Тим Каррэн. Мертвое море

Памяти Уильяма Хоупа Ходжсона посвящается.

© Tim Curran 2007

© Локтионов А.В., перевод на русский язык, 2016

Пролог. Дьявол из глубин

1

Уже три дня.

Три дня дрейфа в зловонной клетке тумана.

Тумана, смердящего, как отрыжка трупа.

Стайлз, совершенно один, в маленькой корабельной шлюпке. И не человек он уже вовсе, а нечто слепленное из воска, молчаливое и ждущее. Нечто маленькое и экзистенциальное. Нечто раздавленное и отвергнутое, шелушащееся, гниющее и распадающееся. Нечто, боящееся посмотреть в туман. Боящееся слушать. Потому что если прислушаться, можно услышать звуки. Жуткие, зловещие звуки…

Но Стайлз не слушал, потому что он был один, и в тумане ничего не было. Он должен был это помнить.

Итог кораблекрушения и его ссылки в это мертворожденное море был таков — ни пищи, ни воды, ни надежды. Лишь молчаливое, неподвижное море, туман, и его горло, распухшее и красное от криков. Криков о помощи. И осознание того, что она не придет.

Да, Стайлз был так одинок, как если бы заблудился на Марсе, или с криком провалился в черную бездну за пределами Вселенной. А еще он был напуган. Он боялся всего. Лишь он и серебряный крестик матери на шее. Они лежали в шлюпке вдвоем, стараясь расслышать шум парусов, весел или звон судового колокола, и не слышали ничего.

Ничего, кроме тумана.

Потому что если вы не слышите ничего, кроме бумажного шелеста собственного сердца или скрежета воздуха в легких, вы начнете слушать туман. Как Стайлз. И довольно скоро поймете, что туман на самом деле далеко не мертв. Что это поток живой органики. И если вы вслушаетесь очень внимательно, то услышите, как в его венах бежит кровь. Услышите гудение его нервных окончаний, далекий порывистый звук его дыхания.

Да, туман и только туман.

Засасывающий серый туман, пахнущий гниющими водорослями и выброшенными на берег мертвыми существами. Накатывающий, колышущийся, и обволакивающий. Заплесневелый, влажный саван, состоящий из равных частей гнилостного газа, телеплазмы и слизистой взвеси. Густой, жадный, гнетущий и удушающий.

В первый день Стайлз был поражен его очертаниями и плотностью. На второй возненавидел его полноту и целостность. То, как щупальца тумана скользили над шлюпкой и искали его. А на третий? На третий день он уже его боялся. Ибо он слышал в тумане звуки. Звуки морских кошмаров, коим тот служил обиталищем. Тварей, которые ждали, когда он упадет за борт. Тварей с желтыми глазами, щупальцами и острыми, как ножи зубами. Злобных чудовищ.

И он без конца говорил себе: «Не думай об этом. Не думай ни о чем подобном, ибо это всего лишь твое воображение».

Эти слова не были лишены здравого смысла, но звучали неубедительно. Ибо он был один, и находился наедине со своим разумом. А тот играл с ним злые шутки. Он говорил ему, что совершенно неважно, думает ли он об этих существах. Главное, что они думают о нем. Это было какое-то сумасшествие, но потом его разум помрачнел и спросил, не чувствует ли он их. Те черные, безумные ужасы из тумана. Думающие о нем, сконцентрировавшиеся на нем. И ему пришлось признать, что чувствует. Действительно чувствует. И он чувствовал, что в тумане что-то есть, с того момента, как судно пошло ко дну, а он, дрожащий и ошеломленный, забрался в маленькую шлюпку.

Но что именно?

Что могло там быть?

Он этого не знал, но знал, что они там есть. Неописуемые твари, тающие, просачивающиеся в туман. Ползущие, ухмыляющиеся мерзости с полыми лунами вместо глаз. Зараженные, больные сущности с грудами костей вместо разума. Твари, чье дыхание — смрад кладбищ и гробниц. Твари со ртами как у миног, жаждущие высосать из него воздух, кровь и разум. Твари, протягивающие к нему крючковатые, бесплотные пальцы.

Заглуши свои мысли, заглуши их. Либо они услышат их, и тогда найдут тебя.

Сосредоточившись, Стайлз уменьшил свои мысли до размера светящейся булавки. Тонкой и хрупкой. Его разум сжался и провалился в подвал собственной психики. И Стайлз оставил его там, спрятав от того, что обитало в тумане. Что звало и шептало на ухо непристойности.

Поэтому когда он увидел корабль, то усомнился в его реальности.

Он моргнул, думая, что тот рассеется, но этого не произошло. К нему приблизилась высокая бригантина, сотканная из тумана и призрачно-белой эктоплазмы. Иллюзия, тень, корабль-призрак. И ничего больше. Но все же… он слышал его, слышал его безжизненность. Паруса безвольно свисали с грот-мачты. Снасти болтались, покачиваясь. Под кораблем, словно змеи, ползли щупальца тумана. Фок-мачта и кливер скрипели как половицы в заброшенном доме.

И все же Стайлз не верил своим глазам.

Даже когда люди окликнули его с носовой палубы и спустили на воду лодку, он не верил. Не верил, пока они не подплыли к нему на веслах и не коснулись его мокрыми, ледяными руками.

И тогда он закричал.

2

Стайлз плохо помнил свое спасение.

Лишь прикосновение рук и звук голосов, но как будто не слышал их, либо не понимал. Они звучали, как иностранная речь, хотя он знал, что это не так. Его лихорадило. Зубы стучали, конечности будто налились свинцом. Он слышал собственный голос, что-то скулящий о людях и голосах из тумана. Безглазых лицах и белых, холодных пальцах. Помощник капитана сообщил ему название судна и имя своего шефа, но Стайлз ничего не понял из услышанного.

Он то просыпался, то засыпал. То просыпался, то засыпал.

Так прошло несколько дней. Иногда он приходил в себя и понимал, что смотрит широко раскрытыми глазами на тени в углах каюты. На то, как под необычным углом сходились в некоторых местах стены, порождая уже правильные углы, которые тут же исчезали. Иногда ему снились существа из тумана. Исполинские твари, не принадлежавшие ни миру людей, ни зверей. То были гротескные космические призраки, живыми монолитами и ядовитыми тенями переползавшие из одного мира в другой.

В минуты ясности приходила жена капитана, и кормила его с деревянной ложки горячим мясным бульоном. Иногда она пела ему и тихо, вполголоса рассказывала о далеких, недоступных местах. Стайлз был уверен, что не раз слышал доносящийся из недр корабля заунывные, полные печали звуки фисгармонии. Время от времени к нему заглядывал помощник капитана. Расспрашивал, откуда он родом, как называлось его судно, и как он оказался в тумане. Помощнику нравилось говорить о тумане. Стайлз был уверен, что тот боится его. Возможно, он тоже считал туман живым существом. Огромным и голодным.

Однажды ночью помощник пришел с зажженной свечей в руке. Отбрасываемый ею свет мерцал и скакал по станам каюты — так сильно дрожала у помощника рука. Он достал пистолет и сунул его Стайлзу под одеяло.

— Будьте осторожны, сэр. Будьте осторожны. Нас осталось всего десять человек… другие исчезли… сгинули в тумане… скоро мне тоже крышка. Туман зовет меня. Говорит, что я должен войти в него. Говорит, как я встречу свой конец… Как я буду кричать…

Когда на следующий день Стайлз ненадолго проснулся, с палубы доносились звуки кипучей деятельности — стук молотков, скрежет пил, торопливые шаги и возбужденные голоса. Возможно, туман рассеялся и снова подул ветер. Стайлз надеялся, что это так, хотя и не верил.

Ибо посреди ночи он услышал крики и громкий, утробный рык. Еще шипящий, похожий на дыхание свист, пронесшийся над кораблем. Также ему показалось, что он слышал какое-то жужжание.

Хотя не был уверен, что было реальностью, а что игрой воображения.

И, учитывая все обстоятельства, то было к лучшему.

3

Стайлз проснулся, одолеваемый смутными предчувствиями.

Дрожа и обливаясь потом, он упал с койки. Голова трещала. Испытывая слабость и головокружение, он все же добрался до палубы. Прислонившись к переборке, всмотрелся в пепельно-серый туман.

Корабль был пуст.

Брошен.

Теперь это был просто гигантский пустой гроб, скрипящий и стонущий. Туман навис над ним, словно чудовищный нарост плесени, свисая лентами с рей, мачт и бушприта.

Стайлз пытался кричать, но голос потонул в пустоте.

Снова один.

Один на брошенном корабле, посреди проклятого моря.

С бешено колотящимся сердцем и кружащейся головой он добрался до кают-компании… И сразу увидел, что окна заколочены досками, словно корабль подвергся нападению. Но дверь была не заперта. Внутри, казалось, все было в порядке… карты и инструменты, мебель и одежда. Стайлз проковылял из каюты помощника в каюту капитана. Обе выглядели так, словно их хозяева только вышли выкурить по трубке.

Он добрался до двери и услышал звуки, доносящиеся из тумана… шепот, бормотание, и песнопения. Да, голоса доносились не с корабля, а именно из тумана, словно приближалась абордажная команда. Но эти голоса… с ними было что-то не так. Они были какими-то глухими, шипящими и искусственными. Звучали словно в записи, потрескивая и повторяясь.

Стайлз попытался убедить себя в их нереальности.

Он отвернулся, прислонившись к двери каюты. Он понимал, что то, что забрало экипаж корабля, теперь пришло за ним. Но он не обернулся, не стал смотреть, не хотел смотреть в лицо приближающегося рока. Но тот надвигался, с шорохами, звуками шагов и скрипом ногтей о дерево.

Но потом Стайлз обернулся, и крик вырвался у него из горла.

Там не было ничего.

И никого.

И все же он слышал тот призрачный шепот. Слышал шлепки босых ног, шелест одежды. А потом из тумана появился холодный свет. Яркий и пульсирующий, словно чей-то дурной глаз наблюдал за ним из мглы.

Стайлз бросился за дверь, захлопнул ее и запер на засов. Он ждал и ждал, чувствуя, как оно приближается, наэлектризованное, едкое и смердящее. Сквозь щели в двери и заколоченных окнах Стайлз увидел, как палубу охватило фосфоресцирующее свечение. Ослепляющее и жгучее, поглощающее корабль. Он услышал пронзительный вой, и то, что там было, проникло в него огнем, льдом и кислотой, просочившись под дверью и сквозь стены туманом плоти и злобного умысла.

Он вскрикнул лишь раз.

И в следующее мгновение туман прошел сквозь него, пронзая мозг горячими иглами и ножами. Вгрызаясь в мысли алмазными зубами. Стайлз почувствовал, как его разум кипит и плавится. Вытекает из глазниц холодным, дымящимся соком. Вмещавшая его плоть рассыпалась в прах. Кости с сухим стуком упали на палубу, превратившись в дымящуюся груду.

Только потом наступила тишина.

Возможно, Стайлз не помнил названия судна, но оно сохранится в истории. Ибо течением его вынесет из тумана, и люди будут помнить его название.

«Мария Селеста».

Часть первая. Туман

1

Хотя Джордж Райан никогда раньше не был на борту корабля — если не считать лодочной прогулки на озере — он сразу понял, что ему что-то не нравится в «Маре Кордэй». Опытный моряк сказал бы, что с ней что-то не так. Но Джордж не был моряком. Не служил ни в военном, ни в торговом флоте. Только провел три года в армии, вдали от воды, простым рядовым в саперном батальоне. В непосредственной близости от океана он оказался лишь во время шестинедельного пребывания в Эдвардсе, штат Калифорния, где они перекладывали покрытие взлетно-посадочных полос. На выходные они с группой товарищей выезжали в Вентуру, позагорать, поплавать, и поразвлечься с женщинами. И все.

Поэтому на море он был впервые.

Деньги деньгами, но он решил, что это будет первый и последний раз.

Они отплыли в шесть утра, около двенадцати часов назад, и поначалу Джордж расхаживал по палубе как бывалый моряк. Он повсюду замечал зеленые лица своих коллег — все они почти сразу стали жертвами морской болезни. Никто из них, кроме Сакса, не был раньше в открытом море. Длинные волны и сильная качка в тот момент не особо влияли на Джорджа. И все же, ему было сложно ходить по спардеку, не шатаясь (к большому удовольствию членов экипажа, которые, казалось, были самим воплощением равновесия и контроля над собственным телом), а в остальном, все было в порядке. Все его прежние волнения и беспокойства оказались впустую.

В отличие от остальных, он чувствовал себя нормально. Как Сакс. Он докажет им, что он тоже крутой парень.

В Норфолке, вечером накануне отправления, Сакс предупредил всех, что с первого же дня у них будут проблемы.

— Поверьте мне, девочки. Море превратит вас в младенцев. Когда покинем сушу, вы, сосунки, будете плакать и звать маму, выблевывая собственные кишки.

Но Джордж решил, несмотря на свой страх перед морем, что справится с тошнотой. Лишит Сакса этого удовольствия. Он решил доказать горластому мачо, что тот заблуждается.

И он это сделал. О, да.

Во всяком случае, пока они не достигли так называемого «Кладбища Атлантики», что напротив мыса Хаттерас. Района бурных течений и частых штормовых ветров. Здесь теплое течение Гольфстрим, устремлявшееся на север, встречалось с холодными водами Арктики. Как масло и вода, смешивались они не очень хорошо. Море сразу же словно взбесилось. «Мара Кордэй» ответила тем, что у моряков называется «легкой качкой», но для желудка Джорджа это стало настоявшим испытанием. И, без лишних церемоний, его обед довольно скоро попросился наружу.

Тут его, конечно, скрутило по-настоящему.

У остальных к тому времени дела шли чуть лучше. Но Джордж лежал на своей койке и чувствовал, будто проглотил рой бабочек. Его мучила тошнота, прошибал пот, бил озноб… Голова кружилась так, что он не мог даже встать, чтобы отлить. К нему заглянул Сакс. Не упустил возможность. Грубое, загорелое лицо расплылось в ехидной ухмылке.

— Что, уже не так крут, а, Джордж?

— Да пошел… ты, — борясь с рвотными спазмами, выдавил Джордж.

Сакс был его боссом — формально, бригадиром — но ему, казалось, нравилось, когда с ним пререкались. Его это веселило. Поднимало настроение, как предположил Джордж, знавший, на какие кнопки давить, чтобы вывести человека из себя. Вот что за парень был Сакс.

Портер дал Джорджу кое-какие лекарства от его недуга. Через пару часов пришло небольшое облегчение.

Он смог хотя бы сидеть.

Чуть позднее, цепляясь за стены каюты как пьяный слепец, Джордж добрался до иллюминатора и посмотрел на море. Оно было относительно спокойным. И все же судно швыряло и качало, как вагончик на американских горках. Хотя, возможно, ему это только казалось.

— Боже, во что я влез? — застонал он, откинувшись на койку.

Если б ему не так были нужны деньги и банк не выкручивал бы ему яйца, он никогда б не подписался на это.

Даже закрыв глаза и погружаясь в сон, он не мог избавиться от чувства, что что-то в «Маре Кордэй» ему все-таки не нравилось.

2

— Хорошо идем, — сказал Кушинг, вглядываясь над водой, которая казалась почти черной под серым мартовским небом. — Полагаю, сейчас мы прямо над абиссальной равниной Хаттераса на краю Саргассова моря.

Фабрини вытер брызги воды с загорелого лица.

— Что, черт возьми, за абиссальная равнина, умник?

— Просто подводная равнина. Как на суше, только на глубине примерно 16000 футов, — объяснил Кушинг.

Фабрини попятился от перил фальшборта.

— Черт, — воскликнул он, видимо, испугавшись, что его засосет с палубы в бушующую черноту.

Кушинг усмехнулся.

— Да, я полагаю, Багамы и Куба сейчас от к юго-востоку от нас.

— Куба? — переспросил Менхаус, прикуривая сигарету от окурка предыдущей. — Будь я проклят.

Кушинг крепко вцепился в перила, даже крепче, чем остальные. Когда ему было двенадцать, его старший брат ради шутки столкнул его с моста в воду. Высота моста была футов двенадцать, не больше. Поэтому он не пострадал при падении. Выплыл на берег целый и невредимый. Но с тех пор любые перила заставляли его нервничать.

— Эй! Парни! — рявкнул первый помощник капитана Гослинг, проходя мимо. — Осторожней там, ради бога. Одна хорошая волна, и ваши задницы окажутся за бортом этой посудины.

Они проигнорировали его предупреждение, словно опытные мореходы. Они чувствовали, что прошли посвящение. Морская болезнь и все такое, и знали, что делали. Теперь они тертые калачи.

— Не беспокойся насчет нас, — рассмеялся Менхаус.

Он всегда смеялся.

— Да, не переживай, — сказал Фабрини.

— Ага, конечно, — проворчал Гослинг. — А потом мне придется вылавливать ваши задницы, пока до них не добрались акулы.

Все рассмеялись, и Гослинг пошел своей дорогой, что-то ворча себе под нос.

— Думайте, здесь действительно есть акулы? — поинтересовался Менхаус.

— Не, он просто несет всякую чушь.

— Есть здесь акулы, — сказал Кушинг. — Мы же в океане, разве не так? Они тут, наверное, кишмя кишат.

— К черту все, — сказал Фабрини. — К черту эту брехню.

— Я как-то читал одну книгу, — начал Менхаус.

— Ты читал? — фыркнул Фабрини. — Не врешь?

Менхаус хохотнул.

— Не. Я читал книгу о кораблекрушении. Там еще парня всю дорогу преследовали акулы.

Никто не хотел говорить об этом. Никто из них раньше не был в море, кроме Сакса, и кораблекрушение было самой обсуждаемой темой. Еще за неделю до отплытия эту тему затерли до дыр. И она осталась у каждого в мозгу черной, гноящейся язвой.

— Слышали когда-нибудь о парне с маленькой головой? — снова ухмыляясь, спросил Менхаус. — Этот парень терпит кораблекрушение и оказывается на острове. Находит бутылку, открывает ее и выпускает джина. Прекрасную блондинку. Вроде той телки из сериала про джина. Она говорит: «Я исполню любое твое желание, хозяин». И парень говорит: «У меня два месяца не было женщины. А ты такая красивая. Я хочу заняться с тобой любовью». Девушка-джин качает головой: «Это запрещено, хозяин». Тогда парень говорит: «А как насчет маленькой головы?»

Фабрини прыснул со смеху, несколько раз похлопав Кушинга по спине. Кушинг тоже рассмеялся, только чуть крепче вцепившись в перила. Видимо, испугался, что Фабрини сгоряча столкнет его в воду.

Тут налетел шквал соленого ветра, отчего их куртки затрепетали, словно флаги на мачте. Менхаус и Фабрини обхватили себя руками, чтобы защититься от холода, но Кушинг предпочел держаться за перила. Причем крепко. Он был начитанным человеком. Читал книги обо всем. В молодости он буквально бредил морем. Жадно проглатывал книги про морских существ, про морские сражения, даже про морские легенды. Но тут он понял, что никогда не читал ничего о том, как выживать при кораблекрушении. Эта мысль вызвала у него беспокойство.

— А как насчет послушать про брата того парня? — продолжил Менхаус, заполучив невольных слушателей. — Его смыло с той же лодки, но прибило к другому острову. Он находит бутылку, трет ее, выпускает девушку-джина. Она ему несет то же самое дерьмо про исполнение желаний. И он говорит: «Хочу, чтобы у меня был такой длинный член, чтобы он волочился по земле». И девушка-джин укорачивает ему ноги до двух дюймов.

Все снова рассмеялись, и снова налетел шквал. На этот раз идеально подчеркнув концовку. Кушингу пришло в голову, что море, словно, смеялось вместе с ними… или над ними. Северный ветер едва не сбивал с ног, дергая за кители и играя штанинами брюк. Брезент на закрепленных на палубе спасательных шлюпках неистово хлопал и трепетал.

Фабрини сказал:

— Пойдемте-ка внутрь. Пусть с этим морячки разбираются.

Снова подул мощный ветер, на этот раз сорвав в головы Фабрини бейсболку и отправив ее за борт.

— Черт, — воскликнул он. — Моя счастливая кепка.

Таща Менхауса на буксире, они ушли, а Кушинг остался у перил один. Он даже не заметил их ухода. Он наблюдал, как кепку Фабрини (с надписью «КОТ» над козырьком) уносит штормовым ветром. Она опустилась на волну, и была тут же накрыта гребнем следующей. Но продолжала держаться на поверхности, подпрыгивающая и подхватываемая пенной рябью. Что-то серебристое поднялось из глубины и попыталось подтолкнуть ее.

Но к тому моменту она была уже вне досягаемости.

3

Когда на океан опустилась тьма, Джордж Райан почувствовал себя чуть лучше. Сумерек не было. Не было момента, когда день и ночь балансировали в прекрасном нейтралитете. На одно мгновение умирающие лучи солнца отразились в забрызганном водой стекле иллюминатора. Тени вытянулись, как зубы, и наступила темнота. Вернее, чернота. Да такая, что он не мог различить даже поднесенную к лицу руку. Единственный просачивающийся в иллюминатор свет исходил от слабо освещенной палубы. За перилами царила кромешная чернота. Как на шахте в полночь.

Полная, неумолимая тьма.

Джордж потер глаза и закурил сигарету. Со слов капитана Морзе и старого доброго Сакса, на следующий день, поздно вечером они должны будут встать на якорь в Кайенне, Французская Гвиана. Сакс сказал, что ночь они могут провести в городе. Но с первыми же лучами солнца должны будут приступить к своей работе и выполнить ее чертовски хорошо. Джордж решил пропустить ночь пьянства и разврата, и просто отдохнуть в своем гостиничном номере на твердой суше. Остальные могли бы подождать, пока работа не будет сделана. Ему начало уже казаться, что два дня в море — не так уж и плохо. Если не думать, что некоторые люди проводят в плаванье месяцы, и даже годы.

— Я мог бы остаться дома, — пробормотал он себе под нос.

Какая-то его часть все еще хотела этого.

Но та его часть не беспокоилась насчет кредиторов. Банки не кусали ее за задницу. У нее не было двух бывших жен, пускавших слюни насчет алиментов. Ей не нужно было растить сына. Не нужно было беспокоиться об ипотеке. Стоматолог не присылал ей чудовищные сметы за брекеты для ребенка. И, естественно, ей не приходилось барахтаться по пояс в медицинских счетах за операцию на спине для жены. Нет, та его часть плевала на все это с высокой колокольни.

У нее была только паранойя.

Тот тоненький, металлический голос, эхом отзывавшийся у Джорджа в голове. Непрестанно повторявший, что вся его затея это колоссальный провал. Одна большая ошибка. Что надо было прислушаться к нему, а теперь слишком поздно.

Джордж затянулся сигаретой и облизнул пересохшие губы.

Работу организовал Сакс. Он нанял команду, в которую вошел Джордж. План был простой: К западу от местечка под названием Кау, неподалеку от реки Коунана, на окруженном джунглями Гвианском нагорье был алмазный рудник. Принадлежал он в равных долях французской горнодобывающей компании и Франклину Фиску. Тому самому Фиску из «Фиск Текнолоджис», электронному магнату из Майами, сколотившему состояние на литиевых батареях. Проблема в том, что у рудничного поселка не было своей взлетно-посадочной полосы. Продовольствие доставлялось на грузовике, что занимало несколько дней, и сама продукция транспортировалась тем же способом. В сезон дождей дороги часто размывало, иногда полностью. На их восстановление уходили большие деньги, не говоря уже о потерях из-за многодневных простоев грузовиков. Поэтому Фиск захотел построить взлетно-посадочную полосу. Ежегодно это экономило бы миллионы. Доставлять по воздуху все необходимое, и по воздуху же отправлять алмазы. Если на преодоление опасных джунглей у грузовиков уходило несколько дней, самолетам требовалась всего пара часов.

Так что смысл в этом был.

Сакс был строительным подрядчиком из Майами. На тендере он предложил самую низкую цену. Получил работу, и все устроил. Люди Фиска должны были ждать их в Кайенне с тракторными прицепами, чтобы грузить на них тяжелую технику. Также в лагере было подготовлено все необходимое оборудование и материалы. Сакс был там пару раз и все осмотрел. Прибыв в джунгли, они должны будут прорубить полосу. Каждый получит за это пятнадцать кусков. Сакс, естественно, больше. Щедрое вознаграждение за месяц работы, к тому же Сакс сказал, что на все уйдет не больше трех недель. Местным работникам, в основном неграм и индейцам, жилось не так хорошо — им платили считанные гроши.

Свои деньги Джордж уже потратил.

Пятнадцать штук — чистыми, без налогов — уйдут на оплату дантиста и большую часть медицинских счетов. Лиза не хотела его отпускать. Ей не нравилось, что он будет колесить в открытом море на судне, груженом огромными бульдозерами и бочками с дизельным топливом. Но деньги изменили ее мнение. Джейкоб, его сын, был в восторге от этой затеи. Для него это было все равно, что приключение. Он хотел отправиться в плавание вместе с ним. Какой мальчишка не хотел бы этого? «Привези мне что-нибудь, пап», — сказал он Джорджу. «Знаешь, что-нибудь типа большой змеи или высушенную голову».

«Берегись крокодилов», — сказала ему Лиза накануне отплытия. «Я видела по телевизору. Они едят людей».

Ага, — подумал Джордж, — еще бы вспомнила про крокодилов из нью-йоркской канализации.

Раньше Джордж никогда не был в джунглях. Он строил мосты и дороги в протоке Луизианы и Флоридских болотах. Но, со слов Сакса, те места были такими же тропиками, как город Бойсе по сравнению с настоящим, первобытным зеленым адом Французской Гвианы. Там водились пауки размером с два кулака, ядовитые насекомые и змеи, росли токсичные растения. Густой, сочащийся, пропитанный испарениями зеленый мир, где царствовали холера и лихорадка денге, малярия и тиф. «Вы должны быть осторожны», — сказал им Сакс, — «потому что в джунглях всякое случается. Оводы отложат яйца в малейшую открытую рану. Огромные клещи высосут из вас кровь. Черви-паразиты заберутся под кожу. А кусачие москиты заразят вас тропической язвой, которая проест дыры в вашем теле… да, все это — часть прекрасной и таинственной центральной Французской Гвианы».

Джордж докурил сигарету, надел сапоги, дождевик, и вышел на палубу. Ветер утих. Судно по-прежнему качало, но не так сильно, как раньше. Джордж почти уже начал привыкать к этим колебаниям. Единственное, что беспокоило его, так это тьма. Непроглядная чернота. Живя в городе, через некоторое время забываешь, что такое ночь на самом деле. Здесь была настоящая ночь. Чернота, полное отсутствие света. Здесь можно забыть про глаза, потому что они были бесполезны в этой беззвездной и безлунной ночи посреди океана.

Да, Джордж уже легче переносил качку, но не решался пройти вдоль перил из страха перед лежащей за ними черной бездны. Она казалась ему странной и жуткой. Гигантской, ненасытной братской могилой.

И когда он шел вдоль кают, на него снова накатило неприятное ощущение. Гложущее нехорошее чувство, что с этим кораблем что-то не так. Просто чувство. Но оно ледяными пальцами вцепилось в него.

Это всего лишь темнота, — сказал он себе, — и море.

Может и так, но легче от этого не становилось.

Корабль беспокоил его.

Он понять не мог, в чем причина, но это было так. Морзе, капитан, казалось, хорошо знал свое дело. Его помощники и команда тоже. Некоторые из них были любителями выпить. Джордж знал это по исходящему от них запаху виски и джина. Но пьяницами их называть у него не было причины. Во всяком случае, пока. Просто люди, которым приходилось работать в сложных погодных условиях, и которым необходима была пара глотков, чтобы согреться. Что в этом такого?

Тогда, может, дело в грузе?

То, как он был уложен. Палубы были буквально забиты тяжелым оборудованием, которое требовалось для расчистки в джунглях места под полосу. Два больших бульдозера «Кэт». Пара желтых, блестящих грейдеров «Джон Дир». Экскаваторы. Фронтальные погрузчики. Дорожный каток. Идя по палубе, приходилось постоянно протискиваться между ними. Огромные ящики с железобетонными формами, кирками и лопатами, клиньями для форм, и разравнивающими досками. Запасные части для машин.

Просто слишком много всего, и был в этом какой-то беспорядок.

Хотя, наверное, — подумал Джордж, — это было нормально. Каждый квадратный сантиметр на грузовом судне стоил денег, и приходилось использовать его по максимуму. Как кузов грузовика.

Чем больше он об этом думал, тем больше задумывался, действительно ли корабль беспокоит его. Может, дело в чем-то еще? Что-то ждало его там… в море или в джунглях. Так или иначе, неприятное ощущение поселилось глубоко внутри.

Джордж отправился на корму, чтобы присоединиться к остальным. Ночь, казалось, стала еще темнее.

4

«Мара Кордэй» была 720-футовым контейнерным судном, работающим на одновинтовой паровой турбине, мощностью 32000 лошадиных сил. Водоизмещением она была 38700 тонн, и при полной загрузке могла развивать скорость в двадцать два узла. У нее было семь грузовых трюмов, и зона для особо опасных грузов в переднем отсеке. Хотя ее киль вышел из строя еще в начале 50-ых, она была широко модифицирована современными компьютерными и навигационными системами. Ее экипаж насчитывал двадцать одного человека.

Джордж Райан ошибался, думая, что с судном что-то не так. Она хорошо держалась на сильных волнах, а по спокойному морю скользила, как по маслу. Ни один моряк на борту не разделял его чувства. Они ощущали у себя под ногами крепкое, надежное судно. Если впереди и ждали неприятности, то связаны они были никак не с кораблем.

К семи вечера ветер поднялся до тридцати узлов, и судно шло с сильным креном. Что не удивительно, учитывая перевозимый груз. Палубы были полностью заполнены, трюмы плотно забиты бочками с готовым бетоном и ящиками с асфальтом для Сакса и его команды, модернизированными дизельными двигателями, горными бурами, контейнерами со стальными балками, и различными другими материалами, необходимыми в Кайенне.

«Мара Кордэй» держалась твердо на волнах, и, казалось, никакой ураган не был ей страшен. Высокая, гордая и неутомимая, она была настоящей «рабочей лошадкой» морей. Еще многие десятилетия она могла бы совершать свои рейсы, пока что-то не встанет у нее на пути.

И это что-то ждало своего часа.

5

В тот вечер они ужинали посменно.

Сперва капитан, его помощники и старший механик. Затем экипаж в кают-компании, группами по четыре человека. Наконец Сакс, и его люди. Они выбрали есть последними, чтобы дать желудкам чуть больше привыкнуть к корабельной жизни. Еда была хороша. Густая говяжья тушенка с булочками и рогаликами. Множество фруктов. Бутерброды с толстыми кусками ветчины. Яблочный пирог и мороженое на десерт. Морская жизнь была не по душе никому из людей Сакса, но еда пришлась им по вкусу.

— Эй, Фабрини, — сказал Менхаус с набитым хлебом ртом, — как бы ты кастрировал южанина?

— Дал бы его сестрице с ноги в челюсть.

За столом раздалось несколько смешков, но не так много. В течение последних двух недель, с того момента, как Сакс собрал команду, мужчины много времени проводили вместе, и спустя некоторое Менхаус и Фабрини стали раздражительными.

— Где мои баланда с сухарем? — спросил Джордж, усаживаясь за стол и наливая себе стакан воды.

Сакс вытер соус с губ.

— Будь я проклят, — сказал он. — Разве это не Джордж Райан? Крутой ирландский сукин сын, который не страдает от морской болезни, в отличие от вас, сосунков?

— Да пошел ты, — огрызнулся Джордж.

Остальные — Сакс, Фабрини, Менхаус, Кушинг, Сольц, и Кук — жадно поглощали пищу. Их желудки привыкли, и они обнаружили, что корабельная жизнь разожгла их аппетит. И ветер, и погода, и море вызывали у них чувство голода. Джордж думал, что не сможет проглотить ни куска… но теперь, увидев всю эту еду, он с жадностью набросился на нее.

— Эй, придурок, — рявкнул Сакс на Кука, — подай-ка нашему Джорджу немного тушенки, слышишь? Он — последний из крутышей.

Фабрини хихикнул.

— Ага, крутой, как яйца Сольца.

Менхаус нашел шутку уморительно смешной. Его пузо заходило ходуном, и он хлопнул Сольца по плечу. Тот выплюнул морковку.

— Пожалуйста, — взмолился он. — Дайте поесть.

Все считали Сольца сплошным недоразумением. Он был склонен к облысению, носил очки, был бледным как снег и пухлым как младенец. Такого сложно представить за рулем экскаватора или катка. Живот у него был такой большой, будто он проглотил пляжный мяч. Но это был не жесткий жир, как за поясом у Сакса, не пузо, как у Менхауса, которое тот носил с гордостью, а мягкое сало. С задумчиво-виноватым лицом, аллергией, и полными розовыми губами (которые он обычно мазал бальзамом для губ), он больше походил на мальчика для битья, на ребенка, которого самым последним звали в игру.

Он просто не вписывался в их компанию.

— Да, оставьте там маменькиного сынка в покое, — сказал Фабрини.

— Сакс? Я, что, должен это терпеть? — спросил Сольц.

— Ага, таких больших плохих мужиков, как мы, — усмехнулся Менхаус.

— Так, хватит, — рявкнул Сакс. — Оставьте его в покое, педики.

Джорджу даже стало жалко парня. В подобной компании нужно уметь постоять за себя, отвечать уколом на укол, и не принимать все близко к сердцу.

— Скажи, чтобы они поцеловали тебя в задницу, Сольц, — сказал он.

Кук подтолкнул к нему поднос с тушенкой. Это был худой парень с тонкими чертами лица и мягкими, как пух светлыми волосами. Он говорил мало, и остальные с их пролетарской чувствительностью редко понимали, что он имеет в виду. Но это не волновало Кука, он уже получил свою порцию дерьма, и, казалось, находился в постоянном восторге от «школьного» менталитета окружающих. Он никогда не улыбался и не хмурился. Он просто принимал все таким, как оно есть.

— Ешь, давай, крутыш, — сказал Сакс.

Фабрини ухмыльнулся.

— Если еще голоден, могу дать тебе кое-что пожевать.

— Перебьюсь как-нибудь, — ответил Джордж, и все расхохотались. Даже на суровом лице Кука мелькнуло какое-то подобие улыбки.

Закончив с едой, Сакс оттолкнул от себя поднос и рыгнул.

— Это мой поцелуй для тебя, Фабрини. — Он закурил сигару. — Ешьте, парни, хорошо, и отдыхайте. Когда попадем в джунгли, вы будете вкалывать от рассвета до заката, иначе скормлю ваши задницы крокодилам.

Еще пара колкостей пролетела в направлении Сакса. Он смеялся вместе со всеми. Иногда остальные не знали, что о нем думать. Никто не был уверен, пустобрех он или серьезный мужик. Это был невысокий крепыш, похожий на цементную плиту. У него были мускулистые руки в татуировках и бочкообразная грудь. Загорелое, обветренное лицо, и бледно-голубые глаза навыкате. Несмотря на свои почти пятьдесят пять, он продолжал красить свои редеющие волосы и жесткие как щетина усы в радикально черный цвет. Он съездил в составе инженерно-строительных частей ВМС в две командировки во Вьетнам, где под шквальным огнем расчищал пляжи и прокладывал взлетно-посадочные полосы. Вскоре после этого основал собственную подрядную фирму. Работал по всей Центральной и Южной Америке. Прокладывал дороги через джунгли, строил лагеря и железнодорожные станции.

Для себя Джордж решил, что Сакс тот еще мудак. Еще в момент их знакомства у него закралось подозрение насчет него. Но когда они все накануне отплытия напились, и Сакс всю дорогу хвастался своими подвигами и пугал остальных, его подозрения только укрепились. Последней каплей были отжимания на одной руке от барного пола.

Постепенно разговор перешел от общих оскорблений и обсуждения сексуальных предпочтений чужих матерей непосредственно к Французской Гвиане. У Сакса было что сказать на эту тему. Он рассказал им о пресловутых исправительных колониях, которые построило там французское правительство. Самая известная называлась Остров Дьявола. Большинство сбежавших оттуда пленников либо тонули, либо становились жертвами акул. Те немногие, которые добирались до берега, вынуждены были прорубать себе путь через сотни миль первобытных джунглей к реке Марони, которая отделяла Французскую Гвиану от Датской, называвшейся ныне Суринам. И пересечь эту бурую от грязи реку было ничуть не легче.

— Она кишела пираньями, — сказал Сакс. — Базировавшиеся у реки датские солдаты наблюдали, как арестанты обгладывались до костей прямо у них на глазах.

— Напомните мне, чтобы я оставался на суше, — пробормотал Джордж.

— Ты был там, куда мы направляемся? — спросил его Менхаус.

Сакс вынул сигару изо рта, посмотрел на тлеющий конец.

— Один раз. Десять лет назад. Мы строили мост через реку Мара. Это к западу от того места, куда мы направляемся.

— Ну и как там было? — спросил Фабрини.

— Как в аду, вот как. Мы были глубоко в джунглях. Повсюду болота. Москиты и мошки накрывают тебя как одеялом. Они смеялись над жучиным соком, который мы принесли с собой. Через некоторое время нас так закусали, что мы стали мазать на лица и руки грязь, как нанятые нами местные. Но это не отпугивало ни пиявок, ни чертовых змей.

— Змей? — ахнул Сольц. — Я не люблю змей.

— Он не любит длинные, болтающиеся штуковины, — сказал Фабрини. — Они напоминают ему то, чего у него нет.

— Я более чувствителен к определенным вещам, чем вы, — попытался оправдаться Сольц, но Фабрини на это лишь закатил глаза.

Сакс проигнорировал их перепалку.

— На третий день из-за укуса змеи мы потеряли человека. Он был из местных. Он рубил в джунглях дерево для опор. Его укусил бушмейстер. Большой ублюдок. Футов десять, нверное. Выполз из норы в грязи и укусил парня в лодыжку. Мы вкололи ему противоядие. Не помогло. Через двадцать минут он был мертв.

— К черту, — сказал Фабрини. — Ты ничего не говорил о подобном дерьме.

Остальные были бледными как Сольц, который теперь стал на тон темнее свежих сливок.

— Можешь всегда вернуться, — сказал Джордж Фабрини.

— В реке водились водяные змеи. Пару парней они укусили. Те заболели, но все обошлось. После смерти того парня мы стали очень осторожны. По крайней мере, мы так думали, пока не погиб Томми Йохансен, — медленно сказал Сакс, на его лице впервые появилось какое-то подобие эмоции.

— Что случилось? — спросил Менхаус. — Тоже змея?

— Крокодил. Никогда не забуду это. — Сакс выдохнул облако дыма. Слышно было лишь вой ветра, шум разбивающихся о нос волн, и гул турбин. — Я всякое в жизни повидал. Во Вьетнаме у меня даже была ручная змея. Пятнадцатифутовый питон. Нежный, как младенец. Он у меня отгонял крыс от лагеря. Потом он стащил ребенка у какой-то шлюхи, которая оставила его одного, а сама ушла сосать члены. Я видел, как одного вьетконговца поймал тигр. Мы просто смотрели, как тот рвет на куски этого болвана. А потом под наши аплодисменты он утащил узкоглазого в джунгли. Тигр был на нашей стороне. В Парагвае я видел, как одному парню ягуар дал когтями по лицу. Ослепил его. Я видел, как домашний питбуль упал в Амазонку, и пираньи превратили его в фарш. В Боливии я даже один раз видел, как одного «мекса» закусали до смерти пчелы. Но все это было ничто по сравнению с гибелью Томми Йохансена.

— Мы с Томми были близки. Много лет строили вместе доки в Рио и Сальвадоре. Были хорошими друзьями. Однажды, во время работы над тем чертовым мостом, один из местных упустил плот, и тот понесло вниз по реке. Томми взбеленился. Он схватил этого парня за ухо, подвел к воде и заставил плыть за плотом. Я видел, что потом случилось. Крокодил был, наверное, футов двадцать-двадцать пять длиной. Больше, чем гребаный рефрижератор. Злобный ублюдок. Зубы как железнодорожные костыли. Он выскочил из воды, из грязной, коричневой, как дерьмо воды. Выскочил из водорослей… — Голос у Сакса задрожал, и ему пришлось ненадолго замолчать. Его глаза были влажными. Он сделал очень медленный вдох и выдох.

— Гребаная ящерица у всех на глазах схватила Томми за пояс. Мы услышали, как затрещали его кости. Кровь была повсюду. Томми все кричал и кричал. Местные кричали. Кажется, я тоже кричал. — Он облизнул губы. — Томми был здоровенный парень. Шесть футов пять дюймов ростом, и триста фунтов весом. Сплошные мускулы. Но для того гребаного крокодила он был все равно что тряпичная кукла. Он мотал Томми туда-сюда, пока у того не осталось сил для борьбы. Когда мы спустились к реке, крокодил утащил Томми вниз по реке. Я видел, как он утащил его под воду. Я видел, как прежде чем скрыться под водой Томми несколько раз взмахнул рукой, словно прощаясь.

После минуты молчания Джордж спросил:

— Вы нашли его?

— Нет, не нашли. Только его шляпу. Тот крокодил больше не возвращался.

— Не хочу, чтобы меня съели, — проворчал Менхаус.

— Я тоже, — сказал Фабрини. — К черту.

— Это кайман, — сказал Кушинг. — Наверно, кайман. Большой черный кайман.

— Знание названия не вернет парня, — сказал Кук.

Все посмотрели на него. Они впервые услышали от него нечто отличное от ответа на прямой вопрос. Логика его замечания заставила всех замолчать.

— Да, точно, кайман. Должно быть он, — наконец произнес Сакс. — Может, там, куда мы направляемся, не будет так плохо. Не будет ни крокодилов, ни гребаных кайманов. Только остерегайтесь змей. От насекомых есть спрей. Там достаточно безопасно. Просто будьте осторожны.

— Так ты за этим нам все это рассказываешь, Сакс? — спросил Кушинг. — Чтобы мы были осторожны?

— Да. Джунгли это первобытный мир. Помните это. Вы там не хозяева. Хозяева там — джунгли. Лучше проявляйте к ним уважение, потому они уж точно не будут проявлять его к вам.

— Что-то мне как-то нехорошо становится, — сказал Сольц. Он отодвинулся от стола и выскочил за дверь, оставив ее открытой. Под напором ветра она ударила в переборку.

Вскоре появился первый помощник капитана, Гослинг.

— Задраивайте за собой люки, мать вашу, иначе скормлю вас рыбам.

Он захлопнул дверь и исчез.

Менхаус и Фабрини вышли за ним следом, жалуясь на работу, на жизнь, и на природу в целом. Кук молча выскользнул за дверь. Остались только Кушинг, Джордж и Сакс.

— Нужно немного поспать, — сказал Кушинг.

— Ага, — сказал Джордж, отодвигая поднос с наполовину съеденным ужином. Аппетит у него снова пропал. Его тошнило.

— Ты идешь, Сакс?

— Нет. Я, наверное, останусь, вспомню друга.

Кушинг и Джордж ждали, не зная, что сказать.

Сакс поморщился.

— Чего вам надо? Свалите с глаз долой!

И они оставили его в покое.

6

Гослинг, первый помощник капитана, облизнул обветренные губы и закурил трубку.

Что-то было не так.

Он стоял перед рулевой рубкой, его взгляд блуждал по палубам. Они были освещены, так что он мог видеть все. Все выглядело нормально… и все же, все же что-то было не так. Он чуял это нутром. Назовите это инстинктом, интуицией, чем угодно, но что-то действительно было не так. Но он не понимал, что именно. Он чувствовал ровный гул двигателей у себя под ногами. Дело было не в механике. После долгих лет, проведенных на грузовых судах, он научился чувствовать любую механическую неисправность, как человек чувствует недуг, поразивший его тело. Это как шестое чувство, которое развивается, если ты знаешь море, знаешь свое судно, как оно себя ощущает, как реагирует и отвечает на любой порыв ветра и волну.

Нет, с судном было все в порядке.

С экипажем тоже.

Что тогда?

Он стоял и курил, зондируя все вокруг.

Тщетно. Все же он достаточно давно ходил в море, чтобы научиться доверять своим инстинктам. Но это, казалось, находилось за пределами какого-либо опыта, за пределами понимания. Нечто неосязаемое и неведомое… Какая-то почти физическая угроза.

Он чувствовал беду.

Чувствовал опасность… Но где ее источник? И как она себя проявит?

Кожа у Гослинга стала липкой, руки дрожали. Плохое было ощущение, но он не находил этому объяснения. Пробравшись через привязанный к спардеку груз, он подошел к перилам. Море было спокойным. Гладким, как стекло. Как вода в детском бассейне за домом. Это было не правильно. Он плавал по Атлантике уже много лет и никогда не видел воду такой необъяснимо спокойной. Особенно так далеко в открытом море. Также было известно, что март — самый суровый месяц в этой части океана. Это было время частых штормов. Но никогда, никогда, море не было таким… мертвым.

Хорошо, — подумал он. Подождем — увидим.

Он вошел в рулевую рубку, задраил люк, и встал там, уперев руки в бока.

— Как идем? — спросил Гослинг.

Айверсон, рулевой, сидел за штурманским столом. Перед ним сиял ряд компьютерных мониторов. На колене у него балансировал номер «Хастлера». Айверсон пожал плечами.

— Хорошо идем, мистер Гослинг. Довольно тихая ночь сегодня.

Гослинг кивнул и вздохнул. Он не мог избавиться от чувства, что что-то не так. Что-то должно было случиться. Он был буквально пропитан этим почти физическим чувством ожидания и тревоги.

Рулевая рубка была прямоугольной формы, с окнами со всех сторон, и интерьером походила на диспетчерскую башню аэропорта. Это было красивое помещение, отделанное дубом и латунью, все в нем сохранилось с 50-ых годов. Оригинальный штурвал был по-прежнему на месте, рядом с нактоузом и репитером, который был соединен с гирокомпасом в нижней части корабля. Конечно, никто уже не пользовался штурвалом. «Мара Кордэй» управлялась исключительно с помощью глобальной цифровой навигационной системы, контролируемой с компьютера и передающей данные автопилоту. Чтобы попасть из пункта А в пункт Б, достаточно было ввести заранее известные координаты. Гослинг проверил мониторы, но это мало его успокоило. В передней части рубки были установлены панели с приборами и измерительной аппаратурой — радиолокаторы, средства управления носовым подруливающим устройством, системы пеленгации и приемники службы «Навтекс».

— Погоду получил?

— Да, минут двадцать назад. Национальная метеослужба обещала чистое небо до завтрашнего вечера.

Гослинг проверил спутниковые данные на одном из компьютеров, на который непрерывно поступала метеорологическая информация. Прочитал прогноз на погодном факс-приемнике. Да, как сказал Айверсон, никаких причин для беспокойства. Ничего, абсолютно ничего.

Все же, спокойствия это Гослингу не прибавило. Судно было оснащено двумя радиолокаторами «Кельвин», системой спутниковой навигацией «Инмарсат» «Би» и «Си», и электронной картографической системой. Все в норме. Они следовали курсу. Так какого тогда черта? Чем дольше он не мог отыскать неисправность, тем сильнее недоброе чувство грызло его.

— Тихо сегодня, да? — спросил Айверсон, листая страницы.

Затишье перед бурей, — угрюмо подумал Гослинг.

Айверсон отложил журнал. Нервно посмотрел на Гослинга и снова взял журнал в руки.

— Вы когда-нибудь видели такой штиль, мистер Гослинг?

Гослинг проигнорировал вопрос. Проверил системы коммуникации. На корабле был обычный радиотелефон, радиостанции, работающие в диапазонах VHF, SSB, и MF/HF. Была система передачи голосовых и цифровых данных, факса и телекса через «Инмарсат Сатком». Гослинг проверил все каналы. Абсолютно все. Торговые, морские, авиационные, даже аварийные частоты. Но везде был слышен треск и пронзительный белый шум, которого он никогда раньше не слышал.

— А раньше все работало? — спросил он.

Айверсон кивнул.

— Да. Общался на всех частотах.

— А сейчас ничего не работает.

— Должно работать.

Айверсон сам прошелся по всем каналам. Перепроверил оборудование. С виду все было в порядке.

— Не понимаю.

Но до Гослинга постепенно стало доходить. Что бы ни надвигалось, оно пикировало на них из ночной тьмы прямо сейчас. Это была безумная мысль, но упорная. В желудке словно бушевал шторм, горло сдавило, кожа головы зудела.

— С вами все в порядке, мистер Гослинг?

Гослинг уставился на него. Впервые в жизни у него не было, что сказать. Ничего, что имело хоть какой-то смысл.

Система спутниковой навигации по-прежнему работала. На экране радара было пусто… на удивление пусто. Ни единого облачка. Но все было включено и все работало. Но радио и радар словно вышли из строя… но почему?

Свет гаснет, — вдруг подумал Гослинг. Постепенно выключается и гаснет.

Он представил себе высокое здание ночью. Все окна светятся… и тут они начинают гаснуть, одно за другим. Свет гаснет. Так называлось старое радио-шоу ужасов. Эти слова говорил в начале передачи диктор, на фоне звонящего вдали колокола? Сейчас… позже… чем… вы… думаете…

Айверсон продолжал проверять каналы.

— Что-то странное здесь творится, — сказал он.

Да, верно, странное. Гослинг тоже так считал. Потому что что-то назревало здесь, что-то надвигалось шаг за шагом, и он не знал, что именно. Он лишь чувствовал, что оно наращивало темп. Словно какой-то отрицательный электрический разряд в воздухе, набирающий импульс.

Тут прозвучал пронзительный сигнал тревоги.

— Система навигации сообщает, что мы переведены в автономный режим… Какие-то помехи, что ли… — сказал Айверсон.

В его голосе звучали нотки паники. И Гослинг понял, что все это не было лишь игрой его воображения. Айверсон тоже это почувствовал. Одна система может полететь к чертям, но все сразу? Одна за другой?

Они вместе подошли к нактоузу. Стрелка магнитного компаса крутилась по кругу. Гирокомпас вращался, пытаясь определить направление.

— Господи, — пробормотал Айверсон.

7

— Видишь? — сказал Фабрини, когда они с Менхаусом сидели в своей каюте, где уже храпел Кук. — Я знал, что здесь есть подвох. Просто знал, мать твою. Разве я не говорил тебе в тот вечер, что должен быть подвох?

Менхаус кивнул. Сонными глазами он смотрел на выдыхаемые им облака дыма.

— И все равно ты подписался. Ты подписался.

— И я был прав, черт возьми. Пятнадцать штук за что? За три недели работы? Да, так он сказал. Только он ничего не рассказывал про ядовитых змей, пиявок, и аллигаторов-людоедов.

— Крокодилы. Кайманы. Так сказал Кушинг…

— Да кого волнует, как они называются. Они все равно сожрут твою задницу.

Менхаус закусил нижнюю губу, погладил усы.

— Сакс сказал, что там, куда мы направляемся, будет не так.

— Меня не волнует, что он сказал.

— Но мы не будем строить мост. Даже воды рядом не будет, сказал он. Во всяком случае, поблизости.

Смуглое лицо Фабрини покраснело.

— Ты сам слышишь, что говоришь? Идиот, он скажет нам все, что угодно. Разве не заметил, что он не упоминал про все это дерьмо, пока мы не оказались посреди моря, в жопе мира? Если бы он рассказал это до отплытия, никто в здравом уме не поехал бы с ним.

— Думаю, ты прав.

— Прав, как никто, — он стянул с себя ботинки и отшвырнул к переборке. От нее откололось несколько кусочков серой краски.

— Мужик, иногда мне хочется вернуться в тюрягу.

Менхаус промолчал. Он думал о Талии, своей жене. Она никогда не рожала ему детей. У нее был злой язык и задница размером с автобус. Он думал об этой заднице, думал, как ее будет ему не хватать, если что-то пойдет не так. Сейчас ему больше всего на свете хотелось услышать ее голос, называющий его ленивым бесполезным тупицей. При этой мысли у него даже навернулись слезы.

— С сегодняшнего дня, дружище, — сказал Фабрини. — начинаем прикрывать друг другу тыл. К черту остальных. Мы выберемся живыми. А когда вернемся в Новый Орлеан, снимем пару шлюх и будем пьянствовать три дня. Снимем себе молоденьких красоток, слышишь? С крепкими попками.

Фабрини выключил свет и уставился в темноту.

Менхаус думал, что ему совершенно плевать на крепкие попки. Ему нужна была задница Талии, ее рот, и все то дерьмо, которое называлось жизнью. Вот все, что он сейчас видел перед собой. Все, что хотел видеть.

Какое-то время они лежали молча, слушая храп Кука.

Фабрини снова встал, подошел к иллюминатору. За стеклом ничего не было видно. Походив вперед-назад, он снова сел.

— Черт возьми, — ругнулся он.

— Что тебя гложет? — спросил Менхаус.

Фабрини тяжело дышал в темноте.

— Не знаю… У меня какое-то странное чувство. Прямо мурашки по коже.

Менхаус кивнул.

— У меня тоже. Какой-то жуткий озноб, — признался он.

И что бы это ни было, оно нарастало, заполняло воздух, окутывало корабль и охватывало людей, одного за другим.

Через некоторое время Менхаус нервно произнес:

— Эй, Фабрини? Слышал анекдот про раввина-гея, который решил сменить пол?

8

В рулевой рубке Айверсон забыл про свой «Хастлер». Забыл про сиськи, задницы, и все остальное. Он клевал носом, когда зашел Гослинг, зная, что он несет ночную вахту. Мечтал, чтобы быстрее наступило утро, поглощая в огромных количествах кофе.

А теперь он был ни в одном глазу, и дело не в кофеине.

Радио не работало. Спутниковая связь тоже. Компас сошел с ума. Айверсон был современный моряк. Он полностью доверял своей технике. И когда она вышла из строя, это означало возвращение к астрономической обсервации, навигационному счислению, бумажным картам, и секстантам. Назад в джунгли. Как в старые времена, когда корабль в море был все равно, что на другой планете. Один, совершенно один.

Айверсон отхлебнул кофе.

Он смотрел на экран радара. Последний час он был пуст, но теперь захватил что-то. Что-то большое, простиравшееся, казалось, на многие мили. Что-то, похожее на густой туман. Только Айверсон никогда не видел такого тумана. Даже радарный компьютер не мог точно определить, что это было. Нечто определенно не твердое, а газообразное, как туман… только гораздо плотнее. И «Мара Кордэй» на всех парах неслась прямо в него.

Уже дважды Айверсон порывался позвонить «старику», но колебался. Что он ему скажет? Густой туман? «Господи Иисусе, Айверсон, ты позвал меня взглянуть на какой-то туман?» Нет, он не мог звонить капитану по этому поводу. К тому же дежурный на корабле Гослинг, и он не хотел лезть через его голову. Гослинг был из тех типов, которых лучше не злить. Гослинг видел надвигающийся туман. Увидел его первым, и это он сказал Айверсону об этом. Как он разрастался и с какой невиданной скоростью двигался — шестьдесят узлов. Им было его не обойти. Чем бы он ни был, он настиг их. И держал их крепко, ей-богу.

— К тому же, — сказал Гослинг. — Что, черт побери, я скажу капитану? Что мы отклонились на двадцать миль от курса, чтобы избежать столкновения с гребаным туманом?

Конечно, логика в его словах была.

Но легче от этого Айверсону не стало. Он видел, что туман почти настиг их. Видел, как он заполняет экран радара и разверзается, словно пасть какого-то гигантского зверя, чтобы проглотить их.

Айверсон начал тихо молиться.

9

Джордж Райан и Кушинг стояли в носовой части и смотрели, как корабль врезается в блестящую водную гладь.

— Не так уж и плохо, — сказал Джордж. — В таком море можно и поплавать.

Кушинг улыбнулся.

— Не радуйся раньше времени. Это ненадолго. Всего лишь аномальный штиль.

Джордж внезапно прищурил глаза и всмотрелся в ночь.

— Смотри, — сказал он. — Видишь?

Вдали словно кто-то натянул трепещущий белый брезент. С каждой секундой он увеличивался, стирая все вокруг, пожирая темноту и море фут за футом.

— Туман, — неуверенно сказал Кушинг.

Джордж не видел ничего подобного. Это было огромное, вздымающееся покрывало бледно-желтого тумана, сияющее и искрящееся. У него перехватило дыхание. Почти минуту он не мог оторвать от него взгляд. Словно облака спустились с неба и поглощали все на своем пути.

— Вот это зрелище, а?

Джордж и Кушинг повернулись. Позади них стоял, скрестив на груди руки, Гослинг. Изо рта торчала трубка. Вид у него был странный и напряженный.

— Вы когда-нибудь видели такой туман? — спросил Джордж.

— Конечно, много раз. Здесь они часто бывают, — сказал он.

У Джорджа почему-то появилось странное чувство, что его обманывают.

— Мы обойдем его? — поинтересовался Кушинг.

— О чем ты?

И тут они поняли, что он имел в виду. Туман был повсюду, приближался к ним, казалось, со всех сторон. И избежать его, не повернув назад, было невозможно. Но он двигался с такой скоростью, что они никогда бы не ушли от него.

— А что, туманы всегда так светятся? — спросил Джордж. — Туманы?

Гослинг едва заметно улыбнулся.

— Конечно. — Он вытряхнул трубку, постучав ею по перилам.

— Минут через двадцать здесь будет настоящий гороховый суп, так что лучше спускайтесь вниз.

Они ушли, а Гослинг остался стоять. Он испытывал странное, непреодолимое желание встретить туман.

И он с трепетом стал ждать.

10

Джордж не мог заснуть.

Он лежал, ощущая под собой еле заметную вибрацию судна. Но она его совсем не волновала. Спустя какое-то время твое тело, казалось, привыкало ко всему. Настоящая проблема скрывалась у него в голове. В нем поселилась какая-то паранойя. Раньше это было просто нехорошее чувство. Вроде тревоги, которую человек испытывает перед походом к дантисту или перед подачей налоговой декларации. Что вполне нормально.

Но эта паранойя была другого рода.

Он знал, что ее причина не в россказнях Сакса про хищников из джунглей. Такие вещи были вполне ожидаемы в подобных местах.

Это было что-то другое.

Черный, безжалостный страх, терзавший его нервы, как кошка мышь. Он не отпускал его. Всякий раз, когда Джордж закрывал глаза, он тут же испуганно их открывал, задыхаясь, словно его душили. Это было предчувствие надвигающейся беды.

Почти стопроцентная уверенность, что в ближайшее время случится что-то страшное.

Над ним словно сгущались тучи.

Джордж лежал, ожидая самого худшего. Задаваясь вопросом, какую форму оно примет и когда. Ему казалось, что скоро он сойдет с ума, но понимал, что это будет меньшим из зол. Тот туман мог настичь их в любой момент, если уже не настиг. Он тщетно пытался избавиться от мысли, что Гослинг нервничал из-за приближающегося тумана. Джордж мало знал о туманах, особенно морских… но в этом было что-то необычное. И он ни секунды не верил, что туман может так светиться.

Это было противоестественно.

Что ему сказала в гавани Лиза?

Берегись больших крокодилов, Джордж. И берегись моря… в море случаются странные вещи. Мой отец был моряком, и он всегда так говорил. В море случаются странные вещи.

Джорджа передернуло.

Боже, эти слова становились пророческими.

11

Кушинг не ложился дольше остальных.

Фабрини и Менхаус уже дремали, стряхнув тревожные мысли. Джордж, наконец, поддался сну, Сакс и Сольц разошлись по каютам, но он бодрствовал еще долгое время. Бодрствовал, терзаемый смутными предчувствиями.

Он отличался от остальных. И не потому, что считал себя лучше других, не имевших в отличие от него образования. Он не был лучше, он был просто другим. Он не был ни водителем грейдера, ни бульдозеристом, как остальные. Он пришел, как офис-менеджер, клерк, посредник между командой Сакса и людьми с рудника. Его работой было следить, чтобы у команды было все и вовремя.

И это была правда.

В определенной степени.

Он был единственным из команды, кто знал Франклина Фиска лично. Сакс имел дело с ним и его людьми во время работы над некоторыми проектами в Юной Америке. Но это были строго деловые отношения. Кушинг, напротив, знал Фиска очень хорошо, работал у него почти десять лет. Он сыграл важную роль в реализации многомиллионной маркетинговой стратегии выхода Фикса на зарубежный рынок. Еще так получилось, что Фиск был женат на сестре Кушинга. Никто из команды не знал этого. И никто никогда не узнает.

Никто не узнает правды.

А правда была в том, что Кушинг был шпион. Что Фиск лично выбрал его присматривать за Саксом. Ходили слухи, что Сакс тот еще мерзавец. Да, он делал свое дело, проекты завершал в рамках установленных бюджета и графика. Но ходили слухи, что он алкоголик. Что пьет дни и ночи напролет в своей палатке, пока другие вкалывают. Что занимается рукоприкладством. И часто обращается с местными рабочими, как с рабами. Во время работы над последним проектом Сакс был обвинен в изнасиловании деревенской девушки. А также должен был понести ответственность за гибель трех местных во время взрывных работ. Сакс, предположительно, установил заряды, чтобы расчистить дорогу от перегородившего ее куска скалы… но забыл проинформировать об этом рабочих.

Сакс был настоящим кошмаром для престижа компании.

Это был человек, который мог нанести удар по репутации «Фиск Текнолоджис» и ее головной компании, «Фиск Интернэшнл». И все же Фиск использовал его. Сакс всегда предлагал самую низкую цену. Но на этой работе Кушинг был поставлен следить за ним.

Кушингу это не нравилось.

Но он был всем обязан Фиску.

Поэтому он будет смотреть во все глаза.

Конечно, если Сакс узнает об этом, и слухи оправдаются, он — труп. Крокодилов и змей ему придется опасаться в последнюю очередь.

Он лежал и думал о смерти.

Чувствовал, как она протягивает к нему свои пальцы…

12

Корабль был полностью затянут туманом.

Даже ходовые огни прорезали его клубящуюся массу всего на несколько футов. Гослинг стоял и смотрел на туман. Он ощущал и познавал его. Никогда раньше он не видел ничего подобного. Туман был какой-то неестественно желтый и светящийся. Гослинг никогда не видел, чтобы туман так искрился, словно заряженный электричеством, как будто в нем скрывалась пульсирующая, спящая сила. И он был холодным.

Боже, холодным, как воздух из морозильной камеры или ледохранилища.

Аномально холодным.

И оставлял на коже влажный, липкий осадок. Он был каким-то неправильным. Этот туман, это вещество было каким-то безумием. И Гослинг нутром чуял, что он не несет ничего хорошего. Он знал, что это туман вывел из строя радио, свел с ума компас, и парализовал систему навигации. Сам факт того, что компас не мог найти северный магнитный пояс и бесцельно вертелся по кругу, беспокоил его так, что он до сих пор не мог осознать всю глубину тревоги.

Он закурил трубку и внимательнее всмотрелся в туман. Казалось, тот не просто проносился мимо них, увлекаемый невидимыми ветрами, а принимал перед носом судна форму гриба. Закручивающийся по спирали, засасывающий, словно некий ужасный вихрь. Он неумолимо затягивал в себя судно.

И запах.

Что за жуткий запах?

Густой, органический запах болот. Запах разлагающейся растительности и жаркого, гнилостного распада. Интенсивный, влажный запах, напоминающий ему о времени прилива, когда море исторгает на берег гниющих существ. Смрад все усиливался, пока Гослинг не прислонился к рулевой рубке, с трудом сдерживая рвотные спазмы.

А потом… стало еще хуже.

Едкий, приторный химический запах метана, аммиака, и сероводорода. Задыхаясь, Гослинг опустился на колени. Его легкие отчаянно жаждали воздуха. Но тот не был пригоден для дыхания. Это было все равно, что дышать ртом, набитым заплесневелыми водорослями. Воздух стал либо слишком тяжелым, либо слишком разреженным. Он был влажным и одновременно сухим, источал тошнотворный запах, болезненный и прогорклый.

Голова у Гослинга кружилась от безумных огней и визжащего белого шума. В черепе эхом отдавался стук тысячи крыльев. Он все нарастал, и Гослинг чувствовал, что голова может в любой момент взорваться.

А потом Гослинг снова начал дышать, жадно ловя ртом воздух. Зловоние осталось в памяти. Он лежал у двери рубки, пока стук в голове не утих.

Он не знал, что произошло.

Но мысленно назвал это наихудшим сценарием.

13

— Что за дерьмо? — выругался Сакс, выбравшись на палубу несколько минут спустя. Он пару секунд смотрел на туман, затем схватил Гослинга за плечо и развернул к себе.

— Эй, ты. Я с тобой разговариваю, мистер. Что это за дерьмо?

Гослинг сбросил его руку с плеча.

— Не знаю.

— Что значит, не знаешь? Что-то не в порядке с системой вентиляции. У меня там внизу парни отрубаются и блюют.

— Это все туман, — сказал Гослинг, а потом, словно поняв, как абсурдно это звучит, добавил, — Я проверю.

— Ты уж проверь, черт побери.

Когда Гослинг ушел, Сакс уставился на клубящийся туман, спрашивая себя, что за идиоты завели их в это месиво. Туман был таким густым, что на корабле уже в трех футах ничего не было видно. И он был повсюду. Плотная, облачная, бледно-желтая масса. Никогда в жизни Сакс не видел ничего подобного. Туман можно было буквально черпать рукой и складывать в банку. Но это не самое худшее. Хуже всего было то, что он выглядел каким-то пустым, нейтральным. Каким-то несуществующим. Словно они застряли посреди небытия, потерялись в статическом шуме телеэкрана. Даже корабль, казалось, не двигался, хотя было слышно, как работают двигатели, а нос рассекает воду.

Чертовы сухопутные матросы, — выругался про себя Сакс.

Еще больше людей стекалось на палубу. К команде Сакса присоединился экипаж корабля. У всех был какой-то нездоровый вид. Некоторых вели под руки товарищи. Один из машинистов не выдержал, и его вырвало на палубу. Творился полный бардак. Из открытых люков исходил удушливый, едкий запах.

— Сакс, — сказал Фабрини, вытирая руки о джинсы, словно они были в чем-то липком. — Что это? — Что стряслось?

— Не знаю. Может, система вентиляции накрылась. Или двигатели засорились чем-то.

Один из матросов покачал головой.

— Это невозможно, мистер. От турбин так не пахнет.

Другой матрос вытер тряпкой желтое лицо.

— Он прав.

— Ладно, Эйнштейн, — сказал Сакс, — что тогда?

Никто не ответил.

— Что-то тут не так, — сказал, поеживаясь, Менхаус. — Это не от двигателей, и вы все это знаете. Понюхайте. Этот туман пахнет… пахнет чем-то мертвым. Что-то с ним не так.

— Тебя кто-то спрашивал? — рявкнул Сакс.

Именно в этот момент кто-то закричал.

Все тут же замолчали.

Все споры и жалобы резко затихли. Крик доносился откуда-то с кормы, из лабиринта машин и контейнеров, привязанных к спардеку. Но из-за тумана очень сложно было сказать, откуда именно. Все повернулись, изготовившись пойти, разобраться, в чем дело… но на этом все и кончилось. Потому что никто не пошелохнулся. Все просто стояли с бледными лицами и поджатыми губами. Все хотели знать, что происходит, но никто не хотел первым бросаться в туман. Может, все из-за силы крика, который был больше, чем просто крик. Скорее визг медленно поджариваемого на углях человека. Такого громкого и пронзительного звука они никогда раньше не слышали.

Так мог кричать только сумасшедший.

— Господи, — сказал Сакс. — Лучше мы…

Крик перешел в какие-то болезные поскуливания, и из мрака внезапно появился издававший их парень. Это был один из палубных матросов. Он был весь мокрый, в спавших до бедер резиновых вейдерсах. Его джинсовый фартук был залит спереди чем-то красным и блестящим, и матрос отчаянно царапал его ногтями. Его лицо превратилось в жуткую, серую маску, все отшатнулись от него прочь.

— Уберите это с меня, уберите это с меня, уберите это с меня! — выл он, ковыляя по палубе и оставляя за собой кровавый след. — О БОЖЕ БОЖЕ БОООЖЕЕ ОНО ВО МНЕ ААААА…

Прежде чем кто-то успел сдвинуться с места, он подбежал к перилам. В тумане он походил на расплывчатое, конвульсирующее пятно. В следующую секунду он бросился за борт.

— Сукин сын! — выругался Сакс, нарушив молчание. — Человек за бортом! Человек за бортом, вашу мать!

Но никто не пошевелился.

Все просто стояли, не зная, что делать. Никто не осмелился даже на дюйм приблизиться к тому месту, откуда спрыгнул матрос. Да, все наблюдали, хотели помочь, но эти крики, кровь, кошмарная абсурдность ситуации буквально парализовали их. Они просто смотрели. Потому что всем показалось, будто он был утянут за борт, а не спрыгнул по своей воле. И всплеск, который все услышали… Громкий, оглушительный… Человек не мог произвести столько шума. Звук был такой, будто в море сбросили автомобиль.

На какое-то время наступила полная тишина.

Время словно остановилось, все вокруг замерло. Слышно лишь было шум воды, далекий вой ветра, тихий гул двигателей, и больше ничего.

— Человек за бортом, — прошептал один из матросов. — Человек за бортом. Человек за бортом.

Но это, казалось, никого не волновало.

Потрясенные люди стали медленно приходить в себя.

— Его больше нет, — произнес Сакс. — Даже если мы развернем это корыто, мы не найдем его. Особенно, в этом тумане.

— Боже милостивый, — воскликнул Менхаус. — Вот бедняга.

Один из матросов убежал, и несколько секунд спустя зазвучала сирена. Пронзительная и завывающая, как сигнал воздушной тревоги. Поднимающаяся по позвоночнику, заполняющая голову, заставляющая зажмурить глаза и стиснуть зубы.

Несмотря на шум, все вдруг одновременно заговорили. Но вполголоса, словно не желая, чтобы другие слышали.

У Фабрини была своя реакция на эту нереальную, жуткую ситуацию. Он разозлился.

— Дерьмо все это, — ругался он, ходя по кругу. — Гребаное дерьмо. Нужно поворачивать. Слышите? Поворачивать. Я не хочу подыхать вот так.

— Как «вот так»? — спросил Сакс.

— Точно, — сказал Менхаус. — Мы даже не знаем, что случилось.

Фабрини понял, что все смотрят на него. Его смуглое лицо приобрело неестественную бледность.

— Вы слышали того парня! Все слышали! Вы слышали, что он говорил! «Уберите это с меня, уберите это с меня!» Он истекал кровью, как будто его ударили ножом! Что-то схватило его, верно? Похоже, его что-то укусило!

Сакс закатил глаза.

— Ради бога, Фабрини. Этот парень съехал с катушек. Наверно, перерезал себе вены, или что-то вроде того.

Никто не стал спорить с этой гипотезой. Она была четкой, крепкой, и бесспорной. В ней был смысл. Ее можно было положить в коробку, закрыть крышкой, и больше не выпускать. Она была гораздо лучше любой альтернативы, никто не хотел даже думать иначе. По крайней мере, в открытую. И именно сейчас.

Сакс осторожно огляделся вокруг. Ему не нравилось все это. Он сталкивался с подобными ситуациями на войне. Тогда опасность поджидала со всех сторон, а напряжение было таким сильным, что чувствовалась, как оно, пульсируя, переходит от человека к человеку. В такие моменты некоторые не выдерживали и ломались. В голову лезло всякое безумное дерьмо, и если это не пресечь, некоторые слетали с катушек. Особенно, когда придурок, вроде Фабрини начинал бегать и пугать всех, озвучивая те безумные, опасные вещи, которые и так были у каждого на уме. И когда это случалось… наступала массовая истерия, и страдали люди.

Он уже видел, что мужчины стали собираться группами по двое-трое человек, параноидально не доверяя ближним. Конфликтное мышление. Господи Иисусе. Саксу не нравилось это дерьмо. Во Французской Гвиане необходимо было выполнить работу, а для этого ему требовались эти недоумки. На кону стояла куча денег, и Сакс не собирался терять их из-за кого-то. А потом? А потом пусть хоть режут друг друга, ему наплевать. Но не сейчас.

И не здесь.

— Ладно, парни, — крикнул он громким, твердым голосом. Другого у него не было. — Хватит вести себя, как кучка школьниц. Вы же мужчины. Особенно это касается тебя, Фабрини. Если хочешь сосать член и носить платье, делай это дома в свободное время. Но сейчас ты работаешь на меня. Здесь все в порядке.

Раздался недоверчивый ропот.

— В порядке? — воскликнул один из матросов. — В порядке? Парень, которого я знал три года, только что спятил и выпрыгнул за борт. И ты говоришь, все в порядке?

— Нужно убираться отсюда, — сказал его приятель. — Знаете, у меня жена и дети. Мне нельзя это делать. Нельзя в это впутываться.

Сакс захотел спросить его, что именно делать и во что впутываться. Потому что никто не знал, что к чему. Для него они просто потерялись в тумане, и все. Но он не стал заходить далеко. Не стал спрашивать парня, потому что у всех на уме было одно и то же, и он знал это. Все думали, что здесь случилось что-то очень плохое… только никто не понимал, как и почему.

Все казалось каким-то нереальным и призрачным. Знакомый им мир вышел из-под контроля и устремился в темную бездну, грозящую поглотить их и заполнить их легкие черным илом. А сквозь туман продолжала завывать сирена, словно предупреждающий крик какой-то доисторической птицы, кружащей над своим гнездом.

Лицо матроса напоминало сейчас каучуковую маску.

— Вы знаете, что у меня есть дети, и я не понимаю, что это все значит… Мне это не нравится, все не нравится… люди сходят с ума, нас тут почти всех перетравили. Как сейчас управлять этим гребаным кораблем? Я… Я должен убираться отсюда… Это все неправильно, и я не знаю, почему. Но мои жена и дети… Вы же не будете просто стоять и смотреть… Господи, да что это за чертовщина? — Он оглянулся вокруг и понял, что все смотрят на него, как на сумасшедшего. Но они заблуждаются. С ним все в порядке, это они утратили связь с реальностью.

— Вы все собираетесь просто стоять здесь, или что? — закричал он на них. — Давайте уберемся отсюда!

Сакс рассмеялся.

— Хочешь домой?

— Да, черт возьми, — ответил парень.

— Что ж, сегодня твой счастливый день, потому что у меня в заднице совершенно случайно застрял вертолет, — сказал Сакс. Притащи мне жирную ложку, и я вытащу его специально для тебя, ты, жалкое отродье.

Его тирада вызвала несколько смешков, чем немного разрядила обстановку, чего собственно и добивался Сакс. Но он понимал, что это ненадолго.

Естественно, напряжение стало снова нарастать. Сакс заметил это. Пульсирующее и потрескивающее напряжение. Группа стоящих перед ним мужчин находилась на грани бунта, но они были так напуганы, что не знали, на ком или на чем выместить злобу.

Матрос обхватил себя руками, и его начало безудержно трясти. Зубы стучали, с губ капала слюна.

— Вы все, — задыхаясь, сказал он. — Посмотрите на себя. Стоите здесь. Ничего не делаете. Просто ждете, чтобы съехать с катушек! Просто ждете, чтобы эта штука вас тоже забрала!

— Ну же, дружище, — сказал Сакс, беря матроса за руки и взглядом подавая другим сигнал сделать то же самое. — Тебе нужно передохнуть.

Матрос не сопротивлялся. Тот факт, что так много людей внезапно проявили заботу о нем, сотворил чудеса. Четверо или пятеро его товарищей помогли ему спуститься в каюту, и само это занятие, казалось, успокоило всех.

Сирена к этому времени смолкла, и корабль стал замедляться.

— О чем он говорил? — спросил Менхаус. — О какой штуке?

— Чокнутая болтовня недоумка. Не бери в голову, — ответил Сакс. — А теперь слушайте все. Давайте прекратим вести себя, как старые истерички и возьмемся за работу. Вам, матросам, есть что делать, так что поспешите, пока капитан не начистил вам задницы. Так что вперед!

Все стали медленно разбредаться по своим рабочим местам. Сакс был горд тем, как взял все под свой контроль. Единственное, что у него хорошо получалось, так это управлять людьми и управляться с проблемами. Он научился этому на войне и делал это до сих пор. Подбадривать и давать пинка. В этом он был мастак.

Он посмотрел на свою команду. Менхаус и Фабрини стояли неподвижно. Заводные солдатики, ждущие, когда их приведут в движение. Лоскуты тумана прилипли к ним, словно шарфы.

— Давайте найдем этого гребаного капитана и узнаем, в какое дерьмо мы вляпались, — сказал он.

Возражений не было.

14

Когда Гослинг услышал сирену и узнал, что один из его парней прыгнул за борт, он пришел в ярость. Он приказал рулевому развернуть корабль. Шлюпки были спущены на воду, и начаты поиски Стокса, так звали того парня. Поиски велись почти час во влажном, зловонном тумане, под руководством самого Гослинга. Но все было тщетно, и каждый знал это. Вернувшись на корабль, он первым делом устроил своим морякам разнос за неисполнение правил при падении человека за борт. Накормив их досыта «правилами и нормами судоходства», он взялся за Сакса. Когда он закончил, у Сакса на заднице здорового места не осталось. Сакс не привык, чтобы его макали носом в дерьмо, но Гослинг был той же породы, что и он — жесткий, как конское седло и с яйцами такого размера, что приходилось толкать их перед собой на тележке.

— Хочешь вздернуть мою задницу на флагштоке, Гослинг, — сказал Сакс, приказав своим парням уйти, — Отведи меня в сторону и сделай это. Не надо со мной так обращаться перед моими людьми.

Но Гослинг еще не закончил. Сакс сам был старым крутым ублюдком, но Гослинг был выше его почти на фут, и выглядел так, будто забил в своей жизни больше мячей, чем «Даллас Ковбойз».

— Видишь ли, мистер Сакс, ты здесь не прав. Чертовски, мать твою, не прав, — объяснил он. — На этом судне я — первый. Первый помощник. А это значит, я — Бог, Ганди и Гитлер в одном лице. Я командую кораблем, и если ты находишься на нем, то и тобой тоже. Ты принадлежишь мне. Если случается дерьмо, я тут как тут со своей огромной гребаной лопатой, а если не веришь, я расколю ею твою гребаную башку, соберу ею же твои мозги и выброшу за борт. Можешь мне поверить.

— Следи лучше за своим ртом, — сказал ему Сакс.

— А ты лучше закрой свой толчок, или я вышвырну твою задницу в море, — сказал ему Гослинг. — Мы потеряли человека. И если б ты и твои мальчики пошевелили задницами и предупредили нас о ситуации чуть раньше, парень был бы сейчас жив. Так что не засирай мне мозги, мистер Сакс, потому что в противном случае ты будешь очень смешно выглядеть с моим ботинком двенадцатого размера, торчащим из твоей задницы.

Сакс понял, что угрозы на этого парня не подействуют, поэтому просто рассмеялся.

— А ты мне нравишься, Гослинг. Ты первоклассный мудак.

С этими словами Сакс ретировался.

А Гослинг остался стоять, тяжело дыша. В голову лезли нехорошие мысли. Ему не нужен был Сакс с его дерьмом, потому что сейчас он и без того был сыт по горло. Конечно, сигнал тревоги прозвучал, но не своевременно, как ему хотелось бы. В подобных ситуациях, все всегда делалось несвоевременно. Он не мог понять, почему эти чертовы ублюдки — включая его экипаж — просто стояли и смотрели, как Стокс перелазит через перила. Было же очевидно, что собирается сделать парень, особенно учитывая его душевное состояние.

Гослинг просто покачал головой, глядя, как сгущается туман, и уменьшаются их шансы.

15

Когда началось безумие, Джордж Райан спал. Кушинг и Сольц тоже спали. Они проснулись примерно в одно и то же время, кашляя и ловя ртом воздух. Они слышали, как по коридорам в панике бегают люди, но не спешили присоединяться к ним.

На самом деле, у них не было выбора.

Сольц потерял сознание прежде, чем добрался до иллюминатора. Джордж же дошел, Кушинг тоже, но с большим трудом. Через несколько минут все было кончено. Они лежали на полу, прислонившись к переборкам. В горле у всех пересохло и першило.

Они не слышали криков.

Даже не знали, какой ад творился на палубе. Все, что они узнают, они узнают позже от других в тех или иных деталях. А пока, им нужно было просто дышать.

— Что случилось? — спросил их Сольц.

— Очень интересный вопрос, — кашляя, ответил Кушинг.

Джордж проигнорировал его сарказм.

— Лучше подняться наверх и посмотреть, что там такое.

— Мы, что, тонем? — спросил Сольц.

Он уставился на стропила каюты, на висящие там спасательные жилеты и защитные костюмы.

— Нет, мы не тонем.

Кушинг смотрел в иллюминатор.

— Взгляните на этот туман, — сказал он. — Вы когда-нибудь видели что-то подобное?

16

Прежде чем отправиться к капитану, Гослинг решил напоследок выкурить трубку.

Он стоял на штормовом мостике, глядя вперед. Ветер дул в лицо. По палубе змеились щупальца тумана. Пахло уже не так сильно. Во всяком случае, не так, как вначале. Лишь едва уловимый, неприятный запах сырости. Гослингу пришлось сконцентрироваться, чтобы почувствовать его. Они находились в тумане уже почти три часа. Ничего не изменилось. Радио по-прежнему принимало лишь мертвый эфир, а стрелка компаса, хоть и не крутилась бешено, как раньше, неторопливо двигалась против часовой, словно не могла найти магнитный север. Гирокомпас застрял в бесконечном, ленивом вращении. Пеленгатор был мертв, система спутниковой навигации тоже не подавала признаков жизни. Это походило на нахождение в вакууме.

Ничто не работало должным образом.

Гослинг продолжал уговаривать себя, что всему виной туман, необычные погодные условия, атмосферные помехи, вспышки на солнце. Но, казалось, ничто не соответствовало действительности. Он видел много густых туманов, но никогда ничего подобного.

— Черт, — ругнулся он про себя. — Гребаный туман.

Он подошел к каюте капитана и осторожно постучал, прежде чем войти. На борту «Мары Кордэй» не было жестких правил поведения, но хозяином корабля по-прежнему являлся капитан и он заслуживал уважения.

Капитан Морс сидел за столом, нервно барабаня по нему пальцами. Морс обладал массивным телом, в котором странным образом сочетались жир и мускулы. Лицо у него было чисто выбрито, волосы аккуратно зачесаны назад. Гослинг никогда не видел, чтобы он улыбался.

Не улыбался он и сейчас.

— Ну и? — спросил он.

— Бесполезно, сэр, — ответил Гослинг. — Стокса больше нет. Если бы те идиоты сообщили мне, что человек упал за борт… Черт бы их побрал. Стокс утонул. В этом тумане не видно ни черта. Ближе к уровню воды еще хуже… гуще и зловоннее… я даже не видел парней в своей шлюпке, не говоря уже о том, что могло плавать в воде.

Лицо Морса оставалось бесстрастным.

— Можно подробнее?

— А нечего рассказывать. — Гослинг сел, снял с головы вязаную шапку и пригладил волосы. — Ничего стоящего внимания. Некоторые из ребят вернулись оттуда напуганными.

Морс приподнял бровь. Она выгнулась, словно гусеница.

— Давай, выкладывай.

И Гослинг выложил ему… все, как на духу. Рассказал, что туман был очень густой, и пленкой лежал на воде, поверхность которой была непривычно ровной, как зеркало. Что там было не видно ни черта, и они практически сразу потеряли «Мару Кордэй» из виду.

— Что напугало матросов?

Гослинг ответил, что точно не знает. Нервы у всех были напряжены до предела. Может, это все усугубило. Две шлюпки поддерживали связь только благодаря мегафону и поисковым прожекторам.

— Мы слышали в воде звуки, капитан. Не знаю… какие-то всплески. Что-то там плавало. Что-то крупное. Может, мимо проплывала стая китов, точно не знаю. Этот туман… Он словно проникал людям под кожу, и я не могу их в этом винить. Мне самому он очень не нравится.

Гослинг не стал вдаваться в детали. Морс понял это, но наседать не стал. Гослинг не стал рассказывать капитану, что матрос по фамилии Крайчек, находившийся во второй шлюпке, говорил, что видел что-то с длинной шеей и большими глазами, глядящее на него из тумана. Что один из его парней клялся, что слышал голос Стокса… только звучал он так, будто его рот был набит тиной и водорослями. Гослинг тоже слышал какие-то звуки. Только вряд ли это был человеческий голос. Это было что-то нехорошее, но он не знал, что именно.

— Есть, что добавить?

Гослинг пожал плечами. — Как я уже сказал, вода было гладкой, как зеркало. Ни ряби. Вокруг плавали пучки водорослей, от которых пахло гнилью. Судя по штилю и водорослям, мы, похоже, зашли в Саргассово море дальше, чем должны были.

Морс лишь кивнул.

— Думаю, это может означать, что угодно. Что ты можешь сказать об инциденте? — спросил он. — Что случилось с Стоксом?

Но у Гослинга не было ни малейшего предположения. Маркс, старший механик, отправил двух матросов вместе со своим первым помощником, Хаппом, проверить балластовую цистерну, что на правой корме. В ней было всего четыре фута воды, но заборник был забит. Как оказалось, водорослями. Хапп прочистил его, и примерно в это же время раздались крики Стокса, пробивающегося к люку.

— Капитан, я не знаю. Черт, там повсюду была кровь. Вокруг люка, на палубе, на переборках, по всему трапу, ведущему в кают-компанию. Боже, если б я только знал, в чем дело. Может, у него случился приступ клаустрофобии и… правда это не все объясняет, но…

Но что?

Гослинг лишь покачал головой.

— Многие слышали, что он кричал. Что в него что-то проникло или кусало его. Что-то вроде этого. Думаю, в цистерну могло засосать, что угодно.

Морс в этом не сомневался. Балластовые цистерны были такого размера, что могли вместить даже акулу. Или кита. Вот только через заборник они не могли туда пробраться. А вот рыба поменьше попадалась довольно часто. Моллюски, креветки, мидии, и тому подобное.

— Что-то кусало его, — произнес Морс. — Грызло. Хммм. Цистерну запечатали?

— Да, сэр, заперли, как следует.

Они поговорили о тумане, о своем затруднительном положении. О перспективах.

— Я рассказал бы вам больше, но это все, что я знаю. — Гослинг вздохнул. — Я давно уже хожу в море, капитан. Как и вы. И никогда не видел ничего подобного. Ни в книгах, ни где-то еще.

Морс сохранял бесстрастное выражение лица.

— Расскажи мне что-нибудь, Пол. Все, что угодно.

— Окей. Радио работает, но принимает только статические помехи. Пеленгатор тоже работает, но не ловит ни черта. Система спутниковой навигации, кажется, функционирует, хотя опять же никакой связи, — он покачал головой. — Полное безумие. Спутник мог сломаться. Такое раньше бывало, но мы должны были хоть что-то принимать. Он словно исчез.

И это было действительно странно. Морс прекрасно знал, как работает система навигации. Ее обеспечивала сеть из как минимум из двадцати четырех спутников, каждый из которых двигался по своей орбите. Конечно, один мог выйти из строя. Даже два или три… но все двадцать четыре?

Морс задумался.

— Хорошо. А что радар?

— Работает. Все в норме. Только мы прочитать ничего не можем. Ни суши, ни кораблей. Вообще ничего. Время от времени появляются какие-то импульсы, но они исчезают. Может, отраженные сигналы. Я, правда, не знаю. Эхолот в порядке. Дно прочитывается на глубине тысячи двухсот футов. Кажется, довольно твердое. Стрелка компаса по-прежнему движется против часовой.

— Механическая неисправность?

— Нет. Запасной ведет себя так же. Даже тот, который я держу у себя в каюте. Гирокомпас тоже никак не остановится. «Лоран» накрылся. Тут дело не в наших инструментах, капитан. Похоже, это все туман, море, или что-то другое. — Он покачал головой. — Я снял судно с автопилота… За штурвалом сейчас Айверсон. Может, я параноик, но у меня больше нет доверия современным технологиям.

Морс уставился на свои руки. Грубые и мозолистые от многолетней борьбы со стихией, они слегка подрагивали.

— Будем идти на низкой скорости, пока…

Гослинг облизнул губы.

— Пока что?

— Пока не выберемся отсюда.

Гослинг кивнул. Другого выбора у них не было. Он знал, что Морс думает о том же, о чем и он. О том безумном, сказочном дерьме про Треугольник Дьявола и Саргассово море. Обо всех глупых историях, что про них рассказывали. Но никто не заговорил об этом.

— А что за запах был раньше? — спросил Морс.

— Могу лишь сказать, что он исчез. Он исходил не от нас, я знаю это точно. Он появился с туманом. Что бы это ни значило. — Закусив нижнюю губу, он задумался. — Это была не просто вонь, капитан. Мы оба это знаем. Как будто, внезапно не стало воздуха.

— Держи это при себе, — сказал Морс.

Некоторое время они сидели молча. Потом Гослинг откашлялся.

— Вы когда-нибудь видели что-то подобное?

Морс поджал губы.

— О чем ты?

— Да, я так и думал. Никто не видел раньше такое. Вы проверяли свои часы?

— Мои часы?

У Морса были электронные. Казалось, они работали нормально.

У Гослинга были дайверские часы. Их стрелки двигались в обратном направлении.

— И такое не только у меня.

Морс выдохнул.

— Похоже, — медленно сказал он, — мы по уши в дерьме.

17

Минут через десять Морс встретился с Саксом и его командой. Он ни на что особенно не рассчитывал. Он встретился с ними в обсервационном салоне, чтобы ответить на вопросы. Обсервационный салон предназначался в основном для высокопоставленных лиц пароходства и других VIP-персон — политиков, важных гостей и т. д. В нем был мини-бар, мраморный камин, импортная кожаная мебель, и блестящая панельная обшивка из орехового дерева. Морс отчасти надеялся, что богатая обстановка даст Саксу почувствовать, что экипаж и офицеры «Мары Кордэй» высокого мнения о нем… и особенно, сам капитан.

Конечно, это был просто трюк. Сакс производил на Морса не больше впечатления, чем его первый помощник, но капитан знал все о людях вроде Сакса. Если сможешь управлять им, значит, сможешь управлять его людьми.

— Море может немного чудить в это время года, — сказал им Морс. — Я видел, как корабли застревали в тумане на два-три дня. Беспокоиться не о чем.

Сакс кивнул.

— Вот это я понимаю. Слышали, идиоты, что сказал капитан?

Фабрини лишь покачал головой.

— Да, слышали, слышали.

— Отлично. Так что можете прекратить травить свои байки про привидений.

— Нет причин для тревоги, — сказал им Морс. Внешне он излучал самоуверенную беспечность. Он был чертовски рад, что никто не видел его изнанки — в какое бледное, дрожащее существо он превратился.

— Черт! — воскликнул Фабрини. — Да вы, ребята, хоть знаете, где мы находимся?

— Мы следуем курсу. Только движемся медленно. В этом тумане у нас нет другого выбора.

Сакс нахмурился.

— О какой задержке мы здесь говорим? Мне нужно выполнять контракт, и вы знаете это.

— День, два. Не больше.

Сольц беспокойно заерзал на стуле. В его очках отражались лампы дневного света.

— А что с человеком, который выбросился за борт?

— Страшная история, — ответил капитан. — Мы никогда не узнаем, что там произошло на самом деле. Когда мы попадем в порт, будет проведено формальное расследование. Но даже тогда… кто его знает?

Фабрини сухо хихикнул.

— Кто его знает? Что за бред? — воскликнул он. — Мы видели его. Мы все его видели. Парень был весь в крови. Кричал, что что-то схватило его, что-то проникло в него.

Лицо Сакса потемнело.

— Заткнись, Фабрини. Ты видел парня, который был в крови. Парня, который сошел с ума. Если бы он кричал, что за ним гонятся Иисус и Мария, вооруженные бензопилами, ты бы тоже поверил?

Фабрини медленно покачал головой.

— Знаешь, Сакс, ты меня начинаешь бесить. Что с тобой такое? Что с вами, парни? — он окинул всех обвиняющим взглядом. — Вы знаете, что здесь творится что-то нехорошее. Все дело в тумане. Капитан преподносит нам на блюдечке какое-то дерьмо и думает, что мы это проглотим, и что Сакс? Сакс притворяется, будто ничего не случилось. Я не куплюсь на это, мать вашу. Ни за что. Да и вы все тоже.

— Господи Иисусе! — с отвращением воскликнул Сакс.

Сольц лишь покачал головой.

— Он прав. Что-то здесь не так.

Кук и Менхаус молчали, но мозги у них работали на полную катушку. Кук был из тех парней, которые редко что-то говорят. Менхаус не любил конфликты — он обычно ждал и отмечал, что думает большинство, и подстраивался под это мнение.

Следующим оратором выступил Джордж Райан. То, что он хотел сказать, было просто и по делу.

— Что, по-твоему, здесь происходит, Фабрини?

Кушинг кивнул, едва заметно улыбнувшись. Казалось, он наслаждался анархией.

— Да, скажи нам.

Все взгляды сейчас были прикованы к Фабрини. Его смуглое лицо покраснело, на виске пульсировала вена.

— Я не знаю, что случилось. Но парень неспроста спятил и спрыгнул за борт. Далеко неспроста. Боже, да вы посмотрите на этот туман. Я видел раньше туман, и он ни черта не светился. И не втягивал в себя воздух.

Капитан Морс пристально посмотрел на него, потом откашлялся

— Соглашусь, что мы имеем здесь дело с каким-то странным явлением, но в том, что произошло, нет ничего сверхъестественного, джентльмены. Я плаваю по Атлантике уже более тридцати пяти лет, и она не перестает меня удивлять.

— Тогда что, по-вашему, здесь произошло? — спросил Кушинг, забавляясь ситуацией.

— Правда, не знаю. Думаю, мы стали свидетелями какой-то странной атмосферной аномалии. Этот туман является результатом необычных погодных условий. Возможно, из-за взаимодействия солнца с холодным морем. Газы, от которых мы чуть не задохнулись, могли подняться из воды… пузырь метана, например. Такое раньше случалось.

— Это верно, — сказал Сакс. — Через пару дней мы выберемся отсюда, так что отставить ваши «страшилки».

Кушинг и Джордж переглянулись. Как и Фабрини, они чувствовали, когда их дурачат. Чувствовали, когда кто-то говорит им что-то, лишь бы они заткнулись. Именно это сейчас здесь происходило. Но самым мерзким и неприятным во всей этой истории было то, что никто не знал, что здесь происходит. И это пугало.

— Ерунда какая-то, — сказал Фабрини и утопал прочь.

Сольц ушел следом.

Больше говорить было не о чем.

18

Гослинг не присутствовал на встрече Морса с командой Сакса. Но капитан рассказал ему о ней. Морс был не из тех, кому нравилось лгать. Он любил говорить людям правду. Единственной проблемой было то, что правды он не знал. Да и никто не знал. Да, что-то было не так, но что именно? Они плыли вслепую. Без навигационных средств. Без радиосвязи. Даже радар вел себя странно. Густой туман сделал визуальную навигацию невозможной… не было видно звезд. Все это очень тревожило Гослинга.

Он никогда не был в подобной ситуации.

Безумие какое-то.

Он предпологал, что они находятся где-то между Норфолком и Южной Америкой. Это все равно, что говорить об иголке в самом большом в мире стогу сена. Где-то между Норфолком и Французской Гвианой.

Отлично. Это все равно, что сказать человеку, потерявшему контактные линзы, что они лежат где-то между Милуоки и Буффало.

Но где же они могут быть? — задался он вопросом. Конечно, туман и все остальное — чертовски странно, но само по себе мало что значит. Мы попали в странные погодные условия, и как сказал Морс, рано или поздно все нормализуется. Так о чем же я беспокоюсь?

У него не было ответа на этот вопрос.

Тебя беспокоит то, — прошептал низкий, зловещий внутренний голос, — что Морс заблуждается. В глубине души ты знаешь, что он заблуждается. Дело вовсе не в «странных» погодных условиях. Они, конечно, могут вывести из строя радио и пеленгатор, но они не могут влиять на систему навигации, тем более на радар. И если этого не достаточно, то почему ты ничего не сказал мне про компасы? Почему они крутятся против часовой стрелки? Какого черта они не находят северный магнитный полюс? Ты никогда не видел, чтобы компас вел себя так, и ты знаешь это. Даже море ведет себя неправильно. Вода слишком спокойная, и запах непривычный. У тебя нет объяснений ни одному из этих явлений, а если бы и были, ты бы не захотел их признать.

Облизнув губы, Гослинг вышел из своей каюты.

Он не будет больше думать об этом.

С этого момента будет так — никаких размышлений, никаких теорий, никаких догадок. То, что случилось здесь, нужно оставить как есть. Корабль плывет, и нужно лишь подождать и посмотреть, куда он их выведет. Выведет их всех.

Но опять тот чертов голос. Тот пронзительный, режущий внутренний голос: Ты отлично знаешь, чего избегаешь, Пол. Отлично знаешь. Ты слышал о подобных вещах от пьяных матросов. Знаешь о них из книг. Из телевизора. Ты слышал о странных морях, вроде этого. О местах, где вращаются компасы, и ломается техника. Где ничто не ведет себя, как следует. Где все неправильно.

Мертвое море.

«Мертвое море» — это не море на Ближнем Востоке, а явление, известное с тех времен, когда люди начали плавать под парусами. Неестественно спокойные водные массы, где внезапно все будто сходит с ума. Где люди убивают себя из страха посмотреть в глаза реальности. Бермудский треугольник. Море Дьявола. Саргассово море. Кладбище кораблей. Мертвые зоны, из которых возвращаются немногие.

Гослинг покачал головой. Нет. Вовсе нет.

Я не приму это.

Он пошел дальше. Он двигался вслепую, ничего не видя. Шестеренки в голове вращались сейчас с такой скоростью, что он перестал что-либо понимать. Да и не хотел. Он не планировал производить обход корабля, но именно этим он сейчас занимался. Он прошел по палубам с кормы на нос, посетил шлюпочные палубы и проверил оборудование, размещенное на спардеке. Проверил крышки люков и грузовые стрелы. Поднялся в рулевую рубку, убедился, что Айверсон управляет кораблем руками, а не ногами, и строго следует курсу. Потом спустился в салон, кают-компании, и зал для экипажа. Прошел к грузовым трюмам. Он шел бесцельно, погрузившись в свои мысли. Он не планировал делать камбуз конечным пунктом назначения, но так или иначе, знал, что направляется именно туда.

В ночную кухню.

Она продолжала работать даже после полуночи, чтобы кто-то, несущий вахту, всегда имел возможность перекусить или выпить чашку горячего кофе. Там Гослинг встретил Бобби Смоллза, второго кока, и одного из дежурных портеров. Они кивнули ему, и Гослинг кивнул в ответ. Портер наполнял пластиковые контейнеры мясной нарезкой, соленьями, сыром, и овощами для бутербродов, чтобы отнести ночной смене.

Старшим коком работал старший стюард, но выпечкой и подготовительной работой занимался второй кок. Портеры подавали еду и мыли посуду.

— Не рассеялся еще туман? — спросил Смоллз, меся кулаками огромный кусок теста.

— Нет еще, — ответил Гослинг.

Портер положил на поднос приправы и направился в кают-компанию.

Гослинг обошел кухню. Рабочие столы из нержавеющей стали сияли чистотой, а натертый чистящим средством кафельный пол пах сосной. Гослинг изучил ряды сверкающих печей, заглянул в кладовку, провел рукой по холодной стальной двери огромной морозильной камеры. Порылся в шкафах, изучил провизию, заглянул в ящики со столовыми приборами.

— Если вам нужно что-нибудь, — сказал Смоллз, не отрывая взгляда от теста, — дайте мне знать.

Гослинг улыбнулся.

— Мне ничего не нужно, Бобби. Просто не спится.

Смоллз был пятидесятилетним мужчиной плотного телосложения, с седеющими волосами «ежиком» и косматыми бакенбардами, почти переходившими в усы. Он мог бы сойти за копа из викторианского Лондона, но западно-техасский выговор быстро стирал это сходство.

— Да, сегодня всем нам не спится, мы же мыслящие твари, — сказал Смоллз.

— Ты знал Стокса, верно, Бобби? — спросил Гослинг, как бы между делом. — Того парня, который…

— Конечно, я знал его. Хороший был малый. Это был всего лишь второй его рейс. Да, я его знал.

— Он никогда не казался тебе… забавным, что ли?

— Забавным? Имеете в виду, умел ли он хорошо шутить? Да, сэр, язык у него был хорошо подвешен.

— Я не это имел в виду, — сказал Гослинг.

Смоллз кивнул. Он продолжал смотреть на свое тесто.

— Вы имеете в виду, не считаю ли я его сумасшедшим? Склонным к нервным срывам? Или глубокой депрессии? Нет, мистер Гослинг, не считаю. Полагаю, он был вполне уравновешен, как и все остальные.

— Да, я тоже так считаю.

Смоллз начал разминать тесто на посыпанном мукой столе.

— Вот туман этот, он забавный. Такой густой и сверкающий. Давно уже ничего подобного не видел. — Гослинг замер. — Ты видел такое раньше?

Смоллз поднял на него глаза. Они были серыми, как лужи на бетонном полу.

— Вы говорите, что всю жизнь плаваете по Атлантике, и никогда не встречали ничего забавного?

Гослинг облизнул губы.

— Ну, может, пару раз. Так, пустяки. Странные отклонения компаса… и тому подобное. Назовем это «атмосферные помехи».

Но Смоллз, похоже, не поверил ему. Он вернулся к своему тесту, и стал раскатывать его скалкой, размером с бейсбольную биту.

— Я плаваю в этих водах уже тридцать лет. Давным-давно я служил палубным матросом на сухогрузе. Он назывался «Честер Р». Мы везли крупный груз зерна в Бермуды из Чарльстона. Примерно через час после отплытия, мы связались по радио с Хэмилтоном. Все в порядке, все в порядке. А потом мы вошли в туман… очень похожий на наш. Вот это был туман, так туман. Густой, пахучий, и как-то странно светящийся.

У Гослинга пересохло горло. Пока сходство было довольно точным.

— И что потом?

— Когда в тех водах твой корабль проглатывает желтый туман, начинает всякое твориться. Знаете, у нас крутился компас, и мы не могли найти курс. Пеленгатор сдох, «Лоран» тоже, — сказал Смоллз, без тени эмоций. — Да, перепугались мы не на шутку. Многие из нас. Радио принимало лишь мертвый эфир в полосе высоких и боковых частот. Радар показывал нам какие-то штуки, которые то появлялись, то исчезали. Систем спутниковой навигации в те времена еще не было, но не думаю, что это что-нибудь поменяло. Вы так не думаете?

Гослинг согласился.

— Как долго вы находились в тумане?

Смоллз пожал плечами.

— Около часа, согласно хронометру. Мы все время плыли вслепую. Мы даже проскочили Бермуды, хотя не отклонялись от курса. Отклонись мы на пару градусов, и мы прошли бы мимо, оказались бы по эту сторону от Азорских островов, которая нам хорошо известна. Но мы очутились вовсе не там. Когда туман рассеялся, мы были совсем не рядом с Бермудами, и уж точно не посреди Атлантики, как вы могли уже подумать. Нет, сэр. Мы были к северу от Подветренных островов в Карибском море.

— Хочешь сказать, что вы шли на восток, а оказались за тысячу миль к югу от своего последнего местоположения? — спросил Гослинг. — И это всего за час?

— Все верно. Так оно и было. — Смоллз начал нарезать из теста алюминиевой формой печенье. — В это трудно поверить, правда? Да, представляю, как наш бедный капитан будет объяснять такой навигационный прокол владельцам судна. Не завидую ему. Знаете, что я вам скажу, сэр? Если вы окажетесь в Саргассовом море, как мы, звезды будут благоприятными, а условия подходящими для странных дел, вы столкнетесь как раз с тем, с чем столкнулись здесь мы. Сегодня люди называю это «Бермудским треугольником» и много чем еще. Но я человек старой закалки. Для меня это Саргассы. Саргассово море. Тот треугольник, о котором они брешут, лишь касается южного края Саргасс, но большая часть тех кораблей и самолетов имеют проблемы именно в Саргассах. Я знаю, потому что был на одном из них.

Гослинг знал Смоллза слишком хорошо, чтобы не доверять ему. Но Саргассово море не было тайной. Оно существовало на самом деле. Это была овальная область в западной части Северной Атлантики, примерно между восточным побережьем США, Вест-Индией, и Азорскими островами. В отличие от других морей, граничащих с сушей, Саргассово море было окружено океаническими течениями — Гольфстримом, Северной Атлантикой, Канарским и Северным Экваториальным течениями — которые омывали его, двигаясь по часовой стрелке и создавая в его границах мертвый штиль. Из-за штиля Саргассы являлись огромной пустыней плывучих водорослей. Во времена парусников это место называлось «Морем Потерянных Кораблей», из-за большого количества судов, попавших в штиль или застрявших в его огромных скоплениях водорослей. И в царстве морского фольклора оно имело вековую репутацию моря исчезнувших или брошенных судов, кораблей-призраков, морских чудовищ и странных явлений.

Но Гослинг знал, что эти рассказы были чистой выдумкой.

Иначе и быть не могло. ...