Тимофей Медведев Свет во тьме

© Медведев Т., текст, 2017

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2017

Предисловие

Примерно тридцать лет назад свет христианской веры ярко воссиял в нашей стране. Хотя он и не угасал никогда, но теперь мы смогли приходить в церковь открыто и свободно. Это событие и его значение для всех нельзя переоценить, восхищаясь тем, что: «Богу же все возможно»! (Евангелие от Матфея, глава 6, стих 26).

Вместе с Вами я хотел бы увидеть, что происходит за кулисами кажущихся обычными событий. Мы приоткроем завесу тайной войны, кипящей день и ночь вокруг нас и наших близких.

Возможно, это поможет Вам принять верные решения и укрепиться в трудных ситуациях.

Знайте, есть надежда!

Эта книга написана как ремейк известного произведения «Тьма века сего» автора Фрэнка Перетти, с глубоким уважением к его таланту.

Вдохновляет история появления этой книги, когда тринадцать издательств отвергли ее первую публикацию, сочтя, что это будет неинтересно читателю. Выпущенная маленьким издательством книга быстро стала национальным бестселлером.

Несомненно, наша страна, с ее тысячелетней христианской историей, намного богаче подобными событиями, случавшимися во все времена!

Увлекательного чтения Вам, читатель!

Первое

Воскресная ночь только вступила в свои права, а полная луна озаряла ярким светом Ленинградское шоссе, когда на нем появились двое мужчин в спецовках, рослые, под два метра, атлетического телосложения. Первый – брюнет с лицом фотомодели; шедший рядом с ним – светловолосый богатырь. Шоссе это вело в Праховский университет, но и здесь, в получасе ходьбы от него, до слуха атлетов отчетливо доносились отзвуки празднества, охватившего Прахов. Мужчины долго вслушивались, словно пытались что-то разобрать в этом далеком гомоне, после чего направились в сторону университета.

Праздник начала лета достигал своего апогея. По ежегодной традиции этот маленький городок погружался в атмосферу всеобщего безобидного безумства. Тем самым жители города расставались, отдавали дань уважения и с нетерпением ждали возвращения почти тысячи учащихся в университете, покидающих их гостеприимный Прахов до наступления осенней сессии. Большая часть студентов уже давно собрала свои немногочисленные пожитки, намереваясь отправиться домой уже завтра утром, но даже они не смогли нарушить давнюю традицию и остались на празднества.

Ведь кто в их возрасте откажется принять участие в театрализованном параде, или до утра зависнуть в парке, где можно как следует оторваться на танцполе под открытым небом или покататься на каруселях? Быть может, выпить пива в сомнительных заведениях или чего покрепче. В общем, как следует оттянуться на год вперед. Праздник начала лета – официальный день непослушания, в который юноши и девушки могут смело перебрать со спиртным, а быть может, даже и уединиться в комнатах общежития. Конечно, не обходилось в эту ночь и без драк и ограблений, но так случалось и в любую другую ночь.

Когда-то один выпускников Праховского университета, сумевший добиться высокого чина в областной думе, поспособствовал постройке в центре Прахова роскошного парка аттракционов. Завезли подержанные польские карусели, ларьки и даже невиданные прежде даже в областном центре биотуалеты, а каждую зиму к ним приезжал передвижной зверинец.

Теперь же покрывшееся местами ржой чертово колесо и другие карусели украшали разноцветными гирляндами, и в сумраке, издалека, они смотрелись как новенькие. Натужно кашляли многократно отремонтированные двигатели с отсутствующими глушителями, порою заглушая даже громыхание праздничной музыки, превращаясь в итоге в диковинную и безумную мелодию.

Вечер был просто волшебным, и горожане, поглощавшие сладчайшую сахарную вату, бездумно бродили по шумным улочкам и парковым аллеям. Натужно вращалось колесо обозрения, словно в любой момент готовое сломаться и застыть навеки, напугав тем самым сидящих внутри кабинок беспечных юношей и девушек. Иногда оно действительно останавливалось, в кабинки забирались новые любители острых ощущений, желающих насладиться видом ночного города. Пестрые, сияющие сотнями ламп карусели вращались, лошадки и верблюды, покрытые потрескавшейся от времени краской, резко взмывали вверх и вниз под аккомпанемент дребезжащего старенького магнитофона.

Посетители парка кидали мячики в корзинки, а жетончики в коробки, дротики в мишени, а деньги на ветер… Подобно вирусу или эпидемии, безудержное веселье передавалось от одного горожанина другому, люди улыбались и радостно кричали.

Мужчины в спецовках, оказавшиеся к тому моменту в центре этой радостной людской мешанины, внимательно оглядывались, пораженные тем, как провинциальный городок, населенный всего несколькими тысячами жителей, часть из которых составляли студенты университета, смог превратиться в такой балаган.

В иные дни в Прахове можно встретить лишь простых обывателей, живущих от зарплаты до зарплаты и ложащихся спать по окончании вечернего выпуска программы «Время». А сегодня их словно подменили, выпустив на улицы города орущих обезьян. И эти приматы заполонили все переулки, набились в нутро магазинов, ресторанов и кафе. Казалось, что все законы, как моральные, так и уголовные, сегодня не для них. Даже милиционеры, пытавшиеся первые несколько часов празднества еще как-то сдерживать шумящую толпу, сейчас исчезли.

Праздник, набравший к этому моменту максимальные обороты, стал подобен урагану, сметающему все на своем пути. И лучшим вариантом в сложившейся ситуации было лишь одно: переждать – и лишь убедившись в том, что стихийное бедствие миновало, приступить к разбору завалов и уборке улиц.

Брюнет и блондин неспешно двигались сквозь окружавшую их толпу, постоянно прислушиваясь и вглядываясь в лица прохожих. Прахов заинтересовал их, и, стараясь не привлекать к себе излишнего внимания, они изучали город и его обитателей. Горожане, несмотря на толчею, почему-то старательно обходили эту пару стороной, словно даже простое прикосновение к их спецовкам было чем-то… нет, не неприятным, а просто немыслимым. А странная парочка тем временем продолжала всматриваться в лица проходивших мимо, явно кого-то выискивая.

– Есть, – брюнет вдруг резко остановился и придержал блондина за локоть.

Блондин сразу понял, на кого именно его напарник обратил внимание. Молоденькая девушка, не сказать, что красавица, но хорошенькая, хотя вид у нее был весьма растерянный. На шее у девушки на кожаном шнурке висела расчехленная зенитовская фотокамера.

Мужчины в спецовках уверенно ринулись через толпу и замерли рядом с девушкой. Казалось, что растерянная девушка не только не обратила на них внимания, но даже не заметила появления двух высоких мужчин.

– Пойдем с нами, не бойся, – в голосе брюнета звучали столь властные нотки, словно он привык с его помощью не то что девушек уговаривать, а целые батальоны отправлять в самоубийственную атаку на превосходящие силы противника.

Сказав это, брюнет уверенно взял девушку за руку и потянул за собой в сторону продуктовых палаток. Девушка беспрекословно повиновалась. Они прошли по усыпанному мусором газону, миновали уже закрывшийся тир. Но на все это девушка не обращала внимания. Взгляд ее был прикован к неясным силуэтам, притаившимся в сумраке позади одной из палаток. Дрожащими от волнения руками девушка поднесла фотокамеру к лицу и направила видоискатель на заинтересовавшие ее силуэты.

Когда раздался щелчок открывающейся и закрывающейся диафрагмы фотоаппарата, блондин и брюнет уже оставили девушку и вновь вклинились в бурлящую веселую толпу горожан. На сегодня у них была назначена еще одна встреча.

* * *

Маршируя, словно солдаты на плацу, и ни на секунду не останавливаясь, мужчины в спецовках стремительно неслись по ночным улочкам, устремившись к своей цели, где-то в паре кварталов от парка развлечений. Блондин и брюнет сбросили темп лишь в конце улицы Горького, резко повернули в сторону и стремительно взбежали на крутой холм. Всего пара минут – и мужчины оказались у стен миниатюрной церквушки, чудом уцелевшей за годы религиозных гонений. При советской власти здание церкви использовали как склад, но недавно сюда вернулись священники и прихожане. Рядом с входом был установлен новенький стенд с указанием часов занятий воскресной школы и богослужений. Поверх расписания чья-то умелая рука вывела надпись большими аккуратными буквами: «Церковная община Прахова», а чуть ниже стояло имя батюшки: «Отец Георгий».

Мужчины посмотрели по сторонам. С этого холма, с высоты птичьего полета, они могли увидеть весь город. Слева мелькали огни колеса обозрения в парке аттракционов, справа в небо устремились величественные шпили на здании Праховского университета. На Ленинградском шоссе, трансформировавшемся при въезде в город в его главную улицу – проспект Победы, – находились лучшие магазины, трехэтажный центральный универмаг, АЗС, дом быта, редакция местной газеты и несколько кооперативов. Если посмотреть со стороны, это был типичный провинциальный городок: сонный, крохотный и невинный, словно он стремился попасть в качестве иллюстрации в Большую советскую энциклопедию.

Но загадочные мужчины в спецовках замечали не только это, доступное лишь взгляду обычного человека. Стоя на холме, чувствуя всем своим естеством потаенную сущность Прахова, мужчины улавливали грядущее, могучее и неотвратимое приближение великого зла.

Этим двоим по роду их деятельности часто доводилось вести скрытые от людских глаз расследования. Поэтому не было ничего удивительного в том, что на ум им приходил один и тот же вопрос: «Почему целью является Прахов?»

Но времени на бесплодные раздумья у мужчин не было. Почувствовав надвигающуюся угрозу, они поспешили укрыться в тени здания церквушки, притаившись в сумраке и словно сливаясь со стенами. Блондин и брюнет застыли подобно статуям и, казалось, даже перестали дышать, внимательно глядя на нечто, поднимающееся по склону холма к церкви.

Окружающее пространство казалось искусным коллажем, созданным из игры лунного сияния и антрацитовых граней сумрака. Одна из этих граней вела себя весьма странно: колыхаясь на ветру, словно тень от флага, она отличалась от теней зданий и деревьев, потому что двигалась – скользила по улице, все ближе и ближе подбираясь к церкви на холме, содрогаясь при малейшем движении. Возникало ощущение, что этот сгусток сумрака был соткан из абсолютной тьмы, поглощавшей все молекулы света, попадавшиеся на ее пути. Но эта ходячая черная дыра имела некие очертания, похожие то на силуэт животного, то на человеческую фигуру, и с каждым ее шагом притаившиеся у стены мужчины все отчетливей слышали цокот когтей, скребущих брусчатку, и негромкий шорох перепончатых, словно у летучей мыши, крыльев.

Существо миновало улицу Горького, заскользило по траве на склоне холма и через минуту замерло у ступеней ведущей в церковь лестницы. Огромные желтые навыкате глаза влажно блестели в лунном свете. Над вздернутыми плечами возвышалась угловатая башка, а из пасти, усеянной рядами остроконечных клыков, вырывались струи вонючего алого пара.

Странное создание то ли кашляло, то ли смеялось: булькающие звуки, вырывавшиеся из недр глубокой глотки, одновременно походили на то и на другое. Выпрямившись, существо крепко уперлось ногами в землю и осмотрелось. Его рот, напоминавший пасть летучей мыши, изогнулся в кривой улыбке.

Сумрачный демон всего за пару шагов взобрался по лестнице и протянул правую руку вперед. Когтистая ладонь прошла сквозь запертую дверь, словно раскаленный нож сквозь масло. Затем существо всем телом рванулось вслед за рукой, но миновать препятствие оно не успело.

Существо дернулось, будто уперлось в непреодолимую преграду, вскинулось назад, и с грохотом скатилось по ступенькам вниз. Алое дыхание твари описало замысловатую дугу в лунном свете.

Издав бешеный рев, полный возмущения и ярости, сумрачный демон вскочил на ноги и вперил взгляд своих огромных глаз на дверь, посмевшую оказать ему сопротивление. Его перепончатые крылья зашелестели, распахиваясь за его спиной без малейших видимых усилий, и существо, вновь заревев, устремилось в атаку. Ударив с разбега в дверь головой, на этот раз демон смог пробиться внутрь церкви. Движимый инерцией, демон пробежал мимо иконостасов и десятков тонких горящих свечей, пока не угодил в столб ослепительного сияния у алтаря.

Демон испуганно вскрикнул, после чего осознал, что он больше не может пошевелиться. Все его сумрачное тело словно сдавили невидимыми гигантскими клещами. Но длилось это недолго, через пару мгновений чья-то невидимая сильная рука выкинула демона обратно на улицу.

Но существо, казалось, даже не думало отступать и вновь бросилось в атаку. Взвив в небо с помощью своих крыльев, демон широко раскрыл свою пасть, из которой вырвались клубы алого пара. Когти на руках и ногах существа заметно удлинились, его рев стал слышен не только притаившимся у стены мужчинам, но и жителям окрестных домов. Подобно выпущенной из лука стреле, демон спикировал, в третий раз вонзился в церковную дверь – и внезапно почувствовал, как его изнутри разрывает неведомая сила.

Грохот, резкий запах серы, рев боли и отчаянья, конвульсивный взмах перепончатых крыльев – и конец. От демона практически не осталось и следа, лишь вонючее облако серного пара, не успевшего еще до конца развеяться, когда прятавшиеся все это время в сумраке у стены мужчины в спецовках пронеслись сквозь него и ворвались в распахнувшуюся дверь церкви.

Блондин убрал в ножны огненный меч. Белый свет, полыхавший вокруг него, постепенно тускнел.

– Адская Гончая? – предположил блондин.

– Может, просто ищейка. Разве это важно? – ответил брюнет.

– Важно, так как хочу понять серьезность их намерений. Скорее всего, это была ищейка, слишком слабая для Гончей.

– Как по мне, это самый слабый дух из тех, что я встречал.

– Аналогично. Как ты думаешь, сколько здесь еще собратьев этой твари?

– В любом случае больше двух. Я чувствую, как город буквально кишит ими.

– Я тоже это чувствую, – покачал головой блондин.

– Только что они здесь забыли? В этих местах никогда не фиксировали такое количество бесов.

– Думаю, скоро мы узнаем ответ на этот вопрос, – блондин взглянул в сторону алтаря. – Раз уж мы здесь, пора проведать Меч Господень.

Мужчины миновали узкий тамбур, за которым располагался центральный зал церкви. На стене тамбура висела небольшая доска объявлений, на которой были прикреплены булавками всего два листа бумаги – первый с объявлением о сборе средств и вещей для неблагополучных семей, второй с приглашением приводить детей и подростков для занятий в воскресной школе при церкви.

На противоположной стене висел одинокий машинописный лист с посланием от отца Георгия. Батюшка давал отчет о том, куда им были потрачены церковные сборы, и сетовал на падение числа своих прихожан.

Мужчины прошли по неширокому проходу между иконостасов в центральную часть зала, где слабый свет от свечей озарял скромный алтарь. Пол в этой части зала был искусственно приподнят и укрыт дешевым линолеумом. По центру этой площадки возвышался алтарь с лежащей на нем Библией. Внутреннее убранство церкви не отличалось роскошью, обычно свойственной православным храмам и церквям.

Тут мужчины услышали странные звуки: тихое всхлипывание, раздававшееся где-то за ближайшей к алтарю колонной. Подойдя ближе, блондин и брюнет обнаружили коленопреклоненного юношу. «До чего же он впечатлительный и слабый, подумать только», – мелькнула удивленная мысль в голове у блондина. Паренек неистово молился, роняя слезы и беззвучно шевеля губами. Ладони его побелели от напряжения, а на лице отражалась борьба боли, траура и нежности. Мужчины замерли, задумчиво разглядывая юношу.

– Меч Господень, – обратился брюнет к юноше.

Блондин ответил, но не столько напарнику, сколько произнося очевидную мысль, при этом не отводя взгляда от молившегося юноши:

– Не стоит сомневаться, это именно тот, кого мы искали. Во время всеобщего грехопадения и веселья он единственный молится за весь этот странный городок…

– Похоже, он бывает здесь все свободное время.

Седоволосый улыбнулся:

– А он не так слаб, как мне почудилось на первый взгляд.

– Ему просто нельзя быть слабым – он один стоит за этот город. Один-единственный.

– Не думаю, – с сомнением покачал головой блондин, – должны быть и другие. Я это чувствую. И наша с тобой задача – найти их. А молитва этого юнца – всего лишь начало.

– Ему придется несладко, ты же понимаешь.

– Той девушке в парке, работнице газеты, тоже предстоит пройти немало испытаний. Впрочем, как и нам с тобой.

– Не в первый раз.

Взгляд блондина наполнился весельем.

– Но мы ведь не отступим?

– Конечно же, нет, – улыбнулся в ответ брюнет.

Мужчины замерли по обе стороны молящегося юноши. В тот же миг зал постепенно, словно раскрывающийся бутон лилии, стал заполняться белоснежным сиянием. Этот неземной свет озарил все вокруг, осветил малейшие детали, скрывая убогость и простоту убранства церкви, не оставляя места даже крохотной тени.

Позолота на иконах заблистала, рисунок на линолеуме стал столь же ярким и четким, как в день его создания, а алтарь с Библией величественно возвышался над всем этим, подобно часовому, охраняющему покой Вселенной.

Белый свет исходил и от мужчин в спецовках. Только вместо спецовок они уже были облачены в белоснежные робы, искрившие, словно бенгальские огни. На их лицах постепенно проступал бронзовый загар, а в широко распахнутых глазах мелькали яркие языки белого пламени. На поясе у каждого висели сверкающие ножны, из которых виднелись покрытые все тем же белым огнем рукояти мечей.

Мужчины одновременно вознесли руки над головой юноши. В тот же миг за их спинами вспыхнули прозрачные крылья, затрепетавшие под потоками несуществующего ветра.

Юноша ощутил, как его захлестывает невероятное чувство любви и нежности, словно целый мир отвечает ему взаимностью. Потрясенный, он перестал плакать и закрыл глаза. Впервые за очень долгое время он был счастлив.

* * *

«Вечерний Прахов» был типичной газетой маленького провинциального городка: стандартного формата, тихой, с явственным налетом советской стилистики и избегающей публикации скандальных материалов. Короче говоря, газета была под стать родному городу и старалась ничем не беспокоить его размеренное существование.

Редакция располагалась на проспекте Победы, в одном из многочисленных двухэтажных домов, типичных для Прахова. Каждое утро вторника и пятницы у входа в редакцию останавливались серые уазики, и уже немного пьяные грузчики складывали в нутро автомобилей свежие выпуски газеты. В целом дела у «Вечернего Прахова» шли неважно. Что было легко понять, просто взглянув на обшарпанное здание единственного печатного СМИ в городе.

На первом этаже здания находились отдел новостей и бухгалтерия. Четыре письменных стола, пара древних пишущих машинок и одна новенькая – электрическая «Ромашка-312», пластиковые корзины под мусор, перемотанный изолентой дисковый телефонный аппарат и единственная гордость – электрический самовар, подарок от не то бизнесмена, не то бандита.

Складывалось впечатление, что бумажные обрывки с заметками, вырезки из старых номеров газет, ручки, калькуляторы и прочие канцелярские принадлежности жили здесь своей собственной жизнью. Невысокая, потрепанная временем ширма разделяла новостной отдел и приемную. Бухгалтера сидели в отдельном кабинете, где хранился единственный в редакции металлический сейф с деньгами и ценными документами.

Но в центре общего рабочего пространства было еще одно отдельное помещение, которое ожидаешь увидеть в редакции столичного толстого журнала, а уж никак не заштатной газетенки. Стеклянный куб в центре зала являл собой кабинет главного редактора и был настоящим нововведением во всех смыслах. Так как нынешний главред «Вечерки» всего пару месяцев назад занимал пост ведущего репортера московской редакции «Аргументов и фактов», наличие собственного кабинета являлось одним из условий его перехода в редакцию провинциальной газеты.

Бывшего москвича звали Михаил Каганов. Сильный, уверенный в себе мужчина, держащий в ежовых рукавицах всех подчиненных, от секретарши и уборщицы до штатных журналистов и руководителей технического производства газеты. Хотя стоит заметить, что подчиненных у него было не так уж много. Но они уже успели по негласному сговору наградить нового начальника прозвищем «Хан», намекая на происхождение его фамилии и властный, жестокий характер.

Каганов приобрел «Вечерний Прахов» на деньги, скопленные им благодаря лихому ветру перемен, охватившему всю территорию бывшего Советского Союза. Владеть собственным изданием – это была мечта всей его жизни. Конечно, его энергия и напор были чужды провинциальному размеренному и сонному образу жизни, что порождало массу конфликтов между Кагановым и его новыми подчиненными. Михаил жаждал поднять газету на новый уровень, увеличив число подписчиков не только в городе, но и охватить всю область. Но, перебравшись из «Аргументов и фактов» в «Вечерний Прахов», он почувствовал себя мухой, угодившей в сосновую смолу. Здесь все делали не торопясь. Бешеная энергия Михаила, привычного к ритму бурлящей столицы, наталкивалась на необходимость посадки и поливки овощей в огородах сотрудников или всеобщей радости относительно учреждения депутатами нового праздника и внеочередного выходного дня.

Одним из немногих дней, когда все сотрудники были поглощены работой и не отлынивали от своих обязанностей, был понедельник. Нужно было срочно сдавать в печать новый номер, который был еще далек от состояния полной готовности. Царившая сегодня в редакции атмосфера больше напоминала работу в родовом отделении, где все сотрудники в едином порыве безостановочно метались по помещению. От редактора к корректору, затем подобрать фото для иллюстрации, вновь бежать к редактору для согласования. Затем сложить получившийся результат на монтажные листы, заготовить клише. И все это нужно успеть до пяти часов, после чего номер отправится в набор.

В тусклом ламповом свете, не обращая ровным счетом никакого внимания на царивший вокруг хаос, над макетным столом замерли Михаил и Фома, ответственный редактор. Редакторы собирали выпуск «Вечерки» словно пазл: вот это мы разместим на главной, а эту статью перенесем на пятую страницу. Этот материал слишком большой, лучше разместить в этом номере первую часть, а продолжение в пятничном выпуске. Работа не клеилась, и постепенно Михаила охватывало раздражение. Это неприятное для него чувство он испытывал каждый понедельник и четверг в течение последних двух месяцев своей жизни в Прахове.

– Лена! – Каганов, не отрывая взгляда от макета, позвал секретаршу.

– Бегу-бегу!

Михаил злобно посмотрел на подошедшую девушку и в очередной раз принялся объяснять ей:

– Лена, гранки необходимо держать в коробке на столе, а не разбрасывать их где попало. Что они делают на полу, я тебя спрашиваю?

– Я же складывала их в коробку! – возмутилась в ответ секретарша и поспешно ретировалась в сторону бухгалтерии. Лена была своенравной невысокой сорокалетней женщиной, имеющей в своем арсенале все нужные качества для того, чтобы противостоять снобизму нового начальника. К тому же она была единственным человеком, кто умел безошибочно ориентироваться в царившем вокруг беспорядке и находить нужные вещи и документы.

– Тогда каким образом они очутились на полу?

– Ветром сдуло, товарищ Каганов. Сколько раз я вам говорила утеплить окна в редакции, сквозняки гуляют.

– Да будет вам, Михаил, – прервал их Фома. – У нас готовы вторая, пятая, седьмая и восьмая страницы. Но что будем ставить на передовицу? Я уже не говорю про оставшиеся пустые полосы?

– На главную ставим репортаж Веры с празднования последнего Дня лета, тот, для которого она должна была сделать снимки.

– А он готов? Лена?

– Да, Фома Иванович.

– Ты не видела сегодня Веру в редакции? Нам через час макет сдавать, а ее где-то черти носят!

– Нет, я ее сегодня не встречала. Может, она в производственном отделе или в архиве?

– Господи, когда же этот бардак прекратится! – проворчал Каганов.

В их разговор неожиданно вклинился Иван Лукич. Несмотря на то что пару лет назад ему положено было выйти на пенсию, невысокий старичок продолжать работать внештатным наборщиком.

– Быть может, поместим материал об открытии книжного клуба при городской библиотеке? Как раз его заканчиваю…

– О-о-о… – простонал Михаил. – Конечно, прямо на первой полосе! Давайте еще поместим заметку о том, что к нам в редакцию подкинули коробку с новорожденными котятами и мы ищем для них заботливых хозяев.

Каганов навис над испуганным Иваном Лукичом.

– Вы у нас кем работаете? Наборщиком? Вот и набирайте текст, без самодеятельности и ненужных советов.

– Ну, так что теперь будем делать? – спросила Лена, с сочувствием глядя на вернувшегося к своей работе обиженного Ивана Лукича.

– Кто-нибудь из нашей редакции еще ходил на праздник?

– Я ходил на рыбалку, – робко подал голос Иван Лукич. – Этот праздник для меня слишком бурный. В наше время такого не позволяли…

– У меня жена болеет, вы же знаете, – пожал плечами Фома, – так что я был дома.

– А я была в парке и участвовала в торжественном параде, – откликнулась Лена.

– Отлично! Тогда садись за свободную машинку и пиши. Как закончишь, принесешь мне, я доведу ее до приличного состояния, – приказал Михаил. – Черт побери, одно из центральных событий в вашем сонном царстве, а статью о нем пишет не ведущий репортер, а секретарша.

На столе громко зазвонил телефон.

– Может, это Вера? – произнесла с надеждой Лена, поднимая трубку. – «Вечерний Прахов». Доброе утро! – Лицо ее внезапно озарила улыбка. – Верочка, мы тебя потеряли! Куда ты пропала?

– Что говорит? Когда она соизволит прийти в редакцию и сдать материалы? – нетерпеливо потребовал ответа Михаил.

Лена состроила шефу раздраженную гримасу, которая быстро уступила место удивлению:

– Да… конечно-конечно… ты главное не волнуйся… сейчас мы за тобой кого-нибудь отправим.

– Ну? – раздраженно фыркнул Михаил.

– Верочку задержали и засунули в обезьянник. Она сейчас в центральном отделении милиции, – ответила Лена и посмотрела на него с явным укором.

* * *

Перепрыгивая через ступеньку, Михаил поднялся на крыльцо центрального отделения милиции и замер перед массивной металлической дверью. Его чуткое обоняние тут же уловило терпкий неприятный запах перегара, а из-за закрытых дверей он услышал шум и гомон десятков голосов.

Шум, доносящийся из переполненных людьми камер предварительного задержания, являлся закономерным последствием вчерашнего празднества. По пути в милицию Каганов поразился подозрительной тишине, несвойственной даже такому сонному провинциальному городу, как Прахов. Но удивляться не стоило: основных гуляк и заводил вчерашних беспорядков переловили и доставили в это и другие отделения. Кроме распоясавшихся студентов, в обезьянниках томились бездомные, хулиганы и пьяницы, которых милиционерам довелось арестовать на улицах накануне.

Михаил с усилием распахнул тяжелую дверь и вошел внутрь, где запах сделался еще более отвратительным. Представшая перед ним картина действительно напоминала вольер в зверинце московского зоопарка, куда Каганова в детстве водили родители.

Некоторые задержанные расположились как у себя дома, азартно резались в дурака засаленными картами или горланили, пытаясь привлечь внимание девушек легкого поведения, запертых в отдельной камере. Михаил ожидал увидеть Веру среди представительниц самой древней профессии, но, к его удивлению, девушки там не было.

Сержант Дмитрий Дальнов оторвался от заполнения протокола и устало посмотрел на вошедшего. Судя по количеству лежащих перед ним бланков, работы у него было еще много.

– Добрый день! Каганов, из «Вечернего Прахова», – Михаил протянул сержанту свое журналистское удостоверение. – Я звонил вам по поводу неправомерного задержания Веры Караваевой, сотрудницы нашей редакции…

– Здравствуйте, гражданин Каганов, – наконец снизошел до ответа сержант. – Я же по телефону вам сказал, что мы во всем разберемся. Невиновных отпустим, виноватых накажем.

– И сколько вы прикажете ждать? – огрызнулся Михаил. – Своими действиями вы не только срываете выход городской газеты, но и нарушаете конституционные права…

Но сержант Дальнов не стал его слушать и демонстративно вернулся к заполнению бланков. Каганов умолк, понимая, что простым напором и наглостью он этого ленивого милиционера не проймет.

– Послушайте, товарищ сержант, – вновь обратился он к Дальнову.

– Что вам, гражданин?

– Я пришел, чтобы забрать своего сотрудника.

– Я понял. Но приказа отпускать кого-либо из задержанных мне не поступало.

– Послушайте, вы! – терпение у Каганова лопнуло. – Двадцать минут назад я по телефону разговаривал с полковником Буркиным, и он лично пообещал мне, что Караваеву немедленно отпустят. Разве он тебе не звонил?

– Да тихо вы! – сержант понизил голос и практически перешел на шепот. – Никто мне не звонил.

– Сержант!

– А?

– У тебя телефонная трубка снята и рядом с аппаратом лежит, – Михаил взглядом указал на упомянутую трубку, а про себя подумал: «Да что же это за город такой? Всем на все плевать, и никого за это не наказывают!»

– Ой, точно, – удивился Дальнов.

Михаил даже успел подумать о том, что он смог бы написать шикарный материал о профессиональной непригодности сотрудников праховской милиции, но быстро отбросил эту мысль. За такие статьи и в Москве можно погибнуть в результате несчастного случая. Чего уж говорить о Прахове, где мэр или начальник УВД являли собой и власть, и царя, и бога в одном лице?

– Сержант, не тяни, позвони своему начальству.

Опершись на стойку дежурного, Каганов молча наблюдал, как Дальнов связался с начальством.

– Как, вы сказали, ваша фамилия? Каганов? – спросил Дмитрий, зажав трубку ладонью. – С кем именно вы решали вопрос?

– У вас что, есть еще один полковник милиции в Прахове?

– Соедините меня с полковником Буркиным… Антон Петрович? Здравия желаю! Это сержант Дальнов. Тут к нам в отделение пришел некий гражданин Каганов, из газеты…

Нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, Михаил с трудом дождался окончания разговора. Сержант положил трубку. Каганов обратил внимание, что тот снова опустил ее рядом с телефоном, и встал.

– Следуйте за мной.

Сержант обошел стойку и направился в глубь отделения. Михаил старался не отставать от него ни на шаг. Со всех сторон на них тут же посыпались крики из камер: задержанные требовали немедленно выпустить их, так как они ни в чем не виноваты. Наконец они оказались рядом с одиночной камерой.

– Вера? Караваева, вы здесь? Ответьте!

– Здесь она, здесь, – неприятно улыбнулся сержант, – в целости и сохранности.

– Михаил, это вы? – из-за двери послышался испуганный и полный отчаяния женский голос.

– С вещами на выход! – сержант наконец-то открыл замок и распахнул дверь камеры.

Вера Караваева, единственная сотрудница «Вечернего Прахова», вызывавшая у Каганова положительные профессиональные надежды как перспективный журналист и фоторепортер, сейчас была похожа на взъерошенного воробья. Обычно привлекательная молодая особа, прятавшая красоту за очками с массивной роговой оправой, дрожала от холода и страха.

– Ты в порядке? – спросил он.

– Да… думаю, да, можно сказать, что я в порядке, – Каганову показалось, что девушка на грани истерики, но ошибся. Переступив порог камеры, Вера, даже не взглянув на сержанта, направилась в сторону выхода. Михаил пошел рядом с ней, оставив Дальнова возиться с замками.

– Ты действительно в порядке?

– Да, Михаил, спасибо вам большое за заботу и за то, что помогли выбраться из этого гадюшника. Хотя сейчас я невероятно зла. Я могла бы собрать такой материал, но…

– Да расскажи наконец, что произошло? – Михаил чуть повысил голос.

– Сперва все шло по нашему с вами плану. В парке я быстро нашла парочку проституток и смогла с помощью заранее припасенного алкоголя вытянуть их на разговор. А потом со всех сторон зазвучали сирены и… – Вера замолчала.

– Тебя арестовали… – Михаил попытался аккуратно продолжить разговор.

– Да. Конечно, я пыталась показать миллионерам свое удостоверение, но они меня даже слушать не стали. Свинтили всех, кто под руку попался, и затолкали в свой уазик. Вопросы начали задавать только тогда, когда нас доставили в отделение.

– Вот скоты, – тихо произнес Каганов, – Я с ними еще разберусь. А пока расскажи, хотя бы в общих чертах, что тебе удалось узнать?

Цыганка, сидевшая в камере, мимо которой они в этот момент проходили, попыталась ухватить Каганова за руку.

– Постой, дорогой, я тебе погадаю.

– Отстань, – Каганов брезгливо одернул руку и поспешил дальше, вслед за взъерошенной подчиненной.

Наконец Вера смогла собраться с мыслями и ответила:

– Поначалу я намеревалась собрать материал прямо в парке аттракционов: сфотографировать ночных бабочек за работой, а если получится, взять интервью. Вот у них, кстати. Снежанна и Роза, – девушка кивнула в сторону двух хоть и молодых, но имевших весьма потасканный вид женщин, – но в самый разгар нашей беседы нас всех и накрыли.

– Родная милиция нас бережет. Сначала посадит, потом стережет, – вполголоса продекламировал Каганов.

– Так что мне пришлось несколько часов провести в общей камере. Потом дежурный милиционер, осматривавший наши вещи, нашел мои корочки. Тогда они решили закрыть меня в отдельной камере. Как они выразились, на всякий пожарный.

– Ладно, обсудим это позже, – произнес Михаил. – Сержант, все вопросы с вашим начальством улажены.

Милиционер вернулся на свое рабочее место, открыл ящик стола и достал вещи Караваевой: сумку, большой блокнот для записей, журналистское удостоверение и фотоаппарат. Вместе с вещами он протянул вере от руки заполненный бланк.

– Значит, так, – сказал милиционер. – Получите и распишитесь.

– Что это? – насторожилась девушка и внимательно вчиталась в корявый подчерк сержанта.

– Здесь сказано, что вы не имеете претензий к сотрудникам нашего отдела.

Девушка состроила презрительную гримасу на своем красивом лице, оставила витиеватую роспись на протянутом бланке и сгребла свои вещи в охапку.

– Пойдемте, Михаил. Я хочу успеть сдать статью в сегодняшний номер.

* * *

В салоне новенькой «Волги», припаркованной неподалеку от крыльца отделения милиции, сидела Виолетта Каганова, эффектная рыжеволосая красавица, откровенно скучающая в ожидании возвращения супруга. Но вокруг было на что посмотреть, если, конечно, не принимать во внимание тот факт, что картинка эта была не из приятных: из подъехавшего к крыльцу милицейского автомобиля стражи порядка выгружали новую порцию помятых хулиганов, сыплющих на ходу оскорбления как в адрес друг друга, так и в адрес милиционеров. Навстречу этой толпе из здания выходили тихие и робкие люди, приходящие в себя после ночи за решеткой. Это напомнило Виолетте типичную очередь на заводской проходной. Ночная смена устало разбредалась по домам, а дневная спешила отдать все силы на благо отчизны.

В открытое окно на первом этаже, просунув руку между прутьев решетки, курила женщина с двойным подбородком. В пепельнице рядом с ней виднелась целая гора окурков. Сделав пару жадных затяжек, женщина торопливо затушила почти целую сигарету и скрылась в недрах своего кабинета.

«Как-то все тут нервно и суматошно», – подумала Каганова. – Но в то же время на решение элементарных задач и вопросов они тратят по полдня».

Виолетта печально покачала головой. А еще, подумалось ей, отчаянная девушка Вера умудрилась попасть в загон со всеми этими отбросами и хулиганами. И ради чего? Неужели все это ради какой-то статьи! Или таким образом юная журналистка пытается примазаться к шефу?

Но мысли о ревности не успели завладеть ее сознанием, так как в этот момент упомянутые Вера и Михаил вышли на крыльцо. Каганова открыла дверцу и вышла к ним навстречу.

– Как все прошло?

– Слава богу, отпустили, – ответил Михаил, – хотя это стоило мне немалых нервов.

Виолетта притянула его к себе.

– Но ведь все затраты окупятся, да, дорогой?

– Конечно. У меня по-другому и не бывает. – Михаил приобнял супругу за талию и добавил: – Я не только опубликую шикарную статью, обличающую этот безумный праздник первого Дня лета, но и добьюсь его запрета на законодательном уровне. Они же натурально спаивают молодежь и поощряют хулиганства, блуд и мелкие правонарушения. На этот праздник в Прахов со всей области съезжаются все карманники, воришки, цыгане и проститутки…

– Тише-тише, милый. Что ты так разбушевался, – Виолетта успокаивающе погладила мужа по плечу, после чего посмотрела в сторону стоявшей неподалеку Караваевой. – Как себя чувствует Вера?

– Думаю, со временем из нее выйдет отличный репортер. У нее есть все задатки, осталось только поднатаскать ее как следует.

– Она собрала нужный тебе материал?

– Даже больше, скажу я тебе.

Михаил поманил Веру.

– Ты точно успеешь сдать статью о ночных бабочках сегодня? Может, подождешь до пятницы? А то выглядишь ты неважно, краше в гроб кладут.

– Возможно, Михаил, вы правы. Но к пятнице я задумала новую статью. Скажите, хоть вы у нас и недавно, что вы думаете о полковнике Буркине?

Михаил удивился столь неожиданному повороту разговора.

– Он достаточно хитер. Берет взятки, закрывает глаза на дела братков и воров в законе. И с ним опасно связываться. А что?

Вера посмотрела на Михаила с вызовом.

– Я хочу написать большой материал, чтобы все в Прахове и области узнали, кто такой Буркин. И не только про него. За нашим мэром тоже кое-что числится. А сейчас я хочу забраться в свою ванну и смыть с себя всю эту грязь.

– Да, конечно, – быстро согласился Михаил. – Только не забудь сразу после этого написать статью о проститутках и проявить фотографии. А завтра утром приходи на работу.

Вера благодарно улыбнулась.

– Вы подбросите меня до дома? А то сил нет в автобусе трястись.

– Конечно, дорогая, – улыбнулась в ответ Виолетта и приветливо распахнула заднюю дверцу «Волги».

Взъерошенная журналистка почти уже забралась в салон автомобиля, как вдруг что-то вспомнила и подалась обратно.

– Пока я не забыла, Михаил, я хотела кое-то сказать вам о Буркине!

Не дав ему опомниться, Караваева потянула Каганова в сторону и сказала, понизив голос:

– Вчера в парке я видела полковника в компании Молодцова.

– Экстрасенса Молодцова?

– Да, его.

– Но ведь Буркин православный! Хотя в советские времена, как я слышал, он числился ярым атеистом, так что менять убеждения ему не привыкать.

– Я увидела их случайно, когда бродила по парку в поисках ночных бабочек. И в тени одной из продуктовых палаток увидела полковника и Молодцова, в компании еще троих.

– Что это была за троица? – пока что Каганов не видел в этой истории ничего особо занимательного.

– Я их не знаю. Женщина, блондинка средних лет. Какой-то толстяк. И еще девушка, брюнетка, но ее лица я не разглядела, так как она прятала его за огромными черными очками.

– В очках, ночью? Она что, слепая?

– Не думаю. Когда я решила их сфотографировать, она первая обратила на меня внимания и указала рукой в мою сторону. Что тут началось! Буркин явно испугался, толстяк и блондинка стали прятать лица, а Молодцов, так вообще потребовал немедленно убираться куда подальше.

– Странно, конечно, но пока ничего криминального в этом я не вижу.

– Михаил, выслушайте меня до конца, хорошо? Через пару минут на меня буквально сами набросились Роза и Снежанна. Не я к ним подошла, а они ко мне. Проходит еще немного времени, и тут нас вяжут милиционеры и отбирают мой фотоаппарат. И пока нас винтили, неподалеку я заметила Буркина. Он смотрел прямо на меня и не вмешивался. Хотя мы знакомы и он в курсе, что я журналист, а не проститутка!

– Ты проверила фотоаппарат? – Каганов впервые проявил интерес к ее словам.

Вера кивнула:

– Да, пленка на месте.

– Хорошо, обсудим эту историю завтра. Считай, ты получаешь новое задание.

– Правильнее будет сказать, что я сама его себе нашла.

Кагановы отвезли Веру к ней домой, после чего они несколько минут стояли во дворе в полном молчании. Наконец Виолетта посмотрела на супруга.

– Миша, я тогда побегу на работу, пешком, тут недалеко. Ты съездишь к дочке?

Каганов рассеянно кивнут в ответ, оглянулся и произнес фразу, крутившуюся у него в голове целый день.

– Виолетта, тебе не кажется, что с этим городом что-то не так, что он словно чем-то болен? И я боюсь, как бы эта болезнь не поразила нашу семью.

* * *

Когда на небе светит яркое солнце, вчерашние неприятности уже не кажутся такими серьезными. Эта простая мысль посетила отца Георгия, когда он вышел на крыльцо своего маленького, всего на две комнаты и кухню, домика.

Дом, в котором священник жил со своей женой Марией, располагался неподалеку от церквушки на холме. И хотя здоровье и относительно молодой возраст могли позволить священнику добираться до своего прихода хоть пешком через весь город, он специально выбрал для себя жилище поближе. Ему всегда хотелось быть рядом с полюбившейся церквушкой.

В магазинчике рядом с автобусной остановкой он купил треугольный пакет молока и свежего хлеба и понес их домой. Перед его мысленным взором появилась тарелка с кашей, что немного отвлекло его от вчерашних воспоминаний.

Православный священник во втором поколении, он многое пережил в своей жизни. Гонения на церковь во времена СССР, последующие послабления со стороны государства, перестройка и небывалый расцвет после развала Союза. Помощь отцу в занятиях в воскресной школе, семинария, получение собственного небольшого прихода в Прахове…

Казалось бы, Господь к нему благосклонен и осыпает своими милостями за верное и бескорыстное служение. Но тут, вслед за снятием запретов на служения в православных церквях в Прахове, как и во всей стране, разрешили вообще все и всем. Сотни странных курсов биоэнергетики, познания себя, экстрасенсорики и восточных сект принялись жадно и азартно бороться за сердца прихожан.

Слава богу, в Прахове из всего этого сонма смогли обосноваться лишь одни, последователи Чумака и Кашпировского, арендовавшие ДК в самом центре города. Но из-за них каждый месяц в церквушку отца Георгия приходило все меньше прихожан.

«Ну, хватит, – подумал отец Георгий, – радуйся тому, что у тебя есть и чем нас наградил Господь»

Но радовался священник недолго. Подходя к дому, он с ужасом обнаружил появившуюся за время его недолгого отсутствия надпись: «Считай, что ты уже труп…» Последнее слово было матерным.

– Дорогой, – послышался из домика голос Марии, – ты не закрыл дверь.

Отец Георгий крепко сжал зубы и поспешил в дом. Слава Богу, с супругой все в порядке. А надпись эту паскудную он как-нибудь замажет, в сарае еще осталась краска с прошлого года.

Войдя в дом, он плотно закрыл за собой дверь. Отдав молоко и хлеб Марии, постарался выглядеть непринужденным и спокойным. Но супруга все равно почувствовала резкую перемену в настроении священника.

– Что случилось? – спросила она глядя ему в глаза.

– Да ничего такого, матушка, – постарался улыбнуться он в ответ. – Думаю, краску на стене под окнами подновить, а то осыпалась за зиму.

– Как прошла вчерашняя служба? Я даже не слышала, когда ты вернулся.

– Поздно, матушка. Задержался, ждал, что Антон Петрович Буркин зайдет, но… Скоро совсем наш приход обезлюдеет. Будем вдвоем с тобой службы стоять и молиться.

– Возможно, Буркина дела задержали. Вчера же праздник этот бесовский проходил, прости Господи, весь город на ушах стоял! – заметила Мария.

– А еще вчера было воскресенье. – Отец Георгий тяжело вздохнул. – Раньше люди стыдились, если они пропускали воскресный поход в церковь.

– Что же это, совсем никто не приходил? – всплеснула руками Мария. – Ладно Буркин, он преступников и хулиганов ловил. А остальные? Семен Теркин, Константин Мазин…

– Я же сказал, матушка, совсем никого не было!

Мария постаралась успокоить супруга и заключила его голову в ласковые объятия. Несколько минут они так и стояли, наслаждаясь тишиной и миром. И тут священник понял, что должен сказать супруге правду.

– Пока я ходил в магазин, какие-то охальники нам стену исписали.

– Вот паршивцы, прости Господи! И что там намалевали?

– Да не буду же я вслух такие вещи произносить, матушка. Закрашу и забудем об этом. Наверное, это кто-то после вчерашнего еще не отошел, вот и творят всякое.

Хотя где-то в глубине души отец Георгий думал иначе. Эта надпись – не просто акт вандализма.

Это первое предупреждение.

Второе

По Ленинградскому шоссе мчался огромный черный мерседес. В салоне автомобиля на заднем сиденье вольготно развалился толстяк в деловом костюме. Рядом с ним, закинув ногу на ногу, сидела изящная женщина с длинными и черными как смоль волосами, держащая в руках блокнот и авторучку. Глаза девушки скрывались за солнцезащитными очками.

Толстяк диктовал девушке цифры, но вдруг осекся и спросил:

– Кстати, сегодня утром мне звонила профессор и сказала, что не так давно она отправляла на мой адрес пакет.

– Какой пакет?

– Личный. Небольшой, прямоугольной формы. Поищи его в корреспонденции, когда приедем в контору.

Девушка кивнула и сделала пометку в блокноте. Но если бы толстяк заглянул в блокнот, то никакой соответствующей пометки он бы там не обнаружил.

* * *

Это было второе за сегодняшний день посещение Михаилом здания УВД города Прахова. В первый раз – вызволять Веру из камеры. Теперь же он должен был лично встретиться с полковником Буркиным.

Отправив номер в печать, Каганов собирался связаться с Антоном Петровичем, но секретарша полковника его опередила, позвонив в редакцию «Вечернего Прахова» и сообщив, что встреча назначена на семь часов вечера.

Каганов припарковался рядом со зданием городского суда и несколько минут провел в машине, разглядывая улицу, спешно приводящуюся коммунальными службами в относительный порядок. Да, вчерашняя городская вечеринка удалась на славу.

«И они терпят такое из года в год? Все ради кучки пьяных студентов? Решительно не понимаю этих провинциалов».

Михаил вышел из машины и направился к административному комплексу. Хотя комплекс – это громко сказано. В одном здании располагался суд, приютивший сбоку центральное отделение УВД с припаркованными у входа тремя милицейскими уазиками. Во втором здании размещался горсовет, кабинеты мэра и другого начальства.

Каганов миновал безликую дверь с надписью «Милиция» и оказался в маленькой пустой приемной. За небольшим столом с телефоном, печатной машинкой и селектором сидела немолодая женщина, судя по всему, секретарша полковника.

Каганов поздоровался с ней и показал свое удостоверение.

Секретарша механически кивнула и нажала на кнопку селекторной связи:

– Да?

– Антон Петрович, к вам Михаил Каганов.

– Пусть зайдет.

Секретарша наконец-то снизошла до блеклой пародии на улыбку и кивнула, приглашая Каганова пройти в кабинет начальника.

Махнув ей рукой, Каганов распахнул тяжелую, обитую красным дерматином дверь с табличкой «полк. А. П. Буркин» и вошел. Полковник неспешно поднялся ему навстречу и протянул руку:

– О, снова вы, Михаил!

– Здравствуйте еще раз, Антон Петрович.

Обменявшись крепкими рукопожатиями, Буркин и Каганов сели за стол хозяина кабинета. Буркин, моложавый холостяк, на вид которому можно было дать как тридцать, так и сорок лет, был известен своим крутым нравом и нескромным, даже – по меркам полковника милиции – роскошным образом жизни. Поворачиваться к нему спиной Каганов бы не решился никогда, так как слишком хорошо знал подобных Буркину еще по жизни в Москве.

– Расположимся поудобней, – улыбнулся Буркин. – Надеюсь, недоразумение с вашей подчиненной уже улажено?

Михаил тут же вспомнил свой недавний визит в отделение милиции и прогулку вдоль камер предварительного заключения.

– Спасибо. Но моей сотруднице это не показалось простым недоразумением.

– Конечно, понимаю. Ночь в «обезьяннике» – приключение не из приятных. Кстати, Михаил, а вам доводилось бывать по другую сторону решетки?

Каганов услышал в голове тревожный звоночек. Неужели Буркин уже пробил его дело по своим каналам и узнал о том, что столичному репортеру доводилось оказываться в камерах, когда его задерживали на митингах в девяносто третьем году?

– Это угроза?

– Что вы, Михаил, простое любопытство. Профессиональная привычка, не более того. – Но улыбка на лице полковника ясно давала понять: это был намек, что бывшему москвичу не стоит нарываться. – Собственно, я вас для этого и пригласил, чтобы все уладить.

Открыв верхний ящик своего стола, полковник достал лист бумаги и протянул Каганову.

– Что это? – насторожился Михаил.

– Официальное письмо с извинением вашей редакции и гражданке Караваевой в частности, подписанное мною лично. Жаль, что у меня не было возможности решить ваш вопрос сразу.

– Кстати, раз уж вы сами об этом упомянули… Вера говорит, что видела вас в момент своего задержания.

– Меня? Должно быть, ей показалось. Я до глубокой ночи был здесь. Сами понимаете, это была жаркая ночь для нашего ведомства. Даже пришлось привлечь сотрудников из других городов области.

– Но Караваева уверена в том, что видела именно вас, – продолжал настаивать Каганов, понимая, что это может обернуться для него неприятностями.

Буркин продолжал улыбаться:

– Могу лишь повторить, что это был не я.

Но в этот момент он нервно перелистнул лежащий перед ним ежедневник. Михаил, прекрасно умевший читать лежащий перед ним текст хоть задом наперед, хоть вверх ногами, увидел, что в графе рабочего расписания на завтрашний день у полковника была всего одна отметка на два часа дня: «Молодцов».

Буркин проследил за взглядом Каганова и быстро захлопнул ежедневник.

– Михаил, я для того и назначил вам личную встречу, чтобы рассказать вам кое-что о гражданке Караваевой.

Каганов не ожидал такого поворота событий и с недоумением посмотрел на собеседника.

– О чем вы?

– Дело в том… – Буркин запнулся. – Вы человек приезжий, новый, и еще много не знаете. У гражданки Караваевой была сестра, училась в нашем университете. По причине неразделенной любви, как, к сожалению, это часто бывает среди современной молодежи, девушка покончила жизнь самоубийством. Ваша Вера, шокированная этим событием, и сама чуть не наложила на себя руки. В результате чего она провела несколько дней в специализированном учреждении. Так что на вашем месте я бы дважды проверял ее слова, прежде чем принимать их на веру.

Следующие несколько минут мужчины молчали, пристально глядя друг другу в глаза. Молчание нарушил Михаил:

– Я не знал этого.

В голосе Буркина зазвучали сочувственные нотки:

– Кроме того, ваша Караваева была уверена, что сестра не сама свела счеты с жизнью, что ей в этом помогли. Конечно, доказательств этого она не нашла. – После чего голос полковника вновь наполнился добродушной радостью. – В заключение, Михаил, я хотел бы поговорить о вас и вашей работе.

Следующие двадцать минут Каганов отрешенно слушал размышления Буркина о важности той работы, что выполняет «Вечерний Прахов». Что им следует трудиться в связке с правительством города, и прочую кабинетную чепуху, которою толкают с трибун чиновники всех мастей.

– Пресса оказывает воздействие на общество, формирует его мнение. Поэтому нам хотелось бы видеть на посту главного редактора верного человека. Вы понимаете, о чем я говорю?

– Понимаю, – стальным голосом ответил Каганов, – но хочу вам заметить, что моя газета – частная и не находится в непосредственном подчинении ни у вас, ни у мэрии. Надеюсь, вы меня тоже поняли?

После этих слов полковник утратил свою маску благодушия, в глазах его мелькнули холодные искры.

– Зря ты так, щенок. Еще пожалеешь. – Буркин откинулся в кресле и демонстративно отвернулся к окну. – Вы свободны, гражданин Каганов, – и добавил, – пока свободны.

Михаил вышел из кабинета, постаравшись хлопнуть дверью как можно сильнее.

Когда Каганов ушел, Буркин встал и закрыл дверь на ключ, после чего нажал на кнопку селектора и велел секретарше никого к нему не пускать. Откинувшись на спинку кресла, полковник долго собирался с силами для следующего, не менее трудного разговора. Он поднял трубку телефона и набрал номер.

Отец Георгий как раз заканчивал закрашивать изуродованную стену, когда из открытого окна услышал голос жены.

– К телефону!

Священник бросил кисть в банку с краской, выпрямился и, вытирая на ходу руки о рабочий фартук, зашел в дом. Мария протянула ему трубку старенького телефона.

– Это Антон Буркин!

Отец Георгий благодарно кивнул супруге и взял трубку.

– Храни тебя Господь, сын мой, – поприветствовал он полковника.

– И вас, батюшка. Хотел извиниться, что не смог вчера прийти. Сами понимаете, служба.

– Все понимаю, Антон, не переживай, – ответил священник. – Надеюсь, все, кто вчера и поддался бесовскому воздействию, раскаются в содеянном. А Бог, он всемилостив, он простит.

– Ох, вашими молитвами, батюшка… – милиционер на секунду умолк, а затем спросил: – Вы подумали о нашем недавнем разговоре?

– Да, конечно. Я долго размышлял и молился Господу нашему с просьбой помочь мне принять верное решение.

– Хм. И что вы решили?

– Я решил остаться при своем изначальном мнении.

– Черт… ой, простите, батюшка!

– Бог простит, – с философским спокойствием ответил отец Георгий.

– Тогда вы должны знать, что в эту пятницу состоится собрание общины, на котором… – Буркин замолчал и священник закончил за него:

– На котором поднимут вопрос о моей отставке и выборе нового настоятеля церкви.

– Отец Георгий, вы же понимаете, я на вашей стороне и хочу вам помочь. Но если вы будете упрямиться…

– Сын мой, я не изменю своего решения, – ответил священник все тем же спокойным тоном.

Терпение Буркина иссякло.

– У вас еще есть время, святой отец. До вечера пятницы. Молю вас, примите истинно правильное решение.

– Истина и уважение к ней требуется от нас тогда, когда мы меняем жизнь других людей, живущих во лжи. Подумай и ты об этом, сын мой.

– Я подумаю, отец Георгий, можете не сомневаться. ...