Все права на текст принадлежат автору: Геннадий Борисович Марченко.
Это короткий фрагмент для ознакомления с книгой.
ВыжившийГеннадий Борисович Марченко

Марченко Геннадий Борисович
Выживший



ВЫЖИВШИЙ


Книга 1. ЧИСТИЛИЩЕ



Глава I

Короткий тычок в солнечное сплетение заставил меня согнуться пополам. Пока я пытался протолкнуть в лёгкие воздух, мне добавили по почкам, и я, рухнув на пол, едва не отключился. Суки! Знают, куда бить. Ещё бы, опыта в подобных делах у этих костоломов хоть отбавляй.

Перед моими глазами оказались хромовые, хорошо начищенные сапоги следователя.

- Так и будем упорствовать, гражданин Сорокин?

Руки его подельников вздернули меня вверх, продолжая удерживать на весу - ноги пока ещё плохо мне подчинялись.

- Будешь правду говорить, падла?!

И ещё один удар в грудь, после которого я обвисаю в руках своих палачей. На этот раз к горлу подкатила тошнота, и каким-то чудом меня не вывернуло наизнанку. Ещё не хватало здесь наблевать, этот грёбаный садист может заставить и языком вылизывать всё это безобразие. Хотя я бы его, конечно, послал куда подальше, но после этого пришлось бы вытерпеть очередную порцию физических издевательств. А мне и так уже было ой как несладко.


* * *


Как я оказался в столь щекотливой ситуации? В это трудно поверить, но ещё вчера я находился... ровно в восьмидесяти годах отсюда. Да-да, вы не ослышались, именно в годах, а не километрах. Потому что в 1937-й я угодил прямиком из 2017-го.

Ефим Николаевич Сорокин, бывший спецназовец-сверхсрочник, повоевавший когда-то во второй чеченской, теперь частный предприниматель... Получается, что и предприниматель бывший.

Подвела меня тяга к небу, вернее, к прыжкам с парашютом. Надо сказать, что форму я старался поддерживать и в спецназовском спортзале, на ремонт которого выделил когда-то стройматериалы, и периодически наведываясь в подмосковный аэроклуб.

Я не так давно прикупил себе крыло фирмы 'PD-2'. Симпатичной такой раскраски в цветах российского триколора. На этот раз тоже прыгал с ним.

Сиганул из Л-410 вместе с десятком парней и Маринкой - нашей отчаянной боевой подругой. Не стал развлекать себя затяжным прыжком, раскрыл купол на полутора тысячах метров. И тут же меня насторожило, что вокруг никого нет. Ни ребят, ни Маринки, словно всё вдруг чудесным образом испарились. Самолёт тоже пропал из виду, что было весьма странно - я его покинул менее полуминуты назад, и это все-таки не скоростной истребитель, чтобы так внезапно исчезнуть из виду. Облаков тоже вроде бы прибавилось, хотя погода по-прежнему оставалась солнечной.

Недоумевая, принялся обшаривать взглядом землю, и ещё больше удивился, не узрев там ни людей, ни машин, включая мой 'Nissan', где я оставил деньги и телефон, да и вообще местность как-то изменилась. Куда пропал домик, где сидело всё руководство аэродрома, включая диспетчера и начальника, и во дворе которого мы укладывали парашюты? Ох, что-то не нравится мне всё это!

Приземление прошло нормально, хотя и трава показалась мне выше и гуще, чем была раньше. А неподалеку, привязанная к столбику, паслась буренка, с интересом косящая в мою сторону - что это, мол, за дядька с неба свалился! Интересно, где же люди? Что вообще происходит?

Голова думает, а руки делают. Кое-как затолкал парашют в ранец, и двинулся в сторону Ватулино, как называлась ближайшая к аэроклубу деревня. Она, кстати, тоже странным образом видоизменилась. Никаких современных материалов, некоторые дома вообще крыты соломой. Не успел войти, как был облаян шавками, а какой-то паренек в закатанных штанах с криком 'Шпион! Шпион!' порскнул прочь. Я пожал плечами, гадая, какие ещё открытия меня ждут.

Они и не заставили себя ждать. Появился тот же пацан, с которым рядом вышагивал... Наверное, это всё же был милиционер, однако выряженный словно по довоенной моде: в подпоясанную широким кожаным ремнем белую гимнастерку с петлицами в бирюзовой окантовке, в синие галифе, заправленные в начищенные до блеска сапоги, а его гладко выбритую макушку венчала фуражка с красным околышем. Вдобавок из кобуры выглядывала рукоятка револьвера. Они что тут, историческое кино снимают?

Я так и его и спросил, мол, что за фильм снимаете? На что 'ряженый' окинул меня недобрым взглядом, а его рука потянулась к кобуре.

- Кто такой? Документы, гражданин, предъявите.

- Вы извините, товарищ, но документы я в воздух не беру. Я их в машине оставил, и теперь вот не пойму, где машина и куда вообще все подевались?

- Товарищ?! Тамбовский волк тебе товарищ! А ну, руки вверх!

Глядя на направленный мне в грудь ствол модифицированного револьвера системы Нагана, я подумал, что шутка зашла слишком далеко.

- Слышь, мужик, ты хорош дурака-то валять. Кто у вас тут главный? Режиссер не Михалков случайно, может, он продолжение 'Утомленных солнцем' снимает? Так я могу кого-нибудь сыграть...

- Молчать! Руки в гору, сволочь!

Ого, а товарищ не унимается. Вон как рожа покраснела, глаза навыкат, губы дрожат, ещё и народ вокруг собираться начал, перешептывания, в которых слово 'шпион' звучало уже несколько раз, я прекрасно слышал. Дурдом какой-то!

Ну ладно, сам напросился. Ничего сложного делать не пришлось. Учитывая, что 'милиционер' стоял ко мне вплотную, я сначала опустил на землю парашютный ранец, затем поднял руки, и тут же зажатым в левой шлемом рубанул по запястью его правой руки, в которой он держал ствол. Револьвер упал в пыль, охнувший вместе с зеваками 'ряженый' потянулся было за оружием, но удар носком кроссовки под коленную чашечку заставил оппонента со стоном свалиться мне под ноги. Я спокойно подобрал револьвер, тут же одна из баб завизжала, и народ кинулся врассыпную. Остался только беззубый старик с потухшей цигаркой во рту, в телогрейке и рваном треухе на голове, несмотря на августовскую теплынь.

'Милиционер' предпочитал лежачее положение, хотя вполне мог, думаю, стоять на своих двоих - не так уж сильно я ему зарядил. Ну и пусть лежит, целее будет. Кстати, револьвер-то небось со спиленным бойком, а если нет, то патроны наверняка холостые. Пиротехника киношная как-никак. Как-то знакомый, без лишний афиши коллекционировавший боевое оружие, давал мне пострелять по банкам из точно такого же револьвера, так что какой-никакой опыт обращения с подобным оружием имелся. Я прицелился в ближайшее дерево, нажал на спусковой крючок, раздался выстрел... и от ствола отлетела крупная щепка. Кто-то снова завизжал, уже с той стороны дома, а я сам от неожиданности едва не присел. Вот же ни хрена себе, вот тебе и холостые!

Единственный, кто сохранял полную невозмутимость, был тот самый старик в треухе. К нему-то я и направился.

- День добрый, отец!

- Ась?

- День добрый, говорю! Дед, это Ватулино?

- Ась?

- Я спрашиваю, это село Ватулино?

- Ась?

- Тьфу ты!

Вот же ведь, тетерев попался. В этот момент я приметил выглядывавшего из-за плетня того самого парнишку, что привел милиционера. Поманил его пальцем.

- Слышь, пацан, это деревня Ватулино?

Парнишка вылез из-за плетня и, ковыряя пальцем в носу, бесстрашно приблизился.

- Ага, Ватулино... Дядь, а дашь револьвер подержать?

- Дам, только сначала патроны выковыряю из барабана.

Ну вот, теперь пистолет без боеприпасов - просто железка. Хотя, может, у 'милиционера' где-то заныканы запасные. Но пока он не рискует дергаться, а я, под его взглядом, в котором смешались страх и ненависть, даю револьвер поиграться парнишке. Не забыв предупредить, что оружие детям не игрушка.

- Слушай, мой юный друг, а что это у вас тут все так вырядились? - придержал я за шиворот собиравшегося удрать мальца. - Кино что ли снимают?

- Неа, кина тут нету. К нам в прошлом месяце приезжали кино показывать в клубе, 'Чапаева' смотрели.

Однако... Как-то у них тут всё дремуче.

- У вас в клубе телефон есть?

- Ага.

- А где этот самый клуб находится?

- Да вон он!

И пальцем указал на высившуюся за селом церквушку.

- В церкви?

- Это раньше там церква была, а щас клуб.

Всё страньше и страньше... Ладно, пойдем разведаем, что к чему. Видно, слава бежала впереди меня, потому что навстречу мне никто не попался, и даже шавки предпочитали облаивать с безопасного расстояния. В кармане джинсов в такт шагам весело позвякивали экспроприированные у 'милиционера' патроны. Я на 'ряженого' не оглядывался, у меня после Чечни развилось чувство, благодаря которому я ощущал направленный в спину ствол. А сейчас это чувство помалкивало.

Джинсы, кстати, не мешало бы простирнуть, от травы остались зеленые полосы. В отличие от некоторых своих коллег по парашютному спорту, я предпочитал обычную 'джинсу' и майку с длинным рукавом, если прыгать приходилось летом. Ну и шлем, само собой, отечественного производителя 'Matrix'.

От околицы до церкви было метров сто. 'Клуб крестьянского досуга имени Демьяна Бедного' - прочитал я намалеванные белой краской слова на красном транспаранте. Возле бывшей церкви о чем-то горячо спорили девица с парнем. Голова девушки была повязана красной косынкой. У парня, одетого в простенький костюм и рубашку с большим отложным воротником, на лацкане красовался значок ОСОВИАХИМ. Я расслышал слово: 'Стреляли', видно, эхо выстрела и сюда донеслось. Увидев меня, бодро вышагивающего со шлемом в руке и парашютным ранцем за спиной, они застыли как вкопанные.

- Здравствуйте, товарищи.

Я мило улыбнулся, всем своим видом выказывая дружелюбие. Если девушка глядела скорее заинтересованно, и ответила тихо 'Здрасьте', то во взгляде парня присутствовало напряжение. Похоже, придется брать инициативу в свои руки.

- Товарищи, мне сказали, у вас тут телефон имеется.

- Ну, имеется, и что с того? - наконец откликнулся обладатель осовиахимовского значка.

- Позвонить бы.

- А вы, извините, кто такой будете?

Снова те же вопросы. Чем я их удивляю, собственно говоря? Это они меня удивляют. Ладно бы, я словно какой-нибудь хронопутешесвтенник провалился лет на семьдесят в прошлое... Постойте-ка! А ведь как ни фантастично это звучит, но многое могло бы объяснить. Я, конечно, читал в своё время и 'Янки из Коннектикута при дворе короля Артура' Твена, и 'Машину времени' Уэллса, но это же просто литература! Красивые, но выдуманные истории о путешествиях во времени! Ладно, сейчас попробуем выяснить.

- Фамилия моя Сорокин, я из Москвы. Прыгал с парашютом, пока летел - всё странным образом поменялось. Словно в прошлое угодил.

- Как герой Марка Твена? - округлила глаза девушка.

Гляди-ка, не я один такой начитанный. Но нужно все-таки выяснить мое времянахождение.

- Девушка, будьте так любезны, подскажите, какой сейчас год?

- Тысяча девятьсот тридцать седьмой.

- Тридцать седьмой?

Нет, я, конечно, ожидал чего-то подобного, но всё же ее слова произвели на меня эффект подобно удару обухом топора по голове. Прилетело мне как-то в одной из драк ещё до армии, так что было с чем сравнивать. Услышав ответ девицы, я разве что на пятую точку не сел. Это что же получается, други дорогие, я и впрямь сорвался в прошлое аж на... дайте-ка посчитаю... на 80 лет! Ну ни хрена себе расклады! Мать моя женщина, да за что же мне это?!!

- Вам плохо?

- Что? А, это ерунда, сейчас пройдет... А число какое? - поинтересовался я слабым голосом.

- 19 августа, четверг.

У нас в 2017-м это число на субботу выпадает, как-никак в аэроклуб я по субботам и заглядывал. Здесь же четверг, а верить словам девушки повода не было.

Все-таки негоже выглядеть барышней, падающей в обмороки при каждом удобном случае. В глубине души, конечно, теплилась надежда, что я стал жертвой чьего-то грандиозного розыгрыша, но теплилась очень слабо.

В этот момент из черного репродуктора-тарелки на столбе что-то захрипело, после чего диктор - точно не Левитан - с середины фразы начал рассказывать, что на юге и юго-востоке Польши вчера началась крестьянская забастовка. Закончил он сообщением, что установившийся в прошлом году в Испании режим Франко продолжает проводить репрессии против несогласных с диктатурой. Тысячи ни в чем неповинных испанцев брошены за решетку, многие, поддерживавшие свергнутых в результате военного переворота республиканцев, расстреляны... А затем в эфире объявили песню повстанцев из только что вышедшего на экраны кинофильма 'Остров сокровищ', и зазвучало бодрое '...Пусть победно горит надо всеми наш гордый и свободный стяг! Ружья - за плечи, и ногу - в стремя! Кто не с нами, тот и трус и враг!...'

Всё это время мы втроем стояли и, словно завороженные, слушали звуки из репродуктора, и только на песне я, наконец, встряхнулся. Не будучи по жизни подвержен приступам депрессии, решил не заморачиваться моральными терзаниями, а принять всё как должное и решать проблемы по мере их поступления.

- Товарищи, раз уж меня угораздило так влипнуть, то мне нужно встретиться с кем-то из... вышестоящих начальников.

- Можно пригласить председателя колхоза, товарища Кондратьева, - предложила девушка. - Ой, а вы из какого года к нам попали?

- Оля, ты что, не видишь, это же немецкий шпион, - довольно громко прошептал ей на ухо молодой человек.

- Ой, - снова ойкнула девушка. - Ты думаешь, Олег?

- А ты что, всерьез веришь его россказням про машину времени?

Нет, я на его месте тоже, понятно, не поверил бы. Но поскольку я точно знал, что каким-то чудом угодил в прошлое, то просто сказал:

- Вот вы, товарищ, чушь несете. И знаете почему? Да потому что любой шпион не стал бы прикидываться хронопутешественником. Он бы постарался замаскироваться под обычного советского гражданина, а не ходил бы по деревне с парашютом и в импортных джинсах.

- У нас село, - поправил меня Олег.

- Хрен редьки не слаще, - довольно бесцеремонно парировал я.

Ишь ты, Оля-Олег, свела судьба двух почти тезок. Только одна ко мне всей душой, а второй шпиона подозревает. Опять же, на его месте мне в голову тоже закрались бы аналогичные мысли. Время такое.

А я же со своими знаниями могу предупредить того же Сталина о готовящемся нападении фашистской Германии на СССР 22 июня 1941 года. Главное - добраться до секретаря ЦК ВКП (б) - так, кажется, сейчас называется его должность. Если, конечно, не считать разного рода прозвищ типа Кобы или неофициального титула Вождь народов.

- Стоять! Стоять, сука! Руки!

Опа, снова нарисовался давешний милиционер. Теперь уже, пожалуй, можно и не закавычивать, видно, страж порядка самый что ни на есть настоящий.

- Товарищ Дурнев, у нас тут шпион вроде бы, - пытается вставить реплику Олег.

- Без тебя знаю, - зло отвечает лысый, направляя на меня ствол вернувшегося к хозяину револьвера.

На этот раз Дурнев держится от меня подальше, помнит, чем в прошлый раз закончился неосторожный подход к моей персоне. Ну и пусть с ним. Надеюсь, хватит ума не выстрелить, а сдать 'шпиона' куда следует. Там-то и разберутся, что к чему. Теперь придется как-то встраиваться в существующую модель времени, пытаться выжить в столь интересную и неспокойную эпоху.

По команде милиционера Олег мне скрутил за спиной бечевкой руки, причем так, что я легко мог бы освободиться. Но решил не делать этого до поры до времени. Затем меня обыскали, найдя лишь висевший на шнурочке маленький серебряный образ с моим покровителем - Георгием-Победоносцем.

- Верующий? - поинтересовался Дурнев.

Я промолчал, не посчитав нужным отвечать на этот вопрос. Милиционер, впрочем, и не настаивал.

Затем был усажен в телегу, которой 'рулил' молчаливый мужик, и под конвоем Дурнева препровожден в райотдел НКВД. Дорога заняла чуть больше часа.

Местный начальник по фамилии Козлов с виду казался довольно дружелюбным, хотя первым же делом поменял веревку на наручники - прообраз наручников будущего, из которых, впрочем, освободиться было не менее проблематично. С интересом меня расспросил, кто я и откуда, поинтересовался, во что это я одет, полюбопытствовал насчет марки конфискованных у меня парашюта с запаской и шлема, хмыкнул, покачал головой, всё зафиксировал, при этом не выказав какого-то удивления, словно каждый день ему приходится общаться с путешественниками во времени. Затем велел своему помощнику вывести меня в коридор.

- Может, в кутузке посидит?

- Там битком, нечего с ворюгами и алкоголиками нары делить, - высказался Козлов. - Тем более, я так думаю, недолго ему у нас куковать.

В коридоре на лавочке в рядок сидели какие-то понурые граждане, для которых я не представлял интереса. От нечего делать стал прислушиваться к происходящему за дверью. Сюда доносился только глухой бубнеж начальника, четко я расслышал лишь последнюю фразу:

- Так точно, товарищ Реденс!

Ни о чем не говорящая фамилия. Вот если бы прозвучало 'товарищ Берия'... Как-то некстати вспомнился стишок, который я пробормотал вслух:

'Сегодня праздник у ребят,

Ликует пионерия!

Сегодня в гости к нам пришёл

Лаврентий Павлыч Берия!'

По-моему, там было продолжение, что-то про Мингрельца Пламенного, только я его не помнил. Да и тычок конвоира в плечо дал понять, что не время для стихотворных потуг. Как раз в коридор выглянул начальник отдела.

- Сидите? Это хорошо.

После чего снова скрылся в кабинете. А примерно через час, когда солнце уже клонилось к закату, во дворе раздалось тарахтение. Сквозь запыленное окно можно было разглядеть, что это черная 'эмка', в которой я без труда опознал классический 'воронок'. С переднего пассажирского сиденья выбрался перехлестанный ремнями чекист с планшетом на боку. На заднем сиденье я разглядел ещё двоих, которые покидать автомобиль не собирались. Проходя мимо по коридору, вновь прибывший бросил на меня загадочный взгляд, после чего скрылся в кабинете. Через минуту вышёл, застегивая планшет, вместе с местным начальником.

- Кулемин, отконвоируешь задержанного в машину товарища Шляхмана.

Значит, этот крутой перепоясанный и есть Шляхман. Меня усадили на заднее сиденье, промеж двух амбалов, от одного из которых несло смесью табака и чеснока. Хорошо хоть наручники догадались перецепить спереди, иначе я бы всю поездку ощущал серьезный дискомфорт. В багажное отделение закинули вещдоки. Шляхман ограничился лишь одной фразой: 'Поехали', и затем всю дорогу до Москвы молчал. Это молчание и его, и его подручных меня слегка нервировало. И было оно таким гнетущим, что я даже не сделал попытки завязать разговор.

Ну а что дергаться раньше времени? С моими показаниями этот крендель наверняка ознакомился, ничего нового я ему не скажу. А так-то меня интересует, что со мной будет дальше, а так же то, как обстоит дело в будущем без меня. Прежде всего, с моим бизнесом. В качестве наследника я ещё год назад указал своего сына, который переходил на 3-й курс МГУ. Почему не жену? Потому что ее нет, разбежались мы четыре года назад, после того, как я ее застукал на месте преступления. Вернее, в постели с чужим мужиком. Что удивительно, таким задохликом, что даже мараться об него не стал, просто пинками выгнал на январский мороз в чем мать родила. А жене сказал, что не жена она мне больше. Тот задохлик, кстати, в ее жизни, насколько я знаю, больше не появлялся, но со своими вполне ещё товарными внешними данными и моими отступными она нашла себе какого-то бизнесмена, и сына, зараза, увела с собой.

Однако, поступив в универ, Димка решил жить отдельно, хотя вроде бы отчим относился к нему неплохо. Во всяком случае, так мне докладывали мои люди, поскольку с бывшей я не общался, а сын в силу возраста с родителями не откровенничал, разве что с бабушкой. Ну а я стал оплачивать ему съемную квартиру в Кунцево, причем на год вперед. Мой адвокат Жорик по идее человек проверенный, все бумаги тем более были заверены у нотариуса. Но что-то грызла меня какая-то жаба, что-то не давало покоя...

А вот и Москва! Теперь-то я не сомневался, что угодил в прошлое, такие декорации даже Сергею Бондарчуку было бы не под силу организовать. Многие здания и улицы были знакомы, но попадалось достаточно и незнакомых строений. Немало улиц было закатано в асфальт, но хватало и булыжных мостовых, а одна из улочек оказалась покрыта досками. А на Ленинских горах вместо высотки МГУ, в которой через восемь десятилетий будет учиться мой сын - скопище деревянных построек.

Мысли вновь вернулись к родным и друзьям, оставшимся в 2017-м. За думами я не заметил, как уже в сумерках мы завернули во двор страшного в эти годы дома на Лубянке.

- Выходи, - вернул меня в действительность толчок локтем в бок.

Меня отконвоировали в какое-то подвальное помещение без окон. Из всей обстановки - стол с лампой, привинченный к полу ножками табурет, и стул для следователя. Меня усадили на табурет, освободили руки, и мелькнула мысль, что всё ещё, быть может, образумится. Шляхман устроился напротив, распластав перед собой чистый лист бумаги и вооружившись пером. Рядом лежал протокол, написанный Козловым, включая опись конфискованного имущества.

- Фамилия, имя, отчество, дата рождения?

- Послушайте, вот же у вас же есть мои показания, которые конспектировал начальник райотдела, зачем же повторяться...

- Фамилия, имя, отчество и дата рождения? - с нажимом и раздельно повторил следователь, не поднимая глаз от бумаги.

- Сорокин Ефим Николаевич, 12 декабря 1980 года.

- То есть вы продолжаете настаивать на том, что попали к нам из будущего? - теперь уже взгляд направлен мне в переносицу.

- Да, продолжаю. А вы что, не верите? Я же могу рассказать, когда на нас немцы нападут...

- Молчать! Я тебе, гнида, слова не давал. Отвечать на конкретные вопросы!.. Итак, вы настаиваете, гражданин Сорокин, что родились в 1980-м году?

Как он ловко с 'вы' на 'ты' переходит и обратно, только что ярился, и тут же снова воплощение спокойствия. Ай да Шляхман!

- Да.

- Громче!

- Да, я родился в 1980-м. Вы меня что, всерьез за шпиона принимаете?

- Рыков, - кивнул Шляхман своему помощнику.

В следующее мгновение мне прилетела такая мощная оплеуха, что, лишь вцепившись пальцами в табурет, я избавил себя от падения на холодный пол. В голове гудело несколько секунд, а затем во мне поднялась волна такой ненависти, что, невзирая на возможные последствия, я резко вскочил и зарядил апперкот не ожидавшему такой ответки Рыкову. Подручный следователя кулем осел на пол, а сам Шляхман уже судорожным движением расстегивал кобуру.

- Да ты... Ты что, сука! Я же тебя, гнида, на месте расстреляю!

- Расстреливай, - выдохнул я. - Да только и до тебя очередь дойдет, как до многих твоих подельников. А на том свете я уж тебя достану, не сомневайся.

- Петров! Петров, мать твою!

Металлическая дверь распахнулась, и в проеме возник второй амбал, также вооруженный револьвером.

- Одень на него 'браслеты'!

Я молча протянул руки вперед. Сопротивляться против двух вооруженных людей было бессмысленно. Вернее, уже трех - Рыков понемногу приходил в себя после моего нокаута, шаря непослушными пальцами по кобуре.

- Руки назад, - рявкнул Петров.

Ладно, хрен с тобой, золотая рыбка. Завел руки за спину, на запястьях тут же защёлкнулись наручники. К этому времени Шляхман малость успокоился. Вернув пистолет на место, и заложив большие пальцы рук за ремень, он остановился напротив, буравя меня своими бесцветными глазенками.

- А наш цветочек-то оказался с шипами, - задумчиво протянул он, покачиваясь с пятки на носок и обратно. - Кто же ты такой, Ефим Сорокин? Что не наш человек - понятно. Наш человек не будет ходить в иностранной одежде, да ещё и с иностранным парашютом в цветах царского флага. И по-нашему как ловко шпарит. Где ж это тебя языку-то так хорошо обучили?

- А я думаю, товарищ Шляхман, он из этих... из бывших, - подал голос Петров.

- Верно мыслишь, Петров. Судя по возрасту, вполне мог быть каким-нибудь кадетом, воевать на стороне белых, а потом сбежать во Францию от справедливого наказания. Ну а затем его завербовали и забросили на бывшую родину... Так на чью разведку работаем, гражданин Сорокин?

Я хранил гордое молчание. Ну а что толку доказывать, я свою версию уже озвучил. Не хочешь верить - дело твое.

Короткий тычок в солнечное сплетение - и я ловлю ртом воздух.

- Так и будем упорствовать?

Ну а дальше по отработанной схеме... Что ж не покуражиться над беспомощным человеком? Когда тело уже ломало от боли, меня усадили на табурет и предложили снова покаяться, признавшись в подготовке покушения на товарища Сталина. Подняв глаза на Шляхмана, я плюнул ему в лицо:

- Да пошёл ты!

Тут же на меня вновь обрушился град ударов, и на этот раз после крепкой плюхи по затылку носком сапога я всё же отключился. Очнулся на полу от вылитого мне на голову ведра ледяной воды. Всё та же комната, всё те же лица. И очередной приступ сдерживаемой тошноты. Похоже на лёгкое сотрясение мозга.

- Гляди-ка, какой упорный, - разминая пальцы, удивлялся Шляхман. - Ну, у меня и не такие кололись. Сегодня мне некогда с тобой возиться, гнида, а завтра мы продолжим.

- Куда его, в 'нутрянку'?

- Слишком много чести, чтобы во внутреннюю тюрьму сажать. Пусть в 'Бутырке' обживается, с уголовниками и прочей политической швалью. А завтра я приеду на допрос, и ты всё у меня подпишешь, сучонок!

Снова 'воронок', дорога до Бутырской тюрьмы словно в тумане. Стемнело уже окончательно, на Лубянке я провел порядка двух часов. Пришёл в себя, когда меня перед заселением в камеру принялись обыскивать, заставив догола раздеться и не стесняясь даже заглядывать в задний проход.

- Это что? - ткнул надзиратель в образок на моей шее.

- Это мое распятие, Георгий Победоносец.

- Верующий? - второй раз за день услышал я этот вопрос.

- Умеренно.

- Серебро?

- Подделка, - сказал я, направляемый внутренним чутьем.

- Всё-равно придется снять, раз уж даже шнурки положено сдавать.

Ну не драться же с ними! Один хрен изымут, только ещё и синяков наставят. А оно мне надо?

- Только не потеряйте, - предупредил я, снимая Георгия.

- Не боись, он больше тебе, может, и не пригодится, - оптимистично хмыкнул надзиратель.

Затем с меня сняли отпечатки пальцев, сфотографировали фас и профиль, а врач провел поверхностное освидетельствование, составив на меня медицинскую карту.

После чего мне вручили изжеванный матрас с подушкой и тощим одеялом, кусок хозяйственного мыла, алюминиевые тарелку, ложку и кружку, сменившими уже Бог знает какого по счету владельца, и препроводили в камеру, скудно освещаемую забранной в сетку лампочкой. Вытянутое помещение, заканчивавшееся зарешеченным оконцем, было рассчитано от силы на 25 подследственных, здесь же толпилось, пожалуй, больше полусотни бедолаг. Они тут в пересменку что ли спят? Кто лежит прямо на полу, кто сидит, кто просто стоит... Небольшой свободный пятачок только возле параши, занавешенной какой-то тряпкой, рядом ржавый умывальник, из такого же ржавого крана капает вода. Черт, ещё и вонь! Пахло немытым телом и, как мне показалось, смертью. Не смрадом разложения, а предчувствием близкого финала, который вроде бы и запаха не имеет, но именно так же пахло в том сарае, куда меня, раненого, затащили чехи. Хотел я тогда, чтобы в плен не попасть, последнюю пулю оставить себе, но так уж удачно появилась передо мной оскаленная рожа какого-то ближневосточного наемника, что я не без удовольствия нажал на спусковой крючок поставленного на одиночные АКМ. И с не меньшим удовольствием наблюдал, как на лбу бандита появляется красное пятно, а затылок взрывается красными брызгами, перемешанными с кусками черепа, волосами и мозговым веществом. Затем достал нож и собрался дорого продать свою жизнь, но пуля в плечо нарушила мои планы. Кость, к счастью, не задело, рана оказалась по большому счету пустяковой, но меня повязали и отконвоировали в этот аул, в сарай, где держали пленных срочников.

Вот тогда, оказавшись вместе с такими же бедолагами, я сразу почувствовал запах смерти. Люди знали, что их ждет. Периодически одного из них выводили во двор и перерезали глотку, снимая всё на видеокамеру. После чего отделяли голову от туловища, держали за волосы перед объективом видеокамеры, и говорили, что так будет с каждым, кто пришёл на их землю с оружием. А останки сами же пленные и закапывали. Обычно брали двоих, вручали им лопаты и под конвоем отводили в ближайший лесок, хотя это скорее можно было назвать зарослями.

От срочников я узнал, что их сдал чеченам их же командир, полковник Ивановский. Приказал по рации защищавшим блок-пост парням сдать оружие, мол, он договорился с чеченским командиром, что их не тронут, если они позволят пройти отряду боевиков. Не тронули... Только в плен взяли и теперь вырезают, как баранов, поодиночке.

- Лучше бы я весь рожок в них выпустил, да там бы и полег, - с бессильной злобой говорил сержант Рюмин, глядя в одну точку остекленевшим взглядом. - Не хочу подыхать вот так, с перерезанной глоткой.

После одной из таких казней меня, уже более-менее оправившегося от раны, и как раз этого сержанта повели закапывать очередной обезглавленный труп. Мы же его и тащили - я ухватил тело подмышки, а Рюмин за ноги. Лопаты нам вручили уже на месте захоронения.

Лопаты были штыковыми, и заточены прилично, а учитывая, что у меня имелись кое-какие навыки владения разными видами холодного оружия, я управился без лишнего шума. Слишком уж самонадеянными оказались наши конвоиры. А затем мы с Рюминым, вооруженные трофейными автоматами, вернулись к стоявшему на отшибе аула сараю и выкосили немногочисленную охрану. С одним, впрочем, раненым мною в бедро, я немного пообщался. Выяснилось, что полковник Ивановский давно уже сотрудничает с полевыми командирами, и за то предательство с блок-постом получил на свой заграничный счет 5 тысяч 'зеленью'. Выслушав показания, я, сильно не заморачиваясь, прирезал боевика так же, как он резал наших парней. Разве что голову оставил на месте. Не тащить же этого калеку по горам в качестве живого свидетеля.

Ну а освобождать пришлось только двоих - остальных к тому моменту чехи уже пустили в расход. Вот так, вчетвером, мы ударились в бега, и спустя два дня блужданий по горам вышли к Аргуну. В тот аул на следующий день отправился хорошо экипированный отряд, а насчет предателя доложили куда следует, надеясь на справедливое расследование. Каково же было мое удивление, когда через месяц в списке награжденных боевыми орденами и медалями я обнаружил фамилию полковника Ивановского! После этого я понял, что не хочу иметь никакого дела с армией, которой командуют продажные полковники и генералы, и уволился на гражданку.

И вот сейчас я вглядывался в лица тех, кто были современниками моих деда и прадеда, и видел в их глазах безнадегу. За редким исключением - эти люди ещё надеялись, что всё с ними произошедшее в последние дни - всего лишь ошибка. Что ТАМ разберутся и отпустят, да ещё, возможно, принесут извинения.

- Опа, новенький, - крикнул кто-то из задних рядов.

Лица практически у всех равнодушные, лишь некоторые посмотрели в мою сторону заинтересовано.

- Здорово всем! - сказал я, вспомнив нейтральное приветствие из когда-то прочитанного о правилах поведения новичков в камере.

- И тебе не хворать, - ответил протиснувшийся вперед чуть прихрамывающий невысокий мужичок в потрепанном пиджачишке. - Тебя как кликать-то, бедолага?

- Ефим. Ефим Сорокин.

- А меня можешь звать Костыль. И какую статью шьют?

- Без понятия. Предлагают записаться в шпионы.

- Ха, да тут полкамеры 'шпионов' и 'диверсантов', а остальные враги народы, - растянул в улыбке щербатый рот уголовник, в каковые я его сразу же записал. - А любопытный у тебя прикид, не по-нашему вон на штанах написано. Дипломат что ли?

Хм, интересный вопрос. Можно и дипломатом прикинуться, только как долго смогу косить под работника заграничного посольства или консульства. А ну вдруг в этой толпе кто языками владеет, устроит мне экзамен? Я-то сам по-английски с пятого на десятое могу общаться, но на дипломата такой уровень не тянет. С остальными языками и вовсе беда. Сказать, что был частным предпринимателем, барыгой? В эти годы барыгой можно было быть лишь подпольно, золотые времена НЭПа уже прошли, насколько я помнил. А может, прикинуться каким-нибудь спортинструктором?

- Че молчишь-то, Ефим Сорокин?

- Инструктором РККА был по рукопашному бою.

- Типа вроде как драться умеешь? - ощерился Костыль.

- Типа вроде как.

- А что, может, проверим?

- Рискнешь? - криво ухмыльнулся я в эту наглую уголовную морду.

- А че, ты меня за фраера что ли держишь?

И Костыль бесцеремонно схватил меня за отворот майки. Вернее, попытался схватить, потому как я его руку перехватил и, недолго думая, заломил запястье, заставив слишком любопытного подследственного с перекошенной от боли рожей присесть на корточки.

- Никогда. Так. Больше. Не делай.

- Понял, бля, понял!.. Отпусти, бля, больно!

Я отпустил запястье, и увидел, что на освободившееся пространство выперлись трое нехилых таких 'жильцов', габаритами мало уступающие подручным Шляхмана.

- Сссука! - просипел Костыль, держась за запястье. - Ну все, хана тебе, инструктор.

- Ну-ка заканчивай, Костыль, свое представление.

Вперед выступил высокий короткостриженый мужчина с щеточкой усов над верхней губой по нынешней моде, в распоясанной гимнастерке с оторванными петлицами. Сразу было понятно, что прежде чем сюда угодить, он занимал серьезный пост в армии или органах.

- Ты, комбриг, затухни, а то и сам отхватишь, - кинул ему Костыль. - И твои заслуги бывшие тебе не помогут, будешь под нарами копошиться и жрать у параши.

Вот ведь, казалось бы, теснота такая, что и шагу ступить негде, а умудрились моментально освободить пятачок в несколько метров, может быть, чуть поменьше классического ринга. Я находился в центре этого пятачка, а подручные Костыля обступали меня с трех сторон. Один из них - долговязый - поигрывал ножкой от табурета, ещё один - со шрамом попрек рожи - сжимал в руке носок, набитый, кажется, песком, а их главарь - заточку сделанную из ручки обычной ложки.

Отрабатывали мы и такие ситуации, причем с боевым оружием, так что в осадок я выпадать не спешил, а всего лишь чуть поменял стойку, на что побитое на Лубянке тело отозвалось лёгкой болью. Не так уж и сильно меня покалечили палачи Шляхмана, чтобы я не мог отбиться от простых уголовников.

Первым меня атаковал обладатель деревяшки. Ну кто же так бьет-то!.. Размахнулся, словно топором полено рубить собрался. Я даже, кажется, успел усмехнуться, прежде чем сделать полшага вперед, сокращая дистанцию, и нанести опережающий тычок согнутыми в фалангах пальцами подмышку. Аккурат в нервный узел!

Движение заняло сотые доли секунды - с реакцией у меня всегда был порядок. Ножка от табуретки с глухим стуком покатилась под ноги одного из зрителей, который испуганно отступил в сторону. Дальнейшая судьба самопального оружия меня не интересовала, потому что, не давая обезоруженному, чья правая рука повисла плетью, прийти в себя, я шлепнул его ладонью по гортани. Отвернувшись от захрипевшего противника, рубящим ударом ребра ладони сломал ключицу следующему оппоненту, который, вопя благим матом от болевого шока, рухнул на колени. Третий малость замешкался, обозревая картину внезапного падения товарищей, причем падения в буквальном смысле слова - оба со стонами корячились на полу. Этим замешательством я и воспользовался, на этот раз решив сделать всё не только эффективно, но и эффектно. Удар ногой в прыжке с разворота - самое то, когда нужно выпендриться, хотя в реальном поединке с равным соперником после такой 'красоты' скорее тебя самого отправят в нокаут. Блоки, нырки и уклоны ещё никто не отменял, а также одновременную атаку соперника, который находится в неустойчивой позиции.

Ну а у меня всё получилось как в учебном фильме: кроссовки даже без шнурков держались на ногах неплохо. И лежавший на полу в отключке уголовник - прекрасное тому подтверждение.

- А теперь ты, Костыль, - с улыбкой, не предвещавшей ничего хорошего, сказал я, делая шаг в сторону главаря.

- Не подходи, сука, порешу!

Костыль выставил перед собой заточку, делая выпады в мою сторону, впрочем, на безопасном пока для себя расстоянии. Я сделал ещё шаг, ещё... Противник отступал, пока не уперся спиной в находившийся под оконцем столик с парой табуреток, одна из которых была о трех ножках. После этого бросил подпиленную ложку на пол и поднял руки, словно сдающийся в плен немец на кадрах военной кинохроники.

- Твоя взяла, - выдавил из себя Костыль, глядя на меня исподлобья.

Я подобрал с пола заточку, провел по заточенному краю ногтем. Острая, такой легко можно горло перерезать. Себе, что ли, оставить... А если обыск? На фига мне такие проблемы? Поэтому просто зашвырнул ногой заточку под дальнюю отсюда шконку. А вот ножку я велел Костылю присобачить на место, чтобы порядочным людям было комфортно сидеть. Уголовник проглотил и это оскорбление, тем более что его подручные всё ещё приходили в себя. Те двое очухаются, а третьему, со сломанной ключицей, прямая дорога в 'больничку'. Блин, может легко меня сдать, пусть даже это и потянет на стукачество, что наверняка не добавляет баллов в блатной среде. Но теперь уж что об этом думать: что сделано - то сделано.

- У твоего подельника перелом ключицы, пусть ему окажут первую помощь, - сказал я Костылю.

Ожегши меня взглядом, тот принялся барабанить в железную дверь. Через несколько секунд открылся 'глазок'.

- Че за дела?

- Корешу моему плохо. С верхней шконки упал, ключицу сломал. В 'больничку' ему надо.

'Глазок' закрылся, а через несколько минут в двери провернулся ключ, и в камеру вошли два надзирателя в разных званиях, в которых я пока практически не разбирался.

- Этот что ли?

- Он, - кивнул Костыль.

- Слышь, идти можешь?

- Могу, - сквозь зубы ответил бедняга, держась за плечо.

- Тогда вперед.

Дверь захлопнулась, и жизнь камеры вернулась в обычное русло.

- А вы молодцом себя проявили. Я и сам люблю побороться, изучал самбо, но такую манеру боя вижу впервые.

Ага, давешний комбриг нарисовался. Смотрит с симпатией, видно, местный авторитет всем успел порядком надоесть.

- Комбриг Феликс Осипович Кржижановский, начальник пехотного училища.

Представляясь, комбриг даже чуть щёлкнул каблуками, после чего протянул мне руку. Рукопожатие было крепким, видно, и впрямь борьбой увлекается.

- Ну а я уже представлялся. Правда, не вам, а этому, - кивнул я на затихарившегося уголовника.

- Но мы все прекрасно слышали, что вы Ефим Сорокин, инструктор РККА по рукопашному бою, - улыбнулся Кржижановский. - Давайте присядем, что ли... Эй, товарищ, подвиньтесь чуток... А в каком звании, если не секрет, под чьим командованием?

Этак он меня сейчас втянет в расспросы, так что я сам запутаюсь. Не зная местных реалий, довольно легко попасть впросак.

- Не спрашивайте, военная тайна, - понизив для солидности голос, сказал я. - Служба в секретном подразделении не предполагает широкой огласки.

- Понял, - так же тихо ответил комбриг и перешёл на другую тему. - Вас били?

- Было дело. Не то что бы сильно, но завтра обещали продолжить.

- А меня ещё нет, но угрожали, требовали написать донос на самого себя, что я якобы являюсь врагом народа и провожу на своей должности вредительскую деятельность. Какая чушь! Мне бы только до товарища Сталина добраться, уж он бы разобрался.

- И как вы собираетесь добираться?

- Моя супруга должна была позвонить товарищу Молотову. Может быть, даже и он сможет решить мой вопрос, разобраться с этой глупой ситуацией.

- Почему же глупой? Тысячи командиров и сотни тысяч простых, так же ни в чем неповинных людей были уже расстреляны или оказались в лагерях. Хотите сказать, что это была ошибка, что советское руководство ошибается?

Комбриг отстранился от меня, в его взгляде появилась настороженность.

- А откуда вы взяли эти цифры?

Вот блин, народ-то тут, похоже, и не в курсах.

- Методом простого подсчета, используя арифметическую прогрессию. Где-то знакомого арестовали, где-то в газете напечатали, по радио сказали... Вот и прикидываешь, сколько могло бы набежать в общей сложности. И цифры получатся серьезные, поневоле задумаешься, не по ошибке ли людей под одну гребёнку метут?

- Советское руководство не может ошибаться, - покачал головой комбриг. - Только виновные несут заслуженное наказание.

- То есть вы считаете себя виновным? Нет? Но ведь ошибки быть не может, сами же только что об этом сказали.

- Ну... Может быть, за редким исключением.

- Поверьте, каждый оказавшийся на вашем месте считает, что именно с ним ошиблись, и что правда восторжествует. Только когда их ведут по расстрельному коридору, они начинают понимать, что дело пахнет керосином. Да только уже все, поздно пить 'Боржоми', если почки отвалились. Так что оставь надежду, всяк сюда входящий, - процитировал я фразу из Данте, которая позже приглянется руководству какого-то фашистского концлагеря. - Кстати, как часто у вас тут кормят? А то с утра не емши, кишка кишку грызет.

- Ужин уже был, теперь только утром, - пробормотал взгрустнувший после моей отповеди комбриг. - Но ведь есть же случаи, когда ошибка выяснялась, и человеку возвращали свободу, звание...

- Один на тысячу? Может быть, и есть, если заступается кто-то из больших начальников. Так что будем лелеять наш шансик на заступничество. А по-хорошему все эти репрессии - государственная доктрина. Трудно понять, чего добиваются Сталин и... и Ежов.

Насчет фамилии нынешнего наркома внутренних дел я мог и заблуждаться, все-таки Ягода, Ежов и Берия как-то шустро меняли друг друга, и даты их пребывания во главе наводящей на простых граждан ужас организации стерлись в моей памяти. Но, к счастью, с фамилией Ежова я, кажется, угадал, потому что моя фраза не вызвала у собеседника удивления и тем паче подозрения.

- Так вот, трудно понять, чего добиваются Сталин и Ежов, но за несколько лет репрессий поменялся практически весь командный состав РККА и НКВД. Причем убирают профессионалов, а назначают порой малограмотных выскочек, - почти цитировал я по памяти вычитанное когда-то в периодике. - Вы же, наверное, и в Гражданскую повоевали?

- Так точно, и даже империалистическую захватил. Служил в звании подпоручика.

- Видать, и это припомнили? Молчите? Значит, припомнили.

- Но в Гражданскую я был красным командиром!

- Это уже мало волнует тех людей, которые решили отправить вас сюда. Вполне вероятно, что донос на вас накатал какой-нибудь ваш заместитель, метящий на ваше место.

- Егоров? Нет, что вы, он точно не мог.

- Ну, может быть, правда когда-нибудь и вскроется, но не факт, что вы уже будете в состоянии отомстить негодяю. В лучшем случае, отделаетесь лагерями, хотя и там есть шанс протянуть ноги. Ещё не подписали признательные показания?

- И не буду! Почему я должен клеветать на самого себя?!

- Будете. Никто ещё не выдерживал их пыток... Опять же, за редким исключением. Говорите, вас ещё не били? Вот как начнут бить - так сразу вспомните мои слова... А у вас тут, кстати, как спят, в пересменку?

- Да, по очереди, мест на всех не хватает. Но вы новенький, после допроса, думаю, вам уступят.

В общем, определились с местом моего ночлега, и вскоре, несмотря даже на тусклый свет из-под потолка, я провалился в первый свой сон в прошлом.


Глава II

То ли снилось что-то, то ли нет... Утром, когда раздался стук в железную дверь, возвещающий о прибытии утренней баланды, я всё ещё сладко дрых, аки невинный младенец. Впрочем, таковым и являлся, как и большинство нечастных, оказавшихся со мной в одной камере 'Бутырки'. Не обращал внимания даже на клопов, изрядно покусавших свежее тело. Проснулся, когда меня кто-то легко потрепал за ногу. Оказалось, давешний комбриг.

- Я в вашу посуду каши взял, правда, она уже остыла.

Пшенка и мутный чай. Не мой привычный завтрак с тостами и кофе, но я так проголодался, что и совсем чуть-чуть подсоленную пшенную кашу на воде схомячил за один присест, да ещё и ложку облизал до состояния идеальной чистоты.

Пока ел, Кржижановский негромко проинформировал, что всю ночь он и ещё один товарищ - бывший военный инженер Куницын - присматривали, чтобы уголовники чего со мной во сне плохого не учинили. Комбриг даже подобрал выброшенную мною заточку. Но Костыль и его поредевшая банда никаких инсинуаций в мой адрес не предпринимали. Пока, во всяком случае.

Кстати, в камере имелось ещё несколько уголовных элементов, но те были мелкими сошками, сами побаивались Костыля и старались от него как-то дистанцироваться, кучкуясь собственной компанией. Это хорошо, иначе, объединись они с костылевскими - мне и моим новым товарищам пришлось бы тяжко.

- Тогда давайте меняться, - сказал я. - Вы ложитесь на мое место, а я буду за вами приглядывать... Нет-нет, заточка мне не нужна, оставьте себе, я и без нее справлюсь, если что.

Тем временем за столиком у окошка Костыль и его два подельника, опасливо косясь в мою сторону, курили в круг самокрутку и играли в карты. Святцы - всплыло в памяти жаргонное название игральных карт. Да, теперь придется их запоминать, словечки-то блатные, могут и пригодиться. Если, конечно, не расстреляют, чего мне бы категорически не хотелось.

Делать было нечего, почему бы не продумать линию поведения на грядущих допросах? Шляхман обещался сегодня наведаться, и предчувствие этой встречи поселило в моей груди неприятный холодок. Бить будут, однозначно, но и помимо этого у нынешних палачей богатый арсенал. Кое-что из когда-то прочитанного о методах допроса в годы репрессий отложилось в моей памяти, и эти знания оптимизма мне не прибавляли.

Может, сразу сознаться, не дожидаясь, пока сделают инвалидом? Один хрен напишут сами всё за меня, если уж приспичит. Просто, наверное, этому Шляхману по кайфу заставить меня сдаться, сломаться, доказать саму себе и своим подручным, что он крутой следак. Мда, положение - не позавидуешь. Почему не закинуло в XIX век, например, или вообще во времена Владимира Мономаха? А лучше во времена хрущевско-брежневской оттепели, там бы точно пришлось полегче. А теперь в лучшем случае лагерем отделаешься - что-то не очень обрадовался Шляхман известию о моем прибытии из будущего. Тем более какой-то Реденс там фигурировал, видно, он и дал команду этому следователю с нерусской фамилией взяться за меня со всей ответственностью. То есть до товарища Сталина мне, судя по всему, не добраться. Хотя не факт, что и он мне бы поверил. Чего доброго, вообще дал бы приказ расстрелять. Нет человека - нет проблемы.

- Череп, бороду шьешь, - донесся до меня голос Костыля.

Я повернул голову. Это он к лысому подельнику, видно, обращается, который тут же растопырил пальцы:

- Костыль, ты че?! Че за гнилой базар, в натуре?

- Думаешь, я не просек, что у тебя бубновый туз в шкерах заныкан?

- Гонишь, нах! На, гляди, где туз?

И картинно задрал штанины, обнажая волосатые ноги, обутые в стоптанные ботинки без шнурков. Неизвестно, чем бы у них там всё закончилось, но в этот момент распахнулась входная дверь, и нарисовавшийся в проеме надзиратель крикнул:

- Сорокин, на выход.

В груди неприятно кольнуло и, к моему удивлению, вместе со мной в сторону двери направился ещё один мужичок.

- Сорокин Ефим, - уточнил надзиратель.

Понятно, это мой однофамилец рванулся. Я был бы, честно говоря, не против, если бы вызвали не меня, но и мой однофамилец, услышав имя, облегченно вздохнул. Ладно, бедолага, буду отдуваться за нас двоих. А второму Сорокину я порекомендовал приглядеть за всё ещё спавшим Кржижановским. Мол, если что - толкай комбрига, а ежели не углядишь - вернусь и спрошу по полной. Мужичок закивал, обещая всё выполнить в четкости.

На этот раз обошлось без наручников. Странно, в прошлый раз я продемонстрировал, что меня лучше не трогать, поскольку могу дать сдачи. Откуда такая самоуверенность?

В комнате для допросов я обнаружил не только Шляхмана с обиженным на меня Рыковым, но и ещё какого-то сотрудника НКВД, скромно сидевшего в сторонке, нога на ногу. Исходя из моих скромных познаний, три ромба в петлицах соответствовали званию комиссара госбезопасности какого-то там ранга. В любом случае, званием он был повыше моего следователя, потому что Шляхман поглядывал в его сторону уважительно. Внимание привлекали и наколки на его руках, особенно якорь на правой. Из моряков, что ли... Небось был каким-нибудь анархистом.

- Ну что, Сорокин, подумали?

- Над чем, гражданин следователь?

- Над тем, стоит ли признаваться в антигосударственной деятельности. Троцкизм или шпионаж? А? Что молчите? Кстати, мы тут потрясли кое-какие архивы, отыскали трех Ефимов Николаевичей Сорокиных примерно вашего возраста, однако ни один под внешнее описание не подходит. Так как ваша настоящая фамилия?

Мне это уже начинало надоедать. Всё по кругу, решили, видно, измором взять. Как-то мне довелось проходить в числе подозреваемых в деле со смертью делового партнера. Там тоже следак попался дотошный, всё предлагал мне взять вину на себя. Мол, в организме покойного обнаружен сильнодействующий яд, а его смерть вам была выгодна по ряду причин. Признайтесь, и получите минимальный срок. Не уболтал, тем более что я действительно никого не травил. Потом выяснилось, что его на тот свет отправила собственная женушка, заподозрив в измене. А вот возьми я вину на себя, и чалился бы по 'мокрой' статье, пусть даже с минимальным сроком. И бизнесу моему пришёл бы трындец, и пятно на биографии на всю жизнь.

- Сорокин моя настоящая фамилия, Ефим Николаевич. И от своих прошлых показаний я не отступлю.

- А почему в камере представились инструктором РККА? Да ещё и подследственному Фомину ключицу сломали.

- Может, я и есть инструктор РККА, и служу в секретном подразделении? Настолько секретном, что не имею права разглашать сведения о себе.

- А вы интересный фрукт, - наконец произнес сидевший в тени незнакомец. - Позвольте представиться - первый заместитель наркома внутренних дел СССР Михаил Петрович Фриновский . Я тут, честно говоря, немного по другим делам заезжал, но встретил Василия Иосифовича, который рассказал мне про ваш случай. И он меня заинтересовал. Не каждый день к нам попадают путешественники во времени, так что решил заглянуть на допрос. Конечно, в фантастические истории такого рода поверить достаточно трудно, но, что интересно, даже по отпечаткам пальцев следствию пока не удалось выяснить ваше прошлое. Словно и в самом деле прибыли из XXI века. Кстати, как там, в будущем? Через сколько лет коммунизм установится на планете?

Издевается, что ли, или впрямь интересуется? Во всяком случае, по его непроницаемой роже трудно было определить.

- Хотите правду? Что ж, слушайте.

Ну и вкратце рассказал, что через четыре года на СССР без объявления войны нападет фашистская Германия. Что самая кровопролитная война в истории продлится почти четыре года, и мы потеряем 20 миллионов людей. Однако Советский Союз восстанет из руин и станет одной из сильнейших держав в мире, во многом благодаря своему ядерному статусу, а нашим главным соперником будет ещё одна ядерная держава - Соединенные Штаты. Что в странах восточной Европы установится социалистический строй. Что в 1953-м не станет Сталина, а ему на смену придет Хрущев, который тут же возьмется за развенчание культа личности Вождя народов и реабилитацию невинно репрессированных (ну извини, Никита Сергеич, ежели я тебя подставил). Про расстрел Берии, как и про высшую меру его предшественнику Ежову, я решил умолчать, мало ли... Что затем Хрущева сменят на Брежнева, это будут самые спокойные годы в истории СССР. Пусть 'эпоха застоя', однако многие мои современники пенсионного возраста - да и некоторые помладше - не отказались бы в нее вернуться.

Что в середине 80-х Горбачев затеет Перестройку, которая станет началом конца моей страны, а довершит всё Ельцин. Наши бывшие союзники по соцлагерю тут же переметнутся на сторону новых западных 'друзей'. И Россия, которая скатится до состояния страны третьего мира, реально станет колоссом на глиняных ногах, и лишь наличие ядерного арсенала всё ещё будет оставаться сдерживающим фактором.

- А затем Ельцина сменил выдвиженец силовых структур Владимир Путин, и страна начала укреплять свои позиции на международной арене. На момент моего попадания в это время Путин был у власти по существу семнадцатый год, если не считать четыре года символического нахождения в роли Председателя правительства Российской Федерации, когда он всё так же, по существу, управлял страной.

На какое-то время в допросной воцарилась тишина. Я даже слышал раздающиеся за дверью шаги надзирателя.

- Да-а, интересные вещи вы нам рассказали, гражданин Сорокин, - нарушил молчание Фриновский. - Записал все, Шляхман? Что же это, выходит, товарищ Сталин устроил культ личности? И якобы невинных людей велел расстреливать и ссылать в лагеря?

- Не все из них, конечно, были невинными, но сотни тысяч пострадали ни за что. Если верить нашим историкам, - тут же добавил я.

- Историкам, значит... Ну-ну.

Фриновский поднялся и, заложив руки за спину, остановился в метре от меня. Мне пришлось глядеть на него снизу вверх. Ничем, на первый взгляд, не примечательное лицо чуть полноватого человека с короткой стрижкой. Вот только в глазах сквозил такой металл, что я словно почувствовал исходящий от этого человека могильный холод.

Не успели в моей голове промелькнуть все эти мысли, как короткий боковой в скулу отправил меня на цементный пол. Ох ты ж ни хрена себе, ударчик-то у этого козла поставленный. А под глазом, чувствую, уже наливается гематома. Медленно поднявшись, поднял взгляд на как ни в чем ни бывало стоявшего в прежней позе Фриновского.

- Вот как с такими надо, Шляхман, а ты всё политесы разводишь, - процедил заместитель Ежова, не сводя с меня ледяного взгляда. - Он тебе тут сказки рассказывает, а ты и уши развесил. Я этих паскуд за версту чую, ещё с революции, и ставил к стенке без всяких рассусоливаний.

Я слушал его и думал - врезать сразу в 'ответку' или обождать? Они-то привыкли иметь дело с безропотными подследственными, а я молча терпеть насилие над собой не намерен. И по хрен, что отметелят до потери пульса, зато будут знать, как поднимать руку на российского спецназовца.

- Виноват, товарищ заместитель народного комиссара! - вытянулся в струнку следак.

- Виноват... Разучился допросы вести? Я по его морде вижу - засланный казачок.

И без предупреждения - ещё один удар. Впрочем, на этот раз я уже ждал такой подлянки, а потому в последний миг уклонился и, не мудрствуя лукаво, зарядил Фриновскому в печень. Тот, выпучив глаза и глотая ртом воздух, стал медленно оседать на пол. Не успел я осознать сам факт того, что применил физическое насилие к самому заместителю народного комиссара, как мне сзади прилетело по почкам.

Хорошо так прилетело, в глазах тут же потемнело, и мне уже стало не до угрызений совести. Затем я ощутил себя вновь лежащим на холодном полу, а мои многострадальные бока в это время отбивали чьи-то сапоги. Я лишь постарался принять позу младенца, чтобы хоть как-то снизить эффективность ударов.

- Ладно, хватит, а то сдохнет прямо здесь, - услышал я голос Фриновского. - Сорокин, встать!

Я, пошатываясь, кое-как принят вертикальное положение, вытирая рукавом футболки сочащуюся носом кровь. Неплохо меня обработали, неплохо... Кажется, ещё и по зубам досталось. Вроде не выбили, но надо будет задним числом произвести ревизию.

- Давай его в камеру, и будешь мне лично докладывать, как идет следствие, - обернулся Фриновский к Шляхману.

Последний отдал команду, и меня, нетвердо стоявшего на ногах, отконвоировали в камеру. Голова кружилась, мутило, и что хотелось в этот момент только одного - чтобы сознание отключилось и не возвращалось как минимум в течение ближайших десяти часов. Но, как назло, в забытье впадать я не спешил.

Тем временем чьи-то заботливые руки уложили меня на шконку, кто-то стал протирать влажной тряпкой кровоточащие раны, а в общем бубнеже я разобрал голос комбрига Кржижановского:

- Нельзя же так с человеком, пусть даже он и подозревается в шпионаже или вредительстве. Есть же закон!

- Ага, закон-то что дышло, как поворотил - так и вышло, - это уже Костыль вроде бы прорезался.

Блин, и на спине лежать больно, и на животе, и на боку. Слева, кажется, пара ребер дали трещину - при глубоком вдохе болело немилосердно. Надеюсь, хоть не сломаны. Языком повозил во рту... Один нижний зуб чуть качается, остальные вроде ещё крепко держатся. Ну хоть спасибо, что без зубов не оставили, причем не вставных, а всё ещё своих. Гигиене полости рта я с детства уделял особе внимание, даже в чеченскую командировку не расставался с зубной щеткой и зубочистками. Причем, по примеру некоторых голливудских персонажей, постоянно перекатывал одну зубочистку во рту. Второй день без зубной щетки меня немного смущал, и ещё неизвестно, когда она вообще у меня появится, хотя по сравнению с той переделкой, в какую я угодил, это было сущим пустяком.

- Ну че, инструктор, отмахался? - снова Костыль. - Теперь ты в моей власти. Щас подумаем, как тебя лучше попользовать...

- Шёл бы ты отсюда, Костыль, подобру-поздорову, - охолонил его твердым голосом Кржижановский.

- Опа! Ты че, комбриг, белены объелся, в натуре? Совсем страх потерял?

Повернув голову, вижу, как Феликс Осипович выпрямляется, оказавшись на голову выше настырного уголовника, чьи двое подельников разом напрягаются. Но вижу, что и вокруг комбрига начинает кучковаться народ с лицами, наполненными решимостью. Ага, а Костыль, оказывается, струхнул, глазки-то забегали.

- Ты что же думаешь, мы тут так и будем терпеть твои выходки? - грозно вопрошает комбриг. - Не сумеем дать достойный отпор?

- Ладно-ладно, не кипешуй, комбриг, - стушевался Костыль. - Никто твоего кента трогать не собирается, это мы так, шуткуем.

И в сопровождении двух 'быков' двинулся в 'блатной угол'. Фух, отлегло! Воспользовавшись моей беспомощностью, и впрямь могли сотворить со мной какое-нибудь безобразие. Понятно, грыз бы глотки врагов зубами, но так или иначе - сила сейчас на их стороне. И если бы не Кржижановский... Обязан я ему теперь, сильно обязан.

- Спасибо, товарищ комбриг, - выдавил я из себя.

- Да не за что, это вам спасибо, товарищ инструктор, что подняли ил со дна нашего болота, показали им вчера, где раки зимуют. А то, видишь ли, установили тут свои порядки... Я смотрю, вам сегодня крепко досталось.

- Да уж, так меня ещё не били. Ребра, гады, поломали, почки тоже, похоже, отбили.

То, что почки отбитые, я убедился во время посещения параши, куда кое-как, не без помощи добрых людей, все-таки добрался. Правда, нужду справлял за занавеской один. Без особой радости наблюдая за красноватой струей, с тоской думал, что же меня ещё ждет в будущем. И, похоже, ничего хорошего. Если уже после двух дней допросов такое со мной сотворили, то дальше будет только хуже. Даже если и до смерти забьют - закопают где-нибудь на окраине Москвы в братской могиле - даже креста не поставят. Ох ты ж Боже ты мой! За что меня так угораздило-то?!

Между тем коридорный принес обед: баланду с куском хлеба на брата, овсяную кашу с куском настолько просоленной селедки, что жгло рот, и по стакану светлого чая. Кусок сахара выдавали отдельно, и многие предпочли припрятать его до лучших времен. А я кроить не стал, тут же опустил в ещё горячую воду. Не так же грызть, как некоторые. Чудо, что не сломали челюсть, удары у того же Фриновского весьма чувствительные. Хотя самым твердым из пайка помимо сахара был кисловатый хлеб, но при желании и его можно было размочить до состояния тюри.

Невольно вспомнилось, как в детстве бабушка крошила мне хлеб в тарелку с молоком, и я с удовольствием уминал эту тюрю за обе щеки. Эх, где ты, мое беспечное детство, которое уже не вернуть...

Хотел разбудить Кржижановского, но тот, словно услышав, что принесли хавчик, сам проснулся. После обеда рядом со мной присел немолодой, интеллигентного вида товарищ.

- Куницын, Степан Порфирьевич, артиллерийский инженер, - представился он.

- Очень приятно, Сорокин, - пожал я протянутую руку.

- Хотел выразить вам свою признательность.

- За что?

- За то, что поставили на место этих уголовников.

- Ах, вон вы о чем... Да не за что, рад, что пробудил ваше общество от спячки своим примером, - усмехнулся я. - И вам спасибо, что прикрываете меня теперь, когда я немного не в состоянии постоять за себя.

К нашей беседе присоединился комбриг. Как-то невольно они двое переключились на воспоминания, и Куницын спросил меня:

- А вы, Ефим Николаевич, сами-то откуда родом будете? ...



Все права на текст принадлежат автору: Геннадий Борисович Марченко.
Это короткий фрагмент для ознакомления с книгой.
ВыжившийГеннадий Борисович Марченко