Бессонов Алексей Черный хрусталь

Сейчас, по прошествии множества лет, я начинаю понимать, что моя странная история была заложена судьбой в тот туманный вечер, когда в дом моего отца прискакал рослый седой вельможа в богатых одеждах... Впрочем, начиная вспоминать эти, очень давние события, следует обратиться к тем дням, когда духовник нашей семьи в первый раз дал мне, еще ребенку, книгу. Я хорошо помню — это был сборник поучительных историй, собранных самим Омером; мне было четыре года, но старик считал, что я уже достаточно развит для того, чтобы впитывать книжную премудрость. Он оказался прав. Не прошло и двух лет, как я перечитал большинство книг, имевшихся в библиотеке моей матери (в основном там находились сентиментальные романы, в которых скучающая принцесса непременно похищалась молодым, невыносимо глупым, но зато обязательно бедным и белокурым князем, после чего они бежали за моря, где и жили среди желтолицых дикарей, принимая от них королевские почести). К своим книгам и свиткам отец меня не подпускал. Следует заметить, что отец хоть и косвенно, но сыграл в моей судьбе важную, если не решающую, роль.

Он был аксаметом нашей провинции. Аксамет — чиновник небольшой, птичка, в общем-то, невеличка, да только он, пожалуй, был рад и этому. Отец происходил из очень древнего рода, но когда-то, за пять столетий до моего рождения, один из моих предков позволил себе смелость обыграть в кости какого-то там принца крови, и началась долгая опала, в результате которой мы потеряли и земли, и деньги — в конце концов осталось только имя. Отцу повезло: мальчишкой он попал на королевский корабль, сумел как-то выдвинуться, а потом проявил себя в сражении на глазах у самого принца Эмара. В том бою он потерял правую руку. Со службой было покончено, но в качестве награды отец получил должность. За годы, проведенные среди наших мелкотравчатых мудрецов, отец пристрастился к книгам, причем читал он все подряд: от приключений южных кочевников до философских трактатов двухсотлетней давности. Так или иначе, но книги сделали его весьма образованным человеком, он разбирался в торговле, свободно толковал о политике и мог даже поспорить с духовником на философские темы. Когда мне исполнилось десять, отец понял, что солдата из меня не получится — мать родила меня в четырнадцать, когда сама была еще практически ребенком, и я рос хилым заморышем, совершенно, казалось, не способным поднять меч. Я всегда чурался коней — и, как все знают, на мостике фрегата я и сегодня чувствую себя гораздо лучше, чем в седле, да и вообще, с книгой меня можно было увидеть куда чаще, чем, скажем, с хлыстом и детской рапирой. Для отца я представлял сплошное разочарование, но сдаваться он и не подумал. Он нанял лучшего в провинции фехтовальщика, старого, вдоль и поперек изрезанного бретера, и наказал ему гонять меня и днем и ночью. О, как я его ненавидел! Падая в кровать, я давал себе слово бежать — завтра же... нет, сейчас же! А с утра меня опять ждали пробежки, отжимания и до одури, до темноты в глазах — выпады, уходы, отражения.

Са Камор, мой учитель, сделал невозможное — за те четыре года, что он жил в нашем доме, из тощего отрока с громадными глазами я превратился в не менее тощего, но уже невероятно подвижного длинноногого подростка, способного жонглировать любым клинком от кинжала до тяжкой, как моя доля, абордажной сабли. Впрочем, сам я предпочитал прямой меч в два локтя длиной. Параллельно с Камором мной занимался наш духовник, брат Сайен. Отец понимал, что с военной службой мне связываться все же не стоит, и надеялся, что я смогу найти себе какое-нибудь возвышенное занятие. Брат Сайен был личностью своеобразной. Развратник, заглядывающий под каждую юбку, балагур и выпивоха, он был человеком огромных познаний и редкого дара лекарем. Под его руководством я освоил науку трав и камней, а чуть позже — некоторые аспекты того, что невежды называют магией. По словам брата Сайена, у меня были очень сильные руки.

Все это, вместе взятое, и спасло меня в те черные дни, когда на нашу старую империю ринулись орды варваров. Это теперь я понимаю, что так называемые варвары давно превзошли нас и в науке и в искусствах, а тогда-то мы, надутые, что бычьи пузыри, считали себя средоточием мудрости — еще бы, наша история насчитывала столько столетий!

* * *

Итак, был туманный осенний вечер. Это был последний год перед падением империи, и он многим запомнился холодным дождливым летом и ранней осенью. Я сидел наверху в своей комнате, погруженный в какие-то морские приключения, как вдруг за мной прибежала служанка.

— Вас требует батюшка, са, — скороговоркой сообщила она. — Срочно, са.

— Иду, — отозвался я, захлопывая книгу.

Отца я нашел внизу, в гостиной, очень встревоженным и хмурым.

— У нас важный гость, — сказал он мне, не утруждая себя предисловиями. — По-видимому, он болен, хотя и не хочет в этом признаваться. Ты должен взять свои мази и настои и попытаться помочь ему. Ренд проводит тебя.

Через пять минут старый конюх, державший перед собой два больших подсвечника, провел меня в небольшую комнату в правом крыле дома, которое считалось как бы вотчиной моего отца — без его приглашения туда не заглядывала даже мать.

В комнате было жарко, даже, пожалуй, слишком. Тогда, конечно, я не знал, что при лихорадке ю-ю человека мучает адский холод — в ту пору я даже не слышал о такой болезни. На старой деревянной кровати, придвинутой к полыхающему камину, лежал не старый, но уже седой мужчина очень крупного телосложения. Он был настоящим гигантом: наверное, его руки могли бы переломить боевое копье. Услышав скрип двери, мужчина поднял веки, и я поразился нездешней голубизне его глаз — у нас на юге такие глаза встречаются очень редко.

— Я сын хозяина, аксамета Маттера, — поспешно представился я. — Я немного разбираюсь в травах... и попытаюсь помочь вам.

— Это бесполезно, — улыбнулся наш гость. — Разве что ты найдешь что-нибудь обезболивающее. У меня болит живот.

— Да-да, конечно, — я раскрыл свой ящичек и после короткого раздумья протянул больному небольшую склянку.

По его одежде, а это была хоть и потрепанная, но все же роскошная одежда, становилось понятно, что наш гость занимает в обществе видное место. В то же время во всем его облике чувствовалась некая, едва уловимая, чужеродность: мне казалось, что этот вельможа много лет провел в каких-то далеких, неведомых землях. Взяв мою склянку, он привстал, чтобы выпить, и в этот момент из-под его спины на пол выпал какой-то продолговатый темный предмет. Сперва я не обратил на него внимания. Выпив зелье, вельможа обессиленно рухнул на подушки и глухо произнес:

— Я хотел бы попросить тебя посидеть со мной некоторое время. В последние годы мне страшно засыпать одному. Потом ты пойдешь к себе...

Я удивился, как может быть страшно такому могучему, сильному человеку. Тем временем наш гость начал похрапывать. Некоторое время я сидел, не решаясь пошевелиться, а потом мой взгляд упал на тот самый предмет, закатившийся под кровать. Стараясь производить как можно меньше шума, я опустился на корточки и осторожно взял его в руки.

Это был плотный, обшитый кожей футляр с хорошо пригнанной крышкой.

Я еще не знал, что в нем; я совершенно не ощущал магическую событийную силу, скрытую под слоем кожи и картона, но меня тянуло к нему. И, еще раз посмотрев на спящего вельможу, я снял крышку. В руки мне выпал свиток. Он был стар. Я не мог сказать, в какую эпоху он был написан — повторяю, он был очень стар, и кроме того, свиток был не бумажным, нет, это был какой-то странный материал, не шершавый и не гладкий, матово-желтый, и буквы, знакомые мне, но в то же время какие-то чужие, были словно бы вырезаны в его плоти. Да, в плоти — как я сейчас помню, был момент, когда странный свиток показался мне почти живым. Они были вырезаны — очень, правда, неглубоко, — и все-таки текст был рукописным! Вероятно, наших провинциальных мудрецов этот парадокс свел бы с ума. Для меня это не имело особого значения: я стал читать.

Некоторые слова были мне понятны, до смысла других я доходил со второго, а то и третьего раза, но все равно, закончив чтение, а манускрипт был не велик по объему, я практически ничего не понял. Речь шла об управлении какими-то энергиями, о перерождении некоей таинственной «гравитации» и о силе звезд, меняющейся по воле тех, кто обладает магической «сферой Мегатериума». Еще там говорилось о том, что эта сфера ни в коем случае не должна соединиться с какой-то короной, утерянной кем-то за много тысячелетий до того, как в наш мир пришел первый человек. Текст этот обрывался посреди предложения — наверное, остальное находилось на другом свитке, который отсутствовал. Впрочем, для меня это не имело никакого значения. Недоуменно пожав плечами, я закрыл футляр и незаметно засунул его под бок спящего.

Вельможа ускакал рано утром, когда я еще спал, и много лет я не вспоминал о том странном свитке, что покоился в футляре, обшитом желтой кожей...

Часть первая ВЕТЕР С МОРЯ...

Глава 1

С рассветом третьего дня я понял, что обречен. Варварские легионы полукругом шли по острову, сметая на своем пути остатки имперских войск, как метла сметает осенние листья в парке. Немногие древние гнезда, выстроенные в те далекие времена, когда дом должен был предоставлять своим хозяевам защиту от налетчиков, они попросту обходили — а небольшие имения, вроде нашего, полыхали по всей стране, как погребальные костры спеси и глупости, правившей в империи уже которое по счету столетие. Отец умер с мечом в руке, так и не увидев своих врагов. Его сразила ударившая из темноты пуля, и в этот миг я понял, что мне защищать уже некого. Мать была отправлена к своим родственникам на север; слуги, кроме старого Ренда, разбежались.

Спрятавшись на чердаке, я ждал смерти, но ее все не было. По-видимому, нас атаковал совсем небольшой отряд. Уразумев, что воевать здесь не с кем, захватчики пробежались по дому и неожиданно исчезли, прихватив с собой лишь драгоценности, найденные в отцовском кабинете. Они очень спешили, и эта спешка спасла мне жизнь. Лошади их почему-то не интересовали: пройдя в конюшню, я убедился, что мой старый Куки все так же лениво жует свое сено. Механически — в те мгновения я плохо соображал, что делаю, — я оседлал его, потом вернулся в дом, размышляя о том, где могут находиться лопаты.

Отца я закопал в дальнем углу парка.

Через два часа я был уже далеко. Куки, изумленный моими пинками, несся во всю прыть, смешно подбрасывая свой толстый зад. На мне был серый плаш младшего духовника, под которым скрывались меч и пара пистолетов. Из своего тайника я извлек несколько камней, достаточно дорогих для того, чтобы я мог продержаться некоторое время. Мои мальчишечьи мозги еще не осознавали: в стране все перевернулось вверх дном, и то, что еще вчера было ценным, сегодня стоит очень и очень немного.

Я не знал, куда мне ехать, но Куки почему-то бежал на запад, и я не стал с ним спорить. Третье утро я встретил в роще совсем недалеко от побережья. Я понимал, что деваться мне некуда, что рано или поздно я нарвусь на какой-нибудь патруль или что-то в этом роде и меня преспокойно вздернут на ближайшем суку. Впереди находился крохотный портовый городок с не самой лучшей репутацией; после короткого размышления я взгромоздился на Куки и двинулся навстречу морскому ветру.

Вяло шевеля копытами, мой гордый скакун взобрался на песчаный холм, с которого открывался прекрасный вид на бухту, и принялся щипать хилую траву. Вероятно, мое задумчивое состояние в полной мере передалось и ему. Не покидая седла, я забросил в рот горсть орешков и подумал, что сюда, кажется, захватчики еще не добрались. В порту грузились несколько больших торговых каракк, явно спешащих удрать от наступающих варваров, я даже без оптики видел, как суетятся благородные господа, подгоняющие изможденных носильщиков. Это выглядело довольно наивно: вражеский флот плотно обложил острова и прорваться через эту блокаду было бы весьма затруднительно. Я горько усмехнулся — мне сразу вспомнилось неимоверно тяжелое тело отца, которое я кое-как прикопал под яблонями, — и поднял глаза к горизонту. В то же мгновение я увидел корабль.

Вероятно, одновременно со мной его увидали и с берега, потому что возле причалов началась характерная испуганная возня, кто-то побежал к пушкам, остальные схватились за мечи и пистолеты. Это был очень странный корабль, я никогда не видел ничего подобного, а ведь я перечитал все книги, которые можно было купить у нас, — все книги, повествующие о морских приключениях. Изумленный, я вытащил из сумки подзорную трубу.

Огромное, кажущееся приземистым, судно несло целых пять мачт. Сейчас почти все паруса были убраны, и свежий ветер наполнял лишь малую их часть, в основном те, что были расположены на двух коротких бизанях. Борта корабля показались мне железными. Подкрутив трубу, я разглядел в них десятки тщательно пригнанньгх крышек орудийных портов. Никаких флагов или вымпелов я не заметил. Варвары таких судов не строили, в этом я был уверен. Тогда кто же это?

Я наблюдал за странным кораблем примерно с полчаса. За это время он приблизился к берегу на расстояние уверенного выстрела и остановился. Все паруса к тому времени уже убрали, и вот ветер донес до меня грохот якорных цепей. В береговом форте изготовили батарею; однако никто не стрелял, корабельная артиллерия все так же спала за железными — теперь я это видел — люками. Когда с якорями было покончено, с корабля спустили маленький ялик. В него погрузили какой-то сундук, следом по веревочному трапу в лодчонку спустились трое богато одетых людей. Свежий ветерок трепал странные, яркие перья на высоких тульях их шляп. На варваров они походили не более, чем мой верный Куки на тяжеловоза.

Тогда, заинтригованный и взбудораженный, я двинулся вниз. Разумеется, я не мог предполагать, что ждет меня в маленьком городке, населенном в основном рыбаками да контрабандистами, — но, с одной стороны, ничего иного мне просто не оставалось, а с другой — меня неудержимо влекло к таинственному серому кораблю, что мрачной громадой застыл посреди бухты. Сейчас все жители города толпились в порту, напуганные необыкновенным зрелищем. Я проехал через окружавшие городок огороды, миновал тесные кварталы рыбацких лачуг, и вскоре копыта Куки застучали по старинной брусчатке мостовой. Путаясь в лабиринте узеньких, полутемных улочек, я добрался наконец до того характерного хаоса из дешевых борделей, притонов и контор, которыми окружен любой мало-мальски значимый порт. Здесь сновали озабоченные солдаты из форта, перепуганные благородные господа, то и дело потирающие рукояти фамильных мечей, моряки, их заранеее рыдающие подруги и дети — короче, на скромного попика верхом на нелепой добродушной коняге никто не обратил ни малейшего внимания.

Я остановился возле перекошенной от старости вывески с надписью «Южнае море» и зверской от выпивки физиономией моряка, намалеванной, вероятно, каким-нибудь скучавшим в безденежье студентом. Чем-то оно мне понравилось, это «Южнае море»... не знаю уж чем. Войдя в кабак, я понял, что не ошибся. Здесь было тихо, как в могиле, лишь гудели под потолком мухи да посапывал носом хозяин. При моем появлении он открыл глаза и зачем-то выставил на стойку кувшин с вином.

— Брат хочет подкрепиться? — спросил он.

— Угу, — кивнул я, оглядывая помещение. Было чисто, а значит, дерутся здесь редко. Как раз то, что надо.

— А братец из благородных, — заметил хозяин, отрезая мне здоровенный ломоть копченого мяса. — Ну, кому сейчас легко... тоже драпать решили?

— Не знаю, — я пожал плечами, действительно не зная, что придется делать дальше. — Пока не знаю.

— Бежать — эт вряд ли, — философски вздохнул хозяин. — Разве что ночью... Томан вчера вышел в море, да к вечеру и вернулся: южнее Саха целый флот варварский, лес, говорит, мачт, стоят, ждут чего-то.

Пока я разбирался со своим нехитрым обедом, в кабачок вошли двое мужчин, по виду — опытные контрабандисты. На них были неброские, но прочные и поэтому дорогие плащи, из-под которых виднелись ножны добрых сабель. Увидев их, я машинально поправил полу своего одеяния, чтобы скрыть меч. Младшему служке не пристало таскаться с оружием. Если, конечно, он не член одного из боевых орденов — но там, я знал, таких дохляков не держат.

Окинув меня скучными взглядами, контрабандисты заняли дальний угловой столик и принялись за вино, шустро поднесенное хозяином.

— Пеллийский королевский корсар, — услышал я негромкий голос одного из них. — Это точно, уж поверь мне. Только у них такие корабли стали строить. Лавеллеры теперь покупают у них новые пушки, снаряд на сосиску похож, сам видел.

— Это еще зачем? — недоуменно поинтересовался его собеседник.

— Пороха больше, — коротко ответил тот. — Ты лучше подумай, что он тут может делать?

Из дальнейшей беседы я узнал, что лодка с загадочными визитерами подошла к небольшому мыску севернее порта и все трое, прихватив свою поклажу, скрылись в лесу. Преследовать их, естественно, никому и в голову не пришло. Народ, похоже, понял, что трогать его никто пока не собирается, и постепенно вернулся к своим делам. Огромный корабль все так же недвижно торчал посреди бухты.

Выпив кувшинчик, я неожиданно ощутил некоторые преимущества своего нынешнего положения. Я был хозяином самому себе и мог теперь не думать о том, что вино следует пить только в разбавленном виде. Кому-то это может показаться глупым и даже подлым — едва похоронив отца, мальчишка радуется обретенной свободе, но в шестнадцать лет отчаяние проходит быстро... и я заказал еще вина.

Я долго сидел, вспоминая все, что мне приходилось слышать о таинственной Пеллии, расположенной далеко на западе, за бескрайним океаном. Вести оттуда приходили редко, так как не всякий купец решался на столь длительное и трудное путешествие. Из Пеллии, как я помнил, привозили всякие диковины: перья удивительных птиц, лекарства от мужской слабости и еще — изделия тамошних мастеров, поражающие своими качествами. Выше всего ценилось пеллийское оружие и пеллийская оптика. Один из наших провинциальных мудрецов имел старинный прибор, позволяющий видеть крохотных существ, живущих в капле обыкновенной воды. Рассказывали, что пеллийские короли путешествуют по воздуху на летающих островах в целую милю длиной, что у них запрещено держать рабов, а каждый благородный должен отслужить пятилетнюю королевскую службу. В это мало кто верил, но сейчас, вспоминая увиденный утром корабль, я стал подумывать о том, что правды в этих рассказах больше, чем лжи.

— Лекаря! Есть в этом городе лекарь?

Рядом со мной вдруг хлопнула дверь, и в кабак вбежал запыхавшийся паренек из благородных. На его лице было написано отчаяние.

— Хозяин! Есть тут где-нибудь лекарь?

Вслед за парнем в зальчике появился рослый мужчина в коротком, расшитом галунами кафтане и надвинутой на глаза шляпе с пером. Это был один из тех, кто прибыл на ялике...

Хозяин на миг лишился дара речи.

— Этот господин схватил меня и срочно требует лекаря... — в голосе подростка прорезался не то стон, не то плач.

— Я лекарь, — я встал, бросил на стол мелкую монету и, сам уж не знаю зачем, распахнул на себе плащ — так, чтобы все увидели длинный старый меч.

Гость из Пеллии пристально посмотрел на меня, усмехнулся уголками губ и повелительно двинул головой. Провожаемые изумленными взглядами, мы вышли на улицу.

Мой ящик был привязан к седлу. Ведя в поводу Куки, я засеменил за моряком и его временным слугой, которые быстро двигались вдоль набережной.

Вскоре моряк остановился возле древнего трехэтажного особняка, бросил пареньку какой-то камень и все так же, жестами, приказал мне подниматься по вытертой внешней лестнице на второй этаж.

Держа в руках ящик с лекарствами, я забрался наверх — и передо мной тотчас же распахнули крепкую дубовую дверь.

— Он истекает кровью, — прозвучал в полумраке молодой женский голос. — Сюда... скорее же.

Следуя за своей провожатой, я неожиданно оказался в просторной угловой комнате, залитой ярким светом из двух высоких окон. Только теперь я смог разглядеть говорившую — передо мной была крепкая светлокожая девушка, облаченная в мужской наряд и шляпу с широкими полями, — она также была из той троицы, что высадилась на нашем берегу. Третий, чуть седоватый мужчина с огромными светлыми глазами, которые буквально освещали его загорелое, со множеством шрамов лицо, сидел на табурете перед кроватью, на которой, как мне стало ясно, и находился мой пациент.

Едва глянув на него, я понял, что дело плохо. Огромного роста, седовласый аристократ, лежавший на кровати, получил несколько колотых ранений. Все бы ничего, но чей-то клинок угодил ему в бедро, разорвав артерии, и я понимал, почему его друзья не могут остановить кровь.

— Наш хирург умер несколько дней назад, — заговорил светлоглазый, в упор глядя на меня. — Вы сможете помочь этому человеку?

— Попытаюсь, — кротко ответил я, удивляясь его странному певучему акценту. — Мне понадобится горячая вода и много бинтов.

— Вода готова, — заявила девушка. — Бинты у нас тоже есть. Что-нибудь еще?

Я не ответил.

Я закончил через час с небольшим. Раненый спал, и я знал, что он будет спать не меньше суток. Но я знал и кое-что еще.

— Вряд ли он сможет ходить так же, как раньше, — я смыл с рук кровь и выпрямился, глядя на светлоглазого. — Если вообще сможет.

— Сможет, — уверенно произнесла девушка.

— Ты хочешь плыть с нами? — неожиданно спросил меня светлоглазый.

— Что? — от неожиданности я едва не выронил инструменты, которые складывал в ящик. — С вами? Кем?

— Корабельным врачом — для начала. Мне нужны толковые парни. А здесь ты скоро сдохнешь...

— Но я даже не знаю, кто вы такие...

— Это так важно?

Больше всего мне было жаль расставаться с Куки, который, почуяв разлуку, принялся жалобно ржать и косить в мою сторону большим влажным глазом. Его я отдал довольно странной молодой женщине, хозяйке этого трехэтажного дома — то ли опустившейся аристократке, то ли излишне надменной горожанке, — отдал даром, заставив ее поклясться в том, что она не пустит его под нож до самой старости. В те минуты я, как ни странно, мало задумывался о своем ближайшем будущем. Кого-то это опять-таки удивит, но вспомните: моя страна разваливалась под ударами многочисленных и безжалостных врагов, спасения ждать было неоткуда, и еще — что-то говорило мне, что отказываться не стоит... хотя бы потому, что море сулило мне множество славных приключений, о которых так мечтает любой нормальный юноша.

С наступлением долгих осенних сумерек мы соорудили из подручных материалов довольно прочные носилки и двинулись в путь. Иллари — так звали светлоглазого моряка — отлично знал городок, и, следуя его указаниям, мы быстро обошли припортовые кварталы, чтобы через час оказаться на узенькой полоске песчаного пляжа. Мелкая волна шлепала в борта ялика, до середины вытащенного на берег. Очевидно, никто из местных жителей так и не решился проверить, что же стало с загадочными пришельцами. Прямо перед нами мрачной громадой возвышался пятимачтовый корабль, на бушприте ярко горела желтая лампа, и больше — тогда меня это очень удивило — я не увидел на нем ни единого огня.

Мы погрузили в лодку раненого, Иллари и его немногословный напарник столкнули ее на глубокое место и быстро запрыгнули внутрь. Следом за ними там оказалась Ута, девушка в мужской одежде. Я немного замешкался, перебрасывая через борт свои пожитки и ящик с лекарствами, и в полутьме перед моим лицом возникла сильная рука с несколькими перстнями на пальцах:

— Давай же, парень... Первый раз в море?

— Да, са Иллари, — ответил я, тяжело переваливаясь через скользкое дерево борта. — Раньше не приходилось.

— Ничего, ничего, — подбодрил он меня. — Из тебя получится отличный моряк.

Ута села на руль, и ялик, подгоняемый двумя парами весел, шустро заскользил по темной волне. Уже поднялась одна из лун, Эттила: ее далекий сероватый свет прочертил на воде причудливо извивающуюся дорожку. Я во все глаза смотрел на приближающийся корабль и замечал в нем все больше и больше странного. Например, высокую и узкую трубу в средней части корпуса, которую я сперва едва не принял за шестую, добавочную, мачту, а также два загадочных возвышения на носу и на корме — это были не надстройки, а что-то совсем другое, несколько скругленное по форме; приглядевшись, насколько позволяли мне сумерки, я понял, что громоздкие сооружения плотно затянуты парусиной. Возможно, решил я, это какой-то груз? Но кто же станет держать груз на палубе, да еще и в таком неудачном месте? Мое сердце забилось в предвкушении: я знал, что в самом скором времени найду ответ на свои вопросы.

Впереди раздался металлический грохот, на носу вспыхнули сразу несколько фонарей, и я увидел, что корабль выбирает якоря. Через пару минут мы проплыли под его бушпритом, заходя почему-то с левого борта, и наконец Иллари затабанил, а Ута ловко схватила конец поданного нам штормтрапа.

Над моей головой тяжело поскрипывал рангоут ^[1]. Посмотрев на огромные мачты, казавшиеся на фоне темного неба сказочными великанами, я ощутил легкое головокружение. Мне случалось видеть боевые корабли императора, но ни один из них не выглядел столь величественно, как этот. Несколько матросов, спустившиеся к нам, подняли наверх носилки, а Ута подхватила мой ящик.

Вскарабкавшись вслед за ней (орудовать все время приходилось одной рукой, так как вторая была занята сумкой с одеждой и парой книг, захваченных с собой из усадьбы), я ступил на палубу. К моему изумлению, она оказалась металлической, точнее, обшитой металлом — мои башмаки стукнули по серому железу!

— Идем со мной, — властно поманила меня девушка. — Ты займешь каюту нашего врача.

Свалив свои пожитки в каком-то темном помещении на корме, я снова двинулся за ней. Мы прошли узким неосвещенным коридором, и она толкнула толстую деревянную дверь. Я оказался в просторной комнате с четырьмя прямоугольными окнами — назвать их иллюминаторами у меня не поворачивался язык, — посреди которой возвышался длинный стол, уставленный едой и напитками. За столом сидели три человека.

Выглядели они, на мой взгляд, необычно. Справа от меня тщательно пережевывал поросячью ножку здорово тертый жизнью дед с неряшливой седой бородой, облаченный в такую же потертую кожаную куртку и брюки, заправленные в высокие морские сапоги. Рядом с ним крутил в пальцах резной бокал с вином рослый мужчина откровенно бандитского вида в расстегнутой до пояса белой сорочке, за пояс его кожаных штанов были заткнуты два двухствольных пистолета тонкой работы. По столу рядом с ним были рассыпаны новомодные картонные патроны для казнозарядного карабина, а слева — едва увидев меня, он сразу же впился в Уту острым вопросительным взглядом — сидел узкоплечий, слегка седоватый человек с умным молодым лицом, вокруг его глаз весело щурились хитрые, живые морщинки. На нем был роскошный кожаный наряд, нечто вроде куртки с широкими отворотами, изящно расшитой серебром, правая ладонь пряталась в тончайшую черную перчатку, поверх которой я разглядел массивный перстень с черным камнем треугольной формы. На шее у незнакомца висел круглый золотой талисман.

— Иллари, — сказала Ута, — Иллари, — и произнесла длинную певучую фразу.

— Илла-ари? — вопросительно пропел седой и повернулся ко мне. — И ты действительно можешь быть костоправом?

Говорил он почти без акцента.

— Да, — удивленно ответил я, — немного.

— Немного уже достаточно. Садитесь, юноша. Вы пьете вино?

Только сейчас я заметил рядом с ним небольшую трубку с длинным, тонким, прямым мундштуком. Стараясь скрыть смущенную улыбку, я присел на стул рядом с ним, и тут в каюте бесшумно возник Иллари. Он что-то сказал седому, улыбнулся мне и быстро кивнул Уте — та послушно налила ему полный кубок вина и отрезала кусок мяса.

— Меня зовут Эйно, — неожиданно представился седой. — Это, — указал он на старика и громилу с пистолетами, — наш штурман, Тило, и лучший рулевой всех морей — Перт. Надеюсь, тебе с нами понравится. Иллари никогда не ошибается в людях.

Светлоглазый моряк добродушно хмыкнул и потянулся за вином. Глядя на них, я решил, что теряться мне не стоит, и, вытащив свой старый кинжал, приступил к делу — следует сказать, что события того дня меня изрядно утомили и я был голоден, как дикий пес.

По всей видимости, сладкое вино оказалось слишком крепким для меня. Подкрепившись окороком, я неловко извинился и попросил разрешения идти спать. Огромный Перт, посмеиваясь, проводил меня до каюты, хлопнул по плечу и ушел. Не чуя под собой ног, я нащупал в темноте кровать и повалился на нее, как тряпичная кукла.

Надо мной уже гудели паруса.

Глава 2

Две ночи, проведенные в постоянном, почти животном страхе, заставили меня уснуть поистине мертвым сном — впервые за долгое время мне абсолютно ничего не снилось, и проснулся я с той характерной свежестью мысли, какая достигается лишь ощущением покоя и совершенной безопасности. И тут же покой сменился сомнениями. Несколько минут я лежал, рассматривая близкие доски потолка, не решаясь даже пошевелиться. Мне казалось, что перед моим взором явится нечто ужасное... потом я все-таки решился и встал с кровати.

Я находился в тесной каютке, освещаемой зарешеченным овальным иллюминатором. Напротив кровати располагался стенной шкаф, а слева от него я заметил довольно широкую, плотно пригнанную дверь. Постояв, протирая кулаками глаза, я подошел к ней и толкнул гладкую бронзовую ручку.

Передо мной была операционная зала. Очевидно, она имела второй выход, ведущий во внутренние помещения корабля, так как за идеально чистым, обитым полированной сталью столом я увидел еще одну дверь. Здесь располагались застекленные шкафы, полные сверкающих инструментов тончайшей, едва не ювелирной работы и каких-то не совсем понятных мне приспособлений, а также прямоугольные сундуки, украшенные надписями на незнакомом мне языке. К стене был прикреплен медный цилиндр с кранами — в нижней его части я разглядел жаровню и понял, что он предназначен для кипячения воды. Здесь мне предстояло работать. В первые минуты, неуклюже озираясь по сторонам, я с ужасом подумал, что влип. Я кое-как оперировал, мог зашить не самую сложную рану, принять роды или удалить аппендикс, но работа настоящего врача на настоящем боевом судне не могла не испугать меня — и в первую очередь я боялся ответственности за судьбы тех людей, что лягут на этот стол, ожидая от меня спасения.

За моей спиной хлопнула дверь, и я услышал голос Уты:

— Эй, Маттер, ты куда подевался?

— Я... здесь я.

Я вернулся в каюту и принялся поспешно одеваться, стараясь при этом не смотреть на девушку — мне было ужасно стыдно и за мою мальчишескую худобу, и за смущение, вызванное ее неожиданным визитом.

— Тебе пора позавтракать, — сообщила она, почему-то одарив меня загадочной улыбкой, — а потом тебя ждет Эйно.

После завтрака, состоявшего из пары сытных лепешек, куска сушеной козлятины и бокала легкого вина, я поднялся на палубу. Ута провела меня в башенку, венчавшую собой высокую кормовую надстройку, и исчезла. Я оказался в просторном, залитом солнцем помещении, стены которого были сплошь заняты огромными книжными шкафами. Башня освещалась посредством двух огромных окон, смотревших на корму. Солнце светило прямо в наши паруса — корабль шел на запад.

Посреди помещения, возле огромного дубового стола, заваленного развернутыми картами, стояли Тило, Эйно и Иллари. При моем появлении они прекратили разговор и как по команде уставились на меня.

— Как спал? — поинтересовался Эйно, не выпуская изо рта своей тонкой трубочки.

— Спасибо, са, превосходно, — ответил я, гадая, зачем меня вызвали.

— Отлично. Иди сюда, к столу. Ты разбираешься в картах?

— Самую малость, са. Приходилось видеть в книгах...

— Толковому парню этого достаточно, — басовито пробурчал Тило.

Эйно кивнул и придвинул ко мне отлично оттиснутую, подробнейшую разноцветную карту. Вглядевшись, я различил на ней тот участок побережья, на котором они подобрали меня, и земли к югу от нашего острова. Там, за проливом, начиналась Гайтания — могучее королевство, населенное людьми, близкими нам по языку, вере и нравам. Многие из наших родов имели гайтанские корни. Насколько я знал, южные варвары не решились нападать на эту страну, они обошли ее, миновав сложный лабиринт узких проливов, и набросились на нас, увидев в моей несчастной старой родине более легкую добычу.

— Тебе приходилось бывать здесь? — Длинный, тщательно отполированный ноготь Эйно уперся в гайтанский запад, изрезанный множеством заливов и узких фиордов.

— Нет, са, — помотал я головой. — Язык я знаю довольно хорошо, читаю и говорю почти без акцента. Но бывать мне там не случалось.

— Знаешь язык? — блеснул глазами Эйно. — Превосходно! Я знал, что Иллари не ошибся в тебе...

— Нам предстоит путешествие, са? — почтительно осведомился я, не переставая восхищаться качеством карты.

Эйно пососал трубку, подмигнул Иллари и достал из небольшого буфета высокогорлую бутылку.

— Да, парень... ты будешь играть роль моего сына. А я — роль убитого горем мелкопоместного князька, едва удравшего от варваров. Ты хорошо знаешь язык — значит, ты будешь всем рассказывать, что учился там в монастыре и лишь год назад вернулся домой. Ты знаешь какие-нибудь далекие от побережья монастыри, в которых может воспитываться молодой дворянин?

— О Гайтании я слышал очень много, са. Думаю, мы найдем выход из положения. Путешествие будет секретным?

— Парень просто мудрец, — добродушно хохотнул Иллари. — Признайтесь, са Маттер, вам приходилось зачитываться книжками про королевских шпионов?

— М-да... — ответил я, краснея.

— Мы пробудем там недолго. Нам нужно добраться вот сюда, — Эйно указал на незнакомый мне городишко в десятке миль от берега. — А там... а там посмотрим. Насколько я знаю, ближайшая база гайтанского флота находится много южнее, и мы вряд ли встретимся с военным кораблем. А даже если встретимся... — он налил себе вина и повернулся ко мне, — если и встретим, нам это не страшно. Верно, Тило?

Старый штурман что-то пробурчал себе под нос и потянулся за сложной линейкой со множеством различных шкал, валявшейся на дальнем углу стола.

— Тебе нужно осмотреть раненого, — вдруг спохватился Иллари. — Ута проводит тебя... встретимся на палубе.

Состояние моего пациента оказалось лучше, чем я мог ожидать. Рана начала затягиваться, бальзамы предотвратили лихорадку, и он, еще очень слабый, но пришедший в себя, подкреплялся жидковатым бульоном.

— Спасибо, мальчик, — голос рослого аристократа оказался мягким, словно у монаха. — Мне уже рассказали, кому я обязан жизнью. Скажи мне, — он поставил тарелку на стоявший возле кровати табурет и прищурился, — ты знаешь, куда попал?

Изумленный вопросом, я присел у него в ногах.

— Что вы хотите этим сказать, са?

— То, о чем я тебя спросил. Ты знаешь, что это за корабль?

— Нет, са... в таверне я слышал, что это пеллийский королевский корсар, но, возможно, контрабандисты ошибались... мне хотелось бы выяснить это самому, са.

— Смышленый парень, — едва слышно засмеялся раненый. — Королевский корсар! Что ж, для кого-то это так. Наверное, даже для многих.

— Вы думаете, меня ждет что-то дурное? — насторожился я.

— Смотря опять-таки что понимать под дурным... вероятно, впрочем, что тебя ждет множество удивительных вещей. Может быть, богатство и слава, о которой так мечтают в твои годы. А может быть, петля или пуля. Паутина Саргази темна... одно могу сказать тебе точно: «Бринлееф» — лучший корабль на этой планете. Когда-нибудь построят другие, больше и мощнее, но пока барк Эйно Лоттвица способен сокрушить кого угодно. Там, в далеких западных морях, такая стать значит очень много. Что ты слышал о Пеллии?

— Очень мало, са. Я знаю, что пеллийские мастера преуспели в науках и искусствах изготовления различных диковин...

— Пеллийские мастера преуспели в искусстве интриг! — саркастически перебил он меня. — Я рад, что мне не придется плыть вслед за солнцем... Пусть Саргази сплетет для тебя узор хитроумия. Иначе дарованные тебе таланты пропадут втуне. Иди...

Его манера речи произвела на меня большое впечатление. Старый воин — а я ни минуты не сомневался, что истинным его призванием был меч, — вещал, как храмовый прорицатель. Наверняка он видел свитков куда больше, чем все мудрецы нашей провинции, вместе взятые. Поднимаясь на палубу, я дал себе слово продолжить странную беседу при первой же возможности.

«Бринлееф», — подумал я, выбираясь наверх. — «Бринлееф» — вот как он называется! Интересно, что это означает?

Эйно стоял на металлической плите кормовой надстройки, барабаня пальцами по здоровенному биноклю, висевшему у него на груди. Над нашими головами гудели косые паруса второй бизани.

— Добрый ветер, — сказал он, улыбаясь мне. — Тебе нравится в море?

— Да, са... — я помялся, глянул за корму, где пенилась кильватерная струя огромного корабля, и решился: — Скажите, са Эйно, а «Бринлееф» весь изготовлен из железа?

— Железный корабль построить трудно, — задумчиво прищурился тот. — Наш «Брин», конечно, сделан из дерева, но обшит он железом. Корпусу не страшны ядра ваших пушек. Наши орудия стреляют коническими снарядами наподобие пули от казнозарядного оружия. Ты уже видел такое?

— Да, у гвардейцев, са. Говорят, его научились делать лавеллеры.

— Бездельники кое-как переняли идею князя Роттира. Если стреляет небольшая пушка, то конический снаряд вращается в полете, это увеличивает дальность и точность, к тому же в него можно засунуть куда больше взрывчатки, чем в круглое ядро. Понял?

— Понял, са, — ответил я, неожиданно для самого себя удивляясь простоте услышанного. Действительно, для того чтобы снарядить ядро большим количеством пороха, приходится увеличивать калибр пушки. Для того чтобы метнуть большое ядро, нужно увеличивать количество пороха в стволе. Скоро наступает предел. А пеллийцы нашли способ обойти его! Но почему их снаряд вращается? Спрашивать я не решился.

— Для борьбы с деревянными судами мы делаем тонкостенные, нетяжелые снаряды, — продолжал тем временем Эйно. — Толстые стенки им и не нужны, лишь бы при выстреле не разорвало. Снаряд получается довольно легким, только дно у него толстое...

День я провел на палубе, наблюдая за матросами, которые бесстрашно управлялись с парусами, с необыкновенной ловкостью балансируя на головокружительной высоте. Одна лишь мысль о том, что и мне, наверное, придется осваивать это потрясающее искусство, наполняла сердце ужасом, смешанным с восторгом. Эйно, время от времени выбиравшийся из темных глубин корабля, с усмешкой хлопал меня по плечу и произносил пару-тройку ободряющих фраз.

А разбудили меня до рассвета.

Иллари принес пухлый сверток, в котором оказалась одежда — чуть потрепанный, но дорогой кафтан, узкие штаны и желтые сапоги для верховой езды.

— Пришлось поискать, — сказал он, — но, кажется, все по размеру.

— Сапоги не годятся, — ответил я, демонстрируя ему свою узкую и длинную ногу. — Но у меня есть... мы — уже?

— Уже. Едва вошли в этот проклятый залив, будь он неладен. Эйно ждет тебя, позавтракаешь в баркасе. Слушай, — он сел на мою койку и поднял на меня немного встревоженные глаза, — я вроде как за тебя отвечаю. Эйно — зверь, конечно, но там может случиться всякое... я могу быть уверенным, что ты сумеешь постоять за себя? На бойца ты, если честно, не похож. Клинку учили?

— Учили хорошо, учился плохо, — честно признался я. — Но я шустрый, мой учитель так и говорил.

— Хорошо, ладно. Бери свой меч, да и вот еще что — от меня, в сумку засунешь, — и с этими словами Иллари протянул мне пару коротких двухствольных пистолетов и мешочек с пулями. — Бьют, как демоны, не думай. Порох тебе Эйно даст.

— У меня есть.

— Свой можешь себе знаешь, куда засунуть, — скривился он. — Знаю я ваши пороха, на них только курей жарить.

Я влез в свои сапоги, зачесал назад влажные после умывания волосы и принялся ладить к поясу меч. Перевязь я предусмотрительно спрятал под кафтан — пропустив ее в поясные кольца. Я застегнул наконец все пряжки и вопросительно поглядел на Иллари.

— Хорош, — кивнул тот, улыбаясь одними глазами. — Ну... пошли, Эйно ждет.

Предрассветный туман был густым, как сметана. Задрав голову, я с трудом сумел разглядеть лишь гафель нависавшей надо мной бизани, верхушка мачты терялась в серой мути. С левого борта на волне покачивалась довольно большая шестивесельная лодка — на румпеле спокойно покуривал Эйно, спрятав лицо под мятой широкополой шляпой с вышедшей из моды лентой. Я спустился по веревочному трапу, шлепнулся рядом с ним на банку, и один из матросов с силой оттолкнулся веслом от влажного борта корабля.

— Держи. — Эйно откинул край белой тряпицы, и я увидел половину жареного цыпленка, ломоть хлеба и кувшинчик с вином. — И тихо мне.

Уключины были обильно смазаны дегтем. Медленно, осторожно окуная весла в воду, матросы двинули наше суденышко к невидимому пока берегу. Впереди была Гайтания. Ежась от неприятного ветра, я принялся за свой завтрак, попутно размышляя о том, какие опасности могут поджидать нас в этой стране. Слова раненого запали мне в душу, и сейчас меня терзала мысль о том, что за личиной пеллийского корсара скрывается нечто куда более значительное. И действительно, какие дела могли привести этот весьма странный корабль к нашим берегам? Пеллия скрыта за бескрайним океаном, и мы почти ничего не знаем ни о ней самой, ни об окружающих ее землях — так, только слухи, приносимые на языках тех редких купцов, что решились на такое далекое, полное опасностей путешествие. Да и то большинство из них доходили лишь до островного королевства лавеллеров, лежащего посреди океана. Лавеллеры, попадая к нам, любили прихвастнуть о гигантских континентах, что лежат к западу от их архипелага, о заброшенных городах и целых странах, покинутых обитателями, да только верили им мало.

Я знал — и брат Сайен подтверждал книжную мудрость, — что наш мир необъятно велик. Ни одна, даже самая большая каракка не может достичь западных земель и вернуться обратно, не пополняя запасы воды и провизии. Плавание может оказаться дорогой в никуда. Мы были всего лишь беспомощными букашками, вцепившимися в свой клочок земли, дающий нам скудное пропитание и такие же скудные надежды, и не мечтали о большем. А пеллийцы, оказывается, научились каким-то новым, неведомым мне мечтам и устремлениям, я чувствовал это, исподтишка разглядывая острый профиль Эйно, затененный старой шляпой.

Из тумана неожиданно вынырнула узкая полоска пляжа. Матросы затабанили, и Эйно поднялся на ноги. Подчиняясь его короткой команде, один из матросов неожиданно поднял меня на руки, бережно, как девицу, посадил на свое широкое плечо и перебрался за борт. Воды там было ему по пояс. Двое других проделали точно такую же операцию с Эйно.

— Нам не следует мочить ноги, — тихо объяснил он, глядя, как матросы несут на берег небольшой сундучок. — Здесь рядом — поселок. Мы обойдем его по холмам, так, чтобы спуститься с противоположной стороны, и купим у одного человека лошадей.

— Он предупрежден? — спросил я, ощущая легкую дрожь в предвкушении предстоящего приключения.

— Он ждет гостей, — едва слышно ответил Эйно.

Глава 3

Купленная для меня лошадь оказалась с норовом. Каурая кобылка то и дело взбрыкивала, нервно реагируя на повод, и злобно храпела, оглядываясь на массивного черного мерина Эйно. Сказать по совести, я с удовольствием поменялся бы со своим спутником, но, к моему изумлению, он держался на лошади еще хуже, чем я. Эйно трясся в седле, словно древний монах, на склоне лет впервые посланный за милостыней. Езда доставляла ему мучения, но он героически делал вид, что все в порядке, и даже улыбался, нещадно отбивая спину своего черного евнуха.

— Да, — сказал он, когда мы взобрались на невысокий холм и внизу появились башенки городка, вызолоченные закатным солнцем, — ну не рожден я для седла... Честно говоря, я родился в таком же маленьком поселке — только стоял он на берегу огромной бухты, куда часто заходили королевские корабли. И рос я, соответственно, уже в море.

— Ваш отец был вельможей? — осторожно поинтересовался я.

— Моему отцу принадлежала половина побережья нашего острова, — вдруг скривился Эйно и, неловко ткнув мерина каблуками, бросил его вниз по склону.

Моя кобыла рванула следом без команды.

Городишко встретил нас запахом жареных цыплят и криками святых братьев, созывавших народ на вечернюю молитву. В Гайтании молиться любили. Типичный гайтанец представлялся мне неряшливым скрягой, готовым удавиться за каждый медный грош, зато всегда радующимся молитве как способу выпросить у богов побольше этих самых грошей. Разглядывая грязноватые вывески различных заведений, Эйно осторожно вел меня по узким улочкам — в сточных канавах копошились чумазые дети, из окон вторых этажей то и дело высовывались женские лица в обрамлении несвежих чепцов, — и наконец он уверенно остановил коня возле довольно чистой таверны под названием «Старый мост». По-видимому, решил я, моряк искал дорогу, руководствуясь ранее описанными ему ориентирами. Для него, владевшего сложным искусством навигации по солнцу и звездам, это не было трудной задачей.

Привязав лошадей, мы вошли в большой зал, освещаемый стрельчатыми окнами, напоминавшими собой бойницы старых замков. Народу здесь было полно — под темными деревянными балками потолка гудел разноголосый гомон, — но его явственно перекрывал визгливый мужской голос:

— Мозги, я говорю! Мозги, бездельник! Вчерашние, э? Не врать мне! Вчерашние у тебя мозги?

— Что вы, сье, — отвечал разносчик, — мозги у нас самые что ни на есть свежайшие, сегодняшние... извольте видеть... А если мозги вам так не по вкусу, то извольте приказать вот супчику... джонджолей под головизну, все самого первого сорта...

— Джонджолей! Мозги мало того, что вчерашние, так еще и недожаренные!..

Эйно повернул на голос, и я увидел упитанного господина средних лет, одетого в модные, но уже изрядно заляпанные жиром одежды гайтанского вельможи. Под неряшливым кафтаном виднелась темная, тонкой работы кольчуга, — впрочем, разглядеть ее ценность мог лишь взгляд внимательного или посвященного. А я всегда отличался своей наблюдательностью. Это был солдат, вернее, офицер гайтанского короля, старавшийся, чтобы его принимали за повесу. Именно в его компанию и устремился Эйно.

— Айек! — горестно воскликнул моряк. — Старый Айек!

— О небо, старина! — завопил вдруг наш тайнственный обжора. — Какими судьбами, здесь, в этой проклятой дыре!

— Бежим, бежим с малолетним сыном... это все, что у меня осталось, друг мой. Может быть, вы не откажетесь угостить двух нищих странников, спасающихся от варваров, разоривших нашу прекрасную землю?

— Императорских червей, да побольше! — рявкнул Айек. — Принесите вина! И уберите, наконец, эти ваши м-мозги, чтоб они приснились твоему повару, негодяй!

У него были лукавые, веселые глазки. Пухлые пальцы вельможи то и дело шевелились, теребя то вилку, то смятую полотняную салфетку, — в этих лукавых глазах проглядывала тревога.

— Рад приветствовать, — прошипел он, когда разносчик, подхватив блюдо с недожаренными мозгами, умчался в поисках неведомых мне «Императорских червей».

— Где мои векселя? — так же тихо проговорил Эйно по-гайтански.

— Он не прибыл, дружище... я жду его с самого утра, но его все нет. У меня появились кое-какие сомнения... сейчас мы поужинаем, и я отведу вас в одно место — здесь неподалеку: может быть, он ждет меня там. Но это странно...

— Это действительно странно, — Эйно недобро закусил губу.

— Вы что же, подозреваете меня?

— Я не говорил этого.

Айек шумно рыгнул и неожиданно поднялся из-за стола.

— Какой вздорный тип, — пробормотал я, неприязненно глядя ему в спину.

— Для тебя, — тихонько рассмеялся Эйно. — И для всех остальных, для тех, кто запомнит орущего обжору и пару неприметных беглецов...

Айек вернулся через несколько минут — довольно икая и застегивая на ходу свои аляповатые бархатные штаны. Почти тотчас же к столу подбежал разносчик.

— Ваши черви, граф, — подобострастно объявил он, расставляя на столе множество глиняных горшочков.

Заглянув в один из них, я обомлел: передо мной, видимо, находились самые настоящие черви, замоченные в винном уксусе. О таком блюде мне слышать не приходилось. Я поднял на Айека недоуменные глаза, но тот добродушно махнул пухлой ладошкой:

— Превосходная закуска, сынок. Князь, вы разрешаете своему малышу пить вино?

— Этот малыш — мой лекарь, — проскрипел Эйно с непонятным мне раздражением. — Если он не научится пить, то проживет, право слово, совсем недолго.

Глотнув сладкого, как мед, вина, я решительно загнал свою вилку в горшок с проклятыми червяками. К моему изумлению, они оказались весьма недурны, отдаленно напоминая устриц. Путешествие по пыльным гайтанским дорогам утомило меня, и я сам не заметил, как справился с этим непривычным блюдом.

— Ну что, — громко спросил Айек, глядя на Эйно, — вы утолили свой голод, друзья? Пойдемте отсюда — я знаю место, где хозяйка подает превосходное вино.

На стол звонко шлепнулась монета, и мы вышли на улицу.

Айек отвязал своего грязно-белого жеребца и коротко махнул рукой в красной перчатке.

— За мной, господа.

Вскоре городок оказался за нашими спинами. В сгущающихся сумерках мы перебрались через глубокий зловонный ручей и выехали на небольшой луг. На опушке леса темнело какое-то приземистое строение.

— Это что же, хлев? — поинтересовался Эйно, недовольно втягивая носом воздух.

— Нет, — отозвался Айек — всю его визгливость как рукой сняло, теперь он говорил ровным, уверенным баритоном, — раньше здесь жил святой отшельник. Лет десять назад он подох, пытаясь ублажить жирную деревенскую девку. Теперь тут ночуют пастухи. Но сезон окончен, овцы острижены, а келья пустует... кроме тех ночей, когда ею пользуются робкие местные влюбленные. Шпоры, господа: мне кажется, я вижу внутри свет.

Вблизи келья оказалась довольно ладным домиком, сложенным из разновеликих булыжников. Тростниковая крыша поросла мхом и, наверное, хорошо защищала пастухов от непогоды. Айек спрыгнул с коня и толкнул тяжелую, окованную ржавым железом дверь. Я двинулся вслед за ним.

За широким дубовым столом, освещенным ярким пламенем дорогой восковой свечи, сидел крупный бородатый мужчина, наряженный пилигримом. Мне сразу же бросились в глаза свежие кровоподтеки на его белом как снег лице. Ничего другого я разглядеть не успел, ибо на грузное тело графа что-то бесшумно рухнуло сверху — и сразу же я ощутил, как чьи-то руки валят меня на пол.

Мое секундное замешательство позволило негодяю осуществить задуманное, но дальше включилась привычка, намертво забитая в меня старым бретером са Камором. Бандит действовал на удивление неловко — вместо того, чтобы сразу же полоснуть меня по горлу, он для чего-то прижал меня к полу коленом и выпрямился: наверное, ему было интересно, что там происходит с графом Айеком. Это была глупая, очень глупая ошибка, — лишь когда мой меч пробил его грудь насквозь и я смог вскочить на ноги, я понял, что сражался с толстопузым деревенским увальнем в старом плаще с капюшоном. Ну, а са Айека спасла кольчуга да странная для его телосложения ловкость. Неведомо как он вырвался из стальных клещей жилистого молодого парня, который, верно, прятался под самой крышей, — но, вырвавшись, граф не пожалел своего роскошного кафтана и пустил в ход припрятанный в кармане пистолет, выстрелив в обидчика прямо через ткань.

— Эйно! — закричал я, понимая, что против серьезного противника мне здесь не выстоять. — Эйно!

Он вбежал в келью, сжимая в одной руке окровавленную саблю, а в другой — короткий казнозарядный карабин, навылет пробивающий человека в самых тяжелых доспехах.

— Там было двое... Айек, что это?! Ты привел меня в засаду?

— Все... гораздо... хуже... — неожиданно захрипел бородатый мужчина за столом, поднимая на нас измученные долгой болью глаза. — Бумаги... у главаря.

— Маттер, займись им! — рявкнул Эйно. — Айек, за мной!

Увы, но я был беспомощен. Из бородача выпустили слишком много крови: они делали это долго, расчетливо, так, чтобы доставить несчастному максимально возможные страдания, — и теперь он умирал.

— Скажи им, — тихо простонал он, — скажи графу, что все гораздо хуже, чем он думал. Все бумаги... все бумаги у черного.

Я мог только облегчить боль. Вскоре Эйно и Айек вернулись в келью. Бородач еще дышал, но мои руки отправили его в мир грез — и только травы, которых со мной не было, смогли бы вернуть его к реальности. Впрочем, в его услугах уже не было нужды. Эйно расстегнул заляпанную кровью кожаную сумку и нетерпеливо выхватил из нее грубо распечатанный пакет.

— Ах, проклятье! — выкрикнул он, едва глянув на тонкие желтые листы. — Кто бы мог подумать!

Дальше последовала фраза на непонятном мне языке — вероятно, он изливал свои чувства по-пеллийски. Не обращая на него внимания, Айек сунул мне небольшую, обтянутую кожей флягу.

— Ну ты молодец, мальчик, — сверкнул он глазами, глядя на окровавленный труп в сером плаще, — передавай привет своим учителям...

— Увы, — скривился я, давясь терпким и неимоверно крепким вином. — Я с севера.

— Ах ты!.. — помотал головой Айек и отвернулся. — Он умрет? — спросил он у меня, с нежностью глядя на бородача.

— Он уже умирает, — ответил я. — Здесь я ничем не могу помочь: они слишком долго пытали его.

— Я почти не знал этого человека, — произнес Айек, не глядя на меня, — а ведь мы работали с ним не один год. Да, немало дел и денежек прошло через наши с ним руки. Теперь мне придется выкручиваться одному. Грустно, э?

— Мне очень жаль, сье, — вздохнул я и снова приложился к фляге: меня трясло.

— Нам нужно сматываться, — резко произнес Эйно, пряча пакет с бумагами под одежду. — Айек, я могу забрать тебя с собой и высадить южнее. Пойдешь?

— Князь, я боюсь воды, как преисподней, — грустно отозвался тот. — Не беспокойтесь обо мне, я справлюсь сам. Лучше бы вы подарили мне свой новомодный карабин...

— Он пеллийский, — удивленно нахмурился Эйно, — центрального боя, на пять зарядов. Где ты найдешь патроны?

— Они уже перестали быть такой проблемой, князь.

— Тогда держи, — все еще удивленный, Эйно бросил вельможе свое оружие, и тот, на лету перехватив тонкое тело карабина, нежно погладил его рукой:

— Купить такой я не могу... а патроны как-нибудь достану. Прощайте, князь! Вы всегда найдете меня! И не возвращайтесь в эту проклятую дыру. Прощайте!

Когда мягкий стук копыт растаял в темноте, Эйно внимательно посмотрел на меня:

— Ты зарядил пистолеты?

Я вытирал свой меч о грубую холстину убитого мною разбойника. Удивленно подняв брови, я выпрямился и достал оба пистолета, те, что дал мне Иллари, — в них были заряды, снаряженные мелким, как пыль, пеллийским порохом: я заряжал их при Эйно.

— Вы же видели...

— Тогда к морю. Видят боги, суша приводит меня в ужас! Задуй свечу.

Нещадно пиная лошадей пятками, мы провалились в ночь, благо вечерняя луна была скрыта темными осенними тучами. Через пару часов отчаянной скачки (наверное, знаменитые гайтанские драгуны, глядя на нас, померли бы с хохоту) боги указали Эйно дорогу, которая вела к морю.

— Князь, — негромко позвал я, когда он пустил своего измученного мерина шагом, — дело действительно так плохо?

— Никогда не называй меня князем, — ответил мне из темноты преувеличенно ровный голос, — если не хочешь получить по ушам. Да, дело плохо. Возвращение домой откладывается. Нам придется спуститься еще южнее... и мы наверняка прозеваем западные ветры. Проклятье! Я надеялся вернуться на Острова раньше, чем в этом полушарии наступит зима.

Не решаясь беспокоить моряка своей болтовней, я погрузился в размышления. Ситуация будоражила меня: гайтанский граф, работающий на пеллийского корсара, сражение с загадочными разбойниками, явно нанятыми для того, чтобы захватить всех нас, наконец, странные векселя, из-за которых погиб бородатый шпион... что все это могло значить? Какие векселя могут стоить того, чтобы из-за них гнать через океан новейший, прекрасно оснащенный корабль? Какие вообще демоны могли заставить Эйно высаживаться здесь, в Гайтании, — разве далекая, совершенно чужая для нас Пеллия имеет здесь какие-либо интересы? В последнее мне совершенно не верилось. Страна, отстоящая так далеко, не может иметь никаких интересов в землях, отделенных от нее тысячами миль океана. Даже если этот океан преодолим для ее судов! Торговля — может быть, но политика: о, нет! Это чепуха. Но что же тогда?

Качаясь в жестком седле, я и не заметил, как далеко на западе появился ущербный серп утренней луны. Вскоре мое ухо уловило далекий шорох прибоя. Эйно снова вывел нас верной дорогой. Четверть часа спустя лошади спустились на галечный пляж, и Эйно отстегнул небольшую седельную сумку.

Только теперь я заметил, что сундучок, с которым мы покинули таверну, исчез. Наверное, решил я, в нем была плата для графа Айека, и он принял ее, не тревожа работодателя. Это было благородно с его стороны... Эйно тем временем завозился перед небольшой складной треногой, водружая на нее нечто, напоминающее собой толстую колбасу с крохотными крылышками по бокам. Не понимая, что он делает, я почел за благо отойти в сторону. Седой высек искру, поднес к «колбасе» маленький язычок пламени, и она вдруг злобно зашипела в ответ. Эйно отшатнулся — неожиданно взвизгнув, ракета сорвалась с места и ушла в темное еще небо, чтобы, дугой домчавшись почти до горизонта, вспыхнуть там ослепительно яркой зеленой каплей.

— Я видел такие на ярмарках, — заметил я, давясь горьким дымом.

— Такие? — скептически отозвался мой наставник. — Ну, я так не думаю. Сейчас нам ответят.

Словно услышав его слова, над горизонтом вспыхнул крохотный красный глаз. Он горел несколько секунд, медленно опускаясь в море. Поглядев на его падение, Эйно удовлетворенно вздохнул и вернулся к лошади.

— Можно позавтракать, — сказал он мне, вынимая из сумки холодного гуся и вино.

Когда гусиные кости ушли на корм крабам, а вино развеселило наши сердца, в светлеющей дали появился характерный силуэт «Бринлеефа», совершающего поворот, — чуть накренясь под ветром, барк шел к берегу.

* * *

Проснувшись — вскоре после полудня, — я наскоро позавтракал и поднялся наверх, в светлую каюту, служившую моим новым друзьям чем-то вроде штаба. В глубоких креслах сидели Эйно и Иллари, небрежно помахивавший тонким высокогорлым кувшином. Старик Тило, упершись локтями в столешницу, в глубокой задумчивости катал по картам небольшой хлебный шарик.

— А, вот и он, — лениво приветствовал меня Эйно. — Надеюсь, тебе не приснился тот жирный ублюдок, которого ты наколол на свой палаш, словно цыпленка?

И он тихо хохотнул, лукаво поглядывая на Иллари.

— Хорошее получилось бы жаркое, — меланхолично отозвался тот. — Малый, тебе еще не приходилось бывать в Шахрисаре?

— В Шахрисаре? — поразился я. — О боги, конечно же, нет. Чтобы меня продали в рабство? Благодарю покорно. Шахрисарские пираты, по слухам, уже почти уничтожили всякую торговлю со своими ближайшими соседями, а уж про наших купцов и говорить нечего...

— Пираты... — эхом повторил Эйно. — Да, пиратов в Тиманском море достаточно. Скоро они, пожалуй, станут жрать самих себя. Но ничего, не нам, в конце концов, их бояться. Пойдем-ка наверх: я хочу ветра, как пьяница водки.

— Мы идем в Шахрисар? — нерешительно спросил я, когда долгожданный ветер ударил мне в спину, заставив вцепиться в гладкое дерево поручней, ограждавших верхнюю часть кормовой рубки.

Эйно задрал голову и принялся разглядывать наполненные солнцем и ветром паруса. Потом он достал из-под полы своей куртки уже привычную мне трубочку.

— Да, — ответил он. — Боюсь только, что на обратном пути всему экипажу придется жрать сплошную солонину с закисшим дешевым вином. Ну ничего, может быть, мы что-нибудь придумаем.

— Вы уже бывали там?

— Давно, — голос Эйно прозвучал глухо. — Мальчишкой-рабом...

Я содрогнулся. Участи шахрисарского раба не мог позавидовать даже мученик из числа тех, что так почитаемы в Гайтании. Как же он выжил? И если выжил, то как же бежал домой, в далекую Пеллию? Это казалось совершенно немыслимым.

— Меня захватили лавеллеры, — пояснил Эйно. — В те годы у нас шла война. Совсем небольшая, но мне от этого было не легче, потому что отец, несмотря на целые годы поисков, так и не смог найти и выкупить меня. Но не бойся: тебе рабство не грозит. Мы должны попытаться найти ответ на один очень важный вопрос. Когда-нибудь ты узнаешь все, — моряк повернулся ко мне и весело сверкнул глазами, — а пока ты должен сопровождать нас с Иллари и учиться.

— Учиться? — удивился я.

— Да, пока только учиться. Учить языки и обычаи, заводить знакомства среди тех, с кем тебе придется торговать и сражаться. Без этого ты не сможешь исполнить свое предназначение. ...