Агата Кристи После похорон

Джеймсу, в память о счастливых днях, проведенных в Эбни

Глава 1

I

Старик Лэнскомб ковылял из комнаты в комнату, поднимая шторы. Время от времени он поглядывал на улицу прищуренными и слезящимися глазами.

Скоро все они вернутся с похорон. Он зашаркал быстрее. В этом доме так много окон!

Эндерби-холл был громадным особняком, построенным в Викторианскую эпоху в готическом стиле. Шторы в комнатах были сделаны из когда-то роскошных, а ныне поблекших парчи и бархата, а на некоторых стенах все еще оставались куски выцветшего обивочного шелка. В зеленой гостиной старый дворецкий посмотрел на портрет Корнелиуса Эбернети, висящий над камином. Именно он и построил Эндерби-холл. Каштановая борода Корнелиуса агрессивно торчала вперед, а рука его лежала на глобусе — причем было ли это желание самого Эбернети или фантазия художника, сказать было сложно.

Агрессивный это был джентльмен, всегда думал про себя старый Лэнскомб и каждый раз радовался, что ему не довелось знать первого хозяина Эндерби-холла лично. Вот сэр Ричард был совсем другое дело! Отличный хозяин. И так неожиданно ушел, хотя доктор и лечил его — правда, совсем недолго… Конечно, хозяин так и не смог пережить смерть молодого мистера Мортимера. Старик покачал головой и прошаркал в Белый будуар. Это было совершенно ужасно — настоящая катастрофа. Такой прекрасный молодой джентльмен, такой здоровый и сильный… Невозможно было представить себе, что с ним может случиться нечто подобное. Жаль, очень жаль. И мистера Гордона убили на войне. Все одно к одному. Так все в нынешнее время и происходит. Вот для хозяина это и оказалось чересчур. И все-таки еще неделю назад с ним все было в порядке…

Штора на третьем окне в Белом будуаре не хотела полностью подниматься. Она застряла. Пружины ослабли, не иначе, — шторы были слишком старыми, как и все в этом доме. А эти старые вещи в нынешние времена никто не умеет чинить. Все говорят, что они слишком старомодные, да еще и качают головами с видом глупого превосходства — как будто старые вещи не были гораздо надежнее, чем вся эта современная ерунда! Уж ему-то, Лэнскомбу, это хорошо известно! Обыкновенная мишура, сделанная на скорую руку, — разваливается прямо у тебя в руках. И материал не тот, да и мастера уже не те. Да уж, это ему хорошо известно…

Со шторой ничего не сделаешь — придется идти за лестницей. А нынче взбираться по лестнице ему уже тяжело — голова сильно кружится. В любом случае сейчас не время заниматься ремонтом. Большого значения это не имеет, ведь окна Белого будуара не будут видны, когда машины возвратятся с кладбища, — а комнату в наши дни все равно никто не использует. Это ведь была женская комната, а женщин в Эндерби-холле не было уже давным-давно. Жаль, что мистер Мортимер не успел жениться. Все время мотался в Норвегию на рыбалку, в Шотландию на охоту или в Швейцарию покататься на лыжах — вместо того чтобы жениться на какой-нибудь достойной девушке и завести наконец детей. Детей в этом доме тоже давно уже не было.

И Лэнскомб задумался о тех временах, которые так и стояли у него перед глазами, — их он помнил гораздо лучше, чем последние двадцать лет, которые были для него как в дымке. Он уже не мог разобраться, кто за эти годы появлялся в доме, а кто покидал его и как выглядели все эти люди. А вот старые времена помнил отлично.

Мистер Ричард всегда был для своих младших братьев и сестер как отец. Его-то отец умер, когда ему было всего двадцать четыре года, так что ему пришлось сразу же заняться семейным делом и каждый божий день, как по часам, отправляться в контору, чтобы содержать этот дом в достойном его порядке. А ведь это был счастливый дом, со множеством молодых людей и девушек, заполнявших его… Конечно, время от времени случались и ссоры, и вот тогда этим гувернанткам крепко доставалось! Лэнскомб никогда не любил гувернанток, считая их малодушными существами. Зато у молодых хозяек духу хватало сверх меры. Особенно у мисс Джеральдины. И у мисс Коры, хотя она и была намного моложе. А сейчас мистер Лео уже давно мертв, и мисс Лаура тоже. Мистер Тимоти превратился в настоящего инвалида, а мисс Джеральдина умерла где-то за границей. И мистера Гордона убили на войне. Хотя он и был самым старшим, мистер Ричард оказался самым крепким из них. Пережил их всех, хотя и не совсем — мистер Тимоти все еще жив, и мисс Кора, которая вышла за того неприятного молодца. Дворецкий не видел ее уже двадцать пять лет, а ведь в те годы, когда она уехала с тем парнем, мисс Кора была очень хорошенькой. А теперь ее и не узнаешь — такая плотная и так вычурно одета! Ведь ее муж был французом или наполовину французом — а женитьба на них никому еще не приносила счастья! Но мисс Кора всегда была, как говорят в деревне, слегка простоватой. В каждой семье есть такая.

А вот она его сразу же вспомнила. «Да это же старина Лэнскомб!» — сказала мисс Кора, и было видно, что ей приятно его видеть. В старые времена они все его любили, и каждый раз, когда в доме устраивался званый обед, все они собирались около буфетной, а он скармливал им остатки желе и шарлотки по-русски, которые выносили из столовой. Тогда все они знали старину Лэнскомба, а сейчас уже мало кто остался из тех, кто помнил те денечки. Только молодежь, которую он никогда по-настоящему не понимал и которая думала о нем как о простом дворецком, который живет в этом доме уже целую вечность. Слишком много чужих людей, подумал старик, слишком много их приехало на похороны, и выглядели они все довольно жалко!

Но, конечно, не миссис Лео — уж она-то была совсем другая! Они ведь с мистером Лео время от времени заглядывали сюда, после того как поженились. Приятная женщина эта миссис Лео — настоящая леди! Всегда прилично одета, с красивой прической и выглядит как должно. И хозяину она всегда нравилась. Жаль, что у них с мистером Лео никогда не было детей…

Лэнскомб встряхнулся — что это он занялся воспоминаниями, когда еще так много надо сделать? Теперь, когда на первом этаже все шторы были подняты, он велел Джанет заняться верхними комнатами и спальнями. Они с Джанет и кухаркой были на отпевании в церкви, но вместо того, чтобы ехать в крематорий, вернулись назад, чтобы заняться шторами и едой. Они, естественно, подадут холодный ланч. Ветчина, цыпленок, говяжий язык и салат. А на десерт — лимонное суфле и яблочный торт. Но сначала горячий суп. Надо проследить, чтобы он был у Марджори наготове, — гости должны вернуться через минуту-другую.

Лэнскомб перешел на шаркающую рысь. Он бросил отсутствующий взгляд на портрет, висевший над камином в этой комнате, — парный тому, который висел в Зеленой гостиной. Прекрасное изображение белого атласа и жемчугов. А вот женщина, которую они окутывали, была ничем не примечательна. Кроткое лицо, крохотный яркий рот и волосы, разделенные на прямой пробор. Скромная и непритязательная женщина. Единственным фактом, о котором стоит упомянуть в связи с миссис Корнелиус Эбернети, было ее имя — Корали.

Прошло уже шестьдесят лет после появления на рынке мозольных пластырей «Корал» и сопутствующих им товаров, а они все еще пользовались популярностью. Никто не мог сказать, было ли что-то в этих пластырях такое уж выдающееся, но публике они нравились. Именно на фундаменте тех пластырей был построен сей дворец в неоготическом стиле с бесконечными акрами окружавших его садов. Именно доходы от тех пластырей обеспечивали семерых братьев и сестер и позволили мистеру Ричарду Эбернети умереть три дня назад очень богатым человеком.

II

На кухне, куда Лэнскомб заглянул со словами увещевания, его встретила кухарка Марджори. Она была еще совсем молодой — всего двадцать семь лет. Однако это не мешало ей быть постоянным раздражителем для старого дворецкого — уж слишком она была не похожа на все, что в его понятии определяло хорошую кухарку. У нее не было никакого достоинства, и она не испытывала никакого трепета перед его, Лэнскомба, положением. Часто она называла дом «настоящим мавзолеем» и жаловалась на громадные размеры кухни, посудомойки и кладовой, говоря, что «для того, чтобы их обойти, нужен целый день». В Эндерби эта женщина служила уже два года и оставалась здесь только потому, что деньги были хорошие, а мистеру Эбернети действительно нравилось, как она готовит. Она была прекрасной кухаркой. Джанет, которая стояла сейчас около стола, восстанавливая силы чашкой чая, была пожилой горничной, которая, хотя и цапалась с Лэнскомбом довольно часто, тем не менее всегда принимала его сторону в борьбе с молодым поколением, представленным Марджори. Четвертым человеком, находившимся в кухне, была миссис Джекс, которая «приходила», когда ее помощь была необходима, и которая сейчас наслаждалась похоронами.

— Это было великолепно, — сказала она, картинно шмыгнув носом и вновь наполняя свою чашку. — Девятнадцать машин и полная церковь; и каноник, на мой взгляд, так красиво провел службу… И день такой хороший… Бедный, несчастный мистер Эбернети — таких уже совсем немного осталось на этом свете! Ведь его уважали буквально все…

Послышался автомобильный сигнал, а затем раздался шум мотора: по подъездной аллее приближалась машина. Миссис Джекс поставила свою чашку и воскликнула:

— Вот и они!

Марджори включила газ под громадной кастрюлей, полной протертого куриного супа. При этом вся громадная кухня, памятник былому викторианскому величию, оставалась холодной и пустынной, как монумент давно прошедшим временам.

Машины подъезжали одна за другой, и люди в траурных одеждах вылезали из них и неуверенно проходили в просторную Зеленую гостиную. В большой металлической жаровне горел огонь — признак того, что наступили первые прохладные осенние денечки, — разожженный для того, чтобы позволить людям согреться после холода кладбища.

Лэнскомб вошел в комнату, предлагая шерри на серебряном подносе.

Мистер Энтвисл, старший партнер старой и уважаемой адвокатской конторы «Боллард, Энтвисл, Энтвисл и Боллард», стоял спиной к жаровне, стараясь согреться. Он взял предложенный бокал шерри, продолжая оглядывать собравшуюся компанию острыми глазами старого адвоката. Не со всеми присутствовавшими он был знаком лично, а ведь ему надо было, так сказать, рассортировать их. Представления, прозвучавшие перед отъездом на похороны, были поверхностными и поспешными.

Оглядев прежде всего старого Лэнскомба, мистер Энтвисл подумал про себя: «Бедняга сильно сдал — ведь ему уже почти девяносто! Ну что же, он получит свою достойную ренту. Уж ему-то беспокоиться не о чем. Верная душа. Теперь таких слуг уже не осталось. Всех этих горничных и нянюшек… Боже, помоги нам всем! Какая грустная жизнь. Может быть, и хорошо, что бедняга Ричард умер именно сейчас, ведь жить ему было не для чего».

Для мистера Энтвисла, которому было семьдесят два, смерть Ричарда Эбернети в шестьдесят восемь была действительно преждевременной, с какой стороны ни посмотри. Энтвисл ушел на покой два года назад, но, как распорядитель завещания мистера Эбернети и в качестве дани уважения одному из своих старейших клиентов и личному другу, лично прибыл на север страны.

Вспоминая подробности завещания, он мысленно оценивал членов семьи.

Миссис Лео, Хелен, он, естественно, хорошо знал. Очаровательная женщина, которая ему нравилась и к которой он испытывал большое уважение. Юрист одобрительно посмотрел на нее, стоящую около окна. Черное ей шло. И фигура у нее прекрасно сохранилась. Мистеру Энтвислу нравились чистые линии ее лица, волосы, зачесанные за уши, и глаза, которые когда-то спорили в яркости с васильками, да и сейчас все еще оставались ярко-голубыми.

Сколько лет ей сейчас? Должно быть, пятьдесят один — пятьдесят два. Странно, что она так и не вышла замуж после смерти Лео. Такая привлекательная женщина… Хотя они были очень близки друг другу.

Потом взгляд юриста перешел на миссис Тимоти. Ее он никогда близко не знал. Черный цвет ей совсем не шел — лучше всего она смотрелась бы в простой одежде из твида. Крупная женщина, благоразумная и трудолюбивая. Она всегда была хорошей и верной женой для Тимоти. Следила за его здоровьем, окружала его заботой, иногда, может быть, даже чересчур. Действительно ли Тимоти так болен? Мистер Энтвисл подозревал, что он — простой ипохондрик, и Ричард Эбернети, кстати, был того же мнения. «Конечно, в его бытность мальчиком, у него была слабая грудь, — говаривал, бывало, он. — Но черт меня побери, если сейчас у него что-то серьезное». Что ж, у каждого должно быть свое маленькое хобби. Увлечением Тимоти была всепоглощающая забота о собственном здоровье. Верила ли во все это миссис Тим? Скорее всего, нет — правда, женщины никогда в этом не признаются. У Тимоти денег, должно быть, вполне достаточно. Он никогда не был транжирой. Хотя лишние деньги никогда не помешают, особенно сейчас, когда с налогами творится черт знает что. Вполне возможно, Тимоти пришлось значительно изменить свой образ жизни после войны.

Мистер Энтвисл перевел свое внимание на Джорджа Кроссфилда, сына Лауры. Лаура вышла за странного человека. О нем никто никогда почти ничего не знал. Сам он называл себя биржевым игроком. Молодой Джордж работал в конторе стряпчего — правда, компания была не очень уважаемой. Симпатичный молодой человек, хотя есть в нем что-то скользкое. Денег у него, скорее всего, немного. Лаура всегда была полной дурой в том, что касалось инвестиций, поэтому, когда лет пять назад она умерла, после нее практически ничего не осталось. Она была хорошенькой романтичной девушкой, но в деньгах не понимала ничего.

Мистер Энтвисл отвернулся от Джорджа Кроссфилда. Из этих двух девушек — кто есть кто? Ах да — вот это Розамунда, дочь Джеральдины, та, которая изучает восковые цветы на малахитовом столике. Хорошенькая девушка, можно сказать, даже красивая, но лицо глупое. Актриса. Все эти репертуарные театры и прочая ерунда. Вышла замуж за актера. Красивый мужчина, и прекрасно знает об этом, подумал адвокат, который имел сильное предубеждение против актерства как профессии. Интересно, кто он и откуда взялся…

И юрист с неодобрением посмотрел на Майкла Шайна с его светлыми волосами и грубоватым очарованием.

Вот Сьюзан, дочь Гордона, смотрелась бы на сцене гораздо лучше, чем Розамунда. В ней гораздо больше индивидуальности. Пожалуй, даже слишком много для обычной жизни. Она стояла совсем близко, и мистер Энтвисл незаметно осмотрел ее. Темные волосы, светло-карие, почти золотистые глаза, полный, привлекательный рот… Рядом с ней стоит ее муж, с которым они только что поженились, — помощник аптекаря, если он правильно понял. Вот уж воистину помощник аптекаря! Во времена мистера Энтвисла девушки не должны были выходить замуж за мужчин, которые работают за прилавком. Но сейчас все переменилось, и они выходили замуж за кого попало! Казалось, что этот молодой человек с песочными волосами и ничем не примечательным лицом чувствует себя не в своей тарелке. Сначала пожилой адвокат не мог понять почему, но потом решил, что на этого юношу произвело слишком сильное впечатление количество родственников его жены.

Последней, на кого обратил внимание мистер Энтвисл, была Кора Ланскене. И в этом была некая справедливость, потому что Кора была в семье последышем. Самая младшая сестра Ричарда, она родилась, когда их матери только что исполнилось пятьдесят. Бедная женщина не пережила своей десятой беременности (трое ее детей умерли в младенчестве). Бедная малышка Кора! Всю свою жизнь она была обузой для окружающих — росла высокой и неуклюжей, а кроме того, имела привычку время от времени выпаливать вещи, которые лучше бы никто не слышал. Все ее братья и сестры были к ней очень добры, стараясь нивелировать ее физические недостатки и исправлять ее ошибки в обществе. Никому и в голову не приходило, что Кора может выйти замуж. Она никогда не была привлекательной, а ее слишком пристальное и навязчивое внимание к молодым людям, посещавшим их дом, заставляло тех ретироваться в состоянии сильной паники. А вот уже потом, лениво вспоминал мистер Энтвисл, появился этот Ланскене — Пьер Ланскене, наполовину француз, с которым она встретилась в Школе изобразительных искусств, где брала уроки того, как правильно изображать цветы акварелью. Однако как-то раз Кора забрела в класс, где рисовали живую натуру, и там встретила Пьера Ланскене, после чего, вернувшись домой, заявила, что собирается за него замуж. Ричард Эбернети свадьбе воспротивился — ему совсем не понравился Пьер Ланскене, которого он считал обыкновенным охотником за богатыми невестами. Но пока он занимался изучением прошлого молодого человека, Кора сошлась с ним и выскочила за него замуж. Основную часть своей жизни они провели в Бретани, Корнуэлле и других местах сборищ художников. Ланскене был отвратным художником и не очень приятным человеком, но Кора оставалась ему верна и так никогда и не простила своей семье ее отношения к Пьеру. Ричард выделил сестре очень щедрое ежемесячное пособие, на которое они с мужем, как полагал мистер Энтвисл, и жили. Адвокат не был уверен, что за свою жизнь месье Ланскене заработал хоть шиллинг. Умер он лет двенадцать назад, а может быть, и раньше, подумал Энтвисл. И вот теперь появилась его вдова, фигурой напоминающая подушку, одетая в легкий артистический траур с гирляндами из черного агата, которая бродила по дому своего детства, дотрагиваясь до каких-то вещей и восклицая от удовольствия, что что-то из них она еще помнила. Кора совсем не пыталась изображать горе из-за кончины своего брата. Хотя, подумал мистер Энтвисл, она никогда не любила притворяться.

Вернувшись в комнату, Лэнскомб глухим и торжественным голосом, подходящим к ситуации, объявил:

— Ланч подан!

Глава 2

После прекрасного супа из курицы и множества холодных изысков, которые сопровождались превосходным шабли, атмосфера похорон несколько разрядилась. Большого горя по поводу кончины мистера Ричарда Эбернети никто из присутствовавших не испытывал, потому что ни у кого не было с ним тесных связей. Их поведение было достаточно благопристойным и подавленным (за исключением поведения Коры, которая не скрывала, что наслаждается жизнью), но сейчас все чувствовали, что дань приличиям отдана и что пора переходить к своему нормальному состоянию. Мистер Энтвисл только поощрял такой переход. Он имел большой опыт проведения похорон и прекрасно чувствовал, когда должен произойти возврат к обыденной жизни.

После того как ланч был закончен, Лэнскомб пригласил всех пройти в библиотеку, где был накрыт кофе. В его представлении все необходимые деликатности на этом заканчивались. Наступило время заняться делом, а именно — завещанием. Старый дворецкий считал, что библиотека с ее книжными полками и тяжелыми красными бархатными шторами обладала необходимой для этого атмосферой. Он обслужил всех присутствовавших, а затем удалился, прикрыв за собой дверь.

После нескольких ничего не значащих фраз все стали поглядывать на мистера Энтвисла.

— Мне надо успеть на поезд в три тридцать дня, — начал он.

Как оказалось, всем остальным надо было успеть на этот же поезд.

— Как вы все знаете, — произнес старый юрист, — я душеприказчик Ричарда Эбернети.

— Я этого не знала! — радостно прервала его Кора Ланскене. — Неужели? А он мне что-нибудь оставил?

Уже не в первый раз Энтвисл заметил, что у Коры имеется неуместная привычка бесцеремонно вмешиваться в беседу. Поэтому он бросил на нее осуждающий взгляд и продолжил:

— Еще год назад завещание Ричарда Эбернети было очень простым. Помимо нескольких небольших сумм, он все оставлял своему сыну Мортимеру.

— Бедный Мортимер! — заметила миссис Ланскене. — Мне кажется, что этот полиомиелит просто ужасен.

— Смерть Мортимера, наступившая так быстро и неожиданно, оказалась для Ричарда сильным ударом, — говорил тем временем юрист. — Ему потребовалось несколько месяцев, чтобы от него оправиться. Я обратил его внимание на необходимость сделать новые распоряжения, касающиеся наследства.

— А что было бы, если б он не сделал нового завещания? — спросила Мод Эбернети своим глубоким голосом. — Все деньги что, перешли бы к Тимоти как к наследнику по прямой линии?

Мистер Энтвисл открыл было рот, чтобы объяснить тонкости наследования по прямой линии, однако потом передумал и сухо сказал:

— По моему совету Ричард решил написать новое завещание. Однако перед этим он решил получше познакомиться с нашим молодым поколением.

— Он действительно оценивал нас, — внезапно рассмеялась Сьюзан. — Сначала Джорджа, потом Грега и меня, а потом Розамунду и Майкла.

Тонкое лицо ее мужа Грегори Бэнкса покраснело, и он резко сказал:

— Мне кажется, что тебе не стоит так говорить, Сьюзан. «Оценивал», скажешь тоже!

— Но ведь он делал именно это, не так ли, мистер Энтвисл? — повернулась к адвокату миссис Бэнкс.

— Он мне что-нибудь оставил? — повторила свой вопрос Кора.

Энтвисл закашлялся и довольно холодно произнес:

— Копии завещания будут разосланы всем вам. Если вы хотите, я могу сейчас зачитать его вам, но, боюсь, юридическая терминология будет для вас слишком сложной. Суть его состоит в следующем: после ряда небольших посмертных даров крупная сумма выделяется на приобретение ренты для Лэнскомба. Остальная же, основная, часть наследства — и часть очень значительная — делится на шесть равных частей. Четыре из них, после выплаты всех необходимых налогов, идут брату Ричарда Тимоти, его племяннику Джорджу Кроссфилду и его племянницам Сьюзан Бэнкс и Розамунде Шайн. Две оставшиеся части передаются в трастовое управление, и доходы от них пожизненно выплачиваются миссис Хелен Эбернети, вдове его брата Лео, и его сестре миссис Коре Ланскене. После смерти миссис Эбернети и миссис Ланскене капитал делится на четыре равные части и распределяется между оставшимися бенефициарами или их наследниками.

— Как это все мило! — Кора даже не пыталась скрыть своих чувств. — Надо же, доход! И сколько же?

— Я… э-э… затрудняюсь сейчас ответить на ваш вопрос. Налоги на наследство в настоящее время очень значительны…

— Ну хоть предположить-то вы можете?

Мистер Энтвисл понял, что вдову художника необходимо чем-то успокоить.

— Вероятно, где-то между тремя и четырьмя тысячами фунтов в год.

— Боже мой! — воскликнула Кора. — Я поеду на Капри.

— Как мило и щедро со стороны Ричарда, — тихо произнесла Хелен Эбернети. — Я высоко ценю его отношение ко мне.

— Вы ему очень нравились, — заметил мистер Энтвисл. — Лео был его любимым братом, а ваши визиты сюда после смерти Лео всегда очень высоко им ценились.

— Жаль, что я не поняла, насколько тяжело был болен Ричард, — с сожалением сказала Хелен. — Я ведь приезжала к нему незадолго до его смерти, но, хотя и знала, что он болен, не думала, что все это так серьезно.

— Болезнь действительно была тяжелой, — заверил ее адвокат, — но Ричард не хотел, чтобы об этом говорили, и я не думаю, чтобы кто-нибудь из нас ожидал настолько скорого конца. Я знаю, что доктор был очень удивлен этим обстоятельством.

— «Скоропостижно, в своем поместье» — именно так написали газеты, — процитировала миссис Ланскене. — Я тогда еще сильно удивилась.

— Для всех нас это стало настоящим шоком, — сказала Мод Эбернети. — И невероятно расстроило бедняжку Тимоти. Он все повторял: «Так внезапно… Так внезапно…»

— Однако замяли вы все это очень здорово, не так ли? — спросила Кора.

Все уставились на нее, и она слегка покраснела.

— Я думаю, что вы правы. Абсолютно правы… — торопливо заговорила женщина. — То есть я хочу сказать, что публичность в этом случае ничего никому не дала бы. Ведь для всех это так неудобно… за пределы семьи это ни в коем случае не должно было выйти.

На лицах людей, обвернувшихся к ней, было написано полнейшее недоумение.

— Вы знаете, Кора, боюсь, что я вас совершенно не понимаю, — произнес, наклонившись к ней, мистер Энтвисл.

В глазах миссис Ланскене, которыми она осмотрела присутствовавших, было неприкрытое изумление. Птичьим движением наклонив голову к плечу, женщина спросила:

— Но ведь его же убили, нет?

Глава 3

I

Сидя в углу купе первого класса в поезде, направлявшемся в Лондон, мистер Энтвисл еще раз вернулся к этому невероятному заявлению Коры Ланскене. Естественно, она была очень неуравновешенной и удивительно глупой женщиной; кроме того, еще когда она была девочкой, за ней замечалась эта неудобная манера, в которой она ни с того ни с сего вдруг ляпала никому не нужную правду. Хотя как раз правду юрист не имел в виду — это было совершенно неправильное слово. Лучше сказать, неудобные заявления.

Мысленно пожилой адвокат еще раз вернулся к тому, что произошло непосредственно после этого высказывания. Взгляд множества глаз, которые смотрели на миссис Ланскене с удивлением и осуждением, заставил ее наконец понять всю чудовищность того, что она только что сказала.

— Но послушай, Кора!.. — воскликнула Мод.

— Моя дорогая тетушка… — произнес Джордж.

— Что вы имеете в виду? — послышался еще чей-то голос.

И Кора Ланскене, сконфуженная и раздавленная чудовищностью сказанного, разразилась быстрой тирадой:

— Простите меня… я совсем не хотела… Боже, как глупо с моей стороны! Но мне показалось, из того, что он сказал… Нет, я понимаю, что всё в порядке, но его смерть была такой неожиданной… прошу вас, забудьте, что я вообще что-нибудь сказала! — я знаю, что всегда говорю что-то не то.

После этого мгновенная неловкость исчезла и все занялись практическим обсуждением того, что делать с вещами недавно ушедшего Ричарда Эбернети. Мистер Энтвисл сообщил, что дом и его содержимое будут выставлены на продажу.

Неуместное замечание Коры было забыто. В конце концов, эта женщина всегда была если и не ненормальной, то невероятно наивной. Она никогда не задумывалась над тем, где и что следует говорить. Когда вам девятнадцать, это не имеет большого значения, и манеры enfant terrible^[1] в этом возрасте уместны; но вот enfant terrible в возрасте пятидесяти лет — зрелище, без сомнения, приводящее в замешательство. Ляпать никому не нужную правду…

Неожиданно мысли мистера Энтвисла резко затормозили. Это неудобное слово приходило ему на ум уже во второй раз. Правда. А почему оно так его волновало? Потому что именно это слово всегда лежало в основе смятения, которое вызывали неожиданные высказывания Коры. Все это было из-за того, что ее наивные высказывания были или правдой, или в них содержалось нечто очень на нее похожее! Вот что так всех всегда смущало.

И хотя полная женщина сорока девяти лет мало напоминала мистеру Энтвислу неуклюжего подростка давно прошедших дней, манеры у Коры остались все те же: птичье движение головой, перед тем как произнести какую-нибудь очередную чудовищную фразу, и вид абсолютного самоудовлетворения после того, как фраза произнесена. Именно таким образом она однажды высказалась по поводу фигуры кухонной служанки:

— Молли с трудом подходит к кухонному столу, так торчит ее живот. Он стал таким за последнюю пару месяцев. Интересно, почему она так толстеет?

Коре немедленно приказали замолчать. Домашнее хозяйство Эбернети велось во вполне викторианском духе — на следующий день кухонная служанка исчезла из вида. А после короткого расследования второму садовнику было велено вернуть ей статус честной женщины, для чего ему был подарен небольшой коттедж.

Далекие воспоминания — но в них есть рациональное зерно…

Мистер Энтвисл решил более тщательно обдумать причины своего беспокойства. Что же было в странных словах Коры такого, что продолжает мучить его подсознание? Наконец он выделил две фразы: «Я подумала, из того, что он сказал» и «Его смерть была такой неожиданной…».

Сначала адвокат проанализировал последнюю фразу. Действительно, о смерти Ричарда можно было сказать, что она была внезапной. Мистер Энтвисл обсуждал состояние его здоровья и с самим Ричардом, и с его врачом. Доктор прямо сказал, что на долгую жизнь мистеру Эбернети рассчитывать не приходится. Если он будет за собой следить, то протянет еще года два или три; может быть — чуть дольше, но это маловероятно. В любом случае медик ожидал несчастья в ближайшем будущем.

Что же — доктор ошибся, но врачи сами всегда признавали, что не могут точно предсказать реакцию пациента на заболевание. Бывает, что больные, от которых все отказались, внезапно выздоравливают, а те, кто уже стоит на пути к выздоровлению, вдруг умирают. Слишком многое зависит, помимо всего прочего, от желания пациента бороться. От его внутреннего желания жить. А Ричард Эбернети, будучи сильным и здоровым мужчиной, не имел этого желания.

За шесть месяцев до его смерти его единственный оставшийся в живых сын, Мортимер, заразился полиомиелитом и сгорел за неделю. Его смерть была настоящим шоком, в значительной степени усиленным тем фактом, что молодой человек сам по себе был сильным и жизнелюбивым человеком. Любитель спорта, он и сам был настоящим атлетом, и относился к тем людям, о которых обычно говорят, что они в жизни не болели ни одного дня. Он вот-вот должен был обручиться с очаровательной девушкой, и все мысли Ричарда о будущем были связаны с этим его обожаемым и очень достойным сыном. Но вместо этого случилась трагедия…

Теперь, помимо личной потери, в будущем у Ричарда не осталось ничего, что могло бы поддержать его интерес к жизни. Один из его сыновей умер в младенчестве, а второй — не оставив потомства. У Ричарда Эбернети не было внуков — он был последним носителем имени, при этом обладал большим состоянием и имел обширные деловые интересы, которые все еще до некоторой степени контролировал. И кто же унаследует это его состояние и его деловые интересы?

Энтвисл знал, что все это сильно беспокоило Ричарда. Его единственный живой брат был почти инвалидом. Оставалось только молодое поколение. Адвокат думал, хотя его друг и не делился с ним этими своими мыслями, что Ричард хочет выбрать себе настоящего наследника, хотя он и не собирался отказываться от завещания каких-то небольших сумм остальным членам семьи. Так это или нет, но юрист знал, что за последние шесть месяцев Эбернети по очереди приглашал к себе погостить племянника Джорджа, племянницу Сьюзан и племянницу Розамунду с их мужьями. Кроме того, у него также гостила его свояченица миссис Лео Эбернети. Именно среди первых трех, так полагал адвокат, Ричард и искал своего наследника. Хелен Эбернети была приглашена из личной симпатии, а может быть, и в качестве советчицы, потому что Ричард всегда был высокого мнения о ее здравом уме и практической сметке. Мистер Энтвисл вспомнил также, что за последние шесть месяцев его друг несколько раз посещал своего брата Тимоти.

Результатом всей этой активности было завещание, которое теперь лежало в портфеле адвоката. Равное разделение имущества между всеми наследниками. Единственным выводом, который напрашивался сам собой, было то, что Ричард разочаровался как в племяннике, так и в племянницах, или, скорее, в их мужьях.

Насколько знал мистер Энтвисл, Ричард Эбернети не приглашал к себе в гости сестру, Кору Ланскене, — и это возвращало адвоката к первой тревожащей его фразе, которую она невнятно произнесла: «…но мне показалось, из того, что он сказал…».

А что сказал Ричард Эбернети? И когда он это сказал? Если Кора не посещала Эндерби, то Ричард должен был навестить ее в той полубогемной деревне в Беркшире, где у нее был коттедж. Или она имела в виду какую-то фразу из его письма?

Мистер Энтвисл нахмурился. Кора, без сомнения, была полной идиоткой, и она легко могла не так понять сказанное, полностью исказив его значение. И тем не менее его интересовало, что же это могла быть за фраза…

Он был настолько взволнован, что даже подумал о том, чтобы обратиться с этим вопросом прямо к миссис Ланскене. Правда, не сразу. Лучше не показывать ей, что он считает это чем-то важным. Однако адвокат хотел бы когда-нибудь выяснить, что из сказанного Ричардом Эбернети заставило женщину задать этот совершенно идиотский вопрос:

«Но ведь его же убили, нет?»

II

— Твоя тетушка, должно быть, полная дубина, — сказал своей жене Грегори Бэнкс в вагоне третьего класса того же самого поезда.

— Ты имеешь в виду тетушку Кору? — неопределенно поинтересовалась Сьюзан. — Это ты прав. Мне она всегда казалась несколько простоватой, если не сказать больше.

— Ей действительно надо запретить разносить подобные сплетни, — резко сказал Джордж Кроссфилд, сидевший напротив них. — Это может вызвать нездоровый интерес у других.

— Не думаю, чтобы кто-то стал обращать внимание на то, что говорит подобная мымра. — Розамунда Шайн была занята тем, что старалась подчеркнуть помадой линию губ, которую она называла «лук Амура», и поэтому говорила не слишком членораздельно. — Совершенно непонятная одежда и эти блестящие черные гирлянды…

— И тем не менее этому надо положить конец, — настаивал Джордж.

— Ну конечно, дорогой, — рассмеялась миссис Шайн, убирая помаду и с удовлетворением рассматривая свое изображение в зеркальце. — Положи этому конец.

— Думаю, что Джордж прав, — неожиданно произнес ее муж. — Людям не надо многого, чтобы начать говорить.

— А какое это будет иметь значение? — задала Розамунда вполне ожидаемый вопрос, при этом кончики «лука Амура» приподнялись в улыбке. — Мне кажется, что это, наоборот, будет весело.

— Весело? — произнесли сразу четыре голоса.

— Ну, убийство в семье, — сказала миссис Шайн. — Это так будоражит!

Несчастному и нервному молодому человеку по имени Грегори Бэнкс пришло в голову, что кузина, если отбросить ее красивую внешность, была немного похожа на свою тетю Кору. Ее следующие слова только убедили его в этом.

— Если его убили, — продолжила Розамунда, — то кто, по вашему мнению, это сделал? — И она задумчиво окинула взглядом купе. — Ведь его смерть была очень удобна всем нам. — Голос ее звучал мечтательно. — Мы с Майклом уже дошли до ручки. Мику предложили отличную роль в шоу Сэндбурна, но ее надо дождаться. Так что сейчас мы будем в полном шоколаде. Мы даже сможем, если захотим, оплатить нашу собственную постановку. Кстати, здесь есть одна пьеса с просто потрясающей ролью…

Никто не стал выслушивать рассуждения Розамунды. Все задумались о своем собственном ближайшем будущем.

«А ведь дно было совсем рядом, — подумал про себя Джордж. — Теперь же я смогу вернуть эти деньги, и никто ничего не заметит… Еле-еле пронесло».

Откинувшись на спинку сиденья, он закрыл глаза. Кабалы все-таки удалось избежать.

— Мне, естественно, очень жаль дядюшку Ричарда, — сказала Сьюзан своим чистым и жестким голосом, — но ведь он был очень стареньким, а потом эта смерть Мортимера, — и вот ему уже не осталось ничего, ради чего можно было бы жить. И потом, было бы ужасно, если б оставшиеся годы он провел, будучи инвалидом. Гораздо лучше умереть неожиданно, без лишнего шума, как сейчас.

Ее твердый взгляд, выражавший уверенность, смягчился, когда она взглянула на сосредоточенное лицо своего мужа. Сьюзан обожала его. Где-то подспудно она ощущала, что ее чувства к Грегу гораздо сильнее, чем его к ней. Но это только усиливало ее страсть. Грег принадлежал ей, и ради него она была готова на все. На все на свете.

III

Переодеваясь к обеду в Эндерби-холле (она решила остаться на ночь), Мод Эбернети раздумывала, не стоило ли ей остаться на более длительный срок, чтобы помочь Хелен с разбором вещей и очисткой дома. Все эти личные вещи Ричарда… А может быть, и его письма… Но ведь все важные бумаги должны быть уже у мистера Энтвисла, да и к Тимоти надо возвращаться как можно скорее. Он так раздражался, когда ее не было рядом, чтобы присмотреть за ним! Мод надеялась, что завещание ему понравится и что он не расстроится. Она знала, ее муж ожидал, что Ричард завещает основную часть своего состояния именно ему. В конце концов, он ведь был единственным из оставшихся в живых Эбернети! Ричард вполне мог доверить ему контроль за растущим поколением. Да, скорее всего, Тимоти будет недоволен завещанием, подумала она, а волнения плохо влияли на его пищеварение. И потом, когда он раздражался, Тимоти становился совершенно невыносимым. Были моменты, когда он, казалось, совершенно терял чувство меры…

Может быть, стоит обсудить это с доктором Бартоном? Эти снотворные пилюли… Тимоти в последнее время слишком пристрастился к ним — и так рассердился в последний раз, когда она попыталась отобрать у него бутылочку с ними! Но ведь они могут быть опасными — так говорил сам доктор Бартон; они могут вызвать сонливость, и человек может просто забыть, что уже принимал их, и принять еще. А там уже может случиться все, что угодно! Конечно, в бутылочке их не так уж и много… Тимоти был сущим непослушным ребенком во всем, что касалось лекарств. Он ее совершенно не слушает… Как же с ним бывает тяжело!

Мод Эбернети вздохнула, а потом ее лицо просветлело. Теперь им будет значительно легче. Взять хотя бы сад…

IV

Хелен Эбернети сидела перед камином в Зеленой гостиной в ожидании Мод.

Она оглянулась вокруг, вспоминая те времена, когда здесь были и они с Лео, и все остальные. Это был счастливый дом. Но такому дому нужны люди. Ему нужны дети, и слуги, и званые обеды, и огонь, ревущий в каминах зимними вечерами. А когда в нем жил всего один старик, потерявший своего последнего сына, в доме поселилась грусть.

Интересно, кто же его купит? Превратят ли его в гостиницу, или он будет принадлежать какой-нибудь организации, или станет одним из общежитий для молодых людей? Именно это происходит в наши дни с большими домами. Никто не покупает их для жилья. Скорее всего, его разрушат и на его месте построят что-то новое. Хелен было грустно об этом думать, но она решительно отбросила всякую грусть. Эти мысли о прошлом не принесут ничего хорошего. Этот дом, и счастливые дни, проведенные в нем, и Ричард с Лео — все это было здорово, но давно прошло. А теперь у нее есть свои интересы. Теперь, со всеми деньгами, которые Ричард ей оставил, она сможет сохранить виллу на Кипре и исполнить все свои намерения.

Как она беспокоилась в последнее время о деньгах — эти налоги, эти неудачные инвестиции… Теперь, благодаря Ричарду, все закончилось.

Бедняга Ричард! Умереть во сне, как умер он, это поистине дар богов… «Внезапно 22-го» — женщина подумала, что именно эта часть некролога заставила Кору подумать об убийстве. Эта дамочка действительно была пределом всему! И всегда была такой. Хелен вспомнила, как однажды встретила ее за границей, вскоре после того, как Кора вышла замуж за Пьера Ланскене. В тот день у нее был особенно глупый и бессмысленный вид — она вертела головой в разные стороны и делала какие-то заявления о картинах, особенно о картинах своего мужа, что явно не доставляло тому никакого удовольствия. Ни одному мужчине не понравится, когда его жена выставляет себя такой идиоткой. А Кора была именно идиоткой! Конечно, это не ее вина, а вот ее муж обращался с ней не совсем порядочно.

Хелен рассеянно посмотрела на букет восковых цветов, стоявший на круглом малахитовом столике. Миссис Ланскене сидела рядом с ним, когда они все ждали в этой комнате времени отправляться в церковь. Она была полна воспоминаний и восторга от узнавания каких-то вещей, о которых у нее остались детские воспоминания. Было видно: она настолько обрадовалась возвращению в родовое гнездо, что совершенно забыла о причине, которая ее сюда привела.

А может быть, подумала Хелен, она просто притворялась меньше, чем остальные…

Кора всегда была против любых условностей. Только подумать, как она задала этот вопрос: «Но ведь его же убили, нет?»

И все эти лица вокруг — круглые глаза, удивленные, шокированные, уставившиеся на нее…

Сейчас, когда все это ясно стояло у нее перед глазами, Хелен нахмурилась. Что-то с этой картиной было не так.

Что-то или кто-то?

Было ли это выражение на чьем-то лице? Выражение? Что-то, чего — как бы это сказать поточнее — не должно было быть?

Она никак не могла ухватиться за эту мысль, но что-то где-то было не так…

V

А в это же самое время в буфете Суиндона женщина в легком трауре и черных блестящих гирляндах пила чай, наслаждалась сдобными булочками с изюмом и размышляла о будущем. Ее не мучило никакое предчувствие опасности — она была просто счастлива.

Это путешествие через всю страну действительно изматывает. Проще было вернуться в Личетт-Сент-Мэри через Лондон — да и деньги практически те же. Правда, теперь деньги не имеют значения. Но в этом случае пришлось бы ехать с другими членами семьи и, не исключено, всю дорогу вести какие-то беседы. Слишком тяжело.

Нет, лучше воспользоваться пригородными поездами. Эти булочки с изюмом просто великолепны. Просто удивительно, как можно проголодаться на похоронах! Суп в Эндерби-холле был восхитителен, так же как и холодное суфле…

Какие же люди все-таки чопорные и какие они притворщики! Все эти лица, когда она сказала об убийстве… Как они все на нее смотрели!

В любом случае она поступила правильно. Кора кивнула, как бы оправдывая себя. Да, именно так она и должна была поступить.

Потом женщина взглянула на часы. До отправления ее поезда осталось пять минут. Она допила чай. А вот чай не очень хороший. Женщина состроила гримасу.

На пару мгновений она отдалась мечтам, и будущее стало разворачиваться перед ней… Миссис Ланскене расцвела в улыбке счастливого ребенка. Наконец-то она сможет получать удовольствие от жизни!

И она направилась к пригородному поезду, на ходу обдумывая свои планы на будущее.

Глава 4

I

Мистер Энтвисл провел очень беспокойную ночь. Наутро он чувствовал себя таким разбитым и уставшим, что решил вообще не вставать.

Его сестра, которая вела хозяйство у него в доме, принесла ему на подносе завтрак и резко отчитала за решение поехать на север Англии в его возрасте и с его здоровьем.

Оправдался Энтвисл тем, что заявил, что Ричард Эбернети был его старинным другом.

— Похороны! — с неодобрением сказала его сестра. — Похороны просто смертельны для мужчин твоего возраста! И если ты не будешь серьезно беречь себя, то умрешь так же внезапно, как твой драгоценный мистер Эбернети.

Слово «внезапно» заставило мистера Энтвисла сначала вздрогнуть, а потом замолчать. Спорить он не стал.

Он-то хорошо понимал, что заставило его так среагировать на слово «внезапно».

Кора Ланскене! То, о чем она говорила, было совершенно невероятно, однако юристу хотелось бы узнать, что заставило ее говорить об этом. Да, он лично отправится в Личетт-Сент-Мэри и встретится с ней. Придумает какое-нибудь объяснение вроде требования нотариуса. Что тому якобы нужен оригинал ее подписи. Не стоит давать ей понять, что он так серьезно отнесся к ее глупым словам. Но он точно отправится, и очень скоро, на встречу с ней.

Адвокат доел свой завтрак, откинулся на подушках и занялся чтением «Таймс». Он находил эту газету очень успокаивающей.

Вечером того же дня, где-то без четверти шесть, раздался звонок телефона. Юрист снял трубку и услышал голос мистера Джеймса Пэррота, который являлся вторым партнером компании «Боллард, Энтвисл, Энтвисл и Боллард».

— Послушайте, Энтвисл, — сказал мистер Пэррот, — мне только что звонила полиция из местечка, которое называется Личетт-Сент-Мэри.

— Личетт-Сент-Мэри?

— Да. Создается впечатление… — начал рассказывать Джеймс и сделал паузу. Было видно, что он сбит с толку. — В общем, это касается некоей миссис Коры Ланскене. Не она ли была одной из наследниц Эбернети?

— Ну конечно, это она. Я видел ее вчера на похоронах.

— Так она была на похоронах, я правильно понял?

— Да, а что с ней произошло?

— Знаете, — у Пэррота был извиняющийся тон, — дело в том — это, конечно, совершенно невероятно — но она… ее убили.

Последние слова звонивший произнес с гневным порицанием. Этим своим тоном он намекал, что подобные слова совершенно неуместны в связи с компанией «Боллард, Энтвисл, Энтвисл и Боллард».

— Убили?

— Да. Боюсь, что это именно так. То есть я хотел сказать, что в этом нет никаких сомнений.

— А как полиция вышла на нас? ...