Это короткий фрагмент для ознакомления с книгой.
Илона Волынская, Кирилл Кащеев Гость из пекла
Гость из пекла
Пролог Ни к черту
— Беги! — крикнула Ирка. — Не останавливайся, беги! Холодная рука выскользнула из ее ладони, и женщина рухнула на четвереньки, разбивая колени о заледеневший асфальт. — Не могу-у! — даже не простонала, а провыла она, мотая всклокоченной головой. — Плохо мне… Ноги… не несут! — Плохо тебе? — злобно оскалилась Ирка, поворачивая назад, к оставшейся под фонарем тетке. Наклонилась, схватила за плечи. — Тебе плохо? Тебе? А твоему ребенку? Ему хорошо? Ему просто замечательно, да? — с каждым словом она встряхивала тетку — голова, украшенная нелепыми крашеными кудряшками, болталась, как у неживой, то заваливаясь на плечо, то падая на грудь. В неверном блеклом свете уличного фонаря лицо женщины казалось рыхлым, как мокрый творог, и даже не белым, а каким-то синим. — Не могу-у-у! — снова проскулила тетка. — Оставь меня, брось, беги сама… — Да я б давно тебя бросила! — заорала Ирка, борясь с желанием садануть тетку вот этой самой безвольно обвисшей, болтающейся башкой об столб. — Давно б бросила, если б могла… Ирка осеклась. Глаза женщины безумно выпучились, рот приоткрылся в беззвучном крике. Ее вздернуло на ноги и со всей силы шарахнуло спиной об столб. Но и тогда женщина не закричала. Она лишь шлепала губами, точно пыталась что-то сказать и не могла, глаза вываливались из орбит все больше, а лицо начало раздуваться… На толстой шее проступили синюшные пятна — точно отпечатки сомкнувшихся на горле цепких длинных пальцев. Ирка выхватила из-за пояса нож и отчаянно полоснула женщину прямо у горла! Возникшие из пустоты, из ниоткуда, капли черной крови разлетелись веером и темной капелью осыпали лед. Воздух завыл. Он выл весь, сразу, словно каждая его молекула превратилась в пароходную сирену, он визжал на тысячу голосов, он лаял и захлебывался пронзительным воплем, от которого мелко дребезжали стекла в окнах спящих домов. Женщина коротко всхлипнула и сползла вдоль фонарного столба, хватаясь за горло и заходясь хриплым, задыхающимся кашлем. На обледенелый тротуар шлепнулась отрубленная рука. Черная, покрытая короткой кудлатой шерстью, она казалась обезьяньей лапой, только когти на многосуставчатых пальцах были вовсе не обезьяньи. Длинные, загнутые, как рыболовные крючки, они яростно скребли ледяную корку, подбираясь к скорчившейся у столба тетке. — И… И… И… — постанывая на каждом выдохе, тетка на четвереньках отползала. Отрубленная рука взвилась в воздух и, растопырив пальцы с крючьями когтей, кинулась тетке в лицо. — Ш-ш-шах! — щелкнула зажигалка, и вырвавшийся из нее неожиданно высокий, как из огнемета, язык пламени охватил руку. Пылающая лапа ляпнулась рядом с теткой, но даже сквозь огонь когтистые пальцы все тянулись, пытаясь добраться до жертвы. — И-и-и! — истошно завизжала женщина, вскакивая и пытаясь броситься назад. — Стоять! — В прыжке Ирка рухнула тетке на плечи, повалила, прижала к земле. — Нельзя назад! Нельзя! — вдавливая бьющуюся, как большая рыбина, женщину в асфальт, прошептала она в торчащее сквозь нелепые кудряшки красное ухо. — На части разорвут! — Не слушай ее! Не слушай! Не слушай! — взвыли за спиной пронзительные голоса. — Она врет-врет-врет! Она ведьма! Ведьма! Ведьмы врут! Врут! Беги! Беги-беги-беги! Поворачивай! Назад! Спасешься! Беги! — Не оглядывайся! Только не оглядывайся! — лихорадочно шептала Ирка, почти силой поднимая женщину на ноги. — Оглянешься — всем конец! И тебе, и ребенку твоему! — Оглянись! Оглянись! Оглянись! — взвыли позади низкие скрипучие голоса. — Огля-янись! — вякнул прямо женщине в ухо дребезжащий, как ржавая пружина, противный старческий голосок. — Оглянись, тетка, не то хуже будет! — И снова чья-то рука вцепилась в волосы едва живой от ужаса женщине, отгибая голову назад. — Не оглядывайся! — рявкнула Ирка, чиркая ножом по воздуху у нее над головой. В тусклом свете ночного фонаря короткий клинок сверкнул живым серебром — хватка на волосах женщины исчезла. — Идем! Больше не останавливайся! — скомандовала Ирка, снова волоча тетку за собой. Тихо поскуливая от ужаса, та неуклюже потрусила за скользящей сквозь ночь девчонкой. Голоса летели за ними, не отставая, кружили над головами, жаркое смрадное дыхание опаляло затылок, и лопатки холодели от дразнящего, издевательского прикосновения острых как бритва когтей. — Обернись! Не слушай ведьму, не слушай, она тебя погубит! — сочился в уши вкрадчивый, как дуновение, шепот. — Беги, спасайся, беги назад! Она тебя убить хотела, да-да! — проскрежетал рядом склочный старческий голосок. — Головой об столб, да-да! Пошатывающаяся от усталости женщина только содрогнулась — из широко распахнутых безумных глаз покатились слезы. — Не слушай их! Все будет хорошо! — мимоходом, даже слегка рассеянно бросила Ирка, продолжая тащить тетку за собой. Ноздри у девчонки вздрагивали, как у принюхивающейся собаки, а в темных глазах то разгоралось, то гасло зеленое пламя. — Не могу-у-у! — спотыкаясь и снова едва не падая, провыла тетка. — Это сын твой не может! — вздергивая ее на ноги и безжалостно гоня вперед, бросила Ирка. — А ты — можешь! Ты — должна! — Мама? Мамочка! — раздавшийся за спиной радостный детский голосок заставил женщину встать как вкопанную. — Ма-амочка! — ласково пропели сзади. — Куда ты, мамочка? Я тут! Прямо за тобой! Оглянись, мамочка! — Василек? — неверяще переспросила женщина, и вдруг ее рыхлое лицо озарилось неимоверным, запредельным счастьем. — Нашелся, маленький! — Не оглядывайся! Это не твой сын! — зимней вьюгой взвыла Ирка, со всех сил вцепляясь в плечи женщине, обхватывая ладонями ее голову, не давая обернуться. — Кто эта девочка? — удивился сзади детский голосок. — Почему ты слушаешь ее, мама? Прогони ее, мама, прогони! Она плохая, она злая! Это я, я твой сыночек, я тут, у тебя за спиной, оглянись, мама, огляни… а-у-у-у-ау-у… — детский голос вдруг перешел в гулкий, пронзительный вой — не оборачиваясь, Ирка швырнула через плечо горсть каких-то семян. Позади коротко полыхнула зеленая вспышка. — Чертополох! — мстительно оскалилась Ирка. — Они его не выносят! Беги, не оглядывайся! Пока не оглянешься, они ничего тебе не сделают! — И она снова поволокла женщину вперед, по темной ночной улице. — Куда ты, мамочка? — жалобно закричал за спиной детский голосок. — Не уходи от меня! Не бросай, мамочка! Я один, я маленький совсем, тут темно, тут страшно, я не могу без тебя! Я люблю тебя, мамочка, не оставляй меня! Не бросай, мамочка! — Это не твой сын, не твой, твой сын не здесь! Беги-беги… — как заклинание повторяла Ирка и все шла и шла вперед, заставляя тяжело навалившуюся ей на плечо женщину переставлять ноги. — Мама! Ты что, не слышишь, я зову тебя, мама! Ты уходишь, мама? Ты бросаешь меня? Ты мне не мать! — детский голосок за спиной вдруг сорвался на пронзительный визг. — Не мать, не мать! Ты меня бросила! Бросила! Отец бил меня, а ты только смотрела! И сейчас бросаешь! Не мать, не мать! Предательница! Ненавижу тебя! Чтоб ты сдохла! Ненавижу! Будь ты проклята! — У-у-у! — завыв, женщина вдруг рухнула на колени и принялась биться головой об асфальт. — Он правду говорит! Сыночек, Василечек, прости меня! Проклятая я! Проклятая! — Вставай! — заорала Ирка. — Нашла время каяться! До одного места ему твое покаяние, его спасать надо! — Он правду говорит! — колотясь лбом о твердую наледь, продолжала завывать женщина. — Правду! — Без тебя знаю, что правду! А теперь — пошла! — рявкнула Ирка, поддавая тяжелым ботинком по обтянутому старыми «трениками» заду тетки. — Пошла, кому говорю! — Проклятая, проклятая… родным сыном проклятая! — бормотала женщина, бредя по ледяной темной улице следом за Иркой. — Проклятая-проклятая! — самодовольно скрипел позади гнусный старческий фальцет. — Проклятая! — ухало глухо, как в бочку. — Как есть проклятая, на веки веков проклятая… — Мама! Мама! — в темной арке двора забрезжил призрачный, фиолетовый свет, и сквозь темноту проступил силуэт ребенка — светловолосого мальчика лет четырех. Совсем голенького и босого. — Мама! — ребенок протянул руки к женщине. — Мне холодно, мама! Забери меня отсюда, мама! — Курточки нету… — останавливаясь, пробормотала женщина. — Батька его курточку-то забрал, пропойца. Прям на улице снял, когда на бутылку не хватило. А я слова не сказала, боялась, прибьет. Гадина проклятая! — женщина с силой ударила себя кулаком в лоб и вдруг начала яростно сдирать с себя старую, с торчащим из дыр синтепоном куртку. — Сейчас, сыночек! Сейчас мама тебя согреет! — крикнула она, бросаясь к призрачному ребенку. Ирка вцепилась в нее одной рукой, не давая сдвинуться с места. Вторую запустила в болтающуюся на плече сумку, выхватывая из нее обыкновенную пластиковую бутылочку. Выплеснувшаяся из-под крышки струя воды хлестнула призрак, точно плетью. — А-а-ах! — призрачный ребенок растаял, взвившись клубком пара. — Мама! Мама! — светящиеся малыши один за другим вылетали из темноты подворотен. Отделялись, словно отслаивались, от черного стекла безмолвных окон, струйками пара взмывали над тротуаром. — Мне холодно, мама! Я кушать хочу, мама! Я уже два дня не кушал! Мне страшно, мама! Я один, ты ушла и оставила меня одного, мама! Здесь темно, мама! Мне больно, мама, мне так больно! Призрачные младенцы слетались к женщине, реяли над ее запрокинутым, залитым слезами лицом, выстраивались вдоль дороги, умоляюще протягивая к ней светящиеся ручки… Отчаянно вскрикнув, женщина потянулась к ближайшему… — А-а-а! — Ладони женщины окрасились кровью, точно по ним стегнули железным прутом. Второй призрачный малыш метнулся ей под ноги — алые струйки побежали по коленям, стекая в старые разболтанные сапоги с расходящейся «молнией». — На-а! Получи! — разбрызгивая во все стороны воду из бутылки, заорала Ирка, вклиниваясь между женщиной и призрачными детьми. — Вчера Водосвятие было, у меня этой водички — хоть утопитесь все! Пошли на фиг, твари! Шипением пара призрачные дети растворялись в воздухе, но остальные придвигались все ближе, и женщина истошно кричала от их легких вкрадчивых прикосновений, и кровавая сетка расчерчивала ее лицо, ладони, ноги сквозь порванные колготки… — Зачем защищаешь ее, ведьма? — шепнул Ирке в ухо скрипучий голосок. — Ведь все правда! Отец его бил, а она молчала, боялась только, что соседи узнают! Ему надеть нечего, ему есть нечего… Стремительным движением Ирка цапнула около уха. Раздался сдавленный писк, и что-то отчаянно зашебаршилось у нее в ладони, пытаясь вырваться из хватки пальцев. — А у вас что, его черная икра ведрами ждет? Искушать меня вздумал, куцый? — зловеще процедила Ирка, крепче сжимая кулак. — Пусти, ну! Пусти, ведьма проклятая! Меня все равно убить нельзя! — завизжали из кулака. Не глядя, Ирка швырнула пойманное под ноги и с маху придавила ботинком. Под толстой рифленой подошвой влажно чвякнуло. — Покалечила! — раздался Ирке вслед воющий голос. — Ну хоть какое-то удовольствие… — буркнула Ирка, бросаясь к женщине. — Сыночек, Василечек, не надо, маленький, не убивай маму… Мама не хотела… Не хотела! — бормотала та, отступая перед надвигающимися на нее призрачными детьми. — Мама! Ма-а-ама! — долетевший невесть откуда крик был совсем другим — он был острым, пронзительным и… слабым. Едва слышным… И… Живым! — Там! Там! — закричала женщина, кидаясь навстречу призрачным детишкам и проскакивая сквозь них, словно вдруг, разом, перестала их и видеть, и ощущать. — Мой сын там! Я его слышу! Это он! Точно он! Ирка изогнулась и совсем не по-человечьи припала к земле, обнюхивая истоптанный тротуар. — Там! Настоящий! — бросила она, и ее голос вдруг стал глухим, раскатистым, напоминающим рык большой собаки. — Садись на меня! — рыкнула она, и очертания ее тела поплыли зеленым огнем. Черная блестящая шкура обтянула девчонку, как тугой комбинезон… Скаля внушительные клыки, рядом с женщиной возвышалась гигантская черная борзая. — Не человек, не человек, ведьма, сожрет, погубит, беги отсюда! — взвыли голоса за спиной… Женщина попятилась, в ужасе глядя на оскаленную пасть жуткой собаки. — Р-рав! — борзая яростно рыкнула… Клацнули кошмарные клыки… — А-а-ииии! — ухваченная за шиворот, тетка взлетела в воздух… и плюхнулась на широкую, как диван, спину гигантской борзой. Невольно вцепилась в складку шкуры на загривке… Гулко хлопнули, разворачиваясь, черные крылья, и борзая взвилась в ночное небо, унося на себе обвисшую, как мусорный кулек, всадницу. Сверху на тротуар ляпнулся растоптанный старый сапог со сломанной «молнией». Стараясь лететь как можно ровнее, Хортица мчалась сквозь ночь. Скорчившаяся у нее на загривке тетка, кажется, оцепенела от ужаса и только потому еще не сверзилась, но стоит заложить вираж, и она ляпнется об асфальт. В лепешку. Хортице не было ее жалко. Это как раз то, чего трусливая клуша заслуживает. Мужа она боялась, видите ли! Боялась за себя больше, чем за сына! И сын платил за ее страх — каждый день, под кулаком озверевшего от водки отца. Хортица чувствовала, как от ненависти перед глазами становится зелено и… постаралась лететь еще осторожнее. Еще бережнее. Она не может потерять проклятую тетку. Проступающие сквозь тьму квадраты городских крыш исчезли, сменившись черно-серой лентой шоссе. Дорога струилась мимо гигантских пригородных супермаркетов — строительный, торговля машинами, здоровенный ангар «Метро». Все безмолвное, пустое, и на шоссе тоже пусто и тихо, только запах плыл в воздухе — знакомый, отвратительный смрад мешался со слабеньким, еще совсем «молочным» запахом маленького мальчика. Хортица едва не пролетела мимо. Машина с погашенными фарами, темная, как сама ночь, мчалась по шоссе, и лишь клубящаяся над крышей вонь заставила черную борзую забить крыльями, зависая над крышей авто. Хортице хотелось визжать от радости — есть, нашла! — но она лишь сильнее заработала крыльями и темной тенью пронеслась в ночных небесах, обгоняя машину. Заложила вираж у самой обочины — пассажирка на спине тоненько заверещала, но крыло Хортицы уже чиркнуло по асфальту, и тетка грузно свалилась вниз, завозилась, пытаясь подняться… Крылатая Хортица развернулась и понеслась обратно, навстречу мчащейся по шоссе машине. «Попались, попались, поганцы!» — пели могучие крылья, взбивая воздух. Негромко гудя мотором, автомобиль выскочил из мрака, как выпрыгивает рыба из воды. Расправив крылья, Хортица ринулась на таран. Они летели друг на друга — Хортица и темная машина, они неслись, не снижая скорости. Стекла у заднего сиденья машины опустились, и наружу высунулись двое — в черных костюмах, при галстуках, в черных шляпах с низко нависающими полями — не то наемные убийцы, не то спецагенты из американского боевика! Единым слитным движением они выхватили из-за отворотов пиджаков тяжелые пистолеты… и ночь наполнилась грохотом. Пуля прошила маховые перья, обожгла бок. Крылатая борзая нырнула в воздухе и тут же метнулась в сторону, уходя из-под прицела. Один из убийц прекратил стрелять, сунул руку в карман — за новой обоймой… Из тьмы на него пахнуло жаром и псиной. Гигантские когти сомкнулись на плечах, рванули вверх, выдергивая из окна машины. С отчаянным воплем черная фигура промелькнула в воздухе и ударилась об асфальт. Страшный удар разорвал лобовое стекло автомобиля. Град осколков хлынул в салон, и внутрь сунулась иссеченная мелкими порезами морда гигантской борзой. — Ведьма! — тоненько, как поросенок, завизжал приникший к рулю водитель. Пассажир на заднем сиденье машины скорчился, прижимая к себе завернутый в грязные тряпки сверток. Уцелевший убийца резко повернулся навстречу. Горячее дуло револьвера ткнулось псине между глаз. Мгновение растянулось на целую… Ну, на минуту — точно. Металлически щелкнул затвор. Тишина. Выстрела не было. Громадная пасть сомкнулась на руке убийцы. Хортица резко мотнула башкой и, как тряпичную куклу, вышвырнула здорового мужика на обочину дороги. Вцепилась когтями в край крыши и, взмахнув крыльями, рванула автомобиль. — А-а-а! — водитель страшно заорал. Машину подбросило, развернуло поперек шоссе, перевернуло набок, с веером искр протащило по асфальту и приложило об столб. Пассажир заднего сиденья вывалился наружу, с трудом поднялся на ноги. Настоящий джентльмен — холеный, ухоженный, в твидовом пиджаке поверх роскошного шотландского свитера, в стильном клетчатом кепи… Выбивался из образа только завернутый в грязные тряпки большой и тяжелый сверток у него на руках. Сверток, из которого рвался неумолчный детский плач… Топоча дорогими ботинками по асфальту, джентльмен бросился бежать. Черная тень накрыла его. Крылатая борзая спикировала сверху — и громадные, способные разодрать надвое когти лишь смахнули кепи с макушки. Сквозь едва прикрывающий обширную лысину тонкий пушок волос торчала пара крепких острых рожек. Рогатый джентльмен продолжал бежать вдоль шоссе. Грязный кричащий сверток подпрыгивал у него на плече. Хортица спикировала снова — рывок! Ухваченный за ворот твидовый пиджак треснул пополам, повис лохмотьями, открывая хлопающие за спиной джентльмена нетопыриные крылышки. Рогатый припустил что есть духу… Хортица обрушилась в третий раз — и сквозь пропоротую в штанах рогача дыру вывалился голый крысиный хвост. Взмахнув крыльями, черная борзая спланировала на асфальт. — А-ах! — Вместо громадной собаки на шоссе стояла черноволосая девочка. — А ну стой, рогатый! Отдай мальчишку! — гаркнула она вслед улепетывающему «джентльмену». И зачастила:Встану я, благословясь,
пойду, перекрестясь,
из избы в сени,
из сеней в двери,
от дверей через порог,
со двора воротами.
Из ворот — на восток…
Уходи из избы дымом,
Из трубы ветром,
В темном лесу под смолистый пень…
Не пойдешь добром,
Не послушаешь — пошлю на тебя Касияна Святого… —
Будет тебя закаливать,
Будет начищать,
Отдыху не давать… —
Будет выжимать,
Будет выжигать,
Пощады не знать.
Будет доглядывать,
Будет выведывать,
Милости не ведывать…
Будьте мои слова крепки и лепки,
Крепче булатного оклада,
Острее вострого ножа,
Отныне и во веки веков, аминь! —
Пролог К чертовой матери
Уходящая в темноту Ирка криво усмехнулась. Действительно, за компанию. С собственной мамой. Откуда они берутся, такие? Она даже не винила отца Василька — она просто не думала об этом существе, обратившемся в скотину гораздо раньше, чем у него и впрямь появились рога и копыта. Но мать, мать Василька! Как она могла? Смотреть, как отец лупит мальчишку, как Василек мерзнет и плачет от боли и голода, и ничего, ничего не делать! Почему ей было все равно? Спохватилась, только когда ворвавшееся в дом чудовище с рогами и крыльями уволокло ее сына — с полного согласия пьяного папаши! А что должно случиться с самой Иркой, чтобы ее мама вспомнила о ней там, у себя, в Германии? Да хоть узнает ли она? Когда Таньки долго нет дома, в глазах у ее мамы поселяется тревога — тихая, молчаливая и неотвязная. А когда Танька возвращается, лицо ее мамы словно вспыхивает мгновенным облегчением. Танька счастливая. И Богдан тоже. А Ирка… Девчонка зло выдохнула сквозь стиснутые зубы. Мама, я привыкла жить без тебя, я научилась, но все-таки, мама… — Мама! — откуда-то из погруженного в кромешный мрак переулка позвал тоненький детский голосок. — Мамочка! — и в темноте горько и жалобно заплакали. Ирка остановилась. После всего случившегося — снова детский плач? Это могло быть неспроста… Это могло быть ловушкой… — Вот черт! — раздосадованно пробормотала себе под нос Ирка и принялась озираться. — Ой! — задушенно выдохнули в темноте. — Брат! Она нас видит! Видит! — Молчи! Ничего она не видит! — откликнулся едва слышный шепот. — Это она так ругается! В темноте затаились. Ирка чувствовала, как они замерли под прикрытием густых теней — неподвижные и в то же время готовые в любую секунду броситься: то ли на нее, то ли бежать. Внимательные глаза настороженно следили за ней. Даже тот, кто плакал, сейчас затих, только дышит — глубоко и нервно. Двое. Маленькие. Боятся. Ирка нерешительно потопталась на месте. Правильнее всего уйти. Хватит с нее на сегодня заботы о детях — если там действительно притаились дети. Ага, уйдешь, а потом саму себя обглодаешь, как косточку, — а вдруг и впрямь беда, могла помочь и не помогла. Подойти? Какая-нибудь киношная героиня и впрямь подошла бы — и получила тяжеленьким по башке в благодарность за заботу. Не отрывая глаз от напряженно сопящей тьмы, Ирка сделала шаг назад, еще… И скрылась за углом дома. Какое счастье, что они с ребятами отрубили свет, что темнота вокруг — хоть глаз выколи! Вот чего сейчас не хватало, так это запоздалого прохожего, оторопело наблюдающего, как, прижимаясь к стене, здоровенная черная борзая машет крыльями на уровне второго этажа. Стараясь не скрипеть когтями по кирпичу, Хортица влетела в переулок. Кажется, здесь… Она зависла в воздухе. Темнота больше не была темной — сквозь нее отчетливо проступали скорчившиеся под окнами маленькие фигурки. Теплые куртки, перчатки, смешные вязаные шапочки с козырьками… Похоже, и правда дети. Только вот запах от них… странный… неприятно знакомый. — Ушла! — облегченно вздохнул один, продолжая вглядываться в начало переулка, где пару секунд назад стояла Ирка. — А может, она бы нас к маме отвела? — дрожащим от страха и надежды голоском спросил второй. Первый только скептически хмыкнул в ответ. — Мама нас сама найдет! Обязательно, вот увидишь! — отрубил он так решительно, что сразу стало понятно — он уже ни во что не верит и ни на что не надеется. И если бы не надо было утешать младшего брата, сейчас бы сам ревел взахлеб. Этого Хортица уже не выдержала. Она еще раз внимательно прислушалась и принюхалась. В квартирах суетятся, ругаются, в «аварийку» звонят, а на улицах точно никого — ни людей, ни нелюди. Дети и впрямь одни… Черная борзая оттолкнулась лапами от стены, кувыркнулась в воздухе… Черноволосая девочка приземлилась перед малышами. — Ой! — пискнули оба, вжимаясь лопатками в промерзшую стену. Из-под задравшихся козырьков вязаных шапок на Ирку смотрели… маленькие красные глазки над поросячьими пятачками на покрытых черной шерсткой мордочках. «А под шапками наверняка рожки!» — сообразила Ирка. Вот почему запах знакомый. Еще бы не знакомый! — Чертенята! — невольно выдохнула она. — Ой! — снова пискнула парочка. Младший скорчился еще сильнее, зато старший вскочил и шагнул вперед, закрывая собой брата. — Иди мимо, человек! — с решимостью отчаяния крикнул он. — Ты нас вообще видеть не можешь! — Ну вижу же… — с кривой усмешкой процедила Хортица. Чертенята, чтоб их папа-черт побрал! Самые настоящие! Младшему примерно лет пять, старшему — семь… Ухоженные, хорошо одетые, здоровенькие… А значит… Семь и пять лет назад где-то из человеческих семей исчезли младенцы, а на их место в колыбельки легли вот эти — подменыши! Тогда — больные, едва живые! И человеческие родители возились с ними, кормили, выхаживали, лечили… любили, думая, что это их собственные дети! А через два года лишились, когда их чертовы родители вернули выхоженных человеческой любовью чертенят домой! А люди искали пропавших детей, метались, плакали… не зная, что их настоящие дети пропали уже давно. Что сталось с ними? Их бросили в лесу, на верную смерть? Сделали рабами старших чертей, заставляя прожить всю жизнь в боли, страхе, усталости? Отдали старым чертовкам, чтоб те воспитали из них новых чертей, — бывало и такое… В любом случае, пять лет… семь лет назад… Время, когда сама Ирка была еще ребенком. Когда не было у нее колдовской силы. И ничего не вернуть. Не спасти, не помочь, не защитить. Поздно. Человеческому миру те дети уже не принадлежат. Зато подменыши сейчас здесь! В полной ее власти… Видеть Ирка себя не могла, но чувствовала, как глаза вновь начинают светиться зеленым. — Так она ж ведьма, брат! Вот и видит! — по-детски неуклюже запрокидывая голову, чтобы козырек не наезжал на глаза, сказал младший. — Ты ро́бленная или ро́жденная? Лучше б ро́бленная, конечно, — рассудительно прошепелявил он. — А то ро́жденные нас совсем не слушаются. — Вас обязательно надо слушаться? — недобро прошипела Ирка. Черти, во всей красе! Единственное, что им надо, — власть над людьми! Даже таким маленьким. Младший чертенок вдруг испуганно съежился, кажется, почувствовав гнев в ее голосе. — Если ты ро́бленная, мы б тебя попросили нас к маме отвести, — жалобно проныл он. — Холодно очень… Ножки болят… — снова начал всхлипывать он. — Я к маме хочу! Я боюсь! Тут страшно! — и он окончательно ударился в рев — судорожно всхлипывая и вздрагивая всем телом. — Тут Хо-ортица бродит! Она нас съест! — Кто? — мгновенно теряя весь запал, охнула Ирка Хортица. — Ведьма Ирка Хортица — не знаешь, что ли? — презрительно бросил ей старший чертенок, присаживаясь рядом с братом и обнимая его за плечи. — Ну ты того… Не реви… Нету тут Хортицы, нету, успокойся! Спит она! Все люди спят, и она спит! — Он повернулся к Ирке и переспросил: — Правда ж, спит? Не может же она каждую ночь по улицам бродить? Город большой… Она нас не найдет, как думаешь? — Он с надеждой посмотрел на Ирку, и глаза его молили: успокой, пожалей, скажи, что страшная Хортица нас не тронет… — Да чего она вам сделает — Хортица? — растерялась Ирка. — Вы же черти! То есть эти… хохлики… нельзя чертей поминать… — Она чертям как раз и делает! — испуганно озираясь по сторонам, задушенно прошептал старший. — Ее у нас все, даже взрослые, даже старшие черти, даже… мама боится! — У нее пасть — во! — вмешался младший, разводя руки в пушистых варежках, чтоб продемонстрировать Ирке размеры ее собственной пасти. — Зубы — во! Когти — во! Крыльями машет, а глазищи зеленым огнем горят — у-у, страшно! Ирка торопливо опустила веки, прикрывая свечение глаз. — Как завидит черта, так сразу на него кидается! И не спасешься от нее! Сколько уже наших она… того… — нажаловался старший, а младший опять принялся всхлипывать, вздрагивая от плача и страха. — Так это… можно подумать… — возмутилась Ирка. — Они сами виноваты! Нечего было… — Мы не виноваты! — Теперь слезы покатились по лицу старшего. — Мы ничего плохого не делали! Мы маленькие еще… А она ведь и нас тоже… — Ключевое слово — «еще». Еще ничего плохого не делали. Маленькие еще, — приваливаясь плечом к стене, точно ее не держали ноги, пробормотала Ирка и недоуменно поглядела на доверчиво задравших к ней пятачки чертенят. Были б на их месте взрослые черти — понятно, что делать… А эти… Подменыши… Нечисть поганая… Малыши. Замерзли, есть хотят, к маме просятся. Страшную Хортицу боятся. — Вот ч-черти! — процедила Ирка. — Откуда вы взялись на мою голову? — А нас мама из проруби вытолкнула! — на мгновение отвлекаясь от плача, пояснил младший. — Мы в Днепре живем. У моста, — буркнул старший. Ирка невольно кивнула — у опор моста много водилось всяких… И потопельник, и русалок парочка. Почему бы и водяным чертям там не пристроиться? — А вчера Водосвятие было — лед над самым нашим домом вырубили! — продолжал старший. — Когда воду святить начали, так вокруг люди, люди… — Некоторые голые даже! — таинственным шепотом сообщил младший. — Не голые, а в плавках! — строго поправил старший. — У одного дядьки там такой живот был, что никаких плавок из-под него не видно! — строптиво возразил младший. — Этот дядька со своим животом ка-ак в прорубь прыгнет! И прямо на крышу нашего дома! Крыша — крак! — Мама нас в охапку — и наружу! А потом еще тетка прыгнула — и дому совсем конец вышел! Мама говорит — быстро на берег! — подхватил старший. — Мы выскочили, а там еще больше людей! Мы как побежим! Очень быстро, как мама велела! Бежали, бежали и вот… потерялись! — беспомощно закончил он. — Мама нас и-ищет! — И младший снова занялся любимым делом — заревел. — Будем надеяться, — Ирка пожала плечами. Если даже человеческие матери не всегда своих детей ищут, чего требовать от чертовки? А ей что делать? Нет, первая мысль всегда самая правильная — надо было мимо идти! И сейчас еще не поздно — повернуться и уйти! Это все, что она может сделать для парочки мохнорылых — и плевать, что они дети! Будь они взрослые — вот тут никуда бы она не пошла! Пусть благодарят свое чертово детство, что страшная Хортица согласна пройти мимо! Но все-таки… Дети ведь… — Все, — сказала Ирка. — Сдаюсь. Я еще об этом пожалею… — сама себя предупредила Ирка. Сама себе поверила — сразу и безоговорочно. Пожалеет обязательно. Но что же ей остается? — Никуда не уходите, — скомандовала она чертенятам и направилась к смутно белеющей сквозь мрак незаконченной стройке. Там наверняка должны быть палки, доски, что-нибудь такое… Вернулась Ирка, волоча на плече широкую доску. Чертенята покорно ждали — кажется, у них просто не осталось сил осторожничать и подозревать. Ирка неодобрительно цокнула языком — вот так их, наивных, и ловят всякие торговцы органами… и страшные ведьмы Хортицы! — Садитесь! — кивая на доску и одновременно вытаскивая из сумки баночку полетной мази, скомандовала она. Конечно, удобнее перекинуться — если уж она толстую тетеху на спине таскала, так чертенят даже не почувствует. Но как перекинешься, после рассказа о жуткой Хортице с когтями, зубами и крыльями. Вот тут чертенята и порскнут в разные стороны, и неизвестно куда забегут, олухи, города же совсем не знают… — А мы полетим? — глядя на Иркины приготовления, охнул младший, и его жутковатые красные глазки стали круглыми-круглыми! И перепуганными! — Мы никогда раньше не летали, мы только под водой… — Значит, придется вас держать, — смиренно вздохнула Ирка — какая разница, если уж она все равно собирается выступить в роли аэротакси для чертей? Она сгребла чертенят в охапку и усадила их перед собой. Доска с тремя пассажирами медленно взмыла в воздух и неторопливо поплыла в сторону Иркиного дома. Под рукой у нее зашебуршилось, и любопытный пятачок высунулся поверх Иркиного локтя. — Как кра-асиво! — протянул чертенок, когда кромешный мрак обесточенного района сменился сверкающей россыпью городских огней. — Будто звездочки на земле! — А быстрее можешь? — потеребил Ирку когтистой лапкой старший чертик. Алые его глазенки горели азартом. — Эге-гей! Ура! — вопили окончательно развеселившиеся чертята, когда доска на полной скорости пронеслась над проспектом и, прошибая завесу деревьев, спикировала вниз, в старую городскую балку, на дне которой и стояла Иркина развалюха. — Побудете пока у меня… — прошептала Ирка, заставляя доску зависнуть напротив окна своей комнаты. Интересно, «пока» — это до каких пор? И что ей дальше с ними делать? — Мы идем к тебе в гости? Правда-правда? — восторженно ахнул младший чертенок. И немедленно похвастался: — А мы уже были в гостях, с мамой. Целый один раз! У дядюшки болотного черта. — На болоте? — рассеянно поинтересовалась Ирка, подцепляя кончиками пальцев неплотно закрытую раму — еще удирая вечером в окошко, оставила открытой, но сейчас рама примерзла… — Не-а, — протянул младший. — Дядюшка давно на болоте не живет! У него знаешь какой дом? О такой! — чертенок развел лапки и восторженно заулыбался. — А машина какая — большая, черная, джип — внедорожник называется… Старший чертенок чувствительно саданул братца пальцем под ребро и поглядел выразительно. Ирка даже раму в покое оставила. Кажется, младшему закрывали рот, чтоб не болтал лишнего. Про дядюшку-болотного, у которого вместо положенного по статусу болота — «о такой!» дом и джип-внедорожник? — Зато мы никогда не были в гостях у ведьмы! — дипломатично сказал старший. Ирка испытующе посмотрела на него, пожала плечами — очень ей нужны их чертовы секреты! — и настежь распахнула окно. — Ну тогда проходите! — объявила она, ссаживая чертенят на подоконник. С радостным писком младший попытался спрыгнуть внутрь комнаты и тут же был пойман старшим за курточку. — А ты нас не обидишь? Страшной ведьме Хортице не отдашь? — строго спросил старший брат, крепко держа отбивающегося младшего за полу. — Скажем так… Я вас никому не отдам, кроме вашей мамы, — увильнула от прямого ответа страшная ведьма Хортица. — Ура, — пискнул младший, доверчиво улыбаясь ей пока еще беззубым ртом, и чертенята радостно нырнули в теплую темноту дома. — Мяу! — тихо сказали позади. Ирка обернулась. Ее кот сидел на груше и походил на большой лохматый шар. Дыбом стояло все — шерсть, усы, топорщащиеся уши, хвост трубой, а кошачьи глаза стали круглыми от изумления, словно два блюдца. — Ну а что мне было делать? Не бросать же их! — развела руками Ирка и, спрыгнув в комнату, втащила за собой доску и закрыла окно. — Спать будете здесь, — объявила Ирка, кивая на свой заранее расстеленный диван. — А мама говорит, прежде чем укладываться спать, надо умыться и почистить зубы, — с важностью сказал младший. — Какая у вас… правильная мама, — подавилась воздухом Ирка. — Только… давайте вы сегодня без умывания, ладно? А то ванная на первом этаже, а там… — Ирка замялась, не зная, как объяснить. — Там — страшное? — глаза младшего чертенка округлились. — Страшнее, чем ведьма Хортица? — замирающим голоском спросил он. Ирка представила свою бабку, разбуженную посреди ночи плещущимися в ванной чертями, и совершенно искренне кивнула: — Намного страшнее! Без единого слова чертенята нырнули под одеяло и затаились, испуганно поблескивая красными глазенками. «Только бы сказку не заставили на ночь рассказывать! — мысленно взмолилась Ирка. — А то я им такое расскажу… до чертовой пенсии вспоминать будут!» Из-под одеяла донеслось тихое сопение — чертенята спали, уткнувшись рожками в подушки. Ирка встала, выключила свет… потом вернулась и подоткнула им одеяла. Бесшумно, стараясь не скрипнуть ни единой ступенькой, соскользнула по лестнице. Постояла, прислушиваясь, у закрытой двери бабкиной спальни и тихонько шмыгнула на кухню. Лечь ей сегодня не светит, так хоть чаю выпьет. Спать хотелось неимоверно, но Ирка понимала, что, даже если выселит чертенят со своего дивана, все равно не уснет. Перед глазами кружился, кружился, не останавливаясь, хоровод лиц и морд — бледный Василек, его перепуганная мамаша, старший черт, бараньи рога… и все исчезало во вспышке электрического разряда и осыпалось черной, пахнущей паленой шерстью золой. А перед глазами Ирки вставали чертячьи мордочки с любопытно шевелящимися пятачками под козырьками смешных вязаных шапок. — Бум! — Ирка звучно стукнулась лбом об стол, подскочила, бессмысленно моргая сонными глазами. Что она делает ночью на кухне? Ах да, чай пьет! Потому что кровать занята… Устало позевывая, она набрала чайник и поставила его на огонь. Что она будет делать, если их чертова мать на самом деле ни черта их не ищет? В смысле, ни чертенка — ни одного, ни второго. Что она скажет утром бабке? «Бабушка, знакомься — это чертенята. Чертенята, знакомьтесь, это моя бабушка. Она гораздо хуже вашей, чертовой, и мы прямо сейчас в этом убедимся…» — Мяу! — предостерегающе сказал Иркин кот, заглядывая с ветки груши в открытую форточку кухни. — Мяу. Ирка прислушалась… вскочила и бесшумно выскользнула на крыльцо. Пробежала через сад и остановилась у ярко освещенной фонарем калитки. Точно! За калиткой кто-то был. Большая тень то приближалась, бесформенной кучей выглядывая из-под калитки, то удалялась снова, словно тот, кто мыкался на улице, никак не мог решиться нажать кнопку звонка. Еще не хватало, бабка же проснется! Ирка распахнула калитку. За калиткой стояла чертовка. Встрепанная, запыхавшаяся и перепуганная насмерть! Ее рыльце гораздо меньше, чем у чертенят, походило на свиной пятачок — просто вздернутый курносый нос с глядящими наружу ноздрями. На лице почти не было шерсти, только гладкий пушок. Но сбившийся на сторону дешевый парик открывал торчащие надо лбом рожки, а обуться чертовка и вовсе забыла и теперь цеплялась за забор, покачиваясь на подгибающихся копытцах. При виде Ирки силы вовсе оставили ее, и она рухнула на колени прямо в наметенный у калитки снег. — Не убивай! — прошептала она, запрокидывая к Ирке залитую слезами морду. — Детей не убивай! Меня возьми, ведьма Хортица! Со мной делай что хочешь, только детей… отпусти! — Она умоляюще протянула к Ирке когтистые лапы. — Они… не виноваты ни в чем! Они… маленькие! — Человеческие дети тоже маленькие! Не заметила, чтоб ваших это сильно останавливало, — злобно буркнула Ирка. Чертовка стояла на коленях и молчала. Только плакала. Ирка еще немного потопталась у калитки… наконец повернулась к чертовке спиной и пошла через сад к дому. — Ну чего встала, заходи. Только тихо! — бросила она через плечо. Мгновение позади царила тишина, а потом Ирка услышала на садовой дорожке робкий, спотыкающийся цокот копыт. Чертовка шла. Всхлипывала, тряслась и шла прямо в логово страшной ведьмы Хортицы. «Она ведь на самом деле не надеется спасти детей, — поняла Ирка. — Не надеется, что их отпустят, но все равно идет!» — Вот, — мрачно буркнула она, когда, следуя за Иркой, чертовка бесшумно взлетела по лестнице на второй этаж. И распахнула дверь в свою комнату. И ткнула пальцем в диван, где безмятежно спали умаявшиеся чертенята. — Вообще-то, я бы не советовала их будить прямо сейчас. — А… как же… — чертовка глядела на Ирку еще испуганными, еще не понимающими, но уже не такими отчаянными глазами. — Ну… — Ирка досадливо передернула плечами — нет, в такую дурацкую ситуацию она еще не вляпывалась! — Можешь тут пока посидеть… Я даже чаю тебе налью! — процедила она. — Ты? Мне? Чаю? Но как же… — забормотала чертовка. — Сама не понимаю! — оборвала ее Ирка. — Но вроде как нехорошо… человек… то есть черт, конечно… — покосившись на рога чертовки, исправилась Ирка. — В дом пришел! Надо хоть чаю… Они сидели в Иркиной комнате: Ирка возле стола, чертовка с зажатой в когтях чашкой устроилась в ногах у спящих чертят и то и дело поглядывала на них, словно боясь, что исчезнут. И бормотала, бормотала и улыбалась, радостно и бессмысленно, точно пьяная. Ирка даже подозрительно покосилась на чашку — обыкновенный чай, ничего спиртного она туда не подливала точно! Но чертовка и впрямь была пьяна: счастьем, облегчением, и что дети нашлись, и вот спят себе, и страшная Хортица их отпустит, и не такая она уж страшная на самом деле, то есть страшная, конечно, но сегодня, видать, настроение у нее хорошее, повезло, и чертовка бормотала, рассказывала… — Я ведь одна, одна совсем — думаешь, легко одной-то двоих детей… — Я пока еще не думаю, мне рано, — мотнула головой Ирка, но чертовка ее не слушала. — Черт-то мой, как младший наш родился, сразу свалил — надоело ему, видишь ли! Ну и пусть валит к своей матери — к свекрови моей то есть, всю кровь из меня повыпила, у-у, ведьма проклятая! — Чертовка осеклась, испуганно взглянула на Ирку, но, увидев, что та не злится, продолжала: — Специально на дне реки поселилась, не хотела, чтоб дети без матери росли, как у этих, современных чертовок — все на работе да на работе, а чертенята, как бурьян… А на дне что, жизнь простая, да много ли надо, зато с детьми не расставаться — я сама за ними и присмотрю, и всему научу, и поберегу… Но теперь все-е-е! — Чертовка решительно взмахнула чашкой, так что капли чая рассыпались по полу. — Хватит! Чтоб прямо на крышу голые мужики с бабами сыпались, да чтоб детей потом найти невозможно… Хватит! Мне братец-болотный еще когда говорил — перебирайся ко мне в город, я тебе работу найду, жилье… У меня брат знаешь какой? — восторженно выдохнула чертовка. — Какой? — стараясь казаться равнодушной, спросила Ирка. Ее все больше интересовал этот братец-болотный, который приглашает перебраться в город, у которого дом и джип, и работу может найти… Какую работу можно найти для чертовки — с рогами и копытами? Козой на ферме? Так черти коз на дух не выносят, чтоб там ни малевали всякие средневековые художник! Интересное кино получается… Кажется, что-то новенькое появилось в жизни местных чертей, а она и не заметила, а еще «страшная ведьма Хортица». Видно, недостаточно равнодушия оказалось в Иркином голосе — чертовка вдруг поперхнулась чаем и шумно закашлялась, испуганно косясь на Ирку. Та невольно потянулась — хлопнуть по спине, но чертовка шарахнулась в сторону, едва не свалившись с дивана, и вскочила… — Братец какой? — Она неловко поставила чашку на стол, и глаза ее метались, как испуганные мыши. — Обыкновенный, черт как черт… Болотный… В грязи живет, тиной укрывается… — Хм… — с сомнением хмыкнула Ирка. Чертовка попятилась. — Я… я пойду! Детей возьму и пойду! Утро скоро… — Она судорожно дернула головой в сторону темного окна. — Еще увидит кто… — Ну, иди… — настороженно следя за ней, согласилась Ирка. И впрямь, лучше будет, если вся чертова компания как можно скорее уберется из ее дома. Пока она не передумала. Пока не взяла вот эту доверившуюся ей нечисть за шкирку да не тряхнула как следует! Мигом расскажет все: и про братца, и про что Ирке будет угодно… Ирка дернула старшего чертенка за лапу: — Эй, вставай! И валите отсюда… к чертовой матери! Но первым вскочил младший… Глянул поверх Иркиного плеча… и с криком: — Мама! Мамочка! Ты пришла! — сиганул чертовке на шею. — Я… Я никогда не забуду… Я для тебя… Все, что хочешь… — уже стоя на улице и радостно прижимая к себе своих чертенят, счастливым голосом выдохнула чертовка. — Разве я просила твоей благодарности? — буркнула Ирка и с грохотом захлопнула калитку. И плевать, если даже бабка проснется! Злобно пиная подворачивающиеся под ноги обломки сосулек, Ирка побрела к дому. Вот ведь чертовка… Чертовка! И та любит своих детей, и заботится, и никогда не бросает… А человеческие мамы… Мама Василька… И ее собственная, Иркина мама… Почему они…Глава 1 Нежданные гости из Германии
Месяц спустя Ирка выбралась из покрывающих склоны старой городской балки густых кустов и, пошатываясь, двинулась к дому. Голова у нее кружилась. Все это было… невероятно! Даже для нее — невероятно! Она только что сражалась со змеицей — со здоровенной разъяренной драконицей! Огнекрылая Дъна, Верховная Хала, Повелительница Грозы, явилась в мир людей, и была битва великая меж ней да Иркой Хортицей, змееубийцей, наднепрянской ведьмой, дщерью бога Симаргла, и разразилась битва сия из-за самого Айтвараса Жалтиса Чанг Тун Ми Луна, Великого Дракона Вод, царевича-полоза, младшего сына повелительницы змеев Табити-Змееногой! Короче, Ирка с Диной из-за парня подрались. Из-за Айта, наглой, гадской (в полном смысле этого слова!) морды. Ирка выиграла. Она выиграла уже в тот момент, когда Дина, золотоволосая красавица (если в человеческом облике), не помня ни чести драконьей, ни законов, установленных матерью Табити, ринулась через границу между мирами — убивать проклятую человеческую ведьму! На которую совершенно по-хамски запал единственный мало-мальски подходящий жених-змей! И теперь помолвка между Айтварасом и Диной, и без того бывшая делом сомнительным (чтоб там себе Дина ни думала!), стала и вовсе нереальной! Вы пробовали когда-нибудь заставить дракона — жениться? Если он не хочет? Вот и не пробуйте — целее будете! Уничтожить Ирку не вышло, хотя Дина честно старалась. В человеческом мире добропорядочную змеечку поджидает столько соблазнов — то развлечения, то шопинг, то другие парни, которые без ума от ее фигуры и золотых волос (ха, они еще не видели какой элегантный у нее хвост — совсем бы обалдели!). А потом сам Айт прорвался к месту битвы — через миры и расстояния, сметая границы и преграды… И чуть не откусил Дине голову (в полном смысле слова — он ведь в драконьем облике явился!). Но Ирке было наплевать на Динину голову! Они с Айтом целовались! В смысле, Айт с Иркой, а не с Диной, конечно… На крыше торгового центра! Крышу снесло — напрочь! И у Айта, и у Ирки, ну и у торгового центра заодно… И теперь Ирка не знала… не понимала… не могла подумать… То есть думала она непрерывно, только роящееся у нее в мозгу безумие трудно было назвать мыслями — пылало бешеное солнце над крышей высотки, а между ней и таким близким небом плыло лицо Айта, его отчаянные, сумасшедшие глаза, и он наклонялся к Ирке… Ирка подняла руку и медленно коснулась губ. Ей казалось, губы горят, ей казалось, она чувствует прикосновение Айта, видит, как небо рвется навстречу расправляющему крылья дракону и ей, ей, ей одной… рядом с ним. Свисающий у Ирки с локтя кот негодующе мявкнул. Ирка снова подхватила его. На самом деле кот мог запросто шагать собственными лапами, но… Ирке нужен был кто-то рядом! Она целовалась с парнем… Змеем… Драконом… Айтом! Поселившееся на губах солнце перебралось на щеки, потом на шею… Ирке казалось, у нее горит все лицо. — Что теперь Айт обо мне подумает? — растерянно глядя на кота, спросила Ирка. Все знают, что надо быть гордой… и неприступной… не давать парням того… повода… А другие «все» говорят, что пока ты такая гордая и неприступная не даешь парням повода, они уматывают к другим девчонкам — и очень даже запросто! — Черт знает что! — в сердцах сказала Ирка, хотя точно знала, что черт не знает; черти, они в человеческих чувствах на самом деле не очень ориентируются. Да она Айту крылья повыдергивает, если он только посмеет разлететься к другой девчонке! И хвост! И… Он же обещал прийти к ней на день рождения! Еще месяц ждать, даже месяц с небольшим… Целый месяц! Это должен быть самый лучший, самый классный день рождения, который можно только придумать! Что будет интересно змею-царевичу, успевшему повидать весь мир? Два мира… Ей нужно все спланировать, а до дня рождения остался месяц с небольшим… Всего только месяц! А вдруг он не придет? Вдруг он пошутил… — Не-е-ет… — протянула Ирка, вспоминая лицо Айта. Какие тут шутки… Ну а вдруг у него просто не получится? — Да что ж я — весь месяц буду себя изводить? — возмутилась Ирка. Надо немедленно переключиться, подумать о другом… Например, о рассеянных по всему дому волосках из Дининой пышной шевелюры, после ее ухода обратно в мир змеев превратившихся в золото. Успели ли Богдан с Танькой собрать их прежде, чем бабка очухалась? — Яринка! Ирочка, де ты? — донесся громкий и какой-то жалобный крик, и из переулка выскочила бабка. Она остановилась перед Иркой, прижимая сухую ладонь к груди и глядя на внучку с непонятной растерянностью. — Ой, Яринка, там у нас дома — таке сталося, таке! «Все! — поняла Ирка. — Богдан с Танькой не успели. Ну и как теперь объяснять бабке, почему сток в ванне золотой проволокой забит?» Но бабка ни слова не сказала про золото… — Там, там… приехали! — глядя на Ирку с непонятным ужасом, выпалила она. — Кто, бабушка? — устало переспросила та. Ясно, на их дом очередное нашествие. Кто на сей раз — мавки, русалки, богатыри, змеи… крокодилы? Бабка вдруг протянула руку… и погладила Ирку по голове! Как маленькую! — Так отож… — смущенно промямлила она. — Так вона ж… Мамка твоя приехала! — выпалила она. — З Германии! З новым папой! Немецким! Ирка минутку подумала… и уронив слабо мявкнувшего кота, медленно села на покрытую снегом бровку тротуара. — То есть как — приехала? — слабым голосом переспросила она. — Та отак… — пробормотала бабка, подумала… и, отряхнув с бровки снег, с кряхтением уселась рядом с внучкой. — Прилетела… Прилетела? На мгновение Ирка представила себе свою маму — на метле! Светловолосая красавица, мчащаяся сквозь снег и ночь из Германии — прямо в их родной город! К дочери… К ней! — Три часа назад самолет приземлился, — словно почуяв Иркины мысли, сообщила бабка. — Каже, таможню долго проходили… На такси з аэропорту прикатили, не знаю, як той таксист по нашим буеракам-от проихав… Три часа назад… она стояла над поверженной Диной, глядела на Айта и не чувствовала, не знала, что мама уже здесь, всего в часе езды от нее! А еще ведьмой себя называет… Кот едва слышно мявкнул и сунул лобастую голову Ирке под руку. Но ладонь девчонки лежала неподвижно, точно она и не чувствовала щекочущих треугольных ушей. — Мужик ейный новый у нас на кухне засел — кофий он там пьет, немчура поганая! — тоном настолько гневным, словно засевший на ее кухне немец занимался там расстрелом партизан, выдала бабка. — А мамка твоя в ванной залегла, моется она, бачь! Треба меньше пачкаться! А я куртку надела та й тишком-нишком — тэбэ шукаты! Предупредить… А то ты до дому — а воны там! Ирка молча кивнула… — Ще красивше стала мамка твоя, — тихо сказала бабка. — Такая вся… як з журналу, — и по голосу было слышно, что маминой журнальной «красивости» бабка категорически не одобряет. — Мама всегда была красавицей, — механически ответила Ирка. — А ты с ней, конечно, уже успела поругаться! — Та хиба ж я з людями ругаюсь? — простодушно изумилась бабка. — Я просто вказую им на их недостатки! Ирка даже на миг отвлеклась от прибившей ее новости. Это что бабка — шутит? Да еще над собой? Но бабкина физиономия была сокрушительно серьезной. — Сижу тут з тобою, почитай шо на голой земле — зовсим здурила на старости лет! — осуждающе качая головой, пробормотала она и поднялась. — Юбку на заду всю замочила… — Она отряхнула юбку и шагнула в сторону, обернулась к Ирке. — Я им не стала казаты, де ты зараз, сбрехала, начебто ты в школе, так що можешь не поспишаты — колы хочешь, тоди и приходь. — Придерживая наброшенную на плечи куртку, она торопливо потрусила обратно, в сторону дома. «Вообще-то, бабка тоже должна думать, что я в школе», — в смятении подумала Ирка и тут же выкинула эту проблему из головы — плевать, как бабка догадалась, что она прогуливает (и считать ли прогулом битву со змеями?). Мама приехала! Мама тут, в двух шагах, только войти в дверь дома и… Ей не хотелось идти домой! Она… боялась! Она, Ирка Хортица, наднепрянская ведьма, боялась так, как не боялась ни в схватках с чертями, ни в сражениях со змеями… Она уже привыкла, что… мамы нет. Что мама не думает о ней, что ей все равно… Обида стала частью ее жизни, такой же привычной, как утреннее умывание. А теперь оказалось — обижаться не на что! Пусть ее долго не было, но ведь мама приехала! На Ирку словно плита рухнула — она наконец осознала! Мама и вправду приехала! Мама — дома! Ирка вскочила и со всех ног рванула к дому. Кот снова мявкнул ей вслед, потом совершенно по-человечески вздохнул, покачал головой и посеменил за Иркой, пятная снег фигурными следами лапок. Едва не снеся калитку, Ирка влетела во двор… Бабка торчала поперек садовой дорожки, уперев руки в бока и отрезая любую возможность подойти к двери дома. Физиономия у нее была угрожающая и одновременно какая-то азартная — Ирка вдруг подумала, что так, наверное, мог бы выглядеть капитан пиратского брига, идущий в почти безнадежный бой с королевским фрегатом. При виде внучки она расплылась в фальшиво-бодрой улыбке и голосом пронзительным, таким, что ее, наверное, на другом конце балки слышали, и приторно-сладким, как засахарившееся варенье, возопила: — Яринка, дивчинка моя люба! Що, вже со школы повернулася? Ах ты труженица моя, отличница! Ирка споткнулась и едва не ткнулась носом в бетон дорожки. Нет, она не спорит, у нее, конечно, вагон всяких достоинств (одни клыки с крыльями чего стоят!), но «отличница» и «труженица», да еще от бабки… — А у нас радость, Яринка! — кричала бабка с таким энтузиазмом, что каждому было понятно — таки радость. Большая-пребольшая… Вот-вот лопнет… — Ты знаешь, кто к нам вернулся? — Знаю… — растерянно кивнула Ирка. Что за театр — бабка ж сама только что ей рассказала… — Та як ты можешь знать, якщо я сама тильки минуту назад дизналася? — отмахнулась бабка. — Пойдем, покажу! — И решительно ухватив Ирку за руку, поволокла к пристройке, где еще утром жила золотоволосая змеица Дина. — Зачем… Куда? — пытаясь вырваться, бормотала Ирка, но бабка держала крепко. ...Все права на текст принадлежат автору: Илона Волынская, Кирилл Кащеев.
Это короткий фрагмент для ознакомления с книгой.