Антон Носик Изгои За что нас не любит режим

Серия «Право голоса»

© Носик А. Б., 2016

© ООО «ТД Алгоритм», 2016

* * *

Гибридный режим: как попасть в его враги

Телеканал «Россия» врет

Федеральный телеканал Россия-24 сообщил своим зрителям, что суд признал меня виновным в экстремизме. Утверждение прозвучало из уст сотрудницы канала Анастасии Ефимовой.

Это уже не первая попытка холдинга ВГТРК принять решение по моему делу за федерального судью Найденова. Ровно неделю назад в эфире передачи «Вечер с Владимиром Соловьевым» на России-1 по моему вопросу собрался внушительный состав народных заседателей, куда, помимо ведущего, входили известный мастер художественного слова Проханов, ревнительница культуры в кавычках Елена Ямпольская, демократ со справкой Сергей Станкевич и другие, еще хуже знакомые мне лица. Все обсуждали одну тему: какое наказание правильно мне назначить. Кому-то больше понравилась идея условного срока, другому – исправительных/обязательных работ, третьему – денежного штрафа. Что суд еще не определился с вопросом о моей виновности, ни одного оратора в студии не смутило: ни охранителя, ни либерала, ни культуртрегершу, ни друга Володю. О презумпции невиновности, которая отображалась в виде 160-й статьи еще в брежневской конституции 1977 года, а в действующей Конституции РФ описывается 49-й статьей, не вспомнил вообще никто из вершителей телевизионного правосудия в моем деле. Вот тут, начиная с 20-й минуты, можно полюбоваться.

Не то чтобы меня эта ситуация сильно удивляла: сознательные дезинформации в передачах ВГТРК стали нормой. Они могут показать сцену подрыва сирийскими спецслужбами премьер-министра Ливана Рафика Харири и рассказать, что так сейчас выглядит центр Бейрута после израильских бомбардировок. Могут показать на обложке газеты «Таймс» статью, которой там никогда не было: студия оборудована рабочим местом для специалиста по фотошопу. Могут показать кадры из «Титаника» и назвать их съемками российской арктической экспедиции. Могут осетинскую девочку переозвучить, с кашлем и хрипами, чтобы показать, как ведущий FoxNews ее перебивал. Могут устами ведущей поведать миру, что евреи сами устроили холокост. Более или менее привычно сознавать: когда на России-1 и России-24 нечто утверждается, то это, скорее всего, ложь. И случай с моим приговором – не исключение.

Адвокаты, которые хуже прокуроров

Неимоверно забавляют комментарии «адвокатов», «юристов» и «экспертов» по поводу моего приговора и выступления в суде. Один профессор МГУ договорился до того, что усмотрел в моем последнем слове непрофессионализм. Вот интересно, как он себе это представляет – профессиональное произнесение последних слов. Как эта профессия называется, интересно. Зицпредседатель Фунт? Или сидетель, как было написано в одной повестке Ходорковскому?

Последнее слово в суде произносит не адвокат, не прокурор, не судья, а подсудимый. Человек, от которого не потребовалось получать ни высшее юридическое, ни лицензию, чтобы угодить на скамью. Последнее слово – это возможность человеку, независимо от профессии, образования и вмененной статьи, публично заявить о своей невиновности. Или, наоборот, о раскаянии в содеянном. Какой тут может быть профессионализм, герр профессор?

Отдельно насмешили «адвокаты», горячо одобрившие приговор. Понятно, что с такими заявлениями вылезают не практикующие в суде защитники, а функционеры с дипломом, делающие карьеру на балансе политических организаций. Которым сама по себе мысль о состязательности судебного процесса не близка – а засветиться в прессе по резонансной теме очень хочется. Собственно, и тот парень, который написал на меня исходный донос, тоже называет себя «юристом», хотя на жизнь зарабатывает разоблачениями оппозиции на сайте «РашаТудей»… Тут просто следует понимать, что люди, именуемые в России «юристами», зачастую ближе по уровню правосознания к дворнику из Средней Азии, чем к адвокатуре в ее цивилизованном понимании.

Буквально пару дней назад, на празднике «Эха Москвы», мы с моим защитником имели долгую и содержательную беседу с Генри Марковичем Резником – про 282-ю статью, про возможности взаимодействия по иску в Конституционный Суд, про существующие научные наработки по этой теме… И кто-то вдруг попросил Резника прокомментировать ход и исход моего дела.

Ответ уважаемого юриста был строг и категоричен:

– В Адвокатской палате Москвы комментирование дел, в которых ты сам не принимал участия, считается серьезным нарушением профессиональной этики адвоката. Это принципиальная позиция.

Так и не рассказал Генри Маркович, что он думает о моем приговоре. И дело было именно в профессиональной адвокатской этике, а не в общечеловеческой: во-первых, разговор был личный, а во-вторых, Сергей Бадамшин, мой адвокат, в нем участвовал, так что неудобной ситуации критики коллеги «за глаза» тут возникнуть не могло. Но правила есть правила, и нарушать их нельзя.

Сам я, как выше уже подмечено, ни разу не профессионал в адвокатуре, и никаких мыслей об адвокатской этике у меня в голове не возникало, когда я читал «экспертные» комментарии о своем деле от совершенно посторонних людей, не ходивших на суд, не знакомых с делом даже в объеме обвинительного заключения. Мне просто из общей логики кажется, что давать комментарии по делу на 420 страниц, которого ты не держал в руках, – это примерно как рецензировать фильм, которого ты не видел, или книгу, которой не читал. Безотносительно к этическим кодексам закрытых сообществ, это вопиющий непрофессионализм и в некотором роде шулерство.

Мое следствие, как и все дела о мыслепреступлениях, рассматриваемые в российских судах, стало полем пресловутой битвы экспертов. До возбуждения уголовного дела свои заключения дали специалисты из Института ФСБ (те самые, у которых бомбежка Сирии является «преступлением экстремистской и террористической направленности»). Затем, уже в рамках следствия, 42 страницы своего психолингвистического заключения дали трое экспертов из МИЦ. Поскольку там отрицалось наличие признаков экстремизма во всех высказываниях, которые эксперты оценивали, следствие заказало вторую экспертизу – из Волгограда. Но в ней тоже далеко не все инкриминируемые мне высказывания были признаны экстремистскими. В частности, там отметены, как не содержащие экстремизма, все те фразы, которые фигурировали в исходном доносе, рапорте ГУПЭ МВД о наличии признаков преступления, в экспертизе ФСБ. Так что обвинение вконец запуталось, не сумев сформулировать, за какую именно фразу меня надлежит судить. В итоге суд признал меня виновным и за пост, и за выступление на радиостанции – но какие именно мои высказывания он счел экстремистскими, не сказано в приговоре, потому что этого не сказано в обвинительном заключении.

Думаю, любому практикующему юристу понятно, какие именно изъяны в приговоре первой инстанции подлежат оспариванию в Мосгорсуде. В основном я изложил их в своем последнем слове:

– не доказан преступный умысел;

– не доказана общественная опасность деяния;

– не указаны конкретные высказывания, признаваемые экстремистскими;

– существенные документы в деле (экспертиза МИЦ) проигнорированы, в нарушение 49-й статьи Конституции;

– мое право на защиту нарушено отказом судьи от приобщения к делу заключения культурологической экспертизы и от вызова свидетеля-эксперта, о допросе которого мы ходатайствовали;

– за год, прошедший со времени публикации поста в ЖЖ и эфира на «Эхе», ни тот, ни другой материал не был признан экстремистским в установленном законом порядке.

И, очевидно, оспариванию подлежит мера наказания из июльского «пакета Яровой», примененная задним числом к деянию 2015 года. Это грубое нарушение положений ст. 9 УК РФ «Действие уголовного закона во времени», где простым русским языком сказано:

Преступность и наказуемость деяния определяются уголовным законом, действовавшим во время совершения этого деяния.

«Адвокаты» и «юристы», ухитрившиеся не приметить даже этого слона в моем приговоре, всего лишь расписываются в собственной некомпетентности. Хочется надеяться, что никому из них не суждено представлять интересы обвиняемых в судебном заседании.

Сакральная «двушечка»

Сегодня состоялось предпоследнее заседание Пресненского районного суда по моему уголовному делу.

Моим допросом закончилось судебное следствие, затем состоялись прения. Это тот интересный момент, когда обвинение (в моем случае – капитан юстиции Екатерина Сергеевна Фролова из прокуратуры ЦАО) сообщает суду, какую меру наказания оно просит назначить подсудимому. В моем случае, с учетом отсутствия предыдущих судимостей, исключительно положительных характеристик и наличия малолетнего ребенка на иждивении, обвинение попросило сакральную двушечку. То есть два года лишения свободы с отбыванием наказания в колонии общего режима.

Отдельно хотелось бы сказать пару слов про мое якобы признание, что я «перегнул палку». Это там какой-то корреспондент (не отследил, какого агентства) недослушал, недопонял, пропустил вопрос судьи, привел десятую часть моего ответа – и вот уже читаю во всех заголовках, что я что-то там вдруг признал в ходе допроса.

На самом деле это был довольно длинный и обстоятельный диалог с судьей, стенограммы которого у меня под рукой нет, но смысл такой:

«СУДЬЯ: Вы признаете, что во время эфира на „Эхе Москвы“ перегнули палку?

Я: Разумеется, признаю. В программы „Эха Москвы“, которые называются „Особое мнение“ и „Персонально ваш“, гостей именно затем и зовут, чтобы они там перегибали палку, высказывали свое пристрастное личное мнение в самых категорических и провокативных выражениях. Это ровно тот самый разговорный блок в эфирной сетке, куда зовут всяких Прохановых, Пушковых и прочих мечтателей о „радиоактивном пепле“, чтобы они перегибали палку и провоцировали слушателей радиостанции на собственные мысли по обсуждаемым вопросам… Только я не вижу в таком перегибании палки предмета для рассмотрения в уголовном суде».

Мой ответ был примерно вдвое длинней, но такова суть.

Я как считал, так и продолжаю считать, что высказал свое личное мнение, имею на это полное право, и намерен высказывать его впредь, по любым вопросам, без цензуры и без оглядки на чьи-либо вкусы. Никто не обязан меня читать, никто не обязан слушать меня на «Эхе Москвы», никто из моих читателей и слушателей не обязан со мной соглашаться. Но мое право говорить то, что я думаю, защищено Конституцией.

Тут нет и никогда не было никакого состава уголовного преступления.

В моем понимании «уголовным преступлением экстремистской направленности» являются призывы к совершению правонарушений на почве национальной или религиозной ненависти. Вербовка в ИГИЛ, в «Хизб ут-Тахрир», подстрекательство к нападениям на инородцев…

Таких призывов ни в моем посте про Сирию, ни в моем выступлении на «Эхе Москвы» не содержалось. В обвинительном заключении по моему делу тоже нет никаких призывов.

Поэтому мое уголовное дело я считаю нецелевой тратой сил и ресурсов всех задействованных в нем ведомств – включая и ГУПЭ МВД, и департамент ЗКС ФСБ РФ, и СК РФ, и прокуратуру, и Минюст, и Пресненский межмуниципальный райсуд, и Мосгорсуд.

Если бы все эти ресурсы направить в полезное русло – можно было бы предотвратить немало преступлений экстремистской направленности.

Но нет худа без добра, и есть безусловная польза во всем этом моем уголовном деле.

У нас в России сегодня возбуждается больше 500 уголовных дел в год по поводу постов в ЖЖ, ФБ и ВК, по поводу лайков, ретвитов, перепостов картинки и текста из пабликов ВКонтакте (5 лет назад счет подобных дел шел на десятки). Дела возбуждаются не только по «гуманным» экстремистским статьям, но и по вполне «расстрельным» террористическим, с огромными сроками. При этом в Москве до сих пор самый частый приговор – денежный штраф. А в регионах вовсю сажают. И даже если речь идет не про Кунгурова, сидящего с июня в СИЗО далекой Тюмени, а про инженера Бубеева, осужденного на 2 года и 3 месяца в ближней к нам Твери, на эти процессы никакую федеральную прессу калачом не заманишь. По абсолютно нелепым обвинениям людей гноят месяцами в СИЗО, запирают в психушках с аминазином под предлогом «освидетельствования» и потом отправляют по этапу за «преступления против конституционного строя» – кого за высказанное собственное мнение, а кого и за поддержку чужого.

Мой процесс – та трибуна, с которой об этом непотребстве можно не только рассказать всей большой стране, но и наглядно показать на живом примере. Чтобы об эксцессах «палочной системы» в антиэкстремистских конторах услышали и написали те самые федеральные СМИ, которым до сих пор не было дела до Кунгурова и Бубеева, Лузгина и Кормелицкого, Краснова и Ефимова. 420 страниц моего уголовного дела – адский компромат на всех бездельников, состряпавших мое обвинение из говна и палок. А для моего адвоката Сергея Бадамшина этот процесс – важная часть подготовки иска в Конституционный Суд об отмене ст. 282 УК РФ и других статей, вводящих уголовную ответственность за преступления мысли.

Так что я знаю, зачем иду по земле, как пел покойный друг мой Саша. Мне будет легко улетать. Советы «срочно сбежать» мне неинтересны. Я ровно затем тут и нахожусь, чтобы эта палочная система сломала об меня зубы. Кто-то же должен напомнить туфтовым сталинистам, что у них картонный ус отклеился. И их жажда сакральной «двушечки» пусть на мне и закончится.

Приговор пропал без вести

Судный день наступил и прошел. Пост разрешился вкуснейшей кошерной швармой.

Господь вписал мой приговор за 5776 год в Книгу жизни.

Пресненский суд, вопреки установившейся традиции дурного символизма, с задачей вынесения приговора даже и в Йом Киппур не справился. Так что ни у меня, ни у моего защитника по сей день нет копии судебного решения для ознакомления и обжалования.

Но Анастасия Пылина, пресс-секретарь Пресненского райсуда, сообщала прессе, что я его уже обжаловал. И она была в целом права, потому что мы действительно подали предварительную апелляцию минут через 15 после окончания суда.

Но ту апелляцию, развернутую и аргументированную, которую можно рассматривать в Мосгорсуде, мы можем подать не раньше, чем получим и изучим копию полного текста приговора.

А приговора как не было, так и нет. Поэтому нет и даты рассмотрения апелляции.

И еще, помнится, 10 дней тому назад прокурор Екатерина Сергеевна Фролова обещала телеканалу Дождь, что решит вопрос об обжаловании «столь мягкого наказания», когда получит возможность изучить приговор. Как может помнить читатель, Екатерина Сергеевна, с учетом наличия малолетнего ребенка на иждивении, отсутствия судимостей и «исключительно положительных характеристик», просила Пресненский суд отправить меня на два года в лагеря. Я даже в каком-то смысле поддерживал это ее пожелание, но райсуд предпочел полумеры из «пакета Яровой». Теперь у Екатерины Сергеевны есть законное право пожаловаться на эту вопиющую несправедливость и вновь попросить для меня двушечку – уже у Мосгорсуда. И от того, воспользуется ли она этим правом, зависит, должен ли я буду снова собирать сумку на заседание по приговору.

Именем Российской Федерации…

Не прошло и 12 суток с момента оглашения приговора, как его долгожданная копия – у меня на руках. Правда, там сказано, что срок обжалования в Мосгорсуде уже истек.

Как может вспомнить читатель, провозглашение случилось в прошлый понедельник, 3 октября. И копия, которую нам вручили, тоже третьим октября датирована. Согласно положениям ст. 389.4 УПК РФ – тоже так: если осужденный на свободе, то срок для апелляции исчисляется с момента постановления приговора. Со дня вручения копии этот срок считается лишь для тех осужденных, которые содержатся под стражей. Но это просто такая милая виньетка, про письменные нормы права, которые традиционно расходятся с практикой, и никто ими особенно не заморачивается. На самом деле, конечно, будет обжалование. И с нашей стороны, и, как же без этого, от прокуратуры, которая намерена опротестовать «слишком мягкое» наказание, вновь потребовав заветной «двушечки». Так что вы запасайтесь попкорном, а я в 327-й зал заседаний Мосгорсуда поеду снова с сумкой.

В приговоре, который готовился в письменном виде целых 12 дней, отдельно порадовал меня титульный лист.

Как выясняется, процесс происходил с участием подсудимого Носика А. Ю.

И адвокат Бадамшин в нем участвовал в защиту того же Носика А. Ю. (кстати, кто это?!).

А осудили в результате Носика А. Б.

Как в известном анекдоте про «Муму» и памятник Пушкину.

– Чей это памятник?

– Пушкина.

– А, это тот, который написал «Муму»?

– Нет, «Муму» написал Тургенев.

– Странно, «Муму» написал Тургенев, а памятник поставили Пушкину.

Почему мне не придется платить штраф в 500 000 рублей

Приговор, вынесенный мне Пресненским райсудом, не может вступить в законную силу по объективным причинам, не зависящим ни от меня, ни от наличия/отсутствия в моем деле политического заказа. Просто некоторая неувязочка вышла – из тех, которые даже в отечественном правосудии невозможны.

Вынося мне приговор, суд руководствовался нормой ныне действующей редакции 282-й статьи УК РФ, где предусмотрен штраф в размере от трехсот тысяч до пятисот тысяч рублей. Все бы хорошо, но эта норма, из числа поправок «пакета Яровой – Озерова», начала действовать лишь 6 июля 2016 г. А когда я в 2015 году совершал свои мыслепреступления и привлекался за них к ответственности, Уголовный кодекс предусматривал совершенно другую вилку штрафа по этой статье, в редакции Федерального закона от 7 декабря 2011 г.

Как мы не раз видели, нашим судам ничего не стоит осудить человека за деяния, которых он не совершал, или квалифицировать любой законный бизнес как преступление. Но судебная система – часть огромной бюрократической машины, в которой царит настолько же трепетное отношение к букве Закона, насколько ей плевать на его дух. Поэтому осудить невиновного им раз плюнуть, а вот осудить по норме 2016 года за деяние, совершенное в 2015-м, они не могут. Так что с вероятностью 99,8 % приговор, вынесенный мне Пресненским судом в понедельник, будет при апелляции отменен Мосгорсудом – даже если эта инстанция очень сильно захотела бы оставить его в силе.

Хорошо это или плохо – гадать не стоит. У Мосгорсуда будет в точности такой же спектр возможных решений, от оправдания до 4 лет колонии общего режима (на самом деле двух), какой был у первой инстанции. Но одно можно сказать совершенно точно: штраф в 500 000 рублей в апелляции не устоит, и платить его мне не придется.

Огромное спасибо всем, кто успел за последние сутки предложить принять участие в выплате моего штрафа. Давайте, пожалуйста, дождемся решения Мосгорсуда. Что я буду делать с собранными деньгами, если вдруг оправдают?

Гибридный режим: как попасть в его враги

Про выборы и мое судебное дело прекрасно сказано в статье политолога Екатерины Шульман «Царство политической имитации», где разбираются ключевые особенности «нелиберальной демократии на российский манер» (термин венгерского премьер-министра Орбана). Автор статьи использует термин «гибридный режим»:

«Гибридные режимы заводятся в основном в ресурсных странах, иногда называемых петрогосударствами (но их жизнеобеспечивающим ресурсом не обязательно является нефть). Это режимы, которым деньги достаются даром: не от труда народного, а от природного ресурса. Население гибридным режимам только мешает и создает дополнительные риски заветной мечте – несменяемости власти. В сердце таких режимов – мысль, которую в России почему-то приписывают Маргарет Тэтчер: хорошо бы иметь Х граждан для обслуживания трубы (скважины, шахты), а остальные бы куда-нибудь подевались. По этой причине режим опасается любой мобилизации: у него нет институтов, использующих гражданскую активность и участие.

Западные исследователи, назвавшие гибридный режим нелиберальной демократией или электоральным авторитаризмом, обращают внимание на одну его сторону – декоративность демократических институтов. В гибридных режимах проходят выборы, но власть не меняется. Есть несколько телеканалов, но все они говорят одно и то же. Существует оппозиция, но она никому не оппонирует. Значит, говорят западные политологи, это все декоративная мишура, под которой скрывается старый добрый авторитаризм.

На самом деле гибридный режим является имитационным в двух направлениях. Он не только симулирует демократию, которой нет, но и изображает диктатуру, которой в реальности не существует. Легко заметить, что демократический фасад сделан из папье-маше. Труднее понять, что сталинские усы тоже накладные. Это трудно еще и потому, что для современного человека „точеное насилие“ и „низкий уровень репрессий“ – морально сомнительные термины. Мы живем в гуманистическую эпоху, нас ужасают человеческие жертвы, по европейским понятиям XX века ничтожные.

Гибридный режим старается решить свою основную задачу – обеспечение несменяемости власти – относительно низким уровнем насилия. Он не имеет в своем распоряжении ни морального капитала монархии, ни репрессивной машины тоталитаризма. Нельзя развернуть „маховик репрессий“ без активного участия граждан. Но граждане гибридных режимов не хотят ни в чем участвовать. Характерно, что государственная пропаганда в гибридных режимах никого не мобилизует. Она объединяет граждан по принципу пассивности.

Посмотрите на российские 87 %, которые одобряют все, от военных вторжений до продуктовых санкций. На вопрос „одобряете ли?“ они отвечают „да“. Но при этом они ничего не делают. Они не записываются в добровольческие батальоны, не ходят на провоенные митинги. Они даже на выборы не особенно ходят, отчего гибридному режиму приходится бесконечно заботиться о ложной явке и фальсификации результатов. Из политически обусловленных активностей за этими людьми замечены лишь съем денег с банковских счетов, перевод их в доллары и закупка сливочного масла».

Отдельный пассаж в статье посвящен беспорядочным попыткам режима нащупать и прищучить источник потенциальной опасности – то активное меньшинство, которое ему мешает. Шульман назвала пять признаков, и я подхожу сразу по всем пяти. Лучшего объяснения, почему меня судят, не дал, пожалуй, никто:

«Режим понимает своим рептильным мозгом (это не ругательство, а нейрофизиологический термин: самая древняя часть мозга отвечает за безопасность вида и управляет базовым поведением), что 87 % одобряющих не являются субъектами политического процесса. Имеет значение только мнение активного меньшинства. Этим объясняется „парадокс законотворца“: зачем власть, располагающая, казалось бы, сплоченной всенародной поддержкой, никак ею не пользуется, а принимает все новые и новые законы репрессивно-оборонительного содержания?

Может быть, свежие законы имеют целью нащупать это активное меньшинство? У них есть второе гражданство, или они как-то связаны с общественными организациями… А может, это блогеры. Или те, кто ходит на митинги и любит курить в ресторанах? Как их нащупать, как придушить – не слишком, а слегка? А еще лучше убедить, что они ничтожные отщепенцы и что хорошо бы им уехать. Гибридный режим никогда своих граждан не удерживает – напротив, поощряет активное меньшинство к отъезду».

Самое веселое – что статья Шульман опубликована в газете «Ведомости» 15 августа 2014 года, больше двух лет тому назад. А читается так, словно написана сегодня утром. Чем лишний раз доказывает правоту Клода-Адриана Гельвеция, учившего нас, что «знание некоторых принципов легко возмещает незнание некоторых фактов».

Комсомолькише беобахтер: обыкновенный нацизм

…Звонят с «Эха Москвы»:

– Антон Борисович, как Вы можете прокомментировать то, что в «Комсомольской правде» предлагают Вас лечить в газовой камере?

Да что тут комментировать, братцы. Чего мы не знаем про «Комсомольскую правду»? Газета принципиально стоит на нацистских позициях, не только в еврейском вопросе. Почитайте, что они пишут, например, о выхаживании недоношенных детей, о переписи российских школьников по нацпризнаку, о всемирном заговоре еврейского капитала или про Ника Вуйчича. Это все не вчера началось, и это их принципиальная позиция, в которой власть газету вполне поддерживает. Покуда блогеров тащат в суд за фото Смоленска времен оккупации или за карикатуру Кукрыниксов, нацистам из «Комсомолки» даже устное замечание от надзорных органов не угрожает – ни за абажуры, ни за газовые камеры, ни за призывы к утилизации детей-инвалидов.

«Комсомолка» – яркий, но далеко не единственный пример суверенного российского нацизма, лезущего ныне из всех щелей, в широком диапазоне от телегонии до телегонева и культурной политики.

Сегодня понятие «фашизма» девальвировано, превратившись как в государственной пропаганде, так и на низовом, «народном» уровне в штамп, маркирующий неугодного. Особенно отчетливо это видно в ситуации нынешнего кризиса на Украине. Обе конфликтующие стороны – русские и украинцы – жонглируют этим словом, пытаясь с его помощью оправдать свои действия и нанести удар противнику.

Между тем, если абстрагироваться от пропагандистских штампов и просто заглянуть в историю, можно относительно легко увидеть основные признаки настоящего фашизма. В 1995 году это попытался сделать великий итальянский писатель Умберто Эко. Он представил схематизацию фашизма на симпозиуме, проводившемся итальянским и французским отделениями Колумбийского университета (США). Так как аудиторией Эко являлись студенты, писатель специально несколько упростил схему, сделав ее доступной для восприятия и простыми людьми. Этот доклад в несколько отредактированном виде позднее был опубликован под заглавием «Eternal Fascism» в июне того же года.

Умберто Эко составил список из 14 типичных характеристик «вечного фашизма» (ур-фашизма). Если в обществе наблюдается 6–7 признаков из этого списка, то оно близко к наступлению фашизма (дальше все покатится как снежный ком):

«1. Первой характеристикой ур-фашизма является культ традиции. Традиционализм старее фашизма. Он выступает доминантой контрреволюционной католической мысли после Французской революции, но зародился он в поздний эллинистический период как реакция на рационализм классической Греции.

Из него вытекает, что нет места развитию знания. Истина уже провозглашена раз и навсегда; остается только истолковывать ее темные слова. Достаточно посмотреть „обоймы“ любых фашистских культур: в них входят только мыслители-традиционалисты. Немецко-фашистский гнозис питался из традиционалистских, синкретистских, оккультных источников. Наиважнейший теоретический источник новых итальянских правых, Юлиус Эвола, смешивает Грааль с „Протоколами Сионских мудрецов“, алхимию со Священной Римской империей. Сам тот факт, что в целях обогащения кругозора часть итальянских правых сейчас расширила обойму, включив в нее Де Местра, Генона и Грамши, является блистательной демонстрацией синкретизма.

2. Традиционализм неизбежно ведет к неприятию модернизма. Как итальянские фашисты, так и немецкие нацисты вроде бы обожали технику, в то время как традиционалистские мыслители обычно технику клеймили, видя в ней отрицание традиционных духовных ценностей. Но, по сути дела, нацизм наслаждался лишь внешним аспектом своей индустриализации. В глубине его идеологии главенствовала теория Blut und Boden – „Крови и почвы“. Отрицание современного мира проводилось под знаком отрицания капиталистической современности. Это, по существу, отрицание духа 1789 года (а также, разумеется, 1776-го) – духа Просвещения. Век Рационализма видится как начало современного разврата. Поэтому ур-фашизм может быть определен как иррационализм.

3. Иррационализм крепко связан с культом действия ради действия. Действо прекрасно само по себе и поэтому осуществляемо вне и без рефлексии. Думание – немужественное дело. Культура видится с подозрением, будучи потенциальной носительницей критического отношения. Тут все: и высказывание Геббельса „Когда я слышу слово „культура“, я хватаюсь за пистолет“, и милые общие места насчет интеллектуальных размазней, яйцеголовых интеллигентов, радикал-снобизма и университетов – рассадников коммунистической заразы. Подозрительность по отношению к интеллектуальному миру всегда сигнализирует присутствие ур-фашизма. Официальные фашистские мыслители в основном занимались тем, что обвиняли современную им культуру и либеральную интеллигенцию в отходе от вечных ценностей.

4. Никакая форма синкретизма не может вынести критики. Критический подход оперирует дистинкциями, дистинкции же являются атрибутом современности. В современной культуре научное сообщество уважает несогласие как основу развития науки. В глазах ур-фашизма несогласие есть предательство.

5. Несогласие – это еще и знак инаковости. Ур-фашизм растет и ищет консенсусов, эксплуатируя прирожденную боязнь инородного. Первейшие лозунги фашистоидного или префашистоидного движения направлены против инородцев. Ур-фашизм, таким образом, по определению замешан на расизме.

6. Ур-фашизм рождается из индивидуальной или социальной фрустрации. Поэтому все исторические фашизмы опирались на фрустрированные средние классы, пострадавшие от какого-либо экономического либо политического кризиса и испытывающие страх перед угрозой со стороны раздраженных низов. В наше время, когда прежние „пролетарии“ превращаются в мелкую буржуазию, а люмпен из политической жизни самоустраняется, фашизм найдет в этом новом большинстве превосходную аудиторию.

7. Тем, кто вообще социально обездолен, ур-фашизм говорит, что единственным залогом их привилегий является факт рождения в определенной стране. Так выковывается национализм. А единственное, что может сплотить нацию, – это враги. Поэтому в основе ур-фашистской психологии заложена одержимость идеей заговора, по возможности международного. Люди должны ощущать себя осажденными. Лучший способ сосредоточить аудиторию на заговоре – использовать пружины ксенофобии. Однако годится и заговор внутренний, для этого хорошо подходят евреи, потому что они одновременно как бы внутри и как бы вне.

8. Сочлены должны чувствовать себя оскорбленными из-за того, что враги выставляют напоказ богатство, бравируют силой. Когда я был маленьким, мне внушали, что англичане – „нация пятиразового питания“. Англичане питаются интенсивнее, чем бедные, но честные итальянцы. Богаты еще евреи, к тому же они помогают своим, имеют тайную сеть взаимопомощи. Это с одной стороны; в то же время сочлены убеждены, что сумеют одолеть любого врага. Так, благодаря колебанию риторических струн враги рисуются в одно и то же время как и чересчур сильные, и чересчур слабые. По этой причине фашизмы обречены всегда проигрывать войны: они не в состоянии объективно оценивать боеспособность противника.

В зомби люди превращались тогда, когда отбрасывали всякую попытку осмыслить собственное поведение и приходили к состоянию, когда они могли принять все, что угодно, все, что исходило извне. „Те, кто выжили, поняли то, чего раньше не осознавали: они обладают последней, но, может быть, самой важной человеческой свободой – в любых обстоятельствах выбирать свое собственное отношение к происходящему“.

Там, где нет собственного отношения, начинается зомби.

9. Для ур-фашизма нет борьбы за жизнь, а есть жизнь ради борьбы. Раз так, пацифизм однозначен братанию с врагом. Пацифизм предосудителен, поскольку жизнь есть вечная борьба. В то же время имеется и комплекс Страшного суда. Поскольку враг должен быть – и будет – уничтожен, значит, состоится последний бой, в результате которого данное движение приобретет полный контроль над миром. В свете подобного „тотального решения“ предполагается наступление эры всеобщего мира, Золотого века.

Однако это противодействует тезису о перманентной войне, и еще ни одному фашистскому лидеру не удалось разрешить образующееся противоречие.

10. Для всех реакционных идеологий типичен элитаризм, в силу его глубинной аристократичности. В ходе истории все аристократические и милитаристские элитаризмы держались на презрении к слабому.

Ур-фашизм исповедует популистский элитаризм. Рядовые граждане составляют собой наилучший народ на свете. Партия составляется из наилучших рядовых граждан. Рядовой гражданин может (либо обязан) сделаться членом партии.

Однако не может быть патрициев без плебеев. Вождь, который знает, что получил власть не через делегирование, а захватил силой, понимает также, что сила его основывается на слабости массы, и эта масса слаба настолько, чтобы нуждаться в Погонщике и заслуживать его.

Поэтому в таких обществах, организованных иерархически (по милитаристской модели), каждый отдельный вождь презирает, с одной стороны, вышестоящих, а с другой – подчиненных.

Тем самым укрепляется массовый элитаризм. ...