Все права на текст принадлежат автору: Мария Ильинична Украинцева.
Это короткий фрагмент для ознакомления с книгой.
Поколение 40-хМария Ильинична Украинцева

Мария Ильинична Украинцева Поколение 40-х


ОТ АВТОРА

Время неумолимо течет, унося в вечность события Великой Отечественной войны. Вместе с ними уходят из жизни ее свидетели, участники войны, защитники Родины. Вот и мы дети войны постарели. Мы были такими же ее участниками и свидетелями событий тех тяжелых и героических лет. Хотя, эти воспоминания остались в наших душах, окрашенных детской психологией, детскими интересами.

Поколению 40-х коснулись голод, холод, потеря родных на войне.

Некоторые подростки сражались в партизанских отрядах. А в действующих частях их ставили на довольствия, оформляя, как «сыновей» полков, затем отсылали в суворовские училища, готовя из них будущих офицеров.

Другие ребята шли на заводы, к станкам, подставляя под ноги пустые ящики для удобства, выпускали продукцию для фронта. Многие из них затем уходили в ремесленные училища, в которых готовились рабочие-профессионалы.

Главное, в военные годы, а затем и восстановительный период в стране, закалил поколение 40-х нравственно, духовно, воспитав у них любовь к Родине, коллективизм, дружбу, уважение к старшему поколению, смелость и ответственность на различных участках трудовой деятельности. Вот поэтому, именно представителю поколению 40-х, Юрию Гагарину доверили первому шагнуть в космос. А молодежи тех лет внести заметный вклад, чтобы отстоять мир на земле.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Уютная деревенька Старая Слобода на берегу маленькой звонкой речушки. Бежит она посреди деревни, не замерзая даже в самые январские морозы. Вокруг деревеньки небольшие перелески и холмистые поля. Такой простор, что дух захватывает. Деревенька хоть небольшая, но ухоженная, жители ее живут в основном собственным хозяйством. Зимой многие мужики уходят на заработки в Москву, благо она под боком. Хозяйство Астаховых крепкое, много земли. Ее хозяин, Астахов Михаил Иванович, любил землю и умел на ней работать. От этого он получал истинное удовольствие. Он был рачительный хозяин и большой трудяга, настоящий хозяин земли, который понимал ее. Раньше его называли помещик, теперь кулак. А он был хозяин земли, и она, эта земля, кормила около него ни один десяток людей. Высокий, под два метра ростом, широкоплечий, с большими руками, выглядел русским богатырем. И жизнь свою сумел построить красиво. Детей у него было семеро: четверо сыновей и три дочери. Всех вырастил, выучил, женил, отдал замуж. Построил всем здесь же на своем хуторе дома, но из хозяйства никого не выделял, говорил:

– Общим достатком хозяйство держится, нельзя его на куски рвать, держитесь вместе! А работы хватало на всех и в удовольствие. Сыновей учил по мере необходимости. Старший Федор был зоотехник, следил за скотиной, а ее было немало. Другой сын Яков-счетовод, вел бухгалтерский учет в своем же хозяйстве, Никита – механик, на нем вся сельскохозяйственная техника. Имел Михаил Иванович свой хуторок в 18-ти. км. от деревни, там он построил дом на берегу ручейка, из которого потом сделал большой пруд, платину, поставил мельницу, где из своей же гречихи производил крупу на продажу. В пруду развел карпа, и его было столько много, что тоже вывозил на рынок. Земли было много, сеяли в основном лен и гречиху. Земля для хозяина – кормилица и поилица, необходимо только ею правильно распорядится. И горе тем, кто ее не любит и не понимает. А Михаил Иванович не мог представить свою жизнь без работы на земле, у него был у дома замечательный сад. Где он сам лично разводил груши, они славились по всей округе. Все дети, сыновья, зятья, дочери, внуки – все работали в одном хозяйстве. Только самый младший Илья еще оставался при доме, он был еще не женатый. Единственный из всех детей, не пожелавший работать на земле. Он мечтал быть военным. Как не жалко было Михаилу Ивановичу отпускать от себя сына, но он понимал, нельзя насильно заставить любить землю. Хорошо делай, к чему душа лежит, лишь бы с любовью. Трудиться можно везде, в безделье человек погибает. Все дети были под стать отцу, высокие, красивые. Жена Анна Ильинична – маленькая, едва доставала мужу до плеча, хлопотунья и рачительная хозяйка. Жили они между собой дружно. Михаил Иванович с уважение относился к ней. С приходом революции до 1930 года, местные власти не трогали хозяйства Астаховых, батраков он не держал, конечно, во время страды приходили к нему подрабатывать те, кому дома делать нечего. Михаил Иванович не любил этот люд: – Бездельники и лодыри, своя земля стоит неубранная, а они шляются по дворам в поисках заработка, чтобы пропить. Нет больше вреда, чем вино, от него проклятого все беды, и в доме, и в стране. Сам почти не употреблял вина, немного и только по праздникам. Но в конце1930 году пришла в край коллективизация. Все нарушилось, тогда и пришло разорение сельского хозяйства России, вот тогда перестала земля выполнять отведенные ей функции – кормить человека. Разорили и разграбили тружеников земли, которые с любовью с ней обращались. И сколько их сгинуло – миллионы. В колхоз естественно Михаил Иванович не пошел, да и его и не приглашали. Его просто раскулачили, никуда не сослав. Слишком он был известен в округе человек. Все конфисковали: хутор, землю, скот, технику, льнозаводик, рыбное хозяйство. Было обидно, не за то, что все отобрали, а что все перестало служить людям, перестало существовать то, что с такой любовью было возведено. Плотину сломали, вода ушла – не стало рыбы. Негде стало молоть муку, мельница не работает. Скот растащили по домам, где нечем кормить, прирезали, а он был элитный, его бы разводить. Из большого дома сделали школу, десятка два ребятишек ходили, потом и эти бросили, слишком далеко, неудобно, постепенно растащили на дрова. Оставили Астаховым только 15 соток земли, да дом в деревне. Дети все разъехались кто куда. Что им было делать? Дети кулака, почти помещика. Своих хозяйств не стало, чем жить. По тем временам все дети были люди образованные, а с умением и желанием работать человек везде найдет своим рукам применение. Никита и Яков уехали в Москву на завод, Федор остался работать в деревне ветврачом. В 1934 году Илья закончил военную школу в Москве, вернулся в деревню, где у него была невеста Таня Обрезкова, с которой они дружили с детства. Отец, я хочу жениться на Татьяне Обрезковой.

Ну что ж Татьяна невеста изо всей деревни, с такой не пропадешь. Справили свадьбу, Илья уехал к новому месту службы, оставив молодую жену у родителей, пока не получит жилье, с которым тогда у военных было довольно сложно. Через год родилась дочь, назвали Манечкой, старики рады, затихший дом вновь наполнился жизнью, детским голосом. Но вскоре приехал сын, чтобы забрать свою семью. Татьяна в это время работала пчеловодом в колхозе и дочь была полностью на попечение дедушек и бабушек, все были не прочь взять над ней шефство. Родители Татьяны Марфа Климовна и Кузьма Иванович жили тут же в деревне, у них родилось уже девятеро детей и только одна Татьяна, старшая выжила, да последний младший сын Евгений, которому только три года, остальные умирали в младенческом возрасте и они очень от этого страдали. Бабушка тоже ждала ребенка и с радостью занималась с внучкой. Так и росла девочка между двумя домами нарасхват. Поэтому, когда приехал Илья, старики уговорили молодых не забирать пока внучку, пусть, немного подрастет в деревне, здесь все свое: парное молочко, яичко, свежие овощи, фрукты. Татьяна согласилась хотя Илья был против.

– Ничего, мы немного обживемся и заберем ее, здесь и правда, Мане лучше. Молодые уехали. Военный городок, где служил отец, находился под Москвою, ст. Кубинка. Он находился среди березового леса на берегу речки Трасна, там было все: свой магазин, столовая, библиотека, клуб. Таня, после деревни, смотрела на все это с изумлением, ей очень нравилось ее новое место жительства. Им дали две маленькие комнатки в большом семейном доме, где жили семьи военнослужащих. Дом был квадратный, и все комнаты выходили в холл, где была своеобразная общая кухня, там у каждой семьи стояли маленькие столы, полочки для посуды и керогаз или керосинка. На ней готовили летом. Из холла выходила двойная большая дверь на открытую терраску. Она была по периметру всего дома. Это была гордость всего дома. Там проходила вся жизнь обитателей, играли дети, кто-то из взрослых всегда сидел с работой.

Посредине стоял длинный стол, за которым кормили ребятишек, да порой и сами взрослые, по вечерам играли в карты, лото. Таких домов в городке было четыре, и стояли они по кругу, образуя внутри довольно большую площадь, где была детская площадка, волейбольная площадка и гордость всего нашего народа – колодец. Он был очень красиво сделан, деревянная резная крыша на витых столбиках. Вода в нем, по словам бабушки, было очень вкусная, я, конечно, этого не помню. Вот и весь наш маленький жилой комплекс. Конечно сами административные здания, казармы, столовые, магазин, клуб – все это находилось там внутри, куда нам практически ходить запрещалось, за исключением магазина и клуба. Таня была счастлива, выйдя замуж за Илью. Что ждало ее в деревне, в колхозе? Судьба матери, да скотный двор. А теперь, она живет рядом с Москвой, умный любимый муж, кругом чистота и порядок, культура. Илья же с тоской оставлял свою маленькую дочку, по которой очень скучал:

– Нет, отец, я не согласен, ну что это за семья? Ребенок должен жить с родителями. Я и так ее целый год не видел, не оставлю. Ты же семерых вырастил сам, а у меня одна и та должна расти не со мной. Вce правильно сын, ты конечно прав. Я больше из-за матери беспокоюсь. Как Вы все разъехались, вроде и забот не стало, а болеет, а с рождением Манечки забыла в хлопотах о болячках, повеселела. Как их теперь разлучить? Да и ребенку здесь хорошо, мать Тани тоже души в ней не чает, подумай, не торопись. И согласился Илья. Детям в деревне благодать, особенно летом, все свои, друг друга знают до десятого колена. Хоть не богато живут, но молоко, мясо, овощи – все свое, свежее и если ты не лодырь с голода не умрешь. Как говорится пословице:

– Что потопаешь, то полопаешь. Так и жила я в деревне до двух лет, то у одной бабушки, то у другой. Через два года приехали мои родители и забрали меня в Кубинку. Мать к этому времени устроилась уже работать в гарнизонном садике нянечкой. Меня сразу определили в садик. Очень часто болела, привыкшая к парному молочку, к сливкам, к деревенской свободе – трудно было воспринимать все новое. Да и к отцу с матерью привыкала с трудом. Я ведь там, в деревне даже мамой звала свою бабушку Марфу. У нее к тому времени родился второй сын Дмитрий, ребята зовут ее мамой и я с ними тоже. Она даже одно время, как только меня оставили, а мне не было и года кормила меня своей грудью вместе с Митей. Отец требовал, чтобы мать бросила свою работу и занималась мной.

– Пойми Таня, мы загубим своего ребенка. Ну что тебе далась эта работа? Нянька в садике, подумаешь какой специалист, своего расти!

Не хочу я сидеть дома. Да и копеечка не лишняя. Ничего все дети болеют, привыкнет. А то давай я ее отвезу назад в деревню к матери, там ей хорошо.

– Я тебе отвезу. Это наша с тобой дочь и расти она будет с нами. Мачеха, конечно, Мане там будет лучше, чем у такой матери, как ты. А ты сделай, чтобы ей здесь было хорошо. Она вон до сих пор тебя мамой не называет.

– Что она еще понимает. Подрастет, будет называть, тебя папой величает и ладно. Отец в сердцах ушел на службу, жаль ему меня, да спорить с матерью он не привык, зная ее вспыльчивый характер. Он ее любил и она его тоже, Таня была и жена замечательная и хозяйка. Выросшая в деревне, мало что видавшая хорошего, жизнь здесь в городке казалась ей раем, хотелось и одеться и чтоб дома было уютно, вот и пошла, работать, чтобы не стеснять себя в деньгах, да и коллективе ей нравилось. Решил отец попробовать выхлопотать из деревни Таниных родителей сюда в городок, зная, что его отец никогда не согласится уехать из деревни. Пошел к замполиту, побеседовал, объяснил ситуацию.

– Собери на них документы, постараюсь помочь. У нас сейчас на пилораме очень нужны хорошие столяры, жилье строим для военных, вот туда и попробуем устроить твоего тестя, раз ты говоришь он хороший столяр.

Отличный, золотые руки. Он даже сам сделал деревянные часы, ни единого гвоздика и замечательно ходят. Хорошо, думаю, образуется. Вот только с жильем туго. Сколько у них ребятишек?

– Двое, последний недавно родился, младше моей дочки на год.

– Что же получается дядя младше племянницы, чудеса. Иди, служи спокойно лейтенант. Что-нибудь придумаем. И действительно вскоре пришло разрешение о переезде семьи родителей Татьяны в городок. Выдали паспорта и стали они жителями Московской области. Дали им небольшой домик на окраине городка, состоящий из двух комнаток, рады родители такому подарку судьбы. Дедушка, Кузьма Иванович устроился работать на пилораму. Дело привычное, любимое, а бабушка дома с детьми. Естественно Машеньку, внучку, сразу из садика забрала. Таня тоже рада, отпали заботы о дочери, бабушка и ночевать внучку не всякий раз отпускает. Чего ребенка беспокоить, посмотри она уже спит, а утром опять нести ее сюда, пусть остается. Таня не спорит, пусть остается, хотя знает, что муж будет недоволен. Все наладилось, вновь зарумянились щечки у дочери, перестала болеть. Я была очень привязана к отцу. Он был необыкновенно добрый и заботливый, любил сам укладывать меня спать и пел мне колыбельные песни, в основном солдатские марши. Я это хорошо помню. Возвращаясь, домой со службы, всегда старался принести мне какой-нибудь подарочек, хотя бы цветочек или шишку, найденную на дороге. Мне очень нравилось сидеть у него на руках, я чувствовала себя такой защищенной, а отец большой и сильный. Прошло столько лет, а я до сих пор помню запах его ремней, когда он носил меня, а я утыкалась носом в его зеленую гимнастерку, перепоясанную ремнями. Помню себя маленькой, я с отцом и матерью ходили в гарнизонный военторг. Мне там купили туфельки. Магазин находился в сосновом лесочке и от него к нашим жилым домам, шла красивая песчаная дорожка, обсаженная кудрявыми липами. Маленькая девочка радостно вышагивает своими новыми красными туфельками, держась за руки отца и матери, оба они такие радостные, счастливые, хорошее было время, мирное. Живите люди, радуйтесь, работайте. Растите детей.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Недолго длилось это мирное время. Обстановка в мире накалялась, поднял фашизм голову. Уже вся Европа была оккупирована Гитлером Германия, без объявления войны, внезапно напала на Советский Союз. Война!!! Все враз переменилось. Черные полчища фашизма стали молниеносно расползаться по нашей стране. Гарнизон, где жили Астаховы, Обрезковы, в одни сутки перестал существовать. Подняли его по тревоге и все мужское население, а это были солдаты, и офицеры спешно отправлены на фронт, а он был уже почти рядом, немец приближался к Москве. Остались в городке одни женщины да маленькие дети, ведь стариков, да и вообще пожилых людей здесь и не могло быть. Фронт приближался, многие семьи, опасаясь оккупации, уехали подальше от Москвы, к родным, знакомым. Нам же некуда было ехать. Смоленск уже давно был под немцем и наша деревня тоже. Там расположилась фашистская часть, выгнав все население из домов на улицу. Жители ушли в лес, отрыли землянки и остались зимовать в лесу вместе с партизанами. Мать моего отца, моя вторая бабушка умерла еще перед войной, а дедушка, оставшись один, при приближении немца, сжег свой дом и ушел к партизанам. А теперь и вся деревня перебралась в лес. А немцы, за то, что все жители ушли в лес к партизанам, сожгли всю деревню практически дотла. Перестала существовать прекрасное место жительства людей. И сколько их было уничтожено по стране во время войны? Кто это сочтет. Осталось в городке военном семейство Ильи, жена да маленькая дочка. Мать, взяв меня, перебралась к своей матери с отцом в их маленький домик, все не так страшно вместе, когда вокруг рвутся бомбы. Только вскоре забрали и дедушку, Кузьму Ивановича в ополчение, немец подходил к Москве. Остались бабушка с матерью, да мы трое ребятишек. Немец уже подошел к Кубинке, линия фронта проходила прямо по ней. Помощи ждать было не откуда. В городке осталось всего несколько семей, без конца бомбили. Наши солдаты отступая, для оставшихся семей вырыли во дворах нам землянки, чтобы было, куда прятаться во время бомбежки. Мать, как налетали немецкие самолеты и начинали бомбить, хватала нас в охапку и в землянку. Землянка – это большая яма, в нее вели земляные ступени, а сверху бревна на уровне земли, из ели, спиленной у нас же во дворе и даже не ошкуренной. Все утрамбовано землей от дождя. Вот и все сооружение, не было времени, чтобы возводить дворцы. Мы, оставшиеся, были рады и такой заботой, ведь самим женщинам это сделать было бы трудно. Однажды была беспрерывная бомбежка, одни самолеты улетали, тут же появлялись другие. Мать измучились, таская нас с бабушкой в землянку и обратно.

– Все, больше не могу, будь, что будет, не пойдем прятаться. Началась бомбежка, бомбы рвались вокруг, две женщины обнявшись, зажав нас малышей в кружок, замерли в ожидании. Вой и взрывы были страшные. Мы, замерев, не плакали, понимали успокаивать незачем. Вдруг раздался жуткий свист, что мы все оглохли. Совсем рядом слышались взрывы. Потом все стихло, но, ни мать, ни бабушка не могли разжать объятья, которым нас обхватили. Было оглушающе тихо. Постепенно, придя в себя, мы вышли из дома. И что же? Перед самым нашим окном в земле торчал хвост от снаряда, который глубоко зарылся в землю и не разорвался. Но не это потрясло нас, бомба угодила прямо в нашу спасательную землянку, и разнесло ее в клочья по всему двору.

– Спас Господь бедных сироток, – выдохнула бабушка, видно их ангел-хранитель был на страже, слава тебе Господи, что защитил. Долго снаряд торчал у нашего окна, и мы все боялись к нему подходить, вдруг взорвется. И только, когда немцев погнали от Москвы, саперы его вытащили и взорвали за домами. Бои шли прямо перед нашим городком у речки. Наши были в городке, а немцы за рекой.

И нас, оставшихся в городке несколько семей, командование спешно вывезло прямо под бомбами в лес, где отрыли для нас землянки, был октябрь, уже заморозки, дожди. Вода сразу заполнила ямы и образовался лед. Тогда этот ледяной пол толсто закрыли еловыми лапами. Вместо печки, бочка из-под горючего и стол на четырех вмерзших в лед столбиках, вся мебель. Да, самое главное это деревянные нары по всей землянке почти у ее потолка, да железная труба над ними, что выходила от бочки в маленькое окошечко под потолком. На них мы спали, ели, играли – в общем жили.

Одна подвода на две семьи, солдатика, но нам дали на семью одну подводу, нас много. Подвода, то громко сказано, четыре колеса и настил, даже бортиков не было. С собой взять можно только самое необходимое, кое-что из одежды, немного было картошки, да бочка капусты. Ни время, ни места для сборов не было. И стоит передо мной вот уже почти 70 лет бешеная скачка под бомбами. Лошадь несется вскачь, на телеге стоит солдатик, стегая ее, а вокруг взрывы, земля от них дождем сыпется на нас, мы все, сжавшись в клубок, объятые ужасом, подпрыгиваем на ухабах. В некоторые подводы попадают бомбы, мы же успели проскочить. Опять нас спас наш ангел-хранитель. Спаслись, тем и счастливы. Мне было 4 года, Мите – 3 года, а Жене 6 лет. У Жени после этого стало болеть ухо, уже после определили, что лопнула барабанная перепонка и ему делали операцию, но неудачно и он всю жизнь не слышал этим ухом. А у меня болела, еще дома ножка, сильно распухла и бабушка меня лечила сама, врачей не было. Дома я потихоньку наступала на укутанную ножку и ходила в одном валеночке, другой на больную ножку не налезал. Было уже холодно. А когда нас увозили в лес, все и думать забыли о моем втором валеночке. Зимой ножку бабушка вылечила, только мне не в чем было выходить на свежий воздух. Женя с Митей выйдут вдвоем погулять у землянки, им весело они вдвоем, а я после, в Жениных валенцах одна, но это все потом. Сейчас глубокая осень, мы на нарах. Бабушка день и ночь топит нашу печку-бочку, мать готовит дрова, если бывает дома. Все они, молодые женщины должны быть на трудовом фронте, на укреплении Москвы. Они рыли окопы, землянки, валили лес. Мать уходила на неделю, а то и больше. Но у кого были маленькие дети отпускали домой проведать. Помню, приходила мать с трудового фронта в телогрейке, ватных штанах, солдатской шапке-ушанке. Зима в тот год была очень холодная, да снежная, а они, женщины, пилят деревья по пояс в снегу. Придет вся мокрая, льдом покрытая. Прежде чем войти в землянку, бабушка ее палкой обобьет ото льда, а уж потом раздевает. Варежки старые, худые не греют, руки замерзли. Так их бабушка вначале заставляет держать в холодной воде или снегу, это чтоб отошли, иначе, если сразу в тепло, болеть будут сильно, боль нестерпимая, мать плачет, бабушка тоже, но руки ее держит в снегу:

– Потерпи касатка, потерпи, а то хуже будет. Потом отмоет ее и уложит к нам на нары и все, что есть теплого на нее, укроет. Мать засыпает, как убитая на сутки. А мы, как зверята сидим на нарах и с грустью наблюдаем, очень уж жалко было видеть, как большая, взрослая мать плачет. Бабушка нам наказывает:

– Вы пострелята там не шумите, дайте матери отоспаться.

Мы стараемся не разбудить спящую мать, говорим шепотом, особенно Женя, он старший, если что, подзатыльник получишь. Но наша и бабушкина забота, не разбудить бы спящую мать была совершенно излишней, они там, в лесу спят под бомбами, что им детский шепот. От трубы, что идет над нарами от печки на нас детей капает сажа, мы все похожи на трубочистов, на это никто не обращает внимание, главное выжить. У меня болит нога, дома бабушка знала, где взять нужную ей травку, а здесь в лесу, занесшем снегом, где взять? Но все же она разыскала неподалеку стог сена, кто-то заготовил, так и не успев вывезти. Разыскала в сене нужные ей травки и пришла за мной. Только бабушка была глубоко верующий человек, свято верила в помощь Бога и лечила меня, как когда-то ее учила мать.

Чтобы молитва и трава помогли, необходимо, по ее твердому убеждению, чтобы я сама нашла нужную травку. Поэтому найдя ее, она пришла за мной. Это было недалеко от нашей землянки, бабушка посадила меня на санки и повезла к стогу. Мы уже подошли почти к нему, как из-за стога вышел волк, злой, весь взъерошенный, шерсть на нем висит клочьями. Увидел нас, ощетинился и замер. Бабушка тоже замерла от неожиданности и шепчет мне: – Тише, волк! А мне из-за нее не видно волка, мне не страшно, ведь рядом бабушка, волка любопытно посмотреть, я ною:

– Бабушка, ну отойди в сторону, мне же ничего не видно. Она чуть обернулась и так на меня посмотрела, что я затихла и перепугалась. Стала она кидать в волка, что попадалось ей под руку, кричать, может, кто от землянок услышит. Волк ни с места. Только его злые глаза горели зеленым огнем, и время от времени он обнажал зубы. Бабушка не могла со мной бежать к землянкам, хотя они были недалеко, ведь тогда я на санках окажусь между ней и волком, а этого она никак не могла допустить. Пробовала потихоньку толкать назад санки со мной, но снег глубокий, ни с места. Сколько было это молчаливое единоборство со зверем не помню, только зверь не выдержал и, оскалившись напоследок, повернулся и медленно побрел по низине, время от времени оглядываясь на нас. А бабушка схватила меня в охапку и бегом к землянкам. Спаслись, Слава Богу! Опять ангел-хранитель был рядом. Но ножку мою вылечила. До весны мы жили в земле, немца уже погнали от Москвы и как сошел снег, мать сначала одна сходила пешком в наш городок, чтобы узнать, цел ли наш домик, да найти что – либо, на чем нас ребятишек отвезти, пешком нам не дойти. Вернулась радостная, цел дом, миловал Господь благодаря бабушкиным молитвам. Немца не пропустили в наш городок, не перешел он нашу речушку. Везде стояла искореженная техника: танки, пушки, машины. Немец не попал в наши дома, зато свои мародеры растащили все, даже обои со стен содрали. А когда нас вывозили в землянки, мать, кое – что спрятала под пол в доме. У нас было много посуды. Мать любила хорошую посуду и собирала ее до войны. Так первое, что мы увидели, вернувшись в дом – это огромная куча битой посуды. Что не смогли унести, так побили тут же. Правильно говорит пословица народная: – Кому война, а кому мать родна! Ладно, слава Богу, живы, есть крыша над головой, были бы кости, а мясо нарастет. Надо выживать, у взрослых одна забота – накормить, обогреть ребятишек. Все, что осталось из вещей, все бабушка выменяла по деревням на ведро картошки, горсть зерна. В деревнях у людей кое-что из своих запасов сохранилось, припрятали, зарыли, им сейчас легче. Но этой мелочи, что приносила бабушка, надолго ли хватало? Опять голод и холод. Пошла тогда бабушка побираться, просить Христа ради, дети пухнут с голода. День, два ходит, сама едва жива от голода, принесет сумочку кусочков, мы рады, есть еда. Однажды далеко забрела, от деревни к деревне, насобирала кусочков, а назад сил нет идти. Выбрела на станцию, видит товарняк стоит, собирается трогаться в нашу сторону и забралась в него потихоньку. Пассажирские поезда тогда совсем не ходили. Ведь только-только немца от Москвы отогнали. Товарники ходили медленно, бабушка подумала, ничего спрыгну. А он, как нарочно, набрал перед Кубинкой скорость, спрыгнула она конечно, ведь там дети голодные, сильно разбилась, потом все лежала, болела. Так зимовали 41 год. Очень тяжело было с дровами. Хотя и лес рядом, пилить не разрешалось, да и что напилят две женщины старенькой ручной пилой? Но это приходилось делать, не будешь же замерзать. Однажды у нас Митя чуть не задохнулся. Мы малыши 4 и З года, сидим дома. А мать с бабушкой спилили во дворе нашу елку и пилят ее на дрова. Женя, он постарше, уже помогает им, складывает, убирает сучья. Мы вдвоем, игрушек никаких нет, нам скучно, на улицу не пускают, холодно, да и не в чем. Перед нами плита, а в ней две дырки для кастрюль, которые закрываются кружками по мере надобности. Мать перед этим только что побелила печь и вымыла плиту и эти кружки – все сохнет. Нас заинтересовали эти дырки в плите, и мы решили поиграть в телефон. Засунули в них головы и через печку переговариваемся. Надоело, я свободно вытащила свою голову. Моя дырка была побольше, а Митя застрял, уши не дают ему вытащить голову, я его тащить, ему больно и страшно, он ревет, перепугались. Выскочила я на улицу, как была босиком ору, пляшу на снегу сказать со страху ничего не могу. Мать с бабушкой перепуганные в дом, а там Митя торчит в печке вниз головой и орет. Мать сразу поняла, в чем дело, выхватила из печки плиту вместе с Митей, и усадили его на стул с плитой на шее. Заставила бабушку с Женей держать ее с двух сторон, а сама побежала искать деда Егора, нашего соседа, единственного мужчину в нашем поселении. Тот прибежал, не помню, что он делал, только снял он плиту с Мити, освободил ребенка. Долго у него была синяя шея и болела. Поиграли малыши.

– Зиму перезимовали, слава тебе Господи, – молилась бабушка, – теперь уж с Божьей помощью выживем. ...



Все права на текст принадлежат автору: Мария Ильинична Украинцева.
Это короткий фрагмент для ознакомления с книгой.
Поколение 40-хМария Ильинична Украинцева