жив, так что будут наготове на случай твоего возвращения. Но они не ожидают вторжения.

У Конрада по-прежнему оставались сомнения, но он понимал, что спорить бесполезно. Они подъехали к берегу реки, который служил городской чертой. Мариенбург начинался на той стороне, но за многие годы и на южном берегу канала выросли дома, а на якоре стояло несколько судов. Фургоны и кареты пересекали реку на пароме, но пешие и конные могли попасть на другой берег по Высокому мосту.

Солнце клонилось к закату, быстро темнело. Конрад во все глаза рассматривал сооружение. Оно напоминало длинную дорогу-серпантин в горах Миденхейма. Хотя к городу Белого Волка сбегалось множество виадуков и вел более широкий и величественный торговый путь, въезд в Мариенбург представлял собой по-своему незабываемое зрелище. На южном берегу реки стояла огромная каменная башня, а по ее наружной стене вилась крутая мощеная дорога.

Главный мост в Эренграде был длиннее, но построен из дерева, а участок посредине поднимался на манер подъемного моста. Высокий мост, однако, строили из массивных каменных глыб. Они были плотно пригнаны друг к другу и изгибались аркой, так что та держалась за счет собственного веса. На противоположном берегу мост упирался в каменистый утес, где его поддерживали две тяжелые колонны.

Сборщик пошлины принял от Вольфа мостовой сбор, а городские стражники даже не удостоили их с Конрадом взглядом. Всадники начали медленный подъем, кругами поднимаясь все выше. К вершине башня сужалась. Хотя Конрад больше не служил Вольфу, он по привычке вел в поводу вьючную лошадь и заодно оглядывал темнеющий пейзаж.

На востоке, откуда они пришли, лежали заброшенные земли, подарившие Пустошам имя. К северу, за заливом, простирались серые зловещие воды Моря Когтей. На юге вглубь Империи, через Альтдорф, тек Рейк; его притоки бежали из Черных гор, Зюденланда, Аверланда, Стирланда, гор Края Мира и даже из Кислева. А впереди раскинулся Мариенбург его острова и мосты, конюшни и трактиры, рынки и склады, казармы и храмы, каналы и корабли.

Мост оказался более узким, чем вначале показалось Конраду. По сторонам его ограждали низкие парапеты. На высоте ледяными порывами дул яростный ветер, и Конрад порадовался, что до другого берега не очень далеко.

По мосту он поехал впереди Вольфа и первым заметил двух приближающихся с противоположного берега всадников. Поначалу он не обратил на них внимания, поскольку старался не замечать, как близко край моста и как далеко внизу река.

Первый всадник, приземистый и коренастый, с густой рыжей бородой — дварф. Второй — человек в черной мантии с капюшоном, его борода длиннее, и в ней проглядывает седина.

Конрад придержал лошадь и направил ее к парапету, чтобы разминуться со всадниками. Тут он наконец, пригляделся к дварфу и узнал его.

В тот же миг до него долетел гневный выкрик Вольфа:

— Литценрайх!

Вольф выхватил меч и пустил лошадь к колдуну, но Устнар преградил ему путь своим конем. Обоюдоострый боевой топор, что всегда висел за плечом дварфа, внезапно оказался у него в руке. Вольф носил доспех без шлема, а Устнар, спасаясь от холода, закутался в толстые меха.

— Убирайся с дороги, недомерок! — прорычал Вольф. — Или умрешь первым!

— Даже не пытайся, — низким рыком ответил дварф. Он взмахнул топором, не давая Вольфу подъехать ближе.

— А в чем, собственно, проблема? — поинтересовался Литценрайх.

— Проблема? Он спрашивает, в чем проблема! — заорал наемник. Он издалека ткнул мечом в сторону чародея. — Проблема в тебе, ублюдок! Но скоро она исчезнет!

— Вольф, — предупредил Конрад. Он потихоньку двигал лошадь вперед. — Он колдун…

Один удар молнии — и пылающее тело Вольфа полетит через перила. Вполне вероятно, что за ним последует обгорелый труп Конрада.

— Я знаю, — прошипел в ответ Вольф. — Вот почему он должен умереть! — И он сделал выпад в направлении Устнара. — Отойди!

Дварф поймал черный клинок топорищем, и противники уставились друг на друга злобными взглядами. Пока ни один не пытался прорваться сквозь защиту другого, но через несколько секунд начнется настоящая схватка.

Порыв ледяного ветра взъерошил волосы Конрада, и он глянул вниз, на далекую тень корабля, что как раз проходил под мостом. От поверхности воды отражались последние лучи заходящего солнца, и река казалась еще дальше, чем прежде.

Ему нечего было делить с Литценрайхом и Устнаром, но Конрад считал Вольфа боевым товарищем, и если дело дойдет до драки, он будет сражаться на стороне наемника. В обычных обстоятельствах даже такому яростному вояке, как Устнар, не устоять против Вольфа. Но теперешние обстоятельства мало походили на обычные, да и любой чародей представлял собой идеального союзника в битве.

— Отойди! — повторил Вольф.

На сей раз за приказом последовал более мощный и быстрый выпад, и дварф парировал его с равным умением и силой.

— Нет! — возразил Устнар. — Сам отойди! Убирайся с дороги!

И он быстро взмахнул топором совсем рядом с Вольфом.

Конрад перевел взгляд на Литценрайха.

— Может, разойдемся миром?

— Миром! — фыркнул колдун. — Тому парню незнакомо это слово.

— Парню! Не удивлюсь, если ты забыл, как меня зовут. Ты же думал, что я умер, правда? Ты оставил меня умирать. Но теперь я убью тебя. Вольф! Вот как меня зовут! И ты не успеешь забыть, потому что это будет последнее, что ты услышишь перед смертью!

Еще один выпад меча, еще один ответный удар топора.

— Не понимаю, почему ты жалуешься, — сказал Литценрайх. — Ты же не умер. Если бы ты умер, то тебя бы сейчас здесь не было.

Вольфа покинуло настроение продолжать спор. Он сделал ложный выпад влево, а когда Устнар отклонился в сторону для ответного удара, наемник отвел клинок, приподнялся в стременах и стремительно выбросил вперед руку с мечом. Устнар едва успел увернуться, клинок прошел мимо, и настал черед Вольфа уворачиваться от рубящего замаха топора.

Противники и их лошади занимали почти всю ширину моста, и Конрад ничего не мог поделать — лишь смотреть на схватку. Литценрайх перекинул поводья своего коня в левую руку, и Конрад с замиранием сердца ждал, что вот-вот с пальцев его правой руки в Вольфа полетит молния. Но, видимо, пока колдуна устраивала роль зрителя. И тут Конрад углядел его правую руку — вернее, то, что от нее осталось. Рука заканчивалась перевязанным куском кожи запястьем.

Хотя Конрад не слышал подробностей, он знал, что из-за Литценрайха Гаксар лишился правой лапы. А когда Литценрайх попал в плен к серому провидцу, тот приказал прибить его руки и ноги к каменному полу пещеры. Литценрайх вынудил Конрада быстро высвободить его руку, чтобы он мог наслать заклинание на орду троглодитов. Но чародеи не умели залечивать собственные раны, и, судя по всему, правая рука Литценрайха так и не зажила, после того, как Конрад сорвал ее с гвоздя. Гаксар и после смерти сумел отомстить за свое увечье.

Когда Конрад совсем недавно наблюдал за Высоким мостом, он заметил, что к переправе направлялись и другие путешественники. Сейчас он понял, что, пока они с Вольфом поднимались по витой каменной дороге, мимо них не прошел ни один. На мосту им тоже не встретился никто, кроме Литценрайха и Устнара. Четыре всадника, пять лошадей, никто из других путешественников не пытается перейти мост — все это начало выглядеть подозрительным. Наступающие сумерки не могли смутить тех, кто хотел всего лишь попасть с южного берега реки на северный.

Вольф с Устнаром сражались в полную силу, отвечая ударом на удар. Литценрайх почти не обращал на них внимания: скинув капюшон и наклонив голову, будто прислушиваясь, он озирал тот берег, откуда ехали они с дварфом. Дальний конец моста упирался в крутой каменный утес, а в темном граните скалы по обеим сторонам колонн выдолбили проходы, ведущие на мост.

На горизонте поднимался мутный диск. Моррслиб, меньшая из лун, которую так почитали приверженцы Хаоса, всходила в полной фазе.

И в один миг на мосту показалось множество темных фигур — их отряд быстро двигался к середине…

— Скавены! — закричал Конрад, отпуская вьючную лошадь и выхватывая меч.

Он оглянулся: с противоположного конца моста к ним тоже неслась орда крысоподобных тварей. Трое людей и дварф оказались запертыми в ловушке.

Конрад сразил первого врага — лидера нападающих. Он избежал широкого, с замахом удара мечом и перерезал мохнатую глотку. Из раны фонтаном брызнула кровь, а на Конрада уже нападал второй мутант, держа меч низко, на уровне пояса. Конрад отбил удар, мутанта прижало к его лошади, и он вонзил клинок в оскаленную пасть.

Вольф с Устнаром прервали поединок и поспешили каждый в свою сторону: дварф — защищать Литценрайха, наемник — встать рядом с Конрадом. Их клинки рубили и кромсали атакующих скавенов.

Конрад боковым зрением увидел вспышки за спиной, ощутил запах горелой плоти и понял, что Литценрайх обрушил на врагов свою колдовскую силу.

Верхом они с Вольфом возвышались над противниками, но Конрад предпочел бы сражаться пешим. Запертые на середине моста, лишенные пространства для маневра, они с наемником представляли собой легкие цели, а стащить их с коней не составит труда. Но не успел Конрад спешиться, его лошадь пала — ей отрубили ноги. Он отскочил в сторону, и Вольф последовал его примеру. Они сражались бок о бок.

Скавены редко вели открытый бой. Их обычная тактика заключалась в нападениях исподтишка, с использованием значительного численного перевеса. Они обитали под землей и предпочитали драться в своих вонючих туннелях, где ночное зрение обеспечивало им преимущество.

Сейчас они напали в открытую, на Высоком мосту, но все остальные обстоятельства складывались в их пользу: внезапность, численность, приближающаяся ночь.

Скавены были вооружены изогнутыми саблями и насаженными на длинные рукояти секирами. Конрад узнал эмблемы, которые украшали их щиты, флаги и даже тело: круг с вертикальной линией посредине и двумя полосами от центра к нижнему краю окружности. Символ клана скавенов под началом Гаксара, с которыми он сражался под Миденхеймом…

Но сейчас среди нападающих Конрад не заметил никого, похожего на главаря. Сильные, упорные, дикие — слишком дикие. В битве требовалось больше, чем грубая сила; наравне с мускулами в ней был необходим ум. Хищников настолько захватила безумная жажда крови, что численное преимущество потеряло смысл. Каждый пытался наброситься на добычу, и скавены только мешали друг другу. Многие из крысоподобных уже получили раны от мечей своих же товарищей. Они рычали и плевались, бросались на людей без оглядки на собственную участь.

Поначалу Конрада с Вольфом защищали тела убитых лошадей, а вскоре к баррикаде добавилась быстро растущая гора трупов.

Конрад все выискивал среди врагов Серебряного Глаза. Его присутствие полностью объяснило бы неожиданное нападение: телохранитель Гаксара жаждет отомстить за смерть господина. Но его нигде не было видно.

Конрад сжимал в одной руке меч, в другой кинжал и дрался так, как ему уже давненько не приходилось. В ночном воздухе раздавались крики мутантов; им вторили боевые кличи людей. Скавены кричали, когда бросались в атаку, и кричали, когда умирали. Камни моста омылись кровью и блестели в призрачном свете Моррслиб.

Конрад колол и рубил, поражая врагов с безжалостной точностью. Он отсекал конечности и рубил головы, вырывал внутренности и ломал кости. Он помогал себе ногами и кинжалом, пинал раненых и резал тех, кто еще мог передвигаться. Даже на обрубках ног, с отрубленными по локоть руками скавены пытались ползти, пытались кусать. Пока они двигались, мутантов следовало считать смертельно опасными врагами.

И вдруг битва остановилась. По-прежнему звучали крики уродливых тварей — они задыхались в предсмертной агонии, пока последние потоки крови лились из ран.

— Прямо как в старые добрые времена, — сказал Вольф. Он осматривал сцену побоища и рукавом вытирал с лица кровь.

Во время схватки казалось, что на них наседает легион крысоподобных, но сейчас на мосту лежало не так уж много тел.

И тут раздался крик, и последний обезумевший грызун перескочил через кучу трупов и кинулся на Конрада с Вольфом. Оба ответили на угрозу одновременно, насадив мутанта на клинки: черный меч и меч имперского гвардейца. Скавен отшатнулся, содрогнулся и с пронзительным визгом шарахнулся в сторону.

Вольф выдернул из умирающего скавена клинок, а Конрад почувствовал, что ему трудно удержать свое оружие. Он пытался сжать рукоять покрепче, но ладонь была слишком скользкой от крови.

Последний враг, пошатываясь, отскочил к краю моста. Он тщетно пытался вытащить меч из груди, в результате лезвие отсекло ему когтистые пальцы. Мутант натолкнулся на низкие перила, закачался и опрокинулся назад. Он летел и летел вниз, к далеким водам Рейка, и вопль смерти все отдалялся.

— Ты в порядке? — спросил Вольф.

— Думаю, да.

Конрада с ног до головы покрывала липкая кровь, но почти вся она принадлежала не ему.

Они повернулись к Литценрайху и дварфу — те тоже благополучно пережили нападение. Вокруг их убитых лошадей громоздилась куча трупов — некоторые были обожжены, а другие окровавлены. Колдун с дварфом смотрели на Конрада и Вольфа.

— Перемирие, — предложил Конрад. Он обращался и к наемнику, и к Литценрайху.

Устнар опирался на топор, с которого капала кровь. Он поступит так, как прикажет колдун.

— Хорошо, — согласился Литценрайх. — Кажется, у нас появился общий враг, что может послужить неплохой почвой для переговоров.

— Мы еще не закончили, — предупредил Вольф. Тем не менее, он кивнул и добавил, обращаясь к Конраду: — Сейчас самое важное — промочить горло.

Он протянул было меч Конраду, чтобы тот почистил клинок, но вспомнил, что пять лет службы уже истекли. Наемник вытер меч о попону мертвой вьючной лошади и вынул из тюков все необходимое. Один из скавенов еще дергался, и Вольф пару раз пнул его ногой, пока тот не затих.

— Если бы у них были мозги, — сказал он, — они бы подождали, пока мы перебьем друг дружку.

Литценрайх что-то сказал Устнару, и тот пошел осматривать трупы. Поскольку Конрад лишился оружия, он также бегло осмотрел мечи нападавших. Но между имперским мечом, который носил приверженец Хаоса, и клинком, который всегда принадлежал одному из проклятых, существовала огромная разница, так что он оставил мечи лежать там, где лежали.

Должно быть, на них напали мутанты, выжившие после битвы под Миденхеймом. Город Белого Волка лежал в сотнях миль отсюда, но наверняка какой-то подземный проход соединял его с Мариенбургом. Такие проходы существовали между всеми основными поселениями скавенов. Если где-то обитали люди, то поблизости обязательно появлялись крысоподобные.

Но зачем клан пришел в Пустоши? Конрад склонялся к мысли, что они собирались уничтожить его. С другой стороны, Литценрайх сыграл немалую роль в истреблении гнезда скавенов под Альтдорфом. Мутанты желали его смерти.

— Когда ты познакомился с Литценрайхом? — спросил Конрад.

— В Миденхейме. Тогда… — Вольф запнулся. — Ты его знаешь? Да, конечно, ты же знал, что он колдун.

Конрад кивнул:

— Мы встречались.

Вольф подождал продолжения, но поскольку его не последовало, заговорил сам:

— Когда я попал в Ферланген и встретил тебя, я как раз ехал из Миденхейма. Из-за Литценрайха меня там чуть не убили.

Вольф и Литценрайх…

Еще одна нить паутины, что оплела Конрада. Она затягивалась, словно петля на шее.

ГЛАВА 11

Вольф и Устнар пошли впереди. Меч и топор они держали наготове на случай еще одного нападения. Группа свернула к северному выходу, миновала колонны и через вытесанный в граните проход направилась в сердце Мариенбурга.

У входа на мост лежал мертвый сборщик податей — то, что от него осталось. В караулке также обнаружились изуродованные скавенами трупы часовых.

На другом конце моста наверняка наблюдалась та же картина.

Пока путники с опаской спускались по круто заворачивающей дороге, на востоке поднялась Маннслиб и осветила путь. Темные тени, где могли поджидать враги, исчезли. Далеко внизу горел свет в домах, разносились голоса, а на улицах стали видны смутные силуэты людей. Никто в городе еще не знал, что произошло над их головами, на мосту.

И никто не узнает. К рассвету все мертвые твари исчезнут. Их унесут скавены Мариенбурга, они придут за своими соплеменниками. Останутся лишь тела загадочным образом погибших стражников да пять изрубленных лошадей.

Они вышли к реке рядом с грузовым настилом-пандусом, и Конрад, не медля ни секунды, спустился к холодным темным водам Рейка. Он все еще сжимал в руке кинжал и, не выпуская и не убирая его за пояс, окунулся с головой, чтобы смыть с себя кровь скавенов и промыть собственные раны. Вольф склонился у кромки воды и умыл лицо. Во время драки на нем был черный доспех, и теперь броню следовало протереть, прежде чем кровь, кости и мозги мутантов засохнут на металле вонючей коркой.

Невероятно, но Устнар вышел из схватки еще грязнее Конрада. Борода и волосы его слиплись от слизи. Но, несмотря на скавенские нечистоты, дварф не торопился лезть в воду. Он молча наблюдал за тем, как Конрад скидывает одежду, пока, наконец, его нелюбовь к воде не отступила перед отвращением от размазанной по нему мерзости. Устнар стянул с себя меховую одежду, медленно вошел в воду и нырнул. При этом он не выпускал из рук боевой топор. Дварф вынырнул в двух ярдах от Конрада, они настороженно оглядели друг друга, но не произнесли ни слова.

Один Литценрайх умудрился не перепачкаться во вражеской крови, поэтому остался стоять на настиле. Он вытянул перед собой руки и внимательно их изучал, будто сравнивая левую с обрубком правой.

Как ни старался, Конрад не мог избавиться от вони мертвых грызунов. Ему поможет только горячая ванна, а одежду вообще придется сжечь. Он выбрался на берег, отжал рубашку и натянул ее. Одеваясь, он начал дрожать, а Устнар за спиной чихнул. Конрад про себя порадовался, что его волосы гораздо короче гривы дварфа, а борода еще не успела отрасти.

— Нужно найти ночлег, — сказал ему Вольф. — Обсохнуть и согреться, а мне надо почиститься.

— Пожалуй, мы пойдем с вами, — объявил Литценрайх.

— Неужели? — спросил Вольф.

— Нам необходимо кое-что обсудить.

— Я ничего не собираюсь обсуждать с тобой, вероломный ублюдок. Убирайся с глаз моих, пока я… — Вольф сжал рукоять меча, и Устнар заторопился выбраться на настил, чтобы встать между ним и колдуном.

— Разумнее будет продлить перемирие, — произнес Литценрайх. — У нас много общего. Мы оказались на мосту одновременно, но ехали в разные стороны, когда на нас напали. Ты правда думаешь, что нас свела случайность?

— Да!

Вольф заметил, что Конрад пристально смотрит на него, и передернул плечами.

Случайность, совпадение, удача — наемник в них не верил.

— Так и быть, — проворчал он. — Поговорим.

И они поговорили.

Мариенбург во всем полагался на море и реку, что текла к океану, и стоял не только на суше, но и на воде. Его мосты не просто соединяли между собой разные части города — они были такими же его составляющими, что и улицы. Не важно, что их строили над водой, а не на земле — самые широкие могли равняться с главным проспектом любого города Империи: на них также стояли дома, магазины, трактиры.

Четверо невольных союзников облюбовали один из трактиров посредине моста через канал Туссен под названием «Восемь бубенцов» и сняли там комнаты. Первым делом Конрад попросил наполнить большую бадью горячей водой, а вторым — свежую одежду. Скорее всего, одежда ему досталась от одного из постояльцев, который в свое время не смог заплатить по счету, но в любом случае она выглядела гораздо чище его собственной.

Вольф велел принести ужин в его комнату, чтобы никто не подслушал их с Литценрайхом разговор. Поздно было скрывать, что они с Вольфом знакомы. Устнар за весь вечер не обмолвился с ним ни словом, а Литценрайх вел себя так, будто Конрада не существовало. Дварф держал топор под рукой, готовый в любой момент зарубить наемника, если тот покусится на его господина. Вольф повесил свой черный меч на спинку стула. Конрад тоже не отличался многословием. Он мало что мог добавить к беседе, но зато многое узнал из нее. За едой он едва не клевал носом. За последние несколько недель он впервые ел в помещении и наконец-то совершенно согрелся. Жар очага действовал на него усыпляюще, но даже до схватки на мосту он чувствовал, как устал за долгое путешествие к Мариенбургу, и сейчас с радостью променял бы ужин на постель.

— Мы пересекали мост, чтобы найти на той стороне лодку до Альтдорфа, — рассказывал Литценрайх. — А ты?

Вольф ответил не сразу. Казалось, что он не верит ни единому слову колдуна, и Конрад вполне понимал его, и не спешит поделиться сведениями о себе. Наемник медленно прожевал кусок баранины, вытащил изо рта хрящ и внимательно изучил его, все время обдумывая ответ.

— Мы как раз прибыли в Мариенбург и тоже собирались отправиться в Альтдорф, — в конце концов, совершенно правдиво объяснил он.

— Я пробыл в Мариенбурге какое-то время, но решил, что пришла пора возвращаться в столицу.

— Возвращаться?

— Я был приглашенным лицом в альтдорфской армии. Долгая история, но твой друг… — Литценрайх вилкой указал на Конрада.

— Конрад, — подсказал Вольф.

— Да, он немного с ней знаком. — Колдун потер обрубок правой руки. — Я продолжал двигаться вниз по реке, хотя и не вплавь. Наконец я добрался до Мариенбурга и счел, что он как нельзя лучше подойдет для моих целей. В большом порту можно найти что угодно, если знать, где и у кого искать. И если есть чем заплатить. Ты знаешь, о чем я говорю, не так ли?

— Варп-камень, — выплюнул Вольф и перевел взгляд с Литценрайха на Конрада. Видимо, он догадался, что их связывает именно загадочное вещество. — Ты знаешь, что такое варп?

Конрад кивнул. Он знал или считал, что знает; но он также усвоил, что любое знание может оказаться обманчивым.

— Варп — это материя Хаоса, — сказал Вольф. — А Хаос — источник любой магии. Это ты знаешь?

Конрад снова кивнул, хотя и не помнил, откуда он получил это знание. Возможно, ему рассказала Галеа, а возможно, оно пришло само, за время знакомства с Литценрайхом.

— Магия, Хаос и зло — одно и то же, — заключил Вольф.

Литценрайх расхохотался так, что недожеванные куски полетели у него изо рта во все стороны, и потрясенно покачал головой.

Конрад подумал, что Вольф относится к магии предвзято из-за горя, которое причинили ему на протяжении жизни колдуны: сначала предательство брата, потом загадочный случай с Литценрайхом. Но Конрад уже перестал верить во все, что говорил ему наемник или кто бы то ни было. Приравнять магию ко злу — это слишком упрощенный взгляд на вещи. Может, Литценрайх прав — даже Хаос не обязательно несет в себе зло. Он просто существует как часть мира. А его проявления, хорошие или плохие, можно толковать по-разному.

— Колдовство спасло мне жизнь, — сказал Конрад.

— Наука, — возразил Литценрайх.

Но Конрад говорил не о том, как его вынимали из бронзового доспеха. Он вытянул перед собой правую руку.

— Тот эльф, — сказал он Вольфу. — Помнишь?

Литценрайх бросил взгляд на его руку, а затем посмотрел на свою собственную.

— Тебя вылечил эльф? — спросил он, и Конрад кивнул. — Какая жалость, что я не смог найти кого-нибудь из их племени. Я думал, что эльфийская магия годится только для них, но, по всей видимости, искусство целительства не стоит на месте. Вот почему мне необходимо попасть в Альтдорф. Мне нужен варп-камень для продолжения исследований. В Мариенбурге его слишком мало.

— И ты думаешь, что мы тебе поможем? — фыркнул Вольф.

— Я считаю, что мы поможем друг другу, ведь у нас есть общие интересы. Зачем вы собираетесь в Альтдорф?

Вольф покосился на Конрада и ответил:

— Нам все равно нечем заняться, так что мы решили спасти Императора и Империю. Конрад уверяет, что скавены затевают какое-то безобразие, что двойник Карла-Франца только и ждет того момента, когда займет его место.

— Совершенно верно. Его создал Гаксар.

— Гаксар!

— Да, но он мертв. Он… э… Конрад убил его в катакомбах под Альтдорфом, когда спас меня из плена. — Литценрайх бросил взгляд на обрубок. — По большей части.

Конрад наблюдал за Вольфом. Наемник оскалил в ярости зубы, сжал кулаки и, казалось, закипел от гнева.

Когда Конрад попал в ловушку бронзового доспеха, Литценрайх привел его в Миденхейм, и там, глубоко под городом, он впервые встретился с Гаксаром в его скавенском обличье. Но задолго до того в Миденхейме Литценрайх предал Вольфа, оставив его умирать. Судя по всему, тогда тоже был замешан Гаксар. Не он ли чуть не убил наемника? Вольф и Гаксар…

Конраду начало казаться, что он ничего не делает по собственной воле, что он всего лишь разыгрывает отведенную ему роль. Что бы он ни предпринял, все равно находил себя в силках запутанной паутины, чьи нити связывали всех, кого он знал.

Сейчас он сидел, молча слушал и наблюдал, как Вольф и Литценрайх планируют следующий этап его жизни; но до того колдун рассказал о последних событиях в Миденхейме и столице.

— Ты неплохо постарался, Конрад, — похвалил его Вольф. — Я всегда думал, что найду Гаксара и сведу с ним счеты, но выходит, что ты избавил меня от хлопот. — Он перевел взгляд на чародея. — Но раз Гаксар мертв, как это повлияет на созданного им двойника? Разве тот не должен тоже умереть?

— Необязательно, — ответил Литценрайх. — Гаксар мог оживить труп и придать ему сходство с Императором. То есть двойник и так мертв, как еще он может умереть?

— Но если скавенское колдовство перестанет его поддерживать, он истлеет.

— И все же двойник существует, я уверен. Хотя его создание было самой сложной частью, он все еще в состоянии исполнить свою роль. У скавенов осталось достаточно серых провидцев, которые о нем позаботятся. Даже без Гаксара скавены могут воплотить свой план по подмене Императора.

Ранее Конрад пришел к такому же выводу, но он знал, что Литценрайха не заботит судьба Императора. Колдун сам признался, что хочет запастись варп-камнем. У скавенов имелось логово в Альтдорфе, а значит, там можно найти варп. Но Литценрайху надо убедить Вольфа, что жизнь Карла-Франца находится под угрозой и предотвратить ее удастся только с его помощью.

Возможно, он даже прав, по крайней мере, отчасти.

Литценрайх побывал в плену у скавенов, и он точно не захочет снова попасть им в лапы. Значит, колдун считает, что возвращение в столицу в компании Конрада и Вольфа будет менее опасным, если они помогут ему, а он поможет им.

— У нас общие интересы? — повторил за колдуном Вольф.

— Да.

— Может, и так, — передернул плечами наемник.

— Да, — настаивал Литценрайх.

— Тогда отправимся в Альтдорф вместе.

На мгновение Конрад заподозрил, что Литценрайх убедил Вольфа при помощи магического внушения. Они сидели друг напротив друга, и во время разговора колдун не сводил с наемника взгляда. Но тут Вольф искоса посмотрел на него, и по выражению его лица Конрад понял, что тот все еще не против перерезать Литценрайху горло.

— Хорошо, — сказал колдун, поднимая бокал с вином.

Вольф и Конрад подняли свои кружки. Устнар отвернулся к окну, за которым над городом сгущалась темнота, и рыгнул.

— Когда выезжаем? — спросил колдун.

— Как только подготовим армию.

— Армию?

— Устнар здорово управляется с топором, — заявил в ответ Вольф, — да и у тебя в рукаве припрятано несколько фокусов, но этого недостаточно, чтобы пробраться в столицу. Мы собираемся выступить на Альтдорф с наемной армией.

— Ты считаешь это разумным?

— Не знаю, но ничего лучше в голову не приходит.

— Если ты поведешь войско на Альтдорф, они узнают об этом.

— Они узнают, едва мы начнем набирать наемников. И мы отправимся по реке, а не по суше.

— Понимаю, — кивнул Литценрайх. Он сделал глоток вина, вытер рот тыльной стороной ладони. В центре ладони виднелся темный шрам от пробившего ее гвоздя. — Отвлекающий маневр? Я думал, что будет лучше, если мы войдем в город вчетвером. Вероятно, мы так и сделаем, пока твоя армия займется городской стражей?

— Да.

— Разве не потребуется значительное время, чтобы набрать наемников?

— Может быть.

— У меня есть идея получше.

— Какая? — вздохнул Вольф.

— Вместо того чтобы платить наемникам, а потом платить за переправу по реке, не проще ли будет нанять пару-другую пиратских кораблей? В Мариенбурге найдутся имперские шпионы, и они вскоре прознают, что кто-то собирает пиратов, и отправят доклады в столицу. Но лучше убедиться, что новости достигнут нужных людей наверняка. Думаю, что мы сумеем убедить наших корсаров спалить по пути пару прибрежных деревень.

Вольф молча уставился на Литценрайха. Было очевидно, что стратегический подход колдуна произвел на него впечатление, но он не хочет показывать, насколько оно сильное.

— Может быть, — наконец произнес наемник и кивнул. — Мы можем оставить корабли задолго до подхода к Альтдорфу, потому как власти не допустят, чтобы суда подошли слишком близко к городу. Скорее всего, они остановят движение по реке и вышлют войска, так что пираты и носа в столицу сунуть не успеют. Но они отвлекут на себя достаточно внимания, чтобы мы успели проникнуть в город.

— Превосходно, — заявил Литценрайх. — Мы спасем Императора от скавенов, и за оказанную услугу я потребую весь варп, который мы у них отберем.

Конрад подумал, что против них выступят враги гораздо могущественнее скавенов, но Литценрайха это вряд ли остановит. Его всегда интересовал только варп, а где его искать, как не у мутантов. Поэтому он собирался вернуться в Альтдорф еще до встречи с Вольфом и Конрадом.

— Несмотря на мои таланты, — добавил Литценрайх, обводя взглядом собеседников, — мне всегда нравилось, когда спину прикрывают умелые бойцы с клинками наготове.

— Надо найти тебе новый меч, Конрад, — сказал Вольф.

— А как насчет лука со стрелами? — спросил он.

— Оружие деревенщины, — проворчал Вольф с легкой улыбкой.

Выпущенная Конрадом стрела спасла наемника от шамана-гоблина. Когда Конрад вошел в подземный храм, где прозябал в плену Вольф, шаман умер первым.

— По-моему, у тебя никогда не водилось собственного меча, — продолжал Вольф. — Пора это исправить.

Он коснулся рукояти черного клинка, а Устнар потянулся к древку топора.

— У кузнеца Мэгнина хорошая репутация, — продолжил Вольф, не обращая на дварфа внимания. — Можно будет заглянуть к нему, когда покончим с делами в Альтдорфе.

— Если ты хочешь получить меч, — сказал Литценрайх, — возможно, я смогу помочь.

— Ты сумеешь сделать волшебный меч? — осклабился Вольф.

— Устнар знаком с лучшим оружейником Мариенбурга. — Колдун впервые обратился к своему спутнику: — Как его зовут?

— Барра, — проворчал дварф.

— Он сделал Устнару новый топор. Ты доволен работой?

— Да, господин.

— Если хочешь меч, обращайся к Барре.

— Можно взглянуть на топор? — поинтересовался Вольф, протягивая руку.

— Взглянуть, конечно, — ответил Устнар и сам бросил взгляд на обоюдоострое лезвие. — Но коснуться ты его сможешь, только когда он будет торчать у тебя из головы.

Вольф улыбнулся.

— Когда-нибудь мы закончим то, что нам не дали закончить сегодня. — Он повернулся к Конраду: — Ты хочешь меч?

Конрад пожал плечами:

— Он мне нужен взамен утраченного. Но не знаю, хочу ли я иметь собственный. Когда дело доходит до драки, важно не оружие, а тот, кто его держит.

— Важно и оружие, и его хозяин. Пока я буду искать пиратов, которые захотят приложить руку к разграблению Альтдорфа, ты закажешь себе меч. Я не сомневаюсь, что Устнар с удовольствием представит тебя оружейнику Барре.

Конрад с Устнаром обменялись взглядами.

— С огромным удовольствием, — пробормотал дварф.

— Литценрайх может нам пригодиться, — заявил Вольф, когда колдун с дварфом ушли.

— Он думает о нас то же самое, — откликнулся Конрад.

— Пока и он, и мы в это верим, все будет в порядке. Я предпочту иметь Литценрайха на нашей стороне, потому как тогда я всегда буду знать, где находится этот ублюдок.

— Мы правда собираемся следовать твоему плану? Найти пиратов и повести их на Альтдорф?

— Да.

— И как ты думаешь склонить их на свою сторону?

— Обещаниями несказанного богатства, поскольку Альтдорф самый богатый город Империи и всего Старого Света, и ложью. Я постараюсь убедить их в том, что столица — сочный плод, созревший для сбора, а у меня как раз завелся ключ от теплицы. — Вольф ухмыльнулся. — Я как-то прочел это в книге, хотя речь там шла о гареме в Аравии.

— И они тебе поверят?

— Не знаю, но это моя забота. Ты думай, какой меч ты хочешь. Когда он появится, подогнанный под тебя лично, тебе уже никогда не захочется сражаться другим.

Именно эти соображения смущали Конрада, и когда он остался один в своей комнате, он снова к ним вернулся. За последние годы он потерял много клинков; тот, который выскользнул сегодня у него из руки, стал не более чем последним в длинной череде. Мечи ломались в битве или со временем истлевали от ядовитой вражеской крови.

Меч — это всего лишь меч, орудие убийства. Одни считались лучше других, но Конрад научился обращаться с любым типом. Его учили мастера-наемники, которых назначил Вольф, и он учился сам.

Хотя Конрада одолевала усталость, сон не шел. В его голове непрерывно прокручивались события последних часов и роились догадки о том, что случится по дороге в Альтдорф и по прибытии туда.

На них напала туча скавенов, что могло означать лишь одно — их враги знали, что они в Мариенбурге. В больших городах Конрад всегда чувствовал себя неуверенно и уязвимо. Крохотную комнату в «Восьми бубенцах» он воспринимал как капкан. Несмотря на сквозняк, он лег рядом с открытым окном в надежде, что успеет прыгнуть в реку, если на трактир нападут, и не выпускал из руки кинжала.

Конрад думал о плане по нападению на Альтдорф. Вольф предложил его в качестве диверсии, чтобы войти в город незамеченными. Но что если пираты сумеют прорваться сквозь оборону? Что если прогнившая часть имперской гвардии и прочие войска проклятых, затаившись в столице, помогут захватчикам жечь, грабить и, в конце концов, разрушить город до основания? Разве легионам Хаоса это не придется по вкусу?

И от столицы Империи останутся руины да прах, самое подходящее место обитания для скавенов. И грызунам больше не придется прятаться в подземных лабиринтах под городом, потому что им будет принадлежать весь Альтдорф.

ГЛАВА 12

— Устнар? Как тебе топор?

— Отлично.

Из уст Устнара это следовало считать искренней похвалой, исполненной всего энтузиазма, на который только способен дварф. Выражение его лица оставалось обычным — каменным.

Барра тоже оказался дварфом, но его густые волосы и борода побелели от седины. Он выглядел одинаковым что в высоту, что в ширину, а его торс, руки и ноги покрывали бугрящиеся мускулы. Несмотря на холодное время года, он носил лишь килт и сандалии. Голая грудь оружейника блестела от пота: видимо, он вышел наружу, чтобы глотнуть холодного воздуха.

Барра стоял в проеме открытой двери. За его спиной пылал огонь, и оттуда волнами расходился жар раскаленного металла.

Вчера Вольф с Литценрайхом договорились объединить силы для похода на Альтдорф. Сегодня Устнар, не говоря ни слова, повел Конрада по улицам Мариенбурга, по его мостам и переулкам. Конрад спас его от скавенов под Альтдорфом, но, судя по всему, дварф считал его поступок незначительным одолжением, не заслуживающим даже мимолетной благодарности. Наверное, дварф решил, что они квиты. Он помог Конраду в похожей беде под Миденхеймом, хотя туда он попал, спасая от скавенов своего брата. Варсунг умер, не дождавшись спасения, и тогда Устнар с двумя товарищами-дварфами спасли Конрада. Оба друга, Хьорнур и Юкельм, тоже погибли.

Оружейная мастерская располагалась на отшибе, в заброшенном районе; от соседних домов остались пепелища, а те немногие, что еще стояли, зияли пустыми окнами, кое-где заколоченными досками. Саму кузню, должно быть, в свое время забросили, но сейчас стены подлатали. Починка еще не закончилась, второй дварф заменял на крыше сломанные черепицы. Он выглядел совсем молодым, но вполне мог оказаться вдвое старше Конрада. На плече его сидел ворон, будто следил за работой.

— Он хочет заказать меч, — сказал Устнар и кивком указал на Конрада.

Барра ответил что-то скороговоркой на языке дварфов. Устнар ответил так же быстро, часто жестикулируя и указывая на своего спутника. Хотя Конрад немного знал язык дварфов, он не понял ничего, кроме очевидного факта, что Барра злится.

Оружейник внимательно его осмотрел и медленно кивнул.

— Ты сможешь заплатить? — спросил он на языке Старого Света.

Конрад похлопал по карману, где звенели полученные от Вольфа золотые кроны.

— Любимая музыка Барры.

— Особый меч, — сказал Устнар.

— Хороший меч, — поправил его Конрад.

— Барра делает только хорошие мечи. Все, что делает Барра, — самое лучшее. — Оружейник махнул рукой на изогнутые полосы железа, надетые на прут над дверью, — плод утренней работы. — Даже подковы.

Решив, что его задача выполнена, Устнар повернулся и пошел со двора. Барра и Конрад смотрели ему вслед.

— Барре больше нравится делать оружие. — Кузнец провел рукой по ряду подвешенных подков, и они зазвенели в ответ. — Но Барре надо зарабатывать на жизнь.

— Я хочу…

Барра поднял руку, и Конрад замолчал.

— Барра знает, что ты хочешь. Барра лучше тебя знает, что ты хочешь. Барра сделает то, что хочет Барра, а ты хочешь именно этого.

— Но…

Снова нетерпеливый жест, и снова Конрад подчинился.

— Что ты знаешь о мечах?

— Я знаю, как ими сражаться.

— Ты достаешь меч из ножен, сражаешься, убиваешь, засовываешь меч обратно в ножны. Что еще ты знаешь?

На сей раз Конрад не стал и рта открывать, только пожал плечами.

— Барра знает о мечах все. Барра знает то, чего не знает никто. А чего Барра не знает, то не известно и никому другому.

— Я знаю, как лежит в руке хороший меч. — Конрад вытянул правую руку, представляя, что сжимает рукоять меча.

Он решил, что оружие в этом смысле подобно лошадям. Он умел управлять любой лошадью и мог указать лучшего коня в табуне, но не смог бы объяснить, как его выбрал. Между всадником и лошадью существовало такое же тесное родство, как и между мечником и его клинком.

— Но Барра знает, как сделать хороший меч, великий меч. И Барра сделает тебе такой, да?

— Да, — согласился Конрад. Тут кузнец добавил:

— Если Барра решит, что ты достоин его меча…

— Что?!

— Лоднар! — крикнул Барра дварфу на крыше. — Принеси два клинка!

— Что?! — повторил Конрад. — Мне придется доказывать, что я достоин твоего меча?

— Да. Тебя привел Устнар, и это говорит в твою пользу. Но тебе надо доказать, что Барра не зря потратит на тебя свое искусство.

— А лошади? — Конрад указал на ряды подков. — Им тоже приходится доказывать свою пригодность?

— Это ремесло Барры. А мечи — это искусство.

Хотя Конрада раздражали манеры дварфа, идея о том, что придется доказывать свое умение, развеселила его. Он смотрел, как с крыши по лестнице спускается молодой дварф. Когда он ступил на землю, ворон снялся с его плеча и снова взлетел на крышу, где уселся прямо над дверью.

При ближайшем рассмотрении Лоднар оказался тоньше Барры, с бородой темно-красного цвета. Он скрылся в оружейной и через минуту вернулся с клинками; два он отдал Барре, а еще один протянул Конраду.

Ему достался прекрасный меч, отлично сбалансированный, с отточенным лезвием, которое сужалось почти у самого кончика, такого же острого, как и края, с обмотанной мягкой кожей рукоятью. Конрад сделал несколько быстрых пробных движений — больше для эффекта, чем для ознакомления с мечом. С таким оружием он с радостью пошел бы в бой. На миг Конрад заколебался, не спросить ли о цене. Есть ли смысл ждать, пока ему выкуют меч, если тот, что он держит в руках, вполне ему подходит?

— Затейливо, — оценил Барра, когда Конрад закончил воображаемую дуэль. — Ты двигаешься как воин и, судя по шрамам, уже побывал в сражениях. Но как хорошо ты дерешься? Попробуй несколько выпадов. — Он поднял меч в правой руке.

— Ты не боишься, что я могу тебя убить?

— Убьешь Барру, и Барра не сделает тебе меч.

— Но если я тебя убью, будет ли это означать, что я достаточно хороший мечник, чтобы ты выковал мне меч, если бы остался в живых?

Барра рассмеялся и без предупреждения сделал колющий выпад в живот Конрада. Не отбей он меч своим, в его кишках уже сидело бы шесть дюймов стали. Барра мог бы отвести удар в последнюю секунду, но кто знает?

Схватка началась, и Конраду отнюдь не пришлось сдерживаться. Сражаться с тем, кто держит меч под непривычным углом, гораздо сложнее, чем с противником своего роста. Барра показал себя отличным мастером меча, что являлось редкостью среди дварфов — обычно они предпочитали топоры. Его техника не отличалась изяществом, и он замахивался клинком, будто держал в руках секиру, но быстрые рефлексы и умение предугадать действия противника искупали недостатки. Конраду казалось, что дварф изо всех сил старается ранить его и не особенно беспокоится, смертельной получится рана или нет.

Чтобы сбить Барру с толку, Конрад, не прерывая схватки, внезапно перекинул меч в левую руку. Он продолжал защищаться и не переходил в нападение, а через полминуты вернул меч в правую руку. Сделал обманный выпад влево, быстро отскочил, когда клинок Барры чуть не отрубил ему кисть, и дернулся, будто снова собирался перекинуть меч в левую руку. Барра тут же изменил стойку, чтобы отразить следующий удар, но Конрад уже прыгнул на него, по-прежнему держа меч в вытянутой правой руке. Когда он отклонился назад, на груди Барры, поверх сердца, красовался красный крест из двух пересекающихся царапин.

Барра отступил на шаг, не сводя взгляда с капающей с потной груди крови. Он опустил меч.

— Не удивлен, что тебе приходится зарабатывать на жизнь изготовлением подков, — сказал Конрад. — Сколько покупателей ты уже убил?

— Не много, — ответил Барра и улыбнулся.

— Но если ты заставил Устнара показать себя, то как получилось, что ты еще жив?

— Иногда Барра сам удивляется, почему он еще жив. — Улыбка дварфа стала еще шире, и он протянул клинки Лоднару. — Барра сделает тебе меч, Конрад. Но ты никому не скажешь, кто его выковал. Понял?

Лицо дварфа снова посерьезнело.

Конрад кивнул; он, наконец, догадался, почему Устнар ругался с оружейником: потому что Конрад знал, кто изготовил его топор. Барра не работал по заказу, он сам выбирал, для кого будет ковать оружие.

— Дай Лоднару денег.

Дварф повернулся к Конраду спиной и ушел в кузню.

С большой неохотой Конрад вернул меч и засунул руку в карман.

— Сколько? — спросил он.

Вольф снабдил его пригоршней монет и даже признался, откуда их взял. Как выяснилось, храм дварфов все же хранил кое-какие сокровища. Огромные линзы, при помощи которых свет направлялся вглубь горы, были выточены из полудрагоценного камня. Хотя пороховой взрыв Анвилы раздробил их, наемнику удалось выручить за осколки неплохие деньги.

— Десять крон, — ответил Лоднар. — Как задаток. Завтра принесешь еще.

Конрад отсчитал в ладонь дварфа десять золотых крон. Лоднар ссыпал их в карман и пошел к лестнице. Пока он карабкался по ней, ворон снова уселся ему на плечо.

— К завтрашнему дню сделаете? — спросил Конрад.

Лоднар бросил на него сверху вниз презрительный взгляд.

— Барра прав. Ты не много знаешь о мечах.

Конрад вернулся ранним утром следующего дня и обнаружил во дворе Устнара. Тот разговаривал с Лоднаром, хотя говорил только молодой дварф. Ворон сидел на крыше над дверью, неподвижно глядя вниз, как живая вывеска. А в кузне вместе с Баррой обнаружился Литценрайх. Стоило Конраду ступить в кузню, как с него ручьем потек пот, но колдун и дварф выглядели так, будто не испытывали неудобства.

— Мы обсуждали твой меч, — сказал Литценрайх.

— А тебе какое до него дело? — спросил Конрад. Если даже ему не дозволялось указывать Барре, какое оружие он хотел бы получить, то какое отношение имел к нему колдун?

— Если мы выступаем вместе, — пояснил Литценрайх, — у тебя должен быть самый лучший меч. Мы идем в Альтдорф, и ты даже представить себе не можешь, какой мощью обладают наши противники. Нужно обладать преимуществом. Тебе понадобится особый меч.

То же самое говорил и Устнар, но только сейчас Конрад понял, что они имели в виду.

Варп-камень…

— Я не хочу иметь с ним ничего общего!

— Уже слишком поздно об этом волноваться, тебе так не кажется? — Видимо не желая, чтобы Барра слышал продолжение их разговора, Литценрайх направился к выходу из кузни и жестом пригласил Конрада следовать за ним.

— Я не хочу, чтобы эта дрянь портила меня дальше, — заявил Конрад. — И если Вольф узнает, что ты делаешь…

— Не стоит ему говорить.

Вольф считал варп воплощением зла и не желал слушать никакие объяснения. Возможно, Галеа рассказала ему о происхождении камня, как она рассказала Конраду. А может, все, кто посещал ее остров, слышали разные истории. Конрад не говорил Вольфу о том, что открыла ему Галеа. Он сам не знал почему — будто он впитал ее мудрость, но не мог ни с кем ею поделиться.

— Я не прикоснусь к мечу, если в нем будет варп.

— Думаешь, мне не терпится расстаться с тем немногим, что у меня осталось? — спросил Литценрайх. — У меня есть только та малость, что я забрал у скавенов на мосту, и я готов пожертвовать ею, потому что лучшего применения камню не найти. Ты мне нужен, Конрад. А тебе нужен меч. Твоему мечу нужен варп-камень. Чтобы бороться с Хаосом, необходим Хаос, другого пути нет.

— Но я и так Хаос! Я часть его. Варп настолько изменил меня, что скавены чуют мой запах!

— Все мы часть Хаоса, а Хаос — частица нас. Пыль варпа в мече поможет тебе уравновесить нежелательное влияние Хаоса. Если ты считаешь, что и так уже проклят, что тебе терять? Но этот меч может стать твоим спасением.

Конрад уставился на колдуна; он знал, что тому нельзя доверять, но понимал, что придется пойти на риск.

— А с варп-камнем, — добавил Литценрайх, — у тебя будет гораздо больше шансов добиться успеха в Альтдорфе, что бы ты там ни искал.

Колдун, очевидно, подозревал, что у Конрада есть свои причины для путешествия вверх по Рейку, помимо спасения Императора, а Конрад, в свою очередь, впервые задумался, что же в действительности влечет в столицу Литценрайха.

Правда ли то, что он идет туда за варп-камнем? Он всегда был одержим исследованием загадочного вещества, и Конрад знал, что колдун готов на что угодно, лишь бы пополнить свои запасы. Его уже арестовывали в столице за предательство, за работу с варпом. Если Лнтценрайха снова заметят в Альтдорфе, ему грозит смертная казнь. Никто не стал бы стремиться туда при таких обстоятельствах, но мысль о варпе заставляла Литценрайха закрыть глаза на опасность.

В конце концов, Конрад согласился.

— Скажи ему, чтобы продолжал работу, — приказал Литценрайх, и Лоднар ушел в кузницу.

Литценрайх и Устнар остались снаружи, но Конрад подошел к двери, чтобы наблюдать за работой дварфов.

Барра выбрал несколько металлических полос из разных куч, что громоздились на полу кузни: одну полосу яркой стали, одну темного железа, по одной из куч, которые Конрад принял за серебро и медь, и еще одну полосу металла с голубоватым отливом, который он не смог определить. Все примерно одинакового размера.

В то же время Лоднар уже нагревал небольшой железный бачок в печи. Он походил на литейную форму, куда заливали расплавленное золото для получения слитков. Дварф снял бачок с огня и подождал, пока тот немного охладится, а потом начал добавлять масла и порошки, смешивая их в однородную массу.

Барра осмотрел смесь, помешал и добавил несколько капель густой жидкости. Сказал что-то на языке дварфов Лоднару, и тот отправился за Литценрайхом.

Когда колдун вошел в кузню, он потянул амулет, который висел у него на цепочке на шее; Конрад и не замечал его раньше из-за густой бороды чародея. Амулет был черным и сделан в форме перевернутой пирамиды — в нем хранилась пыль варпа, собранная Устнаром у мертвых скавенов на Высоком мосту. ...