Лука ди Фульвио Корабль мечты

© Bastei Lübbe GmbH & Co. KG, Köln, 2013

© Hemiro Ltd, издание на русском языке, 2014

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», перевод и художественное оформление, 2014

* * *

Посвящается Карле

Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я – медь звенящая или кимвал звучащий. Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, – то я ничто.

1-е Коринфянам 13^[1]

Часть 1

Год Божий 1515

Рим – Нарни – Аппенинские горы – Адриатическое море – дельта реки По – Адрия – Местре – Венеция – Римини

Глава 1

Эта часть города носила гордое название Сант-Анджело. Раз в неделю сюда приезжала телега, на которой вывозили мусор. Местные немного грубовато называли ее дерьмовозкой. Приезжала она всегда по понедельникам.

Вот уже пять дней лило как из ведра, и телега чуть не завязла в узком переулке Вико-делла-Пескерия. Колеса цеплялись за стены, оставляя царапины, а шесть каторжан, прикованных к телеге цепями, по щиколотку проваливались в грязь, постанывая от напряжения, когда колеса приходилось высвобождать из липкой жижи. Их штопаные штаны из плохонькой шерсти пропитались этой жижей насквозь.

Перед телегой шло еще два каторжанина, чья задача состояла в том, чтобы забирать стоящие у дверей домов ведра, наполненные мусором, отбросами и экскрементами, и опорожнять их в огромную бочку, стоявшую на телеге. За каторжанами присматривало четверо солдат, двое шло перед телегой, еще двое – сзади.

Поскольку повозка перегородила переулок, за телегой собралась пестрая толпа приезжих – в священном городе их было больше, чем местных. За солдатами стояло двое немецких книгочеев с тяжелыми манускриптами в руках; три монахини смиренно опустили головы, так что края их островерхих шапок изогнулись; темноватым отливала кожа сарацина, желто-коричневая, точно жареный орех; по предписанной законом желтой шапке можно было признать в богатом купце еврея; щурились два испанских солдата в форменных штанах – одна штанина красная, вторая желтая. Испанцев явно донимала головная боль после вчерашней попойки, а ведь нужно еще было успеть в свою часть, чтобы их не сочли дезертирами. Немного выделялся в толпе индус, тащивший в поводу верблюда, – наверное, собирался сдать его в цирк на другом берегу Тибра. Тюрбан на голове индуса покачивался, верблюд надсадно орал.

И у всех на лицах читалось одно и то же выражение омерзения: теперь, когда толпа двинулась вперед, в сторону площади Сант-Анджело, к вони от телеги добавился гнилостный запах рыбьего рынка – отходы, выброшенные на землю, пролежали на улице уже шесть дней.

Когда все наконец добрались до площади, то обогнали телегу и смешались с толпой перед церковью Сант-Анджело-ин-Пескерия.

Купец – его звали Шимон Барух – ускорил шаг, опасливо оглядываясь. Только что ему удалось заключить необычайно удачную сделку: на соседнем рынке он продал большую партию канатов, которую только привезли на корабле в речной порт, и вместо обычных при таких сделках векселей получил всю сумму в золотых монетах. Сутулясь, Шимон обеими руками прижимал к себе накидку, волнуясь, что на улицах Рима воры могут украсть у него кошель. В глаза ему бросился вельможа из какой-то экзотической страны. Удивительно длинные усы вельможи были диковинным образом закручены. Рядом с ним шло двое огромных темнокожих мужчин с роскошными саблями на поясе. Рукояти из слоновой кости белесо поблескивали. Заметил Шимон и уличных шутов, македонцев или албанцев, кожа у них отливала оливковым. Перед домами на плетеных стульях восседали старики, развлекаясь игрой в кости. Три нищенки шныряли у лотков рыботорговцев. На лотках стояли плетеные корзины со скумбрией из Фьюмичино и окунями из озера Браччано. Женщины рылись в отбросах на земле, надеясь отыскать рыбью голову или хвост, чтобы сварить уху с травами – больше им поживиться было нечем. Двум из них было за сорок, плотно сжатые губы не могли скрыть того, что они уже лишились большей части зубов. А вот третья женщина была молодой, совсем еще девчушкой. Волосы у нее были каштановыми, с рыжеватым отливом, а кожа, если смыть с нее толстый слой грязи, наверняка оказалась бы алебастрово-белой. При виде этой девушки Шимон вспомнил Книгу пророка Даниила, в которой описывалась история о Сусанне и старцах.

– Пошли прочь, дрянные девки, а то и вас в бочку бросим! – рявкнул один из каторжан, с лопатой в руке направляясь к отбросам.

Расхохотавшись, солдаты кивнули женщинам, чтобы те убрались с дороги.

Опустив голову, Шимон поспешил к театру Марцелла. Там он будет в безопасности.

Барух оглянулся – ему хотелось еще раз посмотреть на эту милую девушку с медными волосами. Он заметил, как она покосилась на мальчика в лохмотьях, сидевшего рядом с руинами портика Октавии. Кожа ребенка пожелтела, глаза запали, а длинные грязные волосы липли к голове. Мальчуган бросал камешки в козу, мирно щипавшую крапиву и постенницу. На мгновение Шимону показалось, что он уже видел этого мальчика, может, даже этим утром на рынке. Глядя на него, Барух еще сильнее ссутулился, словно предчувствуя недоброе. Перехватив его взгляд, мальчик закричал:

– Ваша шапка из такой хорошей ткани, господин! Да приумножится ваше богатство!

Поспешно отвернувшись, Шимон увидел, что к нему с протянутой рукой бежит громила, который до того стоял у стены на противоположной стороне площади. Парень казался настоящим великаном, вот только ноги у него были короткими, хоть и сильными, потому двигался он немного неуклюже. Густые русые волосы падали на низкий лоб, закутанное в лохмотья тело качалось их стороны в сторону. Руки громилы, как и ноги, были непропорционально короткими, потому он походил на гнома-переростка.

Шимон сразу понял, что парень юродивый. Подбежав к купцу, великан испуганно распахнул глаза, словно боясь, что его сейчас изобьют, и принялся шепелявить:

– Подайте монеток, гошподин! Пару монетошек, от шиштого шерша, гошподин!

– Пошел вон! – рявкнул на него купец, отмахиваясь, точно от назойливой мухи.

Верзила испуганно поднес ладони к лицу, точно защищаясь, но с места не двигался и все повторял:

– Одну монетошку, от шиштого шерша, гошподин! Только одну монетошку!

И прямо перед входом в церковь Сант-Анджело он схватил Шимона за руку.

Купец вздрогнул, отшатываясь.

– Убери от меня свои грязные лапы! – прорычал Барух, стараясь скрыть сдавивший горло страх.

В то же мгновение из-за угла церкви выбежал юноша лет шестнадцати, смуглый, с черными как смоль волосами, в желтой шапочке, съехавшей на лоб. Юноша чуть не сбил купца с ног и схватился за его плечо, чтобы не упасть.

– Простите, господин, – сконфуженно протянул он и, заметив желтую шапочку на голове собеседника, почтительно поклонился и добавил: – Шалом алейхем.

– Алейхем шалом, – сообразно традиции ответил Шимон. Он радовался тому, что встретил брата по вере, но в то же время тревожился, ведь ему так и не удалось высвободиться из хватки юродивого.

– Нет, я его первый увидел! – возмутился верзила. – Гошподин шобиралшя дать мне монетошку! – Не отпуская руки купца, он оттолкнул паренька в желтой шапочке. – Пошел прошь!

– Да оставь ты меня в покое, дурень полоумный! – завопил Барух, в его голосе уже слышалась паника.

– Отпусти его! – Юноша бросился собрату на помощь.

Но громила с такой силой ударил его в живот, что парень сложился пополам от боли. Однако юноша не сдавался. Подавшись вперед, он ударил противника по лицу.

Великан зарычал, отпустил Шимона и в ярости напустился на паренька. Подняв юношу над землей, громила швырнул им в купца, так что оба покатились по земле.

Солдаты, подбежавшие, чтобы остановить драку, оглушительно расхохотались, глядя, как мужчины в желтых шапочках барахтаются в грязи. Смех солдат подхватили торговки, уперев руки в бока. Их телеса колыхались от хохота. Смеялся вельможа, смеялись мавры с кривыми саблями, смеялись албанцы, переставшие жонглировать яркими шарами, смеялись испанские солдаты, так и не замедлившие шаг, но постоянно оглядывавшиеся, чтобы не пропустить это представление. И даже книгочеи смеялись, нацепив очки.

– Убей их! – завопил мальчишка, раззадоривая юродивого. Про козу и камешки он и думать забыл.

– Давай, покажи им! – хохотали каторжане. – Надавай им пинков под зад.

И тогда юродивый с силой ударил юношу в желтой шапочке ногой в живот. Тот как раз помогал Шимону подняться. Застонав, он повернулся к собрату и отчаянно прошептал:

– Бегите, прошу вас!

А затем с воплем ярости он набросился на громилу и изо всех сил ударил его, прежде чем пуститься наутек.

Верзила помчался за парнем в желтой шапочке, бежавшим к берегу Тибра. Мальчишка с нездоровым цветом лица метнулся за ними, вопя:

– Жид! Проклятый жид! Чтоб ты сдох!

Шимону подумалось, что нужно бы помочь собрату по вере, но страх, всегда довлевший над его жизнью, взял верх, и купец помчался в противоположном направлении, к театру Марцелла.

Торговки, каторжане, солдаты и все остальные на площади у церкви Сант-Анджело-ин-Пескерия со смехом глядели вслед мальчонке и великану, гнавшимся за юношей в желтой шапочке. Воспользовавшись поднявшейся суматохой, девочка с алебастровой кожей, та самая, что рылась в отбросах, сунула руку в плетеную корзинку на краю лотка. Она схватила столько скумбрий, сколько могла, сунула их в рукав платья и, затаив дыхание, смешалась с толпой. Торговки ничего не заметили.

Тем временем юноша в желтой шапочке свернул за угол. Преследователи почти догнали его, проклиная еврейский народ. Какой-то пьяница, широко расставив ноги, перегородил переулок.

– А ну стой, жид проклятый! – крикнул он бегущему навстречу юноше.

Тот остановился в шаге от пьяного.

– Скажи мне, по шкале от одного до десяти, насколько ты глуп?

Не понимая, что происходит, пьяный недоуменно уставился на него.

Стянув шапочку, юноша надел ее озадаченному пьянчуге на голову.

– Выпей-ка еще, пока думаешь над этим.

Затем он повернулся к мальчику с желтоватой кожей и верзиле, уже догнавшим его.

– Давайте скорее, – буркнул он.

Пьяница, опешив, выпучил глаза.

– Пьянь! – Мальчик с желтоватой кожей плюнул в нетрезвого прохожего.

Троица молча пошла дальше. Свернув за очередной угол, юноша пихнул громилу кулаком в бок.

– Придурок несчастный, научись уже не бить так сильно!

– Прошти… – жалобно пробормотал великан. Вид у него был испуганный.

– А ты держи свое животное в узде, уж будь любезен. – Юноша повернулся к мальчишке, все еще морщась от боли. – Этот идиот мне чуть желудок не порвал.

– Извинись перед ним, – приказал мальчуган верзиле.

– Прошти, Меркурио, – пролепетал юродивый. – Пошалуйшта. Не убивай Эрколя.

– Да не стану я тебя убивать, придурок. – Меркурио с трудом выпрямился.

Мальчик стукнул верзилу по ноге.

– Ты что, не понимаешь, что силен, как слон? – спросил он.

– Да, Шольфо, да… – Верзила радостно закивал. – Эрколь глупый…

– Ну ладно, ладно, – проворчал мальчик, поворачиваясь к Меркурио. – Вот увидишь, из него еще будет толк.

И тут на площади Сант-Анджело послышался исполненный ужаса вопль:

– Меня ограбили! Держи вора!

Толпа ответила ему громогласным хохотом – только сейчас люди поняли, что произошло на самом деле, и веселились от всей души.

– Я разорен! Держите вора! Проклятые уроды! Будьте вы все прокляты!

И чем отчаяннее вопил Шимон Барух, тем громче становился смех, словно в театре.

– Валим отсюда, – буркнул Меркурио.

Они прошли за дамбу и направились в сторону Тибрского острова. Продираясь сквозь заросли ежевики, они уже спустились к потайному входу в катакомбы, когда к ним присоединилась девочка с медными волосами и алебастровой кожей.

– У нас сегодня роскошный ужин, – гордо провозгласила она, показывая остальным пять скумбрий, украденных на площади.

– У нас есть намного больше, чем просто ужин, Бенедетта, – сказал Цольфо.

Меркурио достал набитый монетами кошель. На нем была нарисована красная рука. Развязав тесемки, юноша присел на корточки и вытряс содержимое кошеля на землю. Багряные лучи заходящего солнца заиграли на монетах, и те вспыхнули, точно раскаленные угольки.

– Это же золото! – воскликнул Цольфо.

Меркурио замер на мгновение, но затем опомнился и принялся быстро считать монеты. Золото он разделил на две части – одну, поменьше, для всех остальных, и вторую, побольше, для себя.

– Но мы ведь действовали втроем… – протянул Цольфо.

– План был мой, – резко возразил Меркурио. – Я тут притворщик, без меня вас бы сразу поймали. – Он смерил остальных взглядом. – А вас двое, вернее, полтора, потому что придурок сойдет за полчеловека. И ко всему девчонка на стреме. – Сунув свою выручку в кошель, он завязал тесемки, встал и указал на монеты на земле. – Вот ваша доля, и это с моей стороны более чем щедро. Не нравится – работайте сами. – Он с вызовом уставился на свою шайку.

– Все в порядке. – Бенедетта не отвела взгляд.

Нагнувшись, Цольфо собрал монеты.

– По крайней мере, сразу понятно, кто у вас за главного, – ухмыльнулся Меркурио.

– Рыбы с нами поешь? – предложила девушка.

Цольфо с надеждой смотрел на юношу.

– Не люблю есть в присутствии других людей, – отмахнулся Меркурио. – Если вы мне понадобитесь, то я знаю, где вас найти. – Он открыл люк. – И ничего не рассказывайте Скаваморто, иначе он все у вас отберет.

– Мы могли бы остаться у тебя, – протянул Цольфо.

– Все, уходите, – прикрикнул на него Меркурио. – Мне и одному неплохо. И это мое место.

С этими словами он скользнул вниз, в катакомбы, где протекали сточные воды. Это был его дом.

Глава 2

Удостоверившись в том, что остальные ушли – грязь громко хлюпала у них под ногами, – Меркурио закрыл люк и на четвереньках пополз по низкому узкому проходу. Вымощенный камнями пол покрывали скользкие водоросли. Нащупав знакомый выступ в стене, юноша встал, немного склонив голову влево, – он знал, что в этом месте можно удариться.

Здесь не было слышно шума Священного Города. Вокруг царила тишина. Вечная тишина, нарушаемая лишь мерным капаньем воды да шуршанием крыс. И вдруг Меркурио ощутил внутреннюю пустоту. Ему стало холодно. Повернувшись, он пополз к выходу из катакомб, чтобы сказать остальным, мол, он разрешает им провести здесь ночь. Но когда он добрался до дамбы, Бенедетты, Цольфо и Эрколя уже не было.

– Дурень ты, – буркнул он себе под нос.

Вернувшись в катакомбы, он свернул в коридор, в котором можно было стоять в полный рост. Сводчатый потолок здесь был сделан из туфа, на полу струился ручеек нечистот. На расстоянии десяти шагов друг от друга высились кирпичные колонны. Пройдя ряд колонн, Меркурио юркнул в узкий проход в туфе. Вытащив из сумки огниво, юноша зажег факел, висевший на стене.

Дрожащее пламя пропитанной смолой тряпицы осветило квадратное помещение высотой в два человеческих роста. У противоположной стены высился грубо сколоченный помост. Помосту явно не хватало прочности. Прибитые к четырем ножкам доски образовывали платформу в два шага длиной и шириной. Тут Меркурио мог улечься спать – на помосте ему была нипочем здешняя сырость. Доски были присыпаны соломой, а поверх Меркурио набросил две конских попоны, украшенных роскошной вышивкой. Вышивка изображала герб Папы – эти попоны Меркурио украл на конюшне неподалеку. Часть помоста скрывал тяжелый полог, прорвавшийся в нескольких местах. Судя по всему, это был старый парус.

Поднявшись по шаткой лесенке, Меркурио сунул факел в дыру, которую сам же когда-то проделал в стене. Осторожно открыв украденный у купца кошель, юноша вытряхнул монеты на доски, любуясь бликами огня на золоте. Он пересчитал их еще раз. Двадцать четыре золотых монеты. Целое состояние. Казалось бы, можно было радоваться, но в его ушах все еще звучали проклятья купца. Меркурио боялся, что теперь на него обрушатся разные несчастья. В конце концов, в народе говорили, что евреев хранит сам дьявол, потому что все они – ведьмаки. Меркурио перекрестился, глядя на красную руку на кошеле. Этот символ пугал его, потому юноша переложил монеты в другой кошель – на этот раз льняной.

Достав из заплечной сумки ломоть черствого хлеба, он закутался в попону и принялся грызть сухую корочку, борясь с искушением как можно скорее покинуть это укрытие. Вот уже три месяца тишина и безлюдье в катакомбах пугали его. Перегнувшись через край платформы, Меркурио посмотрел на влажный пол.

– Тут совершенно безопасно, – громко сказал он себе.

Пожевав еще, он опять уставился на пол, точно пытаясь что-то там разглядеть.

Наконец он устроился поудобнее.

– Пора спать.

Но спать не хотелось.

Вновь и вновь ему слышался тот ужасный шум, в точности как три месяца назад, когда вода затопила подземные каналы. Слышался писк крыс, отчаянно пытавшихся спастись…

Распахнув глаза, Меркурио сел и перекрестился. Юноша опять заглянул под платформу. Воды там не было. Прошел уже год с тех пор, как он сбежал от Скаваморто, но юноша до сих пор не привык к одиночеству.

– Меркурио… Меркурио, ты там? – вдруг услышал он.

Схватив факел, парень спрыгнул с помоста. Дойдя до входа в свое укрытие, он увидел Бенедетту, Цольфо и Эрколя.

– Что вам тут нужно? Я же сказал вам, чтобы вы уходили, – рявкнул он.

Меркурио не мог сказать им, что рад их видеть. Он просто не привык говорить такое.

– В таверне «У поэтов»… – со слезами на глазах начала Бенедетта. – Так вот, тамошний трактирщик…

– Украл у нас золотую монету! – договорил за нее Цольфо.

– А мне до того какое дело? – осведомился Меркурио, размахивая факелом у его лица.

– Мы отдали рыбу нищим, – продолжила Бенедетта. – Хотели поесть как богачи… Мы пошли в таверну и заказали у трактирщика всяких вкусностей. Он у меня и спросил, могу ли я за все это заплатить. Я показала ему золотую монету, а он мне и говорит, мол, надо на зуб попробовать, настоящее ли золотишко. А потом добавляет: «Все, монета теперь моя. Хочешь, зови стражу. Посмотрим, как ты им объяснишь, откуда у тебя золото. По тебе же видно, что ты воровка. Пошли вон из моей таверны, ворье!» А потом он расхохотался, а мы убежали. А он все смеялся и смеялся нам вслед…

– Подлец проклятущий! – воскликнул Цольфо.

Меркурио уставился на него.

– А от меня вы чего хотите?

– Я… – неуверенно, почти испуганно пробормотала Бенедетта.

– Мы… – столь же растерянно протянул Цольфо.

Меркурио молча смотрел на них.

– Ты должен нам помочь, – наконец выпалила девушка.

– Да, помоги нам, – поддержал ее Цольфо.

– И зачем мне это делать?

Все трое смущенно уставились в пол. Воцарилась тишина.

– Пойдем отсюда, – наконец сказала Бенедетта. – Мы ошиблись.

Меркурио молча смотрел на них. Эта троица напоминала ему диких псов, бродивших ночью по улицам Рима. Кожа да кости, всегда начеку, малейший шорох – и уши у них уже торчком, боятся собственной тени. И, как и уличные псы, эти трое часто скалили зубы, надеясь, что их примут за хищников. Хотя они просто боялись, что в них бросят камень. Меркурио в точности знал, что они чувствуют, ибо сам часто переживал подобное.

– Погодите, – сказал он, когда они уже повернулись, собираясь уходить. – А кто тот трактирщик, который украл у вас монету?

– А тебе какое дело? – вскинулась Бенедетта.

Меркурио улыбнулся. Похоже, он нашел способ, как убедить их остаться, не проявив при этом слабость.

– Мне все равно. Но забавно будет поразмыслить над тем, как отплатить этому мерзавцу.

– Да, вначале нужно все обдумать.

– Заходите. Сегодня можете переночевать здесь, – заявил Меркурио, направляясь ко входу в свое укрытие. – Но чтобы вам было ясно, я помогу вам вернуть монету, а потом наши пути расходятся!

– Рада, что ты сам это предложил! – выпалила Бенедетта. – У меня нет никакого желания и дальше с тобой нянчиться.

Рассмеявшись, Меркурио указал на вход.

– Дамы вперед.

Увидев помост, троица удивленно распахнула глаза.

– А что за этим пологом? – спросил Цольфо.

– Тебя это не касается, – буркнул Меркурио, забираясь по лестнице на платформу. – И не забывай, это мое место.

– В катакомбы сливают сточные воды, тут воняет дерьмом. Кто захочет жить в дерьме? – удивилась Бенедетта.

– Я, – заявил Меркурио.

– Как по мне, так хоть утони тут в сточных водах, – пробормотала Бенедетта.

– Никогда больше так не говори! – набросился на нее юноша.

Бенедетта отступила на шаг, платформа под ее ногами зашаталась. Цольфо и Эрколь замерли на месте.

Меркурио забрался под одеяло, второе он швырнул своим приятелям.

– Вот, прикройтесь, ничего другого у меня нет. И не донимайте меня.

Бенедетта взбила сено, чтобы лежать было удобнее, и жестом предложила Цольфо и Эрколю устраиваться на ночлег. Когда все улеглись, девушка присоединилась к ним.

– А ты не станешь гасить факел? – спросила она Меркурио.

– Нет, – отрезал он.

– Темноты боишься? – хихикнула Бенедетта.

Меркурио промолчал.

– Эрколь не боитша темноты, – провозгласил юродивый. Он явно гордился этим.

– Помолчи, – одернул его Цольфо.

Воцарилась тишина, слышалось лишь потрескивание факела да шорохи в каналах – там копошились крысы.

– Ненавижу этих мелких грязных ублюдков, – проворчал Меркурио. Судя по его голосу, он скорее говорил сам с собой, чем со своими гостями. – Три месяца назад вода в реке вдруг поднялась, – принялся тихо рассказывать он.

Судя по тишине в пещере, остальные, возможно, уже спали, но Меркурио было все равно, он должен был избавиться от истязавших его воспоминаний.

– И вот, эти проклятые воды Тибра залили катакомбы. Я не знал, что делать… Вода все поднималась и поднималась… Повсюду были крысы, они пищали… Десятки, сотни крыс…

Меркурио замолчал. У него сдавило горло, на глазах выступили слезы. Юноше было страшно. Как тогда. Но он не хотел, чтобы остальные это заметили.

– А потом? – тихо спросила Бенедетта.

Цольфо прижался к Эрколю.

– Крысы бросились в ту сторону, откуда прибывала вода… – тихо продолжил Меркурио. – Это было омерзительно. Я еще никогда не видел столько крыс в одном месте… Отвратительно… И я побежал в другую сторону, в самое дальнее ответвление каналов. Да уж, там самый грязный уголок этого города… А потом… Потом я натолкнулся на одного типа… Пьянчужку, нищего. Я знал его, потому что всегда обворовывал его, когда он напивался. А он… он схватил меня за плечо и крикнул, мол, мне нужно бежать за крысами. «Крысы, – орал он. – Крысы знают, куда бежать, иди за ними!» А я… Не знаю, почему я ему поверил. Он ведь был всего лишь пьяницей. «Беги за крысами!» – кричал он. И хотя я боялся этих тварей, я побежал за ними… Пара этих мелких засранцев прыгнули мне на спину, на голову… И они все пищали, пищали…

Бенедетта поежилась. Цольфо взял Эрколя за руку.

– А потом все залила вода, и крыс с меня смыло. Я больше ничего не видел, но под водой я чувствовал их тельца… Чувствовал, как они натыкаются на мои руки… А потом мне показалось, что у меня вот-вот лопнут легкие… – Меркурио тяжело дышал, словно сейчас заново проживал те кошмарные мгновения, когда ему не хватало воздуха. – Я доплыл до люка, отодвинул его и выбрался на поверхность… Я очутился на берегу вместе с крысами и остался там. Я хотел дождаться пьяницу, чтобы поблагодарить его. Мне было так стыдно, что я столько раз обворовывал этого человека, а он… ну, он спас мне жизнь. Я прождал целый день… но он не появился. А через неделю, когда наводнение спало, я опять вернулся в катакомбы. Я искал свои вещи и при этом забрался в одно из восточных ответвлений центрального канала… – Меркурио замолчал.

Никто так ничего и не сказал.

– А он там лежал, – спустя какое-то время продолжил юноша. Он говорил совсем тихо. – Пьяница не побежал в ту же сторону, что и крысы, потому что он не умел плавать. Он пошел вглубь катакомб, туда, куда направлялся я, до того как встретил его. Его тело раздулось, язык вывалился наружу, фиолетовый, распухший… а глаза… красные и словно бы, знаете, стеклянные… Его руки сжимали решетку люка, который так и не открылся.

Все лежали, затаив дыхание.

Но на этом рассказ Меркурио не закончился. Было еще что-то, чем он хотел поделиться. Образ, который мучил его с тех самых пор. Парень глубоко вздохнул.

– В катакомбы вернулись крысы. И… они были голодны.

Все молчали.

И вдруг тишину нарушил низкий голос:

– Теперь Эрколь вше-таки боитша темноты.

Глава 3

В девятом часу корабль лег в дрейф. Команда в основном состояла из македонцев. Темные лица, выдубленные солью и холодом, избороздили глубокие морщины, на коричневой коже яркими пятнами выделялись черные родинки, крупные, похожие на раздавленные плоды ежевики. Когда матросы открывали рот, было видно, что их слюна перемешана с кровью. Алая кровь заливала желтые зубы, уже шатавшиеся от недуга, что стал настоящей напастью для бороздящих моря смельчаков. Имя тому недугу было цинга. Моряки пытались исцелиться разнообразнейшими снадобьями, но до последнего времени все верили в то, что наиболее действенное средство от цинги – амулет Калонима.

Согласно древней легенде, некая святая пришла нести слово Господа язычникам, но те жестоко измучили ее и бросили умирать. Святую приветил в своем доме один добросердечный врачеватель. Он пытался помочь несчастной, но смерть была неизбежна. Святая сообщила ему свою последнюю волю – она просила отвезти ее бренную оболочку на родину, чтобы там ее душа упокоилась. Но женщина боялась, что цинга убьет моряков и те не смогут выполнить задуманное. Потому незадолго до смерти она сообщила лекарю рецепт чудодейственной смеси трав. Она сказала, что любого, кто наденет на шею амулет с этой смесью, цинга пощадит, и не важно, в какого бога будет верить моряк, амулет спасет его от этого страшного недуга. Легенда не донесла до наших дней имени святой, в памяти людской сохранилось лишь имя врачевателя, Калоним, и потому амулет называли в его честь.

Едва ли кто-то знал, что это вовсе не древняя легенда, а выдуманная каких-то двадцать лет назад история. И едва ли кто-то знал, что не было никогда ни той святой, ни врачевателя.

Это было известно лишь изобретательному создателю этой истории, сколотившему состояние на продаже суеверным морякам амулетов – кожаных мешочков с железной пластиной и смесью дурно пахнущих трав.

И вот уже неделю этот секрет знала и его пятнадцатилетняя дочь – она узнала правду от самого мошенника.

Этого пройдоху, выдававшего себя за потомка лекаря из выдуманной им же легенды, звали Ицхак Калоним ди Негропонте, а его дочь – Юдифь.

Сейчас отец и дочь рука об руку стояли на верхней палубе галеры и с нетерпением ждали момента, когда можно будет попрощаться с капитаном македонского судна. На этом корабле они приплыли с острова Негропонте, когда-то принадлежавшего Венеции, сюда, к берегу Эгейского моря у дельты реки По, где воды были неглубокими и почти пресными.

– Тут ваше плаванье подходит к концу, – говорил капитан. – Вам известен венецианский закон. Евреям не дозволяется входить в порт на корабле.

Ицхак почтительно поклонился.

– Благодарю вас, вы и так сделали для нас больше, чем я ожидал.

– Мы склоняем головы перед вашей славой, – ответил капитан, но вид его не внушал доверия.

Ицхак прекрасно знал, что капитан лжет. Мужчина обвел взглядом собравшихся на палубе матросов. Каждый из этих моряков только и ждал того момента, когда Ицхак и Юдифь сойдут с корабля.

Капитан дал отмашку, и двое матросов спустили на воду шлюпку. Деревянные блоки со снастями заскрипели, в воздухе запахло горелым маслом.

– Ниже, ниже, – командовал боцман, стоя у поручней и следя за тем, чтобы шлюпка с четырьмя гребцами и одним рулевым надежно спустилась на воду.

– Мои люди доставят вас до берега по этой протоке, – говорил капитан, показывая на поросшее камышом побережье. – Вы окажетесь прямо возле города Адрия, одного из древнейших здешних поселений. У стен города есть таверна, где вы сможете переночевать. А затем отправляйтесь на северо-восток. Там Венеция.

– Моя дочь и я всегда будем вам благодарны, – торжественно произнес Ицхак Калоним.

Затем он перевел взгляд с капитана на три огромных сундука, стоявших рядом с капитанской каютой. Сундуки были оплетены толстыми цепями и увешены замками.

– Мы доставим ваши вещи в дом Ашера Мешуллама на площади Сан-Поло, как вы и просили, – заверил его капитан. – Не волнуйтесь.

– Я целиком и полностью вам доверяю, – ответил Ицхак, не переставая глядеть на сундуки, точно не мог расстаться с ними.

Еврей посмотрел на моряков. На их лицах читалась жадность. Суетливые движения выдавали нетерпеливость капитана.

– Я вам доверяю… – повторил Ицхак, но это прозвучало скорее как вопрос, чем как утверждение. Вопрос или просьба, мольба о милосердии.

Капитан попытался улыбнуться, но его губы сами растянулись в нервозную ухмылку.

– Пора… Иначе ночь застанет вас в пути. А мир полон дурных людей.

– Да, – кивнул Ицхак, смиренно опуская голову.

Он подвел дочь к веревочной лестнице, спущенной в шлюпку.

– Пойдем, дитя.

И в этот момент один из матросов, совсем уже старик, бросился Ицхаку под ноги.

– Коснитесь амулета, господин, чтобы я исцелился от болезни, – взмолился он.

Капитан с силой пнул старика под зад.

– Проклятый дурак, – раздраженно прорычал он.

Затем он повернулся к Ицхаку, пытаясь замять инцидент.

– Вам пора…

– Прошу, капитан. Это не займет много времени, – улыбнулся Ицхак.

Склонившись к старику, он увидел кровоточащие десны и ранки на шее.

– Ты все еще веришь в амулет Калонима? – несколько озадаченно спросил мошенник.

– Ну конечно, господин, – ответил старик.

– Ну хорошо, – вздохнул Ицхак, с тоской вспоминая старые добрые деньки, когда каждый моряк в Италии верил в амулет Калонима и готов был заплатить три серебряных монеты за право носить этот мешочек на шее.

– Коснитесь амулета, милостивый господин, – повторил старик.

Моряки принялись нетерпеливо подталкивать друг друга, но никто ничего не сказал.

Ицхак Калоним ди Негропонте протянул руку к амулету, который много лет назад сделал его богачом. Из-за железной пластины мешочек казался тяжелым, но на самом деле это был всего лишь кожаный кошель с полевыми травами, росшими за его домом. Эти травы всего за пару монет зашивала в кошель одна старушка. Та добрая женщина уже умерла.

Закрыв глаза, Ицхак пробормотал:

– Во имя святой, чье имя утеряно в веках, силою крови моей, той самой, что текла в жилах моего предка-чудотворца, врачевателя Калонима, я возвращаю сему амулету его целебную силу.

Закрыв глаза, Ицхак отпустил амулет и положил обе ладони на голову моряка.

– Прими мою браха^[2], – торжественно произнес он. – Теперь ты благословлен и спасен.

Ицхак повернулся к дочери, и по его лицу скользнула улыбка – немного смущенная и в то же время заговорщицкая, ведь Юдифь знала его тайну.

Надев заплечную сумку – девушка сама сшила ее из пестрого персидского килима, – Юдифь до колен приподняла юбку, чем привлекла внимание всей команды к своим стройным ножкам, спустилась вниз по веревочной лестнице, болтавшейся на боковой стороне галеры, и ловко спрыгнула в шлюпку. Ее отец еще раз попрощался с капитаном и последовал за ней.

– Приготовились… И раз! И два! – крикнул рулевой, и гребцы одновременно спустили весла в воду.

Вначале шлюпка плыла медленно, скрипели уключины, но вскоре она понеслась по морю навстречу мерным водам реки.

Юдифь оглянулась на галеру и увидела, как капитан и команда набросились на набитые ценными вещами сундуки. Она взволнованно повернулась к отцу.

– Я знаю, малыш. Саранча налетела на свою добычу, – тихо прошептал Ицхак, чтобы его не слышали гребцы.

– Но как же наши вещи? – обеспокоенно спросила она.

Отец осторожно коснулся ладонями ее лица и повернул ее голову так, чтобы девочка смотрела в сторону реки, а затем обнял ее.

– Гляди вперед, – сказал он.

Юдифь не сразу поняла его. Она чувствовала, как от ярости у нее сдавило грудь, и отчаянно мотнула головой, точно пытаясь воспротивиться несправедливости.

– Они же воры, отец! – горячо зашептала она.

– Да, милая, – спокойно ответил Ицхак.

Юдифь попыталась высвободиться из объятий своего отца.

– Как ты можешь мириться с этим? – прошипела она.

Ицхак силой удержал ее.

– Прекрати! – осадил он дочь.

– Но папа…

– Прекрати, говорю тебе!

Он заглянул Юдифь в глаза. Они были черны, словно ночь.

Девочка опять попыталась вырваться, но отец держал ее так сильно, что ей было больно.

Тем временем шлюпка зашла в устье реки По, скользнув по волне в том месте, где в соленые воды впадали пресные.

Впереди раскинулась величественная река, манящая и таинственная, как будущее.

Берега реки, заболоченные, поросшие камышом, были неровными – выбраться здесь из воды было трудно. Когда лодка подплыла поближе к суше, мимо пролетела птица с длинной тонкой шеей. В устье стояла плоская лодка с несколькими худыми рыбаками. За лодкой тянулись сети. За зарослями камыша едва виднелась рыбацкая лачуга, грубо сколоченная из бревен и крытая камышом и соломой.

Солнце быстро катилось к горизонту, заливая все вокруг багряными лучами. Над рекой поднимался туман, но из-за холода он стелился над водой, не затягивая берега мутной пеленой.

И только тогда, оглянувшись на галеру, Ицхак равнодушно сказал:

– Цепи и замки сделали свое дело. Мне удалось обвести этих дураков вокруг пальца.

Юдифь почувствовала, как хватка отца ослабела. Оглянувшись, она увидела, как капитан – в сумерках он казался всего лишь черной точкой – отчаянно размахивает руками, пытаясь привлечь внимание гребцов и рулевого. Вскоре рядом с капитаном принялись махать руками и другие моряки. В этот миг галера напоминала диковинное многорукое чудовище. Наверное, все матросы что-то кричали, но корабль был слишком далеко, и ветер не доносил их крики.

Юдифь изумленно воззрилась на отца.

– Мне жаль, что пришлось оставить этим глупым пиратам три таких красивых сундука. – Он вздохнул. – И столько прекрасных булыжников с нашего чудесного острова…

– Булыжников?

– А ты что думала? Что в этих сундуках серебро и золото? – Замолчав, Ицхак опять приобнял дочь.

Юдифь взглянула на профиль своего отца – благородный точеный нос с горбинкой, покатый подбородок с острой бородкой. Мир Ицхака Калонима ди Негропонте был намного сложнее, чем она думала. Сильной, теплой руки отца на ее плече было достаточно, чтобы девочка успокоилась. Пускай она и узнала, что ее отец – шарлатан и мошенник.

Девушка нахмурилась, ее густые, черные как смоль брови сошлись на переносице. Склонив голову, девушка уперлась лбом в плечо отца. Ее старая жизнь была в прошлом, теперь начиналась новая. С новыми правилами.

– Булыжники, ну надо же… – тихонько рассмеялась она.

Глава 4

Их высадили на узкие, колыхающиеся на воде сходни. Рулевой махнул рукой на северо-восток.

– Венеция. Город, – на ломаном итальянском произнес он.

Матросы вновь взялись за весла.

– Дорога. Две мили. Таверна «У медведя». Желтая шапка! Евреи! – Рулевой похлопал себя по голове.

Ицхак и Юдифь остановились на сходнях, глядя, как шлюпка уплывает в туман.

Они остались одни. Одни в этом мире.

Ицхак махнул рукой на северо-восток.

– Венеция. Город, – подражая акценту рулевого, сказал он.

Юдифь неуверенно улыбнулась.

– Рибоно шель олам^[3], Владыка мира, защитит нас. Не волнуйся.

Юдифь точно таким жестом вытянула руку в сторону северо-востока.

– Таверна «У медведя». Кушать.

Ицхак печально улыбнулся.

– Мне жаль, солнышко, но мы не можем туда пойти.

– Но… почему?

– Капитан не очень-то обрадуется нашей шутке с булыжниками, – объяснил отец. – Я решил, что матросов так заинтересуют наши сундуки, что им не придет в голову перерезать нам глотки. Они думали, что им в руки попало настоящее сокровище, потому не стоит рисковать виселицей. Понимаешь, о чем я?

– Нет. – Голос Юдифь срывался, глаза ей затуманили едва сдерживаемые слезы.

– Малыш, они могут покинуть корабль и отправиться в таверну искать нас, чтобы отомстить за этот розыгрыш. – Ицхак обнял дочь. – А мы ведь не хотим, чтобы толпа вонючих македонцев в итоге одержала верх, правда?

– Нет… – Юдифь все-таки расплакалась.

– Ну вот и хорошо. И поэтому мы пойдем туда, где нас не станут искать.

– Куда?

– Прочь от Венеции.

– Но…

– Через пару дней мы вернемся. Такой крюк пойдет на пользу нашему здоровью, как думаешь?

Кивнув, девочка спрятала лицо на груди отца и всхлипнула.

– Эй, ты решила измазать мне рубашку соплями? – с упреком осведомился Ицхак.

Юдифь тут же отстранилась.

– Папа! Какая гадость! Нельзя говорить такое женщине! Только мужчине! Вот будь у тебя сын…

– Так ты измазала мне рубашку соплями или нет?

– Нет!

– Нет?

– Нет!

– А если я проверю?

– Папа! – возмутилась Юдифь, отшатываясь. От былого испуга и горя не осталось и следа. Девочка улыбнулась.

– Все, все, иди сюда, – ухмыльнулся Ицхак.

– Нет уж…

Тем не менее девушка вернулась к отцу, сцепив пальцы за спиной.

Ицхак что-то вытащил из сумки и передал дочери.

– Ты же слышала. Желтая шапка. Евреи. – Он похлопал себя по голове, подражая жесту рулевого.

Торжественно надев на голову свой странный головной убор, Ицхак проследил, чтобы дочь последовала его примеру.

– С этого момента мы официально становимся европейскими евреями. Теперь меня будут звать Исаак, а тебя – Джудитта.

– Джудитта…

– Хорошо звучит, верно?

– Да…

– А тебе эта дурацкая шапочка даже идет.

Обретшая новое имя Джудитта покраснела.

– Нет-нет, только не красней! Терпеть не могу, когда женщины краснеют! – вдруг прикрикнул на нее Исаак.

Девушка уставилась на отца, не понимая, шутит он или нет.

– И я не шучу.

Джудитта уже вся залилась краской.

– Прости, я не хотела, – поспешно извинилась она.

Фыркнув, Исаак закатил глаза и ступил на берег.

Он указал на узкую грязную тропинку, ведущую на восток.

– Куда-нибудь мы по ней да выберемся.

Но прежде чем уйти, он намеренно оставил следы на дороге, ведущей к таверне «У медведя», а потом вернулся к дочери, ступая по траве.

– Скорее всего, матросы будут настолько пьяны, что не заметят следов. Но всегда лучше подходить к любому делу тщательно, запомни это.

– Где ты такому научился, пап? – спросила Джудитта.

– Пускай это останется для тебя тайной, – немного смущенно ответил Исаак.

Стараясь не ступать на грязную дорогу, они направились на запад.

– Иди прямо за мной. Какое-то время нам придется идти гуськом, чтобы не…

Сзади послышался всплеск, за которым последовал приглушенный стон.

Исаак оглянулся.

Джудитта оступилась и провалилась левой ногой в вязкую топь.

– Вот черт! Ну ты и бестолочь! – ругнулся Исаак.

Подхватив девушку, он поднял ее и переставил на сухое.

– Слушай… – Он уже пожалел, что накричал на нее. – Я это… пошутил.

– Извини, но мне как-то не смешно, – поджала губы Джудитта. – Мы можем продолжить путь?

И хотя Исаак опять разозлился из-за ее наглого ответа, он развернулся и пошел вперед. Впрочем, надолго его терпения не хватило. Он весь покраснел от злости, ноздри раздувались, точно у разъяренного зверя.

– Ну и ладно! – Он резко повернулся к дочери. – Не пошутил! Довольна?

Джудитта молча смотрела на него. Она старалась держать себя в руках, но отец заметил тень страха на ее лице. «Как же она похожа на мать», – подумал Исаак и вновь пожалел о том, что Джудитте не суждено с ней познакомиться.

– Послушай, извини, – наконец произнес он. – Я просто не знаю, как обращаться с девочками. Я должен был растить тебя сам, но не сложилось. Так уж обстоит дело. Давай помиримся?

Джудитта молча подняла брови.

– Это значит «да» или «нет»?

– Да. – Девочка пожала плечами.

– Ну вот и хорошо. – Исаака уже начали мучить угрызения совести. – И гляди, чтоб не влипла куда, – грубо буркнул он, но тут же осекся. – То есть… – Ему опять стало стыдно за свой резкий тон и грубые слова. – Просто иди осторожно. – Мужчина глубоко вздохнул. – Я имею в виду… Ну, ты ведь меня поняла, да?

Джудитта не ответила.

Исаак повернулся.

– Ты поняла?

– Да.

В полной тишине они прошли целую милю. Тропинка расширилась, превратившись в настоящую дорогу – столь же вязкую и топкую. Бледное солнце, скрытое туманом, уже касалось горизонта.

Все это время Джудитта думала только об одном. Этот вопрос уже много лет разъедал ее душу. Вопрос, который она мысленно задавала своему отцу с самого детства.

– Папа…

Раньше девочка не решалась заговорить об этом.

– Да?

Джудитта и сосчитать не могла бы, как часто она хотела спросить об этом отца. Но ей было страшно. Она боялась ответа. И боялась потерять то, что у нее еще оставалось.

– Пап…

– Ну говори уже, чего тебе? – в своей обычной манере буркнул Исаак.

Джудитта оглянулась. Она смотрела на этот незнакомый ей мир, суливший новую жизнь. Смотрела на спину своего отца. На этот раз он не сбежал один, нет, он взял ее с собой. Девочка набрала воздух в легкие, чувствуя, как отчаянно колотится сердце.

– Папа, я хочу у тебя кое-что спросить, – дрожащим голосом произнесла она, зажмурившись. – Ты злишься на меня за то, что я убила маму? – Джудитта говорила очень быстро, прежде чем страх успел взять верх над решимостью. – Поэтому я росла с бабушкой, а тебя никогда не видела?

Исаак как раз собирался повернуться к ней, но этот вопрос застал его врасплох. Мужчина вздрогнул, как от удара. Ему не хватало сил оглянуться, горло сдавило.

– Пойдем… – пробормотал Исаак. – Скоро стемнеет и… Давай, нам пора идти…

Сделав пару шагов, он заговорил, так и не посмотрев на свою дочь.

– Твоя мама… умерла при родах. Это не ты ее убила. Есть… огромная разница между… ну… Я надеюсь, в глубине души ты сама понимаешь…

Джудитта шла за ним, опустив голову.

– Я и понятия не имел, что… Я не приходил к тебе, потому что… Ну, моя жизнь не то чтобы… Ну, я тебе рассказывал, по крайней мере, кое-что… Но ты выросла с бабушкой вовсе не потому, что я не хотел тебя видеть, а потому, что доверял ей… а ты… потому что… ты… – Исаак окончательно сбился.

Он чувствовал, что дочь за его спиной затаила дыхание. И только теперь он понял, кем на самом деле была Джудитта, Джудитта, казавшаяся такой взрослой и независимой. Девчушкой, выросшей с мыслью о том, что отец ее ненавидит.

– Не знаю, как я мог быть так глуп… – прошептал Исаак. – Я не знаю! – крикнул он, резко останавливаясь.

Джудитта замерла, выставив вперед руку, чтобы не наткнуться на отца. Ее ладонь коснулась его плеча, и Исаак вздрогнул. Заметив это, девочка отдернула руку.

– Прости… – прошептала она.

– Все не так…

Они стояли возле дороги. Исаак так и не нашел в себе сил повернуться к дочери.

– Я рассказывал тебе, что мой отец был лекарем. – Исаак понимал, что этот разговор преисполнит его давно забытой болью, болью, которую он не хотел испытать еще раз. – Хорошим лекарем, лучшим на острове Негропонте. Лейб-медиком венецианского посла. Я не застал те славные времена, я ведь родился в тысяча четыреста семидесятом, когда турки завоевали остров и прогнали оттуда венецианцев. Отца не убили. Турки даже позволили ему и дальше работать врачевателем, но только в центральной части острова, где жили одни бедняки, в основном пастухи. И отец приспособился к сложившимся обстоятельствам… в то время как его душу отравляли гнев и тоска по прежней жизни. Он был гордым, высокомерным и упрямым, самым упрямым из всех людей, что жили на этой земле. – Исаак осекся. – Тебе никого не напоминает? – Он грустно улыбнулся.

Джудитта несмело протянула руку к спине отца.

– Нет.

Исаак был растроган ее жестом. Он чувствовал тепло ее прикосновения, и это тепло разлилось по всему его телу.

– Много лет по его воле моя мама и трое братьев жили в каком-то обветшалом сарайчике вместе с двумя козами, которые давали нам молоко. Людям, которых он лечил, нечем было ему заплатить. А по вечерам мой отец говорил о Венеции, о тамошней роскоши, о превосходстве венецианской культуры, о золоте, бархате, дорогих специях… И он научил нас говорить на наречии венецианцев… Проклятый идиот. Он рвал зубы, вскрывал нарывы, принимал роды – как у людей, так и у овец, кастрировал скот, ампутировал гниющие конечности. Он превратился в простого фельдшера. Он, блистательный лейб-медик венецианского посла. И он брал меня с собой на вызовы… Он говорил, мол, я единственный из его сыновей, кто не боится вида крови. А потом презрительно добавлял… проклятый ублюдок, он все время произносил одну и ту же фразу, он говорил ее каждому своему пациенту: «Мой сын не боится вида крови, потому что у него нет совести». А знаешь, почему он так говорил? Он узнал, что я пытался хоть как-то управиться с ситуацией, пытался раздобыть еды для мамы и для этого крутился в порту, подрабатывал, иногда и воровал. Но мама все слабела. Ей нужна была пища, а отец не желал идти на уступки. Глубокоуважаемый господин доктор, лейб-медик посла Венеции… проклятый ублюдок…

Джудитта подошла к нему поближе, обняла и прижалась лбом к его спине. Исаак поджал губы и нахмурился, пытаясь сдержать подступающие слезы ярости.

– И однажды я просто ушел из дома. Мне было уже тридцать, я придумал легенду о святой и Калониме. И я познакомился с твоей мамой. Такой отец, как мой, выгнал бы ее из дому. Она была единственной женщиной, которую я понимал, представляешь? Может быть, я настолько хорошо понимал ее, потому что знал, что происходит в ее душе. Год спустя родилась наша дочь… ты. Но во время родов что-то пошло не так. Повитуха… – Исаак осел на землю. – О Владыка мира, помоги мне справиться с этим!

Джудитта, все еще обнимая отца со спины, опустилась на землю рядом с ним.

– Как невинный младенец мог бы убить свою мать? – хрипло спросил Исаак. – Не мог бы, даже если бы захотел. Как тебе такое только в голову пришло, дитя? А вот я… я не смог ей помочь… Хотя и думал, что научился всему от этого проклятого лейб-медика. Это я несу ответственность за ее смерть. Если кто-то и должен отвечать за то, что случилось, так это я… – Мужчина выпрямился. Наконец-то он нашел в себе силы посмотреть в глаза дочери. – Я говорил себе, что почти не бываю дома оттого, что у меня такая тяжелая жизнь. – Отец опустил ладони на щеки Джудитты и печально улыбнулся. – Я и тебе говорил такое. – Он притянул дочь к себе. – Я редко появлялся дома, потому что чувствовал себя виноватым перед тобой. Я лишил тебя матери… не смог позаботиться о тебе…

Они стояли обнявшись и молчали.

– Пап…

– Ш-ш-ш… Ничего не говори, доченька.

Исаак погрузился в море своей боли и вины, вины, о которой он впервые за все эти годы смог рассказать кому-то. Джудитта же думала о том, что ее отец оказался вовсе не таким, как она предполагала. Он был шарлатаном и мошенником. И он не винил ее в смерти матери.

Прошло какое-то время.

– Пап…

– Ш-ш-ш… Тебе ничего не надо говорить, малыш.

– Надо.

– Тогда говори.

– Меня уже комары тут доедают.

Исаак отстранился.

– Внешне ты похожа на мать, но в остальном – вылитый я, – улыбнулся он и обнял ее еще раз. – Пойдем. Ведем себя, словно две девчонки.

– Но я и есть девчонка!

– Ох, и правда! – Рассмеявшись, Исаак надвинул на лоб желтую шапочку. – Смотри, куда ступаешь, бестолочь моя.

Солнце уже село, когда отец и дочь добрались до низкого крестьянского дома. Из печной трубы валил густой дым, над входной дверью болталась выцветшая вывеска с изображением угря, похожего на морское чудовище.

Остановившись, Исаак посмотрел на Джудитту.

– Поверь, я ни за что не променял бы тебя на сына, – вдруг сказал он.

Девушка покраснела.

– О нет, только не это! – воскликнул Исаак.

Джудитта совсем уже залилась краской.

– Не знаю, смогу ли я когда-нибудь привыкнуть к этому, – проворчал ее отец.

Вдалеке зазвонили к вечерне.

– Пойдем. – Исаак открыл дверь.

В доме царило приятное тепло, пахло едой и хлевом. Большая комната, в которую они вошли, была перегорожена на две половины – по одну сторону деревянной решетки сидели постояльцы, по другую же виднелись две коровы и осел.

Исаак осмотрелся: низкий потолок, окон мало, да и те крошечные. В центре комнаты, на длинном, сколоченном из грубых досок столе стояла простенькая лампада из дешевого металла – только подставка, куда наливали масло, да фитиль, тлевший между двух давно потускневших ртутных зеркал. Чуть поодаль, свисая с потолочной балки, горела лампа побольше, но столь же простая, с подставкой и фитилем. Света в комнате было немного, большую часть помещения скрывали тени.

За столом сидело два постояльца. Пустым взглядом они вперились в глиняные кружки с вином, стоявшие перед ними. Когда Исаак с дочерью зашли внутрь, постояльцы медленно повернулись к двери. Похоже, их это взбодрило – настолько, что они сумели еще отхлебнуть вина, – но затем первый уставился на стену, а второй прикрыл слипающиеся глаза и поник головой.

– Здравствуйте, люди добрые, – громко произнес Исаак, чтобы привлечь к себе внимание трактирщика, где бы тот ни был.

С верхнего этажа донесся стон. Звук становился все громче, постепенно переходя в крик. Голос был детский. Через мгновение крик резко оборвался.

– Здравствуйте, люди добрые, – еще громче сказал Исаак, повернувшись к лестнице, ведущей на второй этаж.

Он услышал, как открылась, а потом вновь закрылась дверь. На ступенях лестницы появилась еще молодая, но уже измученная тяготами жизни женщина. В ее взгляде светилась тревога.

– Здравствуй, добрая женщина, – сказал Исаак. – Мы в пути и хотели бы провести здесь ночь и съесть на ужин что-нибудь горячее, если это возможно.

Трактирщица смотрела сквозь него, думая о чем-то своем.

– Это будет вам стоить полсольдо.

– Идет, – кивнул Исаак.

– Только есть у меня нечего, – добавила женщина. – Разве что хлеб и вино.

– Нам этого достаточно.

Трактирщица молча кивнула, не двигаясь с места.

Стон послышался вновь, но на этот раз ребенок не закричал.

Женщина повернулась, в отчаянии зажимая рот ладонью.

Постояв немного, она спустилась по криво выструганным ступеням, открыла шкаф в задней части комнаты и достала буханку хлеба, завернутую в грубую льняную ткань. Налив вина в кувшин, трактирщица поставила все это на стол и принесла два щербатых стакана и нож для хлеба.

– Я сегодня не готовила, – беспомощно, точно извиняясь, произнесла она. – Моя единственная дочь захворала…

– Мне очень жаль, – сказал Исаак.

– А я схожу с ума, – продолжила женщина. В ее глазах светилась боль.

– Что сказал врач?

Трактирщица удивленно посмотрела на него, а затем покачала головой.

– Сюда врачи не ходят. Мы сами рожаем детей, сами и умираем, когда приходит наш час.

И вновь сверху донесся стон.

Вздрогнув, женщина закусила губу. На ее лице явственно читалось отчаяние.

И тогда Джудитта сказала, не задумываясь:

– Мой отец – врач.

Глава 5

– Моя мать была актрисой.

Наступило утро. Меркурио спустился с платформы и обвел взглядом своих гостей.

– Вернее… она была актером. Вы же знаете, что женщинам нельзя выступать в театре?

Бенедетта и Цольфо переглянулись.

– Ну конечно, – солгала девушка.

– Ага, как же, как же, – усмехнулся Меркурио. – Так вот. Моя мама много лет переодевалась в мужское платье, чтобы выступать на сцене. И все верили, что она на самом деле мужчина. Представляете, даже в мужском облике она была настолько прекрасна, что ей постоянно доставались женские роли.

Бенедетта и Цольфо зачарованно слушали. История о том, как женщина притворяется мужчиной, чтобы сыграть на сцене женщину, сбивала их с толку. К тому же они не понимали, к чему Меркурио ведет.

Юноша схватился за край грязного штопаного полога, висевшего за платформой.

– Готовы? – спросил он и театральным жестом отдернул полог.

Бенедетта, Цольфо и Эрколь разинули рты от изумления.

Они словно очутились в мастерской какого-то портняжки. Или в магазине одежды. Перед ними висели: сутана священника, монашеская ряса, черный наряд писаря, полосатое облачение слуги, стеганка конюха из папских конюшен, штаны испанского солдата (одна штанина малиновая, вторая – шафрановая), жакет с блестящими позументами и буфами с прорезью, передник кузнеца, черная шляпа и вощеный сюртук путника, что собрался в дальнюю дорогу. Плетеная корзина из ивовых прутьев полнилась париками, шиньонами, очками, моноклями, накладными бородами, свитками и кошелями, во второй корзине лежало оружие, инструменты и всякая всячина: короткий меч, кузнечный молот, аркан конюшего, кожаный пояс с зубилом и стамеской, как у резчика по дереву, бритва брадобрея, пила столяра, штемпельная подушка писаря, гусиные перья, чернильницы, полуботинки, сапоги, тапочки, деревянные башмаки рыботорговца. И, наконец, висело за пологом три женских облачения: роскошный наряд придворной дамы, кобальтовый, усыпанный поддельными драгоценностями из яркого стекла; скромное темно-зеленое платьице девушки из хорошего дома; серовато-коричневая одежда служанки, с передником, большой сумкой и белым чепчиком.

– Пресвятая Богородица! – вырвалось у Бенедетты.

Меркурио так и раздувался от гордости.

– За работу! У меня есть идея, как отобрать золотой у трактирщика.

– Откуда у тебя все эти вещи? – спросила Бенедетта, словно не услышав его последние слова.

– Мне они достались в наследство от матери, – пояснил Меркурио. – У нее же я научился переодеваться. Вот только… я немного другой актер, чем она, – рассмеялся он.

– Так значит, ты не сирота? – спросил Цольфо.

– Сирота. Но на смертном одре моя мать попросила актера из театральной труппы найти меня и передать все эти вещи и ее благословение.

Меркурио смерил взглядом троицу, не сводившую с него глаз.

– Ну, это долгая история. Короче говоря, моя мать переспала с одним актером из своей труппы. Ну, тот знал, что она женщина. Так я и родился. Моя мать вынуждена была…

– Оставить тебя в коробке для подкидышей, как было со мной и Эрколем. – Цольфо сплюнул.

– Подкидыш, подкидыш, – засмеялся Эрколь.

– Тише ты, дурак.

– Нет, мама меня не бросала. Она отдала меня кормилице и заплатила ей, чтобы та за мной присматривала. Но эта женщина подбросила меня в сиротский приют святого архангела Михаила, а деньги забрала себе.

– Вот дрянь!

– Да. А потом моя мама заболела и умерла. И глава труппы нашел меня и передал мне все ее вещи. Эти костюмы… Моя мама играла все эти роли. Актер рассказал мне ее историю. Сказал, что она была лучшей в труппе и что она…

– Всегда любила тебя? – В глазах Цольфо светилась надежда.

– Именно.

– Но как этот человек тебя нашел? И откуда он вообще узнал, что ты это ты? – вмешалась Бенедетта.

– Ну, все сложно, – сменил тему Меркурио. – Сейчас нам нужно заняться трактирщиком. Вымой лицо и руки, – приказал он Бенедетте. – Там, в ведре, вода.

– И не подумаю, – взвилась девушка.

– Вымойся, – повторил Меркурио.

– Это еще зачем?

– Потому что это важно для моего плана.

– Какого плана?

– Вымоешься, и тогда все узнаешь. – Он взял зеленое платье добропорядочной горожанки. – Должно подойти тебе по размеру. – Он протянул платье девушке.

– Уф, вода холодная, – пожаловалась Бенедетта, протирая двумя пальцами глаза.

– Ты должна казаться чистой. Не упрямься.

– Ненавижу мыться, – надула губки девушка.

– Уверяю тебя, это чувствуется, – рассмеялся Меркурио.

Бросив на него испепеляющий взгляд, Бенедетта опустила обе руки в воду, а затем принялась тщательно отмывать лицо.

– Хорошо, а теперь переодевайся, – заявил юноша, проверив, чистые ли у нее ногти.

– Где?

Меркурио удивленно уставился на нее.

– В смысле?

– Ты что, думаешь, я стану перед вами раздеваться?

– Ну, у меня другой комнаты нет, ты же знаешь.

– Отвернитесь и не смейте подглядывать, – сдалась Бенедетта.

Послышалось шуршание платья.

– Я готова.

Цольфо и Эрколь разинули рты.

– Ты выглядишь прекрасно, – сказал мальчик.

– Эрколь тоше шитает, ты прекрашна.

Бенедетта покраснела.

– Оба вы идиоты, – сказала она, глядя на Меркурио.

– А теперь уходите, – никак не ответив на ее слова, заявил юноша. – Я вас догоню и расскажу мой план.

Полчаса спустя они уже шли по дороге, преисполненные решимости.

– Какую роль она играла в этой одежде? – спросила Бенедетта, шагая рядом с Меркурио.

– Кто?

– Твоя мама.

– А… она играла… герцогиню.

– Герцогиню? – Хихикнув, Бенедетта провела ладонью по подолу платья и выпятила грудь.

Некоторое время они шли молча.

– Знаешь… Прости меня за вчерашнее… – сказала она.

– Ты о чем?

– Я не всерьез это сказала… ну, о том, что пускай ты утонешь в катакомбах в собственном дерьме. Я же не знала…

– Все, замяли.

Бенедетта опустила ладонь ему на плечо, но юноша отпрянул.

– Мне друзья не нужны.

– Думаешь, мне они нужны? – отрезала Бенедетта. Она задумчиво смерила Меркурио взглядом. – А ты и правда похож на настоящего священника.

Парень довольно улыбнулся. На нем была длинная сутана с красными пуговицами, на груди было вышито окровавленное сердце в терновом венке, на голове красовалась блестящая черная шляпа.

– Мой образ еще не совершенен, – задумчиво протянул Меркурио.

Подойдя к двум ослам, стоявшим у яслей, он набрал полные пригоршни сена и запихнул его себе под сутану.

– В отличие от нас, священники едят по три раза в день: утром, днем и вечером, поэтому они все такие толстые.

Проходя мимо лотка с фруктами, Меркурио мимоходом стянул яблоко, на ходу отрезал от него два куска и сунул себе за щеки.

– Шмотри, щаш хорошо, – рассмеялся он. – Нушно поштупь потяшелее шделать. – Меркурио изменил походку.

– Это безумие! – воскликнула Бенедетта.

– Переодеваящь, недоштатошно…

– Ни слова не понимаю, – перебила его девушка.

Вытащив куски яблока изо рта, Меркурио выбросил их.

– Нет, так не пойдет. Еще одно правило: не перегибать палку. Если трактирщик меня не поймет, то это все коту под хвост. Я хотел сказать, что, когда ты переодеваешься, недостаточно просто надеть другую одежду. Нужно представить себе, что этот наряд – действительно твой, и двигаться в нем настолько естественно, словно ты такое платье каждый день носишь.

– Что же мне теперь, разгуливать по улицам что твоя герцогиня? – осведомилась Бенедетта.

– Ну да. Могла бы и задом повилять.

– Ой, иди ты, Меркурио, – возмущенно фыркнула девушка, но и правда принялась покачивать бедрами.

Они свернули на Вико-де-Фунари.

– Подожди здесь. И оставайся на виду, – сказал Меркурио Бенедетте. – А вы двое не высовывайтесь.

Владелец таверны на Вико-де-Фунари оказался сильным грузным мужчиной, отмеченным печатью пьянства. Он стоял между двумя раскладными дверьми, ведущими в таверну «У поэтов». С дверьми как раз возились слуги. Помещение таверны было светлым и просторным. Раньше здесь находился склад. Две гигантских винных бочки, стоявших у правой стены, подчеркивали богатство владельца.

– День добрый, брат.

Трактирщик оглянулся.

– У меня нет ни братьев, ни сестер, – неприветливо ответил он, глядя на молодого священника.

– Я прислан сделать тебе предложение… – начал Меркурио, слащаво улыбаясь.

Трактирщик недоверчиво смерил его взглядом.

– Если ты надеешься на подаяние, то ты не в ту дверь постучал, – отрезал мужчина, уже собираясь повернуться к Меркурио спиной.

– Ты не понял меня, добрый человек. Господь наш в неизмеримой доброте своей предоставляет тебе возможность… – продолжил Меркурио.

– Какую еще возможность? – перебил его трактирщик, морща лоб.

– Возможность исправить оплошность, брат.

Скрестив руки на груди, трактирщик прислонился к стене и поджал губы, глядя на молодого священника.

Меркурио молча смотрел на него, не отводя взгляда.

– Что ты несешь? Какая еще оплошность? – сдался наконец трактирщик.

– Его высокопреосвященство епископ Карпи, монсеньор Томмасо Барка ди Альбиссола, у которого я имею честь работать секретарем, in saecula saeculorum atque voluntas Dei^[4]…

– Прекрати трепаться на латыни. Говори ясно и понятно. Да покороче, – проворчал трактирщик. Услышав имя Томмасо Барка, он растерял былую уверенность.

– Немногое нужно мне сказать тебе. Ты должен лишь взглянуть на сию юную деву, и тогда сам все поймешь.

С этими словами Меркурио повернулся и указал на Бенедетту, стоявшую на углу улицы.

– Ты узнаешь ее?

– А должен? – Трактирщик заметно напрягся.

– Вчера вечером ты отобрал принадлежавшую ей золотую монету, – громогласно объявил Меркурио.

– Да будь я проклят, если это так…

Меркурио покачал головой, с нарочитым разочарованием поджимая губы.

– Господь наш в милости своей неизмеримой… рукою смиренного слуги своего… меня то есть… дает тебе такую возможность, а ты столь глупо отказываешься от нее? Я представляю здесь волю Божью и его высокопреосвященства. Деньги, которые ты отобрал у девушки, принадлежали епископу, который, как он делает каждый год, прибыл в Рим, чтобы нанести визит главе Святого Престола. А епископу еще ничего не известно о случившемся…

Трактирщик не знал, что ему делать. Он боялся, что его пытаются обмануть, но не решался спорить с секретарем столь могущественного представителя духовенства. С одной стороны, ему не хотелось расставаться с монетой, ставшей для него необычайно легкой добычей, с другой стороны, он знал, сколь суровым может быть наказание, если ты переходишь дорогу облеченному властью человеку.

– Она выглядела как воровка, вся грязная, в лохмотьях… – буркнул он.

– Да, конечно. Она только прибыла из сиротского приюта святого архангела Михаила, в котором его высокопреосвященство выбирает своих… личных служанок. А вчера девушка должна была пройти первое испытание. «Испытание золотой монетой», как его называет его высокопреосвященство, наш досточтимый господин епископ. Каждой новой служанке мы даем золотую монету и отправляем куда-нибудь купить еды. Если она возвращается с ужином, то достойна получить надлежащее воспитание. Если же девушка забирает монету себе и убегает, то его преосвященство сообщает о ней страже, и с ней обходятся как и с любой воровкой. – Меркурио снял шапочку, чтобы отвлечь внимание своей жертвы. Его задача состояла в том, чтобы не дать трактирщику возможность сосредоточиться и подумать.

– А откуда мне знать, что ты не мошенник? Ты слишком уж молод… – Как Меркурио и предполагал, трактирщик не спешил ему поверить. Глазки толстяка беспокойно бегали. – Если ты монах, то где же твоя тонзура?

– Я novizium saecolaris^[5], – ответил Меркурио, радуясь тому, что давно уже придумал такое наименование, которое помогло ему обстряпать не одно дельце.

Достав льняной кошель с монетами, которые он украл у купца, Меркурио распутал завязки. Монеты звякнули, когда юноша вытряхнул их на ладонь и сунул под нос трактирщику.

– Поступать так меня заставляет вера в завет милосердия, недоверчивый ты человек. Посмотри на эти монеты. Разве они не выглядят так же, как та, что ты отобрал у девушки? Разве они не одной чеканки, с одной стороны лилия, с другой – профиль Иоанна Крестителя? Такие монеты не в ходу в Риме.

Трактирщик подался вперед, рассматривая золото, а затем достал из кармана монету Бенедетты.

– И откуда мне было знать? – проворчал он, нервно подбрасывая и ловя монету.

Меркурио молчал.

Трактирщик подкидывал монету все выше, не сводя глаз с Бенедетты.

– Откуда мне было знать? – повторил он.

Было видно, что трактирщик готов сдаться.

Но в этот момент на Вико-де-Фунари раздался душераздирающий крик:

– Воры! Проклятые воры!

Трактирщик резко повернулся и увидел еврея, тычущего пальцем с сторону Бенедетты, мальчика и громилы.

Теперь он понял, что его пытаются надуть, но монета была еще в воздухе! Меркурио оказался быстрее своего собеседника. С ловкостью кошки мнимый священник подпрыгнул и на лету перехватил монету.

– Ну ты и дурак! – Юноша расхохотался трактирщику в лицо и бросился бежать.

– Держи вора! Держи вора! – завопил трактирщик и помчался за ним.

Меркурио бегал быстрее, но ему пришлось двигаться в сторону купца, все еще оравшего на Бенедетту, Цольфо и Эрколя.

Юноша ловко протиснулся в узкий проем между купцом и стеной, но на бегу у него из-под сутаны начало сыпаться сено.

Шимон Барух не узнал его, и Меркурио беспрепятственно последовал дальше, однако дорожка сена, отмечавшая его след, вызвала у купца некоторые подозрения. Присмотревшись, он понял, с кем имеет дело, и тут же пустился в погоню за Меркурио.

– Вор! Держи вора!

За ним мчался трактирщик.

– Вор! Держи вора! – уже хором кричали они.

Так как они оба преследовали только Меркурио, Бенедетта, Цольфо и Эрколь оказались спасены. Вначале они пустились наутек, двигаясь в противоположном направлении. Глаза Эрколя расширились от страха. Троица успела отбежать не так уж далеко, когда Бенедетта резко остановилась, свернув за угол.

– Мы должны помочь ему, – решительно заявила она.

Меркурио бежал со всех ног, пытаясь отделаться от преследования, но ему мешала длинная, до самой земли, сутана.

Трактирщик вскоре отстал. Меркурио видел, что он остановился в первом же переулке, запыхавшись и согнувшись от боли в боку. Но всякий раз, когда юноша оглядывался, оказывалось, что купец немного приблизился к нему. И еще немного. И еще. Меркурио свернул в переулок, ведущий к Сан-Паоло-алла-Регола. За этой церковью тянулся лабиринт узких улочек, где легко было спрятаться.

Тем временем купец уже почти догнал его. Оглянувшись, Меркурио заметил Бенедетту. Подобрав платье, девушка мчалась со всех ног, точно одержимая. Последовав ее примеру, Меркурио подобрал сутану, стиснул зубы и набычился. Ноги вязли в грязи, легкие горели. Если бы сейчас парень выбросил кошель с монетами, купец наверняка бы остановился, чтобы поднять его, и Меркурио был бы спасен. Но парню не хотелось расставаться с деньгами.

Свернув к Сан-Сальваторе-ин-Кампо, он заметил, что перебирать ногами становится все труднее. «Не сдаваться!» – подумал он.

Меркурио петлял переулками. Когда он в очередной раз оглянулся, купца сзади не было видно, но парень знал, что тот может появиться в любой момент.

Он свернул в грязную улочку… и понял, что очутился в ловушке. Впереди был тупик. Меркурио услышал, как к нему приближается купец. Затаив дыхание, он вжался в стенную нишу между двух колонн из красного кирпича.

Шимон Барух добежал до развилки. Невзирая на то, что евреям запрещено было носить оружие, он купил кинжал с длинной рукоятью и обоюдоострым лезвием. Впереди было три пути – две улицы справа и маленький переулок слева, засыпанный отбросами с находившегося неподалеку овощного рынка.

– Будь ты проклят! – воскликнул Шимон, сворачивая в переулок.

Он остановился, думая, что потерял след вора. Купца охватило отчаяние.

– Проклятый мерзавец! – повторил он, уже направляясь к выходу из переулка.

И тут он услышал позади какой-то плеск. Как ужаленный, Шимон резко дернулся в сторону, повернулся и побежал назад.

Меркурио поскользнулся в грязи и так привлек к себе внимание купца.

– Попался, вор! – заорал Шимон Барух. – А ну отдавай мои деньги!

– Господин! – Меркурио поднял руки в примирительном жесте. – У меня нет ваших денег…

Но Шимон не успокаивался. В него точно бес вселился: глаза налились кровью, ноздри раздувались, он запыхался от быстрого бега, из открытого рта брызгала слюна.

Рука с кинжалом дрожала, но купец не отступал.

– Отдавай деньги! – Он сделал выпад в сторону Меркурио.

За спиной Шимона возникли Бенедетта, Цольфо и Эрколь. Бенедетта жестами показала Меркурио, чтобы он их не выдал, а затем принялась что-то шептать на ухо Эрколю. Громила покачал головой, в его глазах отражался ужас.

Шимон же надвигался на Меркурио, даже не подозревая о том, что происходит за его спиной.

– Ах ты мерзкий ублюдок, хотел меня со свету сжить? А ну отдавай мои деньги, не то прирежу!

В движениях Шимона сквозила неуверенность, точно купец никак не мог решиться, нападать ему или убегать. Похоже, он и сам испугался охватившей его ярости. Шимона била крупная дрожь, глаза расширились, в горле пересохло. Он приставил кинжал к груди врага, вжавшегося спиной в стену дома в переулке. Чтобы набраться храбрости, купец кричал.

Меркурио замер, точно окаменев. Он закрыл глаза.

Бенедетта подтолкнула Эрколя.

– Эрколь боитша! – жалобно пролепетал великан.

И в тот самый момент, когда Цольфо толкнул своего приятеля вперед, купец резко повернулся. Громила с широко разведенными руками двинулся к Шимону, чтобы его обезоружить, но то ли от страха, то ли от неуклюжести Эрколь поскользнулся и полетел в сторону купца. От неожиданности Шимон выставил оружие вперед, и оно вошло в тело великана.

Меркурио услышал удивленный возглас Эрколя, сменившийся сдавленным стоном.

Открыв глаза, он увидел, как залитое алой кровью острие кинжала вышло из спины громилы.

Шимон отпрянул назад, вытащив клинок из тела, и испуганно уставился на Эрколя.

– Я не хотел… – пробормотал он. – Не хотел…

Великан медленно осел на землю.

– Эрколю… больно…

– НЕЕЕЕЕТ! – в отчаянии завопил Цольфо.

– Я не хотел… – беспомощно повторил Шимон Барух, а потом его охватила новая волна ненависти. Словно обезумев, он набросился на Меркурио: – Это все ты виноват! Ты виноват, только ты! – кричал он.

На этот раз Меркурио не стал закрывать глаза. Ему удалось схватить купца за руку. Страх придавал юноше силы, и Меркурио удалось отразить первую атаку. Он опустился на колени, но запястье Баруха так и не отпустил. Окровавленное лезвие царапнуло стену над его головой.

– Это все ты виноват! Ты виноват, только ты! – вновь и вновь повторял купец.

Меркурио, сжимая его руку, резко повернулся, дернув Шимона в сторону. Купец повалился в грязь, потянув юношу за собой.

В голове Меркурио пульсировала только одна мысль: ни в коем случае нельзя отпускать руку с кинжалом.

И вдруг хватка купца ослабела, он ударился спиной о стену, локоть и запястье неестественно вывернулись. Не рассчитав движение, Меркурио дернул его вниз, и лезвие вошло купцу в горло.

Меркурио услышал, как сломались шейные позвонки. Этот звук напомнил ему хруст, который раздается, когда давишь ногой таракана. В лицо ему брызнула кровь.

До смерти перепугавшись, парень отпрыгнул, увидев свое отражение в уже гаснущих глазах Шимона.

Купец замер, все еще сжимая кинжал в руке и глядя на своего противника, но затем его хватка разжалась, и оружие со звоном упало на землю.

– Нет… – тихо простонала Бенедетта.

Сбросив оцепенение, Меркурио выхватил льняной кошель с монетами.

– Вот тебе! Забирай! – точно обезумев, завопил парень и швырнул кошель на грудь купцу.

Хрипя, Шимон лежал на земле, зажимая рукой шею.

– Пойдем, Меркурио! – Бенедетта коснулась его плеча.

Парень повернулся. Казалось, он не узнал ее. Он молча смотрел на свою подругу, пока его мысли не упорядочились. Только тогда Меркурио вспомнил, кто она.

Тем временем на животе Эрколя расползлось кровавое пятно. Подбежав к товарищу, Меркурио помог ему подняться.

– Поддерживай его с другой стороны, – приказал он Цольфо.

Мальчик плакал.

– Держи его! – рявкнул Меркурио. – Пойдем. – Он кивнул Бенедетте.

Пройдя мимо купца, они скрылись в лабиринте переулков.

Когда подоспела стража, старушка, видевшая все из окна, сказала:

– Его убил священник.

Один из стражников склонился к Шимону.

– Но он жив.

– Нет. Его убил священник, – повторила старушка.

Глава 6

Трактирщица, подняв голову, посмотрела на Джудитту. Женщина казалась испуганной – наверное, так ведут себя все бедняки, когда им нежданно улыбается удача.

– Что ты сказала? – переспросила она.

– Мой отец… он… – пролепетала Джудитта.

Трактирщица медленно повернулась к Исааку.

– Добрая женщина… – начал он, едва заметно качая головой. Он пытался подобрать подходящие слова, чтобы выпутаться из этой ситуации.

– Вы врач? – перебила его трактирщица. – Вам не нужно будет платить за комнату, и я приготовлю вам все, что только пожелаете. Прошу вас, спасите моего ребенка! – отчаянно забормотала она. – Спасите ее, доктор!

Исаак с упреком посмотрел на дочь. Он чувствовал себя загнанным в ловушку.

– Я сделаю все, что в моих силах, – неуверенно произнес он. – Отведите меня к больной.

Трактирщица метнулась вверх по лестнице.

Исаак покосился на пьяных за соседним столом.

– И ты тоже пойдешь со мной, – заявил он, не глядя на Джудитту.

– В прошлом году мой муж умер от лихорадки, – рассказывала трактирщица, ведя их по узкому коридору на втором этаже. – Теперь у меня осталась только дочь.

Она открыла дверь.

– Подожди здесь, – сказал Исаак Джудитте и вошел в комнату.

Потолок был настолько низким, что мужчине пришлось нагнуться. Сняв желтую шапочку, он свернул ее и сунул за пояс. В углу на низком табурете сидела старуха в черном. В полумраке комнаты ее едва можно было заметить. Женщина невозмутимо смотрела вперед: как и все старики, она делала вид, что не замечает приближение смерти, чтобы смертушка ее не увидела.

«Наверное, мать трактирщицы или ее усопшего супруга», – мелькнуло в голове у Исаака.

А потом он увидел у постели больной монаха в грубой рясе, подпоясанной бечевкой. Похоже, когда-то эта ряса была черной, но теперь различить ее цвет было довольно сложно. Исаак видел его грязные босые ноги – монах стоял на коленях, повернувшись спиной к двери. На кровати беспокойно металась девочка лет десяти. Она стонала.

Исаака охватило недоброе предчувствие. Он всегда не любил церковников. Оглянувшись, он увидел в полутьме коридора Джудитту и с изумлением понял, что больше не сердится на нее за неосторожные слова. В глубине его души даже шевельнулось что-то вроде благодарности за этот поступок.

Монах прижался лбом к соломенному матрасу и не стал поднимать голову даже тогда, когда в комнату кто-то вошел. Он шептал молитвы.

Исаак опустил руку девочке на лоб. Ее лихорадило. Затем он поднял одеяло. Малышка лежала на одном боку. Подумав о том, как поступил бы в такой ситуации его отец, Исаак попытался перевернуть девочку на спину, и ребенок тут же завопил от боли, прижав ладонь к животу.

Только тогда монах поднял голову. Ему не было еще и тридцати, но его лицо было как у покойника, слишком уж сильно заострились черты лица. Щеки ввалились, кожу избороздили глубокие, похожие на шрамы морщины. Похоже, он постился уже много недель.

Белок глаз испещряли тонкие сосуды, в синеве радужки светилась фанатичная вера. Увидев желтую шапочку у Исаака на поясе, монах вскочил, выставив вперед нательный крест.

– Сатана! – завопил он. – Что тебе здесь нужно?!

Исаак прервал осмотр.

– Он врач, брат, – пояснила трактирщица. – Он пришел сюда из-за моей дочери.

Монах повернулся к женщине и сурово смерил ее взглядом, точно только что она осквернила имя Господне.

– Он жид, – мрачно произнес он.

– Он врач, – повторила трактирщица.

Монах вознес очи горе.

– Отец, почто послал ты сию змею подколодную рабе твоей Еве?

Затем его горячий взор вперился в Исаака.

– Пошли змею сию мне, чтобы раздавил я гадину.

– Что с моей дочерью, доктор? – поспешно спросила у Исаака трактирщица, словно понимая, что времени у них не так много.

Раньше Исаак уже видел, как отец лечит таких больных – подобная хворь часто разила детей.

– Нужно сделать вот тут небольшой надрез, и тогда… – начал он, не спуская с монаха глаз.

– Молчи, безбожник! – завопил церковник, а затем опять повернулся к матери больной девочки. – Ты сошла с ума, женщина? Как ты можешь допустить, чтобы грязные руки этого еврея касались твоей дочери, крещенной во славу Господа нашего Иисуса Христа? От прикосновения сего грешника ее болезнь лишь усилится, глупая ты баба. Неужто ты не понимаешь, что эта тварь хочет украсть ее душу, а потом продать повелителю своему, Сатане? Если Господу нашему на небесах угодно будет спасти твоего ребенка, то он исцелит твою дочь, услышав мои молитвы. Если же он решит призвать ее к себе, то петь ей в хоре небесных ангелов. Ты же, неблагодарная, призвала к ней жида. Если умрет она от руки безбожника, то попадет в ад, и гореть ей там с такими же свиньями, как он! – На мгновение монах прервал свой поток слов и покрепче перехватил распятие. – Vade retro, Satanas^[6]. Убери свои грязные лапы от бедной больной девочки! Vade retro, Satanas. Тебе не заполучить души сего невинного ребенка.

– Нужно сделать надрез, – повторил Исаак, медленно отступая назад. Он не сводил взгляда с женщины, будто пытаясь дать ей понять, что это она должна принять решение.

– Уходите, – скрепя сердце сказала трактирщица.

– Ты не должна пускать под свой кров безбожников, об этом говорится в Священном Писании, – преисполнившись фанатизма, провозгласил монах. – Иначе грехи безбожников осквернят твой дом.

Выйдя в коридор, женщина отвернулась и, не глядя на Исаака, сказала:

– Идите с дочерью в комнату. Я никого не выгоню из дома на ночь глядя. Даже если он еврей.

– Женщина, послушай, ребенку нужна помощь! Нужно сделать надрез и… – еще раз попытался убедить ее Исаак.

Трактирщица отчаянно затрясла головой, не желая слушать его слова.

– И не показывайтесь тут никому на глаза, – предупредила она, давая ему свечу и огниво.

Исаак и Джудитта заперлись в комнате.

– Это все я виновата, – удрученно протянула девушка.

Исаак не ответил. Он даже не посмотрел на дочь. Не сказав ни слова, он растянулся на лежанке.

К рассвету девочка умерла.

Исаак понял это по исполненным отчаяния крикам матери, раздавшимся в таверне. В тот же миг прозвонили к утрене. Бой колоколов сливался с воплями несчастной, точно разделяя ее боль. Приглушенные удары еще долго эхом отражались в тумане. Было слышно, как монах читает на латыни молитву.

– Вставай, быстро, – шепнул дочери Исаак. – Нам нужно уходить отсюда.

Они открыли дверь комнаты, тихонько спустились по лестнице и направились к выходу.

Они как раз были во дворе, проходили мимо загона для кур – деревянные столы оплетала сеть из камыша, – когда трактирщица распахнула на втором этаже маленькое окошко, чтобы душа ее дочери могла вознестись к небесам. Увидев, как отец и дочь крадутся по двору, она принялась вопить – женщину переполняла боль, к тому же она еще не отошла от вчерашней проповеди монаха, с которым всю ночь просидела у лежанки дочери.

– Проклятые жиды! Вы принесли горе в наш дом! Да покарает вас Господь!

– Не оглядывайся, просто иди дальше, – предупредил дочь Исаак.

Из соседних домов стягивались крестьяне – они торопились выразить свои соболезнования соседке и поддержать ее, может быть, помолиться вместе.

– Да покарает вас Господь! – полностью утратив самообладание, надрывалась трактирщица.

Какой-то крестьянин с огромными, точно лопаты, ладонями с ненавистью смерил Исаака и Джудитту взглядом и сплюнул им под ноги.

Рядом с трактирщицей показался монах. Сжимая в руке крестик, он перегнулся через подоконник, едва не вывалившись наружу, и громогласно провозгласил:

– Они народ Сатаны! Народ Сатаны!

Исаак заметил, что Джудитта готова оглянуться.

– Не поворачивайся! – одернул он дочь. – И не беги.

– Жиды, приспешники Сатаны, – повторила старуха, шедшая в толпе. Остальные тоже поддержали возглас монаха, осыпая отца и дочь ругательствами.

Камень ударил Исааку в затылок. Охнув, мужчина на мгновение припал на одно колено, но затем, поправив шапочку, поднялся и спокойно пошел дальше. Многолетний опыт мошенничества подсказывал ему, что в такой ситуации нельзя бежать. Краем глаза он заметил, что Джудитта отважно идет рядом с ним, расправив плечи и выпрямив спину. Лицо девочки заливали слезы.

– Пошли прочь отсюда, мразь жидовская! – заходилась трактирщица.

В этот момент отец и дочь свернули за угол и очутились на дороге. Где-то с четверть мили они шли в полном молчании, так и не ускоряя шаг и не оглядываясь. Поравнявшись с небольшой рощицей, Исаак свернул к деревьям. Дойдя до поваленного ствола, опаленного молнией, мужчина присел и жестом предложил дочери последовать его примеру. Из заплечного мешка он достал вчерашнюю краюху хлеба и разломил ее пополам.

– Ешь, – сказал он. – Ничего другого у нас нет.

Джудитта вытащила из своей сумки три зачерствевших ржаных лепешки с изюмом и миндалем.

– Вот еще осталось, – всхлипнула она.

Отец обнял ее за плечи.

– Никогда не думал, что меня могут так обрадовать черствые лепешки, – улыбнулся он.

Они почти доели, когда со стороны деревни донесся шум.

– Сними шапку, – приказал Исаак.

– Но по закону…

– Сними эту проклятую шапку! – прошипел Исаак.

Он встал так, чтобы ему была видна дорога, но при этом его никто не заметил бы, а затем присел за кустом. Джудитта пристроилась рядом. Она увидела монаха во главе крестьян, вооруженных вилами и косами. Толпа прошла мимо.

– Это мерзкие богохульники, не признающие нашего Господа Иисуса Христа сыном Божьим! – зычно вещал монах.

– Аминь! – хором вторила ему толпа.

– Эти жалкие создания не достойны жить на этом свете пред ликом Господа нашего!

– Аминь!

Какой-то крестьянин из толпы крикнул:

– И они крадут наших младенцев, чтобы пить их кровь!

А потом все заорали хором, точно из одной глотки:

– Смерть жидам!

Джудитта испуганно прижалась к отцу.

– Но почему? – одними губами спросила она. Слезы градом катились по ее лицу. Девочка заглянула в огромные темные глаза отца.

– Пускай я и говорю тебе «малышка», ты уже не маленькая, – буркнул он. – А теперь прекрати реветь.

Джудитта отстранилась. На мгновение ей стало обидно, но затем девушка заметила, что и правда перестала плакать. И уже не боится.

Исаак притянул ее к себе.

– А теперь я научу тебя, как поступает лисица, когда охотники спускают на нее псов.

Глава 7

– Туда, – с трудом выдохнул Меркурио. Поддерживать Эрколя становилось все труднее – чем больше крови он терял, тем сильнее облокачивался на друзей.

Они свернули на Виа-дель-Орто-ди-Наполи.

Меркурио еще раз обеспокоенно оглянулся.

– Не волнуйся, никто нас не преследует, – сказала Бенедетта.

– Не волнуйся?! – вскинулся юноша. – Да я же убил человека! Обокрал и убил! Если меня схватят, то приговорят к смерти! – Еще раз оглянувшись, он побрел дальше.

– Давай я проверю, что и как, – предложила Бенедетта. – Подотстану немного.

– Ладно, – кивнул Меркурио. – И прекрати уже реветь, это нам ничем не поможет, – прикрикнул он на Цольфо. – Лучше рану ему зажимай.

Всхлипнув, Цольфо зажал лохмотьями рану Эрколя. Громила застонал.

– Прости, – испуганно пробормотал мальчик.

– Дави сильнее, проклятье! – ругнулся Меркурио.

Дойдя до конца Виа-дель-Кавалетто, они увидели впереди солдат и спрятались на Виколо-ди-Маргутта, где воняло конским навозом, потому что на этой улочке размещались конюшни. Меркурио совсем запыхался. Он осторожно выглянул на Виа-дель-Кавалетто. Колокола Санта-Мария-дель-Пополо пробили к вечерне.

– Скоро тут проедет повозка Скаваморто. На нее-то мы Эрколя и погрузим.

Бенедетта посмотрела на него с сомнением.

– А что, у тебя есть идея получше? – резко осведомился Меркурио.

Девушка растерянно покачала головой. Меркурио видел страх в ее глазах. Страх, как и у всех детей, работавших на Скаваморто.

Завидев повозку, Меркурио подал мальчику на козлах знак остановиться. За телегой шла небольшая процессия несчастных, потерявших сегодня родных. Глаза людей потухли от горя. А вокруг царила привычная городская жизнь, все шло своим чередом, и все, даже стражники, старались не смотреть на повозку с отверженными, которых нельзя было хоронить на городском кладбище. Нищие, шлюхи, евреи, ваганты – все те, кого нельзя предавать освященной земле.

– Помогите мне затащить его на повозку, – приказал Меркурио.

Вместе они подняли Эрколя и устроили его в телеге.

– Благослови мою дочь, отче, – взмолилась молодая женщина с воспаленными от слез глазами.

Поцеловав Меркурио руку, она указала на крошечное безжизненное тельце, лежавшее между двумя иссохшими трупами.

Меркурио поспешно перекрестил усопшую.

– Цольфо, ты тоже забирайся на повозку и зажми руками рану, – приказал он. – Сколько еще раз тебе говорить?

Они пошли за телегой. Бенедетта подобралась к Меркурио поближе.

– Спасибо, – сказала девушка.

Меркурио не ответил. Вообще-то это он должен был ее благодарить, но не сумел заставить себя.

– Вот, возьми. – Бенедетта протянула ему льняной кошель с монетами, который Меркурио в ярости швырнул на грудь купцу.

Удивленно посмотрев на нее, юноша молча забрал монеты. Бенедетта тоже не проронила ни слова.

Они миновали церковь Санта-Мария-дель-Пополо и вышли за городские стены за вратами дель Пополо. Некоторое время они шли по Фламиниевой дороге на север от Рима, затем свернули налево к Тибру. Земли здесь были мрачными, в воздухе стоял гнилостный запах разлагающихся тел. Именно тут простиралось кладбище для бедняков.

«Дети Мертвых» – так их называли в городе – уже ждали повозку. Едва завидев движение вдалеке, они разбежались по своим местам, но, когда старшие узнали в юном священнике Меркурио, все остановились. Дети с изумлением смотрели на него, не решаясь заговорить. Бенедетта и Цольфо часто рассказывали о Пьетро Меркурио из сиротского приюта святого архангела Михаила, и потому дети-могильщики знали о нем. Эти сироты работали тут с тех пор, как их за пару монет покупал у монахов Скаваморто, человек, отвечавший за кладбище для нищих.

Говаривали, что Меркурио был одним из немногих, кто сумел воспротивиться Скаваморто. И единственным, кто вырвался из его рабства.

Поприветствовав ребят, Меркурио приказал:

– Спустите Эрколя с телеги.

Дети поспешно забрались на повозку.

Эрколя – громила тем временем становился все бледнее – уложили на грубо сбитые носилки из двух деревянных планок, соединенных грязным ошметком ткани.

– Несите его в барак, – сказал Меркурио.

– Что вы тут делаете? А ну беритесь за разгрузку телеги, шалопаи!

Дети, помогавшие Меркурио, испуганно пригнулись, заслышав низкий баритон.

– Он ранен, Скаваморто.

Меркурио явно не боялся этого высокого худощавого мужчину в неожиданно пестрой одежде. Фиолетовый сюртук подпоясывал оранжевый платок. На поясе Скаваморто носил изогнутый кинжал на турецкий манер.

Увидев Меркурио, Скаваморто вначале опешил, но затем на его лице расплылась зловещая ухмылка.

– Вы только поглядите, кто к нам пришел! – расхохотался он. – Отец Меркурио, сколь нежданную честь оказали вы нам своим визитом! – Не спуская с него глаз, мужчина подошел поближе. Он был выше Меркурио на целую голову. – Ага, наш юродивый. – Скаваморто осмотрел рану Эрколя. – Этого можете сразу нести в могилу, – сказал он детям. – Ему уже ничем не поможешь.

Цольфо опять разрыдался.

– Помоги ему, – попросил Меркурио. – Вылечи его.

– Ты меня, должно быть, не понял. Для него ничего больше не сделаешь. – Скаваморто едва заметно улыбнулся, словно происходящее его радовало.

– Я могу тебе заплатить. – Меркурио смотрел ему в глаза.

Узкое лицо Скаваморто приобрело серьезное выражение.

– Мальчик, может быть, эти жалкие мелкие шкодники рассказали тебе байку-другую, а ты, гляди, и поверил, – прорычал он. – Тебе, мальцу, меня не купить, – прошипел мужчина, обнажая кинжал. – И если бы я хотел заполучить твои деньги, то мне не пришлось бы их отрабатывать, поверь. Я просто забрал бы их себе.

– Пожалуйста, – взмолилась Бенедетта.

Скаваморто повернулся к ней.

– Он ведь священник, верно? Пускай помолится за нашего дурачка, – фыркнул могильщик, радуясь собственной шутке.

– Прошу, – произнес Меркурио.

Прищурившись, Скаваморто повел носом, точно учуяв что-то вкусное. Затем обвел взглядом детей. Похоже, сейчас он не замечал ничего вокруг. И наконец наклонился к Эрколю. Громила перестал стонать. Скаваморто постучал пальцем ему по лбу.

– Тук-тук, есть кто дома? – Он рассмеялся.

Эрколь тихо захныкал.

– Ему уже ничем не поможешь. Бросьте его в яму.

– Нет! – завопил Цольфо, становясь перед другом.

– Помоги ему! – повторяла Бенедетта.

Скаваморто задумчиво посмотрел на Меркурио.

– Прошу тебя, помоги ему. – Юноша опустил глаза.

– Отнесите его в барак, – приказал Скаваморто.

Дети Мертвых подняли носилки и потащили Эрколя к длинному сооружению из камней и древесины, построенному без какого-либо плана, по мере потребности.

Бенедетта и Цольфо пошли за носилками.

Скаваморто посмотрел на Меркурио.

– Ему ничем уже не поможешь. Я ничего не могу для него сделать, – вновь покачал головой он.

Меркурио молчал.

– Принеси мне мазь из хвоща на мускусе и настойку торицы, – приказал могильщик. – Ты помнишь, где я храню снадобья?

– Я тут все помню, – ответил Меркурио.

Оглянувшись, он побежал к маленькой лачужке с кривой печной трубой.

– Отлично, Меркурио, – пробормотал Скаваморто и последовал за детьми в барак.

Там он приказал разрезать Эрколю одежду, чтобы обнажить рану. Не проронив ни слова, он осмотрел громилу. Цольфо, затаив дыхание, цеплялся за руку Бенедетты.

Заметив это, Скаваморто мрачно покосился в его сторону.

– Уходи отсюда. Берись за работу, если хочешь вечером поесть и переночевать тут, малец, – рявкнул он.

Цольфо хотел что-то возразить, слезы горя и ярости навернулись ему на глаза. Но, прежде чем он успел произнести хоть слово, Скаваморто влепил ему пощечину.

– Там снаружи стоит повозка, и кто-то должен ее разгрузить, – прошипел он. – Берись за работу!

Бенедетта потянула Цольфо за собой, шепча ему на ухо:

– Пойдем, пойдем.

Скаваморто больше не обращал на них внимания. Он сунул палец в рану Эрколя. Юродивый застонал. Вытащив палец, могильщик принюхался и покачал головой. Цольфо, рыдая, вышел из барака.

– Тебя это тоже касается, – сказал Бенедетте Скаваморто.

Опустив голову, девушка вышла наружу.

В двери она столкнулась с Меркурио.

– Ненавижу его, – шепнула ему Бенедетта.

Меркурио прошел в комнату, ничего не ответив, и передал Скаваморто склянки со снадобьями.

– Ты знаешь, как нужно соборовать, священник? – усмехнулся Скаваморто.

Приподняв голову Эрколя, могильщик влил ему в рот настойку торицы, а затем вытряхнул на ладонь немного мази из хвоща и мускуса и принялся втирать ее в рану. Громила опять застонал, теперь уже тише. Скаваморто ткнул вымазанным кровью и мазью пальцем в сторону Меркурио:

– Это чистое расточительство. Понятия не имею, зачем я это делаю. – Он посмотрел на Эрколя. – Ты не доживешь до завтрашнего утра, верно, дурачок?

Эрколь улыбнулся, глядя прямо перед собой.

– Блаженны нищие духом, ибо их есть Царствие небесное, – буркнул Скаваморто. – Прикройте ему рану тряпкой, чтоб мухи не садились. И разделите его вещи. Завтра он отправится в могилу.

Встав, он вышел из комнаты.

Меркурио дрожал от ярости.

– Укутайте его одеялом. И если хоть попытаетесь стащить у него что-нибудь, будете иметь дело со мной, – мрачно предупредил он.

Выйдя наружу, юноша оглянулся в поисках Цольфо, но того нигде не было.

Тогда он поплелся к телеге, где дети как раз выгружали трупы.

Девочки раздевали умерших (потом эту одежду либо носили сами сироты, либо продавали другим нищим), а затем четыре самых сильных паренька сбрасывали тела с повозки: двое хватали трупы за ноги, двое за руки, раскачивали, словно забавляясь, и бросали в яму.

Мертвые с глухим стуком приземлялись на дно братской могилы.

Меркурио подошел поближе. Внизу, в могиле, он увидел Цольфо. Мальчик раскладывал только что сброшенные тела, чтобы они лежали ровно. Спрыгнув к нему, Меркурио отобрал у него лопату.

– Иди к Эрколю, – сказал он.

Цольфо начал плакать. Меркурио не стал тратить время на то, чтобы утешать его, и принялся за работу. Мальчик выбрался из ямы и исчез из виду, а Меркурио принялся ожесточенно перемешивать известняк с сырой землей, чтобы легче было закапывать тела. Он работал до наступления темноты, стараясь отогнать неприятные мысли.

Затем он вернулся в барак и выхлебал миску жидковатого супа. Бенедетта и Цольфо сидели у лежанки своего друга. Эрколя сильно лихорадило.

Выйдя из барака, Меркурио медленно побрел по кладбищу. В слабом лунном свете, пробивавшемся сквозь облака, он заглядывал в каждую могилу.

– Ты до сих пор делаешь это, мальчик?

Повернувшись, Меркурио увидел Скаваморто.

– Что?

– Когда я купил тебя у монахов в приюте святого Михаила, ты по нескольку часов в день рассматривал могилы. Однажды я спросил тебя, зачем ты это делаешь, и ты ответил, мол, хочешь проверить, не лежит ли там твоя мать. – Голос могильщика звучал совершенно серьезно.

Меркурио промолчал, но явно напрягся.

Скаваморто засмеялся.

– Ты не помнишь?

– Оставь меня в покое, – прорычал парень.

– Ты сказал тогда, что узнаешь ее, хотя никогда ее не видел. Просто потому, что она твоя мать.

– Детские сказки, – мрачно буркнул Меркурио.

– Может, и так. Но самое интересное, что ты искал ее среди мертвых, а не среди живых. Должно быть, ты очень злился на нее тогда.

– Сейчас я плевать на все это хотел, Скаваморто.

– То есть ты больше не ищешь ее среди трупов?

– Не ищу я ее! Все! Баста!

Скаваморто опять рассмеялся. Тихо и совсем беззлобно.

– Ну, рассказывай. Кем была твоя мать, Меркурио? – Он опустил юноше ладонь на плечо, и в этом жесте не было угрозы. Так мог бы поступить добрый отец. Или наставник.

Меркурио не отстранился. Он почувствовал, как у него перехватило горло.

– Она была дамой благородных кровей… – начал юноша, точно рассказывая какую-то историю. – Она была несчастна, потому что ее муж был настоящим поганцем, постоянно шлявшимся по всяким войнам… Она переспала с молодым слугой и забеременела. Прежде чем муж вернулся с войны, она отдала бастарда и приказала убить того слугу.

– Или? – спросил Скаваморто.

– Моя мать была служанкой из порядочной семьи горожан. Она работала в доме настоящего поганца, который никогда не ходил на войну и трахал ее каждую ночь. Заметив, что служанка забеременела, он вышвырнул ее на улицу. Мать подбросила меня в сиротский приют и заколола своего бывшего хозяина кинжалом. За это ее казнили у городских ворот возле пьяцца дель Пополо.

– Или?

– Мне надоела эта игра, Скаваморто. – Меркурио отступил на шаг в сторону. – Я уже не маленький мальчик.

– Или?

– Моя мать… – Лицо юноши озарилось печалью.

– …была сиротой, – предложил могильщик.

– И ее соблазнил священник, – продолжил Меркурио. – И поэтому ее сын вынужден всегда носить эту дурацкую сутану.

Скаваморто рассмеялся.

– Или она была…

– Хватит. Это глупая игра.

– «Кем была моя мать» – отличная игра, – возразил могильщик. – Я играю в нее и с другими сиротами, но никто из них не сочиняет такие отличные истории, как ты. Эти гаденыши цепляются за одну версию и не могут двинуться дальше. А вот ты каждый день мог придумывать себе новую мать…

– Скаваморто…

– У них нет воображения, понимаешь?

– Сегодня я убил человека, – признался Меркурио. – Еврейского купца.

Могильщик разровнял землю носком сапога.

– Меня повесят, – тихо, едва слышно продолжил юноша.

Оба помолчали. Временами лик луны закрывали облака, и тогда на тела в могилах падала густая тень.

Меркурио закрыл глаза.

– Мне страшно.

– Понимаю, – кивнул Скаваморто.

– Мне страшно, – повторил парень. – Я боюсь смерти.

Подняв горсть земли, Скаваморто бросил ее в могилу.

– Ты не должен умирать, мальчик.

Меркурио не шелохнулся.

– Но ты должен бежать. Прочь из Папской области.

– А потом?

– Ты всегда был самым умным из моих детей. – Могильщик легко хлопнул его по затылку. – Начни новую жизнь. Или ты боишься, что будешь скучать по сточным водам в катакомбах у Тибра?

– Ты знал, что я там? – удивился Меркурио. – Почему же ты не забрал меня? Ты ведь купил меня и…

Скаваморто улыбнулся. Он ничего не ответил.

Меркурио отвел взгляд.

– Завтра ты украдешь у меня телегу. Ту, которая с двумя лошадьми, а не с ослами, они слишком старые и медлительные, – сказал Скаваморто. – К тому времени Эрколь будет уже мертв. А тех двоих ты возьмешь с собой.

– Да я их даже не знаю…

– Прекрати дурака валять, – приструнил его могильщик. – Зачем тебе притворяться чурбаном?

– Ты о чем?

– Ну, прям как я, – словно мимоходом заметил Скаваморто. – Только потому, что кто-то живет один, это еще не значит, что ему никто не нужен. – Он легонько постучал кончиком пальца по лбу Меркурио. – Но когда привыкаешь жить в одиночестве, то превращаешься в настоящую скотину… И тогда себя уже не изменить. Поэтому меняйся, пока еще есть время. – Он отвернулся. – Цольфо не переменится, он слабак. А вот девчонка – молодец. Она прошла через ад, устроенный ее матерью… Знаешь, иногда лучше бы ребенку оказаться в сиротском приюте, чем жить с родителями.

Меркурио промолчал.

– Оставь сутану. Она вам поможет, если в дороге наткнетесь на разбойников. Бегите на север. И не задерживайтесь подолгу в деревнях. Такой городской мошенник, как ты, в селе будет что в ловушке. Тебе подойдут два города – Милан и Венеция. Туда и отправляйся. – Скаваморто пошел к своему дому, но, сделав два шага, остановился. – Я еще вот о чем забыл. Раз уж ты будешь меня обносить, то заплати. Сколько у тебя деньжат?

Они уставились друг другу в глаза, ожидая, кто первым отведет взгляд. Как и всегда.

– Сольдо, – сказал Меркурио.

– Серебряный?

– Золотой.

– Этого недостаточно. Мне нужно три.

– Трех у меня нет.

– Чушь.

– Два.

– И третий за твоих спутников.

– У них нет.

– Да ты шутник, – рассмеялся Скаваморто. – Ты точно поделился с ними, ты ведь у нас честный плут.

– Ну ладно, три. – Меркурио сплюнул на землю. – Душегуб ты.

Скаваморто протянул ему руку. Тонкие, точно паучьи лапки, пальцы подергивались.

Меркурио достал из-под сутаны три монеты.

– В конце и ты умрешь, мальчик, – уже привычным, грубым тоном сказал могильщик.

– Спасибо тебе, – улыбнулся Меркурио.

Скаваморто пошел в барак. Парень услышал, как распахнулась дверь, и в этот самый миг внутри раздался неаппетитный хрип, что-то среднее между кашлем и отрыжкой.

– НЕТ! – завопил Цольфо.

– Смерть забрала его раньше, чем я думал, – кивнул Скаваморто. – Все, уходи, мальчик. Прямо сейчас. – С этими словами он закрыл дверь дома.

Вокруг царила темнота. Меркурио зябко поежился. Подойдя к коновязи, он взял под уздцы двух низких коренастых лошадок, уже впряженных в повозку. Обычно на этих лошадях Скаваморто сам ездил по улицам Рима.

Подведя лошадей к бараку, в котором жили Дети Мертвых, парень вошел внутрь.

– Вы не похороните Эрколя голым, – громко произнес Меркурио, выделяя каждое слово. – Он был одним из нас.

Дети Мертвых задумчиво кивнули.

В комнате повисла тишина, и только Цольфо плакал навзрыд.

Меркурио подошел к Бенедетте и ее маленькому другу.

– Вы пойдете со мной.

Глава 8

Когда монах-фанатик и толпа ободранных крестьян прошли мимо, Исаак жестом приказал Джудитте не высовываться.

– Не станут же они преследовать нас до края мира, – проворчал он.

И правда, уже через полчаса толпа повалила обратно, только монаха с ними уже не было. Лишившись своего лидера, крестьяне уныло брели назад, явно жалея о том, что впустую потратили несколько часов, предназначавшихся для работы.

– Вот увидишь, в Венеции к евреям относятся хорошо.

Они вновь двинулись вперед, но на этот раз приходилось красться по лесу, точно пугливым зверькам. Отец и дочь молча шли до самого вечера, временами устраивая короткие привалы, чтобы поесть хлеба. Когда над землей сгустились сумерки, Исаак сказал дочери, что нельзя спать в таверне, когда за тобой гонится свора голодных псов. Срезав пару веток, мужчина соорудил что-то наподобие крытой лежанки. Там они с дочерью и устроились.

– Прижмись ко мне, так мы оба не замерзнем. – С этими словами Исаак уснул.

С наступлением утра они встали, размяли затекшие ноги, перешли дорогу и отправились назад. С этой стороны тракта лес был гуще.

– Я такая дура, – пробормотала Джудитта, останавливаясь. – Если бы я не сказала той бедной женщине, что ты врач, мы могли бы идти по дороге, а не прятаться в лесу.

Исаак повернулся.

– Я такая дура, – повторила девушка.

Джудитта так злилась на себя, что закусила нижнюю губу, пытаясь сдержать слезы.

Исаак встал перед дочерью, развернул ее к себе и поднял за подбородок ее лицо.

– Да, это правда. Ты совершила глупость, – сурово произнес он. – Люди, которые живут, как я… Ну, такие люди, как я… мы хотим сами заправлять своей судьбой. И сами решать, как и когда нам лгать. Понимаешь?

– Да, отец. – Джудитта пристыженно опустила голову. – Мне жаль.

Она хотела броситься ему на грудь, но Исаак удержал ее, заглядывая девушке в глаза.

– Ты допустила ошибку. И ты плохая попутчица. Зато… – Он вдруг рассмеялся, да так звонко и беззаботно, что Джудитта ошеломленно уставилась на него. – Зато ты сделала кое-что потрясающее. И только теперь, пройдя много миль, я понял это.

– Что? – опешила девушка.

Взгляд Исаака затуманился, точно мужчину поглотили воспоминания о далеком прошлом.

– Ты так красива, доченька. Так же, как и твоя мама. – Он осторожно погладил ее пальцем по щеке. – Ты понимаешь, что ты сделала?

– Что? – повторила Джудитта.

– Ты открыла мне будущее.

– О чем ты говоришь, пап? – удивленно переспросила она.

Но, прежде чем Исаак успел что-либо ответить, вдалеке раздался конский топот. И нестройный хор голосов. Земля задрожала, и отец с дочерью спрятались в подлеске.

Приложив палец к губам, Исаак пробормотал:

– Тихо!

Вскоре из-за поворота показалась процессия: пешие, всадники, обоз. Многие были в доспехах, на поясах висели ножны. Были в этом потоке и раненые с пропитанными кровью повязками. Кто-то хромал, опираясь на меч, точно на клюку. Тяжело раненных погрузили на телеги. На подводах и седлах висели арбалеты, луки и колчаны со стрелами. Похоже, маленькое войско возвращалось домой с победой, потому что солдаты пели. Всадники, невзирая на раны, сидели на конях, гордо расправив плечи и выпятив грудь. Солдаты во главе войска радостно размахивали флагами Светлейшей Республики.

– Они из Венеции, – прошептал дочери Исаак.

По дороге ехало с десяток повозок и шло не более сотни солдат. Исаак решил, что не стоит присоединяться к этой процессии, учитывая, что он путешествует с молодой хорошенькой девчонкой. Радость от победы порою была хуже горечи поражения.

Итак, отец и дочь спрятались в подлеске, ожидая, пока солдаты пройдут мимо.

– Последуем за ними на некотором расстоянии, – решил Исаак, жестом приказывая дочери встать. – Такой отряд солдат – точно метла в комнате, полной тараканов. Распугает всех.

Выйдя из лесу, они побрели по грязному полю. Впереди виднелся гранитный придорожный столб. Еще тридцать девять миль до Венеции.

– У нас впереди долгий путь, – сказал Исаак, заметив разочарованный взгляд Джудитты. – Но Хашем^[7], Всемогущий, да восславится имя его, поведет нас.

Впереди все еще слышалось пение солдат.

– Пойдем.

Исаак уже сделал шаг по дороге, когда словно бы из ниоткуда возникли два всадника, скакавших в арьергарде. Они неслись галопом, обнажив мечи, и остановили лошадей, только когда чуть не сбили Исаака с ног – тот двигался медленно, неспешно и едва ли сумел бы уступить им дорогу.

– Кто вы? – осведомился один из всадников.

– Меня зовут…

– Почему вы нас преследуете? – грубо перебил его второй солдат.

– Мы направляемся в Венецию и решили, что нам будет безопаснее путешествовать за войсками Светлейшей Республики, почтенный воин, – напыщенно, почти торжественно ответствовал им Исаак.

Услышав его речь, всадники засмеялись.

– Вы точно родом не из Венеции, хотя и неплохо владеете нашим наречием. Ваша кожа темнее нашей, как и глаза, и волосы. Недолго думая, я предположил бы, что вы евреи. В особенности ты, козлобородый. Но вы не евреи, верно? Я ведь не вижу на вас желтых головных уборов.

Солдат опустил лезвие к поясу Исаака, ткнув острием меча в шапочку. Второй всадник тем временем объехал вокруг Джудитты.

– Не трогайте мою дочь! – Исаак сделал шаг в сторону лошади, и та нервно переступила с ноги на ногу. – Пожалуйста, досточтимые господа всадники, – подумав, добавил он.

Смеясь, солдат взвесил меч на ладони и легонько хлопнул Джудитту по мягкой юбке, сшитой старухами острова Негропонте. Точно пастух, погоняющий отбившуюся от стада овцу.

Девушка отпрыгнула в сторону – на середину дороги, как солдат и рассчитывал.

– Пойдемте, – приказал Исааку второй всадник.

Но в его голосе больше не было недоброжелательности.

Всадники доставили Исаака и Джудитту к обозу и передали их своему капитану, Андре Ланцафаму. То был статный мужчина лет сорока, наделенный пронзительным взглядом. Щеки его покрывала недельная щетина, волосы растрепались после боя.

Спешившись, капитан внимательно осмотрел Исаака. Негропонте сразу понял, что Андре – человек нетерпеливый и с ним лучше говорить открыто, без экивоков.

– Вы евреи? – спросил Ланцафам.

– Да, господин.

– Почему не носите желтые еврейские шапки?

– Потому что нас преследовали и хотели убить. Мы прятались.

Молча смерив его взглядом, капитан едва заметно кивнул.

– Кто ты?

– Меня зовут Исаак ди Негропонте. – Он повернулся к Джудитте.

Девушка испуганно смотрела на отца.

Исаак украдкой улыбнулся ей. Он был благодарен дочери за то, что она назвала его врачом. Она была так похожа на Хаву, женщину, родившую ее на свет, женщину, которую Исаак нежно любил. Хаву, женщину, которую он не смог спасти, и с тех пор мучился этим. Прежде чем подойти к больной дочери трактирщицы, Исаак оглянулся и в полутьме коридора увидел Джудитту. И почудилось ему, будто эта девочка, столь похожая на его Хаву, передала ему благословение жены. Джудитта говорила от имени Хавы. И Хава сказала, что он не виновен в ее смерти. Хава предложила ему новое будущее. Новую судьбу. Улыбнувшись при этой мысли, Исаак вновь посмотрел на капитана.

– Меня зовут Исаак ди Негропонте, я доктор, знаток телесных жидкостей и лекарь, – гордо провозгласил он.

– Ты режешь?! – набросился на него капитан.

– Режу? – опешил Исаак.

– Конечности режешь? Раны зашиваешь? Ты хирург? – настаивал Ланцафам.

После нападения турок отец Исаака был вынужден заниматься самыми грязными врачебными делами, которые лекари обычно перепоручали цирюльникам и фельдшерам. И он повсюду брал Исаака с собой. Исаака, сына, который не боялся вида крови, потому что у него не было совести.

– Да, я хирург.

Исааку показалось, что эти слова вызвали в капитане больше уважения, чем знания телесных жидкостей, хотя любой врач или представитель рыцарского сословия отнесся бы к этому иначе.

– У тебя инструменты с собой, доктор? – спросил капитан. Судя по его виду, он был уверен, что Исаак выполнит любой его приказ.

– Нет…

– Тогда возьмешь инструменты Канди, нашего фельдшера. Он умер два дня назад от лихорадки. Надеюсь, они не навлекут на тебя беду.

Исаак мотнул головой в сторону своей дочери.

– С ней все будет в порядке, – заверил его Ланцафам.

– Среди всех этих солдат? – обеспокоенно уточнил Исаак.

– Это мои солдаты. Я их командующий.

Исаак задумчиво посмотрел на него. Никто не умеет читать сердца человеческие лучше мошенника – иначе с таким ремеслом на белом свете не проживешь. По лицу капитана Ланцафама было видно, что он человек не только гордый, но и честный.

– Я вам верю, – кивнул Исаак.

– Она под моей защитой, – провозгласил Андре. – А теперь покажи, что умеешь. На телегах мои солдаты. И они хотят повидаться со своими семьями. – Он приставил ко рту ладони: – Доннола!

К нему подбежал низкорослый человечек с непропорционально маленькой головой и крошечными глазенками. Он и правда был похож на ласку – а именно это и означало на итальянском имя Доннола. Кожа у глаз морщинилась, точно кожура высушенного яблока, на щеках же была гладкой и слегка лоснилась. На верхней губе и подбородке едва-едва прорезалась рыжеватая юношеская поросль.

– Это доктор Негропонте. Дай ему инструменты Канди, – приказал капитан. – И позаботься о том, чтобы он плюнул на них перед больными, чтобы снять проклятье лихорадки, убившее фельдшера. Если откажется, то пни его под зад, тут я на тебя полагаюсь. Но как только он это сделает, ты будешь выполнять все его приказы. И без возражений. – Ланцафам повернулся к Исааку. – Мы разобьем здесь лагерь. Я хочу, чтобы ты приступил немедленно. Иди за Доннолой.

Исаак подошел к дочери.

– Спасибо, – шепнул он.

– Отец… – начала Джудитта.

Но он просто обнял ее.

– Следи за тем, чтобы не приподнимать юбку. И никогда больше не показывай ноги, когда сходишь с корабля или забираешься на повозку, – тихонько сказал он напоследок.

– Надеюсь, ты умеешь обращаться с пилой, – буркнул капитан.

Исаак пошел за Доннолой к первой тележке. Там сильно воняло гнилой плотью. «“Обращаться с пилой”, сказал капитан. Гангрена», – предположил Исаак.

– И я уже есть хочу! – рявкнул капитан.

Исаак услышал, как он говорит какому-то солдату:

– Девчонка наверняка тоже проголодалась. Принеси ужин и ей. И никакой свинины. Давай, поживей, разводи костер!

Глядя на людей, лежавших на повозке под рваными попонами, Исаак говорил себе, что все будет хорошо. Главное – до конца сыграть свою роль.

Он сел рядом с первым раненым солдатом. Это был молодой парень, ему еще не исполнилось и двадцати. Глаза мальчишки были широко распахнуты от ужаса. Исаак ощупал раздробленное ударом лошадиного копыта колено и осмотрел уже окрасившиеся желтым осколки кости и рваные края раны.

Он знал, что делать. Его отец был хорошим учителем. «Спасибо, мерзавец», – подумал он.

– Плюнь на инструменты, чтобы отогнать беду. – Доннола открыл огромную сумку из потрепанной кожи, полную хирургических инструментов.

Исаак, не раздумывая, плюнул.

– Теперь проклятье лихорадки, сразившей Канди, снято, – громко, чтобы все раненые в повозке слышали, сказал Исаак.

Доннола несколько опешил.

– Обычно врачи отказываются верить в правильность этого обычая, – недоверчиво пробормотал он. – Они считают, что это неприемлемо, поскольку порочит их науку.

– Так что, я теперь не лекарь? – осведомился Исаак.

Он смотрел на своего собеседника, не отводя взгляда. Жизнь мошенника научила его, что нужно всегда быть уверенным в себе.

Доннола молчал.

– Дай ему выпить чего покрепче, лучше водки, чем вина, свяжи его, чтобы не мог дернуться, и принеси мне одну прямую и одну изогнутую пилу, – приказал Исаак. – Конечно, после того как ты решишь, что я настоящий врач.

Встряхнувшись, Доннола достал из сумки с инструментами две пилы.

– Прямая и изогнутая. К вашим услугам, господин доктор.

Исаак взялся за дело. «Веди руки мои, Хава, если это то, чего ты хочешь», – молча взмолился он.

И в тот момент, когда капитан Ланцафам протянул Джудитте хлеб и солонину из говядины, над лагерем разнесся вопль молодого солдата. На мгновение все песни затихли, но тут же зазвучали с новой силой.

Отпиливая ногу парню, Исаак чувствовал, как по лицу текут слезы, как комок стоит в горле. «Помоги мне, возлюбленная моя», – мысленно говорил он жене.

Глава 9

Исаак полдня работал на первой повозке, затем перешел на вторую. Он осматривал раненых, резал плоть, пилил кости, смазывал лекарственной смесью и перевязывал кровоточащие культи, вправлял вывихи, зашивал открытые раны, удалял острия стрел, наносил мази. Часы тянулись мрачно и монотонно, и лишь иногда Исаак поднимал голову, услышав вдалеке печальный колокольный звон, созывавший верующих на молитву. Он работал до вечера не переставая, и лишь когда солнце уже склонилось к горизонту, закончил обходить больных во второй повозке.

Покачиваясь от усталости, Исаак выбрался наружу. Доннола, все это время подававший ему инструменты, последовал за ним. Стоя в забрызганной кровью одежде на свежем прохладном ветерке, Исаак потянулся, глядя на бледное вечернее солнце, скрытое легкой дымкой облаков. В пояснице у него ломило.

Доннола принес две миски горячего бульона, две сосиски и два ломтя черствого хлеба.

Исаак взял бульон и хлеб, а от сосисок отказался.

– Точно, ваша религия же запрещает вам есть свинину. – Доннола с аппетитом надкусил сосиску. – Эх, вы даже не знаете, чего лишаетесь.

Исаак рассеянно кивнул, размачивая хлеб в бульоне. Он привык к таким комментариям. Оба молча поели.

Исаак несколько раз глубоко вздохнул.

– Такое обычно не замечаешь… но воздух пахнет чудесно. – Он еще раз наполнил легкие, словно пытаясь запастись этим великолепным чистым воздухом, прежде чем вновь отправиться в смрад повозки. – Так, мне нужно сходить по нужде.

Доннола ничего не ответил на это. Заметив, что доктор не отводит взгляда, он пожал плечами.

– Ну так вперед!

– У вас тут нет отхожего места? – опешил Исаак.

Доннола развел руками.

– Весь мир – наше отхожее место, – рассмеялся он.

Исаак не двигался с места и все еще выжидательно смотрел на него.

– Вы что, стесняетесь, доктор?

Собравшись с духом, Исаак оглянулся. На приличном расстоянии от лагеря он приметил куст и направился в ту сторону.

Доннолу рассмешило его смущение.

– Срать нужно каждому, господин доктор, даже лучшим из нас. Тут стыдиться нечего! – громко крикнул он Исааку вслед.

Не удостоив его ответом, Негропонте пошел дальше.

Дойдя до куста, Исаак внимательно его осмотрел, проверил, нет ли кого-нибудь поблизости, не видно ли это место из лагеря. Удостоверившись в том, что он скрыт от всех взглядов, Исаак расстегнул зеленый сюртук, спустил штаны и широкие шерстяные подштанники и присел на корточки. Его лицо исказила гримаса боли. Исаак сжал зубы, зажмурился и напрягся. Тихо застонав, он наконец с облегчением вздохнул. Не вставая, он провел по земле под своим задом ладонью и поднял маленький мешочек из овечьей кишки. Мужчина отер мешочек о траву и осторожно развязал нитку, закрывавшую его. Внутри лежало пять драгоценных камней, блеснувших в лучах заходящего солнца, когда Исаак вытряхнул их на ладонь. Два больших изумруда, два столь же крупных рубина и один маленький бриллиант – впрочем, этот камень был намного дороже остальных четырех. В тот же момент в лесу неподалеку от куста послышался какой-то шорох. Вздрогнув от неожиданности, он сжал драгоценные камни в кулаке и испуганно оглянулся.

– Кто здесь?

Негропонте внимательно прислушался, но ничего не было слышно. «Наверное, какой-то зверь», – решил он и расслабился. Облегчившись, он подтерся крупными листьями, спрятал драгоценные камни в мешочек и завязал нить. После некоторых усилий ему удалось вернуть ценный мешочек туда, где никто его не найдет.

– Вам уже лучше? – спросил Доннола, увидев доктора.

Ничего ему не ответив, Исаак поднялся на третью повозку, плюнул на инструменты и, нарочитым жестом поведя рукой, объявил, мол, проклятье, убившее фельдшера, снято. Затем он занялся ранеными.

Ночью в повозку пришел капитан. Осветив лампадой изможденное лицо Исаака, он покачал головой.

– Иди спать, – приказал Ланцафам. – Я не могу помешать войне убивать моих ребят, но уж точно могу позаботиться о том, чтобы их не прирезал сонный фельдшер.

С отсутствующим видом Исаак сменил солдату повязку и вышел наружу. Капитан ждал его неподалеку.

– Твоя дочь там, – указал он на фургон с провиантом. – Для вас найдется одеяло и небольшая переносная печка.

Исаак медленно побрел за ним, будто лунатик.

– Мои люди говорят, ты мясник, – добавил капитан, проводив доктора к повозке.

Исаак огорченно опустил голову. Он отрезал пять ног выше колена, одну почти до таза (этот солдат не пережил потери крови), две руки до локтя, одну кисть и с десяток пальцев. Израсходовал все три катушки ниток, чтобы зашить раны, и приказал Донноле распустить рубашку, чтобы было чем шить. В целом погибло три солдата, состояние еще двух было критическим.

– Они говорят, ты мясник, – повторил Ланцафам, глядя во тьму ночи. – Но когда через пару дней они смогут обнять родных, то поймут, что ты спас им жизнь. Иди спать. Ты это заслужил.

Исаак с благодарностью посмотрел на капитана и молча кивнул, а затем, едва волоча ноги, забрался по трем ступенькам в фургон с провиантом.

Джудитта лежала в свете маленькой лампады. Она вскинулась ото сна и, увидев его, с воплем вскочила и спряталась между двух сундуков.

– Это же я, твой отец, – воскликнул Исаак.

– Ты выглядел как солдат! – сонно пробормотала Джудитта, возвращаясь к лежанке.

Теперь, когда испуг прошел, она с удивлением разглядывала отца, залитого кровью с головы до ног, точно герой войны.

– Я отложила для тебя немного мяса, хотя оно и не кошерное. Ложись спать, ты, должно быть, совсем вымотался.

Исаак повалился на лежанку прямо в пропитанной кровью одежде. Под одеялом было уютно, от печки исходило тепло. Джудитта дала ему кусок солонины, но отец уснул, не успев донести ее до рта. Забрав у него мясо, девушка укутала его одеялом и обняла.

Исаак проснулся на рассвете.

– Мне пора, – сказал он дочери, встал и вышел из фургона.

Доннола уже ждал его, завернувшись в попону. Мужчина пристроился на ступенях, опустив голову на сумку с инструментами. Едва завидев Исаака, он вскочил.

Доннола принес два бокала вина, две краюхи хлеба, свиную сосиску и кусок говяжьей солонины.

Позавтракав, они отправились к третьей повозке, чтобы продолжить прерванную вчера ночью работу. За это время один из раненых истек кровью.

– Я мог его спасти, – прошептал Исаак.

Доннола закрыл лицо мертвого и приказал двум солдатам отнести тело в телегу с трупами.

– Венецианцев мы везем их семьям, чтобы их могли достойно похоронить.

– Аминь, – произнес один из солдат в повозке.

Люди в этом фургоне были не так тяжело ранены. Исааку пришлось воспользоваться пилой только в одном случае, и этим он спас больному жизнь.

Уже давно пробил девятый час, когда Исаак и Доннола закончили свою работу здесь.

Уставшие и опьяненные запахами крови и выделений, они вышли на свежий воздух. Уже почти стемнело. Солнечные лучи едва пробивались сквозь плотный полог туч, над землей поднимался густой туман.

Весь лагерь заливал призрачно-белый свет. И повозки, и люди плавали в белых клубах тумана. Все молчали.

И вдруг в этой жутковатой тишине раздался стон, сменившийся криком:

– Ага! Попался, проклятый воришка!

Исаак и Доннола пошли в ту сторону, откуда доносился голос.

– Это же повар! – сказал Доннола.

– Отпусти меня, отпусти! – вопил какой-то мальчишка. Впрочем, его голос звучал скорее возмущенно, чем испуганно.

В нескольких шагах от фургона с провиантом и пузатой бочки с солониной, стоявшей неподалеку, Исаак и Доннола увидели толстяка, схватившего за шиворот тощего мальчонку с длинными жирными волосами и желтоватым цветом лица.

– Да не дергайся ты! – приказал повар.

Но парнишка вырывался изо всех сил, отчаянно пинаясь. Извиваясь, точно одержимый, мальчик пытался высвободиться от хватки повара. Толстяк отвесил ему оплеуху, и вновь послышался стон.

– Что здесь происходит? – Шум привлек внимание капитана Ланцафама.

В двери фургона появилась Джудитта. Увидев отца неподалеку, она улыбнулась, остановившись на ступенях. Капитан приказал ей оставаться в фургоне и ни в коем случае не разгуливать по лагерю. Хорошенькая девушка среди всех этих солдат могла создать немало неприятностей.

– Мне и раньше казалось, что тут кто-то шатается, капитан, – объяснил повар. – Теперь-то я в этом полностью уверен. У нас, оказывает, воришка завелся.

Ланцафам посмотрел на мальчика. Из носа паренька текла кровь.

– Отпусти его! – приказал повару капитан.

Толстяк хотел что-то возразить, но передумал и молча разжал руку.

Мальчишка бросился наутек, но Ланцафам, предвидя это, с неожиданной резвостью подался вперед и фехтовальным жестом отвел вправо руку. Его ладонь задела колено мальчика, высоко поднятое в прыжке. Воришка потерял равновесие, провернулся вокруг своей оси и повалился на землю, а капитан уже был тут как тут. Схватив паренька за грудки, он без особых усилий поднял беглеца на ноги и хорошенько тряхнул, словно пытаясь вытряхнуть всю дурь.

– Не дергайся! – скомандовал он.

Мальчик остолбенел.

– Как тебя зовут? – спросил капитан.

Воришка поджал губы, отчаянно озираясь.

– Как тебя зовут? – повторил Ланцафам, и на этот раз в его голосе прозвучала угроза.

– Цольфо, – произнес кто-то за его спиной.

Словно из ниоткуда неподалеку от фургона появился молодой священник в длинной черной сутане с красными пуговицами и вышитым на груди окровавленным сердцем в терновом венке. Подойдя поближе, он приподнял черную блестящую шляпу, полагавшуюся ему по сану. За священником следовала молодая девушка. Зеленое платье было ей к лицу, и капитан невольно залюбовался красавицей, ее белоснежной кожей и медно-рыжими волосами.

– А ты кто? – осведомился Ланцафам, сразу обративший внимание на молодость священника.

– Меня зовут Меркурио да Сан-Мигель, – ответил юноша, самоуверенно уставившись на капитана. – Простите сорванца, – указал он на Цольфо. – Он изголодался и не сумел воспротивиться искушению. Мы целый день провели в пути и в этом тумане не смогли отыскать ни одной гостиницы. Наших лошадей и телегу отобрали разбойники, нам же лишь чудом удалось выжить.

– Так ты священник?

– Нет, я novizium saecolaris, Господу нашему Иисусу Христу уготованный. Еще не совсем священник, – улыбнулся Меркурио. – Кроме того, я секретарь его высокопреосвященства, епископа Карпи, монсиньора Томмасо Барка ди Альбиссола. Он ожидает нас в Венеции, чтобы принять этих бедных брата и сестру из сиротского приюта святого архангела Михаила, которому он…

– Я не слышал о епископе с таким именем в Венеции, – подозрительно прищурился капитан.

– Потому что его епархия в Карпи, – тут же нашелся Меркурио. – Но сейчас его высокопреосвященство находится с визитом в Венеции, и именно там мы и должны с ним встретиться.

Ланцафам молча смерил его взглядом.

– Мы можем заплатить за мясо, украденное этим мальчиком, – поспешно добавил Меркурио.

Капитан и бровью не повел. Похоже, судьба воришки нисколько его не интересовала.

– А зачем епископу понадобились эти сироты? – уточнил он.

– Ну… это… это дело Церкви, – нерешительно пробормотал мнимый священник. – И это личное.

Ланцафам не сводил с него взгляда.

– Он хочет сказать, что они оба – ублюдки епископа, – рассмеялся повар.

Солдаты встретили это замечание оглушительным хохотом.

Капитан обвел солдат испепеляющим взглядом.

– Кто из вас уверен в том, кто ваш отец? – рявкнул он. – А ведь я ни одного из вас не называл ублюдком!

Солдаты смущенно потупились.

На мгновение взгляд синих глаз капитана остановился на девушке с белоснежной кожей. Бенедетта не улыбнулась ему, но на ее лице читалось уважение.

Ланцафам опять повернулся к Меркурио. Похоже, его сомнения улеглись.

– Вам следовало попросить нас о еде. Тогда вы не рисковали бы жизнью. Вы вообще понимаете, что мы могли бы принять вас за врагов? Или за шпионов?

– Мы не знали, живут ли на этих землях богобоязненные люди или варвары, – пояснил Меркурио.

– Варвары? – рассмеялся капитан. – Ты, похоже, немного не в себе, мальчик мой. – Он повернулся к повару: – Дай ему поесть.

Ланцафам уже собирался уходить, когда ему в голову пришла одна мысль. Опустив Меркурио руку на плечо, он отвел юношу в сторону.

– Так ты священник или нет?

– Еще нет, господин.

– Как бы то ни было, моим ребятам было бы легче, если бы кто-то благословил их, – сказал капитан. – Они на грани между жизнью и смертью. Им мерещатся призраки. Они напуганы, им кажется, что в затылок им пялится сам дьявол. Благослови их, прими у них исповедь, сними с них груз грехов. Ты ведь молитвы знаешь, верно?

– Да, господин.

– И прекрати называть меня господином. Я капитан в армии Венецианской республики.

– Да, капитан.

Ланцафам улыбнулся. Молодой священник ему нравился. Такому парню не следовало становиться священником, это было чистой воды расточительство. Впрочем, капитана это не касалось.

– Доннола! – позвал он.

Похожий на ласку человечек не заставил себя долго ждать.

– Возьми с собой этого священника, – приказал Ланцафам.

– Пойдемте, отче… – Доннола запнулся. Меркурио был так молод. – То есть, сын мой…

– Лучше называй его священником, Доннола, – усмехнулся капитан. – А то дело дойдет до того, что ты его Святым Духом назовешь.

Солдаты оглушительно расхохотались.

Доннола и Меркурио поднялись в фургон, где работал Исаак.

Меркурио встал на колени перед солдатом, которому доктор менял повязки, и начал молиться:

– Святой архангел Михаил, победитель Сатаны, прошу, позаботься об этом человеке в его земной жизни, оберегай его с хором архангелов и всеми девятью хорами ангелов, береги его до тех пор, пока он под защитой твоею не войдет в Царство Небесное и не вкусит милости Божьей.

– Аминь, – пробормотал раненый, и его лицо расплылось в умиротворенной улыбке. – Спасибо, отче.

Исаак встал и перешел к другому солдату. Парень был без сознания.

Меркурио присел рядом.

– А ты хорош, мой мальчик, – шепнул Исаак. – Но я мастер подмечать мелочи, и потому знаю, что ты не тот, за кого себя выдаешь.

Меркурио оцепенел, ошеломленно глядя на врача.

– Ты мошенник, – тихо произнес Исаак.

Меркурио не ответил. Он молча смотрел на своего собеседника.

– Но я никому ничего не скажу. Этим несчастным дьяволятам нужен священник.

– Спасибо. – По лицу Меркурио скользнула тень улыбки. – Впрочем, я был в лесу, когда вы спрятались в кустах, чтобы облегчиться.

На этот раз настала очередь Исаака молча таращиться на него.

– Но я тоже никому ничего не скажу. Этим несчастным дьяволятам нужен врач.

Исаак испытующе посмотрел на парня. В его словах не было угрозы. Меркурио просто хотел дать понять, что он не глупец.

Исаак рассмеялся. И Меркурио последовал его примеру.

– Над чем это вы смеетесь? – осведомился Доннола.

Исаак и Меркурио не ответили. Они поняли друг друга.

– Ладно, приступим к работе, – кивнул Исаак.

– Да, – согласился с ним Меркурио. – Приступим к работе.

Глава 10

Бенедетту и Цольфо отвели в фургон с провиантом.

– Не бегайте по лагерю, – приказал им капитан, не сводя с Бенедетты глаз.

Девушка молча кивнула. Когда Ланцафам ушел, они поднялись по ступеням наверх.

Фургон был большим, крытым, полностью сделанным из дерева. В прорези окошек едва-едва лился свет. Вообще, этот фургон скорее напоминал дом на колесах.

Внутри покоились темные бочки и сундуки. В центре фургона стояла огромная глиняная бочка, которую удерживала целая сетка из прочных бечевок, тянувшихся к крепежам в полу и потолке. На войне о вине беспокоились больше, чем о еде.

Оглянувшись, Бенедетта и Цольфо увидели между двух сундуков Джудитту. Девушка смущенно улыбнулась.

Выйдя из своего укрытия, она протянула новым соседям миску с едой.

– Тут солонина и черный хлеб, – сказала Джудитта. – Угощайтесь.

Затем, словно добропорядочная домохозяйка, она указала на соломенную лежанку на полу.

– Присаживайтесь. Здесь у нас есть даже печурка.

– А ты кто? – улыбнулась ей Бенедетта.

– Я дочь доктора.

– Ух, ну я и проголодался! – Цольфо тут же с аппетитом набросился на еду, усевшись рядом с печкой. – А сосисок нет? – с набитым ртом спросил он, посмотрев на Джудитту.

Девушка пожала плечами.

– Так что, нет сосисок? – переспросил Цольфо.

– Я не знаю. – Джудитта еще раз пожала плечами.

– Ты жидовка, что ли? – рассмеялся Цольфо, налегая на солонину.

Но уже через мгновение он замер и уставился на девушку. В полумраке ее глаза казались еще больше и темнее, чем обычно.

Перестав жевать, Цольфо обвел взглядом фургон. Увидев две заплечных сумки, он отставил тарелку, схватил сумку Исаака и достал оттуда желтую шапку. Вскочив, мальчик выплюнул все, что у него было во рту.

– Ты жидовка! – прорычал он, выставив перед собой шапку. – Жидовка! – завопил он, швыряя шапку ей под ноги.

Джудитта, опешив, отпрянула.

– Да что с тобой, Цольфо? – возмутилась Бенедетта.

– Вот мразь! Свора жидовская! – не унимался Цольфо.

– Успокойся! – Встав между ним и Джудиттой, Бенедетта заглянула ему в глаза. В них сверкала исполненная фанатизма ненависть. – Что с тобой, Цольфо? – повторила она.

– Они убили Эрколя, вот что! – Мальчик оттолкнул ее в сторону, пытаясь подобраться поближе к Джудитте.

Но Бенедетта не отступала.

– Она ничего не сделала. – Подруга детства пыталась урезонить его.

– Они все убийцы! Жиды проклятые! – орал Цольфо.

И вдруг дверь вагончика распахнулась.

– Что здесь происходит? – спросил капитан.

Цольфо повернулся.

– Она жидовка!

– Успокойся, мальчик! – Ланцафам схватил его за плечо. – Тихо!

Но Цольфо его, казалось, даже не видел.

– Она жидовка! – повторил он. – Я в одном фургоне с этой мразью не останусь!

Капитан посмотрел на Бенедетту, а затем вытолкнул Цольфо наружу и дал ему напоследок пинок под зад.

– Значит, будешь спать под открытым небом, – буркнул он. – Мне тут неприятности не нужны. А когда мы двинемся дальше, пойдешь пешком.

В это время к фургону подошли Меркурио и Исаак. Они завершили работу на сегодня и собирались лечь спать. Юноша подбежал к Ланцафаму.

– Что случилось? – выдохнул он, покосившись на Бенедетту.

Девушка стояла на верхней ступеньке фургона. И смотрела на него как-то странно.

Исаак остановился рядом с ним.

Цольфо ткнул пальцем в сторону доктора:

– Он проклятый жид, Меркурио! – Мальчик сплюнул в ярости. Его голос дрожал. – Они убили Эрколя! – он больше не мог сдерживать слез.

Подбежав, Бенедетта прижала рыдающего мальчонку к своей груди.

Не зная, что делать, Меркурио беспомощно перевел взгляд с Джудитты на капитана и виновато развел руками.

– Он был его другом… – тихо произнес парень, понимая, впрочем, что капитан не поймет этих слов.

С тех пор как они уехали с кладбища, Цольфо не проронил и слезинки. Он молча уселся в телегу Скаваморто, и ночной ветерок высушил слезы на его щеках. Может быть, и слезы в его сердце. С тех пор он об Эрколе не говорил.

– Это пройдет, – заверил капитана Меркурио.

Покачав головой, Ланцафам грозно ткнул в сторону Цольфо пальцем:

– Ты мне тут воду не мути, дружок, понял? Иначе я тебя отсюда лично пинками выпровожу. – С этими словами он удалился.

Бенедетта отвела Цольфо в сторону. Мальчик никак не мог успокоиться, он плакал навзрыд. Меркурио шагнул к нему, но Бенедетта жестом остановила его.

– Простите, мне очень жаль, – сказал он Исааку и повернулся к Джудитте.

Девушка смотрела на него гордо, даже с вызовом, хмуря густые черные брови.

Поднявшись в фургон, Исаак обнял ее. Хотя Меркурио устал настолько, что его даже знобило, он еще некоторое время погулял по лагерю.

Вскоре ему удалось раздобыть себе сосиску и краюху хлеба. Присев на пустой бочонок, брошенный на поле у тракта, парень принялся за еду.

Когда сзади послышались шаги, он даже не оглянулся.

– Ты пьешь, еще-не-совсем-священник? – поинтересовался капитан Ланцафам. В руках он держал две металлических кружки с вином.

– Да. – Меркурио взял у него одну кружку.

– Все священники пьют, – невесело хохотнул капитан. Он смотрел на кусты, смутные истрепанные очертания которых темнели впереди.

– Ну да…

– Кровь Христова. – Усмехнувшись, Ланцафам одним глотком выпил половину кружки. – Не обижайся, еще-не-совсем-священник. Я солдат, поэтому мне по долгу службы полагается не все воспринимать всерьез. Я ничего не имею против тебя. И Церкви.

Меркурио, улыбаясь, выпил вино.

– Ты сможешь совладать с мальчишкой?

Парень кивнул, хотя вовсе не был в этом уверен.

– Завтра мы выступаем. Послезавтра доберемся до Венеции. При всем уважении к твоему обету безбрачия, еще-не-совсем-священник, когда мы войдем в город, мне нужны будут только мягкая постель да бабенка посмазливее, вот тогда-то все и наладится. – Он звонко рассмеялся. – Доктор уже закончил свою работу, – склонив голову, тихо добавил он. – Я больше не мог выносить их крики. Не знаю почему, но, когда люди гибнут вот так, все иначе, чем в бою. – Встряхнувшись, он бодро хлопнул Меркурио по плечу и повернулся, собираясь уходить. ...