Все права на текст принадлежат автору: Альберт Зеличенок, Альберт Бенцианович Зеличёнок.
Это короткий фрагмент для ознакомления с книгой.
Посиделки в межпланетной таверне «Форма Сущности» (СИ)Альберт Зеличенок
Альберт Бенцианович Зеличёнок

Зеличёнок Альберт Бенцианович Посиделки в межпланетной таверне «Форма Сущности»

Посиделки в межпланетной таверне «Форма Сущности»

Посвящается Лёнушке — с любовью

Хаотический роман
Не на Краю Вселенной — ибо у Вселенной нет края; не в Центре Вселенной — тоже довольно расплывчатое понятие; не в Конце и не в Начале Времен — так уж вышло; нет, все происходило совсем в другом районе Описываемого Бытия. Представьте себе сравнительно небольшую — не более полупарсека в диаметре — и, к примеру, яйцеобразную — хотя последнее вовсе не обязательно — замкнутую (берегитесь, клаустрофобы!) капсулу пространства. Представили? Ну, вот я и запер вас в ареале повествования. Вокруг — как я уже говорил, примерно на четверть парсека в каждую сторону — действительность клубится и завихряется, концентрируясь в образах самых причудливых предметов. Что с вами? Ах, вы попытались сесть? Коленки ослабли? Извините, не успел предупредить: здесь надо быть чрезвычайно осторожным, все так зыбко, неустойчиво, ненадежно. Что поделаешь — плоды чистого разума, не фиксируются сразу. Да и потом тоже может не случиться. Мы ведь с вами не Боги, не правда ли? Я, во всяком случае, точно нет.

Но мы отвлеклись от сути происходящего. Возможно, я вас удивлю, но у происходящего нет сути. Не возникла пока. Придется подождать. Да, кстати, о кресле, которое вы столь неосмотрительно намеревались занять. Приглядитесь. Ясно? Нет? Тогда позвольте представить: Пойдра-Вух, эпизодический персонаж. Забежал вперед, раньше всех. Позже мы познакомимся с ним поподробнее. А может быть, и нет, это как получится. Но уж тогда в следующий раз — непременно, я ему пообещал. А иначе он ни за что не отстанет. Да, я забыл спросить: возможно, вы приверженец реалистического театра? Тогда мысленно нарисуйте внушительное здание с колоннами, что-нибудь этакое поампиристей, билетерши все в джерси и перманенте, фойе всё в золоте и зеркалах, дамы все в вечерних платьях, то есть дамы частично в вечерних платьях… нет, так непонятно. Короче, все дамы частично в изысканных туалетах… частично снаружи. Лучше пройдем в зал. Там всё сплошь в бархате: Бархатные кресла, бархатные голоса актеров, бархатный занавес с непременной чайкой на нём — как бы скромно, но чтобы зритель сразу понял, куда попал, и знал свое место. Кстати, насчет места: что-то с ним опять не так. Видимо, воображение вас подводит. Или подсознание? Тут обстановка сразу реагирует. Интересно, что получится? «Театр начинается с виселицы»? Или «спасибо товарищу Фрейду за наше несчастное детство»? А может, «вперед, к вершинам мазохизма!»? Как сказал неизвестный поэт:

Если есть на зубе пятна,
Значит, кариес пришёл.
Вам, конечно, неприятно,
Но дантисту хорошо!
Посмотрите-ка на вон ту даму. Нет, не на блондинку с волосатой лапой на шее (это не декор, это партнёр — спутников надо осмотрительнее выбирать), а на блондинку с зелеными пятнами на плечах; одно нам подмигивает, между прочим. Теперь оглядитесь. Щупальца, клыки, жгутики, присоски, рожки и ножки. Ножки, собственно, и раньше были, они придают атмосфере необходимый аромат порочности. А чайка-то, чайка! Какие у нее в клюве зубки обнаружились! Да не жалейте его, не надо, это же критик. Таких мы, писатели, допускаем в свои произведения только в качестве сырья. На фарш!

А в общем, неплохая обстановочка. Мне нравится. Может, ещё что-нибудь построим? Готический-преготический замок с глубокими подземельями и несносными привидениями, обладателями мрачных тайн, интересных только им да автору? Или далёкую планету с космодромом на две перманентно убивающие друг друга (или враг врага?) персоны, одна из которых до невообразимости чужда нам, землянам, зато другая до отвращения своя, местная? Или джунгли, населённые тиграми, кобрами и тарзанами? Или колледж с совместной сауной, битком набитой весёлыми приключениями? На мой вкус?

Ну что ж, тогда стартуем от печки, и для начала позвольте вам представить Место Действия. Оглянитесь вокруг. Вы увидите (смотрите выше) самую пластичную сцену в мире. Декорации появляются, воплощаются, изменяются и исчезают по воле автора и читателя. Мы с вами находимся в Месте, где Ничто переходит в Нечто. Поскольку мы сюда попали, то у нас есть право называть окружающее интимно и фамильярно — Место. Отсюда нет исхода. Вечность осталась позади, и Вечность ждет впереди, но здесь — тихая гавань, и Время с его пресловутым Ходом не допущено в сии края.


Для удобства путников, угодивших в Место и ставших его пленниками, тут неведомо когда и кем выстроена и превосходно функционирует знаменитая харчевня «Форма Сущности». Безвестный архитектор неслучайно исполнил ее в виде гигантской пивной кружки, то есть бутылки… кровати… окорока, так что все подлетающие, подходящие и возникающие из подпространства сразу понимают, куда попали.

У входа гостей встречает неизменный кабатчик Жирный Гарри; соблазнительно покачивая стремящимися вырваться из декольте крупными молочными железами и сладострастно вертя округлыми ягодицами под ультра-миниюбкой (о прочих достоинствах умолчу, остерегаясь штампов), она самолично, многообещающе улыбаясь, проводит их к свободному столику. Таковых здесь, увы, немало, ибо новички в харчевню прибывают нечасто, а старожилы время от времени — незнамо как и куда — всё-таки исчезают. Как следствие, хозяин, который навечно привязан судьбой к своему заведению и потому имеет за душой совсем небольшой запас баек, редко находит для них слушателей, и, хоть его и прозвали Болтливым Беном, поболтать ему, в сущности, не с кем. Хорошо еще, что его кличка — Немой Нэд — адекватно отражает реальность, и он предпочитает слушать других, нежели говорить сам.

Вот и сейчас он пристроился к шумной компании, которая, соединив вместе три стола, оккупировала дальний правый угол зала. Здесь вливается в глотки грандиозное количество спиртного, кислотного и формальдегидного, здесь отравляют воздух чудовищные сочетания вредных для здоровья дымов, здесь громче всего визжат разнопланетные девушки, выволакивая из-под подолов и из-за корсажей бесстыжие ладони, присоски и щупальца, здесь рассказывают самые интересные истории. Вот и курдыбится всеми чавками И-У-Крх, хитро всматриваясь в каждого оратора тремя двухзрачковыми глазками, фиксируя байки на гранях головного суперзапоминателя и отрываясь лишь по необходимости в ответ на крики:

— Василий Петроффитш! Три пинты эля и бычий цепень на закуску!

Или:

— Ка-Тся, душечка! Дай же мне поерошить твой мех на спинке!


А между тем восседавший сразу на трех стульях (интересно, а как бы вы устроились, если бы у вас были четыре ягодицы общей площадью три с половиной квадратных метра и два хвоста) розовый дракон влил в себя бочонок «Фиделя Кастро» (смесь гематогена, расплавленного тринитротолуола и жигулевского пива в равных долях), вытянул под столом нижние конечности, а верхними смял пышные формы двух ближайших красоток (бело-розовой Сью из Иллинойса-на-Терре и фиолетово-зелёной Хатци из Пирры, городка, расположенного на единственной планете двойной системы Бон-Шанс) и начал:

— Люблю самок гуманоидов! Девочки, вы когда-нибудь пробовали секс втроем в воздухе во время мёртвой петли с правосторонним вращением? А позу Андромахи? Тоже нет? Тогда вас ждёт незабываемая ночь! Но я отвлёкся. Простите, друзья и подруги по несчастью, я знаю, что пришла очередь моего рассказа, который я озаглавлю так:

Поход Левого Полусреднего от Чаши Святого Грааля с прологом и эпилогом, но без хэппи-энда

Родился я примерно 989 лет 7 месяцев 13 дней 8 часов 5 минут назад (считая до попадания в Место). Мы, драконы, хорошо умеем считать и любим точность. Наша голубовато-зелёная планета, Штрудель-С-Изюмом, довольно быстро, но не теряя достоинства, вертелась как вокруг своей оси, так и вокруг жёлтого карлика Мао. Полагаю, что, если там не произошло мировой революции, то она и до сих пор пребывает на прежней орбите. Мои родители были тогда ещё молоды. Отцу едва пробил 731 год, а матери не исполнилось и пятисот. Оба они происходили из древних и прославленных, но не обедневших родов. Отец принадлежал к клану Вонючих Ядозубов, прозванных так окрестным населением за свою щедрость и высокие душевные качества. Его предок, Струкодил Плюворылый, принял посильное участие в битве девятнадцати воинств у зловещей горы Два-С-Половиной-Кариесных-Зуба. Правда, вначале он в семейных традициях проспал дебют генерального сражения, но затем, появившись на поле боя во всей грозной силе, запугал и рассеял (по ошибке, конечно, так как всегда отличался плохим бинокулярным зрением после хорошей выпивки) главные силы собственных союзников. В результате битва была проиграна, зато в дальнейшем история планеты пошла именно тем блистательным путем, который и привел нас к нынешнему процветанию. Представить страшно, что было бы, если бы мой прапрадедушка обладал более крепким сном… или острым зрением. Нет, его вклад в развитие цивилизации и прогресс культуры явно недооценены хронистами.

Кстати, именно в честь Струкодила я и назван Левым (считается, что я похож на его левую голову, если смотреть анфас). А мое второе имя посвящено маминому дяде Головастику, в которого она была тайно влюблена в детстве и который играл полузащитником в университетской команде по капитболу.

Другой мой пращур по отцовской линии, Каллипиг Зудоносый, слыл покровителем изящных искусств, да и сам не чурался муз. Именно его гений украсил главный пик Штруделя следующим четверостишием:

Поднимаясь к Горним Высям,
Опускаясь в мрачный Ад,
Сам не слишком возносися —
Все равно ты червь и гад!
В отличие от многих и многих виршей, эти строки, похоже, пребудут бессмертными, ибо даже специально подготовленным бригадам скалолазов так и не удалось стесать их с каменной стены. Но основной точкой приложения усилий Каллипига стала художественная критика, и здесь деятельность его была весьма заметна. Собственно говоря, с самого начала его благотворной работы он считался самым крупным из литературоведов планеты (и, безусловно, был таковым — его парадный портрет в натуральную величину до сих пор хранится в моём семействе), а с веками его репутация лишь крепла. Именно он подверг художественный метод Асада Занудноморального столь сокрушительному разгрому, что развалины его замка являются главной достопримечательностью Долины Смердящих Гейзеров, где проживал до встречи с моим прадедушковатым дядей вышеупомянутый пиит.

Он же благодаря энциклопедическим познаниям сумел определить коренные общие черты в фолиантописи двух крупнейших исторических беллетристов той эпохи — Купиля Флотоголового и Гумиля Пассионарного — и установить источник вышеупомянутой близости — большие пальцы левых ног обоих служителей Клио. Бывшие мэтры добились личной встречи с Каллипигом, в процессе которой он, охарактеризовав направление их творчества как романтический неокретинизм, тщательно разобрал всю их жизнь и деятельность. Запоздавшие к началу встречи клевреты и поклонники ученых насильников Музы застали их уже разоблаченными и в кататоническом состоянии. Живописные руины, украшающие различные (но, преимущественно, злачные) районы столицы Штруделя — вот и всё, что оставил предок от литературных построений и репутаций Виктуара Менструозного (писавшего под псевдонимом Однофамилец), Бройлера Велеречивого с присными его, Валентиозы Вивисексуальной, Арбитсона Категоричного и многих, многих других. Поле штруделианской изящной словесности было столь педантично прополото Каллипигом, что два века после него находилось под паром. Увы, он рано умер, подавившись случайным графоманом, каковых так легко встретить на наших бомондах и страницах журналов.

Мои предтечи по материнской линии были тоже ничего себе. Один из них, Гривуар Лысоногий, прославился изобретением плотоядной розы, кусты которой, прихотливо рассаженные им на лесных тропинках, доставили немало забавных минут одиноким путникам и парным распутникам. Другой, Теймураз Многотонный, остался в истории как кровожадный маньяк. Он, загримировавшись под тихого тинэйджера, знакомился на пустырях, тёмных улицах и подозрительных дискотеках с ищущими приключений непорочными девственницами, утолял с ними похоть всех своих тринадцати чресл, а затем заставлял их заполнять бесчисленное множество журналов по технике безопасности, отчего девицы в неописуемых муках умирали. Небезызвестный Гангнус Многоначитанный, проникавший в судьбы цивилизации путем исследования собственного кала, автор нашумевшей монографии «Я как вершина истории», — тоже из моей родни.

Я рос весёлым, шаловливым, развитым мальчуганом. Мне еще не исполнилось тридцати, а я уже освоил огнеметную охоту с упреждением и часами, радуя родителей, преследовал конных рыцарей на горных дорогах. В пятьдесят я был сложён как Бог, по образу и подобию которого мы, драконы, созданы, и совершил дебютное забавное похищение (этим термином в честь Забавы Путятишны — первой жертвы первого из драконов — у нас обозначают галантные похождения). К семидесяти я скопил некоторую толику драгоценных камней, каковую спрятал в самой дальней галерее семейной пещеры и для верности устроил над ней камнепад. К несчастью, двоюродный дедушка Пролаз, отличавшийся чрезмерным нюхом и непристойной наблюдательностью, вскоре обнаружил мой склад. Пришлось убить дедушку, что, помимо прочего, оказалось весьма выгодно и в финансовом отношении. Папа и мама были восхищены моей силой и находчивостью.

В девяносто мне начали подыскивать невесту, но я грудью встал на защиту своей независимости. После долгих, кровопролитных боёв, в которых с каждой стороны пало невероятное количество орков, троллей, летучих мышей, столов и стульев, родители оставили левое крыло пещеры и подрывные намерения. Увы, в лапах отца оказалась моя детская со всеми девушками (кроме самой любимой, которую я — для верности — проглотил), поэтому пришлось пойти на переговоры. В итоговом документе, который мы подписали кровью шеф-повара, папа с мамой обязались холить меня и лелеять, а я их — горячо любить и не есть. Моя феминотека перешла в общую с отцом собственность, что вызвало заметное неудовольствие матери; по-моему, она в дальнейшем там немного подворовывала, когда ей лень было сходить за продуктами. А может, это папа перекусывал на скорую руку или кто-нибудь из кузенов?

В честь моего столетия устроили скромный, но буйный пир: мясной салат «Дары природы», сыр с консервированными русалками, танцы волкулачек на столах, игра в салочки-съедалочки с бродячими трубадурами, шоу с завязанными глазами «Попытка — не пытка» с последующими пытками проигравших, на закуску — пирог со взбитыми гномами. Каждый из приглашённых подарил мне по драгоценному камню и по принцессе в половозрелом возрасте. И хотя, когда все мы перепились коктейлем «Слеза Андромеды», родственнички растащили большую часть алмазов и сапфиров (причём многие прикарманили даже не свои подношения), но девушек-то почти не тронули, и с тех пор я всегда был удовлетворён жизнью в её сексуальном аспекте. Я даже изготовил специальный дорожный принцессер, с выложенными бархатом отделениями, кольцом для переноски на крышке и многочисленными отверстиями — для дыхания и прочих функциональных целей — и всегда беру его с собой. Он и сейчас при мне, наверху, в номере, и принцессы в полной боевой готовности. Так вот, когда праздник закончился, мамочка уединилась со мной в малой кладовой, откашлялась, вымыла лапы с мылом (я проникся серьёзностью момента), сложила крылья на спине особенно внушительным образом и заявила:

— Сын мой! Твой отец — слюнтяй и бабник (надеюсь, что не в первом, но во втором я похож на него), поэтому мне придётся поговорить с тобой как мужчина с мужчиной. Сынок, ты знаешь, что каждый дракон, достигший совершеннолетия, должен проделать благородный поход, иначе паломничество, по местам боевой и трудовой славы предков, а также по прочим пунктам, куда крылья занесут. Однако ты, я думаю, не имеешь представления, почему мы так поступаем. Слава Богу, мы не паладины какие-нибудь, от этой заразы у драконьей расы иммунитет. Сын, я тебе открою великую тайну, которую неисчислимые века отцы (а порой, как у нас, матери — обычно по аналогичным причинам) открывают сыновьям в их сотый день рождения. Левый (так уменьшительно-ласкательно называют меня домашние; кроме того, они именуют вашего покорного слугу Полусредним, Средним, Полом, Лёвой и Лёвушкой, Серым, Сереньким, Серёжей и еще почему-то Аликом), ты помнишь урнообразный сосуд, который мы используем как плевательницу и миску для костей? О нем и пойдёт речь.

Некогда, во времена, когда мир был ещё настолько юн, что драконов ни на одной планете не путали с бесполезно вымершими динозаврами, по заброшенной лесной дороге брёл одинокий безгрешный старец неопределенной биологической принадлежности. Давно не стриженные волосы на его боках цеплялись за колючие кусты, мускулистые руки в веснушках до первого локтя опирались на клюку из ствола бегебычьего дерева. Палка заменяла ему отсутствующую третью ногу и помогала сохранять равновесие, особенно в период цветения Жёлтой Блудожорки, к соку которой святой пилигрим был неравнодушен. Его седощавый хвост оставлял в пыли узкий извилистый след, напоминавший изречения из Боговдохновенной Книги Трёп, которая, как известно, никогда не существовала. Глаза старца смотрели спокойно и мудро, и это был поистине дар Небес существу, которое последние три с половиной сотни лет — то есть с момента рождения — находилось в состоянии тяжкого алкогольного опьянения. Странник совершал своё паломничество, ведомый инстинктивным религиозным чувством и запущенным геморроем. Он находился в благочестивых поисках страны Ых, где реки текут фруктовым йогуртом; где люди ходят в белых одеждах, а леди — без оных; где жители проводят утро по плану, день — на колёсах и расширяют души к вечеру; где креплёные напитки продают на каждом углу, весь световой день и особенно несовершеннолетним, а ночью раздают их даром, ибо если человек — или иной нетрезвомыслящий объект — приполз в такое время, значит, ему надо. И — никакого похмельного синдрома, ломки, перековки, вшитых ампул, мытья посуды и выноса мусорных вёдер!

Двигаясь в направлении сих чудесных земель, старец был безмятежен и тих всегда, за исключением утренних часов — по понятным причинам. Увы, именно утром ему повстречался молодой да ранний дракон Самсобой, как назло, взыскующий мудрости. Увидев пенсионера с палочкой, Самсобой сразу же определил его как: а) пилигрима, б) анахорета, в) давно не мытого грязнулю — и, неправильно выведя из этих посылок приверженность к философским размышлениям, принялся задавать свои пресловутые вопросы. Многое интересовало не в меру любознательного юношу. Что есть жизнь и что есть смерть? Что есть Бог? В чем смысл жизни? Что такое бытие и что такое сознание? Быть или не быть? И как, вообще, быть-то? Как заводить себе друзей и оказывать влияние на людей, включая нелюдей? Куда идёт этот мир? Что делать? Кто виноват? Как нам реорганизовать Рабкрин? Куда делась позолоченная погремушка, которую Самсобойчик в двенадцатилетнем возрасте оставил на пеньке и позже не нашёл? Правда ли, что принцесса Нутелла в свои пятнадцать ещё девственница? Прервав поток вопросов, старец завопил, воздел посох к небу и проклял Самсобоя и весь его (то есть наш) род самым страшным и нецензурным об разом. Он повелел, чтобы отныне в каждой драконьей семье оказывался — произвольным образом — совершенно ненужный и даже вредоносный для неё амулет. Любой дракон, достигший совершеннолетия, почувствует душевный зуд, требующий избавить родных от отягчающего их раритета, и отправится в далёкий путь. Его ждут искушения, опасности и пустые хлопоты, но лишь самый стойкий и сильный достигнет цели. Однако по возвращении домой…

Мама замолчала.

— Ну а дальше? — вскричал я, заинтригованный. — Что их дома-то ждёт?

— Дальше старичок ничего не успел сказать. Огорченный и шокированный Самсобой испепелил его. И радостно вздохнули тридцать семь небес и тринадцать глубин, ибо они опасались, что старец, отыскав страну Ых и поймав кайф, достигнет такой духовной силы, что станет вмешиваться в судьбы небо- и адожителей и управлять ими; а он уже и без того сидел у них в печенках со своими вечными жалобами на здоровье и плохое качество обслуживания в магазинах и аптеках. Таким образом, пилигрим сгинул под всеобщие аплодисменты, но заклятие-то осталось. Вот потому ты, сынок, и чувствуешь ныне необъяснимое возбуждение и неодолимое желание вступить на тропу войны и подвигов.

— С чего ты взяла? — изумился я. — Ничего подобного я не ощущаю. Как раз наоборот, я бы сейчас съел чего-нибудь вкусненькое, поиграл в аэрогольф с дядей Спраем или с папой, а потом бы соснул часок с основным составом моей коллекции.

Тут я кое-что вспомнил, связал вместе некоторые нити её рассказа (который я вам передаю в достаточно усовершенствованном виде), и меня осенили:

— Постой, мама, что же это, наша урна для костей?..

— Да, Лёва, это Чаша Святого Грааля. Лет триста назад твой папа подобрал её в лесу, приняв за чашечку для бритья, и с тех пор она висит над нами, как дамоклов мяч — беда с этими мифологическими сравнениями, никогда не знаешь точно, что они означают. Это всё равно как сизифов труп — зловеще, но красиво. Или бездонная вагина, которую должны постоянно наполнять Данаиды — но эту историю тебе ещё рано слушать. Что только мы ни делали с колдовским сосудом: и в речке топили, и в покер соседям проигрывали, и в Россию под видом гуманитарной помощи направляли — ничто его не берёт. Проходит несколько дней — и он снова на прежнем месте, и такая от него по всему дому благодать — не продыхнуть. Нетопыри — и те сбежали. А сколько раз из-за него проезжие паладины наш дворец громили — и не сосчитать. Ворвётся, бывало, всех зомбей до дрожи запугает, посуду перебьёт, старенького дедушку мечом ткнёт — и к Чаше. Потянется к ней ручонками шаловливыми, глаза горят, зубы щёлкают — аж пломбы по полу горохом… Тут, естественно, молния, гром, куст какой-нибудь неопалимый и голос из облаков: я тебе, дескать, задам! А он уж, болезный, на коленях, последние волосья с плеши рвет и голосит: ах, я недостойный рыцарь, искусам поддавался, соблазнов не избегал, сказать, что замечен в порочащих связях, — значит, ничего не сказать. Я в монастырь отправлюсь, я в пустыню уйду. Потрепыхается так в конвульсиях с полчасика, успокоится, отойдёт, отдохнёт — и за дверь, снова на турнирах биться, живность экзотическую истреблять и повышать сексуальное образование сельского населения. А Чаша здесь остается, с нами. Правда, последние полтораста лет, когда мы её под мусор догадались использовать, вроде полегче стало. По крайней мере, прекратили по ночам ангелы являться и этими… как их… кимвалами бряцать. Но окончательно избавить нашу семью от сего… предмета можешь только ты, Полусредний!

Вот так я был повёрстан в герои. Не могу сказать, что эта перспектива меня прельщала, но мама намекнула на возможность потери престижа, жилплощади и материального вспомоществования…

— Слушай, а если я просто выйду на большую дорогу, покараулю одинокого рыцаря, сражусь с ним и, пользуясь фактором внезапности, всучу ему этот кубок? И дело с концом!

— Нет, Левый, так нельзя. Всё-таки мы, драконы, — хранители традиций. Если уж мы уклонимся от исполнения своих обязанностей, то наш мир, и так не слишком мудро устроенный, превратится в сущий бедлам — право, не знаю, что это означает. Ты действительно можешь начать с торного пути, но затем должен свернуть на нехоженые тропы и продвигаться трассой тягот и лишений. Тебя ждут непроходимые чащи и бездонные моря, кровожадные монстры и потерявшие всякий человеческий облик рыцари. Покажи себя во всем блеске, Левый Полусредний!

Тебе также встретятся разнообразные искушения в виде вина, еды, золота, человечьих и драконьих самок — не избегай их. Помни: славу драконьему племени как раз и принесло сочетание мощи с мелкими, простительными слабостями. Если где-нибудь предоставится возможность сжечь городок-другой или хорошенько пограбить — воспользуйся ею. Надо же и о чести рода подумать! Но помни: главная твоя цель лежит далеко на западе. Там огромные площади заняты полями зерновых, находящимися в коллективной собственности и потому отравленных гербицидами, задушенных сорняками и выжженных солнцем.

В самом сердце этой полумёртвой зоны стеной поднялись над землей сверкающие непереносимым для глаз блеском Кисломолочные горы. Немногочисленные проходы и тайные тропы в горах охраняет эльфийская гвардия. Это не те безобидные эльфы с крылышками, к которым ты привык и которые порхают неглиже на солнечных полянках и по ошибке вступают в противоестественные половые сношения с зазевавшимися бабочками. Нет, это нелетучие эльфы-переростки под два метра, жестокие, кровожадные, безжалостные. Их девицы страдают половой гиперактивностью и бросаются на всё, что движется, а их мужчины готовы зарезать кого угодно из высших идейных соображений. Берегись их, сынок, и постарайся не попадаться в их длинные, цепкие пальцы.

В центре горного кольца возносит к небу заостренные башни белый замок Абар-Кадабр, названный так в честь братьев, построивших и его, и парную к нему цитадель Кадабр-Абар, расположенную вне Кисломолочной системы и ныне сданную в аренду под ресторан «Макдональдс». В белом замке проживает великий чародей Васильич. В прежние времена он был воином. дуэлянтом, жуиром и вообще роковым мужчиной, но с возрастом остепенился, увлекся позитивной магией и стал положи тельным до полного отвращения. Только он в силах освободить тебя от Чаши, но как добиться его согласия — Бог весть. Скорее всего, это невозможно, но ты ведь добровольно принял на себя эту ношу.

— Добровольно?!!

— Конечно. Я тебя, во всяком случае, не уговаривала.

Мама всегда передёргивала во время игры в карты.


Период сборов я опущу. Когда мы уже прощались, папа прижал меня тремя лапами к головогруди и сказал секретным голосом (примерно вдвое тише обыкновенного):

— Последнее напутствие, сынок. Мы, драконы, слывём существами мудрыми, поэтому, если ляпнешь какую-нибудь глупость, делай загадочный вид. Пусть ищут в твоих словах второе дно, а ты им не мешай и избегай разъяснений. Надо все же реноме хранить. Не позорь наш род, Левый, но и не прославляй сверх необходимого. От этого суета одна и беспокойство. Помни: сон — вторая пища, но настоящая еда лучше. Пиши с дороги. Ну, счастливо.

На этом прощание можно было считать законченным, и я, взмахнув крыльями, направился прочь от восходящего солнца.


И подумать только, что уже на следующий день меня ждало первое приключение. Я, не останавливаясь, пролетел над деревнями Три Помойки (известной своим собором двенадцатого века, сгоревшим в тринадцатом), Четыре Помойки, Пять Помоек, Одна Большая Помойка. Кстати, согласно господствующей версии, вышеуказанные населенные пункты наименованы в честь легендарного князя Помоя, который неоднократно останавливался здесь на привал и знакомился с местными девушками; с тремя, четырьмя, пятью — соответственно длительности привалов — и с одной, но очень крупной (вариант: с одной, но по большому счёту). В пользу этой версии говорит тот факт, что на здешних полях, лужайках и сеновалах до сих пор находят в больших количествах оставленные некогда воинами Помоя монеты, спички, порнографические открытки, презервативы, предметы женского белья и похабные надписи, а брошенные ими пустые бутылки являются основной статьей дохода аборигенов. Альтернативная гипотеза, связывающая названия деревенек с пунктами складирования общественных отходов, отвергается местными историками как абсолютно неправдоподобная.

Далее протекает речушка Малая Простата, на берегу которой я встретил и утилизировал первую девушку. Облокотившись на восходящие воздушные потоки, я как раз погрузился в аппетитные воспоминания, когда появилась Она. Я сначала даже принял её за видение, столь она была прекрасна: шелестящие крылья, подобные широкому кружевному плащу и в размахе достигающие десяти метров, восхитительная причудливо изогнутая морда с тремя рядами острых лимонно-жёлтых клыков, за которыми скрывался дразняще тоненький раздвоенный язычок, вытянутое в полёте безупречных линий и пропорций тело, шесть стройных лап, пальцы которых украшали кольца с изумрудами каратов по пятнадцать, и длинный, плавно покачивавшийся на ветру хвост. Вся её шкура блестела и переливалась на солнце, как будто была покрыта драгоценными камнями. Собственно, её панцирь и в самом деле в соответствии с разорительной модой того времени усеивали драгоценности, но так, как я выразился выше, звучит поэтичнее. Именно о подобной драконессе мечтал я в эротических снах ранней юности, когда наш дворцовый доктор понапрасну пытался избавить Левого Полусреднего от отсутствующего у него эдипова комплекса. Увидав меня, крылатая дива на лету извернулась и, изменив курс, направилась в сторону леса, темневшего на юго-западе.


— О, несравненная! — воскликнул я, нагоняя беглянку. — Куда же вы стремитесь, покинув несчастного, который был мгновенно сражен вашим убийственным обаянием и укушен в сердце каждым из ядовитых зубов вашей дивной челюсти?

— Чего надо? — ответствовала она, одарив, наконец, взглядом выпуклых глаз с узкими желтыми зрачками; низкий хриплый голос гармонировал со всем её обликом и будил поэтические струны, дремавшие в глубинах моей души. — Ишь, какой галантный! Небось, из города?

— Нет, почему же? Наш дворец располагается, э-э, на пленэре. Прекрасный вид на поля, рощи, э-э, кладбище. Разрешите пригласить вас как-нибудь навестить наше семейство после моего возвращения из небольшого путешествия. У нас очень, э-э, мило, когда папа, э-э, не перепьётся. А теперь позвольте проводить вас до дому, чтобы знать, куда послать приглашение?

— Как же! Ишь, чего выдумал! Знаю я таких: сначала провожаться, потом поцеловаться, а после гинекологу стыдно показаться.

Каждым своим словом она очаровывала меня. В ней ощущались сила, мощь, красота и дикость первозданной природы.

— Учти: я девушка непорочная, но опытная. Нам в колледже курс полового воспитания читают, так что я теперь вся — сплошная самооборона без оружия. Ежели тебя хвостом двину — лишняя голова появится. Хотя от провожания яйца не несут, проводи уж. А то времена такие — и в лес невинной девице войти опасно.

И мы полетели бок о бок. Порой наши крылья соприкасались, и тогда моё сердце сладко замирало. В самой непроходимой чаще обнаружился каменистый холм, на склоне которого распахнулся зев пещеры. Я посторонился, пропуская даму вперед.

— Ну нет! — она глянула на меня подозрительно. — Давай-ка лучше ты первый.

Я пожал плечами и выполнил распоряжение. Едва мой хвост миновал горловину пещеры, как что-то тяжёлое мягко шлепнулось сзади. Стало совершенно темно.

— Блистательная, где же вы? Что случилось? Девушка, что за шутки, в самом деле? Мы так не договаривались.

Рядом послышались резкие шуршащие звуки, будто кто-то торопливо чиркал спичкой о коробок. Наконец она загорелась, и обнаружилась закутанная в неопределённое тряпье фигура с четырьмя конечностями и одной головой, которая, чертыхаясь, пыталась зажечь факел, криво закрепленный на стене. Я мог бы это сделать одним выдохом, но не все драконы обладают даром огнеметания, и до прояснения ситуации я решил попридержать особые способности. Факел затрещал и зачадил, кое-как освещая пещеру, и мой визави действительно оказался антропоидом с соответствующим количеством ртов, ушей, носов и глаз, одетым в шкуры и явно давно не мытым.

— Ну что, и ты попался? — легкомысленно осведомился он.

Идиотский вопрос!

Вместо ответа я прорычал сквозь зубы нечто нечленораздельное.

— Ладно, не сердись, это я так, чтобы разговор начать. Давай лучше знакомиться, всё-таки вместе срок тянуть. Мое имя — Макар Девятнадцатый Совершенный, но ты можешь звать меня просто: Макар или даже Мак.

Я представился.

— Слушай, Левый Полусредний, а почему у тебя такой огорчённый вид? Обидно стало, что так глупо попался? Да ты не комплексуй. Не ты первый, не ты последний. Тут до тебя и поопытней сидели. Просто у неё, у драконихи, значит, метода такая. Ловля на живца называется. Выйдет, полетает по округе, хвостом помашет — кого-нибудь из ваших и подцепит. Я уж многих здесь перевидал. Одна даже самкой оказалась. Лесбиянка, конечно.

— И ты сюда так же угодил, извращенец? ...



Все права на текст принадлежат автору: Альберт Зеличенок, Альберт Бенцианович Зеличёнок.
Это короткий фрагмент для ознакомления с книгой.
Посиделки в межпланетной таверне «Форма Сущности» (СИ)Альберт Зеличенок
Альберт Бенцианович Зеличёнок