Михаил Ахманов Вторжение

Пролог

Земля, Москва, Кремль. 3 июня 2088 года

Запись событий была короткой — около шести минут с начала атаки до последнего залпа, который уничтожил средний крейсер «Тибурон». На огромном экране, занимавшем всю стену кабинета, взрывались корабли, настигнутые лучевым ударом, как мошки в пламени, сгорали истребители, кружились багровые облака раскалённого газа, тонкие, ослепительно-яркие плазменные шнуры с хищным упорством терзали броню. Фоном для этой картины служила тьма, расцвеченная искрами равнодушных звёзд.

Просмотрев запись, сидевший перед экраном человек поднял руку и повелительно щёлкнул пальцами. Фильм пустили снова, помедленнее, с комментариями аналитиков, выделявших отдельные, самые мрачные фрагменты. Первый, длившийся двадцать шесть секунд, предшествовал бою: на экране возникли гигантский звездолёт, поблёскивающий в свете далёкого Солнца, девять земных крейсеров, что окружали кольцом чужака, и угловатые аппараты, взлетающие с его поверхности. Десять, двадцать, тридцать… словно пулемётная очередь… Боевые машины расходились двумя веерами выше и ниже плоскости эклиптики, прикрывая цилиндрический корпус звездолёта. Он был огромен — судя по возникшей рядом масштабной сетке, пять или шесть километров в длину. С ним не могли сравниться самые крупные базы и орбитальные станции, созданные за последние полвека.

Внезапно кольцо земных крейсеров, охватившее пришельца, сделалось подвижным, завертелось, роняя длинные огненные струи; выхлопы дюз тянулись к звёздам, затмевая их слабое, робкое сияние. Эта карусель стремительно набирала скорость, и кружившие в ней корабли явно готовились к битве: поворачивались орудийные башни, хищно подрагивали стволы метателей плазмы и свомов^[1], в тёмных каналах ракетных портов отсвечивал металл. Мгновение — и стая серебристых стрелок оторвалась от «Сахалина», самого крупного рейдера флотилии, и ринулась в темноту. Тут же, не прекращая своего кружения, выпустили ракеты «Памир» и «Ланкастер», за ними — «Сидней» и пять других крейсеров. Залп, залп, и снова залп… Стреляли не по машинам пришельцев, по их звездолёту, а эта мишень была такой огромной, что миновать её снаряды не могли.

Ракетные залпы стали началом атаки, удар истребителей — её продолжением. В бортах кораблей раскрылись шлюзы, юркие «грифы» и «коршуны» ринулись в пустоту; их плотное облако, казавшееся в первый миг бесформенным, выхлестнуло четыре острия. Они врезались в строй вражеских машин, и сотни ало-фиолетовых вспышек замелькали во мраке — били из лазеров и свомов. На первый взгляд — сокрушительный удар, но голос аналитика, негромкий и холодный, сообщил, что преимущество — на стороне врагов. Их аппараты оказались увёртливыми и смертоносными, хоть не имели ни ракет, ни плазменных метателей, ни чего-то подобного лазеру; единственным средством нападения был пучок антипротонов, накрывавший цель с большой дистанции и с убийственной точностью. Его энергия и плотность были настолько огромными, что вызывали аннигиляцию ничтожного количества частиц, плававших в вакууме.

«Сидней» был первым среди погибших; широкий багровый язык протянулся от машины чужаков, слизнул три истребителя, ударил в корму, прямо в реактор, защищённый многослойной броней, и крейсер исчез в фонтане пламени. Разлетевшиеся обломки или, возможно, орудия «грифов» накрыли чужой аппарат, но он не взорвался, а стал разваливаться на части, будто разрубленный невидимым клинком. Три другие машины, прорвавшись сквозь заслон «коршунов», атаковали «Ланкастер», две — «Неву»; помимо численного превосходства они выглядели маневреннее и быстрее земных кораблей.

Кажется, «Ланкастер» выпустил последние ракеты… Они пропали в темноте, потом мрак отступил перед багряными струями огня, тянувшимися от машин пришельцев. Лучи сошлись на крейсере, в самой середине, но за мгновение до этого «Ланкастер», будто смертельно раненный зверь, успел ударить из плазменных пушек. Там, где потоки плазмы и антиматерии пересеклись, вспыхнула ослепительная звезда, затем рванул термоядерный реактор. Раскалённая туманность возникла на месте крейсера и трёх боевых аппаратов, её края бешено вращались, вытягивались в пространство скрюченными оранжевыми пальцами, словно желая вырвать клочья тьмы.

— Пятнадцать секунд до поражения главной цели, — произнёс за кадром голос аналитика. — Четыреста семьдесят восемь ракет в трёх волнах, совокупная мощность — сто тридцать восемь тысяч шестьсот мегатонн. Предполагалось, что их защитные поля не выдержат. Однако…

Яростный огонь ворвался в тихий кабинет, заставив вздрогнуть сидевшего перед экраном человека. Мнилось, будто Вселенная, корчась в муках и безмолвных стонах, породила новую звезду и бросила прямо в жаркое чрево. Фильтры пригасили её свет, сделали призрачной тенью, но даже так она была страшна. Раскалённые массы ворочались в её глубине, вспухали на поверхности чудовищными алыми горбами, истончались нитями протуберанцев, бросали во тьму клочья светящейся плазмы; казалось, что мир, ещё недавно подобный обсидиану с редкими искрами звёзд, вдруг превратился в огненную преисподнюю.

В центре экрана раскрылось окно и потянулись кадры событий, параллельных взрыву. «Памир», тяжёлый рейдер с экипажем в двести двадцать человек, исчез во вспышке пламени, столкнувшись с аппаратом чужаков; эскадрилья «грифов» сгорела в багровом выбросе аннигилятора, рассеялись газовыми облаками «Фудзи» и «Нева», мёртвая «Парана» плыла в темноте, распадаясь на части. Но «Сахалин» ещё сражался, бил из лазеров и свомов, и в верхнем секторе небесной сферы ещё оборонялись «Тибурон» и «Рейн». Рождённая ядерным взрывом звезда, на фоне которой мелькали эти картины, постепенно тускнела, протуберанцы и плазменные волны улеглись, энергия рассеялась в пустоте роями стремительных квантов. Периферийная область уже не слепила глаза, и сквозь её прозрачное марево виднелся звездолёт чужих, неповреждённый и несокрушимый.

— Взломать защиту не удалось, — прокомментировал аналитик. — Половина флотилии погибла. Выдвинут резерв: крейсера «Викинг» и «Волга» и адмиральский фрегат «Суздаль». Их истребители пытаются ударить во фланг противнику. — Выждав мгновение, он уточнил: — Эта акция успеха не имела.

Экран показал три атакующих корабля, затем на их месте вспыхнуло раскалённое облако, такое же, как поглотившее «Ланкастер»; исчезли «Сахалин» и «Рейн», а с ними — «коршуны» и «грифы»; от грозной карусели могучих машин остался только разреженный газ. Три десятка инопланетных аппаратов висели в пространстве, слизывая багровыми языками редких мошек-истребителей, и за этим заслоном мчался к чужому звездолёту «Тибурон» — последний крейсер флотилии. Орудия его молчали. В потемневшей броне, с оплавленными башнями и шлюзами, он шёл на таран, шёл в безнадёжную атаку, как воин разбитой армии, не желавший признать поражения. Два чужака лениво развернулись ему навстречу, плюнули огнём, и в темноте вспыхнуло облако плазмы.

Внизу экрана вспыхнули и побежали названия погибших крейсеров вместе с именами капитанов, тактико-техническими данными и численностью команд; траурный список, в котором первыми шли адмирал Тимохин и «Суздаль», флагман флотилии. Двенадцать боевых кораблей, две тысячи в экипажах…

Фильм закончился. Некоторое время хозяин кабинета сидел, уставившись в пол и будто размышляя, не просмотреть ли запись снова, потом поднял голову и произнёс:

— Соедините с Вашингтоном. Срочно.

Глава 1

Солнечная система, пространство между орбитами Плутона и Юпитера

Корабль Третьей Фазы двигался к жёлтой звезде над плоскостью эклиптики, от края галактического рукава, где за флёром разреженной туманности остались Новые Миры. Уже не беззащитные, раз Кораблю с флотом боевых модулей посчастливилось отыскать эту звёздную систему, расположенную так удачно и наверняка обитаемую. Кроме этих явных преимуществ пятая планета, газовый гигант, окружённый роем спутников, возможно, несла следы даскинов — точнее, заметной аномалии, связанной с их астроинженерной деятельностью. Пока это являлось не точным знанием, а лишь гипотезой, которую надлежало проверить, и Корабль, сориентировавшись на далёкое беловатое пятно, повернул к огромной планете. Этот мир чудовищной величины относился скорее к классу протозвёзд, обладавших многочисленными сателлитами; как раз такая ситуация, которую предпочитали Древние.

Гиперсветовой привод, позволявший странствовать в Галактике, был отключён, и Корабль плыл на волнах тяготения. Плыл неторопливо, затратив двенадцать циклов времени, чтобы пройти над орбитами внешних планет. Девятая, самая дальняя из них, не представляла интереса — лишённый атмосферы небольшой сфероид, холодный и бесплодный, подходящий только для размещения форпоста с аппаратурой дальнего обнаружения. Восьмая пряталась за жёлтым светилом, но, если не считать более долгого периода оборота, походила на седьмую; обе являлись крупными телами с массой, на порядок большей оптимальных величин, далёкими от Солнца и, значит, бедными энергией. Шестая была любопытнее: ещё более массивная планета, с четырьмя спутниками и кольцом из глыб космического льда и каменных обломков. Довольно редкий феномен для обитаемой системы; редкий и небесполезный, ибо кольцо могло служить источником разнообразного сырья, начиная от воды, в которой нуждался Корабль, и кончая полиметаллическими рудами.

Здесь, однако, разработки не велись. Может быть, ресурсы населённого мира пока что не были исчерпаны или его обитатели, уже знакомые с электромагнетизмом и трансляцией сигналов, ещё не вышли в космос. Не исключалось, впрочем, что они не нуждаются в раздроблённой материи кольца, так как в их распоряжении имелся пояс астероидов, лежавший на границе зоны внутренних планет, более близкий и удобный для длительной эксплуатации. Настоящее сокровище, по меркам любой галактической расы! Кладезь руд и минералов, легкодоступных при нулевой гравитации и потому весьма дешёвых. Масштаб работ в поясе астероидов мог служить критерием технологического развития местных бино тегари, но с этим вопросом ещё предстояло разбираться, как и с артефактом Древних. В данный момент на Корабле фиксировали лишь неразборчивый поток радиосигналов, идущих из обитаемого мира, всенаправленное излучение, слишком слабое для расшифровки. Но этот факт был столь же многообещающим, заманчивым и ценным, как стратегическое положение системы, доступные запасы минералов и аномалия на газовом гиганте. Пожалуй, он был ещё важней — ведь никакие ресурсы и артефакты не могли сравниться с наличием разума.

Не опускаясь в плоскость эклиптики, Корабль плыл к пятой планете. Пока что она была безымянной, как остальные четыре внешних мира и четыре внутренних, как планетарные спутники, кометы, астероиды, принадлежавшие к свите жёлтой звезды. Несомненно, у бино тегари имелись названия для всех небесных тел, и вскоре эта информация станет доступной Кораблю и Связке. В обитаемых звёздных системах всегда сохраняли автохронные названия, даже такие, которые не выговорить вслух. Бывало, они оставались единственной памятью о расах, не переживших контакта с чужой культурой, вымерших или истреблённых. Истребление, впрочем, было вариантом нежелательным, ибо любая межзвёздная цивилизация нуждалась в слугах и помощниках.

Протозвезда превратилась из светлого пятнышка в большой белесый диск, подёрнутый жёлто-серой рябью циклонов. Течения газовых масс в её атмосфере были хаотичными и быстрыми; они закручивались в воронки, мчались по лику гиганта, дрейфовали от полюса к полюсу, ныряли вниз, к ядру из сверхплотного водорода, и, наконец, рассыпались, таяли, исчезали. Лишь один из вихрей был неподвижен и стабилен. Огромный красноватый эллипс располагался в Южном полушарии и занимал его восьмую часть; внутренние планеты, от первой до четвёртой, могли утонуть в его пучине всем скопом или по отдельности. Чудовищная аномалия, рождённая не стихийной силой, а мощью и разумом Древних…

Корабль отстрелил разведывательный модуль. Эта небольшая капсула управлялась тхо, частично разумным пилотом, подключённым через биоинтерфейс к системе навигации. В сфере наблюдений Корабля было видно, как блестящая искорка стремительно падает к планете, и одновременно с её движением сфера озарилась крохотными огоньками спутников газового гиганта. Четыре из них были крупными, сравнимыми с планетарными телами; мелких насчитывалось больше десяти. Паутина символов, вспыхнувших на экваторе сферы, несла информацию об их размерах, массах и периодах обращения.

Тхо, пилотировавший модуль, вдруг что-то забормотал. Как всякий вспомогательный работник, он не отличался разговорчивостью, и воспринять его речь вне ментального поля, созданного разумами экипажа, было нелегко. Зато сообщение капсулы, связанной с Кораблём, казалось более понятным: она посылала не звуковую, а визуальную информацию. Символы с численными данными исчезли из сферы наблюдений, огромный белесоватый сегмент протозвёзды растаял вместе с красным глазом аномалии, зато приблизился один из спутников, третий по величине. Вид его устрашал: багрово-красный, оранжевый, жёлтый цвета мешались с черным и белым в резкой неприятной дисгармонии, жерла вулканов извергали ядовитые пары и лаву, сетка алых трещин рассекала поверхность, испещрённую сотнями кратеров. В недрах этого мира бушевало пламя, и приливные силы протозвёзды, чудовищные на небольшом расстоянии, ломали хрупкую корку, вздымая катившийся вдоль экватора огненный вал.

Это жуткое зрелище заставило вздрогнуть бино фаата у сферы наблюдений, но только на мгновение. Визуальные данные от модуля шли непрерывно, картины менялись с неуловимой быстротой, огненный мир отдалялся, превращаясь в размытый, окружённый заревом багровый диск, а в стороне от него, почти незаметной тенью на фоне мрака, проявилось нечто бесформенное — крупная структура, будто бы слепленная из комьев тёмной пыли. Тонкий, пронзительно-яркий луч протянулся от неё к разведчику, сверкнула вспышка, и модуль перестал существовать.

Изображение в сфере мигнуло, но тёмный объект был уже опознан оборонительной системой Корабля. Переговоры с ним не велись, переговоры были бесполезны; всякая встреча бино фаата и сильмарри кончалась одинаково — залпом аннигиляторов и распылением в плазму. При равенстве сил подобный исход для тех и других был неизбежен, но в этот раз удача отвернулась от сильмарри: не флот, а одиночный рейдер столкнулся с Кораблём. Сильмарри, впрочем, не пытались скрыться; их коллективный разум не ведал страха уничтожения, а инстинкт — во всяком случае, если дело касалось бино фаата — не оставлял иного выбора, кроме атаки.

Корабль сбросил боевые модули — шесть, чтобы блокировать все направления в пространстве и не затягивать схватку сверх необходимого. При перевесе шесть к одному долго она не продлилась; удар аннигиляторов пробил защитные поля сильмарри, полыхнул ослепительный свет, и раскалённое облако газа засияло в пустоте, словно новая туманность, которая, по прошествии времён, породит звезду, планеты и, вероятно, жизнь.

Иллюзия, одна иллюзия! В масштабе Вселенной масса туманности была величиной ничтожной, а большая часть энергии рассеялась с жёсткими квантами. Когда шесть модулей пристыковались к Кораблю, сияние в облаке угасло, и осколки атомов — то, что осталось от рейдера сильмарри, — канули в вечную тьму и забвение.

На Корабле, однако, помнили о них. То, что чужаки добрались в этот галактический рукав, грозило опасностью Новым Мирам, хотя сильмарри, скорее всего, не строили планов захвата колоний Третьей Фазы. Быть может, их привлекло к жёлтой звезде длинноволновое излучение, признак цивилизации, использующей радиосигналы; быть может, они собирались исследовать артефакт даскинов или обосноваться в поясе астероидов; быть может, у них имелась какая-то другая цель, совсем непонятная, ибо кто из гуманоидов мог угадать приоритеты и цели мыслящих червей? Но так или иначе они здесь появились, и это стало предупреждением — ведь за сильмарри могли последовать другие.

Поспешность была не в обычаях бино фаата, и все же приходилось торопиться. Недолгое время Корабль, окутанный маревом защитных полей, висел у гигантского газового шара, словно размышляя, продолжить ли его исследование или направиться к тому из внутренних миров, откуда шёл поток сигналов. Затем мерцание поля поблекло, огромный цилиндр плавно развернулся основанием к звезде, блестящий выпуклый корпус поймал и отразил её лучи. Волны тяготения подхватили Корабль; он двинулся вперёд, набирая скорость, но вдруг застыл, будто бы связанный неодолимыми силами пятой планеты.

К ней приближался новый объект. На этот раз совсем небольшой — его масса была гораздо меньше, чем у боевого модуля.

Глава 2

Солнечная система, орбита Юпитера.

14 мая 2088 года по времени Земли

Кают-компания десантников на «Жаворонке» невелика: восемь шагов в длину, шесть в ширину и высоту. Все предназначенное для еды и отдыха размещалось у стен и было либо плоским, либо узким. Плоские экраны, у которых болтались шлемы и привязные ремни, плоские крышки люков, ведущих в коридор и душевую, узкие откидные столы, похожие на полки, узкие стойки раздаточных автоматов. Зато середина помещения оставалась свободной, как и положено по инструкции: никаких помех для продвижения к люку и дальше, в коридор на палубе С. Выскочить, ринуться к шлюзам на красной стене, нырнуть в отмеченный нужным номером и очутиться в своём истребителе. Потом закрывается кокон, и пневматические толкатели выбрасывают судёнышко в пустоту… Согласно нормативам через двадцать семь секунд после сигнала тревоги.

Сиденья тоже были узкими, и Павел Литвин едва помещался между подлокотниками. Это означало, что его физические кондиции на пределе — слишком крупных мужчин и женщин в ОКС^[2] не брали. Во всяком случае, не брали в подразделения и службы, связанные с полётами, поскольку рослый человек с большой мышечной массой нуждался в дополнительном жизнеобеспечении. Больше воздуха, больше воды, больше пищи и кресло попросторнее… К тому же крупные люди не отличались той ловкостью и быстротой, какая необходима в космофлоте и десанте, особенно в условиях невесомости и резко меняющегося тяготения. В Байконурской школе, которую кончал Литвин, рослых и крупных дразнили баскетболистами, и дорога им была одна — в наземные команды и штабы. Он вспоминал об этом всякий раз, когда с трудом втискивался на сиденье. Только один сантиметр роста отделял его от судьбы неудачников, ползающих по земной поверхности.

Но сейчас «Жаворонок» находился в свободном полёте, сиденья были убраны в стены, и Литвин плавал под потолком, пристегнувшись к ремню безопасности. Тут вполне хватало места, чтобы вытянуть ноги и пошевелить руками без риска наткнуться на чью-то голову или задницу. «Жаворонок», средний крейсер Первого космического флота, нёс шестнадцать бронированных амфибий и столько же УИ^[3] класса «гриф», так что помещение было рассчитано на шестнадцать пилотов-десантников. Но в этом рейсе их осталось четверо, что позволяло наслаждаться необычайным простором в кают-компании и кубриках, а заодно бездельем. Крейсер не находился на боевом дежурстве, не инспектировал шахты на Меркурии или в Поясе Астероидов, не охранял коммуникации между Землёй и Луной от нежелательных небесных тел, а выполнял сугубо мирную и скучную работу по установке бакенов.

Эти навигационные маяки позволяли ориентироваться там, куда не дотягивался Ультранет, на расстоянии в десять астрономических единиц^[4] от Солнца, то есть в пределах сатурнианской орбиты. Эксперты ОКС полагали, что этого хватит на несколько ближайших лет, до начала нового столетия, так как экспедиции к дальним планетам, Урану, Нептуну и Плутону, пока что являлись большой экзотикой и редкостью. Но Сатурн и Юпитер посещали чаще, хотя занимались этим не боевые корабли и десантный корпус, а научно-исследовательская служба Объединённых Космических Сил и университетские учёные. Считалось, что до промышленных разработок и строительства баз на спутниках ещё далеко, но любое подобное мероприятие начиналось так же, как в былые годы золотая лихорадка на Аляске, то есть с установки вешек и столбов.

Бакен представлял собой миниатюрную автоматическую станцию на плёночных батареях, отслеживающую свои координаты при движении по гелиоцентрической орбите за Юпитером. У каждого из тридцати маяков были своя частота и скважность излучения сигнала, что позволяло распознать их с полной достоверностью; всенаправленные импульсы повторялись примерно через десять минут, необходимых для накопления энергии. За пару месяцев, прошедших с начала работ, «Жаворонок» установил двадцать восемь маяков и находился сейчас вблизи Юпитера. Вид загадочной планеты внёс небольшое разнообразие в жизнь экипажа; все, кому не лень, могли любоваться циклонами на её поверхности и рассуждать о тайнах Красного Пятна. В какой-то мере это скрашивало скудость рациона, тоску по синим небесам и остальные неприятности вроде регулярных учений, которые устраивал Би Джей.

Юпитер, во всей своей грозной и мрачной красе, маячил на потолочных экранах. Если сощурить глаза и не прислушиваться к бормотанию Луиса Родригеса, казалось, что паришь на границе атмосферы, не защищённый скафандром и корабельной броней, и красный глаз Пятна тебе с игривостью подмигивает. Какое-никакое, а все же развлечение, думал Литвин, глядя, как над Пятном мчатся белесые тучи. Лучше, чем слушать Родригеса, страдавшего воспоминаниями о женских прелестях на пляжах Акапулько. С латинским темпераментом он толковал об этом в сотый раз, и на лице внимавшего ему Коркорана застыло мученическое выражение. Эби Макнил, которой Луис надоел не меньше, чем Литвину, ускользнула в самый дальний угол и, нахлобучив шлем и смежив веки, слушала музыку. Старинный рэп, судя по тому, как подёргивались её руки.

— Девочки, — бубнил Родригес, — какие там девочки, Рихард! Чтоб мне неба не видать! Красотки! Наши мексиканочки, ещё из Аргентины и Перу, потом мулаточки из Штатов, и вообще американок прорва… Лежишь на песочке и видишь: ноги, ноги, ноги! И все из плеч растут, такие, знаешь, гладкие и смуглые, как…

— А груди? — вяло поинтересовался Коркоран. — Груди выше ног мелькают? Или ты лишь до коленок разглядывал?

— А как же! Сиськи потрясающие, но между ними и коленками ещё есть задницы. А задница, Рихард, это у девушки главное, это как заряд в торпеде. Все на ней держится: и то, что сверху прилепили, и то, что привинчено снизу. Особенно у американок! Посмотришь на такую, и руки сами тянутся, а все остальное… гмм… ну, ты понимаешь…

— У нас американка тоже есть, — заметил Коркоран, покосившись на Эби. — Не хуже красоток из Акапулько.

— У неё пропорции не те. То есть, я хочу сказать, размеры… — Родригес тоже бросил взгляд на миниатюрную Макнил. — Тощая, рыжая, бледная, а что до задка и сисек…

Литвин, оторвавшись от созерцания Юпитера, многозначительно прочистил горло, и Родригес смолк. Потом громким шёпотом сообщил Коркорану:

— Лейтенант-коммандер проявляет недовольство. Не любит наш коммандер вспоминать, какие буфера и задницы у баб, поскольку службой увлечён. Ну, ничего, ничего… Вернёмся, я его проветрю в Акапулько. Там, клянусь реактором, на славян огромный спрос! Там, скажу тебе, Рихард…

Изображение Юпитера исчезло, сменившись лицом Иштвана Сабо, офицера связи. Дрогнули полные яркие губы, и в кают-компании прошелестело:

— Командир звена десантников в рубку к капитану. Быстро! Синяя готовность.

— Хорошо хоть не зелёная, — пробурчал Родригес. — И не красная!

— Опять учения, — вздохнул Коркоран, перемещаясь в облюбованный Макнил уголок. Он похлопал девушку по плечу: — Очнись, рыжая! Би Джей припас тебе работу.

Щёлкнув магнитной застёжкой ремня, Литвин прижал к стене подошвы башмаков, оттолкнулся и проскользнул в люк. Коридор на палубе С был достаточно широким, чтобы двое могли разойтись в невесомости, хоть по вертикали, хоть по горизонтали. В стене красного тревожного оттенка у самого пола поблёскивали плоские крышки шлюзов с номерами; стена напротив, пол и потолок имели спокойный светло-серый цвет. Восемь люков в серой стене вели в кубрики, каждый на двоих; Литвин устроился с Коркораном, давним приятелем, Макнил и Родригес в этом рейсе куковали в одиночестве. Впрочем, не было секретом, что Рихард иногда наведывается к Эби. Такие неуставные отношения в десанте не поощрялись, однако и не запрещались. Руководители ОКС, люди разумные, понимали, что для борьбы с тоской и одиночеством любые средства хороши.

Пулей проскочив до шахты, Литвин ввинтился в неё, поднялся, касаясь ладонями ступеней трапа, на палубу В, где обитал экипаж, а затем на палубу А, командную и навигационную. Тут было попросторнее — если вытянуть руки, до стен не достанешь. По морской традиции, одной из многих воспринятых космофлотом, коридор палубы А назывался шканцами, и здесь проводили торжественные построения экипажа. «Жаворонок» был кораблём постройки 2060 года, летавшим двадцать восемь лет, то есть посудиной не новой, сменившей два поколения команды, и потому коридор украшали двести с лишним голографических портретов. Капитаны и навигаторы, десантники и пилоты, офицеры инженерной службы, связисты и стрелки строго взирали на Литвина, спешившего на мостик. Он мчался «лунным шагом», отталкиваясь носками от пола и пролетая три-четыре метра в стремительном прыжке. Главное при таком способе передвижения состояло в том, чтобы не врезаться макушкой в потолок — даже в невесомости удар получался чувствительный.

Створки овального люка разошлись, он нырнул в рубку управления, зацепился ногой за скобу и доложил:

— Лейтенант-коммандер Литвин явился по вашему вызову, сэр!

Би Джей Кессиди, первый после бога на борту «Жаворонка», нетерпеливо махнул ему рукой. Шла вахта Прицци, второго помощника, но весь командный состав находился в рубке: сам капитан, и первый помощник Жак Шеврез, и старший навигатор Зайдель, и Бондаренко, глава инженерной секции. Кроме них тут были два вахтенных пилота и молодой энсин^[5] Сабо, связист. Прицци и пилоты сидели у пульта, все остальные сгрудились за их спинами.

Литвин уставился в большой потолочный экран. Там снова и снова прокручивалась запись: тёмный провал с россыпью звёзд, примерно в направлении северного галактического полюса, затем — внезапный взрыв и заставлявшее прищуриться ослепительное облако раскалённого газа, похожеее на ало-голубую каракатицу с раскинутыми щупальцами. Облако быстро бледнело по краям, таяло в чёрной космической бездне и, наконец, сливалось с ней, вновь пропуская звёздный свет. Эта картина повторялась раз за разом, а на экранах локаторов мелькали цифры: расстояние, координаты, светимость, примерная оценка мощности, дисперсия потока излучения.

— В основном жёсткие гамма-кванты, — басом произнёс Бондаренко. — И очень быстрые — весь цикл занял меньше минуты.

— Точно, быстрые, — подтвердил Прицци. — В датчиках уже нормальный фон, локаторы тоже ничего не видят. И в оптике ничего. Пустота! Странно!

Шеврез, первый помощник, ухмыльнулся:

— Объясняю для непонятливых: столкнулись позитрон и электрон, летевшие на световых скоростях, с динамической массой в две мегатонны. Была бы она больше на сотню порядков, родилась бы новая Вселенная… Ну а старой, вместе с нами, камерады, пришёл бы обязательный каюк!

— Выходит, повезло нам, Жак, сказочно повезло, — молвил Зайдель, тоже растянув в улыбке тонкие губы. — И нам, и Солнечной системе, и всей Галактике. Правда, верится с трудом в такое столкновение. — Повернувшись к вычислительному блоку, он коснулся клавиш и сообщил: — Вот, глядите! Вероятность процесса примерно десять в минус пятисотой степени. У нас и названий нет для такого числа!

— К чему природе названия? — с французской непринуждённостью возразил Шеврез. — Природа всего лишь берет позитрон с электроном и…

— Заткнитесь, — негромко произнёс капитан, и в рубке наступила тишина. — Во-первых, я не поклонник теории Большого Взрыва^[6], а во-вторых, я желаю точно знать, что там случилось. Олафсон, — Би Джей похлопал по плечу пилота, — какая дистанция до этого феномена?

— Триста двенадцать и сорок пять сотых мегаметра, командир.

— Три часа полётного времени… И ничего в этой точке нет и не было? Ни корабля, ни зонда, ни астероида, ни какой-нибудь паршивой глыбы? Зайдель, проверь!

Навигатор влез в кресло перед вычислительным блоком, остальные склонились над экранами, где высвечивались спектральные характеристики потока. Литвин видел лишь спины, обтянутые комбинезонами, тёмные кудри Шевреза да обширную плешь Бондаренко. Потом услышал голос инженера:

— А Жак ведь прав! Спектр такой, будто аннигилировала масса в несколько тонн! Может, камешек к нам завернул из антивещества? Хотя нет… при полной аннигиляции на таком расстоянии нас бы сожгло, как тараканов в печке… Но похоже… очень похоже, чёрт побери! Или аннигиляция, или ядерный взрыв…

Юный Иштван Сабо, стоявший рядом с Литвиным, сделал большие глаза и зашептал ему в ухо:

— Как ты думаешь, Пол, реактор у нелегала взорвался? И что за нелегал? Тут, под боком у Юпитера? Магометанин или жёлтый? А может, из нью-луддитов?

Литвин покачал головой. Нелепые предположения! Лишь юный возраст и неопытность Сабо оправдывали их. Исламские террористы, Дети Аллаха, Алый Джихад и все другие-прочие, как и нью-луддиты, в космос, к счастью, не летали, а корабли Поднебесной были слишком маломощными, чтобы добраться к внешним мирам. У террористов имелось много занятий на Земле, одно другого интереснее; миниатюрное оружие, вирусы тетрачумы и психотропные препараты давали столько возможностей, что не было смысла в терактах на Марсе или у Юпитера. Что до китайцев, то те, само собой, не отказались бы устроить пакость на рудниках Цереры или в марсианских куполах, однако их флот контролировался орбитальной службой ОКС. Кроме того, хотя в Поднебесной строили термоядерные станции, компактный реактор, пригодный для дальних перелётов, оставался там недосягаемой мечтой. Политика технологического сдерживания Китая была негласной, но весьма эффективной.

— Что у тебя, Курт? — раздался голос капитана.

— Ещё проверяю, сэр, — доложил Зайдель. — Камней в небесах — что грязи в болоте… Восемьдесят девять тысяч согласно каталогу.

— Чей-то корабль? Или зонд?

— Это уже проверил — точно нет. Никаких рейсов к орбите Юпитера за последние восемь недель. До того болтался здесь «Коперник» с польскими и шведскими планетологами. Очередные исследования Красного Пятна, экспедиция краковского и стокгольмского университетов.

— Может, это «Коперник» и есть?

— Вряд ли, сэр. Шесть дней назад, во время сеанса связи с «Барракудой», мы получили информацию о нём. Лоханка благополучно двигается к марсианской станции «Маринер».

О нелегальном судне и речи нет, отметил Литвин. Теоретически этот вариант не исключался — крупная межпланетная корпорация (вроде «Боинг Космик» или «Нео Полиметалл») могла снарядить корабль или автоматический зонд и отправить его в любую область, сообщив ложные сведения о маршруте и цели полёта. Но деньги в таких корпорациях считали хорошо и на пустые затеи не тратили. Большие боссы — не университетские профессора; им интересны залежи руд в астероидном поясе, а не загадки Красного Пятна.

Вычислительный блок закончил поиск в каталоге и мелодично звякнул. Зайдель отодвинулся — так, чтобы капитану был виден экран. Потом буркнул:

— Ничего, сэр.

— Ничего тут нет и быть не может, — произнёс Прицци. — Разве что какой-то мелкий камешек… Все ведь не перепишешь!

— А если камешек не наш? — пробасил Бондаренко. — Мог ведь извне появиться, и если он в самом деле из антиматерии…

— Отставить дискуссию, — прервал его Би Джей, выпрямляясь. — Идём в район феномена и поглядим, что к чему. Зайдель, рассчитай курс, Шеврез, прими вахту у Прицци. Все по боевым постам! — Он наклонился к коммутатору и рявкнул: — Говорит капитан! Зелёная тревога!

— Моя задача, сэр? — спросил Литвин.

— Выйти в космос и обследовать пространство в радиусе двух мегаметров от корабля. Ищите любые обломки или подозрительное излучение. Если мы что-то заметим на локаторах, вас дополнительно ориентируют. Время начала операции… Курт, когда мы там будем?

— Через три часа семь минут, капитан. При ускорении две десятых «же».

— Годится. Иди, Пол, — Би Джей подтолкнул Литвина к выходу. — Сбросим вас на подходе, минут за десять. Ждите сигнала!

Литвин выбрался в коридор, но не успел доплыть до шахты, как резкий звук сирены всколыхнул воздух. Прогудело трижды, с пятисекундными интервалами — знак, что нужно приготовиться к ускорению. Он ухватился за скобу, расслабился, услышал тихий рокот пробудившихся двигателей, и в тот же момент его потянуло книзу. Пол стал полом, потолок — потолком, а лейтенант-коммандер Литвин уже не был воздушным шариком, но весил целых шестнадцать килограммов. Испытывая приятное чувство сопричастности к вселенской силе тяготения, он ринулся в шахту и скользнул на палубу С. За его спиной с мягким шелестом распахивались люки, раздавались топот, гул людских голосов и резкая отрывистая команда. Экипаж занимал посты по боевому расписанию.

* * *

Сигнал был подан через два часа пятьдесят минут. Плоские крышки шлюзов с номерами от первого до четвёртого бесшумно спрятались в стену, десантники разом присели, будто исполняя акробатический этюд, и, просунув ноги в тёмные отверстия, прижав ладони к бёдрам, скользнули вниз, туда, где в корабельном трюме спали «грифы». Каждый в отдельном крохотном отсеке, будто патрон в пулемётной обойме; восемь машин у левого борта, восемь — у правого. За ними, в носовом ангаре, стояли «симы», танки-амфибии для наземных и надводных операций, именуемые за быстроту и резвость тараканами. То и другое было грозным оружием в арсенале крейсера и, без сомнения, самым умным — ведь им управляли люди. Конечно, не без помощи компьютеров.

Широкий гибкий шланг выбросил Литвина прямо в объятия кресла-кокона. Защитная оболочка сомкнулась вокруг груди и плеч, живота и бёдер, колен и голеней, оставляя свободными руки и шею; сверху опустился шлем, за ним надвинулся колпак кабины, и в его матовой глубине зажглась сетка целеуказателя. Литвин привычно напряг мышцы левой ноги, затем правой, и «гриф» качнулся туда-сюда в своём гнезде. Он поворочал шеей, подвигал глазами; вспыхнула точка автомеда, отметки ракет, лазеров и многоствольных свомов послушно скользнули по колпаку-экрану. Сейчас, упакованный в пронизанную биодатчиками ткань кокона, подключённый к автопилоту, он составлял единое целое со своей машиной, ощущая её как продолжение собственного тела, прежде всего конечностей и глаз. Это чувство тоже было привычным, отработанным за девять лет полётов в пустоте и атмосферах трёх планет.

— Первый готов, — произнёс Литвин и выслушал такие же доклады трёх своих подчинённых. Затем коммуникатор буркнул голосом Шевреза: «Катапультирование разрешаю!» — и он слегка шевельнул левой ступнёй. Раскрылась диафрагма шлюза, поток сжатого газа выбросил «гриф» на сотню метров от корабля, негромко замурлыкал двигатель, и в колпаке, ставшем прозрачным, вспыхнули звезды и появился диск Юпитера — огромный, втрое больше земной Луны. Сетка целеуказателя засветилась ярче. Мир в клеточку, шутили пилоты-десантники.

Литвин наблюдал, как три серебряные стрелы выпорхнули из шлюзов в облаках белесоватого пара. Родригес, его ведомый, тут же пристроился сзади, Коркоран и Макнил ушли в нижнюю полусферу и описали круг под плоским брюхом «Жаворонка». На его корпусе, ближе к носу, было изображение птицы, но крейсер больше походил на рыбину. На огромную форель, плывущую в тёмных ночных водах; только антенны локаторов, стволы метателей плазмы да орудийные башни нарушали гармонию плавных очертаний корпуса. За кормой корабля трепетал огненный язык.

— «Грифы» в пространстве, — доложил Литвин. — Приступаем к выполнению задания.

— Действуйте, — отозвался коммуникатор, на этот раз голосом капитана.

Истребители разошлись: пара по спирали вверх, пара вниз. «Жаворонок» из огромной рыбины стал мелкой рыбёшкой, потом исчез вообще, превратившись в отметку на локаторе. Отметок было пять — крейсер, три УИ и последний из установленных бакенов, маячивший с краю едва заметной искоркой. Кроме них, Литвин не видел ничего — разумеется, если не считать Юпитера и звёзд. Но эти небесные тела в данный момент его не занимали.

— Первый — Второму. Курс — параллельно кораблю, расстояние — один мегаметр. Третий и Четвёртый, тот же маршрут, но в нижнем секторе.

— Понял, — отозвался Коркоран. — Берём нижний сектор, дистанция один мегаметр.

Луис тоже подтвердил распоряжение, потом хмыкнул и добавил:

— Кстати, об Акапулько. Самые лучшие девочки там — кубинские мулатки-шоколадки. У них, Пол, такие…

— «Грифы», не засорять эфир! — рявкнул голос капитана. — Что на локаторах и датчиках?

— Ничего, сэр, — сообщил Литвин. — Реликтовое космическое излучение и солнечная составляющая.

— Докладывать каждые пять минут.

— Слушаюсь, сэр.

Литвин инициировал таймер и звуковой сигнал, потом слегка откинул голову, любуясь небесами. Яркие точки звёзд сверкали среди пылевых облаков и газовых туманностей, сияла изогнутая дорожка Млечного Пути, в тёмных провалах таилось неведомое — галактики, свет которых ещё не добрался до Земли, чёрные дыры, нейтронные звезды… Эта картина всегда чаровала Литвина и, будто по контрасту, навевала воспоминания о родном Смоленске; Млечный Путь мнился Днепром, а в очертаниях созвездий тоже проглядывало что-то знакомое: древняя крепость с кирпичными башнями, купола собора, городской театр или дом на улице Гагарина, где обитала их семья. Мать, отец, сестрёнка с мужем, двое племянников… После каждого рейса он возвращался домой; крутой днепровский бережок был Литвину милее пляжей Акапулько, а что до девушек, то никакие шоколадные кубинки не могли сравниться со смоленскими красавицами. Хотя и шоколадку стоило попробовать — так, для разнообразия. Донжуаном Литвин не был, но женским обществом отнюдь не брезговал.

Мелодично пропел таймер. Считав показания датчиков, Литвин отрапортовал:

— «Гриф-один» — кораблю. В оптике — ничего. На локаторе — ничего. Регистрирую обычный космический фон.

— «Гриф-три» — кораблю, — тут же откликнулся Коркоран. — Аналогичная ситуация. Только фон на три процента выше нормы.

— Понял. Продолжайте наблюдения.

Весьма вероятно, этот рейс на «Жаворонке» был для Литвина последним. Он подозревал, что в штабе ОКС уже заготовлен приказ о повышении в звании и переводе на Третий флот — может быть, на тяжёлый крейсер вроде «Барракуды», «Старфайра» или «Сибири». Ничего не скажешь, мощные посудины! Восемь палуб, бассейны, спортзалы, прогулочные галереи, и никаких тебе кубриков, у каждого своя каюта… А главное, тридцать шесть УИ, причём не «грифы», которым десять лет в обед, а «коршуны» самой новейшей постройки. Командовать таким десантом было почётно, но расставание с «Жаворонком» вселяло грусть-тоску. Пожалуй, больше он не встретит Рихарда, тихую Эби и болтуна Родригеса… У каждого свой график отпусков, и если они когда-нибудь увидятся, то лет через десять, после отставки. Возможно, их, как ветеранов, не спишут подчистую, а определят в наземную команду, на орбитальную станцию или Лунную базу ОКС… Но думать об этом не хотелось, хотя салоны на базе были просторные, а кухня — выше всяких похвал. Литвин, однако, предпочёл бы тесный кубрик и скудный корабельный рацион, лишь бы полёты не кончались. Все дальше и дальше, от Юпитера к Сатурну, от Сатурна к Урану, Нептуну, Плутону и, наконец, в тёмные бездны, что отделяли Солнце от ближайших звёзд…

Он вздохнул. Вряд ли эта мечта исполнится за время его жизни. Термоядерный привод разгонял корабли до скоростей, вполне пригодных для путешествия в Солнечной системе, но для экспедиций к звёздам требовалось нечто иное. То, что изобретут далёкие потомки…

Таймер снова звякнул.

— «Гриф-один» — кораблю. Все параметры без изменения.

— «Гриф-три» — кораблю. Визуально и на локаторе ничего не наблюдаю, но фон вырос на двенадцать процентов.

— У нас на пять процентов. Вероятно, подходим к точке взрыва.

Это был Шеврез, но тут же раздался голос капитана:

— «Грифу-три» и «грифу-четыре». Установите градиент роста остаточного излучения. Иду к вам, вы ближе к эпицентру. «Гриф-один», «гриф-два», следуйте за мной. Дистанция от тридцати до пятидесяти километров.

— Понял, — произнёс Литвин.

— Приступаю к маневру, — сообщил Коркоран.

Им с Макнил предстояло покружить в темноте и пустоте, ориентируясь на показания датчиков. Потоки ионизированых частиц и гамма-квантов, рождённые странным взрывом, ещё не рассеялись окончательно, и, при известном старании, можно было обнаружить центр феномена. «Что-нибудь там да найдётся, — подумал Литвин, меняя свою траекторию. — Если реактор грохнул, будут обломки, а если камень распылили, то прах его ещё витает над Юпитером».

С камнями ему приходилось иметь дело. Одной из главных задач ОКС была космическая безопасность, то есть защита Земли от интенсивных солнечных вспышек и небесных тел, которые, свалившись на её поверхность, могли прервать победное движение цивилизации. Среди малых планет имелось около полусотни объектов диаметром от километра до восьми, чьи орбиты пересекались с земной, а энергия возможного столкновения равнялась ста тысячам мегатонн^[7]. В 1937 году один из них, Гермес, прошёл в восьмистах мегаметрах от Земли, то есть рядом в масштабе Вселенной. Ядерный арсенал и космические корабли были гарантией того, что катастрофы, погубившей динозавров, больше не случится. Чтобы наглядно это продемонстрировать, флот из десяти крейсеров расстрелял одну планетку в астероидном поясе. От той операции у Литвина остались самые яркие воспоминания.

Таймер напомнил, что пять минут прошли.

— «Гриф-один» — кораблю. Фиксирую рост фона на шестнадцать процентов. Нахожусь в зоне визуальной видимости. На локаторе — ничего.

— «Гриф-три» — кораблю. Прошёл область трёхкратного возрастания фона — видимо, эпицентр. На локаторе — ничего.

— Возвращайтесь, «гриф-три». Засёк ваши координаты, иду для обследования эпицентра. — Пауза. Потом: — Всем «грифам»! Конфигурация икс-четыре.

Это означало, что истребители должны барражировать в арьергарде, расположившись крестом или ромбом; удобная схема для наблюдений за периферией области. Позиция Литвина, командира группы, находилась вверху, если ориентироваться на северный полюс Галактики. Он поднял «гриф» к вершине креста, отслеживая на локаторе машины Макнил, Коркорана и Родригеса; Эби была точно под ним, Луис и Рихард — ниже, слева и справа. Крохотные истребители затерялись в космической тьме, но «Жаворонка» удавалось различить в оптическом визоре: серебристая стрелка с алым факелом за кормой. Затем огонь погас и вспыхнул снова, но теперь пламя било из вспомогательных двигателей, окружая крейсер розовым колеблющимся ореолом.

— Тормозимся. Полтора «же», — скомандовал Шеврез. — «Грифам»: капитан велел приблизиться на дистанцию пять километров.

Литвин ввёл коррекцию и двинулся было вперёд, но через минуту под шлемом вспыхнула красная метка ошибки. Это казалось удивительным, даже невероятным: при совместных маневрах автопилоты «грифов» получали курсовые данные прямо от корабельного АНК^[8]. Однако…

— Они от нас уходят, — раздался голос Коркорана. — Не тормозят, а уходят на прежней скорости! Я сплю? Или наши компьютеры рехнулись?

— Спишь, — ввернул Родригес. — Только с кем, хотел бы я знать?

Макнил промолчала. Она была на редкость спокойной и молчаливой девушкой. К тому же дисциплинированной: знала, что о причинах задержки с маневром осведомится командир.

— «Гриф-один» — кораблю, — произнёс Литвин. — Подтвердите команду на торможение.

Коммуникатор молчал. Прошла секунда, вторая, третья, потом голос Би Джея рявкнул:

— Полная мощность, Шеврез! Дьявольщина, что происходит?

— Тормозимся на пределе, капитан. Нас затягивает…

— Куда? Там же ничего нет! Ничего, клянусь реактором!

Ничего, молча согласился Литвин, бросив взгляд на панель локатора. По курсу «Жаворонка» — вакуум. Три атома водорода на кубический метр. Ни чёрных дыр, ни белых карликов, ни иных аномалий.

— Красная тревога! — вдруг выкрикнул капитан. — Повторяю, красная тревога! Свомы к бою, огонь по моей команде!

Свомы были гуманным оружием — конечно, в сравнении с лазерами, метателем плазмы, ядерными снарядами и прочим арсеналом корабля. Рой ледяных кристаллов, летящих с огромной скоростью, превращал в решето броню, скафандры, механизмы и человеческие тела. Однако таких поражающих факторов, как радиация или взрывная волна, в данном случае не наблюдалось; рой очищал строго локальные участки без неприятных последствий.

— Может быть, ударим ракетами? — послышался хриплый шёпот Шевреза.

— Нет. Мы не знаем, что там такое, — пробормотал капитан. — Свомы с первого по шестой, узким пучком, огонь!

На панели локатора возникли шесть полупрозрачных пятнышек. Они оторвались от тёмной стрелы корабля и ринулись в пустоту, пересекая экран. На космической скорости удары крохотных льдинок были мощнее, чем взрыв артиллерийского снаряда былых времён.

— Ставим клещи. Приготовиться к атаке, — распорядился Литвин. Его машина передвинулась левее, и Родригес сразу пристроился к ней; Коркоран и Макнил заняли позицию справа, на том же уровне. Расположение «грифов» теперь напоминало готовые сомкнуться клещи.

— Кого атакуем, Первый? — спросил Родригес. — Или что? Вакуум?

Вопрос был по делу: ничего достойного атаки Литвин не видел.

— «Гриф-один» — кораблю. Прошу инструкций. Что…

Он не успел договорить, как слабо мерцающее зарево вспыхнуло впереди, затопив, казалось, всю Вселенную. Взвыла сирена, автопилот, перехватив управление, резко дёрнул судёнышко вверх, желая увести из-под удара, и тут же по обшивке забарабанило. Колпак треснул, что-то пронзило левую ногу и руку Литвина, впилось под ребра, и он ощутил, как тёплые струйки крови сочатся из ран. Затем огромная тяжесть размазала его по оболочке кокона, и гаснущий разум подсказал: ускорение не меньше пятнадцати «же».

Последнее, что он увидел, было корпусом «Жаворонка», пробитым сотнями дыр, из которых, клубясь и превращаясь в белесые снежные хлопья, струился воздух. Погибли, все погибли, мелькнула мысль. От чего?..

Он потерял сознание.

Глава 3

Околоземное пространство, Земля и Луна

Вспышку вблизи Юпитера зафиксировал астроном Лю Чен, дежуривший у большого телескопа-рефлектора обсерватории «Кеплер». Обсерватория была орбитальной, введённой в строй два года назад, принадлежащей Федерации университетов Европы и Северной Америки. Финансировали её щедро, и большой телескоп на «Кеплере» был в самом деле большим, с диаметром зеркала сто двадцать четыре метра. Каждый астроном Земли мечтал дорваться до этого инструмента, а тот, кто не мечтал, являлся либо инвалидом, не подходящим даже для полётов в ближний космос, либо круглым дураком без всяких надежд на учёную степень. ...